Лучшее за всё время
Psoj_i_Sysoj, блог «Логово Псоя и Сысоя»
Система "Спаси-Себя-Сам" для Главного Злодея
Оглавление
Глава 20. Будни сюжетного негра
Глава 21. Собрание Союза бессмертных. Часть 1
Глава 22. Собрание Союза бессмертных. Часть 2
.............................................................................................
Глава 37. Лабиринт Водной тюрьмы. Часть 1
Глава 38. Лабиринт Водной тюрьмы. Часть 2
Глава 39. Лабиринт Водной тюрьмы. Часть 3
Глава 40. Бегство от смерти в Хуаюэ. Часть 1
Глава 41. Бегство от смерти в Хуаюэ. Часть 2
Глава 42. Потасовка в винной лавке
Глава 44. Пособие по самовозрождению
Глава 45. Особенности демонической культуры
Глава 46. Переполох в гнезде демонов
Глава 47. Отряд беззаветных сплетников Цзянху
Глава 49. Действительное положение дел
Глава 50. Разбитая вдребезги картина мира
Глава 53. Новая встреча учителя и ученика
60
Psoj_i_Sysoj, блог «Логово Псоя и Сысоя»
Система "Спаси-Себя-Сам" для Главного Злодея. Глава 55. Жизнь под домашним арестом
Предыдущая глава
От разрыва между мирами вел широкий каменный коридор. Яркие пятна попарно висящих на стенах факелов уходили в темные, словно ночная чаща, глубины. Судя по росписи на стенах по обеим сторонам коридора, они шествовали по личным апартаментам Ло Бинхэ в Царстве Демонов.
После того, как разрыв за их спинами закрылся, Ло Бинхэ больше не видя смысла удерживать Шэнь Цинцю, медленно разжал пальцы. Тот, приосанившись, отряхнул рукава, не удостоив его ни единым словом.
Да им, по правде, нечего было сказать друг другу, поэтому, не обменявшись даже взглядом, они двинулись по коридору гуськом. В стылой атмосфере не разносился даже звук шагов.
читать дальшеЛо Бинхэ уверенно миновал многочисленные развилки, не задумываясь ни на мгновение. После довольно длительного блуждания по этому лабиринту их глазам внезапно открылся обширный зал. Обычно архитектура Царства Демонов сводилась к варьированию разнообразных типов пещер, обитатели которых годами не видели ни солнечного, ни лунного света, однако в своде этой было проделано широкое отверстие, пропускавшее солнечные лучи, что придавало этому помещению почти уютный вид.
Стоило Шэнь Цинцю миновать дверь, как ему в глаза бросилось, что обстановка комнаты ему знакома: и в самом деле, мебель и ее положение почти в точности повторяли его Бамбуковую хижину на пике Цинцзин.
Однако вместо умиления в сердце Шэнь Цинцю вскипела волна возмущения.
Ему до боли хотелось задать Ло Бинхэ вопрос: «Что все это значит?»
Вы только полюбуйтесь на него: выстроил декорации, привел актеров, чтобы, как ни в чем не бывало продолжать разыгрывать сценки из жизни любящих друг друга учителя и ученика своих снов!
Сперва он закатывает истерику, словно несчастное дитя; затем плюет ему в душу, давая понять, что это было сплошным лицедейством. Право слово, Шэнь Цинцю не считал себя настолько проницательным [1], чтобы читать в сердце Ло Бинхэ, разбираясь, что там откровенность, а что – сплошное притворство.
Пока он предавался этим раздумьям, Ло Бинхэ сделал шаг к нему.
Происходи это пару дней назад, Шэнь Цинцю, не задумываясь, отступил бы шага на три, но нынче удержался: это слишком уж походило бы на девицу из хорошей семьи, угодившую в лапы к отъявленному головорезу. Даже оказавшись в столь невыигрышной ситуации, как дракон на мелководье и тигр на равнине [2], он все еще мог сохранить достоинство, и ни при каких обстоятельствах не может позволить себе потерять лицо.
И все же он не в силах был повлиять на цепенеющее, словно кролик под взглядом удава, тело и унять бешеные кульбиты своего сердца. Ресницы против воли затрепетали, пальцы согнулись, готовые сжаться в кулак.
Каким-то чудом умудрившись заметить это, Ло Бинхэ сделал еще один шаг.
– Учитель, как вы думаете, что я собираюсь с вами сделать? – вкрадчиво поинтересовался он.
– Понятия не имею, – честно ответил тот.
Шэнь Цинцю вообще никому не посоветовал бы предаваться этому бесполезному занятию – пытаться предугадать намерения Ло Бинхэ. Всякий раз, когда ему казалось, что истина на поверхности, он умудрялся промахнуться на целые световые годы!
Ло Бинхэ медленно протянул к нему руку. Шэнь Цинцю не шелохнулся, но его взгляд намертво прикипел к приближающимся кончикам пальцев.
Эта тонкая нежная рука вовсе не походила на длань молодого господина Царства Демонов, успевшую лишить жизни бессчетное число людей – казалось, она создана, чтобы касаться струн и возжигать благовония. Украдкой скользнув к щеке Шэнь Цинцю, она едва ощутимо коснулась кожи.
А затем опустилась на его горло.
Шэнь Цинцю не ведал, было ли случайностью то, что пальцы Ло Бинхэ легли аккурат на одну из жизненно важных артерий. Заклинатель против воли сглотнул.
Ло Бинхэ тотчас убрал руку. Когда он заговорил, невозможно было различить, что звучит в его голосе: сожаление, гнев или довольство.
– Моя кровь больше не отвечает на мой зов.
Выходит, он коснулся кожи Шэнь Цинцю, лишь чтобы проверить действие священной крови.
– Похоже, за эти краткие несколько дней учитель пережил еще одну судьбоносную встречу.
– И что теперь? – бросил Шэнь Цинцю. – Заставишь меня выпить ее вновь?
– Ты все равно убежишь, что с ней, что без нее, – отозвался Ло Бинхэ. – Я предпочел бы не давать учителю лишний повод меня ненавидеть.
На глазах посторонних он не постеснялся втоптать репутацию учителя в грязь, однако оставшись с ним наедине, вновь сделался учтивым и обходительным, тем самым окончательно сбив Шэнь Цинцю с толку.
– Учитель, прошу, останься здесь хотя бы на время. Можешь гулять по моему дворцу, где пожелаешь. – Помедлив, Ло Бинхэ добавил: – Я поставил слуг за дверью, но они не осмелятся войти сюда. Если тебе что-то понадобится, просто дай им знать.
– Какая предупредительность, – процедил Шэнь Цинцю.
Устремив на него пристальный взгляд, Ло Бинхэ произнес:
– Ты чего-нибудь хочешь?
– Мой выбор не ограничен? – поинтересовался Шэнь Цинцю.
Ло Бинхэ кивнул. Повинуясь мстительному порыву, заклинатель выпалил:
– Желаю видеть тебя как можно реже. В идеале – вообще никогда.
Ло Бинхэ побледнел, словно никак не ожидал от него подобных слов.
При виде его реакции Шэнь Цинцю ощутил мимолетную вспышку мстительного восторга, однако за ней тотчас последовал укол сожаления: прежде ему никогда не доводилось язвить кого-либо столь безжалостными речами.
Когда цвет постепенно начал возвращаться на лицо Ло Бинхэ, он бросил:
– Однажды учитель спрашивал меня, хочу ли я стать сильным.
– Помнится, тогда я также говорил тебе, что назначение этой силы – защищать людей, а не подчинять их своей воле и убивать, – парировал Шэнь Цинцю.
– В этом ты ошибался, – холодно возразил Ло Бинхэ. – Не все речи учителя были истинны. Лишь став сильнейшим, можно удержать тех, кто тебе дорог. Я наконец понял, что нет смысла ждать, пока учитель переменит свое мнение обо мне. – Сжав кулаки, он натянул на лицо зловещую улыбку. – Теперь, когда учитель в моей власти, ему лучше даже не помышлять о побеге!
Когда это юное отродье дьявола наконец покинуло сцену, Шэнь Цинцю решился обратиться к Системе:
– Эй, обновленная версия, ты тут?
[Система обеспечивает всестороннюю поддержку пользователя 24 часа в сутки, а также интерактивное сетевое взаимодействие.]
– Пожалуй, ограничусь всесторонней поддержкой, взаимодействия мне в последнее время и без тебя хватает. Поведай-ка мне, сколько у меня нынче баллов?
[На вашем счету 1330 баллов. Из «Гордого пути бессмертного демона» успешно удалена метка «Огонь с небес». Вы достигли сюжетной стадии «Океан досады». Возобновив усилия, вскоре вы разблокируете новее важное достижение. Уровень крутости главного героя составляет 3840 баллов, уровень гнева – 1500 пунктов, разбитое сердце – 4500 пунктов. Продолжайте стараться, у вас еще есть над чем работать!]
Что ж, в целом все не так уж плохо. Благодаря упорным усилиям по поиску неприятностей на свою задницу его жалкий счет наконец-то приподнялся. И хоть таинственное наименование «Океан досады» не слишком воодушевляло, оно все же звучало много лучше, чем «Огонь с небес». Что же до пунктов гнева, то он успел убедиться, что они имеют не очень-то большое отношение к реальности. А вот пассаж насчет разбитого сердца неожиданно сильно задел чувства Шэнь Цинцю, вновь заставив его ощутить укол вины.
– Сколько баллов мне нужно накопить, чтобы обменять на что-то стоящее? – пряча взгляд, бросил Шэнь Цинцю.
[Вы можете оплатить баллами обновление Системы.]
– Валяй! – беззаботно махнул рукой Шэнь Цинцю.
Издав подходящий случаю звук, Система принялась неторопливо распаковывать обновления. Тут-то в душу Шэнь Цинцю закралось сомнение, которое он не замедлил озвучить:
– Постой, а как называется это твое обновление?
[Улучшенное издание малого двигателя сюжета.]
Шэнь Цинцю что было сил надавил на кнопку «Отмена» загрузочного окна.
К его немалой досаде, гребаное обновление уже успело установиться, прихватив с собой его гребаные баллы. И вновь он на мели, зато с дурацким обновлением!
Засыпав Систему потоком нецензурной брани, он со вздохом принялся обживать свое новое обиталище.
***
В последующие дни Ло Бинхэ был слишком занят объединением демонических племен в северных владениях [3] Мобэй Цзюня, а Ша Хуалин была всецело поглощена своей очередной грандиозной интригой. Что и говорить, нынче у Ло Бинхэ был весьма напряженный период, так что, похоже, ему стало попросту не до пленника.
…или же его хрустальное сердце разлетелось на куски от тех жестоких слов, так что он больше не отваживался показаться на глаза бывшему учителю.
И Шэнь Цинцю стоило немалого труда не думать о подобной возможности.
Да и в конце концов, разве не к этому он стремился: Ло Бинхэ наконец оставил его в покое, так что Шэнь Цинцю мог, пользуясь долгожданной передышкой, есть, пить и слоняться без дела в свое удовольствие, со вкусом проводя последние отпущенные ему деньки.
Этому немало способствовало и то, что Ло Бинхэ, не в пример героям нежно любимых его младшей сестренкой книжонок, не потрудился заковать его в цепи, чтобы, раздев, завязав глаза и засунув в рот кляп, избить его до полусмерти. Иными словами, Шэнь Цинцю и впрямь мог располагаться как дома, довольствуясь этими маленькими радостями.
Дерьмо собачье!
Именно им набиты мозги Шэнь Цинцю, если он умудряется тешить себя подобными соображениями! Должно быть, так проявляется запущенная стадия стокгольмского синдрома – если так дальше пойдет, скоро он начнет возносить хвалу Ло Бинхэ за то, что тот позволяет ему как ни в чем не бывало отъедаться в этой золотой клетке! С каких это пор он вместо того, чтобы самостоятельно распоряжаться своей судьбой, покорно положился на милость противника?
От борьбы с пораженческими помыслами сознание Шэнь Цинцю так раскалилось, что он нечаянно порвал надвое страницу книги, которую читал. В тот же момент его ушей достиг громкий стук бамбуковых стеблей за окном. Выглянув из-за занавеси посмотреть, что там такое, он обнаружил группу молодых слуг-демонов, суетливо снующих вокруг. Высунув голову наружу, Шэнь Цинцю поинтересовался:
– Чем это вы тут занимаетесь?
Ответивший ему слуга тотчас расплылся в подобострастной улыбке – можно подумать, он разговаривал не с пленником:
– Высаживаем бамбук.
– Бамбук? – оторопел Шэнь Цинцю.
– Так точно. Бессмертному мастеру должно быть хорошо знакомо это растение из Царства Людей. В Царстве Демонов он не очень-то приживается, но Цзюнь-шан полон решимости добиться этого, так что придется нам придумать какой-нибудь способ.
Наблюдая за ним, Шэнь Цинцю пришел к выводу, что обладающий подобной силой и сноровкой не мог быть обычным слугой-чернорабочим – более того, он начинал подозревать, что Ло Бинхэ согнал на это волюнтаристское начинание самые сливки демонического общества. Заставлять своих лучших генералов сажать бамбук – воистину деяние, достойное тирана!
Но и этим дело не ограничилось. Первые два дня у Шэнь Цинцю совершенно не было аппетита, однако на третий день он снизошел до того, что обменялся парой слов с симпатичной светлокожей фигуристой демоницей, которая доставила ему обед. Подняв палочки дважды, он понял, что больше не в состоянии проглотить не кусочка.
Девица склонила голову набок, насмешливо поинтересовавшись:
– В чем дело, мастер Шэнь, блюда недостаточно аппетитны?
О, дело было вовсе не в этом – скорее, они были чересчур аппетитны, причем этот тонкий вкус был до боли ему знаком. Минуло немало лет с тех пор, как он в последний раз его ощущал, только и всего.
– Ты сама это приготовила? – положив палочки, осторожно поинтересовался он.
– Вы, верно, шутите, – усмехнулась девица. – Я всего и умею, что забить да съесть добычу сырьем, или дать ей малость полежать, прежде чем подать на стол. Я ни бельмеса не смыслю в этой вашей человечьей кухне с огнем, тоннами риса и прочей ерунды – от всего этого помрешь с тоски.
Вот ведь гребаный сюрприз. Выходит, эта прекрасная девушка с нежным голосом и благоухающим дыханием – любительница разлагающейся плоти. Очевидно, Шэнь Цинцю предался иллюзиям, наблюдая за тем, как она день за днем усердно убирает со стола и подметает пол. Судя по ее силе, ей более подобало махать боевыми топорами в гуще битвы, разрубая врагов надвое, чем нарезать овощи да дыни – именно поэтому Шэнь Цинцю так умилялся, видя ее за этим занятием.
– Тогда кто же это приготовил? – сдержанно спросил Шэнь Цинцю, не меняясь в лице.
– Ох, этого я не имею права говорить, – покачала головой девица. – Иначе Цзюнь-шан меня прибьёт.
Не имеешь права, говоришь? Будто он сам не в состоянии это понять, едва вкусив это блюдо!
Шэнь Цинцю продолжал колебаться, вовсе отложить или пустить в ход палочки. Как там говорится в той пословице? Берущая длань коротка, накормленные уста сладки [4]? Шэнь Цинцю справедливо опасался, что, вкусив этой пищи, ему будет не так легко противопоставить чувство собственной правоты поползновениям Ло Бинхэ. Однако повар слишком хорошо знал его вкусы – раздумывая над этой непростой проблемой, Шэнь Цинцю бессознательно опустошил тарелку…
Собрав со стола, девица удалилась, покачивая бедрами и прикрывая ладонью беззастенчивую ухмылку. Вскоре после ее ухода занавес приподнялся, и в хижину нетвердой походкой ввалился новый посетитель. При едином взгляде на него желчь волной поднялась из желудка Шэнь Цинцю, и он вместо приветствия встретил вошедшего яростным ударом, проорав:
– Самолет, Пронзающий Небеса, ты…
Шан Цинхуа успел вскинуть руки, чтобы блокировать удар. Его меч вылетел из ножен, чтобы застыть в пространстве между ними, нацелившись на Шэнь Цинцю.
– Хэй-хэй-хэй, осади назад! – опасливо затараторил он. – Шэнь-дада [5], нельзя же так с людьми! Будешь нападать на меня, пользуясь тем, что я не облечен столь же впечатляющими талантами – сам же потом пожалеешь!
– Ты сдал меня с потрохами! – проревел Шэнь Цинцю. – Солидарность для тебя совсем пустой звук? Забыл, что мы родом из одного мира?
– О какой такой солидарности ты мне задвигаешь, – обиженно парировал Шан Цинхуа, – когда сам только и делал, что подвергал меня издевательствам да насмешкам? Достал уже таким отношением. Что я тебе такого сделал? Ну да, сдал, но это ж Непревзойденный Ло – он бы и без меня обо всем догадался. Ну и зачем мне принимать бессмысленные мучения? Я всего лишь пошел по более легкому пути – прояви наконец снисходительность [6]!
При виде подобного бесстыдства Шэнь Цинцю буквально утратил дар речи. Воспользовавшись этим, Шан Цинхуа проскользнул внутрь и расположился за столом. Шмякнув на стол зачехленный меч, он отрубил:
– Так что давай не будем больше об этом. Мне было велено доставить это тебе.
Присмотревшись к мечу, Шэнь Цинцю машинально протянул руку, чтобы погладить ножны. Тот самый меч, что рассыпался на осколки вместе с его душой, злосчастный Сюя.
Шэнь Цинцю все еще испытывал сильную привязанность к своему мечу, так что, заполучив его, он и думать забыл о том, как сильно хотел вздуть Шан Цинхуа всего мгновение назад. Вытянув меч из ножен, он принялся любоваться снежным блеском тонкого изящного лезвия. Осколки были соединены столь искусно, что швы были вовсе невидимы, как на одеяниях небожителей [7] – ни малейшей трещинки – благодаря чему воссозданное лезвие прямо-таки лучилось духовной силой.
Сидевший с другой стороны стола Шан Цинхуа нервно усмехнулся и, потирая руки, поцокал языком:
– Я и помыслить не мог, что история может столь далеко отклониться от оригинального сюжета. Невероятно, воистину невероятно…
– Тебе что, и дела нет до того, что чудесный герой твоего романа вместо того, чтобы обзавестись гаремом, заделался обрезанным рукавом? – от души удивился Шэнь Цинцю.
– Да мне-то какая разница, – как ни в чем не бывало отозвался Шан Цинхуа. – Главное – что он запал не на меня.
Показав ему средний палец, Шэнь Цинцю опустил голову, сосредоточившись на полировке меча. На это Шан Цинхуа воздел два больших пальца:
– Ладно тебе, все не так уж плохо. Перед тобой открываются весьма неплохие перспективы, весьма. Уж поверь мне, эти крепкие бедра способны ковать золото [8]!
– Иди ты в жопу со своими крепкими бедрами, – огрызнулся Шэнь Цинцю. – До чего они меня, по-твоему, доведут? До того, что между ними, ясен пень!
– Ну, так это даже лучше, – рассудил Шан Цинхуа. – Как-никак, там располагается все самое дорогое для мужчины…
Лишь нежелание использовать для столь грязных дел новообретенный Сюя удержало Шэнь Цинцю от того, чтобы отсечь им «самое дорогое» Шан Цинхуа. Будучи не в настроении для пустой бравады, он придал своему лицу невозмутимое выражение, бросив:
– Что ж, раз мы дошли до подобных откровений, будь добр, поведай мне, были ли у тебя когда-нибудь сюжетные планы, связанные с Тяньлан Цзюнем?
– А на кой тебе сдался папаша [9] Бин-гэ? – удивился Шан Цинхуа.
– Да не то чтобы сдался, – уклончиво отозвался Шэнь Цинцю. – Просто меня всегда удивляло, почему ему в твоей книге досталось так мало места. Для тебя не фигура накатать полмиллиона слов про какую-то очередную женушку, а для Тяньлан Цзюня и пары страничек жалко?
– А тебе не откажешь в проницательности, – признал Шан Цинхуа. – Настоящий преданный читатель. Ну что ж, раз так, ты имеешь полное право знать, что изначально я собирался посвятить отцу Бин-гэ целую сюжетную арку, сделав его настоящим БОССОМ, однако в процессе ее написания мой комп сдох, и весь этот эпизод вместе с ним. В то же время целевая аудитория требовала у меня развития совсем другой сюжетной линии – рейд Бин-гэ по захвату сотен дюймовочек, которые мужчины-то с рождения не видали сотен цветочков, сам понимаешь. Знал бы ты, братец Огурец, как я настрадался с этой чертовой нефритовой клумбой – а тебе бы только меня шпынять…
Теперь, по крайней мере, Шэнь Цинцю знал, откуда взялись все эти сюжетные дыры.
– Выходит, – невозмутимо бросил он, – ты бросился расписывать гарем Ло Бинхэ, вместо того, чтобы прояснить подвисший вопрос с его отцом?
– Да кому вообще есть дело до его отца, – отмахнулся Шан Цинхуа. – Это ж никак не влияет на основной сюжет: всех сестричек – по постелькам, всех злодеев – по могилкам. Усилия по развитию побочных сюжетных линий не окупаются, уж поверь моему опыту. Я всего-то навсего хотел зарабатывать писательством на жизнь – а если бы мои подписчики соскочили, я был бы обречен на голодную смерть, братец Огурец.
Да уж, Сян Тянь Да Фэйцзи, ты мастер залихватски обрубать сюжетные линии – а теперь эта блядская Система заставляет меня заполнять получившиеся дыры!
– На самом деле, это и к лучшему, что та арка накрылась, – продолжал рассуждать Шан Цинхуа. – Видишь ли, по всему выходит, что кровь Тяньлан Цзюня чище, чем у Ло Бинхэ, а это значит, что и его боевые способности куда круче, да и характер у него был более проработанный. А теперь сам посуди – вся суть этой истории сводится к тому, как поднявшийся из грязи главный герой подмял под себя все Три Царства, посмеявшись надо всем миром, добавь к этому его трагическое детство, которое никого не оставит равнодушным – сущий Марти-Стю [10], верно? И что бы я с этим делал, вылези на свет божий другой герой, который потеснит Ло Бинхэ? Ты же знаешь – Бин-гэ обязан быть первым во всем: во внешности и в талантах, в битве и в постели.
Шэнь Цинцю беззвучно уронил голову на ладони. Теперь-то, благодаря этому признанию, он начал волноваться не на шутку: выходит, освободись Тяньлан Цзюнь из заточения, сам Ло Бинхэ не сможет с ним совладать!
Однако, если взглянуть на это с другой стороны, быть может, получится использовать отца против сына? Но Шэнь Цинцю немедленно придушил эту мысль в зародыше: не стоит связываться с героем, о котором толком ничего не знаешь, а то как бы все не обернулось еще хуже, ведь он даже не в курсе, какая смерть грозит ему в этой обновленной реальности. Оставалось признать одно: этот недоделанный эксперт Сян Тянь Да Фэйцзи задал стандарты литературы для будущих поколений на десятки тысяч лет вперед!
Придя к этой мысли, Шэнь Цинцю решительно опустил ладони на столешницу:
– Лучше тебе быть со мною полностью откровенным – а то как бы не выяснилось, что то, что ты наметил, но не написал, послало под откос все наши планы. Так что давай-ка по существу!
– Ну, я прям не знаю, – поневоле замялся Шан Цинхуа. – Откуда мне знать, что из всего этого – «по существу»? Могу лишь сказать, что там было кое-что, связанное с тобой… то бишь, с Шэнь Цзю. Прежде мне было как-то неловко об этом заговаривать…
При этих словах волоски на тыльной стороне шеи Шэнь Цинцю встали дыбом. Зная наклонности Сян Тянь Да Фэйцзи, он и подумать не мог, что тот уделит биографии главного злодея хоть какое-то внимание!
Стиснув виски, Шэнь Цинцю пробормотал:
– Выкладывай. Я уж как-нибудь справлюсь.
Получив отмашку, Шан Цинхуа тотчас пустился в обстоятельные объяснения:
– У меня было немало идей относительно предыстории Шэнь Цзю. На самом деле, я планировал развить его в многостороннего, как следует проработанного персонажа: пусть он и злодей до мозга костей, но у него были причины, по которым он докатился до такой жизни, а также и свои достоинства. Однако читателям это на фиг не сдалось: стоило мне начать двигаться в этом направлении, как они принялись давить на меня в комментах. Почуяв, откуда ветер дует, я тотчас превратил его в плоского опереточного злодея [11]. Но на самом деле…
Шэнь Цинцю весь превратился во слух, но тут до него снаружи донесся голос прислужниц:
– Цзюнь-шан!
Воистину, он не мог выбрать более неподходящего времени для визита!
Заслышав это, Шан Цинхуа подскочил на три чи [12] от земли, словно его штаны внезапно загорелись. Устремившись к задней двери, он бросил через плечо:
– Явился твой герой – расскажу тебе все малость позже – вернее, когда смогу!
«Куда же ты!» Шэнь Цинцю выбросил руку [13], силясь задержать товарища по несчастью. «Засунь-ка свое “малость позже” знаешь, куда!» Это было еще хуже того избитого детективного клише, когда герой, едва выдавив: «Мой убийца – это…» – тотчас харкает кровью и умирает!
Зеленый занавес вновь приподнялся, и в комнату вступил Ло Бинхэ. Шэнь Цинцю тотчас натянул на лицо самое невозмутимое из выражений: заметь Ло Бинхэ ту жуткую рожу, которую он скорчил, поняв, что разговор вот-вот оборвется на самом важном месте – и все его планы пошли бы прахом. Взгляд Ло Бинхэ тотчас упал на Сюя в руках учителя, прежде чем подняться к его лицу.
После непродолжительного молчания он же решился взять на себя инициативу:
– Похоже, за эти несколько дней учитель так и не улучшил момент, чтобы вкусить хоть немного отдыха.
Слово «отдых» немедленно вызвало в мыслях Шэнь Цинцю ассоциации со сном, а те – совершенно непрошенные воспоминания о его неуклюжих попытках утешить Ло Бинхэ в последнем сновидении, отчего заклинателю тотчас захотелось сгореть со стыда. Потирая лоб в попытках скрыть смущение, он пробормотал:
– Будь я способен при этом обойтись без сна, с радостью бы отдохнул.
При этих словах ресницы Ло Бинхэ опустились, скрывая пристальный взгляд. После непродолжительного молчания он, словно наконец решившись на что-то важное, напряженно произнес:
– Признаю, что в том сне я воспользовался положением, чтобы обмануть бдительность учителя. Но чувства, которые я проявил, не были фальшивыми.
– Ло Бинхэ, я больше не могу понять, где в твоих словах правда, а где – ложь, – вздохнув, признался Шэнь Цинцю. – Так что можешь не тратить силы на поиски оправданий.
На самом деле, тот Ло Бинхэ из сна был куда милее его сердцу. Хоть он и не утратил ауру главного героя, тот Ло Бинхэ казался настолько одиноким и несчастным, что пробудил бы сочувствие в ком угодно – и при этом даже такой завзятый натурал, как Шэнь Цинцю, не мог не признать, что это личико просто неотразимо, даже искаженное горем. Вот только чем больше жалости он ощутил тогда, тем больше отвращения чувствовал при взгляде на это лицо сейчас. Тогда, услышав заверения Ло Бинхэ, что он непричастен к событиям в Цзиньлане, Шэнь Цинцю готов был поверить ему процентов на девяносто, но вот теперь доверие не дотягивало и до десяти.
Кровь бросилась в лицо Ло Бинхэ, окрасив щеки розовым.
– Все, что волнует учителя – это мое притворство, – подняв веки, холодно изрек он. – Но ведь если бы не оно, мне бы никогда не представился шанс перемолвиться с ним хотя бы словом.
При этом его пальцы бессознательно сжимались на рукояти Синьмо, пока костяшки не побелели от напряжения. Теперь уже не только зрачки, но и глазницы начали явственно отсвечивать красным.
– А разве учителю не случалось меня обманывать? Не ты ли говорил, что не придаешь большого значения различиям между расами – а потом, не моргнув глазом, отрицал собственные слова! После твоей гибели в Хуаюэ я неустанно призывал твою душу сотни тысяч раз, не смиряясь перед неудачами, чтобы не позволить сердцу обратиться в золу, а помыслам – в лед [14]. И все же я не ожидал, что, вернувшись, учитель не удостоит меня ничем, кроме попреков и отстраненного взгляда, делая вид, будто не понимает смысла моих слов. – К концу этой тирады его голос начал подрагивать, то и дело взлетая от ярости и отчаяния. – Теперь-то у учителя есть все поводы ненавидеть и презирать меня как демоническое отродье – я приношу несчастья везде, куда ступает моя нога. Но на сей раз я ничего дурного не сделал, почему же ты язвишь меня больнее скорпионов и змей? Ты обманул меня дважды, я обманул тебя дважды – разве мы не квиты?
Хоть эта незамысловатое, как «дважды два», утверждение было не лишено логики, Шэнь Цинцю не удержался от того, чтобы высказаться начистоту:
– А тебе, как я посмотрю, злопамятства не занимать.
– Боюсь, учитель еще не знает, каким я бываю, когда действительно затаю на кого-либо злость, – ухмыльнулся Ло Бинхэ, лицо которого мигом помрачнело от этой недоброй усмешки. Сокращая дистанцию между ними, он добавил: – Но, боюсь, учитель не поверит, что я всегда поминал его отнюдь не злом.
Видя, что отбрасываемая им тень стремительно растет в размерах, Шэнь Цинцю поспешил одернуть ученика:
– Возьми себя в руки! – про себя добавив: «Хочешь поговорить мирно – нечего меняться в лице каждую секунду, и изволь держать дистанцию!»
– Это вы славитесь самообладанием, учитель, – внезапно севшим голосом отозвался Ло Бинхэ. – А я больше не в силах сдерживаться.
Шэнь Цинцю не успел толком обдумать эту фразу, когда внезапно ощутил боль в спине – и только тут понял, что они с Ло Бинхэ рухнули на кровать.
…Черт, сколько я ни спал на подобной кровати, никогда не думал, что она такая жесткая!
– Да что с тобой такое? – в исступлении выкрикнул Шэнь Цинцю.
В ответ на это Ло Бинхэ молча поджал губы. Только Шэнь Цинцю собрался скинуть его пинком, как вдруг все его тело с головы до ног покрылось мурашками: чужая рука, скользнув под подол, неожиданно проникла прямиком под нижние одежды!
Да ты вконец спятил, что ли?
Шэнь Цинцю хотел было двинуть агрессора коленом, но тот ловко перехватил его, прижав к собственному боку.
Принужденный к подобной позе заклинатель проорал про себя «Бля-а-а!» с сотню раз: ему совершенно не улыбалось в буквальном смысле раздвигать ноги под нависшим над ним мужчиной. Вскинувшись, он точно рассчитанным выбросом энергии и ловким движением поясницы скинул с себя Ло Бинхэ, поменяв их позиции подобно смене созвездий на небе – теперь он прижимал Ло Бинхэ к кровати. Вытащив Сюя на три цуня [15], он хладнокровно прижал лезвие к горлу ученика. Впервые в жизни кто-то довел его до настолько исступленной ярости. С перекошенным от ярости лицом он процедил:
– Вздумал принудить своего учителя? Так ведь? Вот как ты соблюдаешь свои ученические обеты? – Как бы ни были справедливы обвинения Ло Бинхэ, он напрасно ожидал, что Шэнь Цинцю упадет перед ним лапками кверху!
Тем самым он блокировал как пути отступления для Ло Бинхэ, так и жизненно важную точку на его шее, однако же глаза его ученика сияли, словно ничто не препятствовало течению его духовной энергии. Нимало не устрашенный острым как бритва лезвием у своего горла, он одной рукой схватил Шэнь Цинцю за запястье, другой же оперся о кровать, чтобы приподняться. Один мощный толчок – и их позиции вновь поменялись – однако рука Шэнь Цинцю и тут не дрогнула, бестрепетно прижав жизненную точку на шее Ло Бинхэ рукоятью Сюя.
После еще нескольких таких переворотов они, окончательно сплетясь в клубок, свалились с кровати, рассыпая во все стороны искры и вспышки духовной энергии, сталкивающиеся с демоническими эманациями – вскоре комнату застил густой туман, в котором они продолжали наносить удары не глядя. С тех пор, как он вселился в тело утонченного заклинателя, Шэнь Цинцю и думать забыл, когда в последний раз дрался в столь варварской манере. И тут, в самый разгар битвы, его вдруг осенило.
Это ж чертов заклинательский роман, так какого хрена я тут дерусь голыми руками? Это все равно швыряться комьями земли, имея под рукой пушку!
Он тотчас вскинул руку, собрав в нее приличный заряд духовной энергии, и послал его прямиком в низ живота Ло Бинхэ.
Примечания:
[1] Не считал себя настолько проницательным – в оригинале используется идиома 明察秋毫 (míng chá qiū háo) – в пер. с кит. «ясно разглядеть даже осеннюю шерстинку [на теле животного]», в образном значении – «улавливать тончайшие детали», «быть способным безошибочно отличать правду от неправды».
[2] Как дракон на мелководье и тигр на равнине 龙游浅水虎落平阳 (lóng yóu qiǎnshuǐ hǔ luò píngyáng) – кит. идиома, означающая попавшего в невыгодное/безвыходное положение человека.
[3] Северные владения – 北疆 (běijiāng), иначе Бэйцзян.
[4] Берущая длань коротка, накормленные уста сладки 拿人家手短，吃人家嘴软 (ná rénjiā shǒu duǎn, chī rénjiā zuǐruǎn) – кит. пословица, означающая, что, принимая что-то от другого человека, неудобно ему отказывать или говорить о нем дурно.
[5] Дада 大大 (dàda) – неформальное вежливое обращение, пер. с кит. «отец», «дядюшка».
[6] Прояви снисходительность – в оригинале использовано выражение 坦白从宽 (tǎnbái cóngkuān) – в пер. с кит. «проявить великодушие к тем, кто признал свою вину».
[7] Швы были вовсе невидимы, как на одеяниях небожителей – в оригинале использовано выражение 天衣无缝 (tiān yī wú fèng) – в букв. пер. с кит. «платье небожителей не имеет швов», образно употребляется в значении «совершенный, безупречный, без изъянов».
[8] Крепкие бедра – в оригинале используется идиома 金大腿 (jīn dàtuǐ) «золотые бедра», означающая сильного и могущественного человека. Шан Цинхуа тем самым делает отсылку к другой поговорке – «обнимать бедра», что означает «сильно к кому-то привязаться», намекая на изначальный план Шэнь Цинцю по внушению ученику чувства признательности.
[9] Папаша – любопытно, что здесь Шан Цинхуа употребляет слово 他爹 (tādiē) таде, которым обычно жена именует мужа – «отец моих детей». В какой-то мере так оно и есть: Тяньлан Цзюнь – отец его детища :-)
[10] Марти-Стю – мужской аналог Мэри-Сью. В оригинале используется Джек Сью 杰克苏 (jié kè sū).
[11] Опереточный злодей 贱人 (jiànrén) цзяньжэнь – в пер. с кит. «человек низкого происхождения, никуда не годный человек», употребляется в китайской театральной лексике в качестве «негодяй, мерзавец, дешёвая тварь».
[12] Чи 尺 (chĭ) – единица длины, равная около 32,5 см., т. е., подскочил где-то на метр.
[13] Выбросил руку – в оригинале используется мем «рука Эркана» 尔康手 (Ěrkāng shǒu) – это когда кто-то тянется за кем-то рукой, типа: «Не-э-эт, не уходи!»
Эркан 福尔康 (Fú Ěrkāng) – герой сериала 还珠格格 (Huán zhū gége) – в рус. пер. «Моя прекрасная принцесса» или «Возвращение жемчужной принцессы» – основанного на истории династии Цин XVIII века.
Вот так выглядит мем:
[14] Сердцу обратиться в золу, а помыслам – в лед 心灰意冷 (xīn huī yì lěng) – кит. идиома для отчаяния и депрессии.
[15] Цунь寸 (cùn) 3,25 см. – итого сантиметров на десять.
От разрыва между мирами вел широкий каменный коридор. Яркие пятна попарно висящих на стенах факелов уходили в темные, словно ночная чаща, глубины. Судя по росписи на стенах по обеим сторонам коридора, они шествовали по личным апартаментам Ло Бинхэ в Царстве Демонов.
После того, как разрыв за их спинами закрылся, Ло Бинхэ больше не видя смысла удерживать Шэнь Цинцю, медленно разжал пальцы. Тот, приосанившись, отряхнул рукава, не удостоив его ни единым словом.
Да им, по правде, нечего было сказать друг другу, поэтому, не обменявшись даже взглядом, они двинулись по коридору гуськом. В стылой атмосфере не разносился даже звук шагов.
читать дальшеЛо Бинхэ уверенно миновал многочисленные развилки, не задумываясь ни на мгновение. После довольно длительного блуждания по этому лабиринту их глазам внезапно открылся обширный зал. Обычно архитектура Царства Демонов сводилась к варьированию разнообразных типов пещер, обитатели которых годами не видели ни солнечного, ни лунного света, однако в своде этой было проделано широкое отверстие, пропускавшее солнечные лучи, что придавало этому помещению почти уютный вид.
Стоило Шэнь Цинцю миновать дверь, как ему в глаза бросилось, что обстановка комнаты ему знакома: и в самом деле, мебель и ее положение почти в точности повторяли его Бамбуковую хижину на пике Цинцзин.
Однако вместо умиления в сердце Шэнь Цинцю вскипела волна возмущения.
Ему до боли хотелось задать Ло Бинхэ вопрос: «Что все это значит?»
Вы только полюбуйтесь на него: выстроил декорации, привел актеров, чтобы, как ни в чем не бывало продолжать разыгрывать сценки из жизни любящих друг друга учителя и ученика своих снов!
Сперва он закатывает истерику, словно несчастное дитя; затем плюет ему в душу, давая понять, что это было сплошным лицедейством. Право слово, Шэнь Цинцю не считал себя настолько проницательным [1], чтобы читать в сердце Ло Бинхэ, разбираясь, что там откровенность, а что – сплошное притворство.
Пока он предавался этим раздумьям, Ло Бинхэ сделал шаг к нему.
Происходи это пару дней назад, Шэнь Цинцю, не задумываясь, отступил бы шага на три, но нынче удержался: это слишком уж походило бы на девицу из хорошей семьи, угодившую в лапы к отъявленному головорезу. Даже оказавшись в столь невыигрышной ситуации, как дракон на мелководье и тигр на равнине [2], он все еще мог сохранить достоинство, и ни при каких обстоятельствах не может позволить себе потерять лицо.
И все же он не в силах был повлиять на цепенеющее, словно кролик под взглядом удава, тело и унять бешеные кульбиты своего сердца. Ресницы против воли затрепетали, пальцы согнулись, готовые сжаться в кулак.
Каким-то чудом умудрившись заметить это, Ло Бинхэ сделал еще один шаг.
– Учитель, как вы думаете, что я собираюсь с вами сделать? – вкрадчиво поинтересовался он.
– Понятия не имею, – честно ответил тот.
Шэнь Цинцю вообще никому не посоветовал бы предаваться этому бесполезному занятию – пытаться предугадать намерения Ло Бинхэ. Всякий раз, когда ему казалось, что истина на поверхности, он умудрялся промахнуться на целые световые годы!
Ло Бинхэ медленно протянул к нему руку. Шэнь Цинцю не шелохнулся, но его взгляд намертво прикипел к приближающимся кончикам пальцев.
Эта тонкая нежная рука вовсе не походила на длань молодого господина Царства Демонов, успевшую лишить жизни бессчетное число людей – казалось, она создана, чтобы касаться струн и возжигать благовония. Украдкой скользнув к щеке Шэнь Цинцю, она едва ощутимо коснулась кожи.
А затем опустилась на его горло.
Шэнь Цинцю не ведал, было ли случайностью то, что пальцы Ло Бинхэ легли аккурат на одну из жизненно важных артерий. Заклинатель против воли сглотнул.
Ло Бинхэ тотчас убрал руку. Когда он заговорил, невозможно было различить, что звучит в его голосе: сожаление, гнев или довольство.
– Моя кровь больше не отвечает на мой зов.
Выходит, он коснулся кожи Шэнь Цинцю, лишь чтобы проверить действие священной крови.
– Похоже, за эти краткие несколько дней учитель пережил еще одну судьбоносную встречу.
– И что теперь? – бросил Шэнь Цинцю. – Заставишь меня выпить ее вновь?
– Ты все равно убежишь, что с ней, что без нее, – отозвался Ло Бинхэ. – Я предпочел бы не давать учителю лишний повод меня ненавидеть.
На глазах посторонних он не постеснялся втоптать репутацию учителя в грязь, однако оставшись с ним наедине, вновь сделался учтивым и обходительным, тем самым окончательно сбив Шэнь Цинцю с толку.
– Учитель, прошу, останься здесь хотя бы на время. Можешь гулять по моему дворцу, где пожелаешь. – Помедлив, Ло Бинхэ добавил: – Я поставил слуг за дверью, но они не осмелятся войти сюда. Если тебе что-то понадобится, просто дай им знать.
– Какая предупредительность, – процедил Шэнь Цинцю.
Устремив на него пристальный взгляд, Ло Бинхэ произнес:
– Ты чего-нибудь хочешь?
– Мой выбор не ограничен? – поинтересовался Шэнь Цинцю.
Ло Бинхэ кивнул. Повинуясь мстительному порыву, заклинатель выпалил:
– Желаю видеть тебя как можно реже. В идеале – вообще никогда.
Ло Бинхэ побледнел, словно никак не ожидал от него подобных слов.
При виде его реакции Шэнь Цинцю ощутил мимолетную вспышку мстительного восторга, однако за ней тотчас последовал укол сожаления: прежде ему никогда не доводилось язвить кого-либо столь безжалостными речами.
Когда цвет постепенно начал возвращаться на лицо Ло Бинхэ, он бросил:
– Однажды учитель спрашивал меня, хочу ли я стать сильным.
– Помнится, тогда я также говорил тебе, что назначение этой силы – защищать людей, а не подчинять их своей воле и убивать, – парировал Шэнь Цинцю.
– В этом ты ошибался, – холодно возразил Ло Бинхэ. – Не все речи учителя были истинны. Лишь став сильнейшим, можно удержать тех, кто тебе дорог. Я наконец понял, что нет смысла ждать, пока учитель переменит свое мнение обо мне. – Сжав кулаки, он натянул на лицо зловещую улыбку. – Теперь, когда учитель в моей власти, ему лучше даже не помышлять о побеге!
Когда это юное отродье дьявола наконец покинуло сцену, Шэнь Цинцю решился обратиться к Системе:
– Эй, обновленная версия, ты тут?
[Система обеспечивает всестороннюю поддержку пользователя 24 часа в сутки, а также интерактивное сетевое взаимодействие.]
– Пожалуй, ограничусь всесторонней поддержкой, взаимодействия мне в последнее время и без тебя хватает. Поведай-ка мне, сколько у меня нынче баллов?
[На вашем счету 1330 баллов. Из «Гордого пути бессмертного демона» успешно удалена метка «Огонь с небес». Вы достигли сюжетной стадии «Океан досады». Возобновив усилия, вскоре вы разблокируете новее важное достижение. Уровень крутости главного героя составляет 3840 баллов, уровень гнева – 1500 пунктов, разбитое сердце – 4500 пунктов. Продолжайте стараться, у вас еще есть над чем работать!]
Что ж, в целом все не так уж плохо. Благодаря упорным усилиям по поиску неприятностей на свою задницу его жалкий счет наконец-то приподнялся. И хоть таинственное наименование «Океан досады» не слишком воодушевляло, оно все же звучало много лучше, чем «Огонь с небес». Что же до пунктов гнева, то он успел убедиться, что они имеют не очень-то большое отношение к реальности. А вот пассаж насчет разбитого сердца неожиданно сильно задел чувства Шэнь Цинцю, вновь заставив его ощутить укол вины.
– Сколько баллов мне нужно накопить, чтобы обменять на что-то стоящее? – пряча взгляд, бросил Шэнь Цинцю.
[Вы можете оплатить баллами обновление Системы.]
– Валяй! – беззаботно махнул рукой Шэнь Цинцю.
Издав подходящий случаю звук, Система принялась неторопливо распаковывать обновления. Тут-то в душу Шэнь Цинцю закралось сомнение, которое он не замедлил озвучить:
– Постой, а как называется это твое обновление?
[Улучшенное издание малого двигателя сюжета.]
Шэнь Цинцю что было сил надавил на кнопку «Отмена» загрузочного окна.
К его немалой досаде, гребаное обновление уже успело установиться, прихватив с собой его гребаные баллы. И вновь он на мели, зато с дурацким обновлением!
Засыпав Систему потоком нецензурной брани, он со вздохом принялся обживать свое новое обиталище.
***
В последующие дни Ло Бинхэ был слишком занят объединением демонических племен в северных владениях [3] Мобэй Цзюня, а Ша Хуалин была всецело поглощена своей очередной грандиозной интригой. Что и говорить, нынче у Ло Бинхэ был весьма напряженный период, так что, похоже, ему стало попросту не до пленника.
…или же его хрустальное сердце разлетелось на куски от тех жестоких слов, так что он больше не отваживался показаться на глаза бывшему учителю.
И Шэнь Цинцю стоило немалого труда не думать о подобной возможности.
Да и в конце концов, разве не к этому он стремился: Ло Бинхэ наконец оставил его в покое, так что Шэнь Цинцю мог, пользуясь долгожданной передышкой, есть, пить и слоняться без дела в свое удовольствие, со вкусом проводя последние отпущенные ему деньки.
Этому немало способствовало и то, что Ло Бинхэ, не в пример героям нежно любимых его младшей сестренкой книжонок, не потрудился заковать его в цепи, чтобы, раздев, завязав глаза и засунув в рот кляп, избить его до полусмерти. Иными словами, Шэнь Цинцю и впрямь мог располагаться как дома, довольствуясь этими маленькими радостями.
Дерьмо собачье!
Именно им набиты мозги Шэнь Цинцю, если он умудряется тешить себя подобными соображениями! Должно быть, так проявляется запущенная стадия стокгольмского синдрома – если так дальше пойдет, скоро он начнет возносить хвалу Ло Бинхэ за то, что тот позволяет ему как ни в чем не бывало отъедаться в этой золотой клетке! С каких это пор он вместо того, чтобы самостоятельно распоряжаться своей судьбой, покорно положился на милость противника?
От борьбы с пораженческими помыслами сознание Шэнь Цинцю так раскалилось, что он нечаянно порвал надвое страницу книги, которую читал. В тот же момент его ушей достиг громкий стук бамбуковых стеблей за окном. Выглянув из-за занавеси посмотреть, что там такое, он обнаружил группу молодых слуг-демонов, суетливо снующих вокруг. Высунув голову наружу, Шэнь Цинцю поинтересовался:
– Чем это вы тут занимаетесь?
Ответивший ему слуга тотчас расплылся в подобострастной улыбке – можно подумать, он разговаривал не с пленником:
– Высаживаем бамбук.
– Бамбук? – оторопел Шэнь Цинцю.
– Так точно. Бессмертному мастеру должно быть хорошо знакомо это растение из Царства Людей. В Царстве Демонов он не очень-то приживается, но Цзюнь-шан полон решимости добиться этого, так что придется нам придумать какой-нибудь способ.
Наблюдая за ним, Шэнь Цинцю пришел к выводу, что обладающий подобной силой и сноровкой не мог быть обычным слугой-чернорабочим – более того, он начинал подозревать, что Ло Бинхэ согнал на это волюнтаристское начинание самые сливки демонического общества. Заставлять своих лучших генералов сажать бамбук – воистину деяние, достойное тирана!
Но и этим дело не ограничилось. Первые два дня у Шэнь Цинцю совершенно не было аппетита, однако на третий день он снизошел до того, что обменялся парой слов с симпатичной светлокожей фигуристой демоницей, которая доставила ему обед. Подняв палочки дважды, он понял, что больше не в состоянии проглотить не кусочка.
Девица склонила голову набок, насмешливо поинтересовавшись:
– В чем дело, мастер Шэнь, блюда недостаточно аппетитны?
О, дело было вовсе не в этом – скорее, они были чересчур аппетитны, причем этот тонкий вкус был до боли ему знаком. Минуло немало лет с тех пор, как он в последний раз его ощущал, только и всего.
– Ты сама это приготовила? – положив палочки, осторожно поинтересовался он.
– Вы, верно, шутите, – усмехнулась девица. – Я всего и умею, что забить да съесть добычу сырьем, или дать ей малость полежать, прежде чем подать на стол. Я ни бельмеса не смыслю в этой вашей человечьей кухне с огнем, тоннами риса и прочей ерунды – от всего этого помрешь с тоски.
Вот ведь гребаный сюрприз. Выходит, эта прекрасная девушка с нежным голосом и благоухающим дыханием – любительница разлагающейся плоти. Очевидно, Шэнь Цинцю предался иллюзиям, наблюдая за тем, как она день за днем усердно убирает со стола и подметает пол. Судя по ее силе, ей более подобало махать боевыми топорами в гуще битвы, разрубая врагов надвое, чем нарезать овощи да дыни – именно поэтому Шэнь Цинцю так умилялся, видя ее за этим занятием.
– Тогда кто же это приготовил? – сдержанно спросил Шэнь Цинцю, не меняясь в лице.
– Ох, этого я не имею права говорить, – покачала головой девица. – Иначе Цзюнь-шан меня прибьёт.
Не имеешь права, говоришь? Будто он сам не в состоянии это понять, едва вкусив это блюдо!
Шэнь Цинцю продолжал колебаться, вовсе отложить или пустить в ход палочки. Как там говорится в той пословице? Берущая длань коротка, накормленные уста сладки [4]? Шэнь Цинцю справедливо опасался, что, вкусив этой пищи, ему будет не так легко противопоставить чувство собственной правоты поползновениям Ло Бинхэ. Однако повар слишком хорошо знал его вкусы – раздумывая над этой непростой проблемой, Шэнь Цинцю бессознательно опустошил тарелку…
Собрав со стола, девица удалилась, покачивая бедрами и прикрывая ладонью беззастенчивую ухмылку. Вскоре после ее ухода занавес приподнялся, и в хижину нетвердой походкой ввалился новый посетитель. При едином взгляде на него желчь волной поднялась из желудка Шэнь Цинцю, и он вместо приветствия встретил вошедшего яростным ударом, проорав:
– Самолет, Пронзающий Небеса, ты…
Шан Цинхуа успел вскинуть руки, чтобы блокировать удар. Его меч вылетел из ножен, чтобы застыть в пространстве между ними, нацелившись на Шэнь Цинцю.
– Хэй-хэй-хэй, осади назад! – опасливо затараторил он. – Шэнь-дада [5], нельзя же так с людьми! Будешь нападать на меня, пользуясь тем, что я не облечен столь же впечатляющими талантами – сам же потом пожалеешь!
– Ты сдал меня с потрохами! – проревел Шэнь Цинцю. – Солидарность для тебя совсем пустой звук? Забыл, что мы родом из одного мира?
– О какой такой солидарности ты мне задвигаешь, – обиженно парировал Шан Цинхуа, – когда сам только и делал, что подвергал меня издевательствам да насмешкам? Достал уже таким отношением. Что я тебе такого сделал? Ну да, сдал, но это ж Непревзойденный Ло – он бы и без меня обо всем догадался. Ну и зачем мне принимать бессмысленные мучения? Я всего лишь пошел по более легкому пути – прояви наконец снисходительность [6]!
При виде подобного бесстыдства Шэнь Цинцю буквально утратил дар речи. Воспользовавшись этим, Шан Цинхуа проскользнул внутрь и расположился за столом. Шмякнув на стол зачехленный меч, он отрубил:
– Так что давай не будем больше об этом. Мне было велено доставить это тебе.
Присмотревшись к мечу, Шэнь Цинцю машинально протянул руку, чтобы погладить ножны. Тот самый меч, что рассыпался на осколки вместе с его душой, злосчастный Сюя.
Шэнь Цинцю все еще испытывал сильную привязанность к своему мечу, так что, заполучив его, он и думать забыл о том, как сильно хотел вздуть Шан Цинхуа всего мгновение назад. Вытянув меч из ножен, он принялся любоваться снежным блеском тонкого изящного лезвия. Осколки были соединены столь искусно, что швы были вовсе невидимы, как на одеяниях небожителей [7] – ни малейшей трещинки – благодаря чему воссозданное лезвие прямо-таки лучилось духовной силой.
Сидевший с другой стороны стола Шан Цинхуа нервно усмехнулся и, потирая руки, поцокал языком:
– Я и помыслить не мог, что история может столь далеко отклониться от оригинального сюжета. Невероятно, воистину невероятно…
– Тебе что, и дела нет до того, что чудесный герой твоего романа вместо того, чтобы обзавестись гаремом, заделался обрезанным рукавом? – от души удивился Шэнь Цинцю.
– Да мне-то какая разница, – как ни в чем не бывало отозвался Шан Цинхуа. – Главное – что он запал не на меня.
Показав ему средний палец, Шэнь Цинцю опустил голову, сосредоточившись на полировке меча. На это Шан Цинхуа воздел два больших пальца:
– Ладно тебе, все не так уж плохо. Перед тобой открываются весьма неплохие перспективы, весьма. Уж поверь мне, эти крепкие бедра способны ковать золото [8]!
– Иди ты в жопу со своими крепкими бедрами, – огрызнулся Шэнь Цинцю. – До чего они меня, по-твоему, доведут? До того, что между ними, ясен пень!
– Ну, так это даже лучше, – рассудил Шан Цинхуа. – Как-никак, там располагается все самое дорогое для мужчины…
Лишь нежелание использовать для столь грязных дел новообретенный Сюя удержало Шэнь Цинцю от того, чтобы отсечь им «самое дорогое» Шан Цинхуа. Будучи не в настроении для пустой бравады, он придал своему лицу невозмутимое выражение, бросив:
– Что ж, раз мы дошли до подобных откровений, будь добр, поведай мне, были ли у тебя когда-нибудь сюжетные планы, связанные с Тяньлан Цзюнем?
– А на кой тебе сдался папаша [9] Бин-гэ? – удивился Шан Цинхуа.
– Да не то чтобы сдался, – уклончиво отозвался Шэнь Цинцю. – Просто меня всегда удивляло, почему ему в твоей книге досталось так мало места. Для тебя не фигура накатать полмиллиона слов про какую-то очередную женушку, а для Тяньлан Цзюня и пары страничек жалко?
– А тебе не откажешь в проницательности, – признал Шан Цинхуа. – Настоящий преданный читатель. Ну что ж, раз так, ты имеешь полное право знать, что изначально я собирался посвятить отцу Бин-гэ целую сюжетную арку, сделав его настоящим БОССОМ, однако в процессе ее написания мой комп сдох, и весь этот эпизод вместе с ним. В то же время целевая аудитория требовала у меня развития совсем другой сюжетной линии – рейд Бин-гэ по захвату сотен дюймовочек, которые мужчины-то с рождения не видали сотен цветочков, сам понимаешь. Знал бы ты, братец Огурец, как я настрадался с этой чертовой нефритовой клумбой – а тебе бы только меня шпынять…
Теперь, по крайней мере, Шэнь Цинцю знал, откуда взялись все эти сюжетные дыры.
– Выходит, – невозмутимо бросил он, – ты бросился расписывать гарем Ло Бинхэ, вместо того, чтобы прояснить подвисший вопрос с его отцом?
– Да кому вообще есть дело до его отца, – отмахнулся Шан Цинхуа. – Это ж никак не влияет на основной сюжет: всех сестричек – по постелькам, всех злодеев – по могилкам. Усилия по развитию побочных сюжетных линий не окупаются, уж поверь моему опыту. Я всего-то навсего хотел зарабатывать писательством на жизнь – а если бы мои подписчики соскочили, я был бы обречен на голодную смерть, братец Огурец.
Да уж, Сян Тянь Да Фэйцзи, ты мастер залихватски обрубать сюжетные линии – а теперь эта блядская Система заставляет меня заполнять получившиеся дыры!
– На самом деле, это и к лучшему, что та арка накрылась, – продолжал рассуждать Шан Цинхуа. – Видишь ли, по всему выходит, что кровь Тяньлан Цзюня чище, чем у Ло Бинхэ, а это значит, что и его боевые способности куда круче, да и характер у него был более проработанный. А теперь сам посуди – вся суть этой истории сводится к тому, как поднявшийся из грязи главный герой подмял под себя все Три Царства, посмеявшись надо всем миром, добавь к этому его трагическое детство, которое никого не оставит равнодушным – сущий Марти-Стю [10], верно? И что бы я с этим делал, вылези на свет божий другой герой, который потеснит Ло Бинхэ? Ты же знаешь – Бин-гэ обязан быть первым во всем: во внешности и в талантах, в битве и в постели.
Шэнь Цинцю беззвучно уронил голову на ладони. Теперь-то, благодаря этому признанию, он начал волноваться не на шутку: выходит, освободись Тяньлан Цзюнь из заточения, сам Ло Бинхэ не сможет с ним совладать!
Однако, если взглянуть на это с другой стороны, быть может, получится использовать отца против сына? Но Шэнь Цинцю немедленно придушил эту мысль в зародыше: не стоит связываться с героем, о котором толком ничего не знаешь, а то как бы все не обернулось еще хуже, ведь он даже не в курсе, какая смерть грозит ему в этой обновленной реальности. Оставалось признать одно: этот недоделанный эксперт Сян Тянь Да Фэйцзи задал стандарты литературы для будущих поколений на десятки тысяч лет вперед!
Придя к этой мысли, Шэнь Цинцю решительно опустил ладони на столешницу:
– Лучше тебе быть со мною полностью откровенным – а то как бы не выяснилось, что то, что ты наметил, но не написал, послало под откос все наши планы. Так что давай-ка по существу!
– Ну, я прям не знаю, – поневоле замялся Шан Цинхуа. – Откуда мне знать, что из всего этого – «по существу»? Могу лишь сказать, что там было кое-что, связанное с тобой… то бишь, с Шэнь Цзю. Прежде мне было как-то неловко об этом заговаривать…
При этих словах волоски на тыльной стороне шеи Шэнь Цинцю встали дыбом. Зная наклонности Сян Тянь Да Фэйцзи, он и подумать не мог, что тот уделит биографии главного злодея хоть какое-то внимание!
Стиснув виски, Шэнь Цинцю пробормотал:
– Выкладывай. Я уж как-нибудь справлюсь.
Получив отмашку, Шан Цинхуа тотчас пустился в обстоятельные объяснения:
– У меня было немало идей относительно предыстории Шэнь Цзю. На самом деле, я планировал развить его в многостороннего, как следует проработанного персонажа: пусть он и злодей до мозга костей, но у него были причины, по которым он докатился до такой жизни, а также и свои достоинства. Однако читателям это на фиг не сдалось: стоило мне начать двигаться в этом направлении, как они принялись давить на меня в комментах. Почуяв, откуда ветер дует, я тотчас превратил его в плоского опереточного злодея [11]. Но на самом деле…
Шэнь Цинцю весь превратился во слух, но тут до него снаружи донесся голос прислужниц:
– Цзюнь-шан!
Воистину, он не мог выбрать более неподходящего времени для визита!
Заслышав это, Шан Цинхуа подскочил на три чи [12] от земли, словно его штаны внезапно загорелись. Устремившись к задней двери, он бросил через плечо:
– Явился твой герой – расскажу тебе все малость позже – вернее, когда смогу!
«Куда же ты!» Шэнь Цинцю выбросил руку [13], силясь задержать товарища по несчастью. «Засунь-ка свое “малость позже” знаешь, куда!» Это было еще хуже того избитого детективного клише, когда герой, едва выдавив: «Мой убийца – это…» – тотчас харкает кровью и умирает!
Зеленый занавес вновь приподнялся, и в комнату вступил Ло Бинхэ. Шэнь Цинцю тотчас натянул на лицо самое невозмутимое из выражений: заметь Ло Бинхэ ту жуткую рожу, которую он скорчил, поняв, что разговор вот-вот оборвется на самом важном месте – и все его планы пошли бы прахом. Взгляд Ло Бинхэ тотчас упал на Сюя в руках учителя, прежде чем подняться к его лицу.
После непродолжительного молчания он же решился взять на себя инициативу:
– Похоже, за эти несколько дней учитель так и не улучшил момент, чтобы вкусить хоть немного отдыха.
Слово «отдых» немедленно вызвало в мыслях Шэнь Цинцю ассоциации со сном, а те – совершенно непрошенные воспоминания о его неуклюжих попытках утешить Ло Бинхэ в последнем сновидении, отчего заклинателю тотчас захотелось сгореть со стыда. Потирая лоб в попытках скрыть смущение, он пробормотал:
– Будь я способен при этом обойтись без сна, с радостью бы отдохнул.
При этих словах ресницы Ло Бинхэ опустились, скрывая пристальный взгляд. После непродолжительного молчания он, словно наконец решившись на что-то важное, напряженно произнес:
– Признаю, что в том сне я воспользовался положением, чтобы обмануть бдительность учителя. Но чувства, которые я проявил, не были фальшивыми.
– Ло Бинхэ, я больше не могу понять, где в твоих словах правда, а где – ложь, – вздохнув, признался Шэнь Цинцю. – Так что можешь не тратить силы на поиски оправданий.
На самом деле, тот Ло Бинхэ из сна был куда милее его сердцу. Хоть он и не утратил ауру главного героя, тот Ло Бинхэ казался настолько одиноким и несчастным, что пробудил бы сочувствие в ком угодно – и при этом даже такой завзятый натурал, как Шэнь Цинцю, не мог не признать, что это личико просто неотразимо, даже искаженное горем. Вот только чем больше жалости он ощутил тогда, тем больше отвращения чувствовал при взгляде на это лицо сейчас. Тогда, услышав заверения Ло Бинхэ, что он непричастен к событиям в Цзиньлане, Шэнь Цинцю готов был поверить ему процентов на девяносто, но вот теперь доверие не дотягивало и до десяти.
Кровь бросилась в лицо Ло Бинхэ, окрасив щеки розовым.
– Все, что волнует учителя – это мое притворство, – подняв веки, холодно изрек он. – Но ведь если бы не оно, мне бы никогда не представился шанс перемолвиться с ним хотя бы словом.
При этом его пальцы бессознательно сжимались на рукояти Синьмо, пока костяшки не побелели от напряжения. Теперь уже не только зрачки, но и глазницы начали явственно отсвечивать красным.
– А разве учителю не случалось меня обманывать? Не ты ли говорил, что не придаешь большого значения различиям между расами – а потом, не моргнув глазом, отрицал собственные слова! После твоей гибели в Хуаюэ я неустанно призывал твою душу сотни тысяч раз, не смиряясь перед неудачами, чтобы не позволить сердцу обратиться в золу, а помыслам – в лед [14]. И все же я не ожидал, что, вернувшись, учитель не удостоит меня ничем, кроме попреков и отстраненного взгляда, делая вид, будто не понимает смысла моих слов. – К концу этой тирады его голос начал подрагивать, то и дело взлетая от ярости и отчаяния. – Теперь-то у учителя есть все поводы ненавидеть и презирать меня как демоническое отродье – я приношу несчастья везде, куда ступает моя нога. Но на сей раз я ничего дурного не сделал, почему же ты язвишь меня больнее скорпионов и змей? Ты обманул меня дважды, я обманул тебя дважды – разве мы не квиты?
Хоть эта незамысловатое, как «дважды два», утверждение было не лишено логики, Шэнь Цинцю не удержался от того, чтобы высказаться начистоту:
– А тебе, как я посмотрю, злопамятства не занимать.
– Боюсь, учитель еще не знает, каким я бываю, когда действительно затаю на кого-либо злость, – ухмыльнулся Ло Бинхэ, лицо которого мигом помрачнело от этой недоброй усмешки. Сокращая дистанцию между ними, он добавил: – Но, боюсь, учитель не поверит, что я всегда поминал его отнюдь не злом.
Видя, что отбрасываемая им тень стремительно растет в размерах, Шэнь Цинцю поспешил одернуть ученика:
– Возьми себя в руки! – про себя добавив: «Хочешь поговорить мирно – нечего меняться в лице каждую секунду, и изволь держать дистанцию!»
– Это вы славитесь самообладанием, учитель, – внезапно севшим голосом отозвался Ло Бинхэ. – А я больше не в силах сдерживаться.
Шэнь Цинцю не успел толком обдумать эту фразу, когда внезапно ощутил боль в спине – и только тут понял, что они с Ло Бинхэ рухнули на кровать.
…Черт, сколько я ни спал на подобной кровати, никогда не думал, что она такая жесткая!
– Да что с тобой такое? – в исступлении выкрикнул Шэнь Цинцю.
В ответ на это Ло Бинхэ молча поджал губы. Только Шэнь Цинцю собрался скинуть его пинком, как вдруг все его тело с головы до ног покрылось мурашками: чужая рука, скользнув под подол, неожиданно проникла прямиком под нижние одежды!
Да ты вконец спятил, что ли?
Шэнь Цинцю хотел было двинуть агрессора коленом, но тот ловко перехватил его, прижав к собственному боку.
Принужденный к подобной позе заклинатель проорал про себя «Бля-а-а!» с сотню раз: ему совершенно не улыбалось в буквальном смысле раздвигать ноги под нависшим над ним мужчиной. Вскинувшись, он точно рассчитанным выбросом энергии и ловким движением поясницы скинул с себя Ло Бинхэ, поменяв их позиции подобно смене созвездий на небе – теперь он прижимал Ло Бинхэ к кровати. Вытащив Сюя на три цуня [15], он хладнокровно прижал лезвие к горлу ученика. Впервые в жизни кто-то довел его до настолько исступленной ярости. С перекошенным от ярости лицом он процедил:
– Вздумал принудить своего учителя? Так ведь? Вот как ты соблюдаешь свои ученические обеты? – Как бы ни были справедливы обвинения Ло Бинхэ, он напрасно ожидал, что Шэнь Цинцю упадет перед ним лапками кверху!
Тем самым он блокировал как пути отступления для Ло Бинхэ, так и жизненно важную точку на его шее, однако же глаза его ученика сияли, словно ничто не препятствовало течению его духовной энергии. Нимало не устрашенный острым как бритва лезвием у своего горла, он одной рукой схватил Шэнь Цинцю за запястье, другой же оперся о кровать, чтобы приподняться. Один мощный толчок – и их позиции вновь поменялись – однако рука Шэнь Цинцю и тут не дрогнула, бестрепетно прижав жизненную точку на шее Ло Бинхэ рукоятью Сюя.
После еще нескольких таких переворотов они, окончательно сплетясь в клубок, свалились с кровати, рассыпая во все стороны искры и вспышки духовной энергии, сталкивающиеся с демоническими эманациями – вскоре комнату застил густой туман, в котором они продолжали наносить удары не глядя. С тех пор, как он вселился в тело утонченного заклинателя, Шэнь Цинцю и думать забыл, когда в последний раз дрался в столь варварской манере. И тут, в самый разгар битвы, его вдруг осенило.
Это ж чертов заклинательский роман, так какого хрена я тут дерусь голыми руками? Это все равно швыряться комьями земли, имея под рукой пушку!
Он тотчас вскинул руку, собрав в нее приличный заряд духовной энергии, и послал его прямиком в низ живота Ло Бинхэ.
Примечания:
[1] Не считал себя настолько проницательным – в оригинале используется идиома 明察秋毫 (míng chá qiū háo) – в пер. с кит. «ясно разглядеть даже осеннюю шерстинку [на теле животного]», в образном значении – «улавливать тончайшие детали», «быть способным безошибочно отличать правду от неправды».
[2] Как дракон на мелководье и тигр на равнине 龙游浅水虎落平阳 (lóng yóu qiǎnshuǐ hǔ luò píngyáng) – кит. идиома, означающая попавшего в невыгодное/безвыходное положение человека.
[3] Северные владения – 北疆 (běijiāng), иначе Бэйцзян.
[4] Берущая длань коротка, накормленные уста сладки 拿人家手短，吃人家嘴软 (ná rénjiā shǒu duǎn, chī rénjiā zuǐruǎn) – кит. пословица, означающая, что, принимая что-то от другого человека, неудобно ему отказывать или говорить о нем дурно.
[5] Дада 大大 (dàda) – неформальное вежливое обращение, пер. с кит. «отец», «дядюшка».
[6] Прояви снисходительность – в оригинале использовано выражение 坦白从宽 (tǎnbái cóngkuān) – в пер. с кит. «проявить великодушие к тем, кто признал свою вину».
[7] Швы были вовсе невидимы, как на одеяниях небожителей – в оригинале использовано выражение 天衣无缝 (tiān yī wú fèng) – в букв. пер. с кит. «платье небожителей не имеет швов», образно употребляется в значении «совершенный, безупречный, без изъянов».
[8] Крепкие бедра – в оригинале используется идиома 金大腿 (jīn dàtuǐ) «золотые бедра», означающая сильного и могущественного человека. Шан Цинхуа тем самым делает отсылку к другой поговорке – «обнимать бедра», что означает «сильно к кому-то привязаться», намекая на изначальный план Шэнь Цинцю по внушению ученику чувства признательности.
[9] Папаша – любопытно, что здесь Шан Цинхуа употребляет слово 他爹 (tādiē) таде, которым обычно жена именует мужа – «отец моих детей». В какой-то мере так оно и есть: Тяньлан Цзюнь – отец его детища :-)
[10] Марти-Стю – мужской аналог Мэри-Сью. В оригинале используется Джек Сью 杰克苏 (jié kè sū).
[11] Опереточный злодей 贱人 (jiànrén) цзяньжэнь – в пер. с кит. «человек низкого происхождения, никуда не годный человек», употребляется в китайской театральной лексике в качестве «негодяй, мерзавец, дешёвая тварь».
[12] Чи 尺 (chĭ) – единица длины, равная около 32,5 см., т. е., подскочил где-то на метр.
[13] Выбросил руку – в оригинале используется мем «рука Эркана» 尔康手 (Ěrkāng shǒu) – это когда кто-то тянется за кем-то рукой, типа: «Не-э-эт, не уходи!»
Эркан 福尔康 (Fú Ěrkāng) – герой сериала 还珠格格 (Huán zhū gége) – в рус. пер. «Моя прекрасная принцесса» или «Возвращение жемчужной принцессы» – основанного на истории династии Цин XVIII века.
Вот так выглядит мем:
[14] Сердцу обратиться в золу, а помыслам – в лед 心灰意冷 (xīn huī yì lěng) – кит. идиома для отчаяния и депрессии.
[15] Цунь寸 (cùn) 3,25 см. – итого сантиметров на десять.
Dezayer, блог «Летние травы, зимние звезды»
* * *
Дорогие все!
В силу личных причин у меня не получится закончить перевод экстр, и мне приходится остановиться на этом моменте. Спасибо, что были со мной все эти главы!
Шейла Дин, блог «Теория Цветов»
Сирень: как распознать?
Сегодня мы поговорим о Сирени. Конкретно – о том, как её распознать и как отличить развитую от зачаточной.
Сирень вдохновенная. Сирень заботлива и изобретательна. И вместе с тем она лжива, двулична и виртуозно притворяется, когда этого делать вовсе не обязательно. Как это уживается в её случае?
скрытый текстИтак, у вас Сирень в зачаточном виде, если вы замечаете у себя как минимум четыре из следующих признаков:
1. Вам невероятно нравится собирать и распространять сплетни. Вплоть до того, что вы сами их выдумываете – и вам верят.
2. Вам не составляет труда казаться паинькой, когда это выгодно, а наедине с собой (реже – с близкими людьми) вы превращаетесь в недовольную тыкву.
3. Вы любите перенимать у людей их манеры, детали внешности и одежды, чтобы потом воспроизводить их с мельчайшими подробностями.
4. Вам нравится писать фанфики, рисовать фанарт, создавать прочий фан-стафф.
5. В любой травмирующей ситуации вы эскапируете в вымышленные миры и забываете так о проблемах, пока они не постучат вас по плечу.
6. Вы имеете/имели игровую зависимость.
7. Вам доводилось «по серьёзке» называть себя именем какого-то персонажа, стилизовать свою жизнь под его/её реалии, даже менять собственный имидж.
8. Себя реального, свою жизнь вы считаете неимоверно пресными и не заслуживающими внимания, поэтому уделяете себе и реальности вокруг время по остаточному принципу.
9. Вам проще солгать, чем сказать правду – иногда вы лжёте в мелочах, где этого не надо, вовсе не задумываясь и даже не всегда это отслеживая.
Получается местами не слишком приглядно, верно? Но при этом Сирень ничем не хуже Лазури и имеет все шансы апнуться до версии, помогающей личности расти и развиваться. И вот как эволюционируют признаки в «продвинутом» случае:
1. Вы прекрасно умеете собирать информацию. Большая её часть не пригождается вам, однако на всякий случай – не помешает. Что характерно, дальше вы эту информацию передаёте далеко не всегда. Но используете её для того, чтобы грамотно строить своё общение с конкретными людьми.
2. Вы меняете свой стиль взаимодействия в зависимости от контекста и окружения. В компании «на шашлыках» вы будете своим парнем с пивасиком, а в офисе – шикарной строгой леди на шпильках, более того, ваши мимика и лексикон тоже всегда соответствуют моменту.
3. Вы грамотно встраиваете детали, которые кажутся вам интересными, в собственный образ. И при необходимости меняете какие-то стороны, адаптируя перенятое в собственный неповторимый образ.
4. Вы неплохо рисуете, пишете, творите что угодно по интересующей вас теме, замечательно стилизуя под необходимые реалии.
5. Для того, чтобы справиться с проблемой, вы иногда спрашиваете себя: «А как бы поступил на моём месте Тони Старк / Шерлок Холмс»? И это даёт вам силы идти дальше, ведь вы чувствуете незримую поддержку любимых героев.
6. Компьютерные игры – прекрасный способ расслабиться, снять напряжение, разгрузить мозг. Не более. Да, и ещё они приносят вдохновение.
7. От любимых персонажей вы перенимаете то, что пригодится в реальной жизни, возможно – создаёте несколько «матриц» личностей второго порядка для взаимодействия в различных ситуациях и с разными людьми.
8. Вы привносите арт-моменты и вдохновение с любое своё занятие. Надо почистить картошку? И вот вы отважный полярник, нашедший последний мешок провианта на покинутой базе. Надо написать отчёт? И вот уже от ваших формулировок зависят жизни всего человечества.
9. Вы не лжёте тем, кто честен с вами. И не лжёте без особенной нужды. При этом тот, кто пойман на вранье в отношении вас самих, гарантированно не услышит от вас больше ни слова правды.
Завтра поговорим о том, как Сирень развивать – и о том, как её убирать, если её переизбыток мешает вам существовать.
Сирень вдохновенная. Сирень заботлива и изобретательна. И вместе с тем она лжива, двулична и виртуозно притворяется, когда этого делать вовсе не обязательно. Как это уживается в её случае?
скрытый текстИтак, у вас Сирень в зачаточном виде, если вы замечаете у себя как минимум четыре из следующих признаков:
1. Вам невероятно нравится собирать и распространять сплетни. Вплоть до того, что вы сами их выдумываете – и вам верят.
2. Вам не составляет труда казаться паинькой, когда это выгодно, а наедине с собой (реже – с близкими людьми) вы превращаетесь в недовольную тыкву.
3. Вы любите перенимать у людей их манеры, детали внешности и одежды, чтобы потом воспроизводить их с мельчайшими подробностями.
4. Вам нравится писать фанфики, рисовать фанарт, создавать прочий фан-стафф.
5. В любой травмирующей ситуации вы эскапируете в вымышленные миры и забываете так о проблемах, пока они не постучат вас по плечу.
6. Вы имеете/имели игровую зависимость.
7. Вам доводилось «по серьёзке» называть себя именем какого-то персонажа, стилизовать свою жизнь под его/её реалии, даже менять собственный имидж.
8. Себя реального, свою жизнь вы считаете неимоверно пресными и не заслуживающими внимания, поэтому уделяете себе и реальности вокруг время по остаточному принципу.
9. Вам проще солгать, чем сказать правду – иногда вы лжёте в мелочах, где этого не надо, вовсе не задумываясь и даже не всегда это отслеживая.
Получается местами не слишком приглядно, верно? Но при этом Сирень ничем не хуже Лазури и имеет все шансы апнуться до версии, помогающей личности расти и развиваться. И вот как эволюционируют признаки в «продвинутом» случае:
1. Вы прекрасно умеете собирать информацию. Большая её часть не пригождается вам, однако на всякий случай – не помешает. Что характерно, дальше вы эту информацию передаёте далеко не всегда. Но используете её для того, чтобы грамотно строить своё общение с конкретными людьми.
2. Вы меняете свой стиль взаимодействия в зависимости от контекста и окружения. В компании «на шашлыках» вы будете своим парнем с пивасиком, а в офисе – шикарной строгой леди на шпильках, более того, ваши мимика и лексикон тоже всегда соответствуют моменту.
3. Вы грамотно встраиваете детали, которые кажутся вам интересными, в собственный образ. И при необходимости меняете какие-то стороны, адаптируя перенятое в собственный неповторимый образ.
4. Вы неплохо рисуете, пишете, творите что угодно по интересующей вас теме, замечательно стилизуя под необходимые реалии.
5. Для того, чтобы справиться с проблемой, вы иногда спрашиваете себя: «А как бы поступил на моём месте Тони Старк / Шерлок Холмс»? И это даёт вам силы идти дальше, ведь вы чувствуете незримую поддержку любимых героев.
6. Компьютерные игры – прекрасный способ расслабиться, снять напряжение, разгрузить мозг. Не более. Да, и ещё они приносят вдохновение.
7. От любимых персонажей вы перенимаете то, что пригодится в реальной жизни, возможно – создаёте несколько «матриц» личностей второго порядка для взаимодействия в различных ситуациях и с разными людьми.
8. Вы привносите арт-моменты и вдохновение с любое своё занятие. Надо почистить картошку? И вот вы отважный полярник, нашедший последний мешок провианта на покинутой базе. Надо написать отчёт? И вот уже от ваших формулировок зависят жизни всего человечества.
9. Вы не лжёте тем, кто честен с вами. И не лжёте без особенной нужды. При этом тот, кто пойман на вранье в отношении вас самих, гарантированно не услышит от вас больше ни слова правды.
Завтра поговорим о том, как Сирень развивать – и о том, как её убирать, если её переизбыток мешает вам существовать.
Вильгельмина, блог «Нестройный хор голосов»
* * *
Когда пятилетнему ребенку больно, он поднимает шум на весь свет. В десять лет он тихо всхлипывает. А когда вам исполняется лет пятнадцать, вы привыкаете зажимать себе рот руками, чтобы никто не слышал ни звука, и кричите безмолвно. Вы истекаете кровью, но этого никто не видит. Вы привыкаете к отравленным плодам, растущим на дереве вашей боли.
©
Psoj_i_Sysoj, блог «Логово Псоя и Сысоя»
Система "Спаси-Себя-Сам" для Главного Злодея. Глава 54. Несчастливое воссоединение
Предыдущая глава
Он с такой силой сжал запястье Шэнь Цинцю, что у того затрещали кости. Хоть на сей раз с ногами у него не было никаких проблем, он все же не хотел при всех бить Ло Бинхэ коленом в пах. Вновь вспомнив обо всем, чему ему довелось быть свидетелем, он ощутил поднимающуюся в душе злость.
– Ты сделал все это нарочно, – выплюнул он.
– Что имеет в виду учитель? – как ни в чем не бывало поинтересовался Ло Бинхэ.
– Вместо того, чтобы сразу перебить всю школу, тянул время, чтобы выманить меня!
читать дальшеГубы Ло Бинхэ изогнулись в горькой улыбке:
– Похоже, учитель и впрямь способен читать в душе ученика. Этот ученик вне себя от восторга. Он хотел бы бить себя в грудь и топать ногами [1], чтобы выразить всю глубину своих чувств.
Покачиваясь, словно от головокружения, Лю Цингэ убрал меч и, указывая на Ло Бинхэ, бросил:
– А ну отпусти его!
Обхватив Шэнь Цинцю поперек тела, Ло Бинхэ насмешливо бросил:
– Ты что-то сказал?
От подобной наглости доселе подавляемое негодование Шэнь Цинцю, казалось, готово было взвиться фонтаном в три чжана [2] высотой.
Осторожно переведя дыхание, он заметил:
– Когда ты понял, что это я?
Не догадайся Ло Бинхэ, что он жив, стал бы он поджидать его на хребте Цанцюн, словно охотник добычу [3]?
– Учитель смотрел на меня свысока, – отозвался Ло Бинхэ. – Хоть в первый раз я не обратил на это внимания, не заметить это и во второй раз было бы чересчур глупо с моей стороны.
Шэнь Цинцю сокрушенно признал: «Да нет, ты вовсе не глуп – а вот я вел себя как настоящий идиот».
Кому же, как не ему знать, как мастерски манипулирует своими снами Ло Бинхэ – и при этом Шэнь Цинцю умудрился поддаться иллюзии, что его бывший ученик не в состоянии отличить плоды собственного воображения от вторгшихся в его сон людей?
– Почему же ты не прервал сон, когда обнаружил это? – спросил Шэнь Цинцю. – Решил поразвлечься игрой в «преданного и послушного ученика»?
Бросив на него нечитаемый взгляд, Ло Бинхэ внезапно бросил:
– С чего бы мне это делать? Разве учителю это было не в радость?
…в радость?
В тот момент Шэнь Цинцю был слишком озабочен психическим состоянием ученика, чтобы ощущать какую-то там радость. Теперь же выяснялось, что и его тревоги были подвластны Ло Бинхэ, на манипуляции которого он повелся, словно фигурка из бумаги в руках кукольника. Да и могло ли быть иначе – ведь это Ло Бинхэ, несравненный главный герой. Как мог Шэнь Цинцю совершить подобную ошибку [4], поддавшись иллюзии, что его бывший ученик и впрямь перевернул страницу своей ненависти, вновь превратившись в прежний любящий и нежный белый цветочек?
Шэнь Цинцю всегда считал себя человеком, склонным поддаваться уговорам, но не принуждению [5], но узнав, что Ло Бинхэ лишь притворялся, давя на жалость, он вспыхнул, словно ему надавали пощечин.
У Ци Цинци вырвалось:
– Постойте, что происходит? – Указывая в глубину павильона, она вопросила: – Тот, что лежит там… разве это не Шэнь Цинцю? Откуда же тогда взялся еще один?
Похоже, Ло Бинхэ пребывал в добром расположении духа, поскольку даже удостоил ее ответом:
– Почему бы вам не спросить об этом бывшего лорда пика Аньдин?
«Да чтоб тебя…» – устало выругался Шэнь Цинцю. Он так и знал, что единственное, что мог гарантировать Шан Цинхуа – это собственную бесхребетность и беспринципность.
Шан Цинхуа нервно хихикнул, но послушно выступил вперед, повинуясь косому взгляду Мобэй Цзюня. Вскинув подбородок и выпятив грудь, он направил духовную энергию в даньтянь [6] и изрек:
– Несколько лет назад шисюн Шэнь нечаянно обнаружил подлинное сокровище – место произрастания цветка росы луны и солнца. Это растение способно принимать форму любого тела. С помощью него шисюн Шэнь смог переместить свой дух в новое тело в городе Хуаюэ. То тело – не более чем его пустая оболочка. Так что по всему выходит, что их двое!
Это объяснение было кратким и доходчивым – чего не отнять, того не отнять. Несколько пар глаз тотчас обратились к Шэнь Цинцю. Лю Цингэ уставил на него острие Чэнлуаня, и убийственное выражение его лица было страшнее, чем когда он кидался на Ло Бинхэ.
– В таком случае, почему ты не давал знать о себе все эти годы? – ошеломленно прошептал Юэ Цинъюань. – Почему оборвал все связи с Двенадцатью Пиками? Потому что в глубине души ты считаешь, что твои собратья не заслуживают доверия?
– Послушай, шисюн, все это… – постарался оправдаться Шэнь Цинцю, преисполнившись раскаяния.
– Шэнь Цинцю, ты… – вздохнула Ци Цинци, – воистину, мы в тебе ошибались! Ты хоть представляешь себе, как ранил всех нас, шисюн? Как заливались слезами твои ученики? Весь день напролет Цинцзин разрывался от их рыданий! Целый год никто не желал ступить на твой пик из-за могильной мрачности, которая там царила – он словно обратился в загробный мир, населенный скорбными фигурами в траурных одеждах! Твое место пустовало все то время, пока ты где-то прохлаждался, не ведая забот!
В глубине души Шэнь Цинцю более всего опасался именно безудержной брани правдоискательницы Ци Цинци – чтобы прервать ее поток, он поспешил вставить:
– Это случилось помимо моей воли! Вовсе я не прохлаждался – все эти годы я покоился под толщей земли, очнувшись всего несколько дней назад! И все по вине вот этого человека, который все это время и впрямь радовался жизни, нимало не беспокоясь о моей судьбе!
Видя, что обвиняющие взгляды вновь обратились на него, Шан Цинхуа возмутился:
– Я-то тут при чем? Разве ты сам не говорил, что цветок не успевает созреть?
– Заткнись! – бросил Лю Цингэ, прижимая пальцы к вискам.
Шан Цинхуа охотно последовал этой рекомендации. Воистину, шумная подобралась компашка. Пожалуй, происходящее немало повеселило бы Шэнь Цинцю, будь он сторонним наблюдателем этого балагана, но в данный момент ему было совсем не до смеха.
Огонь продолжал распространяться по пику Цюндин, пожирая строение за строением. После двух дней осады от его былого величия мало что осталось. Что снаружи, что внутри павильона хватало людей с окровавленными лицами, которые вынуждены были держаться за товарищей. Младшие адепты и вовсе не скрывали охватившего их ужаса. Все выглядели до предела истощенными, словно стрела на излете. Что до облаченных в черное генералов и солдат Ло Бинхэ, взявших в кольцо измученных адептов Цанцюн, то они прямо-таки излучали уверенность, словно наточенные мечи, пожирая глазами людей, словно голодный тигр – добычу.
Развернувшись к державшему его, Шэнь Цинцю заявил:
– Ло Бинхэ, ты ведь явился на хребет Цанцюн за мной?
– Верно, – отозвался тот.
– Ты поймал меня, – бросил Шэнь Цинцю. – Твоя цель достигнута. Теперь тебе нечего здесь делать.
– И ты не убежишь? – с сомнением воззрился на него Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю помедлил, прежде чем ответить:
– Не убегу.
Уголки губ Ло Бинхэ приподнялись в блеклой улыбке . Казалось, он впервые отбросил притворство.
– Я так долго верил учителю, – шепнул он.
– Шэнь Цинцю, что ты имеешь в виду? – вмешался Лю Цингэ. Он бросил на него такой взгляд, словно этими словами лорд Цинцзин прямо-таки оскорбил его лично. – Здесь находится лорд пика Байчжань – и перед его лицом ты вновь собираешься пожертвовать собой, отдавшись на его милость?
«Шиди, я отлично понимаю, что тем самым унижаю твое достоинство, – взмолился про себя Шэнь Цинцю, – но не мог бы ты повнимательнее подбирать слова? Что еще за «отдаться на его милость [7]»? Неужели нельзя было сформулировать это как-то иначе?»
– Если ты делаешь это потому, что боишься стать обузой, – угрюмо добавил Лю Цингэ, – то знай, что Цанцюн подобная обуза не помешает.
– Сколько целых ребер у тебя осталось? – ухмыльнулся Ло Бинхэ.
Едва Юэ Цинъюань схватился за рукоять Сюань Су, стоявший рядом Му Цинфан встревожился:
– Глава школы, вас силой выдернули из продолжительной уединенной медитации [8], а после вы претерпели многочисленные ранения от рук врагов – сейчас вы едва ли в состоянии извлечь свой меч. Я по-настоящему опасаюсь, что…
Лицо Юэ Цинъюаня потемнело от внезапного притока темной ци. Он совладал с собой, однако голос звенел от напряжения:
– Нет, это невозможно. Мы однажды уже потеряли шиди, не сумев его защитить – неужто я могу вновь допустить его гибель?
При этих словах все смешалось в голове Шэнь Цинцю. В числе собратьев по школе, которые пользовались его уважением и доверием, Юэ Цинъюань, безусловно, занимал первое место. И дело тут было не только в его силе, прямолинейности и покровительственных чувствах главы школы, но скорее в том, что тот всегда готов был поступиться всем ради блага хребта Цанцюн. Со стороны Шэнь Цинцю было бы верхом бесстыдства позволять Юэ Цинъюаню подчищать за ним дерьмо и платить по его счетам. Он один навлек на себя все это, и не имеет права переваливать эту ношу на плечи собратьев.
– Я все еще несу ответственность за ученика, которого взрастил, – возвысил голос Шэнь Цинцю. – Шисюн, вы как глава школы отвечаете за безопасность всех адептов хребта Цанцюн. Вы знаете, какой выбор будет верным.
Гробовая тишина окутала зал. Лицо Юэ Цинъюаня застыло, костяшки обхвативших рукоять меча пальцев побелели. Со стороны Шэнь Цинцю довольно жестоко было напоминать ему о том, что он как глава школы не имеет права жертвовать многими ради жизни одного, но при всей своей неприглядности истина говорила сама за себя.
Пока остальные обдумывали слова Шэнь Цинцю, Нин Инъин устремилась вперед, вцепившись в его рукав:
– Я не позволю!
– Мин Фань, позаботься о шимэй, – бросил Шэнь Цинцю.
– Я больше не ребенок! – выкрикнула Нин Инъин. – Я могу постоять за себя! Тогда, в городе Цзиньлань, учитель взял на себя чужую вину, чтобы защитить остальных – почему он должен делать это снова? Почему всякий раз должен страдать наш учитель?
«Да потому что это я – ходячая неприятность, павшая на ваши головы», – с горечью подумал Шэнь Цинцю. По крайней мере, ему удалось воспитать чистую сердцем, преданную девушку. Против всякой логики почувствовав облегчение от этой ребяческой выходки, он принялся увещевать ее:
– Раз ты уже не ребенок, отчего же льешь слезы из-за всякого пустяка? Твой учитель больше не собирается умирать. – Про себя же он украдкой добавил: «Возможно…»
В этот момент вмешался Мин Фань – исполненным праведного негодования голосом он заявил:
– Учитель, разве не лучше умереть, нежели оказаться во власти этого чудовища [9] ради нашего блага? Где это видано, чтобы человек добровольно отдавался на съедение демону?
О чем это ты вообще? Мин Фань, мелкая ты зараза, мог бы ты, по крайней мере, выражаться по-человечески?
Все эти проволочки вконец вывели Ло Бинхэ из себя. Схватив Шэнь Цинцю за руку, другую он опустил на рукоять Синьмо, заявив:
– Бессмертное тело учителя я тоже забираю.
– Это уже чересчур! – возмутился один из горных лордов. – Неужто тебе одного недостаточно? И что ты собираешься делать с телом?
Не удостоив его ответом, Ло Бинхэ жестом подозвал Мобэй Цзюня, чтобы дать ему указания. Глядя на это, Шэнь Цинцю скрепя сердце решил подчиниться. Обстановка так накалилась, что одно неверное слово могло привести к катастрофе. Подавив порыв потянуть Ло Бинхэ за рукав, чтобы привлечь его внимание, он, набравшись мужества, обратился к нему вполголоса:
– Я ведь пойду с тобой по доброй воле [10] – зачем тебе мое мертвое тело?
Собственные слова тотчас обожгли нутро Шэнь Цинцю жгучим стыдом.
Он ведь взрослый мужчина – с какой стати он должен перед целой толпой людей украдкой шептать Ло Бинхэ подобные слова, будто застенчивая девица, согласившаяся на непристойное предложение. А то, что он адресовал это своему ученику, делало ситуацию еще более мерзкой. Гребаный стыд.
Но своей цели это послужило: Ло Бинхэ был явно тронут подобным проявлением слабости наставника. Его лицо вновь принялось лучиться безмятежностью, да и захват на руке существенно ослаб. Однако, хоть его голос зазвучал мягче, слова были столь же бескомпромиссны:
– Настоящие тело учителя все еще ценно. В конце концов, что делать этому ученику, если учитель решит сбросить и это тело, словно цикада – шкурку?
Стоило ему отвернуться от Шэнь Цинцю, как его лицо вновь сделалось холодным и отстраненным:
– Забери его.
Но прежде чем Мобэй Цзюнь успел двинуться с места, Ци Цинци, которая перед этим слушала Лю Минъянь, что-то шептавшую ей на ухо, сперва бросила удивленный взгляд на воспитанницу, затем возвысила голос:
– Довольно! – Вздернув подбородок, она объявила: – Ло Бинхэ, тебе нет нужды настаивать на своем. Даже согласись мы на твои условия, все равно не смогли бы их выполнить.
Зная горячий нрав своей боевой подруги, Шэнь Цинцю справедливо опасался, что она скажет что-то опрометчивое, спровоцировав Ло Бинхэ. Однако та, вместо того, чтобы объясниться, жестом предложила Лю Минъянь выйти вперед:
– Минъянь, скажи им.
– Бессмертное тело шишу Шэня исчезло.
Она тотчас отступила в сторону, чтобы освободить дорогу заклинателям, несущим на носилках адептов, которым было поручено стеречь покоящееся в сидячем положении [11] на церемониальной платформе тело. Все как один были без сознания, а открытые части тела, от лиц до кончиков пальцев, обрели неестественный темно-синий оттенок.
Доселе тихий павильон мигом наполнился возбужденными голосами. Юэ Цинъюань переменился в лице, и даже Ло Бинхэ удивленно приподнял брови. Ци Цинци невозмутимо обратилась к нему:
– Ло Бинхэ, прекрати буравить меня подобным взглядом. Я действительно намеревалась спрятать его от тебя, но, к сожалению, отправленная мною с этим поручением Минъянь обнаружила лишь пустую платформу. Тело, которое мы поместили на нее в приличествующей позе, сохраняя его нетленным, пропало.
Несмотря на тревожащую необъяснимость произошедшего, казалось, этот факт принес ей немалое облегчение – она явно предпочла бы узнать, что труп попросту отрастил крылья и улетел, чем передать его Ло Бинхэ. Обследовавший адептов Му Цинфан вынес свой вердикт:
– Они без сознания, но их жизни вне опасности. Они были отравлены.
– Что это за яд? – тотчас переспросил Юэ Цинъюань.
– Я пока не могу сказать наверняка, – изрек как всегда осторожный Му Цинфан. – Но я не обнаружил на теле ран. Позвольте мне прежде исследовать их кровь.
– Будь это яд Царства Людей, шиди Му определил бы его в мгновение ока, – рассудила Ци Цинци. – Признайся, это твоих рук дело? – вновь обратилась она к Ло Бинхэ.
– Я не склонен использовать яды, – бесстрастно бросил тот.
И то правда, он прибегал к ним лишь в крайних случаях. К тому же, ему не было никакой нужды врать, учитывая, что перевес сил все равно на его стороне.
Это могло значить лишь одно: пока две противоборствующие стороны пререкались в главном зале, какой-то неизвестный – или неизвестные – воспользовались творящейся суматохой, чтобы, преодолев защиту, умыкнуть тело Шэнь Цинцю прямо из-под носа у толпящихся по соседству заклинателей и демонов [12]! Вот это мастерство!
«На кой всем сдалось мое тело? – не без досады подумалось Шэнь Цинцю. – Живым я, видите ли, никого не интересую, а на мертвого кидаются, будто на горячие пирожки [13]!»
Видя, что ничего нового все равно не добьётся, Ло Бинхэ нахмурился:
– Не важно, кто его похитил – я все равно его разыщу.
Темная демоническая энергия заклубилась в воздухе, стоило ему вытащить из ножен Синьмо. Один взмах меча – и ткань пространства прорезал портал между мирами.
– Отзови окружение, – напомнил ему Шэнь Цинцю.
Бросив на него быстрый взгляд, Ло Бинхэ буркнул:
– Как пожелает учитель.
Острие Чэнлуаня наконец опустилось, указывая в пол. Подняв глаза на Шэнь Цинцю, Лю Цингэ с такой силой сжал рукоять меча, что по лезвию заструилась кровь из рассеченной между большим и указательным пальцем ладони [14].
Какое-то время он стоял недвижно, словно в забытьи, а потом вдруг выкрикнул одно-единственное слово:
– Подожди!
Эти слова вылетели, словно исполненный жгучей ярости тяжелый ледяной дротик.
Зачехлив Синьмо, Ло Бинхэ послал ему мрачную улыбку:
– Милости просим.
Примечания:
[1] Бить себя в грудь и топать ногами – букв. пер. с кит. выражения 捶胸顿足 (chuíxiōng dùnzú), которое образно означает «быть охваченным горем» или «прийти в ярость», что, в сочетании с предыдущими словами, по-видимому, выражает противоречивость чувств Ло Бинхэ.
[2] Чжан 丈 (zhàng) – около 3,25 м., итого высота фонтана негодования Шэнь Цинцю – около 10 м.
[3] Поджидать, словно охотник добычу – в оригинале используется идиома 守株待兔 (shǒu zhū dài tù) – в пер. с кит. «караулить зайцев за пнем» – аллюзия на притчу о земледельце, который взял зайца, случайно разбившегося о пень, и с тех пор стерег этот пень в ожидании следующего зайца и забросил своё поле. Используется в образном значении: пассивно ждать дара судьбы, рассчитывать на милости рока и запустить собственное дело.
[4] Совершить подобную ошибку – в оригинале используется выражение 乌龙(wūlóng) – пер. с кит. как «неожиданная ошибка (или неудача)», а также «черный дракон» – сорт чая, известный у нас как улун. В образном значении – «зарядить в свои ворота».
[5] Поддаваться уговорам, но не принуждению 吃软不吃硬 (chī ruǎn bù chī yìng) – идиома, в букв. пер. с кит. «есть мягкое, но не твердое».
[6] Даньтянь 丹田 (dāntián) – в пер. с кит. «поле эликсира или киновари» или «море ци». Точка духовной энергии, находящаяся на 3 цуня ниже пупка; половая сфера, место сосредоточения жизненных сил. Используется в таких практиках, как цигун, тайчун и традиционной китайской медицине.
[7] Отдаться на его милость – Лю Цингэ употребил выражение 委身 (wěishēn), которое, помимо значения «отдать себя в чье-то распоряжение», «посвятить себя службе», имеет также весьма двусмысленное значение «отдаться», так что неудивительно, что Шэнь Цинцю недоволен.
[8] Уединенная медитация 闭关 (bìguān) – буддийское «уходить в затвор, уединяться для молитвы (созерцания), ритрит (практика в уединении)».
[9] Чудовище – в оригинале используется идиома 魔头 (mó tóu) – в пер. с кит. «дьявол, злодей, тиран, деспот».
[10] Иду по доброй воле – в оригинале используется иероглиф 跟 (gēn), который помимо прямого значения «следовать за кем-то, сопровождать» имеет значения «прислуживать» и даже «выходить замуж».
[11] Покоящееся на церемониальной платформе тело 坐化 (zuò huà) – в пер. с кит. – «почить в позе созерцания», «умереть в сидячем положении» – о почившем буддийском монахе.
[12] Умыкнуть прямо из-под носа – в оригинале используется выражение 神不知鬼不觉 (shén bùzhī guǐ bùjué) – в пер. с кит. «даже духи не знали и демоны не почуяли», образно в значении «совершенно незаметно, в глубочайшей тайне, тайком».
[13] Горячие пирожки 香饽饽 (xiāng bō bo) – в пер. с кит. «благоухающее печенье», «лакомый кусочек» – идиома для товара, пользующегося большим спросом.
[14] Ладонь между большим и указательным пальцем 虎口 (hǔ kǒu) – в пер. с кит. «пасть тигра», в переносном значении – «опасное место или положение».
Следующая глава
Он с такой силой сжал запястье Шэнь Цинцю, что у того затрещали кости. Хоть на сей раз с ногами у него не было никаких проблем, он все же не хотел при всех бить Ло Бинхэ коленом в пах. Вновь вспомнив обо всем, чему ему довелось быть свидетелем, он ощутил поднимающуюся в душе злость.
– Ты сделал все это нарочно, – выплюнул он.
– Что имеет в виду учитель? – как ни в чем не бывало поинтересовался Ло Бинхэ.
– Вместо того, чтобы сразу перебить всю школу, тянул время, чтобы выманить меня!
читать дальшеГубы Ло Бинхэ изогнулись в горькой улыбке:
– Похоже, учитель и впрямь способен читать в душе ученика. Этот ученик вне себя от восторга. Он хотел бы бить себя в грудь и топать ногами [1], чтобы выразить всю глубину своих чувств.
Покачиваясь, словно от головокружения, Лю Цингэ убрал меч и, указывая на Ло Бинхэ, бросил:
– А ну отпусти его!
Обхватив Шэнь Цинцю поперек тела, Ло Бинхэ насмешливо бросил:
– Ты что-то сказал?
От подобной наглости доселе подавляемое негодование Шэнь Цинцю, казалось, готово было взвиться фонтаном в три чжана [2] высотой.
Осторожно переведя дыхание, он заметил:
– Когда ты понял, что это я?
Не догадайся Ло Бинхэ, что он жив, стал бы он поджидать его на хребте Цанцюн, словно охотник добычу [3]?
– Учитель смотрел на меня свысока, – отозвался Ло Бинхэ. – Хоть в первый раз я не обратил на это внимания, не заметить это и во второй раз было бы чересчур глупо с моей стороны.
Шэнь Цинцю сокрушенно признал: «Да нет, ты вовсе не глуп – а вот я вел себя как настоящий идиот».
Кому же, как не ему знать, как мастерски манипулирует своими снами Ло Бинхэ – и при этом Шэнь Цинцю умудрился поддаться иллюзии, что его бывший ученик не в состоянии отличить плоды собственного воображения от вторгшихся в его сон людей?
– Почему же ты не прервал сон, когда обнаружил это? – спросил Шэнь Цинцю. – Решил поразвлечься игрой в «преданного и послушного ученика»?
Бросив на него нечитаемый взгляд, Ло Бинхэ внезапно бросил:
– С чего бы мне это делать? Разве учителю это было не в радость?
…в радость?
В тот момент Шэнь Цинцю был слишком озабочен психическим состоянием ученика, чтобы ощущать какую-то там радость. Теперь же выяснялось, что и его тревоги были подвластны Ло Бинхэ, на манипуляции которого он повелся, словно фигурка из бумаги в руках кукольника. Да и могло ли быть иначе – ведь это Ло Бинхэ, несравненный главный герой. Как мог Шэнь Цинцю совершить подобную ошибку [4], поддавшись иллюзии, что его бывший ученик и впрямь перевернул страницу своей ненависти, вновь превратившись в прежний любящий и нежный белый цветочек?
Шэнь Цинцю всегда считал себя человеком, склонным поддаваться уговорам, но не принуждению [5], но узнав, что Ло Бинхэ лишь притворялся, давя на жалость, он вспыхнул, словно ему надавали пощечин.
У Ци Цинци вырвалось:
– Постойте, что происходит? – Указывая в глубину павильона, она вопросила: – Тот, что лежит там… разве это не Шэнь Цинцю? Откуда же тогда взялся еще один?
Похоже, Ло Бинхэ пребывал в добром расположении духа, поскольку даже удостоил ее ответом:
– Почему бы вам не спросить об этом бывшего лорда пика Аньдин?
«Да чтоб тебя…» – устало выругался Шэнь Цинцю. Он так и знал, что единственное, что мог гарантировать Шан Цинхуа – это собственную бесхребетность и беспринципность.
Шан Цинхуа нервно хихикнул, но послушно выступил вперед, повинуясь косому взгляду Мобэй Цзюня. Вскинув подбородок и выпятив грудь, он направил духовную энергию в даньтянь [6] и изрек:
– Несколько лет назад шисюн Шэнь нечаянно обнаружил подлинное сокровище – место произрастания цветка росы луны и солнца. Это растение способно принимать форму любого тела. С помощью него шисюн Шэнь смог переместить свой дух в новое тело в городе Хуаюэ. То тело – не более чем его пустая оболочка. Так что по всему выходит, что их двое!
Это объяснение было кратким и доходчивым – чего не отнять, того не отнять. Несколько пар глаз тотчас обратились к Шэнь Цинцю. Лю Цингэ уставил на него острие Чэнлуаня, и убийственное выражение его лица было страшнее, чем когда он кидался на Ло Бинхэ.
– В таком случае, почему ты не давал знать о себе все эти годы? – ошеломленно прошептал Юэ Цинъюань. – Почему оборвал все связи с Двенадцатью Пиками? Потому что в глубине души ты считаешь, что твои собратья не заслуживают доверия?
– Послушай, шисюн, все это… – постарался оправдаться Шэнь Цинцю, преисполнившись раскаяния.
– Шэнь Цинцю, ты… – вздохнула Ци Цинци, – воистину, мы в тебе ошибались! Ты хоть представляешь себе, как ранил всех нас, шисюн? Как заливались слезами твои ученики? Весь день напролет Цинцзин разрывался от их рыданий! Целый год никто не желал ступить на твой пик из-за могильной мрачности, которая там царила – он словно обратился в загробный мир, населенный скорбными фигурами в траурных одеждах! Твое место пустовало все то время, пока ты где-то прохлаждался, не ведая забот!
В глубине души Шэнь Цинцю более всего опасался именно безудержной брани правдоискательницы Ци Цинци – чтобы прервать ее поток, он поспешил вставить:
– Это случилось помимо моей воли! Вовсе я не прохлаждался – все эти годы я покоился под толщей земли, очнувшись всего несколько дней назад! И все по вине вот этого человека, который все это время и впрямь радовался жизни, нимало не беспокоясь о моей судьбе!
Видя, что обвиняющие взгляды вновь обратились на него, Шан Цинхуа возмутился:
– Я-то тут при чем? Разве ты сам не говорил, что цветок не успевает созреть?
– Заткнись! – бросил Лю Цингэ, прижимая пальцы к вискам.
Шан Цинхуа охотно последовал этой рекомендации. Воистину, шумная подобралась компашка. Пожалуй, происходящее немало повеселило бы Шэнь Цинцю, будь он сторонним наблюдателем этого балагана, но в данный момент ему было совсем не до смеха.
Огонь продолжал распространяться по пику Цюндин, пожирая строение за строением. После двух дней осады от его былого величия мало что осталось. Что снаружи, что внутри павильона хватало людей с окровавленными лицами, которые вынуждены были держаться за товарищей. Младшие адепты и вовсе не скрывали охватившего их ужаса. Все выглядели до предела истощенными, словно стрела на излете. Что до облаченных в черное генералов и солдат Ло Бинхэ, взявших в кольцо измученных адептов Цанцюн, то они прямо-таки излучали уверенность, словно наточенные мечи, пожирая глазами людей, словно голодный тигр – добычу.
Развернувшись к державшему его, Шэнь Цинцю заявил:
– Ло Бинхэ, ты ведь явился на хребет Цанцюн за мной?
– Верно, – отозвался тот.
– Ты поймал меня, – бросил Шэнь Цинцю. – Твоя цель достигнута. Теперь тебе нечего здесь делать.
– И ты не убежишь? – с сомнением воззрился на него Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю помедлил, прежде чем ответить:
– Не убегу.
Уголки губ Ло Бинхэ приподнялись в блеклой улыбке . Казалось, он впервые отбросил притворство.
– Я так долго верил учителю, – шепнул он.
– Шэнь Цинцю, что ты имеешь в виду? – вмешался Лю Цингэ. Он бросил на него такой взгляд, словно этими словами лорд Цинцзин прямо-таки оскорбил его лично. – Здесь находится лорд пика Байчжань – и перед его лицом ты вновь собираешься пожертвовать собой, отдавшись на его милость?
«Шиди, я отлично понимаю, что тем самым унижаю твое достоинство, – взмолился про себя Шэнь Цинцю, – но не мог бы ты повнимательнее подбирать слова? Что еще за «отдаться на его милость [7]»? Неужели нельзя было сформулировать это как-то иначе?»
– Если ты делаешь это потому, что боишься стать обузой, – угрюмо добавил Лю Цингэ, – то знай, что Цанцюн подобная обуза не помешает.
– Сколько целых ребер у тебя осталось? – ухмыльнулся Ло Бинхэ.
Едва Юэ Цинъюань схватился за рукоять Сюань Су, стоявший рядом Му Цинфан встревожился:
– Глава школы, вас силой выдернули из продолжительной уединенной медитации [8], а после вы претерпели многочисленные ранения от рук врагов – сейчас вы едва ли в состоянии извлечь свой меч. Я по-настоящему опасаюсь, что…
Лицо Юэ Цинъюаня потемнело от внезапного притока темной ци. Он совладал с собой, однако голос звенел от напряжения:
– Нет, это невозможно. Мы однажды уже потеряли шиди, не сумев его защитить – неужто я могу вновь допустить его гибель?
При этих словах все смешалось в голове Шэнь Цинцю. В числе собратьев по школе, которые пользовались его уважением и доверием, Юэ Цинъюань, безусловно, занимал первое место. И дело тут было не только в его силе, прямолинейности и покровительственных чувствах главы школы, но скорее в том, что тот всегда готов был поступиться всем ради блага хребта Цанцюн. Со стороны Шэнь Цинцю было бы верхом бесстыдства позволять Юэ Цинъюаню подчищать за ним дерьмо и платить по его счетам. Он один навлек на себя все это, и не имеет права переваливать эту ношу на плечи собратьев.
– Я все еще несу ответственность за ученика, которого взрастил, – возвысил голос Шэнь Цинцю. – Шисюн, вы как глава школы отвечаете за безопасность всех адептов хребта Цанцюн. Вы знаете, какой выбор будет верным.
Гробовая тишина окутала зал. Лицо Юэ Цинъюаня застыло, костяшки обхвативших рукоять меча пальцев побелели. Со стороны Шэнь Цинцю довольно жестоко было напоминать ему о том, что он как глава школы не имеет права жертвовать многими ради жизни одного, но при всей своей неприглядности истина говорила сама за себя.
Пока остальные обдумывали слова Шэнь Цинцю, Нин Инъин устремилась вперед, вцепившись в его рукав:
– Я не позволю!
– Мин Фань, позаботься о шимэй, – бросил Шэнь Цинцю.
– Я больше не ребенок! – выкрикнула Нин Инъин. – Я могу постоять за себя! Тогда, в городе Цзиньлань, учитель взял на себя чужую вину, чтобы защитить остальных – почему он должен делать это снова? Почему всякий раз должен страдать наш учитель?
«Да потому что это я – ходячая неприятность, павшая на ваши головы», – с горечью подумал Шэнь Цинцю. По крайней мере, ему удалось воспитать чистую сердцем, преданную девушку. Против всякой логики почувствовав облегчение от этой ребяческой выходки, он принялся увещевать ее:
– Раз ты уже не ребенок, отчего же льешь слезы из-за всякого пустяка? Твой учитель больше не собирается умирать. – Про себя же он украдкой добавил: «Возможно…»
В этот момент вмешался Мин Фань – исполненным праведного негодования голосом он заявил:
– Учитель, разве не лучше умереть, нежели оказаться во власти этого чудовища [9] ради нашего блага? Где это видано, чтобы человек добровольно отдавался на съедение демону?
О чем это ты вообще? Мин Фань, мелкая ты зараза, мог бы ты, по крайней мере, выражаться по-человечески?
Все эти проволочки вконец вывели Ло Бинхэ из себя. Схватив Шэнь Цинцю за руку, другую он опустил на рукоять Синьмо, заявив:
– Бессмертное тело учителя я тоже забираю.
– Это уже чересчур! – возмутился один из горных лордов. – Неужто тебе одного недостаточно? И что ты собираешься делать с телом?
Не удостоив его ответом, Ло Бинхэ жестом подозвал Мобэй Цзюня, чтобы дать ему указания. Глядя на это, Шэнь Цинцю скрепя сердце решил подчиниться. Обстановка так накалилась, что одно неверное слово могло привести к катастрофе. Подавив порыв потянуть Ло Бинхэ за рукав, чтобы привлечь его внимание, он, набравшись мужества, обратился к нему вполголоса:
– Я ведь пойду с тобой по доброй воле [10] – зачем тебе мое мертвое тело?
Собственные слова тотчас обожгли нутро Шэнь Цинцю жгучим стыдом.
Он ведь взрослый мужчина – с какой стати он должен перед целой толпой людей украдкой шептать Ло Бинхэ подобные слова, будто застенчивая девица, согласившаяся на непристойное предложение. А то, что он адресовал это своему ученику, делало ситуацию еще более мерзкой. Гребаный стыд.
Но своей цели это послужило: Ло Бинхэ был явно тронут подобным проявлением слабости наставника. Его лицо вновь принялось лучиться безмятежностью, да и захват на руке существенно ослаб. Однако, хоть его голос зазвучал мягче, слова были столь же бескомпромиссны:
– Настоящие тело учителя все еще ценно. В конце концов, что делать этому ученику, если учитель решит сбросить и это тело, словно цикада – шкурку?
Стоило ему отвернуться от Шэнь Цинцю, как его лицо вновь сделалось холодным и отстраненным:
– Забери его.
Но прежде чем Мобэй Цзюнь успел двинуться с места, Ци Цинци, которая перед этим слушала Лю Минъянь, что-то шептавшую ей на ухо, сперва бросила удивленный взгляд на воспитанницу, затем возвысила голос:
– Довольно! – Вздернув подбородок, она объявила: – Ло Бинхэ, тебе нет нужды настаивать на своем. Даже согласись мы на твои условия, все равно не смогли бы их выполнить.
Зная горячий нрав своей боевой подруги, Шэнь Цинцю справедливо опасался, что она скажет что-то опрометчивое, спровоцировав Ло Бинхэ. Однако та, вместо того, чтобы объясниться, жестом предложила Лю Минъянь выйти вперед:
– Минъянь, скажи им.
– Бессмертное тело шишу Шэня исчезло.
Она тотчас отступила в сторону, чтобы освободить дорогу заклинателям, несущим на носилках адептов, которым было поручено стеречь покоящееся в сидячем положении [11] на церемониальной платформе тело. Все как один были без сознания, а открытые части тела, от лиц до кончиков пальцев, обрели неестественный темно-синий оттенок.
Доселе тихий павильон мигом наполнился возбужденными голосами. Юэ Цинъюань переменился в лице, и даже Ло Бинхэ удивленно приподнял брови. Ци Цинци невозмутимо обратилась к нему:
– Ло Бинхэ, прекрати буравить меня подобным взглядом. Я действительно намеревалась спрятать его от тебя, но, к сожалению, отправленная мною с этим поручением Минъянь обнаружила лишь пустую платформу. Тело, которое мы поместили на нее в приличествующей позе, сохраняя его нетленным, пропало.
Несмотря на тревожащую необъяснимость произошедшего, казалось, этот факт принес ей немалое облегчение – она явно предпочла бы узнать, что труп попросту отрастил крылья и улетел, чем передать его Ло Бинхэ. Обследовавший адептов Му Цинфан вынес свой вердикт:
– Они без сознания, но их жизни вне опасности. Они были отравлены.
– Что это за яд? – тотчас переспросил Юэ Цинъюань.
– Я пока не могу сказать наверняка, – изрек как всегда осторожный Му Цинфан. – Но я не обнаружил на теле ран. Позвольте мне прежде исследовать их кровь.
– Будь это яд Царства Людей, шиди Му определил бы его в мгновение ока, – рассудила Ци Цинци. – Признайся, это твоих рук дело? – вновь обратилась она к Ло Бинхэ.
– Я не склонен использовать яды, – бесстрастно бросил тот.
И то правда, он прибегал к ним лишь в крайних случаях. К тому же, ему не было никакой нужды врать, учитывая, что перевес сил все равно на его стороне.
Это могло значить лишь одно: пока две противоборствующие стороны пререкались в главном зале, какой-то неизвестный – или неизвестные – воспользовались творящейся суматохой, чтобы, преодолев защиту, умыкнуть тело Шэнь Цинцю прямо из-под носа у толпящихся по соседству заклинателей и демонов [12]! Вот это мастерство!
«На кой всем сдалось мое тело? – не без досады подумалось Шэнь Цинцю. – Живым я, видите ли, никого не интересую, а на мертвого кидаются, будто на горячие пирожки [13]!»
Видя, что ничего нового все равно не добьётся, Ло Бинхэ нахмурился:
– Не важно, кто его похитил – я все равно его разыщу.
Темная демоническая энергия заклубилась в воздухе, стоило ему вытащить из ножен Синьмо. Один взмах меча – и ткань пространства прорезал портал между мирами.
– Отзови окружение, – напомнил ему Шэнь Цинцю.
Бросив на него быстрый взгляд, Ло Бинхэ буркнул:
– Как пожелает учитель.
Острие Чэнлуаня наконец опустилось, указывая в пол. Подняв глаза на Шэнь Цинцю, Лю Цингэ с такой силой сжал рукоять меча, что по лезвию заструилась кровь из рассеченной между большим и указательным пальцем ладони [14].
Какое-то время он стоял недвижно, словно в забытьи, а потом вдруг выкрикнул одно-единственное слово:
– Подожди!
Эти слова вылетели, словно исполненный жгучей ярости тяжелый ледяной дротик.
Зачехлив Синьмо, Ло Бинхэ послал ему мрачную улыбку:
– Милости просим.
Примечания:
[1] Бить себя в грудь и топать ногами – букв. пер. с кит. выражения 捶胸顿足 (chuíxiōng dùnzú), которое образно означает «быть охваченным горем» или «прийти в ярость», что, в сочетании с предыдущими словами, по-видимому, выражает противоречивость чувств Ло Бинхэ.
[2] Чжан 丈 (zhàng) – около 3,25 м., итого высота фонтана негодования Шэнь Цинцю – около 10 м.
[3] Поджидать, словно охотник добычу – в оригинале используется идиома 守株待兔 (shǒu zhū dài tù) – в пер. с кит. «караулить зайцев за пнем» – аллюзия на притчу о земледельце, который взял зайца, случайно разбившегося о пень, и с тех пор стерег этот пень в ожидании следующего зайца и забросил своё поле. Используется в образном значении: пассивно ждать дара судьбы, рассчитывать на милости рока и запустить собственное дело.
[4] Совершить подобную ошибку – в оригинале используется выражение 乌龙(wūlóng) – пер. с кит. как «неожиданная ошибка (или неудача)», а также «черный дракон» – сорт чая, известный у нас как улун. В образном значении – «зарядить в свои ворота».
[5] Поддаваться уговорам, но не принуждению 吃软不吃硬 (chī ruǎn bù chī yìng) – идиома, в букв. пер. с кит. «есть мягкое, но не твердое».
[6] Даньтянь 丹田 (dāntián) – в пер. с кит. «поле эликсира или киновари» или «море ци». Точка духовной энергии, находящаяся на 3 цуня ниже пупка; половая сфера, место сосредоточения жизненных сил. Используется в таких практиках, как цигун, тайчун и традиционной китайской медицине.
[7] Отдаться на его милость – Лю Цингэ употребил выражение 委身 (wěishēn), которое, помимо значения «отдать себя в чье-то распоряжение», «посвятить себя службе», имеет также весьма двусмысленное значение «отдаться», так что неудивительно, что Шэнь Цинцю недоволен.
[8] Уединенная медитация 闭关 (bìguān) – буддийское «уходить в затвор, уединяться для молитвы (созерцания), ритрит (практика в уединении)».
[9] Чудовище – в оригинале используется идиома 魔头 (mó tóu) – в пер. с кит. «дьявол, злодей, тиран, деспот».
[10] Иду по доброй воле – в оригинале используется иероглиф 跟 (gēn), который помимо прямого значения «следовать за кем-то, сопровождать» имеет значения «прислуживать» и даже «выходить замуж».
[11] Покоящееся на церемониальной платформе тело 坐化 (zuò huà) – в пер. с кит. – «почить в позе созерцания», «умереть в сидячем положении» – о почившем буддийском монахе.
[12] Умыкнуть прямо из-под носа – в оригинале используется выражение 神不知鬼不觉 (shén bùzhī guǐ bùjué) – в пер. с кит. «даже духи не знали и демоны не почуяли», образно в значении «совершенно незаметно, в глубочайшей тайне, тайком».
[13] Горячие пирожки 香饽饽 (xiāng bō bo) – в пер. с кит. «благоухающее печенье», «лакомый кусочек» – идиома для товара, пользующегося большим спросом.
[14] Ладонь между большим и указательным пальцем 虎口 (hǔ kǒu) – в пер. с кит. «пасть тигра», в переносном значении – «опасное место или положение».
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Логово Псоя и Сысоя»
Система "Спаси-Себя-Сам" для Главного Злодея. Глава 39. Лабиринт Водной тюрьмы. Часть 3
Предыдущая глава
Оставшегося в одиночестве Шэнь Цинцю захлестнули воспоминания. Несмотря на то, что до падения в Бесконечную бездну Ло Бинхэ никогда не выказывал своего бешеного нрава, то, с каким видом он убежал, когда учитель бросил наземь его одежду, чем-то напомнило того невинного барашка, которым когда-то был его ученик.
Внезапно мирно предающегося ностальгии Шэнь Цинцю охватило необоримое желание чихнуть. Мокрая одежда вовсе не защищала от стылого камня, так что ему оставалось лишь натянуть на себя черное одеяние Ло Бинхэ.
А что ему оставалось? В конце концов, что бы там ни навоображал себе Ло Бинхэ, нежелание Шэнь Цинцю надеть его одежду исходило вовсе не из ненависти к демонам – просто он не мог сделать этого перед учеником, и все тут.
читать дальшеРазве мог он забыть, как в оригинальном романе Ло Бинхэ всякий раз набрасывал свое одеяние на девушку после секса?
Принять этот жест значило пасть в его глазах так низко, насколько это вообще возможно!
Вновь собравшись предаться медитации, Шэнь Цинцю обнаружил, что, похоже, само провидение вознамерилось воспрепятствовать этому мирному занятию. Сперва это произошло в пещере Линси [1], когда его отвлекли вопли Лю Цингэ, теперь то же самое творилось в Водной тюрьме.
Шум водного занавеса стих, и из воды вновь показалась ведущая к платформе тропа, по которой на сей раз торопливо проследовал Гунъи Сяо. Подняв глаза на Шэнь Цинцю, он чуть не свалился в озеро от изумления.
– Ш… ш… Старейшина Шэнь, вы… – выпалил он, запинаясь.
– Что – я? – недоумевающе переспросил Шэнь Цинцю.
У Гунъи Сяо было весьма странное выражение лица, словно он до сих пор сомневался, остаться ему или дернуть отсюда со всех ног. Он так и продолжал стоять на тропе, не осмеливаясь ступить на платформу. Проследив за его взглядом, Шэнь Цинцю опустил глаза на свое собственное тело.
– Эти одежды, разве они не… – робко начал Гунъи Сяо.
Шэнь Цинцю вздохнул. Так и есть, с барского плеча.
Наконец Гунъи Сяо вышел из ступора. Кашлянув, он вежливо поинтересовался:
– Как старейшина Шэнь провел эти два дня?
– Вполне удовлетворительно, – буркнул Шэнь Цинцю, взмолившись про себя: «Да оставите вы наконец этого старика в покое? За эти два дня у меня уже третий по счету посетитель – едва ли кто-либо из заключенных здесь прежде удостаивался подобного внимания. Должно быть, адепты дворца Хуаньхуа решили расширить спектр предоставляемых Водной тюрьмой услуг, добавив к ним визиты в любое время дня и ночи!»
– Я слышал, что прошлой ночью шисюн Ло… – осторожно начал Гунъи Сяо, – удалился от вас в жутком гневе, так что этот адепт был озабочен, не сделал ли он что-нибудь со старейшиной Шэнем… – При этих словах его взгляд был намертво прикован к одеждам Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю невольно запахнул потуже полы одеяния.
«Ну а я-то тут при чем? – мысленно возмутился он. – Это Ло Бинхэ устроил тут тарарам и понаделал дырок в стенах, учинив в этом без того не слишком комфортабельном местечке первостатейный разгром [2], так с какой радости ты так смотришь на меня?
– Как я посмотрю, Ло Бинхэ чувствует себя во дворце Хуаньхуа как рыба в воде [3].
Гунъи Сяо издал невеселый смешок.
– Воистину, духовные силы шисюна Ло непревзойденны, он разит, словно гром, и проносится, будто ветер [4], оставляя прочих валяться в пыли – ничего удивительного, что учитель так его ценит. Если бы шисюн Ло так не противился тому, чтобы официально стать его учеником, боюсь, не быть бы мне старшим адептом.
При виде горестного выражения его лица Шэнь Цинцю невольно преисполнился сочувствием.
– Однако этот адепт прибыл не ради этого – он должен передать вам важное известие. Этим утром горный лорд Шан запросил пропуск у моего мастера, но, поскольку дело затянулось, старейшина Шан попросил этого адепта передать вам послание.
Он запустил руку за пазуху и извлек письмо.
Впопыхах сложенный вдвое листок не был запечатан ни заклятием, ни хотя бы восковой печатью.
Браво, Шан Цинхуа, ничего не скажешь!
– Прошу, не волнуйтесь, старейшина, я уже просмотрел это письмо, – заметил Гунъи Сяо.
Попробуй после этого не поволнуйся, мать твою!
– Но все же не понял, о чем в нем говорится, – продолжил Гунъи Сяо.
Шэнь Цинцю с облегчением выдохнул. Похоже, он и впрямь недооценил Шан Цинхуа – тот не завалил бы миссию подобным образом. Видимо, он использовал какой-то тайный код, предвидя, что послание может попасть не в те руки.
Встряхнув листок, Шэнь Цинцю развернул его двумя пальцами. Едва взглянув на него, он позеленел, а прочтя первые же строчки, побелел. По мере чтения, должно быть, его лицо являло собой занимательное цветовое шоу.
Письмо было на английском.
Вернее, на жутчайшем варианте чинглиша [5], состоящем из сплошных ошибок [6]. При составлении Шан Цинхуа широко заимствовал китайскую грамматику, а слова, которые он не знал по-английски, тупо написал на пиньине.
О, великий Самолет, Пронзающий Небеса, тебе не приходило в твою писательскую голову, что я тоже ни бельмеса не пойму в твоем мусорном английском?
Однако, немного поломав голову, ему удалось раскумекать, что там к чему. Шэнь Цинцю сконцентрировал в ладони всю имеющуюся энергию, и бумага распалась на клочки, опадая на платформу, подобно июньскому снегу – или подобно его собственному душевному равновесию после бурных событий последних дней.
По всему выходило, что он таки недооценил творческий подход Сян Тянь Да Фэйцзи.
«Предназначено только для глаз Непревзойденного Огурца.
Все готово, все необходимые предосторожности приняты. Место не изменилось, вышло лишь небольшое отклонение от плана по времени: в попытке ускорить созревание цветка росы луны и солнца я малость переборщил – теперь они настолько созрели, что через какую-то неделю уже сгниют, так что я очень надеюсь, что ты сможешь выбраться из Водной тюрьмы дворца Хуаньхуа до этого срока. Не волнуйся, я использовал обычное минеральное удобрение, так что на свойствах растений это не отразилось. Во всяком случае, я на это надеюсь».
Что ты имеешь в виду под «небольшим отклонением от плана»? Можно подумать, в твоей пустой башке когда-нибудь существовало хоть что-то, похожее на план!
Как ты вообще додумался использовать минеральные удобрения на цветах, которым вредит даже открытое пространство? Ускорить созревание он решил, вы подумайте! «На свойствах растений это не отразилось» – да твоим утверждениям столько же веры, сколько производителям порошкового молока, которым тебя, судя по всему, вскормили – иначе откуда у тебя в голове столько трухи?
Оглянувшись, Гунъи Сяо поторопил его:
– Старейшина, вы дочитали? Если да, то прошу, бросьте остатки письма в озеро. На самом деле, прошлой ночью шисюн Ло настрого запретил всем, кроме него, преступать границы Водной тюрьмы. Этому адепту лучше бы удалиться, пока его никто не застукал.
Схватив Гунъи Сяо за плечи, Шэнь Цинцю выдохнул:
– Окажи мне услугу.
– Прошу, если это… – начал было Гунъи Сяо, но Шэнь Цинцю не дал ему вымолвить «в моих силах», взмолившись:
– Выпусти меня.
Гунъи Сяо с трудом перевел дух.
– Старейшина, об этом и речи быть не может.
– У меня есть основания для подобной просьбы, – торжественно провозгласил Шэнь Цинцю. – У меня и в мыслях нет уклоняться от суда четырех школ. Как только я покончу со своим делом, я по доброй воле вернусь в Водную тюрьму, чтобы ожидать приговора. Если не веришь мне, я могу поклясться на крови.
Хоть подобную клятву нельзя было нарушить, на самом деле, после завершения начатого это уже не будет иметь ни малейшего значения – так что да, он собирался совершенно бесчестным образом обвести доверчивого адепта вокруг пальца.
– Разумеется, я вам верю, – сдавленно произнес Гунъи Сяо, – но разве заключение старейшины не есть основное условие этого суда? Что за дело требует вашего срочного участия? Если старейшина Шэнь потрудится сообщить об этом мне, то я доведу это до сведения участвующих в проведении расследования…
Разумеется, Шэнь Цинцю и сам питал изрядные сомнения на этот счет. Быть замешанным в побеге пленника – это вам не какой-то мелкий проступок для адепта дворца Хуаньхуа. Не очень-то порядочно с его стороны ломать жизнь этого многообещающего юноши подобным образом. Наверняка за эти семь дней ему представится какая-нибудь иная возможность.
Сменив тон, он бросил:
– Пожалуй, ты прав. В конце концов, мир не рухнет.
С этими словами Шэнь Цинцю подобрал клочки письма с поверхности платформы чтобы бросить их в озеро.
Из-за стягивающего тела вервия бессмертных даже это простейшее действие далось ему с трудом. В конце концов, из-за неловкого движения платье Ло Бинхэ вновь соскользнуло с плеч.
Гунъи Сяо, который поспешил прийти ему на помощь, при этом невольно поднял взгляд – и застыл, будто руки и ноги внезапно ему отказали.
Шэнь Цинцю воззрился на него в ответ с вопросительным выражением лица.
Его плечо полностью оголилось – со стороны казалось, что рукав оторвали голыми руками. Белое платье висело клочьями, словно кто-то основательно отходил владельца плетью. На обнажившейся коже виднелось множество ссадин, а если присмотреться, то можно было заметить проступившие на шее синяки.
Казалось, мир Гунъи Сяо перевернулся в мгновение ока.
– С-старейшина, вы… уверены, что ваше дело может подождать?
Неудивительно, что Ло Бинхэ запретил кому бы то ни было – даже из числа имеющих пропуск – посещать Водную тюрьму, дав от ворот поворот самому горному лорду Шану!
Так вот как оно обстоит на деле!
Что за непочтительный ученик!
Совершенно утратил совесть!
Хуже, чем животное!
У Гунъи Сяо был такой вид, словно он вот-вот зарыдает кровавыми слезами.
– Может подождать? – рассеянно повторил его слова Шэнь Цинцю.
Это еще пуще растрогало Гунъи Сяо – как только старейшина Шэнь умудряется сохранять подобное самообладание в подобном положении?
Швырнув в воды озера последний клочок письма, Шэнь Цинцю бросил:
– Прошу, не принимай мои слова близко к сердцу. Ты…
И тут Гунъи Сяо внезапно разогнулся, развернулся на сто восемьдесят градусов и удалился, так и не вымолвив ни единого слова!
Шэнь Цинцю поневоле возмутился [7]: «Какого черта ты сваливаешь, стоило мне сказать, чтобы ты не принимал моих слов всерьез? Мне одному кажется, что ты понял меня чересчур буквально?»
Откуда ему было знать, что менее часа спустя Гунъи Сяо вернется, бережно сжимая в руках какой-то предмет. Приблизившись к Шэнь Цинцю, он распечатал его, расчехлил и сделал взмах.
Белая вспышка тотчас ослабила узы на теле Шэнь Цинцю – чувство сродни внезапно замкнувшемуся электрическому контуру. Разогнув пальцы, он ощутил возобновившийся поток духовной энергии, мощный и непрерывный. В последний перед заточением день циркуляция его ци была заблокирована неисцелимым ядом, но после двух дней в узах вервия бессмертных отравление вновь не давало о себе знать. Может, это тот случай, когда клин клином вышибают [8]?
Вервие бессмертных распалось на куски, осыпавшись на платформу. Гунъи Сяо бросил ему поднесенный предмет, и Шэнь Цинцю с легкостью его поймал.
Это был меч Сюя!
Шэнь Цинцю испытал ошеломляющее чувство восторга, вновь держа в руках свой меч. Бросив взгляд на Гунъи Сяо, он заметил:
– Я думал, он хранится в покоях старого главы дворца.
Тот ответил извиняющимся тоном:
– Даже рискуя навлечь на себя гнев моего мастера, этот адепт не мог оставаться в стороне, когда старший заклинатель подвергается подобному обращению. Я верю старейшине Шэню. Прошу, следуйте за мной!
Шэнь Цинцю охватило чувство полной беспомощности.
«У меня такое впечатление… что он… неверно понял что-то важное… – пронеслось у него в голове. – Но сейчас не время думать об этом».
– Хорошо! – решительно изрек он вслух.
Хоть демоническая кровь в его жилах покамест бездействовала, Ло Бинхэ все равно его отыщет, где бы он ни спрятался.
Однако это не имело значения, пока Ло Бинхэ его не настигнет!
Гунъи Сяо встревоженно поинтересовался:
– Старейшина может идти? Если что, я могу понести…
Помрачнев, Шэнь Цинцю сделал стремительный шаг вперед, чтобы доказать, что он может перемещаться самостоятельно, да еще как!
Озадаченный Гунъи Сяо поспешил за ним. Однако, стоило им заступить за пределы каменной платформы, как водный занавес с грохотом обрушился, отсекая путь.
Не сработай безупречная реакция Шэнь Цинцю, быть бы ему с головы до ног окаченным этой кислотной водичкой. Как только они отступили, занавес вновь поднялся.
Похоже, над системой безопасности поработал кто-то на диво предусмотрительный.
– Я совсем забыл, – покаянно бросил Гунъи Сяо. – Когда в Водной тюрьме содержится узник, кто-то непременно должен находиться на платформе; в противном случае водный занавес запускается даже при отключенном механизме.
Да и как Гунъи Сяо было упомнить об этом, если прежде ему не доводилось организовывать подобных побегов?
– Другими словами, кто-то должен остаться на платформе, чтобы остальные могли уйти? – бросил Шэнь Цинцю.
Гунъи Сяо кивнул.
– Значит, тебе придется остаться.
Не оглядываясь на оторопевшего адепта, он взмахнул рукавами чужого одеяния, шагнув на тропу.
Гунъи Сяо окликнул его, подняв руку, словно старательный ученик:
– Старейшина Шэнь, хоть этот адепт готов пожертвовать собой, чтобы вам помочь, но, если я не смогу показать вам дорогу, боюсь, вам одному не выбраться!
Оглянувшись, Шэнь Цинцю бросил:
– Подожди, я скоро вернусь.
Гунъи Сяо остался стоять на месте, ошарашенно хлопая глазами. Он хотел было последовать за Шэнь Цинцю, однако вовремя сообразил, что ему все равно не сойти с платформы живым, так что оставалось ожидать возвращения старейшины. Вскоре до него донесся приглушенный звук, и из-за поворота показался Шэнь Цинцю, который волок за шиворот чье-то бесчувственное тело.
Затащив бессознательного рябого адепта на платформу, заклинатель похлопал Гунъи Сяо по плечу:
– Этот славный юноша патрулировал тюрьму, и я взял на себя смелость позаимствовать его на время. Идем!
На самом-то деле это не было обычной случайностью: в дозоре было четыре человека, но Шэнь Цинцю, укрывшись в тени, терпеливо выследил именно этого!
Примечания:
[1] Пещера Линси 灵犀洞 (Língxī dòng) – в пер. с кит. «пещера Единства душ», Линси – в букв. пер. с кит. «чудесного рога носорога».
[2] Первостатейный разгром – в оригинале употрtiān nán dì bĕiа 天南地北 (tiānnándìběi) – в пер. с кит. «Небо – на юг, земля – на север».
[3] Как рыба в воде – букв. пер. кит. идиомы 如鱼得水 (rú yú dé shuĭ).
[4] Разит, подобно грому, и проносится, будто ветер 雷厉风行 (léi lì fēng xíng) – кит. идиома, означающая «быстрый и решительный».
[5] Чинглиш (Chinglish) – вариант английского языка, созданный под влиянием китайского языка. Термин «чинглиш» используется для обозначения изменений в грамматическом строе языка, не встречающихся в английском, а также — бессмысленных с точки зрения английского языка фраз, используемых на английском в контексте китайского языка.
[6] Состоящем из одних ошибок – оригинале употреблена идиома 漏洞百出 (lòu dòng bǎi chū) – в пер. с кит. «содержащий сто брешей», образно – «всюду неувязка», или «куда ни кинь – всюду клин».
[7] Поневоле возмутился黑线 (mǎnliǎn hēixiàn), в пер. с кит. «лицо покрылось черными линиями».
[8] Клин клином вышибают – в оригинале испо的道理 负负得正 (fùfù dézhèng) – в пер. с кит. «минус на минус дает плюс».
Следующая глава
Оставшегося в одиночестве Шэнь Цинцю захлестнули воспоминания. Несмотря на то, что до падения в Бесконечную бездну Ло Бинхэ никогда не выказывал своего бешеного нрава, то, с каким видом он убежал, когда учитель бросил наземь его одежду, чем-то напомнило того невинного барашка, которым когда-то был его ученик.
Внезапно мирно предающегося ностальгии Шэнь Цинцю охватило необоримое желание чихнуть. Мокрая одежда вовсе не защищала от стылого камня, так что ему оставалось лишь натянуть на себя черное одеяние Ло Бинхэ.
А что ему оставалось? В конце концов, что бы там ни навоображал себе Ло Бинхэ, нежелание Шэнь Цинцю надеть его одежду исходило вовсе не из ненависти к демонам – просто он не мог сделать этого перед учеником, и все тут.
читать дальшеРазве мог он забыть, как в оригинальном романе Ло Бинхэ всякий раз набрасывал свое одеяние на девушку после секса?
Принять этот жест значило пасть в его глазах так низко, насколько это вообще возможно!
Вновь собравшись предаться медитации, Шэнь Цинцю обнаружил, что, похоже, само провидение вознамерилось воспрепятствовать этому мирному занятию. Сперва это произошло в пещере Линси [1], когда его отвлекли вопли Лю Цингэ, теперь то же самое творилось в Водной тюрьме.
Шум водного занавеса стих, и из воды вновь показалась ведущая к платформе тропа, по которой на сей раз торопливо проследовал Гунъи Сяо. Подняв глаза на Шэнь Цинцю, он чуть не свалился в озеро от изумления.
– Ш… ш… Старейшина Шэнь, вы… – выпалил он, запинаясь.
– Что – я? – недоумевающе переспросил Шэнь Цинцю.
У Гунъи Сяо было весьма странное выражение лица, словно он до сих пор сомневался, остаться ему или дернуть отсюда со всех ног. Он так и продолжал стоять на тропе, не осмеливаясь ступить на платформу. Проследив за его взглядом, Шэнь Цинцю опустил глаза на свое собственное тело.
– Эти одежды, разве они не… – робко начал Гунъи Сяо.
Шэнь Цинцю вздохнул. Так и есть, с барского плеча.
Наконец Гунъи Сяо вышел из ступора. Кашлянув, он вежливо поинтересовался:
– Как старейшина Шэнь провел эти два дня?
– Вполне удовлетворительно, – буркнул Шэнь Цинцю, взмолившись про себя: «Да оставите вы наконец этого старика в покое? За эти два дня у меня уже третий по счету посетитель – едва ли кто-либо из заключенных здесь прежде удостаивался подобного внимания. Должно быть, адепты дворца Хуаньхуа решили расширить спектр предоставляемых Водной тюрьмой услуг, добавив к ним визиты в любое время дня и ночи!»
– Я слышал, что прошлой ночью шисюн Ло… – осторожно начал Гунъи Сяо, – удалился от вас в жутком гневе, так что этот адепт был озабочен, не сделал ли он что-нибудь со старейшиной Шэнем… – При этих словах его взгляд был намертво прикован к одеждам Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю невольно запахнул потуже полы одеяния.
«Ну а я-то тут при чем? – мысленно возмутился он. – Это Ло Бинхэ устроил тут тарарам и понаделал дырок в стенах, учинив в этом без того не слишком комфортабельном местечке первостатейный разгром [2], так с какой радости ты так смотришь на меня?
– Как я посмотрю, Ло Бинхэ чувствует себя во дворце Хуаньхуа как рыба в воде [3].
Гунъи Сяо издал невеселый смешок.
– Воистину, духовные силы шисюна Ло непревзойденны, он разит, словно гром, и проносится, будто ветер [4], оставляя прочих валяться в пыли – ничего удивительного, что учитель так его ценит. Если бы шисюн Ло так не противился тому, чтобы официально стать его учеником, боюсь, не быть бы мне старшим адептом.
При виде горестного выражения его лица Шэнь Цинцю невольно преисполнился сочувствием.
– Однако этот адепт прибыл не ради этого – он должен передать вам важное известие. Этим утром горный лорд Шан запросил пропуск у моего мастера, но, поскольку дело затянулось, старейшина Шан попросил этого адепта передать вам послание.
Он запустил руку за пазуху и извлек письмо.
Впопыхах сложенный вдвое листок не был запечатан ни заклятием, ни хотя бы восковой печатью.
Браво, Шан Цинхуа, ничего не скажешь!
– Прошу, не волнуйтесь, старейшина, я уже просмотрел это письмо, – заметил Гунъи Сяо.
Попробуй после этого не поволнуйся, мать твою!
– Но все же не понял, о чем в нем говорится, – продолжил Гунъи Сяо.
Шэнь Цинцю с облегчением выдохнул. Похоже, он и впрямь недооценил Шан Цинхуа – тот не завалил бы миссию подобным образом. Видимо, он использовал какой-то тайный код, предвидя, что послание может попасть не в те руки.
Встряхнув листок, Шэнь Цинцю развернул его двумя пальцами. Едва взглянув на него, он позеленел, а прочтя первые же строчки, побелел. По мере чтения, должно быть, его лицо являло собой занимательное цветовое шоу.
Письмо было на английском.
Вернее, на жутчайшем варианте чинглиша [5], состоящем из сплошных ошибок [6]. При составлении Шан Цинхуа широко заимствовал китайскую грамматику, а слова, которые он не знал по-английски, тупо написал на пиньине.
О, великий Самолет, Пронзающий Небеса, тебе не приходило в твою писательскую голову, что я тоже ни бельмеса не пойму в твоем мусорном английском?
Однако, немного поломав голову, ему удалось раскумекать, что там к чему. Шэнь Цинцю сконцентрировал в ладони всю имеющуюся энергию, и бумага распалась на клочки, опадая на платформу, подобно июньскому снегу – или подобно его собственному душевному равновесию после бурных событий последних дней.
По всему выходило, что он таки недооценил творческий подход Сян Тянь Да Фэйцзи.
«Предназначено только для глаз Непревзойденного Огурца.
Все готово, все необходимые предосторожности приняты. Место не изменилось, вышло лишь небольшое отклонение от плана по времени: в попытке ускорить созревание цветка росы луны и солнца я малость переборщил – теперь они настолько созрели, что через какую-то неделю уже сгниют, так что я очень надеюсь, что ты сможешь выбраться из Водной тюрьмы дворца Хуаньхуа до этого срока. Не волнуйся, я использовал обычное минеральное удобрение, так что на свойствах растений это не отразилось. Во всяком случае, я на это надеюсь».
Что ты имеешь в виду под «небольшим отклонением от плана»? Можно подумать, в твоей пустой башке когда-нибудь существовало хоть что-то, похожее на план!
Как ты вообще додумался использовать минеральные удобрения на цветах, которым вредит даже открытое пространство? Ускорить созревание он решил, вы подумайте! «На свойствах растений это не отразилось» – да твоим утверждениям столько же веры, сколько производителям порошкового молока, которым тебя, судя по всему, вскормили – иначе откуда у тебя в голове столько трухи?
Оглянувшись, Гунъи Сяо поторопил его:
– Старейшина, вы дочитали? Если да, то прошу, бросьте остатки письма в озеро. На самом деле, прошлой ночью шисюн Ло настрого запретил всем, кроме него, преступать границы Водной тюрьмы. Этому адепту лучше бы удалиться, пока его никто не застукал.
Схватив Гунъи Сяо за плечи, Шэнь Цинцю выдохнул:
– Окажи мне услугу.
– Прошу, если это… – начал было Гунъи Сяо, но Шэнь Цинцю не дал ему вымолвить «в моих силах», взмолившись:
– Выпусти меня.
Гунъи Сяо с трудом перевел дух.
– Старейшина, об этом и речи быть не может.
– У меня есть основания для подобной просьбы, – торжественно провозгласил Шэнь Цинцю. – У меня и в мыслях нет уклоняться от суда четырех школ. Как только я покончу со своим делом, я по доброй воле вернусь в Водную тюрьму, чтобы ожидать приговора. Если не веришь мне, я могу поклясться на крови.
Хоть подобную клятву нельзя было нарушить, на самом деле, после завершения начатого это уже не будет иметь ни малейшего значения – так что да, он собирался совершенно бесчестным образом обвести доверчивого адепта вокруг пальца.
– Разумеется, я вам верю, – сдавленно произнес Гунъи Сяо, – но разве заключение старейшины не есть основное условие этого суда? Что за дело требует вашего срочного участия? Если старейшина Шэнь потрудится сообщить об этом мне, то я доведу это до сведения участвующих в проведении расследования…
Разумеется, Шэнь Цинцю и сам питал изрядные сомнения на этот счет. Быть замешанным в побеге пленника – это вам не какой-то мелкий проступок для адепта дворца Хуаньхуа. Не очень-то порядочно с его стороны ломать жизнь этого многообещающего юноши подобным образом. Наверняка за эти семь дней ему представится какая-нибудь иная возможность.
Сменив тон, он бросил:
– Пожалуй, ты прав. В конце концов, мир не рухнет.
С этими словами Шэнь Цинцю подобрал клочки письма с поверхности платформы чтобы бросить их в озеро.
Из-за стягивающего тела вервия бессмертных даже это простейшее действие далось ему с трудом. В конце концов, из-за неловкого движения платье Ло Бинхэ вновь соскользнуло с плеч.
Гунъи Сяо, который поспешил прийти ему на помощь, при этом невольно поднял взгляд – и застыл, будто руки и ноги внезапно ему отказали.
Шэнь Цинцю воззрился на него в ответ с вопросительным выражением лица.
Его плечо полностью оголилось – со стороны казалось, что рукав оторвали голыми руками. Белое платье висело клочьями, словно кто-то основательно отходил владельца плетью. На обнажившейся коже виднелось множество ссадин, а если присмотреться, то можно было заметить проступившие на шее синяки.
Казалось, мир Гунъи Сяо перевернулся в мгновение ока.
– С-старейшина, вы… уверены, что ваше дело может подождать?
Неудивительно, что Ло Бинхэ запретил кому бы то ни было – даже из числа имеющих пропуск – посещать Водную тюрьму, дав от ворот поворот самому горному лорду Шану!
Так вот как оно обстоит на деле!
Что за непочтительный ученик!
Совершенно утратил совесть!
Хуже, чем животное!
У Гунъи Сяо был такой вид, словно он вот-вот зарыдает кровавыми слезами.
– Может подождать? – рассеянно повторил его слова Шэнь Цинцю.
Это еще пуще растрогало Гунъи Сяо – как только старейшина Шэнь умудряется сохранять подобное самообладание в подобном положении?
Швырнув в воды озера последний клочок письма, Шэнь Цинцю бросил:
– Прошу, не принимай мои слова близко к сердцу. Ты…
И тут Гунъи Сяо внезапно разогнулся, развернулся на сто восемьдесят градусов и удалился, так и не вымолвив ни единого слова!
Шэнь Цинцю поневоле возмутился [7]: «Какого черта ты сваливаешь, стоило мне сказать, чтобы ты не принимал моих слов всерьез? Мне одному кажется, что ты понял меня чересчур буквально?»
Откуда ему было знать, что менее часа спустя Гунъи Сяо вернется, бережно сжимая в руках какой-то предмет. Приблизившись к Шэнь Цинцю, он распечатал его, расчехлил и сделал взмах.
Белая вспышка тотчас ослабила узы на теле Шэнь Цинцю – чувство сродни внезапно замкнувшемуся электрическому контуру. Разогнув пальцы, он ощутил возобновившийся поток духовной энергии, мощный и непрерывный. В последний перед заточением день циркуляция его ци была заблокирована неисцелимым ядом, но после двух дней в узах вервия бессмертных отравление вновь не давало о себе знать. Может, это тот случай, когда клин клином вышибают [8]?
Вервие бессмертных распалось на куски, осыпавшись на платформу. Гунъи Сяо бросил ему поднесенный предмет, и Шэнь Цинцю с легкостью его поймал.
Это был меч Сюя!
Шэнь Цинцю испытал ошеломляющее чувство восторга, вновь держа в руках свой меч. Бросив взгляд на Гунъи Сяо, он заметил:
– Я думал, он хранится в покоях старого главы дворца.
Тот ответил извиняющимся тоном:
– Даже рискуя навлечь на себя гнев моего мастера, этот адепт не мог оставаться в стороне, когда старший заклинатель подвергается подобному обращению. Я верю старейшине Шэню. Прошу, следуйте за мной!
Шэнь Цинцю охватило чувство полной беспомощности.
«У меня такое впечатление… что он… неверно понял что-то важное… – пронеслось у него в голове. – Но сейчас не время думать об этом».
– Хорошо! – решительно изрек он вслух.
Хоть демоническая кровь в его жилах покамест бездействовала, Ло Бинхэ все равно его отыщет, где бы он ни спрятался.
Однако это не имело значения, пока Ло Бинхэ его не настигнет!
Гунъи Сяо встревоженно поинтересовался:
– Старейшина может идти? Если что, я могу понести…
Помрачнев, Шэнь Цинцю сделал стремительный шаг вперед, чтобы доказать, что он может перемещаться самостоятельно, да еще как!
Озадаченный Гунъи Сяо поспешил за ним. Однако, стоило им заступить за пределы каменной платформы, как водный занавес с грохотом обрушился, отсекая путь.
Не сработай безупречная реакция Шэнь Цинцю, быть бы ему с головы до ног окаченным этой кислотной водичкой. Как только они отступили, занавес вновь поднялся.
Похоже, над системой безопасности поработал кто-то на диво предусмотрительный.
– Я совсем забыл, – покаянно бросил Гунъи Сяо. – Когда в Водной тюрьме содержится узник, кто-то непременно должен находиться на платформе; в противном случае водный занавес запускается даже при отключенном механизме.
Да и как Гунъи Сяо было упомнить об этом, если прежде ему не доводилось организовывать подобных побегов?
– Другими словами, кто-то должен остаться на платформе, чтобы остальные могли уйти? – бросил Шэнь Цинцю.
Гунъи Сяо кивнул.
– Значит, тебе придется остаться.
Не оглядываясь на оторопевшего адепта, он взмахнул рукавами чужого одеяния, шагнув на тропу.
Гунъи Сяо окликнул его, подняв руку, словно старательный ученик:
– Старейшина Шэнь, хоть этот адепт готов пожертвовать собой, чтобы вам помочь, но, если я не смогу показать вам дорогу, боюсь, вам одному не выбраться!
Оглянувшись, Шэнь Цинцю бросил:
– Подожди, я скоро вернусь.
Гунъи Сяо остался стоять на месте, ошарашенно хлопая глазами. Он хотел было последовать за Шэнь Цинцю, однако вовремя сообразил, что ему все равно не сойти с платформы живым, так что оставалось ожидать возвращения старейшины. Вскоре до него донесся приглушенный звук, и из-за поворота показался Шэнь Цинцю, который волок за шиворот чье-то бесчувственное тело.
Затащив бессознательного рябого адепта на платформу, заклинатель похлопал Гунъи Сяо по плечу:
– Этот славный юноша патрулировал тюрьму, и я взял на себя смелость позаимствовать его на время. Идем!
На самом-то деле это не было обычной случайностью: в дозоре было четыре человека, но Шэнь Цинцю, укрывшись в тени, терпеливо выследил именно этого!
Примечания:
[1] Пещера Линси 灵犀洞 (Língxī dòng) – в пер. с кит. «пещера Единства душ», Линси – в букв. пер. с кит. «чудесного рога носорога».
[2] Первостатейный разгром – в оригинале употрtiān nán dì bĕiа 天南地北 (tiānnándìběi) – в пер. с кит. «Небо – на юг, земля – на север».
[3] Как рыба в воде – букв. пер. кит. идиомы 如鱼得水 (rú yú dé shuĭ).
[4] Разит, подобно грому, и проносится, будто ветер 雷厉风行 (léi lì fēng xíng) – кит. идиома, означающая «быстрый и решительный».
[5] Чинглиш (Chinglish) – вариант английского языка, созданный под влиянием китайского языка. Термин «чинглиш» используется для обозначения изменений в грамматическом строе языка, не встречающихся в английском, а также — бессмысленных с точки зрения английского языка фраз, используемых на английском в контексте китайского языка.
[6] Состоящем из одних ошибок – оригинале употреблена идиома 漏洞百出 (lòu dòng bǎi chū) – в пер. с кит. «содержащий сто брешей», образно – «всюду неувязка», или «куда ни кинь – всюду клин».
[7] Поневоле возмутился黑线 (mǎnliǎn hēixiàn), в пер. с кит. «лицо покрылось черными линиями».
[8] Клин клином вышибают – в оригинале испо的道理 负负得正 (fùfù dézhèng) – в пер. с кит. «минус на минус дает плюс».
Следующая глава