Предыдущая глава
На музей города В медленно опускался вечер. Росший у дворца Яньси гинкго ронял золотые листья наземь, на стенах серебром сияли капли росы. Выставка фарфора Жу Яо, или жучжоуского фарфора, известного своей обманчивой простотой, наконец закрылась до следующего утра: один за другим удалились посетители, и даже сотрудники музея разошлись по домам. Лишь двоим было дозволено прийти сюда в этот час — огромный дворец остался в их полном распоряжении.
читать дальше— Здравствуйте! Прошу вас обратить внимание на врата Умэнь — минуя их, мы пройдём в обрядовый зал [1]… — звучал в наушниках аудиогида отчётливый и мелодичный голос прославленного артиста Ван Гана.
Сяо Наньчжу шёл вперёд, невозмутимо покуривая прямо в помещении музея.
Днём он вместе с Хуачжао уже успел в общих чертах осмотреть всю территорию выставочного павильона, однако тогда там было полным-полно туристов, и, сколько бы Сяо Наньчжу ни вглядывался в эти склянки, ничего подозрительного ему обнаружить так и не удалось.
Поэтому, наскоро обойдя всё в компании Ло Цзя, Сяо Наньчжу кое-что отметил для себя, а после отправился в знаменитый Императорский сад [2] вместе с Хуачжао, чтобы немного полюбоваться на цветы.
Изначально его намерения были самыми лучшими: в конце концов, отправившись в эту деловую поездку, он не мог позволить себе дурно обращаться с Хуачжао — вот только в результате Сяо Наньчжу докатился до роли его личного фотографа. Вскоре он с замученным видом останавливался у каждого цветка, чтобы заснять духа календаря, который с глупейшим видом позировал, изображая пальцами то знак «V» [3], то сердечки. Осознав, что он полностью утратил своё старое достоинство, Сяо Наньчжу так разозлился, что слов нет.
— Ах, мастер, мне кажется, вы не понимаете истинную прелесть этих цветов! На День рождения ста цветов стоит чудесная погода, Утро цветов знаменует середину весны, природа исполнена многоцветья и изящества, все спешат воздать почести Богу цветов и украсить его… У меня так давно не было возможности полюбоваться столь прекрасными цветами, они в самом деле бесподобны… — вздыхал Хуачжао от переизбытка чувств.
Поскольку этот дух календаря любил цветы и заботился о них, он никогда не стал бы бездумно срывать их, однако теперь благодаря научно-техническому прогрессу Хуачжао мог, запечатлев цветение на камеру телефона, таким образом забрать их с собой, и потому был вне себя от восторга.
Тем временем неотличимый от обычного туриста Сяо Наньчжу курил, облокотившись о перила. Слова Хуачжао заставили его улыбнуться, а затем, будто внезапно что-то вспомнив, он спросил:
— Послушай, я в таких вещах не разбираюсь… Ладно, скажу прямо: вот ты — дух цветов, и потому, естественно, тебе нравятся они все. А вот, скажем, Чуси-цзюнь — какой цветок мог бы понравиться ему?
Даже бесстрастное выражение лица Сяо Наньчжу было не в состоянии скрыть его любопытство — в конце концов, он в самом деле не знал, что может понравиться такой мрачной и строптивой личности, как Чуси. Хотя когда два мужика дарят друг другу цветы, это выглядит немного по-бабски, что-нибудь выведать у его старого друга никогда не помешает. К тому же, в глубине души Сяо Наньчжу считал, что Чуси прекраснее любого цветка на этом свете, ни один пион или орхидея не в силах с ним сравниться.
Его вопрос изрядно озадачил Хуачжао. Он с некоторым недоверием взглянул на мастера, и от него не укрылось немного странное выражение его лица. Дух календаря, который всегда отличался интеллигентностью и деликатностью, без изысков ответил:
— Чуси… возможно, ему нравится непентес [4]. Его вкусы довольно далеки от общепринятых; быть может, ему по нраву кактусы [5]…
Поскольку они были близкими друзьями на протяжении нескольких тысяч лет, Хуачжао мог говорить о Чуси начистоту. Хотя они нечасто встречались, у них в самом деле были хорошие отношения — в конце концов, не каждый мог выносить пугающий характер Чуси-цзюня.
При этих словах Сяо Наньчжу не смог удержаться от смеха. Однако вслед за этим он почувствовал, что такое отношение Хуачжао к Чуси немного его задело. Положив глаз на Чуси, он не мог понять, как можно сравнивать его с каким-то непентесом или кактусом…
При этой мысли Сяо Наньчжу несколько помрачнел. Хуачжао с самого начала чувствовал, что мастер календаря не без странностей, и теперь лишь утвердился в своём мнении. Он не знал, что, когда мужчина влюблён, то он много думает обо всём, что связано с предметом его страсти.
На этом их полуденная прогулка закончилась. С наступлением вечера Сяо Наньчжу наконец смог приступить к работе.
***
Ночь является самым лучшим временем для охоты на злых духов. Поскольку наваждения берут начало от тёмной энергии инь, они избегают дневного света. Обычным людям было опасно оставаться ночью в музее города В, а потому Сяо Наньчжу предстояло работать одному. Впрочем, славного парня Ло Цзя это нимало не беспокоило — он выписал мастеру календаря особый пропуск и с лёгким сердцем отправился домой. Когда Сяо Наньчжу и Хуачжао вновь вошли во дворец Яньси, они тут же почувствовали, что атмосфера совершенно переменилась.
Ещё до основания республики один великий наставник предостерегал, что людям не следует оставаться в пределах дворца после наступления ночи, и поэтому все эти годы за исключением особых обстоятельств музей всегда закрывался в установленное время. Поскольку перед музеем города B располагалось множество памятных мест, посвящённых великим людям, а позади него — известнейший парк Цзиншань [6], признанный райским местом, теперь в здесь больше не царил упадок, как во времена великих бедствий.
Однако же обитающие здесь злые духи за все эти годы так и не рассеялись. Хоть больших проблем они не создавали, с наступлением темноты они нередко куролесили на территории музея. Сейчас Сяо Наньчжу проник сюда ночью, чтобы схватить духа «На счастье», который безобразничал во дворце Яньси, и, разумеется, не ожидал, что его путешествие по населённым наваждениями дворцам будет спокойным. Он как раз размышлял об этом, когда что-то круглое с длинной косой прокатилось у него прямо под ногами, разбрызгивая кровь.
Безголовый призрак в льняной тюремной робе в кромешной тьме ползал на коленях в поисках своей головы — как назло, ворота Умэнь не давали света всем этим несчастным, обезглавленным по приказу императора, а потому они легко теряли свои непрочно держащиеся головы. Их можно было счесть местной достопримечательностью, и в любом телесериале про Запретный город непременно фигурировали отрубленные головы, выставленные за воротами Умэнь на всеобщее обозрение. Но теперь, увидев этого призрака собственными глазами, Сяо Наньчжу подумал, что не такой уж он и устрашающий.
Сяо Наньчжу и Хуачжао не могли терять время понапрасну, так что они прошли мимо дворца Цзинжэньгун [7], от которого было рукой подать до дворца Яньси. Ло Цзя упоминал, что странные шумы, которые фиксировали камеры наблюдения в выставочном павильоне, появлялись после восьми вечера. Сейчас было почти восемь, так что «На счастье» вскоре должен был дать о себе знать. Посмотрев издали на гинкго, «дерево Будды» [8], издревле использующееся, чтобы усмирять злых духов, Сяо Наньчжу перевёл взгляд на Хуачжао, одежда которого была усыпана опавшими лепестками, и не удержался от замечания:
— Иди следом за мной, и не отставай — но постарайся не задеть эти склянки: если уронишь хоть одну, нам потом вовек не расплатиться, так что смотри в оба…
— Понял, — тихо отозвался Хуачжао-цзюнь.
Сейчас к нему вместе с жизненными силами вернулся привычный облик духа календаря, который гораздо лучше подходил к этому старинному дворцу. После того, как он провёл всю вторую половину дня в императорском саду, изначально лёгкий присущий ему цветочный аромат многократно усилился. Даже его поношенная одежда изменилась в лучшую сторону — её цвет вновь стал ярким и насыщенным. Кисти рук, которые он прежде прятал в рукавах, теперь были сложены перед грудью.
В этой темноте Сяо Наньчжу практически ничего не видел, а также у него не было чёткого плана действий. Они медленно вошли в средних размеров выставочный зал, где внимание мастера календаря бессознательно притянули витрины с выставленным там фарфором цвета цин, в особенности его привлекла одна светло-зелёная ваза с позолотой. Присмотревшись, мастер календаря обратил внимание, что на этикетке имеется изящная надпись мелкими иероглифами.
— Жучжоуский сосуд для вина в форме груши с расширяющимся горлышком… — задумчиво прочёл он вслух, — а это в самом деле красиво…
Сяо Наньчжу вспомнил, что рассказывал Ло Цзя о происхождении этого фарфора — тогда всё это показалось ему очень интересным. Поскольку фарфор Жу Яо был продуктом традиционного ремесла из глубокого прошлого, в том, что он сохранился до наших дней, было особое очарование. Он слышал, что в года несколько изделий светлого жучжоуского фарфора были проданы на иностранном аукционе за несколько миллионов, а ведь это был не подлинный фарфор Жу Яо династии Сун лунцюаньского обжига [9], а более поздние имитации. Ло Цзя также сказал, что на самом деле позолотой мастер скрывал дефекты обжига: процесс производства фарфора был необычайно дорогостоящим, при этом добиться подобной естественной красоты удавалось крайне редко. Спустя века этот прекрасный фарфор превосходно сохранился. Полюбовавшись элегантным сосудом светлого цвета цин вместе с мастером календаря, Хуачжао внезапно поднял руку и указал на горлышко сосуда через стекло витрины.
Оно озарилось слабым светом, и изящная орхидея мягко опустилась на глазурь цвета цин, что добавило живости безыскусной красоте сосуда. Сяо Наньчжу ошарашенно уставился на Хуачжао, не понимая, зачем тот это сделал; дух календаря удовлетворённо кивнул в ответ, а затем с интонацией истинного книжника [10] пояснил:
— Наваждение «На счастье» имеет духовную природу, а потому, если он захочет навредить, мы едва ли успеем ему помешать. Это — мой дружок-цветок Чжилань [11], я позволил себе украсить им головку этой красавицы цвета цин. Теперь, когда она защищена, у нас будут развязаны руки… Как вы на это смотрите, мастер?
Примечания Шитоу Ян (автора):
Сегодня была так занята, что выложила всего одну главу, но завтра обещаю исправиться… Зевая, ухожу спать…
Примечания переводчика:
[1] Обрядовый зал – вероятно, речь идёт о зале Чжунчжэндянь (Зал беспристрастия), но в тексте отсутствует первый иероглиф названия, поэтому мы не стали уточнять.
[2] Императорский сад (Юйхуаюань) 御花园 (Yùhuāyuán) – заложен в 1420 г. при императоре Чжу Ди династии Мин под названием Гунхоуюань 宫后苑 (Gōnghòu yuàn) (Зверинец позади дворца), переименован при династии Цин. Его площадь – около 12 тыс. м2 (135 х 89 м), расположен на севере Запретного города. Постройки группируются вокруг дворца Циньань (Дворец почитания спокойствия) и зеркально симметричны относительно оси с севера на юг, благодаря чему парк являет собой классический образец древней архитектуры.
[3] Изображая пальцами знак «V» — по-видимому, этот жест распространился в Китае из Японской культуры, где, возможно, пошёл от того, что при фотографировании детям говорили «ни» — «два» — чтобы они улыбались пошире, и при этом показывали два пальца.
[4] Непентес 猪笼草 (zhūlóngcǎo) — Непентес удивительный (Nepenthes mirabilis) — также Кувшиночник, насекомоядное растение.
[5] Кактус — в оригинале Эхинопсис трубкоцветный (Echinopsis tubiflora) 仙人球 (xiānrénqiú), в букв. пер. с кит. «мяч бессмертного».
[6] Парк Цзиншань 景山公园 (Jǐngshān gōngyuán) — в пер. с кит. «Гора прекрасного вида», находится к северу от Запретного города и площади Тяньаньмэнь, площадь — 230 000 м². Парк Цзиншань состоит из пяти отдельных холмов, сооружённых из земли, выкопанной при строительстве рвов вокруг Запретного города при императоре Чжу Ди (1360 — 1424) (правление под девизом Юнлэ) династии Мин, поскольку согласно принципам фэншуя императорский дворец должен располагаться к югу от холма. На вершине каждого холма возведён павильон в китайском стиле, в них устраивались собрания императорской свиты, также они использовались для отдыха.
По материалам Википедии.
[7] Дворец Цзинжэньгун 景仁宫 (Jǐngrén gōng) – в пер. с кит. «Дворец большой добродетели (букв. доброты и человеколюбия» находится поблизости от дворца Яньси, о котором речь в этой главе, к западу от него. Первоначально назывался Чанъаньгун («Дворец долгого мира»), название было изменено в середине XVI века при императоре Чжу Хоуцуне (1507 —1567) (правление под девизом Цзяцзин) династии Мин. Во времена династий Мин и Цин этот дворец использовался как резиденция императорских наложниц.
Информация с сайта: https://russian.visitbeijing.com.cn/article/47K12jiTOuc
[8] Гинкго, «дерево Будды» — чаще всего встречается в буддийских монастырях, эти деревья распространились вместе с Буддизмом. Лист гинкго прозвали «ногтём Будды» из-за формы листьев и приверженности буддийских монахов к уходу за этими деревьями. Во многих даосских храмах во внутренних дворах растёт гинкго. На ранних этапах развития даосизма на нём шаманы вырезали заклинания как средство контакта с миром духов. Гинкго также считается национальным деревом Китая. В городе принято сажать только мужские деревья, поскольку женские дают вонючие плоды.
Информация по статье: https://dzen.ru/a/Y7GOYUW2hH0XPSvg
[9] Фарфор Люнцюаньского обжига 龙泉青瓷 (lóngquán qīngcí) — фарфор, производимый в уезде Лунцюань провинции Чжэцзян, откуда он распространился в восточном, южно-центральном и юго-западном Китае. Считается, что пик его наивысшего расцвета пришёлся на династию Южная Сун (1127—1279 гг.). В нём соединились достоинства северных и южных технологий обжига при увеличивающейся температуре, в результате чего получившиеся изделия соответствуют требованиям, выдвигаемым к современным технологиям производства.
[10] Истинный книжник — в оригинале 风雅 (fēngyǎ) — «Фэн» и «Я», три части «Шицзина», «Книги песен» из конфуцианского пятикнижия: «Гофэн» («Нравы царств», «Сяоя» («Малые оды») и «Дая» («Большие оды»).
[11] Чжилань 芝兰 (zhīlán) — в пер. с кит. «ароматные травы», обр. в знач. «прекрасный», а также — «ирис и орхидея».
Комментарии