Предыдущая глава
С Цзинчжэ минуло два дня. Сяо Наньчжу так вымотался, что всё это время носу из дома не казал — Чжан Чи звал его выпить вместе, но он отказался. Раньше он, может, и согласился бы на подобное приглашение — в конце концов, тот занятный красавчик с их прошлой встречи в ночном клубе продолжал засыпать его смс-ками фривольного содержания — но после того, как Сяо Наньчжу задал Чуси тот вопрос, его интерес к данному аспекту мгновенно испарился: стоило только подумать о подобном, как на душе делалось тошно.
— Чуси, я тебе нравлюсь?
В тот день Чуси так и не ответил ему. Не то чтобы он в самом деле не желал отвечать — он просто не знал, что сказать.
скрытый текстСтоило этому издревле холодному и бесстрастному духу календаря услышать этот вопрос, как его лицо внезапно перекосилось, а руки в длинных рукавах сами собой сжались в кулаки.
Те неразделённые желания, которые неустанно терзали Чуси, вновь затопили его разум. Он как никогда ясно понял, что все его попытки любыми способами подавить эти чувства совершенно бесполезны. Чуси постоянно думал о Сяо Наньчжу и больше всего боялся, что тот об этом узнает. И вот теперь, когда мастер календаря без малейшего снисхождения разоблачил его, Чуси не находил себе места от стыда.
Он чувствовал себя бессовестным и отвратительным, ведь во власти этих греховных помыслов он следил за каждым движением человека, который ничего об этом не подозревал. Стоило ему увидеть, что мастеру календаря угрожает опасность, как он попросту не мог этого вынести. В подобную ситуацию Чуси попал впервые, а потому, помимо волнения и беспомощности, он ощущал куда более сильное смятение.
Чуси до ужаса боялся, что не сможет сдержаться — ведь прежде он уже дважды бесстыдно принуждал Сяо Наньчжу к оскорбительным для него действиям, но тело мастера календаря было столь притягательно, что от одной мысли о нём всё внутри трепетало. Однако Чуси прекрасно сознавал, что хорошо, а что — плохо; он совсем не желал вызвать отвращение Сяо Наньчжу, и уж тем более — причинить кому-либо вред. Пусть мастер календаря, входя в его положение, в конце концов всегда великодушно прощает его, это вовсе не значит, что такое может повторяться раз за разом — совершив подобное в третий раз, он точно пересечёт черту.
Непрестанно думая об этом, Чуси задрожал и закрыл глаза. Его грудь теснили противоречивые чувства, однако в них не было ни капли радости или облегчения от того, что его тайну раскрыли — лишь сильнейшее чувство вины за свою уродливую искорёженную душу. С огромным трудом подавив порочные мысли, Чуси медленно поднял покрасневшие глаза и уставил застывший взгляд на Сяо Наньчжу с таким видом, словно хотел содрать кожу его лица — и после долгого молчания наконец тихо пробормотал:
— Я не знаю, мастер… Я не знаю.
Этот ответ казался по-детски беспомощным. Чуси был рождён в первый месяц года, и потому ему достались самые яркие краски, но сейчас его разум был девственно чист, словно лист бумаги. Сейчас он попросту не смог бы вынести, чтобы кто-то касался его — ведь он такой грязный, что любой, кто до него дотронется, тоже будет осквернён. При виде такой реакции Сяо Наньчжу поневоле нахмурился. Помолчав, он от безысходности закурил сигарету и со вздохом сказал:
— Ну, не знаешь так не знаешь.
Произнося эту дежурную фразу, Сяо Наньчжу немного пал духом, однако он совершенно не желал бессовестно принуждать Чуси к ответу — а потому ему только и оставалось, что сделать вид, будто ничего особенного не случилось.
Однако это происшествие с ударом молнии потрясло Сяо Наньчжу до глубины души, и потому его до сих пор переполняли признательность и сострадание, которых он был не в состоянии выразить. Как бы то ни было, Чуси уже ответил, и вытягивать из него что-то ещё никуда не годилось. После сокрушительного [1] промаха Цзинчжэ этой ночью Сяо Наньчжу только и оставалось, что в потёмках на ощупь позаботиться об ожогах на спине Чуси — и при этом сердце мужчины поневоле обливалось горькими слезами.
В слабом свете мобильника Сяо Наньчжу снял с Чуси одежду и уложил его на свою кровать, а сам опустился на колени рядом с ним. Вроде бы, в этом действии не было ничего необычного — ведь Сяо Наньчжу не раз приходилось обрабатывать чужие раны — и всё же, стоило кончикам его пальцев коснуться куда более бледной, чем у обычных людей, окровавленной кожи, как его дыхание поневоле сбилось.
Тихо лежащий на кровати Чуси производил впечатление беспомощности и покорности — одно это могло пробудить садистские наклонности. Подобный вид представлял собой чудодейственную противоположность обычно мрачному и жестокому образу Чуси — другой такой противоположностью было его нежное отношение к Няньшоу и Чуньцзе. Ни один нормальный мужчина был не в силах противостоять подобному искушению. Более того, Сяо Наньчжу был не тем человеком, который привык подавлять свои порывы, а потому, естественно, не смог удержаться от цветистых фантазий. Однако в глубине души он понимал, что в определённых вещах не стоит пересекать границу, а потому, закрыв глаза, он усилием воли подавил непристойные мысли и принялся сосредоточенно стирать с кожи потёки крови, которая уже начала сворачиваться.
При виде того, в каком Чуси состоянии, движения Сяо Наньчжу непроизвольно стали более осторожными и лёгкими — быть может, потому что спина Чуси представляла собой одну сплошную рану, он боялся причинить ему боль. Но вот чего не ведал мастер календаря — так это того, что такие раны для Чуси не представляли никакой опасности. Его и прежде много раз терзали и рвали на части злые духи, и он ни разу не просил пощады, что уж говорить об этом случае. А потому Чуси так и не издал ни звука, позволяя Сяо Наньчжу прикасаться к своей коже бережно, будто к тонкому фарфору. Возможно, долгая холостяцкая жизнь не идёт мужчине на пользу — а потому, когда Сяо Наньчжу насилу отправил Чуси и Цзинчжэ по домам, чтобы самому вкусить заслуженный отдых, он так и не смог толком заснуть.
Снилась ему сущая дребедень — от одного воспоминания об этом сне Сяо Наньчжу делалось не по себе. Нескончаемая череда подобных снов об одном человеке преследовала его разве что в пятнадцать лет, когда он был никчёмным подростком — но теперь-то он давно вышел из этого возраста. Потому-то, когда семнадцатого числа второго лунного месяца вновь пришло время приниматься за работу, Сяо Наньчжу так хотелось спать, что он был не в состоянии продрать глаза. Заявив, что он нуждается в отдыхе, мастер послал явившегося на службу усердного духа календаря работать самостоятельно.
Лишь к полудню он смутно припомнил, что с ним, вроде как, хотел созвониться Пэн Дун. Всё ещё полусонный Сяо Наньчжу немного поболтал с полицейским и оставил ему свой адрес. Поскольку Пэн Дун был занят на работе, он договорился с Сяо Наньчжу, что заедет к нему посидеть в другой раз. После этого, отказав всем клиентам без разбору, мастер календаря задрых на пару дней — в полном упадке духа он свернулся калачиком на постели, будто бродячий пёс, не различая дня и ночи.
— Что же… сейчас всё ещё семнадцатое число? — не открывая глаз, пробормотал он.
Растрёпанный и зевающий, Сяо Наньчжу нащупал на прикроватной тумбочке мобильный телефон и машинально открыл вэйбо. Посмотрев на время, он обнаружил, что проспал больше суток, и сейчас уже наступил большой праздник — Фунюйцзе, Восьмое марта, или же Международный женский день.
@Мастер календаря старина Сяо
Сегодня Восьмое марта по григорианскому календарю и 18 число второго лунного месяца. Этот день благоприятен для похорон, а также для того, чтобы совершать жертвоприношения, сочетаться браком и устраивать смотрины. В этот день следует избегать посадки растений, создания чего-либо, устройства очага и переездов. 8 марта 1909 в городе Чикаго в США случился первый бурный всплеск феминизма, с тех пор Международный женский день распространился по всему миру. Потому сегодня я поздравляю наших прекрасных соотечественниц и желаю им счастливого праздника =3=
Стоя в ванной, Сяо Наньчжу чистил зубы и параллельно набирал пост в вэйбо. Он до сих пор придерживался привычки каждый день писать в свой микроблог, и это привлекло множество новых подписчиков, которые без конца спрашивали у него обо всём подряд. Поскольку в эти дни Сяо Наньчжу был занят, у него не было времени отвечать на их вопросы, а потому, когда он, сунув в зубы щётку, нажал на значок сообщений @, на него вывалился целый ворох самых разнообразных и странных вопросов.
@Чайник Чжан сегодня ест землю [2]
@Мастер календаря, мастер Сяо Наньчжу, прошу уделить мне внимание [3]! (^o^)/~ В детстве у меня была трахома [4], и моя бабушка велела мне, чтобы в четвёртый день лунного месяца я вставала в угол и тёрла глаза — она говорила, что от этого моим глазам полегчает. Не помню, был ли от этого какой-нибудь эффект; позвольте спросить, есть ли какие-то основания у этого поверья?
Сяо Наньчжу выбрал этот любопытный вопрос наугад, убедившись, что он не представляет сложности, и тут же ответил на него в своей обычной несерьёзной манере, добавив милый смайлик.
@Мастер календаря старина Сяо
Никаких научных оснований у этого поверья нет, но оно в самом деле может быть полезным~ Однако учтите, что тереть глаза, стоя в углу, можно, но недолго, а то вы повредите глаза и занесёте в них дух несчастья, и тогда в будущем вы можете увидеть что-то по-настоящему скверное, как-то так ~(≧▽≦)/~
Отправив этот «многозначительный» ответ, Сяо Наньчжу положил мобильник на край мокрой раковины, игнорируя все комментарии ниже. Изначально он хотел дать совет из самых добрых побуждений, однако этого оказалось достаточно, чтобы заинтриговать подписчиков сверх всякой меры [5].
Пользователям интернета не было числа, и Сяо Наньчжу каждый день получал в личку своего прославившегося микроблога целую гору сообщений. Многие готовы были заплатить ему хорошую цену за то, чтобы мастер календаря пришёл к ним на дом. Поскольку Сяо Наньчжу изначально сотрудничал как с частными лицами, так и с юридическими, множество предприятий, таких, как компании экспресс-доставки или авиакомпании, также связывались с ним, чтобы предложить ему работу. Изначально эти оказавшиеся в безвыходном положении люди лишь желали взглянуть на блог Сяо Наньчжу одним глазком, однако, убедившись, что профессионализм мастера календаря и впрямь заслуживает доверия, они готовы были раскошелиться, а потому доход Сяо Наньчжу постепенно возрастал — несколько предложений работы с выездом на дом поступили одно за другим.
Вот только в это утро Сяо Наньчжу был не в духе. Чтобы настроиться на работу во второй половине дня, он какое-то время неподвижно сидел и курил, подумывая, что надо бы принять душ, чтобы проснуться как следует. Как-никак, сегодня на работу выходила Фунюйцзе — вспыльчивый дух Международного женского дня [6] и, увидев растрёпанного и неопрятного мастера календаря она, чего доброго, покроет его бранью.
Подумав об этом, Сяо Наньчжу всё-таки поднялся на ноги и потащился в ванную, где неторопливо разделся, оставшись в одних трусах. Но стоило ему встать у ванной, готовясь включить нагреватель, как дверь за его спиной распахнулась, впуская порыв холодного воздуха. Машинально подтянув трусы, Сяо Наньчжу обернулся — и увидел в дверях ту самую фигуру в ярко-красных одеждах. На лице духа календаря, с которым он расстался совсем недавно, застыло ошеломлённое выражение. При одном взгляде на практически обнажённое тело Сяо Наньчжу каменное лицо Чуси внезапно залилось краской. Стремительно отвернувшись, он сдавленным голосом заверил:
— Мастер… Про… Простите меня…Я ничего… ничего не видел.
От этих слов Сяо Наньчжу остолбенел. Какое-то время он не мог взять в толк, зачем Чуси снова вышел не в свой день — в конце концов, в прошлый раз у них так ничего и не срослось [7], и разумно было бы предположить, что какое-то время Чуси не захочет видеть его из-за возникшей неловкости. Однако, когда этот дух календаря пребывал во вменяемом состоянии, Сяо Наньчжу совершенно не мог на него сердиться, и потому, хоть случившееся на Цзинчжэ по-прежнему не давало ему покоя, он не стал поднимать эту тему, чтобы не смущать Чуси. Поэтому он почесал макушку и с протяжным вздохом бросил:
— Ладно-ладно, не видел так не видел. Но мне правда нужно принять ванну, а ты зачем вошёл — хочешь со мной? И почему ты вышел вместо Фунюйцзе?
Чуси машинально обернулся на вопрос мастера, но тут же боковым зрением заметил обнажённый торс Сяо Наньчжу с чётко очерченными мышцами. Прекрасный и мрачный дух календаря вновь вспыхнул, поспешно опустив голову.
— Фунюйцзе нездоровится, — нахмурившись, объяснил он. — Хоть в этом году ей не положен отпуск по болезни, но она просит. Фунюйцзе не может встать с постели, а у духов соседних дней нет свободного времени, чтобы её подменить, вот от безысходности она и обратилась ко мне, попросив поработать сверхурочно… А ещё она сказала, что если вы спросите, чем она заболела, то мне надо сказать...
— Так что там с ней? — спросил Сяо Наньчжу.
— У неё… Месячные.
Невозможно было представить, чтобы столь смущающие слова сошли с языка Чуси. Сяо Наньчжу чуть не подавился до смерти и некоторое время яростно кашлял. Когда он наконец поднял голову, то увидел, что у обычно столь сурового Чуси даже мочки ушей зарделись — однако когда двое взрослых мужчин обсуждают женские критические дни — это чересчур непристойно, а потому Сяо Наньчжу просто покивал, делая вид, что не расслышал. Стоящий спиной к нему Чуси вздохнул с облегчением, поняв, что мастер календаря не будет доискиваться до подлинных причин его внеурочного выхода на работу. Напряжённой походкой [8] он прошёл в гостиную и сел там, чутко прислушиваясь к звукам, доносящимся из ванной. В его уме крутились самые разные мысли, но при этом в памяти то и дело всплывало то, что случилось на Цзинчжэ.
После Цзинчжэ он несколько дней не осмеливался показываться на глаза Сяо Наньчжу — ведь все его тайные помыслы были разоблачены, и от этого сердце духа календаря затопила невыносимая горечь. Снисходительность и терпимость Сяо Наньчжу порождали признательность в душе Чуси — с одной стороны он был рад, что мастер избегает этой темы, но с другой стороны эта недосказанность камнем легла на сердце, став препятствием на его пути к сближению с Сяо Наньчжу.
Духи календаря живут долго, и хоть они тоже стареют, это происходит крайне медленно — практически незаметно, поскольку в то время, как для обычных людей проходит год, духи календаря появляются в земном мире лишь на один день.
Потому-то духи календаря властвуют над течением времени, не меняясь веками и тысячелетиями. Однако, если дух календаря нарушает правила, постоянно выходя в те дни, которые ему не принадлежат, это приводит к тому, что прежде застывшее для него время начинает течь, как для обычного смертного. Он по-прежнему обладает волшебными силами, но тем самым по собственному выбору отказывается от своей божественной природы, растрачивая свою жизнь. Для духа календаря это глупое и безрассудное поведение, однако тут уж ничего не поделаешь — сейчас Чуси… встал именно перед таким выбором.
Но до сих пор никто из духов календаря не догадывался об этом: ни Фунюйцзе, ни Чуньцзе, ни Цзинчжэ — все они думали, что у этого мрачного типа семь пятниц на неделе, и даже представить себе не могли, до какой степени этот молчаливый дух календаря одержим своей навязчивой идеей. Хоть Чуси отлично знал, что каждый проведённый здесь день крадёт у него часть жизни, так что она может сократиться до ста лет — или даже до нескольких десятков, после чего он, наверное, умрёт — он ничуть не сожалел об этом.
Он всё ещё не мог ответить на вопрос о любви, однако если бы мог, то наверняка сказал бы, что надеется видеть Сяо Наньчжу каждый день, каждое мгновение, защищать его от смертельных опасностей, разделять его радость, видеть его счастливым — ему и этого будет достаточно, более чем достаточно.
Время скоротечно [9], и если ценой бессмертия были встречи с Сяо Наньчжу, то Чуси больше не желал такой жизни — одинокой и холодной. Он понимал, что мастер календаря понятия не имеет, что у него на уме, но Чуси был готов бороться за каждую возможность увидеть его.
В конце концов, был ли то день Чуси или Чуньцзе, или любой другой день — он помнил лишь то, что провёл эти дни с Сяо Наньчжу. Он сам толком не понимал, в чём причина подобного упорства, но любовь заставляет людей терять рассудок, не давая мыслить здраво, а потому неважно, догадается ли об этом Сяо Наньчжу, Чуси никогда не отступится [10] от своего решения. Прокручивая в голове эти мысли, он сидел в гостиной, глядя в пустоту, а в это время Няньшоу, пользуясь моментом, доедал закуски со стола Сяо Наньчжу. Словно вспомнив о чём-то, Чуси моргнул, опустил взгляд на свои безжизненные ладони, серые, будто иссохшее дерево, и пробормотал:
— Нравится… а почему бы и… не нравится?
Примечания Шитоу Ян (автора):
Простите, я наконец-то вернулась! Пару дней назад я встретилась со своим знакомым-геем и задумалась кое над чем; показав ему свои записи, я обсудила с ним вопросы однополой любви, и почувствовала, что надо бы исправить ошибки, которые я наваляла, стараясь выкладывать обновления побыстрее, поэтому несколько дней я потратила на то, чтобы хорошенько их отредактировать.
Так что я сильно перелопатила эти четыре главы, относящиеся к Фунюйцзе. Тем девушкам, которые уже купили главы, я обещаю, что постараюсь завтра всё перезалить, это касается только Фунюйцзе. Прошу, критикуйте, указывайте на недостатки — я безоговорочно всё приму! Я пока не слишком хорошо с этим справляюсь, но я от всей души надеюсь, что смогу немного приблизить свою книгу к идеалу.
Примечания переводчика:
[1] Сокрушительный — в оригинале чэнъюй 惊天动地 (jīngtiāndòngdì) — в пер. с кит. «потрясти небо и всколыхнуть землю», обр. в знач. «потрясающий, поразительный; оглушительный».
[2] Чайник Чжан сегодня ест землю 张小白今天也在吃土 (Zhāng xiǎobái jīntiān yě zài chī tǔ), где:
Чайник 小白 (xiǎobái) — в букв. пер. с кит. «маленький белый», в раннем интернетном сленге это слово обозначало «тролль», обозначая людей, которые не придерживаются правил, не уважают порядок и не сдерживают себя, они эгоцентричны и без причины оскорбляют людей, это слово — сокращение от 小白痴 (xiǎobáichī) — «дебил»; также этим словом обозначали людей с низким уровнем интеллекта. В дальнейшем слово приобрело более нейтральную окраску, обозначая новичков.
Есть землю 吃土 (chītǔ) — идиома, обозначающая нищенское существование, а также популярный интернет-мем — так шутливо пишут о себе пользователи сети, говоря, что спустили все деньги на сетевых распродажах, так что до следующего месяца им нечего есть.
[3] Прошу уделить мне внимание — в оригинале 翻牌 (fānpái) — в пер. с кит. «вытянуть табличку» — так говорилось, когда император выбирал табличку с именем той жены или наложницы, с которой сегодня будет проводить ночь; так же обозначается кон игры в маджонг, когда вытаскивается костяшка.
[4] Трахома 砂眼 (shāyǎn) — в букв. пер. с кит. «песок в глазах», потому что из-за поражения эпидермиса поверхность конъюнктивы становится шершавой, будто песок — инфекционное заболевание, вызываемое Chlamydia trachomatis, часто бывает у детей, конъюнктивит является одним из её проявлений.
[5] Сверх всякой меры 十二分 (shíèrfēn) — в пер. с кит. «на 120%», обр. также в знач. «более чем достаточно, в высшей степени, чрезвычайно».
[6] Международный женский день — Фунюйцзе 妇女节 (fùnǚjié). Первыми лидерами феминистского движения в Китае, которое зародилось на рубеже XIX-XX вв. ещё до вестернизации, были мужчины. В 1897 году философ и литератор Лян Цичао (1873-1929) предложил запретить бинтование ног и призвал женщин работать, получать образование и участвовать в политической жизни.
История Международного женского дня в Китае тесно связана с приходом к власти Коммунистической партии в 1949 г. Впервые праздник официально отмечался в 1965 г. В Китае в этот день не выходной, а лишь сокращённый рабочий день, в стране проходят митинги, праздничные мероприятия, награждения, мужчины дарят женщинам подарки и цветы.
[7] Не срослось — в оригинале 搞/上/了 (gǎo/shàng/le) — зацензуренное «оттрахать».
[8] Напряжённая походка — в оригинале 同手同脚 (tóng shǒu tóng jiǎo) — в пер. с кит. «руки вместе, ноги вместе» — такой тип движения, когда левая нога двигается синхронно с левой рукой, а правая нога — с правой рукой, при походке или при плавании. Также эта идиома означает единодушие — когда люди делают всё и думают одинаково.
[9] Время скоротечно — в оригинале чэнъюй 白驹过隙 (báijūguòxì) — в пер. с кит. «[быстро, как] белый жеребёнок перепрыгивает через узкую щель», образно о стремительном беге времени. Байцзю白驹 (báijū) — «белый жеребёнок» также означает «солнечный зайчик».
Идиома происходит из «Чжуан-цзы. Записки о путешествии на Север». Чжуан-цзы — он же Чжуан Чжоу (369-286 гг. до н. э.), основоположник философии даосизма, автор одноимённого даосского трактата: «Жизнь человека между землёй и небом — как ] белый жеребёнок, перепрыгивающий через узкую щель, мимолётна». В книге описывается, как Конфуций однажды отправился к Лао-цзы, чтобы посоветоваться с ним о том, что есть «Высший путь» («Высший путь» — 至道 (zhìdào) — чжидао — самое лучшее учение, этические нормы (道德 (dàodé) — нравственность, добродетель, мораль, конф. истина, а также «дао» (высший закон) и дэ (отражение высшего закона в человеке)) или политическая система; также наивысший принцип, правила, установления; в буддизме и даосизме чжидао — наиболее утончённые, трудные для понимания и сокровенные истины и даосские магические техники). Лао-цзы сказал, что это — воздержание в пище и омовение, поскольку «Человеческий век чрезвычайно короток — словно белая лошадь (白马 (báimǎ) — объект жертвоприношения), что проносится через узкую щель — мелькнёт вспышкой и уйдёт. Смерть — это переход от видимости к бестелесности, а путь (дао) — и есть душа, которая вечно остаётся в этом мире».
В «Исторических записках» Сыма Цяня Бао Се говорит: «Человеческий век подобен солнечному зайчику, перепрыгивающему через узкую щель. Нынче государь династии Хань медлителен и оскорбляет людей, бранит своих князей и сановников, будто рабов».
[10] Никогда не отступится — в оригинале чэнъюй 义无反顾 (yìwú fǎngù) — в пер. с кит. «долг не позволяет оглядываться назад», обр. в знач. «долг обязывает идти до конца», «моральные принципы не позволяют отступить», также «без колебаний», «непреклонно».
Следующая глава
Комментарии
очепяточку нашлахолодному и бесстрастному дух
ау календаряБольшое спасибо за очепяточку!