Что почитать: свежие записи из разных блогов
Записи с тэгом #сложные семейные отношения из разных блогов
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 9, из которой можно составить представление о том, как идут дела в Лазури
Читать?– Ещё рычат, но уже не укусят, – Смерть довольно улыбнулась, наблюдая за воплощением своего замысла. Идея объявить Великий сбор стай, не дожидаясь возвращения тех, кто рискнул отправиться к Лилит на поклон, горячего восторга поначалу не вызвала. Берта, а следом за ней Даджалл опасались клейма узурпаторов – ведь показать амулет старика Нортана, дающий право на верховную власть над всеми волками, Йенская стая не могла. План Смерти ожидаемо поддержал Хорст: пройдоха относился к древним традициям со снисходительной иронией, спал и видел себя советником при главе клана. Будет водить стаю сестра или племянник, не столь важно, несомненно лишь одно: при Доре этой должности ему не видать, как своих ушей.
– Пока что они всего лишь согласились собраться, – Берта фыркнула. – Если стая расколется по ходу разборок, чья дичь в лесу, мы окажемся там же, где и были, только второй попытки уже не представится.
– Выбор невелик, – Даджалл неимоверно походил на мать. – Если, конечно, не отправляться в Вавилон, чтобы хоть лаской, хоть таской снять амулет с незабвенной тётушки – а на подобные эскапады у нас нет ни времени, ни сил.
– Если хорошенько взвесить шансы, у нас нет почти ничего, – заключила Берта спокойным ровным тоном, изучая суету за окном, больше напоминавшую военные маневры. – Брехливая сука славно потрудилась – кабы не она, давно бы… – волчица умолкла и нахмурилась, верхняя губа непроизвольно приподнялась, обнажая великолепные крепкие зубы. – Все повылезли, судя по клановым цветам, даже полоумный сектант Айнорих. И старый хрыч Гуго тут, а ведь ещё накануне состязания стай околеть грозился. Иных ничто не берёт, не иначе силой таинств Матери-Волчицы спасаются. Если тётка даст о себе знать, затее конец.
– Маловероятно, – Смерть быстрыми лёгкими шагами отошла от окна, но к сидящим за столом не присоединилась, устроилась в кресле поодаль и, подумав, материализовала забавную чашечку в виде маленькой тыквы-горлянки. Цедя через серебряную трубочку ароматный травяной отвар, она продолжила: – По слухам, долетевшим с Перешейка, ныне обсуждаемая персона практически всё время – и вряд ли по своей воле – пребывает в той форме, которую ваш народ именует истинной. Не примите за оскорбление, форма эта представляется мне удобной и прекрасной, но скверно подходящей для того, чтобы писать письма или слать гонцов. Конечно, Хаос непостоянен, всё меняется – а уж причудливые пути, которыми странствует мысль умалишенных, и вовсе недоступны прогнозам, но, пока Доротея не наскучит своей богине, мы в безопасности.
Берта удивлённо изогнула густую бровь.
– Мордой к истокам? Вернула, стало быть, гармонию замыслу, порченному наущением Охотников. Мечта всех волков, уходивших в глушь за вольной жизнью по заветам Матери.
– Вышел на скрест лесной, лунным светом умылся, через пень кувырнулся – и поминай как звали. Личный пример чистоты веры. И добровольной деградации, – произнёс Даджалл, подражая наставительной манере Хорста. – Никаких обличений отступников, вербовки сторонников и прочих пошлых интриг. Не жизнь, сказка. Но нет, неймётся бешеным.
– Не ворчи, – одёрнула сына Берта. Что-то, мелькнувшее в интонациях Даджалла, ей не понравилось. – Наш великий предок тоже был о них не слишком высокого мнения.
– Успокойтесь, матушка. В поля вечной охоты не тороплюсь. Впрочем, на этот случай у вас полно других… достойных потомков. От меня в щенячьем восторге далеко не все.
– Дирк с Ульфом те ещё занозы, – кивнула Берта. – Но дразнил бы меньше – хвостом ходили бы.
– На кой? – Даджалл уставился на мать хрустально честными жёлтыми глазами. – Гонять надо баламутов. Да так, чтоб корону ветром с башки снесло. И ума вбить поболе, хоть через подмётки.
– Стоило дать им задрать Сларвига. Проступки те же, спросу никакого.
– Зато вернулись на исходные, – беседы о буйной родне и соплеменниках, похоже, сильно удручали Даджалла. – Его бабка прибыла в числе первых, – он кивнул в сторону окна. – Платить кровную виру за труп бездельника – так себе начало переговоров.
Берта ответила выразительным кашлем, больше похожим на короткий рык.
– Грина своего не упустит, а чужого и подавно. Будь с ней предельно осторожен. Волчьей Ямой её прозвали не за красивые глаза. Густ лапник сверху, да колья внизу остры.
Даджалл ответил тяжёлым, почти осязаемым молчанием. Если бы кому-то пришло в голову выделить конденсат этой паузы, им можно было бы с успехом травить мелких вредителей и особо чувствительных к сарказму добрых граждан.
Смерть всё происходящее развлекало от души. Полная уверенность в превосходстве вервольфов над прочими народами Лазури – и ничтожные отличия в нравах и повадках. Особенно забавляла щедрость вервольфьих вождей на нехитрые прозвища друг для друга. «Дырявая Пасть», «Ржавая Щель», «Кривой Хвост», «Сухая Лепёшка», «Полтора Бубенца» и прочие изыски добрососедского дружелюбия. Происхождение многих похабных кличек на поверку оказывалось совершенно невинным, а что-нибудь, звучащее вполне прилично, могло таить оскорбительный смысл, а то и не один. Даже их национальный герой и легенда Нортан Хитрый носил своё прозвище в несколько усечённом варианте, как и его достойная дщерь. На прожжённого двурушника Хорста сложно было смотреть без ухмылки после того, как Даджалл невозмутимо сообщил клановое прозвище любимого дядюшки, оно же – его позывной.
Вервольфы и дипломатия – благодатная почва для анекдотов. А чтобы дальше них дело не пошло, её и приставили к особе наследника, пусть покамест инкогнито. Слухи о том, что блудный старший сын не только явился на сход, но и привёз в дом матери невесту, пришлись по вкусу и ей, и подопечному. Кавалером Дадж и без того был весьма галантным, изображать ифритскую страсть в лазурских декорациях сочли дурным излишеством. В волчьей форме парочка получилась эффектная – громадный белый зверь и изящная, но тоже довольно крупная чёрная спутница с сивой мордой. Гармами в Лазури детишек не пугали, отчего бы немного не пошутить.
– Не пора ли выйти к гостям? – поинтересовалась Смерть. – Наверняка дозрели.
– Не гостями мнят себя, ох, не гостями. Но что ж. Выйдем. Встретим, – Берта решительно поднялась и направилась к дверям. Смерть и Даджалл переглянулись и последовали за ней.
Для совещаний на лужайке волчьи старейшины были слишком горды, но подобающе обустроенный стол переговоров на свежем воздухе их всё же удовлетворил. Пусть и не всех – некоторые истово верующие нашли повод оскорбиться в лучших чувствах и на приглашение «паршивой отступницы» не ответить. Берту ждали, как ждут на алтаре жертвенного телёнка. На спутников косились настороженно.
Сгорбившийся в кресле, напрочь заросший жёстким волосом высокий старец что-то проворчал на ухо миловидной девчонке, сидевшей на подлокотнике. Вожди выжидательно уставились на неё. Девица тряхнула густой копной каштановых волос и, давя улыбку, объявила:
– Вожак Бокельбергской стаи, грозный и славный Гуго милостиво приветствует вас! Ежели дословно: «Княгинька Лазурская одна и до ветру не ходит, поди».
Ни единого смешка. Одни презрительные фырканья и гадкие ухмылки.
Девчонка-пастырь искренне наслаждалась своей ролью переводчика при патриархе клана. У тех, кто слишком много времени проводил в звериной форме, неизбежно начинались проблемы, в том числе и с внятной речью, а этот образчик традиционализма выглядел так, будто застрял посреди трансформации. Сутулый Гуго буравил Берту со свитой тяжёлым взглядом выцветших глаз ещё какое-то время, а потом махнул рукой. Поднялся бледно-рыжий тощий самец в одежде жреца. Айнорих из Тотефурта, ему и прозвище-то не требовалось из-за врождённого дефекта. Хотя он весь представлял собой один врождённый и очень похотливый дефект, каким-то чудом умудрившийся организовать в глуши секту, состоявшую в основном из молоденьких доверчивых волчиц. Мерзавец словно уловил её мысли и перестал делать авансы переводчице, живо переключившись на них с Бертой.
– Нет благодати Матери Волков на доме сём! – заявил он, вызвав череду согласных покашливаний, порыкиваний и кивков. – Потому служителю Её приходится осенять этот сход, – с учётом характерного движения бёдер, «осенять» прозвучало максимально двусмысленно, а последнее слово он даже не выплюнул, выхаркнул. – Будь иначе, мы сошлись бы как подобает, в священном месте. Но слава Великой Волчице, уберегла от позора. И вложила немного ума потомкам Нортана, чтоб не посмели заманивать нас в душные каменные капканы.
– Не будь столь суров, – вступила, как по нотам, дама настолько неопределённых лет, что природа её многочисленных украшений сомнения не вызывала. Наверняка не все на виду, и съёмные далеко не все. – Бедняжки ведь почти сироты. Ну что могла сделать моя дорогая подруга Дорина для детей своей бедной пропащей сестры. Одна порченая кровь притянула другую… – Приятный журчащий голос, чуть грустная улыбка на лице, понимающий взгляд. За которым, как за печной заслонкой, горело ровное пламя абсолютного безумия. Грина, матриарх клана Регенвальд, психопатка почище своей подружки.
– Надеюсь, все ваши сыновья пришли в себя после побоища? – Берта воспользовалась паузой, чтобы укусить в ответ. Ситуация с младшими немного прояснилась.
– Пустяки, моя милая! – махнула рукой Грина, тяжёлые наручи небрежно выпростались из-под широкого рукава. – Сларвиг уже совсем здоров и при случае готов лично передать своё прощение несостоявшимся обидчикам. Глупо было бы думать, что дурашки способны одолеть его всей ватагой. Щенячья возня – не повод для ссор старших. Но одну рану мой мальчик залечить не смог. Твоя младшенькая – как бишь её, Марни? – поразила его в самое сердце. Уверена, Дорина одобрила бы этот брак.
– Не дозволяю! – грохнул кулаком по столу светловолосый верзила с густой курчавой бородой.
– Ялмар, Ялмар… Горяч, как источники в твоих владениях. Забрал бы девчушку к себе, имел бы отцовское слово. Но рассчитывал на другое, да? – Грина лукаво глянула в сторону Берты. – Подумай, малышка, но не слишком долго. Несчастная любовь толкает на безрассудства. А твоя красавица поможет приструнить моего шалопая. К чему воевать, когда можно пировать?
Гуго отрывисто рявкнул, переводчица с комичной гримаской поковыряла пальцем в ухе и обратилась к Даджаллу.
– Дед просит тебя подойти.
Тот исполнил просьбу – ещё бы, при княжеском дворе он видел и не такое, что ему один старый сварливый вервольф. Гуго придирчиво осмотрел блудного сына Йенской стаи, всё время что-то ворча и подёргивая носом.
– Оставь парнишку в покое, – Смерть была готова поклясться, что, будь у мерзавки Грины веер, она принялась бы кокетливо им обмахиваться. – Что ты хочешь учуять? Запах скверны? Дорина всегда была слишком строга к ухажёрам малютки Берти. Конфуз, скандал, но уж сколько лет прошло. Помню его папеньку – плюгавое недоразумение этот граф Хромуша… И большой фантазёр. Кто в своём уме назовёт щенка так, будто кхм-хм… чихнул в сугроб.
– Да полно там. Завидки берут, что не в твою нору полез породу портить, – скривилась дородная блондинка, чертя длинным заострённым ногтем на столе не то магический узор, не то столь же заковыристую хулу. – А как прознали, кто да что – сразу объявили древним злом.
– К тебе в Сухой Лог даже упыри и прочая нечисть соваться брезгуют. Клочок жалкий, спесь царская, – Грина даже не посмотрела в сторону сидящей рядом конкурентки. – Глодай свои кости, Рагна.
Гуго вдруг разразился длинной рычащей тирадой, в интонациях одобрение мешалось с отвращением и сложно при этом было понять, к кому что относится. Лицо переводчицы при этом выразило гамму чувств столь же богатую, сколь и непочтительную.
– Шельма! – укоризненно одёрнула девицу Грина. – Та скорчила рожу уже лично для блюстительницы этикета и подмигнула Даджаллу.
– Эльма, с вашего позволения. Любовь гоняться за обедом на четырёх костях с годами сильно портит самую чёткую дикцию. А ты выдыхай, женишок. Жить будешь. Дед не против. Говорит, кровь пройды Нортана сильная, столичное паскудство перешибла. А брехливым сукам на том конце стола просил передать кнутовище в пасть и шомпол в…
– Чтоб тебя драли две Охоты разом, – перебила Грина тем любезным тоном, каким обычно приносят благодарности. Рагна и вовсе ответила длинным смачным плевком.
– Ради пустой грызни собрались? – Ларнский клан всегда отличался прямотой, даже среди волков. Его нынешний глава, крепкий коренастый молчун наконец подал голос. – Где Дора?
– Мы как раз собирались поведать всем важные известия, Сверри, – несмотря на угрожающие интонации оратора и бурное одобрение его слов прочими вождями, Берта взглянула на него почти с благодарностью.
– Не о чем толковать. Дело проще некуда. Нет Бешеной – нет камня. Нет камня – нет власти. Йенцам пора подвинуться, – сложные логические цепочки в массивном черепе вожака не умещались, судя по всему, большую часть свободного места там занимали амбиции.
– Не совсем так, уважаемый Сверрир, – Даджалл, успевший вновь занять своё кресло, наконец заговорил. На него уставились с нескрываемым удивлением. – Во-первых, тетушка жива-здорова. Во-вторых, камень Нортана всё ещё при ней. В-третьих, вне зависимости от возможной перемены этих обстоятельств, йенцев никто никуда не будет двигать. Иначе их самих подвинут. За ось Веера. Именно там место всем зачинщикам раздора. Как мудро заметила досточтимая Грина, лучше пировать, чем воевать. Дичи в лесу хватит на всех.
– Сладка привада, да отравой набита! – крикнул Айнорих. – Сказано в предании о Последнем Закате: в смутные времена явятся на благодатные земли Лазури Блудница и рождённый ею Монстр, будут они улещивать народы признать нечистую власть над ними и отринуть дары Матери-Волчицы. Если не сдюжат волки и падут ниц, солнце сгинет за край и тьма навсегда поглотит мир.
– Ну, дядько, уморил! – звонко захохотала Эльма-Шельма. – Жёнкам-послушницам затирай эти сказки, чтоб они при тебе держались, да от тебя щенились. Кабы не длинный язык твой и дурь бабья, бегал бы на посылках, как Хорст Задница… Ай! Дед! – девчонка слетела с подлокотника и возмущённо уставилась на Гуго, а тот глухо зарычал, выражая готовность выдать нахалке новый увесистый шлепок.
К счастью, семейная сценка слегка сбила градус напряжения. Все без исключения вожди с удовольствием наблюдали за вразумлением не в меру языкастой любимицы Гуго.
Скромная с виду молодая волчица – так могла бы выглядеть приснопамятная Доротея в юности и здравом рассудке – перекинула толстую косу на грудь и сверкнула жёлтыми глазищами.
– К чему задавать вопросы, если не хотите знать ответов?
– Хильде, крошка, мы от всего сердца скорбим о твоей родительнице, – утешающе проворковала Грина. – Но разговор не праздный, а коли так – лучше сиди тихонько и мотай на ус.
– В трясину скорбь, – огрызнулась девушка с таким апломбом, что стало ясно: в семействе Бешеной она точно не приёмыш. – Нет веры словам отступников, так выслушайте брата, отбывшего в паломничество вместе с матерью. Высокая фигура Конрада бесшумно соткалась из воздуха рядом с сестрой – сговорились, наследнички. Смерть послала Берте мысленный сигнал не волноваться. Будь символ власти у вернувшегося паломника, он не стал бы его прятать. Триумфа в глазах тоже не заметно – злость, раздражение, вся палитра обманутых ожиданий. Отвесил поясной поклон и рубанул без экивоков:
– Богиня приняла наше посольство. И за чистоту веры приблизила мать к своей особе, пожаловав привилегию по все дни оставаться в истинной форме.
– Где амулет? – спросил Сверрир, перекрывая возбуждённые голоса соплеменников. – Ты принёс его?
Дети Доротеи синхронно повернули головы в сторону упёртого вождя Ларнской стаи, но кидать спичку в эту бочку пороха не рискнули.
– Решение отбыть в Вавилон приняли и воплотили в жизнь без меня, – в голосе Конрада послышалась неподдельная горечь. Грина немедля исполнилась сочувствием, таким же настоящим, как «опалы из кольца самой Лилит», что продают туристам в медине.
– Как жестоко! Лишить тебя радости воочию узреть Великую Волчицу!
– Возможно, то был божественный промысел – ведь никто из свиты матери не принес бы вам весть об успехе миссии, – ответил Конрад с довольно тонкой для вервольфа издёвкой. – После новой жизни, которую Великая пожаловала многим своим детям, я предпочту чтить её щедрость на расстоянии.
– Крамола! – рявкнул Айнорих, почуяв лёгкую добычу. – Скверные и завистливые речи того, кто был лишён счастья припасть к трону Создательницы.
Конрад смерил его презрительным взглядом, верхняя губа угрожающе дёрнулась. Хильде предостерегающе рыкнула и коснулась руки брата. Тот собрал волю в кулак и продолжил:
– Золочёные когти, огненные опалы в глазницах, подбой шкуры бархатом и право пластом лежать под ногами богини – заветная мечта каждого верующего. Хотя вас она могла бы подвесить над камином, за особые заслуги и рвение.
– Ни доказательств, ни амулета. Один брёх в лужу, – заключил Сверрир, лениво поигрывая мышцами. Он едва помещался в массивном дубовом кресле и явно был не прочь размяться. – Стою на своём: йенцам пора делиться.
– Богиня дала, богиня взяла, – согласно мотнул башкой Айнорих. – Стало быть, решать надо старым обычаем. Могучий Сверрир – достойный поединщик, его стая ничем себя не запятнала.
Гуго умудрился задремать посреди общей грызни, но Шельма улучила момент и мстительно пихнула деда в бок. Гуго, не глядя, уцепил её за ухо и издал низкое горловое ворчание. Шельма стоически вытерпела эту воспитательную меру и смогла внести пояснения:
– Мудрейший из муд… Да пусти ж ты, старая коряга! Ни к чему портить сход вспухшим ухом! – Гуго, не прекращая ворчать, всё же смилостивился, его дерзкая внучка тотчас предусмотрительно скрылась за спинкой кресла и продолжила вещать оттуда, как с трибуны. – Так вот, дед говорит, чтоб вы в дупло сходили, медку поесть. Всё у вас рык да слюни, толку – хрен барсучий.
– В девках сдохнешь, дрянчужка, – прошипела Рагна, неприязненно косясь на переводчицу. – И не поглядят, что пастырка да магичка.
– Жуйте хвощ, тётенька, – не осталась в долгу Шельма. – Вечно у вас на уме свары да свадьбы, потому и сидим в глубокой яме. Цацек волшебных у каждого – сундуки лускаются, а все на рынке куплены. Вслед за Нортаном обвешались – но на род его лапу задираете. Давно б околели все старшаки, кабы не эта новация. А с-под некоторых средняков бабы порасточились… – глумливый взгляд серых глаз достался Айнориху.
– Ну полно, – верзила Ялмар хлопнул себя по колену. – Щенячьи потешки слушать весело, а решать дело надо. Миром уговоримся. Одно твоё слово, Берта. Мои земли – твои земли, мои воины – твои воины…
– Хитрее Нортана быть хочешь, Ялле? – Сверрир вскочил, грохнув кулаками о столешницу, и упёрся взглядом в яремную вену соперника. – Чего б нам всем на Лощёной Шкуре не обжениться? Чур, я первый пойду, а ты у ворот постой, щеколду подержи.
Грина с Рагной немедля забыли о своей вражде и зашептались, будто базарные кумушки.
– Отставить! – короткий резкий окрик оглушил всех, оставив колкую дрожь в позвоночнике даже у Смерти. Вывести Даджалла из равновесия было сложной задачей, но шерстяные мошенники приложили немало усилий и преуспели. Смотрели ошеломлённо, словно с ними заговорило дерево, или только что задранный олень ожил и пустился в пляс.
– Повторю ещё раз, – обманчиво мягкий низкий голос далеко разносился над местом схода, наверняка был слышен на ближних стоянках. – Йенцев не трогать. Желающие всё отнять и поделить будут иметь дело со мной. Шанс одержать славную победу над Монстром из легенд дам каждому, – светло-карие глаза Даджалла сделались почти чёрными, блестели равнодушно, как полированный обсидиан. – Хотите магии? Будет вам магия. И долгая счастливая жизнь будет.
Послышался треск разрываемой ткани и лопающейся кожи, с грохотом рухнуло кресло Сверрира, а огромный разъярённый волк опрокинул Даджалла, приземлившись ему на грудь. Мгновенная смена формы – Дадж, несомненно, был готов к любому повороту событий – и по земле катались уже два волка, причём белый превосходил противника размером. Никто не дёрнулся с места, поединок наблюдали в тяжёлом молчании. В лице нахальной переводчицы Даджалл определённо обрёл поклонницу – болела она отнюдь не за вожака ларнцев.
Закончилось всё довольно быстро и немного предсказуемо – как только Сверрир показал горло, Дадж потерял интерес к схватке и отошёл в сторону.
Терять было особо нечего, потому Смерть сбросила личину и извлекла из воздуха отороченный мехом халат, с которым невозмутимо прошествовала к победителю. Лица вождей были достойны кисти лучших художников Веера.
Страхом не пахло лишь от старого Гуго, тот даже нашёл в себе силы что-то прохрипеть.
– От так невестушка, госпожа Погибель! – выдохнула Шельма, глаза её от удивления сделались круглыми, как блюдца, – татуировку Всадницы она разглядела сразу. – Не помстился, значит, душок могильный.
***
Хэм дождался, пока Война пройдёт следом, и закрыл портал. Не слишком-то довольна, хотя ей впору расцеловать Хэма за возможность вырваться из столицы под таким роскошным предлогом. Лично он тихо радовался – лотерейный дурдом отжирал слишком много сил и вдобавок вонял низкопробным фарсом хоть с экрана, хоть живьём. Благие цели, оно, конечно, но героем и спасителем Хэм себя не чувствовал ни на гран. Клоун с пачкой выверенных реплик, мединный зазывала, кабацкий лабух. Дешёвка.
– С похмелья сбил координаты? – поинтересовалась подруга, окинув взглядом пустой полутёмный зал.
– Вежливость – второе имя дипломата, – пожал плечами Хэм. – Когда тебя не ждут, влететь с ноги в окно спальни или вломиться в кабинет без стука – слишком в духе старых традиций.
Война закатила глаза и выразительно фыркнула. Хэм отказался принимать эту гимнастику на свой счёт.
– Зря, братские народы всё ж не лишены чувства прекрасного. Напрасно их дразнят, дремучим дикарям соорудить такое не под силу. Всё на месте, всё для жизни. Сплошной уют и никакой психоделики. Когда идёшь в библиотеку, то попадаешь в библиотеку. А не проваливаешься в заброшенную пыточную и не ищешь дорогу назад остаток ночи.
– Ясно, откуда твоя нелюбовь к чтению, – философски заключила Война. – Мог бы хоть помощников пересказом озадачить. Узнал бы много интересного о своих дружках, раз сами не просветили.
– Чую подвох и нотки ревности, – поддразнил Хэм, пытаясь вернуть подруге прежнюю лёгкость темперамента. Чем дальше, тем больше повадками напоминала Рейну, и сходство это ничуть не радовало.
Вместо ответа Война чувствительно ткнула локтем в бочину. Хэм торжествующе ухмыльнулся – вот уже и руки распускает, разумеется, он угадал. Где гулянки с дружками, там и дамы самого разного полёта и разбора. И это не считая оравы готовых на всё поклонниц. Очень даже культурный народ – музыку полагали весьма мощным и уважаемым видом магии, причём не только простые горожанки. Сплетни про то, что Рыжего Барда, того и гляди, женят на ком-то из родни Брина или Кэра, Война наверняка слышала. Всадница-то она Всадница, но в первую очередь женщина, и сердце ей папаша вряд ли вырвал и упрятал в несгораемый шкаф на сохранение.
– Валяй, любимая! Чего от меня коварно утаили ленивые дармоеды?
– Сам смотри. Магическим зрением.
Сбитый с толку Хэм последовал совету и обомлел: прежняя чарующая атмосфера разом испарилась, прихватив с собой безукоризненную чистоту и сияющую роскошь. Мутные зеркала, витражи местами в мелких трещинах, обивка потёрта. Часть гобеленов выцвела и обветшала, часть и вовсе оказалась на поверку какими-то новодельными убогими тряпками. Неравноценные замены, вроде добротной, но простой деревянной лавки вместо обитой бархатом изысканной резной оттоманки, вообще оказались тут в ходу. Как и точечный грубый ремонт вместо бережной реставрации.
– Ох ты ж, – выдохнул Хэм, прекратив высматривать изъяны в обстановке. – И не жаль магию тратить на грандиозную фальшивку?
Война сжалилась и на сей раз обошлась без подколок:
– Древняя постройка, полозы постарались. Морок не нуждается в подпитке, его держат сами стены. Каэр Сидхе, Тол Деол и все прочие холмы возводили по одним лекалам.
– Лазурский шик – на деле пшик. А думал, что это выражение в народе про неуместную роскошь при пустой казне, – Хэм задумался, отгоняя парочку назойливых ассоциаций. – А суеверие насчёт угощения в Холмах…
– Не имеет значения после первого глотка койре. Потом хоть карпаччо из шильника, хоть химерьи кишки с тушёной брюквой, хоть гульский фирменный «шейх-фонтан»…
Война намеревалась продолжить список несусветно отвратительных блюд, но вдруг замерла и приложила палец к губам.
Хэм тоже уловил посторонние звуки. Похоже, кто-то по соседству затеял нешуточные разборки – в пределах пары этажей, насколько позволял определить слух. Пара голосов, пониже и повыше. Что ж, дважды два – четыре, идти ровно туда, куда и собирались.
Война молча кивнула и последовала за ним в сторону покоев старины Кэра.
Упрямый скрытный засранец. Мог бы черкнуть словечко другу и сюзерену, а не просить о помощи «дочь Богини». Слава Хаосу, она полностью разделяла эту точку зрения, но в сопроводительном письме могла бы обойтись без оскорбительных намёков и издевательских советов в духе папаши. «Драгоценный братец, мне кажется, тебе пора наконец вспомнить о своём долге министра и принца. Отчего адмирские вассалы шлют моления, а не депеши, и почему мне, а не тебе? Честно скажу, идейка перетащить ши под руку Раймира выглядела весьма соблазнительно. Непременно воспользовалась бы случаем, когда бы не их кошмарный самогон, способный даже из чистокровного демона сделать забулдыгу наподобие недолговечных. Избавь моего мужа от столь плачевной судьбы, будь любезен. И займись делом. Твоя любящая сестра».
Ещё недавно пешком под стол ходила, а нынче фу-ты ну-ты юбки вздуты. Дипломатка!
– Что с тобой? – Война на очередном повороте снова ткнула Хэма в бок. – То сиял, как новенький шеол, а теперь ворчишь и кривишься.
– Пароксизмы благодарности, – Хэм натянуто улыбнулся. – Пойдём уж, глянем, чего горит и с какой искры в благородном семействе.
Зрелище и вправду оказалось стоящее. И сейчас у них с Войной были места в первом ряду.
Несмотря на полупустой кувшин и узнаваемый выхлоп койре, молодой король был скорее зол, чем пьян. С последней встречи осунулся, растерял прежний задор во взгляде. Видок загнанный и отчаянный. Оно и понятно – любезный батюшка не упредил заранее о своих планах героически погибнуть, спасая взбесившийся народ, как и папаша Брина. Оба красавцы со своими самоубийственными ритуалами и откапыванием реликвий.
– Убирайтесь прочь, дядя! Я всё сказал.
– Сказал много, думал мало. Владыка Гвин обезглавил Неблагой двор, преступив предел дозволенного. Твой отец убит сосудами гнева Богини. Две стороны одной монеты, плата за раскол. Гнев не утихнет, пока истинный король не вернёт древний закон.
Пустой кубок полетел в стену и загрохотал по каменным плитам так, что в покои должна была сбежаться вся королевская рать. Но никто даже не почесался подняться на этаж.
Крепкий – по меркам ши – светловолосый мужчина в кресле лишь тяжело вздохнул. Хэм узнал его сразу – Торх Тройт, кузен покойного государя Конлы, глава крупного и могущественного клана. И любящий папаша ушлой красотки Дей, что на прошлых гастролях гонялась за Хэмом отнюдь не бескорыстно, с платьем на голове.
– Избалованный ребёнок кричит и ломает игрушки, а нянек всё нет? Пора вырасти из детской рубашонки, Каэрвин. Никто не придёт.
– Прибрали к рукам всё и всех, поздравляю, – глаза Кэра превратились в узкие презрительные щёлки. – Отец очень вам мешал… Что ж, нынче я за него. И без моей доброй воли вы узурпатор и смутьян.
– А без поддержки армии, советников и подданных… Кто ты, упрямый сын моего отважного брата? – низкий голос Торха звучал устало. Ясно без гаданий, на что сблатовывает. Попытка ох не первая и вот как бы не последняя. Нехороший взгляд у доброго дядюшки, слишком спокойный и равнодушный.
– Сохранить своё имя и имя клана незапятнанным ты ещё можешь. Вырви позорное прозвище из памяти людей, покуда оно не пустило корни. «Каэрвин I Кроткий» – звучит лучше той клички, которой тебя наградили.
– Полно разоряться. С ваших слов поют, под вашу дудку пляшут. Песни про Великий двор, единый и неделимый, ещё при отце заводили, но ему эта музыка не по нраву пришлась. А теперь престол даром хотите взять, за красивую строчку в летописях. Дурачок поверит, а пергамент и выскоблить не зазорно. Вот, видали? – Кэр скрутил фигу и издевательски подёргал большим пальцем.
Торх поморщился.
– Снова ребячество. Ну, как знаешь. Править твоим именем никто не станет. Попросту низложат, когда битва окончится. Может, как Кормака Звездочёта, а может, как Лойха Одиночку. А пока пей в своих покоях и не мути воду, слюнтяй.
Хэм драматично кашлянул и сбросил маскировку, не обращая внимания на недовольную мину Войны. Уж в эффектных появлениях он дока, вон, даже дядюшку проняло. А Кэр и вовсе ругнулся и застыл с глазами по шеолу.
– Счастливы видеть славный курган желудей мудрости. Прошу простить, но вашу хмельную радость камня Богини уносит вихрь крыльев сытого змея судьбы.
Торх в ответ рассыпался в подобающих любезностях, сухих, как завяленная в доску рыба. Подчёркнуто на адмирском – якобы из уважения к высоким гостям, а на деле не желая попасть под загиб похлеще. Истинный король, ишь ты, поди ж ты.
Кэр продолжал изображать собственный памятник, тупо таращась на доброхотного «заместителя». То ли весь пар стравил в свисток, то ли всё-таки перебрал с выпивкой.
– Раз уж вы взяли осиротевшего племянника под родственную опеку, вам не составит труда выдать слугам нужные распоряжения, – Война обрубила всю эту кромешную дипломатию на корню.
– А мы пока насладимся прогулкой, давненько не бывали у вас эдак вот, запросто. Авалонские яблони в саду, надеюсь, не пустили на дрова? Госпожа Морриган просто обожает свежие яблоки, правда, дорогая?
Дорогая оскалилась не хуже своего плотоядного коня и подтвердила:
– Прямо с дерева – особое удовольствие. Государь Каэрвин, поднимите своё величество и окажите нам честь. Говорят, касание истинного короля способно преобразить самый кислый и незрелый плод.
– Никакой кислятины, урожай в этом году на зависть! – Кэр наконец ожил и, кажется, слегка протрезвел. – Всецело полагаюсь на вашу сноровку и железную хватку, дядя. Ступайте, не смею вас задерживать.
Лицо Торха выразило всю радость дегустатора, вынужденного под видом редкого вина нахваливать уксус. Отбыл без поклонов, ограничившись коротким кивком.
– Ловко вы его в камерарии сослали!
Кэр бросился обниматься и горячо благодарить.
– Ну-ну, полегче, владыка, – Хэм под насмешливым взглядом Войны похлопал друга по спине. – Негоже государю висеть на шее, как спасённая из плена девица. Брина высвистать можешь? К тебе наудачу пёрли, а сейчас бы потоньше надо…
Кэр выпростал из рукава широкий браслет, украшенный россыпью драгоценных камней грубой огранки. Коснулся пальцем шерла, довольно неряшливо вставленного на место другого самоцвета. На поверхности камня мелькнула слабая серебристая искра.
– Есть контакт, – грустно улыбнулся Кэр. – Дошли до ручки, от опекунов не продохнуть.
Шерл часто замигал, а затем погас, и Кэр без раздумий отправил ответное послание. – К нам ему никак, придётся самим пожаловать. Будет ждать в условленном месте. Про яблоки ты того… в яблочко, дружище.
Нехитрый нервный каламбур сбылся буквально – как только ступили под сень плодового сада в окрестностях королевской резиденции Неблагого двора.
– Дары Инис Витрин, – Хэм ухватился за ветку, сорвал с неё яблоко и протянул Войне. – Прошу отведать, моя госпожа.
Та благосклонно приняла подношение и с хрустом впилась в полупрозрачный бок плода, пристально оглядывая ночной пейзаж.
Ничего тревожного Хэм не заметил. Если не знать, что у них тут за блудняк, так и вовсе идиллия, открыточный вид. Его несколько подпортил Брин, вывалившийся из портала на траву. Всклокоченный, в самом простом домашнем наряде. Выглядел ничуть не лучше Кэра, разве что выхлоп помягче. И тоже первым делом ломанулся приветствовать со всем лазурским буйством.
– Конспираторы хреновы, – проворчал Хэм, когда Война опустила защитный купол, а Брин наконец унялся – Венценосцы-защеканцы, чтоб вашу богиню-мать хором всем миром. Один зад подтирает через левое ухо, второй и вовсе… Колитесь!
Государи молча переглянулись, первым заговорил Брин:
– Да вы, поди, и сами всё знаете. Агентура каждый чих доносит, а на вашем-то уровне...
– Дура твоя агентура, – припечатал Хэм. – Вы что ж, решили, будто у нас прямая трансляция шоу «Игры Дворов», а на помощь не идём, потому что любопытно узнать, чем кончится? Любопытно девкам в койке, две по две лежат вальтом!
Война фыркнула и сорвала ещё одно яблоко, покрутила в руках и равнодушно произнесла:
– Могли бы и правда не торопиться. Но раз уж кому-то припекло, советую не затягивать дружеские посиделки до рассвета. Адмир внимательно вас слушает.
– Они рехнулись! – выпалил Кэр. – Ну, то есть не совсем, но да. Какая в Бездну война, какой единый двор, какой истинный король… Дядя Торх – ну вы его застали. Хуже всякого безумца, вертит «гневом богини» как хочет, и я готов съесть свой сапог, если гибель отца – просто трагическая случайность.
– Самое странное, никак в толк не возьму: лживую сказку про лазутчиков Неблагого двора проглотили без запивки. Мать сияла от радости, вместо того чтобы рвать и метать. Прочие ещё хуже. На их фоне любое моё слово опровержения – водица на мельницу «коварного плана Неблагих».
– Может, насчёт сумасшествия вы всё же ошибаетесь, – в словах Войны не было и намёка на неуверенность. – Доказательств, конечно, нет?
– Увы. Отец не созывал толпу свидетелей в часы отдыха после изнурительного ритуала. Ему говорили: незачем гробить столько сил ради того, чтоб народ присмирел. Но он редко слушал кого-то, кроме себя.
– Ши невозможно усмирить! – не без некоторой гордости заметил Брин. – Величайший король-бард Артмаэль Сломанная Лира и то смог погрузить войско противника в сон лишь на пару часов. Многие, правда, потом не проснулись.
– Судя по его прозвищу, песню о мире и дружбе он спеть не догадался? – заинтересовался Хэм. Вот это уже кое-что! Если и не поможет, во всяком случае, точно не навредит.
– Мой прославленный в веках предок по материнской линии крепче доброго вина и лихой драки любил только женщин, – пожал плечами Брин. – Как жил – так и пел, всё честно. Идею усыпить врагов ему подсказала наречённая. Будущая королева Эйлид. На редкость вероломная стерва. Говорят, матушка – вылитый её портрет.
– Избавь, – оборвал друга Кэр. – Твоя матушка составила бы отличную пару дяде Торху, будь у неё талант предка и убойная колыбельная в наследство.
– Начала бы не с него. А с тех, кто приходит к её первенцу с абсурдными просьбами уступить престол. И кому – Киарану!
– Да он же сущий младенец! Его влёт сожрут.
– Новая надежда, сильный маг, а я так… никчёмыш. Враз забыли, кто им прощение с ярмарки привёз.
– Эй! Я тогда тоже не до ветру бегал!
– Зато сейчас дали просраться.
Препирались эти двое воистину по-братски, жаль затыкать. Хэм давно соскучился по любимой фляжке, но Война ясно дала понять – дело прежде всего. От недостатка спиртного у неё определённо портился характер.
– Так, – интонация Войны неприятно напомнила о звуке удара тростью о мебель. – Свежие подробности?
Брин кивнул, не поняв подоплёки. Что ж, оно и к лучшему.
– Несущественные. Я уже отправил мудрецов присесть и попрыгать. Но они не уймутся в попытках свалить мать. А мать жаждет Единый двор во главе со мной. На кой ей травить Киарана, мы не в сказке про злую королеву и бедного нелюбимого сына! Расклад тем паскуден, что у всех за спиной по клану. У матери ещё и дядюшка Ллевелин. Он славный, но слишком привержен древней традиции и титулу. Того и гляди учудят чего, не одни, так другие.
– «Ллевелин из Ллантрисанта…» – Хэм сходу продекламировал лезущую на язык строчку забавного срамного стишка, но вовремя отрубил вдохновение и включился обратно. – Список жмыхнутых уже отсюда до Нового Вавилона. Я в вашем раскидистом родоплётстве напрочь заплутал, снимаю шляпу. Как бы мимо нот не вмазать, когда всех соберём на пикнике под сенью струн.
– Вот и не натягивай, – сухо посоветовала Война. – Сперва убедимся, что никто не сможет сбежать или заткнуть уши. Тогда пой о дружбе сколько влезет.
– Знать бы, что там за мелодия была, – Хэм вздохнул и поскрёб затылок. – И текст наверняка непростой, с подковырочкой.
– Увы, – юные государи снова приуныли. – В хрониках осталось лишь упоминание о красоте и силе этой песни…
– Тпру, понеслась хромая в щавель. На слух и нюх от учителя к ученику и прочая устная традиция из брюк в руки, памятно, незабвенно. У вас любой бродяга эти байки знает, а толку? Тот старый хрыч в кабаке тогда тоже битый час распинался, пока не уснул лицом в стол. У него ещё имя, вроде, какое-то забавное было, и такое известное, что никто о нём не слышал.
Брин наморщил лоб, пытаясь вспомнить, а Кэр пожал плечами.
– Всё равно трепался только. А ты мог бы его не спаивать, глядишь, и спел бы. Или рассказал чего стоящее. Странствующие барды нынче дрянь, а этот вполне тянул на настоящего.
– Шутишь, что ли? Зарок мой неизменен – после концерта всем лить с горкой за кураж и удачу. Назвался бардом – держи стакан да не плошай, – веско возразил Хэм. – Потому как истинное мастерство не пропьёшь. А пропил – не мастер, вон из профессии. И не сбивайте с мысли, балаболы. В общем, хрен с ней, с песней-то, всё одно кавер делать не собирался, – Хэм подмигнул друзьям и приобнял Войну, игнорируя её не слишком довольную мину и задумчивый взгляд. – Будем импровизировать. Выше нос, монархи!
***
Толк в извращенных церемониях ши знали. Назначенная встреча Благого и Неблагого Дворов должна была состояться на рассвете, когда первый луч солнца упадет на священную гладь озёрных вод, а добираться к берегам какие-то древние традиции предписывали верхом или пешком, но не порталом. Война готова была ставить горсть шеолов против горелой бараньей кости, что «древняя» традиция появилась в аккурат после Вселенской войны, когда у побежденных кланов, поддержавших притязания Лилит, возникли проблемы с использованием магии. Знакомая история, – женщина украдкой зевнула, – если чего не можешь, так постарайся убедить всех, а главное – самого себя, что кабы не традиции или ещё что столь же важное, то ты бы – ух!
Верхом, значит? Рыжий злюка Веник, спешно притащенный порталом из Пандема, вполне разделял мнение хозяйки о столь ранних подъёмах, а заодно и о дурацкой идее медленно и торжественно, в составе кавалькады тащиться по широкой мощёной дороге, ведущей сквозь ночной лес. Карьером он промчал бы по ней за полчаса, не больше, но неспешная прогулка повернула на второй час. Светать ещё и не начинало... Интервент фыркнул и плавно, словно ненароком, двинул к обочине. Вдруг да попадется какая мелкая дичь?
Война вздохнула. Следовало согласиться и выбрать себе лошадку из здешних конюшен, когда предлагали. Но обязанности охранять Хэма с неё никто не снимал, теперь к ней добавилась необходимость опекать и его бестолковых дружков. Насчет полнейшей безопасности священного озера у неё имелись сомнения, а Интервент чутьем, опытом и злобностью превосходил любого известного ей охранника, демона или нет, да к тому же и подозрений особых, в отличие от какого-нибудь постороннего, непохожего на безобидного слугу, вызвать не мог. Плотоядный конь, на ком еще и ездить одной из княжеских Заклятых. – Когда отработаем этот номер, получишь ведро парной печёнки, – шепнула она, и усмехнулась, глядя, как мгновенно развернулись к ней изогнутые, даже при лунном свете отливающие надраенной медью уши. И фыркнула, когда с ними поравнялся вороной жеребец с рыжей бестолочью в седле.
– Лазурские традиции, чтоб их враскорячку… – проворчал Хэм, вконец измученный вынужденной аскезой. Ни малейшего сочувствия не встретил и продолжил свою мысль ещё более недовольным тоном. – Расчёт на то, что все сдохнут со скуки, пока доберутся?
Война вздохнула. Если надо объяснять – то не надо объяснять.
– Можешь нагнать дядюшку Торха, развлечёт тебя придворными анекдотами.
– Сыт я по горло, – Хэм драматично чиркнул ребром ладони по шее. – И дядей, и его выводком. Льют мне в уши, чтоб я образумил Кэра и помог им взять власть. Ради мира в землях ши и прелестей красотки Дей, будь она неладна. Можно подумать, у ней под юбками чудо небывалое… – тут Хэм наконец сообразил, что ступает на тонкий лёд, и резво сменил тему. – Точно свихнулись, вся семейка. Как-то по-другому, не до конца, но… будто им тормоза подрезали. Связи с реальностью – ноль, цель видят, препятствий не наблюдают. И меня силком тащат в свою картину бреда. Чую, у Бриновой родни те же яйца звенят, только в профиль.
– Найдется, чем угостить, – Война поиграла массивным, даже на вид тяжелым браслетом красного золота. Огромную варварскую безделушку украшали выпуклые металлические шарики, похожие на головки болтов.
Хэм опасливо покосился на подругу.
– Только не говори, что нашла эту игрушку на пепелище Баалева дворца и намерена перетравить всех, кто нам мешает.
– Зачем же сразу вываливать на меня свои потаённые мечты, – отбрила его Война. – Лекарство. Только сам не приложись ненароком, и за юными корольками приглядывай, мы же не захотим лишить магии оба двора ши. Дядюшка Торх с семейством, возможно, даже не со всем. Его дружок-советник, который притворяется, что не маг, и обвешан амулетами, как старый ифрит, да только битый час на меня «дальнюю слежку» пытался навесить, ну и пара кандидатов в окружении мамаши Брина наверняка сыщется.
Хэм выразил своё удивление весьма кратко, но ёмко. Затем возмутился с вполне искренним надрывом в голосе:
– И мне – мне! – ни полсловечка? Нож в спину, хрен в шляпу! Упустили возможность Кэровых «единодворцев» похмелить, на месте б сидели тихие и на всё согласные.
– Ну, конечно, с нами бы внезапную утрату магии никто не связал. Побочек в виде слабоумия у лекарства нет. Ещё гениальные идеи будут? – ядовито поинтересовалась Война, а Веник фыркнул, дескать, ну что за дурачина тебе достался, хозяйка, как ещё еду в зад не пихает вместо рта.
– Ты – палач моего вдохновения, дорогая. Как тут развернуться, если меня держат на подпевках? – всё ещё обиженно, но чуть более спокойно ответил Хэм.
– У тебя будет немало шансов отличиться, – Война снова дотронулась до браслета. – Прелестями Дей легко будет объяснить твое желание распить чашу дружбы с её отцом и братьями, возможно, интересующий нас советник Торха тоже будет околачиваться поближе к покровителю...
– А моя магия? – Хэм воззрился на Войну так, словно она предложила ему покончить с собой каким-то наиболее мучительным способом.
– А зачем она тебе? – Война бестрепетно встретила взгляд страдальца. –Чтобы терзать гитару и петь, магия ни к чему, марать бумажки в министерстве тоже справишься и так... – физиономия Хэмьена сделалась такой несчастной, что Война не выдержала и расхохоталась. – Иллюзия, бестолковый пасынок Хаоса, коль уж не хватит артистизма изобразить, будто пьешь, прикройся иллюзией. Мы не в Пандеме, здешние кадры, возможно, неплохие маги среди своих, но любой высший демон одурачит их, как детишек.
– А если у меня не получится? – Хэм не выглядел успокоенным. – Ну, знаешь, хлебну случайно...
– Случайно – это как тот ящик мистофелевки? – обманчиво нежным тоном вопросила Война. – Или как графин койре, что Кэр собственноручно притащил в твои покои вечером? Тут уж, милый, сам решай, хлебать или не хлебать.
Хэм что-то неразборчиво буркнул, кажется, в рифму.
Война фыркнула не хуже Веника. Говорить, что антидотом к снадобью она озаботилась там же и тогда же, когда и микстурой, она не собиралась: опыт подсказывал, что тогда «случайностей» избежать не удастся, да и запланированный пир может перерасти в концерт пандемской звезды раньше, чем следовало бы.
Небо начало светлеть, когда на горизонте наконец показалось треклятое озеро.
– Ого! – Хэм присвистнул. – Зря с парнями сюда не совались раньше. Знатная лужа, до краёв налита. Шильд-как-его-там. Короли-рыболовы, карась мудрости, волшебный кубок озёрной девы, знаем, плавали.
– Шелдайк, – сухо напомнила Война. – Шелдайк.
Хэм вечно норовил сделать с любым освоенным языком такое, от чего покраснел бы даже Асмодей. Вычищать плоды словесных игрищ из документов помощники как-то справлялись, но контролировать устные порывы было куда сложнее. Меньше всего надо, чтобы он опять обозвал священное озеро какой-нибудь Селёдкиной Щелью. Коронованные балбесы животики надорвут, Торх молча утрётся, но вдруг найдётся кто-нибудь, кому любая случайная искра подожжёт запал?
– Удивительно прекрасно утром озеро Шелдайк, здесь собрались все, кто хочет рыбку съесть и кости сдать… – замурлыкал Хэм под нос очередной будущий шедевр.
Картина и впрямь вдохновляющая – бескрайняя тёмная гладь под первыми лучами солнца на глазах превращается в огромное зеркало.
– Кэр сказал, корни этой лужи берут начало аж в недрах Хаоса. Самое маленькое, зато и самое глубокое. Недурно будет окунуться после пира. По-княжески, м-м? – тон Хэма сделался игривым. Общество дружков-корольков действовало на него разлагающе, совсем сдурел.
– Ты видишь тут шезлонги с зонтиками, лодки или хотя бы рыбачьи снасти у берега? – устало спросила Война. – Вот и свои держи подальше от священного озера.
Хэм скривился, но промолчал. Война огляделась, ища глазами храм Лилит. Это порождение больной фантазии выглядело руинами в день постройки, да похоже, обладало собственной волей – то возвышалось на сверкающей, аж глазам больно, скале, пронизанной жилами кварца и оранжевого, словно кожура апельсинов, сердолика, то скрывалось под сенью перевитых лианами деревьев. В последний раз, когда Война видела сей архитектурный шедевр, растительность изрядно обгорела, камни были измазаны кровью фанатиков, покончивших с собой у престола своего сумасшедшего божества, зато святилище выглядело так, словно его тщательно вымыли – ни копоти на золотистых колоннах, ни пятнышка на ступенях, ни даже лишайника или сорняка в трещинах якобы древней каменной кладки. Ну что ж, некоторые вещи с годами не меняются – храм утопал в цветущих кустах плетистых роз, увивших его до самой крыши. Цветы даже в мягком утреннем свете горели тревожным кровавым огнем. То-то пир обоих Дворов затеяли не на берегу у святилища, как в старые, ныне уже забытые времена, а поодаль, чтобы не видеть ни озера, ни храма.
Для пира была подготовлена огромная поляна, некогда служившая поклонникам Лилит для турниров в честь немилосердной дамы. Обступавший поляну лес не пугал противоестественно буйным цветением. Кроме того, в нем даже в самые жаркие годы не пересыхал родник с потрясающе вкусной и чистой водой. Многие считали источник священным, а воде приписывали способность исцелять всё, от несчастной любви до запора.
Слуг с обозом сюда отправили ещё позавчера, и теперь на траве лежали ковры, подушки, шкуры и покрывала и стояли низкие столики с сервированными закусками. Над всем этим великолепием развевались на ветру полотнища кисеи – вместо того, чтобы воздвигать шатры, ши натянули над столами тонкую цветную ткань, закрепив её прямо на деревьях.
– Надеюсь, гости Великого... Великих дворов ши не слишком утомлены дорогой, – немолодой, но жилистый и стройный, как юноша, вельможа, торопливо спешившись и швырнув поводья слугам, подошёл к Интервенту. Тот показательно оскалился и сделал вид, что вот-вот вцепится незнакомцу в плечо, но тот не отстранился и даже не вздрогнул, лишь дружелюбно поднял узкую ладонь. – Твои соплеменники нечасто бывают здесь, но все ж ваши обычаи мне известны. Там, где мои слуги готовят угощение для вельмож, найдется немало сочных, ещё тёплых потрохов, – он вскинул голову, еле заметно улыбнулся, глядя на Войну, и протянул руки, готовясь помочь ей.
– Я взял на себя смелость позаботиться о вашем друге и напарнике, о Леди, не знающая пощады. И буду счастлив препроводить вас к коро... вдовствующей королеве Рианнон.
Война спешилась, поблагодарив галантного кавалера кивком, и, закинув повод на луку седла, чуть ослабила подпругу. Трензеля на узде плотоядных лошадей обычно не было. «Будь как дома, но не забывай, что мы в гостях», – напутствовала она Веника шлепком по крупу и, лучезарно улыбаясь, оперлась на руку встречавшего. После этих многочисленных оговорок, вряд ли случайных, с королевы и её верного пажа глаз спускать не стоило. На кровь Лилит пока не похоже, но кто знает?
Война оглянулась, ища Хэма, но того уже подхватили под руки симпатичные улыбчивые девицы в очень похожих на униформу тёмно-зелёных изрядно декольтированных платьях, расшитых золотым узором из трав и листьев. – О принце позаботится личная гвардия вдовствующей королевы – мы подумали, что гостю будет приятнее, если опекать его на пиру будут очаровательные дамы.
– Хороший отвлекающий маневр, – кивнула Война, касаясь руки провожатого. – Леди Рианнон – мудрая женщина, и мне не терпится услышать, о чем она желает поговорить со мной.
– От имени моей госпожи заверю: ничего такого, что подвергло бы испытанию вашу лояльность адмирскому владыке, – жест, сопроводивший это обещание, был похож на тот, который вельможа использовал, договариваясь с Веником. Война вгляделась магическим зрением. Ожидаемо, маг, но очень слабый. Урожденный лесной ши, «стихийщик», как их иногда с лёгким презрением называли демоны. Армию не выкосит, воду не подожжёт, в дракона не перекинется – зато не пропадёт, брось его в лесу хоть голым и связанным, и с любым зверем управится мирно. Непохоже, чтобы замышлял недоброе, открыт – читай как книгу. Верный слуга королевы Рианнон, что госпожа приказала – то и исполняет по мере разумения, к принцам относится, как добрый дядюшка, обоих на руках качал и лошадей объезжать учил.
Рианнон на убитую горем вдову не походила. Вместо скорбного облачения –изящный костюм для верховой езды, приличествующую вдове из знатного рода ши траурную вуаль заменяет легкомысленная вуалетка, приколотая к шапочке-таблетке, расшитой мелкими самоцветами и жемчугом. В очень низком широком кресле, в котором любой, кто сел бы, как подобает, вынужден был бы греть коленями уши, почтенная мать семейства вольготно устроилась между подлокотниками: оперлась на один, а ноги забросила на второй. Расположилась вполоборота, закинув локоть на спинку, и что-то выговаривала Брину. Молодой король сидел на шкуре, брошенной прямо на траву, и нервно вертел в руках бокал. Опустевший или ещё пустой? Судя по румянцу на скулах мальчишки, не первый, – Война слегка поклонилась и застыла бок о бок с провожатым, ожидая, пока владыки ши обратят на них внимание.
Хэм скромностью не страдал, поэтому, не сбавляя хода и фактически таща на буксире сопровождающих девиц, ворвался к королевским особам. После чего незамедлительно обзавелся бокалом койре, возгласил длинную цветистую здравицу во славу прекрасной Рианнон, Неблагого двора её, властвующего и владетельного сыновей её, а также выразил соболезнования в связи с постигшей Двор утратой и надежду на неизменно крепчайшую дружбу Неблагого двора с Адмиром. Не успела королева произнести хоть слово благодарности, Хэм осушил бокал, обнял обеих девушек и вместе с ними перебрался поближе к Брину. Голос звезды сегодня был особенно зычен, поэтому возмущённое: «Негоже королю сидеть в стороне! Кэр явится, гульнём на славу!» услышали даже те, кому эта информация была вовсе не нужна.
Оставшийся безымянным провожатый исчез почти незаметно, а королева махнула рукой в сторону волчьей шкуры. Судя по размеру, дружба народов прошлых лет, во всей красе.
– Обойдёмся без долгих церемоний. Их хватит с лихвой, когда прибудут остальные. Угощайтесь, – глаза Рианнон смотрели выжидающе и чуть лукаво. – Хлеб Холмов не причинит вреда.
– Как не причинят вреда преломившие его, – в тон ответила Война, приняв бокал с вином из рук королевы. Золотистое и плотное на вид, дымно-яблочное и исключительно превосходное на вкус.
– Счастлива, что наши предпочтения в малых земных радостях оказались сходны. Быть может, сойдутся и взгляды на радости великие.
– Когда Хаос милостив, даже невозможное иногда становится возможным, – осторожно ответила Война, изучая собеседницу. Ни морока, ни личины. Срок ши короче, лишь высшие демоны почти вечны, но Рианнон никак не выглядела матерью двоих взрослых сыновей.
– Адмир заботится о нуждах и чаяниях своих верных вассалов. Всех, – подчеркнула Война, – своих верных вассалов.
– Но не заслуживают ли награды истинно верные, что наиболее сильны и смелы? И не нуждаются ли в уроке позабывшие о своем долге? – светски улыбнулась королева. – Адмир един под рукой владыки, и некогда разрозненные земли его вассалов тоже могут объединиться, принеся тем немалую пользу княжескому престолу.
– Двор ши, единый и неделимый? – Война медленно цедила вино, словно обдумывая предложение. – В особых условиях, полагаю, это могло бы произойти, но сомневаюсь, что они имеются.
– Их можно создать, – Рианнон улыбнулась. – При должном старании создать можно всё, Хаос – начало начал и основа созидания.
– В конце этого праздничного дня, возможно, все чающие и вопрошающие получат ответ от Хаоса, – Война допила вино и махнула рукой слуге, обходившему столы с огромным подносом шипящих от жара умопомрачительно ароматных оленьих колбасок. Рианнон поняла намёк, церемонно кивнула в знак окончания аудиенции, а затем поманила устроившихся чуть поодаль девиц, почти неотличимых от тех, что увели Хэма. Видимо, уподоблять слуг кабацким подавальщикам вдовствующая королева сочла ниже своего достоинства. Девицы выслушали приказ и вскоре вернулись с небольшим серебряным подносом, на котором красовались запотевший кувшинчик с водой в компании обманчиво скромных закусок – декорум в отношении некоторых сортов мяса ши соблюдали неукоснительно.
Дальше размышлять о причудах местного этикета Война не стала – приветственный рёв Хэма при виде «дружища Кэра» со свитой, должно быть, поднял всю живность в округе, а мелкую тяжело контузил в норах и дуплах. Оглянулась на очередной вопль, навскидку оценила градус куража, но сочла его приемлемым.
Среди спутников Торха новых лиц не возникло – всё те же ближайшие сподвижники и прямая родня мужского пола. Внимания среди них заслуживали лишь ходячая амулетная витрина Телейн и старшие сыновья Торха – Гвис и Бано. Война усмехнулась: определённо, видел одного околодержавного дядюшку – видел всех. С вдовствующей королевой окопались, как военными ставками. Молодые монархи смотрелись бледно, когда бы не Хэм. Прониклись даже засланные Рианнон девицы и невесть откуда взявшийся парнишка, которого Война вначале приняла за конюха или иного слугу. Хэм в запале мог утащить в чад кутежа кого угодно, но судя по реакции вдовствующей королевы, звонко хохотал над очередной шуткой вражеского правителя не кто иной, как её младший сын, принц Киаран. Магическое зрение это подтвердило. Зачем нацепил чужую личину, когда имел полное право присутствовать здесь безо всякого маскарада? Мальчишеская выходка, чтобы досадить матери?
Небольшой холмик позади почётного караула Рианнон вдруг вздулся и опал, трава на нём потемнела и пошла в рост, стремительно меняя очертания. Жирные корни, острые стебли и гибкие ветви – вся эта мешанина быстро сплелась в гротескную долговязую фигуру – и миг спустя взгляду высокого собрания явился статный вельможа в нарочито простом камзоле цвета палой листвы.
– Советник Мадонви! – милостиво приветствовала его Рианнон, хотя видно было, что ей сейчас очень недостаёт пары-тройки мощных огненных заклятий или хотя бы садовых ножниц. Вместо них у кресла королевы соткался из воздуха ещё один ши – верный рыцарь Ллевелин. Лениво поигрывая изящной тростью, устроился подле своей дамы. Похоже, причины здешних проблем не в одном лишь кровном бешенстве – резной дубовый набалдашник, покрытый совершенно особым составом, сменило узорное серебряное навершие.
– Прошу простить… ваше величество, – костистое бледное лицо советника озарилось преданностью, граничащей с раболепием. – Нам пришлось задержаться.
Ллевелин не сводил взгляда с Мадонви, будто ждал малейшего повода. Или скорее своенравное оружие, прозванное «Осью Веера», исподволь подталкивало нынешнего хозяина пустить его в ход.
Советник лишь дёрнул уголком рта, показав мелкие и жёлтые, но отменно острые зубы. Затем обратился к гостям:
– Безмерно рады узреть воочию прославленный голос Адмира и легендарную Всадницу, – Война стойко выслушала дальнейший поток элоквенции, а Хэм мысленно велел выдать «сиропному лешаку» двойную порцию микстуры и кляп подходящей формы. И явно собрался ответить столь же витиеватым и крайне глумливым пассажем, но вместо этого уставился в густые заросли с той стороны, где находился родник.
– Какого…
От воды по земле стелилась странная белая дымка, расползаясь всё дальше и всё сильнее уплотняясь. Наконец из неё на ходу соткался хрупкий юноша с миловидным фарфорово-бледным лицом и роскошными тёмно-каштановыми кудрями. Вычурностью наряда, грациозной походкой и ещё чем-то неуловимым напомнил Войне Асмодея. Эдакий лощёный франт, девичья грёза. Когда подошёл ближе и улыбнулся, обведя высокое собрание взглядом прозрачных голубых глаз, стало ясно: этот ши гораздо старше, чем выглядит.
– Не стану и пытаться блистать красноречием, – учтиво поклонился новоприбывший вроде бы всем сразу, а на деле словно смотрел в большое зеркало, и то, что он там видел, до крайности ему нравилось. – Особенно в присутствии того, кого наш народ нарёк в числе прочих имён бардом Звонкое Слово. Я слышал, Адмир ценит краткость, – пристальный взгляд и лучезарная улыбка наконец достались Войне. Вряд ли пытается очаровать сознательно, не идиот. Но ласковый, как бешеная белка. Иные куда честнее.
Дядюшка Торх не скрывал недовольства. Ещё бы, за химок внесли к тому концу импровизированного общего стола, где расположилась свита несговорчивой Рианнон. Притащив Брина на сторону Неблагого двора, Хэм сделал обязательным ответный визит короля Кэра к Благому двору. Отпускать мальчишку одного вместе с его приятелем-королишкой и адмирцем было не только несолидно, но и попросту опасно – поди знай, что наболтает щенок. Жаловаться, мол, сместить меня хотят, не станет, но, если вдруг он хоть краем уха прослышал о плане объединить оба Двора ши под скипетром Торка Первого Всеблагостного – пиши пропало. Делать нечего, пришлось тащиться всем – со чады и домочадцы. Родичи, временно разжалованные до положения слуг и вынужденные волочь следом за Торхом подол его парадной мантии и любимый кубок, восторга и благоговения не испытывали. Их мысли и эмоции прочесть было ещё проще, и на месте Торха Война бы присмотрелась к старшему отпрыску.
– Я прошу прощения за торопливость моего племянника, владычица Рианнон, – кисло промолвил Торх и поклонился. – Ритуальный обмен блюдами и винами следовало провести позже.
– Пустое, – Рианнон выскользнула из кресла-лежанки и лёгкой быстрой походкой пошла к новоприбывшим, приветственно простирая руки. На Киарана под личиной конюха она сперва не обратила внимания, но потом прикоснулась к булавке в форме пера, придерживающей вуалетку, и сощурилась.
– Надеюсь, ты покинул свой пост лишь для того, чтобы сообщить мне, что наши лошади рассёдланы, накормлены, напоены и вычищены, а на сёдлах и сбруе не осталось ни пылинки? Коли так, можешь взять еды и питья с королевского стола. Но если я обнаружу хоть один спутанный волосок в хвосте любой из лошадей – плетей получишь тоже немедля. Киаран закусил губу и кивнул. Брин сочувственно посмотрел на брата. Если бы тот заранее вспомнил об амулетах и догадался поинтересоваться у служанок, какие драгоценности мать приказала приготовить... Эх, взрослый парень, а вляпался, как сопляк. Дальнейшие мысли о судьбе брата ему пришлось выбросить из головы – мать снова расцвела улыбкой и схватила их с Кэром за руки:
– Пусть мой царствующий сын и его благородный друг присоединятся к нашему веселью вместе со свитой. Слуги уже посланы за подушками и приборами.
Война наблюдала за семейной сценкой уже вполглаза. Что ж, отлично, по крайней мере у мальчишки не будет шанса хлебнуть не из того кубка, а свои упреждены, не поднесут. Гораздо больше её интересовал Ллевелин с его кровожадным оружием и «водяные-лешие», как обозвал парочку доморощенных интриганов Хэм.
Водяные-лешие, похоже, тоже были заинтересованы свести близкое знакомство, и вряд ли виной тому были её прелести, – Война прекрасно распознавала заинтересованные мужские взгляды. Не тот случай. Но изо всех сил изображали восхищение и преклонение. Сражены наповал, покорены и взяты в плен? Ладно, – она ответила не слишком хищной улыбкой и, сделав пару шагов, с готовностью уселась меж господами советниками. Те засияли, как парочка болотных огней, и синхронно потянулись к её бокалу, один с графином, другой с кувшином.
– Койре? Авалонское вино?
– Вина, пожалуйста.
Господа советники делали вид, что пьют койре, но сами больше налегали на воду, водрузив между собой пузатый расписной кувшин. Светская болтовня о том, о сем, восхваления друг друга и покойного короля, но ни слова о Брине или Киаране, славословий Рианнон тоже не слыхать. Интересно, – Война цедила вино, почти машинально повествуя об адмирских красотах. – Да, конечно, слухи не лживы, странная эпидемия и правда возникла, но к счастью, наши лекари и маги нашли прекрасное средство, и в скором времени об этой хвори не будет и речи. Нет, как можно, я лишь сопровождаю наследника Князя, нас не связывает ничего, кроме давней и тесной дружбы…
– Отрадно видеть не только прелесть и ум, но и добродетель, – красавчик «водяной» галантно уцепил её руку и поднес к губам. Грация, манеры, светский лоск… Наверняка не одну доверчивую селянку уволок на дно и сожрал, сволочь кучерявая.
– О да, и вдвойне прискорбно, что отсутствие оной в наши дни способно опорочить даже королевские покои, – возвел очи горе «леший», и заметно понизил голос. – Возможно, я преступаю законы лояльности, но мне невыносима мысль, что обманут не только Неблагой двор, но и Адмир, великий Адмир!
– Адмир обманут? – Война старательно притворилась шокированной. – Мне не известно ни о каком нарушении владыками ши вассальных клятв.
– Покойный владыка не ведал, что за змею пригрел на груди, – скромно потупился «водяной». – Безрассудная любовь порою способна ослепить самый зоркий взгляд.
– Истинно так, друг Каллум, истинно так. Из-за этой слепоты трон перешёл не к законному наследнику династии, а к ублюдку, прижитому королевой...
– Не от кого-то из вас, я надеюсь? – интимным шёпотом осведомилась Война, нервно схватив обоих за руки и чуть подавшись вперед. Рука с браслетом, сжимавшая кисть советника Мадонви, на мгновение задержалась над кувшинчиком с водой, к которому оба заговорщика так рьяно прикладывались. Наполненный снадобьем Мозы браслет не подвёл: мысленно произнесённое заклинание выплюнуло из металлического шарика тройную – на всякий случай – дозу.
– Нет, нет, что вы, как можно! – в унисон запротестовали интриганы, пытаясь освободиться, но не желая привлекать внимание.
– О, тогда все в порядке, – весело сказала Война и ослабила хватку. – Адмир полагает вот что: ублюдок, коль скоро он попал на трон, может считаться везунчиком. А удача – верный знак любимцев Хаоса.
Её собеседники явно не ждали такого ответа, и немедленно запили неприятное известие – сперва койре, а затем и водой. Вставая, Война неловким движением опрокинула кувшинчик. Нехорошо, если глотнет кто посторонний, но сосуд оказался почти пуст.
Куда запропастился Ллевелин со своей смертоносной игрушкой, она отследить не успела. Ладно, пока его возлюбленной королеве не угрожает опасность, коварному артефакту не за что зацепиться. Иначе рыцарь давно бы сделался рабом хищной вещи.
Перехватила с подноса подавальщицы очередной объёмистый графин с койре – и, улучив момент, подала сигнал Хэму, безраздельно царившему в своей стихии. Он подмигнул и приправленный лекарством напиток тут же оказался в его цепких руках. Град шуточек, «краденое слаще купленного» и такой зубодробительный хвалебный загиб в адрес Торха и его семейства, что шансов пронести кубок мимо рта не осталось почти ни у кого.
– До дна, до дна! И глаз не отводить!
Рианнон это дипломатическое насилие откровенно забавляло, она исподволь поддержала Хэма в атаке, нежно окликнув Торхова дружка Телейна по имени. Тот резко запамятовал, отчего вдруг собрался встать из-за стола, посмотрел на свой кубок, будто видел впервые, а затем без колебаний осушил и продолжил сидеть, бессмысленно помаргивая.
Хэм вопросительно глянул на Войну, она отрицательно качнула головой. Нет нужды. Могла бы, давно обратила всех в послушных дурачков, а так – нравной драконице огня Хаос не додал. Рианнон приободрилась, истолковав в свою пользу глумление над Торхом сотоварищи и притихших после беседы с Войной подколодных советников. Держались по-прежнему нагло, но койре разбавлять перестали – даже их Хэм умудрился если не втянуть в свою орбиту полностью, то отвлечь настолько, чтобы им в голову не пришло попробовать поколдовать раньше времени. Всего-то «дал засранцам иностранца», пару раз переврал имена, да так уморительно, что дядюшка Торх и его свита почувствовали себя слегка отмщёнными.
В смешанной венценосной компашке тем временем назрела лёгкая дружеская потасовка: Хэма уговаривали спеть. Дурного никто не замышлял, подвоха не заподозрили. Звезда весьма натурально изображала, будто отнекивается изо всех сил, обвиняла обоих государиков в попытках сделать из друга и посла великой державы дважды придворного менестреля и ворчала нечто уж вовсе несусветное про треклятые станки. Шоу в лучших традициях папаши. А глаза уже загорелись.
В конце концов Кэр и Брин с шутовским поклоном вручили подаренную накануне ярко-красную лютню – Хэм уже успел прозвать её Редиской – и попросили у своего почтенного учителя Рыжего барда преподать новый урок. Старшее поколение смиренно терпело балаган, все прочие, не исключая и слуг, навострили уши и подтянулись поближе.
Хэм осушил свой кубок и, любовно устроив на коленях инструмент, тронул одну за другой все четыре пары струн. Когда тишина сделалась полной, обвёл высокое собрание вдохновенным взглядом.
– По вашим обычаям, бард трижды обязан уважить королевскую просьбу, а вас тут двое речистых. Сдаюсь. Ну, подхватывайте, раз так. Экспромт в честь цвета Великих дворов ши, из Хаоса с любовью!
Война ждала чего угодно, но, когда Хэм вновь тронул струны и начал первый куплет, слегка оторопела даже она. Нехитрая мелодия, слова – и того проще, что вижу – то пою. Для собравшихся здесь радетелей такие не ценнее истёртой медяшки, однако первоначальное вежливо-скучливое внимание на лицах уступило место странному оцепенению. Словно каждый видел что-то своё, но в то же время прекрасное и общее. Кэр и Брин привычно подпевали, ловя и угадывая слова – троица спетая и спитая, хоть сейчас в гастрольный тур. К концу третьего куплета, когда светлая грусть прорезалась даже на физиономии дядюшки Торха и рожах ушлых советников Рианнон, тональность внезапно сменилась, в ней зазвучали смутная радость и гордость – снова общие. Финальный припев грянули с особенным чувством, молодняк с обоих сторон принялся вторить и подтягивать в меру сил.
Хэм, как обычно, раззадорил слушателей и улучил момент, чтоб промочить горло, не прерывая игры. Девицы Рианнон поняли без слов и охотно помогли ему в этом. Хэм чуть не поперхнулся посреди глотка, когда стихийный хор голосов перекрыл сильный и чистый тенор Брина. Юное величество поймало кураж и допело, не перебиваемое никем. Последний аккорд умолк, а затронутый в песне философский вопрос повис в воздухе.
Глаза королевы-матери блестели от подступающих слёз, и многие, очень многие утирали глаза, подозрительно усердно изгоняя невидимую соринку.
Брина тем временем понесло окончательно. Он поднялся, не замечая, что держит в руках пустой кубок, и тем же звучным сильным голосом произнёс потрясающе наивную, сумбурную и местами грубоватую речь.
Вместо того, чтобы заткнуть мальчишку или начать спорить, его горячо поддержали – Кэр орал звонче всех, обнимая «державного друга и брата», рядом одобрительно громыхал дядюшка Торх при огневой поддержке свиты, а счастливый голос Рианнон журчал переливами не хуже вод священного родника. В тени старой раскидистой ивы Война заметила Ллевелина и прочла в его взгляде на Брина и Рианнон несколько больше, чем рыцарь позволил, когда б не волшебная сила искусства.
Война наполнила свой кубок и присоединилась к веселью:
– Воистину славный день! Ученик превзошёл учителя, кровь предков пробудилась в юном короле по воле Хаоса. Кто знает, какие ещё дары он приготовит достойным…
Договаривать не стала. Лишь широко улыбнулась, представив лица некоторых после пира.
– Пока что они всего лишь согласились собраться, – Берта фыркнула. – Если стая расколется по ходу разборок, чья дичь в лесу, мы окажемся там же, где и были, только второй попытки уже не представится.
– Выбор невелик, – Даджалл неимоверно походил на мать. – Если, конечно, не отправляться в Вавилон, чтобы хоть лаской, хоть таской снять амулет с незабвенной тётушки – а на подобные эскапады у нас нет ни времени, ни сил.
– Если хорошенько взвесить шансы, у нас нет почти ничего, – заключила Берта спокойным ровным тоном, изучая суету за окном, больше напоминавшую военные маневры. – Брехливая сука славно потрудилась – кабы не она, давно бы… – волчица умолкла и нахмурилась, верхняя губа непроизвольно приподнялась, обнажая великолепные крепкие зубы. – Все повылезли, судя по клановым цветам, даже полоумный сектант Айнорих. И старый хрыч Гуго тут, а ведь ещё накануне состязания стай околеть грозился. Иных ничто не берёт, не иначе силой таинств Матери-Волчицы спасаются. Если тётка даст о себе знать, затее конец.
– Маловероятно, – Смерть быстрыми лёгкими шагами отошла от окна, но к сидящим за столом не присоединилась, устроилась в кресле поодаль и, подумав, материализовала забавную чашечку в виде маленькой тыквы-горлянки. Цедя через серебряную трубочку ароматный травяной отвар, она продолжила: – По слухам, долетевшим с Перешейка, ныне обсуждаемая персона практически всё время – и вряд ли по своей воле – пребывает в той форме, которую ваш народ именует истинной. Не примите за оскорбление, форма эта представляется мне удобной и прекрасной, но скверно подходящей для того, чтобы писать письма или слать гонцов. Конечно, Хаос непостоянен, всё меняется – а уж причудливые пути, которыми странствует мысль умалишенных, и вовсе недоступны прогнозам, но, пока Доротея не наскучит своей богине, мы в безопасности.
Берта удивлённо изогнула густую бровь.
– Мордой к истокам? Вернула, стало быть, гармонию замыслу, порченному наущением Охотников. Мечта всех волков, уходивших в глушь за вольной жизнью по заветам Матери.
– Вышел на скрест лесной, лунным светом умылся, через пень кувырнулся – и поминай как звали. Личный пример чистоты веры. И добровольной деградации, – произнёс Даджалл, подражая наставительной манере Хорста. – Никаких обличений отступников, вербовки сторонников и прочих пошлых интриг. Не жизнь, сказка. Но нет, неймётся бешеным.
– Не ворчи, – одёрнула сына Берта. Что-то, мелькнувшее в интонациях Даджалла, ей не понравилось. – Наш великий предок тоже был о них не слишком высокого мнения.
– Успокойтесь, матушка. В поля вечной охоты не тороплюсь. Впрочем, на этот случай у вас полно других… достойных потомков. От меня в щенячьем восторге далеко не все.
– Дирк с Ульфом те ещё занозы, – кивнула Берта. – Но дразнил бы меньше – хвостом ходили бы.
– На кой? – Даджалл уставился на мать хрустально честными жёлтыми глазами. – Гонять надо баламутов. Да так, чтоб корону ветром с башки снесло. И ума вбить поболе, хоть через подмётки.
– Стоило дать им задрать Сларвига. Проступки те же, спросу никакого.
– Зато вернулись на исходные, – беседы о буйной родне и соплеменниках, похоже, сильно удручали Даджалла. – Его бабка прибыла в числе первых, – он кивнул в сторону окна. – Платить кровную виру за труп бездельника – так себе начало переговоров.
Берта ответила выразительным кашлем, больше похожим на короткий рык.
– Грина своего не упустит, а чужого и подавно. Будь с ней предельно осторожен. Волчьей Ямой её прозвали не за красивые глаза. Густ лапник сверху, да колья внизу остры.
Даджалл ответил тяжёлым, почти осязаемым молчанием. Если бы кому-то пришло в голову выделить конденсат этой паузы, им можно было бы с успехом травить мелких вредителей и особо чувствительных к сарказму добрых граждан.
Смерть всё происходящее развлекало от души. Полная уверенность в превосходстве вервольфов над прочими народами Лазури – и ничтожные отличия в нравах и повадках. Особенно забавляла щедрость вервольфьих вождей на нехитрые прозвища друг для друга. «Дырявая Пасть», «Ржавая Щель», «Кривой Хвост», «Сухая Лепёшка», «Полтора Бубенца» и прочие изыски добрососедского дружелюбия. Происхождение многих похабных кличек на поверку оказывалось совершенно невинным, а что-нибудь, звучащее вполне прилично, могло таить оскорбительный смысл, а то и не один. Даже их национальный герой и легенда Нортан Хитрый носил своё прозвище в несколько усечённом варианте, как и его достойная дщерь. На прожжённого двурушника Хорста сложно было смотреть без ухмылки после того, как Даджалл невозмутимо сообщил клановое прозвище любимого дядюшки, оно же – его позывной.
Вервольфы и дипломатия – благодатная почва для анекдотов. А чтобы дальше них дело не пошло, её и приставили к особе наследника, пусть покамест инкогнито. Слухи о том, что блудный старший сын не только явился на сход, но и привёз в дом матери невесту, пришлись по вкусу и ей, и подопечному. Кавалером Дадж и без того был весьма галантным, изображать ифритскую страсть в лазурских декорациях сочли дурным излишеством. В волчьей форме парочка получилась эффектная – громадный белый зверь и изящная, но тоже довольно крупная чёрная спутница с сивой мордой. Гармами в Лазури детишек не пугали, отчего бы немного не пошутить.
– Не пора ли выйти к гостям? – поинтересовалась Смерть. – Наверняка дозрели.
– Не гостями мнят себя, ох, не гостями. Но что ж. Выйдем. Встретим, – Берта решительно поднялась и направилась к дверям. Смерть и Даджалл переглянулись и последовали за ней.
Для совещаний на лужайке волчьи старейшины были слишком горды, но подобающе обустроенный стол переговоров на свежем воздухе их всё же удовлетворил. Пусть и не всех – некоторые истово верующие нашли повод оскорбиться в лучших чувствах и на приглашение «паршивой отступницы» не ответить. Берту ждали, как ждут на алтаре жертвенного телёнка. На спутников косились настороженно.
Сгорбившийся в кресле, напрочь заросший жёстким волосом высокий старец что-то проворчал на ухо миловидной девчонке, сидевшей на подлокотнике. Вожди выжидательно уставились на неё. Девица тряхнула густой копной каштановых волос и, давя улыбку, объявила:
– Вожак Бокельбергской стаи, грозный и славный Гуго милостиво приветствует вас! Ежели дословно: «Княгинька Лазурская одна и до ветру не ходит, поди».
Ни единого смешка. Одни презрительные фырканья и гадкие ухмылки.
Девчонка-пастырь искренне наслаждалась своей ролью переводчика при патриархе клана. У тех, кто слишком много времени проводил в звериной форме, неизбежно начинались проблемы, в том числе и с внятной речью, а этот образчик традиционализма выглядел так, будто застрял посреди трансформации. Сутулый Гуго буравил Берту со свитой тяжёлым взглядом выцветших глаз ещё какое-то время, а потом махнул рукой. Поднялся бледно-рыжий тощий самец в одежде жреца. Айнорих из Тотефурта, ему и прозвище-то не требовалось из-за врождённого дефекта. Хотя он весь представлял собой один врождённый и очень похотливый дефект, каким-то чудом умудрившийся организовать в глуши секту, состоявшую в основном из молоденьких доверчивых волчиц. Мерзавец словно уловил её мысли и перестал делать авансы переводчице, живо переключившись на них с Бертой.
– Нет благодати Матери Волков на доме сём! – заявил он, вызвав череду согласных покашливаний, порыкиваний и кивков. – Потому служителю Её приходится осенять этот сход, – с учётом характерного движения бёдер, «осенять» прозвучало максимально двусмысленно, а последнее слово он даже не выплюнул, выхаркнул. – Будь иначе, мы сошлись бы как подобает, в священном месте. Но слава Великой Волчице, уберегла от позора. И вложила немного ума потомкам Нортана, чтоб не посмели заманивать нас в душные каменные капканы.
– Не будь столь суров, – вступила, как по нотам, дама настолько неопределённых лет, что природа её многочисленных украшений сомнения не вызывала. Наверняка не все на виду, и съёмные далеко не все. – Бедняжки ведь почти сироты. Ну что могла сделать моя дорогая подруга Дорина для детей своей бедной пропащей сестры. Одна порченая кровь притянула другую… – Приятный журчащий голос, чуть грустная улыбка на лице, понимающий взгляд. За которым, как за печной заслонкой, горело ровное пламя абсолютного безумия. Грина, матриарх клана Регенвальд, психопатка почище своей подружки.
– Надеюсь, все ваши сыновья пришли в себя после побоища? – Берта воспользовалась паузой, чтобы укусить в ответ. Ситуация с младшими немного прояснилась.
– Пустяки, моя милая! – махнула рукой Грина, тяжёлые наручи небрежно выпростались из-под широкого рукава. – Сларвиг уже совсем здоров и при случае готов лично передать своё прощение несостоявшимся обидчикам. Глупо было бы думать, что дурашки способны одолеть его всей ватагой. Щенячья возня – не повод для ссор старших. Но одну рану мой мальчик залечить не смог. Твоя младшенькая – как бишь её, Марни? – поразила его в самое сердце. Уверена, Дорина одобрила бы этот брак.
– Не дозволяю! – грохнул кулаком по столу светловолосый верзила с густой курчавой бородой.
– Ялмар, Ялмар… Горяч, как источники в твоих владениях. Забрал бы девчушку к себе, имел бы отцовское слово. Но рассчитывал на другое, да? – Грина лукаво глянула в сторону Берты. – Подумай, малышка, но не слишком долго. Несчастная любовь толкает на безрассудства. А твоя красавица поможет приструнить моего шалопая. К чему воевать, когда можно пировать?
Гуго отрывисто рявкнул, переводчица с комичной гримаской поковыряла пальцем в ухе и обратилась к Даджаллу.
– Дед просит тебя подойти.
Тот исполнил просьбу – ещё бы, при княжеском дворе он видел и не такое, что ему один старый сварливый вервольф. Гуго придирчиво осмотрел блудного сына Йенской стаи, всё время что-то ворча и подёргивая носом.
– Оставь парнишку в покое, – Смерть была готова поклясться, что, будь у мерзавки Грины веер, она принялась бы кокетливо им обмахиваться. – Что ты хочешь учуять? Запах скверны? Дорина всегда была слишком строга к ухажёрам малютки Берти. Конфуз, скандал, но уж сколько лет прошло. Помню его папеньку – плюгавое недоразумение этот граф Хромуша… И большой фантазёр. Кто в своём уме назовёт щенка так, будто кхм-хм… чихнул в сугроб.
– Да полно там. Завидки берут, что не в твою нору полез породу портить, – скривилась дородная блондинка, чертя длинным заострённым ногтем на столе не то магический узор, не то столь же заковыристую хулу. – А как прознали, кто да что – сразу объявили древним злом.
– К тебе в Сухой Лог даже упыри и прочая нечисть соваться брезгуют. Клочок жалкий, спесь царская, – Грина даже не посмотрела в сторону сидящей рядом конкурентки. – Глодай свои кости, Рагна.
Гуго вдруг разразился длинной рычащей тирадой, в интонациях одобрение мешалось с отвращением и сложно при этом было понять, к кому что относится. Лицо переводчицы при этом выразило гамму чувств столь же богатую, сколь и непочтительную.
– Шельма! – укоризненно одёрнула девицу Грина. – Та скорчила рожу уже лично для блюстительницы этикета и подмигнула Даджаллу.
– Эльма, с вашего позволения. Любовь гоняться за обедом на четырёх костях с годами сильно портит самую чёткую дикцию. А ты выдыхай, женишок. Жить будешь. Дед не против. Говорит, кровь пройды Нортана сильная, столичное паскудство перешибла. А брехливым сукам на том конце стола просил передать кнутовище в пасть и шомпол в…
– Чтоб тебя драли две Охоты разом, – перебила Грина тем любезным тоном, каким обычно приносят благодарности. Рагна и вовсе ответила длинным смачным плевком.
– Ради пустой грызни собрались? – Ларнский клан всегда отличался прямотой, даже среди волков. Его нынешний глава, крепкий коренастый молчун наконец подал голос. – Где Дора?
– Мы как раз собирались поведать всем важные известия, Сверри, – несмотря на угрожающие интонации оратора и бурное одобрение его слов прочими вождями, Берта взглянула на него почти с благодарностью.
– Не о чем толковать. Дело проще некуда. Нет Бешеной – нет камня. Нет камня – нет власти. Йенцам пора подвинуться, – сложные логические цепочки в массивном черепе вожака не умещались, судя по всему, большую часть свободного места там занимали амбиции.
– Не совсем так, уважаемый Сверрир, – Даджалл, успевший вновь занять своё кресло, наконец заговорил. На него уставились с нескрываемым удивлением. – Во-первых, тетушка жива-здорова. Во-вторых, камень Нортана всё ещё при ней. В-третьих, вне зависимости от возможной перемены этих обстоятельств, йенцев никто никуда не будет двигать. Иначе их самих подвинут. За ось Веера. Именно там место всем зачинщикам раздора. Как мудро заметила досточтимая Грина, лучше пировать, чем воевать. Дичи в лесу хватит на всех.
– Сладка привада, да отравой набита! – крикнул Айнорих. – Сказано в предании о Последнем Закате: в смутные времена явятся на благодатные земли Лазури Блудница и рождённый ею Монстр, будут они улещивать народы признать нечистую власть над ними и отринуть дары Матери-Волчицы. Если не сдюжат волки и падут ниц, солнце сгинет за край и тьма навсегда поглотит мир.
– Ну, дядько, уморил! – звонко захохотала Эльма-Шельма. – Жёнкам-послушницам затирай эти сказки, чтоб они при тебе держались, да от тебя щенились. Кабы не длинный язык твой и дурь бабья, бегал бы на посылках, как Хорст Задница… Ай! Дед! – девчонка слетела с подлокотника и возмущённо уставилась на Гуго, а тот глухо зарычал, выражая готовность выдать нахалке новый увесистый шлепок.
К счастью, семейная сценка слегка сбила градус напряжения. Все без исключения вожди с удовольствием наблюдали за вразумлением не в меру языкастой любимицы Гуго.
Скромная с виду молодая волчица – так могла бы выглядеть приснопамятная Доротея в юности и здравом рассудке – перекинула толстую косу на грудь и сверкнула жёлтыми глазищами.
– К чему задавать вопросы, если не хотите знать ответов?
– Хильде, крошка, мы от всего сердца скорбим о твоей родительнице, – утешающе проворковала Грина. – Но разговор не праздный, а коли так – лучше сиди тихонько и мотай на ус.
– В трясину скорбь, – огрызнулась девушка с таким апломбом, что стало ясно: в семействе Бешеной она точно не приёмыш. – Нет веры словам отступников, так выслушайте брата, отбывшего в паломничество вместе с матерью. Высокая фигура Конрада бесшумно соткалась из воздуха рядом с сестрой – сговорились, наследнички. Смерть послала Берте мысленный сигнал не волноваться. Будь символ власти у вернувшегося паломника, он не стал бы его прятать. Триумфа в глазах тоже не заметно – злость, раздражение, вся палитра обманутых ожиданий. Отвесил поясной поклон и рубанул без экивоков:
– Богиня приняла наше посольство. И за чистоту веры приблизила мать к своей особе, пожаловав привилегию по все дни оставаться в истинной форме.
– Где амулет? – спросил Сверрир, перекрывая возбуждённые голоса соплеменников. – Ты принёс его?
Дети Доротеи синхронно повернули головы в сторону упёртого вождя Ларнской стаи, но кидать спичку в эту бочку пороха не рискнули.
– Решение отбыть в Вавилон приняли и воплотили в жизнь без меня, – в голосе Конрада послышалась неподдельная горечь. Грина немедля исполнилась сочувствием, таким же настоящим, как «опалы из кольца самой Лилит», что продают туристам в медине.
– Как жестоко! Лишить тебя радости воочию узреть Великую Волчицу!
– Возможно, то был божественный промысел – ведь никто из свиты матери не принес бы вам весть об успехе миссии, – ответил Конрад с довольно тонкой для вервольфа издёвкой. – После новой жизни, которую Великая пожаловала многим своим детям, я предпочту чтить её щедрость на расстоянии.
– Крамола! – рявкнул Айнорих, почуяв лёгкую добычу. – Скверные и завистливые речи того, кто был лишён счастья припасть к трону Создательницы.
Конрад смерил его презрительным взглядом, верхняя губа угрожающе дёрнулась. Хильде предостерегающе рыкнула и коснулась руки брата. Тот собрал волю в кулак и продолжил:
– Золочёные когти, огненные опалы в глазницах, подбой шкуры бархатом и право пластом лежать под ногами богини – заветная мечта каждого верующего. Хотя вас она могла бы подвесить над камином, за особые заслуги и рвение.
– Ни доказательств, ни амулета. Один брёх в лужу, – заключил Сверрир, лениво поигрывая мышцами. Он едва помещался в массивном дубовом кресле и явно был не прочь размяться. – Стою на своём: йенцам пора делиться.
– Богиня дала, богиня взяла, – согласно мотнул башкой Айнорих. – Стало быть, решать надо старым обычаем. Могучий Сверрир – достойный поединщик, его стая ничем себя не запятнала.
Гуго умудрился задремать посреди общей грызни, но Шельма улучила момент и мстительно пихнула деда в бок. Гуго, не глядя, уцепил её за ухо и издал низкое горловое ворчание. Шельма стоически вытерпела эту воспитательную меру и смогла внести пояснения:
– Мудрейший из муд… Да пусти ж ты, старая коряга! Ни к чему портить сход вспухшим ухом! – Гуго, не прекращая ворчать, всё же смилостивился, его дерзкая внучка тотчас предусмотрительно скрылась за спинкой кресла и продолжила вещать оттуда, как с трибуны. – Так вот, дед говорит, чтоб вы в дупло сходили, медку поесть. Всё у вас рык да слюни, толку – хрен барсучий.
– В девках сдохнешь, дрянчужка, – прошипела Рагна, неприязненно косясь на переводчицу. – И не поглядят, что пастырка да магичка.
– Жуйте хвощ, тётенька, – не осталась в долгу Шельма. – Вечно у вас на уме свары да свадьбы, потому и сидим в глубокой яме. Цацек волшебных у каждого – сундуки лускаются, а все на рынке куплены. Вслед за Нортаном обвешались – но на род его лапу задираете. Давно б околели все старшаки, кабы не эта новация. А с-под некоторых средняков бабы порасточились… – глумливый взгляд серых глаз достался Айнориху.
– Ну полно, – верзила Ялмар хлопнул себя по колену. – Щенячьи потешки слушать весело, а решать дело надо. Миром уговоримся. Одно твоё слово, Берта. Мои земли – твои земли, мои воины – твои воины…
– Хитрее Нортана быть хочешь, Ялле? – Сверрир вскочил, грохнув кулаками о столешницу, и упёрся взглядом в яремную вену соперника. – Чего б нам всем на Лощёной Шкуре не обжениться? Чур, я первый пойду, а ты у ворот постой, щеколду подержи.
Грина с Рагной немедля забыли о своей вражде и зашептались, будто базарные кумушки.
– Отставить! – короткий резкий окрик оглушил всех, оставив колкую дрожь в позвоночнике даже у Смерти. Вывести Даджалла из равновесия было сложной задачей, но шерстяные мошенники приложили немало усилий и преуспели. Смотрели ошеломлённо, словно с ними заговорило дерево, или только что задранный олень ожил и пустился в пляс.
– Повторю ещё раз, – обманчиво мягкий низкий голос далеко разносился над местом схода, наверняка был слышен на ближних стоянках. – Йенцев не трогать. Желающие всё отнять и поделить будут иметь дело со мной. Шанс одержать славную победу над Монстром из легенд дам каждому, – светло-карие глаза Даджалла сделались почти чёрными, блестели равнодушно, как полированный обсидиан. – Хотите магии? Будет вам магия. И долгая счастливая жизнь будет.
Послышался треск разрываемой ткани и лопающейся кожи, с грохотом рухнуло кресло Сверрира, а огромный разъярённый волк опрокинул Даджалла, приземлившись ему на грудь. Мгновенная смена формы – Дадж, несомненно, был готов к любому повороту событий – и по земле катались уже два волка, причём белый превосходил противника размером. Никто не дёрнулся с места, поединок наблюдали в тяжёлом молчании. В лице нахальной переводчицы Даджалл определённо обрёл поклонницу – болела она отнюдь не за вожака ларнцев.
Закончилось всё довольно быстро и немного предсказуемо – как только Сверрир показал горло, Дадж потерял интерес к схватке и отошёл в сторону.
Терять было особо нечего, потому Смерть сбросила личину и извлекла из воздуха отороченный мехом халат, с которым невозмутимо прошествовала к победителю. Лица вождей были достойны кисти лучших художников Веера.
Страхом не пахло лишь от старого Гуго, тот даже нашёл в себе силы что-то прохрипеть.
– От так невестушка, госпожа Погибель! – выдохнула Шельма, глаза её от удивления сделались круглыми, как блюдца, – татуировку Всадницы она разглядела сразу. – Не помстился, значит, душок могильный.
***
Хэм дождался, пока Война пройдёт следом, и закрыл портал. Не слишком-то довольна, хотя ей впору расцеловать Хэма за возможность вырваться из столицы под таким роскошным предлогом. Лично он тихо радовался – лотерейный дурдом отжирал слишком много сил и вдобавок вонял низкопробным фарсом хоть с экрана, хоть живьём. Благие цели, оно, конечно, но героем и спасителем Хэм себя не чувствовал ни на гран. Клоун с пачкой выверенных реплик, мединный зазывала, кабацкий лабух. Дешёвка.
– С похмелья сбил координаты? – поинтересовалась подруга, окинув взглядом пустой полутёмный зал.
– Вежливость – второе имя дипломата, – пожал плечами Хэм. – Когда тебя не ждут, влететь с ноги в окно спальни или вломиться в кабинет без стука – слишком в духе старых традиций.
Война закатила глаза и выразительно фыркнула. Хэм отказался принимать эту гимнастику на свой счёт.
– Зря, братские народы всё ж не лишены чувства прекрасного. Напрасно их дразнят, дремучим дикарям соорудить такое не под силу. Всё на месте, всё для жизни. Сплошной уют и никакой психоделики. Когда идёшь в библиотеку, то попадаешь в библиотеку. А не проваливаешься в заброшенную пыточную и не ищешь дорогу назад остаток ночи.
– Ясно, откуда твоя нелюбовь к чтению, – философски заключила Война. – Мог бы хоть помощников пересказом озадачить. Узнал бы много интересного о своих дружках, раз сами не просветили.
– Чую подвох и нотки ревности, – поддразнил Хэм, пытаясь вернуть подруге прежнюю лёгкость темперамента. Чем дальше, тем больше повадками напоминала Рейну, и сходство это ничуть не радовало.
Вместо ответа Война чувствительно ткнула локтем в бочину. Хэм торжествующе ухмыльнулся – вот уже и руки распускает, разумеется, он угадал. Где гулянки с дружками, там и дамы самого разного полёта и разбора. И это не считая оравы готовых на всё поклонниц. Очень даже культурный народ – музыку полагали весьма мощным и уважаемым видом магии, причём не только простые горожанки. Сплетни про то, что Рыжего Барда, того и гляди, женят на ком-то из родни Брина или Кэра, Война наверняка слышала. Всадница-то она Всадница, но в первую очередь женщина, и сердце ей папаша вряд ли вырвал и упрятал в несгораемый шкаф на сохранение.
– Валяй, любимая! Чего от меня коварно утаили ленивые дармоеды?
– Сам смотри. Магическим зрением.
Сбитый с толку Хэм последовал совету и обомлел: прежняя чарующая атмосфера разом испарилась, прихватив с собой безукоризненную чистоту и сияющую роскошь. Мутные зеркала, витражи местами в мелких трещинах, обивка потёрта. Часть гобеленов выцвела и обветшала, часть и вовсе оказалась на поверку какими-то новодельными убогими тряпками. Неравноценные замены, вроде добротной, но простой деревянной лавки вместо обитой бархатом изысканной резной оттоманки, вообще оказались тут в ходу. Как и точечный грубый ремонт вместо бережной реставрации.
– Ох ты ж, – выдохнул Хэм, прекратив высматривать изъяны в обстановке. – И не жаль магию тратить на грандиозную фальшивку?
Война сжалилась и на сей раз обошлась без подколок:
– Древняя постройка, полозы постарались. Морок не нуждается в подпитке, его держат сами стены. Каэр Сидхе, Тол Деол и все прочие холмы возводили по одним лекалам.
– Лазурский шик – на деле пшик. А думал, что это выражение в народе про неуместную роскошь при пустой казне, – Хэм задумался, отгоняя парочку назойливых ассоциаций. – А суеверие насчёт угощения в Холмах…
– Не имеет значения после первого глотка койре. Потом хоть карпаччо из шильника, хоть химерьи кишки с тушёной брюквой, хоть гульский фирменный «шейх-фонтан»…
Война намеревалась продолжить список несусветно отвратительных блюд, но вдруг замерла и приложила палец к губам.
Хэм тоже уловил посторонние звуки. Похоже, кто-то по соседству затеял нешуточные разборки – в пределах пары этажей, насколько позволял определить слух. Пара голосов, пониже и повыше. Что ж, дважды два – четыре, идти ровно туда, куда и собирались.
Война молча кивнула и последовала за ним в сторону покоев старины Кэра.
Упрямый скрытный засранец. Мог бы черкнуть словечко другу и сюзерену, а не просить о помощи «дочь Богини». Слава Хаосу, она полностью разделяла эту точку зрения, но в сопроводительном письме могла бы обойтись без оскорбительных намёков и издевательских советов в духе папаши. «Драгоценный братец, мне кажется, тебе пора наконец вспомнить о своём долге министра и принца. Отчего адмирские вассалы шлют моления, а не депеши, и почему мне, а не тебе? Честно скажу, идейка перетащить ши под руку Раймира выглядела весьма соблазнительно. Непременно воспользовалась бы случаем, когда бы не их кошмарный самогон, способный даже из чистокровного демона сделать забулдыгу наподобие недолговечных. Избавь моего мужа от столь плачевной судьбы, будь любезен. И займись делом. Твоя любящая сестра».
Ещё недавно пешком под стол ходила, а нынче фу-ты ну-ты юбки вздуты. Дипломатка!
– Что с тобой? – Война на очередном повороте снова ткнула Хэма в бок. – То сиял, как новенький шеол, а теперь ворчишь и кривишься.
– Пароксизмы благодарности, – Хэм натянуто улыбнулся. – Пойдём уж, глянем, чего горит и с какой искры в благородном семействе.
Зрелище и вправду оказалось стоящее. И сейчас у них с Войной были места в первом ряду.
Несмотря на полупустой кувшин и узнаваемый выхлоп койре, молодой король был скорее зол, чем пьян. С последней встречи осунулся, растерял прежний задор во взгляде. Видок загнанный и отчаянный. Оно и понятно – любезный батюшка не упредил заранее о своих планах героически погибнуть, спасая взбесившийся народ, как и папаша Брина. Оба красавцы со своими самоубийственными ритуалами и откапыванием реликвий.
– Убирайтесь прочь, дядя! Я всё сказал.
– Сказал много, думал мало. Владыка Гвин обезглавил Неблагой двор, преступив предел дозволенного. Твой отец убит сосудами гнева Богини. Две стороны одной монеты, плата за раскол. Гнев не утихнет, пока истинный король не вернёт древний закон.
Пустой кубок полетел в стену и загрохотал по каменным плитам так, что в покои должна была сбежаться вся королевская рать. Но никто даже не почесался подняться на этаж.
Крепкий – по меркам ши – светловолосый мужчина в кресле лишь тяжело вздохнул. Хэм узнал его сразу – Торх Тройт, кузен покойного государя Конлы, глава крупного и могущественного клана. И любящий папаша ушлой красотки Дей, что на прошлых гастролях гонялась за Хэмом отнюдь не бескорыстно, с платьем на голове.
– Избалованный ребёнок кричит и ломает игрушки, а нянек всё нет? Пора вырасти из детской рубашонки, Каэрвин. Никто не придёт.
– Прибрали к рукам всё и всех, поздравляю, – глаза Кэра превратились в узкие презрительные щёлки. – Отец очень вам мешал… Что ж, нынче я за него. И без моей доброй воли вы узурпатор и смутьян.
– А без поддержки армии, советников и подданных… Кто ты, упрямый сын моего отважного брата? – низкий голос Торха звучал устало. Ясно без гаданий, на что сблатовывает. Попытка ох не первая и вот как бы не последняя. Нехороший взгляд у доброго дядюшки, слишком спокойный и равнодушный.
– Сохранить своё имя и имя клана незапятнанным ты ещё можешь. Вырви позорное прозвище из памяти людей, покуда оно не пустило корни. «Каэрвин I Кроткий» – звучит лучше той клички, которой тебя наградили.
– Полно разоряться. С ваших слов поют, под вашу дудку пляшут. Песни про Великий двор, единый и неделимый, ещё при отце заводили, но ему эта музыка не по нраву пришлась. А теперь престол даром хотите взять, за красивую строчку в летописях. Дурачок поверит, а пергамент и выскоблить не зазорно. Вот, видали? – Кэр скрутил фигу и издевательски подёргал большим пальцем.
Торх поморщился.
– Снова ребячество. Ну, как знаешь. Править твоим именем никто не станет. Попросту низложат, когда битва окончится. Может, как Кормака Звездочёта, а может, как Лойха Одиночку. А пока пей в своих покоях и не мути воду, слюнтяй.
Хэм драматично кашлянул и сбросил маскировку, не обращая внимания на недовольную мину Войны. Уж в эффектных появлениях он дока, вон, даже дядюшку проняло. А Кэр и вовсе ругнулся и застыл с глазами по шеолу.
– Счастливы видеть славный курган желудей мудрости. Прошу простить, но вашу хмельную радость камня Богини уносит вихрь крыльев сытого змея судьбы.
Торх в ответ рассыпался в подобающих любезностях, сухих, как завяленная в доску рыба. Подчёркнуто на адмирском – якобы из уважения к высоким гостям, а на деле не желая попасть под загиб похлеще. Истинный король, ишь ты, поди ж ты.
Кэр продолжал изображать собственный памятник, тупо таращась на доброхотного «заместителя». То ли весь пар стравил в свисток, то ли всё-таки перебрал с выпивкой.
– Раз уж вы взяли осиротевшего племянника под родственную опеку, вам не составит труда выдать слугам нужные распоряжения, – Война обрубила всю эту кромешную дипломатию на корню.
– А мы пока насладимся прогулкой, давненько не бывали у вас эдак вот, запросто. Авалонские яблони в саду, надеюсь, не пустили на дрова? Госпожа Морриган просто обожает свежие яблоки, правда, дорогая?
Дорогая оскалилась не хуже своего плотоядного коня и подтвердила:
– Прямо с дерева – особое удовольствие. Государь Каэрвин, поднимите своё величество и окажите нам честь. Говорят, касание истинного короля способно преобразить самый кислый и незрелый плод.
– Никакой кислятины, урожай в этом году на зависть! – Кэр наконец ожил и, кажется, слегка протрезвел. – Всецело полагаюсь на вашу сноровку и железную хватку, дядя. Ступайте, не смею вас задерживать.
Лицо Торха выразило всю радость дегустатора, вынужденного под видом редкого вина нахваливать уксус. Отбыл без поклонов, ограничившись коротким кивком.
– Ловко вы его в камерарии сослали!
Кэр бросился обниматься и горячо благодарить.
– Ну-ну, полегче, владыка, – Хэм под насмешливым взглядом Войны похлопал друга по спине. – Негоже государю висеть на шее, как спасённая из плена девица. Брина высвистать можешь? К тебе наудачу пёрли, а сейчас бы потоньше надо…
Кэр выпростал из рукава широкий браслет, украшенный россыпью драгоценных камней грубой огранки. Коснулся пальцем шерла, довольно неряшливо вставленного на место другого самоцвета. На поверхности камня мелькнула слабая серебристая искра.
– Есть контакт, – грустно улыбнулся Кэр. – Дошли до ручки, от опекунов не продохнуть.
Шерл часто замигал, а затем погас, и Кэр без раздумий отправил ответное послание. – К нам ему никак, придётся самим пожаловать. Будет ждать в условленном месте. Про яблоки ты того… в яблочко, дружище.
Нехитрый нервный каламбур сбылся буквально – как только ступили под сень плодового сада в окрестностях королевской резиденции Неблагого двора.
– Дары Инис Витрин, – Хэм ухватился за ветку, сорвал с неё яблоко и протянул Войне. – Прошу отведать, моя госпожа.
Та благосклонно приняла подношение и с хрустом впилась в полупрозрачный бок плода, пристально оглядывая ночной пейзаж.
Ничего тревожного Хэм не заметил. Если не знать, что у них тут за блудняк, так и вовсе идиллия, открыточный вид. Его несколько подпортил Брин, вывалившийся из портала на траву. Всклокоченный, в самом простом домашнем наряде. Выглядел ничуть не лучше Кэра, разве что выхлоп помягче. И тоже первым делом ломанулся приветствовать со всем лазурским буйством.
– Конспираторы хреновы, – проворчал Хэм, когда Война опустила защитный купол, а Брин наконец унялся – Венценосцы-защеканцы, чтоб вашу богиню-мать хором всем миром. Один зад подтирает через левое ухо, второй и вовсе… Колитесь!
Государи молча переглянулись, первым заговорил Брин:
– Да вы, поди, и сами всё знаете. Агентура каждый чих доносит, а на вашем-то уровне...
– Дура твоя агентура, – припечатал Хэм. – Вы что ж, решили, будто у нас прямая трансляция шоу «Игры Дворов», а на помощь не идём, потому что любопытно узнать, чем кончится? Любопытно девкам в койке, две по две лежат вальтом!
Война фыркнула и сорвала ещё одно яблоко, покрутила в руках и равнодушно произнесла:
– Могли бы и правда не торопиться. Но раз уж кому-то припекло, советую не затягивать дружеские посиделки до рассвета. Адмир внимательно вас слушает.
– Они рехнулись! – выпалил Кэр. – Ну, то есть не совсем, но да. Какая в Бездну война, какой единый двор, какой истинный король… Дядя Торх – ну вы его застали. Хуже всякого безумца, вертит «гневом богини» как хочет, и я готов съесть свой сапог, если гибель отца – просто трагическая случайность.
– Самое странное, никак в толк не возьму: лживую сказку про лазутчиков Неблагого двора проглотили без запивки. Мать сияла от радости, вместо того чтобы рвать и метать. Прочие ещё хуже. На их фоне любое моё слово опровержения – водица на мельницу «коварного плана Неблагих».
– Может, насчёт сумасшествия вы всё же ошибаетесь, – в словах Войны не было и намёка на неуверенность. – Доказательств, конечно, нет?
– Увы. Отец не созывал толпу свидетелей в часы отдыха после изнурительного ритуала. Ему говорили: незачем гробить столько сил ради того, чтоб народ присмирел. Но он редко слушал кого-то, кроме себя.
– Ши невозможно усмирить! – не без некоторой гордости заметил Брин. – Величайший король-бард Артмаэль Сломанная Лира и то смог погрузить войско противника в сон лишь на пару часов. Многие, правда, потом не проснулись.
– Судя по его прозвищу, песню о мире и дружбе он спеть не догадался? – заинтересовался Хэм. Вот это уже кое-что! Если и не поможет, во всяком случае, точно не навредит.
– Мой прославленный в веках предок по материнской линии крепче доброго вина и лихой драки любил только женщин, – пожал плечами Брин. – Как жил – так и пел, всё честно. Идею усыпить врагов ему подсказала наречённая. Будущая королева Эйлид. На редкость вероломная стерва. Говорят, матушка – вылитый её портрет.
– Избавь, – оборвал друга Кэр. – Твоя матушка составила бы отличную пару дяде Торху, будь у неё талант предка и убойная колыбельная в наследство.
– Начала бы не с него. А с тех, кто приходит к её первенцу с абсурдными просьбами уступить престол. И кому – Киарану!
– Да он же сущий младенец! Его влёт сожрут.
– Новая надежда, сильный маг, а я так… никчёмыш. Враз забыли, кто им прощение с ярмарки привёз.
– Эй! Я тогда тоже не до ветру бегал!
– Зато сейчас дали просраться.
Препирались эти двое воистину по-братски, жаль затыкать. Хэм давно соскучился по любимой фляжке, но Война ясно дала понять – дело прежде всего. От недостатка спиртного у неё определённо портился характер.
– Так, – интонация Войны неприятно напомнила о звуке удара тростью о мебель. – Свежие подробности?
Брин кивнул, не поняв подоплёки. Что ж, оно и к лучшему.
– Несущественные. Я уже отправил мудрецов присесть и попрыгать. Но они не уймутся в попытках свалить мать. А мать жаждет Единый двор во главе со мной. На кой ей травить Киарана, мы не в сказке про злую королеву и бедного нелюбимого сына! Расклад тем паскуден, что у всех за спиной по клану. У матери ещё и дядюшка Ллевелин. Он славный, но слишком привержен древней традиции и титулу. Того и гляди учудят чего, не одни, так другие.
– «Ллевелин из Ллантрисанта…» – Хэм сходу продекламировал лезущую на язык строчку забавного срамного стишка, но вовремя отрубил вдохновение и включился обратно. – Список жмыхнутых уже отсюда до Нового Вавилона. Я в вашем раскидистом родоплётстве напрочь заплутал, снимаю шляпу. Как бы мимо нот не вмазать, когда всех соберём на пикнике под сенью струн.
– Вот и не натягивай, – сухо посоветовала Война. – Сперва убедимся, что никто не сможет сбежать или заткнуть уши. Тогда пой о дружбе сколько влезет.
– Знать бы, что там за мелодия была, – Хэм вздохнул и поскрёб затылок. – И текст наверняка непростой, с подковырочкой.
– Увы, – юные государи снова приуныли. – В хрониках осталось лишь упоминание о красоте и силе этой песни…
– Тпру, понеслась хромая в щавель. На слух и нюх от учителя к ученику и прочая устная традиция из брюк в руки, памятно, незабвенно. У вас любой бродяга эти байки знает, а толку? Тот старый хрыч в кабаке тогда тоже битый час распинался, пока не уснул лицом в стол. У него ещё имя, вроде, какое-то забавное было, и такое известное, что никто о нём не слышал.
Брин наморщил лоб, пытаясь вспомнить, а Кэр пожал плечами.
– Всё равно трепался только. А ты мог бы его не спаивать, глядишь, и спел бы. Или рассказал чего стоящее. Странствующие барды нынче дрянь, а этот вполне тянул на настоящего.
– Шутишь, что ли? Зарок мой неизменен – после концерта всем лить с горкой за кураж и удачу. Назвался бардом – держи стакан да не плошай, – веско возразил Хэм. – Потому как истинное мастерство не пропьёшь. А пропил – не мастер, вон из профессии. И не сбивайте с мысли, балаболы. В общем, хрен с ней, с песней-то, всё одно кавер делать не собирался, – Хэм подмигнул друзьям и приобнял Войну, игнорируя её не слишком довольную мину и задумчивый взгляд. – Будем импровизировать. Выше нос, монархи!
***
Толк в извращенных церемониях ши знали. Назначенная встреча Благого и Неблагого Дворов должна была состояться на рассвете, когда первый луч солнца упадет на священную гладь озёрных вод, а добираться к берегам какие-то древние традиции предписывали верхом или пешком, но не порталом. Война готова была ставить горсть шеолов против горелой бараньей кости, что «древняя» традиция появилась в аккурат после Вселенской войны, когда у побежденных кланов, поддержавших притязания Лилит, возникли проблемы с использованием магии. Знакомая история, – женщина украдкой зевнула, – если чего не можешь, так постарайся убедить всех, а главное – самого себя, что кабы не традиции или ещё что столь же важное, то ты бы – ух!
Верхом, значит? Рыжий злюка Веник, спешно притащенный порталом из Пандема, вполне разделял мнение хозяйки о столь ранних подъёмах, а заодно и о дурацкой идее медленно и торжественно, в составе кавалькады тащиться по широкой мощёной дороге, ведущей сквозь ночной лес. Карьером он промчал бы по ней за полчаса, не больше, но неспешная прогулка повернула на второй час. Светать ещё и не начинало... Интервент фыркнул и плавно, словно ненароком, двинул к обочине. Вдруг да попадется какая мелкая дичь?
Война вздохнула. Следовало согласиться и выбрать себе лошадку из здешних конюшен, когда предлагали. Но обязанности охранять Хэма с неё никто не снимал, теперь к ней добавилась необходимость опекать и его бестолковых дружков. Насчет полнейшей безопасности священного озера у неё имелись сомнения, а Интервент чутьем, опытом и злобностью превосходил любого известного ей охранника, демона или нет, да к тому же и подозрений особых, в отличие от какого-нибудь постороннего, непохожего на безобидного слугу, вызвать не мог. Плотоядный конь, на ком еще и ездить одной из княжеских Заклятых. – Когда отработаем этот номер, получишь ведро парной печёнки, – шепнула она, и усмехнулась, глядя, как мгновенно развернулись к ней изогнутые, даже при лунном свете отливающие надраенной медью уши. И фыркнула, когда с ними поравнялся вороной жеребец с рыжей бестолочью в седле.
– Лазурские традиции, чтоб их враскорячку… – проворчал Хэм, вконец измученный вынужденной аскезой. Ни малейшего сочувствия не встретил и продолжил свою мысль ещё более недовольным тоном. – Расчёт на то, что все сдохнут со скуки, пока доберутся?
Война вздохнула. Если надо объяснять – то не надо объяснять.
– Можешь нагнать дядюшку Торха, развлечёт тебя придворными анекдотами.
– Сыт я по горло, – Хэм драматично чиркнул ребром ладони по шее. – И дядей, и его выводком. Льют мне в уши, чтоб я образумил Кэра и помог им взять власть. Ради мира в землях ши и прелестей красотки Дей, будь она неладна. Можно подумать, у ней под юбками чудо небывалое… – тут Хэм наконец сообразил, что ступает на тонкий лёд, и резво сменил тему. – Точно свихнулись, вся семейка. Как-то по-другому, не до конца, но… будто им тормоза подрезали. Связи с реальностью – ноль, цель видят, препятствий не наблюдают. И меня силком тащат в свою картину бреда. Чую, у Бриновой родни те же яйца звенят, только в профиль.
– Найдется, чем угостить, – Война поиграла массивным, даже на вид тяжелым браслетом красного золота. Огромную варварскую безделушку украшали выпуклые металлические шарики, похожие на головки болтов.
Хэм опасливо покосился на подругу.
– Только не говори, что нашла эту игрушку на пепелище Баалева дворца и намерена перетравить всех, кто нам мешает.
– Зачем же сразу вываливать на меня свои потаённые мечты, – отбрила его Война. – Лекарство. Только сам не приложись ненароком, и за юными корольками приглядывай, мы же не захотим лишить магии оба двора ши. Дядюшка Торх с семейством, возможно, даже не со всем. Его дружок-советник, который притворяется, что не маг, и обвешан амулетами, как старый ифрит, да только битый час на меня «дальнюю слежку» пытался навесить, ну и пара кандидатов в окружении мамаши Брина наверняка сыщется.
Хэм выразил своё удивление весьма кратко, но ёмко. Затем возмутился с вполне искренним надрывом в голосе:
– И мне – мне! – ни полсловечка? Нож в спину, хрен в шляпу! Упустили возможность Кэровых «единодворцев» похмелить, на месте б сидели тихие и на всё согласные.
– Ну, конечно, с нами бы внезапную утрату магии никто не связал. Побочек в виде слабоумия у лекарства нет. Ещё гениальные идеи будут? – ядовито поинтересовалась Война, а Веник фыркнул, дескать, ну что за дурачина тебе достался, хозяйка, как ещё еду в зад не пихает вместо рта.
– Ты – палач моего вдохновения, дорогая. Как тут развернуться, если меня держат на подпевках? – всё ещё обиженно, но чуть более спокойно ответил Хэм.
– У тебя будет немало шансов отличиться, – Война снова дотронулась до браслета. – Прелестями Дей легко будет объяснить твое желание распить чашу дружбы с её отцом и братьями, возможно, интересующий нас советник Торха тоже будет околачиваться поближе к покровителю...
– А моя магия? – Хэм воззрился на Войну так, словно она предложила ему покончить с собой каким-то наиболее мучительным способом.
– А зачем она тебе? – Война бестрепетно встретила взгляд страдальца. –Чтобы терзать гитару и петь, магия ни к чему, марать бумажки в министерстве тоже справишься и так... – физиономия Хэмьена сделалась такой несчастной, что Война не выдержала и расхохоталась. – Иллюзия, бестолковый пасынок Хаоса, коль уж не хватит артистизма изобразить, будто пьешь, прикройся иллюзией. Мы не в Пандеме, здешние кадры, возможно, неплохие маги среди своих, но любой высший демон одурачит их, как детишек.
– А если у меня не получится? – Хэм не выглядел успокоенным. – Ну, знаешь, хлебну случайно...
– Случайно – это как тот ящик мистофелевки? – обманчиво нежным тоном вопросила Война. – Или как графин койре, что Кэр собственноручно притащил в твои покои вечером? Тут уж, милый, сам решай, хлебать или не хлебать.
Хэм что-то неразборчиво буркнул, кажется, в рифму.
Война фыркнула не хуже Веника. Говорить, что антидотом к снадобью она озаботилась там же и тогда же, когда и микстурой, она не собиралась: опыт подсказывал, что тогда «случайностей» избежать не удастся, да и запланированный пир может перерасти в концерт пандемской звезды раньше, чем следовало бы.
Небо начало светлеть, когда на горизонте наконец показалось треклятое озеро.
– Ого! – Хэм присвистнул. – Зря с парнями сюда не совались раньше. Знатная лужа, до краёв налита. Шильд-как-его-там. Короли-рыболовы, карась мудрости, волшебный кубок озёрной девы, знаем, плавали.
– Шелдайк, – сухо напомнила Война. – Шелдайк.
Хэм вечно норовил сделать с любым освоенным языком такое, от чего покраснел бы даже Асмодей. Вычищать плоды словесных игрищ из документов помощники как-то справлялись, но контролировать устные порывы было куда сложнее. Меньше всего надо, чтобы он опять обозвал священное озеро какой-нибудь Селёдкиной Щелью. Коронованные балбесы животики надорвут, Торх молча утрётся, но вдруг найдётся кто-нибудь, кому любая случайная искра подожжёт запал?
– Удивительно прекрасно утром озеро Шелдайк, здесь собрались все, кто хочет рыбку съесть и кости сдать… – замурлыкал Хэм под нос очередной будущий шедевр.
Картина и впрямь вдохновляющая – бескрайняя тёмная гладь под первыми лучами солнца на глазах превращается в огромное зеркало.
– Кэр сказал, корни этой лужи берут начало аж в недрах Хаоса. Самое маленькое, зато и самое глубокое. Недурно будет окунуться после пира. По-княжески, м-м? – тон Хэма сделался игривым. Общество дружков-корольков действовало на него разлагающе, совсем сдурел.
– Ты видишь тут шезлонги с зонтиками, лодки или хотя бы рыбачьи снасти у берега? – устало спросила Война. – Вот и свои держи подальше от священного озера.
Хэм скривился, но промолчал. Война огляделась, ища глазами храм Лилит. Это порождение больной фантазии выглядело руинами в день постройки, да похоже, обладало собственной волей – то возвышалось на сверкающей, аж глазам больно, скале, пронизанной жилами кварца и оранжевого, словно кожура апельсинов, сердолика, то скрывалось под сенью перевитых лианами деревьев. В последний раз, когда Война видела сей архитектурный шедевр, растительность изрядно обгорела, камни были измазаны кровью фанатиков, покончивших с собой у престола своего сумасшедшего божества, зато святилище выглядело так, словно его тщательно вымыли – ни копоти на золотистых колоннах, ни пятнышка на ступенях, ни даже лишайника или сорняка в трещинах якобы древней каменной кладки. Ну что ж, некоторые вещи с годами не меняются – храм утопал в цветущих кустах плетистых роз, увивших его до самой крыши. Цветы даже в мягком утреннем свете горели тревожным кровавым огнем. То-то пир обоих Дворов затеяли не на берегу у святилища, как в старые, ныне уже забытые времена, а поодаль, чтобы не видеть ни озера, ни храма.
Для пира была подготовлена огромная поляна, некогда служившая поклонникам Лилит для турниров в честь немилосердной дамы. Обступавший поляну лес не пугал противоестественно буйным цветением. Кроме того, в нем даже в самые жаркие годы не пересыхал родник с потрясающе вкусной и чистой водой. Многие считали источник священным, а воде приписывали способность исцелять всё, от несчастной любви до запора.
Слуг с обозом сюда отправили ещё позавчера, и теперь на траве лежали ковры, подушки, шкуры и покрывала и стояли низкие столики с сервированными закусками. Над всем этим великолепием развевались на ветру полотнища кисеи – вместо того, чтобы воздвигать шатры, ши натянули над столами тонкую цветную ткань, закрепив её прямо на деревьях.
– Надеюсь, гости Великого... Великих дворов ши не слишком утомлены дорогой, – немолодой, но жилистый и стройный, как юноша, вельможа, торопливо спешившись и швырнув поводья слугам, подошёл к Интервенту. Тот показательно оскалился и сделал вид, что вот-вот вцепится незнакомцу в плечо, но тот не отстранился и даже не вздрогнул, лишь дружелюбно поднял узкую ладонь. – Твои соплеменники нечасто бывают здесь, но все ж ваши обычаи мне известны. Там, где мои слуги готовят угощение для вельмож, найдется немало сочных, ещё тёплых потрохов, – он вскинул голову, еле заметно улыбнулся, глядя на Войну, и протянул руки, готовясь помочь ей.
– Я взял на себя смелость позаботиться о вашем друге и напарнике, о Леди, не знающая пощады. И буду счастлив препроводить вас к коро... вдовствующей королеве Рианнон.
Война спешилась, поблагодарив галантного кавалера кивком, и, закинув повод на луку седла, чуть ослабила подпругу. Трензеля на узде плотоядных лошадей обычно не было. «Будь как дома, но не забывай, что мы в гостях», – напутствовала она Веника шлепком по крупу и, лучезарно улыбаясь, оперлась на руку встречавшего. После этих многочисленных оговорок, вряд ли случайных, с королевы и её верного пажа глаз спускать не стоило. На кровь Лилит пока не похоже, но кто знает?
Война оглянулась, ища Хэма, но того уже подхватили под руки симпатичные улыбчивые девицы в очень похожих на униформу тёмно-зелёных изрядно декольтированных платьях, расшитых золотым узором из трав и листьев. – О принце позаботится личная гвардия вдовствующей королевы – мы подумали, что гостю будет приятнее, если опекать его на пиру будут очаровательные дамы.
– Хороший отвлекающий маневр, – кивнула Война, касаясь руки провожатого. – Леди Рианнон – мудрая женщина, и мне не терпится услышать, о чем она желает поговорить со мной.
– От имени моей госпожи заверю: ничего такого, что подвергло бы испытанию вашу лояльность адмирскому владыке, – жест, сопроводивший это обещание, был похож на тот, который вельможа использовал, договариваясь с Веником. Война вгляделась магическим зрением. Ожидаемо, маг, но очень слабый. Урожденный лесной ши, «стихийщик», как их иногда с лёгким презрением называли демоны. Армию не выкосит, воду не подожжёт, в дракона не перекинется – зато не пропадёт, брось его в лесу хоть голым и связанным, и с любым зверем управится мирно. Непохоже, чтобы замышлял недоброе, открыт – читай как книгу. Верный слуга королевы Рианнон, что госпожа приказала – то и исполняет по мере разумения, к принцам относится, как добрый дядюшка, обоих на руках качал и лошадей объезжать учил.
Рианнон на убитую горем вдову не походила. Вместо скорбного облачения –изящный костюм для верховой езды, приличествующую вдове из знатного рода ши траурную вуаль заменяет легкомысленная вуалетка, приколотая к шапочке-таблетке, расшитой мелкими самоцветами и жемчугом. В очень низком широком кресле, в котором любой, кто сел бы, как подобает, вынужден был бы греть коленями уши, почтенная мать семейства вольготно устроилась между подлокотниками: оперлась на один, а ноги забросила на второй. Расположилась вполоборота, закинув локоть на спинку, и что-то выговаривала Брину. Молодой король сидел на шкуре, брошенной прямо на траву, и нервно вертел в руках бокал. Опустевший или ещё пустой? Судя по румянцу на скулах мальчишки, не первый, – Война слегка поклонилась и застыла бок о бок с провожатым, ожидая, пока владыки ши обратят на них внимание.
Хэм скромностью не страдал, поэтому, не сбавляя хода и фактически таща на буксире сопровождающих девиц, ворвался к королевским особам. После чего незамедлительно обзавелся бокалом койре, возгласил длинную цветистую здравицу во славу прекрасной Рианнон, Неблагого двора её, властвующего и владетельного сыновей её, а также выразил соболезнования в связи с постигшей Двор утратой и надежду на неизменно крепчайшую дружбу Неблагого двора с Адмиром. Не успела королева произнести хоть слово благодарности, Хэм осушил бокал, обнял обеих девушек и вместе с ними перебрался поближе к Брину. Голос звезды сегодня был особенно зычен, поэтому возмущённое: «Негоже королю сидеть в стороне! Кэр явится, гульнём на славу!» услышали даже те, кому эта информация была вовсе не нужна.
Оставшийся безымянным провожатый исчез почти незаметно, а королева махнула рукой в сторону волчьей шкуры. Судя по размеру, дружба народов прошлых лет, во всей красе.
– Обойдёмся без долгих церемоний. Их хватит с лихвой, когда прибудут остальные. Угощайтесь, – глаза Рианнон смотрели выжидающе и чуть лукаво. – Хлеб Холмов не причинит вреда.
– Как не причинят вреда преломившие его, – в тон ответила Война, приняв бокал с вином из рук королевы. Золотистое и плотное на вид, дымно-яблочное и исключительно превосходное на вкус.
– Счастлива, что наши предпочтения в малых земных радостях оказались сходны. Быть может, сойдутся и взгляды на радости великие.
– Когда Хаос милостив, даже невозможное иногда становится возможным, – осторожно ответила Война, изучая собеседницу. Ни морока, ни личины. Срок ши короче, лишь высшие демоны почти вечны, но Рианнон никак не выглядела матерью двоих взрослых сыновей.
– Адмир заботится о нуждах и чаяниях своих верных вассалов. Всех, – подчеркнула Война, – своих верных вассалов.
– Но не заслуживают ли награды истинно верные, что наиболее сильны и смелы? И не нуждаются ли в уроке позабывшие о своем долге? – светски улыбнулась королева. – Адмир един под рукой владыки, и некогда разрозненные земли его вассалов тоже могут объединиться, принеся тем немалую пользу княжескому престолу.
– Двор ши, единый и неделимый? – Война медленно цедила вино, словно обдумывая предложение. – В особых условиях, полагаю, это могло бы произойти, но сомневаюсь, что они имеются.
– Их можно создать, – Рианнон улыбнулась. – При должном старании создать можно всё, Хаос – начало начал и основа созидания.
– В конце этого праздничного дня, возможно, все чающие и вопрошающие получат ответ от Хаоса, – Война допила вино и махнула рукой слуге, обходившему столы с огромным подносом шипящих от жара умопомрачительно ароматных оленьих колбасок. Рианнон поняла намёк, церемонно кивнула в знак окончания аудиенции, а затем поманила устроившихся чуть поодаль девиц, почти неотличимых от тех, что увели Хэма. Видимо, уподоблять слуг кабацким подавальщикам вдовствующая королева сочла ниже своего достоинства. Девицы выслушали приказ и вскоре вернулись с небольшим серебряным подносом, на котором красовались запотевший кувшинчик с водой в компании обманчиво скромных закусок – декорум в отношении некоторых сортов мяса ши соблюдали неукоснительно.
Дальше размышлять о причудах местного этикета Война не стала – приветственный рёв Хэма при виде «дружища Кэра» со свитой, должно быть, поднял всю живность в округе, а мелкую тяжело контузил в норах и дуплах. Оглянулась на очередной вопль, навскидку оценила градус куража, но сочла его приемлемым.
Среди спутников Торха новых лиц не возникло – всё те же ближайшие сподвижники и прямая родня мужского пола. Внимания среди них заслуживали лишь ходячая амулетная витрина Телейн и старшие сыновья Торха – Гвис и Бано. Война усмехнулась: определённо, видел одного околодержавного дядюшку – видел всех. С вдовствующей королевой окопались, как военными ставками. Молодые монархи смотрелись бледно, когда бы не Хэм. Прониклись даже засланные Рианнон девицы и невесть откуда взявшийся парнишка, которого Война вначале приняла за конюха или иного слугу. Хэм в запале мог утащить в чад кутежа кого угодно, но судя по реакции вдовствующей королевы, звонко хохотал над очередной шуткой вражеского правителя не кто иной, как её младший сын, принц Киаран. Магическое зрение это подтвердило. Зачем нацепил чужую личину, когда имел полное право присутствовать здесь безо всякого маскарада? Мальчишеская выходка, чтобы досадить матери?
Небольшой холмик позади почётного караула Рианнон вдруг вздулся и опал, трава на нём потемнела и пошла в рост, стремительно меняя очертания. Жирные корни, острые стебли и гибкие ветви – вся эта мешанина быстро сплелась в гротескную долговязую фигуру – и миг спустя взгляду высокого собрания явился статный вельможа в нарочито простом камзоле цвета палой листвы.
– Советник Мадонви! – милостиво приветствовала его Рианнон, хотя видно было, что ей сейчас очень недостаёт пары-тройки мощных огненных заклятий или хотя бы садовых ножниц. Вместо них у кресла королевы соткался из воздуха ещё один ши – верный рыцарь Ллевелин. Лениво поигрывая изящной тростью, устроился подле своей дамы. Похоже, причины здешних проблем не в одном лишь кровном бешенстве – резной дубовый набалдашник, покрытый совершенно особым составом, сменило узорное серебряное навершие.
– Прошу простить… ваше величество, – костистое бледное лицо советника озарилось преданностью, граничащей с раболепием. – Нам пришлось задержаться.
Ллевелин не сводил взгляда с Мадонви, будто ждал малейшего повода. Или скорее своенравное оружие, прозванное «Осью Веера», исподволь подталкивало нынешнего хозяина пустить его в ход.
Советник лишь дёрнул уголком рта, показав мелкие и жёлтые, но отменно острые зубы. Затем обратился к гостям:
– Безмерно рады узреть воочию прославленный голос Адмира и легендарную Всадницу, – Война стойко выслушала дальнейший поток элоквенции, а Хэм мысленно велел выдать «сиропному лешаку» двойную порцию микстуры и кляп подходящей формы. И явно собрался ответить столь же витиеватым и крайне глумливым пассажем, но вместо этого уставился в густые заросли с той стороны, где находился родник.
– Какого…
От воды по земле стелилась странная белая дымка, расползаясь всё дальше и всё сильнее уплотняясь. Наконец из неё на ходу соткался хрупкий юноша с миловидным фарфорово-бледным лицом и роскошными тёмно-каштановыми кудрями. Вычурностью наряда, грациозной походкой и ещё чем-то неуловимым напомнил Войне Асмодея. Эдакий лощёный франт, девичья грёза. Когда подошёл ближе и улыбнулся, обведя высокое собрание взглядом прозрачных голубых глаз, стало ясно: этот ши гораздо старше, чем выглядит.
– Не стану и пытаться блистать красноречием, – учтиво поклонился новоприбывший вроде бы всем сразу, а на деле словно смотрел в большое зеркало, и то, что он там видел, до крайности ему нравилось. – Особенно в присутствии того, кого наш народ нарёк в числе прочих имён бардом Звонкое Слово. Я слышал, Адмир ценит краткость, – пристальный взгляд и лучезарная улыбка наконец достались Войне. Вряд ли пытается очаровать сознательно, не идиот. Но ласковый, как бешеная белка. Иные куда честнее.
Дядюшка Торх не скрывал недовольства. Ещё бы, за химок внесли к тому концу импровизированного общего стола, где расположилась свита несговорчивой Рианнон. Притащив Брина на сторону Неблагого двора, Хэм сделал обязательным ответный визит короля Кэра к Благому двору. Отпускать мальчишку одного вместе с его приятелем-королишкой и адмирцем было не только несолидно, но и попросту опасно – поди знай, что наболтает щенок. Жаловаться, мол, сместить меня хотят, не станет, но, если вдруг он хоть краем уха прослышал о плане объединить оба Двора ши под скипетром Торка Первого Всеблагостного – пиши пропало. Делать нечего, пришлось тащиться всем – со чады и домочадцы. Родичи, временно разжалованные до положения слуг и вынужденные волочь следом за Торхом подол его парадной мантии и любимый кубок, восторга и благоговения не испытывали. Их мысли и эмоции прочесть было ещё проще, и на месте Торха Война бы присмотрелась к старшему отпрыску.
– Я прошу прощения за торопливость моего племянника, владычица Рианнон, – кисло промолвил Торх и поклонился. – Ритуальный обмен блюдами и винами следовало провести позже.
– Пустое, – Рианнон выскользнула из кресла-лежанки и лёгкой быстрой походкой пошла к новоприбывшим, приветственно простирая руки. На Киарана под личиной конюха она сперва не обратила внимания, но потом прикоснулась к булавке в форме пера, придерживающей вуалетку, и сощурилась.
– Надеюсь, ты покинул свой пост лишь для того, чтобы сообщить мне, что наши лошади рассёдланы, накормлены, напоены и вычищены, а на сёдлах и сбруе не осталось ни пылинки? Коли так, можешь взять еды и питья с королевского стола. Но если я обнаружу хоть один спутанный волосок в хвосте любой из лошадей – плетей получишь тоже немедля. Киаран закусил губу и кивнул. Брин сочувственно посмотрел на брата. Если бы тот заранее вспомнил об амулетах и догадался поинтересоваться у служанок, какие драгоценности мать приказала приготовить... Эх, взрослый парень, а вляпался, как сопляк. Дальнейшие мысли о судьбе брата ему пришлось выбросить из головы – мать снова расцвела улыбкой и схватила их с Кэром за руки:
– Пусть мой царствующий сын и его благородный друг присоединятся к нашему веселью вместе со свитой. Слуги уже посланы за подушками и приборами.
Война наблюдала за семейной сценкой уже вполглаза. Что ж, отлично, по крайней мере у мальчишки не будет шанса хлебнуть не из того кубка, а свои упреждены, не поднесут. Гораздо больше её интересовал Ллевелин с его кровожадным оружием и «водяные-лешие», как обозвал парочку доморощенных интриганов Хэм.
Водяные-лешие, похоже, тоже были заинтересованы свести близкое знакомство, и вряд ли виной тому были её прелести, – Война прекрасно распознавала заинтересованные мужские взгляды. Не тот случай. Но изо всех сил изображали восхищение и преклонение. Сражены наповал, покорены и взяты в плен? Ладно, – она ответила не слишком хищной улыбкой и, сделав пару шагов, с готовностью уселась меж господами советниками. Те засияли, как парочка болотных огней, и синхронно потянулись к её бокалу, один с графином, другой с кувшином.
– Койре? Авалонское вино?
– Вина, пожалуйста.
Господа советники делали вид, что пьют койре, но сами больше налегали на воду, водрузив между собой пузатый расписной кувшин. Светская болтовня о том, о сем, восхваления друг друга и покойного короля, но ни слова о Брине или Киаране, славословий Рианнон тоже не слыхать. Интересно, – Война цедила вино, почти машинально повествуя об адмирских красотах. – Да, конечно, слухи не лживы, странная эпидемия и правда возникла, но к счастью, наши лекари и маги нашли прекрасное средство, и в скором времени об этой хвори не будет и речи. Нет, как можно, я лишь сопровождаю наследника Князя, нас не связывает ничего, кроме давней и тесной дружбы…
– Отрадно видеть не только прелесть и ум, но и добродетель, – красавчик «водяной» галантно уцепил её руку и поднес к губам. Грация, манеры, светский лоск… Наверняка не одну доверчивую селянку уволок на дно и сожрал, сволочь кучерявая.
– О да, и вдвойне прискорбно, что отсутствие оной в наши дни способно опорочить даже королевские покои, – возвел очи горе «леший», и заметно понизил голос. – Возможно, я преступаю законы лояльности, но мне невыносима мысль, что обманут не только Неблагой двор, но и Адмир, великий Адмир!
– Адмир обманут? – Война старательно притворилась шокированной. – Мне не известно ни о каком нарушении владыками ши вассальных клятв.
– Покойный владыка не ведал, что за змею пригрел на груди, – скромно потупился «водяной». – Безрассудная любовь порою способна ослепить самый зоркий взгляд.
– Истинно так, друг Каллум, истинно так. Из-за этой слепоты трон перешёл не к законному наследнику династии, а к ублюдку, прижитому королевой...
– Не от кого-то из вас, я надеюсь? – интимным шёпотом осведомилась Война, нервно схватив обоих за руки и чуть подавшись вперед. Рука с браслетом, сжимавшая кисть советника Мадонви, на мгновение задержалась над кувшинчиком с водой, к которому оба заговорщика так рьяно прикладывались. Наполненный снадобьем Мозы браслет не подвёл: мысленно произнесённое заклинание выплюнуло из металлического шарика тройную – на всякий случай – дозу.
– Нет, нет, что вы, как можно! – в унисон запротестовали интриганы, пытаясь освободиться, но не желая привлекать внимание.
– О, тогда все в порядке, – весело сказала Война и ослабила хватку. – Адмир полагает вот что: ублюдок, коль скоро он попал на трон, может считаться везунчиком. А удача – верный знак любимцев Хаоса.
Её собеседники явно не ждали такого ответа, и немедленно запили неприятное известие – сперва койре, а затем и водой. Вставая, Война неловким движением опрокинула кувшинчик. Нехорошо, если глотнет кто посторонний, но сосуд оказался почти пуст.
Куда запропастился Ллевелин со своей смертоносной игрушкой, она отследить не успела. Ладно, пока его возлюбленной королеве не угрожает опасность, коварному артефакту не за что зацепиться. Иначе рыцарь давно бы сделался рабом хищной вещи.
Перехватила с подноса подавальщицы очередной объёмистый графин с койре – и, улучив момент, подала сигнал Хэму, безраздельно царившему в своей стихии. Он подмигнул и приправленный лекарством напиток тут же оказался в его цепких руках. Град шуточек, «краденое слаще купленного» и такой зубодробительный хвалебный загиб в адрес Торха и его семейства, что шансов пронести кубок мимо рта не осталось почти ни у кого.
– До дна, до дна! И глаз не отводить!
Рианнон это дипломатическое насилие откровенно забавляло, она исподволь поддержала Хэма в атаке, нежно окликнув Торхова дружка Телейна по имени. Тот резко запамятовал, отчего вдруг собрался встать из-за стола, посмотрел на свой кубок, будто видел впервые, а затем без колебаний осушил и продолжил сидеть, бессмысленно помаргивая.
Хэм вопросительно глянул на Войну, она отрицательно качнула головой. Нет нужды. Могла бы, давно обратила всех в послушных дурачков, а так – нравной драконице огня Хаос не додал. Рианнон приободрилась, истолковав в свою пользу глумление над Торхом сотоварищи и притихших после беседы с Войной подколодных советников. Держались по-прежнему нагло, но койре разбавлять перестали – даже их Хэм умудрился если не втянуть в свою орбиту полностью, то отвлечь настолько, чтобы им в голову не пришло попробовать поколдовать раньше времени. Всего-то «дал засранцам иностранца», пару раз переврал имена, да так уморительно, что дядюшка Торх и его свита почувствовали себя слегка отмщёнными.
В смешанной венценосной компашке тем временем назрела лёгкая дружеская потасовка: Хэма уговаривали спеть. Дурного никто не замышлял, подвоха не заподозрили. Звезда весьма натурально изображала, будто отнекивается изо всех сил, обвиняла обоих государиков в попытках сделать из друга и посла великой державы дважды придворного менестреля и ворчала нечто уж вовсе несусветное про треклятые станки. Шоу в лучших традициях папаши. А глаза уже загорелись.
В конце концов Кэр и Брин с шутовским поклоном вручили подаренную накануне ярко-красную лютню – Хэм уже успел прозвать её Редиской – и попросили у своего почтенного учителя Рыжего барда преподать новый урок. Старшее поколение смиренно терпело балаган, все прочие, не исключая и слуг, навострили уши и подтянулись поближе.
Хэм осушил свой кубок и, любовно устроив на коленях инструмент, тронул одну за другой все четыре пары струн. Когда тишина сделалась полной, обвёл высокое собрание вдохновенным взглядом.
– По вашим обычаям, бард трижды обязан уважить королевскую просьбу, а вас тут двое речистых. Сдаюсь. Ну, подхватывайте, раз так. Экспромт в честь цвета Великих дворов ши, из Хаоса с любовью!
Война ждала чего угодно, но, когда Хэм вновь тронул струны и начал первый куплет, слегка оторопела даже она. Нехитрая мелодия, слова – и того проще, что вижу – то пою. Для собравшихся здесь радетелей такие не ценнее истёртой медяшки, однако первоначальное вежливо-скучливое внимание на лицах уступило место странному оцепенению. Словно каждый видел что-то своё, но в то же время прекрасное и общее. Кэр и Брин привычно подпевали, ловя и угадывая слова – троица спетая и спитая, хоть сейчас в гастрольный тур. К концу третьего куплета, когда светлая грусть прорезалась даже на физиономии дядюшки Торха и рожах ушлых советников Рианнон, тональность внезапно сменилась, в ней зазвучали смутная радость и гордость – снова общие. Финальный припев грянули с особенным чувством, молодняк с обоих сторон принялся вторить и подтягивать в меру сил.
Хэм, как обычно, раззадорил слушателей и улучил момент, чтоб промочить горло, не прерывая игры. Девицы Рианнон поняли без слов и охотно помогли ему в этом. Хэм чуть не поперхнулся посреди глотка, когда стихийный хор голосов перекрыл сильный и чистый тенор Брина. Юное величество поймало кураж и допело, не перебиваемое никем. Последний аккорд умолк, а затронутый в песне философский вопрос повис в воздухе.
Глаза королевы-матери блестели от подступающих слёз, и многие, очень многие утирали глаза, подозрительно усердно изгоняя невидимую соринку.
Брина тем временем понесло окончательно. Он поднялся, не замечая, что держит в руках пустой кубок, и тем же звучным сильным голосом произнёс потрясающе наивную, сумбурную и местами грубоватую речь.
Вместо того, чтобы заткнуть мальчишку или начать спорить, его горячо поддержали – Кэр орал звонче всех, обнимая «державного друга и брата», рядом одобрительно громыхал дядюшка Торх при огневой поддержке свиты, а счастливый голос Рианнон журчал переливами не хуже вод священного родника. В тени старой раскидистой ивы Война заметила Ллевелина и прочла в его взгляде на Брина и Рианнон несколько больше, чем рыцарь позволил, когда б не волшебная сила искусства.
Война наполнила свой кубок и присоединилась к веселью:
– Воистину славный день! Ученик превзошёл учителя, кровь предков пробудилась в юном короле по воле Хаоса. Кто знает, какие ещё дары он приготовит достойным…
Договаривать не стала. Лишь широко улыбнулась, представив лица некоторых после пира.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 8, где вазир Меджнун подкидывает дровишек в костёр Нового Вавилона, а очередное заседание Тёмного совета плавно перетекает в поминки
Читать?На скорый успех рассчитывать не приходилось, а драгоценное время стремительно утекало. Насчёт пары-тройки десятилетий на раскачку Вавилона он солгал. Лайле плевать, а тупой солдафон не увидит и собственный уд, даже если наступит на него. Куда уж такому оценивать вероятности. Но всё можно изменить, если знать, как.
Саламандра сердито зашипела – Баалю пришлось отвлечься, чтобы бросить ей очередной огненный шарик. Она проворно ухватила его пастью и поволокла в камин, «кормить огонь». Старая игра неплохо отвлекала девчонку и помогала ему собраться с мыслями. Ящерка выбралась из пляшущих языков магического пламени и скользнула на ложе, едва не запутавшись в смятом покрывале.
– Устала? – поддел дочку Бааль. Та в ответ лишь лукаво улыбнулась и швырнула в него подушкой.
– А ты проверь.
Бааль фыркнул, подушка рассыпалась кучкой пепла.
– Вести от матушки?
– Какое там, – Хулюд упёрла кулачки в подбородок, всем своим видом выражая скуку и неодобрение. – Сердится, даже нас с сестрицей видеть не желает. А кого желает – тех больше никто не видит.
– Нервы, стало быть, разошлись, – кивнул Бааль, взращивая на ладони ещё один крохотный огненный шар. – Понимаемо.
Встретил жадный взгляд дочери – и когда шар на ладони подрос до размеров крупного персика, бросил ей. Поймала и отправила в камин, затем подгребла под себя пару подушек и вздохнула.
– Государчика тоже не привечает, злющий ходит аж своих поедом ест. А здоровяку опала постельная – тьфу. Где чресла погреть сыщет, пока дело делает. Впору подумать, что не на том муже печать. Сестрица говорит, хороша парочка – осёл да вол.
С кем бы могла сравнить его Люциферова дочка, Бааль спрашивать воздержался. К звериным кличкам он неизменно питал некоторое подспудное отвращение.
– По мне, так больше на хорька похож, уж больно пронырлив. Отрадно, что пополнения в зверинце пока нет. Твоя матушка слишком доверчива. Тьма прохвостов вкруг неё вьётся, а все как на подбор – ни украсть, ни покараулить.
Хулюд хитро покосилась на Бааля.
– А сам-то куда годишься? Его выгнали – он и пошёл. Гляди, пока тут просиживаешь, будет пополнение. Намедни народу прибыло, и в сады не завернули. А некоторых в Совет сунули с порога.
– Кого это? – огненный шар расцвёл на ладони почти незаметно и успел дорасти до размера небольшой дыни. Хулюд приглашающе улыбнулась. Когда желанная добыча в обход неё с треском влетела в камин, девчонка надула губы и отвернулась. Разумеется, выбрав позу пособлазнительней.
– Баста! Ничего тебе больше не скажу!
Бааль возвёл глаза к высоким сводам, но потайных запасов терпения там не обнаружилось. Извлёк из воздуха широкий браслет – старое золото, грубая чеканка, неровные крупные кабошоны огненных опалов. Подбросил на ладони и с силой метнул, угодив паршивке чуть пониже спины.
Хулюд обиженно взвизгнула, извернулась, но подношение прибрала шустро. – А так?
Повертела новую игрушку, наслаждаясь блеском камней, и смеха ради нацепила на ногу. Металл моментально вскипел, опалы треснули и рассыпались, украшение впиталось в кожу, не причинив ни малейшего вреда. Стараясь блюсти недовольную мину, проронила:
– Недобитки-белоризники да вольные шатуны с других Пластин. Не возилась бы тут с тобой, может, знала бы точней, кто будут и чем дышат.
– Невелика беда, управимся. Оставь их мне. Негоже царевне, как простой певичке, вызнавать да разнюхивать.
Хулюд расхохоталась, все выдуманные обиды были враз забыты. Отсмеялась, смахнула с густых ресниц пару слезинок.
– Сам заместо меня пойдёшь, красивый? Ой, умора!
Бааль не выдержал и хмыкнул.
– Заливайся, царевна, сколько влезет, а всё одно непорядок. На что мужи нужны державе, коли всё за них разгребать? И ты, и сестрица Цейя в Совете принуждены слушать речи грубые и грязные, а видеть – и того гаже. А уж к палаческому ремеслу нежных девиц приставить – позор двору как есть. Лбы здоровые обивку хозяйством трут, а вашими ручками, значит, суд правый вершится. Цена тому укладу – дырявая медяшка, а правителю – и вовсе вараний хвост.
Хулюд затихла и внимала каждому слову, лицо её в свете пламени приняло выражение мечтательное и жадное. Меж белых зубов мелькнул розовый кончик языка – привычка чуть прикусывать его во время обдумывания очередной каверзы осталась у дочки с детских лет.
– Ты б не дозволил?
– Срывать цветы, вкушать плоды – и только. Дела государственные – яд и скверна, жёнам и дочерям мараться не след. Твоя матушка поступает мудро, препоручая бремя забот советникам. Выбор не всегда верен, приходится лично вникать – с того ей же самой прямой вред выходит. Попробуй вместо ожерелья на шею булыжник с мостовой повесить, рада ли будешь?
При упоминании тяжкой монаршей доли матери Хулюд не проявила ни капли сочувствия, её занимало нечто гораздо более важное. Прекратила задумчиво водить пальцем по шёлку покрывал, вычерчивая невидимые узоры, и с надеждой взглянула на Бааля.
– А может, ну их в печку, сердце моё?
– Кого? – Бааль с трудом поспевал за переменами настроения дочери.
– Да всех, – медленно произнесла Хулюд с рассудительностью сумасшедшей. Скулы окрасил лёгкий румянец, глаза лихорадочно горели. – Пусть тут сами любятся как хотят! А мы тоже сами, без них. Веер – знатная махина, Пластины считать устанешь. Где-то ж такого важного до сих пор ждут, божеством всемогущим почитают. Айда туда? Ты да я, да верных сколько-то сведём со двора, чем плохо? Не всем по нраву под матушкой ходить или под государчиком её. Побегут как миленькие, только свистни!
– Заманчиво, царевна, ох, заманчиво, – улыбка вышла вполне искренней и тёплой. Кого другого заподозрил бы немедля, но Хулюд при всём своём наивном коварстве избалованного ребёнка была слишком помешана. Врождённое умственное расстройство девчонки в стенах Золотого города обрело законченную форму, а с его появлением переплавилось в нечто большее – и придало особый шарм: всё можно простить за такую верность. Хулюд потянула носом и нахмурилась.
– Чуешь?
Бааль принюхался. Пахло свежей кровью, ещё тёплой. Что за дурацкие шутки? Охранные заклятия не потревожены, ни малейших признаков атаки.
– А, вот где протечка, – Хулюд верхним чутьём дошла почти до выхода – и тут же отпрянула. Кровь сочилась из-под дверей, небольшая лужица увеличивалась на глазах, заливая каменный пол. Колебалась из стороны в сторону, словно искала что-то. Или кого-то. Бааль вскинул руку – и поток послушно замер. От него отделились тонкие ручейки, и в их противоестественных извивах спустя миг проступило одно-единственное слово.
Подал дочери знак отойти подальше. Та не послушалась, окунула палец в блестящее тёмное озерцо и принялась с интересом разглядывать.
– Кровь нечестивых оросит поля? – Бааль скривился. – Неисправимый пошляк. Хулюд, прекрати!
Дочь отняла от губ перемазанный кровью палец и с видом заправского дегустатора сообщила:
– Бедняжка Залим. Полный болван, но хоть красавчик.
– Целых две причины сделать из него пригласительную карточку, если ты спятивший от ревности маньяк-самодур, – проворчал Бааль. Пришлось покинуть кресло и сменить халат на нечто более подходящее случаю.
Хулюд одобрила нарочитую простоту наряда и тоном, не допускающим возражений, заявила:
– Я с тобой!
Спорить Бааль не стал, выждал, пока ящерка взберётся по ноге и угнездится за воротом рубахи, и только потом открыл портал.
***
Двери на сей раз гостеприимно распахнуты – дескать, никаких тайных злоумышлений. Учёл ошибки, да все ли? Ловушка как есть – народу прибыло, а снова никого из миньонов рыжей, если не считать Цейю. Выглядит не слишком довольной – вон как впилась ногтями в подлокотник. Ну ещё бы, покойный Залим вовсю пользовал не только мать, но и дочь, а та не успела натешиться. И труп болтливого любовничка со вспоротым от уха до уха горлом – так себе зрелище. А вот чаша из мориона, куда сливали кровь, недурна.
Колкие взгляды, удивлённые шепотки, на лицах многих откровенное недоумение. Знакомых мало – с одной стороны скверно, а с другой – если что и знают, так не больше Денницы и двух оставшихся подельников.
– Ба! Открытое заседание! Осторожней, государчик, эдак и до демократии докатишься, – Бааль подивился, сколь прилипчиво оказалось данное дочкой прозвание, само легло на язык. – Моё почтение новоприбывшим и новопреставленным.
– Как и было сказано: кровь одного предателя призвала другого, – прошелестел Денница со своего места. – Сядь и умолкни.
Бааль лучезарно оскалился. Пригласить заимодавца на кровь должника – и так грубо обыграть сходство ритуалов. Фарс чистой воды.
– Никак неможно. Столько свежих лиц. Тебя послушали, теперь мой черёд!
Мальфес вжался в спинку кресла и, кажется, дышал через раз. Кесеф, судя по взгляду, мысленно увещевал патрона сбавить обороты. В головы им или не лазил, или не понял, что нашёл там.
– Слава твоя известна, Бэл, – донёсся от окна бархатный голос. – Вряд ли есть, что прибавить. А убавить стоит.
– Пристанище всех обездоленных мужей и кров отчаявшихся жён, князь Ситри, – Бааль отвесил шутовской поклон и указал на занятое останками Залима кресло. – Располагайся, вон и место освободилось. Паскудник не ответил, сделал вид, что поглощён созерцанием пейзажа за окном.
Бааль обзавёлся по-настоящему добротным креслом – здешнее псевдоимперское эпигонство в убогом вкусе Денницы годилось разве что на дрова – и уселся в углу комнаты так, чтобы видеть всех. Создать проще, чем достать, а? Ящерка торопливо скользнула на грудь, пользуясь сменой положения. Бааль велел ей угомониться – неужто дурочка думает, будто кто-то может навредить ему? Сжечь всех нетрудно, увещевать интересней.
Перешёптывания и косые взгляды его развлекали – беспокойтесь, красавцы, ёрзайте, чем больше подозрений – тем больше ошибок.
Государчик нервно дёрнул щекой, но промолчал, даёт своей пастве выговориться, чтобы потом никому не пришло в голову его перебить. Любопытно, решит устроить подобие судилища или незатейливо укажет пальцем и призовет разорвать в клочья?
Бааль водворил рядом с креслом здоровенный напольный кальян и картинно поднес к губам резной мундштук. Уголья в чашке едва тлели, распространяя характерный запах, словно кто-то сжигал палую листву.
– Любовь черни стоит дёшево, порыв Лайлы мимолётен. Нынче не отопрёшься, не отбрешешься, не надейся, – заверил Денница. – Никто не соблазнится твоими баснями. Пришёл не с миром, принёс лишь распри и яд измены. Но я чту женский каприз, потому оставлю тебе жизнь. И отпущу восвояси. Уйди сейчас. Когда избалованный хозяйкой пёс лает без толку и норовит укусить верных – его гонят прочь. Или поступают иначе.
– Экое великодушие, – Бааль отнял мундштук от губ и издевательски прицельно выпустил изо рта дым. – Зачем звал, раз сразу гонишь? Я принял приглашение, но уйду не раньше, чем сочту нужным. А сочту нужным уйти только тогда, когда все, кто собрался за этим столом, поймут предельно простую истину. Их единственный шанс на победу – не ты. Я.
Люцифер снисходительно усмехнулся, на деле вышла скорее нервная судорога.
– Какую победу, безумец? Мы выжмем эту Пластину досуха и уйдём без потерь. Руины старого мира не стоят того, чтобы цепляться за них. Но для тебя при новом порядке не найдётся дела. Воюй с кем пожелаешь, хоть с двумя державами разом. А если слаб в коленках, забейся в нору поглубже и утешай гордыню славословиями недолговечных.
Плох император, очень плох. И потому треплив сверх всякой меры. Тяжко ему в высшей лиге – втащить втащили, а играть не на что, промотался.
– Не зря тебя, владыка милостивый, – Бааль поморщился от укуса ящерки, отчего титул прозвучал издевательски, – в Бездну определили, ай, не зря. – Бааль покачал головой. – Башка в облаках, от жизни далёк, как от истинного могущества. Кто тебе даст выжимать эту Пластину? Одноглазый упивается сластью бойни в границах Джаганната, пока мы ничем не задеваем Раймир. Сидя на Пустошах в окружении недолговечных, ифритов и изгоев мы безопасны. Но займется нами, как только решит, будто мы ему угрожаем. Его брат исчез, не оставив адреса, но уверяю тебя, он жив. Смерть почувствовали бы не только заклятые, но и члены обоих Советов. Даже бывшие – а нас таких здесь немало. Когда приползёт нога за ногу, трон его должен быть занят достойным. Иначе несдобровать всем вам... Не думаю, что среди Пластин Веера для вас найдётся достаточно отдалённая, чтоб укрыться от Шемаля. Стервец мстителен, хуже того – во мщении своём изощрённо мелочен. Как и его брат. Все эти списки низложенных и забытых, пустые саркофаги с постаментами… Всё это мемориальное дерьмо на две стороны – как бишь там его… Дхурта?
Маска презрительного спокойствия сползла с лица Денницы, будто оплавилась. Жаль, схватиться на месте неможно – вот удивился бы государчик.
– Трус. Подстрекатель. Слишком хорошо осведомлён. Обоих калек предавали не раз, мы же мирно заберём своё. Сунутся следом – пожалеют, – глаза Денницы недобро загорелись, ухмылялся, дёргал углом рта, мысленно споря с кем-то ещё. Того и гляди пену ронять начнёт. Чудесно. Даже безнадёжные кретины убедятся, что пошли на поводу у полоумного маньяка. – Знаю, под кем ты видишь Адмир, всегда видел. Чужими руками жар загребать… Да не пойдут за тобой! Хоть из-под полы армию доставай. Молчать! – рявкнул на тихо паникующего Кесефа, чем вызвал редкие, но вполне отчётливые смешки. Прикусил губу и откинулся на спинку кресла, сверля Бааля неприязненным взглядом. Отёр кровь якобы незаметным движением и добавил: – Уймись. Не то сядешь, да не на трон.
– Трус как раз тот, кто предлагает оставаться на месте, – Бааль сделал ещё одну затяжку и обвёл глазами собравшихся. – Ни один из вас не желает подумать на пару шагов вперед? Готовы ждать, пока вас обвинят в измене вслед за покойником? Кто дальше? Кто больше? – Цейя поймала взгляд якобы омерзительного ей «беглого премьера» и лихо отзеркалила, глаза её сияли шальным и цепким блеском, что лишь раззадорило ораторский пыл:
– Ты? Ты? А может, ты? – Бааль указывал перстом то в одного, то в другого из числа сидящих. Кто-то неловко засмеялся и потупил взор, кто-то возвёл очи горе, кто-то невозмутимо пожал плечами, а мерзавец Ситри процедил: «Сворачивай спектакль!» – и отвернулся, старательно излучая равнодушие.
На лице Люцифера тоже нарисовалось отсутствующее выражение – в какие выси воспарил мыслями, неведомо. Прикрыл глаза ладонью, изрёк устало:
– Убить упрямую тварь? Или пожаловать-таки колпак с бубенцами… Вижу, многих его шутовство забавляет. Что скажете, господа советники?
– От одного шута иной раз пользы больше, чем от сонма министров. Пусть допоёт свои комические куплеты, там порешим, наш ли это случай, – подала голос Цейя.
Хороша девка, больше в мать, чем в отца, всё ж. Повела плечами – и многие забыли, как дышать вольным воздухом Нового Вавилона.
– Забавный ведь, совсем отчаянный. Как раздразненный ратель.
Бааль благодушно кивнул Цейе, кашлянул и зло подмигнул Люциферу изувеченным глазом.
– Пока нет Шемаля, мы должны взять хотя бы Пандем. Адмир ляжет под тех, кто будет в столице, если не перегибать палку с новыми законами. Переть дуром через Пустоши бессмысленно – это здесь мы защищены магией Госпожи, а дальше наше войско, сколь бы велико оно ни было, обречено уткнуться в мощный магический вал, отделяющий Пандем от Пустошей. В отсутствие Шемаля и ряда, скажем так, моих коллег, он наверняка слабее, чем был, но всё равно представляет собой угрозу. Просто перебросить портал на адмирскую или раймирскую территорию не выйдет – найдётся, кому захлопнуть дверь. Я предлагаю взять не качеством, а количеством – если уйма небольших групп будет пытаться открыть порталы, а в городе найдутся те, кто будет рваться к нам – а они найдутся, всех, кто слышит зов Госпожи, вряд ли удалось вычислить и нейтрализовать, у противника банально не хватит сил. Пандем огромен, контролировать всю территорию сразу они не смогут. Мы же не будем тратить лишних ресурсов – как только портал пытаются запечатать, бросаем. Рано или поздно они не успеют – и тогда в тот проход, который удастся приоткрыть или из города, или от нас, пойдут штурмовые группы. Сильные маги и боевики, неважно, владеющие ли магией. Магия Осеннего не подчинится никому, кроме, её можно не брать в расчёт. Как только мы закрепимся хотя бы в одном из Кругов, – он окинул взглядом слушателей, помнят ли они, что некогда так именовались районы города, – дело пойдет быстрее. Те, кто сейчас едва слышат зов, ощутят его куда сильнее, когда рядом окажутся верные Госпожи с её амулетами. К нам начнут присоединяться. Захватив Адмир, мы усилим свою армию, и тогда Раймиру придется нелегко.
– Зачем вообще рисковать магами? – Таиф задал резонный для некроманта вопрос. Загремел в Бездну именно за то, что полагал мертвецов венцом творения и изо всех сил превращал живых в эту высшую форму. – Можно швырять в приоткрытый портал поднятых покойников, человечков или других животных. Пусть они сделают дело, а мы ступим на покорённые земли как победители.
– Мертвецы, хидирин, что угодно – но только как дополнение к группе, без магов им не сдюжить, – отмахнулся Бааль. Но, оглядев аудиторию, вынужден был признать, что идея не рисковать своими драгоценными задницами, выдвинутая Таифом, пожалуй, нашла изрядно почитателей.
– Предлагаю эксперимент. Следите за руками, – Бааль вынул из кармана небольшой нешлифованный огненный опал, покрутил в пальцах, чтобы все видели, сжал в ладони. Из кулака потекли огненные капли, и что-то незримое пронеслось над столом. Труп в кресле дёрнулся и медленно, словно преодолевая сопротивление воды, сел. Опершись о стол, встал и оскалился – возможно, это должно было означать улыбку. Повертел головой – сидящие рядом вскочили и поспешно отошли к стене, но они не интересовали существо. Оно что-то пробормотало себе под нос на старинном наречии и задвигалось куда быстрее, нежели раньше, отшвырнуло кресло и направилось к Люциферу, разминая пальцы, словно собиралось вцепиться ему в горло. Тифон рявкнул какое-то короткое заклинание, но кадавр дёрнул головой, словно отмахивался от мухи, и шага не сбавил. Денница смотрел недоверчиво, не понимая, что происходит, но очухался вовремя – испепелил тянущиеся к нему руки до того, как они сомкнулись под кадыком. Обрубок неуклюже завалился на несостоявшуюся жертву, был брезгливо сброшен на пол и добит одновременно несколькими заклинаниями – ага, сподвижнички проснулись.
– Рехнулся, лайдак? – Денница вскочил. Некогда белая рубаха на груди перепачкана жирным чёрным пеплом, рот кривится, пальцы скрючились, как когти, – неужели возьмется за боевые заклинания?
– Сядь... государь. Это всего лишь опыт. Показать всем заинтересованным, что часть нашего войска могут составить приблудные хидирин. И сразу пояснить, что против сильных бойцов, хорошо владеющих магией, они не выстоят и получаса в открытом столкновении. Куда приятней было бы, останься разум при них. Образчик вы видели – увы, полная развалина, однако свою задачу он исполнил с блеском. Но в арсенале есть и не столь рамольные особи. Менять тела на ходу – весьма полезное свойство наших бесплотных друзей. Пусть порезвятся на славу, сколько успеют.
– От безделья рукоделье, – фыркнул Ситри, не оборачиваясь. Рисовался перед единственной обозримой дамой в меру разумения. – Освоил азы некромагии на досуге и преподносишь как гениальную новацию в ведении войны. Какие ещё рецепты наготове? Отравить колодцы и устроить праздник ожившей мертвечины на радость всем труполюбам? Или без затей закидать столицу содержимым скотомогильников?
– Прежде всего неплохо бы спросить мнения генерала Мастемы. Не позабавит ли его этот анекдот, – нежно улыбнулась Цейя. – Армия не стража, да и у стражи в Вавилоне жизнь больше праздная. Печать надёжно бережёт от военных переворотов и прочих искушений, но не от застоя крови.
– Спросим, непременно спросим, – проворчал Денница, явно имея в виду что-то своё. От обсуждения устранился, но утомлённый вид был скорее очередной маской, глаза бы сказали больше – потому и прятал, потому и прикрывал.
Высокое собрание отборного сброда Люциферова дочка окончательно прибрала к рукам. Унаследованными от обоих родителей талантами распоряжалась прицельно и с толком. На редкие нестройные возражения адресно не ответила. Лишь переменила одну эффектную позу на другую и с милой улыбкой добила сомневающихся главным аргументом:
– Госпожа Вавилонская изрядно не в духе. Если ни один из державных мужей не сможет развеять её скуку, то очень скоро она явит всем свой гнев. Кто же станет первым? И следующим? – мерзавка весьма недурно воспроизвела интонации Бааля. Изящный пальчик разил всех без разбора, не обойдя и папаши.
– Ты? Или ты? А, может быть, ты?
***
Когда Малеф явился в зал, Маклин уже был на месте и о чём-то переговаривался с Рейной. О «подарке» от Михаэля граф сообщил ему почти сразу, как и о том, что просмотреть кристалл не удалось. Причина блока теперь сомнений не вызывала.
В воздухе витало ощущение какой-то нелепой ошибки, глобального сбоя. Возможно, Малеф принёс его с собой – или же оно было общим. Успех казался временным, краткая передышка вызывала не облегчение, а тревогу. Спецы-вероятностники в один голос твердили о невозможности увидеть хоть что-нибудь, горизонт событий заволокло крепче прежнего.
Астарот вполголоса беседовал с Левиафаном, сестрица рассеянно чесала за ухом дремлющего у неё на коленях Алерта.
– Привет, ушастый, – заслышав голос Малефа, отоцион приоткрыл глаза. – Все в одной лодке, а куда выгребем – один Хаос знает.
Лис фыркнул, Аида тоже шутки не оценила:
– Он скоро вернётся. Господин местоблюститель готов спорить на собственный хвост.
– Не уверен, что с того всем немедля полегчает, госпожа, – несмотря на отсутствие в зале тех, кто не был в курсе брачной аферы двадцатилетней давности, Малеф старался блюсти декорум. Рейна без труда расколола этот орешек, но отнеслась с пониманием.
– Чем порадуешь? – начальница прекратила терзать графа и переключилась на Малефа. Он лишь пожал плечами.
– Заброска прошла удачно, толку – как с варана шерсти. В основном ворох уличных сплетен о придворной жизни – кто, с кем, в какой позе. Чего не знают, то придумают. Но свара двух фаворитов очень развлекает народ, и число сочувствующих «вазиру Меджнуну» стремительно растёт. Как и число новых сторонников Лилит. Показательные судилища и локальные пожары временно прекратились, теперь народ помимо оргий увлечён идеей некоего нового порядка. Но ни одна скотина даже с трезвых глаз не в силах внятно объяснить суть. Всё, что удаётся вытрясти – звонкие общие фразы. Якобы все, даже простые вавилонцы, смогут внести свою лепту, чтобы приблизить его. Произносят вслух, впадают в нездоровую эйфорию и начисто отключаются от собеседника. Либо реагируют на отдельные слова и начинают спорить неведомо с кем.
– Простенькая, но убойная массовая оморочка с механизмом взаимоподпитки – вбросил заразу, а дальше сами раскрутят и растащат, – кивнул Маклин.
– Знакомая вонь, – Рейна скривилась. – Старые надёжные рецепты.
Над столом бесшумно возникла голограмма – но Асмодея не заметил бы только слепой. Выглядел княжеский любимец ещё хуже, чем в прошлый раз. Утопал в кресле, зябко кутаясь в просторный тармаламовый халат, отороченный мехом – и это несмотря на жару.
– Так понимаю, лично вы дойти уже не в силах? – спросила Рейна, смерив опоздавшего ледяным взглядом. – Вконец промотались?
Асмодей не удостоил её ответом и обратился отчего-то к Астароту:
– Имею право. Prima vigilia. Удостоверьте, любезный Прокурор.
– Да чтоб его! – Астарот возвёл глаза к потолку. – Имеет. Однако если это очередной фарс, я лично обеспечу вам переход формального повода в действительный.
До Малефа не сразу дошло, что домашний наряд позёра сочетал в себе два основных оттенка траура. Дополняла образ скорбящего страдальца ажурная чугунная серьга в левом ухе.
– Пожалуйте, – Асмодей махнул рукой, открывая портал. Члены Совета, не исключая и Рейны, внезапно спорить не стали. Аида несколько растерялась, но муж что-то шепнул ей, так что она бережно пересадила лиса в корзинку и отправилась следом за остальными.
В резиденцию Асмодея, судя по всему, не заносило одного Малефа. Он даже слегка пожалел об отсутствии Хэма, рыжему идея тризны в борделе пришлась бы по вкусу. Рейна придерживалась иного мнения, при виде фривольной обстановки и весьма условно одетых слуг обоего пола – они же, скорее всего, дети клана – поджала губы и уселась на низкий диванчик. На несчастного подавальщика посмотрела так, что тот стушевался и отступил, опасливо покосившись на Асмодея. Если бы Малеф знал коллег хуже, эта сценка могла его позабавить. Подозвал бедолагу – парнишка просиял и на радостях едва не опрокинул поднос с напитками.
– Вон с глаз моих, убожище, – брюзгливо процедил глава дома, не открывая глаз. – В наказание мне послан.
Потомки Асмодея проявили удивительную сплочённость – тут же захлопотали вокруг гостей, стараясь прикрыть отступление проштрафившегося товарища. Стайка девиц шустро притащила подбитую фиолетовым бархатом шкуру – Асмодей с видимым удовольствием погрузил босые ноги в густой мех химеры – наполнили бокал из объёмистой бутыли, лишённой этикеток, и подали длинную мортовую трубку с серебряным мундштуком. После того, как Асмодей закурил, Малеф был готов поклясться, что в чаше отнюдь не табак. После пары жадных затяжек, Асмодей открыл глаза и произнёс уже куда живее:
– Вот так сложишь голову на благо страны, а ни одна жаба за гробом не квакнет. Располагайтесь без стеснения.
Алерт понял приглашение по-своему, выпрыгнул из корзинки и отправился исследовать шкуру. Видеть пушистых тварей тёмно-зелёного цвета ему вряд ли доводилось. Ткнулся носом, опробовал на зуб, покрутился и свернулся клубком.
Золотоволосая красотка, на которую Малеф имел неосторожность засмотреться не только как мужчина, тоже расположилась без стеснения, напрочь перекрыв обзор. Галантно поцеловал в плечо и шёпотом попросил не мешать.
Полуобнаженные очаровашки обоего пола возникали молчаливыми прекрасными видениями то с подносом, уставленным бокалами или рюмками, то с огромными, полными закусок блюдами. Асмодей курил, прикрыв глаза, иногда нервно прикладывался к бокалу и, казалось, ни на кого не смотрел. Страдал с размахом, картинно и эталонно, но о долге хозяина, как выяснилось, не забыл: объявил тост, как только у каждого из присутствующих оказался в руке полный бокал. Тост прозвучал странно. «И примет всех нас Хаос». Помирать Малеф не спешил, и прежде, чем выпить, оглядел присутствующих. Вряд ли, конечно, Асмодей вытащил сюда весь наличествующий Совет, чтобы устроить массовое отравление, но все же... Однако все спокойно приложились к бокалам, не опасаясь подвоха. Золотоволосая красотка с обнаженными плечами крайне незаметно сменила диспозицию и теперь полулежала на шкуре траурной расцветки, словно невзначай касаясь щекой колена Прокурора. Её подруги, с вероятностью – сёстры или ещё какие родственницы – столь же ненавязчиво оккупировали места на ковре рядом с прочими гостями. Возле облюбованного Стальной Миледи диванчика застыл статуей красивый юноша, рядом с Аидой и Левиафаном после недолгого замешательства возникла похожая, как двойняшки, смуглая рыжеватая парочка, уделявшая больше внимания друг другу, чем гостям.
Прокурор изучил свой бокал на просвет и первым нарушил тягостное молчание:
– Валяй, Мак. Пока уважаемый хозяин дома не воспользовался более радикальными методами поправки здоровья. И нечего пялиться, грёбаный симулянт. Ты не вдова усопшего и не скорбящая мать.
Златовласка у ног Астарота замаскировала смешок кашлем. Асмодей на выпад не отреагировал, слишком хорошо вошёл в образ.
– В самом деле, драгоценный граф. Не каждый день нас покидают собратья, стоявшие у истоков мира. Любые иные вести на эдаком фоне – пустяк, птичий щебет против рёва урагана. Малыш Малефициано тоже присутствует, так что я полагаю, теперь проблем с кристаллом не возникнет.
Маклин смерил Асмодея тяжёлым взглядом и подчёркнуто медленно перевел глаза на прелестницу рядом с собой. Асмодей устало смежил веки:
– Дети моего Дома верны мне, но возможно, наш дорогой покойный друг не хотел бы, чтобы его послание увидели незнакомцы, – изящным жестом он отослал слуг. Кажется, Прокурор с некоторым сожалением смотрел вслед златокудрой прелестнице.
Граф извлёк из кармана кристалл и попробовал активировать его. Тщетно. Та же участь постигла и похожий на первый, как две капли воды, кристалл, небрежно выуженный Асмодеем откуда-то из складок отороченного мехом халата. – Старый фокус, – Маклин понимающе кивнул. – Ранее паранойи такого масштаба за покойным не замечалось, – подойдя к креслу, он забрал кристалл у Асмодея, положил оба на пол в центре зала и поманил к себе Малефицио: – Спорю на что угодно, друг мой, что третий кристалл у вас.
Княжеский сын кивнул и принялся рыться по карманам. Найдя кристалл, покрутил его в пальцах, в очередной раз попробовал активировать, и, потерпев предсказуемую неудачу, швырнул к первым двум. Как только три кристалла соприкоснулись, над ними засветилась голограмма.
Михаэль. Осунувшийся, в глазах вместо обычной равнодушной настороженности злое, нездоровое веселье.
– Благодарю своих кредиторов за терпение и перед Хаосом свидетельствую, что долг сейчас будет выплачен окончательно, – звучным, созданным для команд, голосом произнес глава Второго дома Раймира. Далее изображение слегка расплылось – очевидно, Михаэль двигался очень быстро, или же часть происходящего осталась заблаговременно скрыта заклинанием.
Затем появилась обманчиво мирная картинка – высокий крепкий светловолосый мужчина с обветренным лицом обнимает за плечи болезненного вида бледного смазливого юношу, что-то ласково говорит ему, быстро сменившаяся другой, не столь невинной – рука, лежавшая на плече мальчишки, переместилась на его подбородок, вторая молнией скользнула к затылку... Через мгновение светловолосый бережно поднял на руки ещё подёргивающееся тело – голова неестественно откинулась, шея характерно удлинилась – и пристроил его в кресло так ласково, словно покойник мог что-то чувствовать.
Несколько минут записи ничего не происходило – Михаэль подчёркнуто спокойно сидел в кресле в профиль к зрителям, глядя перед собой, что-то пил из хрустального стакана с толстым дном. Затем повернулся и посмотрел прямо в кадр – в глазах то же злое веселье, губы обмётаны, будто в лихорадке.
– Как только яд сделает своё дело, сработает одна милая игрушка «Огненных ангелов». Старая гвардия должна помнить, ею пользовались для того, чтобы уничтожить трупы своих, если не было никакой возможности их забрать. Таким образом, на этой Пластине мы более не встретимся ни в каком виде, а в Хаосе, не исключено, не узнаем друг друга. Счастливо оставаться, – он отсалютовал стаканом и запись оборвалась.
Какое-то время все сидели молча. Аида с глазами по шеолу сжала руку мужа, тот успокаивающе приобнял супругу, не проронив ни слова. Чудовищная картина обрела недостающие детали.
Рейна поверх бокала поочерёдно смерила всех троих кредиторов многозначительным взглядом, особенно пристальный достался Малефу.
– Зря грешили на Одноглазого.
– О, не скажите, – притихший было мнимый больной снова подал голос. –Сдаётся мне, Михаэль опасался, что после отставки ему уготовано нечто совершенно не совместимое с его принципами. Огонь стёр малейшие следы, нет тела – нет дела. От кого охранял своё посмертие покойный меч державы?
Рейна устало потёрла переносицу.
– Звучит как очередное некромантское дерьмо.
– Выглядит так же, – кивнул Маклин. – Но нежелание украшать своей персоной раймирский аналог Зала Славы или оказаться живым покойником на посмертной службе вполне можно понять, – он осушил бокал, подобрал один из кристаллов и снова положил в карман. – Ты для этого воспользовался правом на вигилию? – хмуро поинтересовался он у Асмодея. – Только не начинай рассказывать, будто страдаешь так сильно, что не мог не собрать у одра болезни старых друзей – большая часть здесь присутствующих видела тебя после куда более страшных переделок, чем чужая добровольная смерть.
– От чего я страдаю – не ваша забота, – Асмодей поморщился и махнул рукой, разгоняя дым от трубки. Или пытаясь избавиться от чего-то невидимого и очень назойливого. – Вам будет чем заняться и без того, если мой информатор верно всё понял. Новый Вавилон готовит вторжение в Пандем.
– К-к-как? – не выдержала Аида. Прочие молчали, недоумённое тяжелое безмолвие прервала Рейна.
– Подробнее, пожалуйста, – она умудрялась сидеть на низком уютном диванчике прямо, как на троне. – Откуда информация, уровень достоверности, когда получена... И если поступила ранее, чем пять минут назад, потрудитесь объяснить, зачем был нужен этот спектакль.
– Государя и повелителя с нами нет. И пока это неизменно, я, милостью сил, меня создавших, буду держать ответ только перед ними. Готов принять заботу обо всех питомцах Правящего дома, но не более. Вам, миледи, – обращение мерзавец выплюнул с презрением, достойным Бааля, – я не должен ничего.
Папашин лис навострил уши и глухо рыкнул.
– Извольте видеть, господин председатель со мной согласен.
– Похоже, не симулирует. Болен не на шутку, – Левиафан подгрёб нервно комкающую подол супругу чуть не на колени, тоже почуял, что от княжеского фаворита фонит в лучших традициях его патрона. – Хворь скверная, где тёрся, чтоб подцепить такое, – умолчи, с нами дамы.
Рейна держалась безукоризненно. Легко было представить, как она, не меняясь в лице, распыляет Асмодея на мельчайше частицы. Настолько взбешённой Малеф начальницу ещё не видел.
Асмодей промокнул рукавом покрытый испариной лоб и неприятно улыбнулся. Так скалилась растерзанная синьора Випера, сейчас идеально симметричное лицо выглядело гораздо паскуднее.
– Зря, адмирал. Погост на водах всё ещё погост. Утопленников считают в полосе прибоя. Неважно. Ненужно. Итак, как и было сказано, из Золотого города к нам пойдут напрямки, без луж и песка.
Рейна побарабанила пальцами по подлокотнику диванчика, склонила голову набок и произнесла, ни к кому адресно не обращаясь.
– Умышленное сокрытие сведений, касающихся любой угрозы государственной безопасности...
– Сбавь обороты, шальной, – дружеским тоном посоветовал Левиафан. – Штормит тебя изрядно. Лучше расскажи по порядку. Коли совсем тяжко – граф подсобит.
– Что вы с ним церемонитесь, как с невестой! – вмешался Астарот. От его вопля папашин лис вздрогнул и недовольно приоткрыл глаза. – Взять да вывернуть эту мусорную корзину. В интересах державы и доброго народа.
Судя по выражению глаз Рейны, идея показалась ей крайне соблазнительной.
– Постойте, – послышался вкрадчивый голос Аваддона, следом объявился и он сам. На удивление бодр и свеж, одет в штатское, причем с несвойственной ему обычно небрежностью.
– Опаздываете, зятёк, – поприветствовал его Асмодей. – Отвлекали сестрицу от державных дел её дамского научного кружка?
– Прошу извинить, – ответил Аваддон, ясно дав всем понять, кого именно и за что. – Всадники, Даджалл и прочие, до кого я смог дотянуться, уже в курсе. План сырой, оригинальностью не блещет… Но это Бэл.
Встретив недоумённые взгляды товарищей, Аваддон покосился на «шурина» и выразительно кашлянул. – И снова прошу прощения. Кристаллы с копией записи, доставшейся мне от одного старого должника, перешлю безотлагательно, но вряд ли кому удастся извлечь из них больше, чем сумел я. В ближайшее время нас ждут попытки занять Пандем с помощью точечных ударов множества мелких групп. Тактика известная, как только какой-то из групп удастся прорваться и зацепиться здесь, удержав портал, туда же ударят всеми наличными силами. Кто именно пойдёт с той стороны – неизвестно. Сомневаюсь, что старина Бэл рискнет своей раззолоченной задницей, из Люцифера и в лучшие времена на поле боя толку было мало. На месте генералов рыжей стервы я не ставил бы всё на один удачный прорыв и готовил бы несколько ударных групп, готовых развить успех.
– Пандем защищён от вторжения извне... – Малеф допил вино и сосредоточенно вертел в руках пустой бокал. – Для того, чтобы кто-то, замысливший вред, мог войти сюда, нужно, чтобы портал открыли изнутри.
– Не то, чтобы это было невероятно, – сухо произнёс Астарот. – Вы же не думаете, что наши милые игры с лотереей и раздача микстур затронули всех, кого следовало?
– Давайте не тратить время на риторические упражнения, – поморщилась Стальная Миледи. – В теории магическая защита города должна была реагировать на попытки взлома изнутри, как и снаружи. Но в отсутствие Самаэля, Бэла и множества иных, кто раньше делился с ней силой, я не поставила бы на это последний шеол. Можем ли мы что-то сделать, чтобы вовремя обнаружить портал?
– Патрули, – Маклин и Малеф произнесли это практически одновременно.
Аваддон кивнул.
– Выброс энергии, которая нужна для открытия портала, засечёт даже ребёнок с соответствующим амулетом. Зная место, можно перебросить туда группу из боевиков и магов, чтобы захлопнуть дверь, а возможно, и прищемить ею чьи-нибудь не в меру прыткие конечности...
– Раз уж нам так сказочно везёт – прищемим, непременно прищемим. Надеюсь, ваш должник не успел проиграться ещё кому-нибудь в Золотых палатах? – Малеф зло улыбнулся и смерил министра обороны внимательным взглядом. – Не хотелось бы испортить сюрприз.
Аваддон растянул губы в ответной ухмылке.
– Вам ведь известно, кому выпадает порой слишком большая удача?
– Каждому здесь известно, – Малеф умел смотреть в упор не хуже прочих и лучше многих.
Стылый взгляд Аваддона чуть потеплел.
– Единственно верный настрой. Отрадно видеть, приятно слышать.
Саламандра сердито зашипела – Баалю пришлось отвлечься, чтобы бросить ей очередной огненный шарик. Она проворно ухватила его пастью и поволокла в камин, «кормить огонь». Старая игра неплохо отвлекала девчонку и помогала ему собраться с мыслями. Ящерка выбралась из пляшущих языков магического пламени и скользнула на ложе, едва не запутавшись в смятом покрывале.
– Устала? – поддел дочку Бааль. Та в ответ лишь лукаво улыбнулась и швырнула в него подушкой.
– А ты проверь.
Бааль фыркнул, подушка рассыпалась кучкой пепла.
– Вести от матушки?
– Какое там, – Хулюд упёрла кулачки в подбородок, всем своим видом выражая скуку и неодобрение. – Сердится, даже нас с сестрицей видеть не желает. А кого желает – тех больше никто не видит.
– Нервы, стало быть, разошлись, – кивнул Бааль, взращивая на ладони ещё один крохотный огненный шар. – Понимаемо.
Встретил жадный взгляд дочери – и когда шар на ладони подрос до размеров крупного персика, бросил ей. Поймала и отправила в камин, затем подгребла под себя пару подушек и вздохнула.
– Государчика тоже не привечает, злющий ходит аж своих поедом ест. А здоровяку опала постельная – тьфу. Где чресла погреть сыщет, пока дело делает. Впору подумать, что не на том муже печать. Сестрица говорит, хороша парочка – осёл да вол.
С кем бы могла сравнить его Люциферова дочка, Бааль спрашивать воздержался. К звериным кличкам он неизменно питал некоторое подспудное отвращение.
– По мне, так больше на хорька похож, уж больно пронырлив. Отрадно, что пополнения в зверинце пока нет. Твоя матушка слишком доверчива. Тьма прохвостов вкруг неё вьётся, а все как на подбор – ни украсть, ни покараулить.
Хулюд хитро покосилась на Бааля.
– А сам-то куда годишься? Его выгнали – он и пошёл. Гляди, пока тут просиживаешь, будет пополнение. Намедни народу прибыло, и в сады не завернули. А некоторых в Совет сунули с порога.
– Кого это? – огненный шар расцвёл на ладони почти незаметно и успел дорасти до размера небольшой дыни. Хулюд приглашающе улыбнулась. Когда желанная добыча в обход неё с треском влетела в камин, девчонка надула губы и отвернулась. Разумеется, выбрав позу пособлазнительней.
– Баста! Ничего тебе больше не скажу!
Бааль возвёл глаза к высоким сводам, но потайных запасов терпения там не обнаружилось. Извлёк из воздуха широкий браслет – старое золото, грубая чеканка, неровные крупные кабошоны огненных опалов. Подбросил на ладони и с силой метнул, угодив паршивке чуть пониже спины.
Хулюд обиженно взвизгнула, извернулась, но подношение прибрала шустро. – А так?
Повертела новую игрушку, наслаждаясь блеском камней, и смеха ради нацепила на ногу. Металл моментально вскипел, опалы треснули и рассыпались, украшение впиталось в кожу, не причинив ни малейшего вреда. Стараясь блюсти недовольную мину, проронила:
– Недобитки-белоризники да вольные шатуны с других Пластин. Не возилась бы тут с тобой, может, знала бы точней, кто будут и чем дышат.
– Невелика беда, управимся. Оставь их мне. Негоже царевне, как простой певичке, вызнавать да разнюхивать.
Хулюд расхохоталась, все выдуманные обиды были враз забыты. Отсмеялась, смахнула с густых ресниц пару слезинок.
– Сам заместо меня пойдёшь, красивый? Ой, умора!
Бааль не выдержал и хмыкнул.
– Заливайся, царевна, сколько влезет, а всё одно непорядок. На что мужи нужны державе, коли всё за них разгребать? И ты, и сестрица Цейя в Совете принуждены слушать речи грубые и грязные, а видеть – и того гаже. А уж к палаческому ремеслу нежных девиц приставить – позор двору как есть. Лбы здоровые обивку хозяйством трут, а вашими ручками, значит, суд правый вершится. Цена тому укладу – дырявая медяшка, а правителю – и вовсе вараний хвост.
Хулюд затихла и внимала каждому слову, лицо её в свете пламени приняло выражение мечтательное и жадное. Меж белых зубов мелькнул розовый кончик языка – привычка чуть прикусывать его во время обдумывания очередной каверзы осталась у дочки с детских лет.
– Ты б не дозволил?
– Срывать цветы, вкушать плоды – и только. Дела государственные – яд и скверна, жёнам и дочерям мараться не след. Твоя матушка поступает мудро, препоручая бремя забот советникам. Выбор не всегда верен, приходится лично вникать – с того ей же самой прямой вред выходит. Попробуй вместо ожерелья на шею булыжник с мостовой повесить, рада ли будешь?
При упоминании тяжкой монаршей доли матери Хулюд не проявила ни капли сочувствия, её занимало нечто гораздо более важное. Прекратила задумчиво водить пальцем по шёлку покрывал, вычерчивая невидимые узоры, и с надеждой взглянула на Бааля.
– А может, ну их в печку, сердце моё?
– Кого? – Бааль с трудом поспевал за переменами настроения дочери.
– Да всех, – медленно произнесла Хулюд с рассудительностью сумасшедшей. Скулы окрасил лёгкий румянец, глаза лихорадочно горели. – Пусть тут сами любятся как хотят! А мы тоже сами, без них. Веер – знатная махина, Пластины считать устанешь. Где-то ж такого важного до сих пор ждут, божеством всемогущим почитают. Айда туда? Ты да я, да верных сколько-то сведём со двора, чем плохо? Не всем по нраву под матушкой ходить или под государчиком её. Побегут как миленькие, только свистни!
– Заманчиво, царевна, ох, заманчиво, – улыбка вышла вполне искренней и тёплой. Кого другого заподозрил бы немедля, но Хулюд при всём своём наивном коварстве избалованного ребёнка была слишком помешана. Врождённое умственное расстройство девчонки в стенах Золотого города обрело законченную форму, а с его появлением переплавилось в нечто большее – и придало особый шарм: всё можно простить за такую верность. Хулюд потянула носом и нахмурилась.
– Чуешь?
Бааль принюхался. Пахло свежей кровью, ещё тёплой. Что за дурацкие шутки? Охранные заклятия не потревожены, ни малейших признаков атаки.
– А, вот где протечка, – Хулюд верхним чутьём дошла почти до выхода – и тут же отпрянула. Кровь сочилась из-под дверей, небольшая лужица увеличивалась на глазах, заливая каменный пол. Колебалась из стороны в сторону, словно искала что-то. Или кого-то. Бааль вскинул руку – и поток послушно замер. От него отделились тонкие ручейки, и в их противоестественных извивах спустя миг проступило одно-единственное слово.
Подал дочери знак отойти подальше. Та не послушалась, окунула палец в блестящее тёмное озерцо и принялась с интересом разглядывать.
– Кровь нечестивых оросит поля? – Бааль скривился. – Неисправимый пошляк. Хулюд, прекрати!
Дочь отняла от губ перемазанный кровью палец и с видом заправского дегустатора сообщила:
– Бедняжка Залим. Полный болван, но хоть красавчик.
– Целых две причины сделать из него пригласительную карточку, если ты спятивший от ревности маньяк-самодур, – проворчал Бааль. Пришлось покинуть кресло и сменить халат на нечто более подходящее случаю.
Хулюд одобрила нарочитую простоту наряда и тоном, не допускающим возражений, заявила:
– Я с тобой!
Спорить Бааль не стал, выждал, пока ящерка взберётся по ноге и угнездится за воротом рубахи, и только потом открыл портал.
***
Двери на сей раз гостеприимно распахнуты – дескать, никаких тайных злоумышлений. Учёл ошибки, да все ли? Ловушка как есть – народу прибыло, а снова никого из миньонов рыжей, если не считать Цейю. Выглядит не слишком довольной – вон как впилась ногтями в подлокотник. Ну ещё бы, покойный Залим вовсю пользовал не только мать, но и дочь, а та не успела натешиться. И труп болтливого любовничка со вспоротым от уха до уха горлом – так себе зрелище. А вот чаша из мориона, куда сливали кровь, недурна.
Колкие взгляды, удивлённые шепотки, на лицах многих откровенное недоумение. Знакомых мало – с одной стороны скверно, а с другой – если что и знают, так не больше Денницы и двух оставшихся подельников.
– Ба! Открытое заседание! Осторожней, государчик, эдак и до демократии докатишься, – Бааль подивился, сколь прилипчиво оказалось данное дочкой прозвание, само легло на язык. – Моё почтение новоприбывшим и новопреставленным.
– Как и было сказано: кровь одного предателя призвала другого, – прошелестел Денница со своего места. – Сядь и умолкни.
Бааль лучезарно оскалился. Пригласить заимодавца на кровь должника – и так грубо обыграть сходство ритуалов. Фарс чистой воды.
– Никак неможно. Столько свежих лиц. Тебя послушали, теперь мой черёд!
Мальфес вжался в спинку кресла и, кажется, дышал через раз. Кесеф, судя по взгляду, мысленно увещевал патрона сбавить обороты. В головы им или не лазил, или не понял, что нашёл там.
– Слава твоя известна, Бэл, – донёсся от окна бархатный голос. – Вряд ли есть, что прибавить. А убавить стоит.
– Пристанище всех обездоленных мужей и кров отчаявшихся жён, князь Ситри, – Бааль отвесил шутовской поклон и указал на занятое останками Залима кресло. – Располагайся, вон и место освободилось. Паскудник не ответил, сделал вид, что поглощён созерцанием пейзажа за окном.
Бааль обзавёлся по-настоящему добротным креслом – здешнее псевдоимперское эпигонство в убогом вкусе Денницы годилось разве что на дрова – и уселся в углу комнаты так, чтобы видеть всех. Создать проще, чем достать, а? Ящерка торопливо скользнула на грудь, пользуясь сменой положения. Бааль велел ей угомониться – неужто дурочка думает, будто кто-то может навредить ему? Сжечь всех нетрудно, увещевать интересней.
Перешёптывания и косые взгляды его развлекали – беспокойтесь, красавцы, ёрзайте, чем больше подозрений – тем больше ошибок.
Государчик нервно дёрнул щекой, но промолчал, даёт своей пастве выговориться, чтобы потом никому не пришло в голову его перебить. Любопытно, решит устроить подобие судилища или незатейливо укажет пальцем и призовет разорвать в клочья?
Бааль водворил рядом с креслом здоровенный напольный кальян и картинно поднес к губам резной мундштук. Уголья в чашке едва тлели, распространяя характерный запах, словно кто-то сжигал палую листву.
– Любовь черни стоит дёшево, порыв Лайлы мимолётен. Нынче не отопрёшься, не отбрешешься, не надейся, – заверил Денница. – Никто не соблазнится твоими баснями. Пришёл не с миром, принёс лишь распри и яд измены. Но я чту женский каприз, потому оставлю тебе жизнь. И отпущу восвояси. Уйди сейчас. Когда избалованный хозяйкой пёс лает без толку и норовит укусить верных – его гонят прочь. Или поступают иначе.
– Экое великодушие, – Бааль отнял мундштук от губ и издевательски прицельно выпустил изо рта дым. – Зачем звал, раз сразу гонишь? Я принял приглашение, но уйду не раньше, чем сочту нужным. А сочту нужным уйти только тогда, когда все, кто собрался за этим столом, поймут предельно простую истину. Их единственный шанс на победу – не ты. Я.
Люцифер снисходительно усмехнулся, на деле вышла скорее нервная судорога.
– Какую победу, безумец? Мы выжмем эту Пластину досуха и уйдём без потерь. Руины старого мира не стоят того, чтобы цепляться за них. Но для тебя при новом порядке не найдётся дела. Воюй с кем пожелаешь, хоть с двумя державами разом. А если слаб в коленках, забейся в нору поглубже и утешай гордыню славословиями недолговечных.
Плох император, очень плох. И потому треплив сверх всякой меры. Тяжко ему в высшей лиге – втащить втащили, а играть не на что, промотался.
– Не зря тебя, владыка милостивый, – Бааль поморщился от укуса ящерки, отчего титул прозвучал издевательски, – в Бездну определили, ай, не зря. – Бааль покачал головой. – Башка в облаках, от жизни далёк, как от истинного могущества. Кто тебе даст выжимать эту Пластину? Одноглазый упивается сластью бойни в границах Джаганната, пока мы ничем не задеваем Раймир. Сидя на Пустошах в окружении недолговечных, ифритов и изгоев мы безопасны. Но займется нами, как только решит, будто мы ему угрожаем. Его брат исчез, не оставив адреса, но уверяю тебя, он жив. Смерть почувствовали бы не только заклятые, но и члены обоих Советов. Даже бывшие – а нас таких здесь немало. Когда приползёт нога за ногу, трон его должен быть занят достойным. Иначе несдобровать всем вам... Не думаю, что среди Пластин Веера для вас найдётся достаточно отдалённая, чтоб укрыться от Шемаля. Стервец мстителен, хуже того – во мщении своём изощрённо мелочен. Как и его брат. Все эти списки низложенных и забытых, пустые саркофаги с постаментами… Всё это мемориальное дерьмо на две стороны – как бишь там его… Дхурта?
Маска презрительного спокойствия сползла с лица Денницы, будто оплавилась. Жаль, схватиться на месте неможно – вот удивился бы государчик.
– Трус. Подстрекатель. Слишком хорошо осведомлён. Обоих калек предавали не раз, мы же мирно заберём своё. Сунутся следом – пожалеют, – глаза Денницы недобро загорелись, ухмылялся, дёргал углом рта, мысленно споря с кем-то ещё. Того и гляди пену ронять начнёт. Чудесно. Даже безнадёжные кретины убедятся, что пошли на поводу у полоумного маньяка. – Знаю, под кем ты видишь Адмир, всегда видел. Чужими руками жар загребать… Да не пойдут за тобой! Хоть из-под полы армию доставай. Молчать! – рявкнул на тихо паникующего Кесефа, чем вызвал редкие, но вполне отчётливые смешки. Прикусил губу и откинулся на спинку кресла, сверля Бааля неприязненным взглядом. Отёр кровь якобы незаметным движением и добавил: – Уймись. Не то сядешь, да не на трон.
– Трус как раз тот, кто предлагает оставаться на месте, – Бааль сделал ещё одну затяжку и обвёл глазами собравшихся. – Ни один из вас не желает подумать на пару шагов вперед? Готовы ждать, пока вас обвинят в измене вслед за покойником? Кто дальше? Кто больше? – Цейя поймала взгляд якобы омерзительного ей «беглого премьера» и лихо отзеркалила, глаза её сияли шальным и цепким блеском, что лишь раззадорило ораторский пыл:
– Ты? Ты? А может, ты? – Бааль указывал перстом то в одного, то в другого из числа сидящих. Кто-то неловко засмеялся и потупил взор, кто-то возвёл очи горе, кто-то невозмутимо пожал плечами, а мерзавец Ситри процедил: «Сворачивай спектакль!» – и отвернулся, старательно излучая равнодушие.
На лице Люцифера тоже нарисовалось отсутствующее выражение – в какие выси воспарил мыслями, неведомо. Прикрыл глаза ладонью, изрёк устало:
– Убить упрямую тварь? Или пожаловать-таки колпак с бубенцами… Вижу, многих его шутовство забавляет. Что скажете, господа советники?
– От одного шута иной раз пользы больше, чем от сонма министров. Пусть допоёт свои комические куплеты, там порешим, наш ли это случай, – подала голос Цейя.
Хороша девка, больше в мать, чем в отца, всё ж. Повела плечами – и многие забыли, как дышать вольным воздухом Нового Вавилона.
– Забавный ведь, совсем отчаянный. Как раздразненный ратель.
Бааль благодушно кивнул Цейе, кашлянул и зло подмигнул Люциферу изувеченным глазом.
– Пока нет Шемаля, мы должны взять хотя бы Пандем. Адмир ляжет под тех, кто будет в столице, если не перегибать палку с новыми законами. Переть дуром через Пустоши бессмысленно – это здесь мы защищены магией Госпожи, а дальше наше войско, сколь бы велико оно ни было, обречено уткнуться в мощный магический вал, отделяющий Пандем от Пустошей. В отсутствие Шемаля и ряда, скажем так, моих коллег, он наверняка слабее, чем был, но всё равно представляет собой угрозу. Просто перебросить портал на адмирскую или раймирскую территорию не выйдет – найдётся, кому захлопнуть дверь. Я предлагаю взять не качеством, а количеством – если уйма небольших групп будет пытаться открыть порталы, а в городе найдутся те, кто будет рваться к нам – а они найдутся, всех, кто слышит зов Госпожи, вряд ли удалось вычислить и нейтрализовать, у противника банально не хватит сил. Пандем огромен, контролировать всю территорию сразу они не смогут. Мы же не будем тратить лишних ресурсов – как только портал пытаются запечатать, бросаем. Рано или поздно они не успеют – и тогда в тот проход, который удастся приоткрыть или из города, или от нас, пойдут штурмовые группы. Сильные маги и боевики, неважно, владеющие ли магией. Магия Осеннего не подчинится никому, кроме, её можно не брать в расчёт. Как только мы закрепимся хотя бы в одном из Кругов, – он окинул взглядом слушателей, помнят ли они, что некогда так именовались районы города, – дело пойдет быстрее. Те, кто сейчас едва слышат зов, ощутят его куда сильнее, когда рядом окажутся верные Госпожи с её амулетами. К нам начнут присоединяться. Захватив Адмир, мы усилим свою армию, и тогда Раймиру придется нелегко.
– Зачем вообще рисковать магами? – Таиф задал резонный для некроманта вопрос. Загремел в Бездну именно за то, что полагал мертвецов венцом творения и изо всех сил превращал живых в эту высшую форму. – Можно швырять в приоткрытый портал поднятых покойников, человечков или других животных. Пусть они сделают дело, а мы ступим на покорённые земли как победители.
– Мертвецы, хидирин, что угодно – но только как дополнение к группе, без магов им не сдюжить, – отмахнулся Бааль. Но, оглядев аудиторию, вынужден был признать, что идея не рисковать своими драгоценными задницами, выдвинутая Таифом, пожалуй, нашла изрядно почитателей.
– Предлагаю эксперимент. Следите за руками, – Бааль вынул из кармана небольшой нешлифованный огненный опал, покрутил в пальцах, чтобы все видели, сжал в ладони. Из кулака потекли огненные капли, и что-то незримое пронеслось над столом. Труп в кресле дёрнулся и медленно, словно преодолевая сопротивление воды, сел. Опершись о стол, встал и оскалился – возможно, это должно было означать улыбку. Повертел головой – сидящие рядом вскочили и поспешно отошли к стене, но они не интересовали существо. Оно что-то пробормотало себе под нос на старинном наречии и задвигалось куда быстрее, нежели раньше, отшвырнуло кресло и направилось к Люциферу, разминая пальцы, словно собиралось вцепиться ему в горло. Тифон рявкнул какое-то короткое заклинание, но кадавр дёрнул головой, словно отмахивался от мухи, и шага не сбавил. Денница смотрел недоверчиво, не понимая, что происходит, но очухался вовремя – испепелил тянущиеся к нему руки до того, как они сомкнулись под кадыком. Обрубок неуклюже завалился на несостоявшуюся жертву, был брезгливо сброшен на пол и добит одновременно несколькими заклинаниями – ага, сподвижнички проснулись.
– Рехнулся, лайдак? – Денница вскочил. Некогда белая рубаха на груди перепачкана жирным чёрным пеплом, рот кривится, пальцы скрючились, как когти, – неужели возьмется за боевые заклинания?
– Сядь... государь. Это всего лишь опыт. Показать всем заинтересованным, что часть нашего войска могут составить приблудные хидирин. И сразу пояснить, что против сильных бойцов, хорошо владеющих магией, они не выстоят и получаса в открытом столкновении. Куда приятней было бы, останься разум при них. Образчик вы видели – увы, полная развалина, однако свою задачу он исполнил с блеском. Но в арсенале есть и не столь рамольные особи. Менять тела на ходу – весьма полезное свойство наших бесплотных друзей. Пусть порезвятся на славу, сколько успеют.
– От безделья рукоделье, – фыркнул Ситри, не оборачиваясь. Рисовался перед единственной обозримой дамой в меру разумения. – Освоил азы некромагии на досуге и преподносишь как гениальную новацию в ведении войны. Какие ещё рецепты наготове? Отравить колодцы и устроить праздник ожившей мертвечины на радость всем труполюбам? Или без затей закидать столицу содержимым скотомогильников?
– Прежде всего неплохо бы спросить мнения генерала Мастемы. Не позабавит ли его этот анекдот, – нежно улыбнулась Цейя. – Армия не стража, да и у стражи в Вавилоне жизнь больше праздная. Печать надёжно бережёт от военных переворотов и прочих искушений, но не от застоя крови.
– Спросим, непременно спросим, – проворчал Денница, явно имея в виду что-то своё. От обсуждения устранился, но утомлённый вид был скорее очередной маской, глаза бы сказали больше – потому и прятал, потому и прикрывал.
Высокое собрание отборного сброда Люциферова дочка окончательно прибрала к рукам. Унаследованными от обоих родителей талантами распоряжалась прицельно и с толком. На редкие нестройные возражения адресно не ответила. Лишь переменила одну эффектную позу на другую и с милой улыбкой добила сомневающихся главным аргументом:
– Госпожа Вавилонская изрядно не в духе. Если ни один из державных мужей не сможет развеять её скуку, то очень скоро она явит всем свой гнев. Кто же станет первым? И следующим? – мерзавка весьма недурно воспроизвела интонации Бааля. Изящный пальчик разил всех без разбора, не обойдя и папаши.
– Ты? Или ты? А, может быть, ты?
***
Когда Малеф явился в зал, Маклин уже был на месте и о чём-то переговаривался с Рейной. О «подарке» от Михаэля граф сообщил ему почти сразу, как и о том, что просмотреть кристалл не удалось. Причина блока теперь сомнений не вызывала.
В воздухе витало ощущение какой-то нелепой ошибки, глобального сбоя. Возможно, Малеф принёс его с собой – или же оно было общим. Успех казался временным, краткая передышка вызывала не облегчение, а тревогу. Спецы-вероятностники в один голос твердили о невозможности увидеть хоть что-нибудь, горизонт событий заволокло крепче прежнего.
Астарот вполголоса беседовал с Левиафаном, сестрица рассеянно чесала за ухом дремлющего у неё на коленях Алерта.
– Привет, ушастый, – заслышав голос Малефа, отоцион приоткрыл глаза. – Все в одной лодке, а куда выгребем – один Хаос знает.
Лис фыркнул, Аида тоже шутки не оценила:
– Он скоро вернётся. Господин местоблюститель готов спорить на собственный хвост.
– Не уверен, что с того всем немедля полегчает, госпожа, – несмотря на отсутствие в зале тех, кто не был в курсе брачной аферы двадцатилетней давности, Малеф старался блюсти декорум. Рейна без труда расколола этот орешек, но отнеслась с пониманием.
– Чем порадуешь? – начальница прекратила терзать графа и переключилась на Малефа. Он лишь пожал плечами.
– Заброска прошла удачно, толку – как с варана шерсти. В основном ворох уличных сплетен о придворной жизни – кто, с кем, в какой позе. Чего не знают, то придумают. Но свара двух фаворитов очень развлекает народ, и число сочувствующих «вазиру Меджнуну» стремительно растёт. Как и число новых сторонников Лилит. Показательные судилища и локальные пожары временно прекратились, теперь народ помимо оргий увлечён идеей некоего нового порядка. Но ни одна скотина даже с трезвых глаз не в силах внятно объяснить суть. Всё, что удаётся вытрясти – звонкие общие фразы. Якобы все, даже простые вавилонцы, смогут внести свою лепту, чтобы приблизить его. Произносят вслух, впадают в нездоровую эйфорию и начисто отключаются от собеседника. Либо реагируют на отдельные слова и начинают спорить неведомо с кем.
– Простенькая, но убойная массовая оморочка с механизмом взаимоподпитки – вбросил заразу, а дальше сами раскрутят и растащат, – кивнул Маклин.
– Знакомая вонь, – Рейна скривилась. – Старые надёжные рецепты.
Над столом бесшумно возникла голограмма – но Асмодея не заметил бы только слепой. Выглядел княжеский любимец ещё хуже, чем в прошлый раз. Утопал в кресле, зябко кутаясь в просторный тармаламовый халат, отороченный мехом – и это несмотря на жару.
– Так понимаю, лично вы дойти уже не в силах? – спросила Рейна, смерив опоздавшего ледяным взглядом. – Вконец промотались?
Асмодей не удостоил её ответом и обратился отчего-то к Астароту:
– Имею право. Prima vigilia. Удостоверьте, любезный Прокурор.
– Да чтоб его! – Астарот возвёл глаза к потолку. – Имеет. Однако если это очередной фарс, я лично обеспечу вам переход формального повода в действительный.
До Малефа не сразу дошло, что домашний наряд позёра сочетал в себе два основных оттенка траура. Дополняла образ скорбящего страдальца ажурная чугунная серьга в левом ухе.
– Пожалуйте, – Асмодей махнул рукой, открывая портал. Члены Совета, не исключая и Рейны, внезапно спорить не стали. Аида несколько растерялась, но муж что-то шепнул ей, так что она бережно пересадила лиса в корзинку и отправилась следом за остальными.
В резиденцию Асмодея, судя по всему, не заносило одного Малефа. Он даже слегка пожалел об отсутствии Хэма, рыжему идея тризны в борделе пришлась бы по вкусу. Рейна придерживалась иного мнения, при виде фривольной обстановки и весьма условно одетых слуг обоего пола – они же, скорее всего, дети клана – поджала губы и уселась на низкий диванчик. На несчастного подавальщика посмотрела так, что тот стушевался и отступил, опасливо покосившись на Асмодея. Если бы Малеф знал коллег хуже, эта сценка могла его позабавить. Подозвал бедолагу – парнишка просиял и на радостях едва не опрокинул поднос с напитками.
– Вон с глаз моих, убожище, – брюзгливо процедил глава дома, не открывая глаз. – В наказание мне послан.
Потомки Асмодея проявили удивительную сплочённость – тут же захлопотали вокруг гостей, стараясь прикрыть отступление проштрафившегося товарища. Стайка девиц шустро притащила подбитую фиолетовым бархатом шкуру – Асмодей с видимым удовольствием погрузил босые ноги в густой мех химеры – наполнили бокал из объёмистой бутыли, лишённой этикеток, и подали длинную мортовую трубку с серебряным мундштуком. После того, как Асмодей закурил, Малеф был готов поклясться, что в чаше отнюдь не табак. После пары жадных затяжек, Асмодей открыл глаза и произнёс уже куда живее:
– Вот так сложишь голову на благо страны, а ни одна жаба за гробом не квакнет. Располагайтесь без стеснения.
Алерт понял приглашение по-своему, выпрыгнул из корзинки и отправился исследовать шкуру. Видеть пушистых тварей тёмно-зелёного цвета ему вряд ли доводилось. Ткнулся носом, опробовал на зуб, покрутился и свернулся клубком.
Золотоволосая красотка, на которую Малеф имел неосторожность засмотреться не только как мужчина, тоже расположилась без стеснения, напрочь перекрыв обзор. Галантно поцеловал в плечо и шёпотом попросил не мешать.
Полуобнаженные очаровашки обоего пола возникали молчаливыми прекрасными видениями то с подносом, уставленным бокалами или рюмками, то с огромными, полными закусок блюдами. Асмодей курил, прикрыв глаза, иногда нервно прикладывался к бокалу и, казалось, ни на кого не смотрел. Страдал с размахом, картинно и эталонно, но о долге хозяина, как выяснилось, не забыл: объявил тост, как только у каждого из присутствующих оказался в руке полный бокал. Тост прозвучал странно. «И примет всех нас Хаос». Помирать Малеф не спешил, и прежде, чем выпить, оглядел присутствующих. Вряд ли, конечно, Асмодей вытащил сюда весь наличествующий Совет, чтобы устроить массовое отравление, но все же... Однако все спокойно приложились к бокалам, не опасаясь подвоха. Золотоволосая красотка с обнаженными плечами крайне незаметно сменила диспозицию и теперь полулежала на шкуре траурной расцветки, словно невзначай касаясь щекой колена Прокурора. Её подруги, с вероятностью – сёстры или ещё какие родственницы – столь же ненавязчиво оккупировали места на ковре рядом с прочими гостями. Возле облюбованного Стальной Миледи диванчика застыл статуей красивый юноша, рядом с Аидой и Левиафаном после недолгого замешательства возникла похожая, как двойняшки, смуглая рыжеватая парочка, уделявшая больше внимания друг другу, чем гостям.
Прокурор изучил свой бокал на просвет и первым нарушил тягостное молчание:
– Валяй, Мак. Пока уважаемый хозяин дома не воспользовался более радикальными методами поправки здоровья. И нечего пялиться, грёбаный симулянт. Ты не вдова усопшего и не скорбящая мать.
Златовласка у ног Астарота замаскировала смешок кашлем. Асмодей на выпад не отреагировал, слишком хорошо вошёл в образ.
– В самом деле, драгоценный граф. Не каждый день нас покидают собратья, стоявшие у истоков мира. Любые иные вести на эдаком фоне – пустяк, птичий щебет против рёва урагана. Малыш Малефициано тоже присутствует, так что я полагаю, теперь проблем с кристаллом не возникнет.
Маклин смерил Асмодея тяжёлым взглядом и подчёркнуто медленно перевел глаза на прелестницу рядом с собой. Асмодей устало смежил веки:
– Дети моего Дома верны мне, но возможно, наш дорогой покойный друг не хотел бы, чтобы его послание увидели незнакомцы, – изящным жестом он отослал слуг. Кажется, Прокурор с некоторым сожалением смотрел вслед златокудрой прелестнице.
Граф извлёк из кармана кристалл и попробовал активировать его. Тщетно. Та же участь постигла и похожий на первый, как две капли воды, кристалл, небрежно выуженный Асмодеем откуда-то из складок отороченного мехом халата. – Старый фокус, – Маклин понимающе кивнул. – Ранее паранойи такого масштаба за покойным не замечалось, – подойдя к креслу, он забрал кристалл у Асмодея, положил оба на пол в центре зала и поманил к себе Малефицио: – Спорю на что угодно, друг мой, что третий кристалл у вас.
Княжеский сын кивнул и принялся рыться по карманам. Найдя кристалл, покрутил его в пальцах, в очередной раз попробовал активировать, и, потерпев предсказуемую неудачу, швырнул к первым двум. Как только три кристалла соприкоснулись, над ними засветилась голограмма.
Михаэль. Осунувшийся, в глазах вместо обычной равнодушной настороженности злое, нездоровое веселье.
– Благодарю своих кредиторов за терпение и перед Хаосом свидетельствую, что долг сейчас будет выплачен окончательно, – звучным, созданным для команд, голосом произнес глава Второго дома Раймира. Далее изображение слегка расплылось – очевидно, Михаэль двигался очень быстро, или же часть происходящего осталась заблаговременно скрыта заклинанием.
Затем появилась обманчиво мирная картинка – высокий крепкий светловолосый мужчина с обветренным лицом обнимает за плечи болезненного вида бледного смазливого юношу, что-то ласково говорит ему, быстро сменившаяся другой, не столь невинной – рука, лежавшая на плече мальчишки, переместилась на его подбородок, вторая молнией скользнула к затылку... Через мгновение светловолосый бережно поднял на руки ещё подёргивающееся тело – голова неестественно откинулась, шея характерно удлинилась – и пристроил его в кресло так ласково, словно покойник мог что-то чувствовать.
Несколько минут записи ничего не происходило – Михаэль подчёркнуто спокойно сидел в кресле в профиль к зрителям, глядя перед собой, что-то пил из хрустального стакана с толстым дном. Затем повернулся и посмотрел прямо в кадр – в глазах то же злое веселье, губы обмётаны, будто в лихорадке.
– Как только яд сделает своё дело, сработает одна милая игрушка «Огненных ангелов». Старая гвардия должна помнить, ею пользовались для того, чтобы уничтожить трупы своих, если не было никакой возможности их забрать. Таким образом, на этой Пластине мы более не встретимся ни в каком виде, а в Хаосе, не исключено, не узнаем друг друга. Счастливо оставаться, – он отсалютовал стаканом и запись оборвалась.
Какое-то время все сидели молча. Аида с глазами по шеолу сжала руку мужа, тот успокаивающе приобнял супругу, не проронив ни слова. Чудовищная картина обрела недостающие детали.
Рейна поверх бокала поочерёдно смерила всех троих кредиторов многозначительным взглядом, особенно пристальный достался Малефу.
– Зря грешили на Одноглазого.
– О, не скажите, – притихший было мнимый больной снова подал голос. –Сдаётся мне, Михаэль опасался, что после отставки ему уготовано нечто совершенно не совместимое с его принципами. Огонь стёр малейшие следы, нет тела – нет дела. От кого охранял своё посмертие покойный меч державы?
Рейна устало потёрла переносицу.
– Звучит как очередное некромантское дерьмо.
– Выглядит так же, – кивнул Маклин. – Но нежелание украшать своей персоной раймирский аналог Зала Славы или оказаться живым покойником на посмертной службе вполне можно понять, – он осушил бокал, подобрал один из кристаллов и снова положил в карман. – Ты для этого воспользовался правом на вигилию? – хмуро поинтересовался он у Асмодея. – Только не начинай рассказывать, будто страдаешь так сильно, что не мог не собрать у одра болезни старых друзей – большая часть здесь присутствующих видела тебя после куда более страшных переделок, чем чужая добровольная смерть.
– От чего я страдаю – не ваша забота, – Асмодей поморщился и махнул рукой, разгоняя дым от трубки. Или пытаясь избавиться от чего-то невидимого и очень назойливого. – Вам будет чем заняться и без того, если мой информатор верно всё понял. Новый Вавилон готовит вторжение в Пандем.
– К-к-как? – не выдержала Аида. Прочие молчали, недоумённое тяжелое безмолвие прервала Рейна.
– Подробнее, пожалуйста, – она умудрялась сидеть на низком уютном диванчике прямо, как на троне. – Откуда информация, уровень достоверности, когда получена... И если поступила ранее, чем пять минут назад, потрудитесь объяснить, зачем был нужен этот спектакль.
– Государя и повелителя с нами нет. И пока это неизменно, я, милостью сил, меня создавших, буду держать ответ только перед ними. Готов принять заботу обо всех питомцах Правящего дома, но не более. Вам, миледи, – обращение мерзавец выплюнул с презрением, достойным Бааля, – я не должен ничего.
Папашин лис навострил уши и глухо рыкнул.
– Извольте видеть, господин председатель со мной согласен.
– Похоже, не симулирует. Болен не на шутку, – Левиафан подгрёб нервно комкающую подол супругу чуть не на колени, тоже почуял, что от княжеского фаворита фонит в лучших традициях его патрона. – Хворь скверная, где тёрся, чтоб подцепить такое, – умолчи, с нами дамы.
Рейна держалась безукоризненно. Легко было представить, как она, не меняясь в лице, распыляет Асмодея на мельчайше частицы. Настолько взбешённой Малеф начальницу ещё не видел.
Асмодей промокнул рукавом покрытый испариной лоб и неприятно улыбнулся. Так скалилась растерзанная синьора Випера, сейчас идеально симметричное лицо выглядело гораздо паскуднее.
– Зря, адмирал. Погост на водах всё ещё погост. Утопленников считают в полосе прибоя. Неважно. Ненужно. Итак, как и было сказано, из Золотого города к нам пойдут напрямки, без луж и песка.
Рейна побарабанила пальцами по подлокотнику диванчика, склонила голову набок и произнесла, ни к кому адресно не обращаясь.
– Умышленное сокрытие сведений, касающихся любой угрозы государственной безопасности...
– Сбавь обороты, шальной, – дружеским тоном посоветовал Левиафан. – Штормит тебя изрядно. Лучше расскажи по порядку. Коли совсем тяжко – граф подсобит.
– Что вы с ним церемонитесь, как с невестой! – вмешался Астарот. От его вопля папашин лис вздрогнул и недовольно приоткрыл глаза. – Взять да вывернуть эту мусорную корзину. В интересах державы и доброго народа.
Судя по выражению глаз Рейны, идея показалась ей крайне соблазнительной.
– Постойте, – послышался вкрадчивый голос Аваддона, следом объявился и он сам. На удивление бодр и свеж, одет в штатское, причем с несвойственной ему обычно небрежностью.
– Опаздываете, зятёк, – поприветствовал его Асмодей. – Отвлекали сестрицу от державных дел её дамского научного кружка?
– Прошу извинить, – ответил Аваддон, ясно дав всем понять, кого именно и за что. – Всадники, Даджалл и прочие, до кого я смог дотянуться, уже в курсе. План сырой, оригинальностью не блещет… Но это Бэл.
Встретив недоумённые взгляды товарищей, Аваддон покосился на «шурина» и выразительно кашлянул. – И снова прошу прощения. Кристаллы с копией записи, доставшейся мне от одного старого должника, перешлю безотлагательно, но вряд ли кому удастся извлечь из них больше, чем сумел я. В ближайшее время нас ждут попытки занять Пандем с помощью точечных ударов множества мелких групп. Тактика известная, как только какой-то из групп удастся прорваться и зацепиться здесь, удержав портал, туда же ударят всеми наличными силами. Кто именно пойдёт с той стороны – неизвестно. Сомневаюсь, что старина Бэл рискнет своей раззолоченной задницей, из Люцифера и в лучшие времена на поле боя толку было мало. На месте генералов рыжей стервы я не ставил бы всё на один удачный прорыв и готовил бы несколько ударных групп, готовых развить успех.
– Пандем защищён от вторжения извне... – Малеф допил вино и сосредоточенно вертел в руках пустой бокал. – Для того, чтобы кто-то, замысливший вред, мог войти сюда, нужно, чтобы портал открыли изнутри.
– Не то, чтобы это было невероятно, – сухо произнёс Астарот. – Вы же не думаете, что наши милые игры с лотереей и раздача микстур затронули всех, кого следовало?
– Давайте не тратить время на риторические упражнения, – поморщилась Стальная Миледи. – В теории магическая защита города должна была реагировать на попытки взлома изнутри, как и снаружи. Но в отсутствие Самаэля, Бэла и множества иных, кто раньше делился с ней силой, я не поставила бы на это последний шеол. Можем ли мы что-то сделать, чтобы вовремя обнаружить портал?
– Патрули, – Маклин и Малеф произнесли это практически одновременно.
Аваддон кивнул.
– Выброс энергии, которая нужна для открытия портала, засечёт даже ребёнок с соответствующим амулетом. Зная место, можно перебросить туда группу из боевиков и магов, чтобы захлопнуть дверь, а возможно, и прищемить ею чьи-нибудь не в меру прыткие конечности...
– Раз уж нам так сказочно везёт – прищемим, непременно прищемим. Надеюсь, ваш должник не успел проиграться ещё кому-нибудь в Золотых палатах? – Малеф зло улыбнулся и смерил министра обороны внимательным взглядом. – Не хотелось бы испортить сюрприз.
Аваддон растянул губы в ответной ухмылке.
– Вам ведь известно, кому выпадает порой слишком большая удача?
– Каждому здесь известно, – Малеф умел смотреть в упор не хуже прочих и лучше многих.
Стылый взгляд Аваддона чуть потеплел.
– Единственно верный настрой. Отрадно видеть, приятно слышать.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 7, в которой раймирский премьер-министр продолжает спасать страну, наплевав на мнение главы государства
Читать?Непривычное безлюдье и тишина на Музейной площади – очередные приметы времени. Уж тут-то всегда толокся народ, от желающих хлебнуть культуры приезжих до праздношатающихся местных. В голову настойчиво лезла мысль о собственном идиотизме. По джунглям уже прогулялся, результат – хрен в фуражку. Куда яснее-то, сиди тихо, не отсвечивай, господин премьер.
– А пошёл ты… – Михаэль сплюнул под ноги и зло сощурился. Так и самому тронуться недолго, в собственном малодушии чудится эхо чужой воли.
Бросил взгляд на цветочные часы – апофеоз двух маний разом, магнит для туристов – и удивился: впервые за сотни лет они дали сбой и зажили бурной растительной жизнью, отказавшись выполнять прежние функции.
На правах старого приятеля кивнул Непьющим. Мраморные колоссы гнули спины под фронтоном Исторического музея, неся свою вечную службу. Некогда могучие, но слишком гордые, за что сюда и загремели.
Если дознался точно и рассчитал верно – сработает. Не нужно бить стёкла, поджигать мусорные урны, орать похабщину под окнами Шахматного кабинета или мочиться на колесо Ратхи. Лакомая приманка для сволочей вовсе не бесчинства любого сорта, а магия и жизнь. Первого в избытке, второе в наличии, но к кормушке пока никто не спешил.
В тонкостях некромантии Михаэль разбирался не лучше большинства собратьев. Но доверенные спецы подтверждали его наблюдения: что садовые паразиты, что хидирин – одной природы погань. Спятившие недобитки, привязанные к материальному миру бренными останками, – ещё куда ни шло. Прежние маруты подчинялись воле оператора и казались вполне разумными. С новыми творилась необъяснимая ерунда, будто кто-то открыл ворота в непроявленное и созывал оттуда всю дрянь, что может откликнуться. Беспамятные, голодные и неуправляемые сгустки Хаоса могли попасть в чужое тело, воспользовавшись ошибкой мага, но этим и тела не требовались.
Михаэль заметил вдалеке группку прохожих – появились со стороны Лакейской улицы и застыли в нерешительности. Не обладающим магией и достаточным количеством денег приходилось покидать дома чтобы запастись провизией, но они вряд ли стали бы считать ворон, постарались побыстрее пересечь площадь и скрыться в одном из переулков, ведущих в жилые кварталы. Попущением Хаоса иногда вываливались в город беззащитные бедолаги с других Пластин, не понимающие, куда попали. Бывало, целыми группами – экскурсанты, сектанты, маги-дилетанты и другие любопытные кретины. Но сейчас порталы пришлось перекрыть, иссяк и поток потерянцев.
Все примерно одного роста, стоят как вкопанные. Одеты совершенно обычно, по сложению и платью не разобрать, девицы или парни. Лица скрыты капюшонами. Печальное следствие скуки – мода рядиться до неузнаваемости и испытывать судьбу, попутно пугая редких встречных, среди молодняка не сошла на нет даже после пары неприятных инцидентов.
Михаэль поморщился – только ряженых дурней недоставало. Быстрым шагом направился к ним, заорал на ходу, замахал руками:
– Эй, оболтусы! Проваливайте по домам!
Все пятеро синхронно повернули головы. Из-под капюшонов на Михаэля жадно уставилась пустота.
Михаэль выругался. И как не почуял? За добрых горожан эти твари могли сойти лишь издали. Словно им дали общий образец, но не потрудились или не смогли разъяснить, как он устроен. В итоге вышло нечто совершенно противоестественное.
Михаэль пресёк попытку взять его в кольцо и опустил защитный купол. Ни к чему проверять, сколько марутов способно уместиться на площади.
– Далеко забрались, шуньята, – сразу не бросились, замерли полукругом, изучая добычу. При звуках его голоса заготовки лиц подёрнулись лёгкой рябью, словно пытались принять отчётливые очертания. – Здесь смуты нет, только я.
Свора недолепков подбиралась всё ближе. Почти незаметно – если моргать.
– Отставить! – гаркнул Михаэль, будто ему под горячую руку попались нерадивые новобранцы. – Кто старший по званию? Представьтесь по форме!
На лице центрового открылась узкая длинная щель. Послышался монотонный, быстро нарастающий гул. С флангов рванули одновременно. Жажда победила осторожность, но кое-что сделалось понятней.
Центровой выглядел озадаченным, насколько это было возможно прочесть по его специфической мимике. Добыча оказалась охотником, уйти не вышло, вот беда.
– Отряд расформирован, – сухо констатировал Михаэль, когда последние клочья эфира истаяли в воздухе. – А ты… капрал Счастливчик, понижен до вестового.
Понятливостью существо отличалось лишь на фоне прочих, потому пришлось разжевать:
– Передай Рудре: пусть найдёт меня. Уяснил? Просто кивни, без фокусов. А то и тебя уволю.
Характерный жест, подкрепивший слова, тварь истолковала верно. Дёрнула верхним углом ротовой щели, мотнула башкой и исчезла.
***
Некоторые вопросы следовало решить до первой звезды на небе, терпение терял не он один. Как скоро его сообщение доставят, и золочёный паскудник явится на зов, Михаэля не волновало – насущные дела сожрали всё внимание и прорву времени.
Захотят взять главного «заговорщика» – вперёд и с песней. Свиту любого размера Рудра не протащит и по прямому приказу владыки, приглашение адресное.
Составил дочери компанию за обедом, пришёл к выводу, что чем скорее Белла отправится навестить дорогую госпожу ди Малефико и её доброго супруга, тем меньше шансов у неё разделить участь брата. Девочка изрядно оживилась и заняла свою хорошенькую головку невероятно важными проблемами вроде достойного подарка друзьям семьи. Михаэль кивал, соглашался, вставлял уместные реплики в разговор, так что Белла не догадалась, что отец внимает её грандиозным замыслам примерно как щебету птиц за окном.
Спровадив дочь готовиться к отъезду, выслушал неутешительный отчёт семейного врача. Казалось бы, куда уж хуже, но ничто не слишком, когда речь об Изидоре. Новая схема лечения откровенно попахивала овощеводством, но болезнь сына не оставляла выбора.
Ночь выдалась душной, спать не получалось – Михаэль набросил халат и вышел в сад. Щёлкнул пальцами и удовлетворенно кивнул, ощутив влажную тяжесть запотевшего стакана. Поднёс к губам, но не успел отпить – соткавшаяся прямо из-под ног фигура со смехом рассыпалась вокруг него, не преминув нашвырять в стакан песка с дорожки. Михаэль брезгливо отшвырнул хрусталину.
– Нашёл, – песок вновь собрался, уплотнившись. Только там, где полагалось быть растрёпанной золотистой шевелюре, по-прежнему клубился, словно зарождающаяся пустынная буря. – Не скажу, что это было сложно, дворец твой стоит там же, где и тысячу лет назад. Хотя сейчас разумнее было бы сменить адресок, – песчаное идолище снова рассыпалось, чтобы возродиться чем-то сверкающим – алмазом или горным хрусталём, а может, белым топазом.
– Многие сменили, – Михаэль обзавёлся новым стаканом и сделал большой глоток. – Но я не привык к переездам и уж тем более к играм в прятки. А твои новые питомцы всё же годятся на роль почтовых голубей. Слишком прожорливых, впрочем, зерна не напасёшься.
– Самые прожорливые и глупые – не вполне мои, – прозрачные глаза в свете луны играли бликами, как озёрная вода, и были столь же равнодушны. Моим было лишь стремление открыть дверь – в отличие от тебя, я за последние лет этак пятьсот полюбил играть в прятки.
– И привычки соваться куда не надо не забросил, – подозрения постепенно переросли в уверенность, но легче от этого не стало. – Ответственность не платье, так просто не снять. Если думаешь, что с попущения папаши можешь разводить этих тварей, то ты зарвался. Ещё немного – и перемахнёшь флажок Кааны. Лазурский эксперимент твоего кузена чуть не обернулся катастрофой. Так что сделай над собой усилие, возьми «не вполне своих» дегенератов под контроль, а лучше засунь туда, откуда вылезли. Пока они не додумались шарить по домам в поисках корма – их слишком много и с каждым днём становится всё больше.
– Про ответственность ты, кажется, уже пытался рассказать моему папаше? – язвительные интонации, невесёлый смешок, и, если не смотреть на это подобие ледяной статуи, а просто слушать голос, казалось, что говорит живой. – Если мне удастся выйти за дверь, я уведу с собой всех – своих и пришлых. Немного подождать, и, возможно, папаша очнётся и вышвырнет меня вон – это было бы замечательно, не находишь?
Михаэль снова приложился к стакану, на сей раз более основательно. Ответил в тон, не скрывая раздражения.
– О, да. У нас же уйма времени. Торопиться некуда ни ему, ни тем более тебе. Это хидирин и прежние маруты с голодухи могли жрать сородичей, пустышки, видимо, брезгуют. Даже если их налетит достаточно, чтоб осилить такого, как ты – полнейшая безопасность твоей заднице обеспечена. Всю оставшуюся вечность можно дёргать отца за фалды в надежде получить желаемое. Как ты уведёшь всех, если сейчас не можешь держать в узде? Или хотя бы закрыть эту грёбаную дверь? Всегда терпеть не мог некромантов – в частности, за подобные кульбиты и самомнение размером с Белый дворец. Распыли паскудников, отдай приказ тем, кто ещё слушается, – уже будет легче, но нет. Все они – часть личной армии великого вождя, что уведёт их за пределы обитаемого мира.
– Сколько пафоса, – луна светила так ярко, что видны были переливы цвета, камень то темнел, то светлел до прозрачности, – Ты вряд ли поверишь, но свою дверь я закрыл, как только понял, что происходит. Беда в том, что я не в силах закрыть то, что открыто другим. И тех, кто приходит оттуда, много сложнее заставить слушаться, зато не так уж сложно напугать. Согнать в стадо. Понимаешь? Ни один пастух не может заставить стадо неделю стоять без движения и пищи, а перегнать табун с пастбища на пастбище сможет даже ватага деревенских мальчишек.
– Скромный пастушок, сын садовника, – Михаэль фыркнул. – Не буду спрашивать, к чему тебе это. Куда важнее, твой папаша всё ещё не склонен замечать то, что не несёт вреда ему лично. И вообще хоть что-нибудь. Терять уже нечего, могу сходить снова. Итог заранее известен – очередная пара сапог всмятку, а Его Светлейшество даже не спросит, где стучали.
– К чему мне – что? – глаза Рудры потемнели, резче обозначились скулы, но на губах по-прежнему, как приклеенная, держалась легкая, небрежная улыбка. Хрустальный стервец уже в детстве доводил своего папашу до белого каления, с одинаково жизнерадостным выражением физиономии принимая наказания и награды. – Ты не понимаешь, для чего мне нужна свобода?
Эк вывернул. Каков при жизни, таков и после. Михаэль допил виски, разгрыз попавшую в рот подтаявшую ледяшку и ответил:
– Всем нужна. Да товар редкий, стоит дорого. И подделок прорва. К трону твоей матушки сколько народу удрало за обещанной вольницей. Ты бы тоже рискнул, небось, будь поводок похлипче?
– А то, – согласно кивнул паршивец. – Готов мчаться в любой момент, сняв штаны.
Михаэль скептически воззрился на собеседника. Скромность в арсенале достоинств Рудры не числилась и в лучшие времена, так что нимало не смутился и продолжил задумчиво красоваться в лунном свете. В памяти всплыли городские легенды о Золотом принце, ходившие даже среди подружек Беллы. Найти волшебную статую прекрасного юноши, поцеловать – и успех в любовных делах обеспечен. Менее радужные версии в основном описывали случаи, когда девицы влюблялись в ожившего идола, теряли рассудок и пропадали без вести. Или когда кавалеры умалишённых являлись в Эдем в поисках соперника – с тем же результатом.
– Кто ж откажется хлебнуть древней свободы? На эту удочку с завидным постоянством ловились оба миродержца.
– Они много на что ловились, – каменные глаза блестели, словно живые. – Я помню мать много лучше, чем мои братья. Мне, конечно, никто не рассказывал подробностей её эскапад, но я был пронырливым ребенком, а потом – весьма наблюдательным юношей, ну и с фрейлинами у меня довольно рано завязались отношения, побуждающие к нежнейшей откровенности, – мечтательный взгляд Рудры свидетельствовал о том, что о той поре воспоминания у него сохранились весьма приятные. Ещё бы – на обаятельного красавца придворные дамы вешались бы, даже не будь он сыном двух Изначальных владык, а уж когда ходячее совершенство еще и золотой принц... тут дай Хаос, чтобы сил и здоровья хватало на всех желающих. – Тебя не удивляло, что, когда мать решила стать единоличной правительницей, я не пошёл под её знамена?
Михаэль пожал плечами.
– Какой-то врождённый дефект, полагаю. Патологическое здравомыслие или излишек психического здоровья. В правящей семье редко, но случается.
– Не уверен насчет здравомыслия, но грязных игр не люблю, – хрустальный истукан совершенно мальчишески фыркнул. – А маменька играла грязно даже по меркам августейших семейств. Возможно, её поняли бы кукушки – но не папаша с дядюшкой.
– Трюк впору недолговечным… – Михаэль недоумённо умолк, но сходу вспомнил пару-тройку сказочно идиотских курьёзов из другой оперы и продолжил с язвительной ухмылкой. – Хотя после некоторых особо бурных и длительных венценосных досугов и кирпич в люльке за потомка признать можно, и имя ему дать, и даже какое-то время спустя пытаться воспитывать. Вдруг и до этого докатились, да замели под коврик срамоту. Но ты на кукушонка не тянешь, уж прости.
– Когда все это завертелось, меня тоже проверяли, – едва заметная тень то ли брезгливости, то ли старой обиды в глазах, но улыбнулся тепло, как о чём-то хорошем вспомнил. – Не скажу, что это было приятно, но весьма познавательно. К тому же, благодаря одной из моих тогдашних подружек, крутившейся у Рафаэля, для меня это стало куда меньшей неожиданностью, чем для прочих собратьев по несчастью.
– Представляю радость государей. Рыжая стерва натянула носы обоим. Знатный бы вышел придворный анекдот, когда бы не вуаль забвения и прочие средства, – как ни странно, Михаэль искренне наслаждался беседой. Обычный разговор о делах минувших дней. Если забыть, чем стал теперь наследник Адинатхи, и кем стал он сам. – Не можешь заставить владык сожрать друг друга – выстави дураками. Она со всеми проворачивает или то, или это, или всё вкупе.
– Я долго не понимал, зачем оно ей понадобилось, – длинные пальцы легли на виски, словно унимая начинающуюся головную боль. Чему там болеть, это камень и магия, жизни в этом конструкте нет, но странным попущением Хаоса парень выглядит едва ли не более живым, чем его собеседник. – Допёр много позже – как ты, наверное, догадываешься, пока я не научился создавать себе тела, единственное, чем можно было развлекаться – это воспоминания. Сделав своих кровных детей законными наследниками лучших семейств Адмира и Раймира, а на их место подсунув владыкам потомков обычных, пусть и родовитых, оставалось научиться призывать своих чад и управлять ими, как заблагорассудится. Дальше – дело техники, когда «кукушат» станет достаточно много, можно будет приказать и ждать, когда они принесут тебе на блюдечке единоличную власть над Пластиной, а в конце концов – и над всем Веером. Мать не собиралась довольствоваться положением третьей владычицы, её не устроила бы даже роль Первой среди равных... быть Единственной – вот чего она хотела. Если бы я понял это раньше, то был бы среди тех, кто разрушал Вавилон. А тогда я всего лишь обозлился на то, что она втянула меня и всех прочих в свою скотскую игру с подменами, сделала подозреваемыми тех, кто ни сном ни духом не был замешан, и предпочёл остаться в стороне. Впрочем, нельзя сказать, что я дезертировал с Первой вселенской, не дойдя до вербовочного пункта – в конце концов, мне было чуть больше сотни лет, и от меня никто ничего не ждал и не хотел. Магия в этом возрасте довольно слаба и нестабильна, а обычных боевиков хватало без меня. Так что я довольно неплохо провел время, завоевав парочку Пластин, и вернулся, когда все было кончено.
Михаэль слушал, не прерывая – «хозяин сада», «озёрник», «золотой принц», инструмент державной воли, командир бесплотного легиона… Где-то под ворохом ипостасей начисто скрылся забавный в своей неугомонности бойкий мальчишка, обожавший задавать неудобные вопросы и подмечать любые несостыковки и противоречия в наставлениях менторов и собственного отца. Скрылся, но не исчез.
– На сей раз имеем те же яйца от рыжей кукушки, вид сбоку, выдержка гран резерва. И вряд ли она улетит на зимовку, прихватив всю стаю психопатов, – проворчал Михаэль. – Благодарю за честность, Камал. Если уж нельзя ликвидировать дерьмо щелчком пальцев, можно хоть не звать его золотом.
– Это, неназываемое золотом, можно ликвидировать только вместе с магией, – улыбка на изящно очерченных губах стала шире. – Причём на всей Пластине. Выдам тебе ужасную тайну: папаша явно всерьез обдумывал этот финт, но не из гуманизма и не ради спасения добрых горожан. Просто исчезновение магии – единственное, что способно убить меня в моем нынешнем забавном состоянии. Но я ещё здесь, значит, это в то же время – единственное, что или недоступно в принципе, или сопряжено с такими сложностями, что Светлейшеству проще терпеть меня, нежели разгребать последствия.
Хрустальный красавец заразительно расхохотался.
– Представь, какая злая шутка Хаоса: если бы ещё тогда он дал мне всё, чего я хотел, вполне возможно, я довольно быстро свернул бы себе шею – даже высшие демоны не бессмертны, а осторожность никогда не светилась среди моих многочисленных пороков. Но он ошибся – и никогда не признает этого, владыка всеведущ и непогрешим. Кстати, о всеведении: если ты думаешь, что твой трогательный альянс с кшатри остался незамеченным, подумай снова. И ещё. Не повторяй моих ошибок, мне не нужен такой марут, как ты, – он снова засмеялся, но смех оборвался шорохом – статуя рассыпалась песком, и вскоре на дорожке не осталось ни следа.
***
Спал скверно, поднялся совершенно разбитым. Витавший в покоях тяжёлый дух настроения не улучшил – каким ветром принесло эту терпкую приторную вонь? С отвращением выпил кофе – даже он, казалось, пропитался неведомой дрянью. Когда вышел на веранду в надежде проветриться, с запозданием обнаружил источник запаха: на одной из полочек жардиньерки красовалась хрустальная чаша, полная голубых лотосов, свежих и жирных.
Испепелить композицию помешало лишь то, что треклятая мебель была подарком дочери. Изабелла обожала изящные вещицы и редкие растения. Искренне хотела порадовать отца, оживив обстановку. Кто мог знать, что будущие события заставят возненавидеть любую зелень?
Трогать цветы не стал – и без того знал, куда идти. Лотосов в одноимённом озере было полно, но такие росли лишь в одном месте.
Портал сработал криво: Михаэлю пришлось выбираться из прибрежных кустов, оставляя на них обрывки одежды.
– Трюкач хренов, – со всей оставшейся вежливостью прорычал в спину повелителю. Тот не ответил, продолжая созерцать пейзаж, будто отдыхающий горожанин. Видок и впрямь пляжный, всего платья – алые шальвары. Мокрые волосы в полном беспорядке. Никак купаться изволил. Полоскать державные в озёрной водичке, пока все, кому не плевать, мечутся с горящими подхвостьями, – отличная идея.
– По вашему приказанию прибыл.
Светлейший вошёл в воду, пошарил в камышах и извлёк оттуда бутылку. Этикетка предсказуемо стёрта, судя по характерной форме – игристое. В руке Светлейшего возник кинжал с длинным лезвием. Одним точным движением снёс горлышко вместе с пробкой, вторым – воткнул кинжал в песок. Выбрался на сушу и подал бутылку Михаэлю.
– Пей.
Михаэль подчинился, глядя на одноглазую сволочь в упор. Мог выбрать, что угодно – мало ли в погребах напитков со всех концов Веера? Гордость раймирского виноделия, мзаар. Любимое лотосовое пойло покойной благоверной, с внеплановыми «нотами фиалки» – на посуду государь не расщедрился. Михаэль молча материализовал бокал и отёр кровь с губ.
– Что прикажешь праздновать?
– Твои успехи, разумеется, – Светлейший налил Михаэлю и отсалютовал бутылкой. После пары добрых глотков внимательно уставился на собеседника. Зеркальные стёкла и собственное смехотворно жалкое отражение в них действовали на нервы.
– Ты похож на упыря, – проворчал Михаэль. – Вон и болото под боком.
Светлейший оскалился в улыбке, сходство сделалось полным.
– Каков храбрец! Всегда ценил это в тебе, Махасена.
– На твои сраные ребусы нет времени.
Светлейший отвернулся к озеру и произнёс с какой-то странной, отрешённо-мечтательной интонацией:
– Времени действительно нет.
– Ты звал меня – я пришёл. Но если единственно для того, чтобы слушать пространный бред, то…
– Я слушаю. Расскажи, что ещё ты решил за моей спиной?
– Ничего во вред державе. В отличие от твоего бездействия.
– Неужто? Снёсся с предателями, ударился в самоуправство – и остался чист? – не говорил, шипел, как василиск. И мешал обычную речь с ментальной.
– Думаешь, стоило поджечь столицу и бренчать на кифаре, пока горит? Тотальное милосердие, полное исцеление. Толку никакого, зато красиво, – Михаэль устало опустился на землю и залпом осушил свой бокал. – Как высокая должность без полномочий.
Повисла долгая неприятная пауза – неужто всерьёз обдумывал перспективу?
– Мало тебе, – укоризненно заметил Светлейший. О переподчинении ведомства кшатри он, несомненно, знал. Рахаб с Зерахилем делали что могли, и попытки спасти оставшееся население оказались успешней, чем возня в Джаганнате. Но Адинатха сейчас способен увидеть заговор даже на дне собственного нужника.
– Другим через край. Нашлась пропажа?
Вопрос, по шкале тупости достойный отметки между лоботомированным гулем и Аралимом, но лучше Адинатха стравит пар, чем снова примется нести витиеватую чушь и ухмыляться, как маньяк. По оттенку молчания Михаэль прочёл ответ. Скверно, очень скверно.
– Так понимаю, на случай очередных экспериментов начал прочёсывать области за пределами разумного?
– И?
– На свет твоего фонаря оттуда валит толпа недоделков. Новый образец вестников монаршей воли – хищные прожорливые дрожжи.
– К пустым скрижалям приставлен талантливый писарь, оставь заботы ему. Не бери на себя слишком много, – оскорбительно беспечный тон. Михаэль с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Того и гляди, снова отъедет мыслями в неведомые дали и утопит в потоках треклятых метафор.
– Распылять или уводить. Других способов избавиться от них я не нашёл. А допрежь всего – перекрыть источник.
Адинатха обернулся и склонил голову набок, виски тут же сдавило, в ушах появился неприятный низкий гул.
– Взгляни, – небрежным жестом указал на бескрайние просторы озера. – Что ты видишь?
– Грёбаную лужу и кучу грёбаных лотосов в ней, – проворчал Михаэль, недовольный новым раундом игры в шарады, да ещё таким унизительно банальным. Смена спектра уюта атмосфере не придала. За деревьями то тут, то там мелькали бледные тени. Листва шевелилась без ветра. Белая дымка над водой постепенно густела и медленно расползалась к берегам. Болото болотом, сонное и злое.
Светлейший покачал головой.
– Нет так нет. Но сил добраться сюда хватило.
– Не меняй тему. Отпусти Рудру, дай ему увести эти полчища прочь отсюда.
Адинатха прикончил вино и неотрывно смотрел на Михаэля, покачивая пустым сосудом. Давление стало сильнее.
– Кого ещё ты решил облагодетельствовать, кроме доброго народа, который, случись что, и не вспомнит о тебе? И кроме моего сына, слишком гордого для просьб?
Михаэль сжал челюсти до зубовного хруста, чтобы не заорать. Выдохнул и нарочито медленно произнёс:
– Если тебе угодно, чтобы я просил – изволь. Буду должен. Бери, что хочешь.
Государь издал тихий сухой смешок, подошёл почти вплотную и наклонился. Очки съехали на нос, открыв печальную картину. Правый глаз целиком затянут мерцающим ртутным бельмом, левый – с почти незаметной щелью зрачка.
По свистящему шёпоту и непроизвольным подёргиваниям пальцев стало ясно, что Адинатха разозлён куда сильнее, чем в прошлый раз.
– Зря лезешь в долги, беспокойная совесть державы. Прежний не погашен.
Михаэль не отвёл взгляда, бросил обречённо:
– И что прикажешь делать дальше? Тихо ржаветь в углу или скончаться на месте?
Государь внезапно отступил и снова уставился куда-то за горизонт. Задавать правильные вопросы сумасшедшим Михаэль всегда был не мастак.
– Приказывать не стану, – и снова резкая смена настроения, тон исполнен простоты и дружелюбия. Даже дышать сделалось как будто легче. – Лишь попрошу, на правах старого друга и товарища. Помоги моему сыну.
– Уничтожить пустых?
– Займи его место, – Адинатха лучезарно скалился, наслаждаясь своим гениальным озарением. – Это будет лучшим решением для всех! Не справился – да пусть проваливает. Как только вступишь в должность, разумеется. Отставка с нынешней пойдёт в счёт давнего долга, способ – выбирай на свой вкус.
Михаэль тупо моргал, глядя поверх монаршей головы. Затем изобразил жидкие аплодисменты и смерил государя тяжёлым взглядом. Тот пребывал в полном восторге от новой идеи и сарказм начисто проигнорировал.
– Наконец ты сможешь увидеть всё в истинном свете! Полномочиями обеспечу, обо всём позабочусь.
Где Михаэль видал заботу повелителя и его лично, Светлейший так и не услышал. Сил лаяться не осталось. Михаэль сцепил руки в замок и опустил голову, глядя себе под ноги.
– До встречи, Махасена! Насколько скорой – зависит от тебя.
Раздался громкий всплеск. Исполинский зухос взрезал озёрную гладь, какое-то время можно было разглядеть уродливую морду, кусок гребнистой спины и длинный хвост. Пару мгновений спустя одноглазое чудовище скрылось в волнах и более не показалось.
***
Солнце клонилось к закату. Михаэль избегал смотреть на часы – знал и без того, что все они, начиная от настенных и заканчивая карманными, встали. Ему доводилось видеть такое не раз. Слуг это не касалось – остановилось лишь время их хозяина. Рассчитывать никого не стал, но отпустил всех, наплел отборнейшей чуши, которую сам толком не запомнил. Какая разница, что сдабривать мороком – кивали и повиновались бы, даже брякни он о своём новом назначении смотрителем химерьих нор, министром снабжения выгребных ям или главным маляром оси Веера.
С оставшимися делами управился быстрее, чем можно было представить. Хорошая мина при плохой игре – один из его коронных номеров. Просто отдать нужные распоряжения и обеспечить их точное и неукоснительное исполнение – то, к чему привык он, к чему привыкли все. Всё как всегда. Ещё один день в Раймире. Михаэль прислушался – тишину кабинета отравлял какой-то неуловимый диссонанс. Вазу с лотосами он по возвращении с высочайшей аудиенции в сердцах выкинул в окно, уже не рискуя никого переполошить странным поведением. Лично убедился, что в огромном здании дворца остались лишь двое. Сообщить стервятнику радостную весть некому – а когда узнает, будет слишком поздно. Не всесилен государь, время вспять не повернёт – а школярские шуточки с часовыми механизмами может шутить в своё удовольствие. Стоп. Вот оно. Мерзкое раздражающее тиканье издавал подарок Адинатхи. Стрелки на искорёженном поплывшем циферблате не двигались, лишь слегка подрагивали на месте. Давления долговой клятвы он пока не ощущал, но это не значило ровным счётом ничего. Михаэль сплюнул и поднялся на ноги. Жена улыбалась ему с портрета так же мягко и кротко, как при жизни. Он улыбнулся ей и сдвинул потайной рычажок, спрятанный за панелью. Когда он вошёл, проход бесшумно закрылся за спиной. Стучать не стал – вряд ли возможно было нарушить покой сына или отвлечь того от важных дел.
В комнатах стояла та же звенящая тишина, пахло чистотой и свежестью. Везде царил идеальный порядок, правда, пришлось убрать все зеркала, даже небьющиеся, – болезненная мания пациента подолгу разглядывать своё отражение насторожила лекарей.
– Доро? – негромко позвал Михаэль, но ответа не дождался. Не найдя сына на привычном месте, прошёлся по комнатам – неужто воспользовался отсутствием опеки и удрал? Чушь, не в том состоянии парень, чтобы его тянуло на длительные прогулки, да и охранные заклятия не потревожены.
Наконец догадался заглянуть на балкон – там и обнаружил одинокую фигуру, расслабленно утопавшую в кресле. Бледен, веки опухли, синева под глазами такая, будто всю ночь кутил. Отросшие волосы небрежно перехвачены шёлковой лентой, одет странно – как на выход собрался, но не смог совладать с костюмом и упал без сил.
– А, вот ты где, – осторожно поприветствовал Михаэль, стараясь сохранять привычный тон. – Решил вернуться в свет?
– Их слишком много, – пожаловался сын, слабо шевельнув кистью. Совсем как в детстве, когда выбегал одетый кое-как, таща на хвосте легион негодующих нянек.
– Это ничего. Всё равно уже поздновато для прогулок.
– Я должен, – тихо и упрямо произнёс Изидор. – Но я не могу.
Михаэль сжал зубы и отвёл глаза. Его гордость, наследник, признанный красавец, дуэлянт и повеса… Новые зелья забили очередной гвоздь в крышку гроба, где был похоронен этот образ.
– Она зовёт.
– Кто зовёт, Доро? – Михаэль насторожился.
– Она. Ты не слышишь. Она говорит, я буду свободен, – в тусклых голубых глазах появился лихорадочный блеск. – Нужно только быть сильным и прийти к ней! – Изидор резко поднялся в кресле, но тут же упал обратно.
– Эге, дружок, не торопись, – Михаэль ободряюще похлопал сына по руке. – Нельзя же показываться в таком виде, куда это годится.
– Мне нужно зеркало.
– Чушь, – Михаэль говорил всё уверенней, и от этой уверенности его тошнило. – Настоящий мужчина способен одеться и в полной темноте.
Тень улыбки пробежала по лицу Изидора, он попытался нащупать непослушные пуговицы, но вновь потерпел поражение. Попросил жалко, почти умоляюще:
– Не надо больше лекарств.
– Их больше не будет, Доро. Обещаю тебе.
В мутном взгляде сына отразилась благодарность.
Михаэль помог застегнуть рубашку и жилет, повязал шейный платок, провёл рукой по волосам. Изидор всё это время сидел неподвижно и словно к чему-то прислушивался. В его больном мозгу, судя по всему, происходила некая напряжённая работа.
– Где Белла? Где все? Я звал, но никто больше не приходит.
Михаэль пожалел, что отпустил семейного врача вместе со всеми. Улыбнулся широко, насколько мог.
– Я здесь. Вперёд, лентяй! Развалясь в креслах, никто прогулок не совершает.
Помог сыну подняться – тот пожелал подойти к краю, оперся о гладкий мрамор парапета, нагретый солнцем за день.
– Красиво, – Изидор мечтательно улыбнулся, глядя в сад. – Матушка говорила, спать на закате нельзя. Но никогда не поясняла, почему. Ты не знаешь?
– Не знаю, Доро, – солгал Михаэль, обняв сына за плечи. Тот совсем по-детски ответил на редкую ласку. И не успел ничего понять или почувствовать.
Михаэль поднял обмякшее тело на руки и отнёс обратно в кресло. Устроил поудобнее, словно это могло иметь какое-то значение. Прикрыл сыну глаза – теперь и вправду казалось, что парень просто задремал, неудобно примостив голову. Повторил, сам не понимая, зачем и для кого:
– Не знаю, Доро, не знаю.
Сел в соседнее кресло, извлёк из воздуха сигару. Срезал кончик, задумчиво закурил. В кармане звякнула горсть кристаллов – достал и её. Вроде бы никого не позабыл. Подбросил вверх – и каждый отправился по назначению, блеснув в лучах перед тем, как раствориться. Дойдут в расчётное – ни раньше, ни позже.
Сжал в руке приятно прохладный бокал, цедил мелкими глотками, перемежая с затяжками. Не зря берёг для особого случая, не думал, правда, что для такого.
Когда от сигары осталась половина, Михаэль запустил особый режим охранной системы дворца. На свой вкус, значит… Подавил смешок – подобное веселье означало, что яд уже начал действовать. Глубоко затянулся и выдохнул, наблюдая, как дым уносит прочь.
Тепло улыбнулся сыну и отсалютовал бокалом за горизонт.
– Выкуси!
– А пошёл ты… – Михаэль сплюнул под ноги и зло сощурился. Так и самому тронуться недолго, в собственном малодушии чудится эхо чужой воли.
Бросил взгляд на цветочные часы – апофеоз двух маний разом, магнит для туристов – и удивился: впервые за сотни лет они дали сбой и зажили бурной растительной жизнью, отказавшись выполнять прежние функции.
На правах старого приятеля кивнул Непьющим. Мраморные колоссы гнули спины под фронтоном Исторического музея, неся свою вечную службу. Некогда могучие, но слишком гордые, за что сюда и загремели.
Если дознался точно и рассчитал верно – сработает. Не нужно бить стёкла, поджигать мусорные урны, орать похабщину под окнами Шахматного кабинета или мочиться на колесо Ратхи. Лакомая приманка для сволочей вовсе не бесчинства любого сорта, а магия и жизнь. Первого в избытке, второе в наличии, но к кормушке пока никто не спешил.
В тонкостях некромантии Михаэль разбирался не лучше большинства собратьев. Но доверенные спецы подтверждали его наблюдения: что садовые паразиты, что хидирин – одной природы погань. Спятившие недобитки, привязанные к материальному миру бренными останками, – ещё куда ни шло. Прежние маруты подчинялись воле оператора и казались вполне разумными. С новыми творилась необъяснимая ерунда, будто кто-то открыл ворота в непроявленное и созывал оттуда всю дрянь, что может откликнуться. Беспамятные, голодные и неуправляемые сгустки Хаоса могли попасть в чужое тело, воспользовавшись ошибкой мага, но этим и тела не требовались.
Михаэль заметил вдалеке группку прохожих – появились со стороны Лакейской улицы и застыли в нерешительности. Не обладающим магией и достаточным количеством денег приходилось покидать дома чтобы запастись провизией, но они вряд ли стали бы считать ворон, постарались побыстрее пересечь площадь и скрыться в одном из переулков, ведущих в жилые кварталы. Попущением Хаоса иногда вываливались в город беззащитные бедолаги с других Пластин, не понимающие, куда попали. Бывало, целыми группами – экскурсанты, сектанты, маги-дилетанты и другие любопытные кретины. Но сейчас порталы пришлось перекрыть, иссяк и поток потерянцев.
Все примерно одного роста, стоят как вкопанные. Одеты совершенно обычно, по сложению и платью не разобрать, девицы или парни. Лица скрыты капюшонами. Печальное следствие скуки – мода рядиться до неузнаваемости и испытывать судьбу, попутно пугая редких встречных, среди молодняка не сошла на нет даже после пары неприятных инцидентов.
Михаэль поморщился – только ряженых дурней недоставало. Быстрым шагом направился к ним, заорал на ходу, замахал руками:
– Эй, оболтусы! Проваливайте по домам!
Все пятеро синхронно повернули головы. Из-под капюшонов на Михаэля жадно уставилась пустота.
Михаэль выругался. И как не почуял? За добрых горожан эти твари могли сойти лишь издали. Словно им дали общий образец, но не потрудились или не смогли разъяснить, как он устроен. В итоге вышло нечто совершенно противоестественное.
Михаэль пресёк попытку взять его в кольцо и опустил защитный купол. Ни к чему проверять, сколько марутов способно уместиться на площади.
– Далеко забрались, шуньята, – сразу не бросились, замерли полукругом, изучая добычу. При звуках его голоса заготовки лиц подёрнулись лёгкой рябью, словно пытались принять отчётливые очертания. – Здесь смуты нет, только я.
Свора недолепков подбиралась всё ближе. Почти незаметно – если моргать.
– Отставить! – гаркнул Михаэль, будто ему под горячую руку попались нерадивые новобранцы. – Кто старший по званию? Представьтесь по форме!
На лице центрового открылась узкая длинная щель. Послышался монотонный, быстро нарастающий гул. С флангов рванули одновременно. Жажда победила осторожность, но кое-что сделалось понятней.
Центровой выглядел озадаченным, насколько это было возможно прочесть по его специфической мимике. Добыча оказалась охотником, уйти не вышло, вот беда.
– Отряд расформирован, – сухо констатировал Михаэль, когда последние клочья эфира истаяли в воздухе. – А ты… капрал Счастливчик, понижен до вестового.
Понятливостью существо отличалось лишь на фоне прочих, потому пришлось разжевать:
– Передай Рудре: пусть найдёт меня. Уяснил? Просто кивни, без фокусов. А то и тебя уволю.
Характерный жест, подкрепивший слова, тварь истолковала верно. Дёрнула верхним углом ротовой щели, мотнула башкой и исчезла.
***
Некоторые вопросы следовало решить до первой звезды на небе, терпение терял не он один. Как скоро его сообщение доставят, и золочёный паскудник явится на зов, Михаэля не волновало – насущные дела сожрали всё внимание и прорву времени.
Захотят взять главного «заговорщика» – вперёд и с песней. Свиту любого размера Рудра не протащит и по прямому приказу владыки, приглашение адресное.
Составил дочери компанию за обедом, пришёл к выводу, что чем скорее Белла отправится навестить дорогую госпожу ди Малефико и её доброго супруга, тем меньше шансов у неё разделить участь брата. Девочка изрядно оживилась и заняла свою хорошенькую головку невероятно важными проблемами вроде достойного подарка друзьям семьи. Михаэль кивал, соглашался, вставлял уместные реплики в разговор, так что Белла не догадалась, что отец внимает её грандиозным замыслам примерно как щебету птиц за окном.
Спровадив дочь готовиться к отъезду, выслушал неутешительный отчёт семейного врача. Казалось бы, куда уж хуже, но ничто не слишком, когда речь об Изидоре. Новая схема лечения откровенно попахивала овощеводством, но болезнь сына не оставляла выбора.
Ночь выдалась душной, спать не получалось – Михаэль набросил халат и вышел в сад. Щёлкнул пальцами и удовлетворенно кивнул, ощутив влажную тяжесть запотевшего стакана. Поднёс к губам, но не успел отпить – соткавшаяся прямо из-под ног фигура со смехом рассыпалась вокруг него, не преминув нашвырять в стакан песка с дорожки. Михаэль брезгливо отшвырнул хрусталину.
– Нашёл, – песок вновь собрался, уплотнившись. Только там, где полагалось быть растрёпанной золотистой шевелюре, по-прежнему клубился, словно зарождающаяся пустынная буря. – Не скажу, что это было сложно, дворец твой стоит там же, где и тысячу лет назад. Хотя сейчас разумнее было бы сменить адресок, – песчаное идолище снова рассыпалось, чтобы возродиться чем-то сверкающим – алмазом или горным хрусталём, а может, белым топазом.
– Многие сменили, – Михаэль обзавёлся новым стаканом и сделал большой глоток. – Но я не привык к переездам и уж тем более к играм в прятки. А твои новые питомцы всё же годятся на роль почтовых голубей. Слишком прожорливых, впрочем, зерна не напасёшься.
– Самые прожорливые и глупые – не вполне мои, – прозрачные глаза в свете луны играли бликами, как озёрная вода, и были столь же равнодушны. Моим было лишь стремление открыть дверь – в отличие от тебя, я за последние лет этак пятьсот полюбил играть в прятки.
– И привычки соваться куда не надо не забросил, – подозрения постепенно переросли в уверенность, но легче от этого не стало. – Ответственность не платье, так просто не снять. Если думаешь, что с попущения папаши можешь разводить этих тварей, то ты зарвался. Ещё немного – и перемахнёшь флажок Кааны. Лазурский эксперимент твоего кузена чуть не обернулся катастрофой. Так что сделай над собой усилие, возьми «не вполне своих» дегенератов под контроль, а лучше засунь туда, откуда вылезли. Пока они не додумались шарить по домам в поисках корма – их слишком много и с каждым днём становится всё больше.
– Про ответственность ты, кажется, уже пытался рассказать моему папаше? – язвительные интонации, невесёлый смешок, и, если не смотреть на это подобие ледяной статуи, а просто слушать голос, казалось, что говорит живой. – Если мне удастся выйти за дверь, я уведу с собой всех – своих и пришлых. Немного подождать, и, возможно, папаша очнётся и вышвырнет меня вон – это было бы замечательно, не находишь?
Михаэль снова приложился к стакану, на сей раз более основательно. Ответил в тон, не скрывая раздражения.
– О, да. У нас же уйма времени. Торопиться некуда ни ему, ни тем более тебе. Это хидирин и прежние маруты с голодухи могли жрать сородичей, пустышки, видимо, брезгуют. Даже если их налетит достаточно, чтоб осилить такого, как ты – полнейшая безопасность твоей заднице обеспечена. Всю оставшуюся вечность можно дёргать отца за фалды в надежде получить желаемое. Как ты уведёшь всех, если сейчас не можешь держать в узде? Или хотя бы закрыть эту грёбаную дверь? Всегда терпеть не мог некромантов – в частности, за подобные кульбиты и самомнение размером с Белый дворец. Распыли паскудников, отдай приказ тем, кто ещё слушается, – уже будет легче, но нет. Все они – часть личной армии великого вождя, что уведёт их за пределы обитаемого мира.
– Сколько пафоса, – луна светила так ярко, что видны были переливы цвета, камень то темнел, то светлел до прозрачности, – Ты вряд ли поверишь, но свою дверь я закрыл, как только понял, что происходит. Беда в том, что я не в силах закрыть то, что открыто другим. И тех, кто приходит оттуда, много сложнее заставить слушаться, зато не так уж сложно напугать. Согнать в стадо. Понимаешь? Ни один пастух не может заставить стадо неделю стоять без движения и пищи, а перегнать табун с пастбища на пастбище сможет даже ватага деревенских мальчишек.
– Скромный пастушок, сын садовника, – Михаэль фыркнул. – Не буду спрашивать, к чему тебе это. Куда важнее, твой папаша всё ещё не склонен замечать то, что не несёт вреда ему лично. И вообще хоть что-нибудь. Терять уже нечего, могу сходить снова. Итог заранее известен – очередная пара сапог всмятку, а Его Светлейшество даже не спросит, где стучали.
– К чему мне – что? – глаза Рудры потемнели, резче обозначились скулы, но на губах по-прежнему, как приклеенная, держалась легкая, небрежная улыбка. Хрустальный стервец уже в детстве доводил своего папашу до белого каления, с одинаково жизнерадостным выражением физиономии принимая наказания и награды. – Ты не понимаешь, для чего мне нужна свобода?
Эк вывернул. Каков при жизни, таков и после. Михаэль допил виски, разгрыз попавшую в рот подтаявшую ледяшку и ответил:
– Всем нужна. Да товар редкий, стоит дорого. И подделок прорва. К трону твоей матушки сколько народу удрало за обещанной вольницей. Ты бы тоже рискнул, небось, будь поводок похлипче?
– А то, – согласно кивнул паршивец. – Готов мчаться в любой момент, сняв штаны.
Михаэль скептически воззрился на собеседника. Скромность в арсенале достоинств Рудры не числилась и в лучшие времена, так что нимало не смутился и продолжил задумчиво красоваться в лунном свете. В памяти всплыли городские легенды о Золотом принце, ходившие даже среди подружек Беллы. Найти волшебную статую прекрасного юноши, поцеловать – и успех в любовных делах обеспечен. Менее радужные версии в основном описывали случаи, когда девицы влюблялись в ожившего идола, теряли рассудок и пропадали без вести. Или когда кавалеры умалишённых являлись в Эдем в поисках соперника – с тем же результатом.
– Кто ж откажется хлебнуть древней свободы? На эту удочку с завидным постоянством ловились оба миродержца.
– Они много на что ловились, – каменные глаза блестели, словно живые. – Я помню мать много лучше, чем мои братья. Мне, конечно, никто не рассказывал подробностей её эскапад, но я был пронырливым ребенком, а потом – весьма наблюдательным юношей, ну и с фрейлинами у меня довольно рано завязались отношения, побуждающие к нежнейшей откровенности, – мечтательный взгляд Рудры свидетельствовал о том, что о той поре воспоминания у него сохранились весьма приятные. Ещё бы – на обаятельного красавца придворные дамы вешались бы, даже не будь он сыном двух Изначальных владык, а уж когда ходячее совершенство еще и золотой принц... тут дай Хаос, чтобы сил и здоровья хватало на всех желающих. – Тебя не удивляло, что, когда мать решила стать единоличной правительницей, я не пошёл под её знамена?
Михаэль пожал плечами.
– Какой-то врождённый дефект, полагаю. Патологическое здравомыслие или излишек психического здоровья. В правящей семье редко, но случается.
– Не уверен насчет здравомыслия, но грязных игр не люблю, – хрустальный истукан совершенно мальчишески фыркнул. – А маменька играла грязно даже по меркам августейших семейств. Возможно, её поняли бы кукушки – но не папаша с дядюшкой.
– Трюк впору недолговечным… – Михаэль недоумённо умолк, но сходу вспомнил пару-тройку сказочно идиотских курьёзов из другой оперы и продолжил с язвительной ухмылкой. – Хотя после некоторых особо бурных и длительных венценосных досугов и кирпич в люльке за потомка признать можно, и имя ему дать, и даже какое-то время спустя пытаться воспитывать. Вдруг и до этого докатились, да замели под коврик срамоту. Но ты на кукушонка не тянешь, уж прости.
– Когда все это завертелось, меня тоже проверяли, – едва заметная тень то ли брезгливости, то ли старой обиды в глазах, но улыбнулся тепло, как о чём-то хорошем вспомнил. – Не скажу, что это было приятно, но весьма познавательно. К тому же, благодаря одной из моих тогдашних подружек, крутившейся у Рафаэля, для меня это стало куда меньшей неожиданностью, чем для прочих собратьев по несчастью.
– Представляю радость государей. Рыжая стерва натянула носы обоим. Знатный бы вышел придворный анекдот, когда бы не вуаль забвения и прочие средства, – как ни странно, Михаэль искренне наслаждался беседой. Обычный разговор о делах минувших дней. Если забыть, чем стал теперь наследник Адинатхи, и кем стал он сам. – Не можешь заставить владык сожрать друг друга – выстави дураками. Она со всеми проворачивает или то, или это, или всё вкупе.
– Я долго не понимал, зачем оно ей понадобилось, – длинные пальцы легли на виски, словно унимая начинающуюся головную боль. Чему там болеть, это камень и магия, жизни в этом конструкте нет, но странным попущением Хаоса парень выглядит едва ли не более живым, чем его собеседник. – Допёр много позже – как ты, наверное, догадываешься, пока я не научился создавать себе тела, единственное, чем можно было развлекаться – это воспоминания. Сделав своих кровных детей законными наследниками лучших семейств Адмира и Раймира, а на их место подсунув владыкам потомков обычных, пусть и родовитых, оставалось научиться призывать своих чад и управлять ими, как заблагорассудится. Дальше – дело техники, когда «кукушат» станет достаточно много, можно будет приказать и ждать, когда они принесут тебе на блюдечке единоличную власть над Пластиной, а в конце концов – и над всем Веером. Мать не собиралась довольствоваться положением третьей владычицы, её не устроила бы даже роль Первой среди равных... быть Единственной – вот чего она хотела. Если бы я понял это раньше, то был бы среди тех, кто разрушал Вавилон. А тогда я всего лишь обозлился на то, что она втянула меня и всех прочих в свою скотскую игру с подменами, сделала подозреваемыми тех, кто ни сном ни духом не был замешан, и предпочёл остаться в стороне. Впрочем, нельзя сказать, что я дезертировал с Первой вселенской, не дойдя до вербовочного пункта – в конце концов, мне было чуть больше сотни лет, и от меня никто ничего не ждал и не хотел. Магия в этом возрасте довольно слаба и нестабильна, а обычных боевиков хватало без меня. Так что я довольно неплохо провел время, завоевав парочку Пластин, и вернулся, когда все было кончено.
Михаэль слушал, не прерывая – «хозяин сада», «озёрник», «золотой принц», инструмент державной воли, командир бесплотного легиона… Где-то под ворохом ипостасей начисто скрылся забавный в своей неугомонности бойкий мальчишка, обожавший задавать неудобные вопросы и подмечать любые несостыковки и противоречия в наставлениях менторов и собственного отца. Скрылся, но не исчез.
– На сей раз имеем те же яйца от рыжей кукушки, вид сбоку, выдержка гран резерва. И вряд ли она улетит на зимовку, прихватив всю стаю психопатов, – проворчал Михаэль. – Благодарю за честность, Камал. Если уж нельзя ликвидировать дерьмо щелчком пальцев, можно хоть не звать его золотом.
– Это, неназываемое золотом, можно ликвидировать только вместе с магией, – улыбка на изящно очерченных губах стала шире. – Причём на всей Пластине. Выдам тебе ужасную тайну: папаша явно всерьез обдумывал этот финт, но не из гуманизма и не ради спасения добрых горожан. Просто исчезновение магии – единственное, что способно убить меня в моем нынешнем забавном состоянии. Но я ещё здесь, значит, это в то же время – единственное, что или недоступно в принципе, или сопряжено с такими сложностями, что Светлейшеству проще терпеть меня, нежели разгребать последствия.
Хрустальный красавец заразительно расхохотался.
– Представь, какая злая шутка Хаоса: если бы ещё тогда он дал мне всё, чего я хотел, вполне возможно, я довольно быстро свернул бы себе шею – даже высшие демоны не бессмертны, а осторожность никогда не светилась среди моих многочисленных пороков. Но он ошибся – и никогда не признает этого, владыка всеведущ и непогрешим. Кстати, о всеведении: если ты думаешь, что твой трогательный альянс с кшатри остался незамеченным, подумай снова. И ещё. Не повторяй моих ошибок, мне не нужен такой марут, как ты, – он снова засмеялся, но смех оборвался шорохом – статуя рассыпалась песком, и вскоре на дорожке не осталось ни следа.
***
Спал скверно, поднялся совершенно разбитым. Витавший в покоях тяжёлый дух настроения не улучшил – каким ветром принесло эту терпкую приторную вонь? С отвращением выпил кофе – даже он, казалось, пропитался неведомой дрянью. Когда вышел на веранду в надежде проветриться, с запозданием обнаружил источник запаха: на одной из полочек жардиньерки красовалась хрустальная чаша, полная голубых лотосов, свежих и жирных.
Испепелить композицию помешало лишь то, что треклятая мебель была подарком дочери. Изабелла обожала изящные вещицы и редкие растения. Искренне хотела порадовать отца, оживив обстановку. Кто мог знать, что будущие события заставят возненавидеть любую зелень?
Трогать цветы не стал – и без того знал, куда идти. Лотосов в одноимённом озере было полно, но такие росли лишь в одном месте.
Портал сработал криво: Михаэлю пришлось выбираться из прибрежных кустов, оставляя на них обрывки одежды.
– Трюкач хренов, – со всей оставшейся вежливостью прорычал в спину повелителю. Тот не ответил, продолжая созерцать пейзаж, будто отдыхающий горожанин. Видок и впрямь пляжный, всего платья – алые шальвары. Мокрые волосы в полном беспорядке. Никак купаться изволил. Полоскать державные в озёрной водичке, пока все, кому не плевать, мечутся с горящими подхвостьями, – отличная идея.
– По вашему приказанию прибыл.
Светлейший вошёл в воду, пошарил в камышах и извлёк оттуда бутылку. Этикетка предсказуемо стёрта, судя по характерной форме – игристое. В руке Светлейшего возник кинжал с длинным лезвием. Одним точным движением снёс горлышко вместе с пробкой, вторым – воткнул кинжал в песок. Выбрался на сушу и подал бутылку Михаэлю.
– Пей.
Михаэль подчинился, глядя на одноглазую сволочь в упор. Мог выбрать, что угодно – мало ли в погребах напитков со всех концов Веера? Гордость раймирского виноделия, мзаар. Любимое лотосовое пойло покойной благоверной, с внеплановыми «нотами фиалки» – на посуду государь не расщедрился. Михаэль молча материализовал бокал и отёр кровь с губ.
– Что прикажешь праздновать?
– Твои успехи, разумеется, – Светлейший налил Михаэлю и отсалютовал бутылкой. После пары добрых глотков внимательно уставился на собеседника. Зеркальные стёкла и собственное смехотворно жалкое отражение в них действовали на нервы.
– Ты похож на упыря, – проворчал Михаэль. – Вон и болото под боком.
Светлейший оскалился в улыбке, сходство сделалось полным.
– Каков храбрец! Всегда ценил это в тебе, Махасена.
– На твои сраные ребусы нет времени.
Светлейший отвернулся к озеру и произнёс с какой-то странной, отрешённо-мечтательной интонацией:
– Времени действительно нет.
– Ты звал меня – я пришёл. Но если единственно для того, чтобы слушать пространный бред, то…
– Я слушаю. Расскажи, что ещё ты решил за моей спиной?
– Ничего во вред державе. В отличие от твоего бездействия.
– Неужто? Снёсся с предателями, ударился в самоуправство – и остался чист? – не говорил, шипел, как василиск. И мешал обычную речь с ментальной.
– Думаешь, стоило поджечь столицу и бренчать на кифаре, пока горит? Тотальное милосердие, полное исцеление. Толку никакого, зато красиво, – Михаэль устало опустился на землю и залпом осушил свой бокал. – Как высокая должность без полномочий.
Повисла долгая неприятная пауза – неужто всерьёз обдумывал перспективу?
– Мало тебе, – укоризненно заметил Светлейший. О переподчинении ведомства кшатри он, несомненно, знал. Рахаб с Зерахилем делали что могли, и попытки спасти оставшееся население оказались успешней, чем возня в Джаганнате. Но Адинатха сейчас способен увидеть заговор даже на дне собственного нужника.
– Другим через край. Нашлась пропажа?
Вопрос, по шкале тупости достойный отметки между лоботомированным гулем и Аралимом, но лучше Адинатха стравит пар, чем снова примется нести витиеватую чушь и ухмыляться, как маньяк. По оттенку молчания Михаэль прочёл ответ. Скверно, очень скверно.
– Так понимаю, на случай очередных экспериментов начал прочёсывать области за пределами разумного?
– И?
– На свет твоего фонаря оттуда валит толпа недоделков. Новый образец вестников монаршей воли – хищные прожорливые дрожжи.
– К пустым скрижалям приставлен талантливый писарь, оставь заботы ему. Не бери на себя слишком много, – оскорбительно беспечный тон. Михаэль с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Того и гляди, снова отъедет мыслями в неведомые дали и утопит в потоках треклятых метафор.
– Распылять или уводить. Других способов избавиться от них я не нашёл. А допрежь всего – перекрыть источник.
Адинатха обернулся и склонил голову набок, виски тут же сдавило, в ушах появился неприятный низкий гул.
– Взгляни, – небрежным жестом указал на бескрайние просторы озера. – Что ты видишь?
– Грёбаную лужу и кучу грёбаных лотосов в ней, – проворчал Михаэль, недовольный новым раундом игры в шарады, да ещё таким унизительно банальным. Смена спектра уюта атмосфере не придала. За деревьями то тут, то там мелькали бледные тени. Листва шевелилась без ветра. Белая дымка над водой постепенно густела и медленно расползалась к берегам. Болото болотом, сонное и злое.
Светлейший покачал головой.
– Нет так нет. Но сил добраться сюда хватило.
– Не меняй тему. Отпусти Рудру, дай ему увести эти полчища прочь отсюда.
Адинатха прикончил вино и неотрывно смотрел на Михаэля, покачивая пустым сосудом. Давление стало сильнее.
– Кого ещё ты решил облагодетельствовать, кроме доброго народа, который, случись что, и не вспомнит о тебе? И кроме моего сына, слишком гордого для просьб?
Михаэль сжал челюсти до зубовного хруста, чтобы не заорать. Выдохнул и нарочито медленно произнёс:
– Если тебе угодно, чтобы я просил – изволь. Буду должен. Бери, что хочешь.
Государь издал тихий сухой смешок, подошёл почти вплотную и наклонился. Очки съехали на нос, открыв печальную картину. Правый глаз целиком затянут мерцающим ртутным бельмом, левый – с почти незаметной щелью зрачка.
По свистящему шёпоту и непроизвольным подёргиваниям пальцев стало ясно, что Адинатха разозлён куда сильнее, чем в прошлый раз.
– Зря лезешь в долги, беспокойная совесть державы. Прежний не погашен.
Михаэль не отвёл взгляда, бросил обречённо:
– И что прикажешь делать дальше? Тихо ржаветь в углу или скончаться на месте?
Государь внезапно отступил и снова уставился куда-то за горизонт. Задавать правильные вопросы сумасшедшим Михаэль всегда был не мастак.
– Приказывать не стану, – и снова резкая смена настроения, тон исполнен простоты и дружелюбия. Даже дышать сделалось как будто легче. – Лишь попрошу, на правах старого друга и товарища. Помоги моему сыну.
– Уничтожить пустых?
– Займи его место, – Адинатха лучезарно скалился, наслаждаясь своим гениальным озарением. – Это будет лучшим решением для всех! Не справился – да пусть проваливает. Как только вступишь в должность, разумеется. Отставка с нынешней пойдёт в счёт давнего долга, способ – выбирай на свой вкус.
Михаэль тупо моргал, глядя поверх монаршей головы. Затем изобразил жидкие аплодисменты и смерил государя тяжёлым взглядом. Тот пребывал в полном восторге от новой идеи и сарказм начисто проигнорировал.
– Наконец ты сможешь увидеть всё в истинном свете! Полномочиями обеспечу, обо всём позабочусь.
Где Михаэль видал заботу повелителя и его лично, Светлейший так и не услышал. Сил лаяться не осталось. Михаэль сцепил руки в замок и опустил голову, глядя себе под ноги.
– До встречи, Махасена! Насколько скорой – зависит от тебя.
Раздался громкий всплеск. Исполинский зухос взрезал озёрную гладь, какое-то время можно было разглядеть уродливую морду, кусок гребнистой спины и длинный хвост. Пару мгновений спустя одноглазое чудовище скрылось в волнах и более не показалось.
***
Солнце клонилось к закату. Михаэль избегал смотреть на часы – знал и без того, что все они, начиная от настенных и заканчивая карманными, встали. Ему доводилось видеть такое не раз. Слуг это не касалось – остановилось лишь время их хозяина. Рассчитывать никого не стал, но отпустил всех, наплел отборнейшей чуши, которую сам толком не запомнил. Какая разница, что сдабривать мороком – кивали и повиновались бы, даже брякни он о своём новом назначении смотрителем химерьих нор, министром снабжения выгребных ям или главным маляром оси Веера.
С оставшимися делами управился быстрее, чем можно было представить. Хорошая мина при плохой игре – один из его коронных номеров. Просто отдать нужные распоряжения и обеспечить их точное и неукоснительное исполнение – то, к чему привык он, к чему привыкли все. Всё как всегда. Ещё один день в Раймире. Михаэль прислушался – тишину кабинета отравлял какой-то неуловимый диссонанс. Вазу с лотосами он по возвращении с высочайшей аудиенции в сердцах выкинул в окно, уже не рискуя никого переполошить странным поведением. Лично убедился, что в огромном здании дворца остались лишь двое. Сообщить стервятнику радостную весть некому – а когда узнает, будет слишком поздно. Не всесилен государь, время вспять не повернёт – а школярские шуточки с часовыми механизмами может шутить в своё удовольствие. Стоп. Вот оно. Мерзкое раздражающее тиканье издавал подарок Адинатхи. Стрелки на искорёженном поплывшем циферблате не двигались, лишь слегка подрагивали на месте. Давления долговой клятвы он пока не ощущал, но это не значило ровным счётом ничего. Михаэль сплюнул и поднялся на ноги. Жена улыбалась ему с портрета так же мягко и кротко, как при жизни. Он улыбнулся ей и сдвинул потайной рычажок, спрятанный за панелью. Когда он вошёл, проход бесшумно закрылся за спиной. Стучать не стал – вряд ли возможно было нарушить покой сына или отвлечь того от важных дел.
В комнатах стояла та же звенящая тишина, пахло чистотой и свежестью. Везде царил идеальный порядок, правда, пришлось убрать все зеркала, даже небьющиеся, – болезненная мания пациента подолгу разглядывать своё отражение насторожила лекарей.
– Доро? – негромко позвал Михаэль, но ответа не дождался. Не найдя сына на привычном месте, прошёлся по комнатам – неужто воспользовался отсутствием опеки и удрал? Чушь, не в том состоянии парень, чтобы его тянуло на длительные прогулки, да и охранные заклятия не потревожены.
Наконец догадался заглянуть на балкон – там и обнаружил одинокую фигуру, расслабленно утопавшую в кресле. Бледен, веки опухли, синева под глазами такая, будто всю ночь кутил. Отросшие волосы небрежно перехвачены шёлковой лентой, одет странно – как на выход собрался, но не смог совладать с костюмом и упал без сил.
– А, вот ты где, – осторожно поприветствовал Михаэль, стараясь сохранять привычный тон. – Решил вернуться в свет?
– Их слишком много, – пожаловался сын, слабо шевельнув кистью. Совсем как в детстве, когда выбегал одетый кое-как, таща на хвосте легион негодующих нянек.
– Это ничего. Всё равно уже поздновато для прогулок.
– Я должен, – тихо и упрямо произнёс Изидор. – Но я не могу.
Михаэль сжал зубы и отвёл глаза. Его гордость, наследник, признанный красавец, дуэлянт и повеса… Новые зелья забили очередной гвоздь в крышку гроба, где был похоронен этот образ.
– Она зовёт.
– Кто зовёт, Доро? – Михаэль насторожился.
– Она. Ты не слышишь. Она говорит, я буду свободен, – в тусклых голубых глазах появился лихорадочный блеск. – Нужно только быть сильным и прийти к ней! – Изидор резко поднялся в кресле, но тут же упал обратно.
– Эге, дружок, не торопись, – Михаэль ободряюще похлопал сына по руке. – Нельзя же показываться в таком виде, куда это годится.
– Мне нужно зеркало.
– Чушь, – Михаэль говорил всё уверенней, и от этой уверенности его тошнило. – Настоящий мужчина способен одеться и в полной темноте.
Тень улыбки пробежала по лицу Изидора, он попытался нащупать непослушные пуговицы, но вновь потерпел поражение. Попросил жалко, почти умоляюще:
– Не надо больше лекарств.
– Их больше не будет, Доро. Обещаю тебе.
В мутном взгляде сына отразилась благодарность.
Михаэль помог застегнуть рубашку и жилет, повязал шейный платок, провёл рукой по волосам. Изидор всё это время сидел неподвижно и словно к чему-то прислушивался. В его больном мозгу, судя по всему, происходила некая напряжённая работа.
– Где Белла? Где все? Я звал, но никто больше не приходит.
Михаэль пожалел, что отпустил семейного врача вместе со всеми. Улыбнулся широко, насколько мог.
– Я здесь. Вперёд, лентяй! Развалясь в креслах, никто прогулок не совершает.
Помог сыну подняться – тот пожелал подойти к краю, оперся о гладкий мрамор парапета, нагретый солнцем за день.
– Красиво, – Изидор мечтательно улыбнулся, глядя в сад. – Матушка говорила, спать на закате нельзя. Но никогда не поясняла, почему. Ты не знаешь?
– Не знаю, Доро, – солгал Михаэль, обняв сына за плечи. Тот совсем по-детски ответил на редкую ласку. И не успел ничего понять или почувствовать.
Михаэль поднял обмякшее тело на руки и отнёс обратно в кресло. Устроил поудобнее, словно это могло иметь какое-то значение. Прикрыл сыну глаза – теперь и вправду казалось, что парень просто задремал, неудобно примостив голову. Повторил, сам не понимая, зачем и для кого:
– Не знаю, Доро, не знаю.
Сел в соседнее кресло, извлёк из воздуха сигару. Срезал кончик, задумчиво закурил. В кармане звякнула горсть кристаллов – достал и её. Вроде бы никого не позабыл. Подбросил вверх – и каждый отправился по назначению, блеснув в лучах перед тем, как раствориться. Дойдут в расчётное – ни раньше, ни позже.
Сжал в руке приятно прохладный бокал, цедил мелкими глотками, перемежая с затяжками. Не зря берёг для особого случая, не думал, правда, что для такого.
Когда от сигары осталась половина, Михаэль запустил особый режим охранной системы дворца. На свой вкус, значит… Подавил смешок – подобное веселье означало, что яд уже начал действовать. Глубоко затянулся и выдохнул, наблюдая, как дым уносит прочь.
Тепло улыбнулся сыну и отсалютовал бокалом за горизонт.
– Выкуси!
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 6, в которой державные мужи Нового Вавилона заняты устранением неугодных, а правительство Вольного Перешейка – обедом в лучшем ресторане Сифра
Читать?Для мудрого и могущественного государя Денница показал себя на диво мелочным. Покои Баалю отвели оскорбительно скромные и не поленились придать им наивозможно запущенный вид. Разве что от клопов и плесени воздержались – слишком отдавало бы антуражем дешёвой гостиницы.
Никаких проблем с магией Бааль пока не заметил, но менять почти ничего не стал – какой смысл? Большую часть времени всё равно проводил не здесь. Лайла очень старалась, чтобы кровь новообретённого возлюбленного пореже приливала к голове, и в целом изучать и проверять прочие его возможности не спешила. А он не рвался их продемонстрировать.
На очередной настойчивый вызов дочери снова не ответил – единственное преданное ему существо, но сейчас её общество скорее утомило бы, чем развлекло. Зажёг огонь, подвинул кресло поближе и молча смотрел на пляшущие языки пламени.
Откуда-то с потолка неожиданно спикировала маленькая чёрно-жёлтая ящерка и едва не угодила в каминную решётку. Бааль поморщился и обратился к неразумному созданию:
– Хулюд! Я же велел бросить эти фокусы.
– Если ты не идёшь ко мне, я сама приду к тебе, – паршивка растянулась на ворохе шкур у камина и беспечно болтала ногами. – Пока матушка выпустила из когтей, чем ты таким занят, сердце моё? Считаешь пылинки в этом чулане?
Бааль извлёк из воздуха шёлковый халат и бросил дочери.
– Прикройся.
Девчонка ловко поймала тряпку, скомкала и отправила обратно. Жёлто-зелёные глаза озорно блестели.
– Сам прикройся, охальник. Бродяги царевнам не указ. А придворные завистники пусть брешут, ну их в печку.
Бааль сурово уставился на бесстыдницу – ни малейших признаков совести! – шёлк вспыхнул и рассыпался ворохом искр.
– Смотри, что принесла, – на сей раз в Бааля полетела увесистая бутылка в тонкой золотой оплётке. Извлёк из воздуха бокалы, выстрелил пробкой в потолок и разлил вино под насмешливым взглядом гостьи. Девчонке явно не терпелось поделиться сплетнями.
– Виночерпий из тебя – загляденье!
Напиток оказался недурен, ожидал какой-нибудь гадости с бодрящим привкусом мела и карболки и ароматом облюбованных котами кустов. Где дочка взяла прошлый подарочек, сомневаться нужды не было. Улыбнулся снисходительно.
– Иду на повышение, значит. Чем ещё порадуешь?
Хулюд пригубила вино и хихикнула.
– У матушки завелась комнатная собачка. Крупненькая такая, лазурской породы. С огненным опалом на шлейке. Любопытно, оставит при себе или сотворит с нею что-нибудь забавное и выпустит на волю? Как того урода-шейха. Ну и рожа у него была – вот уж действительно, Покойник.
– Должен кто-то подбирать кости и путаться под ногами, – ответил Бааль, догадавшись, о ком речь. – А что с Покойником? В сады никак?
Хулюд отрицательно мотнула головой.
– Куда тебе судить, мужлан! К делам державным-то не допущен. На Пустоши, созывать своих братьев и сестёр к костру Великой. Правда, государчик Лучезарный влез со своей указкой, подпортил задумку – делиться всематушка не любит. Был бы вестник весь её, да впополам вышло.
– Осёл без корма сбесится, – поддержал игру Бааль. – А так везёт тележку, хвостом машет, ушами прядёт, копытцами цокает… Среди себя и вовсе высокой породы жеребец.
Дочка сморщила носик и качнула пустым бокалом.
– Лягнуть-куснуть и сытый рад. Когда хозяйку запросто – чужака тем паче.
– Да что ты, – Бааль ухмыльнулся. Пламя в камине вспыхнуло ярче, пена в бокале дочери рванула за край, но та не оплошала и ловко поймала языком. – Какая наглая, вредная, избалованная тварь.
Хулюд рассмеялась – обожала дурачить даже тех, кто ей нравился, резвилась, как дитя. Картинно потянулась, подставляя теплу камина попеременно то живот, то бока, бросила тем же лукавым тоном:
– В народе говорят, умелого погонщика с доброй палкой довольно, чтоб вылечить хворую скотину. А то и целое стадо. Так ли, нет ли – тебе видней.
–Увижу, коли покажешь, царевна. Всё видит лишь Хаос.
При виде такого смирения нахалка развеселилась пуще прежнего.
– Совсем пропадёшь без меня. Заплутаешь, не сыщешь, где ж такого красивого ждать не ждут, а приём горячий окажут.
– Ай, пропаду, – покладисто вздохнул Бааль, приготовившись ввязаться в очередную авантюру.
– Догоняй! – на месте разнеженной нагой девицы снова очутилась саламандра. Ящерка скользнула к дверям, оставляя крошечные следы, невидимые для прочих.
Идти пришлось быстро, но не так уж долго. Плутовка сжалилась, не стала водить кругами. Такие трюки не удались бы в Осеннем, Белом или Пепельном, но госпожа Вавилонская открыто поощряла беспорядки в собственном дворце.
Отбраковка поголовья сообразно закону жизни. Не турнир же устраивать.
Защитный барьер на входе имелся и, несомненно, доставил бы массу острых ощущений любому вторженцу. Ловушка на дурака. Но зачем портить сюрприз и стучать в двери? Если посмотреть, как следует, можно понять: никаких дверей на самом деле нет. И этой пародии на зал совета тоже лучше бы не было, но она отлично подходила сборищу. Никого из подпечатных рыжей стервы, никого из недостаточно лояльных. Узок ближний круг, зато поёт согласно, заслушаешься. По одному лишь вопросу раздор.
– Так-так. Опускаюсь всё ниже, аж самому любопытно, – вслух произнёс Бааль.
Заметили, вскочили с мест, рожи ошалелые, у Элигора уж и удар наготове. Один Денница лениво приоткрыл глаза и подал знак – сядьте, мол. Переглянулся с верными, процедил:
– Явился, кого не звали. Прочь.
– Ежели помянут в нужный час – и без зова зайти не грешно, государь-калека. О ком речь – тот и навстречь, – Бааль устроился за столом с самым непринуждённым видом.
– Тебе не место здесь. Оглох, меченая рожа? – поддержал патрона Мальфес. Подчёркнуто смотрел куда-то мимо Бааля, словно тот был частью окружающей обстановки. Но слишком уж старательно. Оставшаяся троица прихлебателей молчала тяжело и напряжённо. Первым не выдержал Залим, как всегда, сама прямота:
– Думал найти под юбками госпожи кресло в Совете? Многие искали, да сами потерялись.
Что сказал Кесеф, услышал только Бааль. С тех пор, как бедолаге укоротили язык, в его распоряжении остались лишь мысленная речь и выразительные взгляды. Ни то, ни другое Бааль ответом не удостоил.
– Как пришёл – ты объяснил. Но не объяснил, зачем, – старина Лиго, пожалуй, единственный, кто заслуживал внимания в Люциферовой шайке. Не только как единственный бывший соотечественник.
Бааль мельком глянул на Денницу – тот, похоже, давно перебрался за грань разумного. Звериное чутьё и маска, приросшая к лицу. Молчаливо поощрял токование клевретов, сохраняя величественный вид.
– Праздник нужен душе, а какой – веришь, сам не ведаю, – Бааль закинул ноги на столешницу и развёл руками. – Не всё ж бренное тешить.
– На дуэль нарываешься? Мало от жизни досталось? – хохотнул Залим. Всё о своём, морда смазливая. – Руки марать зазорно, сам подохнешь, как рыжая наиграется. Сегодня ты, завтра другой – кто считает, тот жалеет.
Лицо Денницы исказила недовольная гримаса. Кесеф злорадно блестел глазами – что-то нашёптывал безмолвно, доливал масла в светильник безумия.
– Не по чину, – отрезал Мальфес. – Ни нам, ни тем паче государю.
– Совсем неможно, – согласился Бааль, сладко улыбаясь. – Сам болтотерпец всемилостивый и светозарный полуправитель Вавилонский – и драться с фаворитом царицы, будто опереточный ревнивый муженёк? На палках помериться по-простецки или вовсе на кулачках… – Бааль изобразил пару шуточных неловких ударов.
– Истинное величие для оскорблений недосягаемо, – глухо и отчётливо произнёс Люцифер. И растаял в воздухе.
Всплеск силы Бааль почуял слишком поздно, спинка кресла разлетелась в щепки, ворот вымок мгновенно. Рванулся, ударил не глядя. Глаза залило, руки не слушались. Вдохнул хрипло и застыл в неудобной позе. Сквозь тёплую липкую муть и шум в ушах доносились отрывистые далёкие вопли. Решают, кому добивать? Новых ударов, однако, не последовало. Сначала ощутил неприятный озноб и тошноту, на смену им пришёл знакомый дикий голод. Приемлемо. Рука на подлокотнике наконец подчинилась – подвижность возвращалась скорей обычного. Отёр лицо рукавом, огляделся.
Оставшиеся верные упоённо грызлись над телом подонка Лиго.
– Острая личная неприязнь.
Все трое обернулись и вытаращились, как на восставшего покойника. Догадаются или спишут на обычную для Изначальных выносливость?
– Официальная причина смерти, – пояснил свою мысль Бааль. Внутренности жгло и выворачивало – чем не повод быть дружелюбней? – И не придётся втолковывать государыне, зачем ваша тёплая компания собиралась вдали от лишних ушей и глаз. Для дуэли народу многовато, для оргии – слишком скромно, зато для кружка заговорщиков – в самую меру. Как вам такое предложение?
– Поверит лжецу и одному из своих тюремщиков? За дураков нас держишь.
Бааль поощрительно улыбнулся. Продолжай огрызаться, Залим, не стесняйся. Ближе поганец не подошёл, наоборот. Его подельники, судя по лицам, бурно обсуждали кое-какие свежие изменения в атмосфере зала, мешающие гордо плюнуть под ноги и уйти. Когда Бааль покинул останки кресла и неторопливо двинулся к троице, дошло до всех.
– Живые должники или мёртвые мятежники?
К неудовольствию Бааля упорствовать никто не стал.
***
С чего вдруг старого скорпиона осенила мысль отобедать в «Крылатом быке», Решка точно не знала, но догадывалась. С дедом в последнее время не стало вовсе никакого сладу – писал кучу писем неведомо кому, принимал посыльных, подолгу запирался с прочими советничками. Объяснять не трудились, но хоть в покое оставляли – облапошить почётный караул или беднягу Альсара было не в пример проще.
Колоритный кабачок «для своих» всегда походил на скрытое в недрах Старого города царство, живущее по собственным законам. Никакие вихри перемен не затрагивали ни его, ни его величественную хозяйку. Год открытия не помнил никто, заведение было принято считать чуть не ровесником Сифра. Расхожее присловье «Когда «Бычок» закроется – город накроется» отражало всю меру народной любви. Сюда захаживал самый разный люд – от нищих бродяг до могущественных вельмож. Первых часто и бескорыстно угощали от щедрот владелицы, а вторых её же капризом могли выкинуть за порог и отказать в обслуживании за любую плату. Кем бы ни была на самом деле госпожа Анни, она могла себе позволить не только завести подобные порядки, но и поддерживать их веками.
Сегодня Сифру ничего не грозило. Символ благополучия никуда не исчез и, как водится, скрывал внутри куда больше, чем можно вообразить снаружи. В том числе и залы для особых гостей, достойные скорее дворца, нежели кабака, пусть и роскошного. С момента выхода из портала затея больше напоминала визит к правящей особе, нежели обычный обед в ресторане. Приём им оказали подобающий, но без малейшего оттенка подобострастия. Дары приняли как должное – дед не поскупился, растряс свои закрома – проводили и усадили за стол, оставив наслаждаться уютом добротной старины. Ни затхлости гробниц, ни музейной показухи, ни бьющей в глаза пышности – всё вокруг дышало той простотой, надёжностью и удобством, какие отличают подлинную роскошь от дутой фальшивки. Возраст многих предметов обстановки Решка затруднилась определить, но виду не подала. Вспомнила только Зоэлевы шуточки про «тётушкин храм» – им «Крылатый бык», полный верных служителей и почтительных прихожан, по сути и являлся.
Напитки и закуски возникли без участия слуг, не вызвав у Решки ни малейшего интереса – от вида пищи её мутило с самого утра, очередное снадобье Нешер она ловко спровадила в вазу с цветами. И поступила верно – к полудню цветы привяли, а тошнота унялась сама, уступив место удивительной бодрости. Эфор тоже не спешил приступать к трапезе, рассеянно налил вина себе и Решке, и цедил по глотку, уставившись в пространство. Зачем было волочь сюда его и уж тем более Дастура?
Дед со жреческой сноровкой вознёс хвалу прекрасной хозяйке, милостивой владычице и прочая, и прочая. Знатную литанию залудил, на одном дыхании.
Тут бы по всему ей явиться – ан нет. Нешер поддержала тост с откровенным скепсисом, Дастур осушил свой кубок и придвинул поближе пару блюд.
– Что ж, садразам, хоть отобедаем прилично.
– Жуй да помалкивай, – огрызнулся Малхаз. – На то и годишься, долмаед.
– Напомните, зачем вы давитесь нашим хлебом, оставив Эблу на попечение наследников? – произнесла Решка самым невинным тоном. Угольная харя прожевала очередной кусок и ухмыльнулась.
– Ради старой дружбы и прелести любовной осады, моя царица.
– Высшие, как вам, несомненно, известно, уважаемый Дастур, чем ближе к Изначальным – тем больше любят покуражиться, – Эфор долил себе вина и покосился на Решку. – Не торопите события. Когда вы лишь зритель, а не участник, таковое желание запросто может возобладать над разумом. И обойтись дороже, чем рассчитывали.
Дастур согласно кивнул и перешёл с долмы на суджук.
– Зрители, участники – кто где, порой не разобрать. А вы от Изначальных вниз через дорожку, потому слушать ваши советы – всё равно, что лить в уши драконью мочу.
– Добрые традиции славной Эблы. Изысканны и искренни, как зад павиана, – Эфор дразнил собеседника вроде бы от скуки, но в словах его чувствовалась поддержка.
Подвеска кольнула холодом – и грызня «совета раритетов» с «учителем танцев» разом схлынула. Тишина сделалась слишком густой, слишком насмешливой. Рядом, совсем близко – Решка прикрыла глаза и попыталась увидеть – бесполезно. Выпалила по наитию туда, откуда ей почудилось движение:
– Как здоровье дядюшки Дамаза?
– Жаловаться не на что, – хищная улыбка, ласковый взгляд в цвет лазуритовому ожерелью. – Слава Хаосу.
Госпожа Анни заняла место во главе стола и укоризненно бросила Малхазу:
– Думал, обижу? Царя вашего за вихры таскала, да мало. Господ министров его тако же. На то и племяннички, с племянницами разговор другой.
Промолчала даже неугомонная Нешер. Дед огладил бороду, ответил осторожно:
– Давно не захаживали, не гневись. Заварил твой племянничек котёл доверху – расхлёбывать все ложки изломали.
– Вижу, – хозяйка оглядела всю честную компанию. – Приборы у соседей одалживать приходится. Весточек не шлёт, а куда сгинул, сдаётся мне, вам лучше знать.
– За чужое не спрашивай, амира, – покачала головой Нешер. – Не мы спровадили. Подвеску с царством девчонке оставил, а радость с собой унёс. До сих пор тоскует.
Решка едва удержалась, чтоб не запустить в старуху кубком. Горазда сказки сочинять! Однако острый взгляд госпожи Анни заметно смягчился.
– Ушедшего догонять – что ветер ловить.
Меззе исчезли, на столе возникла новая перемена блюд. Решка отстранённо отметила из всего изобилия лишь большой поднос с жареным козлёнком в душистых травах и пузатый кувшин с касой. Хозяйка смотрела на ароматный пар, поднимающийся от кушаний, словно пыталась прочесть там какое-то послание.
– Иных хоть привяжи, не удержишь, – нарушил паузу Малхаз.
– Была охота, – госпожа Анни махнула унизанной перстнями рукой. – Покамест довольно тех, кто не торопится в Золотой город. А он не торопится к нам.
– Как бы Золотой город не пришёл, откуда не ждали, – Малхаз подвёл к главному. – Вести с Пустошей долетают либо тревожные, либо откровенно скверные. Совет шейхов теперь состоит из одного Кайса, и это уже не прежний безобидный пройдоха, а сеятель вражды и жнец безумия.
– Судя по его действиям, кое-что от прежнего «я» там осталось, – вступил в беседу Эфор. – К несчастью для всех нас, это существо вполне сопоставимо с княжескими Всадниками не только по силе, но и по степени самостоятельности. Как прочешет Пустоши, явится проведать старых друзей.
Дастур налил себе касы и мрачно усмехнулся.
– Пустоши провернут старый дипломатический фокус – помашут высокому гостю цветами да лягут под Вавилон. Покойнику нужны маги и потомки Лилит, а не головы бывших товарищей в мешке. Будь всё по-вашему – с Сифра бы начал. То, что случилось в Нахаре – целиком следствие прискорбной глупости наследников покойного брата Мансура.
– Если личный мотив укладывается в русло общей миссии и не противоречит воле заклявшего – заклятый сам вправе выбирать, оставить ли от садов пепелище или просто повытоптать розы. Сифр ему бы не отдали сразу – правящая чета не настолько спятила, чтобы начинать завоевания и вербовку с ближних окраин. Здесь нечего ловить и нет смысла собирать народ под знамёна – кого зацепило, давно убрались.
Госпожа Анни слушала, не перебивая. Эфора изучала особенно пристально. Тот отчего-то беспокойно пялился на Решку, только что знаков не подавал. Прочие тоже смотрели странно – да что с ними такое? Решка сфокусировалась на подвеске – больше никакого холода, шёлковое тёплое прикосновение камня успокаивало, глушило тревогу и очищало слух.
– Поистине удивительные известия. Впрочем, мои возможности куда скромнее возможностей Адмира. Если бы пришлось спешно эвакуировать весь город…
– Было бы совершенно непонятно, куда, – Эфору ни заинтересованный взгляд, ни вкрадчивый тон ожидаемо не понравились, поспешил заговорить зубы. – К тому же мои нынешние полномочия весьма ограничены. Подать сигнал – не значит получить мгновенную помощь.
– Будем уповать на милость Хаоса, чтобы до этого не дошло, – Малхаз, несмотря на траурную атмосферу, несколько воспрял духом. – Но нам пригодится любое содействие.
– При условии полной взаимности. Состояние всех городских подземелий не в моей власти.
– Ещё что-нибудь? – дед спросил скорее из вежливости, донельзя довольный исходом визита.
– Пустячок. Государыня Хали справилась о здравии своего непутёвого дядюшки. Сама не ест, не пьёт, бледна аж впрозелень, глаза шальные. Мой черёд узнать по-родственному, – госпожа Анни стала будто выше ростом, ожерелье окутало мягкое, но грозное сияние. – Помалу скармливаете девчонку подвеске в обмен на вражьи тайны?
Решка бурно запротестовала, но её не услышали. Вскочили со своих мест господа и госпожа советники, легли на плечи цепкие ладони Эфора – зачем, для чего, она же научилась всё контролировать!
Вначале увидела лишь размытые очертания огромного шатра. Пахнуло жаром, от густой и острой смеси ароматов закружилась голова.
– Соберись! – напомнил строгий голос Эфора.
Картинка сделалась чётче, удалось зацепиться и разглядеть получше: золотая чеканная розетка под потолком, из которой струились широкие полотна полупрозрачной кисеи. Словно раскрытые лепестки гигантского опрокинутого цветка, они образовывали округлый свод, спускаясь вдоль стен до самого низа. От розетки тянулись червлёные прутья обрамления – точь-в-точь прожилки. На полу – мерцающая голубоватая белизна «текучего» ковра перемежалась с густым грубым мехом разбросанных в беспорядке волчьих шкур. Подбиты чёрным бархатом, когти вызолочены, вместо глаз – удивительно живые огненные опалы. До Решки вдруг дошло, что для обычных волков шкуры изрядно великоваты. Почему-то от этого зрелища засосало в желудке, как от голода. Сглотнув горькую слюну, она попыталась обернуться, но Эфор держал за плечи хоть и деликатно, но крепко.
– Детали, радость моя. Привяжись к ним. Смотри вокруг, пока тебя не видят, чем меньше ты нервничаешь – тем меньше вероятность, что тебя заметят, – он слегка надавил большими пальцами туда, где шея переходит в плечи, указательными ласково поглаживал за ушами. – Не бойся, смотри.
Решке хотелось сбросить чужие руки, вскочить и выбежать вон. Но любопытство пересилило: в конце концов, мало найдется тех, кто откажется подглядеть и подслушать что-то интересное, совершенно не рискуя получить по морде дверью, распахнувшейся не ко времени. Она сосредоточилась и сжала подвеску в кулаке, словно этот булыжник был якорем, привязывающим к здравому рассудку.
Так, по центру комнаты ложе, причем такое, что и впятером переночевать несложно. Невелика редкость. Покрывала сбиты, на них трое, нагишом. Женщина с длинными, спутанными, чуть вьющимися рыжими волосами сидела и с отсутствующей улыбкой заплетала в косички упавшие на лицо пряди, опираясь спиной на грудь и живот бритоголового демона. Он лежал, уткнув подбородок в согнутую руку, и был настолько велик, что вполне взрослая и вряд ли миниатюрная, если судить по длине ног и плечам женщина выглядела рядом с ним ребёнком. Второй демон расположился на краю ложа, спиной к зрителю. Наверное, скрестил ноги перед собой или подтянул колени к подбородку – Решке неизвестны были иные способы удобно устроиться на мягком сиденьи без спинки. Не тронутая загаром кожа, вряд ли высокого роста, но сложен недурно – это все, что можно о нём сказать. Тёмно-русые волосы с заметной рыжиной и лёгкой проседью лежат неровно и не достигают плеч – скорее всего, отросшая короткая стрижка, а не наскоро срезанная копна длинных волос.
Лежащий скривился и процедил:
– Стихийная забава с одной дамой – не основание для дружбы. Пока что я не услышал ничего, что убедило бы меня не пытаться тебя убить.
– Валяй, – негромкий насмешливый голос показался вполне приятным, но Эфор за её спиной отчётливо вздрогнул, а господа советники оживлённо зашушукались. – Сделай подарок Деннице и врагам госпожи. Чем меньше верных Изначальных у её трона – тем слабее Вавилон. Сложно понять – просто запомни.
Женщина пошевелила ногами, откровенно любуясь их длиной, и легонько, будто бы случайно пнула провокатора в поясницу.
– Слова, слова... – протянул лежащий. – Ты предлагаешь нам рискнуть слишком многим ради сомнительных перспектив. Повтори, может, я не расслышал? Ты даже не рвёшься возглавить любую из групп, атакующих защиту Адмира. Ты хочешь отсидеться в безопасности, пока наши лучшие бойцы будут прорываться в город?
– Весьма сожалею, воля госпожи, – отозвался соперник, повернувшись вполоборота. Жёлтые глаза выражали хрустальную, дистиллированную искренность и соразмерное же презрение. Несмотря на отросшую шевелюру, выбрит чисто, волевое лицо казалось смутно знакомым. Но жуткий шрам, пересекающий лоб и перекашивающий левый глаз, Решка наверняка запомнила бы. – И чем сомнительна перспектива получить новую базу и её ресурсы? Опасаешься, что папочка внезапно вернётся домой и надерёт тебе задницу? Или соскучился по Джаганнату?
– Получить-то было бы недурно, – лежащий подергал кистью. Очевидно, рука, на которую он опирался, затекла, а тревожить даму, решившую, что ему подойдет роль диванного валика, демон опасался. – Вопросы вызывает предлагаемый метод. Когда на прорыв одновременно идёт много мелких групп – это риск. Если нападающие будут слабы, их раздавят сразу, как только они окажутся в порталах. Да что там, если эти группы будут состоять из лишенных магии ифритов и недолговечных, достаточно, чтобы на другом конце порталов нашлись Изначальные или их потомки, умеющие управляться с магией. Им не нужно будет даже вступать в бой – достаточно схлопнуть портал, и часть находящихся в нем окажется на исходной точке, а часть – погибнет.
– Ц-ц-ц, слишком долгий отдых от дел за счёт государства, – покачал головой желтоглазый. – Масштабной войне в старом стиле давно конец. Наша цель – Совет. Поредевший, ослабленный, рассредоточенный и на изрядную долю состоящий из даров генетической свалки. Очаровательная суматоха, вызванная кровным зовом Лайлы, в самом разгаре – армия, егеря, все при деле. Но ты совершенно прав, швырять в Пандем откровенный мусор не стоит. Пусть валяется на улицах Вавилона, обращаясь в ценный перегной.
– Про то, насколько слаб нынешний Тёмный Совет, нам известно только с твоих слов, пришелец, – лежащий чуть изменил положение тела и по-хозяйски облапил свободной рукой грудь рыжей, явно не возражавшей против такого положения дел. Для женщины, не единожды дававшей жизнь потомству, грудь у богини была потрясающе упруга и невелика, теряясь в огромной ладони. – Возможно, твой план – ловушка для наивных, ты ничем не доказал, что тебе можно доверять.
– Разумеется. Сплю и вижу, как бы подвести под удар лучшие силы и получить орден за героизм, – желтоглазый тоже устроился поудобнее, улёгся, примостив голову к коленям рыжей. Та попыталась его отпихнуть, довольно вяло и кокетливо, но он ловко прижал её ноги к кровати и принялся рассеянно оглаживать, подбираясь выше. – А моя опала – специально подготовленный спектакль. Ты раскрыл шпиона и предателя. Предлагаю немедленно меня казнить. Только сначала поделись, что предлагаешь ты? Понимаю, Раймир выглядит куда соблазнительней. Народ – покорные бараны, полторы калеки в Совете, покойник у руля. А бесплотная братия поможет скорее нам, чем им, – от сладострастного оскала желтоглазого Решку передёрнуло. – Адинатха будет очень рад гостям, возможно, даже выйдет встретить. А можем и дальше тут сидеть, пока не явится второй мошенник, лет двадцать-тридцать у нас есть, если не больше.
Женщина извернулась, от души влепив «диванному валику» локтем и весьма чувствительно пнув желтоглазого.
– Практика – критерий истины, – властные интонации, певучий мелодичный голос с едва заметным металлом в тембре, тревожным, будоражащим, но не настолько, чтобы быть неприятным. – Чем препираться, как базарные торговки, лучше занялись бы делом. Порог моего шатра в следующий раз переступит лишь тот, кто принесёт мне весть о победе. Безразлично, большой или малой, главное – настоящей. С меня довольно дутых планов и праздной грызни. Убирайтесь вон, оба!
Картинка резко померкла, эхо приказа оставило лёгкую дрожь и покалывание в висках. Хватка Эфора разжалась, перед лицом замаячил глиняный кубок с грубым изображением стеблей тростника. Содержимое пахло вином, травами и мёдом.
– Держи, – госпожа Анни произнесла это таким тоном, что Решка безоговорочно подчинилась.
Напиток оказался куда вкуснее снадобий Нешер, но и коварнее – после пары глотков Решка чувствовала себя так, словно сделала добрую затяжку ганджа. Она примостила кубок на подлокотник кресла и оглядела собравшихся. Нешер и Анни о чем-то шепчутся, но непохоже, чтобы ссорились. На разбойничьей роже Дастура странное мечтательное выражение – того и гляди, слюни пустит. Да и у деда физиономия благостная, не понять, с чего. Она оглянулась – Эфор продолжал стоять за креслом, как стражник, разве что руки убрал с её плеч на обтянутый вытертым бархатом подлокотник. И то же странное выражение на красивой физиономии, хотя, конечно, до деда с Дастуром далеко. Те размякли, как масло на солнцепёке, а этот наоборот, напрягся и бледный, словно поднятый покойник. Впрочем, красивый мужик, что так, что эдак, пожалуй, даже хорошо, что предпочитает своих собратьев по полу – не хватало еще вляпаться в очередной романчик.
Она закинула руку за голову, нащупала тонкие пальцы, чуть сжала. Демон склонился к ее уху:
– Да, маленькая царица?
– Что с ними? – Решка дёрнула подбородком в сторону деда с Дастуром. – Довольные, как женихи на свадьбе. А ведь ничего хорошего мы не услышали, наоборот... если попрут на Адмир, то и нам несдобровать.
– Ваша богиня, – Эфор щекотно фыркнул ей в ухо. – И её нагота.
– И что? – Решка искренне не понимала. – Уж эти-то два бандита на своём веку на голых красоток насмотрелись. Ты б видел дедов гарем, там на любой вкус девицы. Не в упрек божеству, но до дедовой любимицы Амины ей далековато, разве что голос приятнее.
– Ты женщина, маленькая царица, – Эфор заговорщически хихикнул. – Тебе не понять.
– Не слепая же...
– Её каждый видит по-своему, если бы тебя влекли женщины – поверь, ты рыдала бы от восторга, увидев идеальную возлюбленную...
– Не похоже, чтоб те двое видели в ней какой-то идеал. Каждый к себе тянул как простую девку – что верзила, что тот, со шрамом. И препирались меж собой, будто без неё начали, – Решка подавила смешок. – А она их как котов с рыбного прилавка! Кто они?
Эфор ответил уже безо всякого веселья:
– Изначальные. И спятившие. Как с ней обходился Денница, ты видела. Бритый великан – генерал Мастема. Покопайся в свитках, найдёшь уйму интересного. Второй – новое увлечение богини, вернее сказать, забытое старое. Закадычный и подколодный дружок твоего деда и всей шейховской братии, бывший адмирский визирь.
– Твой отец? Сразу и не узнать, – Решка удивлённо повернула голову и встретила мрачный и злой взгляд Эфора.
– Увы, он. Где его так перепахало, один Хаос знает. Жаль, не насмерть, – демон коснулся собственного шрама на щеке, словно тот до сих пор мог болеть. Решка, повинуясь мимолётному порыву, крепко сжала пальцы Эфора. Тот прикрыл глаза в знак понимания и благодарности.
– Ты смотри, прилип господин учитель, никак кресло царицы ему чем намазано? – Дастур, чтоб его осью Веера по затылку хлопнуло. Ткнул деда локтем в бок, заставив вынырнуть из сладостных грёз.
Решка ослепительно улыбнулась старому пройдохе.
– Прошу не отвлекать от важнейшего дела – мы спорим о том, какое имя дать нашему первенцу! И вы изрядно снизили шансы, что малыш будет назван в вашу честь, – полюбовалась обалдевшими лицами Дастура и дедули, подмигнула Нешер и Анни и снова повернулась к Эфору.
– Он же Изначальный, почему не избавился от шрама? Даже обычные целители-демоны сводят рубцы от ожогов буквально парой заклинаний! Да что там, если повреждения свежие, хватит и амулета из недорогих – в детстве я обожала крутиться возле плиты и путаться под ногами у кухарки, то таскала свежие котлетки со сковороды, то клянчила пенки от варенья, так что обжигалась постоянно. Если бы не эти амулетики – их всегда держали в корзинке на кухне – то была бы вся в шрамах.
Эфор потрогал щеку и криво ухмыльнулся.
– Это не те шрамы, маленькая царица. Когда увечье наносится магией, боевым заклинанием или проклятием, от амулетов с кухни толку не будет. Целитель, даже очень хороший, поможет не остаться калекой, но полностью следы убрать не сумеет. Если бы не медики Мора, той стороной моей рожи, в которую прилетело брошенное папашей пресс-папье, можно было бы вызывать выкидыши и пугать детей – потому, что к тяжеленной дуре из золота и нефрита прилагалось небольшое отеческое проклятие. Кабы не оно, на мне уже через год не было бы ни малейшей метки.
– Ох и невзлюбил кто-то твоего отца. Впрочем, не могу винить, у меня от него мурашки по коже. Видела давно и мельком – вельможа как вельможа, морда хитрая, плевка просит, – Решка не очень понимала, чего вдруг разболталась, но не на площади да при народе, среди своих же. – Пафос, парча, бакенбарды дурацкие. Все с дедом запирались, только кальянный дым из-под дверей. Добродушный такой был, вальяжный – а это… – она зябко дёрнула плечами. Хотела продолжить, но на смену прежней неприятной мысли тут же пришла более интересная. – Уж не потому ли ваш владыка и раймирский с начала времён хромые? Ну точно! Повздорили из-за рыжей да передрались до увечий, – Решка всё-таки не выдержала и хихикнула.
Нешер молчала и одобрительно улыбалась.
– Ты что ей дала, госпожа? – дед обеспокоенно покосился на Решку. – У нас новая беда на пороге, решать надобно, как быть и что делать, а девчонка резвится вовсю. Не к добру это.
– Пусть приходит в себя, не трогай её, – госпожа Анни махнула округлой рукой, зазвенели многочисленные браслеты. – Адмирским всё доложат без твоей отмашки, – она остро глянула на Эфора. – Наши мальчики и так готовят бойцов, на Пустошах немало любителей побаловать, так что зря пугать тарайин и других Вавилоном нам не с руки – больше воинов, чем есть, из воздуха не появится. Не пыхти зря, жрец, что будет – то будет, Хаос милостив к тем, кто не теряет головы.
Никаких проблем с магией Бааль пока не заметил, но менять почти ничего не стал – какой смысл? Большую часть времени всё равно проводил не здесь. Лайла очень старалась, чтобы кровь новообретённого возлюбленного пореже приливала к голове, и в целом изучать и проверять прочие его возможности не спешила. А он не рвался их продемонстрировать.
На очередной настойчивый вызов дочери снова не ответил – единственное преданное ему существо, но сейчас её общество скорее утомило бы, чем развлекло. Зажёг огонь, подвинул кресло поближе и молча смотрел на пляшущие языки пламени.
Откуда-то с потолка неожиданно спикировала маленькая чёрно-жёлтая ящерка и едва не угодила в каминную решётку. Бааль поморщился и обратился к неразумному созданию:
– Хулюд! Я же велел бросить эти фокусы.
– Если ты не идёшь ко мне, я сама приду к тебе, – паршивка растянулась на ворохе шкур у камина и беспечно болтала ногами. – Пока матушка выпустила из когтей, чем ты таким занят, сердце моё? Считаешь пылинки в этом чулане?
Бааль извлёк из воздуха шёлковый халат и бросил дочери.
– Прикройся.
Девчонка ловко поймала тряпку, скомкала и отправила обратно. Жёлто-зелёные глаза озорно блестели.
– Сам прикройся, охальник. Бродяги царевнам не указ. А придворные завистники пусть брешут, ну их в печку.
Бааль сурово уставился на бесстыдницу – ни малейших признаков совести! – шёлк вспыхнул и рассыпался ворохом искр.
– Смотри, что принесла, – на сей раз в Бааля полетела увесистая бутылка в тонкой золотой оплётке. Извлёк из воздуха бокалы, выстрелил пробкой в потолок и разлил вино под насмешливым взглядом гостьи. Девчонке явно не терпелось поделиться сплетнями.
– Виночерпий из тебя – загляденье!
Напиток оказался недурен, ожидал какой-нибудь гадости с бодрящим привкусом мела и карболки и ароматом облюбованных котами кустов. Где дочка взяла прошлый подарочек, сомневаться нужды не было. Улыбнулся снисходительно.
– Иду на повышение, значит. Чем ещё порадуешь?
Хулюд пригубила вино и хихикнула.
– У матушки завелась комнатная собачка. Крупненькая такая, лазурской породы. С огненным опалом на шлейке. Любопытно, оставит при себе или сотворит с нею что-нибудь забавное и выпустит на волю? Как того урода-шейха. Ну и рожа у него была – вот уж действительно, Покойник.
– Должен кто-то подбирать кости и путаться под ногами, – ответил Бааль, догадавшись, о ком речь. – А что с Покойником? В сады никак?
Хулюд отрицательно мотнула головой.
– Куда тебе судить, мужлан! К делам державным-то не допущен. На Пустоши, созывать своих братьев и сестёр к костру Великой. Правда, государчик Лучезарный влез со своей указкой, подпортил задумку – делиться всематушка не любит. Был бы вестник весь её, да впополам вышло.
– Осёл без корма сбесится, – поддержал игру Бааль. – А так везёт тележку, хвостом машет, ушами прядёт, копытцами цокает… Среди себя и вовсе высокой породы жеребец.
Дочка сморщила носик и качнула пустым бокалом.
– Лягнуть-куснуть и сытый рад. Когда хозяйку запросто – чужака тем паче.
– Да что ты, – Бааль ухмыльнулся. Пламя в камине вспыхнуло ярче, пена в бокале дочери рванула за край, но та не оплошала и ловко поймала языком. – Какая наглая, вредная, избалованная тварь.
Хулюд рассмеялась – обожала дурачить даже тех, кто ей нравился, резвилась, как дитя. Картинно потянулась, подставляя теплу камина попеременно то живот, то бока, бросила тем же лукавым тоном:
– В народе говорят, умелого погонщика с доброй палкой довольно, чтоб вылечить хворую скотину. А то и целое стадо. Так ли, нет ли – тебе видней.
–Увижу, коли покажешь, царевна. Всё видит лишь Хаос.
При виде такого смирения нахалка развеселилась пуще прежнего.
– Совсем пропадёшь без меня. Заплутаешь, не сыщешь, где ж такого красивого ждать не ждут, а приём горячий окажут.
– Ай, пропаду, – покладисто вздохнул Бааль, приготовившись ввязаться в очередную авантюру.
– Догоняй! – на месте разнеженной нагой девицы снова очутилась саламандра. Ящерка скользнула к дверям, оставляя крошечные следы, невидимые для прочих.
Идти пришлось быстро, но не так уж долго. Плутовка сжалилась, не стала водить кругами. Такие трюки не удались бы в Осеннем, Белом или Пепельном, но госпожа Вавилонская открыто поощряла беспорядки в собственном дворце.
Отбраковка поголовья сообразно закону жизни. Не турнир же устраивать.
Защитный барьер на входе имелся и, несомненно, доставил бы массу острых ощущений любому вторженцу. Ловушка на дурака. Но зачем портить сюрприз и стучать в двери? Если посмотреть, как следует, можно понять: никаких дверей на самом деле нет. И этой пародии на зал совета тоже лучше бы не было, но она отлично подходила сборищу. Никого из подпечатных рыжей стервы, никого из недостаточно лояльных. Узок ближний круг, зато поёт согласно, заслушаешься. По одному лишь вопросу раздор.
– Так-так. Опускаюсь всё ниже, аж самому любопытно, – вслух произнёс Бааль.
Заметили, вскочили с мест, рожи ошалелые, у Элигора уж и удар наготове. Один Денница лениво приоткрыл глаза и подал знак – сядьте, мол. Переглянулся с верными, процедил:
– Явился, кого не звали. Прочь.
– Ежели помянут в нужный час – и без зова зайти не грешно, государь-калека. О ком речь – тот и навстречь, – Бааль устроился за столом с самым непринуждённым видом.
– Тебе не место здесь. Оглох, меченая рожа? – поддержал патрона Мальфес. Подчёркнуто смотрел куда-то мимо Бааля, словно тот был частью окружающей обстановки. Но слишком уж старательно. Оставшаяся троица прихлебателей молчала тяжело и напряжённо. Первым не выдержал Залим, как всегда, сама прямота:
– Думал найти под юбками госпожи кресло в Совете? Многие искали, да сами потерялись.
Что сказал Кесеф, услышал только Бааль. С тех пор, как бедолаге укоротили язык, в его распоряжении остались лишь мысленная речь и выразительные взгляды. Ни то, ни другое Бааль ответом не удостоил.
– Как пришёл – ты объяснил. Но не объяснил, зачем, – старина Лиго, пожалуй, единственный, кто заслуживал внимания в Люциферовой шайке. Не только как единственный бывший соотечественник.
Бааль мельком глянул на Денницу – тот, похоже, давно перебрался за грань разумного. Звериное чутьё и маска, приросшая к лицу. Молчаливо поощрял токование клевретов, сохраняя величественный вид.
– Праздник нужен душе, а какой – веришь, сам не ведаю, – Бааль закинул ноги на столешницу и развёл руками. – Не всё ж бренное тешить.
– На дуэль нарываешься? Мало от жизни досталось? – хохотнул Залим. Всё о своём, морда смазливая. – Руки марать зазорно, сам подохнешь, как рыжая наиграется. Сегодня ты, завтра другой – кто считает, тот жалеет.
Лицо Денницы исказила недовольная гримаса. Кесеф злорадно блестел глазами – что-то нашёптывал безмолвно, доливал масла в светильник безумия.
– Не по чину, – отрезал Мальфес. – Ни нам, ни тем паче государю.
– Совсем неможно, – согласился Бааль, сладко улыбаясь. – Сам болтотерпец всемилостивый и светозарный полуправитель Вавилонский – и драться с фаворитом царицы, будто опереточный ревнивый муженёк? На палках помериться по-простецки или вовсе на кулачках… – Бааль изобразил пару шуточных неловких ударов.
– Истинное величие для оскорблений недосягаемо, – глухо и отчётливо произнёс Люцифер. И растаял в воздухе.
Всплеск силы Бааль почуял слишком поздно, спинка кресла разлетелась в щепки, ворот вымок мгновенно. Рванулся, ударил не глядя. Глаза залило, руки не слушались. Вдохнул хрипло и застыл в неудобной позе. Сквозь тёплую липкую муть и шум в ушах доносились отрывистые далёкие вопли. Решают, кому добивать? Новых ударов, однако, не последовало. Сначала ощутил неприятный озноб и тошноту, на смену им пришёл знакомый дикий голод. Приемлемо. Рука на подлокотнике наконец подчинилась – подвижность возвращалась скорей обычного. Отёр лицо рукавом, огляделся.
Оставшиеся верные упоённо грызлись над телом подонка Лиго.
– Острая личная неприязнь.
Все трое обернулись и вытаращились, как на восставшего покойника. Догадаются или спишут на обычную для Изначальных выносливость?
– Официальная причина смерти, – пояснил свою мысль Бааль. Внутренности жгло и выворачивало – чем не повод быть дружелюбней? – И не придётся втолковывать государыне, зачем ваша тёплая компания собиралась вдали от лишних ушей и глаз. Для дуэли народу многовато, для оргии – слишком скромно, зато для кружка заговорщиков – в самую меру. Как вам такое предложение?
– Поверит лжецу и одному из своих тюремщиков? За дураков нас держишь.
Бааль поощрительно улыбнулся. Продолжай огрызаться, Залим, не стесняйся. Ближе поганец не подошёл, наоборот. Его подельники, судя по лицам, бурно обсуждали кое-какие свежие изменения в атмосфере зала, мешающие гордо плюнуть под ноги и уйти. Когда Бааль покинул останки кресла и неторопливо двинулся к троице, дошло до всех.
– Живые должники или мёртвые мятежники?
К неудовольствию Бааля упорствовать никто не стал.
***
С чего вдруг старого скорпиона осенила мысль отобедать в «Крылатом быке», Решка точно не знала, но догадывалась. С дедом в последнее время не стало вовсе никакого сладу – писал кучу писем неведомо кому, принимал посыльных, подолгу запирался с прочими советничками. Объяснять не трудились, но хоть в покое оставляли – облапошить почётный караул или беднягу Альсара было не в пример проще.
Колоритный кабачок «для своих» всегда походил на скрытое в недрах Старого города царство, живущее по собственным законам. Никакие вихри перемен не затрагивали ни его, ни его величественную хозяйку. Год открытия не помнил никто, заведение было принято считать чуть не ровесником Сифра. Расхожее присловье «Когда «Бычок» закроется – город накроется» отражало всю меру народной любви. Сюда захаживал самый разный люд – от нищих бродяг до могущественных вельмож. Первых часто и бескорыстно угощали от щедрот владелицы, а вторых её же капризом могли выкинуть за порог и отказать в обслуживании за любую плату. Кем бы ни была на самом деле госпожа Анни, она могла себе позволить не только завести подобные порядки, но и поддерживать их веками.
Сегодня Сифру ничего не грозило. Символ благополучия никуда не исчез и, как водится, скрывал внутри куда больше, чем можно вообразить снаружи. В том числе и залы для особых гостей, достойные скорее дворца, нежели кабака, пусть и роскошного. С момента выхода из портала затея больше напоминала визит к правящей особе, нежели обычный обед в ресторане. Приём им оказали подобающий, но без малейшего оттенка подобострастия. Дары приняли как должное – дед не поскупился, растряс свои закрома – проводили и усадили за стол, оставив наслаждаться уютом добротной старины. Ни затхлости гробниц, ни музейной показухи, ни бьющей в глаза пышности – всё вокруг дышало той простотой, надёжностью и удобством, какие отличают подлинную роскошь от дутой фальшивки. Возраст многих предметов обстановки Решка затруднилась определить, но виду не подала. Вспомнила только Зоэлевы шуточки про «тётушкин храм» – им «Крылатый бык», полный верных служителей и почтительных прихожан, по сути и являлся.
Напитки и закуски возникли без участия слуг, не вызвав у Решки ни малейшего интереса – от вида пищи её мутило с самого утра, очередное снадобье Нешер она ловко спровадила в вазу с цветами. И поступила верно – к полудню цветы привяли, а тошнота унялась сама, уступив место удивительной бодрости. Эфор тоже не спешил приступать к трапезе, рассеянно налил вина себе и Решке, и цедил по глотку, уставившись в пространство. Зачем было волочь сюда его и уж тем более Дастура?
Дед со жреческой сноровкой вознёс хвалу прекрасной хозяйке, милостивой владычице и прочая, и прочая. Знатную литанию залудил, на одном дыхании.
Тут бы по всему ей явиться – ан нет. Нешер поддержала тост с откровенным скепсисом, Дастур осушил свой кубок и придвинул поближе пару блюд.
– Что ж, садразам, хоть отобедаем прилично.
– Жуй да помалкивай, – огрызнулся Малхаз. – На то и годишься, долмаед.
– Напомните, зачем вы давитесь нашим хлебом, оставив Эблу на попечение наследников? – произнесла Решка самым невинным тоном. Угольная харя прожевала очередной кусок и ухмыльнулась.
– Ради старой дружбы и прелести любовной осады, моя царица.
– Высшие, как вам, несомненно, известно, уважаемый Дастур, чем ближе к Изначальным – тем больше любят покуражиться, – Эфор долил себе вина и покосился на Решку. – Не торопите события. Когда вы лишь зритель, а не участник, таковое желание запросто может возобладать над разумом. И обойтись дороже, чем рассчитывали.
Дастур согласно кивнул и перешёл с долмы на суджук.
– Зрители, участники – кто где, порой не разобрать. А вы от Изначальных вниз через дорожку, потому слушать ваши советы – всё равно, что лить в уши драконью мочу.
– Добрые традиции славной Эблы. Изысканны и искренни, как зад павиана, – Эфор дразнил собеседника вроде бы от скуки, но в словах его чувствовалась поддержка.
Подвеска кольнула холодом – и грызня «совета раритетов» с «учителем танцев» разом схлынула. Тишина сделалась слишком густой, слишком насмешливой. Рядом, совсем близко – Решка прикрыла глаза и попыталась увидеть – бесполезно. Выпалила по наитию туда, откуда ей почудилось движение:
– Как здоровье дядюшки Дамаза?
– Жаловаться не на что, – хищная улыбка, ласковый взгляд в цвет лазуритовому ожерелью. – Слава Хаосу.
Госпожа Анни заняла место во главе стола и укоризненно бросила Малхазу:
– Думал, обижу? Царя вашего за вихры таскала, да мало. Господ министров его тако же. На то и племяннички, с племянницами разговор другой.
Промолчала даже неугомонная Нешер. Дед огладил бороду, ответил осторожно:
– Давно не захаживали, не гневись. Заварил твой племянничек котёл доверху – расхлёбывать все ложки изломали.
– Вижу, – хозяйка оглядела всю честную компанию. – Приборы у соседей одалживать приходится. Весточек не шлёт, а куда сгинул, сдаётся мне, вам лучше знать.
– За чужое не спрашивай, амира, – покачала головой Нешер. – Не мы спровадили. Подвеску с царством девчонке оставил, а радость с собой унёс. До сих пор тоскует.
Решка едва удержалась, чтоб не запустить в старуху кубком. Горазда сказки сочинять! Однако острый взгляд госпожи Анни заметно смягчился.
– Ушедшего догонять – что ветер ловить.
Меззе исчезли, на столе возникла новая перемена блюд. Решка отстранённо отметила из всего изобилия лишь большой поднос с жареным козлёнком в душистых травах и пузатый кувшин с касой. Хозяйка смотрела на ароматный пар, поднимающийся от кушаний, словно пыталась прочесть там какое-то послание.
– Иных хоть привяжи, не удержишь, – нарушил паузу Малхаз.
– Была охота, – госпожа Анни махнула унизанной перстнями рукой. – Покамест довольно тех, кто не торопится в Золотой город. А он не торопится к нам.
– Как бы Золотой город не пришёл, откуда не ждали, – Малхаз подвёл к главному. – Вести с Пустошей долетают либо тревожные, либо откровенно скверные. Совет шейхов теперь состоит из одного Кайса, и это уже не прежний безобидный пройдоха, а сеятель вражды и жнец безумия.
– Судя по его действиям, кое-что от прежнего «я» там осталось, – вступил в беседу Эфор. – К несчастью для всех нас, это существо вполне сопоставимо с княжескими Всадниками не только по силе, но и по степени самостоятельности. Как прочешет Пустоши, явится проведать старых друзей.
Дастур налил себе касы и мрачно усмехнулся.
– Пустоши провернут старый дипломатический фокус – помашут высокому гостю цветами да лягут под Вавилон. Покойнику нужны маги и потомки Лилит, а не головы бывших товарищей в мешке. Будь всё по-вашему – с Сифра бы начал. То, что случилось в Нахаре – целиком следствие прискорбной глупости наследников покойного брата Мансура.
– Если личный мотив укладывается в русло общей миссии и не противоречит воле заклявшего – заклятый сам вправе выбирать, оставить ли от садов пепелище или просто повытоптать розы. Сифр ему бы не отдали сразу – правящая чета не настолько спятила, чтобы начинать завоевания и вербовку с ближних окраин. Здесь нечего ловить и нет смысла собирать народ под знамёна – кого зацепило, давно убрались.
Госпожа Анни слушала, не перебивая. Эфора изучала особенно пристально. Тот отчего-то беспокойно пялился на Решку, только что знаков не подавал. Прочие тоже смотрели странно – да что с ними такое? Решка сфокусировалась на подвеске – больше никакого холода, шёлковое тёплое прикосновение камня успокаивало, глушило тревогу и очищало слух.
– Поистине удивительные известия. Впрочем, мои возможности куда скромнее возможностей Адмира. Если бы пришлось спешно эвакуировать весь город…
– Было бы совершенно непонятно, куда, – Эфору ни заинтересованный взгляд, ни вкрадчивый тон ожидаемо не понравились, поспешил заговорить зубы. – К тому же мои нынешние полномочия весьма ограничены. Подать сигнал – не значит получить мгновенную помощь.
– Будем уповать на милость Хаоса, чтобы до этого не дошло, – Малхаз, несмотря на траурную атмосферу, несколько воспрял духом. – Но нам пригодится любое содействие.
– При условии полной взаимности. Состояние всех городских подземелий не в моей власти.
– Ещё что-нибудь? – дед спросил скорее из вежливости, донельзя довольный исходом визита.
– Пустячок. Государыня Хали справилась о здравии своего непутёвого дядюшки. Сама не ест, не пьёт, бледна аж впрозелень, глаза шальные. Мой черёд узнать по-родственному, – госпожа Анни стала будто выше ростом, ожерелье окутало мягкое, но грозное сияние. – Помалу скармливаете девчонку подвеске в обмен на вражьи тайны?
Решка бурно запротестовала, но её не услышали. Вскочили со своих мест господа и госпожа советники, легли на плечи цепкие ладони Эфора – зачем, для чего, она же научилась всё контролировать!
Вначале увидела лишь размытые очертания огромного шатра. Пахнуло жаром, от густой и острой смеси ароматов закружилась голова.
– Соберись! – напомнил строгий голос Эфора.
Картинка сделалась чётче, удалось зацепиться и разглядеть получше: золотая чеканная розетка под потолком, из которой струились широкие полотна полупрозрачной кисеи. Словно раскрытые лепестки гигантского опрокинутого цветка, они образовывали округлый свод, спускаясь вдоль стен до самого низа. От розетки тянулись червлёные прутья обрамления – точь-в-точь прожилки. На полу – мерцающая голубоватая белизна «текучего» ковра перемежалась с густым грубым мехом разбросанных в беспорядке волчьих шкур. Подбиты чёрным бархатом, когти вызолочены, вместо глаз – удивительно живые огненные опалы. До Решки вдруг дошло, что для обычных волков шкуры изрядно великоваты. Почему-то от этого зрелища засосало в желудке, как от голода. Сглотнув горькую слюну, она попыталась обернуться, но Эфор держал за плечи хоть и деликатно, но крепко.
– Детали, радость моя. Привяжись к ним. Смотри вокруг, пока тебя не видят, чем меньше ты нервничаешь – тем меньше вероятность, что тебя заметят, – он слегка надавил большими пальцами туда, где шея переходит в плечи, указательными ласково поглаживал за ушами. – Не бойся, смотри.
Решке хотелось сбросить чужие руки, вскочить и выбежать вон. Но любопытство пересилило: в конце концов, мало найдется тех, кто откажется подглядеть и подслушать что-то интересное, совершенно не рискуя получить по морде дверью, распахнувшейся не ко времени. Она сосредоточилась и сжала подвеску в кулаке, словно этот булыжник был якорем, привязывающим к здравому рассудку.
Так, по центру комнаты ложе, причем такое, что и впятером переночевать несложно. Невелика редкость. Покрывала сбиты, на них трое, нагишом. Женщина с длинными, спутанными, чуть вьющимися рыжими волосами сидела и с отсутствующей улыбкой заплетала в косички упавшие на лицо пряди, опираясь спиной на грудь и живот бритоголового демона. Он лежал, уткнув подбородок в согнутую руку, и был настолько велик, что вполне взрослая и вряд ли миниатюрная, если судить по длине ног и плечам женщина выглядела рядом с ним ребёнком. Второй демон расположился на краю ложа, спиной к зрителю. Наверное, скрестил ноги перед собой или подтянул колени к подбородку – Решке неизвестны были иные способы удобно устроиться на мягком сиденьи без спинки. Не тронутая загаром кожа, вряд ли высокого роста, но сложен недурно – это все, что можно о нём сказать. Тёмно-русые волосы с заметной рыжиной и лёгкой проседью лежат неровно и не достигают плеч – скорее всего, отросшая короткая стрижка, а не наскоро срезанная копна длинных волос.
Лежащий скривился и процедил:
– Стихийная забава с одной дамой – не основание для дружбы. Пока что я не услышал ничего, что убедило бы меня не пытаться тебя убить.
– Валяй, – негромкий насмешливый голос показался вполне приятным, но Эфор за её спиной отчётливо вздрогнул, а господа советники оживлённо зашушукались. – Сделай подарок Деннице и врагам госпожи. Чем меньше верных Изначальных у её трона – тем слабее Вавилон. Сложно понять – просто запомни.
Женщина пошевелила ногами, откровенно любуясь их длиной, и легонько, будто бы случайно пнула провокатора в поясницу.
– Слова, слова... – протянул лежащий. – Ты предлагаешь нам рискнуть слишком многим ради сомнительных перспектив. Повтори, может, я не расслышал? Ты даже не рвёшься возглавить любую из групп, атакующих защиту Адмира. Ты хочешь отсидеться в безопасности, пока наши лучшие бойцы будут прорываться в город?
– Весьма сожалею, воля госпожи, – отозвался соперник, повернувшись вполоборота. Жёлтые глаза выражали хрустальную, дистиллированную искренность и соразмерное же презрение. Несмотря на отросшую шевелюру, выбрит чисто, волевое лицо казалось смутно знакомым. Но жуткий шрам, пересекающий лоб и перекашивающий левый глаз, Решка наверняка запомнила бы. – И чем сомнительна перспектива получить новую базу и её ресурсы? Опасаешься, что папочка внезапно вернётся домой и надерёт тебе задницу? Или соскучился по Джаганнату?
– Получить-то было бы недурно, – лежащий подергал кистью. Очевидно, рука, на которую он опирался, затекла, а тревожить даму, решившую, что ему подойдет роль диванного валика, демон опасался. – Вопросы вызывает предлагаемый метод. Когда на прорыв одновременно идёт много мелких групп – это риск. Если нападающие будут слабы, их раздавят сразу, как только они окажутся в порталах. Да что там, если эти группы будут состоять из лишенных магии ифритов и недолговечных, достаточно, чтобы на другом конце порталов нашлись Изначальные или их потомки, умеющие управляться с магией. Им не нужно будет даже вступать в бой – достаточно схлопнуть портал, и часть находящихся в нем окажется на исходной точке, а часть – погибнет.
– Ц-ц-ц, слишком долгий отдых от дел за счёт государства, – покачал головой желтоглазый. – Масштабной войне в старом стиле давно конец. Наша цель – Совет. Поредевший, ослабленный, рассредоточенный и на изрядную долю состоящий из даров генетической свалки. Очаровательная суматоха, вызванная кровным зовом Лайлы, в самом разгаре – армия, егеря, все при деле. Но ты совершенно прав, швырять в Пандем откровенный мусор не стоит. Пусть валяется на улицах Вавилона, обращаясь в ценный перегной.
– Про то, насколько слаб нынешний Тёмный Совет, нам известно только с твоих слов, пришелец, – лежащий чуть изменил положение тела и по-хозяйски облапил свободной рукой грудь рыжей, явно не возражавшей против такого положения дел. Для женщины, не единожды дававшей жизнь потомству, грудь у богини была потрясающе упруга и невелика, теряясь в огромной ладони. – Возможно, твой план – ловушка для наивных, ты ничем не доказал, что тебе можно доверять.
– Разумеется. Сплю и вижу, как бы подвести под удар лучшие силы и получить орден за героизм, – желтоглазый тоже устроился поудобнее, улёгся, примостив голову к коленям рыжей. Та попыталась его отпихнуть, довольно вяло и кокетливо, но он ловко прижал её ноги к кровати и принялся рассеянно оглаживать, подбираясь выше. – А моя опала – специально подготовленный спектакль. Ты раскрыл шпиона и предателя. Предлагаю немедленно меня казнить. Только сначала поделись, что предлагаешь ты? Понимаю, Раймир выглядит куда соблазнительней. Народ – покорные бараны, полторы калеки в Совете, покойник у руля. А бесплотная братия поможет скорее нам, чем им, – от сладострастного оскала желтоглазого Решку передёрнуло. – Адинатха будет очень рад гостям, возможно, даже выйдет встретить. А можем и дальше тут сидеть, пока не явится второй мошенник, лет двадцать-тридцать у нас есть, если не больше.
Женщина извернулась, от души влепив «диванному валику» локтем и весьма чувствительно пнув желтоглазого.
– Практика – критерий истины, – властные интонации, певучий мелодичный голос с едва заметным металлом в тембре, тревожным, будоражащим, но не настолько, чтобы быть неприятным. – Чем препираться, как базарные торговки, лучше занялись бы делом. Порог моего шатра в следующий раз переступит лишь тот, кто принесёт мне весть о победе. Безразлично, большой или малой, главное – настоящей. С меня довольно дутых планов и праздной грызни. Убирайтесь вон, оба!
Картинка резко померкла, эхо приказа оставило лёгкую дрожь и покалывание в висках. Хватка Эфора разжалась, перед лицом замаячил глиняный кубок с грубым изображением стеблей тростника. Содержимое пахло вином, травами и мёдом.
– Держи, – госпожа Анни произнесла это таким тоном, что Решка безоговорочно подчинилась.
Напиток оказался куда вкуснее снадобий Нешер, но и коварнее – после пары глотков Решка чувствовала себя так, словно сделала добрую затяжку ганджа. Она примостила кубок на подлокотник кресла и оглядела собравшихся. Нешер и Анни о чем-то шепчутся, но непохоже, чтобы ссорились. На разбойничьей роже Дастура странное мечтательное выражение – того и гляди, слюни пустит. Да и у деда физиономия благостная, не понять, с чего. Она оглянулась – Эфор продолжал стоять за креслом, как стражник, разве что руки убрал с её плеч на обтянутый вытертым бархатом подлокотник. И то же странное выражение на красивой физиономии, хотя, конечно, до деда с Дастуром далеко. Те размякли, как масло на солнцепёке, а этот наоборот, напрягся и бледный, словно поднятый покойник. Впрочем, красивый мужик, что так, что эдак, пожалуй, даже хорошо, что предпочитает своих собратьев по полу – не хватало еще вляпаться в очередной романчик.
Она закинула руку за голову, нащупала тонкие пальцы, чуть сжала. Демон склонился к ее уху:
– Да, маленькая царица?
– Что с ними? – Решка дёрнула подбородком в сторону деда с Дастуром. – Довольные, как женихи на свадьбе. А ведь ничего хорошего мы не услышали, наоборот... если попрут на Адмир, то и нам несдобровать.
– Ваша богиня, – Эфор щекотно фыркнул ей в ухо. – И её нагота.
– И что? – Решка искренне не понимала. – Уж эти-то два бандита на своём веку на голых красоток насмотрелись. Ты б видел дедов гарем, там на любой вкус девицы. Не в упрек божеству, но до дедовой любимицы Амины ей далековато, разве что голос приятнее.
– Ты женщина, маленькая царица, – Эфор заговорщически хихикнул. – Тебе не понять.
– Не слепая же...
– Её каждый видит по-своему, если бы тебя влекли женщины – поверь, ты рыдала бы от восторга, увидев идеальную возлюбленную...
– Не похоже, чтоб те двое видели в ней какой-то идеал. Каждый к себе тянул как простую девку – что верзила, что тот, со шрамом. И препирались меж собой, будто без неё начали, – Решка подавила смешок. – А она их как котов с рыбного прилавка! Кто они?
Эфор ответил уже безо всякого веселья:
– Изначальные. И спятившие. Как с ней обходился Денница, ты видела. Бритый великан – генерал Мастема. Покопайся в свитках, найдёшь уйму интересного. Второй – новое увлечение богини, вернее сказать, забытое старое. Закадычный и подколодный дружок твоего деда и всей шейховской братии, бывший адмирский визирь.
– Твой отец? Сразу и не узнать, – Решка удивлённо повернула голову и встретила мрачный и злой взгляд Эфора.
– Увы, он. Где его так перепахало, один Хаос знает. Жаль, не насмерть, – демон коснулся собственного шрама на щеке, словно тот до сих пор мог болеть. Решка, повинуясь мимолётному порыву, крепко сжала пальцы Эфора. Тот прикрыл глаза в знак понимания и благодарности.
– Ты смотри, прилип господин учитель, никак кресло царицы ему чем намазано? – Дастур, чтоб его осью Веера по затылку хлопнуло. Ткнул деда локтем в бок, заставив вынырнуть из сладостных грёз.
Решка ослепительно улыбнулась старому пройдохе.
– Прошу не отвлекать от важнейшего дела – мы спорим о том, какое имя дать нашему первенцу! И вы изрядно снизили шансы, что малыш будет назван в вашу честь, – полюбовалась обалдевшими лицами Дастура и дедули, подмигнула Нешер и Анни и снова повернулась к Эфору.
– Он же Изначальный, почему не избавился от шрама? Даже обычные целители-демоны сводят рубцы от ожогов буквально парой заклинаний! Да что там, если повреждения свежие, хватит и амулета из недорогих – в детстве я обожала крутиться возле плиты и путаться под ногами у кухарки, то таскала свежие котлетки со сковороды, то клянчила пенки от варенья, так что обжигалась постоянно. Если бы не эти амулетики – их всегда держали в корзинке на кухне – то была бы вся в шрамах.
Эфор потрогал щеку и криво ухмыльнулся.
– Это не те шрамы, маленькая царица. Когда увечье наносится магией, боевым заклинанием или проклятием, от амулетов с кухни толку не будет. Целитель, даже очень хороший, поможет не остаться калекой, но полностью следы убрать не сумеет. Если бы не медики Мора, той стороной моей рожи, в которую прилетело брошенное папашей пресс-папье, можно было бы вызывать выкидыши и пугать детей – потому, что к тяжеленной дуре из золота и нефрита прилагалось небольшое отеческое проклятие. Кабы не оно, на мне уже через год не было бы ни малейшей метки.
– Ох и невзлюбил кто-то твоего отца. Впрочем, не могу винить, у меня от него мурашки по коже. Видела давно и мельком – вельможа как вельможа, морда хитрая, плевка просит, – Решка не очень понимала, чего вдруг разболталась, но не на площади да при народе, среди своих же. – Пафос, парча, бакенбарды дурацкие. Все с дедом запирались, только кальянный дым из-под дверей. Добродушный такой был, вальяжный – а это… – она зябко дёрнула плечами. Хотела продолжить, но на смену прежней неприятной мысли тут же пришла более интересная. – Уж не потому ли ваш владыка и раймирский с начала времён хромые? Ну точно! Повздорили из-за рыжей да передрались до увечий, – Решка всё-таки не выдержала и хихикнула.
Нешер молчала и одобрительно улыбалась.
– Ты что ей дала, госпожа? – дед обеспокоенно покосился на Решку. – У нас новая беда на пороге, решать надобно, как быть и что делать, а девчонка резвится вовсю. Не к добру это.
– Пусть приходит в себя, не трогай её, – госпожа Анни махнула округлой рукой, зазвенели многочисленные браслеты. – Адмирским всё доложат без твоей отмашки, – она остро глянула на Эфора. – Наши мальчики и так готовят бойцов, на Пустошах немало любителей побаловать, так что зря пугать тарайин и других Вавилоном нам не с руки – больше воинов, чем есть, из воздуха не появится. Не пыхти зря, жрец, что будет – то будет, Хаос милостив к тем, кто не теряет головы.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 4, где адмирский посол отправляется сеять дружбу на просторах братской державы
Читать?Обедом Асмодей остался вполне доволен – нарочито без изысков, зато и без малейших гастрономических примет местного колорита. Нового повара Уриэль выписал прямиком из Пандема, лишив один из лучших ресторанов столицы всякой надежды на процветание. Нужда потакать причудам любимой супруги временно отпала – та разумно предпочла проводить последний триместр беременности подальше от Джаганната. Так что ни один лотос не пострадал, к великому удовольствию хозяина и гостя. При всей своей эталонной верноподданности к некоторым традициям раймирской кухни Уриэль пристрастия не питал.
По дороге до кабинета Асмодей удовлетворённо отметил изменения в обстановке дворца – благотворное влияние жены, бодрящее дуновение хаоса в закосневшем царстве порядка и безупречности. Впрочем, старый хрыч спокойно приказал бы снести всё до основания и перестроить заново, приди его сокровищу в голову подобная прихоть.
Кабинет остался островком стабильности в море перемен – как и сам Уриэль. Его сомнительная коллекция идолят со времён последнего визита изрядно разрослась, отвоевав новые пространства.
Уриэль после оживлённой, но не слишком содержательной застольной беседы хранил радушное молчание. Вечно он так, пока не расшевелишь – сплошные многозначительные взгляды и загадочные улыбки. Будто Светлейший в награду за заслуги не только пожаловал ему неприкосновенный статус, но и открыл все тайны мироздания разом.
Асмодей принял любезно наполненный бокал. Выдержанное мессарское красное, достойный ответ на дары нежданного гостя. Окинул взглядом многочисленные шкафы и витрины и отсалютовал хозяину дома.
– Сноровка скульптора, дотошность таксидермиста – за ваше удивительное мастерство, дорогой зять!
– Благодарю, – добродушное спокойствие Уриэля приняло лукавый оттенок. – Сафира тоже никогда не упускает случая пройтись насчёт моих безобидных слабостей.
– Вы слишком щедро тратите на них свой досуг, вот малышка и ревнует. Но близкие редко выносят конкуренцию с искусством, – Асмодей прикрыл глаза, смакуя вино. Фигурки на столе он приметил сразу. Вот они, прелести внезапных визитов. Миниатюрные фигурки-двойники создавались Уриэлем не из одной лишь чистой любви к ремеслу – и великое благо для всех, что в их кругу энвольтация годилась лишь для подобия слежки. К чему тысячелетиями забавляться с примитивными игрушками, когда полно иных способов разузнать, как поживает давний враг или соратник? Если только Уриэль в своих экспериментах не поднялся на новый, недосягаемый ранее уровень…
– Замыслили полноценную композицию? – Асмодей кивнул в сторону фигурок. – Похоже, пару болванчиков придётся подновить.
Для Уриэля зрелище тоже стало сюрпризом.
Рыжая стерва цела. Заметная трещина в фарфоровой голове Люцифера выглядела весьма иронично. Третья фигурка почернела и запеклась почти до неузнаваемости, но приметный мундир старого образца, даже сделавшись антрацитовым, помог понять, что герцог Маркос, первый командор кшатри навсегда покинул этот мир. А печать на челе надёжно удостоверяла причину. Четвёртый опознанный вольт изображал… старину Бэла. Асмодей не сдержался и присвистнул – ай да зятёк, ай да светоч раймирской законности! Нужные компоненты из параноика нельзя выбить даже в счёт долга жизни, ну да иных способов полно. Куда важнее другое: если смотреть истинным зрением, фигурка сияла. Непривычно мощно, болезненно и чуть грязновато – вроде как некоторые недавние и особо могущественные пациенты Бездны, а всё же немного иначе. Как не понять – перспективы упущены, дворец сгорел, в клане раскол. Ожил сластёнка, воспрял, закопошился. А коли и впрямь спятил – тем интересней.
Уриэль подчёркнуто равнодушно натянул перчатку из драконьей кожи и, взяв со стола угольно-черную фигурку, опустил её в стоявшую рядом каменную шкатулку. Поправил оставшиеся и недовольно поджал губы.
– Хаос крайне причудливо тасует колоду, но, к сожалению, не раскрывает правил этой увлекательной игры. Если у вас, драгоценный тесть, есть идеи, что бывший адмирский министр забыл в этой банде отщепенцев, самое время поделиться... по-родственному, разумеется. Ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя... если у вас были какие-то сомнения на мой счет, – он стряхнул перчатку с руки и выжидательно посмотрел на Асмодея.
– Свою смерть, разве что, – Асмодей фыркнул. Издёвка тонкая, как ствол корабельной сосны, – о его тщетных розысках Бэла вплоть до вызова на дуэль не знает только ленивый. А вот чем опальный министр так волновал самого Уриэля? Двойника-то не зря выложил поближе вместе с прочими.
– Подробности, полагаю, мы скоро выясним и без гаданий. Не думал, что ваши идолята способны отражать такие тонкости – кто где да с кем на одном поле. Какое полезное свойство – можно не посещать заседания Совета, издалека любуясь страданиями товарищей. Некоторых экспонатов, конечно, в коллекции недостаёт… Хотя как знать, что за жемчужины скрыты в тайниках у того, кто побывал в кресле премьер-министра Раймира и остался жив.
– Увы, коллекция не полна и не всеобъемлюща, – символ раймирского правосудия вздохнул. – Совет без председателя – это нонсенс, как мясной пирог без мяса. Всерьёз эти игры воспринимает лишь молодежь.
Асмодей насторожился – бросаться случайными словами было совсем не в духе Уриэля.
– Председатель без Совета куда сквернее – да ещё склонный к затворничеству после череды убийственных капризов, – немного сочувствия не помешает, впрочем, вполне искреннего. Асмодей не хотел бы очутиться на месте любого из раймирских коллег.
– Если верить слухам, – зятёк чуть склонил голову набок и посмотрел на Асмодея с нескрываемым ехидством, – наш высокопоставленный отшельник ныне обретается в одном из своих любимых эдемских павильонов. Не исключено, что гость, испытывающий страстную любовь к экзотической растительности, совершенно случайно встретится в этих кущах с садовником...
Асмодей сделал вид, будто обдумывает идею, и небрежно потянулся к миниатюрной копии опального министра, но Уриэль ловко пресёк манёвр – одной рукой долил в бокалы вина, а другой сдвинул всю компанию двойников подальше.
– Уж послали так послали, – Асмодей улыбнулся и подмигнул, мол, все свои, чего таиться. – Какая забота о сохранности экспонатов! Они сами не берегут себя так, как бережёт их создатель.
Уриэль обороны не ослабил, но шутливый настрой поддержал:
– В народе есть присказка на сей счёт – «старый что малый». Кто бережёт свои игрушки, кто ломает – то по вкусу.
Малые тоже были тут как тут – обретённый сын продолжал упорствовать в своём рвении. Да что у них стряслось, неужто псевдобогиня с гаремом безнадёжных и выводком безумных оказалась настолько мелочна, что заинтересовалась двориком «народной царицы»?
Асмодей невозмутимо кивнул, осушил свой бокал и поднялся.
– Беседы с вами, дорогой зять, – особый сорт роскоши. Мы непременно насладимся ими снова, а сейчас позвольте вас покинуть.
Уриэль не стал его удерживать – не столько из чувства такта, сколько из желания как можно скорее приступить к осмотру остальных экспонатов.
Спустился в сад – удручающее торжество геометрической гармонии везде и всюду, за исключением розария. Дочь обожала яркие крупные цветы с сильным запахом, и они закономерно и весьма уместно заменили очередной зелёный лабиринт. Но идею сохранила – найти в колючих зарослях дорогу к павильону без позволения хозяйки порой не могли даже слуги.
Улёгся на нагретую солнцем скамью, прикрыл глаза и процедил:
– Что за срочность, Эф? Вторая Вселенская началась?
– Пока нет, – голос Эфора звучал непривычно глухо и устало. – Но вербовка набирает обороты. Первый Всадник Нового Вавилона тайно отправился на Пустоши в поисках «истинных детей» – потомков Лилит, таких же, как он сам.
– Кто?
– Кайс Покойник. Отцов-пещерников из свиты маленькой царицы едва удар не хватил, когда узнали, что главный ревнитель чистоты крови и хранитель традиций в их уютной секте – смесок, а магический дар после заточения «богини» маскировал мощными амулетами. Печать Лилит и кольцо Люцифера превратили его в живой артефакт пропаганды.
Асмодей брезгливо поморщился.
– Не удивлюсь, если очередные исчадия этой нимфоманки вскоре обнаружатся в конюшнях, на псарнях, в зверинцах или на скотных дворах. Шок, сенсация: в родословную диомедовых коней затесалась рыжая бешеная кобыла!
Никакой реакции, хотя обычно на шутки покровителя Эфор отвечал, и не из подобострастия или светской любезности. Асмодей открыл глаза и после придирчивого осмотра голограммы констатировал:
– Отвратительно выглядишь.
– Цена полученных сведений оказалась чуть выше, только и всего. Державная чета, как выяснилось, способна производить неизгладимое впечатление и на расстоянии. Если поднатаскаю девчонку ещё немного, и она не свихнётся, мы получим управляемый доступ в Золотой дворец. При ней слишком много наставников – и ни один не догадался, что собой представляют её «видения». Разве что старуха Хамсин, но вместо обучения контролю угощала питомицу блокаторами – дурочка сильна, упряма и эмоционально нестабильна, словом, идеальный сосуд или орудие. Насчёт её родителей седая сволочь только кашляла в бороду, но готов спорить на что угодно: один из них Изначальный.
– Ох уж эти ифриты, достойные дети… матери-природы. Такой прелестный следящий кристалл им доверять – что дураку хрустальный кубок, разобьют и руки изрежут. Утешил бы соломенную вдовушку, глядишь, с тобой бы разоткровенничалась к вящей пользе.
– Я не в её вкусе, но за старшего товарища сойду. Решить проблему с волками она мне уже доверила. Точнее, с Конрадом – его полоумная мамаша удрала выть на луну в Вавилон, прихватив с собой свиту и символ власти, на который парнишка давно вострил клыки. Пришлось оказать ему дружескую помощь и поддержку, – Эфор криво усмехнулся. – Шустрый оказался сукин сын. Извинения принёс, но остался должен.
– Ручной йенский волчок, прелестно, – Асмодей приподнялся на локте, снова приглядываясь к Эфору. Как оборотень вообще мог зацепить такого бойца? – Ах, да, мне тоже есть, чем тебя порадовать. Когда будешь тренировать ученицу, готовься любоваться на кровного папашу. По моим сведениям, наш непотопляемый недавно всплыл в Вавилоне и вряд ли станет вести тихую созерцательную жизнь в кустах.
Эфор выглядел так, будто даже дышать для него – обременительное усилие, при упоминании родителя по лицу пробежала едва заметная судорога.
Терпение Асмодея лопнуло.
– Не только гувернёр и укротитель, но ещё и печальный клоун. Спрашиваю последний раз: какого хрена с тобой творится? Могу открыть проход и выяснить всё сам, но предпочту услышать от тебя.
– Не только со мной, – снова кривая кислая ухмылка. – Свистопляска началась почти сразу после того, как сгорел дотла отцовский дворец. Сначала я не придал этому значения. Как и мои братья. Зевель сейчас без пяти минут пациент Бездны, что до Иаля – трудно сказать, он никогда не блистал ни выдержкой, ни рассудительностью. Но у обоих, по слухам, серьёзные проблемы с пожарной безопасностью. Хуже всех Берит – безобидный тихоня нынче вылитый кататоник. Феор то ли ушёл достаточно далеко, чтобы не зацепило, то ли его мать виртуозно наставила папаше рога. О Джибриле мне известно то же, что и всякому – по примеру названного отца ушёл в затвор и носа не кажет из своего загородного поместья.
– Жаль, Бэл не принял мой вызов. Я бы спас его от бесчестья, а вас – от этой головной боли. Будем уповать на то, что в Вавилоне ему окажут подобающий приём. А пока держись подальше от пострадавших и никуда не встревай. Магнитом для неприятностей ты был и без всяких проклятий. Свободен.
Асмодей оборвал связь и поднялся со скамьи. Прежние планы придётся слегка отложить – но чего не сделаешь ради ещё одного несчастного сына старого друга!
***
Убедившись, что дражайший супруг её видит, а его голографический собеседник – нет, Тойфель крайне выразительно закатила глаза и высунула язык. Создала в воздухе фигурку бегущей, теряя туфли на высоком каблуке, светловолосой дамы, неженственно чиркнула ребром ладони по горлу и поспешно покинула малую гостиную, предварительно развеяв не только карикатурную беглянку, но и собственную забытую в кресле шаль. В качестве финального штриха приложила благоверного «дальней слежкой».
– Прекрасно, – Габриэль кивнул, то ли отвечая на заданный собеседником вопрос, то ли комментируя её старания. – Тем не менее, это ничуть не отвечает на вопрос, какой ветер Хаоса несёт вас на порог моей скромной обители.
– Вы просто копия вашего батюшки! Ни слова в простоте – и весь в делах державных день деньской… – которого из двух Асмо поимел в виду, ожидаемо не уточнил. – Уверен, вы будете рады глотку свежего воздуха и хорошего вина!
Окна со звоном распахнулись, и на столе возникли обильные и пышно украшенные дары хозяину дома и его семейству. А в кресле напротив сиял белозубой улыбкой сам даритель. Муж и бровью не повёл. Глупо ожидать, что этот голубок просто постучится в стекло и улетит восвояси, если сказать «кыш!». Даже папаша порой пошучивал, мол, есть только две напасти, от которых ему не помогают никакие средства, – хромота и Асмодей...
Несносное творение Хаоса, способное провести даже владыку Адмира, ловко вскрыло одну из бутылок и плеснуло в собственный бокал. Принюхалось, покрутило вино в стеклянном цветке лилейника – рыжеватое опаловое стекло придавало напитку странный отсвет, словно гасли в очаге уголья, запекаясь кровью и пеплом – и пригубило.
– Ни с тобой, ни для тебя, ни из тебя... – Габи ожидаемо кивнул и пробормотал формальный ответ, после чего также обзавелся бокалом. Равнодушно продегустировал, столь же формально отметил благородство напитка и сделал пару дежурных комплиментов тонкому вкусу дарителя.
Асмо благодушно кивнул. Безупречный оскал и неправдоподобно красивое лицо, бокал похож на цветок, сорванный в саду скучающим щёголем, всё портит только это выражение скуки, граничащее с оскорблением. Тойфель прекрасно знала, что наиболее утомлённый и равнодушный вид папашин любимец принимал именно тогда, когда был сосредоточен на чем-то для него интересном или обдумывал новое «приключение». Этим словом обозначались самые разные пакости – от вполне невинных до граничащих с государственной изменой. Впрочем, тонкую черту Асмодей ни разу не переступал.
– Надеюсь, ваша прелестная супруга позже к нам присоединится? – ври больше, третий тут явно лишний, ты просто желаешь выяснить, не рехнулась ли дочь Темнейшего и беглой преступницы так же, как множество иных «добрых граждан» с менее благородной, но всё же заковыристой родословной.
– Дам с вами нет, потому присутствие хозяйки дома определяется только её желанием, – Габи пустил в ход одну из своих лучших улыбок, правда, в теперешнем изводе она вышла чуть более натянутой. К середине дня ему слегка полегчало, не иначе от мысли, что в Вавилоне наверняка уже выстроилась очередь из желающих пустить Бааля на сувениры. За обедом смог обнаружить вкус у части блюд – пусть и совершенно неожиданный. Но напитки всё ещё упорно отказывались сотрудничать, даже его любимый выдержанный херес продолжал прикидываться омерзительным пойлом из тех, что подают доброму народу с тележек-разливаек в трущобах. – У моей жены очаровательно непоседливый характер, как вам известно. Вряд ли наша беседа покажется ей сколько-нибудь занимательной.
– Как по мне, – сегодня цвет глаз Асмодея напоминал штормовое море, – тема родственных проклятий весьма увлекательна, – опустевший бокал он не стал ставить на стол, крутил в тонких длинных пальцах. – Чем ближе родство, теснее отношения и крепче принесенные клятвы, тем заметнее эффект. Если родство формально, а узы давно разорваны, может и вовсе не затронуть, но почему-то в некоторых случаях, – шторм постепенно уходил, тёмная синева с прозеленью светлела, – оказываются бессильны даже вассальные клятвы, принесенные иным Домам. Занимательно, не так ли?
Манипуляции с бокалом не заметил бы только слепой, а зрение, по счастью, Габи пока не отшибло. Но на различные ребусы и тонкие намёки он всегда плевал с презрением породистого верблюда. И прекрасно понял, что изучают его в том числе и магическим зрением. В глазах мелькнули недобрые красноватые огоньки – в такие моменты он казался особенно привлекательным.
– О, если ваша правая рука уже не та, что прежде – в конце концов, никто не всесилен! – отточенным жестом не дал гостю вставить реплику и сам ответил на незаданный вопрос, заставив задуматься о начинке дарёного напитка. – Благодарю за беспокойство – сами видите, дела мои идут лучше некуда. Названный отец, будь трон его незыблем, – автократор, слетевший с катушек. К счастью, уже настолько, что за недозволенные речи меня даже не скормят покойникам, не выставят в сад и не обратят какой-нибудь клепсидрой. Может быть. Кровный отец – спятивший маньяк-поджигатель, новая звезда гарема воспрявшей и восстановленной, старший брат – удачливый узурпатор, трое средних – агрессивный параноик, запойный идиот и сутенёр-головорез, младший – где-то между предметами обстановки и овощными культурами. С женой и детьми повезло, тут не поспоришь. Замечательно поживаем, в целом просто превосходно, одна только беда – народ кончается, чтоб его!
Асмо жадно ловил каждое слово, всем своим видом поощряя собеседника.
– Не думаю, что вам стоит опасаться гнева Светлейшего. А вот проклятия – несомненно. Ваша бравада запросто может быть одним из симптомов. Подобная пакость раскручивается постепенно, но неотвратимо – и неизвестно, не пойдёт ли дальше. Вашему первенцу досталось причудливое наследство – перспектива кровного бешенства от бабки и возможное смертельное проклятие от деда…
Понятно, чего примчал, дымя подхвостьем. Второй эпидемии в своём Доме опасаешься – шляться по борделям Бааль подчёркнуто брезговал, а всё ж хозяйство своё на привязи не держал.
– У этой проблемы только одно очевидное решение, но осуществить его трудно даже вам, – упоминание о детях в подобном ключе мужа не порадовало. Сатиса отправили подальше сразу после выходки Тами, за обеими девицами зорко следили, но были готовы в том числе и к худшему.
Асмодей обрадовался, будто только и ждал этой реплики.
– Отчего же. Есть способ. Проверенный временем, надёжный…
– И незаконный, – отрезал Габи.
То-то же, щелеумок. Закатай губу, не угостят и за ворот.
– Как можно! Я и подумать бы не решился о таком, друг мой! – Асмодей мастерски изобразил смесь испуга и оскорблённой невинности. – Никаких внуков, никакой жестокости! Нужен лишь как можно более близкий и как можно более сильный родственник. Ваш брат Феор – лучшая кандидатура, но, боюсь, пока я его разыщу, может случиться непоправимое. В случае успеха никто не выдаст обстоятельств, приведших сюда опасного сумасшедшего. Мараться отцеубийством не придётся.
– Призвать сюда опасного сумасшедшего, – вкрадчиво повторил Габи, как психиатр, уточняющий картину бреда у больного. – С помощью очень простого и безопасного ритуала, строго запрещённого лишь среди слабосильных и несведущих. А вы благородно сразитесь с безумцем и одержите победу. Я ничего не упустил?
– Напрасно иронизируете, – Асмодей укоризненно посмотрел на собеседника. – Всё действительно очень просто – вы же не думаете, что на заре мира в ходу были долгие камлания и пышные церемонии, чтобы выдернуть какого-нибудь мерзавца из той щели, куда он вздумал забиться.
– Зато на заре мира были в ходу провокации, – съехидничал муж, глотая редкое вино с тем же вежливым отвращением, с каким она сама при необходимости выпивала мерзкое снадобье, заглушавшее голос матери, но почти лишавшее возможности творить магию. – Насколько я помню, даже в эталонно здравом рассудке папаша не отличался кротостью и миролюбием. Пытаться вытащить его запретной магией туда, где находятся мои дети и жена, не кажется мне хорошей идеей. А использование запрещённой магии крови – которой, к слову, я не владею – где-нибудь в Эдеме с вероятностью заинтересует если не притихшее в свете последних событий ведомство кшатри, так нынешних любимцев самодержца.
Асмодей утомлённо закатил глаза.
– А что вы можете сделать? Подать жалобу Светлейшему? Потребовать экстрадиции Бааля в Раймир? Между прочим, один из признаков добротного смертного проклятия – маленькие милые искажения в восприятии жертвы, мешающие предпринять разумные меры противодействия. Беспечность, паранойя, приверженность букве закона, неуверенность в собственных силах – любые подходящие отговорки на самом деле льют воду не на вашу мельницу. Впрочем, уламывать вас, как капризную кокетку, не стану. Вдруг вы такой сказочный везунчик, что дождётесь смерти Бааля вперёд собственной?
Тойфель стиснула зубы, чтобы не заорать: «Соглашайся!»
Запрещённая задолго до её рождения кровная магия, секрет, который папаша наотрез отказался раскрывать даже наследнику. И Асмодей, готовый поделиться знаниями – при этом старинная формула, запрещающая наносить вред, была произнесена. На краткий миг ей остро захотелось ввалиться в гостиную и предложить участвовать – когда ещё выдастся случай. Но здравый смысл взял верх.
Габи продолжал медленно пить давно утратившее для него оттенки вкуса вино. Надеется надраться, чтобы в случае чего свалить всё на Асмо? Вряд ли. Наконец муж отставил бокал в сторону и невесело улыбнулся.
– Покупаю, – он встал из-за стола и принялся расхаживать по гостиной. – Предлагаю на всякий случай перебраться в садовый павильон, – заметив скептический огонёк в глазах визитёра, соблаговолил пояснить:
– На самом деле подземная алхимическая лаборатория в дальнем углу сада. Что нам понадобится?
– Приличный нож, лучше бы не металлический. Обсидиан, кремень, кость, стекло – безразлично. Еда и питье – иногда мне кажется, что кровавые заклятья запретили исключительно ради экономии продуктов и выпивки, одно из неизбежных последствий этих экспериментов – дикий голод, если повезет остаться в живых.
Габи сделал вид, будто последнюю фразу не расслышал, и, что-то сосредоточенно пробормотав, прищёлкнул пальцами.
– На всякий случай кроме провизии я переместил туда обычный набор зелий. Все остальное наверняка найдется на месте. Предпочитаете прогуляться по саду, или мне открыть портал?
Асмо предсказуемо выбрал второе. Лабораторию изучил внимательно, кивал, вздыхал, цокал языком – только что до дегустации неподписанных составов не дошёл.
– Вы ведь никогда не были заядлым алхимиком. А увлечения вашей супруги в этой сфере до замужества ограничивались обносом барного шкафа в Янтарном кабинете.
– Хаос изменчив, – в тон гостю ответил Габи, незаметно убирая лишнее из поля зрения любителя совать нос в чужие дела. – В роли жертвенного барашка мне тоже раньше выступать не доводилось. Так что буду рад услышать все детали вашего гениального плана, в том числе и те, что касаются моего участия.
– Мне нужна только ваша кровь – отданная добровольно и с пониманием цели. И ваше желание найти кровного родича и призвать его, – Асмодей перебирал ножи, словно повар, намеревающийся создать очередной шедевр. Попробовал пару приглянувшихся ногтем, взвесил оба, убрал один. Тонкое, аж на просвет, обсидиановое лезвие, деревянная рукоять с выжженным рисунком – варан и отоцион раздирают невесть откуда взявшуюся в месте обитания этих скотин рыбину. Тойфель помнила этот нож, в нежном детстве утащенный из папашиного кабинета, но могла бы поклясться, что он так и валяется где-то в ящике бюро в давным-давно уже не принадлежащих ей покоях в Осеннем. Впору подумать, что Асмодей притащил его с собой...
Точно так же придирчиво позёр изучал разнообразные чашки и пробирки – в этом недостатка не было, хотя многие явно нуждались в мытье. Выбрав керамическую посудину размером с плошку для супа, Асмо сдул с неё пыль, а затем ещё и ополоснул, использовав для этой цели коньяк, прихваченный мужем вместе с остальной провизией. Тойфель удивленно приоткрыла рот – папаша в своё время, очевидно, выдумывал смертоносные фокусы, не просыхая. Итак, необходимость очищающих заклинаний явно преувеличена, дальше что?
Дальше всё было просто – плошка и нож перекочевали к Габи вместе с напутствием:
– Режьте, где хотите и как хотите, но не закрывайте порез, пока не наберется хотя бы половина посудины. Пока кровь течёт, просите найти того, кто вам её подарил, затем передайте мне нож и чашу.
Муж кивнул, повернулся к Асмо спиной и сосредоточился. Один быстрый и точный надрез – и первые капли упали в плошку. Судя по выражению лица, Габи подошёл к делу со всей серьёзностью – и если бы мог, вернул бы дядюшке Баалю его проклятие с процентами. Тонкий ценитель родственных чувств и льющейся крови за плечом мужа мечтательно облизнулся – и для него же лучше, если эдак предвкушал разборки с любезным дружком, а не что-нибудь менее доблестное. «Дальней слежки», похоже, не учуял – и кое-каких иных секретов, скрытых даже от Габи.
– Готово, – лицо мужа побледнело, хотя крови он потерял всего ничего.
– Благодарю, – промурлыкал Асмодей и очень осторожно, словно боясь расплескать, обеими руками схватил плошку и приподнял. На секунду Тойфель показалось, что он собирается выпить содержимое, и она поморщилась, но склонностью к каннибализму Асмо явно не страдал. Скучающее выражение исчезло, точёные, неправдоподобно правильные черты застыли, словно лик статуи, зрачки расширились, полностью поглотив цвета – хотя, возможно, Асмодей всего лишь в очередной раз сменил оттенок глаз. Казалось, что князь без слов разговаривает с тёмной, лаково поблескивающей жидкостью, и то, что он слышит, причиняет ему физическую боль. Секунды сливались в минуты, застывшая фигура казалась неживой и постепенно теряла краски – в то время как кровь в плошке постепенно становилась все ярче. Тойфель сощурилась. То ли у Асмо начали дрожать руки, то ли содержимое плошки вместо того, чтобы, как положено, остывать и сворачиваться, мерно пульсировало, будто по-прежнему, повинуясь сокращениям сердца, текло по артериям. Противоестественность происходящего завораживала, и Тойфель пропустила момент, когда вместо глиняной миски в пальцах Асмодея оказался сгусток кроваво-красного света. Сперва шар был небольшим, но почти ослепительным, затем, увеличиваясь, утрачивал яркость. Когда сияющий розовый свет погас совсем, бледный, как покойник, Асмодей медленно разжал пальцы. Вместо того, чтобы упасть на каменный пол и брызнуть осколками, миска беззвучно растеклась и впиталась в плиты, словно вода. Асмодей зябко обхватил себя руками и медленно, как сомнамбула, отправился к столу, на котором в беспорядке громоздились бутылки и закуски.
Муж, всю церемонию державшийся в стороне и, кажется, даже дышать опасавшийся, вопросительно взглянул и, увидев слабый, но очевидно приглашающий жест, подошёл ближе.
– Две новости, – даже с набитым ртом Асмодей умудрялся говорить довольно чётко. – Обе – полное дерьмо.
– Точнее можно?
– Отсутствие результата. И его причина – что-то несколько... изменило твоего папашу. Или кто-то. До сего дня я был уверен, что намеренно противиться призыву крови могут разве что братья-миродержцы.
Столь искреннего удивления на холёной фаворитской роже Тойфель не видела давно. Габи зрелищем не впечатлился и, похоже, вообще не понял, чего избежал. Прихватил бутылку и сел на пол рядом с Асмо. Великолепный натюрморт: парочка новоиспечённых подельников. Хоть сейчас в багетную и на гвоздь.
***
Злоупотреблять гостеприимством бедняги Джибриля Асмодей не стал – в истинно безнадёжной ситуации мужчина имеет право надраться без свидетелей. Душу изливать вряд ли решил бы, но и без того сказал достаточно. Неизвестно, что могло бы произойти, явись Бааль на зов в своём нынешнем состоянии. Кто бы мог подумать – опора Тёмного трона подалась в примаки к госпоже Вавилонской, да ещё устроила столь низкопробный спектакль. Уместней эта звенящая пошлость смотрелась бы в спальне, а не посреди площади при всём честном народе, но вкусы Лайлы никогда не отличались изысканностью. Как и механизмы оболванивания внутри капкана. Денница, впрочем, никогда бы не наградил соперника сколько-нибудь лестным прозвищем, даже получив тяжкое ранение в голову. Тут явно постарался провокатор с другой стороны – «вазир Меджнун», надо же… Асмодей поморщился и сплюнул, нечаянно попав на собственные туфли. Ругнулся, вытер носок о траву – ветер в Эдеме, похоже, подобные проявления эмоций не одобрял. Интересно, если выбросить мимо урны, к примеру, смятую газету – её отбросит в лицо якобы случайным порывом? Геноцид, репрессии и чистота в саду. Хороший бы вышел лозунг в духе государственной программы исправления всех и вся. Или хотя бы заголовок в путеводителе.
Торчать у Лотосового прудика ему наскучило – он успел до тошноты налюбоваться открыточными видами, пошвырять в воду камни и слегка вздремнуть. Затем искупался, целеустремленно доплыв едва ли не до середины. Но золотой паршивец не объявился и тогда. Асмодей выбрался на берег, не удосужившись высушиться заклинанием, натянул одежду на мокрое тело и решительно зашагал в самые непролазные дебри, по дороге ломая и испепеляя все, что вызывало его неудовольствие. По правде говоря, с самым искренним наслаждением он испепелил бы Белый дворец вместе с засевшим в нём типом. В таком настроении идти на поклон к затворнику не очень-то хотелось, если Уриэль не соврал, последний раз несносное чудовище наблюдалось в Призрачном павильоне – он же Мёртвый город и сад Скорби. Самая гуща и чаща, довольно мерзкое местечко даже по меркам эстетики отвратительного.
Раньше в Эдеме, как и в парке при Осеннем, круглосуточно кипела жизнь, но с тех пор, как Адонаи стал отшельником, а некогда бесплотные и покорные маруты неожиданно вошли в фавор, ночью в дальние закоулки сада рисковали соваться только те, кому надоело жить. Или имелись иные веские, а то и криминальные основания блуждать по ночам среди буйной растительности. Чем дальше от входа и дворца, тем больше нынешний Эдем напоминал тропический девственный лес: душный, яркий и опасный. Опасности Асмодея не страшили, от плотоядных лиан он поначалу уворачивался, потом, устав от бессмысленной гимнастики, попросту испепелял нахальную зелень. Если бы кому-то этой ночью взбрело навесить на адмирского гостя «дальнюю слежку», несчастный шпион остекленел бы от однообразия открывавшихся картин. Сперва гость обошёл почти все павильоны, в одном для чего-то обзавёлся старым треснутым зеркалом с мутной амальгамой, но прелестной оправой из серебра и черепахового панциря, а в другом подобрал обломок то ли посоха, то ли трости.
Чем дальше, тем сильнее Асмодей подозревал, что Белый пора переименовывать: Темнейший не появлялся, несмотря на многочисленные призывы, а его венценосный брат присутствовал на Пластине, но не вмешивался решительно ни во что. На Адонаи это было непохоже – зато как нельзя лучше соответствовало любимой управленческой методе Князя. В эту схему ложились и бездненские беглецы, и обнаглевшие маруты со своим Золотым Командиром: не так-то просто даже для почти всесильного Первого среди равных перехватить управление заклятием, которое накладывал не он. И остервеневшая растительность – ни малейшей страсти к культурному садоводству Князь отродясь не проявлял. Даже потрёпанный и лишившийся половины сановников Светлый совет в общей картине смотрелся гармонично. А уж то, что ему, одному из сильнейших темных князей, было отказано в аудиенции... нет, положительно это было самым подозрительным. Самаэль, конечно, понимал, что его давний фаворит и ближайший друг раскроет подобный маскарад при встрече, отсюда и необъяснимая грубость.
Золочёная сволочь тоже не показалась, хотя всё время, угробленное в скитаниях по Эдему, Асмодей звал «хозяина сада» разнообразными заклинаниями, разве что «ау!» не кричал.
Зло пнув какой-то огромный, похожий на дождевик-переросток синий гриб, Асмодей оказался вознагражден тучей спор. Почему-то оранжевых и резко, до тошноты пахнущих ландышем. Он выругался и, очистив одежду и волосы заклинанием, в который раз сменил направление. Вскоре заросли поредели, то и дело попадались прогалины с остатками каких-то строений – скорее всего, все тех же садовых павильонов, будь они неладны. Рядом с некоторыми развалинами ещё стояли скульптуры – поросшие лишайником, пострадавшие то ли от вандалов, то ли от непогоды, утратившие даже подобие привлекательности. Асмодей прошел мимо очередного каменного урода – кусок головы и рука валяются рядом с постаментом, ноги и тело до пояса заплетены вездесущими хмелем и девичьим виноградом, не понять, кого имел в виду скульптор – и вздрогнул, почувствовав, как сзади на плечо легла тяжёлая рука. Скосив глаза, он увидел поросшие цветным лишайником каменные пальцы, дёрнул плечом, пытаясь высвободиться, но тщетно – что бы или кто бы это ни был, держать добычу он умел. Сделав шаг назад и прижавшись к каменному телу, повернуться Асмодею удалось – теперь статуя, мимо которой он так равнодушно прошёл, практически сжимала его в объятиях. Обломки, некогда лежавшие у ног, неожиданно оказались на месте – трещина, пролегавшая от виска к затылку, напоминала шрам, а бурый лишайник походил на запёкшуюся кровь.
– Потрясающе, – кислый тон Асмодея не выдал, что именно этой встречи он искал почти всю ночь. – Так понимаю, драгоценные камни и металлы приберегаются на выход, а это – домашняя пижама?
По щеке статуи скользнула спешащая удрать мокрица – и бесследно исчезла в углу глаза, поглощённая шероховатой поверхностью камня.
Хватка не ослабла, от истукана веяло сыростью и холодом. Асмодею почудился запах прелых водорослей и ила.
– Желаешь предложить свои услуги портного? – бархатный, чуть хрипловатый баритон звучал насмешливо.
– Слава Хаосу, бегать и предлагать свои услуги, словно бродячий портняжка, у меня нет нужды, – Асмодей покачал головой. – Как и метаться по лесу в поисках желающих любви и ласки, – он ловко вывернулся из объятий статуи и даже похлопал по холодному каменному плечу. – Можно сказать, я пришёл заключить сделку. Взаимовыгодную, если будет на то воля Хаоса.
Тишина вокруг сделалась удушливо густой и плотной, появилось ощущение пристальных и очень голодных взглядов. Рудра повелительно махнул кому-то невидимому и очевидно не слишком понятливому за спиной Асмодея и скрестил руки на груди. Оборачиваться тёмный князь не стал, сохраняя оживлённый и беспечный вид.
– Ты потревожил младших, – удивительное отеческое благодушие, граничащее с нежностью, знакомый тон мягкого извинения. И пустой мёртвый взгляд статуи. – Что ж, возможность поверить хозяину сада свои чаяния есть у любого.
– Для начала – ни с тобой, ни из тебя...
– ... ничего сделать не может уже никто, – язвительно закончил Рудра вместо Асмодея. – Как полагаешь, папаша не пробовал завершить начатое, выяснив, что получилось совершенно не так, как хотелось бы? Вопрос риторический, – каменная рука потёрла трещину-шрам, сдирая корку лишайника. – Обычно те, кто приходит излить мне душу, не утруждают себя формулами вежливости, и меня это более чем устраивает. Когда-то меня, конечно, воспитывали, но это было давно и при жизни, – он мечтательно улыбнулся. – Возможно, если бы я послал вежливость в Бездну ещё тогда, всем было бы лучше.
Асмодей сочувственно вздохнул.
– Всё возможно, если воли достаточно. Но вопрос не только в силе, а и в принадлежности. Сейчас ты остаёшься собой, даже полностью утратив прежнее тело, однако кое-что сильно отравило радость победы духа над материей.
– Скорее, кое-кто, – сухой хрипловатый смех. – Но про себя я знаю почти всё. И хотел бы услышать о тебе – что побудило бегать по саду, как перепивший недолговечный? Ты говорил о сделке – что тебе нужно? И что ты готов предложить?
Асмодей махнул рукой в сторону осыпавшейся невысокой стены. Вместо груды камней появился вычурный диван. Каменный и более напоминающий памятник на могиле неизвестного дивана, нежели мебель.
– Есть мнение, – невозмутимо сообщил Асмодей, – что бывший адмирский премьер выглядел бы много лучше в саркофаге, чем возле трона твоей матери.
– Я давно вышел из того возраста, когда личность отчима имеет хоть какое-то значение, – каменное лицо не дрогнуло. – Кроме того, даже если бы я мечтал узреть его в саркофаге, дороги в Вавилон мне нет. То, что мои ребята и я сам более не привязаны к саду, не открывает для нас границ Раймира.
– Сад за стеной, – Асмодей сделал широкий жест. – Кто распахнёт ворота – или обрушит стену – так ли важно? Посрамивший свою погибель обязан ли хранить верность памяти убийцы?
Насладился паузой – если Самаэль занял место брата, вряд ли решит прервать её. Если же это молчание Адонаи – прямо или косвенно ответит его мёртвый сын. – Я не всесилен – но тот, кто нынче скрылся ото всех, возможно, захочет подарить достойной уважения воле истинную свободу. А если твой новый отчим заявится в Раймир до того – нужно будет лишь свистнуть погромче. Его голова – моя и ничья больше. По праву сорванной дуэли.
– Понимаю, все предложенное укладывается в старую добрую схему «если бы, да кабы»? – ехидная улыбка, картинно вздёрнутые брови над миндалевидными, чуть раскосыми глазами – испятнанный лишайниками идол, очевидно, устал от примитивизма, теперь его лицо было проработано куда лучше и обладало очаровательно живой мимикой. – То есть, ежели вдруг папаша окажется не в себе или не собой... и тому подобное. Что ж, полагаю, я не солгу и не рискую нарушить обещания, заверив, что во всех этих случаях буду действовать по обстоятельствам, сообразуясь с собственной выгодой, – он с комичной торжественностью приложил руку к груди – у живого примерно там находилось бы сердце – и даже привстал с облюбованного дивана, чтобы поклониться.
– Благодарю за щедрый дар, – каменное существо хозяйским жестом похлопало по ближайшему подлокотнику. – Моя нынешняя форма несколько ограничивает бессмысленный, хоть и эффектный расход магии.
По дороге до кабинета Асмодей удовлетворённо отметил изменения в обстановке дворца – благотворное влияние жены, бодрящее дуновение хаоса в закосневшем царстве порядка и безупречности. Впрочем, старый хрыч спокойно приказал бы снести всё до основания и перестроить заново, приди его сокровищу в голову подобная прихоть.
Кабинет остался островком стабильности в море перемен – как и сам Уриэль. Его сомнительная коллекция идолят со времён последнего визита изрядно разрослась, отвоевав новые пространства.
Уриэль после оживлённой, но не слишком содержательной застольной беседы хранил радушное молчание. Вечно он так, пока не расшевелишь – сплошные многозначительные взгляды и загадочные улыбки. Будто Светлейший в награду за заслуги не только пожаловал ему неприкосновенный статус, но и открыл все тайны мироздания разом.
Асмодей принял любезно наполненный бокал. Выдержанное мессарское красное, достойный ответ на дары нежданного гостя. Окинул взглядом многочисленные шкафы и витрины и отсалютовал хозяину дома.
– Сноровка скульптора, дотошность таксидермиста – за ваше удивительное мастерство, дорогой зять!
– Благодарю, – добродушное спокойствие Уриэля приняло лукавый оттенок. – Сафира тоже никогда не упускает случая пройтись насчёт моих безобидных слабостей.
– Вы слишком щедро тратите на них свой досуг, вот малышка и ревнует. Но близкие редко выносят конкуренцию с искусством, – Асмодей прикрыл глаза, смакуя вино. Фигурки на столе он приметил сразу. Вот они, прелести внезапных визитов. Миниатюрные фигурки-двойники создавались Уриэлем не из одной лишь чистой любви к ремеслу – и великое благо для всех, что в их кругу энвольтация годилась лишь для подобия слежки. К чему тысячелетиями забавляться с примитивными игрушками, когда полно иных способов разузнать, как поживает давний враг или соратник? Если только Уриэль в своих экспериментах не поднялся на новый, недосягаемый ранее уровень…
– Замыслили полноценную композицию? – Асмодей кивнул в сторону фигурок. – Похоже, пару болванчиков придётся подновить.
Для Уриэля зрелище тоже стало сюрпризом.
Рыжая стерва цела. Заметная трещина в фарфоровой голове Люцифера выглядела весьма иронично. Третья фигурка почернела и запеклась почти до неузнаваемости, но приметный мундир старого образца, даже сделавшись антрацитовым, помог понять, что герцог Маркос, первый командор кшатри навсегда покинул этот мир. А печать на челе надёжно удостоверяла причину. Четвёртый опознанный вольт изображал… старину Бэла. Асмодей не сдержался и присвистнул – ай да зятёк, ай да светоч раймирской законности! Нужные компоненты из параноика нельзя выбить даже в счёт долга жизни, ну да иных способов полно. Куда важнее другое: если смотреть истинным зрением, фигурка сияла. Непривычно мощно, болезненно и чуть грязновато – вроде как некоторые недавние и особо могущественные пациенты Бездны, а всё же немного иначе. Как не понять – перспективы упущены, дворец сгорел, в клане раскол. Ожил сластёнка, воспрял, закопошился. А коли и впрямь спятил – тем интересней.
Уриэль подчёркнуто равнодушно натянул перчатку из драконьей кожи и, взяв со стола угольно-черную фигурку, опустил её в стоявшую рядом каменную шкатулку. Поправил оставшиеся и недовольно поджал губы.
– Хаос крайне причудливо тасует колоду, но, к сожалению, не раскрывает правил этой увлекательной игры. Если у вас, драгоценный тесть, есть идеи, что бывший адмирский министр забыл в этой банде отщепенцев, самое время поделиться... по-родственному, разумеется. Ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя... если у вас были какие-то сомнения на мой счет, – он стряхнул перчатку с руки и выжидательно посмотрел на Асмодея.
– Свою смерть, разве что, – Асмодей фыркнул. Издёвка тонкая, как ствол корабельной сосны, – о его тщетных розысках Бэла вплоть до вызова на дуэль не знает только ленивый. А вот чем опальный министр так волновал самого Уриэля? Двойника-то не зря выложил поближе вместе с прочими.
– Подробности, полагаю, мы скоро выясним и без гаданий. Не думал, что ваши идолята способны отражать такие тонкости – кто где да с кем на одном поле. Какое полезное свойство – можно не посещать заседания Совета, издалека любуясь страданиями товарищей. Некоторых экспонатов, конечно, в коллекции недостаёт… Хотя как знать, что за жемчужины скрыты в тайниках у того, кто побывал в кресле премьер-министра Раймира и остался жив.
– Увы, коллекция не полна и не всеобъемлюща, – символ раймирского правосудия вздохнул. – Совет без председателя – это нонсенс, как мясной пирог без мяса. Всерьёз эти игры воспринимает лишь молодежь.
Асмодей насторожился – бросаться случайными словами было совсем не в духе Уриэля.
– Председатель без Совета куда сквернее – да ещё склонный к затворничеству после череды убийственных капризов, – немного сочувствия не помешает, впрочем, вполне искреннего. Асмодей не хотел бы очутиться на месте любого из раймирских коллег.
– Если верить слухам, – зятёк чуть склонил голову набок и посмотрел на Асмодея с нескрываемым ехидством, – наш высокопоставленный отшельник ныне обретается в одном из своих любимых эдемских павильонов. Не исключено, что гость, испытывающий страстную любовь к экзотической растительности, совершенно случайно встретится в этих кущах с садовником...
Асмодей сделал вид, будто обдумывает идею, и небрежно потянулся к миниатюрной копии опального министра, но Уриэль ловко пресёк манёвр – одной рукой долил в бокалы вина, а другой сдвинул всю компанию двойников подальше.
– Уж послали так послали, – Асмодей улыбнулся и подмигнул, мол, все свои, чего таиться. – Какая забота о сохранности экспонатов! Они сами не берегут себя так, как бережёт их создатель.
Уриэль обороны не ослабил, но шутливый настрой поддержал:
– В народе есть присказка на сей счёт – «старый что малый». Кто бережёт свои игрушки, кто ломает – то по вкусу.
Малые тоже были тут как тут – обретённый сын продолжал упорствовать в своём рвении. Да что у них стряслось, неужто псевдобогиня с гаремом безнадёжных и выводком безумных оказалась настолько мелочна, что заинтересовалась двориком «народной царицы»?
Асмодей невозмутимо кивнул, осушил свой бокал и поднялся.
– Беседы с вами, дорогой зять, – особый сорт роскоши. Мы непременно насладимся ими снова, а сейчас позвольте вас покинуть.
Уриэль не стал его удерживать – не столько из чувства такта, сколько из желания как можно скорее приступить к осмотру остальных экспонатов.
Спустился в сад – удручающее торжество геометрической гармонии везде и всюду, за исключением розария. Дочь обожала яркие крупные цветы с сильным запахом, и они закономерно и весьма уместно заменили очередной зелёный лабиринт. Но идею сохранила – найти в колючих зарослях дорогу к павильону без позволения хозяйки порой не могли даже слуги.
Улёгся на нагретую солнцем скамью, прикрыл глаза и процедил:
– Что за срочность, Эф? Вторая Вселенская началась?
– Пока нет, – голос Эфора звучал непривычно глухо и устало. – Но вербовка набирает обороты. Первый Всадник Нового Вавилона тайно отправился на Пустоши в поисках «истинных детей» – потомков Лилит, таких же, как он сам.
– Кто?
– Кайс Покойник. Отцов-пещерников из свиты маленькой царицы едва удар не хватил, когда узнали, что главный ревнитель чистоты крови и хранитель традиций в их уютной секте – смесок, а магический дар после заточения «богини» маскировал мощными амулетами. Печать Лилит и кольцо Люцифера превратили его в живой артефакт пропаганды.
Асмодей брезгливо поморщился.
– Не удивлюсь, если очередные исчадия этой нимфоманки вскоре обнаружатся в конюшнях, на псарнях, в зверинцах или на скотных дворах. Шок, сенсация: в родословную диомедовых коней затесалась рыжая бешеная кобыла!
Никакой реакции, хотя обычно на шутки покровителя Эфор отвечал, и не из подобострастия или светской любезности. Асмодей открыл глаза и после придирчивого осмотра голограммы констатировал:
– Отвратительно выглядишь.
– Цена полученных сведений оказалась чуть выше, только и всего. Державная чета, как выяснилось, способна производить неизгладимое впечатление и на расстоянии. Если поднатаскаю девчонку ещё немного, и она не свихнётся, мы получим управляемый доступ в Золотой дворец. При ней слишком много наставников – и ни один не догадался, что собой представляют её «видения». Разве что старуха Хамсин, но вместо обучения контролю угощала питомицу блокаторами – дурочка сильна, упряма и эмоционально нестабильна, словом, идеальный сосуд или орудие. Насчёт её родителей седая сволочь только кашляла в бороду, но готов спорить на что угодно: один из них Изначальный.
– Ох уж эти ифриты, достойные дети… матери-природы. Такой прелестный следящий кристалл им доверять – что дураку хрустальный кубок, разобьют и руки изрежут. Утешил бы соломенную вдовушку, глядишь, с тобой бы разоткровенничалась к вящей пользе.
– Я не в её вкусе, но за старшего товарища сойду. Решить проблему с волками она мне уже доверила. Точнее, с Конрадом – его полоумная мамаша удрала выть на луну в Вавилон, прихватив с собой свиту и символ власти, на который парнишка давно вострил клыки. Пришлось оказать ему дружескую помощь и поддержку, – Эфор криво усмехнулся. – Шустрый оказался сукин сын. Извинения принёс, но остался должен.
– Ручной йенский волчок, прелестно, – Асмодей приподнялся на локте, снова приглядываясь к Эфору. Как оборотень вообще мог зацепить такого бойца? – Ах, да, мне тоже есть, чем тебя порадовать. Когда будешь тренировать ученицу, готовься любоваться на кровного папашу. По моим сведениям, наш непотопляемый недавно всплыл в Вавилоне и вряд ли станет вести тихую созерцательную жизнь в кустах.
Эфор выглядел так, будто даже дышать для него – обременительное усилие, при упоминании родителя по лицу пробежала едва заметная судорога.
Терпение Асмодея лопнуло.
– Не только гувернёр и укротитель, но ещё и печальный клоун. Спрашиваю последний раз: какого хрена с тобой творится? Могу открыть проход и выяснить всё сам, но предпочту услышать от тебя.
– Не только со мной, – снова кривая кислая ухмылка. – Свистопляска началась почти сразу после того, как сгорел дотла отцовский дворец. Сначала я не придал этому значения. Как и мои братья. Зевель сейчас без пяти минут пациент Бездны, что до Иаля – трудно сказать, он никогда не блистал ни выдержкой, ни рассудительностью. Но у обоих, по слухам, серьёзные проблемы с пожарной безопасностью. Хуже всех Берит – безобидный тихоня нынче вылитый кататоник. Феор то ли ушёл достаточно далеко, чтобы не зацепило, то ли его мать виртуозно наставила папаше рога. О Джибриле мне известно то же, что и всякому – по примеру названного отца ушёл в затвор и носа не кажет из своего загородного поместья.
– Жаль, Бэл не принял мой вызов. Я бы спас его от бесчестья, а вас – от этой головной боли. Будем уповать на то, что в Вавилоне ему окажут подобающий приём. А пока держись подальше от пострадавших и никуда не встревай. Магнитом для неприятностей ты был и без всяких проклятий. Свободен.
Асмодей оборвал связь и поднялся со скамьи. Прежние планы придётся слегка отложить – но чего не сделаешь ради ещё одного несчастного сына старого друга!
***
Убедившись, что дражайший супруг её видит, а его голографический собеседник – нет, Тойфель крайне выразительно закатила глаза и высунула язык. Создала в воздухе фигурку бегущей, теряя туфли на высоком каблуке, светловолосой дамы, неженственно чиркнула ребром ладони по горлу и поспешно покинула малую гостиную, предварительно развеяв не только карикатурную беглянку, но и собственную забытую в кресле шаль. В качестве финального штриха приложила благоверного «дальней слежкой».
– Прекрасно, – Габриэль кивнул, то ли отвечая на заданный собеседником вопрос, то ли комментируя её старания. – Тем не менее, это ничуть не отвечает на вопрос, какой ветер Хаоса несёт вас на порог моей скромной обители.
– Вы просто копия вашего батюшки! Ни слова в простоте – и весь в делах державных день деньской… – которого из двух Асмо поимел в виду, ожидаемо не уточнил. – Уверен, вы будете рады глотку свежего воздуха и хорошего вина!
Окна со звоном распахнулись, и на столе возникли обильные и пышно украшенные дары хозяину дома и его семейству. А в кресле напротив сиял белозубой улыбкой сам даритель. Муж и бровью не повёл. Глупо ожидать, что этот голубок просто постучится в стекло и улетит восвояси, если сказать «кыш!». Даже папаша порой пошучивал, мол, есть только две напасти, от которых ему не помогают никакие средства, – хромота и Асмодей...
Несносное творение Хаоса, способное провести даже владыку Адмира, ловко вскрыло одну из бутылок и плеснуло в собственный бокал. Принюхалось, покрутило вино в стеклянном цветке лилейника – рыжеватое опаловое стекло придавало напитку странный отсвет, словно гасли в очаге уголья, запекаясь кровью и пеплом – и пригубило.
– Ни с тобой, ни для тебя, ни из тебя... – Габи ожидаемо кивнул и пробормотал формальный ответ, после чего также обзавелся бокалом. Равнодушно продегустировал, столь же формально отметил благородство напитка и сделал пару дежурных комплиментов тонкому вкусу дарителя.
Асмо благодушно кивнул. Безупречный оскал и неправдоподобно красивое лицо, бокал похож на цветок, сорванный в саду скучающим щёголем, всё портит только это выражение скуки, граничащее с оскорблением. Тойфель прекрасно знала, что наиболее утомлённый и равнодушный вид папашин любимец принимал именно тогда, когда был сосредоточен на чем-то для него интересном или обдумывал новое «приключение». Этим словом обозначались самые разные пакости – от вполне невинных до граничащих с государственной изменой. Впрочем, тонкую черту Асмодей ни разу не переступал.
– Надеюсь, ваша прелестная супруга позже к нам присоединится? – ври больше, третий тут явно лишний, ты просто желаешь выяснить, не рехнулась ли дочь Темнейшего и беглой преступницы так же, как множество иных «добрых граждан» с менее благородной, но всё же заковыристой родословной.
– Дам с вами нет, потому присутствие хозяйки дома определяется только её желанием, – Габи пустил в ход одну из своих лучших улыбок, правда, в теперешнем изводе она вышла чуть более натянутой. К середине дня ему слегка полегчало, не иначе от мысли, что в Вавилоне наверняка уже выстроилась очередь из желающих пустить Бааля на сувениры. За обедом смог обнаружить вкус у части блюд – пусть и совершенно неожиданный. Но напитки всё ещё упорно отказывались сотрудничать, даже его любимый выдержанный херес продолжал прикидываться омерзительным пойлом из тех, что подают доброму народу с тележек-разливаек в трущобах. – У моей жены очаровательно непоседливый характер, как вам известно. Вряд ли наша беседа покажется ей сколько-нибудь занимательной.
– Как по мне, – сегодня цвет глаз Асмодея напоминал штормовое море, – тема родственных проклятий весьма увлекательна, – опустевший бокал он не стал ставить на стол, крутил в тонких длинных пальцах. – Чем ближе родство, теснее отношения и крепче принесенные клятвы, тем заметнее эффект. Если родство формально, а узы давно разорваны, может и вовсе не затронуть, но почему-то в некоторых случаях, – шторм постепенно уходил, тёмная синева с прозеленью светлела, – оказываются бессильны даже вассальные клятвы, принесенные иным Домам. Занимательно, не так ли?
Манипуляции с бокалом не заметил бы только слепой, а зрение, по счастью, Габи пока не отшибло. Но на различные ребусы и тонкие намёки он всегда плевал с презрением породистого верблюда. И прекрасно понял, что изучают его в том числе и магическим зрением. В глазах мелькнули недобрые красноватые огоньки – в такие моменты он казался особенно привлекательным.
– О, если ваша правая рука уже не та, что прежде – в конце концов, никто не всесилен! – отточенным жестом не дал гостю вставить реплику и сам ответил на незаданный вопрос, заставив задуматься о начинке дарёного напитка. – Благодарю за беспокойство – сами видите, дела мои идут лучше некуда. Названный отец, будь трон его незыблем, – автократор, слетевший с катушек. К счастью, уже настолько, что за недозволенные речи меня даже не скормят покойникам, не выставят в сад и не обратят какой-нибудь клепсидрой. Может быть. Кровный отец – спятивший маньяк-поджигатель, новая звезда гарема воспрявшей и восстановленной, старший брат – удачливый узурпатор, трое средних – агрессивный параноик, запойный идиот и сутенёр-головорез, младший – где-то между предметами обстановки и овощными культурами. С женой и детьми повезло, тут не поспоришь. Замечательно поживаем, в целом просто превосходно, одна только беда – народ кончается, чтоб его!
Асмо жадно ловил каждое слово, всем своим видом поощряя собеседника.
– Не думаю, что вам стоит опасаться гнева Светлейшего. А вот проклятия – несомненно. Ваша бравада запросто может быть одним из симптомов. Подобная пакость раскручивается постепенно, но неотвратимо – и неизвестно, не пойдёт ли дальше. Вашему первенцу досталось причудливое наследство – перспектива кровного бешенства от бабки и возможное смертельное проклятие от деда…
Понятно, чего примчал, дымя подхвостьем. Второй эпидемии в своём Доме опасаешься – шляться по борделям Бааль подчёркнуто брезговал, а всё ж хозяйство своё на привязи не держал.
– У этой проблемы только одно очевидное решение, но осуществить его трудно даже вам, – упоминание о детях в подобном ключе мужа не порадовало. Сатиса отправили подальше сразу после выходки Тами, за обеими девицами зорко следили, но были готовы в том числе и к худшему.
Асмодей обрадовался, будто только и ждал этой реплики.
– Отчего же. Есть способ. Проверенный временем, надёжный…
– И незаконный, – отрезал Габи.
То-то же, щелеумок. Закатай губу, не угостят и за ворот.
– Как можно! Я и подумать бы не решился о таком, друг мой! – Асмодей мастерски изобразил смесь испуга и оскорблённой невинности. – Никаких внуков, никакой жестокости! Нужен лишь как можно более близкий и как можно более сильный родственник. Ваш брат Феор – лучшая кандидатура, но, боюсь, пока я его разыщу, может случиться непоправимое. В случае успеха никто не выдаст обстоятельств, приведших сюда опасного сумасшедшего. Мараться отцеубийством не придётся.
– Призвать сюда опасного сумасшедшего, – вкрадчиво повторил Габи, как психиатр, уточняющий картину бреда у больного. – С помощью очень простого и безопасного ритуала, строго запрещённого лишь среди слабосильных и несведущих. А вы благородно сразитесь с безумцем и одержите победу. Я ничего не упустил?
– Напрасно иронизируете, – Асмодей укоризненно посмотрел на собеседника. – Всё действительно очень просто – вы же не думаете, что на заре мира в ходу были долгие камлания и пышные церемонии, чтобы выдернуть какого-нибудь мерзавца из той щели, куда он вздумал забиться.
– Зато на заре мира были в ходу провокации, – съехидничал муж, глотая редкое вино с тем же вежливым отвращением, с каким она сама при необходимости выпивала мерзкое снадобье, заглушавшее голос матери, но почти лишавшее возможности творить магию. – Насколько я помню, даже в эталонно здравом рассудке папаша не отличался кротостью и миролюбием. Пытаться вытащить его запретной магией туда, где находятся мои дети и жена, не кажется мне хорошей идеей. А использование запрещённой магии крови – которой, к слову, я не владею – где-нибудь в Эдеме с вероятностью заинтересует если не притихшее в свете последних событий ведомство кшатри, так нынешних любимцев самодержца.
Асмодей утомлённо закатил глаза.
– А что вы можете сделать? Подать жалобу Светлейшему? Потребовать экстрадиции Бааля в Раймир? Между прочим, один из признаков добротного смертного проклятия – маленькие милые искажения в восприятии жертвы, мешающие предпринять разумные меры противодействия. Беспечность, паранойя, приверженность букве закона, неуверенность в собственных силах – любые подходящие отговорки на самом деле льют воду не на вашу мельницу. Впрочем, уламывать вас, как капризную кокетку, не стану. Вдруг вы такой сказочный везунчик, что дождётесь смерти Бааля вперёд собственной?
Тойфель стиснула зубы, чтобы не заорать: «Соглашайся!»
Запрещённая задолго до её рождения кровная магия, секрет, который папаша наотрез отказался раскрывать даже наследнику. И Асмодей, готовый поделиться знаниями – при этом старинная формула, запрещающая наносить вред, была произнесена. На краткий миг ей остро захотелось ввалиться в гостиную и предложить участвовать – когда ещё выдастся случай. Но здравый смысл взял верх.
Габи продолжал медленно пить давно утратившее для него оттенки вкуса вино. Надеется надраться, чтобы в случае чего свалить всё на Асмо? Вряд ли. Наконец муж отставил бокал в сторону и невесело улыбнулся.
– Покупаю, – он встал из-за стола и принялся расхаживать по гостиной. – Предлагаю на всякий случай перебраться в садовый павильон, – заметив скептический огонёк в глазах визитёра, соблаговолил пояснить:
– На самом деле подземная алхимическая лаборатория в дальнем углу сада. Что нам понадобится?
– Приличный нож, лучше бы не металлический. Обсидиан, кремень, кость, стекло – безразлично. Еда и питье – иногда мне кажется, что кровавые заклятья запретили исключительно ради экономии продуктов и выпивки, одно из неизбежных последствий этих экспериментов – дикий голод, если повезет остаться в живых.
Габи сделал вид, будто последнюю фразу не расслышал, и, что-то сосредоточенно пробормотав, прищёлкнул пальцами.
– На всякий случай кроме провизии я переместил туда обычный набор зелий. Все остальное наверняка найдется на месте. Предпочитаете прогуляться по саду, или мне открыть портал?
Асмо предсказуемо выбрал второе. Лабораторию изучил внимательно, кивал, вздыхал, цокал языком – только что до дегустации неподписанных составов не дошёл.
– Вы ведь никогда не были заядлым алхимиком. А увлечения вашей супруги в этой сфере до замужества ограничивались обносом барного шкафа в Янтарном кабинете.
– Хаос изменчив, – в тон гостю ответил Габи, незаметно убирая лишнее из поля зрения любителя совать нос в чужие дела. – В роли жертвенного барашка мне тоже раньше выступать не доводилось. Так что буду рад услышать все детали вашего гениального плана, в том числе и те, что касаются моего участия.
– Мне нужна только ваша кровь – отданная добровольно и с пониманием цели. И ваше желание найти кровного родича и призвать его, – Асмодей перебирал ножи, словно повар, намеревающийся создать очередной шедевр. Попробовал пару приглянувшихся ногтем, взвесил оба, убрал один. Тонкое, аж на просвет, обсидиановое лезвие, деревянная рукоять с выжженным рисунком – варан и отоцион раздирают невесть откуда взявшуюся в месте обитания этих скотин рыбину. Тойфель помнила этот нож, в нежном детстве утащенный из папашиного кабинета, но могла бы поклясться, что он так и валяется где-то в ящике бюро в давным-давно уже не принадлежащих ей покоях в Осеннем. Впору подумать, что Асмодей притащил его с собой...
Точно так же придирчиво позёр изучал разнообразные чашки и пробирки – в этом недостатка не было, хотя многие явно нуждались в мытье. Выбрав керамическую посудину размером с плошку для супа, Асмо сдул с неё пыль, а затем ещё и ополоснул, использовав для этой цели коньяк, прихваченный мужем вместе с остальной провизией. Тойфель удивленно приоткрыла рот – папаша в своё время, очевидно, выдумывал смертоносные фокусы, не просыхая. Итак, необходимость очищающих заклинаний явно преувеличена, дальше что?
Дальше всё было просто – плошка и нож перекочевали к Габи вместе с напутствием:
– Режьте, где хотите и как хотите, но не закрывайте порез, пока не наберется хотя бы половина посудины. Пока кровь течёт, просите найти того, кто вам её подарил, затем передайте мне нож и чашу.
Муж кивнул, повернулся к Асмо спиной и сосредоточился. Один быстрый и точный надрез – и первые капли упали в плошку. Судя по выражению лица, Габи подошёл к делу со всей серьёзностью – и если бы мог, вернул бы дядюшке Баалю его проклятие с процентами. Тонкий ценитель родственных чувств и льющейся крови за плечом мужа мечтательно облизнулся – и для него же лучше, если эдак предвкушал разборки с любезным дружком, а не что-нибудь менее доблестное. «Дальней слежки», похоже, не учуял – и кое-каких иных секретов, скрытых даже от Габи.
– Готово, – лицо мужа побледнело, хотя крови он потерял всего ничего.
– Благодарю, – промурлыкал Асмодей и очень осторожно, словно боясь расплескать, обеими руками схватил плошку и приподнял. На секунду Тойфель показалось, что он собирается выпить содержимое, и она поморщилась, но склонностью к каннибализму Асмо явно не страдал. Скучающее выражение исчезло, точёные, неправдоподобно правильные черты застыли, словно лик статуи, зрачки расширились, полностью поглотив цвета – хотя, возможно, Асмодей всего лишь в очередной раз сменил оттенок глаз. Казалось, что князь без слов разговаривает с тёмной, лаково поблескивающей жидкостью, и то, что он слышит, причиняет ему физическую боль. Секунды сливались в минуты, застывшая фигура казалась неживой и постепенно теряла краски – в то время как кровь в плошке постепенно становилась все ярче. Тойфель сощурилась. То ли у Асмо начали дрожать руки, то ли содержимое плошки вместо того, чтобы, как положено, остывать и сворачиваться, мерно пульсировало, будто по-прежнему, повинуясь сокращениям сердца, текло по артериям. Противоестественность происходящего завораживала, и Тойфель пропустила момент, когда вместо глиняной миски в пальцах Асмодея оказался сгусток кроваво-красного света. Сперва шар был небольшим, но почти ослепительным, затем, увеличиваясь, утрачивал яркость. Когда сияющий розовый свет погас совсем, бледный, как покойник, Асмодей медленно разжал пальцы. Вместо того, чтобы упасть на каменный пол и брызнуть осколками, миска беззвучно растеклась и впиталась в плиты, словно вода. Асмодей зябко обхватил себя руками и медленно, как сомнамбула, отправился к столу, на котором в беспорядке громоздились бутылки и закуски.
Муж, всю церемонию державшийся в стороне и, кажется, даже дышать опасавшийся, вопросительно взглянул и, увидев слабый, но очевидно приглашающий жест, подошёл ближе.
– Две новости, – даже с набитым ртом Асмодей умудрялся говорить довольно чётко. – Обе – полное дерьмо.
– Точнее можно?
– Отсутствие результата. И его причина – что-то несколько... изменило твоего папашу. Или кто-то. До сего дня я был уверен, что намеренно противиться призыву крови могут разве что братья-миродержцы.
Столь искреннего удивления на холёной фаворитской роже Тойфель не видела давно. Габи зрелищем не впечатлился и, похоже, вообще не понял, чего избежал. Прихватил бутылку и сел на пол рядом с Асмо. Великолепный натюрморт: парочка новоиспечённых подельников. Хоть сейчас в багетную и на гвоздь.
***
Злоупотреблять гостеприимством бедняги Джибриля Асмодей не стал – в истинно безнадёжной ситуации мужчина имеет право надраться без свидетелей. Душу изливать вряд ли решил бы, но и без того сказал достаточно. Неизвестно, что могло бы произойти, явись Бааль на зов в своём нынешнем состоянии. Кто бы мог подумать – опора Тёмного трона подалась в примаки к госпоже Вавилонской, да ещё устроила столь низкопробный спектакль. Уместней эта звенящая пошлость смотрелась бы в спальне, а не посреди площади при всём честном народе, но вкусы Лайлы никогда не отличались изысканностью. Как и механизмы оболванивания внутри капкана. Денница, впрочем, никогда бы не наградил соперника сколько-нибудь лестным прозвищем, даже получив тяжкое ранение в голову. Тут явно постарался провокатор с другой стороны – «вазир Меджнун», надо же… Асмодей поморщился и сплюнул, нечаянно попав на собственные туфли. Ругнулся, вытер носок о траву – ветер в Эдеме, похоже, подобные проявления эмоций не одобрял. Интересно, если выбросить мимо урны, к примеру, смятую газету – её отбросит в лицо якобы случайным порывом? Геноцид, репрессии и чистота в саду. Хороший бы вышел лозунг в духе государственной программы исправления всех и вся. Или хотя бы заголовок в путеводителе.
Торчать у Лотосового прудика ему наскучило – он успел до тошноты налюбоваться открыточными видами, пошвырять в воду камни и слегка вздремнуть. Затем искупался, целеустремленно доплыв едва ли не до середины. Но золотой паршивец не объявился и тогда. Асмодей выбрался на берег, не удосужившись высушиться заклинанием, натянул одежду на мокрое тело и решительно зашагал в самые непролазные дебри, по дороге ломая и испепеляя все, что вызывало его неудовольствие. По правде говоря, с самым искренним наслаждением он испепелил бы Белый дворец вместе с засевшим в нём типом. В таком настроении идти на поклон к затворнику не очень-то хотелось, если Уриэль не соврал, последний раз несносное чудовище наблюдалось в Призрачном павильоне – он же Мёртвый город и сад Скорби. Самая гуща и чаща, довольно мерзкое местечко даже по меркам эстетики отвратительного.
Раньше в Эдеме, как и в парке при Осеннем, круглосуточно кипела жизнь, но с тех пор, как Адонаи стал отшельником, а некогда бесплотные и покорные маруты неожиданно вошли в фавор, ночью в дальние закоулки сада рисковали соваться только те, кому надоело жить. Или имелись иные веские, а то и криминальные основания блуждать по ночам среди буйной растительности. Чем дальше от входа и дворца, тем больше нынешний Эдем напоминал тропический девственный лес: душный, яркий и опасный. Опасности Асмодея не страшили, от плотоядных лиан он поначалу уворачивался, потом, устав от бессмысленной гимнастики, попросту испепелял нахальную зелень. Если бы кому-то этой ночью взбрело навесить на адмирского гостя «дальнюю слежку», несчастный шпион остекленел бы от однообразия открывавшихся картин. Сперва гость обошёл почти все павильоны, в одном для чего-то обзавёлся старым треснутым зеркалом с мутной амальгамой, но прелестной оправой из серебра и черепахового панциря, а в другом подобрал обломок то ли посоха, то ли трости.
Чем дальше, тем сильнее Асмодей подозревал, что Белый пора переименовывать: Темнейший не появлялся, несмотря на многочисленные призывы, а его венценосный брат присутствовал на Пластине, но не вмешивался решительно ни во что. На Адонаи это было непохоже – зато как нельзя лучше соответствовало любимой управленческой методе Князя. В эту схему ложились и бездненские беглецы, и обнаглевшие маруты со своим Золотым Командиром: не так-то просто даже для почти всесильного Первого среди равных перехватить управление заклятием, которое накладывал не он. И остервеневшая растительность – ни малейшей страсти к культурному садоводству Князь отродясь не проявлял. Даже потрёпанный и лишившийся половины сановников Светлый совет в общей картине смотрелся гармонично. А уж то, что ему, одному из сильнейших темных князей, было отказано в аудиенции... нет, положительно это было самым подозрительным. Самаэль, конечно, понимал, что его давний фаворит и ближайший друг раскроет подобный маскарад при встрече, отсюда и необъяснимая грубость.
Золочёная сволочь тоже не показалась, хотя всё время, угробленное в скитаниях по Эдему, Асмодей звал «хозяина сада» разнообразными заклинаниями, разве что «ау!» не кричал.
Зло пнув какой-то огромный, похожий на дождевик-переросток синий гриб, Асмодей оказался вознагражден тучей спор. Почему-то оранжевых и резко, до тошноты пахнущих ландышем. Он выругался и, очистив одежду и волосы заклинанием, в который раз сменил направление. Вскоре заросли поредели, то и дело попадались прогалины с остатками каких-то строений – скорее всего, все тех же садовых павильонов, будь они неладны. Рядом с некоторыми развалинами ещё стояли скульптуры – поросшие лишайником, пострадавшие то ли от вандалов, то ли от непогоды, утратившие даже подобие привлекательности. Асмодей прошел мимо очередного каменного урода – кусок головы и рука валяются рядом с постаментом, ноги и тело до пояса заплетены вездесущими хмелем и девичьим виноградом, не понять, кого имел в виду скульптор – и вздрогнул, почувствовав, как сзади на плечо легла тяжёлая рука. Скосив глаза, он увидел поросшие цветным лишайником каменные пальцы, дёрнул плечом, пытаясь высвободиться, но тщетно – что бы или кто бы это ни был, держать добычу он умел. Сделав шаг назад и прижавшись к каменному телу, повернуться Асмодею удалось – теперь статуя, мимо которой он так равнодушно прошёл, практически сжимала его в объятиях. Обломки, некогда лежавшие у ног, неожиданно оказались на месте – трещина, пролегавшая от виска к затылку, напоминала шрам, а бурый лишайник походил на запёкшуюся кровь.
– Потрясающе, – кислый тон Асмодея не выдал, что именно этой встречи он искал почти всю ночь. – Так понимаю, драгоценные камни и металлы приберегаются на выход, а это – домашняя пижама?
По щеке статуи скользнула спешащая удрать мокрица – и бесследно исчезла в углу глаза, поглощённая шероховатой поверхностью камня.
Хватка не ослабла, от истукана веяло сыростью и холодом. Асмодею почудился запах прелых водорослей и ила.
– Желаешь предложить свои услуги портного? – бархатный, чуть хрипловатый баритон звучал насмешливо.
– Слава Хаосу, бегать и предлагать свои услуги, словно бродячий портняжка, у меня нет нужды, – Асмодей покачал головой. – Как и метаться по лесу в поисках желающих любви и ласки, – он ловко вывернулся из объятий статуи и даже похлопал по холодному каменному плечу. – Можно сказать, я пришёл заключить сделку. Взаимовыгодную, если будет на то воля Хаоса.
Тишина вокруг сделалась удушливо густой и плотной, появилось ощущение пристальных и очень голодных взглядов. Рудра повелительно махнул кому-то невидимому и очевидно не слишком понятливому за спиной Асмодея и скрестил руки на груди. Оборачиваться тёмный князь не стал, сохраняя оживлённый и беспечный вид.
– Ты потревожил младших, – удивительное отеческое благодушие, граничащее с нежностью, знакомый тон мягкого извинения. И пустой мёртвый взгляд статуи. – Что ж, возможность поверить хозяину сада свои чаяния есть у любого.
– Для начала – ни с тобой, ни из тебя...
– ... ничего сделать не может уже никто, – язвительно закончил Рудра вместо Асмодея. – Как полагаешь, папаша не пробовал завершить начатое, выяснив, что получилось совершенно не так, как хотелось бы? Вопрос риторический, – каменная рука потёрла трещину-шрам, сдирая корку лишайника. – Обычно те, кто приходит излить мне душу, не утруждают себя формулами вежливости, и меня это более чем устраивает. Когда-то меня, конечно, воспитывали, но это было давно и при жизни, – он мечтательно улыбнулся. – Возможно, если бы я послал вежливость в Бездну ещё тогда, всем было бы лучше.
Асмодей сочувственно вздохнул.
– Всё возможно, если воли достаточно. Но вопрос не только в силе, а и в принадлежности. Сейчас ты остаёшься собой, даже полностью утратив прежнее тело, однако кое-что сильно отравило радость победы духа над материей.
– Скорее, кое-кто, – сухой хрипловатый смех. – Но про себя я знаю почти всё. И хотел бы услышать о тебе – что побудило бегать по саду, как перепивший недолговечный? Ты говорил о сделке – что тебе нужно? И что ты готов предложить?
Асмодей махнул рукой в сторону осыпавшейся невысокой стены. Вместо груды камней появился вычурный диван. Каменный и более напоминающий памятник на могиле неизвестного дивана, нежели мебель.
– Есть мнение, – невозмутимо сообщил Асмодей, – что бывший адмирский премьер выглядел бы много лучше в саркофаге, чем возле трона твоей матери.
– Я давно вышел из того возраста, когда личность отчима имеет хоть какое-то значение, – каменное лицо не дрогнуло. – Кроме того, даже если бы я мечтал узреть его в саркофаге, дороги в Вавилон мне нет. То, что мои ребята и я сам более не привязаны к саду, не открывает для нас границ Раймира.
– Сад за стеной, – Асмодей сделал широкий жест. – Кто распахнёт ворота – или обрушит стену – так ли важно? Посрамивший свою погибель обязан ли хранить верность памяти убийцы?
Насладился паузой – если Самаэль занял место брата, вряд ли решит прервать её. Если же это молчание Адонаи – прямо или косвенно ответит его мёртвый сын. – Я не всесилен – но тот, кто нынче скрылся ото всех, возможно, захочет подарить достойной уважения воле истинную свободу. А если твой новый отчим заявится в Раймир до того – нужно будет лишь свистнуть погромче. Его голова – моя и ничья больше. По праву сорванной дуэли.
– Понимаю, все предложенное укладывается в старую добрую схему «если бы, да кабы»? – ехидная улыбка, картинно вздёрнутые брови над миндалевидными, чуть раскосыми глазами – испятнанный лишайниками идол, очевидно, устал от примитивизма, теперь его лицо было проработано куда лучше и обладало очаровательно живой мимикой. – То есть, ежели вдруг папаша окажется не в себе или не собой... и тому подобное. Что ж, полагаю, я не солгу и не рискую нарушить обещания, заверив, что во всех этих случаях буду действовать по обстоятельствам, сообразуясь с собственной выгодой, – он с комичной торжественностью приложил руку к груди – у живого примерно там находилось бы сердце – и даже привстал с облюбованного дивана, чтобы поклониться.
– Благодарю за щедрый дар, – каменное существо хозяйским жестом похлопало по ближайшему подлокотнику. – Моя нынешняя форма несколько ограничивает бессмысленный, хоть и эффектный расход магии.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 3, в которой Новый Вавилон радушно принимает нежданного высокого гостя
Читать?Город утопал в садах – они встречали входящих первыми, приглушали палящий зной пустыни и дарили живительную тень. Раскалённый воздух пропитывали чарующие ароматы множества цветов. Взбудораженные предвкушением чудес толпы текли к воротам, не в силах противиться чарам Вавилона. Новая жизнь, свежая кровь. Без них любые архитектурные изыски – лишь декорация, гигантский каменный труп. Он откинул капюшон, подставляя лицо прикосновениям ветра, и жадно вдохнул золотистое пьянящее марево. Вот что кружит голову сильнее вина в фонтанах и весёлого смеха женщин. Отчётливая, неуловимая – среди нагретого мрамора и пряной смеси смол, навевающих воспоминания о храмовых благовониях. Свобода старого мира. Впечатляющая симфония для всех инструментов восприятия, стирающая границы между ними.
Прежняя планировка воссоздана до мельчайших деталей, идти по улицам можно хоть с закрытыми глазами. Но лучше не стоит – плата за беспечность здесь была несколько выше, чем в любой столице. В кольце древних стен прежние ходульные законы заменял один-единственный.
Пёстрое многоголосие шумных площадей, беспокойное движение повсюду. Искристая суета с наступлением ночи не утихала, наоборот, жарче разгоралась вместе с непременными кострами в честь богини. Он мог бы найти виллу или остановиться в гостинице, благо не всех устраивал первобытный уют в Садах Великой. Но было в этом нечто освежающее, бодрящее. Пару раз его уже пытались убить – атмосфера мира и всеобщей любви ничуть не мешала резать кошельки и глотки. Прятаться он не собирался, сейчас легко мог бы повторить маскировочный трюк хромого шельмака. Но к чему уподобляться? Пусть заметят, пусть явятся. Приди и рискни. Вавилонская госпожа наверняка внимательно следит за ним с тех пор, как он вошёл в ворота. Где она, там и свита. Камерный спектакль «Вазир-бродяга и город тысячи соблазнов» должен прийтись Лайле по вкусу. Если уж принц-консорт из выгребной ямы её устроил. Хотя следовало отдать должное – сотни лет заточения пошли на пользу прощелыге, избавился от сиропных манер и ложной скромности. И если судить по выкрутасам, единственной печатью на нём нынче оставалась лишь печать безумия.
Метким броском в заросли знаменитого раймирского сорняка отправился измятый стебель, пришлось сорвать ещё один цветок.
– Ай, эфенди, плюнь! Плюнь, тебе говорят! Не то худо будет! – попрошайка, вертевшаяся неподалёку уже около четверти часа, осмелилась приблизиться и с любопытством наблюдала, как он с видимым удовольствием разжёвывает нежные лепестки. – Пустынную розу зверь не ест, птица не клюёт, а ты уплетаешь за милую душу, будто больной верблюд!
Нашла, наконец, к чему прицепиться. Однако это даже забавно. Он ответил вежливой улыбкой, помня о своей роли скромного паломника, но доброхотному совету не последовал. Ему нравился терпкий сок и сладкий аромат цветов олеандра. Ифритка тоже была недурна – если отмыть и причесать.
– Меджнун! – припечатала пройда и бесцеремонно ухватила его за рукав, звеня тяжёлыми браслетами. – Вольно ж тебе травиться посреди садов Великой. Какая печаль заела такого важного эфенди? Дай руку, не бойся. Всё расскажу без утайки – как верх брать, куда поворачивать…
– Э, да я сам тебе погадаю, красавица! Ждут тебя пустой карман да холодный зиндан, если вовремя не свернёшь с кривой дорожки, – глядя в бесстыжие жёлто-зелёные глаза, аккуратно извлёк руку девушки из-под своего плаща, а во вторую вложил шеол. Усилием воли удержался, чтобы не разделить вкус «пустынной розы».
– Проваливай!
Гадалка расхохоталась. Игриво толкнула бедром в бедро, пёстрые шёлковые лохмотья на полной груди затрепетали, от пышных юбок поднялось небольшое облако пыли.
– Какой сердитый! Ещё свидимся, эфенди! Эхейе!
Клюнула ладонь, как курица зерно, и спешно удалилась – глянул через плечо, не смог различить соблазнительный силуэт. Дура дурой, а опасность чует.
Устроился поудобнее, прислонившись спиной к нагретому камню, и смежил веки. Дремал чутко, вполглаза, потому не пропустил момент, когда вокруг стало слишком тихо. Знакомая вонь, новые оттенки: прогорклое оружейное масло, горелые чуть подгнившие потроха, давно спёкшаяся кровь пополам с ржавчиной.
– Раньше из твоих подвалов пахло опрятнее. Сточная канава жизни сделала тебя неряхой.
– Не сметь! – особо ретивый десятник не выдержал. Ещё бы, такое безобидное нечто, смехотворный побродяжка, стиравший платье в винном фонтане, а сушивший на ветках, пока объезжал очередную сведённую с чужого двора кобылку. Мозголомов поровну с фокусниками, серьёзно? Бааль фыркнул и открыл глаза:
– И вам не хворать. Располагайтесь без чинов, прошу вас. Сыграть не желаете?
Мастема молча изучал противника. Что ж, бодливому быку в утешение лишь забор покрепче.
– Приятно ведь, когда воля госпожи совпадает с твоей собственной? Принесёшь мою голову на блюде – прекрасный дар любви и верности.
Блюдо Бааль извлёк из воздуха и метнул под ноги. Сверху приземлилась пара костей из того же старого золота: единица и двойка, три крошечных чёрных бриллианта замерли, глухо поблёскивая.
Мастема нахмурил высокий лоб, кивнул подручным. Схлынули, застыли поодаль.
– Разве что на пару орешков. Что взять с шулера, – улыбнулся одними губами. Серые глаза блестели холодно и жадно, как пыточные свёрла. Если бы мог – вонзил бы парочку, наматывая волокна плоти на острые грани, следом раздробил бы кости… Ничуть не переменился.
– Понимаю, поддержать тебе нечем, – сочувственно покачал головой Бааль. – Прости, хватил лишку. Будь по-твоему, орешки так орешки. Но чур, весь кулёк на кон.
– Зубы обломаешь, – Мастема сел напротив и взвесил кубы на ладони. – Даром-то взять – больше выгоды.
– Выгоды больше, почёт другой, – Бааль равнодушно наблюдал, как Мастема изучает кости. – Всего один бросок, добрый амир, – вдруг повезёт?
– В щель твои фокусы, – Мастема с силой швырнул кости обратно. – И трёп туда же.
На мысленный приказ никто не отозвался – половина олухов тщетно пыталась удержать рассыпающийся защитный купол, пока другая давилась едким серым дымом, выкашливая его вместе с хлопьями сажи. Мастема вскочил на ноги, резко схватившись за щеку. Бааль улыбнулся, заметив нечто весьма лестное в глазах противника.
– Зубы беспокоят? – скорлупки остальных орешков трескались одна за другой, обнажая спелые ядра. Упоительная карусель оттенков. Суть личности на пороге посмертия выходит на первый план.
Зрелище определённо стало бы новой сенсацией, однако болевой порог раймирского мясника всегда был излишне близок к дубовым бессмысленным скотам. Где-то между гулем, орком и Князем. Но благодаря этому подарку природы любезно успел восстановить равновесие и пикантно разозлиться.
– Двойка, – Бааль махнул рукой в сторону скрытых травой кубов. – Не взыщи, добрый амир, воля Хаоса. И старый обычай – мечи, коли взялся. Наша прелестная судия сие удостоверила. Благодарю за игру. При случае непременно повторим.
***
Ни один вечер здесь не обходился без игрищ у огня. Как только спускалась ночь, повсюду загорались костры, и самый большой полыхал на дворцовой площади. Поляна в чаще и пляшущее на ней исполинское пламя – что может быть более манящим и чарующим в густом мраке первобытной тьмы? Бааль старался держаться подальше от дворца – Вавилонская госпожа могла счесть, будто он покорно топчется у порога. Но после стычки с Мастемой решил уступить искушению – и слетавшимся к огню, и разжигавшим его стоило напомнить: даже прирученные чудовища не безопасны.
Народу набежало преизрядно, острая вонь предвкушения временами заглушала буйство цветущих джунглей и запах жареного мяса. Подогретые выпивкой компании, парочки, такие же одиночки, как он сам, – все были погружены в свои нехитрые занятия, но определённо чего-то ждали. Бааль присел на бортик фонтана, извлёк из воздуха кубок – не помешает промочить глотку. Черпать побрезговал, поднёс к струям, брызжущим из отверстых вараньих пастей, и, когда полилось через край, отпил. Аромата почти нет, но вкус превосходно ярок и свеж – зелёные хрусткие персики и молодой подземный мёд. Никакой известковой кислятины. Недурно, Лайла.
Сложенный по всем правилам костёр выглядел поистине грандиозно, как священный идол – для полноты сходства к подножию даже натащили цветов. Что внутри, стоило разглядеть повнимательней, истинным зрением. Совершенно особые поленья – вот откуда эта фальшивая нота. Липкий смолистый страх, тупой животный ужас приговорённых. Бааль сделал ещё пару глотков и облизнулся.
Рядом какой-то бродяга – совсем молодой парнишка, не старше Берита – шумно хлебал прямо из фонтана. Бааль снисходительно наблюдал, как раздуваются худые бока, затем ткнул свесившееся через бортик тело в поясницу носком сапога. Тело вяло лягнуло в ответ и обернулось, утирая рот.
– Эта жопа не продаётся.
– Скажи, любезный, почему костёр до сих пор не запалили? Чего ждут так долго?
Юнец фыркнул, смерил Бааля оценивающим взглядом и ответствовал без всякого уважения:
– Ты что, с Золотой Шахны упал? Луну не видишь? Младшая хозяйка шабаша ищет нового мужа.
Бааль кивнул в знак благодарности и потерял всякий интерес к собеседнику. Полная луна и впрямь была отчётливо видна в ясном небе. Но словоохотливый поганец не унялся. Фамильярно стукнул кулаком в Баалев кубок и заявил:
– Выпьем за мою наречённую, папаша!
Бааль добродушно ухмыльнулся и поддержал тост.
– Вдруг выберет, да не тебя?
– А кого ж ещё-то? Я тут один такой красивый, – мальчишка горделиво подбоченился и подмигнул. – Не занимай очередь, старые кости хороши для шарбы, а не для ложа дочери Богини! Знатный у тебя стаканчик, где подрезал?
Многообещающий юнец. В родном Сифре лет через пятьдесят окончил бы свой славный путь в тележке мусорщика. Здесь не доживёт до конца недели. Так почему бы не придать остатку его жизни немного смысла?
– Что, нравится? – Бааль вновь наполнил кубок, отпил и протянул мальчишке. Тот ухватил подношение цепко, как обезьянка, совершенно завороженный блеском рубинов и золота. – Славный будет подарок твоей невесте.
Парень издал радостный вопль, потом воровато огляделся, спохватившись.
– За удачу! – осушил кубок и поплёлся прочь, пока странный собутыльник не передумал или не потребовал чего-нибудь сомнительного взамен.
– Береги себя.
Бааль проводил его взглядом, и всё с той же добродушной усмешкой наблюдал, как мальчишка пару раз споткнулся и чуть не упал в чей-то костёр. Шальвары занялись охотно, а крики и попытки потушить, не выпуская из рук кубок, вызывали только хохот – откуда пирующим знать, что бедолага не смог бы избавиться от драгоценного подарка, даже если бы очень захотел. К тому же бегущий и истошно вопящий живой факел – чем не развлечение? Никто не дёрнулся помочь, когда парень с разбега влетел в основание костра, ударился головой об одно из толстенных брёвен, да так и остался там, нелепо скрючившись. Отвернулись и забыли, здесь не принято сосредотачиваться на подобных вещах слишком долго. Костёр, к неудовольствию Бааля, не вспыхнул – треклятый мальчишка не сгодился даже на растопку. Но приятное разнообразие всё же внёс.
Разгул вокруг неумолимо набирал обороты – в ожидании главного события добрые вавилонцы времени даром не теряли. Музыка, нестройное пение, шумные пляски, охи и вздохи тех, кто не стал рассчитывать на благосклонность хозяйки шабаша и нашёл себе пару попроще. Чем сильнее Баалем овладевали скука и отвращение, тем отчётливее ощущалось покалывание в кончиках пальцев. Какой там шабаш – попросту бардак, зловонное месиво пьяных случек среди мусора и объедков.
– Я говорила, ещё свидимся, эфенди, – Бааль обернулся и встретил насмешливый взгляд давешней красотки-попрошайки. Умыться и привести себя в порядок для гулянки вертихвостка не удосужилась, скорее наоборот – на щеке пятно сажи, волосы растрёпаны, юбки смяты, подол заляпан. Наверняка вовсю пророчила по кустам хмурое утро всем желающим.
– Что ж, награду отработала честно, – не стал и пытаться скрыть раздражение. Навязчивость в женщинах или мужчинах он презирал одинаково. – Чего ещё тебе надо?
Гадалка рассмеялась и взглядом указала на костёр.
– Того же, чего и тебе. Полешко-то подкинул, да сырое попалось, не занялось без доброй искры.
Бааль прищурился – странные речи для трущобной потаскушки. Девица подошла ближе, заглянула в лицо, словно пытаясь прочесть в нём что-то, известное только ей. Ответил нарочито небрежно, не выходя из роли приезжего:
– Да говорят, неможно жечь, покуда здешняя царевна не выберет себе мужа на ночь.
Замарашка забавно сморщила носик, глаза вспыхнули в полутьме, впитав все оттенки окружающей зелени. Ухватила за рукав, будто увлечённый игрой ребёнок.
– А ты мог бы, эфенди? Изождались, все зенки проглядели. Вдруг не придёт – бывало всяко. Перепьются, перелюбятся, а её нет. Капризная стерва.
Бааль хмыкнул – женщины редко отзываются друг о друге с искренней похвалой. Девчонка восприняла это по-своему – обвила цепкими ручками, уткнулась в грудь и пробормотала неожиданно кротко:
– Ты можешь, эфенди, я знаю, я вижу. Зажги костёр. Пусть горит. Просто горит здесь. Для меня и для тебя.
Пламя с торжествующим рёвом взлетело вверх по брёвнам под приветственный вой толпы и отчаянный, безнадёжный – и неслышный никому, кроме – вопль изнутри костра, быстро рассыпавшийся на отдельные задыхающиеся хрипы. Исполинский столб огня словно стремился расплавить небесный свод и поглотить обитаемый мир. Жадно тянулся во все стороны разом, щедро разбрасывал искры и метко стрелял угольями. Ближние стоянки полыхали вовсю, многие добрые горожане уже катались по земле, ломали кусты и разбивали головы о камни мостовой и бортики фонтанов.
– Лучшего и желать нельзя, правда? – повинуясь мимолётному порыву, подхватил девицу на руки. А она словно того и ждала – крепко обняла за шею и рассмеялась. Нежно, слегка безумно – и щемяще знакомо.
– Далеко ль нести собрался, эфенди?
– А куда прикажешь, царевна.
Притворщица поцеловала Бааля в висок и ловко спрыгнула на землю. В очаровательной взбалмошной головёнке только что дозрела очередная шалость – и его твёрдо вознамерились взять в подельники. Куда и зачем – какой смысл спрашивать, если ответ находится на расстоянии вытянутой руки? Он лишь едва слышно окликнул девчонку по имени. Она одарила его лукавой улыбкой и потянула за собой в арку портала.
Ждал чего угодно, вплоть до ловушек – но плутовка вновь его удивила. Мириады магических светильников поначалу почти ослепили, пришлось накинуть капюшон, но в толпе его замешательства никто не заметил. Народ постоянно прибывал, многие поначалу выглядели куда более оглушёнными и обескураженными, но быстро приходили в себя – добрые горожане порой готовы восстать из мёртвых, лишь бы не пропустить дармовое развлечение.
Бааль бегло оценил обстановку и недоумённо приподнял бровь – они стояли посреди руин. Расчищенных, подновлённых, но заранее проигравших в сражении с вавилонским буйством зелени. Девчонка никуда не делась, и, хотя с виду это он вёл её под руку, направление определяла она. Хорошенький дуэт – бродяга и гадалка. И не самый колоритный в этой кунсткамере – сюда пускали даже нежить и гулей, причём эти ржавые звенья пищевой цепочки умудрялись мирно соседствовать друг с другом. Присутствие Изначальных в периметре придавало атмосфере особую охотничью прелесть. Морочить малых приятно – как бывает приятно раз в триста лет хлебнуть самого дешёвого ледяного пива в жаркий полдень. Чтобы уже к обеду пуститься на поиски чего-нибудь более интересного.
– Слегка припозднились, – глаза девчонки озорно блестели. – Но это ты виноват, эфенди. – Знакомцев ищешь?
– А что искать, сами найдутся, – плутовке нравилось его дразнить, ему – делать вид, что поддался.
По обрывкам мыслей и разговоров догадался, что тут затеяли. Храм Правосудия? Юмор с душком, идеи – и того хлеще, но оголодавшим без магии бедолагам любые помои в радость, любые басни по вкусу. На старые-то дрожжи лить – много ума не надо. «Богиня вернулась, и славен дом её – всё сущее». «Всематери нет нужды тешить гордыню, видя везде лик свой». «Праведный суд Вавилона открыт всякому».
Бааль скривился, его спутница хихикнула: мимо проволокли статую. В чём именно и перед кем провинилась мраморная красотка – понятно. Чей-то постельный капкан сработал вхолостую. Голову и конечности отбили безобразно, получившийся обрубок теперь только в пыточной поставить. Следом семенил Мальфес, старый извращенец никогда не умел вовремя остановиться – и, судя по роже, в этот раз только страх перед патроном хоть как-то сдержал его порывы. Любопытно, помощник главного зодчего – и защита, и орудие казни. Сам Лучезарный руки не приложил, как и его возлюбленная. Парный трон был пуст, но патриоты державы иллюзий видели всё в уютном свете дозволенной истины и особо не волновались.
Мальфес или не узнал его, или попросту не заметил – красовался перед съёмочными кристаллами, опьянённый реакцией толпы.
Следующее блюдо подали незамедлительно. Невзрачные безликие типы в нарядах заезжих гуляк – наёмные убийцы или лазутчики, с высокой вероятностью второе. И самой мирной державе не обойтись без коварных вражеских шпионов. Сопровождала их высокая фигуристая темноволосая девушка. Платье-сетка в пол и длинный белый плащ, небрежно накинутый на плечи, придавали ей вид капризной принцессы, сбежавшей на свидание прямо с бала.
Народ встретил её восторженным рёвом – Цейя, прелестный лик справедливого суда Всематери, милосердная госпожа формы вещей. Бросила взгляд в сторону пустого трона, по лицу пробежала тень недовольства. Обошла вкруг преступников, внимательно изучая каждого.
– Скажите доброму народу, зачем вы явились в город?
На опоенных или зачарованных жертвы не походили, тот, что был постарше, бойко ответил вопросом на вопрос:
– Действительно, зачем бы? По телевизору или в Сети глядели, так может, сюда бы и не попали…
– Скажи хоть, в чём вина, добрая госпожа. За чьи грехи помирать-то? – слаженно работают, только по чьему сценарию. – Или дальше, как на таможне? Про запрещённые предметы и вещества потолкуем?
– Амулеты защитные от лихих людей, антидоты – а как без них в любой поездке? Умял неведомую плюшку с голодухи – и вместо достопримечательностей стенами уборной любуйся, – ворчливо подхватил напарник.
В толпе раздались смешки – комичная парочка балагуров не спешила каяться и сознаваться.
– Я бы рада вам поверить. Такие бравые ребята, такие смелые… – девушка погладила старшего по щеке. – Но вас взяли при попытке связаться с руководством.
– Неправда ваша, мы дядюшку вызывали! – звонко крикнул младший. – А что дядюшка в Адмире живёт – то не преступление. Тоже приехать вот хотел, надо ж обсказать старику, где лучшие кабаки да бордели, – тц-ц, слабая импровизация, хотя защита нападением и уход в клоунаду – излюбленный адмирский стиль. Понятно, отчего их не сдали мозголомам сразу.
Цейя удвоила ласки, сделалась сама нежность и понимание:
– А как зовут бедного старенького дядюшку, у которого такие заботливые племянники? У него же есть имя, малыш?
На лице старшего напарника отразилось отчётливое «Молчи, дурак!», но что он мог противопоставить чарам дочери Лилит?
Дурак не смолчал, а Цейя грустно улыбнулась.
– Полный тёзка, да? Хороший дядюшка, находчивые племянники. Пожалуй, мы вас отпустим. И в самом деле, какие-такие секреты вы могли бы выведать? Вы же добрые и безобидные парни…
Выкрики в толпе стали громче, в Новом Вавилоне шпиков звали по-старому, и Цейе это пришлось по нраву. Щеки её порозовели от удовольствия, она хлопнула в ладоши:
– Бегите, крысятки, вы свободны!
Одежда арестантов ворохом осела на помост, в ней с отчаянным писком что-то копошилось. Цейя поддела край куртки, и две упитанные чёрные крысы ринулись прочь.
Началась азартная ловля «адмирских крысюков», с гиканьем и прибаутками. Цейя удовлетворённо оглядела поднятый переполох и устроилась в тени обломка колонны, закутавшись в плащ. Казалось, ей чего-то недоставало.
Куда подевалась плутовка, Бааль в общей суматохе не заметил. И эта перемена оказалась не единственной – парный трон больше не пустовал.
Венценосная чета, наконец, пожаловала – и в каком же насладительном виде! Государь Денница будто прямиком с поля боя – камзол изодран, голова в бинтах, взгляд болезненно-ясный. И очень скверный. На месте лекарей Бааль бы первым делом предложил скрыть подобное разоблачительное безобразие повязкой. Судя по ширине зрачков, Лучезарный пошёл по стопам братьев-мировращенцев и просто запил контузию чем-то убойным. А может, Рыжая подсобила. Сама целёхонька и довольна донельзя. Кровь и грязь на платье выглядят очередной прихотью модельера. Цейя даже не потрудилась изобразить дочернее беспокойство и тихо исчезла. Инсценировка? Добрый народ такими вопросами не задавался. «Кто? Как? Почему?» – никакого терпения, желай правители полной приватности, так не явились бы вовсе.
– Сегодняшний день печален для меня и радостен для Вавилона, – голос Люцифера звучал гулко и скорбно. – Наш верный друг и давний соратник оказался подлым предателем. Но он не достиг своей цели: я всё ещё жив! Ибо я тот, кто я есть – и вы знаете, кто я. Не по лживым наветам врагов, по правде жизни, что сейчас перед вами без прикрас. Я мог бы скрыть свою горечь – но злодей угрожал не только мне. В безумии своём он посягнул и на жизнь той, что для всех нас дороже собственной!
Бааля перекосило от непреодолимого отвращения. Благо посреди импровизированного митинга в поддержку чудом спасшегося избранника богини можно было позволить себе что угодно. Под дружное скандирование жертв пропаганды сожрать ближайших соседей и сплясать нагишом – как нечего делать, никто не заметит. Хотя страдающая дева-держава, возможно, и оценила бы.
– Советник Маркос! – из нежных уст Лайлы приговор прозвучал как приглашение. Тишина вокруг сделалась гробовой.
Действительно ближний круг полутора государей. Отец-основатель ведомства кшатри, создатель идеальной машины порядка и воздаяния. Бааль питал к Маркосу нечто вроде уважения даже после его участия в провальной раймирской афере Лайлы. Маркос сумел скрыться от гнева Адонаи, одурачить егерей и медиков… Хорошо, Самаэль тогда всё же послушал мудрого совета и принял лишь тех, кто годился на роль безопасной игрушки, потому Маркоса отдали на потеху Третьему отделению. Подарок недолго радовал Аластора – на одном из допросов поставил настолько мощный ментальный щит, что навсегда похоронил под ним свой разум.
Бааль напряг истинное зрение – тц-ц-ц, не бережёт себя государь, похоже, попал под один из коронных боевых номеров Маркоса, чуть меньше везения или сторонней помощи – и скальп Люцифера пошёл бы на сувениры. Маркоса доставили вместе с креслом. Никаких пут, кандалов или сдерживающих заклинаний, никакого конвоя. Расслабленная поза, спокойное лицо, венок в волосах – небрежный штрих к портрету упорствующего злодея. Торжество во взгляде мрачное, отчаянное. Даже Лайле от него достались лишь печаль и презрение, какого заслуживала бы дешёвая шлюха, пойманная с сонным зельем возле подноса с бокалами. На собственную казнь как победитель – старина Маркос верен себе. Сейчас ему вряд ли больно – телом он почти не владеет, а в сознании остаётся силой воли и милостью Хаоса. Цветущая дрянь пустила глубокие корни, и, скорее всего, успела добраться до лобных долей – полупарализованная жертва куда удобней бодрой и разговорчивой.
Тянуть драматическую паузу дальше не стали, иначе пришлось бы глумиться над коматозником или трупом.
– Вина твоя тяжела, но ты ещё можешь искупить её, – судя по преувеличенно чёткой дикции, Люцифер сдерживался из последних сил. «Топиар» – трюк старый и эффектный, но скачки роста зависели не только от движений жертвы, но и от воли заклявшего. Денница и тут нашёл способ выгулять свою манию. Сквозь беднягу Маркоса прорастала «Утренняя звезда», неистребимый раймирский сорняк-паразит.
– Если ты примешь наше прощение и обязанность более никогда не предавать Вавилон – мы вновь назовём тебя своим другом.
Не нахлобучили бы «топиаром» – прямо здесь рискнул бы закончить начатое. Лайла, несомненно, могла помочь ему – но что бы выиграла от замены? Сейчас демонстрировала типично женское кокетливое безразличие. Позы принимала отменно соблазнительные и примеривалась добить неудачливого поклонника. Но Люцифер успел первым.
Рваные неряшливые линии изуродовали щёку приговорённого, и финальный штрих вызвал последний отчаянный всплеск жизни. Маркос уже не мог толком ответить, но умудрился послать всех подальше да поглубже без слов. Ненасытная зелень поглотила его в считанные мгновения. Затянула, заплела, алыми цветами заполонила – и новый шедевр для садов богини был готов.
Толпа постепенно впала в странное оцепенение – ни криков одобрения, ни воплей ужаса. Передние ряды и вовсе походили на сборище сомнамбул. Подойдут ближе – и голодная воронка затянет их с концами. Лайла осторожно коснулась руки Люцифера – тщетно. Привычки путать паству с пищей за Денницей ранее не водилось, но когда и начинать, если не теперь.
Бааль без помех преодолел расстояние до цветущей фигуры и старался выглядеть как можно беспечней – для пущего эффекта принялся насвистывать простенькую мелодию идиотской песенки про козла и деву. И подчёркнуто не обращал внимания на пристальный взгляд Лайлы.
В полном молчании срывал цветок за цветком, пока не почуял, что хватка Денницы ослабла – добрый народ встрепенулся и начал помалу приходить в себя. К подножию трона Бааль шёл, уже сопровождаемый положенными шепотками, охами и вздохами. Ещё бы, новое действующее лицо в спектакле, какой-то прощелыга обнёс труп предателя и лезет преклонять колено с охапкой сорняков!
– Яркие цветы, проросшие на отравленной почве, – пустяк, – весело и зло произнёс Бааль. – Будь у меня богатая держава, несметное войско или верный клан – отдал бы всё. Но какой дар может преподнести безродный бродяга той, у чьих ног весь мир?
Не выпуская букета, уселся на нижней ступени тронной лестницы.
В чертах Лайлы появилась мягкость, лёгкий румянец окрасил щёки – казалось, о раненом избраннике она позабыла напрочь, и пара-тройка ответов на риторический вопрос у неё нашлась бы. Денница наконец очнулся и перестал походить на собственный надгробный памятник. Голос обрёл живые едкие интонации, хотя звучал вначале через силу.
– Вино Вавилона играет со слабыми злые шутки. Милостыню раздаем у дворца в новолуние, а ты явился в суд.
– Не по вашим щедротам тоскую, не по вам сгораю свечой и сохну, как полынь на солнце, – отрезал Бааль, состроив оскорблённую мину. – А на площади раздавайте кому угодно, лишь бы по согласию и лошадям не в испуг.
Не подозревавший о своём чудесном спасении добрый народ принялся шумно упражняться в остроумии, чем не добавил государю душевного равновесия. Голова у него наверняка раскалывалась, несмотря на принятые зелья, – Бааль наградил противника омерзительно широкой улыбкой и принялся ощипывать цветок из букета, изображая популярное в народе гадание.
– Не гневи богиню, – Люцифер устало махнул рукой. – Ступай проспись.
– От пригласит она в свои чертоги – так непременно. До утра проспимся, с огоньком да с оттяжечкой. Вам-то с таким увечьем теперь на покой, к лекарям. Иное неможно – здоровью вред и богине лишние заботы.
– Запахнись, лайдак, куда вывалил! Блох натрясёшь, шелка загадишь... Язык длинный, поганый, по нему венец карьеры тебе – шут да золотарь. Но воров не привечаем – на пиру поймает кто за руку, зашибёт вгорячах. А в нужниках сам задавишься – вору ж хоть дерьма, а даром.
– Прав государь, – Лайла обворожительно улыбнулась, всё внимание моментально оказалось приковано к ней. Знакомый тон, знакомые приёмы. Стиснула нежной ручкой плечо Люцифера – так зажгло страдальца, аж из образа выпал, и продолжила. – От чистого сердца и слова в дар принять не зазорно, а ты говоришь – и лжёшь, не своё берёшь – и портишь.
– Что испорчено – то выправлю. В остальном суди как знаешь, госпожа, – Бааль принял истинный облик и швырнул букет к подножию трона – цветы вспыхнули на лету, и вместо них во все стороны брызнули и покатились по ступеням крупные огненные опалы.
Люцифер откинулся на спинку трона и смежил веки – вряд ли кто заметил в мимолётном взгляде обещание скорой расправы. Народ резвился вовсю – узнали, сволочи, помнят. Комментарии и клички сыпались, как горох из дырявого мешка, Баалю показалось, что он узнал звонкий голос паршивки Хулюд – кто ещё мог так гордо приветствовать «вазира Меджнуна»?
Лайла поднялась во весь рост – парочку признаков несомненного одобрения устроенного балагана и своей персоны Бааль и без того прекрасно разглядел в шелках лифа.
– Место прошлому – за порогом, будущему – за поворотом. Такова моя воля и воля владыки, – смотрела рыжая стерва отнюдь не на соправителя. – Вавилон примет всех, кто готов отдать ему свою верность. Огненные камни были символом моих слёз, но сегодня это слёзы радости. Разделите же их без стеснения!
Слишком прекрасна, чтобы меняться. Дармовые опалы вмиг сделали их невидимками. Первым ушёл Люцифер – что ж, одной проблемой меньше.
– Бессмысленная давка.
– Уже нет, старый ты скаред, – рыжая слишком глубоко запустила когти, по всему видать, стосковалась. – Со мною, из меня и для меня…
– Я совершу лишь то, чего хотел бы сам.
Прежняя планировка воссоздана до мельчайших деталей, идти по улицам можно хоть с закрытыми глазами. Но лучше не стоит – плата за беспечность здесь была несколько выше, чем в любой столице. В кольце древних стен прежние ходульные законы заменял один-единственный.
Пёстрое многоголосие шумных площадей, беспокойное движение повсюду. Искристая суета с наступлением ночи не утихала, наоборот, жарче разгоралась вместе с непременными кострами в честь богини. Он мог бы найти виллу или остановиться в гостинице, благо не всех устраивал первобытный уют в Садах Великой. Но было в этом нечто освежающее, бодрящее. Пару раз его уже пытались убить – атмосфера мира и всеобщей любви ничуть не мешала резать кошельки и глотки. Прятаться он не собирался, сейчас легко мог бы повторить маскировочный трюк хромого шельмака. Но к чему уподобляться? Пусть заметят, пусть явятся. Приди и рискни. Вавилонская госпожа наверняка внимательно следит за ним с тех пор, как он вошёл в ворота. Где она, там и свита. Камерный спектакль «Вазир-бродяга и город тысячи соблазнов» должен прийтись Лайле по вкусу. Если уж принц-консорт из выгребной ямы её устроил. Хотя следовало отдать должное – сотни лет заточения пошли на пользу прощелыге, избавился от сиропных манер и ложной скромности. И если судить по выкрутасам, единственной печатью на нём нынче оставалась лишь печать безумия.
Метким броском в заросли знаменитого раймирского сорняка отправился измятый стебель, пришлось сорвать ещё один цветок.
– Ай, эфенди, плюнь! Плюнь, тебе говорят! Не то худо будет! – попрошайка, вертевшаяся неподалёку уже около четверти часа, осмелилась приблизиться и с любопытством наблюдала, как он с видимым удовольствием разжёвывает нежные лепестки. – Пустынную розу зверь не ест, птица не клюёт, а ты уплетаешь за милую душу, будто больной верблюд!
Нашла, наконец, к чему прицепиться. Однако это даже забавно. Он ответил вежливой улыбкой, помня о своей роли скромного паломника, но доброхотному совету не последовал. Ему нравился терпкий сок и сладкий аромат цветов олеандра. Ифритка тоже была недурна – если отмыть и причесать.
– Меджнун! – припечатала пройда и бесцеремонно ухватила его за рукав, звеня тяжёлыми браслетами. – Вольно ж тебе травиться посреди садов Великой. Какая печаль заела такого важного эфенди? Дай руку, не бойся. Всё расскажу без утайки – как верх брать, куда поворачивать…
– Э, да я сам тебе погадаю, красавица! Ждут тебя пустой карман да холодный зиндан, если вовремя не свернёшь с кривой дорожки, – глядя в бесстыжие жёлто-зелёные глаза, аккуратно извлёк руку девушки из-под своего плаща, а во вторую вложил шеол. Усилием воли удержался, чтобы не разделить вкус «пустынной розы».
– Проваливай!
Гадалка расхохоталась. Игриво толкнула бедром в бедро, пёстрые шёлковые лохмотья на полной груди затрепетали, от пышных юбок поднялось небольшое облако пыли.
– Какой сердитый! Ещё свидимся, эфенди! Эхейе!
Клюнула ладонь, как курица зерно, и спешно удалилась – глянул через плечо, не смог различить соблазнительный силуэт. Дура дурой, а опасность чует.
Устроился поудобнее, прислонившись спиной к нагретому камню, и смежил веки. Дремал чутко, вполглаза, потому не пропустил момент, когда вокруг стало слишком тихо. Знакомая вонь, новые оттенки: прогорклое оружейное масло, горелые чуть подгнившие потроха, давно спёкшаяся кровь пополам с ржавчиной.
– Раньше из твоих подвалов пахло опрятнее. Сточная канава жизни сделала тебя неряхой.
– Не сметь! – особо ретивый десятник не выдержал. Ещё бы, такое безобидное нечто, смехотворный побродяжка, стиравший платье в винном фонтане, а сушивший на ветках, пока объезжал очередную сведённую с чужого двора кобылку. Мозголомов поровну с фокусниками, серьёзно? Бааль фыркнул и открыл глаза:
– И вам не хворать. Располагайтесь без чинов, прошу вас. Сыграть не желаете?
Мастема молча изучал противника. Что ж, бодливому быку в утешение лишь забор покрепче.
– Приятно ведь, когда воля госпожи совпадает с твоей собственной? Принесёшь мою голову на блюде – прекрасный дар любви и верности.
Блюдо Бааль извлёк из воздуха и метнул под ноги. Сверху приземлилась пара костей из того же старого золота: единица и двойка, три крошечных чёрных бриллианта замерли, глухо поблёскивая.
Мастема нахмурил высокий лоб, кивнул подручным. Схлынули, застыли поодаль.
– Разве что на пару орешков. Что взять с шулера, – улыбнулся одними губами. Серые глаза блестели холодно и жадно, как пыточные свёрла. Если бы мог – вонзил бы парочку, наматывая волокна плоти на острые грани, следом раздробил бы кости… Ничуть не переменился.
– Понимаю, поддержать тебе нечем, – сочувственно покачал головой Бааль. – Прости, хватил лишку. Будь по-твоему, орешки так орешки. Но чур, весь кулёк на кон.
– Зубы обломаешь, – Мастема сел напротив и взвесил кубы на ладони. – Даром-то взять – больше выгоды.
– Выгоды больше, почёт другой, – Бааль равнодушно наблюдал, как Мастема изучает кости. – Всего один бросок, добрый амир, – вдруг повезёт?
– В щель твои фокусы, – Мастема с силой швырнул кости обратно. – И трёп туда же.
На мысленный приказ никто не отозвался – половина олухов тщетно пыталась удержать рассыпающийся защитный купол, пока другая давилась едким серым дымом, выкашливая его вместе с хлопьями сажи. Мастема вскочил на ноги, резко схватившись за щеку. Бааль улыбнулся, заметив нечто весьма лестное в глазах противника.
– Зубы беспокоят? – скорлупки остальных орешков трескались одна за другой, обнажая спелые ядра. Упоительная карусель оттенков. Суть личности на пороге посмертия выходит на первый план.
Зрелище определённо стало бы новой сенсацией, однако болевой порог раймирского мясника всегда был излишне близок к дубовым бессмысленным скотам. Где-то между гулем, орком и Князем. Но благодаря этому подарку природы любезно успел восстановить равновесие и пикантно разозлиться.
– Двойка, – Бааль махнул рукой в сторону скрытых травой кубов. – Не взыщи, добрый амир, воля Хаоса. И старый обычай – мечи, коли взялся. Наша прелестная судия сие удостоверила. Благодарю за игру. При случае непременно повторим.
***
Ни один вечер здесь не обходился без игрищ у огня. Как только спускалась ночь, повсюду загорались костры, и самый большой полыхал на дворцовой площади. Поляна в чаще и пляшущее на ней исполинское пламя – что может быть более манящим и чарующим в густом мраке первобытной тьмы? Бааль старался держаться подальше от дворца – Вавилонская госпожа могла счесть, будто он покорно топчется у порога. Но после стычки с Мастемой решил уступить искушению – и слетавшимся к огню, и разжигавшим его стоило напомнить: даже прирученные чудовища не безопасны.
Народу набежало преизрядно, острая вонь предвкушения временами заглушала буйство цветущих джунглей и запах жареного мяса. Подогретые выпивкой компании, парочки, такие же одиночки, как он сам, – все были погружены в свои нехитрые занятия, но определённо чего-то ждали. Бааль присел на бортик фонтана, извлёк из воздуха кубок – не помешает промочить глотку. Черпать побрезговал, поднёс к струям, брызжущим из отверстых вараньих пастей, и, когда полилось через край, отпил. Аромата почти нет, но вкус превосходно ярок и свеж – зелёные хрусткие персики и молодой подземный мёд. Никакой известковой кислятины. Недурно, Лайла.
Сложенный по всем правилам костёр выглядел поистине грандиозно, как священный идол – для полноты сходства к подножию даже натащили цветов. Что внутри, стоило разглядеть повнимательней, истинным зрением. Совершенно особые поленья – вот откуда эта фальшивая нота. Липкий смолистый страх, тупой животный ужас приговорённых. Бааль сделал ещё пару глотков и облизнулся.
Рядом какой-то бродяга – совсем молодой парнишка, не старше Берита – шумно хлебал прямо из фонтана. Бааль снисходительно наблюдал, как раздуваются худые бока, затем ткнул свесившееся через бортик тело в поясницу носком сапога. Тело вяло лягнуло в ответ и обернулось, утирая рот.
– Эта жопа не продаётся.
– Скажи, любезный, почему костёр до сих пор не запалили? Чего ждут так долго?
Юнец фыркнул, смерил Бааля оценивающим взглядом и ответствовал без всякого уважения:
– Ты что, с Золотой Шахны упал? Луну не видишь? Младшая хозяйка шабаша ищет нового мужа.
Бааль кивнул в знак благодарности и потерял всякий интерес к собеседнику. Полная луна и впрямь была отчётливо видна в ясном небе. Но словоохотливый поганец не унялся. Фамильярно стукнул кулаком в Баалев кубок и заявил:
– Выпьем за мою наречённую, папаша!
Бааль добродушно ухмыльнулся и поддержал тост.
– Вдруг выберет, да не тебя?
– А кого ж ещё-то? Я тут один такой красивый, – мальчишка горделиво подбоченился и подмигнул. – Не занимай очередь, старые кости хороши для шарбы, а не для ложа дочери Богини! Знатный у тебя стаканчик, где подрезал?
Многообещающий юнец. В родном Сифре лет через пятьдесят окончил бы свой славный путь в тележке мусорщика. Здесь не доживёт до конца недели. Так почему бы не придать остатку его жизни немного смысла?
– Что, нравится? – Бааль вновь наполнил кубок, отпил и протянул мальчишке. Тот ухватил подношение цепко, как обезьянка, совершенно завороженный блеском рубинов и золота. – Славный будет подарок твоей невесте.
Парень издал радостный вопль, потом воровато огляделся, спохватившись.
– За удачу! – осушил кубок и поплёлся прочь, пока странный собутыльник не передумал или не потребовал чего-нибудь сомнительного взамен.
– Береги себя.
Бааль проводил его взглядом, и всё с той же добродушной усмешкой наблюдал, как мальчишка пару раз споткнулся и чуть не упал в чей-то костёр. Шальвары занялись охотно, а крики и попытки потушить, не выпуская из рук кубок, вызывали только хохот – откуда пирующим знать, что бедолага не смог бы избавиться от драгоценного подарка, даже если бы очень захотел. К тому же бегущий и истошно вопящий живой факел – чем не развлечение? Никто не дёрнулся помочь, когда парень с разбега влетел в основание костра, ударился головой об одно из толстенных брёвен, да так и остался там, нелепо скрючившись. Отвернулись и забыли, здесь не принято сосредотачиваться на подобных вещах слишком долго. Костёр, к неудовольствию Бааля, не вспыхнул – треклятый мальчишка не сгодился даже на растопку. Но приятное разнообразие всё же внёс.
Разгул вокруг неумолимо набирал обороты – в ожидании главного события добрые вавилонцы времени даром не теряли. Музыка, нестройное пение, шумные пляски, охи и вздохи тех, кто не стал рассчитывать на благосклонность хозяйки шабаша и нашёл себе пару попроще. Чем сильнее Баалем овладевали скука и отвращение, тем отчётливее ощущалось покалывание в кончиках пальцев. Какой там шабаш – попросту бардак, зловонное месиво пьяных случек среди мусора и объедков.
– Я говорила, ещё свидимся, эфенди, – Бааль обернулся и встретил насмешливый взгляд давешней красотки-попрошайки. Умыться и привести себя в порядок для гулянки вертихвостка не удосужилась, скорее наоборот – на щеке пятно сажи, волосы растрёпаны, юбки смяты, подол заляпан. Наверняка вовсю пророчила по кустам хмурое утро всем желающим.
– Что ж, награду отработала честно, – не стал и пытаться скрыть раздражение. Навязчивость в женщинах или мужчинах он презирал одинаково. – Чего ещё тебе надо?
Гадалка рассмеялась и взглядом указала на костёр.
– Того же, чего и тебе. Полешко-то подкинул, да сырое попалось, не занялось без доброй искры.
Бааль прищурился – странные речи для трущобной потаскушки. Девица подошла ближе, заглянула в лицо, словно пытаясь прочесть в нём что-то, известное только ей. Ответил нарочито небрежно, не выходя из роли приезжего:
– Да говорят, неможно жечь, покуда здешняя царевна не выберет себе мужа на ночь.
Замарашка забавно сморщила носик, глаза вспыхнули в полутьме, впитав все оттенки окружающей зелени. Ухватила за рукав, будто увлечённый игрой ребёнок.
– А ты мог бы, эфенди? Изождались, все зенки проглядели. Вдруг не придёт – бывало всяко. Перепьются, перелюбятся, а её нет. Капризная стерва.
Бааль хмыкнул – женщины редко отзываются друг о друге с искренней похвалой. Девчонка восприняла это по-своему – обвила цепкими ручками, уткнулась в грудь и пробормотала неожиданно кротко:
– Ты можешь, эфенди, я знаю, я вижу. Зажги костёр. Пусть горит. Просто горит здесь. Для меня и для тебя.
Пламя с торжествующим рёвом взлетело вверх по брёвнам под приветственный вой толпы и отчаянный, безнадёжный – и неслышный никому, кроме – вопль изнутри костра, быстро рассыпавшийся на отдельные задыхающиеся хрипы. Исполинский столб огня словно стремился расплавить небесный свод и поглотить обитаемый мир. Жадно тянулся во все стороны разом, щедро разбрасывал искры и метко стрелял угольями. Ближние стоянки полыхали вовсю, многие добрые горожане уже катались по земле, ломали кусты и разбивали головы о камни мостовой и бортики фонтанов.
– Лучшего и желать нельзя, правда? – повинуясь мимолётному порыву, подхватил девицу на руки. А она словно того и ждала – крепко обняла за шею и рассмеялась. Нежно, слегка безумно – и щемяще знакомо.
– Далеко ль нести собрался, эфенди?
– А куда прикажешь, царевна.
Притворщица поцеловала Бааля в висок и ловко спрыгнула на землю. В очаровательной взбалмошной головёнке только что дозрела очередная шалость – и его твёрдо вознамерились взять в подельники. Куда и зачем – какой смысл спрашивать, если ответ находится на расстоянии вытянутой руки? Он лишь едва слышно окликнул девчонку по имени. Она одарила его лукавой улыбкой и потянула за собой в арку портала.
Ждал чего угодно, вплоть до ловушек – но плутовка вновь его удивила. Мириады магических светильников поначалу почти ослепили, пришлось накинуть капюшон, но в толпе его замешательства никто не заметил. Народ постоянно прибывал, многие поначалу выглядели куда более оглушёнными и обескураженными, но быстро приходили в себя – добрые горожане порой готовы восстать из мёртвых, лишь бы не пропустить дармовое развлечение.
Бааль бегло оценил обстановку и недоумённо приподнял бровь – они стояли посреди руин. Расчищенных, подновлённых, но заранее проигравших в сражении с вавилонским буйством зелени. Девчонка никуда не делась, и, хотя с виду это он вёл её под руку, направление определяла она. Хорошенький дуэт – бродяга и гадалка. И не самый колоритный в этой кунсткамере – сюда пускали даже нежить и гулей, причём эти ржавые звенья пищевой цепочки умудрялись мирно соседствовать друг с другом. Присутствие Изначальных в периметре придавало атмосфере особую охотничью прелесть. Морочить малых приятно – как бывает приятно раз в триста лет хлебнуть самого дешёвого ледяного пива в жаркий полдень. Чтобы уже к обеду пуститься на поиски чего-нибудь более интересного.
– Слегка припозднились, – глаза девчонки озорно блестели. – Но это ты виноват, эфенди. – Знакомцев ищешь?
– А что искать, сами найдутся, – плутовке нравилось его дразнить, ему – делать вид, что поддался.
По обрывкам мыслей и разговоров догадался, что тут затеяли. Храм Правосудия? Юмор с душком, идеи – и того хлеще, но оголодавшим без магии бедолагам любые помои в радость, любые басни по вкусу. На старые-то дрожжи лить – много ума не надо. «Богиня вернулась, и славен дом её – всё сущее». «Всематери нет нужды тешить гордыню, видя везде лик свой». «Праведный суд Вавилона открыт всякому».
Бааль скривился, его спутница хихикнула: мимо проволокли статую. В чём именно и перед кем провинилась мраморная красотка – понятно. Чей-то постельный капкан сработал вхолостую. Голову и конечности отбили безобразно, получившийся обрубок теперь только в пыточной поставить. Следом семенил Мальфес, старый извращенец никогда не умел вовремя остановиться – и, судя по роже, в этот раз только страх перед патроном хоть как-то сдержал его порывы. Любопытно, помощник главного зодчего – и защита, и орудие казни. Сам Лучезарный руки не приложил, как и его возлюбленная. Парный трон был пуст, но патриоты державы иллюзий видели всё в уютном свете дозволенной истины и особо не волновались.
Мальфес или не узнал его, или попросту не заметил – красовался перед съёмочными кристаллами, опьянённый реакцией толпы.
Следующее блюдо подали незамедлительно. Невзрачные безликие типы в нарядах заезжих гуляк – наёмные убийцы или лазутчики, с высокой вероятностью второе. И самой мирной державе не обойтись без коварных вражеских шпионов. Сопровождала их высокая фигуристая темноволосая девушка. Платье-сетка в пол и длинный белый плащ, небрежно накинутый на плечи, придавали ей вид капризной принцессы, сбежавшей на свидание прямо с бала.
Народ встретил её восторженным рёвом – Цейя, прелестный лик справедливого суда Всематери, милосердная госпожа формы вещей. Бросила взгляд в сторону пустого трона, по лицу пробежала тень недовольства. Обошла вкруг преступников, внимательно изучая каждого.
– Скажите доброму народу, зачем вы явились в город?
На опоенных или зачарованных жертвы не походили, тот, что был постарше, бойко ответил вопросом на вопрос:
– Действительно, зачем бы? По телевизору или в Сети глядели, так может, сюда бы и не попали…
– Скажи хоть, в чём вина, добрая госпожа. За чьи грехи помирать-то? – слаженно работают, только по чьему сценарию. – Или дальше, как на таможне? Про запрещённые предметы и вещества потолкуем?
– Амулеты защитные от лихих людей, антидоты – а как без них в любой поездке? Умял неведомую плюшку с голодухи – и вместо достопримечательностей стенами уборной любуйся, – ворчливо подхватил напарник.
В толпе раздались смешки – комичная парочка балагуров не спешила каяться и сознаваться.
– Я бы рада вам поверить. Такие бравые ребята, такие смелые… – девушка погладила старшего по щеке. – Но вас взяли при попытке связаться с руководством.
– Неправда ваша, мы дядюшку вызывали! – звонко крикнул младший. – А что дядюшка в Адмире живёт – то не преступление. Тоже приехать вот хотел, надо ж обсказать старику, где лучшие кабаки да бордели, – тц-ц, слабая импровизация, хотя защита нападением и уход в клоунаду – излюбленный адмирский стиль. Понятно, отчего их не сдали мозголомам сразу.
Цейя удвоила ласки, сделалась сама нежность и понимание:
– А как зовут бедного старенького дядюшку, у которого такие заботливые племянники? У него же есть имя, малыш?
На лице старшего напарника отразилось отчётливое «Молчи, дурак!», но что он мог противопоставить чарам дочери Лилит?
Дурак не смолчал, а Цейя грустно улыбнулась.
– Полный тёзка, да? Хороший дядюшка, находчивые племянники. Пожалуй, мы вас отпустим. И в самом деле, какие-такие секреты вы могли бы выведать? Вы же добрые и безобидные парни…
Выкрики в толпе стали громче, в Новом Вавилоне шпиков звали по-старому, и Цейе это пришлось по нраву. Щеки её порозовели от удовольствия, она хлопнула в ладоши:
– Бегите, крысятки, вы свободны!
Одежда арестантов ворохом осела на помост, в ней с отчаянным писком что-то копошилось. Цейя поддела край куртки, и две упитанные чёрные крысы ринулись прочь.
Началась азартная ловля «адмирских крысюков», с гиканьем и прибаутками. Цейя удовлетворённо оглядела поднятый переполох и устроилась в тени обломка колонны, закутавшись в плащ. Казалось, ей чего-то недоставало.
Куда подевалась плутовка, Бааль в общей суматохе не заметил. И эта перемена оказалась не единственной – парный трон больше не пустовал.
Венценосная чета, наконец, пожаловала – и в каком же насладительном виде! Государь Денница будто прямиком с поля боя – камзол изодран, голова в бинтах, взгляд болезненно-ясный. И очень скверный. На месте лекарей Бааль бы первым делом предложил скрыть подобное разоблачительное безобразие повязкой. Судя по ширине зрачков, Лучезарный пошёл по стопам братьев-мировращенцев и просто запил контузию чем-то убойным. А может, Рыжая подсобила. Сама целёхонька и довольна донельзя. Кровь и грязь на платье выглядят очередной прихотью модельера. Цейя даже не потрудилась изобразить дочернее беспокойство и тихо исчезла. Инсценировка? Добрый народ такими вопросами не задавался. «Кто? Как? Почему?» – никакого терпения, желай правители полной приватности, так не явились бы вовсе.
– Сегодняшний день печален для меня и радостен для Вавилона, – голос Люцифера звучал гулко и скорбно. – Наш верный друг и давний соратник оказался подлым предателем. Но он не достиг своей цели: я всё ещё жив! Ибо я тот, кто я есть – и вы знаете, кто я. Не по лживым наветам врагов, по правде жизни, что сейчас перед вами без прикрас. Я мог бы скрыть свою горечь – но злодей угрожал не только мне. В безумии своём он посягнул и на жизнь той, что для всех нас дороже собственной!
Бааля перекосило от непреодолимого отвращения. Благо посреди импровизированного митинга в поддержку чудом спасшегося избранника богини можно было позволить себе что угодно. Под дружное скандирование жертв пропаганды сожрать ближайших соседей и сплясать нагишом – как нечего делать, никто не заметит. Хотя страдающая дева-держава, возможно, и оценила бы.
– Советник Маркос! – из нежных уст Лайлы приговор прозвучал как приглашение. Тишина вокруг сделалась гробовой.
Действительно ближний круг полутора государей. Отец-основатель ведомства кшатри, создатель идеальной машины порядка и воздаяния. Бааль питал к Маркосу нечто вроде уважения даже после его участия в провальной раймирской афере Лайлы. Маркос сумел скрыться от гнева Адонаи, одурачить егерей и медиков… Хорошо, Самаэль тогда всё же послушал мудрого совета и принял лишь тех, кто годился на роль безопасной игрушки, потому Маркоса отдали на потеху Третьему отделению. Подарок недолго радовал Аластора – на одном из допросов поставил настолько мощный ментальный щит, что навсегда похоронил под ним свой разум.
Бааль напряг истинное зрение – тц-ц-ц, не бережёт себя государь, похоже, попал под один из коронных боевых номеров Маркоса, чуть меньше везения или сторонней помощи – и скальп Люцифера пошёл бы на сувениры. Маркоса доставили вместе с креслом. Никаких пут, кандалов или сдерживающих заклинаний, никакого конвоя. Расслабленная поза, спокойное лицо, венок в волосах – небрежный штрих к портрету упорствующего злодея. Торжество во взгляде мрачное, отчаянное. Даже Лайле от него достались лишь печаль и презрение, какого заслуживала бы дешёвая шлюха, пойманная с сонным зельем возле подноса с бокалами. На собственную казнь как победитель – старина Маркос верен себе. Сейчас ему вряд ли больно – телом он почти не владеет, а в сознании остаётся силой воли и милостью Хаоса. Цветущая дрянь пустила глубокие корни, и, скорее всего, успела добраться до лобных долей – полупарализованная жертва куда удобней бодрой и разговорчивой.
Тянуть драматическую паузу дальше не стали, иначе пришлось бы глумиться над коматозником или трупом.
– Вина твоя тяжела, но ты ещё можешь искупить её, – судя по преувеличенно чёткой дикции, Люцифер сдерживался из последних сил. «Топиар» – трюк старый и эффектный, но скачки роста зависели не только от движений жертвы, но и от воли заклявшего. Денница и тут нашёл способ выгулять свою манию. Сквозь беднягу Маркоса прорастала «Утренняя звезда», неистребимый раймирский сорняк-паразит.
– Если ты примешь наше прощение и обязанность более никогда не предавать Вавилон – мы вновь назовём тебя своим другом.
Не нахлобучили бы «топиаром» – прямо здесь рискнул бы закончить начатое. Лайла, несомненно, могла помочь ему – но что бы выиграла от замены? Сейчас демонстрировала типично женское кокетливое безразличие. Позы принимала отменно соблазнительные и примеривалась добить неудачливого поклонника. Но Люцифер успел первым.
Рваные неряшливые линии изуродовали щёку приговорённого, и финальный штрих вызвал последний отчаянный всплеск жизни. Маркос уже не мог толком ответить, но умудрился послать всех подальше да поглубже без слов. Ненасытная зелень поглотила его в считанные мгновения. Затянула, заплела, алыми цветами заполонила – и новый шедевр для садов богини был готов.
Толпа постепенно впала в странное оцепенение – ни криков одобрения, ни воплей ужаса. Передние ряды и вовсе походили на сборище сомнамбул. Подойдут ближе – и голодная воронка затянет их с концами. Лайла осторожно коснулась руки Люцифера – тщетно. Привычки путать паству с пищей за Денницей ранее не водилось, но когда и начинать, если не теперь.
Бааль без помех преодолел расстояние до цветущей фигуры и старался выглядеть как можно беспечней – для пущего эффекта принялся насвистывать простенькую мелодию идиотской песенки про козла и деву. И подчёркнуто не обращал внимания на пристальный взгляд Лайлы.
В полном молчании срывал цветок за цветком, пока не почуял, что хватка Денницы ослабла – добрый народ встрепенулся и начал помалу приходить в себя. К подножию трона Бааль шёл, уже сопровождаемый положенными шепотками, охами и вздохами. Ещё бы, новое действующее лицо в спектакле, какой-то прощелыга обнёс труп предателя и лезет преклонять колено с охапкой сорняков!
– Яркие цветы, проросшие на отравленной почве, – пустяк, – весело и зло произнёс Бааль. – Будь у меня богатая держава, несметное войско или верный клан – отдал бы всё. Но какой дар может преподнести безродный бродяга той, у чьих ног весь мир?
Не выпуская букета, уселся на нижней ступени тронной лестницы.
В чертах Лайлы появилась мягкость, лёгкий румянец окрасил щёки – казалось, о раненом избраннике она позабыла напрочь, и пара-тройка ответов на риторический вопрос у неё нашлась бы. Денница наконец очнулся и перестал походить на собственный надгробный памятник. Голос обрёл живые едкие интонации, хотя звучал вначале через силу.
– Вино Вавилона играет со слабыми злые шутки. Милостыню раздаем у дворца в новолуние, а ты явился в суд.
– Не по вашим щедротам тоскую, не по вам сгораю свечой и сохну, как полынь на солнце, – отрезал Бааль, состроив оскорблённую мину. – А на площади раздавайте кому угодно, лишь бы по согласию и лошадям не в испуг.
Не подозревавший о своём чудесном спасении добрый народ принялся шумно упражняться в остроумии, чем не добавил государю душевного равновесия. Голова у него наверняка раскалывалась, несмотря на принятые зелья, – Бааль наградил противника омерзительно широкой улыбкой и принялся ощипывать цветок из букета, изображая популярное в народе гадание.
– Не гневи богиню, – Люцифер устало махнул рукой. – Ступай проспись.
– От пригласит она в свои чертоги – так непременно. До утра проспимся, с огоньком да с оттяжечкой. Вам-то с таким увечьем теперь на покой, к лекарям. Иное неможно – здоровью вред и богине лишние заботы.
– Запахнись, лайдак, куда вывалил! Блох натрясёшь, шелка загадишь... Язык длинный, поганый, по нему венец карьеры тебе – шут да золотарь. Но воров не привечаем – на пиру поймает кто за руку, зашибёт вгорячах. А в нужниках сам задавишься – вору ж хоть дерьма, а даром.
– Прав государь, – Лайла обворожительно улыбнулась, всё внимание моментально оказалось приковано к ней. Знакомый тон, знакомые приёмы. Стиснула нежной ручкой плечо Люцифера – так зажгло страдальца, аж из образа выпал, и продолжила. – От чистого сердца и слова в дар принять не зазорно, а ты говоришь – и лжёшь, не своё берёшь – и портишь.
– Что испорчено – то выправлю. В остальном суди как знаешь, госпожа, – Бааль принял истинный облик и швырнул букет к подножию трона – цветы вспыхнули на лету, и вместо них во все стороны брызнули и покатились по ступеням крупные огненные опалы.
Люцифер откинулся на спинку трона и смежил веки – вряд ли кто заметил в мимолётном взгляде обещание скорой расправы. Народ резвился вовсю – узнали, сволочи, помнят. Комментарии и клички сыпались, как горох из дырявого мешка, Баалю показалось, что он узнал звонкий голос паршивки Хулюд – кто ещё мог так гордо приветствовать «вазира Меджнуна»?
Лайла поднялась во весь рост – парочку признаков несомненного одобрения устроенного балагана и своей персоны Бааль и без того прекрасно разглядел в шелках лифа.
– Место прошлому – за порогом, будущему – за поворотом. Такова моя воля и воля владыки, – смотрела рыжая стерва отнюдь не на соправителя. – Вавилон примет всех, кто готов отдать ему свою верность. Огненные камни были символом моих слёз, но сегодня это слёзы радости. Разделите же их без стеснения!
Слишком прекрасна, чтобы меняться. Дармовые опалы вмиг сделали их невидимками. Первым ушёл Люцифер – что ж, одной проблемой меньше.
– Бессмысленная давка.
– Уже нет, старый ты скаред, – рыжая слишком глубоко запустила когти, по всему видать, стосковалась. – Со мною, из меня и для меня…
– Я совершу лишь то, чего хотел бы сам.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 2, где опальный адмирский министр узнаёт дурные вести и принимает важное решение, а народная царица получает неожиданную помощь
Читать?Пустота скользила по коридорам вслед за ним, звуки шагов вязли и растворялись в её глумливом молчании. Кто велел погасить огни, кто отпустил слуг, кто посмел отдавать здесь приказы? И как их решились исполнить в обход воли хозяина? Бааль оскалился в темноту, ища, на ком бы выместить гнев – тщетно. Дворец будто вымер. Огромное здание, днём и ночью полное жизни и движения, замерло, застыло – для полного сходства с покинутыми виллами врагов Империи недоставало только следов мародёрства и слоя пыли под ногами. Идеальный порядок и гулкая пустота, цеплявшаяся за полы его одеяний, слишком живая для этой гробницы. Что-то осталось здесь, не сбежало вместе со всеми, угнездилось под сводами, впиталось в стены. Оно следило из чёрной глади зеркал, пряталось за каждым поворотом.
Игры разума, не более, как и слабый, но удручающе неотвязный запах. Эхо прошлого или будущего? Безмолвие смеялось над ним, ожидая, когда он даст слабину и позовёт. Смехотворная провокация.
Нет смысла окликать ушедших. С теми, кто оставил своего владыку, следовало поступить иначе. Согласно древнему обычаю.
Из покоев младшего сына он сразу шагнул в кабинет. На сегодня прогулок достаточно.
Высокая фигура у окна не обернулась. Лишь зябко повела плечами и выдохнула. Копну тёмных вьющихся волос окутало густое облако дыма. Вот откуда эти миазмы. Омерзительная смесь, всё равно что курить грязь из канавы в гульских трущобах. Из её покоев вонь так до конца и не выветрилась, несмотря на все ухищрения, включая магические.
Бааль с недовольным видом устроился в кресле и уставился на гостью. Она, вопреки ожиданиям, не исчезла.
– Скажи на милость, что ты находишь в этой дряни, девочка? – с некоторым облегчением произнёс Бааль. Со спины сходство было полным. Впрочем, лицом и характером мерзавка тоже удалась в мать.
– Мне по вкусу. Вам – и особенно вашему зятю – что драконьего навоза поесть. Тройное удовольствие! – Димена коротко рассмеялась. – А, теперь уже двойное, но я как-нибудь переживу. Ради блага клана.
Интонация ясно дала понять, что строптивая дочь имеет в виду.
– И ты караулила меня здесь лишь ради этого?
– Не только. До сих пор не научилась злиться на тебя как следует, – ловкое жонглирование обращениями тоже уцепила с материнского подола, но выходило куда мягче. – Знаю, ты думал и о нас. Теперь я могу завершить то, чего не успел твой… сотрапезник. – Яду сцедила в самую меру. Иного эти паузы убили бы на месте. – Всю отборную шваль дорогой покойный Молох хоть и не забрал с собой, но любезно переправил невесть куда. Остальные пойдут за мной без лишних возражений.
– Запрещаю, – Бааль решительно рубанул воздух в ответ на невозможные речи. С ума она, что ли, сошла от свалившейся в руки власти? Главой дома должен быть Адро, как старший наследник.
– Сколь вам угодно, – голос Димены, вкрадчивый и обманчиво ласковый, прозвучал прямо над ухом. Украшать собой оконный проём и дымить напоказ ей наскучило, решила прибегнуть к излюбленному трюку. Если закрыть глаза, покажется, будто за креслом стоит сама Нитокрис во плоти. Терзать окружающих она предпочитала именно в такой манере.
– Можете даже испепелить меня на месте. Или отравить. Или обратить, скажем, в ширму. Пожалуй, вышло бы иронично… – Димена присела на подлокотник и нежно обняла за шею. – Но тогда все, решительно все удостоверят новый замечательный факт семейной истории Великого дома. А с ним и ваше безумие. Мнимое, конечно же.
Отпрянула, со значением покрутила на пальце крупное кольцо, откинула крышечку – внутри скромно поблёскивал крошечный прозрачный кристалл.
Бааль ожидал чего-то подобного – слишком уж нагло держалась, будто нарочно пыталась вывести из себя. Скользнул равнодушным взглядом, бросил презрительно:
– Кто?
Пусть болтает, из яда этой кобры тоже может выйти полезное зелье.
– Братец Эфор едва ль испрашивал благословения, чтобы присягнуть дядюшке Асмо, – тц-ц, передавил. Почуяла напряжение, заговорила медленнее, тщательно выбирая слова. Страха, которым за версту несло от Зевеля и прочих, Бааль не ощущал. – Как и малышка Моза, сбежавшая под крылышко к своему любовнику. Кому в радость есть с чужого стола, а кому-то – накрывать свой.
Димена вынула из-за корсажа тонкий конверт с фамильным гербом и положила перед Баалем.
– Вряд ли содержимое тебя порадует. Береги себя, отец.
Приятное тепло неискренних объятий резко сменилось холодом, словно за воротник всыпали горсть колотого льда. Димена ушла, оставив шлейф скрытого торжества и странной горечи. Бааль втянул ноздрями воздух и чутко прислушался. Мёд, кожа, пряности, тяжёлый едкий душок курительного сбора – и ничего более. Быть может, последняя милая шутка – беречь себя он неизменно советовал тем, кого намеревался вскоре извести. Что ж. Врагам незачем знать, что нет больше таких ядов и заклятий нет, что способны убить его. Письмо вскрыл безо всяких предосторожностей. Узнал почерк Феора, пробежал взглядом несколько раз, строчки плясали перед глазами, снова и снова сообщая о вероломном предательстве.
С отвращением отбросил послание прочь, едва уняв покалывание в кончиках пальцев. Желание сжечь клочок бумаги на лету было слишком сильным. Теперь понятно, по крайней мере, куда провалился младший оболтус. «Иаль – калека умственный, Зевель – моральный, за Беритом присмотрит сын того, кого ты больше всего ненавидишь».
Димена, Моза, треклятый недоносок Балто – и кто во главе всей шайки? Феор, само миролюбие, само спокойствие. Столетиями изображать равнодушие к власти и полное нежелание участвовать в планах клана – талант! Бааль аж задохнулся от злости и восхищения. Узнай, как любимый первенец всех надул, ненаглядная Нитокрис, пожалуй, хохотала бы до слёз. Он почти слышал её смех.
Плевать. За сыном ушли самые слабые и трусливые твари. Ещё более жалкие – попрятались по норам, страшась гнева истинного владыки. Он помнил всех и каждого, но их имена, заслуги и проступки больше не имели значения.
Бааль оглядел обстановку кабинета – нетерпеливые огненные змейки уже резвились повсюду, щедро рассыпая бесчисленные искры и расползаясь всё дальше. Что могло – занималось сразу, прочее – медленно тлело и плавилось, готовясь стать новым блюдом в славном пиршестве.
Жаль, нельзя пригласить к трапезе всех отступников, но отчего бы не передать гостинцев особо приближённым и отличившимся? Иногда ведь достаточно одной свечи и хорошего ветра, чтобы выгорел целый квартал. Старый фокус, почти ровесник мира, потому изысканно прост и, разумеется, запрещён. Капли крови падали в огонь и сворачивались, забавно шипя и потрескивая, – и среди этих звуков отчётливо проступал ответ.
Брызнули стёкла внутри и снаружи: погребальный звон и сигнал тревоги слились в ликующем крещендо. Бааль закрыл порезы на руках и благосклонно кивнул, будто вышколенной прислуге, вовремя подавшей платок. Дворец умирал окончательно, самой чистой из смертей. Дышал шумно и хрипло, вывалив из оконных рам гибкие и жадные огненные языки. Разумно всё же уйти до того, как взлетит на воздух здешняя алхимическая лаборатория. Кто хранит всех – тому и хоронить павших, прости, приятель, сегодня это ты.
Но как отказать себе в удовольствии провести покорную стихию до парадного входа? Решительно невозможно. С каждым шагом дышалось вольготнее, с плеч вместе с пеплом и золой облетал тяжкий груз. Надолго ли хватит той лёгкости? «И когда Бездна почти пуста, а Вавилон из песка восстал…»
Спускаясь по объятой пламенем лестнице к выходу, сквозь рёв и грохот Бааль наконец расслышал собственный беспечный свист. Надо же. Одна из первых версий гимна тогда ещё будущей Империи. Та, что так нравилась ей. Им обоим.
***
«Полноправная властительница Вольного Перешейка и наместница Всематери на земле, благочестивая и милосердная государыня Хали…»
Решка горько усмехнулась – с последних страниц всех официальных бумаг «подруга пророка» исчезла вместе с любыми упоминаниями о Зоэле Фирсетском, избраннике богини. Дед постарался – в лучших традициях мести сгинувшим врагам и старых проклятий, «ты уйдёшь – и тебя забудут». Нешер объяснила, что такое «вуаль забвения»: именно этого эффекта дед пытался достичь, не прибегая к магии.
Ничего не сумел сделать лишь с флагом и гимном. Деву облагородили, насколько это было возможно, но козла при ней пришлось оставить. Новый текст песни в памяти добрых граждан укореняться никак не желал. Оно и понятно, умельцы Лино – хорошие поэты, но «народный» вариант был столь уморительно похабен и фантастически прилипчив, что положенные на ту же нехитрую музыку разумные и правильные слова никак не могли соперничать с залихватским творчеством уличных мальчишек. То бишь с совместным мелодико-поэтическим откровением пророка и его верных. Но какой смысл в этом теперь, когда ожили древние легенды и невозможное свершилось? С тех пор, как из небытия поднялся проклятый город, не то, что титулы, а и жизнь «государыни Хали» стоят не дороже ослиной отрыжки. Запретные свитки не лгали, вопреки уверениям деда. Пусть в отношении многих мужчин богиня и была справедлива, но её собственный нрав – нуга с толчёным алмазом.
– Что-то не так, девочка? Ты снова видела что-нибудь? – старый скорпион в последнее время почтителен и заботлив до тошноты, да и все прочие обращаются с нею так, будто она смертельно больна.
– Да, только что. Очередной кусок бессмысленно перепорченной бумаги, – тон вышел излишне резким, но как совладать, если вечно лезет поперёк?
Дед в своём новом амплуа долготерпеливого наставника при капризной царице лишь кротко вздохнул и вперил в правящую особу слишком пристальный взгляд.
– Твоя наставница и все мы очень опечалены тем, как ты изводишь себя. К чему тратить столько сил на то, с чем без труда управятся помощники?
– Зоэль всегда читал каждую цидульку, прежде чем подмахивать, – от упоминания имени пророка и жемчужин его лексикона почтенного старца не перекосило только благодаря большому опыту придворного лицедейства. Угол рта, впрочем, многообещающе дёрнулся, потому Решка решила продолжать в том же духе.
– Что ещё господа и госпожа советники вздумают провернуть моим именем? Прикажут пошить и надеть на статую богини исполинские шальвары? Введут официальный штраф для всех, кто продолжает звать монумент Золотой Шахной? Ещё какую-нибудь столь же важную глупость сродни ремонту во дворце, коему назначено пойти под снос?
– Ты всё-таки что-то видела, – обеспокоенно качнул головой дед. – И не сказала даже Нешер.
Ну, разумеется. Рада была бы ослепнуть, оглохнуть, лишиться всех прочих чувств и памяти заодно. Сказка ожила, обернулась кошмаром – и поселилась в её снах. Или, скорее, видениях – злая грёза подстерегала не только ночью. Добросовестный пересказ жутких картин окончательно привёл её к роли не то редкой фарфоровой статуэтки, не то гранаты с разболтанной чекой.
– И что бы она сделала? Сунула мне в клювик очередное бесполезное зелье? – с тех пор, как Решка перестала пить снадобья пустынной ведьмы, видения постепенно становились ярче и чётче, а уверенность в себе крепла. – Если Перешеек благословлён богиней, ифриты – избранный народ, коего не коснулось безумие нечестивых, чего нам страшиться? Бегите следом за другими старейшинами к подножию трона – вдруг вашу судьбу Всемать решит иначе. Всё больше смелости, чем сидеть и ждать, покуда за нами придёт её армия праведных.
Дед всё же не выдержал, сверкнул глазищами из-под седых бровей.
– Эк разошлась грозная государыня, – знакомые интонации. «Разгоготалась, глупая гусыня», – дальше обычно следовали наставления и назидания. – Раз преисполнилась мудрости своей до краёв, – давай, учи нас, дураков старых, трусливых да магией обделённых. На тебя вся надежда!
Крыть было нечем. Потому Решка со стуком отбросила перо, едва не опрокинув чернильницу. Вот вам повелительная державность! Черпайте больше, мажьте гуще и ешьте молча.
Мелочную радость старого скорпиона омрачило внезапное вторжение. Двери со стуком распахнулись, на пороге возник недовольный Альсар и доложил:
– К вам помощник адмирского посла. Я велел ему подождать, но он и слушать не желает!
– Истинно так, – за спиной телохранителя возник смазливый спутник Асмодея со шрамом на щеке. – Не желаю. Когда охотничий пёс вынужден притворяться комнатной собачкой, выносить это зрелище нет никаких сил. Поглядим, каков из тебя виночерпий, – Альсар едва успел поймать брошенную ему объёмистую бутылку тёмного стекла. Пыль с неё стерли наскоро и не до конца.
– Да стой ты, – двери захлопнулись прямо перед носом у Альсара. Красавчик обаятельно улыбнулся и приглашающе махнул рукой – на низком столике у входа возник серебряный поднос, а за ним маленькие бокалы на тонких изящных ножках. Совершенно некстати Решка вспомнила, как дед однажды попытался привить пророку и царю зачатки хороших манер и отучить, наконец, жрать херес прямо из горла. Зоэль предсказуемо закусил удила и сердечно попросил деда больше не позорить «детскими рюмашками» ифритский народ и Великую мать.
Поймала на себе взгляд тёмно-жёлтых глаз – вроде бы тёплый и располагающий, как и подобает, но слишком тяжёлый для легкомысленного повесы. Явно не пытается понравиться – честен хоть в этом, стало быть, не считает кромешной дурой, не способной прочесть досье. Судя по дарам, явился к деду. Устроился в кресле, словно визит утомил его в самом начале.
Альсар вскрыл бутылку и вопросительно уставился на гостя. Тот кивнул, не глядя.
– Лить вино невесть кому – дурная примета, – неприязненно заметил Альсар, наполнив четыре бокала. – У нас говорят так: знай всех, кого угощаешь. Ничейная чаша зовёт лишних, амир.
– О, кочевничьи суеверия, очаровательно, – Эфор усмехнулся и взял с подноса бокал. – Впрочем, парнишка хитёр – и на вашем месте, государыня, я бы к нему присмотрелся. Клан Хамсин всегда славился силой, норовом и… преданностью – по душевной склонности вольный ветер Пустошей способен на истинно прекрасные безрассудства!
Что-то в тоне гостя заставило деда покинуть свой пост подле Решки – не иначе, пустил в ход амулетное жульство, пытаясь точнее угадать цель визита. С напитками Альсар подсуетился не хуже вышколенных подавальщиков, но губы поджал. Скрывать яркие эмоции, когда лицо не задёрнуто платком по самые глаза, ему всё ещё было сложновато. Как и предполагалось, любимый «чаёк» пророка, только противу обычного изрядно горчит. И по аромату – будто в залитый выдержанным подземным мёдом саркофаг какого-нибудь шейха кинули щедрую горсть царских орехов.
Малхаз смаковал странный херес, аж глаза прикрыл от удовольствия – дарителю надо продемонстрировать, сколь высоко оценили угощение. Но не больше – достопочтенный младший посол сам задал тон визита, церемонные ответные потчеванья тут ни к чему. На самом деле старый скорпион попросту изучал «союзника» и выжидал, спросить прямо – значит уронить честь садразама и мудрейшего из шейхов Совета. Решка занималась тем же, но томная неподвижность гостя сбивала с толку. Проступала в его облике непонятная дисгармония: с виду типичный столичный хлыщ – холёный, балованный, опасный. Всё при нём, ой, да не всё. Пришлось отвлечься от этой картины пересчётом бокальцев. Не шесть. А вот семь или восемь – как так? Один лишний или два? Или таковых нет вовсе, когда включить в счёт волчицу с сыном?
Эфор этот манёвр скорее почуял, чем заметил. Живость тона вполне сошла бы за натуральную, оставь он глаза прикрытыми.
– Убеждаюсь, что для злых языков Сифра нет сласти лакомей, чем ваша красота, государыня Хали. Приятно видеть, что слухи о пошатнувшемся на почве грёз здоровье царицы – лишь наветы неверных.
От Альсара сейчас можно было без помех палить костры, зажигать светильники или прикуривать – Решка небрежным жестом поправила причёску, парень повиновался беспрекословно и сделал вид, будто изучает пейзаж за окном. На деда такие трюки уже не действовали, по крайней мере, вне тронного зала.
– Наставница Нешер зорко следит за успехами избранницы Великой и не допустит даже малейшего вреда, – сухо, неприятно, лживо. Про ваш славный «тройственный союз» Кувира-Хамсин-Эбла на улицах языки стёрли, чесавши.
– Госпожа и родоначальница прославленного браком с дочерью владыки Адмира клана Хамсин, бесспорно, хороша в этом. И верна себе. Но её умения – как и ваши, дядюшка, – во-первых, древние. Во-вторых, ифритские. А доля «порченой крови» у государыни Хали весьма велика, слава Хаосу. Я пришёл помочь, – последнее было адресовано Решке лично.
Благодарим покорнейше, заметил говорящую подставку могущественного артефакта. Опал, впрочем, никак не реагировал на одиозную персону.
Ответить Решка не успела – резная панель возле шкафа бесшумно отъехала в сторону, и к высокому обществу присоединилась «госпожа и родоначальница». За ней маячила угольно-чёрная рожа министра разбойных дел.
– А вы легки на помине. По адмирским поверьям, сие пророчит долгую жизнь. Целую ручки, – даже не привстал, мерзавец, лишь отсалютовал бокалом. – Ба! Да ещё с эскортом. Счастлив видеть в добром здравии, шейх Дастур. Снова прячетесь под юбками у дам, а, старый конокрад?
Нешер плавным мановением руки отпустила Альсара прочь и благосклонно кивнула, словно бы случайно вошла в комнату и ни словечка из ранее сказанного не услышала. Дастур осклабился и развёл руками – даже жестикуляция эблассца отличалась редкой по силе двусмысленностью.
– Эфор бен Бааль, лучший сын лучшего друга всех шейхов. Соболезнуем вашей утрате.
В равнодушных глазах помощника посла мелькнул алый огонёк – и отразился почти видимой точкой прицела меж бровей Дастура. Голос сохранил бархатную мягкость, но короткое слово на староадмирском прозвучало с хлёстким оттенком площадной брани. Буря экспрессии, часть шарма Третьего дома, ну конечно же.
– Доверенные лица… Почти в полном составе – и могут засвидетельствовать искренность моих намерений. Если вы согласны, – тут Эфор снова уставился на Решку, по-прежнему тяжело, но без угрозы, – я прошу вас открыть мне что-нибудь, известное всем присутствующим. Прочее поведаете после, но тоже не таясь. Как сообщали бы лейб-медику о неудобной, но легко решаемой проблеме…
Решка помедлила, прикидывая, чего добивается этот пройдоха. Подобраться поближе к подвеске? Сын почти всемогущего Изначального, известного коллекционера магических редкостей – не смешно, унесите. Трона Вольного Перешейка? Тому, кто манкировал возможностью сделаться зятем владыки Адмира и отрёкся от кровной родни ради возможности жить по своему разумению? Причём с избранником весьма скромного происхождения и положения. Отчаянный малый. Если и не поверит, «совету раритетов» знатная выйдет вилка в бок. Много воли взяли.
– Я дам вам больше – открою ранее не известное никому, – Решка скромно потупилась, нащупав спрятанную в рукаве подвеску. Та отозвалась теплом, словно дружеское рукопожатие. Судя по протестующим тайным знакам деда, она рассудила верно. Зоэлев камень пока проявил себя наиболее преданным из её советников, ни разу не ошибся и не солгал, а договариваться и трактовать она наловчилась. Вот так, наверное, и начинается безумие, а чем заканчивается… Проклятый шейх шейхов Аджи Даххак вначале лишь вынужденно кормил проросших из его спины змей. Но со временем привязался к ним, холил и лелеял, называя друзьями, братьями и мудрейшими из визирей. Впрочем, то, что несчастный творил, окончательно утратив разум, – детские игры по сравнению с забавами правителей Нового Вавилона.
Поняв, что паузой того и гляди воспользуется неугомонная Нешер, Решка взяла себя в руки и заговорила. Советникам ведь тоже не терпелось узнать, что она скрывает – да-да, многомудрые, читать некоторые намеренья бывает не сложнее, чем очередные дурные вести в донесениях. Хотела начать иначе, да получилось сбивчиво, сумбурно:
– Благодатные кущи, сады богини – страшное место, гиблое место. Золотой город сводит слабых с ума, заставляет терять себя и в конце концов поглощает. Перепившие дармового вина из хрустальных фонтанов падают без чувств, и Вавилон забирает их. Где вечером забывались пьяным сном кутилы – к утру лишь цветы, травы и кусты шумят, откликаясь ветру. Таким проще всего – растворяются в беспамятстве, возрождаются иными, и не страдают, став пищей для своих собратьев. Бесчисленная дичь должна чем-то пробавляться, прежде чем съедят и её. Круговорот жизни и смерти. Изобилие в садах Великой имеет свою цену. Но куда хуже тем, кто получил «помилование» и второй шанс. Превращённые насильственно и забывающие медленно.
Восстанавливая дыхание, Решка сполна насладилась тем, как Дастур посерел и прошептал, обращаясь к деду:
– Мансур и Тахир с сыновьями…
– О, не печальтесь, – к удивлению Решки, она не сразу узнала свой голос, так переливчато-нежно и одновременно мерзко он прозвучал. – Баран и верблюд были откровенно староваты, но крепость веры, чистота помыслов и добрый маринад воистину творят чудеса. Блюдо пришлось всем по вкусу. Особенно хвалили голубей – нежные, сладкие, а косточки мягкие, аж во рту тают! Никакого вина не надо, после такого и ключевая вода пьянит…
Зубы неприятно звякнули о край бокала – подвеска заметно нагрелась, но, не встретив понимания, попросту стрельнула в локоть чем-то вроде электрического разряда. Намёк тонкий, как бревно: некоторые впечатления лучше вовремя запивать. Вдохнула аромат хереса, отметила краем глаза – к ней шагнула только Нешер, да и та остановилась на полдороге.
– Царский стол, значит, – то ли подыграть решила, хитрая ведьма, то ли вспомнила что.
У простых не хуже. Дикая, странная жизнь, но об иной никто и не мыслит в стенах Вавилона. Алчно берут, что успевают, покуда не пришёл их черёд – и никаких тревог, сомнений, рассуждений. Только вечный праздник огня и веселья, шум музыки, яркие краски салютов в ночном небе – а за ними неугасимая жажда, выжигающая изнутри, сжирающая заживо…
Эфор умел сохранять неподвижность почище бывалого снайпера – одна радость, в глаза не смотрел. И в голову не лез.
– В восхищении, – вальяжный красавчик поднялся и отвесил Решке лёгкий поклон. Кажется, не из одной лишь тяги к светской театральности, а из каких-то более интересных соображений. – Ни из тебя, ни для тебя, ни ради тебя я не совершу того, чего не пожелала бы ты сама.
– Погоди, кучук-амир, больно скор ты на слова и дела. Дай понять, что продаёшь – государыня-то у нас юна, добра и доверчива, да только есть кому рядом встать, – и снова госпожа наставница рвётся в бой. Воистину, с финиковой пальмы инжир не падает, а младший посол, очень возможно, прав насчёт Альсара.
– Полноте, мудрейшая, эту формулу вы частенько слышали из разных уст с разных сторон, – Эфор одарил любезной улыбкой всех присутствующих. – Государыня Хали сказала своё слово, а я – своё.
– Наставница Нешер права, – Решка церемонно кивнула пустынной ведьме. –Ваш патрон прежде не скупился на подобные речи, соловьём разливался про руки помощи на чреслах дружбы, с тем и отбыл восвояси. Как и раймирские принцы. Щедры дары в закрытом ларце.
Эфор вздохнул понимающе и несколько устало. Сощурился, глядя на подвеску, – когда она успела показаться из рукава, Решка не заметила.
– Некоторые ларцы лучше не открывать, а дары не трогать. Но, как говорят заядлые игроки – «взялся – мечи, поймал – держи». Всех присутствующих, кто не желает удалиться, попрошу сохранять спокойствие и – по возможности – тишину. Чем меньше помех, тем лучше связь. Камень оснащён дополнительными защитными чарами на случай потери контроля.
На столе рядом с бокалами возник крупный кристалл – такие использовали для записи или съёмок.
Решка догадалась, к чему идёт дело.
– Нас могут засечь с той стороны?
Эфор пожал плечами.
– Я не всесилен. И, насколько понимаю, прежняя хозяйка подвески вам грезилась не всегда? Добро, добро… Всё ещё любопытней, чем предполагалось! Представьте, куда бы вам хотелось сунуть ваш изящный шпионский носик – наивозможно ясно и чётко, до предельного натяжения воли – и мягко отпустите снаряд. Понимаете, о чём я говорю? По глазам вижу, «дальняя слежка» для вас не пустой звук… – сухой менторский тон, пулемётная очередь слов, ну хоть на камень смотреть не просит – не может же знать, что этот этап она давно прошла. Неужто она и вправду такая простушка, у которой всё написано на лице? Внутрь Золотого дворца смогла попасть случайно – после просмотра очередных эфиров и бдений в дедовой библиотеке резиденция богини и её верных не выходила из головы. Подобраться поближе, невидимой и бесплотной тенью пройти по коридорам до самых тайных закоулков, в самое сердце страшного города…
– Вы меня слышите? Соберитесь. Иначе так и будете обнюхивать костровища на площади и любоваться расчленёнкой в пыточных. Или в один прекрасный день вас занесёт прямо в спальню госпожи Вавилонской – и это станет концом подруги пророка. Останется лишь седая слюнявая идиотка с пустым взглядом, никчёмная вешалка для символа власти – и это в лучшем случае…
Голос Эфора звучал всё глуше, словно из колодца доносились и пререкания советников – жужжание надоедливых насекомых, вездесущих крупных мух с зеленоватыми спинками, гудение пчёл в густом влажном воздухе. В ноздри ударил запах земли, прелых листьев, цветов, песка и мёда – до того приторно-сладкая могильная смесь, что аж слегка замутило.
Просторная комната, обставленная с безликой небрежной роскошью, – не оранжерея, несмотря на обилие раскрытых бутонов и липкую духоту. Окна задёрнуты плотными алыми шторами. Везде золотой, белый и алый. Даже цветы подобраны в той же гамме. Вряд ли чьи-то покои – скорее, гостиная или зал для приватных аудиенций. Жить в таких условиях смог бы только душевнобольной, хотя, судя по отделке потолка, форме светильников и прочим более мелким деталям, здешние декораторы удрали из Бездны вместе с правителями – и любой посетитель оказывался заперт внутри их воплощённой мании.
Одно из кресел было занято – фигура казалась очередным экспонатом выставки диковин, частью обстановки. Сухопарый мужчина неопределённого возраста с безжизненным застывшим лицом и водянистыми глазами выглядел, как искусно забальзамированный труп. По парадным одеждам в цветах клана и возгласам господ советников, Решка поняла, кто перед ней.
– Кайс Покойник, чтоб мне провалиться! Припал к подножию трона, значит. Достойный жребий.
– Похоже, теперь он Кайс Чучело. Мудра богиня. Подать на стол эту падаль – даже гули передрищут…
Лицо нынешнего главы Совета шейхов и очертания предметов сделались расплывчатыми и начали отдаляться.
– Держи на мушке, – прозвучал над головой баритон Эфора. – Ничто не должно отвлечь. Не сбивай дыхание, цепляйся за мелочи, любой якорь сгодится. Разве не забавно – чучело шейха в пустой комнате?
Решка хотела сбросить с плеч руки младшего посла, но ей показалось, будто чучело моргнуло.
От курильниц поползли тонкие струйки удушливого дыма, и в комнате неслышно появились двое. Некто в белом занял резное, обитое тускло-алым бархатом кресло у камина. Скрылся за высокой спинкой, сделавшей бы честь любому трону. На просторном диванчике чуть поодаль устроилась женщина: Решке пришлось приложить усилия, чтобы как следует разглядеть её. Возгласы господ министров, окрик Нешер и мягкий нажим Эфора: «Детали, маленькая царица. Целое состоит из частей».
Щедро украшенный крупными белыми опалами корсаж, узорная вышивка на коротком подоле – причудливо переплетающиеся папоротники и хвощи. Разложенный, как хвост диковинной птицы, шлейф, отделанный россыпью мелких бриллиантов. Всё это великолепие горело и сияло оттенками старого золота в тон тяжёлой копне волос, собранной в сложный узел.
Миниатюрная копия треклятого памятника в платье выглядела куда более примечательно, чем без. Сменила одну царственную позу на другую и проронила:
– Подойди.
– Да, госпожа, – даже голос, как у покойника, дурно поднятого некромантом-неумёхой.
Вздымающаяся над вырезом корсажа роскошная витрина для не менее роскошного колье пленила несчастного настолько, что на лице его наконец прорезалось выражение – и напрочь опровергло спорную идею, будто чувства к женщине способны облагородить мужчину. Такие – определённо нет.
Показанные во всей красе длинные стройные ноги окончательно подкосили и приблизившегося шейха, и мужскую часть «совета раритетов», и даже, кажется, Эфора.
Решка пожалела, что столь пристально разглядывала колье в виде виноградных лоз, но уж слишком тонкой была работа, слишком маняще блестели жёлтые ягодки опалов и бриллиантовые капельки на изумрудных листьях. Обувь оказалась куда проще – и Решка с непонятным злорадством отметила, что золотые сандалии всеблагой богини пришлись бы впору какому-нибудь дюжему легионеру.
– Я слышала твою ложь. Теперь хочу услышать правду, – женщина взирала на гостя благосклонно, но вкрадчивый нежный голос таил смутную угрозу. – Ты привёл ко мне отступников и пришёл сам. Дай мне правду, Кайс Суад, и я решу, станет ли обманщик обманщиков шейхом шейхов.
– Какую правду, госпожа?
– Единственную. На что ты готов ради меня?
– На всё, – выдохнул шейх, сорвав с головы платок. Женщина ласково улыбнулась, но в жёлто-зелёных глазах появился неприятный блеск. Совершенная красота храмовой статуи – и первобытная звериная жестокость хищника, забавляющегося с беспомощной добычей.
– Слова без дел пусты. Примешь ли ты знак моей любви, что свяжет нас навечно?
Вместо ответа несчастный ринулся лобзать обнажённое колено своего божества, словно нарочно выставленное для поцелуя. Божество уцепило бессвязно бормочущую жертву за подбородок и исполосовало лоб острыми длинными ногтями. Затем бегло прошлось алым гибким языком по кровоточащему узору. Шейх впал в ступор, замер подле богини, глядя куда-то в пространство. Та потрепала его по шее, будто ласкала пса.
Из кресла у камина раздались скупые аплодисменты. Мужчина в белом поднялся, и Решка смогла разглядеть его получше, о чём тотчас пожалела. Когда-то он, вероятно, был очень красив, а нынче выглядел ожившим трупом почище Кайса. Не лицо, посмертная маска, изредка подёргиваемая судорогой мрачного исступления. Движения царя, взгляд маньяка.
– Теперь он нравится мне куда больше! А тебе, Халиль? – подала голос женщина.
Чудовище в белом молча провело рукой по волосам возлюбленной, грубым хозяйским жестом коснулось шеи – словно передразнивая обращение с шейхом.
– Готов на всё ради госпожи? – негромкий, глухой, будто давно сорванный голос пробирал до дрожи в позвоночнике. – Твой достойный потомок наконец-то искренен, Лайла. И по-прежнему абсолютно бесполезен вместе со всей своей магией и бессчётным выводком таких же мешков дерьма и вожделений. Но я исправлю это.
Женщина повернула голову и лукаво улыбнулась чудовищу.
– Он верен высшей цели, а не личной выгоде. Всё, как ты и хотел.
Чудовище издало короткий шипящий смешок. Решке на миг показалось, что Люцифер сейчас свернёт любовнице шею, но он лишь извлёк из воздуха массивное золотое кольцо с рубином и бросил Кайсу.
– Прими и мой дар, бессменный глава будущего Совета Пустошей, шейх шейхов и голос Нового Вавилона.
Кайс отмер, но повиновался далеко не сразу – как только он надел кольцо, богиня недовольно поджала узкие губы и выпрямилась, от былой расслабленности не осталось и следа.
Люцифер растянул рот в довольной усмешке и обратился к шейху.
– Как ты чувствуешь себя теперь?
– Обновлённым, государь, – печать на лбу быстро заживала и сейчас изгладилась совсем, не оставив ни единого шрама. Решку вновь замутило, не то от запаха цветов, не то от противоестественности зрелища – вместо прежней, пусть и неприятной личности перед правящей четой стоял живой инструмент, идеальный фанатик, лишённый собственных желаний и стремлений. Простая и понятная страсть, разожжённая Лилит, приняла иную, законченную форму.
– Превосходно. Желаешь ли власти и силы большей, чем была дарована тебе?
– Лишь быть достойным их. Если я паду, моё место займут дети клана.
– Не волнуйся об этом. Ты жив, пока служишь Вавилону. Донеси нашу волю в самые отдалённые уголки Пустошей, найди и приведи к нам своих братьев и сестёр. Таких же, как ты и часть твоего клана. Истинным детям Вавилона больше нет нужды прятаться и притворяться. Все, кто посмеет оказать сопротивление, будут усмирены. У Нового Вавилона нет врагов. Как нет границ – Вавилон там, где ступают истинные его чада, Вавилон там, куда простирается их взор. Град великолепный, сокрушительный, неисчислимый и неизбывный – везде и всюду.
Слова сыпались и сыпались, блестящие и тяжёлые, как монеты – голос разносился под сводами зала, отражался гулким эхом, множился в хрустале и звенел в зеркалах, шуршал золотом парчи и шёлка, тёк ручьями порфиры по мраморным полам, заставлял их плавиться, обнажая под плитами алчно отверстый зев бездонного тёмного колодца…
Руку ожгло знакомой болью, в лицо плеснула затхлая сырость. Решка зажмурилась, зашлась кашлем, а когда отдышалась и проморгалась, то увидела прямо перед собой вполне натурально смущённого и совершенно искренне довольного Эфора.
– Мои извинения, слегка перестарался, но этот светильник безумия следовало погасить. Болевой порог у тебя – многим на зависть, подвеска за ним не поспевает. Пришлось импровизировать, – он указал на разбросанные по полу цветы и пустую вазу. Ни деда, ни Нешер, ни даже Дастура в комнате не было.
– Где все?
– Убил, надругался и съел каждого. С особой жестокостью, – Эфор возвёл глаза к потолку. – Тётка вывела седых кобелей на одной сворке, лишь только дошло, чем пахнет. И мне подсобила, – посол поморщился и потёр висок. –Опасаться стоит не её снадобий и не меня. Вавилон всегда ищет своё – и берёт, если находит. Не увидит он, проглядит она – и безошибочно поймают оба. Ты на троне всего ничего, а паранойя как у Изначальных. Я бы предложил обильную трапезу после такого, но ты явно не расположена…
Беседу прервал стук дверей – в кабинет ворвался взъерошенный и запыхавшийся Альсар.
– Амир Эфор!
– Ну хоть не кучук, хозяйчик или господинчик. Какого тебе вараньего, дурень?
– Чокнутая сука сбежала вместе со свитой. Её сын рвёт и мечет.
– Надеюсь, не буквально. Только взбесившегося оборотня нам недоставало. Кликни девиц, пусть приберут здесь и подготовят купальню для государыни. А мы с тобой пока навестим скорбящего – как-никак, с этого момента он глава лазурского посольства и его единственный представитель.
Решка хотела возразить – ещё один явился распоряжаться её именем! – но лишь махнула рукой. Что толку прыгать из окна горящего дома, когда на улице ураган?
Игры разума, не более, как и слабый, но удручающе неотвязный запах. Эхо прошлого или будущего? Безмолвие смеялось над ним, ожидая, когда он даст слабину и позовёт. Смехотворная провокация.
Нет смысла окликать ушедших. С теми, кто оставил своего владыку, следовало поступить иначе. Согласно древнему обычаю.
Из покоев младшего сына он сразу шагнул в кабинет. На сегодня прогулок достаточно.
Высокая фигура у окна не обернулась. Лишь зябко повела плечами и выдохнула. Копну тёмных вьющихся волос окутало густое облако дыма. Вот откуда эти миазмы. Омерзительная смесь, всё равно что курить грязь из канавы в гульских трущобах. Из её покоев вонь так до конца и не выветрилась, несмотря на все ухищрения, включая магические.
Бааль с недовольным видом устроился в кресле и уставился на гостью. Она, вопреки ожиданиям, не исчезла.
– Скажи на милость, что ты находишь в этой дряни, девочка? – с некоторым облегчением произнёс Бааль. Со спины сходство было полным. Впрочем, лицом и характером мерзавка тоже удалась в мать.
– Мне по вкусу. Вам – и особенно вашему зятю – что драконьего навоза поесть. Тройное удовольствие! – Димена коротко рассмеялась. – А, теперь уже двойное, но я как-нибудь переживу. Ради блага клана.
Интонация ясно дала понять, что строптивая дочь имеет в виду.
– И ты караулила меня здесь лишь ради этого?
– Не только. До сих пор не научилась злиться на тебя как следует, – ловкое жонглирование обращениями тоже уцепила с материнского подола, но выходило куда мягче. – Знаю, ты думал и о нас. Теперь я могу завершить то, чего не успел твой… сотрапезник. – Яду сцедила в самую меру. Иного эти паузы убили бы на месте. – Всю отборную шваль дорогой покойный Молох хоть и не забрал с собой, но любезно переправил невесть куда. Остальные пойдут за мной без лишних возражений.
– Запрещаю, – Бааль решительно рубанул воздух в ответ на невозможные речи. С ума она, что ли, сошла от свалившейся в руки власти? Главой дома должен быть Адро, как старший наследник.
– Сколь вам угодно, – голос Димены, вкрадчивый и обманчиво ласковый, прозвучал прямо над ухом. Украшать собой оконный проём и дымить напоказ ей наскучило, решила прибегнуть к излюбленному трюку. Если закрыть глаза, покажется, будто за креслом стоит сама Нитокрис во плоти. Терзать окружающих она предпочитала именно в такой манере.
– Можете даже испепелить меня на месте. Или отравить. Или обратить, скажем, в ширму. Пожалуй, вышло бы иронично… – Димена присела на подлокотник и нежно обняла за шею. – Но тогда все, решительно все удостоверят новый замечательный факт семейной истории Великого дома. А с ним и ваше безумие. Мнимое, конечно же.
Отпрянула, со значением покрутила на пальце крупное кольцо, откинула крышечку – внутри скромно поблёскивал крошечный прозрачный кристалл.
Бааль ожидал чего-то подобного – слишком уж нагло держалась, будто нарочно пыталась вывести из себя. Скользнул равнодушным взглядом, бросил презрительно:
– Кто?
Пусть болтает, из яда этой кобры тоже может выйти полезное зелье.
– Братец Эфор едва ль испрашивал благословения, чтобы присягнуть дядюшке Асмо, – тц-ц, передавил. Почуяла напряжение, заговорила медленнее, тщательно выбирая слова. Страха, которым за версту несло от Зевеля и прочих, Бааль не ощущал. – Как и малышка Моза, сбежавшая под крылышко к своему любовнику. Кому в радость есть с чужого стола, а кому-то – накрывать свой.
Димена вынула из-за корсажа тонкий конверт с фамильным гербом и положила перед Баалем.
– Вряд ли содержимое тебя порадует. Береги себя, отец.
Приятное тепло неискренних объятий резко сменилось холодом, словно за воротник всыпали горсть колотого льда. Димена ушла, оставив шлейф скрытого торжества и странной горечи. Бааль втянул ноздрями воздух и чутко прислушался. Мёд, кожа, пряности, тяжёлый едкий душок курительного сбора – и ничего более. Быть может, последняя милая шутка – беречь себя он неизменно советовал тем, кого намеревался вскоре извести. Что ж. Врагам незачем знать, что нет больше таких ядов и заклятий нет, что способны убить его. Письмо вскрыл безо всяких предосторожностей. Узнал почерк Феора, пробежал взглядом несколько раз, строчки плясали перед глазами, снова и снова сообщая о вероломном предательстве.
С отвращением отбросил послание прочь, едва уняв покалывание в кончиках пальцев. Желание сжечь клочок бумаги на лету было слишком сильным. Теперь понятно, по крайней мере, куда провалился младший оболтус. «Иаль – калека умственный, Зевель – моральный, за Беритом присмотрит сын того, кого ты больше всего ненавидишь».
Димена, Моза, треклятый недоносок Балто – и кто во главе всей шайки? Феор, само миролюбие, само спокойствие. Столетиями изображать равнодушие к власти и полное нежелание участвовать в планах клана – талант! Бааль аж задохнулся от злости и восхищения. Узнай, как любимый первенец всех надул, ненаглядная Нитокрис, пожалуй, хохотала бы до слёз. Он почти слышал её смех.
Плевать. За сыном ушли самые слабые и трусливые твари. Ещё более жалкие – попрятались по норам, страшась гнева истинного владыки. Он помнил всех и каждого, но их имена, заслуги и проступки больше не имели значения.
Бааль оглядел обстановку кабинета – нетерпеливые огненные змейки уже резвились повсюду, щедро рассыпая бесчисленные искры и расползаясь всё дальше. Что могло – занималось сразу, прочее – медленно тлело и плавилось, готовясь стать новым блюдом в славном пиршестве.
Жаль, нельзя пригласить к трапезе всех отступников, но отчего бы не передать гостинцев особо приближённым и отличившимся? Иногда ведь достаточно одной свечи и хорошего ветра, чтобы выгорел целый квартал. Старый фокус, почти ровесник мира, потому изысканно прост и, разумеется, запрещён. Капли крови падали в огонь и сворачивались, забавно шипя и потрескивая, – и среди этих звуков отчётливо проступал ответ.
Брызнули стёкла внутри и снаружи: погребальный звон и сигнал тревоги слились в ликующем крещендо. Бааль закрыл порезы на руках и благосклонно кивнул, будто вышколенной прислуге, вовремя подавшей платок. Дворец умирал окончательно, самой чистой из смертей. Дышал шумно и хрипло, вывалив из оконных рам гибкие и жадные огненные языки. Разумно всё же уйти до того, как взлетит на воздух здешняя алхимическая лаборатория. Кто хранит всех – тому и хоронить павших, прости, приятель, сегодня это ты.
Но как отказать себе в удовольствии провести покорную стихию до парадного входа? Решительно невозможно. С каждым шагом дышалось вольготнее, с плеч вместе с пеплом и золой облетал тяжкий груз. Надолго ли хватит той лёгкости? «И когда Бездна почти пуста, а Вавилон из песка восстал…»
Спускаясь по объятой пламенем лестнице к выходу, сквозь рёв и грохот Бааль наконец расслышал собственный беспечный свист. Надо же. Одна из первых версий гимна тогда ещё будущей Империи. Та, что так нравилась ей. Им обоим.
***
«Полноправная властительница Вольного Перешейка и наместница Всематери на земле, благочестивая и милосердная государыня Хали…»
Решка горько усмехнулась – с последних страниц всех официальных бумаг «подруга пророка» исчезла вместе с любыми упоминаниями о Зоэле Фирсетском, избраннике богини. Дед постарался – в лучших традициях мести сгинувшим врагам и старых проклятий, «ты уйдёшь – и тебя забудут». Нешер объяснила, что такое «вуаль забвения»: именно этого эффекта дед пытался достичь, не прибегая к магии.
Ничего не сумел сделать лишь с флагом и гимном. Деву облагородили, насколько это было возможно, но козла при ней пришлось оставить. Новый текст песни в памяти добрых граждан укореняться никак не желал. Оно и понятно, умельцы Лино – хорошие поэты, но «народный» вариант был столь уморительно похабен и фантастически прилипчив, что положенные на ту же нехитрую музыку разумные и правильные слова никак не могли соперничать с залихватским творчеством уличных мальчишек. То бишь с совместным мелодико-поэтическим откровением пророка и его верных. Но какой смысл в этом теперь, когда ожили древние легенды и невозможное свершилось? С тех пор, как из небытия поднялся проклятый город, не то, что титулы, а и жизнь «государыни Хали» стоят не дороже ослиной отрыжки. Запретные свитки не лгали, вопреки уверениям деда. Пусть в отношении многих мужчин богиня и была справедлива, но её собственный нрав – нуга с толчёным алмазом.
– Что-то не так, девочка? Ты снова видела что-нибудь? – старый скорпион в последнее время почтителен и заботлив до тошноты, да и все прочие обращаются с нею так, будто она смертельно больна.
– Да, только что. Очередной кусок бессмысленно перепорченной бумаги, – тон вышел излишне резким, но как совладать, если вечно лезет поперёк?
Дед в своём новом амплуа долготерпеливого наставника при капризной царице лишь кротко вздохнул и вперил в правящую особу слишком пристальный взгляд.
– Твоя наставница и все мы очень опечалены тем, как ты изводишь себя. К чему тратить столько сил на то, с чем без труда управятся помощники?
– Зоэль всегда читал каждую цидульку, прежде чем подмахивать, – от упоминания имени пророка и жемчужин его лексикона почтенного старца не перекосило только благодаря большому опыту придворного лицедейства. Угол рта, впрочем, многообещающе дёрнулся, потому Решка решила продолжать в том же духе.
– Что ещё господа и госпожа советники вздумают провернуть моим именем? Прикажут пошить и надеть на статую богини исполинские шальвары? Введут официальный штраф для всех, кто продолжает звать монумент Золотой Шахной? Ещё какую-нибудь столь же важную глупость сродни ремонту во дворце, коему назначено пойти под снос?
– Ты всё-таки что-то видела, – обеспокоенно качнул головой дед. – И не сказала даже Нешер.
Ну, разумеется. Рада была бы ослепнуть, оглохнуть, лишиться всех прочих чувств и памяти заодно. Сказка ожила, обернулась кошмаром – и поселилась в её снах. Или, скорее, видениях – злая грёза подстерегала не только ночью. Добросовестный пересказ жутких картин окончательно привёл её к роли не то редкой фарфоровой статуэтки, не то гранаты с разболтанной чекой.
– И что бы она сделала? Сунула мне в клювик очередное бесполезное зелье? – с тех пор, как Решка перестала пить снадобья пустынной ведьмы, видения постепенно становились ярче и чётче, а уверенность в себе крепла. – Если Перешеек благословлён богиней, ифриты – избранный народ, коего не коснулось безумие нечестивых, чего нам страшиться? Бегите следом за другими старейшинами к подножию трона – вдруг вашу судьбу Всемать решит иначе. Всё больше смелости, чем сидеть и ждать, покуда за нами придёт её армия праведных.
Дед всё же не выдержал, сверкнул глазищами из-под седых бровей.
– Эк разошлась грозная государыня, – знакомые интонации. «Разгоготалась, глупая гусыня», – дальше обычно следовали наставления и назидания. – Раз преисполнилась мудрости своей до краёв, – давай, учи нас, дураков старых, трусливых да магией обделённых. На тебя вся надежда!
Крыть было нечем. Потому Решка со стуком отбросила перо, едва не опрокинув чернильницу. Вот вам повелительная державность! Черпайте больше, мажьте гуще и ешьте молча.
Мелочную радость старого скорпиона омрачило внезапное вторжение. Двери со стуком распахнулись, на пороге возник недовольный Альсар и доложил:
– К вам помощник адмирского посла. Я велел ему подождать, но он и слушать не желает!
– Истинно так, – за спиной телохранителя возник смазливый спутник Асмодея со шрамом на щеке. – Не желаю. Когда охотничий пёс вынужден притворяться комнатной собачкой, выносить это зрелище нет никаких сил. Поглядим, каков из тебя виночерпий, – Альсар едва успел поймать брошенную ему объёмистую бутылку тёмного стекла. Пыль с неё стерли наскоро и не до конца.
– Да стой ты, – двери захлопнулись прямо перед носом у Альсара. Красавчик обаятельно улыбнулся и приглашающе махнул рукой – на низком столике у входа возник серебряный поднос, а за ним маленькие бокалы на тонких изящных ножках. Совершенно некстати Решка вспомнила, как дед однажды попытался привить пророку и царю зачатки хороших манер и отучить, наконец, жрать херес прямо из горла. Зоэль предсказуемо закусил удила и сердечно попросил деда больше не позорить «детскими рюмашками» ифритский народ и Великую мать.
Поймала на себе взгляд тёмно-жёлтых глаз – вроде бы тёплый и располагающий, как и подобает, но слишком тяжёлый для легкомысленного повесы. Явно не пытается понравиться – честен хоть в этом, стало быть, не считает кромешной дурой, не способной прочесть досье. Судя по дарам, явился к деду. Устроился в кресле, словно визит утомил его в самом начале.
Альсар вскрыл бутылку и вопросительно уставился на гостя. Тот кивнул, не глядя.
– Лить вино невесть кому – дурная примета, – неприязненно заметил Альсар, наполнив четыре бокала. – У нас говорят так: знай всех, кого угощаешь. Ничейная чаша зовёт лишних, амир.
– О, кочевничьи суеверия, очаровательно, – Эфор усмехнулся и взял с подноса бокал. – Впрочем, парнишка хитёр – и на вашем месте, государыня, я бы к нему присмотрелся. Клан Хамсин всегда славился силой, норовом и… преданностью – по душевной склонности вольный ветер Пустошей способен на истинно прекрасные безрассудства!
Что-то в тоне гостя заставило деда покинуть свой пост подле Решки – не иначе, пустил в ход амулетное жульство, пытаясь точнее угадать цель визита. С напитками Альсар подсуетился не хуже вышколенных подавальщиков, но губы поджал. Скрывать яркие эмоции, когда лицо не задёрнуто платком по самые глаза, ему всё ещё было сложновато. Как и предполагалось, любимый «чаёк» пророка, только противу обычного изрядно горчит. И по аромату – будто в залитый выдержанным подземным мёдом саркофаг какого-нибудь шейха кинули щедрую горсть царских орехов.
Малхаз смаковал странный херес, аж глаза прикрыл от удовольствия – дарителю надо продемонстрировать, сколь высоко оценили угощение. Но не больше – достопочтенный младший посол сам задал тон визита, церемонные ответные потчеванья тут ни к чему. На самом деле старый скорпион попросту изучал «союзника» и выжидал, спросить прямо – значит уронить честь садразама и мудрейшего из шейхов Совета. Решка занималась тем же, но томная неподвижность гостя сбивала с толку. Проступала в его облике непонятная дисгармония: с виду типичный столичный хлыщ – холёный, балованный, опасный. Всё при нём, ой, да не всё. Пришлось отвлечься от этой картины пересчётом бокальцев. Не шесть. А вот семь или восемь – как так? Один лишний или два? Или таковых нет вовсе, когда включить в счёт волчицу с сыном?
Эфор этот манёвр скорее почуял, чем заметил. Живость тона вполне сошла бы за натуральную, оставь он глаза прикрытыми.
– Убеждаюсь, что для злых языков Сифра нет сласти лакомей, чем ваша красота, государыня Хали. Приятно видеть, что слухи о пошатнувшемся на почве грёз здоровье царицы – лишь наветы неверных.
От Альсара сейчас можно было без помех палить костры, зажигать светильники или прикуривать – Решка небрежным жестом поправила причёску, парень повиновался беспрекословно и сделал вид, будто изучает пейзаж за окном. На деда такие трюки уже не действовали, по крайней мере, вне тронного зала.
– Наставница Нешер зорко следит за успехами избранницы Великой и не допустит даже малейшего вреда, – сухо, неприятно, лживо. Про ваш славный «тройственный союз» Кувира-Хамсин-Эбла на улицах языки стёрли, чесавши.
– Госпожа и родоначальница прославленного браком с дочерью владыки Адмира клана Хамсин, бесспорно, хороша в этом. И верна себе. Но её умения – как и ваши, дядюшка, – во-первых, древние. Во-вторых, ифритские. А доля «порченой крови» у государыни Хали весьма велика, слава Хаосу. Я пришёл помочь, – последнее было адресовано Решке лично.
Благодарим покорнейше, заметил говорящую подставку могущественного артефакта. Опал, впрочем, никак не реагировал на одиозную персону.
Ответить Решка не успела – резная панель возле шкафа бесшумно отъехала в сторону, и к высокому обществу присоединилась «госпожа и родоначальница». За ней маячила угольно-чёрная рожа министра разбойных дел.
– А вы легки на помине. По адмирским поверьям, сие пророчит долгую жизнь. Целую ручки, – даже не привстал, мерзавец, лишь отсалютовал бокалом. – Ба! Да ещё с эскортом. Счастлив видеть в добром здравии, шейх Дастур. Снова прячетесь под юбками у дам, а, старый конокрад?
Нешер плавным мановением руки отпустила Альсара прочь и благосклонно кивнула, словно бы случайно вошла в комнату и ни словечка из ранее сказанного не услышала. Дастур осклабился и развёл руками – даже жестикуляция эблассца отличалась редкой по силе двусмысленностью.
– Эфор бен Бааль, лучший сын лучшего друга всех шейхов. Соболезнуем вашей утрате.
В равнодушных глазах помощника посла мелькнул алый огонёк – и отразился почти видимой точкой прицела меж бровей Дастура. Голос сохранил бархатную мягкость, но короткое слово на староадмирском прозвучало с хлёстким оттенком площадной брани. Буря экспрессии, часть шарма Третьего дома, ну конечно же.
– Доверенные лица… Почти в полном составе – и могут засвидетельствовать искренность моих намерений. Если вы согласны, – тут Эфор снова уставился на Решку, по-прежнему тяжело, но без угрозы, – я прошу вас открыть мне что-нибудь, известное всем присутствующим. Прочее поведаете после, но тоже не таясь. Как сообщали бы лейб-медику о неудобной, но легко решаемой проблеме…
Решка помедлила, прикидывая, чего добивается этот пройдоха. Подобраться поближе к подвеске? Сын почти всемогущего Изначального, известного коллекционера магических редкостей – не смешно, унесите. Трона Вольного Перешейка? Тому, кто манкировал возможностью сделаться зятем владыки Адмира и отрёкся от кровной родни ради возможности жить по своему разумению? Причём с избранником весьма скромного происхождения и положения. Отчаянный малый. Если и не поверит, «совету раритетов» знатная выйдет вилка в бок. Много воли взяли.
– Я дам вам больше – открою ранее не известное никому, – Решка скромно потупилась, нащупав спрятанную в рукаве подвеску. Та отозвалась теплом, словно дружеское рукопожатие. Судя по протестующим тайным знакам деда, она рассудила верно. Зоэлев камень пока проявил себя наиболее преданным из её советников, ни разу не ошибся и не солгал, а договариваться и трактовать она наловчилась. Вот так, наверное, и начинается безумие, а чем заканчивается… Проклятый шейх шейхов Аджи Даххак вначале лишь вынужденно кормил проросших из его спины змей. Но со временем привязался к ним, холил и лелеял, называя друзьями, братьями и мудрейшими из визирей. Впрочем, то, что несчастный творил, окончательно утратив разум, – детские игры по сравнению с забавами правителей Нового Вавилона.
Поняв, что паузой того и гляди воспользуется неугомонная Нешер, Решка взяла себя в руки и заговорила. Советникам ведь тоже не терпелось узнать, что она скрывает – да-да, многомудрые, читать некоторые намеренья бывает не сложнее, чем очередные дурные вести в донесениях. Хотела начать иначе, да получилось сбивчиво, сумбурно:
– Благодатные кущи, сады богини – страшное место, гиблое место. Золотой город сводит слабых с ума, заставляет терять себя и в конце концов поглощает. Перепившие дармового вина из хрустальных фонтанов падают без чувств, и Вавилон забирает их. Где вечером забывались пьяным сном кутилы – к утру лишь цветы, травы и кусты шумят, откликаясь ветру. Таким проще всего – растворяются в беспамятстве, возрождаются иными, и не страдают, став пищей для своих собратьев. Бесчисленная дичь должна чем-то пробавляться, прежде чем съедят и её. Круговорот жизни и смерти. Изобилие в садах Великой имеет свою цену. Но куда хуже тем, кто получил «помилование» и второй шанс. Превращённые насильственно и забывающие медленно.
Восстанавливая дыхание, Решка сполна насладилась тем, как Дастур посерел и прошептал, обращаясь к деду:
– Мансур и Тахир с сыновьями…
– О, не печальтесь, – к удивлению Решки, она не сразу узнала свой голос, так переливчато-нежно и одновременно мерзко он прозвучал. – Баран и верблюд были откровенно староваты, но крепость веры, чистота помыслов и добрый маринад воистину творят чудеса. Блюдо пришлось всем по вкусу. Особенно хвалили голубей – нежные, сладкие, а косточки мягкие, аж во рту тают! Никакого вина не надо, после такого и ключевая вода пьянит…
Зубы неприятно звякнули о край бокала – подвеска заметно нагрелась, но, не встретив понимания, попросту стрельнула в локоть чем-то вроде электрического разряда. Намёк тонкий, как бревно: некоторые впечатления лучше вовремя запивать. Вдохнула аромат хереса, отметила краем глаза – к ней шагнула только Нешер, да и та остановилась на полдороге.
– Царский стол, значит, – то ли подыграть решила, хитрая ведьма, то ли вспомнила что.
У простых не хуже. Дикая, странная жизнь, но об иной никто и не мыслит в стенах Вавилона. Алчно берут, что успевают, покуда не пришёл их черёд – и никаких тревог, сомнений, рассуждений. Только вечный праздник огня и веселья, шум музыки, яркие краски салютов в ночном небе – а за ними неугасимая жажда, выжигающая изнутри, сжирающая заживо…
Эфор умел сохранять неподвижность почище бывалого снайпера – одна радость, в глаза не смотрел. И в голову не лез.
– В восхищении, – вальяжный красавчик поднялся и отвесил Решке лёгкий поклон. Кажется, не из одной лишь тяги к светской театральности, а из каких-то более интересных соображений. – Ни из тебя, ни для тебя, ни ради тебя я не совершу того, чего не пожелала бы ты сама.
– Погоди, кучук-амир, больно скор ты на слова и дела. Дай понять, что продаёшь – государыня-то у нас юна, добра и доверчива, да только есть кому рядом встать, – и снова госпожа наставница рвётся в бой. Воистину, с финиковой пальмы инжир не падает, а младший посол, очень возможно, прав насчёт Альсара.
– Полноте, мудрейшая, эту формулу вы частенько слышали из разных уст с разных сторон, – Эфор одарил любезной улыбкой всех присутствующих. – Государыня Хали сказала своё слово, а я – своё.
– Наставница Нешер права, – Решка церемонно кивнула пустынной ведьме. –Ваш патрон прежде не скупился на подобные речи, соловьём разливался про руки помощи на чреслах дружбы, с тем и отбыл восвояси. Как и раймирские принцы. Щедры дары в закрытом ларце.
Эфор вздохнул понимающе и несколько устало. Сощурился, глядя на подвеску, – когда она успела показаться из рукава, Решка не заметила.
– Некоторые ларцы лучше не открывать, а дары не трогать. Но, как говорят заядлые игроки – «взялся – мечи, поймал – держи». Всех присутствующих, кто не желает удалиться, попрошу сохранять спокойствие и – по возможности – тишину. Чем меньше помех, тем лучше связь. Камень оснащён дополнительными защитными чарами на случай потери контроля.
На столе рядом с бокалами возник крупный кристалл – такие использовали для записи или съёмок.
Решка догадалась, к чему идёт дело.
– Нас могут засечь с той стороны?
Эфор пожал плечами.
– Я не всесилен. И, насколько понимаю, прежняя хозяйка подвески вам грезилась не всегда? Добро, добро… Всё ещё любопытней, чем предполагалось! Представьте, куда бы вам хотелось сунуть ваш изящный шпионский носик – наивозможно ясно и чётко, до предельного натяжения воли – и мягко отпустите снаряд. Понимаете, о чём я говорю? По глазам вижу, «дальняя слежка» для вас не пустой звук… – сухой менторский тон, пулемётная очередь слов, ну хоть на камень смотреть не просит – не может же знать, что этот этап она давно прошла. Неужто она и вправду такая простушка, у которой всё написано на лице? Внутрь Золотого дворца смогла попасть случайно – после просмотра очередных эфиров и бдений в дедовой библиотеке резиденция богини и её верных не выходила из головы. Подобраться поближе, невидимой и бесплотной тенью пройти по коридорам до самых тайных закоулков, в самое сердце страшного города…
– Вы меня слышите? Соберитесь. Иначе так и будете обнюхивать костровища на площади и любоваться расчленёнкой в пыточных. Или в один прекрасный день вас занесёт прямо в спальню госпожи Вавилонской – и это станет концом подруги пророка. Останется лишь седая слюнявая идиотка с пустым взглядом, никчёмная вешалка для символа власти – и это в лучшем случае…
Голос Эфора звучал всё глуше, словно из колодца доносились и пререкания советников – жужжание надоедливых насекомых, вездесущих крупных мух с зеленоватыми спинками, гудение пчёл в густом влажном воздухе. В ноздри ударил запах земли, прелых листьев, цветов, песка и мёда – до того приторно-сладкая могильная смесь, что аж слегка замутило.
Просторная комната, обставленная с безликой небрежной роскошью, – не оранжерея, несмотря на обилие раскрытых бутонов и липкую духоту. Окна задёрнуты плотными алыми шторами. Везде золотой, белый и алый. Даже цветы подобраны в той же гамме. Вряд ли чьи-то покои – скорее, гостиная или зал для приватных аудиенций. Жить в таких условиях смог бы только душевнобольной, хотя, судя по отделке потолка, форме светильников и прочим более мелким деталям, здешние декораторы удрали из Бездны вместе с правителями – и любой посетитель оказывался заперт внутри их воплощённой мании.
Одно из кресел было занято – фигура казалась очередным экспонатом выставки диковин, частью обстановки. Сухопарый мужчина неопределённого возраста с безжизненным застывшим лицом и водянистыми глазами выглядел, как искусно забальзамированный труп. По парадным одеждам в цветах клана и возгласам господ советников, Решка поняла, кто перед ней.
– Кайс Покойник, чтоб мне провалиться! Припал к подножию трона, значит. Достойный жребий.
– Похоже, теперь он Кайс Чучело. Мудра богиня. Подать на стол эту падаль – даже гули передрищут…
Лицо нынешнего главы Совета шейхов и очертания предметов сделались расплывчатыми и начали отдаляться.
– Держи на мушке, – прозвучал над головой баритон Эфора. – Ничто не должно отвлечь. Не сбивай дыхание, цепляйся за мелочи, любой якорь сгодится. Разве не забавно – чучело шейха в пустой комнате?
Решка хотела сбросить с плеч руки младшего посла, но ей показалось, будто чучело моргнуло.
От курильниц поползли тонкие струйки удушливого дыма, и в комнате неслышно появились двое. Некто в белом занял резное, обитое тускло-алым бархатом кресло у камина. Скрылся за высокой спинкой, сделавшей бы честь любому трону. На просторном диванчике чуть поодаль устроилась женщина: Решке пришлось приложить усилия, чтобы как следует разглядеть её. Возгласы господ министров, окрик Нешер и мягкий нажим Эфора: «Детали, маленькая царица. Целое состоит из частей».
Щедро украшенный крупными белыми опалами корсаж, узорная вышивка на коротком подоле – причудливо переплетающиеся папоротники и хвощи. Разложенный, как хвост диковинной птицы, шлейф, отделанный россыпью мелких бриллиантов. Всё это великолепие горело и сияло оттенками старого золота в тон тяжёлой копне волос, собранной в сложный узел.
Миниатюрная копия треклятого памятника в платье выглядела куда более примечательно, чем без. Сменила одну царственную позу на другую и проронила:
– Подойди.
– Да, госпожа, – даже голос, как у покойника, дурно поднятого некромантом-неумёхой.
Вздымающаяся над вырезом корсажа роскошная витрина для не менее роскошного колье пленила несчастного настолько, что на лице его наконец прорезалось выражение – и напрочь опровергло спорную идею, будто чувства к женщине способны облагородить мужчину. Такие – определённо нет.
Показанные во всей красе длинные стройные ноги окончательно подкосили и приблизившегося шейха, и мужскую часть «совета раритетов», и даже, кажется, Эфора.
Решка пожалела, что столь пристально разглядывала колье в виде виноградных лоз, но уж слишком тонкой была работа, слишком маняще блестели жёлтые ягодки опалов и бриллиантовые капельки на изумрудных листьях. Обувь оказалась куда проще – и Решка с непонятным злорадством отметила, что золотые сандалии всеблагой богини пришлись бы впору какому-нибудь дюжему легионеру.
– Я слышала твою ложь. Теперь хочу услышать правду, – женщина взирала на гостя благосклонно, но вкрадчивый нежный голос таил смутную угрозу. – Ты привёл ко мне отступников и пришёл сам. Дай мне правду, Кайс Суад, и я решу, станет ли обманщик обманщиков шейхом шейхов.
– Какую правду, госпожа?
– Единственную. На что ты готов ради меня?
– На всё, – выдохнул шейх, сорвав с головы платок. Женщина ласково улыбнулась, но в жёлто-зелёных глазах появился неприятный блеск. Совершенная красота храмовой статуи – и первобытная звериная жестокость хищника, забавляющегося с беспомощной добычей.
– Слова без дел пусты. Примешь ли ты знак моей любви, что свяжет нас навечно?
Вместо ответа несчастный ринулся лобзать обнажённое колено своего божества, словно нарочно выставленное для поцелуя. Божество уцепило бессвязно бормочущую жертву за подбородок и исполосовало лоб острыми длинными ногтями. Затем бегло прошлось алым гибким языком по кровоточащему узору. Шейх впал в ступор, замер подле богини, глядя куда-то в пространство. Та потрепала его по шее, будто ласкала пса.
Из кресла у камина раздались скупые аплодисменты. Мужчина в белом поднялся, и Решка смогла разглядеть его получше, о чём тотчас пожалела. Когда-то он, вероятно, был очень красив, а нынче выглядел ожившим трупом почище Кайса. Не лицо, посмертная маска, изредка подёргиваемая судорогой мрачного исступления. Движения царя, взгляд маньяка.
– Теперь он нравится мне куда больше! А тебе, Халиль? – подала голос женщина.
Чудовище в белом молча провело рукой по волосам возлюбленной, грубым хозяйским жестом коснулось шеи – словно передразнивая обращение с шейхом.
– Готов на всё ради госпожи? – негромкий, глухой, будто давно сорванный голос пробирал до дрожи в позвоночнике. – Твой достойный потомок наконец-то искренен, Лайла. И по-прежнему абсолютно бесполезен вместе со всей своей магией и бессчётным выводком таких же мешков дерьма и вожделений. Но я исправлю это.
Женщина повернула голову и лукаво улыбнулась чудовищу.
– Он верен высшей цели, а не личной выгоде. Всё, как ты и хотел.
Чудовище издало короткий шипящий смешок. Решке на миг показалось, что Люцифер сейчас свернёт любовнице шею, но он лишь извлёк из воздуха массивное золотое кольцо с рубином и бросил Кайсу.
– Прими и мой дар, бессменный глава будущего Совета Пустошей, шейх шейхов и голос Нового Вавилона.
Кайс отмер, но повиновался далеко не сразу – как только он надел кольцо, богиня недовольно поджала узкие губы и выпрямилась, от былой расслабленности не осталось и следа.
Люцифер растянул рот в довольной усмешке и обратился к шейху.
– Как ты чувствуешь себя теперь?
– Обновлённым, государь, – печать на лбу быстро заживала и сейчас изгладилась совсем, не оставив ни единого шрама. Решку вновь замутило, не то от запаха цветов, не то от противоестественности зрелища – вместо прежней, пусть и неприятной личности перед правящей четой стоял живой инструмент, идеальный фанатик, лишённый собственных желаний и стремлений. Простая и понятная страсть, разожжённая Лилит, приняла иную, законченную форму.
– Превосходно. Желаешь ли власти и силы большей, чем была дарована тебе?
– Лишь быть достойным их. Если я паду, моё место займут дети клана.
– Не волнуйся об этом. Ты жив, пока служишь Вавилону. Донеси нашу волю в самые отдалённые уголки Пустошей, найди и приведи к нам своих братьев и сестёр. Таких же, как ты и часть твоего клана. Истинным детям Вавилона больше нет нужды прятаться и притворяться. Все, кто посмеет оказать сопротивление, будут усмирены. У Нового Вавилона нет врагов. Как нет границ – Вавилон там, где ступают истинные его чада, Вавилон там, куда простирается их взор. Град великолепный, сокрушительный, неисчислимый и неизбывный – везде и всюду.
Слова сыпались и сыпались, блестящие и тяжёлые, как монеты – голос разносился под сводами зала, отражался гулким эхом, множился в хрустале и звенел в зеркалах, шуршал золотом парчи и шёлка, тёк ручьями порфиры по мраморным полам, заставлял их плавиться, обнажая под плитами алчно отверстый зев бездонного тёмного колодца…
Руку ожгло знакомой болью, в лицо плеснула затхлая сырость. Решка зажмурилась, зашлась кашлем, а когда отдышалась и проморгалась, то увидела прямо перед собой вполне натурально смущённого и совершенно искренне довольного Эфора.
– Мои извинения, слегка перестарался, но этот светильник безумия следовало погасить. Болевой порог у тебя – многим на зависть, подвеска за ним не поспевает. Пришлось импровизировать, – он указал на разбросанные по полу цветы и пустую вазу. Ни деда, ни Нешер, ни даже Дастура в комнате не было.
– Где все?
– Убил, надругался и съел каждого. С особой жестокостью, – Эфор возвёл глаза к потолку. – Тётка вывела седых кобелей на одной сворке, лишь только дошло, чем пахнет. И мне подсобила, – посол поморщился и потёр висок. –Опасаться стоит не её снадобий и не меня. Вавилон всегда ищет своё – и берёт, если находит. Не увидит он, проглядит она – и безошибочно поймают оба. Ты на троне всего ничего, а паранойя как у Изначальных. Я бы предложил обильную трапезу после такого, но ты явно не расположена…
Беседу прервал стук дверей – в кабинет ворвался взъерошенный и запыхавшийся Альсар.
– Амир Эфор!
– Ну хоть не кучук, хозяйчик или господинчик. Какого тебе вараньего, дурень?
– Чокнутая сука сбежала вместе со свитой. Её сын рвёт и мечет.
– Надеюсь, не буквально. Только взбесившегося оборотня нам недоставало. Кликни девиц, пусть приберут здесь и подготовят купальню для государыни. А мы с тобой пока навестим скорбящего – как-никак, с этого момента он глава лазурского посольства и его единственный представитель.
Решка хотела возразить – ещё один явился распоряжаться её именем! – но лишь махнула рукой. Что толку прыгать из окна горящего дома, когда на улице ураган?
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Дядюшка Бааль
Противозаконно роскошный парадный портрет от Макса О'дорана.
Порицает и презирает всё живое даже сквозь экран, но ему положено.ему положено.
Патриарх могущественного клана, главная опора Империи, второй среди равных, господин Душевное Здоровье, пафосный старый хрыч.
Пока правитель семь часов бредит с трибуны, объявляет войну кому ни попадя, без штанов и в чешуе носится по небу, таскает скот и девок или просто валяется невесть в какой космической канаве, Бааль несёт на своих плечах всю тяжесть государственных дел.
В частной жизни – гурман, гедонист, коллекционер магических артефактов и редких ядов. Всем, кто умудрился не просто вызвать неудовольствие, а серьёзно разозлить Бааля, стоит обратить особое внимание на пожарную безопасность и пополнить штат дегустаторов. Если Бааль при прощании обронит фразу «Берегите себя», то это не салонная вежливость, а искренний добрый совет.
Заботливый муж, внимательный отец. От его заботы и внимания особо неблагодарные жёны и потомки спасаются, как могут, вплоть до перехода в другой Дом или побега в дальние края. По мнению злопыхателей, более всего повезло тому сыну, коего после крупной ссоры отца и матери оставили в специальном учреждении на Перешейке. Согласно старому укладу, касающемуся пристройства «неудобных» детей.
Есть ли у почтенного министра в анамнезе десяток мёртвых жён или хотя бы пяток спятивших на чердаке? Что вы, никак неможно. Не на чердаке, а в уютных засекреченных покоях под виллой в курортной столице, не пяток, а всего одна.
На полотне вместе с ним запечатлена любимая супруга, госпожа Нитокрис. Мать Феора, Зевеля и Димены.
Знойная женщина, но к сожалению, слишком строптивая и своевольная. Избавить её от этих недостатков Баалю в итоге удалось, но достигнутый идеал оказался изрядно далёк от расчётного.
Порицает и презирает всё живое даже сквозь экран, но ему положено.ему положено.
Патриарх могущественного клана, главная опора Империи, второй среди равных, господин Душевное Здоровье, пафосный старый хрыч.
Пока правитель семь часов бредит с трибуны, объявляет войну кому ни попадя, без штанов и в чешуе носится по небу, таскает скот и девок или просто валяется невесть в какой космической канаве, Бааль несёт на своих плечах всю тяжесть государственных дел.
В частной жизни – гурман, гедонист, коллекционер магических артефактов и редких ядов. Всем, кто умудрился не просто вызвать неудовольствие, а серьёзно разозлить Бааля, стоит обратить особое внимание на пожарную безопасность и пополнить штат дегустаторов. Если Бааль при прощании обронит фразу «Берегите себя», то это не салонная вежливость, а искренний добрый совет.
Заботливый муж, внимательный отец. От его заботы и внимания особо неблагодарные жёны и потомки спасаются, как могут, вплоть до перехода в другой Дом или побега в дальние края. По мнению злопыхателей, более всего повезло тому сыну, коего после крупной ссоры отца и матери оставили в специальном учреждении на Перешейке. Согласно старому укладу, касающемуся пристройства «неудобных» детей.
Есть ли у почтенного министра в анамнезе десяток мёртвых жён или хотя бы пяток спятивших на чердаке? Что вы, никак неможно. Не на чердаке, а в уютных засекреченных покоях под виллой в курортной столице, не пяток, а всего одна.
На полотне вместе с ним запечатлена любимая супруга, госпожа Нитокрис. Мать Феора, Зевеля и Димены.
Знойная женщина, но к сожалению, слишком строптивая и своевольная. Избавить её от этих недостатков Баалю в итоге удалось, но достигнутый идеал оказался изрядно далёк от расчётного.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Сундук
После сильной песчаной бури на Пустошах можно найти столько интересного! Четверо бойких деревенских ребятишек отправляются на поиски – и успех вылазки превосходит самые смелые ожидания.
Читать?Из-за калитки доносилась отборная брань – зычный голос деда Архана костерил на чём свет стоит «лоханку шелудивую, шакалью сыть и мушиную ять». Столь цветистых титулов обычно удостаивалась его собака – молодая хитрая сука наловчилась избавляться от ошейника и удирать навстречу приключениям. Всегда возвращалась, и даже с прибытком – то щенки в брюхе, то задушенные куры. Её знала вся деревня – и ближайшие соседи пошучивали, мол, имечко животине впору пришлось, сам ведь дал, не с неба упало.Дыхалка у старика мировая – как у того жреца из сказки, что от заката до рассвета пел хвалу Заточённой и ни разу не сбился и не повторился. Когда в своей обличительной речи дед догромыхался до «срамной отрыжки пустынных блудней, дщери дохлой гиены и Отцов всех зол», Хури не выдержала и прыснула – экое родословие выписал!
Заслышав смех, Архан обернулся и сердито проворчал:
– Одну оторву потерял, вторая нашлась.
– И тебя с солнышком, дедушка! – поклонилась Хури, улыбаясь во весь рот. Знала, что против такого грозный старец долго не выстоит, даже в самом скверном настроении. Когда узнал, что малышка отлично видит в темноте, ликовал как на праздник, замирился с матерью и осыпал подарками – и с тех пор не переставал гордиться.
– Мать прислала? – недоверчиво спросил Архан, но взгляд его потеплел, морщины у глаз слегка разгладились.
Хури озорно мотнула головой и тут же пригладила волосы, надеясь скрыть волнение. Второе удалось не вполне, а первое – и вовсе напрасный труд, совладать с буйными жёсткими кудрями могла бы разве что магия. Вдруг заупрямится дед, не пустит – мало ли хлопот на хозяйстве. В прошлый раз хоть услал за финиками, дескать, боха сама себя не поставит.
Уговор был твёрдый – идти ватагой или не идти вовсе. Старый знахарь будто мысли прочёл, рявкнул так, что вздрогнула и окончательно проснулась вся Хафра:
– Матар!
Товарищ покорно явился на зов из недр пристройки, хмурое лицо его при виде Хури засияло, как начищенный медный таз.
– Амира твоя пришла. В последний-то заход совсем пустые вернулись, добытчики.
– Так сколько дней затишье стояло, – вполне справедливо заметил Матар, вынимая из кустов у забора заготовленный с вечера мешок со снаряжением. – И то стыдно сетовать, что просил – исполнили, да на тарауты кой-чего нашлось. А уж после такого доброго ветра…
– Добрый ветер – после шарбы с чечевицей. Саммум же единым дуновением открывает клады и могилы – и что тебе выпадет, один Хаос знает, – наставительно изрёк дед и покосился на Хури. Удостоверился, что хихикать она не собирается, и махнул рукой. – Ладно, проваливайте! Чего надо – оба знаете.
Бана и Джадир ждали в условленном месте на выселках – точнее, не очень-то и ждали. Нехотя отлипли друг от дружки и уставились, словно на назойливую родню, ввалившуюся в разгар свиданки. Доля справедливости в том была – Джад доводился Хури единоутробным братом. Самый старший из всей ватаги и самый высокий, лицом и тёмными волосами походил на мать, рост и необычные серо-голубые глазищи унаследовал от неведомого папки. Чем бесстыдно пользовался, приписывая себе загадочное и высокое происхождение. Девицы млели, Джад цвёл, а от судьбы многодетного отца его пока берегло наличие у каждой готовой на всё зазнобы толпы родственников. Тоже готовых на всё, в том числе и на самое страшное – перековать мечтателя и краснобая в хорошего работника.
Хури однако умела заставить Джада шевелиться, играя на его тяге ко всему красивому, необычному и неведомому. Те же струны задевала Бана – тонкая, изящная, похожая на статуэтку из чёрного дерева, она и в простом дорожном наряде не походила на кучу ожившей ветоши. Наверняка текла в ней кровь беглой знати – той самой, что щедро позарывала в округе столько сокровищ. Вот и сейчас бровью повела – как награду пожаловала. Не от заносчивости, девчонка она была добрая, просто само так выходило. Породистая у них деревня, плюнь не глядя – угодишь в потомка светлости или сиятельства.
– Ну, где застряли? – Джад, подогретый обществом подружки, сразу решил дать делового.
– Сам смотри не застрянь, вынимать всем миром придут, – хмыкнул Матар, не обращая внимания на укоризненный взгляд Баны. – У дядьки Вабиля ручки – как у тебя ножки, враз справится.
– Пошли!– скомандовала Хури. – Не умаслим деда – конец подвигам.
– Какие здесь подвиги… – вздохнул Джад. – На старших глянь, изо дня в день, из года в год одно и то же. Тоска, свихнуться можно.
– А можно уехать, – мечтательно протянула Бана. – В какой-нибудь большой город, больше тех, куда наши ездят. А лучше сразу в столицу. Камилька вон не побоялась – и по всему видать, не тужит.
– На Пустошах сколько шейхов – столько и столиц, выбирай любую, – везде только и ждут, когда ж к ним припожалуют гости из блистательной Хафры, родины самых глубоких вараньих нор и наикруглейших дурачин. На двуногих осликах приедут, да в каждом кармане по решету привезут! – братец бросил яростный взгляд за линию горизонта, словно там скрывался ответ на злополучный вопрос, откуда взять столько денег, чтоб добраться до города с исправным порталом. Дальше мысль Джада редко заходила – наверное, так он помогал себе не падать духом. Старшей сестрице втайне завидовал, но не сознался бы в том и под пытками. Когда твоя принцесса – любимая младшая дочка дядьки Вабиля – нельзя быть рохлей. Лучший забойщик скота в округе, силач, балагур, слово скажет – как кувалдой вмажет. Пылкого воздыхателя Баны он прозвал Верблюжонком.
– Неплохо, – Хури одобрительно оглядела увесистую сумку. Запасался Джад основательно, тащил то и это, нужное-важное, с кухни и с-под прилавка. Можно подумать, и впрямь собирался в одно прекрасное утро податься в бега.
– А то! Как знать, что ждёт в пути. Особенно сегодня – всё как не на месте, будто духи в кости резались на барханы и добро потом по принадлежности растащили.
– Дед рассказывал, что песчаная буря – любимый фокус одного из мужей Заточённой. Потому и зовут ту непогоду одним из его старых имён.
– Слаще забавы нет, что ли, когда ты муж богини? – сморщила носик Бана. – На кой сначала магию отбирать, а потом куражиться, как последний трус?
– Кто ж знает. Жадюг и душегубов и среди простых с горкой, а уж если о царях речь... Одни говорят, позавидовал, что она сильней их с братом, другие – свихнулся от власти да ревности. А может, сразу такой был. Разве в здравом уме поселишься во дворце из чёрного камня и калёного железа, где окна с дверьми местами поменяны? – пожал плечами Джад.
– Или в сияющих чертогах, таких белых-пребелых, что ослепнуть можно, а служат тебе неупокойцы, охочие до сладкой кровушки и свежего мясца… – подхватил Матар с подвыванием, но умолк, нагнувшись подобрать что-то с земли. – Ого, с почином нас!
Первой добычей оказалась дохлая ящерица, завяленная в доску. Все сочли это добрым знаком. Как только забрезжил рассвет, идти стало веселей. Пусть виды и утратили ночную таинственность, зато воздух прогрелся. Вместе с холодом пропало навеянное дедовыми сказками смутное ощущение тревоги. Пустоши не злы и не добры, они просто есть. И день там ничуть не безопасней ночи. Как нарочно, после ящерки судьба не баловала находками, самоцветы – и те мелкие и битые.
– Эй, а мы разве не в сторону Масхара? – забеспокоился Джад. План его был прост – проводить Бану до тётки и на обратной дороге набрать красной соли – без неё дома ждала хорошенькая взбучка. Потому он первым заметил отсутствие надёжных примет. Не могла же недавняя буря вырвать с корнем толстенное старое дерево и унести без следа?
Хури сняла с пояса флягу и сделала пару мелких глотков. Солнце набирало силу, воздух уже слегка подрагивал от зноя.
– Меньше языками молоть надо, трещотки, тогда и направление не потеряете.
То тут, то там попадалась редкая растительность. Вездесущий джантак, корявые дум-пальмы, клочковатые кустики «шейховой мотни», пыльно-зелёные шары дохетника. Из его пахучих листьев дед по какому-то мудрёному рецепту готовил свой знаменитый настой. Зорче, чем за маленькой Хури, следил только за запасами этого снадобья. Почём зря и без меры не давал, даже когда умоляли и в ногах валялись. Оно и понятно – если хлебнуть слишком много сразу, можно сердцем поймать эхо радости тайных садов Заточённой, а если делать так слишком часто, душа превратится в алую птицу и выпорхнет через горло.
– Ну хоть горы на месте, – утешила товарищей Хури с вершины ближайшего бархана. Ничего нового она оттуда не увидела. Неразлучная парочка опять о чём-то шепталась, Матар неспешно собирал душицу – как и все, привык полагаться на чуйку подруги, но даром тратить время не любил.
Хури выпростала из-под рубахи шнурок с тараутом – раз и её повело, лучше проверить, чем по блазни забрести неведомо куда. Крепко сжала амулет, ладонью ощущая каждую чёрточку замысловатого узора. Что внутри – Хури точно не знала, но даже если дед туда просто чихнул c очередной понюшки – оно всё равно работало. Выпалила причётку и прищурилась – та же картина, стало быть, вполне настоящая. Камни, песок, высокое пронзительно голубое небо – и очень кстати вернувшаяся чуйка. Дали маху, пусть не сильно.
Впереди маячили заросли драконьих шаров – колючие, но вкусные, заразы – а за ними нечто, похожее на остов давно разрушенного большого здания. Хури удивлённо присвистнула – товарищи восприняли это как сигнал и подтянулись поближе.
– Привал у нас будет царский! – пообещала Хури, сбежав вниз.
Руины вызвали у парней бурный восторг, спелые шипастые плоды они собирали торопливо, желая поскорее разбить стоянку и обследовать таинственное место. Бана же смотрела на древние камни с опаской.
– Что, если там кто-то есть?
– Несомненно! – со смехом ответил Джад. – Жуки, пауки, скорпионы, змеи и лисы. К ночи подтянутся совы, летучие мыши, шакалы, разбойники, злые ведьмы, кровожадные гули, неупокойцы и призраки, новоселье праздновать.
Хури отвесила брату подзатыльник – проверенное семейное средство от приступов балабольства.
– Совесть варанья, башка баранья. Вы с ней и так вечно слипаетесь, как два куска лукума, а ты ещё пугаешь почём зря. Чтоб сподручней утешать было?
– А что я? Разве не прав? Если эта махина после саммума откопалась, так мы тут первые. По следам и по всему, – Джад хитро улыбнулся. – Что найдём – наше по праву.
Несмотря на усердные поиски, нашли не особенно много. Черепки от посуды, осколки статуй, кости мелкого зверья и прочий мусор. К полудню утомились окончательно и пристроились отдыхать в тени обломков портика. Оголодали тоже изрядно – лепёшки и вяленое мясо пришлось убрать от прожор, не дожидаясь, покуда из припасов не останется лишь несчастная ящерка. Драконьи шары оказались весьма кстати – плотная сочная мякоть отлично утоляла голод и жажду, а перед тем, как идти дальше, можно было нарвать ещё – толстая шкура позволяла плодам храниться долго.
Джад, огорчённый неудачей, дремал вполглаза, уложив кудлатую голову на колени Баны, а та нежно гладила его по волосам. Матар хлопнул себя по бокам и досадливо сплюнул. Некоторые привычки наставника скорее перенимал, чем намеренно передразнивал, и тем неизменно смешил Хури.
– Ну и дураки же мы! Дед Архан ведь рассказывал про старые храмы – так храм это и есть. Потому и костей столько, и идолов битых. Обчистили его до камешка. Ещё до того, как песком занесло.
– Слыхала, если уснуть в таком месте, вещий сон увидишь, – обронила Бана, оглядывая росписи на стенах – что означали повторяющиеся символы, никто не сумел понять, хотя грамоту знали. Затейливая вязь искусно вплеталась в рисунки деревьев, цветов и трав, точно хищные дикие лозы. Посмотреть подольше – и чудилось в тех картинах некое скрытое движение.
– Или вечный, – сообщил Джад, не открывая глаз. – Смотря, чей храм, и кого в жертву тягали. Если не только скотину и птиц, так духи самых истовых в стенах оставались, сторожить и помогать. А нынче богини нет, служб нет, верующих нет. Пустота получается, а от пустоты ничего хорошего не жди. Растёт она, ширится, и чем старше – тем голоднее. На живые голоса отзовётся охотно, да так, что не слышать нельзя, можно лишь не слушать… – тут братец оборвал рассказ и захрапел. Из-за обломка колонны ему вторил Матар.
– Треснуть бы его, да проснётся, снова заведёт свою шарманку, – вздохнула Хури. – В кого он такой? Младших до сырых рубашонок пугает своими сказками, хуже деда. У того хоть понятно, кто за что да почему.
– У Джади голова иначе устроена, – вступилась за дружка Бана. – Потому и тесно нам здесь.
– Жаль, починить устройство нельзя. Хотя дед пытался, да не догнал в тот раз.
– Зато тётка Марджана поймала и за двоих отоварила.
– Привязывать надо свою метёлку, – Хури сочувственно улыбнулась мирно дрыхнущему братцу. – Через край хватил ведь – сочинить сказку про старого гуля-колдуна, его хитрую дочку-торговку и семерых её съеденных мужей!
– И чего? – Бана была непреклонна. Вот что значит настоящая любовь, бедовая башка золотой кажется не только принцессам из легенд, выручающим всяких безумных поэтов. – Гульки-то известные красотки и разумницы. А старый гуль не абы кто, колдун же. Сразу ясно – голова! На ярмарках и простые не в клетках сидят да не на веревочке ходят, хлопочут не хуже прочих. Нанимали бы их подёнщиками, будь они лентяи, бандиты или просто никчёмы, что голову с задницей спутают без указки?
– Давно тут все народы перелюбились и смесков наплодили. Поди разбери, кто чьих кровей. Да и не то обида, обида, что самую погань взял для красного словца – и так живо вывел, уж поверить недолго, будто оно взаправду.
От заезжан шуточки слушать – привычное дело, что с них взять, кроме платы повыше. Будто каждый трепач точно знает, с кем его бабка за бархан ходила песочек просеивать! Хури отрывисто фыркнула, вспомнив бравых молодчиков, которых ей порой приходилось подбирать или вовсе вытаскивать из беды. С магией заёмной нос к небу дерут, а как переноска не туда выкинет или амулеты дорогущие фигу покажут – сиротки сопливые беспорточные. Без провожатого мужьям Заточённой в подхвостья провалятся и не заметят.
– Да какое там взаправду. Больше смешно. И чуточку гадко. – Бана снова сморщила носик. – В чём страх-то? Кто разделку туш не видал и мяса не ел?
Джад вдруг выгнулся, забился, да так жутко, что перепуганная Бана еле успела отскочить. На шум подбежал разбуженный Матар, и вдвоём с Хури они попытались привести бедолагу в чувство. Пинался и лягался бешено, из горла рвался хрип вперемешку с шипением, разобрать можно было только одно слово – «жажда».
С неожиданным проворством вывернулся, уцепил Бану за рукав и потащил к себе, продолжая издавать нутряные протяжные звуки. Девчонка завизжала, а на губах Джада немедля нарисовалась довольная улыбка. Распахнул бесстыжие глаза, невинно похлопал ресницами:
– Не страшно, значит?
– Да чтоб тебе провалиться! – Бана вырвалась из хватки «одержимого» и отвернулась, пылая праведным гневом. – Чурбак треснутый!
– Совсем дурной? – Матар постучал пальцем по виску и отправился собирать нехитрые пожитки. Хури показала брату кулак.
– На седой заике женат будешь, скоморошина!
– Вот уже и судьбу пророчит. Ведьма, как есть ведьма! – в притворном испуге всплеснул руками засранец и принялся изо всех сил помогать сворачивать лагерь. Успехом своего представления он от души насладился, но понял, что перегнул. В сторону Баны бросал взгляды жаркие и полные немой мольбы о прощении. Та фыркала, шипела, шлёпала помощника по непослушным рукам, но братец продолжал виться рядом, как балованный кот при щедрой хозяйке.
Матар себе такого не позволял, понимал, что вылазка – не свиданка, потому просто подошёл, встал рядом и проговорил, вроде как ни к кому не обращаясь:
– Ну что, может бросить их тут? Пускай до могроба возятся. Как раз к новоселью нечисти главное блюдо. Сказители-то все известно кто – её прямые сродственнички, длинный язык – тень Отца Лжи, пустая башка – чаша Отца Скорби. Говорят, у самых злых всё былью оборачивается, и чем кровь чище – тем чаще. А кто послабже – те просто детвору и девиц побасенками тешат, сманивают на поживу своему племени да на верную погибель…
– Говорят, что кур доят, – только-только достигший хрупкого мира Джад не оценил вдохновенного подражания. – А доить пошли – вымя не нашли!
Хури закатила глаза, закинула на плечо сумку и молча двинулась прочь. Надёжный способ погасить искру раздора одним плевком. Товарищи поспешили прибрать всё и последовать за ней. Несмотря на уход с привычной тропы, в Масхар должны дойти вовремя. Не то чтоб не выпадало заночевать в дороге, но на кой оно без особой нужды.
Некоторое время шли молча, даже неугомонный Джад попритих – невозможно в одну глотку нежничать с подружкой и доставать всех байками про жуткий караван, подбирающий заплутавших, чёрных лис, что нельзя убивать даже случайно, или про белого верблюда, о котором надо молчать, если увидел. Ну караван понятно – разбойники. С лисами ещё проще – кто ж убивает ценных тварей, что гадят самоцветами. Но верблюд просто чушь. Почему именно белый, почему верблюд, а не ишак, коза, баран, корова или лошадь? Нескладней только выдумка про Кривого. Обычный с виду путник, да только возникает невесть откуда и окликает. Ответишь ему, заведёшь беседу – берегись, выбирай слова, чтоб целёхоньким уйти. Не ответишь – всё равно худо будет. Узнаешь тогда, что глаз у него только один, вместо второго дыра бездонная. Тем, на кого глянет пустой зенкой, – ни пути, ни судьбы, одна злая удача до скорой могилы. Как от такого типа уберечься, когда примет никаких до последнего? Хури нахмурилась, досадуя на себя, – до чего прилипчивые да неотвязные россказни!
За спиной раздался тихий мелодичный звон и следом удивлённый возглас Джада. Хури оглянулась – братец рылся в поясной сумке и наконец выудил оттуда источник звука.
– Ого! Сигнал слабый, но отчётливый, вон как светится.
– Мать тебя прибьёт! – Хури вспомнила, как Джад смотрел на эти амулеты, когда их только привезли в лавку, но не думала, что у него хватит дурости утянуть один. Никакие они не поисковые, под эту песню их только заезжим впаривать как баловство от безделья. Свои-то брали, чтоб вместо золотых цацек им подделку не сунули на ярмарке. Какая ж невеста обрадуется, что у ней жених балда?
– Не пойман – не вор, – Джад показал Хури язык и проворно взбежал по бархану, повинуясь указке амулета – сиял он всё ярче, хотя звук то и дело прерывался. Бана с Матаром двинули за кладоискателем – чем не весёлая игра? А в конце, может, свезёт найти какую-нибудь ценную пустяковину. Азарт оказался заразен, Хури тоже не стала смирно топтаться в ожидании и полезла наверх. Сходу не придумала, чего эдакое выдать понасмешливей, как вдруг дальний склон бархана просел и обрушился, увлекая за собой честную компанию. Успела лишь прикрыть лицо платком.
– Ну что, поели песочку, танцовщики? Допрыгались, "ловит-не-ловит"! Вот Пустоши и подловили! – крикнула Хури в яму, где копошились и кашляли товарищи и надрывался треклятый амулет. Видать, от падения его накрепко заклинило. Не в зыбун влетели, на том слава Хаосу.
– Давай к нам, тут на всех хватит! – огрызнулась Бана. Джад первым делом помог ей отряхнуться и теперь шарил в песке в поисках амулета. Матар нашёл свой мешок и прикидывал, как половчее выбраться, не вызвав очередную лавину.
– По одному, – заключил он. – Я первый, потом Бана, а властелин сокровищ павших городов пока выроет себе норку, как варан, вон уже и лопату в ход пустил.
– Да погодите вы! Есть тут что-то, не может эта штука орать зазря! – отмахнулся Джад, не обращая внимание на подколки.
Пока вытаскивали Бану, успели вдоволь нашутиться. Верещание амулета меж тем стихло – сломался окончательно или вышла вся магия. Зато сопение и шорох песка сменил ликующий вопль, а вскоре показался сам Джад, с лихорадочно горящими глазами и изрядно раздувшейся сумкой. Бросил её на песок – от удара сумка раскрылась, и дар речи пропал даже у Хури – у них под ногами сияли на солнце сказочные сокровища. Тусклое старое золото, переливчатые камни – не просто самоцветы, а настоящие драгоценные! Чего там только не было – ожерелья, наручи, серьги, кольца, даже царская корона! И монеты, много монет!
– Что, съели, маловеры? – Джад до того бурно праздновал победу, что лицо его сделалось каким-то чужим и неприятным. Но лишь на краткий миг. – Там добра – завались! Целый огромный сундук! Только доски убрать в сторону – и греби по карманам, сколько унесём. Крышка совсем ветхая, ткнул раз лопатой, она и развалилась. Достойно моей принцессы! – он нахлобучил на голову Баны узорный тонкий венец с крупным огненным опалом. – Камень Заточённой!
Польщённая Бана зарделась и поправила подарок – он оказался ей великоват, но всё равно очень шёл к тёмной коже, волосам и больше всего – к глазам. Лукавые огоньки в них словно зажглись от искорок в камне. Ну как же, непутёвый Верблюжонок наконец-то совершил подвиг! Видок у героя был тот ещё – на шее связка ожерелий, на обеих руках разномастные браслеты, слишком большие для него. Гордо уселся и скрестил руки на груди, будто полководец, захвативший вражескую казну.
Матар изучал добычу, одобрительно цокал языком, даже попробовал одну монету на зуб. Хури ничего трогать не решилась – чудо же, как есть. Вдруг оно как магия во сне – только хвать грязными лапами, тут же исчезнет? Опалы, рубины, сапфиры, изумруды… Ай, камней тут больше, чем назвать можно. И работа какая – грубая, но красивая. Особенно пришлась по сердцу золотая ваза с милым простым рисунком: листва и крутобокие плоды, среди которых притаились маленькие змейки. Вмятина и покоцанная ножка ничуть не портили её. Или это чаша? В любом случае, добротная вещь.
Солнце сдвинулось, совершая извечную прогулку по небу, тени стали длиннее. Бана поправила венец – он то и дело норовил сползти – и устроилась рядом с Джадом, обняв сзади за плечи.
Хури потёрла глаза – нечего было так таращиться на блестяшки: уже померещилось, что у слипшейся в одну тени парочки на мгновение отросла третья голова. Хихикнула и хотела было съязвить, да раздумала – слишком счастлив Джад и довольна Бана. Матар, похоже, молчал из тех же соображений. А может быть, и нет. Руку стервец вроде как случайно забыл у Хури на коленке. Она стряхнула её своей и шутливо пожала. В ответ Матар сгрёб в объятия и прижал к себе. Так и сидели, уткнувшись друг в друга и грезя каждый о своём.
– Теперь-то всё будет по-другому, да? – послышался нежный голосок Баны.
– Обещаю. Мы ж можем не возвращаться. И не светить ничего – переночуем у твоей тётки, вызнаем, как дальше. И всё, прощай, родные края, здравствуй, новая жизнь. Ну или хочешь – откупимся. Чтоб наши жили лучше прежнего – а мы им письма из столиц писали. Но тихо надо, как мышь под веником, чтоб пришлые не пронюхали. Кладяная деревня, деревня дураков, набегут пограбить так или иначе, – Джад всё ещё пребывал в упоении, все тайные мысли вываливал как на духу. – Знаешь, даже батька твой дурак, нельзя ему столько золота, мать говорила, его однажды так облапошили…
За этими словами последовал влажный хруст, будто треснула в костре толстая сырая коряга. Звук шагов, шуршание... Гул в костях, глухой стон над ухом – Хури отлепила щёку от груди Матара, вскочила на ноги.
Бана. С той самой вазочкой в руке и странным лицом. Как у Джада, когда из ямы вылез, чуждое и неприятно жадное выражение – а брат позади и навзничь, руки широко раскинуты, башка нелепо свёрнута набок.
– Обалдели в край? Какого… – вопрос не достиг цели. Матар что-то промычал, пытаясь прийти в себя. Бана прищурилась, тело её изогнулось, руки – пустая и нет – примеривались, кого ловчее достать. Сквозь белозубый оскал подруги нечто нездешнее и неподдельно жуткое на выдохе произнесло:
– Вор!
И повторило пару раз, уже одними губами, будто пробуя словечко на вкус и находя отменным.
– Кончайте представление! – разозлённый Матар никакой угрозы не чувствовал. – Драться-то зачем? Джад!
Брат не отозвался, зато тварь в теле Баны решила убрать нахального недобитка – Хури едва успела дёрнуть Матара в сторону.
От неудачного броска венец съехал и держался только за счёт волос, но Бану это больше не волновало. Двигалась она совсем иначе, новая повадка проступала во всём. От неё веяло дикой смесью холодной ярости и мучительной иссушающей жажды.
– Ходу! – крикнула Хури и потащила приятеля за собой, благо он привык подчиняться её приказам без рассуждений.
Бежали сломя голову до самых руин. Жуткое существо ни за что не должно их настичь. Ноги подкашивались, перед глазами плыли цветные круги, горло нещадно саднило. Матара вывернуло пару раз – огрёб он всё-таки неслабо, но держался молодцом.
Как дошли до дедова дома, не помнили сами, но могроб давно уступил место ночной тьме.
Очнулась, щурясь от яркого света и ощущая рукой тёплый глиняный бок кружки. Сильно пахло травами. Дед вовсю хлопотал возле лежащего на лавке Матара, бросил через плечо:
– Пей, потом говори.
Хури повиновалась, стуча зубами о край кружки. В горло полился горячий отвар, такой крепкий, что на глаза навернулись слёзы. Её всё ещё потряхивало. Слова всю дорогу не шли, а теперь срывались с губ сами собой. Дед хмыкал, цокал и хекал на все лады, а когда дошло до главного, помрачнел, будто грозовая туча.
– Лишний с вами был у ямы. Его тенью и видела, жаль, ты одна. Этого олуха он бы с собою рядом положил, – Архан сердито кивнул в сторону спящего Матара. – Чуйки нет, глаза не те, хоть котелок варит. Попутчик достался вроде вас – молодой, глупый, ну да иных под ухоронку редко клали. И как в живом теле орудовать, подзабыл на ваше счастье. Но и не простой он, из простого кладник не получится. Колдун слабый, боец хороший, таких знать часто в свите держала.
–На убой? – возмутилась Хури. – А то погани мало, своих под это изводить!
– Им что – за службу платят, лямку дали – вот и тяни. Хозяину клада воров отвадить нужно, а как – дело десятое. Высшие-то чистопородные дармоеды заклятия знали, чтоб хабар надёжно прятать, а кто пожиже – те эдак выкручивались, мертвяками взамен сторожевой собаки. Оно, конечно, мерзость против закона жизни, но по их мерке – тьфу и растереть. Издавна распоряжались слугами, точно скарбом или скотиной бессловесной, куда хочу – туда и ставлю.
Уютное тепло очага, запахи зелий, напевная речь деда – будто всё как прежде, будто и не было ничего. Перед глазами всплыло лицо Джада, навсегда застывшее в немом удивлении. Из сказителей в герои, из коней в ослы. Навыворот сбылась последняя его страшная шутка. А Бана?
Хури сделалось совсем тошно. Бросили ведь, что с ней теперь? От бессилия хотелось плакать и кричать, но глаза слипались, язык не ворочался. Дед потрепал по голове, забрал пустую чашку.
– Даст Хаос, жива. Будь посильнее да постарше попутчик, вы б его с собой привели всем на горе. А так где тело лежит, там и дух привязан. Если увели далеко – выпустит девку, власть его малая. Ездить может, иное – нет.
– Какое иное?
– Э, да кто ж сидя спит. Вались, где постелено, – хотела запротестовать, мол, нечего укладывать как маленькую, но кровать была такой удобной, а одеяло таким мягким, окутало и накрыло со всех сторон. Уже сквозь сонную пелену слышала, как дед возится с чем-то и ворчит себе под нос.
– Пень старый, чурбак трухлявый, не догадался, не упредил… Ну да чья вина, тому и править, Архан-ага.
Дробно простучала по полу клюка в такт шагам, скрипнула дверь и стало тихо.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Месту сему быть пусту
Рассказ о тихих радостях садоводства. И о вреде чтения.
Читать?Дом и сад тосковали. Если хозяин долго не появлялся, злились и начинали дичать. Он старался устроить так, чтобы его творения не ощущали срока разлуки и были счастливы, но скоро понял, в чём ошибка – сознания их развивались и усложнялись день за днём. Крепла обоюдная привязанность, росла и потребность выражать её.
Скромное жилище не так давно обзавелось вторым этажом и сменило плоскую крышу на низкоскатную, покрытую свежей черепицей, коричневой с красноватым отливом. Сад тоже не отставал – буйно разрастался вверх и вширь, захватывая новые просторы. Когда-нибудь они станут чем-то большим и получат достойное имя.
Годдо улыбнулся – в ответ среди зарослей стыдливо проступило подобие тропинки, кое-где виднелись остатки плит. Как крошки печенья в кармане у непослушного ребёнка. Для дорожек он намеренно выбрал обычный камень, в отличие от двора, – любимая забава его питомцев, маленький ритуал. И дебрям при Осеннем дворце, и чащам Эдема шутки ради так скармливали гигантские статуи чьих-то божков, причём прежний их священный ореол ничуть не портил зелёному народу аппетита, скорее наоборот.
Тихие шорохи и шелест, осторожные касания ветвей и трав, изменившийся аромат цветов и плодов – лишённым истинного слуха язык зелёного народа мог бы показаться бедным и невыразительным, но Годдо шёл сквозь приветственный хор с некоторой гордостью. Пока лишь робкий лепет, но ценность и красота его заслуживали зависти существ с более развитой речью. Многие образцы ораторского искусства на этом фоне выглядели как бесконтрольное словоизвержение, едва прикрытое шёлковым платочком мнимой связности.
Двор вёл себя вполне прилично, веранда приобрела уютно запущенный вид – лучистые лианы давно облюбовали её, и, кажется, дом ничуть не возражал.
Отрадно было увидеть очередное проявление гармонии. Никаких защитных заклятий, печатей, ловушек – этого добра с лихвой хватало на службе. И никаких неприятных сюрпризов, разве что очередное создание оказывалось проблемным и вынуждало завершить работу с ним. Увы, прекрасная форма не всегда могла исправить дурное сознание.
Дверь отворилась с негромким, но противным скрипом – Годдо коснулся гладкой поверхности и укоризненно взглянул на безупречно смазанные петли. Дверь резко захлопнулась, не издав при этом ни звука. Лучшая замена охранной системы, но порой непозволительно своевольна. Он обещал тела всем духам – и они их получали. Найденные шли на сделку охотней пойманных, но для работы годились только молодые. Старых слишком привлекала возможность добыть магию и тело безо всяких условий.
– Овраг, – задумчиво произнёс демон, поглаживая искусную резьбу. – Чудный уголок, жаль, я редко туда наведываюсь. А ведь и его не мешало бы заселить.
Дверь громко щёлкнула несуществующим замком и открылась уже совершенно бесшумно. Ни к чему уточнять, говорит ли он о награде или о наказании, проще оставить трактовку на откуп неблагодарному творению. Нынешний сосуд сделался духу в тягость –немудрено, когда множество собратьев совсем рядом вело гораздо более насыщенную и приятную жизнь. Однако эту привилегию следовало заслужить.
Годдо дружески пожал тяжёлый кованый молоток, но внутрь не пошёл. Ему не терпелось проверить, как себя чувствует участник последнего опыта. Для него был даже припасен маленький подарок.
Чахлый кустик энкарнии после пересадки окреп и вымахал так, что теперь его было сложно не заметить среди прочей зелени, обитавшей на берегах пруда. Годдо жадно вдохнул нежный горьковатый запах и прикрыл глаза. По резным узким листьям на длинных стеблях прошла лёгкая дрожь, в шишечках соцветий раскрылось множество мелких тёмно-красных бутонов. В такие моменты Годдо ощущал удивительный покой и тихую радость – цветок научился вещественно проявлять благодарность за те капли силы, которыми с ним делились. Поглощал их без омерзительной алчности, свойственной голодным духам, потому баловать питомца вошло в привычку. Годдо иногда забывался и незаметно для себя оделял энкарнию слишком щедро, но случайные излишества не портили новой и чистой природы создания.
До слуха донёсся тихий всплеск – кто-то из обитателей сада от полноты чувств обронил в пруд созревший плод. Думбейский орех, должно быть.
Годдо достал из кармана серебряную фляжку и щедро оросил почву у корней. По непонятной причине лучшим удобрением помимо магии растение считало выдержанный коньяк. О прежних предпочтениях зарытого в землю семени Годдо не смог узнать ничего, но реакция всходов могла означать частичное сохранение если не памяти, то эха привычек. Если бы его творение могло изменяться подобно раймирским цветам-метаморфам, оно превзошло бы легенду. Совершенство заслуживало заботы: чересчур приметным был облик – и наверняка нашлись бы охотники использовать в корыстных целях особые свойства растения. Ни яда, ни шипов, клыков или жал его любимец упорно не хотел себе в защиту, зато идею маскировки воспринял с интересом. Годдо передал науку превращений как усвоил её сам и не сомневался: его поняли. Но дикая частица Хаоса потому и стала беспамятным духом, что не смогла совладать с материей, а новое тело из всех метаморфоз знало лишь сезонные, да и те – весьма ограниченно. Холодов Годдо не страшился, но и большой любви к ним не испытывал. Снега и льды после пары выездов в Лазурь и вовсе считал жестокой климатической шуткой, благодаря которой дичь сама бросалась под копыта коней и лезла в пасти псам – какие существа захотят жить в таких условиях по доброй воле, да ещё и бороться за свою шкуру? Если бы они могли сражаться, охота обрела бы хоть какой-то смысл. Отец, выслушав странное суждение, кажется, огорчился отсутствием у сына первобытной тяги к погоням и бойне. Уточнить Годдо тогда не успел – и ещё пару дней потратил на то, чтобы выбраться с Пластины, где одинаково прекрасные и чудовищные флора и фауна с начала времён сладострастно пожирали друг дружку во всех мыслимых вариациях, но с удовольствием объединялись ради пришлой добычи. Убеждений насчёт Зимней охоты сей незабываемый и бесценный детский опыт не поколебал, но помог понять, что время, когда откровенность вызывала умиление и всячески поощрялась, прошло.
Идея, не дававшая покоя последнюю пару лун, казалась всё менее безумной. И соблазняла своей гениальной простотой. Могут же в запрещённых книгах быть и рецепты вполне безобидные. Он просчитал всё и тщательно изучил вероятности: по всему выходило, опыт ждёт успех, никаких вредоносных последствий. Годдо извлёк из воздуха прививочный нож и сделал ровный надрез на ладони, замедлив восстановление настолько, чтобы крови набралось достаточно.
Снова всплеск, на сей раз громче и отчётливей. Он оглянулся – по-прежнему никого вокруг, лишь по водной глади расходились круги, какие оставляет крупная рыба... Какая в Бездну живность в этой луже, если он лично создавал её и населять чем-то сложнее водорослей пока не планировал?
Подошёл ближе и с удивлением уставился на кишащих в прозрачной воде рыбин. Блестящие чёрные тела заполонили его прекрасный пруд, там и сям мелькали плавники, хвосты, отверстые пасти, стыло таращились выпуклые круглые глазищи. Мутно-жёлтые, как дешёвый поделочный янтарь.
Годдо скривился и повернулся к безобразному месиву спиной.
Сейчас его волновало только одно. Энкарния исчезла. Он не давал образца, она выбрала его сама, став совершенно неотличимой от ближайшего соседа. И случайно умудрилась сделать его своей частью – поразительная воля, феноменальная стойкость!
– Ишь, куда забрался.
Годдо понимал, что следует отвесить поклон и сделать ещё что-нибудь в равной мере необходимое и нелепое, но его хватило лишь на то, чтобы отвести глаза от своего сокровища и взглянуть на гостя.
Последние чешуйки выбравшейся на сушу твари обратились в кожу и ткань. То, что было спутанными водорослями с налётом ила, стало неприбранной шевелюрой. Один лишь взгляд не изменился.
– С чем пожаловали? – глупо было думать, что тайное убежище таковым останется, но до чего же невовремя.
– Нравен ты стал, господин секретарь, – остатки рыбьей мимики придали фразе странный оттенок. – Разве не могу проведать? Как живёшь, чем дышишь, вдруг нужда какая. Подсобил бы, по-родственному.
– Не трудитесь, – с подобающей почтительностью ответил Годдо. – Здешние заботы державных дел не касаются.
– Ой ли? – голос государя и повелителя был ласков и предупредителен, как щелчок хлыста. Создания сада застыли, беспричинный цепенящий ужас сковал их от макушки до корней. – Как знать, чего не знаешь. Другой бы в норе уютной хоть переворотец какой завалящий спроворил. А ты что ж – под сенью роз одни лишь розы? – цветок понял слова гостя по-своему и ответил сменой формы, превратившись в молодой куст шиповника.
– Виноват, не исправлюсь, – Годдо пожал плечами и встал между отцом и своим детищем. Князь и энкарния слишком внимательно изучали друг друга. – Вам известно, куда я желал бы отправить всех заговорщиков и прочих… придворных.
– Тебя в ту щель сослать бы, на переплавку. Чтоб талантов поменьше, ума побольше. Думаешь, ловко всех надул?
– Пластина была пуста, когда я нашёл её. И никому не принадлежала.
– При случае спроси Астарота, почему одарённые дурни вроде тебя могут вытворять на бесхозных территориях всё, что взбредёт в голову, но лишь до определённого момента.
– Как отлежусь – первым делом. Не желаете назвать проступок, так с наказанием не тяните. И лучше бы не здесь. Они и без того в замешательстве.
Князь страдальчески воззрился на куст шиповника, словно ища поддержки. Тот на всякий случай сменил цвет бутонов с алого на белый.
– Изверг я, значит. Тиран, деспот и палач юных дарований. Какое наказание, остолоп? Впору награду принимать, а он горячих ждёт!
Годдо не ответил – настроение отца порой менялось столь стремительно, что поспевать за ним было ничуть не легче, чем предугадывать. Но уловил главное – его создание Князю понравилось.
–И ведь какой смышлёный, а! Сам до всего дошёл, без нудил-наставников с пыльными книжками... Нет ведь таких книжек-то и полок таких нет, чтоб эдак запросто дотянуться? – государь и повелитель небрежно смахнул с лацкана пыльцу, в голосе прорезались удушающе приторные ноты, призванные выразить восхищение успехами сына. – Хотя росту в тебе изрядно, длинный, как рель...
Годдо по-прежнему молчал, созерцая собственные туфли. Не спрашивать же, откуда отец знает про списки треклятого трактата. Особый сорт забав – оставлять на виду артефакты, напитки и прочую приманку с начинкой, а потом проверять, кто и как попался в силки. Раз уж магия крови в самом деле так опасна, куда умнее было бы наложить на неё и другие сомнительные дисциплины вуаль забвения. Для всех, не обделив и себя. Но нет – лишь строжайшие запреты для всех, кроме.
– Язык проглотил, самородок? Морду-то не вороти. Что разгадал, не струсил и жив пока – твой верх, хвалю! –Князь ободряюще хлопнул Годдо по руке. Отец всё-таки весьма мудро выбрал себе обиходную форму. Невысокий рост, безобидный вид – и силища, которой можно коня свалить ударом в лоб. – Только верно ли сделал?
– Сами видите.
– Вижу. Тесен родной дворец, стены давят, потолки щемят. И то правда, разгуляться негде, – обычная едкая издёвка прозвучала с каким-то непривычным оттенком... сочувствия? Князь быстрым движением снял что-то с рукава сына и сжал в кулаке.
– Вот и задачка созрела. Осилишь – будут тебе земля и воля. И титул лесного царя на сдачу.
–Э, нет, – недовольно мотнул головой Годдо. – Сказочные посулы ваши в самый раз недолговечным, детворе и девицам на ночь.
– Не бойся, насмерть не обжулю, – несмотря на это заявление и новенький, с иголочки, наряд вальдмейстера, больше всего сейчас отец напоминал мединного пройдоху-напёрсточника.
– Есть вещи и похуже смерти.
–В законники тебя сдать надо было. Уймись, придира, жив и здоров останешься в любом случае. Даже с довольствия не сниму. А царство твоё с землёй сровнять мог и без болтовни задушевной, – Князь неприятно улыбнулся и потёр подбородок, оглядывая пейзаж. – Разбивать сады научился, что стоит заново начать, если сердца нет. Уж больно славный, обжитой, мне бы жаль было... Народ здешний, конечно, колеса не изобрёл даже для молитвы – но кто творец, тот и в ответе.
Годдо оглядел свои владения. Ядовитые слова упали в благодатную почву – страх, страдание и мольба слышались всё громче, выступали смолой и соком на стволах, ветках и листьях, тревожно звенели в воздухе тучами насекомых. Им вторила паника духов дома, терзая нервы болезненной какофонией. Лишь его сокровище оставалось удивительно спокойным – доверчиво раскрыло бутоны в сторону хозяина. "Защитит, поможет, не бросит".
Годдо сердито фыркнул и протянул отцу ладонь.
– По рукам.
– Давно бы так. Я покажу, твоё дело – следом провернуть. А не выйдет – ещё при дворе государству послужишь, – Князь довольно прищурился, словно дождался наконец от неразумного дитяти первых шагов, и пожал в ответ так, что хрустнули пальцы. – Ни единого слова своего не отменяю.
Холодное голубоватое пламя завершило сделку.
Отец показал, что прятал в кулаке – сперва почудилось, будто там ничего нет.
– Подарок твоей красотки. Скромный с виду, но ох непростой, – носком сапога взрыл землю и стряхнул туда крошечное семечко – Годдо едва успел разглядеть его.
Вскоре на поверхности показался побег, настолько безликий, что если не знать, можно было предположить в нём видов двадцать ценных растений и ещё больше – обычных скучных сорняков, неистребимо господствующих на множестве известных ему Пластин. Восхитительно. Он отчётливо ощущал радость материнского растения. Не понял лишь одного.
– Повторить это? Всего-то?
– В обратном порядке, – Князь как всегда шутил с совершенно непроницаемым лицом.
Годдо коротко хохотнул, но запнулся, встретив пристальный взгляд отца. Глаза его сменили цвет и теперь тускло блестели полированным обсидианом. К чему клонит, с чего вдруг?
– Неужто вы велели дядюшке Асти переписать пару законов мироздания? – Годдо продолжил изображать веселье. – Чтоб причинность пустить по созвучному ей месту, а минувшее свободно вспять выворачивать?
– Мехом внутрь, – в тон ему ответил отец. – И нет, не велел. Ты видел достаточно, вот и раскинь мозгами. – Затем подчёркнуто равнодушно отвернулся и принялся прогуливаться, насвистывая какую-то нехитрую мелодию.
Годдо лихорадочно последовал совету. А что он, собственно, видел? Случилось ли оно на самом деле, чтобы нельзя было отыграть назад? Никакой возможности удостоверить реальность – в магии иллюзий отец дока. Значит, подлинность произошедшего вовсе не обязательное условие. Подлинность и истинность зачастую разные вещи. Если уж созданная магом призрачная армия способна победить настоящую, то она является настоящей даже в большей степени, чем та, что перестала существовать в результате атаки. Предполагаемая видимость не заключает ли в себе зерно реальности, извлечь которое может воля мага?
А, катись оно в Бездну! Годдо вложил все силы, чтобы зацепиться, удержать и обернуть вспять поток, создавший "метаморфозу". Казалось, всё вокруг застыло, он мог поклясться, что замерла даже пара неосторожных стрекоз, зависших слишком близко. Хватило лишь на вдох-выдох. Князь меж тем продолжал мерить шагами полянку и насвистывать что-то раздражающе народное. Стрекозы чутко отлетели назад, отступил на прежнюю позицию и Годдо. Устало сел на землю и сплюнул в сторону нового и всё более раскидистого обитателя сада. Отец подошёл сзади, потрепал по затылку и беззлобно проворчал:
– Это тебе не девка на пиру – ухватил и верти во все стороны.
Новичок уже успел скопировать материнское растение, и вдруг оба замерли. Бутоны закрылись, ушли, следом за ними и листья обратились в почки, вид обоих кустов совершенно изменился и стремительно двигался к началу. Последними исчезли в рыхлой земле нежные зелёные ростки.
– Но… – Годдо задохнулся при виде извлечённых из почвы семян. Пустых, обычных, мёртвых.
– Не так важно, чем они были, важно, чем стали. И чем могли стать. Беспокойник, которого ты приволок сюда вместе с останками, теперь там, где должен был оказаться сразу. Ну, что нос повесил? Брось в землю – взойдут снова, – отец произнёс это без малейшего злорадства или торжества, отчего на душе стало ещё гаже. Ни детей сада, ни хранителей дома слышно не было. Неужто и их, одним махом? А он проморгал.
– Не вывез. Ваш верх.
– Не беда, когда с места не вывез, беда – когда подводу в яму загнал, – в своей обычной загадочной манере изрёк Князь после длинной паузы. Годдо поднял голову, силясь понять, что это значит, но со зрением произошло нечто странное – глаза будто разъехались в стороны, он прекрасно видел всё по бокам, но там, где стоял отец, образовалась слепая зона. Подняться тоже удалось не сразу – словно расстроенный поражением разум потерял управление над телом. Оно казалось чужим, непомерно громоздким и неуклюжим. Годдо повернулся боком и наконец смог увидеть отца. Тот казался хлипче и тщедушнее, чем раньше, но выражение его лица Годдо совсем не понравилось. Ещё меньше понравились ему потускневшее светило и странные сполохи в небе.
–Отец... – начал было Годдо, но тут же умолк. Попробовал продолжить, но неожиданный звук повторился, а мысль ускользнула.
– Хорош, шельма! Видна порода! – прищёлкнул языком Князь, и только сейчас Годдо заметил заткнутый за пояс стек. Неловко отпрянул, угодив в объятия кустарника, и под хруст и треск ломаемых веток снова спросил о судьбе места.
Князь развёл руками и кивнул вниз. Вот откуда этот странный жар – чёрно-серая земля спекалась коркой, на глазах набухала сетью огненных трещин, подбиравшихся всё ближе и в любую минуту грозивших залить раскалённой лавой. Годдо издал возмущённый вопль, в замешательстве перебирая ногами, и вновь потерял отца из виду. На спину рухнуло нечто очень тяжёлое, и стряхнуть это не удавалось никак. Он окончательно взбесился, перед глазами повисла пелена, застилая страшные перемены вокруг. Свет стремительно гас, всё сильнее тянуло гарью. Устав от попыток сбросить ношу и одновременно не поджариться, Годдо несколько раз сбивался с крика на хрип – жесткая дрянь душила, мешала говорить, грозя порвать рот, но он яростно цеплялся за то единственное, что не давало разуму сдаться. Ответ прозвучал на грани слуха и рассудка – и в голове зазвенело от собственного истошного крика. Пронзительный свист над ухом заглушил всё, бока обожгло болью – бежать, мчаться, прочь, прочь отсюда!
Перед очередным прыжком зажмурился – тот, кого не сбросить, знает дорогу, а дым не ест глаза. Нет жутких вспышек, нет огненной пропасти впереди, нет ничего. Только далёкий грохот и тёмный силуэт всадника на вороном коне, неясное отражение, тающее в пыльном мареве облаков.