Bezum безумствует17 читателей тэги
Автор: Bezum
#цитаты (с) искать «цитаты (с)» по всему сайту с другими тэгами
пра артаса)
из гонева с Дорогим))
- А у Деппа есть фраза "Вы должны всегда красиво выглядеть, потому что имейте в виду, что в случае вашей спонтанной смерти именно так будет выглядеть ваш призрак"
- Ну... я бы предпочла чтобы мой призрак был пострашнее))
- как Артас)))
- А чтобы упокоить твой дух, нужно было бы поехать в Индию и там оросить семенем ступени храма с высеченной на его карнизах камасутрой
- А еще лизнуть мой фростморн на морозе))
Любовь...
Мэл: Только кнопки тут не главное, юный альбатрос. А что главное, знаешь? Хотя, пожалуй, тебе известно, ведь ты мои мысли уже прочитала.
Ривер: Прочитала. Но всё же, я хочу услышать. Что главное?
Мэл: Любовь. Можно освоить таблицы, но, поднимая в воздух корабль, который сама не любишь, ты когда-нибудь обязательно вылетишь из пилотского кресла. Любовь удержит корабль в воздухе, когда он по всем законам должен упасть. Любовь сделает твой корабль родным домом.
офигенный фик по Фростпанку Дорогой написал, очень зацепило.
Название: Три ночи
Автор: WindwaldWindwald https://ficbook.net/authors/189362
Фандом: Frostpunk
Рейтинг: R
Жанры: Ангст, Драма, Психология, Даркфик, Hurt/comfort, Постапокалиптика,
Предупреждения: Смерть основного персонажа, Нецензурная лексика, ОМП, ОЖП
Размер: Мини, 15 страниц, 3 части
Описание: Три ночи Капитана Нью-Лондона.
Посвящение: Всем, кого я люблю.
Публикация на других ресурсах: Разрешено в любом виде
Ночь 1.
Гигантский Генератор, пышущий жаром, возвышался над кучкой выросших из металлолома утлых домишек, скроенных на скорую руку. Огромная топка напоминала собою жадного стального дракона с алой пастью, возвысившегося над утробой земли. Жар от печи был столь силён, что растопил во льдах огромное кольцо, в котором возлегло хрупкое селение беженцев, спасающихся от катаклизма.
скрытый текст
Все помнят день, когда небо затянуло пеплом, а снег вперемешку с колючками льда лёг так высоко, что скрыл под собой даже шпиль Биг-Бена. Тогда толпа людей под руководством двух бывших комиссаров Скотланд-Ярда, которые по старой английской традиции занимали начальственные должности вдвоём, ушла в морозные пустоши. Остаться в Лондоне означало принять смерть.
Нет нужды описывать их долгие брожения, дошли далеко не все. Но всё же, когда хищная пасть Генератора замаячила на горизонте, - самая вершина огромного стального монстра, погребенного в ледяном котловане, - в сердцах людей зажглась надежда.
Комиссары служили в армии оба до поступления на службу в полицию. Однако же, невзирая на чины, которые они принесли с собой на гражданку, управлением выживших занялся вовсе не старший по званию. Капитан глубже чувствовал экономику и понимал, как спланировать сегодняшний день так, чтобы завтрашний пережили без потерь. Однако же у полковника было преимущество в ином – он тоньше ощущал толпу.
Первое решение капитана – отправить на работы детей – полковник Монтгомери принял со сжатыми зубами. Он понимал, что стояло за этим решением, но всякий раз, как чьи-то сын или дочь становились калеками на лесоповале, старый офицер вновь ощущал мерзостный привкус зубной крошки на языке. Однако Капитан был непреклонен: перед ним стояла единственная цель – чтобы Генератор работал. День, когда громадная топка остановится, станет последним для всех.
Это вовсе не значило, впрочем, что Капитан спокойно спал по ночам. Пару зубов от чувственного скрежета потерял и он сам.
В день, когда появились лондонцы, мы и стали писать его звание с большой буквы. В этот день появилась наша новая религия. Религия Капитана. Его слово мы провозгласили словом Божьим. Сначала Капитан пытался увещевать лондонцев отступиться от своей идеи мирным путем. Но когда бунт увлек за собой лучших из лучших, пришлось пойти на крайние меры. Мы устраивали показательные казни. Мы изобличали предателей и били их плетьми на глазах толп. Далеко не всегда мы делали это с поруки Капитана, надо сказать. Мы уже забыли, какой большой путь мы прошли по белому безмолвию, мы забыли, как бросили в топку Генератора первую горсть угля, которая зажгла надежду в наших сердцах так же ярко, как жерло огромной печи. Мы забыли, как вместе сколачивали первые термоизолированные дома, чтобы людям не пришлось ютиться в заиндевевших палатках. Мы даже забыли, что такое -50 по Цельсию на улице, эта погода стала для нас столь же привычной, что и влажные туманы старого доброго Лондона.
Мы забыли всё, когда восстали лондонцы. И они были крайне убедительны, вызывая в памяти народа не то, что сказано выше, а то, что Капитан сделал вопреки соображениям гуманизма. И нитью, за которую потянули в стремлении размотать гигантский клубок, стал детский труд – наше первое решение, которое мы приняли, прибыв сюда, в эту ледяную могилу, в этот котлован сломанных судеб.
Паб каждый день работал допоздна. Наряду с церковью, он стоял так близко к Генератору как мог, а посему в нём всегда можно было отогреться. И наряду с церковью, был самым посещаемым местом в нашей усыпальнице хладного мрака.
- Уходи, - проскрежетал полковник, не поднимая глаз от кружки, сжатой так крепко, что обветренные костяшки пальцев старого вояки побелели.
Усталая женщина в замызганном платье, не проронив ни слова, грациозной походкой направилась вглубь зала, растворяясь в тени. Поступь её была тяжелой, но решительной. Точно так же, как у всех, кто сейчас работал в ночную смену на угледобытчике. Гигантское жало бурило стены ледяного котлована, выгрызая обломки промерзших деревьев – пищу для ненасытного Генератора.
- Джон, - массивная трость легла на стол, вынудив полковника придвинуть к себе кружку ещё ближе. – Сегодня лондонцы вновь расписали стены церкви похабными словами.
- Да, я знаю, - рука полковника исчезла в складках тяжелой шинели, а затем на стол упало несколько листков. Желтый пергамент моментально измок в эле.
Наконец взгляды двух бывших комиссаров встретились. За линзами черных круглых очков не было видно глаз Капитана, и полковник знал, что это было сделано намеренно. Никто не видел слезы предводителя, когда он подписывал приказ о назначении детей на лесопилку – видел Джон. Никто не видел, как Капитан закрыл глаза, когда опьяневшая от ярости толпа избила мятежника на площади у Генератора – видел Джон. Никто не видел, как сощурился Капитан, когда священник объявил о создании новой веры, а слово предводителя словом Божьим – видел Джон.
- Священник умер, - пробубнил Джон тихо, не переставая бурить соратника мрачным взглядом.
- Отец Патерсон? – Капитан зачем-то смочил палец в эле и понюхал. Затем сморщился и быстро вытер перчатку об рукав.
- Он самый.
- Несчастный случай или болезнь?
- Распят на радиаторе Генератора и изжарен паром. Выбирай сам, болезнь это или недоразумение.
- Капитан, тебе нужно поесть, - мальчишка лет восьми от роду возник с миской подле ссутулившегося мужчины, нерешительно переминаясь.
В миске застыл, покрытый пленкой масляного жира, пустой суп. Пара грибов, ветка какой-то травы и вода с налетом угольного осадка. Иногда работяги добавляли в эту бурду опилки, чтобы хоть чем-то набить желудки.
Капитан уже привык к такой еде. Многие считали, что он забирает себе лучшие куски с охоты, потому лично каждое утро прибывает встретить дирижабли. Однако инспектировал он погрузку совершенно в иных целях: соотечественники не смущались красть, а в дни мятежа крали даже у вдов и детского дома. Капитан не винил людей за это: долгий переход через пустошь требовал запасов, а где ещё достать их, кроме как не отобрать у менее находчивых и ловких?.. Всё равно, по мнению лондонцев, оставшиеся не выживут, так чего пропадать добру?
- Билли, да ты сам сегодня ел?..
Мальчишка шмыгнул носом.
- Ел, - соврал он.
- Ты помогаешь отцу на печах, - Капитан не дрогнул, даже когда Билли настойчиво ткнул миской в него.
- Поешь, Билли, - подал голос полковник. – Силы тебе ещё понадобятся.
Мальчик насупился, явно обидевшись, однако уступил и ушёл с миской к стойке.
- Кстати, о печах, - Джон всё так же бурил напарника взглядом, а тот всё так же отказывался сесть рядом. – Ходят слухи, что вождь крадёт у народа уголь.
Повисло тягостное молчание, которое длилось, кажется, вечность. Однако же по прошествии этих невыносимо долгих минут Капитан всё же сел рядом и склонился к полковнику.
- Словом "друг" определял я в жизни очень мало людей, - Капитан говорил так тихо, что полковнику пришлось склониться к нему на расстояние кулака, чтобы слышать. - По пальцам пересчитать. Разумеется, мне пару сотен раз говорили замыленное "будь проще и люди к тебе потянутся". И разумеется… Джон… в моменты обострений и растерянности я пытался этому последовать, в результате приобретая инвалидные, корявые связи, не несущие ничего полезного ни одной из сторон.
- То есть об угле ты знаешь? – не отступался полковник.
Ещё помолчали.
- Наблюдать собрание из пары десятков человек, у которых вообще нет ничего общего, которые собираются вместе по каким-то датам, типа дней рождения друг друга, и пересказывают друг другу анекдоты и байки... – Капитан вновь зачем-то повозил перчаткой в лужице эля. Джону даже показалось, что эта лужа Капитану интереснее собеседника, что не могло не задеть его. - Ощущение такое, что наблюдаешь, как минимум, проходящее в христианском Аду собрание профсоюза валькирий под предводительством здоровенного тролля, у которого на лбу углём нацарапано "ел'ф". Зачем все здесь и сейчас и что происходит?
- Ты знаешь, зачем, не прибедняйся, - полковник старательно ловил своё отражение в угольно-чёрных очках Капитана, и наконец это увенчалось успехом. – Я служил с тобой очень много, чтобы успеть понять: ты всё прекрасно знаешь, но каждый раз делаешь вид, что тебя удивляет происходящее. Это приводит меня в растерянность, дружище.
- Потому что удивляет. По-настоящему, - Капитан склонился к другу ещё ближе. – Люди почему-то ищут откровений в книгах и писаниях, совершенно забывая, что пишут их точно такие же люди, что окружают сейчас. Почему отец Патерсон был убит?..
- Потому что люди не верят, что твоё слово – это слово Божие? – усмехнулся Джон.
- Я и сам в это не верю. И не просил верить. Отец Патерсон просил, - согласился Капитан. – Однако в глазах тех людей, которых я привёл сюда, дал им кров, еду и накормил Генератор углем, я – Дьявол.
- О нет, - полковник покачал головой. – Не обольщайся.
Кулак офицера сжался, отчего Капитан нахмурился и отстранился.
- Моя сестра работает здесь…
- Всё не так, как ты думаешь, Джон…
- Шлюхой! – рявкнул полковник, перебив собеседника. – Я ведь всё вижу. Сначала ты разрешил дуэли до смертной пули, потом… это. В условиях, где каждая, - тяжелый кулак Джона долбанул по столу, подкрепляя его слово, - каждая жизнь невероятно ценна. Если все перестреляют друг друга на дуэлях, если наши женщины опустились столь низко, кто будет рубить лес, кто будет кормить Генератор углем? Кто накормит эту толпу и согреет её?..
- Людей никто не заставлял, - тихо ответил Капитан. – У них был выбор: идти на выработки или сюда. Договориться или стреляться. И этих женщин никто не заставляет делать больше, чем разливать эль. Джон, - полковник дёрнулся, словно имя ошпарило его, - почему ты лишаешь людей права выбирать самим?..
- Я лишаю?! – старый офицер вскинулся, смертельно оскорблённый.
- Разве это не так?.. Никто не гонит их сюда, они сами идут пить и кутить. Работы хватает, мой друг, и я не лишаю их права выбора. Я считаю, они вполне сильны, выбирая то, что выбирают.
- Теперь я вижу, кто здесь не Дьявол, но его адвокат, - жёстко ответил полковник, вставая. – Мой старый друг стал лицемером. Люди в отчаянии. Это и толкает их идти сюда, а не туда, где выгоднее обществу. Это и толкнуло их убить отца Патерсона. Они верят, что обратный переход до Лондона спасёт их. И ты знаешь, что это единственный выход. Здесь мы погибнем, когда кончится уголь, когда Генератор остановится. Нас похоронит лёд.
Внезапно Джон смолк и сощурился.
- Уголь. Ты крадёшь уголь… Капитан?.. – звание друга полковник выплюнул словно ругательство.
Капитан промолчал. Его палец так и бродил задумчиво в мутной луже, а стремительно покинувшего кабак Джона не проводил ни единый взгляд.
Когда последние посетители покинули обогретый зал, а пьяниц усталые слуги оттащили в углы, чтобы не мешали прибираться, Капитан тяжело поднялся, подхватил стальную трость и вышел на улицу.
В переулке вновь собралась толпа: жар от Генератора в первом кольце города помогал пережить обрушившуюся на котлован метель. Метеорологи не успевали записывать новые показания: каждую ночь температура всё падала и падала, и сегодня отметка достигла -70 градусов по Цельсию. Выжить за пределами теплового кольца гигантской печи стало практически невозможно.
Люди в проулке привлекли внимание, и Капитан слишком поздно понял, кто стоит перед ним.
Лондонцы.
С момента их восстания прошло уже две недели, но до сей поры мятежники не отваживались столь открыто толпами ходить по улицам. Действовали скрытно, воровали припасы, вербовали в подполье, а на убийство священника и вовсе решились лишь сейчас. Капитан замер: он не верил, что они отважатся напасть в двух шагах от церкви.
Однако они напали. Прежде, чем каратели появились из-за угла, прошло десять долгих минут – десять ударов тяжелого колокола на часовне, извещающего о полуночи. Лондонцы не пытались убить Капитана, лишь силились выбить из него признания, куда он спрятал народный уголь.
Но он молчал. А когда каратели наконец подоспели, в уходящей толпе мятежников Капитан рассмотрел с десяток детей-беспризорников. И Джона, уводящего лондонцев прочь.
Ночь 2.
Мрачная фигура замерла в тенях, пока Капитан перечитывал отчёты Джона при свете огарка алой свечи. Наконец, жёлтый пергамент замер над дрожащим пламенем. Проскользнувший в кабинет сквозняк с улиц подхватил пепел сгоревших букв, который проводила взглядом пара жёлтых как у кошки глаз. Равнодушно. Ни один мускул не дрогнул на лице командира карателей, а затем тяжелая поступь огромного человека прогрохотала на весь дом, когда Капитан жестом подозвал ближе.
- Я могу их выследить, - гулкий бас заставил оконные стекла содрогнуться.
- Нет, Тайшен, - Капитан устало потёр виски.
- Одно из двух, - командир карателей поднёс свечу ближе к себе, будто завороженный хрупким огнём. В гигантском кулаке воск измялся, приняв причудливые формы. – Либо их убью я. Либо их убьёт пустошь.
- Они сделали свой выбор, - пожал плечами Капитан. Увидеть его глаза за чёрными стёклами очков было невозможно.
Некоторое время исполин бродил по кабинету, задумчиво рассматривая те немногие книги, что удалось захватить с собой из Лондона. Молчание грозилось взорвать вечность, пока голос Капитана не нарушил тишину:
- Тайшен, почему ты не ушёл?
Громада тугих мышц и сухожилий промолчала.
- Половина наших людей покинула Генератор сегодня вечером, - пояснил Капитан. – И осталось еще много тех, что лояльны лондонцам. Тебя открыто презирают. В Лондоне ты был смутьяном, а здесь тебя слишком боятся или не понимают, даже не зная твоего прошлого. Сами каратели шепчут за твоей спиной о том, что ты… как они выразились…
- Душный, - пробасил исполин.
- Да, верно, - Капитан сложил руки на животе. – У тебя были все причины уйти.
- Я не ушёл.
- Почему?..
- Потому что не ушёл.
Когда Тайшен уже застыл на пороге кабинета, Капитан окликнул его.
- Если они вернутся…
Исполин терпеливо замер, не выражая ни единой эмоции.
- Если кто-то из карателей убьет хоть одного вернувшегося лондонца… Джона…
- Я знаю, - отозвался Тайшен, поведя плечами. – Но они не вернутся.
- Надеюсь, ты ошибся, - тихо пробормотал Капитан. – Хотя… нет. Надеюсь, что ошибся я. Надеюсь, они дойдут до Лондона.
Впрочем, отчёт метеорологов на столе с единственной начертанной цифрой указывал на то, что успех сего предприятия вряд ли увенчается успехом. –80 по Цельсию.
- Распорядись отозвать всех детей с работ, - бросил Капитан напоследок. – Пошли их в детский дом Лоста. Пайки с этого дня сократить вдвое. Никакого мяса в столовых, только пустой суп.
- С опилками? – хмыкнул Тайшен.
- Если захотят, кто сможет им помешать?.. – поморщился собеседник.
- Люди жалуются на круглосуточный рабочий день.
- Если не работать круглые сутки, Генератор встанет. И ты, и я это прекрасно знаем.
Исполин помолчал.
- Они хотят провести последние дни с семьями, - высказал вслух его мысли Капитан.
- Они верят, что это последние дни.
Тайшен сощурился:
- Ты тоже веришь.
Стоило громадному исполину скрыться, как в открытую дверь кабинета постучали. Капитан зачем-то ещё раз переложил бумаги с места на место, а затем пригласил войти. При виде женщины напротив него он поднялся, однако она жестом попросила его сидеть.
- Я рад тебя видеть, - невзирая на то, что он старательно подбирал слова, выдать Капитан смог только это. – Живой.
- Все угольные печи, кроме одной, прекратили работу сегодня, - отозвалась она, подходя ближе. Её рука дёрнулась в стремлении коснуться его небритой щеки, однако замерла на полпути. Словно невидимая преграда остановила этот жест.
- Я не сомневался в тебе, - нежно ответил Капитан. – Ты занимаешь свой пост… не за красивые глаза.
- Впрочем, за них тоже, верно? – грустно улыбнулась собеседница, а затем всё же не устояла и подошла так близко, что иней с её шубы, упав на щёки мужчины, обжёг кожу.
- Ты сильная, Энни. И умная, - прошептал Капитан без тени лукавства. – Ты можешь добиться своего. Потому люди твоей печи работают, даже когда…
- Некоторые из них… две девочки ушли.
Женщина тяжело вздохнула, стряхнув с одежд ледяную крошку.
- Куда? В Лондон?
- Нет, в кабак.
Капитан потерял дар речи, услышав это. В памяти тут же всплыли все детали разговора с Джоном – разговора, который очень хотелось забыть. Разговора, который не забудется никогда.
- Там тепло, дорогой, - пояснила с грустной улыбкой Энни.
- Они променяли гордость на тепло?
- Они просто хотят выжить. Обогреватели на бурах и печах не справляются, котик. Ад замёрз.
Капитан припал к её руке щекой и наконец снял очки. Глаза его были закрыты, словно он спал очень глубоким сном.
- Я слышала о Джоне. И лондонцах.
- У меня имидж такой?.. – вопросил мужчина, не переставая тереться щекой об её тёплую ладонь. Тепло – самый ценный ресурс в этом мире. И сейчас она отдавала это сокровище ему. - Спасителем человечества и ангелом с крыльями я себя отродясь не позиционировал, просто потому, что это неправда - но всё же…
- Ты принципиальный, - прошептала женщина. – И честный.
- Мой нарциссизм – это скорее поза такая, - в голосе Капитана пробежало раздражение. – Довольно ироничная причём. Я смеюсь над собой, Энни. Каждый день я смеюсь сам над собой. Но похоже, что у людей напрочь отсутствует чувство юмора.
Его любимая терпеливо слушала, не отнимая руки от его холодной обмороженной щеки.
- С ненужными мне людьми… не дорогими мне людьми… с нелюбимыми… я даже не начинаю разговаривать, - пояснил Капитан скорее сам себе, нежели ей. Слишком много разговоров провели они вместе, от Лондона до буйства бурана, чтобы он сомневался в её понимании. – Я всех помню. Что они ожидают от меня услышать, если позову?.. В порядке моральной терапии могу сказать, что умираю без их пресветлого присутствия, а дальше что?.. Будем собираться в группки по интересам ради крестовых походов?.. Ради поиска неверных?.. Кто-то меня спасать намеревается, кто-то - спасаться от меня... Я ведь тоже дохрена народу хочу спасти. Потому что смотрю на человека и думаю: святые угодники, ну что же ты делаешь, мать твою за ногу?.. Ты же с таким огнём сейчас играешь, что сгореть проще, чем замёрзнуть сейчас снаружи…
Всю его тираду Энни терпеливо слушала, не перебивая и не переча. И чем больше она молчала, тем больше он верил, что она – единственное существо в этом замёрзшем Аду, которое понимает его. Ценит. Любит.
- Это твоя новая книга?.. – всё, что спросила она, кивнув на стопку пожелтевших и задубевших от мороза листов.
- Это моё дыхание и сердцебиение, - пробормотал он, целуя её ладонь, а затем нежно провёл рукой по рукописи. – Это даже немного страшно, Энни. Потому что помнишь периоды тишины и, смотря чистым взглядом на все прожитые периоды жизни, понимаешь - хуже тишины ничего нет. Всё, что угодно, только не тишина и покой. Потому что когда не пишешь ничего, чуть ли не физически ощущаешь себя в гробу и слышишь удары комьев земли по крышке. Начинаешь отчаянно перечитывать старое, ненавидеть его, думать, что пора подводить итоги, нервничать и укрепляться в уверенности, что это конец. И больше ничего никогда не придёт. А ты ведь только это и умеешь. И даже наплевать, нужно ли это кому-то, пишешь-то о себе и для любимых прежде всего…
Он прервался, чтобы обогреть горячим дыханием её стремительно холодеющую руку.
- Ещё страшнее, когда в жизни всё-таки происходит какой-то кошмар, о котором вроде как надо страдать и писать, ведь раньше о подобном страдалось и писалось. А всё равно не пишется, несмотря на вполне ощутимую болезненность ситуации. Сидишь и злишься на людей, на их банальность, на себя. За то, что не можешь увидеть в пережитой и описанной десятки раз ситуации ни одной новой веточки, ни одной новой картинки... ничего нового. После Бури вообще смерть настала, как будто абсолютно всё сказал… - Капитан сжал её руку до боли. - Страшно. Никогда так страшно не было.
- Напиши там о мечте, - внезапно отозвалась Энни, всё это время сохранявшая пугающее молчание. – О том, как мы с тобой поедем… туда, где всегда лето. Где нет Бури. Где солнце и пальмы. В Лондоне суфражистки рассказывали мне…
- Суфражистки?..
- Да, ты же не знаешь… неважно. Они рассказывали мне о далеких странах. Там мало пьют, женщины там работают как мы на печах, наравне с мужчинами. А дети там – прелестные, щёчки будто персики. Там растут пальмы, с которых кто угодно может срывать плоды. О! Там есть огромная статуя. Я бы очень хотела её увидеть.
- Что за статуя?..
- Свободы. Статуя во имя свободы.
Капитан помолчал некоторое время, но женщина заметила, что он выпустил её руку и нахмурился.
- Весь мир скован льдом. Энни, мы пришли сюда, чтобы выжить. И мы построили такой мир… ну, по крайней мере, мы пытались построить мир, о котором ты мне сейчас рассказываешь. Нам просто нужно пережить Бурю.
- Ты можешь ждать, пока кончится Буря, - женщина тоже отстранилась от него на шаг. – А можешь жить сейчас.
Капитан промолчал, однако в его глазах появился холодный блеск, коего его любимая раньше не замечала.
- Я знаю, что ты хочешь лучшей доли, - ответил Капитан. – Как и все, кто сейчас снаружи. Умирают от голода и холода. И я тоже хочу уйти. Но если мы отойдем от Генератора хотя бы на милю… Энни, я видел отчёты разведчиков. Люди там выживают точно так же как мы. Как могут.
- У океана есть рыбацкая деревня, - перебила она, и Капитан сразу понял, что в проведенные вместе ночи она не только грела его, но и читала бумаги на столе. – Люди уходят, дорогой. На огромных ладьях, изукрашенных драконами и русалками. У нас тоже есть шанс. Просто нужно сделать это. Сейчас. Только мы вдвоем. Вдвоем мы сможем перейти пустошь, сохранить тепло, я работаю на печи, я знаю как…
- Энни, - голос Капитана приобрел металлические оттенки. – Мне нужно, чтобы последняя угольная печь работала. Я поставил тебя руководить ею не просто так. У тебя талант. У тебя есть сила. У тебя есть ум. Многие говорят грязные вещи, но мы оба знаем, что…
- Да пусть говорят что хотят, - фыркнула женщина, - мы ведь знаем правду.
- Знаем, - согласился Капитан. – Потому мне нужно, чтобы печь работала. Круглые сутки, Энни. Печь должна работать и давать уголь для Генератора.
Он как-то осунулся, словно разом постарел на десятки лет.
- Я тебе уже дал обещание исполнить твои мечты. Но мне нужна ты. Мне нужно…
Он уже встал, чтобы приникнуть к её губам своими, однако Энни покинула кабинет, оставив Капитана одного.
На следующее утро термометр показывал -90 градусов по Цельсию.
С последней работающей угольной печи ушла половина трудящихся, ведомых своей начальницей. Тайшен сказал, они ушли за Джоном – в Лондон. Другие говорили обратное, будто бы Энни увела их в сторону океана, к рыбацким деревням, где местные поклонялись диковинному богу живого ума и холодных фьордов. Ему же сейчас молился и Капитан.
«Локи, усмири Бурю», - писали на стенах церкви закостеневшие от лютого мороза пальцы. Людей осталось вдвое меньше, чем неделю назад. На кладбищах уже стало невозможным выкопать могилы, настолько заиндевела земля, потому трупы просто складывали в снег. Гробы давно разобрали на топливо для Генератора.
Толпа женщин явилась к Капитану под утро. Он почти никогда не видел их, знал лишь, что они работают кто где – часть на общественной кухне, часть на лесоповале, часть на Генераторе. Они ничего не сказали ему, лишь молчаливо передали записку, на которой было накарябано кусочком угля:
«Есть благодарные люди. Есть, они бывают. Люди помнят о Вас. Помнят».
Ночь 3.
Днём метеорологи явились к Капитану мрачные и осунувшиеся. Отчёт звучал как гром среди бушующего моря, несущего утлый кораблик сквозь девятый вал.
Великая Буря даже не думала стихать, а лишь наращивала мощь. Согласно последнему прогнозу, следующей ночью температура продолжит стремительно падать, а ледяному крещендо хватит сил, чтобы заморозить сам Генератор.
- Сколько? – отчеканил Капитан тоном, которым можно забивать гвозди.
Метеорологи переглянулись.
- Сто?
Метеорологи нервно прокашлялись и потупились.
- Сто десять?..
Капитан приблизился к ним, силясь скрыть отчаяние за чёрными стеклами очков.
- Сколько же?..
- Сто пятьдесят, - прошептал главный метеоролог, бессильный даже поднять голову. – Минус сто пятьдесят. Этой ночью… Капитан, мы больше не можем держать шар над городом. И я боюсь…
Старик помедлил, а затем помял потёртый цилиндр в руках.
- Я боюсь, это последний прогноз, который мы даём.
Капитан закусил губу и дёрнулся, словно его ужалила пчела. Иней, тонкой корочкой сковавший его бороду, кротко зазвенел, а затем осыпал сверкающей прекрасной крошкой мёрзлую шинель.
В этот день последние люди, работавшие на лесоповале и в угольной печи, забастовали. Даже каратели не смогли угомонить работяг, когда те, возмущенно крича, ринулись к Генератору. Капитан стоял здесь, на грубом плацу, всем телом навалившись на трость. Первые морозы, когда спасшиеся из Лондона пришли сюда, отняли у предводителя беженцев ногу до колена. Большинство срывающих сейчас глотки лишились частей тел в схватке с белым безмолвием, но этот факт скрывали искусно выполненные протезы.
- Мы больше не можем работать, - крикнул самый пылкий, топнув ногой, и его голос подхватили остальные. – Мы умрём. Ты это знаешь, Капитан.
Капитан промолчал.
- Но мы хотим умереть со своими семьями. И чёрта-с два ты нас остановишь!
- Что мне сказать им, Капитан? – склонился командир карателей к сутулой, серой от снега фигуре.
- Мы должны быть сильными, - ответил тот. – Это последний приказ. Других не будет.
Во мраке кабинета больше не осталось никого, когда Капитан вернулся. Он уже привык, что вечно был занят. Под вечер приходили Джон и Энни, пили чай – сокровище, оставшееся с Лондона. Эти вечера до боли напоминали старый дом, царство туманов и океанических дождей с величественным Биг-Беном, нависающим над городом.
Теперь этих вечеров уже не будет.
Капитан знал, что Он сегодня придёт. Он всегда приходит именно тогда, когда дела становятся совсем паршивыми. Словно тот, что питается болью и скорбью, но единственный, кому можно было доверить дело всей своей жизни.
- Пытаюсь всё постичь тёмные закоулки логики некоторых людей. И не могу, - проскрипел Капитан и зашёлся в кашле. Ледяная крупа проникла даже в лёгкие, заставив их судорожно сжаться. - Я всё так же люблю красивую музыку, вкусный табак и ночные разговоры по душам. Я всё так же люблю кошек, собак и других тварей Божьих, детей; всё так же восхищаюсь их матерями. Я теряюсь и искренне расстраиваюсь, встречая людей, потрясающих своей нормальностью. Что понравилось всем тем, кто разочаровался во мне, Алан?.. Ведь я прощал им даже то, что сумасшествием для них была моя позиция, а их позиция в моих глазах – столпами мира. Отрёкшиеся в воспитательных целях, что они ждут от меня?.. Я могу уйти в запой или опиумный дурман на много недель. Оставлю себе на память всё, что было между нами. Чёртова память. Зачем?..
- Ты любишь, - отозвался полумрак кабинета. Старый стул надсадно скрипнул, когда его покинули. – Затем, что ты их любишь.
В тусклый свет огарка вплыло болезненно худое, изможденное лицо, обрамленное копной алых будто закат волос. Изящные глаза были подведены чёрной как глубины океана сурьмой. Тонкий рот дёрнулся, а затем всё же одарил Капитана широкой улыбкой чеширского кота.
- Ты чудовище. И я, и ты это давно знаем, - промурлыкала тень, и Капитан сжал губы. - Как кошка, знающая немецкий, как потолок, непонятно, откуда возникший посреди неба. Иногда я видел тебя ребёнком - наивным, беззащитным - и всё-таки с тёмным блеском в глазах. Иногда - смешным мальчишкой, который воюет Дьявол его знает, с кем и умиляет этим невероятно. Иногда – мудрым старцем, который раздражает нравоучениями хуже рыбьего жиру. Самое интересное, что как бы я тебя ни описал, это всё для тебя справедливо. Не знаю, когда я начал оценивать эту игру, оценивать и наслаждаться. Подыгрывать, при случае. Ведь я сам такой же.
Из-за спины пришельца вышел знакомый Капитана – мальчик Билли, насупившийся и решительный.
- Но даже у тебя есть истинная сущность. Ты устал. Твои эмоции давно уже смазаны и полустёрты. Потому ты находишь спасение здесь, - длинные тонкие пальцы легли на стопку исписанных листов. – Ты и любишь, и ненавидишь тихо и спокойно. Твоим ровесникам нужны более яркие проявления твоих эмоций. Так, чтобы они поняли. Ты считаешь себя жестоким. Люди тебя считают жестоким.
Капитан молчал, как будто уснул. Однако чтец монолога лишь ещё шире улыбнулся на это.
- Ты не жесток. Кровь и боль приедаются тяжело, любой человеческой жизни обычно не хватает на то, чтобы они приелись окончательно.
- Ты уже знаешь, о чём я попрошу, - ответил наконец Капитан. – Но я вижу, что Билли чего-то хочет. Говори, Билли.
- Ты сказал отозвать всех с угля и леса! – вскинулся мальчишка, смешно сморщив нос.
- Да, это так, - спокойно подтвердил Капитан.
- Но ведь тогда все замерзнут! – гнев Билли сейчас мог обогреть, пожалуй, всех снаружи. – Я хочу работать! Мэрлин, скажи ему!
- Билли, приказ есть приказ. Для всех, - мягко проговорил тот, кого назвали Мэрлином, склонившись к нему.
- И я искренне надеялся, что ты будешь его исполнять, - Капитан смотрел не на мальчика, а на странного человека перед ним, которого и человеком-то любой христианин не назвал бы. Демоном, чёртом, призраком – да, не человеком. И по иронии судьбы, именно его Капитан избрал на роль настоятеля детского приюта.
- Я буду работать с братом, - Билли был непреклонен. Детский максимализм даёт сил сворачивать горы и накормить всех на земле, а сейчас всё существо ребёнка роптало против того, чтобы сидеть и ничего не делать.
- Хочешь работать? Прекрасно, - Капитан зажёг новый огарок взамен истаявшего. – Помогай медикам в госпитале. Там сейчас работы больше, чем в любом конце света, это я тебе могу обещать. Тем более, твоя стальная рука весьма сгодится при ампутациях.
Кажется, эти слова удовлетворили Билли. Мальчишка замолчал и ушёл в свои размышления.
- Мэрлин, - усмехнулся Капитан. – Ты ведь в курсе, что это бабье имя, Алан?..
- А ещё так звали великого волшебника, - кошачья улыбка, казалось, могла растягиваться бесконечно.
- И то верно, - согласился собеседник, а затем поднялся и, зайдясь в хриплом кашле, достал из промерзшего насквозь серванта задубевший свёрток. – Передай это… тому инвалиду в столовой…
- Чайному мастеру? – поинтересовался Алан, принимая свёрток.
- Да. Невероятного мужества человек. Сначала он потерял руку. Потом вторую руку. Потом ногу. Чёрт, он напичкан протезами как железный дровосек, но работает даже в такую стужу.
- Что там? – без лишней скромности вопросил обладатель огненных волос.
- Чай. Последний подарок Ост-Индской Компании перед тем, как…
- Да, за него жизнь отдать можно. Не могу поверить, что ты его пронёс через пустоши.
- Знал, что кто-нибудь обязательно оценит… и, да, вот ещё что, Алан.
Тяжёлая стопка пожелтевших страниц легла в руки настоятеля приюта.
- Допиши за меня.
Капитан серьезно посмотрел на друга из-под очков. Тот не стал спорить, переубеждать или отнекиваться, однако улыбка тотчас сменилась на грустную усмешку.
- Допиши за меня. И, что бы ни случилось в эту ночь, Алан…
Изящная тонкая ладонь сжала огрубевшую и сухую руку Капитана. Последний дар. Самый великий на земле дар. Тепло.
- Если…
- Не говори это слово, - перебил друга Алан.
- Хорошо. Когда Нью-Лондон переживёт то, что сегодня будет ночью… да смилостивится над всеми нами Локи… отведи подопечных туда. К океану.
Внезапно Капитан прервался, будто ком в горле мешал ему говорить. Алан терпеливо ждал, крепко прижав мальчишку к себе.
- У Билли должна быть мать, - сказал Капитан. – Я верю, вы найдете её. Её… ты знаешь… невзирая на…
- Не нужно объяснять это мне. Я знаю, почему ты её любишь. А раз такой человек как ты полюбил её, значит, были причины.
И больше они не сказали ничего. Впрочем, Алан знал, что любые слова теперь будут излишними.
Буря достигала своего апогея. С приходом сумерек термометр застыл, бессильный показать истинную температуру за бортом. Ветер завывал столь жутко, что люди не слышали даже собственных мыслей. Ближе к десяти часам вечера каратели отыскали в одном из домов ком переплетенных между собой тел, скованный льдом. Люди силились согреть друг друга, сцепившись в единое целое, так и погибнув.
Капитан не смог отворить тяжелые створки ангара, промерзшие до болтов. Ему пришлось прорубать закованное в лёд дерево топором, а каждый взмах встречал неистовое сопротивление вьюги. Воздух потяжелел будто патока, каждый шаг и каждый жест – да что там, даже дыхание давалось сейчас с трудом.
Спрятанный уголь – Джон не ошибся в своих подозрениях – покоился подле странного огромного агрегата.
Автоматон, гигантская машина, которой не страшны ни мороз, ни ветер, ни буйство стихий, найденная разведчиками две недели назад и сокрытая до сих пор, спала здесь. Капитан знал, что придёт время, когда понадобится этот уголь. Добытый нечестно, упрятанный и украденный у собственного народа, не без этого. Отрицать очевидное сейчас было бы слишком глупо, а на сделки с совестью Капитан уже давно не шёл.
Автоматон сытно заурчал, поглощая мешки с углем в своем стальном лоне. А затем вышел из ангара, оглушительно скрежеща, неся на себе Капитана. Три сотни человек прилипли к заледеневшим окнам, силясь сквозь морозный налёт разглядеть источник такого шума.
А затем механический гигант заурчал и направился к угольной шахте. Люди больше не могли питать Генератор углем всю ночь. Но механизм мог.
Чернота сгустилась настолько, что Капитан собственных рук разглядеть не мог. Лишь чувствовал, как жестокий ветер раздирает хрупкое человеческое тело на части: Буря жаждала напиться горячей крови. Всю ночь Автоматон исправно носил уголь от шахты к Генератору, наполняя огромную печь до отказа.
И когда под утро Капитан понял, что намертво примёрз к машине и отодрать теперь смогут только лишь его кости, Автоматон, закинув в топку последнюю порцию угля, гулко опустился, разрывая лёд на стальных суставах.
Механическая нога закостеневшего человека силилась дотянуться до рычага, которым Капитан надеялся никогда не воспользоваться.
Рычага форсажа Генератора. Который либо обогреет весь котлован сразу, либо взорвется, похоронив всех под своими обломками.
Однако нога никак не могла дотянуться до рычага, а отодрать своё тело от машины было задачей посложнее, чем объединить Небеса и Ад. И когда Капитан понял, что сознание покидает его, а сердце колотится от холода всё медленнее, он увидел знакомые глаза.
- Последняя печь должна работать, - всё, что услышал он перед тем, как покориться великой Буре. А затем женская рука в толстой рукавице дёрнула рычаг.
И котлован озарился светом столь ярким, что все люди разом отпрянули от окон. Автоматон, не выдержав резких перепадов температур, заискрился, и тело, примерзшее к нему, расплавилось за доли секунд.
Под вечер бог ледяных фьордов забрал отбившуюся от рук Бурю обратно к себе. Шкала термометра начала стремительно ползти вверх, но на отметке -30 прибор лопнул, окропив метеорологов сверкающими осколками.
Мы выжили.
Автор: WindwaldWindwald https://ficbook.net/authors/189362
Фандом: Frostpunk
Рейтинг: R
Жанры: Ангст, Драма, Психология, Даркфик, Hurt/comfort, Постапокалиптика,
Предупреждения: Смерть основного персонажа, Нецензурная лексика, ОМП, ОЖП
Размер: Мини, 15 страниц, 3 части
Описание: Три ночи Капитана Нью-Лондона.
Посвящение: Всем, кого я люблю.
Публикация на других ресурсах: Разрешено в любом виде
Ночь 1.
Гигантский Генератор, пышущий жаром, возвышался над кучкой выросших из металлолома утлых домишек, скроенных на скорую руку. Огромная топка напоминала собою жадного стального дракона с алой пастью, возвысившегося над утробой земли. Жар от печи был столь силён, что растопил во льдах огромное кольцо, в котором возлегло хрупкое селение беженцев, спасающихся от катаклизма.
скрытый текст
Все помнят день, когда небо затянуло пеплом, а снег вперемешку с колючками льда лёг так высоко, что скрыл под собой даже шпиль Биг-Бена. Тогда толпа людей под руководством двух бывших комиссаров Скотланд-Ярда, которые по старой английской традиции занимали начальственные должности вдвоём, ушла в морозные пустоши. Остаться в Лондоне означало принять смерть.
Нет нужды описывать их долгие брожения, дошли далеко не все. Но всё же, когда хищная пасть Генератора замаячила на горизонте, - самая вершина огромного стального монстра, погребенного в ледяном котловане, - в сердцах людей зажглась надежда.
Комиссары служили в армии оба до поступления на службу в полицию. Однако же, невзирая на чины, которые они принесли с собой на гражданку, управлением выживших занялся вовсе не старший по званию. Капитан глубже чувствовал экономику и понимал, как спланировать сегодняшний день так, чтобы завтрашний пережили без потерь. Однако же у полковника было преимущество в ином – он тоньше ощущал толпу.
Первое решение капитана – отправить на работы детей – полковник Монтгомери принял со сжатыми зубами. Он понимал, что стояло за этим решением, но всякий раз, как чьи-то сын или дочь становились калеками на лесоповале, старый офицер вновь ощущал мерзостный привкус зубной крошки на языке. Однако Капитан был непреклонен: перед ним стояла единственная цель – чтобы Генератор работал. День, когда громадная топка остановится, станет последним для всех.
Это вовсе не значило, впрочем, что Капитан спокойно спал по ночам. Пару зубов от чувственного скрежета потерял и он сам.
В день, когда появились лондонцы, мы и стали писать его звание с большой буквы. В этот день появилась наша новая религия. Религия Капитана. Его слово мы провозгласили словом Божьим. Сначала Капитан пытался увещевать лондонцев отступиться от своей идеи мирным путем. Но когда бунт увлек за собой лучших из лучших, пришлось пойти на крайние меры. Мы устраивали показательные казни. Мы изобличали предателей и били их плетьми на глазах толп. Далеко не всегда мы делали это с поруки Капитана, надо сказать. Мы уже забыли, какой большой путь мы прошли по белому безмолвию, мы забыли, как бросили в топку Генератора первую горсть угля, которая зажгла надежду в наших сердцах так же ярко, как жерло огромной печи. Мы забыли, как вместе сколачивали первые термоизолированные дома, чтобы людям не пришлось ютиться в заиндевевших палатках. Мы даже забыли, что такое -50 по Цельсию на улице, эта погода стала для нас столь же привычной, что и влажные туманы старого доброго Лондона.
Мы забыли всё, когда восстали лондонцы. И они были крайне убедительны, вызывая в памяти народа не то, что сказано выше, а то, что Капитан сделал вопреки соображениям гуманизма. И нитью, за которую потянули в стремлении размотать гигантский клубок, стал детский труд – наше первое решение, которое мы приняли, прибыв сюда, в эту ледяную могилу, в этот котлован сломанных судеб.
Паб каждый день работал допоздна. Наряду с церковью, он стоял так близко к Генератору как мог, а посему в нём всегда можно было отогреться. И наряду с церковью, был самым посещаемым местом в нашей усыпальнице хладного мрака.
- Уходи, - проскрежетал полковник, не поднимая глаз от кружки, сжатой так крепко, что обветренные костяшки пальцев старого вояки побелели.
Усталая женщина в замызганном платье, не проронив ни слова, грациозной походкой направилась вглубь зала, растворяясь в тени. Поступь её была тяжелой, но решительной. Точно так же, как у всех, кто сейчас работал в ночную смену на угледобытчике. Гигантское жало бурило стены ледяного котлована, выгрызая обломки промерзших деревьев – пищу для ненасытного Генератора.
- Джон, - массивная трость легла на стол, вынудив полковника придвинуть к себе кружку ещё ближе. – Сегодня лондонцы вновь расписали стены церкви похабными словами.
- Да, я знаю, - рука полковника исчезла в складках тяжелой шинели, а затем на стол упало несколько листков. Желтый пергамент моментально измок в эле.
Наконец взгляды двух бывших комиссаров встретились. За линзами черных круглых очков не было видно глаз Капитана, и полковник знал, что это было сделано намеренно. Никто не видел слезы предводителя, когда он подписывал приказ о назначении детей на лесопилку – видел Джон. Никто не видел, как Капитан закрыл глаза, когда опьяневшая от ярости толпа избила мятежника на площади у Генератора – видел Джон. Никто не видел, как сощурился Капитан, когда священник объявил о создании новой веры, а слово предводителя словом Божьим – видел Джон.
- Священник умер, - пробубнил Джон тихо, не переставая бурить соратника мрачным взглядом.
- Отец Патерсон? – Капитан зачем-то смочил палец в эле и понюхал. Затем сморщился и быстро вытер перчатку об рукав.
- Он самый.
- Несчастный случай или болезнь?
- Распят на радиаторе Генератора и изжарен паром. Выбирай сам, болезнь это или недоразумение.
- Капитан, тебе нужно поесть, - мальчишка лет восьми от роду возник с миской подле ссутулившегося мужчины, нерешительно переминаясь.
В миске застыл, покрытый пленкой масляного жира, пустой суп. Пара грибов, ветка какой-то травы и вода с налетом угольного осадка. Иногда работяги добавляли в эту бурду опилки, чтобы хоть чем-то набить желудки.
Капитан уже привык к такой еде. Многие считали, что он забирает себе лучшие куски с охоты, потому лично каждое утро прибывает встретить дирижабли. Однако инспектировал он погрузку совершенно в иных целях: соотечественники не смущались красть, а в дни мятежа крали даже у вдов и детского дома. Капитан не винил людей за это: долгий переход через пустошь требовал запасов, а где ещё достать их, кроме как не отобрать у менее находчивых и ловких?.. Всё равно, по мнению лондонцев, оставшиеся не выживут, так чего пропадать добру?
- Билли, да ты сам сегодня ел?..
Мальчишка шмыгнул носом.
- Ел, - соврал он.
- Ты помогаешь отцу на печах, - Капитан не дрогнул, даже когда Билли настойчиво ткнул миской в него.
- Поешь, Билли, - подал голос полковник. – Силы тебе ещё понадобятся.
Мальчик насупился, явно обидевшись, однако уступил и ушёл с миской к стойке.
- Кстати, о печах, - Джон всё так же бурил напарника взглядом, а тот всё так же отказывался сесть рядом. – Ходят слухи, что вождь крадёт у народа уголь.
Повисло тягостное молчание, которое длилось, кажется, вечность. Однако же по прошествии этих невыносимо долгих минут Капитан всё же сел рядом и склонился к полковнику.
- Словом "друг" определял я в жизни очень мало людей, - Капитан говорил так тихо, что полковнику пришлось склониться к нему на расстояние кулака, чтобы слышать. - По пальцам пересчитать. Разумеется, мне пару сотен раз говорили замыленное "будь проще и люди к тебе потянутся". И разумеется… Джон… в моменты обострений и растерянности я пытался этому последовать, в результате приобретая инвалидные, корявые связи, не несущие ничего полезного ни одной из сторон.
- То есть об угле ты знаешь? – не отступался полковник.
Ещё помолчали.
- Наблюдать собрание из пары десятков человек, у которых вообще нет ничего общего, которые собираются вместе по каким-то датам, типа дней рождения друг друга, и пересказывают друг другу анекдоты и байки... – Капитан вновь зачем-то повозил перчаткой в лужице эля. Джону даже показалось, что эта лужа Капитану интереснее собеседника, что не могло не задеть его. - Ощущение такое, что наблюдаешь, как минимум, проходящее в христианском Аду собрание профсоюза валькирий под предводительством здоровенного тролля, у которого на лбу углём нацарапано "ел'ф". Зачем все здесь и сейчас и что происходит?
- Ты знаешь, зачем, не прибедняйся, - полковник старательно ловил своё отражение в угольно-чёрных очках Капитана, и наконец это увенчалось успехом. – Я служил с тобой очень много, чтобы успеть понять: ты всё прекрасно знаешь, но каждый раз делаешь вид, что тебя удивляет происходящее. Это приводит меня в растерянность, дружище.
- Потому что удивляет. По-настоящему, - Капитан склонился к другу ещё ближе. – Люди почему-то ищут откровений в книгах и писаниях, совершенно забывая, что пишут их точно такие же люди, что окружают сейчас. Почему отец Патерсон был убит?..
- Потому что люди не верят, что твоё слово – это слово Божие? – усмехнулся Джон.
- Я и сам в это не верю. И не просил верить. Отец Патерсон просил, - согласился Капитан. – Однако в глазах тех людей, которых я привёл сюда, дал им кров, еду и накормил Генератор углем, я – Дьявол.
- О нет, - полковник покачал головой. – Не обольщайся.
Кулак офицера сжался, отчего Капитан нахмурился и отстранился.
- Моя сестра работает здесь…
- Всё не так, как ты думаешь, Джон…
- Шлюхой! – рявкнул полковник, перебив собеседника. – Я ведь всё вижу. Сначала ты разрешил дуэли до смертной пули, потом… это. В условиях, где каждая, - тяжелый кулак Джона долбанул по столу, подкрепляя его слово, - каждая жизнь невероятно ценна. Если все перестреляют друг друга на дуэлях, если наши женщины опустились столь низко, кто будет рубить лес, кто будет кормить Генератор углем? Кто накормит эту толпу и согреет её?..
- Людей никто не заставлял, - тихо ответил Капитан. – У них был выбор: идти на выработки или сюда. Договориться или стреляться. И этих женщин никто не заставляет делать больше, чем разливать эль. Джон, - полковник дёрнулся, словно имя ошпарило его, - почему ты лишаешь людей права выбирать самим?..
- Я лишаю?! – старый офицер вскинулся, смертельно оскорблённый.
- Разве это не так?.. Никто не гонит их сюда, они сами идут пить и кутить. Работы хватает, мой друг, и я не лишаю их права выбора. Я считаю, они вполне сильны, выбирая то, что выбирают.
- Теперь я вижу, кто здесь не Дьявол, но его адвокат, - жёстко ответил полковник, вставая. – Мой старый друг стал лицемером. Люди в отчаянии. Это и толкает их идти сюда, а не туда, где выгоднее обществу. Это и толкнуло их убить отца Патерсона. Они верят, что обратный переход до Лондона спасёт их. И ты знаешь, что это единственный выход. Здесь мы погибнем, когда кончится уголь, когда Генератор остановится. Нас похоронит лёд.
Внезапно Джон смолк и сощурился.
- Уголь. Ты крадёшь уголь… Капитан?.. – звание друга полковник выплюнул словно ругательство.
Капитан промолчал. Его палец так и бродил задумчиво в мутной луже, а стремительно покинувшего кабак Джона не проводил ни единый взгляд.
Когда последние посетители покинули обогретый зал, а пьяниц усталые слуги оттащили в углы, чтобы не мешали прибираться, Капитан тяжело поднялся, подхватил стальную трость и вышел на улицу.
В переулке вновь собралась толпа: жар от Генератора в первом кольце города помогал пережить обрушившуюся на котлован метель. Метеорологи не успевали записывать новые показания: каждую ночь температура всё падала и падала, и сегодня отметка достигла -70 градусов по Цельсию. Выжить за пределами теплового кольца гигантской печи стало практически невозможно.
Люди в проулке привлекли внимание, и Капитан слишком поздно понял, кто стоит перед ним.
Лондонцы.
С момента их восстания прошло уже две недели, но до сей поры мятежники не отваживались столь открыто толпами ходить по улицам. Действовали скрытно, воровали припасы, вербовали в подполье, а на убийство священника и вовсе решились лишь сейчас. Капитан замер: он не верил, что они отважатся напасть в двух шагах от церкви.
Однако они напали. Прежде, чем каратели появились из-за угла, прошло десять долгих минут – десять ударов тяжелого колокола на часовне, извещающего о полуночи. Лондонцы не пытались убить Капитана, лишь силились выбить из него признания, куда он спрятал народный уголь.
Но он молчал. А когда каратели наконец подоспели, в уходящей толпе мятежников Капитан рассмотрел с десяток детей-беспризорников. И Джона, уводящего лондонцев прочь.
Ночь 2.
Мрачная фигура замерла в тенях, пока Капитан перечитывал отчёты Джона при свете огарка алой свечи. Наконец, жёлтый пергамент замер над дрожащим пламенем. Проскользнувший в кабинет сквозняк с улиц подхватил пепел сгоревших букв, который проводила взглядом пара жёлтых как у кошки глаз. Равнодушно. Ни один мускул не дрогнул на лице командира карателей, а затем тяжелая поступь огромного человека прогрохотала на весь дом, когда Капитан жестом подозвал ближе.
- Я могу их выследить, - гулкий бас заставил оконные стекла содрогнуться.
- Нет, Тайшен, - Капитан устало потёр виски.
- Одно из двух, - командир карателей поднёс свечу ближе к себе, будто завороженный хрупким огнём. В гигантском кулаке воск измялся, приняв причудливые формы. – Либо их убью я. Либо их убьёт пустошь.
- Они сделали свой выбор, - пожал плечами Капитан. Увидеть его глаза за чёрными стёклами очков было невозможно.
Некоторое время исполин бродил по кабинету, задумчиво рассматривая те немногие книги, что удалось захватить с собой из Лондона. Молчание грозилось взорвать вечность, пока голос Капитана не нарушил тишину:
- Тайшен, почему ты не ушёл?
Громада тугих мышц и сухожилий промолчала.
- Половина наших людей покинула Генератор сегодня вечером, - пояснил Капитан. – И осталось еще много тех, что лояльны лондонцам. Тебя открыто презирают. В Лондоне ты был смутьяном, а здесь тебя слишком боятся или не понимают, даже не зная твоего прошлого. Сами каратели шепчут за твоей спиной о том, что ты… как они выразились…
- Душный, - пробасил исполин.
- Да, верно, - Капитан сложил руки на животе. – У тебя были все причины уйти.
- Я не ушёл.
- Почему?..
- Потому что не ушёл.
Когда Тайшен уже застыл на пороге кабинета, Капитан окликнул его.
- Если они вернутся…
Исполин терпеливо замер, не выражая ни единой эмоции.
- Если кто-то из карателей убьет хоть одного вернувшегося лондонца… Джона…
- Я знаю, - отозвался Тайшен, поведя плечами. – Но они не вернутся.
- Надеюсь, ты ошибся, - тихо пробормотал Капитан. – Хотя… нет. Надеюсь, что ошибся я. Надеюсь, они дойдут до Лондона.
Впрочем, отчёт метеорологов на столе с единственной начертанной цифрой указывал на то, что успех сего предприятия вряд ли увенчается успехом. –80 по Цельсию.
- Распорядись отозвать всех детей с работ, - бросил Капитан напоследок. – Пошли их в детский дом Лоста. Пайки с этого дня сократить вдвое. Никакого мяса в столовых, только пустой суп.
- С опилками? – хмыкнул Тайшен.
- Если захотят, кто сможет им помешать?.. – поморщился собеседник.
- Люди жалуются на круглосуточный рабочий день.
- Если не работать круглые сутки, Генератор встанет. И ты, и я это прекрасно знаем.
Исполин помолчал.
- Они хотят провести последние дни с семьями, - высказал вслух его мысли Капитан.
- Они верят, что это последние дни.
Тайшен сощурился:
- Ты тоже веришь.
Стоило громадному исполину скрыться, как в открытую дверь кабинета постучали. Капитан зачем-то ещё раз переложил бумаги с места на место, а затем пригласил войти. При виде женщины напротив него он поднялся, однако она жестом попросила его сидеть.
- Я рад тебя видеть, - невзирая на то, что он старательно подбирал слова, выдать Капитан смог только это. – Живой.
- Все угольные печи, кроме одной, прекратили работу сегодня, - отозвалась она, подходя ближе. Её рука дёрнулась в стремлении коснуться его небритой щеки, однако замерла на полпути. Словно невидимая преграда остановила этот жест.
- Я не сомневался в тебе, - нежно ответил Капитан. – Ты занимаешь свой пост… не за красивые глаза.
- Впрочем, за них тоже, верно? – грустно улыбнулась собеседница, а затем всё же не устояла и подошла так близко, что иней с её шубы, упав на щёки мужчины, обжёг кожу.
- Ты сильная, Энни. И умная, - прошептал Капитан без тени лукавства. – Ты можешь добиться своего. Потому люди твоей печи работают, даже когда…
- Некоторые из них… две девочки ушли.
Женщина тяжело вздохнула, стряхнув с одежд ледяную крошку.
- Куда? В Лондон?
- Нет, в кабак.
Капитан потерял дар речи, услышав это. В памяти тут же всплыли все детали разговора с Джоном – разговора, который очень хотелось забыть. Разговора, который не забудется никогда.
- Там тепло, дорогой, - пояснила с грустной улыбкой Энни.
- Они променяли гордость на тепло?
- Они просто хотят выжить. Обогреватели на бурах и печах не справляются, котик. Ад замёрз.
Капитан припал к её руке щекой и наконец снял очки. Глаза его были закрыты, словно он спал очень глубоким сном.
- Я слышала о Джоне. И лондонцах.
- У меня имидж такой?.. – вопросил мужчина, не переставая тереться щекой об её тёплую ладонь. Тепло – самый ценный ресурс в этом мире. И сейчас она отдавала это сокровище ему. - Спасителем человечества и ангелом с крыльями я себя отродясь не позиционировал, просто потому, что это неправда - но всё же…
- Ты принципиальный, - прошептала женщина. – И честный.
- Мой нарциссизм – это скорее поза такая, - в голосе Капитана пробежало раздражение. – Довольно ироничная причём. Я смеюсь над собой, Энни. Каждый день я смеюсь сам над собой. Но похоже, что у людей напрочь отсутствует чувство юмора.
Его любимая терпеливо слушала, не отнимая руки от его холодной обмороженной щеки.
- С ненужными мне людьми… не дорогими мне людьми… с нелюбимыми… я даже не начинаю разговаривать, - пояснил Капитан скорее сам себе, нежели ей. Слишком много разговоров провели они вместе, от Лондона до буйства бурана, чтобы он сомневался в её понимании. – Я всех помню. Что они ожидают от меня услышать, если позову?.. В порядке моральной терапии могу сказать, что умираю без их пресветлого присутствия, а дальше что?.. Будем собираться в группки по интересам ради крестовых походов?.. Ради поиска неверных?.. Кто-то меня спасать намеревается, кто-то - спасаться от меня... Я ведь тоже дохрена народу хочу спасти. Потому что смотрю на человека и думаю: святые угодники, ну что же ты делаешь, мать твою за ногу?.. Ты же с таким огнём сейчас играешь, что сгореть проще, чем замёрзнуть сейчас снаружи…
Всю его тираду Энни терпеливо слушала, не перебивая и не переча. И чем больше она молчала, тем больше он верил, что она – единственное существо в этом замёрзшем Аду, которое понимает его. Ценит. Любит.
- Это твоя новая книга?.. – всё, что спросила она, кивнув на стопку пожелтевших и задубевших от мороза листов.
- Это моё дыхание и сердцебиение, - пробормотал он, целуя её ладонь, а затем нежно провёл рукой по рукописи. – Это даже немного страшно, Энни. Потому что помнишь периоды тишины и, смотря чистым взглядом на все прожитые периоды жизни, понимаешь - хуже тишины ничего нет. Всё, что угодно, только не тишина и покой. Потому что когда не пишешь ничего, чуть ли не физически ощущаешь себя в гробу и слышишь удары комьев земли по крышке. Начинаешь отчаянно перечитывать старое, ненавидеть его, думать, что пора подводить итоги, нервничать и укрепляться в уверенности, что это конец. И больше ничего никогда не придёт. А ты ведь только это и умеешь. И даже наплевать, нужно ли это кому-то, пишешь-то о себе и для любимых прежде всего…
Он прервался, чтобы обогреть горячим дыханием её стремительно холодеющую руку.
- Ещё страшнее, когда в жизни всё-таки происходит какой-то кошмар, о котором вроде как надо страдать и писать, ведь раньше о подобном страдалось и писалось. А всё равно не пишется, несмотря на вполне ощутимую болезненность ситуации. Сидишь и злишься на людей, на их банальность, на себя. За то, что не можешь увидеть в пережитой и описанной десятки раз ситуации ни одной новой веточки, ни одной новой картинки... ничего нового. После Бури вообще смерть настала, как будто абсолютно всё сказал… - Капитан сжал её руку до боли. - Страшно. Никогда так страшно не было.
- Напиши там о мечте, - внезапно отозвалась Энни, всё это время сохранявшая пугающее молчание. – О том, как мы с тобой поедем… туда, где всегда лето. Где нет Бури. Где солнце и пальмы. В Лондоне суфражистки рассказывали мне…
- Суфражистки?..
- Да, ты же не знаешь… неважно. Они рассказывали мне о далеких странах. Там мало пьют, женщины там работают как мы на печах, наравне с мужчинами. А дети там – прелестные, щёчки будто персики. Там растут пальмы, с которых кто угодно может срывать плоды. О! Там есть огромная статуя. Я бы очень хотела её увидеть.
- Что за статуя?..
- Свободы. Статуя во имя свободы.
Капитан помолчал некоторое время, но женщина заметила, что он выпустил её руку и нахмурился.
- Весь мир скован льдом. Энни, мы пришли сюда, чтобы выжить. И мы построили такой мир… ну, по крайней мере, мы пытались построить мир, о котором ты мне сейчас рассказываешь. Нам просто нужно пережить Бурю.
- Ты можешь ждать, пока кончится Буря, - женщина тоже отстранилась от него на шаг. – А можешь жить сейчас.
Капитан промолчал, однако в его глазах появился холодный блеск, коего его любимая раньше не замечала.
- Я знаю, что ты хочешь лучшей доли, - ответил Капитан. – Как и все, кто сейчас снаружи. Умирают от голода и холода. И я тоже хочу уйти. Но если мы отойдем от Генератора хотя бы на милю… Энни, я видел отчёты разведчиков. Люди там выживают точно так же как мы. Как могут.
- У океана есть рыбацкая деревня, - перебила она, и Капитан сразу понял, что в проведенные вместе ночи она не только грела его, но и читала бумаги на столе. – Люди уходят, дорогой. На огромных ладьях, изукрашенных драконами и русалками. У нас тоже есть шанс. Просто нужно сделать это. Сейчас. Только мы вдвоем. Вдвоем мы сможем перейти пустошь, сохранить тепло, я работаю на печи, я знаю как…
- Энни, - голос Капитана приобрел металлические оттенки. – Мне нужно, чтобы последняя угольная печь работала. Я поставил тебя руководить ею не просто так. У тебя талант. У тебя есть сила. У тебя есть ум. Многие говорят грязные вещи, но мы оба знаем, что…
- Да пусть говорят что хотят, - фыркнула женщина, - мы ведь знаем правду.
- Знаем, - согласился Капитан. – Потому мне нужно, чтобы печь работала. Круглые сутки, Энни. Печь должна работать и давать уголь для Генератора.
Он как-то осунулся, словно разом постарел на десятки лет.
- Я тебе уже дал обещание исполнить твои мечты. Но мне нужна ты. Мне нужно…
Он уже встал, чтобы приникнуть к её губам своими, однако Энни покинула кабинет, оставив Капитана одного.
На следующее утро термометр показывал -90 градусов по Цельсию.
С последней работающей угольной печи ушла половина трудящихся, ведомых своей начальницей. Тайшен сказал, они ушли за Джоном – в Лондон. Другие говорили обратное, будто бы Энни увела их в сторону океана, к рыбацким деревням, где местные поклонялись диковинному богу живого ума и холодных фьордов. Ему же сейчас молился и Капитан.
«Локи, усмири Бурю», - писали на стенах церкви закостеневшие от лютого мороза пальцы. Людей осталось вдвое меньше, чем неделю назад. На кладбищах уже стало невозможным выкопать могилы, настолько заиндевела земля, потому трупы просто складывали в снег. Гробы давно разобрали на топливо для Генератора.
Толпа женщин явилась к Капитану под утро. Он почти никогда не видел их, знал лишь, что они работают кто где – часть на общественной кухне, часть на лесоповале, часть на Генераторе. Они ничего не сказали ему, лишь молчаливо передали записку, на которой было накарябано кусочком угля:
«Есть благодарные люди. Есть, они бывают. Люди помнят о Вас. Помнят».
Ночь 3.
Днём метеорологи явились к Капитану мрачные и осунувшиеся. Отчёт звучал как гром среди бушующего моря, несущего утлый кораблик сквозь девятый вал.
Великая Буря даже не думала стихать, а лишь наращивала мощь. Согласно последнему прогнозу, следующей ночью температура продолжит стремительно падать, а ледяному крещендо хватит сил, чтобы заморозить сам Генератор.
- Сколько? – отчеканил Капитан тоном, которым можно забивать гвозди.
Метеорологи переглянулись.
- Сто?
Метеорологи нервно прокашлялись и потупились.
- Сто десять?..
Капитан приблизился к ним, силясь скрыть отчаяние за чёрными стеклами очков.
- Сколько же?..
- Сто пятьдесят, - прошептал главный метеоролог, бессильный даже поднять голову. – Минус сто пятьдесят. Этой ночью… Капитан, мы больше не можем держать шар над городом. И я боюсь…
Старик помедлил, а затем помял потёртый цилиндр в руках.
- Я боюсь, это последний прогноз, который мы даём.
Капитан закусил губу и дёрнулся, словно его ужалила пчела. Иней, тонкой корочкой сковавший его бороду, кротко зазвенел, а затем осыпал сверкающей прекрасной крошкой мёрзлую шинель.
В этот день последние люди, работавшие на лесоповале и в угольной печи, забастовали. Даже каратели не смогли угомонить работяг, когда те, возмущенно крича, ринулись к Генератору. Капитан стоял здесь, на грубом плацу, всем телом навалившись на трость. Первые морозы, когда спасшиеся из Лондона пришли сюда, отняли у предводителя беженцев ногу до колена. Большинство срывающих сейчас глотки лишились частей тел в схватке с белым безмолвием, но этот факт скрывали искусно выполненные протезы.
- Мы больше не можем работать, - крикнул самый пылкий, топнув ногой, и его голос подхватили остальные. – Мы умрём. Ты это знаешь, Капитан.
Капитан промолчал.
- Но мы хотим умереть со своими семьями. И чёрта-с два ты нас остановишь!
- Что мне сказать им, Капитан? – склонился командир карателей к сутулой, серой от снега фигуре.
- Мы должны быть сильными, - ответил тот. – Это последний приказ. Других не будет.
Во мраке кабинета больше не осталось никого, когда Капитан вернулся. Он уже привык, что вечно был занят. Под вечер приходили Джон и Энни, пили чай – сокровище, оставшееся с Лондона. Эти вечера до боли напоминали старый дом, царство туманов и океанических дождей с величественным Биг-Беном, нависающим над городом.
Теперь этих вечеров уже не будет.
Капитан знал, что Он сегодня придёт. Он всегда приходит именно тогда, когда дела становятся совсем паршивыми. Словно тот, что питается болью и скорбью, но единственный, кому можно было доверить дело всей своей жизни.
- Пытаюсь всё постичь тёмные закоулки логики некоторых людей. И не могу, - проскрипел Капитан и зашёлся в кашле. Ледяная крупа проникла даже в лёгкие, заставив их судорожно сжаться. - Я всё так же люблю красивую музыку, вкусный табак и ночные разговоры по душам. Я всё так же люблю кошек, собак и других тварей Божьих, детей; всё так же восхищаюсь их матерями. Я теряюсь и искренне расстраиваюсь, встречая людей, потрясающих своей нормальностью. Что понравилось всем тем, кто разочаровался во мне, Алан?.. Ведь я прощал им даже то, что сумасшествием для них была моя позиция, а их позиция в моих глазах – столпами мира. Отрёкшиеся в воспитательных целях, что они ждут от меня?.. Я могу уйти в запой или опиумный дурман на много недель. Оставлю себе на память всё, что было между нами. Чёртова память. Зачем?..
- Ты любишь, - отозвался полумрак кабинета. Старый стул надсадно скрипнул, когда его покинули. – Затем, что ты их любишь.
В тусклый свет огарка вплыло болезненно худое, изможденное лицо, обрамленное копной алых будто закат волос. Изящные глаза были подведены чёрной как глубины океана сурьмой. Тонкий рот дёрнулся, а затем всё же одарил Капитана широкой улыбкой чеширского кота.
- Ты чудовище. И я, и ты это давно знаем, - промурлыкала тень, и Капитан сжал губы. - Как кошка, знающая немецкий, как потолок, непонятно, откуда возникший посреди неба. Иногда я видел тебя ребёнком - наивным, беззащитным - и всё-таки с тёмным блеском в глазах. Иногда - смешным мальчишкой, который воюет Дьявол его знает, с кем и умиляет этим невероятно. Иногда – мудрым старцем, который раздражает нравоучениями хуже рыбьего жиру. Самое интересное, что как бы я тебя ни описал, это всё для тебя справедливо. Не знаю, когда я начал оценивать эту игру, оценивать и наслаждаться. Подыгрывать, при случае. Ведь я сам такой же.
Из-за спины пришельца вышел знакомый Капитана – мальчик Билли, насупившийся и решительный.
- Но даже у тебя есть истинная сущность. Ты устал. Твои эмоции давно уже смазаны и полустёрты. Потому ты находишь спасение здесь, - длинные тонкие пальцы легли на стопку исписанных листов. – Ты и любишь, и ненавидишь тихо и спокойно. Твоим ровесникам нужны более яркие проявления твоих эмоций. Так, чтобы они поняли. Ты считаешь себя жестоким. Люди тебя считают жестоким.
Капитан молчал, как будто уснул. Однако чтец монолога лишь ещё шире улыбнулся на это.
- Ты не жесток. Кровь и боль приедаются тяжело, любой человеческой жизни обычно не хватает на то, чтобы они приелись окончательно.
- Ты уже знаешь, о чём я попрошу, - ответил наконец Капитан. – Но я вижу, что Билли чего-то хочет. Говори, Билли.
- Ты сказал отозвать всех с угля и леса! – вскинулся мальчишка, смешно сморщив нос.
- Да, это так, - спокойно подтвердил Капитан.
- Но ведь тогда все замерзнут! – гнев Билли сейчас мог обогреть, пожалуй, всех снаружи. – Я хочу работать! Мэрлин, скажи ему!
- Билли, приказ есть приказ. Для всех, - мягко проговорил тот, кого назвали Мэрлином, склонившись к нему.
- И я искренне надеялся, что ты будешь его исполнять, - Капитан смотрел не на мальчика, а на странного человека перед ним, которого и человеком-то любой христианин не назвал бы. Демоном, чёртом, призраком – да, не человеком. И по иронии судьбы, именно его Капитан избрал на роль настоятеля детского приюта.
- Я буду работать с братом, - Билли был непреклонен. Детский максимализм даёт сил сворачивать горы и накормить всех на земле, а сейчас всё существо ребёнка роптало против того, чтобы сидеть и ничего не делать.
- Хочешь работать? Прекрасно, - Капитан зажёг новый огарок взамен истаявшего. – Помогай медикам в госпитале. Там сейчас работы больше, чем в любом конце света, это я тебе могу обещать. Тем более, твоя стальная рука весьма сгодится при ампутациях.
Кажется, эти слова удовлетворили Билли. Мальчишка замолчал и ушёл в свои размышления.
- Мэрлин, - усмехнулся Капитан. – Ты ведь в курсе, что это бабье имя, Алан?..
- А ещё так звали великого волшебника, - кошачья улыбка, казалось, могла растягиваться бесконечно.
- И то верно, - согласился собеседник, а затем поднялся и, зайдясь в хриплом кашле, достал из промерзшего насквозь серванта задубевший свёрток. – Передай это… тому инвалиду в столовой…
- Чайному мастеру? – поинтересовался Алан, принимая свёрток.
- Да. Невероятного мужества человек. Сначала он потерял руку. Потом вторую руку. Потом ногу. Чёрт, он напичкан протезами как железный дровосек, но работает даже в такую стужу.
- Что там? – без лишней скромности вопросил обладатель огненных волос.
- Чай. Последний подарок Ост-Индской Компании перед тем, как…
- Да, за него жизнь отдать можно. Не могу поверить, что ты его пронёс через пустоши.
- Знал, что кто-нибудь обязательно оценит… и, да, вот ещё что, Алан.
Тяжёлая стопка пожелтевших страниц легла в руки настоятеля приюта.
- Допиши за меня.
Капитан серьезно посмотрел на друга из-под очков. Тот не стал спорить, переубеждать или отнекиваться, однако улыбка тотчас сменилась на грустную усмешку.
- Допиши за меня. И, что бы ни случилось в эту ночь, Алан…
Изящная тонкая ладонь сжала огрубевшую и сухую руку Капитана. Последний дар. Самый великий на земле дар. Тепло.
- Если…
- Не говори это слово, - перебил друга Алан.
- Хорошо. Когда Нью-Лондон переживёт то, что сегодня будет ночью… да смилостивится над всеми нами Локи… отведи подопечных туда. К океану.
Внезапно Капитан прервался, будто ком в горле мешал ему говорить. Алан терпеливо ждал, крепко прижав мальчишку к себе.
- У Билли должна быть мать, - сказал Капитан. – Я верю, вы найдете её. Её… ты знаешь… невзирая на…
- Не нужно объяснять это мне. Я знаю, почему ты её любишь. А раз такой человек как ты полюбил её, значит, были причины.
И больше они не сказали ничего. Впрочем, Алан знал, что любые слова теперь будут излишними.
Буря достигала своего апогея. С приходом сумерек термометр застыл, бессильный показать истинную температуру за бортом. Ветер завывал столь жутко, что люди не слышали даже собственных мыслей. Ближе к десяти часам вечера каратели отыскали в одном из домов ком переплетенных между собой тел, скованный льдом. Люди силились согреть друг друга, сцепившись в единое целое, так и погибнув.
Капитан не смог отворить тяжелые створки ангара, промерзшие до болтов. Ему пришлось прорубать закованное в лёд дерево топором, а каждый взмах встречал неистовое сопротивление вьюги. Воздух потяжелел будто патока, каждый шаг и каждый жест – да что там, даже дыхание давалось сейчас с трудом.
Спрятанный уголь – Джон не ошибся в своих подозрениях – покоился подле странного огромного агрегата.
Автоматон, гигантская машина, которой не страшны ни мороз, ни ветер, ни буйство стихий, найденная разведчиками две недели назад и сокрытая до сих пор, спала здесь. Капитан знал, что придёт время, когда понадобится этот уголь. Добытый нечестно, упрятанный и украденный у собственного народа, не без этого. Отрицать очевидное сейчас было бы слишком глупо, а на сделки с совестью Капитан уже давно не шёл.
Автоматон сытно заурчал, поглощая мешки с углем в своем стальном лоне. А затем вышел из ангара, оглушительно скрежеща, неся на себе Капитана. Три сотни человек прилипли к заледеневшим окнам, силясь сквозь морозный налёт разглядеть источник такого шума.
А затем механический гигант заурчал и направился к угольной шахте. Люди больше не могли питать Генератор углем всю ночь. Но механизм мог.
Чернота сгустилась настолько, что Капитан собственных рук разглядеть не мог. Лишь чувствовал, как жестокий ветер раздирает хрупкое человеческое тело на части: Буря жаждала напиться горячей крови. Всю ночь Автоматон исправно носил уголь от шахты к Генератору, наполняя огромную печь до отказа.
И когда под утро Капитан понял, что намертво примёрз к машине и отодрать теперь смогут только лишь его кости, Автоматон, закинув в топку последнюю порцию угля, гулко опустился, разрывая лёд на стальных суставах.
Механическая нога закостеневшего человека силилась дотянуться до рычага, которым Капитан надеялся никогда не воспользоваться.
Рычага форсажа Генератора. Который либо обогреет весь котлован сразу, либо взорвется, похоронив всех под своими обломками.
Однако нога никак не могла дотянуться до рычага, а отодрать своё тело от машины было задачей посложнее, чем объединить Небеса и Ад. И когда Капитан понял, что сознание покидает его, а сердце колотится от холода всё медленнее, он увидел знакомые глаза.
- Последняя печь должна работать, - всё, что услышал он перед тем, как покориться великой Буре. А затем женская рука в толстой рукавице дёрнула рычаг.
И котлован озарился светом столь ярким, что все люди разом отпрянули от окон. Автоматон, не выдержав резких перепадов температур, заискрился, и тело, примерзшее к нему, расплавилось за доли секунд.
Под вечер бог ледяных фьордов забрал отбившуюся от рук Бурю обратно к себе. Шкала термометра начала стремительно ползти вверх, но на отметке -30 прибор лопнул, окропив метеорологов сверкающими осколками.
Мы выжили.
ох, я впечатлена
вау, я аж онемела, когда ты только что сказал, что он твой... я честно сначала восприняла как знаменитый стих кого-то из поэтов начала 20 века... очень по стилю, хоть раньше и не слышала его. Но то, что он твой, потрясло меня несказанно.
Вот недавно казалось с тобою,
Лунным светом родно поясь,
Да беседуя мирно с Москвою,
Шли тихонечко мы, смеясь.
скрытый текст
Променяло время так жадно
Стольный свет на потемки чужбин.
Ты, отбывши в даль безоглядно,
Видишь смрады замест целин.
Да, вот нынче с тобою бродит
Не безумный твой хулиган.
Скулы суесловием сводит,
Растравляя бескровность ран,
Не поэт, но мне давний знакомец.
Я ж брожу теперь снова один.
Я один, как дурной миротворец,
Мукой странною ныне томим.
Солнцем мне стала пивная пена,
Шелест листьев – мой лучший друг.
Не несусь я теперь оголтело
На шептанье твоих налитых губ.
Весь в вретищах и в чем попало,
Я с хандрою теперь на «ты».
А она, госпожа, величаво
Отдает мне чумные цветы.
На могиле встаю, усмехаясь:
На погосте моем гонят право
Люди, паскудненько улыбаясь,
Да лия словесную отраву.
Но я жду, уповая слабо,
Тень на улице страстно ловя.
Жду тебя я, хлебая брагу,
Память в сердце гнилом бередя.
(с) Бен
Вот недавно казалось с тобою,
Лунным светом родно поясь,
Да беседуя мирно с Москвою,
Шли тихонечко мы, смеясь.
скрытый текст
Променяло время так жадно
Стольный свет на потемки чужбин.
Ты, отбывши в даль безоглядно,
Видишь смрады замест целин.
Да, вот нынче с тобою бродит
Не безумный твой хулиган.
Скулы суесловием сводит,
Растравляя бескровность ран,
Не поэт, но мне давний знакомец.
Я ж брожу теперь снова один.
Я один, как дурной миротворец,
Мукой странною ныне томим.
Солнцем мне стала пивная пена,
Шелест листьев – мой лучший друг.
Не несусь я теперь оголтело
На шептанье твоих налитых губ.
Весь в вретищах и в чем попало,
Я с хандрою теперь на «ты».
А она, госпожа, величаво
Отдает мне чумные цветы.
На могиле встаю, усмехаясь:
На погосте моем гонят право
Люди, паскудненько улыбаясь,
Да лия словесную отраву.
Но я жду, уповая слабо,
Тень на улице страстно ловя.
Жду тебя я, хлебая брагу,
Память в сердце гнилом бередя.
(с) Бен
ох, да(
31.05.2018 в 04:03
Жаль, что нельзя как в сериалах - забить на все, взять классного человека и умотать куда-нибудь на море или в Париж. А приехать и типо все встало на свои места само.
Блин!
URL записи
