Пэйринг и основные персонажи: Лю Цингэ/Шэнь Цинцю, Лю Цингэ/Му Цинфан
Рейтинг: NC-17
Жанры и предупреждения: Сенсооная депривация, Связывание, Трисам, Вуайеризм, Частичный ООС, Юмор
Размер: 18581 ~ 10 страниц
Описание: Цинцю решает, что Цингэ и Цинфану надо поебаться.
ЧитатьСначала Шэнь Цинцю заметил взгляды Му Цинфана.
На Цингэ всегда многие смотрели с восторгом и обожанием, поэтому сначала Цинцю не удивился, когда заметил, что Цинфан всегда застывает, стоит Цингэ пройти мимо него, либо оказаться перед ним с очередной раной, заработанной в поединке. Цинфан краснел и мялся, хотя с другими своими братьями вел себя спокойно и иногда даже холодно.
Цинцю даже чувствовал легкое удовлетворение, потому что этот божественный мужчина делил с ним одну постель, позволял себя целовать. От знания, что Цингэ проходит мимо остальных, глядя почти презрительно, но тает и плавится, стоит Цинцю ему улыбнуться, внутри все теплело.
И были взгляды. Да.
Цинцю не имел ничего против Цинфана, они часто сталкивались, потому что при всей своей силе, Цинцю часто калечился по своей глупости, а Цингэ сразу тащил его лечиться. С Цинфаном было приятно разговаривать: он был нежный и внимательный, а к своему занятию относился с предельной серьезностью. Цинцю мог с гордостью заявить, что лучше целителя еще стоило бы поискать.
Цинфан чуть хмурился, едва только видел Цинцю и Цингэ, читал короткую нотацию о том, что стоит себя беречь, а потом занимался осмотром и перевязками. И иногда косился на Цингэ, и на его скулах выступал легкий румянец.
В том, что он смотрел, не было ничего удивительного. Но однажды Цинцю увидел — случайно, он торопился к Цингэ и увидел замершего Цинфана. Тот стоял чуть поодаль от тренировочного поля, на котором Цингэ упражнялся с мечом, и его взгляд… Цинцю едва не обжегся. Цинфан смотрел жадно, внимательно, с тайным, почти постыдным вожделением. Цинцю тоже застыл, наблюдая за непривычным выражением лица Цинфана, за тем, как он осторожно закусывает губу и болезненно сводит брови вместе. Он смотрел, не отрываясь, пока не покачал головой, будто сердясь на себя, развернулся и столкнулся с Цинцю.
Цинфан выглядел так, будто его застали за разглядыванием эротических картинок. Его лицо было таким ошеломленным и беззащитным, что Цинцю невольно залюбовался.
Он мог бы пристыдить его прямо сейчас, сказать что-нибудь ужасное. Но в тот момент, когда Цинцю увидел желание в глазах Цинфана, внутри зародилось что-то горячее, какое-то еще не сформировавшееся ощущение. Поэтому Цинцю просто встал рядом, раскрыл веер с легким щелчком и посмотрел поверх него на Цингэ.
— Лю-шиди очень красив, не правда ли? — поинтересовался Цинцю.
Цинфан вздохнул.
— Шэнь-шисюн…
— Я не осуждаю, — мягко произнес Цинцю. — Когда Лю-шиди берет в руки меч, становится невозможно оторвать от него взгляд.
Он скосил глаза и увидел, что Цинфан смотрит на Цингэ, закусив губу. Всегда верный братьям, талантливый целитель, который не терпел никакого насилия и ругался на учеников с пика Байчжань за излишнюю драчливость, смотрел на Цингэ так влюбленно, что это почти убивало. Цинцю мог бы спросить, как это случилось. Почему именно Цингэ? Ведь вокруг было много других, не таких воинственных, не влезающих в драки. Свободных, в отличие от Цингэ, который отдал свое сердце в руки Цинцю и не собирался забирать никогда. Как долго Цинфан смотрит на него вот так — замирая, пожирая взглядом, без возможности прикоснуться? Почему не ненавидит при этом Цинцю, ведь влюбился Цингэ именно в него, а не в кого-то другого?
Цинцю унял мысли и тоже вернулся взглядом к Цингэ. Тот, наконец, заметил, что за ним наблюдают, просиял, увидев Цинцю, и отсалютовал мечом. Цингэ в этот момент был непростительно красив: без верхней одежды, с собранными волосами. Можно было любоваться его идеальным телом, подтянутым животом и сильными руками.
— Прости, Шэнь-шисюн, — тихо проговорил Цинфан. — Я не претендую ни на что.
Он медленно прошел мимо, опустив голову, но Цинцю все равно заметил на его лице легкую обиду. Конечно, ведь Цингэ никогда не посмотрит на хрупкого, слабого целителя. Просто не заметит, привыкнув, что Цинфан появляется рядом лишь для того, чтобы перевязать раны, либо отчитать учеников, влезших в драку.
Цинцю проводил его взглядом.
— Цинцю! — позвал его Цингэ.
Цинцю щелкнул веером, закрывая его, и поспешил к Цингэ.
*
Цинцю думал, что сможет легко выбросить из головы подсмотренное, забудет о влюбленности Цинфана. В конце концов, не он первый смотрел на Цингэ, желая оказаться на месте Цинцю. Самый красивый из всех заклинателей, самый сильный и талантливый — за Цингэ пытались увиваться многие, но быстро теряли весь пыл, стоило только понять, что к его сердцу не пробиться, а на короткие интрижки Цингэ был не согласен.
Цинцю только все чаще начал замечал, как Цинфан любуется Цингэ, иногда так же жадно, а иногда глядя нежно, взволнованно, с каким-то трепетом, от которого Цинцю самому хотелось посмотреть на Цингэ и найти то, что вызвало у Цинфана эту его кроткую улыбку. Цинфан не был похож на других: кто очаровывался Цингэ, а потом быстро остывал. Его влюбленность была сродни дикому цветку, выросшему среди камней.
Цинфан всегда терялся, стоило ему обнаружить, что Цинцю за ним наблюдает. Он вздрагивал и сразу будто гас изнутри, старался уйти.
А Цинцю думал. О том, какой Цинфан нежный, какой вежливый и добрый, о том, какое у него красивое лицо, когда он любуется Цингэ. Что-то тяжело ворочалось внутри, какая-то мысль, которую Цинцю все не мог поймать. Не мог точно сказать, что именно чувствует, глядя на Цинфана. Не ревность, отнюдь не ее.
А потом случилось озарение. Было это так.
Цинцю целовался с Цингэ. Тот прижимал его к стене, и сильные ладони лежали у Цинцю на бедрах. Цинцю отвечал, закрыв глаза и отдаваясь ощущениям, чувствовал трепет и вздрагивал, когда Цингэ прикусывал ему губу. И вдруг — совсем неожиданно — подумал, а мечтает ли Цинфан о том, чтобы его вот так прижали к стене и целовали. Властно, жадно, придерживая рукой за подбородок. Картинка вспыхнула перед глазами, и Цинцю застонал, а Цингэ заглушил звук поцелуем.
После этого мысли посыпались градом. Цинцю думал, глядя на Цинфана — а будет ли тот задыхаться и кричать, если Цингэ поставит его на колени и будет брать, как он любит, жестко, властно, быстро, заставляя сжиматься на члене. Цинцю, когда его ставили на колени, кричал.
Это были неправильные мысли, Цинцю знал. Закрывал лицо веером и думал.
Картинки, что он представлял, были ошеломляющие, но Цинцю не знал, какова была бы реальность. Если бы он мог свести Цингэ и Цинфана, а сам понаблюдать… невозможно. Нет.
Цинцю обмахивался веером, будто это могло прогнать постыдные мысли, и все чаще хмурился, задумавшись. Даже Цингэ это заметил — хотя почему даже, из всех, кто окружал Цинцю, он был внимательней всех к изменениям в настроении Цинцю.
— Что случилось? — спросил Цингэ, разливая чай.
Они сидели в бамбуковом домике Цинцю, отдыхая вечером от дневных забот. Цингэ распустил волосы и казался удивительно мягким и домашним. Он внимательно смотрел на Цинцю, чуть нахмурившись.
— Ничего, — соврал Цинцю и задумчиво открыл и закрыл веер.
— Не смей увиливать, — резко произнес Цингэ. — Если ты чего-то не говоришь, потому что думаешь, что я не пойму, то ты ошибаешься.
— Лю-шиди. — Цинцю вздохнул. — У этого шисюна на уме одни глупости, от которых он избавится самостоятельно.
Цингэ поморщился, потянулся к чашке и залпом выпил чай.
— Зачем? Ты просто можешь сказать мне.
Действительно. Как просто. Цинцю покачал головой и заслужил почти обиженный взгляд Цингэ.
— Я уже знаю твой ответ. — Цинцю улыбнулся.
— Неужели? — Цингэ хмыкнул. — И не хочешь проверить, что я скажу на самом деле?
Цинцю взял в руки чашку. Покатал в руках. Посмотрел на Цингэ. Тот щурился, выжидая.
— Ты скажешь, что это безнравственно. Что ты никогда на подобное не согласишься. — Цинцю сделал глоток и посмаковал вкус чая. — И мы поругаемся. Возможно, начнем драться, и придется просить Шан-шиди помочь восстановить все разрушенное. Шан-шиди будет очень долго кричать.
Цингэ выгнул бровь и усмехнулся.
— Ты попросишь меня убить кого-то из нашего клана? Или предать его и стать на сторону демонов?
Цинцю с улыбкой покачал головой. Это были невозможные варианты. Но то, о чем он думал, почти равнялось предательству.
— Нет, я… — Цинцю замер, чувствуя, как от волнения тянет в животе, собирается тугим комком страх. — Ты смог бы переспать с кем-то? Не со мной?
Цингэ недоуменно хлопнул глазами, осмысливая, что сказал ему Цинцю. С каждым мгновением на его лице все явственней проступали злость и обида, пока Цингэ не выплюнул:
— Я тебе не изменяю, Цинцю!
— Я знаю! — Цинцю выставил перед собой веер, защищаясь, и Цингэ тут же вздрогнул, глянул испуганно, будто сам удивился своему гневу. — Я знаю, что Лю-шиди любит только меня, и я радуюсь этому каждый день.
Цингэ нахмурился и скрестил руки на груди.
— Тогда о чем ты?
Цинцю медленно убрал веер, раскрыл его и спрятал за ним свое лицо. Он тщательно обдумывал свои слова, пока Цингэ напряженно наблюдал.
— Допустим, есть один человек, что влюблен в тебя. И возможно, он хотел бы оказаться в твоей постели.
Цингэ разом поскучнел, и вместо напряжения на его лице появилось раздражение.
— Мне это не интересно.
— А если… если я хочу посмотреть?
Цинцю поднял веер еще выше, оставляя открытыми только глаза. Лицо Цингэ было перед ним, видно каждую эмоцию. Тревожно приподнятые брови, чуть приоткрытые губы.
— Ты хочешь смотреть, как я трахаю кого-то? — спросил Цингэ недоверчиво, и сердце Цинцю ухнуло вниз.
Цингэ звучал так, будто либо они подерутся сейчас, либо Цингэ согласится. Цинцю осторожно кивнул, и Цингэ втянул воздух сквозь зубы и замолчал.
Нужно было как-то сбавить градус напряженности. И Цинцю попытался, но безуспешно, судя по тому, что с первым же словом у Цингэ начали ходить желваки:
— Если Лю-шиди это неприятно, этот шисюн никогда не затронет эту тему больше. Но если Лю-шиди согласится, ему не обязательно смотреть.
— Не обязательно? — Цингэ фыркнул. — И каким это образом?
— Этот шисюн может завязать своему шиди глаза, — сказал Цинцю.
Цингэ приоткрыл рот и уставился на Цинцю. Молча отвернулся.
— Только если Лю-шиди этого хочет, — добавил Цинцю.
Цингэ не ответил, мрачно глядя в стену. Цинцю не поддталкивал его, позволяя самому прийти к решению. В Цингэ была странная, тяжелая решимость всегда оставаться самым благочестивым заклинателем. Разумеется, это отметало все непристойное, что могло омрачить его образ. Сначала и влюбленность в самого Цинцю была непристойной, и только боги знают, как Цингэ вообще умудрился переступить через себя и признаться. Он тогда выглядел таким же мрачным, сурово протягивал Цинцю веер и говорил — голос дрожал.
Вздрогнул и сейчас. Будто треснуло стекло.
— Дай мне обдумать это, — сказал Цингэ.
Цинцю ответил:
— Да, Лю-шиди.
Ответил спокойным и тихим голосом, скрывая, что под безупречной маской безмятежного спокойствия прячется возбужденный дикарь, потому практически выдали разрешение на тройничок. Оставалось лишь чуток поднапрячься и вложить идею в еще одну упрямую голову. Нарисовать, так сказать, открывающуюся перед ними картину прекрасного будущего, в котором случится восхитительный секс.
Поэтому несколько последующих дней Цинцю потратил, чтобы выбить у Цинфана время для тайной и уединенной беседы где-нибудь в доме Цинцю за чашкой чая.
Цинфан смотрел на Цинцю диким зверьком, неласковым и злым, и Цинцю читал в его глазах «да что тебе блять надо?» так явно, что Цинфану даже говорить не надо было.
Цинцю бы, наверное, мог бы вспомнить о почтении и уважении, но все эти дни Цинфан не переставал украдкой смотреть на Цингэ взглядом, полным тоски. Как тут отъебаться, если Цинфан буквально умолял о том, чтобы на его чувства обратили внимание? Поэтому Цинцю пер напролом, как бульдозер.
И вот наступила заветная беседа. Цинфан сидел перед ним, сложив руки на стол ладонями вниз и наблюдал, как притаившийся зверь следит обычно за своей добычей.
— Я хотел поговорить, — начал Цинцю. — О Цингэ.
Лицо Цинфана дрогнуло.
— Шэнь-шисюн, — сказал он жалобно, но Цинцю прервал его взмахом руки.
— Тебе нравится Лю-шиди?
Цинфан, наверное, применил все свои запасы терпения и мужества, чтобы не послать Цинцю куда подальше. Вместо этого он скорбно поджал губы и ответил:
— Разве Шэнь-шисюн нуждается в ответе? Да, мне нравится Лю-шисюн. Но я уже говорил, что не смею вмешиваться. Я рад за своих братьев.
Цинцю кивнул.
— Я хочу, — сказал он веско, — чтобы ты вмешался.
Лицо Цинфана преобразилось так быстро и резко, что Цинцю сам собой пришел на ум мем с Пикачу. Такое же чистое и незамутненное охуевание.
— Шэнь-шисюн, — начал было Цинфан, а потом умолк и очень пристально уставился на свои руки.
Цинцю счел, что раз внятных и членораздельных попыток возразить не прозвучало, надо ковать, пока горячо.
— Я собираю связать Лю-шиди, — сказал Цинцю, наблюдая, как на лице и шее Цинфана проступает румянец. — Связать ему руки и ноги, чтобы он не мог двигаться. Завязать ему глаза, чтобы он не мог видеть. И отдать тебе.
— Зачем? — спросил Цинфан напряженно. Он Сидел, выпрямив спину и сжимал ладони в кулаки. Аж костяшки побелели.
— Возможно, Лю-шиди понравится? И он захочет повторить, но в следующий раз — уже без повязки на глазах.
Цинцю закончил говорить, раскрыл веер и принялся обмахиваться неспешно. Цинфан молчал и, видимо, обдумывал дальнейшие перспективы и плюсы их соглашения. Цинцю видел, как в Цинфане боролась жадность и влюбленность с очень слабым противником — здравым смыслом. Борьба была занятной, судя по закушенной губе, Цинфана больше привлекала возможность оказаться у Цингэ на члене, чем продолжать ходить и смотреть издалека.
— Зачем это Шэнь-шисюну? — выдавил Цинфан.
— Этот шисюн не может смотреть, как его шиди страдает, — степенно ответил Цинцю из-за веера.
Цинфан вновь погрузился в раздумия.
— А Лю-шисюн?
— Не против.
В глазах Цинфана метнулся слабый огонек безнадежного отчаяния.
— Он знает?
— И да, и нет. Он не хочет смотреть и знать, с кем, — ответил Цинцю немного виновато.
Цинфан закусил губу.
— Но ты можешь пробудить в нем интерес.
Это предложение, наверное, и сломало Цинфана. Все люди все-таки слабые создания, падкие на соблазнительные предложения и готовые поддаться всем порокам. Особенно, если что-то греховное давно хочется заполучить и тут оно падает тебе в руки спелым яблоком. Так что Цинфан немного подумал и сказал — да.
Цингэ созрел чуть позже. Подошел к Цинцю решительный, напряженный и собранный. Натянутый, будто струна. Посмотрел на Цинцю так, будто хотел взглядом пронзить насквозь, и сказал:
— Я согласен.
Цинцю возликовал. Согласие, пусть и выбитое долгими уговорами, все равно лежало в основе небольшого междусобойчика на троих.
Приготовления заняли не слишком много времени, но все равно ожидание заставляло Цинцю томиться в предвкушении. Оценит ли Цингэ? Сможет ли проникнуться? Каким будет лицо Цинфана? Цинцю старался сохранять спокойное и хладнокровное выражение лица, но чувствовал, что получается это плохо. Выручал веер. Отличное изобретение для тех, кто за веером прячет мерзкую усмешку.
А потом наступил нужный вечер. По договоренности, первым пришел Цингэ. Он прошел в спальню так решительно, будто торопился на поле боя. Цинцю остановил его, поймав за рукав.
— Лю-шиди, — ласково позвал Цинцю.
Цингэ взглянул на него чуть смягчившимся взглядом, но напряженности не растерял. Поджал сурово губы.
— Что мне делать?
— Расслабиться, — сказал Цинцю и осторожно поцеловал его в уголок губ.
Цингэ вздрогнул и тихо выдохнул. Цинцю погладил его по плечам, разминая их, нежно провел ладонями по груди. Углубил поцелуй.
Цингэ расслаблялся медленно, но таял все равно, и Цинцю воспользовался этим и принялся его раздевать. Развязал пояс и распахнул одежды, помог осторожно снять их. Скользнул языком по губам и обвил руками шею. Ладонью накрыл затылок, поглаживая, и ловко распустил волосы Цингэ.
Когда они отстранились друг от друга, Цингэ немного оттаял. Размяк, покраснел. Распущенные волосы ласкали его обнаженную кожу и несколько прядей непослушно падали на лицо. Цинцю отвел их в сторону и заправил за ухо.
— Лю-шиди должен раздеться до конца и лечь на кровать, — сказал Цинцю.
Цингэ повиновался очень медленно, плавно. Он избавился от остатков одежды, а потом решительно прошел к кровати и лег на нее сверху.
Цинцю последовал за ним. Он помог ему удобно лечь и достал приготовленные специально веревки. Они были не из тех, что ограницивали циркуляцию ци, поэтому Цингэ мог бы их разорвать, но Цинцю очень сильно надеялся на его выдержку. Он заставил его выпрямить руки и привязал их к изголовью кровати.
Цинцю пальцами расчесал его волосы и достал широкую ленту. Погладил по щеке.
— Лю-шиди точно готов?
— Да.
Цингэ смотрел на него преданно и с полным доверием.
И Цинцю завязал его глаза.
После этого он вышел встречать Цинфана. Тот ждал неподалеку, и как только заметил Цинцю, сразу выступил из темноты, бледный, но решительный.
— Шэнь-шисюн.
— Все готово.
Цинцю взял его за руку и повел за собой.
Цинфан шагал медленно, будто деревянная игрушка. Хмурил брови смешно, но не протестовал. А когда зашел в спальню, то выдал сдавленный тихий стон. Цингэ его услышал, повел головой в их сторону и повернул лицо.
— Цинцю? — позвал он тихо.
— Я здесь, — отозвался Цинцю.
Цинфан застыл, глядя на лежащего обнаженного Цингэ жадным и испуганным взглядом. Руки поднял к груди и прижал встревоженно. Цинцю подошел к нему сзади, положил руки на плечи и прижался носом к уху.
— Он весь твой, — прошептал.
Цинфан вздрогнул. Циную погладил его по плечам, поцеловал в шею и чуть подтолкнул вперед.
Но Цинфан застыл, будто кукла, не зная, что ему делать. Цинцю подозревал, что все заклинатели девственники, но не настолько же?
Он хотел только смотреть, а не вести и направлять. Однако, похоже, нужно было именно так.
Цинцю взял его за руку и повел вперед. Перед кроватью остановил и поймал за плечи. Чуть придержал и начал снимать одежду. Цинфан благо, подхватил его порыв и сам спешно стащил с себя ханьфу. Цинцю огладил его изящно сложенное тело взглядом и тихо вздохнул.
Действовать приходилось самому. Цинцю толкнул Цинфана к кровати и помог сесть верхом, упираясь ладонями в грудь Цингэ. Сам Цинцю сел рядом, накрыл руку Цинфана своей и склонился к Цингэ.
— Я здесь.
Цингэ в ответ слабо вздохнул и чуть потянулся вперед. Циную поцеловал его, наслаждаясь мягким и нежным поцелуем. Цингэ отвечал слепо, тянулся вперед с полным доверием, и Цинцю, чуть отстранившись, воспользовался слепотой Цингэ и одну руку положил на затылок Цинфана и нагнул его к Цингэ.
Цинфан сначала ахнул, но как только их губы соприкоснулись и Цингэ ответил, тихо застонал. Цинцю с удовлетворением наблюдал за тем, как удивленное выражение лица Цингэ меняется на спокойное. Они углубили поцелуй, и ладони Цинфана легли на лицо Цингэ.
Целовались они медленно и тягуче. Цингэ беспомощно сначала дернул руками, а потом сдался мягким и нежным поцелуям Цинфана. Цинцю же сместился на кровати, мимолетно огладил спину Цинфана и затем обхватил рукой член Цингэ.
Цингэ в этот момент выгнулся и тихо застонал, но Цинфан заглушил его очередным поцелуем.
Они все были возбуждены от сложившейся ситуации, так что довести Цингэ до нужного состояния было несложно. Всего пара движенй, и член в руке стал твердым. Цинцю слишком хорошо знал, как Цингэ доставить удовольствие.
Возможно, он слишком спешил, но Цинцю боялся, что все в один момент передумают. Поэтому Цинцю медленно положил одну ладонь на поясницу Цинфана, гладя нежно и заставляя чуть прогнуться. Во вторую полилось приготовленное масло. Цинцю размазал его по ягодицам, и на пробу втолкнул внутрь один палец. Тот вошел слишком легко.
Цинцю тут же представил, как Цинфан накануне растягивал себя, представляя, как Цингэ его трахнет. Лежал, закусив пальцы одной руки, чтобы его не услышали, а второй медленно трахал себя. От этого в голове потемнело. Мозг потерял связь с реальным миром. Циную закрыл глаза, успокаиваясь, стирая из воображения картинку Цинфана с разведенными ногами. Зачем, если сейчас он был рядом и целовал Цингэ, потираясь полувозбужденным членом об его идеальный пресс?
Цинцю чуть потянул его назад. Цинфан понятливо сдвинулся и замер, когда Цинцю направил головку члена Цингэ прямо ко входу. Замер, а потом сам сдвинулся, насаживаясь.
Он издал такой низкий, протяжный стон, что Цинцю сам задрожал. Помог ему медленно опуститься до самого конца.
А потом встал с кровати. Цинфан беспомощно оглянулся на Цинцю, который занял свое возле головы Цингэ. Цинцю кивнул ему, а сам занялся важным делом — принялся осыпать поцелуями лицо Цингэ.
Цинфан отмер через несколько мгновений, это Циецю понял по тихим стонам Цингэ и его лицо, скривившемуся измученно. А потом и услышал. И увидел. Цинцю оглянулся на Цинфана и увидел, как тот медленно движется на члене Цингэ, раскачиваясь осторожно и увеличивая темп. Цинцю запоздало подумал о том, что зря усадил девственника в позу наездницы, но было поздно.
Это было красиво. Цинфан, который получил то, о чем давно мечтал, чего жаждал, выглядел ослепительно. До самого конца, до момента, когда кончил с диким вскриком, будто раненый оргазмом. Он двигался быстро, спешно, в ломаном ритме, как самый настоящий девственник. Но это былопрекрасно. Наслаждение на его лице резонировало с возуждением Цинцю, он практически чувствовал, как член Цингэ скользит в нем и сдерживался от того, чтобы не сдавить свой член сквозь ткань одежды, надрачивая на секс двух своих младших братьев.
Таким же угасшим Цинфан казался, когда после одевался. Он соскочил с Цингэ и кинулся к одежде так быстро, будто спешил к спасительному кругу.
Уходил он спешно, и Цинцю боялся, что от его движений вспыхнет воздух. Цинфан сбежал, не попрощавшись и оставил его наедине с возбужденным Цингэ, быстро и шумно дышавшим, хлопнул дверью и выскочил в ночь.
У Цинцю не осталось выбора. Цингэ еще не кончил, так что место Цинфана пришлось занять ему. Цинцю не стал раздеваться полностью, только обнажил ноги и сел сверху. Член Цингэ был еще влажным и твердым, и Цинцю, насаживаясь, поймал себя на мысли, что представляет, каково было Цинфану. Принимал ли он член Цингэ благодарно или боялся, что крадет себе чужое удовольствие? Наслаждался ли искренне или в его чувствах таилось темное, греховное ощущение, что он действует, будто вор?
Конечно же, Цингэ кончил после пары движений бедрами. Цинцю кончил следом.
А о том, кто был с ними ночью, Цингэ спросил через пару дней. Спросил тихо, с легким румянцем на щеках. Цинцю раскрыл веер и закрыл лицо.