Предыдущая глава
Сяо Наньчжу не раз доводилось слышать, что зло никогда не возобладает над добром.
Бабушка постоянно говорила ему, что в этом мире добро и зло чётко разграничены, и если в твоём сердце главенствуют честность и справедливость, то тебе нечего бояться встать на скользкую дорожку.
Сяо Наньчжу твёрдо верил в эту истину, а потому, с чем бы он ни сталкивался, он никогда не чувствовал себя потерпевшим поражение — однако это необъяснимое упрямство отнюдь не способствовало безоблачности его жизненного пути.
Итак, глубокой ночью, в тот миг, когда Чуси сменил Няньцзю, перед окровавленным и грязным Сяо Наньчжу, который стоял на одном колене, силясь протереть глаза, предстала картина зла, подавляющего зло, насилия, предотвращающего насилие, убийства, препятствующего убийствам.
читать дальшеПеред его взором — ничего, кроме извивающихся потоков завораживающего кроваво-красного цвета.
Если истребляющего наваждений Няньцзю можно было уподобить сияющему льдистым светом белоснежному клинку, который рассекает тьму этого мира, то фигура, на миг ослепившая взор яркостью алых одежд, была подобна тысяче кровожадных духов, слившихся воедино в длинный окровавленный меч, жаждущий убийства. Хоть он истребил наваждений, окруживших Сяо Наньчжу, сам он нёс в себе куда более ужасающую опасность, чем все они вместе взятые.
— Очень хорошо.
Голос сочился холодом, однако от прикосновения кончика пальца нижнюю губу обожгло жаром. Шершавая кожа прошлась по ранкам на растрескавшейся губе — эти жгучие ощущения были почти невыносимы.
Поэтому, когда его подбородок приподняли, грубо удерживая его пальцами, раненый Сяо Наньчжу кое-как приподнялся, опираясь на здоровую руку, и совсем близко от себя узрел чёрные провалы зрачков. От разительного контраста зрачки самого Сяо Наньчжу невольно сузились.
По правде говоря, этого мужчину можно было назвать почти красивым.
Присущая ему от природы агрессивная красота идеально гармонировала с бледным без кровинки лицом. Ослепительно-красные одеяния, чёрные волосы и сияющие золотом латы тонкой работы — подобное сочетание могло свести с ума кого угодно.
В подобном ощущении подвластности было что-то неприятное — поэтому, на пару мгновений выпав из реальности, Сяо Наньчжу всё-таки воспротивился влечению этого обворожительного образа. Занервничав, он вырвался из хватки бледной руки и, пошатываясь и задыхаясь, поднялся на ноги.
— Вы… Чуси?
Его хриплый запинающийся голос заставил этого мрачного исполина опустить глаза на Сяо Наньчжу. Один этот взгляд наполнил его душу смятением — и, втайне проклиная себя, он отвёл глаза.
Прежде он не обращался с подобной вежливостью ни к одному из духов календаря: ни к Няньсы, ни к Няньу, над которыми он позволял себе подшучивать, словно над старыми приятелями.
Однако интуиция подсказывала ему, что Чуси — и впрямь птица совершенно иного полёта. Он никогда не сталкивался с мужчиной, который вызывал бы в нём такого рода сопротивление и отторжение. При взгляде на жалкое выражение Сяо Наньчжу на лице Чуси не отразилось ни единой эмоции — лишь слегка приподнялись уголки застывшего рта. Протянув окровавленную руку, он кончиком пальца коснулся побелевших губ Сяо Наньчжу:
— Тут кровь. — Голос звучал глухо, словно его язык шевелился с большим трудом.
При этих словах Сяо Наньчжу замер и бессознательно облизнул губы — в горле комом встал сухой металлический привкус, и это тошнотворное ощущение заставило его нахмуриться. В это мгновение он даже не заметил, насколько неподобающе это выглядело со стороны, и, лишь взглянув на Чуси, обнаружил, что тот по-прежнему не сводит с него этого странного, пронизывающего, угрюмого взгляда.
Эти глаза были холодны, словно декабрьский снег. По идее, канун Нового года должен быть весёлым и счастливым днём, однако в этом охраняющем покой конца года духе календаря не чувствовалось ни малейшего отголоска тепла, отчего он производил ещё более тяжёлое впечатление, чем недавние сонмища наваждений.
Это заставило Сяо Наньчжу припомнить то, что Няньсы говорил о многоликости Чуси: теперь, когда он собственными глазами узрел этого своеобразного бога календаря, до него в полной мере дошёл истинный смысл этих слов:
«Чуси-цзюнь [1] — наиболее могущественный из двадцати двух духов традиционных праздников. В прошлом у него был лёгкий и покладистый характер, как и у Хуачжао-цзюня [2] — он даже сердился редко и любил беззлобно подшутить над юными духами календаря…»
«Быть может, оттого, что он слишком долго выходил на стражу в конце года и убил чересчур много злых духов, его тело всё сильнее осквернялось тёмной энергией наваждений, и постепенно характер Чуси-цзюня в корне изменился — он больше не смеялся, стал скуп на слова, его обуяли мрачность и безнадёжность, он сделался жестоким и бессердечным. Раньше он был совсем не такой».
«Когда другие духи заметили это, было уже поздно. По счастью, несмотря на то, что нрав Чуси-цзюня сильно переменился, основа его натуры — стремление делать добро — осталась неизменной. Однако больше никто не осмеливался столь же легко заговорить или пошутить с ним…»
Всё ещё звучащие в ушах слова Няньсы заставили Сяо Наньчжу по-новому осмыслить пристальный взгляд Чуси. Теперь он мог с уверенностью сказать, что дух календаря страдал от своего рода психического расстройства, вызванного чрезмерным напряжением на работе без малейшей надежды на избавление.
В конце концов, психические заболевания современных людей отличаются изрядной причудливостью. Все эти обсессивно-компульсивные расстройства, трипофобия — а также куча других болезней, о которых и вслух-то не говорят; одним словом, если за вами не числится одного-двух синдромов, вас едва ли можно счесть нормальным человеком.
Так что Чуси, если не брать в расчёт его непрошибаемую мрачность, в остальном был очень даже ничего. Рассудив так, Сяо Наньчжу решил: если тот не будет создавать проблем, честно отслужив свой день, то и он не станет относиться к духу календаря с предубеждением. Однако, судя по тому, как Чуси отвёл взгляд, не похоже было, что он желает идти на контакт. Внезапно Чуси ледяным голосом гаркнул:
— Ко мне, скотина!
Как только отзвучали эти слова, раздался раздирающий уши звериный рёв.
Из-за раненой руки опешивший Сяо Наньчжу не успел обернуться вовремя, но он по-прежнему сжимал пистолет — сдвинув брови, мастер календаря передёрнул затвор и поднял ствол, намереваясь уложить тварь, которая устремилась к нему и Чуси.
Однако прежде чем он успел что-либо сделать, его повалила, прижав к земле, огромная туша с оленьими рогами, тигриными зубами, золотой чешуёй и гривой. Это похожее на льва чудовище голосило, подобно колокольному набату, и молотило хвостом перед бесстрастным лицом Чуси.
— Гав… Гав-гав-гав!
Сяо Наньчжу онемел от изумления.
Примечания Шитоу Ян (автора):
Как же я рада, что он наконец появился, ме-е-е~
А Чуси на поверку не так уж и страшен — мысленно прибавьте к собачьей крови толику садомазохизма и будьте спокойны, дорогие товарищи~ Теперь проволочек не будет — теперь, когда главный объект появился, скоро будет самое сладенькое~
А потому — не хотите добавить меня в избранное и накидать мне ещё комментариев, ха-ха? Всем спасибо за донаты, чмок-чмок!!! Оставляю вам эту милую скотинку, чтобы вы могли с ней поиграть~
Примечания переводчика:
[1] -Цзюнь 君 (-jūn) — в пер. с кит. вежливое «сударь, господин», также «государь, владетельный князь», а также «супруг».
[2] Хуачжао-цзюнь 花朝君 (Huāzhāo-jūn) — «утро цветов» (по поверью: день рождения цветов, 12-15-ый день 2-го лунного месяца).
Поздравляем дорогих читателей с Юаньсяо — Праздником фонарей!!!
Следующая глава