В надёжных и добрых руках

Среди руин давно мёртвого города осталась только она.

Так её назвали — Ведьма.

Алый цвет, пачканый пылью и гарью, чёрные длинные волосы. Август предполагал, что Ведьму создали для нелегальных подпольных ристалищ. Он мог бы предположить ещё что-нибудь — или же утвердиться в теории, но встречу с Ведьмой не пережил. Та, верно, открыла ему перед смертью секрет: вот я, а вот то, за что убиваю тебя. Ухмылка смердела железом — окислившимся, ржавым и порченым. Август забрал увиденное знание. Пятно на бетоне осталось. Марк поставил на него ногу в грубом ботинке. Марк — полный дурак.

— Зря, — сказал Дэн. — Убери.

— Ты суеверный, — приятель послушался.

В вестибюле гулял льдистый ветер. Он жаловался, тосковал: их здесь нет, больше нет, и некого поприветствовать, когда гонишь листья по грязным артериям улиц, пролазишь в заплесневелые комнаты, взмываешь к луне, оставляя городской массив внизу ужасным, слепым и безгласным. Только рыскают во тьме потомки — злобные, недружелюбные, измельчавшие поступками и мыслями, а уж в желаниях — тем более. Дэн поправил ремень на плече. Вестибюль уходил в подземелье застывшими эскалаторами. Гнилью и сыростью оттуда тянуло. Не Ведьмой.

— Она не любит мокрое, — сказал Марк. — Что она тогда здесь делала?

Мокрое Ведьме вредило. Ведьма была механизмом.

— Мы не узнаем, — Дэн кратко ответил.

Ветер шевелил обрывки и обёртки, какие-то линялые тряпочки, и яркое среди этой серости бросилось в глаза — мазком. В углу на каменном полу валялась маленькая розовая лента. Дэн поднял её и потёр большим пальцем. Конфетный цвет пробудил вдруг картинку, резкостью проявления похожую на удар: круглые блестящие леденцы в своей ладони, которые щедро сыпнул из коробочки отец. Лента змеилась из детства. Или сама была детством.

— Виго, старый безумец, коллекционирует мусор, — заметил Марк. — Ты решил тоже? Да брось!

Автобус мог похвастаться парой целых окон. Трещины лежали на них паутиной, и лежала под шестым — справа — сидением коробка. Марк вытащил её, повозившись, открыл. Он забрал оттуда металлическую трубку фонаря.

— Мой уже садится.

Панель беспилота темнела угасшими мониторами. Автобус ехал тогда к остановке, где его ждали люди. Самостоятельная, умная машина — как Ведьма. Дэн совсем не помнил, чтобы на таком катался, не помнил прежнего людского быта вообще. Лишь конфеты.

— Есть будешь? — Марк достал из коробки две банки.

— Не хочется.

Марк вскрыл одну, принюхался, поискал по рюкзачным карманам завёрнутую в целлофан ложку, потом стал жевать, раздражающе довольный этим старым армейским пайком, кашей из непонятной крупы и кусочками жилистого мяса. Передатчик мигнул.

— И всё-таки, — Марк пробубнил с набитым ртом. — Август не был тебе другом. Ты же его ненавидел.

— Не отрицаю.

— Тогда зачем?

— У меня в этом свой интерес. Хочу понять, почему она осталась после катастрофы.

— Зачем? — опять спросил Марк.

— Никто из нас не будет жить вечно, — Дэн посмотрел на свои руки. — Тогда это тоже все знали. Но создали механизм. Через него стремились к вечности — люди.

— И где они теперь? — бесхитростно спросил Марк.

— Кляксы на стенах. Вот где они, эти люди!

— Ну, ну, — Марк поднял ложку. — Не кипятись, приятель! Что на тебя нашло? Успокойся… Поешь-ка лучше. В секторах дальше нет наших припасов.

— Я в курсе, — буркнул Дэн.

Пожав плечами, Марк зашкрябал ложкой по дну.

Холодные здания высились. В одном из них когда-то, должно быть, жил Виго. Старик с кудлатой седой бородой и отчаянным нежеланием признавать мёртвый мир. Виго прятался в том, за что мог зацепиться. В закопчённых, потерявших части тела статуэтках, половинках тонких хрупких чашек, гибких, но мутных и молчаливых дисплеях общительной некогда техники. В цепочках, серёжках, подвесках, перчатках, ботинках, снятых дверных ручках, мягких игрушках. Самонадеянный, едкий гордец Август дружил с ним. Это было странно. Перед последней вылазкой в город он, говорят, долго с Виго болтал. Может, искал что-то для старика — а тут Ведьма.

— Прошлое нынче ресурс, — доев свою кашу, сказал важно Марк.

Синтетическая кожа с мышцами сгорели — только валялся костяк. Родич Ведьмы, должно быть. Искусственное создание. Нити сухожилий прикипели к тусклому железу. Ничего в нём не было трагичного, ничего пугающего. Не боятся же добытчики, приходящие за ресурсом-прошлым, корпусов автомобилей и автобусов.

Родича вдавило в мешанину серого бетона и стекла.

— Схватило ударной волной, а затем отшвырнуло, — произнёс Марк. — Силища — ух. Классный был взрыв. А высотки стоят себе, только оплавились. Строили тогда на совесть. Молодцы… Жаль, я не успел. Родился после.

— Сколько повторять: я этот взрыв не видел. Я не знаю.

— Ты был малявкой. Дитём. Да-да-да.

— И хорошо, что был. Прекрасно, — сказав, Дэн ощутил досаду.

Она уколола иголочкой и замерла в груди комком: детским видением не осознать масштаб краха, не взвесить потери и не оценить. Лежали сладкие леденцы на ладони. Теперь их нет. Хотя периодически пластмассовые банки с подобным содержимым и находятся. Запылённые сплошь упаковки. Конфеты в них слиплись и раскрошились. Дэн снова посмотрел на Ведьминого родича. Ходили же среди людей такие...

— Вписался в пейзаж, — сказал Марк.

Внезапно захотелось тому врезать.