Записные книжки Шано (публикации за 17 сентября 2018)13 читателей тэги
О пяти рекомендациях
(глава из повести "Кодекс Арафской дуэли" )
Кали, вернувшийся от Лейме, сунул в руки Ноллу свой сюртук.
– Где Монтейн? – спросил он. – С чего это он тренировку пропускает? Скучно без него, старина. Привык я к этому ребенку.
– Полчаса назад вернулся, – просветил Нолл хозяина. – Злой. У себя.
– Злой? С чего бы? – Кали вприпрыжку понесся вверх по лесенке на антресоли, где Монтейн занял одну из комнатушек, полагающихся отсутствующим у Кали лакеям.
Монтейн валялся на кровати и в руках у него, против обыкновения, не было никаких математических книжек. Он просто пялился в потолок.
– Что такой унылый? Эй! – Кали без церемоний сдвинул Монтейна и приподнял ему голову.
– Пусти, шею сломаешь, – Монтейн вяло высвободился, перевалился на спину и уставился в бесстыжие ореховые глаза графа. – Ты знаешь, где я был?
– Понятия не имею, – сказал Кали и предположил: – У Вулкана? Проигрался вдребезги и продул мою стипендию на тысячу лет вперед?
Монтейн хмыкнул.
– Ну значит у девочек.
– Я был в гостях у твоего начальника, понял?
– У какого начальника? У… у эрст-резидента Арлана?
– Он не соизволил представиться.
– Поясни.
– Чего тут пояснять? Ты в ОТК служишь?
– Собачки в сиркусе служат, я – наследник герцога!
– Какого тогда ахи мне рекомендацию написал?
– Рекомендацию. Ага.
Монтейн с силой пнул его ногой, сталкивая с кровати. Кали свалился на пол, потянув за собой постель, Монтейн упал на него сверху, почти всерьез собираясь его придушить.
– Такую рекомендацию! – заорал он. – Кто тут у нас к Арафской дуэли готовится – я, что ли? Я это, по вашему, должен преемника себе выбрать для ОТК? Ты какого ахи меня выбрал? Мне что, без тебя заняться нечем?...
– Да что такого? – Кали попробовал перехватить руки Монтейна, но не преуспел. – Офицер ОТК побольше профессора математики получает, а тебе до профессора еще… Ну при этом, правда, иной раз побегать приходится…
Женские брюки в 19 веке
Модные журналы начала девятнадцатого века предлагали дамам платья якобы в античном стиле: нечто такое, похожее на ночнушку, и из тех же легких тканей. Особо продвинутые особы даже смачивали ткань водой, чтобы все интересующиеся могли в подробностях рассмотреть грудь. Более скромные, наоборот, прикрывались шалями. Теоретически такие платья предполагали отсутствие нижнего белья, чтобы все окружающие могли любоваться прекрасной фигурой дамы. Практически же далеко не у всех дам была настолько безупречная фигура, чтобы ее хотелось прилюдно демонстрировать, и тут начинались всякие портновские ухищрения, которые мало-помалу загубили всю идею прозрачного античного платьица на корню. Да и погоды во Франции и Англии стояли в общем-то не древнегреческие, и когда несколько прелестниц, попорхав в тончайшем муслине в зимний сезон, в быстром времени отдали богу душу, скончавшись от воспаления легких, дамское сообщество снова обратилось к более теплым и тяжелым тканям, которые потребовали других фасонов.
Теперь в моду вошли широкие юбки, подметающие пол, и слои накрахмаленных нижних юбок, для большего объема проложенное подкладками из соломы или конского волоса. Широкие юбки требуют подчеркнуто тонкой талии, и на следующие сто лет воцарился корсет. Едва только его начали носить, начали протестовать доктора: внутренние органы пережимались, смещались, и здоровья дамам это не прибавляло.
В 1849 году американский популярный медицинский журнал Water-Cure Journal призвал своих читательниц придумать стиль одежды, который был бы не так вреден для здоровья. Читательницы прислали много эскизов одежды, в основном вдохновляясь модными в то время турецкими мотивами. В следующем же году на курортах страны появились модницы, которые щеголяли в коротких, по колено, юбках с надетыми под них широченными шальварами (по-русски широкие штаны, носимые в южной Азии, обычно называются шароварами). Модницы сперва носили такие наряды во время лечебных процедур в чисто женских компаниях, а потом начали появляться и в людных местах.
Приглашение в Арафу
В очереди он был бы уже вторым, если не считать дамы, которая в настоящий момент стояла перед барьером и пыталась спорить с человекоподобной машиной-чиновником из-за количества своего багажа.
― Сударыня, ― холодно, с высоты своего положения толковал чиновник. ― Дамы могут иметь с собой два чемодана, господа ― один.
― Но это сумочка! ― который раз возражала дама. ― Дамские сумочки проносить с собой дозволено! Я знаю уложение!
― Сударыня, ― ровно повторял чиновник. ― В вашу сумочку иной чемодан влезет.
― Это ― сумочка! ― убеждала повышая голос дама.
Кастер опустил глаза, чтобы оценить предмет спора.
Рядом с конторкой стояли два чемодана ― этакие тумбообразные изделия, каждое из которых тащили сюда никак не меньше двух дюжих слуг. Но к чемоданам-то чиновник претензий как раз и не имел. Собственно сумочкой дамой именовался саквояж чуть меньшего размера, установленный на одном из чемоданов. Так что чиновник, конечно, хоть несколько и преувеличивал, однако же на так уж намного ― при желании, в так называемой сумочке мог уместиться и годовалый ребенок. Спорить далее чиновник не пожелал, а протянул даме ее собственное приглашение обратной стороной вверх, где были отпечатаны правила пребывания гостей в замке Арафа, вежливо попросил вслух прочесть отмеченный абзац, в коем размеры дамских сумочек определялись как «не более чем шесть дюймов в высоту, двенадцать дюймов в длину при толщине в три дюйма», а сам полез под барьер и вытащил оттуда здоровенную железную линейку.
Дамы в очереди тут же заволновались, и принялись ужимать свои сумочки до предписанных габаритов; хотя, как правило, чиновник не замечал одного-двух лишних дюймов, но из-за дамы-спорщицы он мог и изменить своему правилу.
Артур Конан Дойль в Норвуде
Итак, лондонский период жизни Конан Дойля оказался весьма непродолжительным. Раз уж он решил распрощаться с врачебной карьерой и полностью перейти на стезю литературную, не было смысла снимать кабинет, и уж тем более не было смысла жить в Лондоне, с его смогом и вечной грязью.
Летом 1991 года писатель переселился в южный пригород Лондона, Норвуд, где уже мог позволить себе дом в шестнадцать комнат, с балконом и большим садом. Впечатления о новом месте жительства Дойль выразил в небольшой повести «За городом»: «Когда ветер дул с севера, то вдали был слышен глухой шум большого города, – шум прилива жизни, как на горизонте можно было видеть темную полосу дыма – ту пену черного цвета, которая поднималась кверху при этом приливе». А в Норвуде было тихо, мирно и никакого дыма.
Тут бы и сесть за работу, тем более, что планы у Дойля были грандиозные: он работал над романом «Изгнанники» (о французских гугенотах времен Короля-Солнце), для чего читал много мемуаров того времени, на очереди был другой исторический роман «Тень великого человека» (об эпохе Наполеона), да и другой работы, что сейчас назвали бы «по мелочи», хватало: этот период и в самом деле стал самым плодотворным периодом в жизни писателя. За 1991 год он написал 210 тысяч слов и заработал своим пером полторы тысячи фунтов. Было только одно «но», которое начало тяготить его: Шерлок Холмс.