Пленник

Первый фанфик, 2012 год, как давно это было, эх... Помнится, тогда Огненный Тигр с дайри здорово помог мне и советами, и ободрением.

А сам фанфик - история о том, что происходило с Болваром Фордрагоном в плену у Артаса.

По коридору раскатился гулкий звук шагов. Подкованные сапоги, металл по гранитному полу — ещё бы эху не гулять из конца в конец. Неторопливые такие шаги, уверенные и увесистые... Сложно не угадать, кто идет.

Очнувшись и сообразив, где именно очнулся — а сообразить получилось быстро: ну где ещё даже стены камеры для пленников не поленятся, с позволения сказать, украсить полосой когтисто-костистого орнамента? — Болвар как никогда в жизни был близок к панике. В жизни, да... Бывший паладин сомневался, мог ли он считать себя живым теперь — измененный драконьим пламенем, не нуждающийся в еде и сне... что он такое? Болвар не знал. А уж что он успел передумать за несколько первых мгновений... Успокоили Фордрагона кандалы. Успокоили и, как это ни глупо, обрадовали. Казалось бы — ну какая радость висеть на стене на манер ковра? Однако же, коль скоро приспешникам Плети понадобились цепи, чтобы его, Болвара, удержать, значит, воля и разум пока при нем. Да, пока... кто знает, сколько ещё времени бывшему лорду осталось, может, его и приковали-то к стене для какого-нибудь мерзкого ритуала, но хоть какая-то надежда лучше, чем совсем ничего. Жестокая насмешка судьбы: оковы — знак свободы и надежды, пусть свобода относительна, а надежда призрачна, и всё же, всё же... Впрочем, Болвар, едва придя в себя, попытался, конечно, от цепей избавиться. Безрезультатно. Каждое звено — с хороший бублик; такие запросто могли бы удержать замковую решетку-катаракту, а металл наручников хоть и раскалился, как в кузнечном горне, не размягчился ничуть. Всё, чего добился Фордрагон — сбил себе запястья в кровь. Оранжево светящаяся поначалу, она застывала — остывала? — темно-бурыми пятнами, почти как обычная человеческая... А вскоре в камеру впервые заявился его мучитель.

С тех пор Король-Лич приходил не раз. Иногда он не вспоминал о пленнике неделями; иногда — заявлялся по два, по три дня подряд. Говорил о своем могуществе, о неизбежности смерти, о тщетности надежды. И для каждого визита заготавливал что-нибудь новенькое. Устроил как-то «прогулку», как он это издевательски назвал. Двое поганищ особенно мерзкого вида, буро-зеленых, бородатых, сочащихся какой-то желтой дрянью, проволокли Болвара по коридорам и вытащили на балкон. Там — сперва показалось — горел огромный синий костер, сложенный из костей. Потом кости задвигались, гигантский мертвый дракон — в грудной клетке мог бы уместиться зажиточный крестьянский дом — расправил крылья, укрывшись которыми лежал до того, и встал на лапы. По-кошачьи потянулся, подошел, обнюхал, обдав холодом, коротко рыкнул. На высоте балкона свистел ветер, но мороза не чувствовалось... а вот холод драконьего дыхания был ощутим. Что же будет, если тварь возьмется не нюхать, а всерьез дышать своим ледяным огнем? Ничего хорошего, ясное дело — да и что вообще хорошего может случится в этом-то месте? Болвар, растянутый на цепях между своими охранниками, мог разве что вертеть головой. Проклятый телепат слышал мысли и знал: Фордрагон ждет любого удачного момента, чтобы вырваться. А как было бы чудесно, если бы эти чучела зеленые развалились-таки на куски... или хотя бы ослабили хватку. Уж на один-то удар хватило бы и силы, и злости, а там — кто знает... Шлем в тот раз Артас не надел, то ли по своим каким-то соображениям, то ли чтобы лишний раз ткнуть пленника носом в его беспомощность, а наручники тяжелые, шипастые, такими по голове — может, и вышло бы достать мерзавца...

— Ты всё ещё рассчитываешь справиться со мной? — мертвый принц ухмылялся. — Уж не думаешь ли ты, что драконий огонь защитит тебя?

— Может, и не я, но кто-нибудь тебя упокоит, рано или поздно. Тебе не избежать правосудия.

— Ты путаешь, — ухмылка стала ещё мерзее. — Это всё живое бежит в страхе передо мной. Здесь, -— рука с мечом описала плавный полукруг. — Моя земля, моя власть и моё правосудие — правосудие смерти. И ты в этом уже убедился.

— Неужели? Ты только за чужими спинами и смел, а от Часовни Последней Надежды сбежал, едва потерял превосходство в численности...

Артас в два широких шага оказался рядом, с размаху ударил по лицу тыльной стороной ладони. Голову мотнуло в сторону так, что противно заныла шея, во рту стало солоно. По щеке стекали горячие капли, оранжевые пятна на перчатке стремительно бурели. Второй удар пришелся в солнечное сплетение, сбивая дыхание и вместе с ним — почти высказанный ответ: справился со связанным...

— Молчать! Не смей болтать о том, в чем ничего не понимаешь, глупец! — болтать мертвец в короне явно предпочитал сам. — Моя сила безгранична, под моей рукой — величайшие герои всех народов, мне служит супруга Аспекта — никто и ничто не смеет противостоять моей воле! Мир будет принадлежать мне, и ты, когда склонишься передо мной, станешь первым среди тех, кто приведет его к покорности.

— Не дождешься! Ни того, ни другого, – Фордрагон наконец справился с кашлем. — Против целого мира тебе не выстоять: ты позарился на кусок не то что больше рта — больше головы, а от такого обыкновенно как раз голову и теряют.

— Всё ещё упрямишься?! - проклятый меч вспыхнул злой синевой.

Что было потом — вспоминать не хотелось. Как и все предыдущие «разговоры». Воспоминания, правда, всё равно непрошено всплывали — сплошь такого свойства, что даже неудивительно: именно это и не тонет. Удивляло скорее другое: дурное дело, понятно, нехитрое, но всё же — как и откуда принц успел узнать о магических пытках столько? Хуже всего, пожалуй, было, когда примерно то же самое по его приказу проделывал Дренош, так недавно — веселый и смелый, пришедший на помощь в той злосчастной атаке... Если тоскливую жуть ожидания будущих визитов ещё худо-бедно удавалось отогнать шуточками, пускай иногда насыщенного оттенка сажи, то память о прошлом — об Ангратаре — приходя, вцеплялась намертво. Как, почему так вышло? Его, лорда Фордрагона, считали талантливым командиром... оказалось, зря. Не озаботился флангами, не выставил дозоры — и повел солдат на смерть: их гибель — его вина. И всё, что он может теперь — это держаться. А ещё — наблюдать и думать. Взять хоть ту самую «прогулку». Пленник сделал из нее выводы, да — только вряд ли те, что от него ждали. Вправду ли король мертвецов сумел подчинить себе супругу Аспекта — неясно, с него и соврать станется, но если всё же — то сила драконов от него и впрямь не защитит... а из этого следует, что от Болвара ему нужно именно добровольное согласие. Кто знает, зачем; кто знает, насколько сильно мешает упорство планам врага — но осознание этого поддерживает решимость. Ради надежды, ради памяти тех, кто шел в атаку на Врата Гнева — нельзя сдаваться, что бы ни удумал Артас.

И вот опять несет его нелегкая. Идеи гадостей у коронованного мертвяка не переводились, надо думать, компенсируя скудость воображения во всем прочем. Болвар начал молитву. Вслух: что толку скрываться от телепата, да и не собирался бывший лорд скрываться — пусть слушает. Все равно ничего нового не услышит.

— Давно не виделись, — дверь скрипнула, в проеме нарисовалась знакомая — вот уж кого не видеть бы никогда! — фигура. Как всегда с мечом, но опять без шлема. — Не соскучился?

Болвар не ответил, не желая прерывать молитву.

— Твой Свет от тебя отвернулся, — продолжил мертвый принц, подходя ближе. — Я вижу это лучше, чем кто бы то ни было. И ты, и я — бывшие паладины... — он расхохотался, видя, как передернуло Фордрагона от такого сравнения. Потрепал по щеке — прикосновение леденило даже сквозь перчатку.

— Что за чушь ты несешь?! — попытка отдернуть голову только больше развеселила мерзавца.

— Наивный... Все предают в этом мире, все, — Артас воткнул меч в каменный пол, явно нисколько не тревожась за состояние клинка, достал откуда-то из-под плаща — за пояс, что ли, затыкал? — бутыль, отхлебнул. По камере поплыл запах, резкий и непонятный, как на складе зелий после погрома. — Даже Свет, будь он проклят, а остальные — тем более... Надеешься на своего Тириона? Зря. Ему до тебя и дела нет, он развлекается рыцарскими турнирами: веселее, чем воевать, и не так опасно, знаешь ли, — кривая усмешка напоминала шрам от старой, скверно зажившей раны. — Но ничего, мои слуги разберутся и с ним, и Испепелитель ему не поможет. Этот меч стоило бы назвать Хамелеон: водится, говорят, в джунглях далеко на юге такая ящерица, которая меняет цвет по обстановке. Он привел в мои руки двоих Могрейнов: отца и сына, и Фордринг тоже никуда не денется.

Разглагольствуя, Артас принялся мерять камеру шагами, словно не мог стоять спокойно, и при том не забывал отхлебывать. В сознании Болвара наконец-то уместилась мысль, сама по себе простая, но очень уж неожиданная: визитер просто-напросто пьян! Это объясняло и непонятный его настрой, и манеру речи, и прочие странности... но чтобы Король-Лич, грозный враг всего живого — и вдруг напивался как сапожник...

— Ну что уставился? — он резко остановился, пристально глядя на Болвара. — Думаешь, ты-то чистенький? Твои люди мертвы, Фордрагон, мертвы все до единого... знаешь, ты собрал неплохую армию, кое-кто из них оказался достойным того, чтобы служить мне...

— Мерзавец! Как ты...

— Как раз я-то смею, — перебил мертвый король. — Ведь это ты в моих руках, а не наоборот... или забыл уже? Так я и напомнить могу... К слову, забавно вышло, не находишь: эти предатели, шавки Сильваны, так хотели мне отомстить, а вместо этого подарили мне новых слуг, новых воинов... и новое развлечение.

— Замолчи!

— А, как тебя это цепляет... — вкрадчивые слова так и сочились злорадством. — Ну да, ты же не знал, тебя же тоже предали... А я — тогда — знал?! — злорадство кончилось резко, как обрубленное, и снова Артас говорил с отчаянной, какой-то безнадежной злостью. — Хотя какая, к демонам, разница... Теперь — знаю. Никаких союзников. Никому нельзя верить, только — так! — он взмахнул рукой, сжав кулак. Бутылка жалобно хрустнула, брызги и осколки разлетелись во все стороны, застучали по полу. Мертвый принц говорил, не обращая на них внимания. — Чтобы ни вякнуть, ни вздохнуть, ни даже подумать о предательстве не могли.

— Никого ты так не удержишь, — коротко выдохнул Фордрагон. — А если и сплотишь, то — против себя же...

— Правителя должны любить? — его язвительно перебили. — Глупости! Моего отца все любили, и меня любили тоже. Восхищались. Восторгались. Осыпали лепестками. Это никому не мешало ни воровать, ни заниматься собственными интригами. Знаешь, сколько их — таких любящих — было в Культе Смерти? Я зато знаю — теперь-то они мне поклоняются, — мертвый король коротко рассмеялся. — Любовь не мешает предавать. А вот страх... У меня есть Сан'Лейн. Эльфы. Хочешь посмотреть?

— Нет.

— Сейчас увидишь.

Ну и зачем ему сейчас эльфы? А, по большому счету — поди пойми, зачем ему весь этот разговор, странный насквозь? Впрочем, Артас, похоже, как раз успел дойти до той степени опьянения, когда всё равно уже, с кем пить и беседовать: хоть с первым встречным, хоть с отражением в зеркале, хоть и вовсе с пустотой — ответы всё равно не нужны. На примере солдат, офицеров и некоторых кавалеров штормградского двора лорд Фордрагон знал: в таком состоянии могло бы сгодиться магическое протрезвление. Или попросту ведро холодной воды на голову. Но — кто рискнул бы проделать подобное с Королем-Личом? И что сталось бы со смельчаком, найдись вдруг такой?.. Самому Болвару страшно почти не было: трезвый Артас испробовал на нем уже столько, что вряд ли у Артаса пьяного выйдет что-то к этому добавить.

Дверь приоткрылась, опять заскрипев. Очень может быть, что петли не промазывали как следует специально — чтобы сложней было открыть, не нашумев. Да и охрана в коридоре, надо думать, стояла — но пленник своих стражей видел лишь единожды, и был вовсе не уверен, что это — те самые, и их всего двое. Даром, что в те короткие моменты, когда предоставлялась возможность, всматривался и вслушивался как мог, собирая сведения. Он не знал, как они могут пригодиться, когда, и пригодятся ли вообще — но копил, как сокровища, любые мелочи, способные помочь побегу — так угодивший в воду зверь плывёт, пока может, даже не зная, далеко ли берег.

На сей раз в камеру вошла эльфийка с низким переносным столиком. Несомненно мертвая: кого угодно живого откровенные черно-красные одеяния — куда более откровенные, чем принятые среди людей — не уберегли бы от полярных морозов. Она коротко глянула на пленника, с поклоном поставила столик, на котором красовались три бутыли и кубок, и, не разворачиваясь, шагнула было назад, к двери.

— Стой.

Она вздрогнула, остановилась, глядя в пол.

— Подойди ближе.

Эльфийка повиновалась. Узкое бледное лицо не выражало ничего, да и — попробуй разбери выражение, если голова полуопущена, а глаза — в тени ресниц. А всё же — тягостно было на нее смотреть.

— Зачем это тебе? — не выдержал Болвар

— Зачем? Чтоб ты увидел. Неужто пожалел ее, наивный? Она убьет тебя — если я прикажу. Она что угодно сделает по моему приказу. Повернись, — внезапно приказал Артас девушке. — Медленно, пусть он тебя со всех сторон разглядит.

Белоснежные волосы, сероватая — теперь заметно — кожа, тонкие, изящные руки с длинными ногтями. Вряд ли боец, скорее маг, когда-то, может, — гордость своей семьи...

— Все они что угодно сделают, только приказать. А как ненавидели меня, когда шли сюда мстить, — мертвый принц зло ухмыльнулся. — Но они пали от моей руки. Их мысли принадлежат мне, их души принадлежат мне, и деваться им некуда. А ещё их живые сородичи подали мне одну забавную идею. Моим эльфам нужна живая кровь. Постоянно. Так что они не могут не воевать, иначе муки жажды станут непереносимы. Их верность мне непоколебима, — Артас говорил с насмешливым превосходством.

— Ты не просто мерзавец, — гадливо скривился Болвар. — Ты ещё и дурак к тому же.

— Вон отсюда, — внезапно бросил эльфийке коронованный мертвец.

Девушка, вновь поклонившись, юркнула к двери. Миг — и нет ее, и дверь прикрыта снова, только пискнуло.

— А ещё — я терпеть не могу эльфов, — криво ухмыльнулся Артас. Подхватил со столика бутыль, откупорил, присосался.

Внутри была, если верить запаху, всё та же дрянь... вот уж воистину дрянь, коль скоро от нее развозит даже нежить — и притом такую нежить! И — три бутылки вот этого вот... зелья, и невесть сколько он уже выхлестал... Может, упьется-таки вусмерть — в прямом смысле? То-то было бы славно... Подходящая кончина для поганца, чего уж там. Бледный поганец, ядовитый гриб. Заспиртованный.

— Ещё и надеешься на что-то? Упря-амый... — протянул Артас. — Мне даже нравится твое глупое упрямство. Забавляет. Будешь моим шутом, вот что. Скоро сменишь место — шуту полагается быть у трона. Заодно — увидишь мой триумф. Всё увидишь, в подробностях, — мертвый король рассмеялся.

***

В сравнении с тронным залом что камера, что драконий балкон могли бы показаться уютными. На вершине ледяного шпиля стоял холод, к которому никак не выходило привыкнуть, и что-то непрестанно выло, то громче, то тише, но не умолкая. Хотелось верить, что ветер в сосульках, а не чьи-то несчастные души, замученные до потери рассудка. Обустроил ли Артас это место по своим пристрастиям, или сам рехнулся вконец именно оттого, что торчал столько лет в этой вот дыре, ещё вопрос. И — не на сумасшествие ли рассчитывает, раз притащил пленника сюда и изводит уже ежедневно? Болвар старался держаться. Чтобы не забыться, старательно читал молитвы, перебирал в памяти события и лица друзей. Следил за кружившими в вышине валькириями. И ждал — шанса, удачного стечения обстоятельств, чуда — лишь бы не терять надежду.

Чудо пришло в облике Тириона. Болвар был свободен — наконец-то, впервые за, как казалось, вечность... И понимал, что Теренас прав. Гораздо более прав, чем могло показаться на первый взгляд. Остатки Плети — лишенные единого командования, непредсказуемые, ведущие партизанскую войну, мстящие кому ни попадя за свою изломанную судьбу — смертельно опасны. Их упокоят, надо думать, раз справились и с мертвым — теперь уже дважды мертвым — королем, но что они успеют натворить? Вот только Тирион, похоже, понятия не имеет, во что собирается влезть. Нет уж. Не его это дело. Ему — герою, победителю — нужно вернуться. Это Болвар не представлял себе, как посмотрит в лицо родственникам тех, кого вел к Ангратару. Решено — ему здесь и оставаться. Невелика цена за то, чтобы война завершилась окончательно и несомненно. Ради памяти погибших у Врат Гнева, ради того, чтобы не было больше сражений, Болвар Фордрагон обещал себе держаться сколько надо. В конце концов, как говорил призрак, короли не правят вечно...