Симметриады33 читателя тэги

Сегодня совсем случайно нашла два своих фика. И я такая — ух, вон что еще есть! Писаны на ФБ, для команды "Махабхараты". Как-то я абсолютно про них забыла Хотя они такие все из себя пафосные-пафосные. Уж что могу, то могу. На фикбуке по канону почему-то есть только одноименный сериал 2013 года, а я всё писала, вдохновляясь постановкой Питера Брука. Люблю ее с юности пламенно и нежно. В голове была только бруковская визуализация при написании. И кое-что из книг. Старалась уйти от очевидных предпосылок и выводов, в итоге получилось совсем не гладко и весьма метафорично.
Друзья мои, читающие меня, можно покажу и вам эти фанфики?:)
Не стесняйтесь высказываться или жать на сердечко:)

ДвоеНазвание: Двое
Автор: Пустыня
Фандом: "Махабхарата" П. Брука
Размер: 1080 слов
Персонажи: Драупади-Кришна, Кришна
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Шесть мгновений жизни Драупади

Оранжевые тучи на черном небе.

Великое должно было свершиться наступающим вечером. А к худу или к добру – о том ведали лишь боги. Второй брат из многочисленного семейства кауравов, Духшасана, осмелился на бесчестье. Пылая яростью и вожделением, ворвался он в покои прекраснейшей из женщин.

– Эй! – воскликнул он, и упала замертво в ужасе ее служанка от неслыханного обращения к царице.

– Драупади! – снова крикнул Духшасана. – Отныне ты наша рабыня! Твой муж проиграл тебя нам, – и глаза его вспыхнули алчбой.

Драупади надменно взглянула на шумного Духшасану и вздохнула так, словно ей уже было известно о том. Известно, но все равно она поражалась глупости второго брата кауравов.

– Ты не прав, – нехотя ответила Драупади, и презрение, сочившееся из ее голоса, сковало Духшасану по рукам и ногам. Но злоба выплеснулась из его сердца и разбила оковы, схватил он дивную Драупади за волосы и поволок туда, где должна была она стать рабыней. Черной рекой струились по земле ее благовонные волосы, невесомо поддерживаемые Кришной.

Красные тучи на зеленом небе.

Сияющий дворец города Слона сверкал тысячами зажженных огней. Фонари, светильники, лампады, расставленные по всем нишам и окнам, превратили громаду каменного строения в драгоценный камень посреди малахитовых сумерек, облапивших город. А внутри царская семья играла в кости.

– Как бы там ни было, но Драупади выиграна, – изрекла царица–мать, вынося приговор и оправдание обоим семействам царевичей. В груди ее бушевало пламя, но она тяжко опустилась на трон и более ничего не сказала.

Не будь повязки на глазах царицы Гандхари, повязки, дарующей ей благословенную слепоту, тогда умерли бы ее глаза, лишь взглянув на благородную Драупади.

Драупади стояла посреди толпы торжествующих братьев–кауравов, на виду у благочестивых мудрецов Бхишмы и Дроны, в одиночестве, отрезавшем ее от защитников–мужей, ибо и те были в неволе у слова чести. Духшасана перебросился лукавым взглядом со своим старшим братом и кумиром Дурьодханой.

– Сними с нее одежду! – приказал дрожащим голосом терпко–пьяный от свалившейся власти Дурьодхана.

Шакуни, выигравший для своего обожаемого Дурьодханы всё имение пандавов и даже их самих, благоговейно сложил ладони, всем видом выказывая одобрение данному приказу.

Закричала Драупади, когда Духшасана рванул с нее ткань, но его заглушила мелодия флейты, а полоса шелка на плечах превратилась в нескончаемый йоджан в руках Кришны.

Желтые тучи на желтом небе. Стояла сушь.

– О, Вьяса, – вопросил слепой зрячего. – Что там происходит?

Там, за стенами то ли дворца, то ли узилища для слепого царя, была улица, и люди, вышедшие из своих домов, и уходящие прочь пандавы со своей супругой, выкупившей их у слепого царя.

Дурьодхана, девяносто девять его братьев и кровный дядя Шакуни готовились к войне с пандавами.

– Царь справедливости идет впереди. Бхима смотрит на свои руки, а Арджуна под ноги. Сахадева и Накула покрыты пылью. Драупади низко склонила голову.

Вьяса умолк, и Дхритараштра не посмел немедля продолжить вопрошание, предчувствуя в ответах мудреца грозы и бури. Слепые царь и царица набирались смелости, чтобы услышать пророчества древнего и вечного Вьясы. В эти мгновения, до того, как вновь зазвучит голос мудреца, они будто оставались непричастны тому, что произойдет.

Драупади с непокрытой головой шла босая и думала о вдовах, которых породит грядущее. Их распущенные волосы будут развеваться на ветру, напоенном горьким дымом, и никто не отличит старуху над телом сына от юной женщины над телом мужа. Ее губы шептали поминальные молитвы, которые затвердят сироты. И уже сейчас внимал им Кришна, идущий следом за Драупади и незримо положивший руку ей на плечо.

Синее на пурпурном. Время отдохновения.

– Юдхиштхира, царь мой. Возлюбленный супруг мой, – голос Драупади обольщал, как благозвучная музыка, что играли во дворце Индры фарфоровокожие апсары; тек сладким и диким лесным медом; струился прозрачной невинностью горного ручья.

Юдхиштхира, растрепанный утренним свежим ветром, хмурил брови, но в душе широко и лучезарно улыбался. Он любил и обожал Драупади, но превозносил ее именно в такие минуты. Трое братьев ушли охотиться, а Арджуна по обыкновению слонялся в созерцательном настроении по берегу реки. При них Драупади вела себя боевито, наедине же с Юдхиштхирой ее переполняла мягкость и нежность.

В который уже раз она заговорит о войне.

Война, война, война. Ее грохот Юдхиштхира слышал в поступи Друапади, когда она подносила ему чашу с едой; видел сполохи ее пожаров в отсветах солнца на гладком теле Драупади; чуял ее смертную гарь в дыме костра, который разводила Драупади, чтобы осветить их аскетическое жилище.

Юдхиштхира гладил возлюбленную супругу по щекам и качал головой. Драупади торопила время изгнания, чтобы началось время битв. Они противостояли друг другу в своих желаниях.

– Долго, слишком долго! – возмущалась Драупади. Горло сдавливала досада.

Она вымещала злость на очаге, слишком рьяно тыча в его угли, отчего они совсем гасли. Доставалось белью, которое царевна столь усердно полоскала, что оно рвалось. Она хлопала ладонями по воде, взметались искрящиеся брызги, как когда–то в фонтанах ее хрустального дворца. Сдувая со лба намокшую прядь, она наблюдала, как на другом берегу Кришна устраивался в позе лотоса и начинал играть ее любимые песни.

Горбатые тучи на голубом небе.

– Драупади, смотри, – ее настиг торжественный голос Бхимы.

За пределами круга пугающей тишины, в котором пребывали трое – Друпади, Бхима и бездыханный Духшасана – гремела величественная битва.

– Я выполнил свое обещание, – гордо произнес гигант Бхима. Он простер руки над поверженным кауравом, предлагая его, как трофей, своей супруге.

Драупади нехотя обернулась и, выполняя обещание, данное ею, казалось, тысячу жизней назад, искупала волосы в крови своего врага. Земля вздрогнула под ее маленькими, белыми ступнями и смирилась, признавая победу за прекраснейшей из женщин.

После она сидела на склоне крутого холма, воздух вокруг стенал звуками уже закончившейся войны. Определились победители и проигравшие. Были сброшены доспехи и оружие. Усталость сморила доблестных воинов. Смертная усталость.

– Ты можешь заплести волосы, – сказал Кришна, став рядом с Драупади. Она согласно склонила голову.

– Все только начинается, – сказала Драупади, и Кришна затрубил в раковину.

Серое на сером. Время созерцания.

Плакала Драупади, и плач ее больнее всех прочих стонов и стенаний разрывал сердце Юдхиштхиры.

– Я останусь вместо нее, – шептал он.

Подземное царство глухо к мольбам. Если кто и говорил здесь с Юдхиштхирой, то только Дхарма.

– Вьяса, освети мне путь. Здесь темно, – просил Юдхиштхира. Вьяса высоко поднимал факел, но Юдхиштхира все равно спотыкался на каждом шагу.

Могучие и благородные братья–пандавы скрывались в этом равнодушном, холодном мраке, куда шел их старший брат. Страшнее всего было то, что рядом с ними страдала Драупади. Кто–то сыграл с Юдхиштхирой немыслимую шутку, раз он утратил понимание происходящего. Бессердечные кауравы наслаждались весельем и вином в небесных дворцах. А его семью замуровали в душном безвременье царства тьмы.

– Юдхиштхира, – звала Драупади, – идем к нам.

– Ты ли это? – спрашивал он. И зов ее повторялся до головокружения.

Перед воссоединением с семьей, перед последним шагом в пропасть Юдхиштхира замер на несколько мгновений. Он в последний раз вдохнул гнилостный запах мира живых и занес ногу над бездной.

– Последняя иллюзия, – сказала Драупади, и обняла Юдхиштхиру со спины.

***

Плохие дниНазвание: Плохие дни
Фандом: "Махабхарата" П. Брука
Автор: Пустыня
Размер: 1388 слов
Персонажи: Гандхари, Дурьодхана, Дхритараштра
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: о методах воспитания, или кто правит Хастинапуром

– Мама, ты родила меня во тьме.

Слова отскочили от стен, звякнули и задребезжали на золотом подносе, унеслись едва ощутимым порывом ветра и вернулись, множась и вторгаясь в слух и разум матери. Слова принесли недоумение и туманную боль. Но даже не они были сейчас важны.

Царица Гандхари гладила лицо сына. Пылкий, бесшабашный мальчик, он поразил ее до глубины души. Пальцы не вовремя задрожали, покрылись холодной испариной, как и запястья, и лицо царицы. Она наткнулась на повязку, закрывающую глаза сына, снова, и не смогла совладать с голосом, чтобы говорить с ним. А он терпеливо молчал, слышалось только его настороженное, сердитое дыхание. Наконец она произнесла:

– Зачем ты это сделал?

– Я хочу быть, как ты, мама.

Слишком простой, слишком прозрачный, невесомый ответ, чтобы можно было зацепиться за него.

– Сынок…

– Я уже не маленький, мама. Я много вижу, и знаю. И люди говорят… – голос Дурьодханы тоже не вовремя прервался от волнения, но не задрожал, не ослаб.

Царица Гандхари слышала вызов, упрямство и что-то еще в голосе сына, что не поддавалось объяснению, но несомненно там было. Она справилась с собой и спросила спокойно, чтобы не спугнуть:

– Кто говорит, сынок?

Дурьодхана помолчал, посопел и коротко ответил:

– Слуги шептались.

Царица покачала головой, забыв, что сейчас сын не может видеть ее жест укоризны. Дурьодхана продолжил, не дожидаясь, когда мать будет спрашивать дальше.

– Говорят, что я не похож на братьев, потому что когда родился, было темно.

– Разве можно слушать, что болтают слуги! Ты и твои браться были рождены в прекрасное время.

Царица скорее почувствовала, чем услышала, как незаметно вздохнул Дурьодхана, он не собирался сдаваться:

– Они жалуются друг другу, что то было худое время.

– Я родила вас в слепоте, но не во тьме, – убежденно сказала Гандхари. Она изо всех сил искала нужные слова, потому что говорить с Дурьодханой можно было только на языке правды. И сейчас ей был необходим тот единственно верный ответ, который бы не бросил принца в пучины сомнений и ненависти. Но она не успела, Дурьодхана перебил ее:

– Они говорят не о моих братьях.

И Гандхари поняла. Всегда ее сыновей сравнивали с пандавами, сто братьев с пятью. А воплощением всей сотни был старший – принц Дурьодхана.

Много раздумывала царица над горькой и сложной историей их семьи. Царем был ее супруг, а наследниками – его племянники. Это было странно, но по закону. И она никогда не возражала. Никогда. Придет время – и трон займут пандавы. А ее сыновья, что ж, ее сыновья не останутся обиженными или обделенными. Всем известно о благородстве братьев-пандавов, они не причинят ни зла, ни нанесут обиду никому из ее детей.

– Дурьодхана, послушай меня, – но сын снова ее перебил. Он поступил неуважительно, и никто из ее детей не смел так вести себя, но Дурьодхана занимал особое положение – как первенец и как самый настырный и неумолимый, ему было дозволено многое и даже порой запретное.

– Мама! – воскликнул Дурьодхана. – Я буду как ты. Ты ходишь с повязкой, хотя ты не слепая.

Гандхари замерла от этих слов.

– Да, я знаю, мама! – ни в чьем голосе Гандхари не слышала такого вызова. Ни с кем не разговаривал Дурьодхана с таким вызовом. – Я родился зрячим, и передо мной всегда были два примера – ты и отец.

Какая буря в сердце сына родила эти слова?

– Я лучше выберу тебя.

– Нет, Дурьодхана, нет! – нежность вперемешку с отчаянием переполнили сердце Гандхари. Ее Дурьодхана уже выбрал свой путь, он принял решение, и Гандхари испугалась, что это смелое и благородное решение, которое погубит ее сына.

– Теперь все умолкнут! – злые слезы вскипели на глазах принца, но повязка скрыла их ото всего мира. А Гандхари поняла, что странная интонация, мимолетно пронесшая в голосе сына была ни чем иным, как страхом. Что именно его породило, она не знала, но решение приняла моментально вопреки рассудительности и здравому смыслу.

– Ты ничего не знаешь, – Гандхари надеялась, что уверенность в ее голосе принесет Дурьодхане спокойствие. Так и случилось.

– Твой отец и я намереваемся поговорить с тобой. В очень, очень скором времени, – Гандхари физически осязала напряжение сына, обратившегося в слух.

– Мама! Скажи мне сейчас!

Гандхари отрицательно покачала головой.

– Ты должен выучиться терпению и ожиданию. Эти качества необходимы… царевичу, – царица Гандхари умышленно смягчила паузой титул.

Из горла Дурьодханы вырвался сдавленный стон досады, потом еще. Но он смог выдавить что-то вроде утвердительного ответа. Гандхари поднялась и приказала, уповая хоть на какую-то рассудительность сына:

– Никуда не выходи с этой повязкой.

И Дурьодхана молча кивнул.

***

Поздно вечером, когда слуги убрали покои для ночного времени царской четы, и снаружи остались лишь самые верные, вставшие черными в черной ночи изваяниями по обеим сторонам двери, когда ровно горели бесполезно зажженные светильники и лампы, – в этот поздний час сокровенного времени для них двоих царица Гандхари села на кровать рядом с супругом. Она погладила его по спине и положила свою руку на его. Царь сидел, сгорбившись, опустив плечи, лишь склонил голову набок, устремив невидящий взгляд куда-то вне настоящего времени. Гандхари знала, что в такие минуты он раздумывает над заботами и бедами своего царства.

Гандхари бережно гладила руку царя, даруя ему отдохновение и усладу. Царь легко встрепенулся и повернулся к царице:

– Гандхари, ты встречалась сегодня с нашим сыном?

Царица Гандхари приходила к своему первенцу каждый день. Конечно тогда, когда он был дома. Мальчик взрослел, обучение его и братьев все чаще проходило вне стен дворца. Еще полуигра, но уже полуправда – походы, тренировки, и матери оставалось довольствоваться моментами между занятиями, она больше не могла в любое время позвать к себе сына. Дурьодхана теперь подчинялся законам не материнского дома, но дворцового и воинского распорядка.

– Да, царь, я навещала Дурьодхану.

– Гандхари, счастлив ли он?

– Да, царь, Дурьодхана с честью и умом выдерживает все испытания, он достойный наследник своего отца.

Царь взял руку Гандхари и поцеловал ее пальцы.

– Гандхари, сегодня я говорил с его воспитателями. Они изумлены его способностями.

Царица молчала и ждала, что еще скажет Дхритараштра. Он прижал ее теплые пальцы к губам на несколько мгновений и продолжил:

– Они говорят, что принц стремится в один день познать то, что изучается годами. Дурьодхана желает всего на свете и немедленно; его приводит в неистовство медленно текущее время. Неудачи пробуждают в нем бешенство.

Царь замолчал, видимо, вспоминая встречу с наставниками принцев. Возможно, он давал ей время обдумать услышанное.

– Гандхари, теперь же скажи мне ты – счастлив ли наш сын?

– Да, царь, Дурьодхана очень счастливый принц.

Руки царя взметнулись к лицу Гандхари, замерли, и кончики пальцев осторожно погладили ее щеки. Потом царь дотронулся до повязки, скрывающей глаза царицы, до повязки, цвета которой он не знал, положил руки на ее маленькие уши и поднял ее голову, словно желая внимательнее прислушаться к тому, что она говорит.

– Гандхари, – шепот царя прозвучал шепотом простолюдина, лелеющем думы о своем непокорном ребенке. – Гандхари, я страшусь грядущего…

Дхритараштра почуял, как его царица улыбается и, убоявшись потерять эту минуту, с отчаянным убеждением сказал:

– Нас ждут плохие дни.

Комнату заполонила тишина, черная и густая, как сок плодов чернильного дерева. И не было ничего на свете, что могло бы разбавить эту краску и сделать ее пригодной для написания судеб!

– Царь мой, – Гандхари все так же улыбалась и укоризненно качала головой, как днем в разговоре с сыном-принцем, но Дхритараштра этого, конечно же, не знал, – ответь мне – откуда столь мрачные мысли? Что тревожит тебя, супруг мой, на самом деле – слухи, домыслы или пламенный дух твоего наследника?

– Гандхари! Сердце матери слепо!

– Да! – шепотом, но с поразившей Дхритараштру злостью крикнула царица.

Теперь и она держала голову супруга в руках и, прислонясь своим лбом к его, повторила, и в ее голосе кипела обида и безумие.

– Да. Как мои глаза. И твои глаза, царь!

Дхритараштра хотел отшатнуться, возразить, но она ему не позволила, а слова так и не родились в сердце, чтобы стать произнесенными и повернуть ход истории.

– Твой сын, твой наследник. Дурьодхана – наследник! – сама Гандхари не расслышала свои слова, но царь все понял – от первого до последнего звука, выплеснувшегося из уст царицы. – Завтра я буду говорить с ним. В первый и последний раз. О твоем царстве. Ты слышишь меня, царь?

Дхритараштра резко дернул головой, и было не разобрать – согласен он или возражает, страшась грядущего, пока еще скрытого за намерениями царицы. И снова она опередила все его намерения и мелькнувшее было желание вмешаться, что-либо изменить. Царица Гандхари настойчиво повторила:

– Никогда я не буду вмешиваться в твои дела, о царь. Но завтра, – и на этом слове ее голос вспыхнул ярким вдохновением, – я буду говорить с нашим сыном и твоим наследником. После я отступлюсь, и Дурьодхана сам будет решать, кто ответственен за его поступки.

Гандхари скользила по лезвию меча: опасность больше не крылась в ее словах, она выступила наружу, диктуя свои правила миру и, прежде всего, царю.

– Ты услышал меня, мой царь?

И Дхритараштра молча кивнул.