Синий Почтовый тэги

Автор: tersus1

#Резонанс искать «Резонанс» по всему сайту с другими тэгами

Указующий перст

Попалось сегодня... Прочитала и вспомнила то, что уже встречала раньше у Ошо: Учитель - это указующий перст... и смотреть надо не на него, а туда, куда он указывает... Ты должен увидеть все сам.

"А ведь, действительно, нет случайных метафор, даже если они приходят как бы из ниоткуда…

Несколько слов о лебеде и молоке

В индийской традиции лебедь (санскр. «хамса» или «ханса») — символ мудрости и чистоты. Он может отличать вечное от невечного, чистое от нечистого, истинное от ложного, т.е. обладает знанием истины. Поэтому близкого к такому состоянию аскета называли хамса, а парамахамса – это тот, который ближе всех стоит к Наивысшему, просветлённый (так, например, называли Рамакришну, эмблемой Миссии которого был белый лебедь ). В Индии до сих пор существует поверье, что если перед лебедем поставить чашу воды, смешанной с молоком, лебедь молоко выпьет, а воду оставит. (Источник: «Четыре йоги» Вивекананда Свами).

А вот что говорится на тему лебедя и молока в Индуистской "Книге Смерти" (глава 16 «ОПИСАНИЕ ПУТИ, ВЕДУЩЕГО К ОСВОБОЖДЕНИЮ»):

76-77. Люди озабочены по-разному, но высшая истина — в другом; Шастры объясняют различными путями, но лучший их комментарий – другой.

Они разглагольствуют о высшем духовном опыте, не испытав его сами. Некоторые прекращают проповедовать, поглощённые самовлюбленностью и эгоизмом.

78-82. Они повторяют Веды и Шастры и спорят друг с другом, но они не понимают высшей истины, как ложка не чувствует аромата пищи.

Цветы возложены на голову, а ноздри не чувствуют запах. Они читают Веды и Шастры, но им недоступно понимание истины.

Глупец, не зная, что истина помещается в нём самом, сбит с толку Шастрами – подобно тому, как пастух с козлёнком подмышкой всматривается в колодец, ища козлёнка.

Словесные знания не могут разрушить иллюзию изменчивого материального мира; тьма не рассеется, если говорить о лампе.

Чтение для человека, лишённого мудрости, как зеркало для слепого. Для самосознающего Шастры – только указатель на знания об истине.

83-84. «Это я знаю; это ещё надо узнать», — он желает слышать обо всём. Если бы даже человек жил 1.000 небесных лет, он не смог бы постичь до конца все Шастры.

Шастры многочисленны, жизнь коротка, и в жизни десятки миллионов препятствий. Поэтому сущность надо понять так, как лебедь выбирает молоко из воды."

http://www.pro.yxp.ru/%D0%BB%D0%B5%D0%B1%D0%B5%D0%B4%D1%8C-%D0%B8-%D0%BC%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%BA%D0%BE/

Ещё один сон

Ещё один сон, который потряс меня.

Лев Толстой "Исповедь"

Сон этот выразил для меня в сжатом образе все то, что я пережил и описал, и потому думаю, что и для тех, которые поняли меня, описание этого сна освежит, уяснит и соберет в одно все то, что так длинно рассказано на этих страницах. Вот этот сон: читать дальшеВижу я, что лежу на постели. И мне ни хорошо, ни дурно, я лежу на спине. Но я начинаю думать о том, хорошо ли мне лежать; и что-то, мне кажется, неловко ногам: коротко ли, неровно ли, но неловко что-то; я пошевеливаю ногами и вместе с тем начинаю обдумывать, как и на чем я лежу, чего мне до тех пор не приходило в голову. И наблюдая свою постель, я вижу, что лежу на плетеных веревочных помочах, прикрепленных к бочинам кровати. Ступни мои лежат на одной такой помочи, голени - на другой, ногам неловко. Я почему-то знаю, что помочи эти можно передвигать. И движением ног отталкиваю крайнюю помочу под ногами. Мне кажется, что так будет покойнее. Но я оттолкнул ее слишком далеко, хочу захватить ее ногами, но с этим движеньем выскальзывает из-под голеней и другая помоча, и ноги мои свешиваются. Я делаю движение всем телом, чтобы справиться, вполне уверенный, что я сейчас устроюсь; но с этим движением выскальзывают и перемещаются подо мной еще и другие помочи, и я вижу, что дело совсем портится: весь низ моего тела спускается и висит, ноги не достают до земли. Я держусь только верхом спины, и мне становится не только неловко, но отчего-то жутко. Тут только я спрашиваю себя то, чего прежде мне и не приходило в голову. Я спрашиваю себя: где я и на чем я лежу? И начинаю оглядываться и прежде всего гляжу вниз, туда, куда свисло мое тело, и куда, я чувствую, что должен упасть сейчас. Я гляжу вниз и не верю своим глазам. Не то что я на высоте, подобной высоте высочайшей башни или горы, а я на такой высоте, какую я не мог никогда вообразить себе.
Я не могу даже разобрать - вижу ли я что-нибудь там, внизу, в той бездонной пропасти, над которой я вишу и куда меня тянет. Сердце сжимается, и я испытываю ужас. Смотреть туда ужасно. Если я буду смотреть туда, я чувствую, что я сейчас соскользну с последних помочей и погибну. Я не смотрю, но не смотреть еще хуже, потому что я думаю о том, что будет со мной сейчас, когда я сорвусь с последних помочей. И я чувствую, что от ужаса я теряю последнюю державу и медленно скольжу по спине ниже и ниже. Еще мгновенье, и я оторвусь. И тогда приходит мне мысль: не может это быть правда. Это сон. Проснись. Я пытаюсь проснуться и не могу.
Что же делать, что же делать? - спрашиваю я себя и взглядываю вверх. Вверху тоже бездна. Я смотрю в эту бездну неба и стараюсь забыть о бездне внизу, и, действительно, я забываю. Бесконечность внизу отталкивает и ужасает меня; бесконечность вверху притягивает и утверждает меня. Я так же вишу на последних, не выскочивших еще из-под меня помочах над пропастью; я знаю, что я вишу, но я смотрю только вверх, и страх мой проходит. Как это бывает во сне, какой-то голос говорит: "Заметь это, это оно!" и я гляжу все дальше и дальше в бесконечность вверху и чувствую, что я успокаиваюсь, помню все, что было, и вспоминаю, как это все случилось: как я шевелил ногами, как я повис, как я ужаснулся и как спасся от ужаса тем, что стал глядеть вверх. И я спрашиваю себя: ну, а теперь что же, я вишу все так же? И я не столько оглядываюсь, сколько всем телом своим испытываю ту точку опоры, на которой я держусь. И вижу, что я уж не вишу и не падаю, а держусь крепко. Я спрашиваю себя, как я держусь, ощупываюсь, оглядываюсь и вижу, что подо мной, под серединой моего тела, одна помоча, и что, глядя вверх, я лежу на ней в самом устойчивом равновесии, что она одна и держала прежде. И тут, как это бывает во сне, мне представляется тот механизм, посредством которого я держусь, очень естественным, понятным и несомненным, несмотря на то, что наяву этот механизм не имеет никакого смысла. Я во сне даже удивляюсь, как я не понимал этого раньше. Оказывается, что в головах у меня стоит столб, и твердость этого столба не подлежит никакому сомнению, несмотря на то, что стоять этому тонкому столбу не на чем. Потом от столба проведена петля как-то очень хитро и вместе просто, и если лежишь на этой петле серединой тела и смотришь вверх, то даже и вопроса не может быть о падении. Все это мне было ясно, и я был рад и спокоен. И как будто кто-то мне говорит: смотри же, запомни.
И я проснулся.

Слово

Унесенный из дольней ночи вдохновенным ветром сновиденья, я стоял на краю дороги, под чистым небом, сплошь золотым, в необычайной горной стране. Я чувствовал, не глядя, глянец, углы и грани громадных мозаичных скал, и ослепительные пропасти, и зеркальное сверканье многих озер, лежащих где-то внизу, за мною. Душа была схвачена ощущеньем божественной разноцветности, воли и вышины: я знал, что я в раю. Но в моей земной душе острым пламенем стояла единая земная мысль — и как ревниво, как сурово охранял я се от дыханья исполинской красоты, окружившей меня... Эта мысль, это голое пламя страданья, была мысль о земной моей родине: босой и нищий, на краю горной дороги я ждал небожителей, милосердных и лучезарных, и ветер, как предчувствие чуда, играл в моих волосах, хрустальным гулом наполнял ущелья, волновал сказочные шелка деревьев, цветущих между скал, вдоль дороги; вверх по стволам взлизывали длинные травы, словно языки огня; крупные цветы плавно срывались с блестящих ветвей и, как летучие чаши, до краев налитые солнцем, скользили по воздуху, раздувая прозрачные, выпуклые лепестки; запах их, сырой и сладкий, напоминал мне все лучшее, что изведал я в жизни.
читать дальшеИ внезапно дорога, на которой я стоял, задыхаясь от блеска, наполнилась бурей крыл... Толпой вырастая из каких-то ослепительных провалов, шли жданные ангелы. Их поступь казалась воздушной, словно движенье цветных облаков, прозрачные лики были недвижны, только восторженно дрожали лучистые ресницы. Между ними парили бирюзовые птицы, заливаясь счастливым девическим смехом, и скакали гибкие оранжевые звери в причудливых черных крапах: извивались они в воздухе, бесшумно выбрасывали атласные лапы, ловили летящие цветы — и кружась, и взвиваясь, и сияя глазами, проносились мимо меня...
Крылья, крылья, крылья! Как передам изгибы их и оттенки? Все они были мощные и мягкие — рыжие, багряные, густо-синие, бархатно-черные с огненной пылью на круглых концах изогнутых перьев. Стремительно стояли эти крутые тучи над светящимися плечами ангелов; иной из них, в каком-то дивном порыве, будто не в силах сдержать блаженства, внезапно, на одно мгновенье, распахивал свою крылатую красоту, и это было как всплеск солнца, как сверканье миллионов глаз.
Толпы их проходили, взирая ввысь. Я видел: очи их-ликующие бездны, в их очах — замиранье полета. Шли они плавной поступью, осыпаемые цветами. Цветы проливали на лету свой влажный блеск: играли, крутясь и взвиваясь, яркие гладкие звери: блаженно звенели птицы, взмывая и опускаясь, а я, ослепленный, трясущийся нищий, стоял на краю дороги, и в моей нищей душе все та же лепетала мысль: взмолиться бы, взмолиться к ним, рассказать, ах, рассказать, что на прекраснейшей из Божьих звезд есть страна — моя страна,— умирающая в тяжких мороках. Я чувствовал, что, захвати я в горсть хоть один дрожащий отблеск, я принес бы в мою страну такую радость, что мгновенно озарились бы, закружились людские души под плеск и хруст воскресшей весны, под золотой гром проснувшихся храмов...
И , вытянув дрожащие руки, стараясь преградить ангелам путь, я стал хвататься за края их ярких риз, за волнистую, жаркую бахрому изогнутых перьев, скользящих сквозь пальцы мои, как пушистые цветы, я стонал, я метался, я в исступленье вымаливал подаянье, но ангелы шли вперед и вперед, не замечая меня, обратив ввысь точеные лики. Стремились их сонмы на райский праздник, в нестерпимо сияющий просвет, где клубилось и дышало Божество: о нем я не смел помыслить. Я видел огненные паутины, брызги, узоры на гигантских, рдяных, рыжих, фиолетовых крыльях, и надо мной проходили волны пушистого шелеста, шныряли бирюзовые птицы в радужных венцах, плыли цветы, срываясь с блестящих ветвей... "Стой, выслушай меня",— кричал я, пытаясь обнять легкие ангельские ноги,— но их ступни — неощутимые, неудержимые — скользили через мои протянутые руки, и края широких крыл, вея мимо, только опаляли мне губы. И вдали золотой просвет между сочной четко расцвеченных скал заполнялся их плещущей бурей; уходили они, уходили, замирал высокий взволнованный смех райских птиц, перестали слетать цветы с деревьев: я ослабел, затих...
И тогда случилось чудо: отстал один из последних ангелов, и обернулся, и тихо приблизился ко мне. Я увидел его глубокие, пристальные, алмазные очи под стремительными дугами бровей. На ребрах раскинутых крыл мерцал как будто иней, а сами крылья были серые, неописуемого оттенка серого, и каждое перо оканчивалось серебристым серпом. Лик его, очерк чуть улыбающихся губ и прямого, чистого лба напоминал мне черты, виденные на земле. Казалось, слились в единый чудесный лик изгибы, лучи и прелесть всех любимых мною лиц — черты людей, давно ушедших от меня. Казалось, все те знакомые звуки, что отдельно касались слуха моего, ныне заключены в единый совершенный напев.
Он подошел ко мне, он улыбался, я не мог смотреть на него. Но, взглянув на его ноги, я заметил сетку голубых жилок на ступне и одну бледную родинку — и по этим жилкам, и по этому пятнышку я понял, что он еще не совсем отвернулся от земли, что он может понять мою молитву.
И тогда, склонив голову, прижав обожженные, яркой глиной испачканные ладони к ослепленным глазам, я стал рассказывать свою скорбь. Хотелось мне объяснить, как .прекрасна моя страна и как страшен ее черный обморок, но нужных слов я не находил. Торопясь и повторяясь, я лепетал все о каких-то мелочах, о каком-то сгоревшем доме, где некогда солнечный лоск половиц отражался в наклонном зеркале, о старых книгах и старых липах лепетал я, о безделушках, о первых моих стихах в кобальтовой школьной тетради, о каком-то сером валуне, обросшем дикой малиной посреди поля, полного скабиоз и ромашек, но самое главное я никак высказать не мог — путался я, осекался, и начинал сызнова, и опять беспомощной скороговоркой рассказывал о комнатах в прохладной и звонкой усадьбе, о липах, о первой любви, о шмелях, спящих на скабиозах... Казалось мне, что вот сейчас-сейчас дойду до самого главного, объясню все горе моей родины, но почему-то я мог вспомнить только о вещах маленьких, совсем земных, не умеющих ни говорить, ни плакать теми крупными, жгучими, страшными слезами, о которых я хотел и не мог рассказать...
Замолк я, поднял голову. Ангел с тихой внимательной улыбкой неподвижно смотрел на меня своими продолговатыми алмазными очами — и я почувствовал, что понимает он все...
— Прости меня,— воскликнул я, робко целуя родинку на светлой ступне,— прости, что я только умею говорить о мимолетном, о малом. Но ты ведь понимаешь... Милосердный, серый ангел, ответь же мне, помоги, скажи мне, что спасет мою страну?
И на мгновенье обняв плечи мои голубиными своими крылами, ангел молвил единственное слово, и в голосе его я узнал все любимые, все смолкнувшие голоса. Слово, сказанное им, было так прекрасно, что я со вздохом закрыл глаза и ещё ниже опустил голову. Пролилось оно благовоньем и звоном по всем жилам моим, солнцем встало в мозгу, и бесчетные ущелья моего сознания подхватили, повторили райский сияющий звук. Я наполнился им; тонким узлом билось оно в виску, влагой дорожало на ресницах, сладким холодом веяло сквозь волосы, божественным жаром обдавало сердце.
Я крикнул его, наслаждаясь каждым слогом, я порывисто вскинул глаза в лучистых радугах счастливых слез...
Господи! Зимний рассвет зеленеет в окне, и я не помню, что крикнул...

Берлин, 7 января 1923 г.

Владимир Набоков

"Такие вопросы на дороге не валяются"

Для меня это важно, поэтому оставляю здесь. Очень сложно, если эти слова вообще здесь подходят, но каждое мгновение понимания - как драгоценный камень. И, честное слово, лучше так сходить с ума! Я согласна. )))

https://youtu.be/_SpHXYGI8As

Очевидное

Меня уже 14 лет мучает один вопрос... - почему не лечат людей?

Тем, кому все это за окном уже осточертело, просьба - не читать дальше. "Сохраняйте спокойствие." )

То, что дальше - это я больше для себя... Систематизация и все такое...

Вот, очередной пример: сейчас я, имея даже самое простое советское образование, по-поводу той же вакцинации, проевшей плешь, скажу только три базовых пункта:

1. Прививка делается для того, чтобы данный организм научился вырабатывать определенные антитела, соответствующие данному раздражителю. Это делается заранее. Для того, чтобы в случае заражения, организм не тратил время и силы на "изобретение" соответствующих тел. Это не значит, что их должно быть много в крови. Это значит, что организм ЗНАЕТ, какие антитела нужны и УМЕЕТ уже их вырабатывать, так как "потренировался" заранее. Это все равно, что заранее сделать и наладить станок.

2. Если вирус часто мутирует (изменяется), то вакциной проблему не решишь. Мы всегда будем опаздывать. Это тупик.

3. Вакцинация - это всегда мобилизация внутренних ресурсов организма. Поэтому ревакцинация, тем более постоянная, что делает? Истощает ресурсы организма. Да-да, ослабляет иммунитет. Ровно обратный результат. Кстати, сам иммунитет... загадка.

Что происходит, когда прививают уже заболевших? ... Риторический вопрос.

Это здравый смысл. Не более того.

 

Любая болезнь - это война на истощение. Если у человека много ресурса или он знает, как его увеличить, он доживет до выработки собственных, подходящих в данном случае, антител даже без прививки. Дело в том, что часто внутреннего ресурса не хватает. Он истощается раньше, чем человек доживает до счастливого момента. Поэтому делают прививки. Это - "тренажер", позволяющий потом сохранить энергию. И только. При этом человек и заражается, и болеет, и может заразить других. Точка.

 

Кстати, больше всего истощает человека безнадега, "тягостное ожидание" плохого конца, постоянные думы об этом. Все обратное ресурс увеличивает.

 

А что я вижу?

Поток лжи и ненависти. Уже одно то, что нам говорят, будто привитый не заразен... ))) Не смешно. Это расчитано на отсутствие мышления. А меня в школе учили думать.

То, что говорится про вакцины, эти вакцины, вызывает больше сомнений и опасений, чем доверия.

Растет ненависть. Причина ненависти - страх, "причина страха - беспомощность, причина беспомощности - неведение"... Но нас не просвещают. А включают машину насилия.

Тот же здравый смысл задаёт вопрос - почему?...

 

P.S. Да, я получаю ответ на свой вопрос... Он стучится каждый день. Все эти 14 лет. Только я поверить не могу. Душа не принимает...

"Стоп! А что вы имеете в виду?"

Из разных источников, но об одном и том же... об эволюции.

 

- Жизнь - это движение. И Она - как симфония. Это звучание всего в целом...

 

- Что нас об'единяет?

- Разум.

* * *

Важное

 

Я почти всегда стараюсь зафиксировать здесь что-то радостное, или интересное, что-то для подумать, или что-то красивое, или о красивом... если кратко, то я стараюсь писать о Смысле. И о Счастье. Пусть даже это где-то на уровне подсознания, больше чувствуешь, чем осознаешь... Просто знаешь и все...

Но...

Я прекрасно вижу, что Мир сейчас катится вниз...

Так вот...

В одной маленькой тоненькой книжке я вычитала то, что крайне важно для меня сейчас:

1. То, что я постоянно или, может быть точнее, в чем-то очень важном для меня, самом главном, постоянно не дотягиваюсь. Более того, я не знаю сейчас, что для меня это Главное. А именно: я не знаю, где точка моего приложения. Из этого следует, что смыслом этой моей жизни является, как минимум, найти эту точку... и, возможно, как у Кастанеды, сделать там хотя бы один шаг...

И...

2. Вот это: "Будьте бдительны. Сопротивляйтесь отчаянию, которое будет наваливаться на вас."

Определение

"... Мир, где, как выяснилось, мне самое место. Дело даже не в том, что мне было там хорошо. Там все было правильно. Я был на своем месте, без меня там просто невозможно обойтись - кому сказать, не поверят!..."

Ориентир

Зацепило в лекции А.Баумейстера о метафизике. И для меня это - ориентир, потому что я довольно часто сталкиваюсь с этим: "часто за текстами не видно реальности..." То есть происходит противоположное тому, что происходило в диалогах с Сократом, когда он своими вопросами, наоборот, приводил к ЯСНОМУ ПОНИМАНИЮ, когда реальность проступала с помощью слов, подталкивающих к интенсивному мышлению... Реальность проступала... приходило Понимание... и ЭТО БЫЛО ЦЕЛЬЮ. Про диалоги вообще было сказано, меня поразило, что это ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО... В КОТОРОМ МОЖНО УВИДЕТЬ... Там дальше есть важное для меня продолжение, но сейчас не об этом...

Это, конечно, мое суб'ективное мнение, но я с этим согласна: результатом разговора или чтения текстов и должно быть Понимание. Пусть даже понимание моей ошибки, потому что в этом случае я вижу и правильное направление, куда мне нужно идти... Если этого не происходит, я теряю время зря... Если образно, я должна выходить из тумана, а не заходить в него.

* * *

День

 

Сейчас... на закате... ощущение такое, как будто Великая Битва на Курукшетре снова выиграна...


Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)