Weinberg corp.1 участник тэги
Администратор: darth russo
Йохай. Добро пожаловать в корпорацию.
Располагайся.
Здесь ты найдёшь фанфики, зарисовки и черновики, которые так и не стали чем-то большим, авторства kazeph.
Разбивая своё сердце
Фандом: Игра Престолов/Game of Thrones
Пейринг, персонажи: dark!Дейенерис/human!Дрогон
Рейтинг: PG-13
Жанр: Драма, AU, мифические существа, эксперимент
Предупреждения: ООС, смена сущности
Саммари: Когда они остаются вдвоём, она говорит с ним на древнем языке; языке, которого нет уже несколько сотен лет.
Её самой не должно быть — Дейенерис Бурерождённой. Она — пережиток прошлого со своей древней магией и драконами, которые все мертвы.
От автора: Это, вроде, должно быть модерн!АУ. В результате не совсем модерн, но совсем АУ.
Заранее прошу прощения за чьи-нибудь оскорблённые чувства.
warning!ВАРНИНГ: перевод п р и б л и з и т е л ь н ы й. Если есть знатоки, готов внимать и исправлять.
ñuhys zaldrīzes (вал.) — мой дракон;
ñuhys raqiros (вал.) — мой любимый;
muña (вал.) — мама.
read Дрогон — всё, что у неё осталось.
Последний спрятанный нож.
Туз в рукаве.
Когда они остаются вдвоём, она говорит с ним на древнем языке; языке, которого нет уже несколько сотен лет. Её самой не должно быть — Дейенерис Бурерождённой. Она — пережиток прошлого со своей древней магией и драконами, которые все мертвы. Будущее за технологиями, за которые вцепились друг другу в глотки её враги, не считающие её достойной угрозой.
Серсея кривила свои красивые губы в змеиной, совсем не львиной улыбке, смотрела на неё свысока, окружённая дроидами — чёрными, ужасающими машинами, которые вполне могли бы Дейенерис разорвать на части.
Все они не воспринимают её всерьёз — даже убивать не спешат, позволяя себе поразительное легкомыслие: что она, одна-единственная девчонка из некогда великих Таргариенов, сделает? Без денег и власти, с одним своим именем высоко не взберёшься. Дейенерис стискивает лишь крепче челюсти до обозначающихся желваков, терпит и ждёт, подтачивает основу в чужой крепости, собирая вокруг себя надёжных и верных ей людей, верящих в силу древней магии и покрывшееся вековой пылью величие её семьи.
Дрогон сидит на полу, уткнувшись лбом в её колени, и Дейенерис — имя перекатывается на его языке, зажигается искрой — гладит его по волосам, коротким и жёстким; они приятно колют пальцы.
— Совсем скоро, ñuhys zaldrīzes.
Он почти урчит, как настоящий кот. Рядом с Дейенерис он становится другим: безумный оскал перетекает в почти мягкую усмешку; он любит обнимать её со спины, когда Дейенерис срывается после долгих совещаний. Она тут же притихает в его руках, согреваемая чужим жаром.
Она смотрит на алеющий закат за окном и думает о жидком пламени в дрогоновых венах.
Пламени, которое может сжечь всё, что угодно.
Кроме неё.
И поэтому дикий, почти безумный Дрогон сожжёт весь мир, стоит ей улыбнуться и произнести одними губами:
Дракарис.
Но ещё рано. А за все эти годы Дейенерис научилась ждать и может потерпеть ещё немного.
Дейенерис полыхает ненавистью, а Дрогон — чистым огнём. Его вены подсвечены, а голубое в глазах всё чаще перекрывается рубиновым. Он кровожаден и совершенно неуправляем на поле брани, стоит Дейенерис ослабить цепи контроля; его боятся — монстра, заключенного в человеческом теле. Практически никто не знает, но все чувствуют окутывающую угрозу.
Только Дейенерис боятся куда больше: она по своей человеческой натуре чудовище — то, что притаилось в тени за мягкими улыбками.
Она однажды находит Дрогона под утро в ванной, смывающим с себя кровь, и её — целое море. Дейенерис подходит к нему со спины и проводит руками по шрамам на спине, бурым разводам.
Он оборачивается.
— Дени?
Так звал её брат. Безумный, слабовольный и самовлюблённый Визерис. Унижающий её и готовый продать за любую призрачную надежду о возвращении былой власти Визерис.
Дейенерис любила его.
Дейенерис ненавидит его даже посмертно. И дитя дракона, названный его именем, погибло, будто имя брата проклято. Ещё один — Рейегаль — не пережил лихорадочных метаморфоз. Остался только Дрогон. Но это не значит, что ему всё позволено.
Она хватает Дрогона за шею, хотя он ей руку переломать может на мелкие осколки костей, что и не соберёшь потом. Но он позволяет, хотя и по-звериному обнажает зубы: от дракона с каждым днём в нём всё больше, чем от человека; будто бы ящер растёт в нём, выгрызая иную, неугодную ему природу.
— Не называй меня так, — Дейенерис шипит ему в лицо, с контрастной нежностью проводя пальцами свободной руки по его колкой от щетины щеке.
Дрогон упрямится, но всё-таки опускает веки, принимая её условия.
— Как скажешь, Бурерождённая.
И отворачивается. Шрамированная кожа на лопатках натягивается, будто вот-вот прорвутся крылья, и Дейенерис на мгновение становится страшно от поражающей в сердце (если оно у неё действительно есть) неизвестности: сколько в нём осталось любви к ней, вытесненной жестокостью — той, что она сама воспитала?
И будет ли её любить беспощадный огнедышащий монстр, когда придёт срок?
Когда время истекает, просачивается песчинками, что не ухватиться и не сжать в ладони, Дейенерис сильна как никогда: у неё есть воины, оружие, деньги и власть. У неё есть Дрогон.
Дрогон, ревущий по ночам не своим голосом, сотрясающим окна, и царапающий стены прорезающимися когтями.
Дрогон, оставляющий ей шрам под правой ключицей, стоило попытаться его успокоить.
— Скоро пройдёт, ñuhys raqiros, — шепчет она, когда измученный Дрогон падает на пол, пытаясь оградиться от всего мира и истязающей его боли: всё его тело покрыто ранами, и у Дейенерис спирает в горле, потому что она знает — они не заживут. Кажется, вот-вот можно будет разглядеть твёрдую, мраморно-чёрную чешую.
— Ты почти справился, — говорит она, наклоняется и целует его в висок, пачкает свои белые одежды в его крови — буро-зелёной, почти чёрной. — Ты — всё, что у меня есть, Дрогон.
Он смотрит на неё рубиновыми глазами с чёрными разводами крови вокруг.
— Я хочу остаться с тобой, muña.
Дейенерис притягивает его к себе, баюкает его голову на своей груди и старается дышать тихо-тихо, потому что всхлипы душат её.
Она ждала этого так долго.
Она совсем не готова его отпустить.
Среди населения ходят слухи о грядущей войне и о том, что притихшие львы, розы да волки, наконец, отвлеклись от обгладывания костей друг друга, почувствовав дуновение ветра с востока.
Дейенерис приходит, чтобы разрушить их королевства дотла.
Дейенерис приходит, чтобы доказать, что никакие технологии не выстоят против драконьего огня.
Дейенерис сидит верхом на огромном, чёрном драконе, который обращает города в пыль да труху от костей, когда она говорит, каждый раз разбивая своё сердце:
Дракарис.
Пейринг, персонажи: dark!Дейенерис/human!Дрогон
Рейтинг: PG-13
Жанр: Драма, AU, мифические существа, эксперимент
Предупреждения: ООС, смена сущности
Саммари: Когда они остаются вдвоём, она говорит с ним на древнем языке; языке, которого нет уже несколько сотен лет.
Её самой не должно быть — Дейенерис Бурерождённой. Она — пережиток прошлого со своей древней магией и драконами, которые все мертвы.
От автора: Это, вроде, должно быть модерн!АУ. В результате не совсем модерн, но совсем АУ.
Заранее прошу прощения за чьи-нибудь оскорблённые чувства.
warning!ВАРНИНГ: перевод п р и б л и з и т е л ь н ы й. Если есть знатоки, готов внимать и исправлять.
ñuhys zaldrīzes (вал.) — мой дракон;
ñuhys raqiros (вал.) — мой любимый;
muña (вал.) — мама.
read Дрогон — всё, что у неё осталось.
Последний спрятанный нож.
Туз в рукаве.
Когда они остаются вдвоём, она говорит с ним на древнем языке; языке, которого нет уже несколько сотен лет. Её самой не должно быть — Дейенерис Бурерождённой. Она — пережиток прошлого со своей древней магией и драконами, которые все мертвы. Будущее за технологиями, за которые вцепились друг другу в глотки её враги, не считающие её достойной угрозой.
Серсея кривила свои красивые губы в змеиной, совсем не львиной улыбке, смотрела на неё свысока, окружённая дроидами — чёрными, ужасающими машинами, которые вполне могли бы Дейенерис разорвать на части.
Все они не воспринимают её всерьёз — даже убивать не спешат, позволяя себе поразительное легкомыслие: что она, одна-единственная девчонка из некогда великих Таргариенов, сделает? Без денег и власти, с одним своим именем высоко не взберёшься. Дейенерис стискивает лишь крепче челюсти до обозначающихся желваков, терпит и ждёт, подтачивает основу в чужой крепости, собирая вокруг себя надёжных и верных ей людей, верящих в силу древней магии и покрывшееся вековой пылью величие её семьи.
Дрогон сидит на полу, уткнувшись лбом в её колени, и Дейенерис — имя перекатывается на его языке, зажигается искрой — гладит его по волосам, коротким и жёстким; они приятно колют пальцы.
— Совсем скоро, ñuhys zaldrīzes.
Он почти урчит, как настоящий кот. Рядом с Дейенерис он становится другим: безумный оскал перетекает в почти мягкую усмешку; он любит обнимать её со спины, когда Дейенерис срывается после долгих совещаний. Она тут же притихает в его руках, согреваемая чужим жаром.
Она смотрит на алеющий закат за окном и думает о жидком пламени в дрогоновых венах.
Пламени, которое может сжечь всё, что угодно.
Кроме неё.
И поэтому дикий, почти безумный Дрогон сожжёт весь мир, стоит ей улыбнуться и произнести одними губами:
Дракарис.
Но ещё рано. А за все эти годы Дейенерис научилась ждать и может потерпеть ещё немного.
Дейенерис полыхает ненавистью, а Дрогон — чистым огнём. Его вены подсвечены, а голубое в глазах всё чаще перекрывается рубиновым. Он кровожаден и совершенно неуправляем на поле брани, стоит Дейенерис ослабить цепи контроля; его боятся — монстра, заключенного в человеческом теле. Практически никто не знает, но все чувствуют окутывающую угрозу.
Только Дейенерис боятся куда больше: она по своей человеческой натуре чудовище — то, что притаилось в тени за мягкими улыбками.
Она однажды находит Дрогона под утро в ванной, смывающим с себя кровь, и её — целое море. Дейенерис подходит к нему со спины и проводит руками по шрамам на спине, бурым разводам.
Он оборачивается.
— Дени?
Так звал её брат. Безумный, слабовольный и самовлюблённый Визерис. Унижающий её и готовый продать за любую призрачную надежду о возвращении былой власти Визерис.
Дейенерис любила его.
Дейенерис ненавидит его даже посмертно. И дитя дракона, названный его именем, погибло, будто имя брата проклято. Ещё один — Рейегаль — не пережил лихорадочных метаморфоз. Остался только Дрогон. Но это не значит, что ему всё позволено.
Она хватает Дрогона за шею, хотя он ей руку переломать может на мелкие осколки костей, что и не соберёшь потом. Но он позволяет, хотя и по-звериному обнажает зубы: от дракона с каждым днём в нём всё больше, чем от человека; будто бы ящер растёт в нём, выгрызая иную, неугодную ему природу.
— Не называй меня так, — Дейенерис шипит ему в лицо, с контрастной нежностью проводя пальцами свободной руки по его колкой от щетины щеке.
Дрогон упрямится, но всё-таки опускает веки, принимая её условия.
— Как скажешь, Бурерождённая.
И отворачивается. Шрамированная кожа на лопатках натягивается, будто вот-вот прорвутся крылья, и Дейенерис на мгновение становится страшно от поражающей в сердце (если оно у неё действительно есть) неизвестности: сколько в нём осталось любви к ней, вытесненной жестокостью — той, что она сама воспитала?
И будет ли её любить беспощадный огнедышащий монстр, когда придёт срок?
Когда время истекает, просачивается песчинками, что не ухватиться и не сжать в ладони, Дейенерис сильна как никогда: у неё есть воины, оружие, деньги и власть. У неё есть Дрогон.
Дрогон, ревущий по ночам не своим голосом, сотрясающим окна, и царапающий стены прорезающимися когтями.
Дрогон, оставляющий ей шрам под правой ключицей, стоило попытаться его успокоить.
— Скоро пройдёт, ñuhys raqiros, — шепчет она, когда измученный Дрогон падает на пол, пытаясь оградиться от всего мира и истязающей его боли: всё его тело покрыто ранами, и у Дейенерис спирает в горле, потому что она знает — они не заживут. Кажется, вот-вот можно будет разглядеть твёрдую, мраморно-чёрную чешую.
— Ты почти справился, — говорит она, наклоняется и целует его в висок, пачкает свои белые одежды в его крови — буро-зелёной, почти чёрной. — Ты — всё, что у меня есть, Дрогон.
Он смотрит на неё рубиновыми глазами с чёрными разводами крови вокруг.
— Я хочу остаться с тобой, muña.
Дейенерис притягивает его к себе, баюкает его голову на своей груди и старается дышать тихо-тихо, потому что всхлипы душат её.
Она ждала этого так долго.
Она совсем не готова его отпустить.
Среди населения ходят слухи о грядущей войне и о том, что притихшие львы, розы да волки, наконец, отвлеклись от обгладывания костей друг друга, почувствовав дуновение ветра с востока.
Дейенерис приходит, чтобы разрушить их королевства дотла.
Дейенерис приходит, чтобы доказать, что никакие технологии не выстоят против драконьего огня.
Дейенерис сидит верхом на огромном, чёрном драконе, который обращает города в пыль да труху от костей, когда она говорит, каждый раз разбивая своё сердце:
Дракарис.
Как всегда
Фандом: Sherlock BBC
Пейринг, персонажи: Ирэн Адлер, Себастиан Моран
Жанр: Повседневность, AU, занавесочная история
Предупреждения: ООС
Саммари: — Что ты здесь делаешь? — Себастиан слишком вымотан, чтобы его хватило на более витиеватую фразу, чем вот это штампованное нечто.
Посвящение: Ами. Воплощённый хэдканон на фразу: "всё через жопу у нас".
read — Что ты здесь делаешь? — Себастиан слишком вымотан, чтобы его хватило на более витиеватую фразу, чем вот это штампованное нечто. Он только и может, что сидеть на пыльных ступенях после очередного неудавшегося на его шкуру покушения: после смерти Мориарти с их некогда великой империи крысы побежали, да прямиком к Майкрофту Холмсу, чтобы на блюдечке голову Себастиана принести. Мудаки.
Ирэн опускается рядом со всем изяществом, напрочь игнорируя то, что ступеньки грязные, а вот платье у неё — белее белого. Себастиан делает вывод, что у давней подруги всё хорошо, раз она вновь так расточительно к нарядам относится.
— Тебе бы спрятаться, а не сидеть у всех на виду, пулю ведь поймаешь, — говорит она, поправляя на носу солнечные очки.
— Пусть только сунутся, — Себастиан оскаливается во все тридцать два, а то и три ряда зубов, и лезет за пачкой в карман куртки. Ирэн любезно достаёт из своего миниатюрного клатча зажигалку. Себастиан не предлагает ей сигарету, потому что негоже истинно британским доминанткам курить такую дрянь, какую курит он. Мориарти терпеть не мог его сигареты. Ирэн даже бровью не ведёт, а только аккуратно приглаживает торчащие во все стороны волосы Себастиана и стирает пыль с его щеки.
— Ты как мамочка.
— Как мамочка я тебя выпороть должна, — Ирэн усмехается, а Себастиан едва дымом не давится от сорвавшегося смешка. Ей богу, нашли о чём шутить. — Но я пришла помочь. Ведь всё как обычно.
— Да, — Себастиан кивает, выдыхая струю дыма в серое, полное смога небо. — Как всегда всё через жопу.
Пейринг, персонажи: Ирэн Адлер, Себастиан Моран
Жанр: Повседневность, AU, занавесочная история
Предупреждения: ООС
Саммари: — Что ты здесь делаешь? — Себастиан слишком вымотан, чтобы его хватило на более витиеватую фразу, чем вот это штампованное нечто.
Посвящение: Ами. Воплощённый хэдканон на фразу: "всё через жопу у нас".
read — Что ты здесь делаешь? — Себастиан слишком вымотан, чтобы его хватило на более витиеватую фразу, чем вот это штампованное нечто. Он только и может, что сидеть на пыльных ступенях после очередного неудавшегося на его шкуру покушения: после смерти Мориарти с их некогда великой империи крысы побежали, да прямиком к Майкрофту Холмсу, чтобы на блюдечке голову Себастиана принести. Мудаки.
Ирэн опускается рядом со всем изяществом, напрочь игнорируя то, что ступеньки грязные, а вот платье у неё — белее белого. Себастиан делает вывод, что у давней подруги всё хорошо, раз она вновь так расточительно к нарядам относится.
— Тебе бы спрятаться, а не сидеть у всех на виду, пулю ведь поймаешь, — говорит она, поправляя на носу солнечные очки.
— Пусть только сунутся, — Себастиан оскаливается во все тридцать два, а то и три ряда зубов, и лезет за пачкой в карман куртки. Ирэн любезно достаёт из своего миниатюрного клатча зажигалку. Себастиан не предлагает ей сигарету, потому что негоже истинно британским доминанткам курить такую дрянь, какую курит он. Мориарти терпеть не мог его сигареты. Ирэн даже бровью не ведёт, а только аккуратно приглаживает торчащие во все стороны волосы Себастиана и стирает пыль с его щеки.
— Ты как мамочка.
— Как мамочка я тебя выпороть должна, — Ирэн усмехается, а Себастиан едва дымом не давится от сорвавшегося смешка. Ей богу, нашли о чём шутить. — Но я пришла помочь. Ведь всё как обычно.
— Да, — Себастиан кивает, выдыхая струю дыма в серое, полное смога небо. — Как всегда всё через жопу.
Только не смотри
Фандом: Peaky Blinders
Пейринг, персонажи: Томас Шелби/Майкл Грей
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма
Предупреждения: OOC
Саммари: Полли любит своего сына и не хочет его снова терять.
Полли любит своих племянников, всех без исключения, но ещё она знает всю их разрушительную силу. Его разрушительную силу.
read Видит Бог, она не хотела приводить Майкла в семью.
Будь её воля, она бы укрыла его, заперла за семью замками.
Полли любит своего сына и не хочет его снова терять.
Полли любит своих племянников, всех без исключения, но ещё она знает всю их разрушительную силу. Его разрушительную силу.
Потому что не стоит бояться Артура, даже с его вспышками ярости и хлипким контролем, держащимся на последних тоненьких ниточках, которые вот-вот оборвутся из-за его пристрастия к допингу и прочей дряни.
Потому что не стоит бояться Джона, который сам всё ещё наполовину мальчишка, пусть и хохлится, как воробей, старательно доказывая обратное.
Потому что не стоит бояться, боже упаси, Финна, который точно — ребёнок, только-только ступивший на их тернистую дорожку.
Бояться стоит только одного.
Полли любит Томми. Полли гордится им. Но любовь и гордость не исключают злости и порой непонятного ей самой страха; так, наверное, животное остерегается того, кто заведомо сильнее.
Полли знает, что с Томми ей не тягаться. С ним, вообще, мало, кто может потягаться; человеку умному достаточно взглянуть в его глаза и откреститься от того, за что Томаса Шелби называют «Дьяволом из Козырьков».
И, поэтому, когда встреча всё-таки случается и Томми говорит с Майклом, улыбается Майклу, Полли хочется закрыть сыну ладонями глаза и повторять сипло: «не смотри, сомкни глаза, родной мой,
за него сложили столько голов,
в нём войны — на сотни лет,
прошу,
не смотри».
Но Полли не делает этого, и по её коже расползается липкий ужас от того, как в Майкле искрой зарождается восхищение — с Томми иначе нельзя; он привораживает ненавистью и любовью, преданностью и желанием нож в спину вонзить, провернуть до хруста.
Майкл — не исключение из этого правила.
Искре не нужно много времени, чтобы превратиться в пламя.
И Полли остаётся только молиться, чтобы это пламя не сожгло её сына дотла.
Пейринг, персонажи: Томас Шелби/Майкл Грей
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма
Предупреждения: OOC
Саммари: Полли любит своего сына и не хочет его снова терять.
Полли любит своих племянников, всех без исключения, но ещё она знает всю их разрушительную силу. Его разрушительную силу.
read Видит Бог, она не хотела приводить Майкла в семью.
Будь её воля, она бы укрыла его, заперла за семью замками.
Полли любит своего сына и не хочет его снова терять.
Полли любит своих племянников, всех без исключения, но ещё она знает всю их разрушительную силу. Его разрушительную силу.
Потому что не стоит бояться Артура, даже с его вспышками ярости и хлипким контролем, держащимся на последних тоненьких ниточках, которые вот-вот оборвутся из-за его пристрастия к допингу и прочей дряни.
Потому что не стоит бояться Джона, который сам всё ещё наполовину мальчишка, пусть и хохлится, как воробей, старательно доказывая обратное.
Потому что не стоит бояться, боже упаси, Финна, который точно — ребёнок, только-только ступивший на их тернистую дорожку.
Бояться стоит только одного.
Полли любит Томми. Полли гордится им. Но любовь и гордость не исключают злости и порой непонятного ей самой страха; так, наверное, животное остерегается того, кто заведомо сильнее.
Полли знает, что с Томми ей не тягаться. С ним, вообще, мало, кто может потягаться; человеку умному достаточно взглянуть в его глаза и откреститься от того, за что Томаса Шелби называют «Дьяволом из Козырьков».
И, поэтому, когда встреча всё-таки случается и Томми говорит с Майклом, улыбается Майклу, Полли хочется закрыть сыну ладонями глаза и повторять сипло: «не смотри, сомкни глаза, родной мой,
за него сложили столько голов,
в нём войны — на сотни лет,
прошу,
не смотри».
Но Полли не делает этого, и по её коже расползается липкий ужас от того, как в Майкле искрой зарождается восхищение — с Томми иначе нельзя; он привораживает ненавистью и любовью, преданностью и желанием нож в спину вонзить, провернуть до хруста.
Майкл — не исключение из этого правила.
Искре не нужно много времени, чтобы превратиться в пламя.
И Полли остаётся только молиться, чтобы это пламя не сожгло её сына дотла.
Game of Thrones: Stark and Lannister
Фандом: Игра Престолов / Game of Thrones
Пейринг: Джейме Ланнистер/Робб Старк, упоминание Джейме Ланнистер/Серсея Ланнистер
Рейтинг: PG-13
Жанр: Ангст, AU
Предупреждения: Смерть основного персонажа, OOC
Your eyes are so blue Винтерфелл для Джейме — полотно, написанное лишь оттенками серого. Серсея называет Север пустыней, где нет места цветам, подобным ей. Королева, его любимая сестра — единственная, кто приносит в эту пустыню немного южных красок, что делает пребывание в Винтерфелле почти сносным.
Через несколько лет Джейме не сможет вспомнить причину поединка с Роббом Старком во дворе замка Винтерфелла. Возможно, то было желание поучить или же посмотреть, на что способен будущий лорд Старк в бою. И ему предстоит многому научиться, думает Джейме, подначивая Робба вслух, до того момента, когда их клинки в очередной раз скрещиваются, едва ли не высекая фонтан искр, а Лев и Волк оказываются настолько близко, что почти делят одно дыхание на двоих. Для Джейме в этот момент Винтерфелл вспыхивает новыми красками, оттесняя южные цвета Серсеи на второй план.
Север, может быть, и серая пустыня, но помимо нее тут есть синее море, в котором можно запросто пропасть, если не перестать смотреть в глаза Робба Старка.
— Я пошлю гонца к твоему отцу со своими условиями мира.
Когда они виделись в последний раз, Робб Старк казался совсем ребенком, для которого война была лишь словом в книгах и рассказах отца. А сейчас Ланнистер с Кастерли Рок видит перед собой того, кто одержал победу в Шепчущем лесу и того, кого он, Джейме, сам пытался убить. И сейчас он не знает, радоваться ли ему, что не успел, или нет.
— Ты думаешь, мой отец будет разговаривать с тобой о мире? Ты его плохо знаешь.
— Верно, — соглашается Робб, ставший надеждой для Севера всего за одну битву. — Но меня он скоро узнает.
Я знаю наследника Винтерфелла, — думает Джейме, — а тебя — нет.
— Смелый мальчик, — говорит он и тут же замечает тень гнева, проскользнувшую на лице Робба, и не упускает возможности, чтобы не уколоть: — Что-то не так?
В таком положении, единственным оружием Джейме являются слова. И он продолжает, полагаясь на фразу, что лучшая защита – нападение. А он сейчас более чем беззащитен.
— Не любишь, когда тебя называют мальчиком? Ты оскорблен?
Робб молчит несколько секунд, а затем произносит чуть тише, но выделяя каждое слово:
— Ты оскорбил себя, Цареубийца. Тебя победил мальчик. И в плену тебя держит мальчик. Может, и убьет тебя тоже мальчик.
— …И в коридорах замка Винтерфелла целовал я тоже мальчика, — тут же парирует Джейме и мысленно ликует, потому что его слова достигают цели: на несколько мгновений с лица Робба слетают все маски, а в его глазах плещется море эмоций, прежде чем они снова исчезают за толстым слоем льда.
Джейме почти победил, но он больше не видит бескрайнее синее море, одолеваемый лишь холодом северных ветров, и ни одно южное солнце не способно его согреть.
Когда Джейме отрубают руку, он ненавидит всех — Серсею, отца и всех Ланнистеров вместе взятых, Лока, Бриенну и, в особенности, Робба Старка. Он бы убил каждого, но короля Севера попросту разорвал на части за то, что тот появился в его жизни, сначала встав невидимой преградой между ним и сестрой, затем одержав верх на поле боя, а сейчас забрав то, что было для него силой. Хотя глубоко в душе он осознавал, что мальчишка не отдал бы подобный приказ, а в нем самом говорит лишь отчаяние и боль, которые отступят со временем. Но сейчас Джейме желал, чтобы голубые глаза Робба Старка застыли навечно, и ничего не мог с этим поделать.
Русе Болтон отпускает его и Бриенну, но Джейме от этого немногим легче, потому что он понимает – предательство Болтонов означает скорое приближение конца для Севера и его короля, которому Джейме уже не желает смерти. И сейчас, стоя перед дорожной развилкой, он должен разрешить дилемму, которая заключается в двух именах со времен прибытия короля и его свиты в Винтерфелл — Робб Старк или Серсея Ланнистер. Север или Юг. Зима или лето. Море или…
Бриенна зовет его по имени несколько раз, а затем подходит ближе, чтобы положить руку на плечо. Джейме оборачивается, делая глубокий вдох. Он принял решение.
Джейме Ланнистер возвращается в Королевскую Гавань, и ему кажется, что теперь все будет хорошо, пускай он отчасти лишился своих клыков. И он почти уверен в правильности своего выбора, когда заходит в покои Серсеи.
Львы остаются в своем прайде, а не уходят в стаю волков, как бы того ни хотелось.
Ланнистеры не делают глупостей.
Но как только Джейме заглядывает в глаза сестре, которая вмиг кажется ему совсем чужой, глубоко внутри него зарождается чувство, что он все же выбрал не ту дорогу, совершив самую большую глупость на свете.
Когда Джейме узнает о Красной Свадьбе, осознание собственной ошибки накрывает его морской волной.
Ночью ему снится Шепчущий лес и лютоволк, стоящий на горе из трупов.
Когда Джейме просыпается, ему требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя. Ему снилось множество кошмаров, и он отдал бы многое за то, чтобы вернуть их и больше никогда не видеть дух Короля Севера – лютоволка с глазами цвета бескрайнего синего моря.
extra!часть, где всё хорошо
Не во имя Севера
— Ты направлялся в Королевскую Гавань.
Это первое, что говорит Робб спустя два дня тяжелого, невыносимого молчания.
После того, как он пришел в себя, измотанный лихорадкой, и осознал, прочувствовал на своей волчьей шкуре произошедшую катастрофу. Джейме тогда физически ощутил его желание умереть здесь и сейчас, лишь бы не знать и не помнить.
Джейме поворачивает голову и встречает чужой, полный молчаливого отчаяния взгляд. В глазах Робба бушует стихия, а внутри все кричит надрывно, до хрипоты, а сам он мечется волчьей тенью — тенью Молодого волка, потерявшего свою стаю.
— Так оно и было, — отвечает Джейме. Над головой шумит ветер, срывая с деревьев листья. Хочется слушать только его, а вовсе не думать о том, что делать дальше.
Наверное, все же в самом Джейме есть что-то неправильное, несвойственное Ланнистерам: он сначала делает, а только потом думает, как выгрести из очередной ямы с дерьмом и не наглотаться по самое не балуйся.
— Приоритеты поменялись, — добавляет он, отвечая на не заданный вопрос.
Робб хмурится. Джейме хочется от него отмахнуться — знает, что за мысли крутятся в чужой голове. Вместо этого он отворачивается, переводя взгляд на водную гладь раскинувшегося озера.
— Я пришел только за одним тобой. Уж прости, собрать целый спасательный отряд как-то не вышло, — не без яда говорит Джейме, затылком чувствуя нарастающую злость Робба. И нельзя его винить за желание самому лечь в могилу, лишь бы жива была семья.
Сам Джейме думает, что из них с Бриенной получился тот еще… отряд спасения тире смертников. Сами едва ноги унесли.
Оставалось надеяться, что могучая воительница на пути не найдет свою смерть раньше времени. Джейме хочется верить, что они еще встретятся.
— Знаешь, когда я убил Безумного Короля… это было больше проявлением эгоизма, нежели желанием спасти всех, — он находит на земле камень и бросает в воду. Раздается плеск. У них есть еще несколько часов до того, как стемнеет, а после придется выдвигаться. Даже сейчас, сидя на берегу озера, они нечеловечески рискуют.
Но, наверное, стоит жить ради того, чтоб проходить по самой кромке лезвия?
И даже если на них сейчас наткнется отряд с Переправы, Джейме не уверен, что сможет достаточно сильно испугаться — слишком уверен, и это неправильно. Но сложно представить, на что способен человек, который наконец-то понял, что у него нет другого выхода, кроме как выжить.
Робб подходит ближе, садится рядом — медленно и осторожно, потому что раны саднят, да и в любой момент снова могут начать кровоточить. Джейме не готов снова вытаскивать его с того света.
— То есть, и сейчас это было проявлением твоего эгоизма? — спрашивает Робб, откидывает отросшие и мешающие кудри с лица. Даже в крестьянской, поношенной одежде в нем сквозит то благородство, которое при случае сдаст их с потрохами. — Мое спасение?
— В своем роде, — Джейме кивает, но не улыбается. — Я спасал не Короля Севера, а Робба Старка.
И вовсе не во имя Севера.
Разница в сказанном слишком очевидна, чтобы ее озвучивать.
У Робба Старка не запятнаны руки кровью, а в глазах не живут демоны, отражающиеся тенями в синеве.
Робб Старк остался в Шепчущем Лесу, или, скорее всего, в Винтерфелле.
За его пределы, с армией за спиной вышел Молодой Волк.
Джейме с поразительным равнодушием понимает, что он ужасный эгоист. Но он в жизни и без того нагрешил достаточно, чтобы гореть во всех Преисподних разом, так что теперь готов бросаться в любой омут с головой. Только вот в водах имени Робба Старка он завяз слишком глубоко — не выбраться, только вырывать с мясом. Да и зачем? Жребий был брошен, и отнюдь не богами, которые, скорее всего, оставили этот мир.
— Каков твой план? — спрашивает Робб, когда ночь вступает в свои законные права — и это сигнал, что пора выдвигаться. Только осталось определиться с ориентиром.
Однорукий Цареубийца и мальчишка из волчьей стаи, едва передвигающийся на своих двоих. Перспективы — радужнее некуда. Проще сразу утопиться.
Робб фыркает. Кажется, последнее Джейме высказал вслух.
— Отличный план.
Джейме мимолетно думает, что за все это время, он ни разу не упомянул про его руку, — вернее, тот обрубок, что от нее остался, — за что ему можно быть благодарным. Уж тут бы никакие нервы не выдержали.
— Камень на шею подыскать, Ваше Высочество? Или как там тебя величали? — не сдерживается Джейме. — Хватит уже себя винить. Прошлое надо оставлять в прошлом.
— Скажи это Фреям. Или всему Дорну, — мрачно парирует Робб. — А ты бы себя не винил? На моем месте?
— Не знаю. Я убил короля, но не был им.
— А я вот был, — отвечает Робб, и в его голосе бьется о скалистый берег океан боли напополам со сталью. — Лучше б убил кого-нибудь.
— Жаждешь крови?
Он кивает.
— Больше всего на свете.
Джейме вздыхает: их сумасшедшему миру никогда не видать покоя. Разве что, если они все, наконец, друг друга перебьют и останутся одни драконы да Белые Ходоки.
— Так каков твой план?
Даже в темноте он замечает, что Робб улыбается — в свете полумесяца мелькает его белозубый волчий оскал, и это прогресс, пускай жаждой крови от него разит за милю. Но это добрый знак, как и его ладонь на плече Джейме.
— Мы пойдем в Дорн.
Пейринг: Джейме Ланнистер/Робб Старк, упоминание Джейме Ланнистер/Серсея Ланнистер
Рейтинг: PG-13
Жанр: Ангст, AU
Предупреждения: Смерть основного персонажа, OOC
Your eyes are so blue Винтерфелл для Джейме — полотно, написанное лишь оттенками серого. Серсея называет Север пустыней, где нет места цветам, подобным ей. Королева, его любимая сестра — единственная, кто приносит в эту пустыню немного южных красок, что делает пребывание в Винтерфелле почти сносным.
Через несколько лет Джейме не сможет вспомнить причину поединка с Роббом Старком во дворе замка Винтерфелла. Возможно, то было желание поучить или же посмотреть, на что способен будущий лорд Старк в бою. И ему предстоит многому научиться, думает Джейме, подначивая Робба вслух, до того момента, когда их клинки в очередной раз скрещиваются, едва ли не высекая фонтан искр, а Лев и Волк оказываются настолько близко, что почти делят одно дыхание на двоих. Для Джейме в этот момент Винтерфелл вспыхивает новыми красками, оттесняя южные цвета Серсеи на второй план.
Север, может быть, и серая пустыня, но помимо нее тут есть синее море, в котором можно запросто пропасть, если не перестать смотреть в глаза Робба Старка.
— хх —
— Я пошлю гонца к твоему отцу со своими условиями мира.
Когда они виделись в последний раз, Робб Старк казался совсем ребенком, для которого война была лишь словом в книгах и рассказах отца. А сейчас Ланнистер с Кастерли Рок видит перед собой того, кто одержал победу в Шепчущем лесу и того, кого он, Джейме, сам пытался убить. И сейчас он не знает, радоваться ли ему, что не успел, или нет.
— Ты думаешь, мой отец будет разговаривать с тобой о мире? Ты его плохо знаешь.
— Верно, — соглашается Робб, ставший надеждой для Севера всего за одну битву. — Но меня он скоро узнает.
Я знаю наследника Винтерфелла, — думает Джейме, — а тебя — нет.
— Смелый мальчик, — говорит он и тут же замечает тень гнева, проскользнувшую на лице Робба, и не упускает возможности, чтобы не уколоть: — Что-то не так?
В таком положении, единственным оружием Джейме являются слова. И он продолжает, полагаясь на фразу, что лучшая защита – нападение. А он сейчас более чем беззащитен.
— Не любишь, когда тебя называют мальчиком? Ты оскорблен?
Робб молчит несколько секунд, а затем произносит чуть тише, но выделяя каждое слово:
— Ты оскорбил себя, Цареубийца. Тебя победил мальчик. И в плену тебя держит мальчик. Может, и убьет тебя тоже мальчик.
— …И в коридорах замка Винтерфелла целовал я тоже мальчика, — тут же парирует Джейме и мысленно ликует, потому что его слова достигают цели: на несколько мгновений с лица Робба слетают все маски, а в его глазах плещется море эмоций, прежде чем они снова исчезают за толстым слоем льда.
Джейме почти победил, но он больше не видит бескрайнее синее море, одолеваемый лишь холодом северных ветров, и ни одно южное солнце не способно его согреть.
— хх —
Когда Джейме отрубают руку, он ненавидит всех — Серсею, отца и всех Ланнистеров вместе взятых, Лока, Бриенну и, в особенности, Робба Старка. Он бы убил каждого, но короля Севера попросту разорвал на части за то, что тот появился в его жизни, сначала встав невидимой преградой между ним и сестрой, затем одержав верх на поле боя, а сейчас забрав то, что было для него силой. Хотя глубоко в душе он осознавал, что мальчишка не отдал бы подобный приказ, а в нем самом говорит лишь отчаяние и боль, которые отступят со временем. Но сейчас Джейме желал, чтобы голубые глаза Робба Старка застыли навечно, и ничего не мог с этим поделать.
— хх —
Русе Болтон отпускает его и Бриенну, но Джейме от этого немногим легче, потому что он понимает – предательство Болтонов означает скорое приближение конца для Севера и его короля, которому Джейме уже не желает смерти. И сейчас, стоя перед дорожной развилкой, он должен разрешить дилемму, которая заключается в двух именах со времен прибытия короля и его свиты в Винтерфелл — Робб Старк или Серсея Ланнистер. Север или Юг. Зима или лето. Море или…
Бриенна зовет его по имени несколько раз, а затем подходит ближе, чтобы положить руку на плечо. Джейме оборачивается, делая глубокий вдох. Он принял решение.
Джейме Ланнистер возвращается в Королевскую Гавань, и ему кажется, что теперь все будет хорошо, пускай он отчасти лишился своих клыков. И он почти уверен в правильности своего выбора, когда заходит в покои Серсеи.
Львы остаются в своем прайде, а не уходят в стаю волков, как бы того ни хотелось.
Ланнистеры не делают глупостей.
Но как только Джейме заглядывает в глаза сестре, которая вмиг кажется ему совсем чужой, глубоко внутри него зарождается чувство, что он все же выбрал не ту дорогу, совершив самую большую глупость на свете.
— хх —
Когда Джейме узнает о Красной Свадьбе, осознание собственной ошибки накрывает его морской волной.
Ночью ему снится Шепчущий лес и лютоволк, стоящий на горе из трупов.
Когда Джейме просыпается, ему требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя. Ему снилось множество кошмаров, и он отдал бы многое за то, чтобы вернуть их и больше никогда не видеть дух Короля Севера – лютоволка с глазами цвета бескрайнего синего моря.
extra!часть, где всё хорошо
Не во имя Севера
— Ты направлялся в Королевскую Гавань.
Это первое, что говорит Робб спустя два дня тяжелого, невыносимого молчания.
После того, как он пришел в себя, измотанный лихорадкой, и осознал, прочувствовал на своей волчьей шкуре произошедшую катастрофу. Джейме тогда физически ощутил его желание умереть здесь и сейчас, лишь бы не знать и не помнить.
Джейме поворачивает голову и встречает чужой, полный молчаливого отчаяния взгляд. В глазах Робба бушует стихия, а внутри все кричит надрывно, до хрипоты, а сам он мечется волчьей тенью — тенью Молодого волка, потерявшего свою стаю.
— Так оно и было, — отвечает Джейме. Над головой шумит ветер, срывая с деревьев листья. Хочется слушать только его, а вовсе не думать о том, что делать дальше.
Наверное, все же в самом Джейме есть что-то неправильное, несвойственное Ланнистерам: он сначала делает, а только потом думает, как выгрести из очередной ямы с дерьмом и не наглотаться по самое не балуйся.
— Приоритеты поменялись, — добавляет он, отвечая на не заданный вопрос.
Робб хмурится. Джейме хочется от него отмахнуться — знает, что за мысли крутятся в чужой голове. Вместо этого он отворачивается, переводя взгляд на водную гладь раскинувшегося озера.
— Я пришел только за одним тобой. Уж прости, собрать целый спасательный отряд как-то не вышло, — не без яда говорит Джейме, затылком чувствуя нарастающую злость Робба. И нельзя его винить за желание самому лечь в могилу, лишь бы жива была семья.
Сам Джейме думает, что из них с Бриенной получился тот еще… отряд спасения тире смертников. Сами едва ноги унесли.
Оставалось надеяться, что могучая воительница на пути не найдет свою смерть раньше времени. Джейме хочется верить, что они еще встретятся.
— Знаешь, когда я убил Безумного Короля… это было больше проявлением эгоизма, нежели желанием спасти всех, — он находит на земле камень и бросает в воду. Раздается плеск. У них есть еще несколько часов до того, как стемнеет, а после придется выдвигаться. Даже сейчас, сидя на берегу озера, они нечеловечески рискуют.
Но, наверное, стоит жить ради того, чтоб проходить по самой кромке лезвия?
И даже если на них сейчас наткнется отряд с Переправы, Джейме не уверен, что сможет достаточно сильно испугаться — слишком уверен, и это неправильно. Но сложно представить, на что способен человек, который наконец-то понял, что у него нет другого выхода, кроме как выжить.
Робб подходит ближе, садится рядом — медленно и осторожно, потому что раны саднят, да и в любой момент снова могут начать кровоточить. Джейме не готов снова вытаскивать его с того света.
— То есть, и сейчас это было проявлением твоего эгоизма? — спрашивает Робб, откидывает отросшие и мешающие кудри с лица. Даже в крестьянской, поношенной одежде в нем сквозит то благородство, которое при случае сдаст их с потрохами. — Мое спасение?
— В своем роде, — Джейме кивает, но не улыбается. — Я спасал не Короля Севера, а Робба Старка.
И вовсе не во имя Севера.
Разница в сказанном слишком очевидна, чтобы ее озвучивать.
У Робба Старка не запятнаны руки кровью, а в глазах не живут демоны, отражающиеся тенями в синеве.
Робб Старк остался в Шепчущем Лесу, или, скорее всего, в Винтерфелле.
За его пределы, с армией за спиной вышел Молодой Волк.
Джейме с поразительным равнодушием понимает, что он ужасный эгоист. Но он в жизни и без того нагрешил достаточно, чтобы гореть во всех Преисподних разом, так что теперь готов бросаться в любой омут с головой. Только вот в водах имени Робба Старка он завяз слишком глубоко — не выбраться, только вырывать с мясом. Да и зачем? Жребий был брошен, и отнюдь не богами, которые, скорее всего, оставили этот мир.
— xx —
— Каков твой план? — спрашивает Робб, когда ночь вступает в свои законные права — и это сигнал, что пора выдвигаться. Только осталось определиться с ориентиром.
Однорукий Цареубийца и мальчишка из волчьей стаи, едва передвигающийся на своих двоих. Перспективы — радужнее некуда. Проще сразу утопиться.
Робб фыркает. Кажется, последнее Джейме высказал вслух.
— Отличный план.
Джейме мимолетно думает, что за все это время, он ни разу не упомянул про его руку, — вернее, тот обрубок, что от нее остался, — за что ему можно быть благодарным. Уж тут бы никакие нервы не выдержали.
— Камень на шею подыскать, Ваше Высочество? Или как там тебя величали? — не сдерживается Джейме. — Хватит уже себя винить. Прошлое надо оставлять в прошлом.
— Скажи это Фреям. Или всему Дорну, — мрачно парирует Робб. — А ты бы себя не винил? На моем месте?
— Не знаю. Я убил короля, но не был им.
— А я вот был, — отвечает Робб, и в его голосе бьется о скалистый берег океан боли напополам со сталью. — Лучше б убил кого-нибудь.
— Жаждешь крови?
Он кивает.
— Больше всего на свете.
Джейме вздыхает: их сумасшедшему миру никогда не видать покоя. Разве что, если они все, наконец, друг друга перебьют и останутся одни драконы да Белые Ходоки.
— Так каков твой план?
Даже в темноте он замечает, что Робб улыбается — в свете полумесяца мелькает его белозубый волчий оскал, и это прогресс, пускай жаждой крови от него разит за милю. Но это добрый знак, как и его ладонь на плече Джейме.
— Мы пойдем в Дорн.