* * *

Рис. 2. Костромская губерния - как минимум, со времен Ивана Грозного - центр отходничества и место появления нескольких вариантов условных языков. Галивонский Алеман и его собратья.

Н. Н. Виноградов подробно разбирал словарь Галивонских алеманов.  Часть слов была изобретена метафорическим способом. Часть была грецизмами.  Виноградову не хватило в его статье только разборов связей с угро-финскими языками, потому что, как выянилось позже, наибольший пласт слов оказался местным  и, чаще всего, мерянским по происхождению. Что понятно – меря исходное, но обрусевшее население края.

Очень любопытная книга  вышла совсем недавно, о языке костромских шерстобитов - А. В. Громов  Жгонский язык:словарь лексики пимокатов Макарьевского, Мантуровского и Нейского районов Костромской области М., 2000, она приводит многочисленные мерянские заимствования, устанавливаемые по родственному марийскому языку. Книги этой у меня нет, но цитаты, которые из нее расползлись по сети, весьма любопытны:

Арбез, арбезя - парень; арбезька - ребенок; арба - ребенок, мальчик; арбушка - девочка; ербез, ербезя - парень; ербезенок - мальчишка, ребенок; ербезеночек - ребенок, ребеночек; ербезька - сын; ербишка, ербишечка - мальчик, мальчишка, мальчишечка; прихлить ербезенка - родить. Марийск. рвезе - малыш, изи рвезе – мальчик

Башково, вашково - скоро, быстро; вашкетно, башкетно - быстро; башкетнее, башковее - быстрее, скорее; башковый, вашкетный - быстрый, скорый; побашковее - побыстрее; башкетить - торопить. Марийск. вашкаш - торопиться; вашкен - торопливо: вашке - скоро.

Валгаж - день; белгаж - мел, бумага, сахар, снег, град, все белое; белгажовый - белый; белгажовые- булки; волгаж, волгажовый, валгажовый - дневной, белый, светлый; валгажовые - сутки; волгаженить, волгажетиться - светать. Марийск. волгыдо - свет, светло; волгыжаш - рассветать.

Вата - баба. Марийск. вате - жена, женщина.

Кубасья - женщина; кубасиха - баба, женщина. Марийск. кува - старуха, женщина. (Слово куба есть во многих офенских арго постмерянской территории.)

Вид - вода, река; вит - вода, дождь; вид хлит - дождь идет; витить, видить - мыть; вититься, видиться - мыться; вит, вид - озеро, пруд; повититься - помыться, искупаться; вывитить - измочить; навитить - налить; витный, видный - мокрый; видник, витник - колодец; витячий - колодец; витовая- река; витовый - пароход; витоносное - ведро; вительник - полотенце; вительный, витерный, виченный, обвиченный, обвитенный - мокрый. Марийск вуд (у - ипсилон=ижица) - вода, водяной.

Посмотрим, к примеру, еще и на  числительные – греческие, марийские, жгонские и офенские (табл. 1).

Таблица 1. Сравнение числительных.

Эти сравнения перемещают вопрос о возникновении офенского языка к определенному этапу русской колонизации Севера – такого состояния, когда русский стал привычным языком общения, но мерянский еще не был забыт и оказался удобным во время ухода на заработки в другие места.

Любопытно, что топонимы офенского языка немногочисленны, но среди них  Галивон – то есть Галич, термин для города – костер, костр, кострыга – как в слове Кострома (ма – река?).

Ехал Грека через Клязьму?  Или ехал русский на Афон?

Интересный момент – наличие в офенском языке грецизмов. Часто их связывали с  центрами иконописи после татарского ига - селами Холуем, Палехом и Мстёрой – они упоминаются в писцовых книгах 1629 года. Рядом находился Суздаль – также центр иконописи. Потом центром стала и Москва

Предполагалось, что в Суздаль и Москву могли бы попасть греки - уже в 14 в.  В статье об иконописи пишут « «С начала XIV века русские города вновь начинают поддерживать активные связи с Византией. Последовавшее вследствие этого новое влияние её культуры, вызвало во второй половине столетия своеобразный отклик в русской иконописи. ... В конце XIV столетия именно в Москве сосредотачивается художественная жизнь Руси. Здесь работают свои многочисленные мастера и ни менее многочисленные приезжие: греки, сербы и др. В Москве работает в конце жизни Феофан Грек».

Ну и есть искушение связать торговлю иконами и грецизмы в языке офеней. Однако, это одна версия.  В докторской диссертации  М. Н. Приемышевой Тайные и условные языки в России XIX в.: историко-лингвистический аспект СПБ, 2009  сообщается, что  «Наиболее многочисленны и представительны данные по языкам белорусских нищих, которые, помимо определенной связи с офенской, имеют собственную лингвистическую традицию: значительное количество корней греческого генезиса, не употребляющихся в условных языках центральной России, значительно количество собственных слов и корней, а также богатую традицию использования криптоформантов, что в гораздо меньшей степени представлено в языках торговцев и ремесленников». Брянские нищие имели язык, промежуточный между языком нищих России и Белоруссии

Наверное, прав был П. Тиханов, когла предполагал «Греческий элемент в языке старцев (нищих, калик перехожих), офеней, etc., слишком очевиден для всякого, чтобы отрицать его, но как и когда образовался этот язык - трудно сказать что либо определенное. <...> В языке офеней есть одно замечательное выражение, до некоторой степени могущее служить указателем на сношения владимирцев с югом, хотя и позднейшие. Город Москва, как известно слывущий у простонародья под именем "Большой деревни", по-офенски называется Батуса. Странное и с первого разу непонятное слово это легко объясняется, если припомнить, что есть Батусек (или Батасек), торговое поселение по сю сторону Дуная, на притоке его Сарвице, к северу от Мухача, по дороге из Митровицы в Буда-Пешт (Офен) (Raffelsperger). Совершенно естественно и без большой натяжки можно составить понятие, что если есть небольшой торговый Батусек, то почему же Москву, эту большую деревню - не назвать Батусой?

У вторых (нищих) - это остатки того малого разговорного языка, что некогда приходилось употреблять русским странным людям во время путешествия своего также на юг, на Афон и в Палестину. Известно, что стремление русских ко Святым местам современно просвещению России христианскою верой, и едва ли уже не с этой поры отмечается у нас бродячий люд. Так, в Впрашании Кюрикове читаем следующее: "... А иже се, рех: идут в сторону, в Ерусалим к святым, а другим аз бороню, не велю ити: сде велю доброму ему быти. Ныне другое уставих: есть ли ми, владыко, в том грех? Велми, рече, добро твориши: да того деля идет, абы порозну ходяче ясти и пити; а то ино зло, борони, рече" (Калайдович: Памятники XII века).

В обзоре русских летописей относительно содержания и характера их, преимущественно церковноисторического, находим: О странствующих в Иерусалим по склонности к бродяжничеству и потом "незатворяющих от велеречия уст своих и поведающих с прилыганием яже на онех землях" ... (Православный собеседник 1860).

В рукописной кормчей конца XV века соловецкой библиотеки говорится: "... друзии же отходят от жен своих, не по закону остризаются. а не хотяще тружатися и отходят в Иерусалим и в прочая грады ищуще лкоты. и тамо помятшеся възвращаются в домы своя. кающеся безумного труда своего". * * *

Временное раскаяние одних в "безумном" (бесцельном) труде не останавливало, однако, других от желания в свою очередь также потрудиться. И справедливо говоря - строго судить за это темную массу нельзя. Не только у нас, русских, везде и всегда Святым местам придается высшее, так сказать, цивилизующее значение, причем, не говоря уж о самых местах поклонения, большую роль играет именно странствование к ним. Во время пути невольно, само собою, происходит сравнение своего, домашнего, с чужим, делается анализ того и другого, происходит заимствование лучшего, ценится свое хорошее, и т.п., по возвращении же нескончаемы рассказы о виденном, в крайнем случае - безмолвное удивление перед чем-либо недостижимым. Вообще впечатления пути не проходят для человека бесследно. Что в числе паломников могли встречаться и порочные - нисколько не удивительно, ибо среди достаточных более чем вероятно были нищие и калики. Последнее выражение означает бедного, неимущего, нищего, а такой класс скорее других вынужден бывает обстоятельствами на преступления. Идя Христовым именем, питаясь скудным подаянием, бездомный и бесприютный люд соблазняется на поступки в надежде на безнаказанность: сегодня путник здесь, завтра он за двадцать верст, ищи его с ветром в поле2».

Такие предположения уносят раннюю историю условных языков аж в 12-14 вв.

И делают понятней историю отношений народов и местностей на Руси не только между собой, но и с окружающим миром. Вполне себе творческая и разнообразная история.