* * *

Сегодня Готтфрид (Гёц) фон Берлихинген известен главным образом благодаря своей железной руке — примечательному протезу, с помощью которого он мог уверенно держать перо, карты, поводья, меч и копьё (а какой хук справа!). То есть, понятно, что биография этого рыцаря была тем ещё романом, но именно увечье выделило Берлихингена из десятков таких же сорвиголов, придав его образу мрачную необычность.

Однако, повышенное внимание к удивительному протезу и его носителю возникло далеко не в XVI веке — оно опирается скорее на Гёте и его последователей (в конце концов, приписанная Берлихингену известная нецензурная фраза «er kann mich im Arsche lecken» — тоже продукт немецкого поэта-романтика). Что уж говорить про произведения, в которых руке Берлихингена приданы магические свойства...

 

 

[MORE=читать дальше]Интересно то, как о железной руке писал сам Гёц в мемуарах. Например, схватку, в которой он (в 23-24-летнем возрасте) лишился правой руки, он описывает достаточно подробно, но совершенно отстранённо. Как всякий уважающий себя ренессансный воин, Берлихинген не делится с читателями какими-либо переживаниями и эмоциями по поводу боли и увечья — он пишет лишь о том, как впал в полное отчаяние и даже просил бога о смерти, поскольку без правой руки перестал быть воином. (Здесь современные учёные пускаются в многомудрые, но не вполне уместные рассуждения о средневековом отсутствии осознания себя как индивида, что влекло невозможность мыслей о смене военной профессии).

 

Однако, далее Берлихинген вспоминает об оруженосце, который тоже потерял руку, но продолжил участвовать в походах и битвах. Пример товарища по несчастью сразу успокаивает рыцаря — самом деле, чего переживать из-за таких мелочей. Он заменяет потерянную конечность железной (сначала довольно простой, в будущем — хай-теком из 200 деталей, с пружинами, кнопками и рычажками!), а затем ещё почти шестьдесят лет с азартом занимается войной, мятежами и бандитизмом — по его словам, не испытывая при этом никаких неудобств от механической руки, которая оказалась даже удобнее руки из плоти.

 

Вот собственно и всё, что Берлихинген считал нужным сказать о своей руке. На всякий случай напомню, что успешное продолжение военной карьеры без десницы в то время вовсе не было рядовым случаем — скорее исключением. Обычно после такого отправлялись спиваться в родовом поместье, до конца дней мучительно ощущая свою бесполезность. Не случайно, например, Монлюк в начале своей карьеры по совету пленного врача отказался от ампутации повреждённой руки: смерть и потеря руки для молодого солдата считались событиями почти эквивалентными, так что стоило рискнуть.

 

 

Остаток мемуаров Берхлихингена совершенно далёк от ожидаемой сегодняшним читателем канвы «Как я потерял руку, но всё равно стал успешным и знаменитым». Впрочем, о ранах, голоде, болезнях и жажде он тоже пишет просто для информации, без какой-либо эмоциональной окраски, в стиле «Нас окружили со всех сторон, подкреплений не было... в общем, мы все там и полегли», так что факт мирной смерти Берлихингена в собственной постели от старости кажется в итоге намного удивительнее какой-то там железной руки (Гёте вот решил убить его молодым, видимо, сочтя это более правдоподобным, чем правду).

 

О протезе Готтфрид вспоминает ещё буквально два раза. Один эпизод — это упоминание, что он между делом починил сломавшийся протез. Второй — цитирование слов императора Максимилиана, который так обратился к нюрнбергцам, не сумевшим победить Берлихингена и Селбица: «Господь всемогущий, о боже, что это? У этого всего одна рука, у другого только одна нога. А если бы у них обоих были по две руки и ноги, что бы вы тогда делали?».

 

Вот и всё. В отличие от Максимилиана, Гёц ни разу не заявлял, что сделал то-то и то-то несмотря на то, что был одноруким. Более того, хотя современники звали его Железная Рука, причём далеко не только из-за протеза, сам Берлихинген это лестное прозвище игнорировал. Так что, если бы до нас не дошли те две страницы мемуаров, в которых он описывает потерю руки, мы бы даже не поняли, что остальной текст рассказывает о деяниях однорукого рыцаря.

 

Однако, всё равно остаётся извечный вопрос: писал ли рыцарь то, что действительно думал, или то, что от него ждали тогдашние читатели?

[/MORE]

P.S. Пример другого военного протеза, примерно 1580 года (тоже с очень сложным внутренним устройством):