* * *

Наткнулся в журнале "Гермес" на любопытную статью. Привожу целиком, она короткая.

 

Белинский Вл. Как в действительности умер Петроний? (По поводу недавних кинематографических картин из ром. "Quo Vadis") // Гермес. 1913. Т. 10. С. 369-373.

 

Богуслав Линда в роли Петрония (экранизация, разумеется, более современная;) ).

 

[MORE=читать дальше]

[369]"Недавно показываемая в Петербурге и в больших городах Зап. Европы лента кинематографа воспроизвела пред глазами публики сцены из прогремевшего на весь мир романа Сенкевича "Quo Vadis". [370] Между прочим одна картина посвящена историческому происшествию - смерти Петрония.

 

Затем одна распространённая вечерняя газета привела рассказ о смерти того же замечательного своим благородством патриция, прослывшего "арбитром изящества - arbiter elegantiae". Между тем, сцена, описанная Сенкевичем, а равно и автором сказанной статьи, обе - неверны и грешат измышлениями, несогласными с исторической истиной. Вообще, весьма часто случается, что общепринятое историческое мнение сказывается неправильным, как непроверенное и принятое по привычке или из уважения к авторитету лица, пустившего в оборот крылатое слово.

 

Примеров такого легкомысленного отношения к истории множество. Так, по поводу того же названия "arbiter elegantiae" следует установить, что приписываемый этой фразе нарицательный смысл далеко не точен. Именно, фраза взята из того места Тацита, которое посвящено характеристике Петрония, причём вовсе не видно, чтобы историк придавал ей какое-нибудь особое значение, а, как надо полагать, он взял это выражение для общего изложения своей мысли, так же точно, как он же выражался чисто оригинальными образами цветистого своего слога. Другими словами, "arbiter elegantiae" не составляют ни курсива, ни кавычек римского историка, а сделали это произвольно разные позднейшие историки и комментаторы и вместе с ними Сенкевич... Вот дословно это место у Тацита: "mox revolutus ad vitia, seu vitiorum ostentationem, inter paucos familiarium Neroni assumptus est, elegantiae arbiter, dum nihil amoenum ac molle afflientia putat, nisi quod ei Petronius approbavisset": весьма склонный к разврату, однако без выставления этой склонности напоказ, он был допущен в немногочисленный кружок приближённых Нерона в качестве авторитета изящного, до того симпатизировавшего Нерону, что он считал достойным внимания и лишённым пошлости лишь то, что было одобрено Петронием.

 

Другой такой пример представляет фраза, приписываемая гладиаторам, приветствовавшим цезаря перед боем. Это знаменитое "ave, Caesar, morituri te salutant!". Между тем её привёл историк Светоний в своём рассказе о знаменитой навмахии (зрелище морского сражения), данной на Фуцинском озере Клавдием. Но он привёл её один только раз, из чего далеко поэтому не следует, чтобы отсюда делать непременно вывод о постоянстве этого приветствия в амфитеатоах. В рассказе Светония упомянуто, что пред началом боя находившиеся на триремах 19 000 преступников, предназначенных к роли сражающихся по судебному приговору, равносильному смертному, проезжая мимо императорской ложи, воскликнули: [371] "Здравствуй, Цезарь! Приготовившись умирать, мы тебя приветствуем!"; на что Клавдий ответил им обычной фразой на приветствия, так сказать, машинально: "Будьте здоровы!" (Salvete vos!).

 

Однако этот ответ цезаря показался гладиаторам настолько необычным, что из-за него произошло недоразумение, так как гладиаторы приняли его за прощение и дарование им жизни, вследствие чего не пожелали сражаться (Клавдий тут же разъяснил им их заблуждение и уговорил подчиниться приговору, вследствие чего грандиозная бойня на водах озера всё-таки состоялась и была прекращена только после полного пресыщения ею зрителей). Возвращаясь к Петронию, укажем, что в вышеупомянутой статье автор утверждал, будто перед смертью своею Петроний стал уничтожать все редкие и драгоценные свои вещи и предметы, разбив фарфоровую вазу и проч., а затем, после пира с друзьями, сорвал повязки на ранее вскрытых артериях и умер таким образом от потери крови.

 

 

Между тем, преследуя всегда идею изящества во всём, Петроний остался верен ей и в последнюю минуту своей жизни. Именно, всячески избегая резкости, избитости приёмов и неэстетического вида, он не допускал и мысли покончить с собою так, как это делали тогда все его сограждане - самоубийцы добровольные или по принуждению, залитые ручьями крови, обрызгивающей всё вокруг, и т.п. Это было слишком повседневно и к тому же некрасиво: изящество Петрония с этим не мирилось.

 

Надо было сделать так, чтобы всё вышло на деле элегантно, красиво, спокойно и оригинально. Кроме того, Петроний желал уязвить Нерона не каким-либо обычным приёмом предсмертной мстительности, показав этим волнение своей души на радость цезаря, - нет, он желал, наоборот, показать ему полное своё презрение и равнодушие. Для этого он решил убить себя так, чтобы Нерон и окружающие, за исключением, конечно, самых близких, уверовали, будто он умер естественной смертью, устраняя себя от мести Нерона и лишая его жертвы обычной его жестокости. Известно было всем в Риме, что это вследствие интриг Тигеллина Нерон, подвергнув своего прежнего друга Петрония опале, запретил ему выходить из дому (по-нашему, подверг его домашнему аресту). Тигеллин уверил Нерона в соучастии Петрония в заговоре против него, вместе с Сцевинием (Scevinius). В результате все ожидали обычного появления в доме Петрония императорского центуриона, что означало смертный приговор.

 

Вот как поступил Петроний, понимая, что его ожидает (он это знал лучше других), и предупреждая появление центуриона, в котором он был до того уверен, что не задумался привести план [372] свой в исполнение тотчас. С самого утра рокового дня (это происходило в 66-м году) он стал приводить в порядок свои имущественные дела, раздаривая разные предметы своим друзьям и раздавая деньги своим невольникам и вольноотпущенникам. Одновременно он делал обычные распоряжения по своему хозяйству, вдаваясь даже в такие обыденные подробности, как наказание провинившихся невольников. Всё это должно было придать вид спокойствия и порядка его обиходу и устранить всякое подозрение о его намерениях. Окончив все эти дела, он долго прогуливался по своим комнатам, перечитывая приятные отрывки любимых поэтов. Опасаясь, чтобы враги после его смерти не воспользовались его печатью с целью устроить кому-нибудь из его друзей или близких ловушку и проч., он разбил эту печать, запечатав ею пакет, адресованный самому Нерону. В пакете, как известно, находилась знаменитая "Сатира" Петрония (не "Сатирикон", как установлено новейшей критикой, о чём, очевидно, неизвестно было Сенкевичу, приписавшему это произведение позднейшей каракалловской эпохи этому Петронию, а не другому его однофамильцу [Прим. ред.: Новейшая критика действительно различает "Сатиру" Петрония от его "Сатирикона", но всё же в общем весьма согласно приписывает "Сатирикон" именно Петронию]). В своей "Сатире" Петроний с обычной тонкой язвительностью описывал все сокровенные проделки и похождения Нерона в смешном виде. Но опять-таки врождённое джентльменство его подсказало ему сделать всё это под вымышленными именами - с насмешливой деликатностью, может быть - ещё более ядовитой... Как потом подозревал сам герой этой безжалостной сатиры, неизвестные никому сведения интимнейшего характера были сообщены её автору некой дамой из высшего римского общества, с которою Петроний давно находился в связи. Дама эта - жена патриция и сенатора Силия, участвовавшая вместе с Петронием во всех оргиях, явных и тайных, Нерона. На неё по смерти Петрония обрушилась по этому подозрению вся месть уязвлённого цезаря, за отсутствием других лиц, к нему близких, вследствие чего её постигла ссылка.

 

Затем Петроний приказал пустить себе кровь, к чему часто прибегали в те времена, и даже наши отцы и деды постоянно пользовались этим лечебным приёмом, выпуская себе кровь по каждому пустяшному предлогу, что, как известно, отразилось в сильной степени на вырождении последующих поколений. Как бы то ни было, это не могло никого удивить. Выпустив известное количество крови, Петроний приказал домашнему врачу слабо перевязать раны так, чтобы они не зажили скоро, остановив, однако, кровь. В продолжение [373] остального дня он несколько раз снимал повязки и выпускал себе кровь. После каждого кровопускания раны вновь перевязывались, и так продолжалось до самой ночи. Вечером Петроний ещё имел силы обедать с друзьями, а когда они его покинули, лёг спать.

 

Однако ввиду описанного опального положения Петрония и страха, внушаемого всем Нероном, трудно предположить, чтобы многие из его друзей решились идти к нему пировать, и к этому пиру поэтому надо отнестись очень осторожно. По всей вероятности, он плод поэтического воображения, и ничего больше. Ночью, в тиши Петроний, выпуская постоянно себе кровь, постепенно угасал, как утверждает римский историк - от видимых страданий - и к утру следующего дня был найден мёртвым в постели.

 

Однако, несмотря на все эти предосторожности, Петронию не удалось замаскировать свой конец и придать ему естественный вид. Тайна вскоре стала известна Риму, и его догадливость не была даже чем-то особенным: много было загадочных смертей в ту страшную для Вечного города эпоху, и все они имели один общий источник и причину. Это был Ahenobarbus - человек с медно-красной бородой, жестокость которого стала нарицательной и которую не могли даже затмить такие последующие выдающиеся изверги-цезари, как Домициан, брат Тита, прозванный Лысым Нероном, Коммод, Каракалла, Гелиогабал.

 

"Нет тайны, аще не откроется".