* * *

Об Аргентине 19в. знаю очень мало. Но мне показалось забавным, как изменения в социальной и экономической жизни страны отразились на такой части местной жизни, как ножевой бой гаучо. Или, вернее, на восприятии этого окружающими. Мнения самих аргентинцев о культуре гаучо часто очень пристрастны, и тогда, и теперь. Поэтому лучше посмотреть на мнение людей со стороны: англичан и ботаников в прямом смысле слова. 

 

В 1830-х, когда Дарвин посетил Аргентину, креольский тип животноводства процветал. В пампе свободно паслись огромные стада коров, в основном для шкур и жира. Бродили дикие и полудикие лошади, стоившие копейки. В этих условиях гаучо были нарасхват. Сответственно и отношение к ним было, как к незаменимым работникам. Разве что ленивы и любят драться по пьянке, так кто без греха.

 

Дарвин в "Путешествии на "Бигле", записи за ноябрь 1833г.: « Гаучо, или деревенские жители, много лучше городских. Гаучо всегда услужлив, вежлив и гостеприимен: я не видел ни одного случая грубости. Он скромен, уважает себя и страну, и в то же время гордый, смелый парень. С другой стороны, много грабежей совершается, и много льется крови: привычка постоянно носить нож-главная причина последнего. Очень жаль видеть, сколько жизней потеряны в пустяковых ссорах. В схватках каждый старается пометить лицо противника, порезав его нос или глаз: это часто видно по глубоким, ужасно выглядящим шрамам. Грабежи-естественное следствие всеобщих азартных игр, пьянства и крайней лени.»

 

[MORE=читать дальше]Поножовщину тут Дарвин видит как досадную привычку, в общем, хороших ребят. И под этим понимается не борьба насмерть (это несчастный случай), а «креольская дуэль» (duelo criollo), когда дерутся «до первой крови», только пометить обидчика. Правда, и это была не шутка, учитывая их типичное оружие- носившийся за спиной нож «факон», имевший гарду и клинок длиной 30-45 см. (факон известного бандита Хуана Морейры имел клинок в 60 см). А также то, что каждый гаучо был опытным забойщиком, постоянно используя факон для забоя скота, разделки туш, кастрации бычков и т.д. Т.е. срабатывала не злоба, а просто привычка к ножу и крови. Дарвин также много пишет об умении местных использовать лассо и болас для работы и охоты, но ему и в голову не приходит, что это можно применить против человека.

 

Известный зоолог Вильям Хадсон в мемуарах о своей аргентинской юности "Давным-давно в далекой стране" похожим образом вспоминает уже 1850-е годы, когда его старший брат (увлекавшийся единоборствами), познакомился с гаучо, иммигрантом-англичанином со скромной кличкой Джек-убийца.

 

«Конечно, брат считал Джека своим героем, и просил рассказать о его боях. Результатом было, что брат разочаровался в своих спортивных успехах. Хотя он стал хорошим боксером, рапиристом и стрелком, но он жил среди людей, чьим единственным оружием был нож. И если его атакует человек с ножом, а у него нет под рукой оружия, он будет в крайне тяжелом положении. Ничего не оставалось, как тренироваться с ножом, и он хотел, чтобы Джек научил его.

 

Джек качал головой. Если брат хочет научиться ножевому бою гаучо, это легко. Они наматывали пончо на левую руку, как щит, и вращали факоном размером с саблю. Крутить ножом было искусством, и это было зрелище, когда 2 опытных бойца стояли лицом к лицу, и их ножи походили на сверкающие колеса. Целью каждого было найти возможность для удара с проносом, раскроив лицо противника. Выглядело эффектно, но это была просто игра в поединок, и Джек никогда не хотел этого делать. Он не был бойцом по призванию, пытался избегать ссор. Никогда не носил револьвера, только нож, как все вокруг.

Но когда он понимал, что должен или драться, или быть презираемой мишенью для любого дурака и задиры, он дрался так, как никто его не учил, и как он сам не смог бы научить другого. Это было в его природе. Когда подходила опасность и обнажались ножи, он превращался в другое существо. Он был как на пружинах, не оставался неподвижно или на одном месте ни долю секунды; он был как кот, как резина- летал вокруг противника и был на дистанции удара одну секунду, и в дюжине ярдов от него в другую. И когда его атаки ждали, она была не с ожидаемой стороны, но с противоположной; и вскоре противник терялся и начинал бить вслепую. И тогда он находил шанс-не резать, а вогнать нож в сердце со всей силы и прикончить врага.

Так он дрался и убивал, и благодаря этому дожил до седин, и никакой задира ему не говорил «Так ты убийца? Попробуй убить меня!», и никто не смеялся над ним и не звал его «гринго».

 

...Брат убеждал меня, как полезно было бы и мне научиться защищать себя ножом, живя среди людей, которые были так всегда готовы по малейшему поводу обнажить нож, как кот готов выпустить когти.»

 

Но вскоре с прогрессом в сельском хозяйстве пришли кранты спросу на гаучо. Пампу перегородили проволочными заборами. Уже не поскачешь, куда глаза глядят, и 2 пастуха нужны там, где раньше было 10. Стало развиваться овцеводство, земледелие, мясо-молочное животноводство. Нужны были стабильные батраки, делающие все, что требуется, за небольшие деньги. Бродячие, независимые конные пастухи, считавшие унизительной любую работу не верхом, требовались все меньше. В сельское хозяйство хлынули иммигранты со всех стран Европы, вытесняя креолов. Гаучо превращались в пеонов, или их регистрировали как бродяг и отправляли в армию, воевать с индейцами. Условия в армии были хуже некуда, и они в массе дезертировали, часто затем идя в криминал.

 

В конце 19в. их криминализация достигла такого уровня, что сам термин "гаучо" стал ассоциироваться с бандитизмом. В этот период (1870-е) Х.Эрнандес пишет о них знаменитую поэму «Мартин Фьерро». Для аргентинцев это такая же культовая классика, как «Дон-Кихот» для испанцев. В поэме герой, сбежавший из армии, идет в бандиты и режет всех направо и налево. Ножевые бои там уже без дураков, никаких «до первой крови».

 

Натуралист Э.Уайт в «Заметках из серебряной земли» (1881г.) тоже теперь видит их навыки, как чисто бандитские (и явно их преувеличивает):

 

«Среди его особых талантов надо выделить владение ножом, с которым он более чем равный противник англичанину с револьвером; конечно, последний не знает, какой будет атака, и в этом большая опасность. Раньше гаучо боялся револьвера, но сейчас уже нет. Может, нож у него в рукаве, и, вежливо обращаясь к жертве, он дает ножу скользнуть в руку, и раньше, чем револьвер нацелен, нож молниеносно бьет в сердце противника. Ошибок не бывает, удар всегда смертелен. Иногда нож в его высоком сапоге, и, наклонившись якобы поправить сапог, он внезапно выхватывает нож и атакует. Иногда нож лежит рукояткой на согнутом среднем пальце и клинком вдоль руки, чтобы метнуть его острием вперед, и на дистанции в 10 ярдов это верная смерть. Только хороший фехтовальщик со своей любимой саблей сможет иметь преимущество перед гаучо с факоном. Когда они дерутся, обматывают руку пончо в 2-3 слоя, позволяя концам свисать. И этот щит постоянно в движении, закрывает их и ослепляет противника, так что очень трудно видеть их или подойти. Они ошеломляюще быстры с рукой и запястьем, но неуклюжи на ногах. Заберите у него нож-и он ни на что не годен.

С той же легкостью гаучо владеет лассо и болас, и на дистанции в 30 ярдов ошибки редки. Эти инструменты в его руках очень опасны, так что европеец, верхом или пешком, в борьбе с ним почти беспомощен. Если гаучо прячется за скалой, поджидая проезжего, тот обречен. Его конь будет захвачен болас, или он сам-лассо, и от этого нет защиты, кроме как мгновенно разрезать лассо очень острым ножом, который многие специально носят для этой цели.»

 

От «гостеприимного, смелого и гордого пастуха» до бандита и убийцы из-за угла, а от благородной креольской дуэли до ножа в рукаве дорога оказалась очень короткой.