* * *

Всё прошло... в меру торжественно. И, судя по кадрам из первых сюжетов, появившихся в Голосети, остервенение, с которым я вцепился в эту хаттову трибуну, выглядит, как решительность. Ну и синяка не видно.

Двадцатиминутный брифинг вымотал сильнее, чем все многочасовые речи, которые я когда-либо произносил. Потому что эти двадцать минут записывали со всех сторон и теперь разберут на части, анализируя, вырывая из контекста, выискивая поводы уцепиться и выкрутить.

Уже, в принципе, начали. На небольшом банкете после заседания Комитета успел пообщаться с несколькими журналистами из независимой прессы. Плюс — все они явно были удивлены, что я сам пошёл на контакт. Журналистка из "Республиканской недели" минуты две молча смотрела на меня таким взглядом, словно ждала, что я сейчас достану нож и начну резать её прямо тут, на столе, и только потом стала задавать вопросы. Минус — все они едкие, кусючие, вгрызаются в каждый твой просчёт. Выворачивают каждую фразу. Не диалог, а прогулка по минному полю.

Попытка играть в обаяние — больше никогда. Не Палпатин я, не Палпатин. Даже думать об этом не хочу. Одно хорошо — быстро сообразил остановиться.

Слежу за новостной лентой. Пока всё в пределах нормы.