Фанатский треп4 читателя тэги

I. серым утром с привкусом смерти во рту
В мире существуют ужас, горе и страдание. Есть женщины, которые входят в его кабинет с налитыми кровью глазами, сжимая бесплодные животы, есть женщины, истекающие кровью на его операционном столе, и есть женщина на соседней кровати, с надеждой, которая застит глаза, словно пыль, пыль, пыль.
Это факты, все до единого, хотя чаще всего интерпретация искажает смысл. Билл Мастерс живет внутри фактов, он возводит свой дом в их ледяном, суровом, неоспоримом средоточии. У него нет проблем с интерпретацией. Билл не может себе позволить утратить решимость. Он давно решил, это может случаться со всеми остальными, но только не с ним.
В операционной ждут люди, ждут, когда великий Билл Мастерс ворвется и найдет выход. Чертов бог из машины для умирающей девушки, ее тело уже обречено, в тонком горле застряла дыхательная трубка. Он смотрит на них, оттягивая неизбежное. Смотрит точно так же, как и они на него – с кровью и ужасом в глазах.
Он делает глубокий вдох. Он открывает дверь.

II. глядя в окно на безмолвный снег
Либби напоминает ему солнце, у нее белокурые волосы и ясные глаза. Она молодая, красивая и живая, яркая и пылкая во всем, где способна себя проявить, кем потенциально может стать. Такая женщина, как Либби, рождена для материнства, чтобы любить, дарить и сиять. И всегда находится такой мужчина, как Билл, чтобы все разрушить.
- Мы попробуем еще раз, - говорит она ему, и в ее глазах столько надежды, что Биллу почти хочется умереть. - Правда, милый?
Он кивает. Он не открывает рта из страха, что правда выплеснется наружу, едкая, словно кислота, потому что такая женщина, как Либби, заслуживает лучшего, и он ей этого дать не может.
Красивая женщина берет Билла за руку, а он взамен что-то у нее отнимает, всегда, даже помимо желания.
Она улыбается:
- У нас будет ребенок, Билл. Я просто знаю это.
Ему холодно, и Билл ничего не может с этим поделать, разве что заморозить и ее. Он убирает руку, пока Либби не начала покрываться льдом.
- Конечно, - лжет он.
Уже спустя время ему приходит в голову, что, может быть, в конечном итоге она не так уж похожа на солнце.

III. машина пуста как велосипед
На месте пассажира сидит красивая женщина, и это не его жена.
- Все в порядке? – спрашивает Вирджиния с некоторой тревогой.
В отличие от других, она никогда не позволяет эмоциям проявляться в ее голосе, неизменно избегает их, глядя на него темными глазами, с широкой улыбкой протягивая через стол бледную тонкую руку. Иногда Билл думает о том, как сильно ему хочется взять ее за руку, а потом взять и ее, взять все, что есть, и он хочет, хочет, хочет.
- Все нормально.
Билл бросает взгляд на боковое зеркало, в котором отражаются фары другой машины. Вспышка света на мгновение ослепляет его. Когда он снова смотрит на дорогу, то видит звезды на мостовой.
Вирджиния поджимает губы, словно зная, что он лжет. Но в итоге кивает.
Больше он ей ничего не говорит. Больше она его ни о чем не спрашивает.

IV. прошлой ночью звезд было не счесть
Секс – это акт насилия. Вам так не кажется в момент происходящего, но за односторонним стеклом достаточно легко увидеть взаимосвязь. Билл - прежде всего исследователь, поэтому любые наблюдения, в целом и частности, могут быть полезны.
Мужчина по ту сторону стекла хватает и тянет свою партнершу за волосы, и вопль, который она издает, больше похож на крик боли, а не удовольствия. Когда женщина кончает, ее ногти царапают, сжимают и раздирают собственную плоть.
Вирджиния делает пометку в блокноте, мелким и аккуратным почерком. Поймав его взгляд, она улыбается.
Некоторое время спустя его пальцы впиваются в кожу ее ног, и он думает о синяках, которые непременно останутся, об этих, кажется, традиционных отметинах, какими бы временными они ни были. Биллу вдруг приходит в голову, что он, должно быть, ранит ее. На мгновение он застывает.
Но затем она издает низкий гортанный стон, и Билл напрочь забывает, о чем думал.

V. знаешь ли ты каково это быть единственным пассажиром
Вдали слышны громовые раскаты, звук нарастает, приближаясь, и это все, о чем Билл способен думать, конечно. День, когда его жизнь рухнет и сгорит, приобретет некое подобие символизма, как это ни банально. Обстановка кажется подходящей, почти судьбоносной: молния, сверкающая в окнах, дождь, который лупит по крыше, словно забивая гвозди в стену.
Билл елозит стаканом по полированной деревянной стойке, наблюдая, как плещется выпивка с каждым его движением. «Ничего не осталось», - внезапно думает он. В его кабинете больше нет отчаявшихся женщин, а в операционной - умирающих. Его жена была бы гораздо счастливее с кем-то другим. Исследованию конец. Двадцать лет работы коту под хвост, а Билл Мастерс заседает в баре с полным стаканом какой-то дряни, сильно смахивающей по вкусу на бензин.
- Я поеду домой, - говорит он Бартону и поднимается, чтобы уйти. Билл не может потерять свою решимость, он знает это, как собственное лицо, даже если в данный момент с трудом себя узнает.
Поначалу Билл бесцельно колесит по городу, потом едет в клинику. Здания здесь приземистые, белые, основательные. Они были до него и будут после, просто продолжат существовать. Весь остальной мир будет жить, и Бартон, и Либби, да и он сам.
И Вирджиния тоже будет жить. Он думает о ней, о ее маленьком домике, в котором никогда не был, детях, сидящих на кухне, Вирджинии, склонившейся над плитой, о ее руках, чересчур мозолистых для такого потенциала. Итан видел ее дом изнутри. Итан с детьми на кухне, или с Вирджинией в машине, или с Вирджинией в ее комнате…
Бил слышит, как разбивается стекло, будто раздаются звуки симфонии. Он не может потерять решимость, не сейчас, когда двадцать лет его жизни вылетают в трубу. Когда на обложке его исследования значится второе имя, той, в чьем доме он никогда не был. Не сейчас, даже когда он знает, что это неизбежно.
Билл покидает клинику навсегда, садится в машину, стискивает руль до побелевших костяшек. Прислушивается к стуку дождя по крыше машины, ровному, как барабанная дробь. Он едет домой.
Он не собьется с пути.