День в истории Блогхауса: 2 июня 2018

Продолжаю культурно просвещаться. Сегодня посетила англиканский собор святого Андрея чего у нас в Москве только нет. Все религии.
Концерт назывался «Кельтские легенды»
Теперь фонд Бельканто меня познакомил с живым звучанием кельтской арфы. И таких интересных новых (в прямом смысле этого слова, их изобрели уже в этом веке) музыкальных инструментов как ханг-драмы в мое время такого не было
справка из Вики, шо такое есть оные хангиИнструмент был разработан в 2000 году Феликсом Ронером (Felix Rohner) и Сабиной Шерер (Sabina Schärer) (компания PANArt) из швейцарского города Берн в результате многолетнего изучения карибского стального барабана и многих других резонирующих барабанных инструментов со всего света: гонга, традиционного индонезийского оркестра — гамелана, гатама, барабанов, колокольчиков, музыкальной пилы.

Название Hang обусловлено игрой слов создавших его мастеров, но официально считается, что оно связано со словом «рука» на бернском диалекте немецкого языка. Название музыкального инструмента является зарегистрированной торговой маркой. (с)
А вот так они звучат. Любопытный инструмент.


Но ханги - это экзотика, а кто меня совершенно покорил, так это Зоя Вязовская которая играла и на флейте и на кельтской арфе по ходу концерта. А в некоторых исполняемых произведениях даже успевала переключиться с одного музыкального инструмента на другой. Восторг и восхищение. http://www.belcantofund.com/peoples/detail.php?ID=372

Ступню, исколотую стерней, свела судорога.
А и тяжела ты, деревенская страда в разгар лета. Августовское солнце будто знает, что вот-вот ему придется уступить место осенним облакам, и старается вовсю; раскаленное небо висит над головами, не спрячешься от его жара, а даже если и спрячешься – так работать же надо!
скрытый текстДолгий день заканчивался, колхозницы расходились с поля, и Марфа решила забежать на речку. Искупаешься – и дневная усталость куда-то уходит, а сил прибавляется… И товарищ Серегин уйдет, пока она будет плескаться, – надоест ему ждать, вот и уйдет, расслабленно думала Марфа. Ишь ты, активист… чуб белобрысый… все девки на него заглядываются… а я не такая! Мне он и даром не нужен, активист этот… Я, может, сама по партейной части пойду. Еще и в председатели колхоза выбьюсь!
С этой приятной мыслью Марфа сбросила красную косынку и сарафан, потянулась всем своим усталым и потным телом – ладным телом восемнадцатилетней девушки, привычной к тяжелой деревенской работе – и попробовала пальцем ноги воду. Хорошо! Там, где все плещутся и бабы белье моют, Марфа купаться побрезговала, отошла вниз по реке к глубокому омуту. Вода в нем чистая, темная, за день лишь немного прогрелась – освежает… Эх, хорошо!
Если бы еще ногу не сводило так… Это от усталости, решила Марфа, отплывая подальше от берега.
За спиной послышался легкий – точно плеск речной волны – смешок. Девичий, веселый.
О, подумала Марфа, не только я люблю это местечко! Нюрка, что ли, за мной пошла? Аль Виленка?
Но девушка, подплывавшая к Марфе, была ей не знакома.
Красивая девушка, незнакомой и странной красотой красивая. Брови тонкие, соболиные, зеленые глаза – с лукавым прищуром, по бледному лицу рассыпаны нежные светлые веснушки. И волосы-то, волосы! Зеленые, как и глаза… Крашеные, догадалась Марфа. Городская, небось, вон и руки какие белые, и плечи гибкие. От работы в поле человек рано крепчает и костенеет, а эта… Но кто же она? Училку, что ли, прислали – вечернюю школу открывать? Хорошо бы!
Марфа бы сразу учиться пошла.
– Хороша водица? – с улыбкой полюбопытствовала девушка. Голос у нее был певучий, чистый, с каким-то старинным выговором.
– Ох и хороша, – подтвердила Марфа. – Я как разок окунулась, так всю усталость как рукой сняло! Домой приду чистая, красивая…
– Красивая, – со странной ноткой в голосе произнесла девушка.
– И товарищ Серегин уйти успеет, – поделилась наболевшим Марфа. – Ишь, ходит и ходит, ровно у меня ему медом намазано. Не пойду я за него! Не люб он мне, хоть и активист.
– А кто же люб? – заинтересовалась девушка.
– Да кто угодно, только бы не он, хоть и… да хоть и ты!
Марфа ляпнула – и только потом сообразила, что же ляпнула, и смущение горячей волной бросилось ей в щеки, выжало слезы из глаз, заставило зажмуриться и тряхнуть головой. А когда Марфа смогла открыть глаза – девушка уже была вплотную к ней. Нежное тело смутно белело в прозрачной речной воде, и веяло от девушки прохладой, камышом, глубиной… кувшинками от нее пахло речными. И губы ее приоткрылись, точно бутон кувшинки на рассвете.
– Креста на тебе нет? – вдруг деловито спросили эти губы.
– Какой крест? – опешила Марфа. – Комсомолка я! Вот!
– Славно, славно… А и ты люба, – вкрадчиво протянула девушка. – Хороша девица, челом светла, очами ясна… – и зашептала-забормотала: – Ой ты Яга-матушка, Водяной-батюшка, матерь сильная, отец благой, не оставьте нас, не покиньте нас…
Ошеломленная Марфа вслушивалась в ее певучий речитатив, и казалось ей, что звук девичьего голоса уносит ее, как уносит речная вода тела утопленниц. Холодные белые руки прикоснулись к ее натруженным рукам, и Марфе почему-то стало неловко за свои мозолистые ладони и за ногти, из-под которых так и не вымылась дневная грязь, – а девушка вдруг поднесла эти руки к лицу, тронула их губами, кончиком языка, забирая в рот…
Марфе в прохладной воде стало жарко, в груди заныло, и еще слаще заныло внизу живота. До сих пор ей доводилось несколько раз целоваться с деревенскими парнями, но то было совсем другое, – мелкое и пустяковое, обыденное, как дурацкая шалость. А с этой девушкой хотелось обниматься и прижиматься к ней, хотелось чтобы и руки, и ноги переплелись – как две рыбы переплетаются по весне… И она обняла девушку, неловко и неумело, и ткнулась губами ей в щеку, задыхаясь от стеснения и предвкушения, и почувствовала, как холодный язык с привкусом речной воды и кувшинок раздвигает ее губы, а затем и зубы… Нежные девичьи руки стиснули ее бедра, прижали пах к паху. Вздохнув от восторга, Марфа потерлась о грудь девушки напрягшимися сосками и неожиданно почувствовала, как прохладная рука перебирает ей волоски внизу живота и скользит вниз, вниз…
– Ах! – выдохнула Марфа, не зная, что сказать. «Ай да училка! Только бы не рассказала кому – из комсомола же выгонят… Не знаю, что это, но в комсомоле такое не празднуют… Только бы она потом еще разок… и еще… Век бы ее любила, шила бы ей, щи варила, в рот бы заглядывала, только бы она рядом была!»
Взволнованная Марфа сжала девушку в объятиях, погладила по спине – и содрогнулась. Под ее рукой была не плоть, а голые ребра. Не веря себе, Марфа тронула их еще раз, просунула палец…
– Ай, хороша девка, только больно любопытная, что твой Фома… Ну как, вложила мне в ребра персты? А теперь в свои вложи!
Марфа засунула руку себе за спину – и не нашла спины. Пальцы провалились в пустоту…
– Что это? – испуганно спросила она.
– Дак ведь ты сама хотела со мной остаться, – удивилась девушка.
– Хотела! И хочу! Вовек с тобой быть хочу, – пылко прошептала Марфа, – только что это с моей спиной?
– За вечное счастье, милая, – девушка ласково поцеловала Марфу, – спина плата невеликая.
– Совсем небольшая, – горячо согласилась Марфа.

***
Утром колхозники сгрудились на берегу около омута. Обнаженное бледное тело Марфы лежало на траве; кричала и голосила мать, подвывали младшие сестры, а поодаль неслышно, давясь слезами, рыдал первый парень на деревне – активист товарищ Серегин.

Не новое,но одно из тех,что я помню наизусть. Крутится в голове,значит надо записать.

 

Мне всё так-же является призрачный паладин

Он один,только солнце прячется в блеске лат.

Исцарапан,потрепан, доспех его весь измят.

Но где он,там ни страху ни демону не пройти.

 

Мне идти сквозь туман,медальон зажимая в одной руке.

Налегке,только с верою в чудо через плечо.

Мой советник готовит в невидимом котелке,

Пес ворчит, что на случай пожара он непричем.

 

Гравировка впиваясь в ладонь,оставляет след.

Закрывая глаза я все вижу как он стоит.

Он стоит как стена, и собой представляет свет.

Он стоит, между миром и мной

Образуя щит.