День в истории Блогхауса: 15 августа 2021

Чтобы немного расклиниться, решила досмотреть «Невероятных». Как затормозила весной на третьей серии, так и не возвращалась до сих пор. Обычное дело.

Конечно, уже слегка подзабыла, что там происходило и ху из Тошнот, но четвертый эпизод прошел вполне бодро. По крайней мере, как-то начали двигаться в сторону расшифровки послания свыше, а то вся эта когорта одаренных девушек в основном слонялась по сериалу без дела, чисто для красоты.

По-прежнему нравится саунд и визуал, актеры, особенно миссис Тру. Оставив в стороне некоторую невнятность персонажа, играет она отлично. Пара моментов улыбнула, вроде записывающего устройства Пеннанс. По-прежнему странные диалоги, которые текут сквозь твое сознание, как вода, изредка взбадривая одинокой шуткой. И постановка сцен тоже какая-то разрозненная, ты как бы все время ждешь, когда сюжет уже начнет развиваться по-настоящему, а миссис Тру с боевой подругой снова сидят на перекуре.

Лучший момент – сцена с Люси. Я, конечно, ее не подозревала и вообще не задумывалась о каких-то предателях. Но снято напряженно, понравилось :).

З.Ы. Спасибо, что впервые не показали бордель. Утомили, честно)))).

Основной эстетический принцип хэйанской литературы «поэтика очарования вещей» (моно-но аварэ) проистекает из самой сущности буддийского мировосприятия. Именно бренность земного мира и преходящая красота картин природы в ее сезонных сменах придают несказанное очарование и щемящую прелесть каждому мигу бытия, запечатленному касанием кисти в строках стиха, дневниковой записи или рисунке. «Очарованием вещей» проникнуты стихотворения бессмертной антологии «Старые и новый песни Японии» («Кокинвакасю», 922 г.), как и двадцати последующих антологий, составлявшихся по указу императоров вплоть до XV в. К концу эпохи Хэйан общее понятие моно-но аварэ постепенно заменяется более конкретными эстетическими категориями саби и ваби, на которых зиждется вся картина мира в буддийской эстетике японского Средневековья.

В конце XII в. поэт Фудзивара Сюндзэй ввел в обиход еще один важнейший термин — «мистический сокровенный смысл» (югэн), который на протяжении всего периода Средних веков питал не только поэтическую традицию, но также эстетику классической живописи и театра Но. Труднопереводимое понятие югэн предполагает интуитивное проникновение автора и интерактивного читателя или зрителя в глубинную иррациональную сущность явлений, таящую символику скорбного бренного мира, извечного одиночества, тщеты надежд и бесплодности высоких стремлений. Присутствие югэг привносит в текст ностальгическую ноту, в которой сквозят и исторические параллели, и скорбь по утратам, и осознание быстротечности жизни. В живописи, скультптуре, архитектуре, ландшафтном дизайне югэн также может дополняться эффектом нарэ — символической патиной времени, магнетизмом старинных вещей, хранящих обаяние своей эпохи, следы кисти или резца мастера, передающих его незримое присутствие в фактуре камня, бронзы, дерева или бумаги. Для эстетики югэн характерна приверженность к неярким красками, приглушенным тонам, утонченной и пронзительной образности.

Тэйка выработал своеобразный критерий оценки качества танка. Это категории «присутствие души» в стихотворении (усин) и «отсутствие души» (мусин). В его понимании, подлинной поэзией могло считаться только произведение, в котором чувствуется душа автора, и его живые чувства воплощаются в образы, содержащие мистическое начало югэн. В эстетике позднего Средневековья эти категории фактически поменялись местами. Басё, например, считал настоящей поэзией хайку, написанные в состоянии усин — полной неангажированности духа, открытого для восприятия всего сущего в незамутненных образах. Показательно, что оба гениальных поэта при этом оперировали терминами буддийской теософии и через ее призму видели окружающий мир. Их усилиями окончательно оформились и другие важнейшие принципы вака — недоговоренность (ёэн) и опора на творения великих предшественников (в скрытом или явном цитировании (хонкадори).

Надежным и проверенным путем к сатори, бесспорно, оставалась монастырская схима, смиренная жизнь в монашеской общине, наполненная чтением сутр, медитацией и трудом. Другим путем могло стать отшельничество, одинокая экзистенция в затерянном горном скиту. Третьим — нищенство и долгие скитания по стране. Наконец, патриархи допускали и другие пути, доступные для мирян и ведущие также к очищению духа, желанному сатори.

Надежным путем к Прозрению могли стать серьезные занятия любым из видов изящных искусств или ремесел, будь то рисование тушью, аранжировка цветов, садово-парковый дизайн, каллиграфия, чайное действо, игра в го, изготовление авторских ваз и чайной утвари, ковка мечей или приготовление пиши. Разумеется, усердные упражнения в каком-то из воинских искусств также могли рассматриваться как путь. Не случайно практика дзэнской медитации стала прикладным аспектом тренировок во всех без исключения боевых единоборствах будо, а владетельные князья и выдающиеся военачальники не считали для себя зазорным принимать наставления от дзэнских мастеров.

Со временем именно существительное Путь стало неотъемлемой частью названия самых разнообразных духовных практик — от садо (путь чая) и кадо (путь цветов) до каратэ-до и аики-до. Само по себе радение не давало гарантии сатори, но открывало доргогу к нему, по которой прежде уже прошли многие поколения адептов.