Фима. Третье состояние

Сохраню-ка себе рецензию на «Фиму» Амоса Оза. У меня уже есть его «Иуда», пока непрочитанный. Было смешно, когда я пришла в книжный, взяла Оза и Шолом Алейхема и пошла на кассу. «Получите вашу порцию еврейской литературы», — сказала миролюбиво продавщица. Прямо захотелось купить томик Фирдоуси и подождать реакции :) А ещё Оз — это фильм «Повесть о любви и тьме», из которого я узнала слово «хамсин». А Фима мне определенно кого-то напоминает...

Есть авторы, которых неинтересно читать уже после второго-третьего романа: все уже сказано, все знакомо, все пережито, мысль повторяется . С Амосом Озом наоборот — он с каждым новым романом кажется все важнее и значительнее, а еще он неизменно выбивает читателя из колеи. Проект по полному переводу Оза на русский вроде бы сейчас приостановится, но нам останется «Фима» — возможно, действительно самый русский из его романов.

В этом романе 1991-го года главный герой, «Евгений Онегин из квартала Кирьят Йовель», утопает в духовных исканиях, словно действительно позаимствован сюда из другой литературы. Фиме за 50, и его постоянно качает между странными снами о его женщинах и нерожденных детях и еще более странной явью с паутиной по углам, плесенью на стенах и разговорами с тараканами и ящерицами. Фима мучает друзей беседами о Шестидневной войне, политике, арабах и будущем Ближнего Востока. Друзья не возражают и даже считают его непризнанным поэтом и мыслителем, хотя его единственный сборник стихов, «Смерть Августина и воскрешение его в объятьях Дульсинеи», вышел давным-давно. С тех пор Фима ничего не писал. Еще здесь есть женщины, влюбленные в него; нерожденные, по большей части, дети; грандиозная фигура отца, деятельного, мудрого, благотворительного с прибаутками. Вроде этой: чем недотепа, шлимазл отличается от растяпы, шлумиэля? «Шлумиэль — это тот, кто всегда проливает горячий чай на брюки шлимазла. Но за этим анекдотом кроется некая тайна, весьма глубокая: эта парочка, шлумиэль и шлимазл, бессмертны. Рука об руку шествуют они из страны в страну, из столетия в столетие, из рассказа в рассказ. Как Каин и Авель. Как Иаков и Исав. Как Раскольников и Свидригайлов. Как наши Рабин и Перес. И, кто знает, быть может, как Бог и Ницше».

Ничем особо не занятый, но чем-то все время страдающий; бездействующий, но неутомимый; любвеобильный, но лишенный своего потомства; сопротивляющийся «мелкой лжи» повседневности; жалующийся, что территории, захваченные Израилем в Шестидневную войну, стали темной стороной каждого жителя; раздражающий, но обаятельный; все время дремлющий, но мечтающий об «абсолютном бодрствовании». Фима прежде всего кажется живым воплощением идеи, что усилием мысли можно обрести правду. Правда у Оза никогда не бывает громогласной, кричливой, парадной. Она всегда немного нелепая, как вся фигура Фимы. Но остальным абсолютного бодрствования не обрести, а Фима иногда приближается.