Старый замок (публикации за 12 февраля 2020)21 читатель тэги
Автор: Арабелла
Евреи в средневековой Англии
Евреи появились в средневековой Англии в основном из северной Франции – они, фактически, пришли вслед за норманнами. Обычно они отплывали из Дьеппа, откуда, при попутном ветре, можно было достигнуть английских берегов через сутки. Переселялись они и с берегов Рейна, а меньшинство приходило из еще более дальних краев – из Испании, Италии, Марокко.
скрытый текстМежду собой английские евреи свободно общались по-французски и зачастую носили французские аналоги еврейских имен - либо, по крайней мере, значились под ними в документах (Бенедикт вместо Баруха, Бонви/Вив вместо Хаима, Бонфаун вместо Тоб-Этема, Дельсо вместо Исайи, Делькресс/Кресс вместо Соломона, Дьедоне вместо Натаниэля). Имя «Исаак» в Англии нередко сокращали, опуская первый слог; от оставшегося “Hak ” произошла сокращенная форма «Хаклин» (Hakelin), точно так же, как Иаков на английской почве стал Конином, а Самуил – Молкином.
Разумеется, попадались в еврейской среде и такие имена, как Томас (Фома) или Питер (Петр), причем в XIII веке их стало заметно больше, чем прежде. Что любопытно, множество английских евреек значатся в документах под интересными – и совершенно нехарактерными – именами: Бельсет (Белассез), Дуселина, Пресьез, Ликриция, Регина, Пастурела, Глорьета, Мирабилия, Брюнета, Бона; иногда даже встречаются имена саксонского происхождения – Светекота, Гертелота, Альфильд. Фамилии, помимо патронимов, обычно указывают на место рождения (Ломбард, Пуатье, Анжу, Франс, Иберия и т.д.) или на особые приметы (Руфус – «рыжий», Легро – «толстый», Лонг – «длинный», Форт – «сильный», Авегль – «слепой»). Обычным правилом в еврейской среде было брать «фамилию» по месту жительства или по имени отца, реже матери. К раввинам, согласно документам, обращались 'Master' (Magister).
Одеждой английские евреи 12-13 вв. напоминали прочих своих современников, за исключением лишь некоторых специфических элементов костюма. В 12 в. такими специфическими элементами были плащ с капюшоном, а также остроконечная шляпа (но лишь в 1267 г. она была предписана для обязательного ношения). Волосы (но не бороду) позволялось отпускать до изрядной длины. Женщины носили головной убор, «похожий на корону», и покрывали волосы платком.
Возможно, чересчур большое сходство в одежде с местным населением, от которого евреев желательно было дистанцировать, и побудило ввести в обиход опознавательные знаки, которые в европейских странах окончательно утвердились после Латеранского собора в 1215 г. (причем в Англии – быстрее всего). В 1218 г. всем взрослым евреям было приказано, находясь в населенном пункте или вне его, пешком или верхом, носить на одежде нашитый кусок белой ткани или пергамента, дабы отличаться от христиан. Этот белый знак имел форму т.н. табулы – легендарных скрижалей, на которых были записаны десять заповедей и которые символизировали Ветхий завет. Это предписание повторили в 1222 году, на соборе в Оксфорде, где было постановлено, что евреи обоего пола должны носить на груди знак в два пальца шириной и в четыре длиной, отличающийся по цвету от остальной одежды. Король Эдуард I в 1275 г. внес некоторые поправки в указ. Отныне знак из желтой тафты, в шесть пальцев и три шириной, установленной формы, надлежало носить нашитым на одежду, над сердцем, каждому еврею старше семи лет. Видимо, еврейки особенно упорствовали в нежелании носить «знак стыда», потому что на двух последующих соборах было отдельно оговорено, что женщинам надлежит носить «табулу» наравне с мужчинами.
Как и повсюду в Европе, евреи имели статус servi camerae regis, то есть, «слуг королевской казны». Иными словами, правитель имел право в любое время обложить евреев дополнительными налогами в пользу казны, но в то же время был обязан их защищать, если они терпели притеснения от кого-либо. Генрих II своим судебным рескриптом положил начало официальной сепарации евреев. Специальный указ 1253 г. гласил: «Ни один еврей не имеет права оставаться в Англии, если он не служит королю; и с момента рождения всякий еврей, женского или мужеского пола, должен тем или иным образом исполнять королевскую службу». В так называемых «Законах Эдуарда Исповедника», которые в достаточной мере выражали точку зрения общества середины 12 в., отчетливо сформулировано отношение к евреям в тот период: «Все евреи, в какой бы части королевства они ни находились, находятся под королевской защитой и опекой, и ни один из них не смеет отдать себя под покровительство какого-либо другого влиятельного лица без королевского позволения, ибо сами евреи и их имущество принадлежат королю. Следовательно, если кто-нибудь решится удерживать еврея или отбирать у него деньги, король, по своему желанию и мере возможности, может предъявить на них права как на свои собственные».
Однако, невзирая на свою «подзащитность», евреи не обладали полными правами сравнительно с христианским населением. Еврей не имел права свидетельствовать в суде против англичанина; им возбранялось держать в доме христианских слуг, лечить христиан, заниматься обучением и воспитанием христианских детей; строго возбранялись смешанные браки и сожительство. Человек, зашедший в дом в еврею или остановившийся поболтать на улице, мог навлечь на себя различные неприятности, до обвинения в колдовстве или ереси включительно. Иными словами, общение христиан и евреев должно было быть сведено к минимуму и касаться исключительно деловых вопросов, раз уж возникала такая необходимость. Евреи не имели права занимать административные должности, предполагающие главенство над христианами; им возбранялось даже жить в одном доме с ними.
О женщине, вошедшей в дом к еврею. Ок. 1193.
«Годелива из Кентербери, набрав воды (освященной в церкви св. Фомы) в деревянное ведерко, прошла мимо дома, принадлежавшего некоему еврею, и приняла приглашение войти от еврейки. Поскольку она была сведуща в чарах и колдовстве, она нередко лечила больную ногу упомянутой еврейки. Но, стоило женщине войти в проклятый дом, как ведро разлетелось на три части и святая вода пролилась, и тогда Годелива поняла, что совершает неблагое дело. Больше она к помянутой еврейке не ходила».
Ок. 1184 г. Жалоба на то, что евреи пьют с христианами.
«Удивления достойно, что в Англии им позволяется покупать крепкие напитки у местных жителей и распивать их вместе с ними. Закон должен воспретить евреям пить с христианами на том основании, что из-за этого бывают смешанные браки».
Евреи, принявшие христианство, уравнивались в правах с местными христианами. В свою очередь, им воспрещалось поддерживать связи с родственниками, не желающими креститься.
Еврей не должен жениться на христианке, а христианин на еврейке; если же они совершат сие, то будут повинны в грехе прелюбодеяния, и их будут вправе обвинить» (Кстати, в некоторых областях в Германии в 13 в. действовал более суровый закон: «если христианин согрешит блудом с еврейкой или еврей с христианкой, то надлежит привязать их друг к другу и сжечь»).
Герфордская еврейская община процветала с 1218 г.; известно, что старейшиной ее был некий Хам (Хамо), один из богатейших евреев графства. Когда в Герфорде начались погромы, многие евреи перебрались в Оксфорд. В еврейском квартале города доминиканцы выстроили свою церковь, имея целью обращать местных евреев в христианство. Однако же получилось наоборот: в 1222 г. дьякон этой церкви принял иудаизм, был обрезан и женился на еврейке. Он был передан светским властям и сожжен за вероотступничество.
Сер. 13 в. В документах значится еврейка, получившая в крещении имя Кларисия. Скорее всего, она была крещена в совсем юном возраст (известно, что ее отец был повешен, но неизвестно, за что – возможно, девочку крестили насильно). Спустя десять лет после крещения Кларисия переселилась в Эксетер, откуда была родом, где и вышла замуж за местного жителя (христианина) и родила в браке двоих детей – Ричарда и Кэтрин. (Иными словами, изначальная принадлежность к иной вере и нации не помешала новоявленной Кларисии вступить в брак, как обыкновенной англичанке, а равно не вызвала никаких сомнений у ее будущего мужа.)
Нет никаких достоверных свидетельств того, что евреи селились в Англии до 1070 г. В Книге судного дня зафиксирован один-единственный человек, носящий имя Манассея (причем в глуши Оксфордшира), хотя, возможно, это всего лишь англичанин, получивший необычное ветхозаветное имя.
Во всяком случае, известно, что руанские евреи прибыли в Англию по приглашению (если не по приказу) Вильгельма Завоевателя, чтобы наладить на покоренных землях банковское дело и торговые связи между новыми английскими владениями и старыми французскими. Английские и северофранцузские еврейские сообщества были тесно связаны родственными узами; туда и обратно непрерывно пересылали священные тексты и ездили раввины.
Будучи единственными «аутсайдерами» в однородном христианском обществе тогдашней Англии, евреи находились под опекой короля – иными словами, в непосредственной юрисдикции монарха и под его защитой. Этот статус позволял им перемещаться по королевским дорогам, не платя дорожных пошлин, давал возможность владеть землей, непосредственно полученной от короля, а также, в случае необходимости, искать убежища в одном из многочисленных королевских замков, выстроенных по всей стране вскоре после норманнского завоевания. Упомянутые привилегии, подозрительное отношение к иудеям, которое особенно усиливалось в период крестовых походов, и восприятие евреев как королевских слуг (наряду со сборщиками налогов, лесничими и прочими нелюбимыми в народе личностями), вероятно, и послужили причиной того, что евреи быстро сделались объектом общей неприязни, которая перерастала в настоящую ненависть всякий раз, когда городской толпе нужна была жертва или когда между христианином и евреем возникала ссора. В то же время есть и свидетельства того, что в некоторых случаях еврейская диаспора устанавливала достаточно дружественные отношения с соседями-христианами. Так, например, было в Оксфорде, где до 1140-х гг. существовала крепкая еврейская община, очень редко страдавшая от потрясений. Именно в Оксфорде, где в 12-13 вв. основная масса документации хранилась в колледжах (а в 1279 г. прошла подушная перепись населения), жизнь еврейской диаспоры была задокументирована лучше, чем где бы то ни было.
Опека над евреями как над прямыми подданными короны приносила ощутимую выгоду как (теоретически) евреям, так и королю. Евреи и их имущество всегда находились в королевском распоряжении. Таким образом, король имел право брать с них в любое время по своему усмотрению специальные налоги (т.н. таллажи), если не удавалось выжать дополнительные средства у баронов. Впрочем, короли норманнской династии и династии Плантагенетов быстро поняли, что евреи будут гораздо более полезны, если дать им возможность беспрепятственно заниматься делом – ссужать деньги, посредничать в международной торговле, да и просто накапливать личное богатство. В еврейских сообществах, фактически, хранился готовый к употреблению капитал, который король мог затребовал при необходимости.
Моисей из Герфорда пожертвовал 3000 фунтов на постройку Вестминстерского аббатства. В другой раз, чтобы оплатить возведение городской церкви, еврейскому сообществу пришлось продать свои свитки Торы. На Пасху на герфордских евреев был наложен таллаж в пять тысяч фунтов, и всех, кто не смог внести свою долю, пригрозили посадить в городскую тюрьму. Зато на Михайлов день, ознаменованный еще одним таллажем, в тюрьме оказалась вся еврейская община, которая не смогла собрать требуемые 500 марок.
После смерти Вильгельма Завоевателя в 1087 году, его второй сын, Вильгельм Руфус, ставший английским королем, весьма ценил евреев. Не раз он проводил диспуты при своем дворе между католическими священниками и иудеями и, согласно преданию, в шутку говорил, что принял бы иудаизм, окажись аргументы раввинов достаточно вескими. Вильгельму Руфусу удавалось предотвращать в Англии еврейские погромы, которые в это самое время происходили во Франции и в Германии. Волна погромов захлестнула целый ряд европейских стран в преддверии Первого крестового похода в 1096 г. Генрих I, наследовавший Руфусу, оставил евреев при дворе и продолжал ту же политику – он даже издал официальный указ, где подтвердил право евреев на королевскую защиту и даровал им целый ряд привилегий; благодаря этому в течение 35 лет еврейские сообщества в Англии процветали и развивались, а также расселялись еще глубже в провинции.
Гражданская война между Стефаном и Матильдой, длившаяся 19 лет, не зря получила название «долгой зимы». Страна погрузилась в хаос и анархию; Стефан не в силах был обеспечить покровительство даже ближайшим подданным, не говоря уже о евреях, и еврейские сообщества оказались отданными на милость тем, кто в настоящий момент держал в своих руках тот или иной населенный пункт. Отсутствие какого-либо закона и порядка сделали путешествия по дорогам в высшей степени опасными; считается, что именно в этот период английские евреи почти полностью забросили торговлю и стали заниматься исключительно ростовщичеством – занятием, которое Библия воспрещала, а потому христиане всегда охотно предоставляли его евреям. В 1179 году вышло постановление Третьего Латеранского церковного собора, запрещающее христианам под угрозой отлучения от церкви взимать проценты за ссуду. Ростовщиков обвиняли в том, что они «торгуют временем», которым не имеет право распоряжаться ни один человек. «…повсюду укоренилась процентная ссуда, так, что многие оставляют другие занятия, чтобы начать давать деньги в рост, как будто это занятие является разрешенным, хотя в обоих Заветах оно порицается». Далее в тексте постановления следуют угрозы отлучения от причастия и применения других кар. Но так как христиане не признавали евреев «своими», то не было запрещения занимать у евреев деньги, а евреи не преследовались за ростовщичество по отношению к христианам. По существу, ростовщичество стало гласной или негласной привилегией евреев. В то же время переход евреев к ростовщичеству понизил их общественный статус, создал в восприятии христианского окружения не просто отрицательный, но зачастую еще и демонизированный образ еврея.
Во время смуты Стефана и Матильды Оксфорд несколько раз переходил из рук в руки. В 1141 г. Матильда была осаждена в Оксфордском замке; остро нуждаясь в деньгах, она забрала у местных евреев золото, прежде чем бежать из города по льду замерзшей Темзы. Оксфордский замок перешел в руки Стефана, который, намереваясь преследовать беглую кузину, также потребовал у городских евреев денег. Оксфордский хронист, монах Найджел, пишет: когда оксфордские евреи пожаловались, что их полностью обобрала Матильда, Стефан в ярости поджег первый же попавшийся в городе дом еврея, некоего Аарона сына Исаака, и пригрозил сжечь дотла все еврейские жилища, если ему немедленно не принесут требуемых денег.
Когда на трон взошел сын Матильды, Генрих Плантагенет, унаследовавший трон после Стефана, евреям вновь было даровано положение «подзащитных короля». К тому времени христианские ростовщики, особенно в Ломбардии и Кагоре, не смогли устоять перед выгодами, которые сулила дача денег в долг, и принялись конкурировать с евреями. Так или иначе, в годы правления Генриха II Англия переживала экономический подъем, и спрос на кредиты был весьма велик. Еврейские общины в Лондоне, Оксфорде, Линкольне, Бристоле и Норвиче стали самыми крупными и богатыми в Англии. Когда в 1186 г. скончался некто Аарон из Линкольна, король назначил специального чиновника, чтобы оценить стоимость его имущества, движимого и недвижимого, и в точности высчитать сумму налога на наследство (таков был один из главных способов английских монархов обогащаться за счет имущества евреев).
В 1144 г. норвичские евреи были обвинены в ритуальном убийстве мальчика по имени Уильям, которого нашли в лесу мертвым, с многочисленными колотыми ранениями. Агиограф Уильяма, Томас Монмутский, утверждал, что существует некий международный «еврейский совет», на котором старейшины избирают страну, где должно произойти следующее ритуальное убийство. Именно таким образом, по Томасу, был похищен и убит (распят) Уильям из Норвича. Легенда переросла в культ, Уильям был канонизирован, в местную церковь началось паломничество. «Один ученый еврей, который уже давно обратился в христианскую веру, рассказал, что некий человек, который считался между евреями пророком, под конец жизни предрек, что секретное снадобье, которое их спасет, надлежит делать лишь из христианской крови. Нечестивые евреи последовали этому совету и принялись ежегодно проливать христианскую кровь, в надежде обрести облегчение». Томас Монмутский добавляет, что евреи неверно поняли слова своего пророка, который имел в виду не кровь любого христианина, а исключительно (притом в символическом смысле) кровь Христа – единственное и подлинное спасение от всех душевных и физических мук. Так, по одной из версий, злополучная выдумка, обращенная неким крещеным норвичским евреем в 1144 г. против своих бывших единоверцев, положила начало зловещему феномену, который распространился по всей Европе – т.н. Кровавый навет, обвинение в том, что евреи похищают и убивают христианских детей во исполнение ритуалов иудейской Пасхи.
Возможно также, что история о ритуальном принесении детей в жертву возникла в 12 в., когда христиане становились свидетелями странного, на их взгляд, поведения евреев во время Первого крестового похода. Бывало, что евреи в захваченных городах и селениях кончали жизнь самоубийством, предварительно убив собственных детей, чтобы избежать насильственного крещения. Отсюда недалеко было до утверждения, что раз евреи способны на убийство родных детей, значит, они способны и на убийство любого ребенка.
Большинство глав норвичской еврейской общины были казнены в результате ни на чем не основанного обвинения. Богатство евреев, достигших процветания при Генрихе II, неизменно вызывало недовольство многих и многих лиц, находившихся у них в должниках. В 1168 г. обвинение в ритуальном убийстве ребенка было выдвинуто против глостерских евреев, и вновь последовали убийства. В 1171 г. массовая истерия перекинулась в Северную Францию, и все еврейское население Блуа (около 40 человек) было сожжено. Если христианский ребенок погибал от несчастного случая или по невыясненной причине, всегда был шанс, что обвинят евреев – так произошло в Бери-Сент-Эдмунд в 1181 г., в Бристоле в 1183 году, в Винчестере в 1192 году, в Лондоне в 1244 г. и в Линкольне в 1255 г. Хьюго Линкольнский, найденный мертвым в колодце в еврейском квартале, стал еще один канонизированным малолетним мучеником.
Ричард Львиное Сердце продолжал покровительствовать евреям, в первую очередь, по финансовым причинам, хотя, по одной из версий, воспретил представителям еврейских общин присутствовать на коронации и приказал весьма неучтиво вытолкать тех, кто принес ему дары в честь столь знаменательного события. Тем не менее, население, обремененное долгами и охваченное горячкой очередного крестового похода, вновь устроило целый ряд погромов – в Лондоне, в Норвиче, в Линне и Йорке еврейские диаспоры были истреблены почти целиком. Йоркские евреи, оказавшиеся в ловушке в городской башне, покончили с собой. Толпы погромщиков сжигали все долговые расписки. Разумеется, король позднее наказал «отличившихся» наибольшими зверствами, но ими оказались те, кто по ошибке сжег дома христиан. Ричард издал несколько дополнительных указов в защиту евреев и назначил специального чиновника, последовав примеру отца (с той разницей, что Ричард сделал эту должность постоянной). Для лучшей сохранности деловых бумаг двадцати пяти городам было приказано учредить «архив» - городское собрание документов, за которыми следили выборные представители обеих сторон, христианской и иудейской; под страхом сурового наказания в этот архив надлежало направлять копии документов обо всех сделках, заключенных с участием евреев. Власть не собиралась и впредь терпеть тот факт, что сведения о финансовом состоянии евреев уничтожались при каждом очередном возмущении. Когда Ричард попал в плен, необходимость собирать выкуп огромной тяжестью, в том числе, легла на плечи английских евреев
.
Поскольку принц Джон не пользовался популярностью в стране, это значило, что ему всегда не хватало денег и поддержки. В то время как бароны могли попросту, полагаясь на вооруженную силу, отказать Джону в повиновении и в деньгах, которых требовалось все больше и больше, у евреев возможности возмутиться не было. Им пришлось оплатить приданое для дочери Джона, вслед за чем почти немедленно последовал внушительный Бристольский таллаж, который разорил даже богатейшие еврейские кланы. Потеря Джоном обширных владений на континенте не только пробудила давние внутренние конфликты, но и отразилась на английских еврейских общинах. Генрих III, вынужденный раз за разом усмирять баронов, стребовал за двадцать лет от пятитысячного еврейского населения более семидесяти тысяч фунтов; чтобы собрать такую сумму, им приходилось продавать залоговые расписки, зачастую со скидкой, - то есть, по сути, земли должников уходили за бесценок. Разумеется, это вело к тому, что евреи регулярно становились объектом общей ненависти, и в 1263-64 гг. по стране вновь прокатилась волна погромов и убийств. Из всех мест обитания английских евреев только Оксфорд в очередной раз не пострадал, и туда хлынули беженцы.
В 13 в. начался финансовый кризис рыцарского сословия – сказывались многочисленные междоусобицы, все дорожали оружие и доспехи, все дороже обходилось возведение замков, а растущий соблазн в виде новомодных предметов роскоши тем более истощал кошельки. Все больше рыцарей обращались за кредитом к евреям, но в залог приходилось оставлять наиболее надежную и ценную собственность – земли. Доходило до того, что одного из герфордских ростовщиков по имени Аарон король раз за разом напрямую требовал простить того или иного из благородных должников, в знак доказательства своей преданности короне…
В 1232 г. король Генрих III основал в Лондоне дом для обращенных иудеев, известный под названием Domus Conversorum (Дом Обращенных), ныне на Чансери-лейн. Таким образом, выкресты были достаточно отдалены от традиционных еврейских кварталов города, расположенных к северу от Чипсайда. Еврейские кварталы отнюдь не представляли собой гетто; у них были довольно расплывчатые границы, и там селились, в том числе, и христиане. В 12 в. появились специальные постановления, где было указано, каким образом надлежит обращать евреев. Папская политика по данному вопросу была проста и следовала учению св. Августина: рано или поздно все евреи примут христианство, а тех пор их надлежит убеждать, но отнюдь не склонять силой. Так или иначе, эту довольно миролюбивую позицию далеко не всегда поддерживали местные священники, а особенно политические лидеры многих стран Западной и Восточной Европы. Евреев регулярно склоняли креститься, предоставляя им выбирать между крещением и смертью. Возможно, самый печально известный случай произошел в Германии в 1096 г., на пути следования крестоносной армии, когда многие проживавшие в долине Рейна евреи были насильственно крещены или убиты.
В 1286 г. в Герфорде состоялась пышная еврейская свадьба. Аарон из Герфорда был единственным членом местной еврейской общины, кто мог позволить столь роскошные празднества. По улицам прошла торжественная процессия, с музыкой, пением и танцами. Присоединиться к торжеству могли и христиане; хотя священники грозили отлучением всем, кто пойдет на еврейскую свадьбу, кое-кто все же рискнул принять участие в праздничной процессии и свадебном пире, пусть хотя бы в пику нелюбимому в народе герфордскому епископу Ричарду Суинфилду. Ослушники были отлучены от церкви.
Томас Кэнтилоуп, заметная фигура в истории Герфорда, был «непримиримым врагом евреев». Он получил от короля Эдуарда I специальное разрешение проповедовать среди евреев в попытке склонить их к принятию христианства. Впрочем, когда было предложено допустить крещеного еврея в комиссию, расследовавшую дело о фальшивомонетчиках, сама мысль о том, чтобы сидеть в судилище рядом с евреем, повергла Кэнтилоупа в ужас, и он устроил скандал прямо в присутствии короля. «Со слезами на глазах он угрожал немедленно уйти с занимаемой должности», и король сдался. К счастью для герфордской общины, Кэнтилоуп нечасто показывался в своем диоцезе.
https://tal-gilas.livejournal.com/185594.html
скрытый текстМежду собой английские евреи свободно общались по-французски и зачастую носили французские аналоги еврейских имен - либо, по крайней мере, значились под ними в документах (Бенедикт вместо Баруха, Бонви/Вив вместо Хаима, Бонфаун вместо Тоб-Этема, Дельсо вместо Исайи, Делькресс/Кресс вместо Соломона, Дьедоне вместо Натаниэля). Имя «Исаак» в Англии нередко сокращали, опуская первый слог; от оставшегося “Hak ” произошла сокращенная форма «Хаклин» (Hakelin), точно так же, как Иаков на английской почве стал Конином, а Самуил – Молкином.
Разумеется, попадались в еврейской среде и такие имена, как Томас (Фома) или Питер (Петр), причем в XIII веке их стало заметно больше, чем прежде. Что любопытно, множество английских евреек значатся в документах под интересными – и совершенно нехарактерными – именами: Бельсет (Белассез), Дуселина, Пресьез, Ликриция, Регина, Пастурела, Глорьета, Мирабилия, Брюнета, Бона; иногда даже встречаются имена саксонского происхождения – Светекота, Гертелота, Альфильд. Фамилии, помимо патронимов, обычно указывают на место рождения (Ломбард, Пуатье, Анжу, Франс, Иберия и т.д.) или на особые приметы (Руфус – «рыжий», Легро – «толстый», Лонг – «длинный», Форт – «сильный», Авегль – «слепой»). Обычным правилом в еврейской среде было брать «фамилию» по месту жительства или по имени отца, реже матери. К раввинам, согласно документам, обращались 'Master' (Magister).
Одеждой английские евреи 12-13 вв. напоминали прочих своих современников, за исключением лишь некоторых специфических элементов костюма. В 12 в. такими специфическими элементами были плащ с капюшоном, а также остроконечная шляпа (но лишь в 1267 г. она была предписана для обязательного ношения). Волосы (но не бороду) позволялось отпускать до изрядной длины. Женщины носили головной убор, «похожий на корону», и покрывали волосы платком.
Возможно, чересчур большое сходство в одежде с местным населением, от которого евреев желательно было дистанцировать, и побудило ввести в обиход опознавательные знаки, которые в европейских странах окончательно утвердились после Латеранского собора в 1215 г. (причем в Англии – быстрее всего). В 1218 г. всем взрослым евреям было приказано, находясь в населенном пункте или вне его, пешком или верхом, носить на одежде нашитый кусок белой ткани или пергамента, дабы отличаться от христиан. Этот белый знак имел форму т.н. табулы – легендарных скрижалей, на которых были записаны десять заповедей и которые символизировали Ветхий завет. Это предписание повторили в 1222 году, на соборе в Оксфорде, где было постановлено, что евреи обоего пола должны носить на груди знак в два пальца шириной и в четыре длиной, отличающийся по цвету от остальной одежды. Король Эдуард I в 1275 г. внес некоторые поправки в указ. Отныне знак из желтой тафты, в шесть пальцев и три шириной, установленной формы, надлежало носить нашитым на одежду, над сердцем, каждому еврею старше семи лет. Видимо, еврейки особенно упорствовали в нежелании носить «знак стыда», потому что на двух последующих соборах было отдельно оговорено, что женщинам надлежит носить «табулу» наравне с мужчинами.
Как и повсюду в Европе, евреи имели статус servi camerae regis, то есть, «слуг королевской казны». Иными словами, правитель имел право в любое время обложить евреев дополнительными налогами в пользу казны, но в то же время был обязан их защищать, если они терпели притеснения от кого-либо. Генрих II своим судебным рескриптом положил начало официальной сепарации евреев. Специальный указ 1253 г. гласил: «Ни один еврей не имеет права оставаться в Англии, если он не служит королю; и с момента рождения всякий еврей, женского или мужеского пола, должен тем или иным образом исполнять королевскую службу». В так называемых «Законах Эдуарда Исповедника», которые в достаточной мере выражали точку зрения общества середины 12 в., отчетливо сформулировано отношение к евреям в тот период: «Все евреи, в какой бы части королевства они ни находились, находятся под королевской защитой и опекой, и ни один из них не смеет отдать себя под покровительство какого-либо другого влиятельного лица без королевского позволения, ибо сами евреи и их имущество принадлежат королю. Следовательно, если кто-нибудь решится удерживать еврея или отбирать у него деньги, король, по своему желанию и мере возможности, может предъявить на них права как на свои собственные».
Однако, невзирая на свою «подзащитность», евреи не обладали полными правами сравнительно с христианским населением. Еврей не имел права свидетельствовать в суде против англичанина; им возбранялось держать в доме христианских слуг, лечить христиан, заниматься обучением и воспитанием христианских детей; строго возбранялись смешанные браки и сожительство. Человек, зашедший в дом в еврею или остановившийся поболтать на улице, мог навлечь на себя различные неприятности, до обвинения в колдовстве или ереси включительно. Иными словами, общение христиан и евреев должно было быть сведено к минимуму и касаться исключительно деловых вопросов, раз уж возникала такая необходимость. Евреи не имели права занимать административные должности, предполагающие главенство над христианами; им возбранялось даже жить в одном доме с ними.
О женщине, вошедшей в дом к еврею. Ок. 1193.
«Годелива из Кентербери, набрав воды (освященной в церкви св. Фомы) в деревянное ведерко, прошла мимо дома, принадлежавшего некоему еврею, и приняла приглашение войти от еврейки. Поскольку она была сведуща в чарах и колдовстве, она нередко лечила больную ногу упомянутой еврейки. Но, стоило женщине войти в проклятый дом, как ведро разлетелось на три части и святая вода пролилась, и тогда Годелива поняла, что совершает неблагое дело. Больше она к помянутой еврейке не ходила».
Ок. 1184 г. Жалоба на то, что евреи пьют с христианами.
«Удивления достойно, что в Англии им позволяется покупать крепкие напитки у местных жителей и распивать их вместе с ними. Закон должен воспретить евреям пить с христианами на том основании, что из-за этого бывают смешанные браки».
Евреи, принявшие христианство, уравнивались в правах с местными христианами. В свою очередь, им воспрещалось поддерживать связи с родственниками, не желающими креститься.
Еврей не должен жениться на христианке, а христианин на еврейке; если же они совершат сие, то будут повинны в грехе прелюбодеяния, и их будут вправе обвинить» (Кстати, в некоторых областях в Германии в 13 в. действовал более суровый закон: «если христианин согрешит блудом с еврейкой или еврей с христианкой, то надлежит привязать их друг к другу и сжечь»).
Герфордская еврейская община процветала с 1218 г.; известно, что старейшиной ее был некий Хам (Хамо), один из богатейших евреев графства. Когда в Герфорде начались погромы, многие евреи перебрались в Оксфорд. В еврейском квартале города доминиканцы выстроили свою церковь, имея целью обращать местных евреев в христианство. Однако же получилось наоборот: в 1222 г. дьякон этой церкви принял иудаизм, был обрезан и женился на еврейке. Он был передан светским властям и сожжен за вероотступничество.
Сер. 13 в. В документах значится еврейка, получившая в крещении имя Кларисия. Скорее всего, она была крещена в совсем юном возраст (известно, что ее отец был повешен, но неизвестно, за что – возможно, девочку крестили насильно). Спустя десять лет после крещения Кларисия переселилась в Эксетер, откуда была родом, где и вышла замуж за местного жителя (христианина) и родила в браке двоих детей – Ричарда и Кэтрин. (Иными словами, изначальная принадлежность к иной вере и нации не помешала новоявленной Кларисии вступить в брак, как обыкновенной англичанке, а равно не вызвала никаких сомнений у ее будущего мужа.)
Нет никаких достоверных свидетельств того, что евреи селились в Англии до 1070 г. В Книге судного дня зафиксирован один-единственный человек, носящий имя Манассея (причем в глуши Оксфордшира), хотя, возможно, это всего лишь англичанин, получивший необычное ветхозаветное имя.
Во всяком случае, известно, что руанские евреи прибыли в Англию по приглашению (если не по приказу) Вильгельма Завоевателя, чтобы наладить на покоренных землях банковское дело и торговые связи между новыми английскими владениями и старыми французскими. Английские и северофранцузские еврейские сообщества были тесно связаны родственными узами; туда и обратно непрерывно пересылали священные тексты и ездили раввины.
Будучи единственными «аутсайдерами» в однородном христианском обществе тогдашней Англии, евреи находились под опекой короля – иными словами, в непосредственной юрисдикции монарха и под его защитой. Этот статус позволял им перемещаться по королевским дорогам, не платя дорожных пошлин, давал возможность владеть землей, непосредственно полученной от короля, а также, в случае необходимости, искать убежища в одном из многочисленных королевских замков, выстроенных по всей стране вскоре после норманнского завоевания. Упомянутые привилегии, подозрительное отношение к иудеям, которое особенно усиливалось в период крестовых походов, и восприятие евреев как королевских слуг (наряду со сборщиками налогов, лесничими и прочими нелюбимыми в народе личностями), вероятно, и послужили причиной того, что евреи быстро сделались объектом общей неприязни, которая перерастала в настоящую ненависть всякий раз, когда городской толпе нужна была жертва или когда между христианином и евреем возникала ссора. В то же время есть и свидетельства того, что в некоторых случаях еврейская диаспора устанавливала достаточно дружественные отношения с соседями-христианами. Так, например, было в Оксфорде, где до 1140-х гг. существовала крепкая еврейская община, очень редко страдавшая от потрясений. Именно в Оксфорде, где в 12-13 вв. основная масса документации хранилась в колледжах (а в 1279 г. прошла подушная перепись населения), жизнь еврейской диаспоры была задокументирована лучше, чем где бы то ни было.
Опека над евреями как над прямыми подданными короны приносила ощутимую выгоду как (теоретически) евреям, так и королю. Евреи и их имущество всегда находились в королевском распоряжении. Таким образом, король имел право брать с них в любое время по своему усмотрению специальные налоги (т.н. таллажи), если не удавалось выжать дополнительные средства у баронов. Впрочем, короли норманнской династии и династии Плантагенетов быстро поняли, что евреи будут гораздо более полезны, если дать им возможность беспрепятственно заниматься делом – ссужать деньги, посредничать в международной торговле, да и просто накапливать личное богатство. В еврейских сообществах, фактически, хранился готовый к употреблению капитал, который король мог затребовал при необходимости.
Моисей из Герфорда пожертвовал 3000 фунтов на постройку Вестминстерского аббатства. В другой раз, чтобы оплатить возведение городской церкви, еврейскому сообществу пришлось продать свои свитки Торы. На Пасху на герфордских евреев был наложен таллаж в пять тысяч фунтов, и всех, кто не смог внести свою долю, пригрозили посадить в городскую тюрьму. Зато на Михайлов день, ознаменованный еще одним таллажем, в тюрьме оказалась вся еврейская община, которая не смогла собрать требуемые 500 марок.
После смерти Вильгельма Завоевателя в 1087 году, его второй сын, Вильгельм Руфус, ставший английским королем, весьма ценил евреев. Не раз он проводил диспуты при своем дворе между католическими священниками и иудеями и, согласно преданию, в шутку говорил, что принял бы иудаизм, окажись аргументы раввинов достаточно вескими. Вильгельму Руфусу удавалось предотвращать в Англии еврейские погромы, которые в это самое время происходили во Франции и в Германии. Волна погромов захлестнула целый ряд европейских стран в преддверии Первого крестового похода в 1096 г. Генрих I, наследовавший Руфусу, оставил евреев при дворе и продолжал ту же политику – он даже издал официальный указ, где подтвердил право евреев на королевскую защиту и даровал им целый ряд привилегий; благодаря этому в течение 35 лет еврейские сообщества в Англии процветали и развивались, а также расселялись еще глубже в провинции.
Гражданская война между Стефаном и Матильдой, длившаяся 19 лет, не зря получила название «долгой зимы». Страна погрузилась в хаос и анархию; Стефан не в силах был обеспечить покровительство даже ближайшим подданным, не говоря уже о евреях, и еврейские сообщества оказались отданными на милость тем, кто в настоящий момент держал в своих руках тот или иной населенный пункт. Отсутствие какого-либо закона и порядка сделали путешествия по дорогам в высшей степени опасными; считается, что именно в этот период английские евреи почти полностью забросили торговлю и стали заниматься исключительно ростовщичеством – занятием, которое Библия воспрещала, а потому христиане всегда охотно предоставляли его евреям. В 1179 году вышло постановление Третьего Латеранского церковного собора, запрещающее христианам под угрозой отлучения от церкви взимать проценты за ссуду. Ростовщиков обвиняли в том, что они «торгуют временем», которым не имеет право распоряжаться ни один человек. «…повсюду укоренилась процентная ссуда, так, что многие оставляют другие занятия, чтобы начать давать деньги в рост, как будто это занятие является разрешенным, хотя в обоих Заветах оно порицается». Далее в тексте постановления следуют угрозы отлучения от причастия и применения других кар. Но так как христиане не признавали евреев «своими», то не было запрещения занимать у евреев деньги, а евреи не преследовались за ростовщичество по отношению к христианам. По существу, ростовщичество стало гласной или негласной привилегией евреев. В то же время переход евреев к ростовщичеству понизил их общественный статус, создал в восприятии христианского окружения не просто отрицательный, но зачастую еще и демонизированный образ еврея.
Во время смуты Стефана и Матильды Оксфорд несколько раз переходил из рук в руки. В 1141 г. Матильда была осаждена в Оксфордском замке; остро нуждаясь в деньгах, она забрала у местных евреев золото, прежде чем бежать из города по льду замерзшей Темзы. Оксфордский замок перешел в руки Стефана, который, намереваясь преследовать беглую кузину, также потребовал у городских евреев денег. Оксфордский хронист, монах Найджел, пишет: когда оксфордские евреи пожаловались, что их полностью обобрала Матильда, Стефан в ярости поджег первый же попавшийся в городе дом еврея, некоего Аарона сына Исаака, и пригрозил сжечь дотла все еврейские жилища, если ему немедленно не принесут требуемых денег.
Когда на трон взошел сын Матильды, Генрих Плантагенет, унаследовавший трон после Стефана, евреям вновь было даровано положение «подзащитных короля». К тому времени христианские ростовщики, особенно в Ломбардии и Кагоре, не смогли устоять перед выгодами, которые сулила дача денег в долг, и принялись конкурировать с евреями. Так или иначе, в годы правления Генриха II Англия переживала экономический подъем, и спрос на кредиты был весьма велик. Еврейские общины в Лондоне, Оксфорде, Линкольне, Бристоле и Норвиче стали самыми крупными и богатыми в Англии. Когда в 1186 г. скончался некто Аарон из Линкольна, король назначил специального чиновника, чтобы оценить стоимость его имущества, движимого и недвижимого, и в точности высчитать сумму налога на наследство (таков был один из главных способов английских монархов обогащаться за счет имущества евреев).
В 1144 г. норвичские евреи были обвинены в ритуальном убийстве мальчика по имени Уильям, которого нашли в лесу мертвым, с многочисленными колотыми ранениями. Агиограф Уильяма, Томас Монмутский, утверждал, что существует некий международный «еврейский совет», на котором старейшины избирают страну, где должно произойти следующее ритуальное убийство. Именно таким образом, по Томасу, был похищен и убит (распят) Уильям из Норвича. Легенда переросла в культ, Уильям был канонизирован, в местную церковь началось паломничество. «Один ученый еврей, который уже давно обратился в христианскую веру, рассказал, что некий человек, который считался между евреями пророком, под конец жизни предрек, что секретное снадобье, которое их спасет, надлежит делать лишь из христианской крови. Нечестивые евреи последовали этому совету и принялись ежегодно проливать христианскую кровь, в надежде обрести облегчение». Томас Монмутский добавляет, что евреи неверно поняли слова своего пророка, который имел в виду не кровь любого христианина, а исключительно (притом в символическом смысле) кровь Христа – единственное и подлинное спасение от всех душевных и физических мук. Так, по одной из версий, злополучная выдумка, обращенная неким крещеным норвичским евреем в 1144 г. против своих бывших единоверцев, положила начало зловещему феномену, который распространился по всей Европе – т.н. Кровавый навет, обвинение в том, что евреи похищают и убивают христианских детей во исполнение ритуалов иудейской Пасхи.
Возможно также, что история о ритуальном принесении детей в жертву возникла в 12 в., когда христиане становились свидетелями странного, на их взгляд, поведения евреев во время Первого крестового похода. Бывало, что евреи в захваченных городах и селениях кончали жизнь самоубийством, предварительно убив собственных детей, чтобы избежать насильственного крещения. Отсюда недалеко было до утверждения, что раз евреи способны на убийство родных детей, значит, они способны и на убийство любого ребенка.
Большинство глав норвичской еврейской общины были казнены в результате ни на чем не основанного обвинения. Богатство евреев, достигших процветания при Генрихе II, неизменно вызывало недовольство многих и многих лиц, находившихся у них в должниках. В 1168 г. обвинение в ритуальном убийстве ребенка было выдвинуто против глостерских евреев, и вновь последовали убийства. В 1171 г. массовая истерия перекинулась в Северную Францию, и все еврейское население Блуа (около 40 человек) было сожжено. Если христианский ребенок погибал от несчастного случая или по невыясненной причине, всегда был шанс, что обвинят евреев – так произошло в Бери-Сент-Эдмунд в 1181 г., в Бристоле в 1183 году, в Винчестере в 1192 году, в Лондоне в 1244 г. и в Линкольне в 1255 г. Хьюго Линкольнский, найденный мертвым в колодце в еврейском квартале, стал еще один канонизированным малолетним мучеником.
Ричард Львиное Сердце продолжал покровительствовать евреям, в первую очередь, по финансовым причинам, хотя, по одной из версий, воспретил представителям еврейских общин присутствовать на коронации и приказал весьма неучтиво вытолкать тех, кто принес ему дары в честь столь знаменательного события. Тем не менее, население, обремененное долгами и охваченное горячкой очередного крестового похода, вновь устроило целый ряд погромов – в Лондоне, в Норвиче, в Линне и Йорке еврейские диаспоры были истреблены почти целиком. Йоркские евреи, оказавшиеся в ловушке в городской башне, покончили с собой. Толпы погромщиков сжигали все долговые расписки. Разумеется, король позднее наказал «отличившихся» наибольшими зверствами, но ими оказались те, кто по ошибке сжег дома христиан. Ричард издал несколько дополнительных указов в защиту евреев и назначил специального чиновника, последовав примеру отца (с той разницей, что Ричард сделал эту должность постоянной). Для лучшей сохранности деловых бумаг двадцати пяти городам было приказано учредить «архив» - городское собрание документов, за которыми следили выборные представители обеих сторон, христианской и иудейской; под страхом сурового наказания в этот архив надлежало направлять копии документов обо всех сделках, заключенных с участием евреев. Власть не собиралась и впредь терпеть тот факт, что сведения о финансовом состоянии евреев уничтожались при каждом очередном возмущении. Когда Ричард попал в плен, необходимость собирать выкуп огромной тяжестью, в том числе, легла на плечи английских евреев
.
Поскольку принц Джон не пользовался популярностью в стране, это значило, что ему всегда не хватало денег и поддержки. В то время как бароны могли попросту, полагаясь на вооруженную силу, отказать Джону в повиновении и в деньгах, которых требовалось все больше и больше, у евреев возможности возмутиться не было. Им пришлось оплатить приданое для дочери Джона, вслед за чем почти немедленно последовал внушительный Бристольский таллаж, который разорил даже богатейшие еврейские кланы. Потеря Джоном обширных владений на континенте не только пробудила давние внутренние конфликты, но и отразилась на английских еврейских общинах. Генрих III, вынужденный раз за разом усмирять баронов, стребовал за двадцать лет от пятитысячного еврейского населения более семидесяти тысяч фунтов; чтобы собрать такую сумму, им приходилось продавать залоговые расписки, зачастую со скидкой, - то есть, по сути, земли должников уходили за бесценок. Разумеется, это вело к тому, что евреи регулярно становились объектом общей ненависти, и в 1263-64 гг. по стране вновь прокатилась волна погромов и убийств. Из всех мест обитания английских евреев только Оксфорд в очередной раз не пострадал, и туда хлынули беженцы.
В 13 в. начался финансовый кризис рыцарского сословия – сказывались многочисленные междоусобицы, все дорожали оружие и доспехи, все дороже обходилось возведение замков, а растущий соблазн в виде новомодных предметов роскоши тем более истощал кошельки. Все больше рыцарей обращались за кредитом к евреям, но в залог приходилось оставлять наиболее надежную и ценную собственность – земли. Доходило до того, что одного из герфордских ростовщиков по имени Аарон король раз за разом напрямую требовал простить того или иного из благородных должников, в знак доказательства своей преданности короне…
В 1232 г. король Генрих III основал в Лондоне дом для обращенных иудеев, известный под названием Domus Conversorum (Дом Обращенных), ныне на Чансери-лейн. Таким образом, выкресты были достаточно отдалены от традиционных еврейских кварталов города, расположенных к северу от Чипсайда. Еврейские кварталы отнюдь не представляли собой гетто; у них были довольно расплывчатые границы, и там селились, в том числе, и христиане. В 12 в. появились специальные постановления, где было указано, каким образом надлежит обращать евреев. Папская политика по данному вопросу была проста и следовала учению св. Августина: рано или поздно все евреи примут христианство, а тех пор их надлежит убеждать, но отнюдь не склонять силой. Так или иначе, эту довольно миролюбивую позицию далеко не всегда поддерживали местные священники, а особенно политические лидеры многих стран Западной и Восточной Европы. Евреев регулярно склоняли креститься, предоставляя им выбирать между крещением и смертью. Возможно, самый печально известный случай произошел в Германии в 1096 г., на пути следования крестоносной армии, когда многие проживавшие в долине Рейна евреи были насильственно крещены или убиты.
В 1286 г. в Герфорде состоялась пышная еврейская свадьба. Аарон из Герфорда был единственным членом местной еврейской общины, кто мог позволить столь роскошные празднества. По улицам прошла торжественная процессия, с музыкой, пением и танцами. Присоединиться к торжеству могли и христиане; хотя священники грозили отлучением всем, кто пойдет на еврейскую свадьбу, кое-кто все же рискнул принять участие в праздничной процессии и свадебном пире, пусть хотя бы в пику нелюбимому в народе герфордскому епископу Ричарду Суинфилду. Ослушники были отлучены от церкви.
Томас Кэнтилоуп, заметная фигура в истории Герфорда, был «непримиримым врагом евреев». Он получил от короля Эдуарда I специальное разрешение проповедовать среди евреев в попытке склонить их к принятию христианства. Впрочем, когда было предложено допустить крещеного еврея в комиссию, расследовавшую дело о фальшивомонетчиках, сама мысль о том, чтобы сидеть в судилище рядом с евреем, повергла Кэнтилоупа в ужас, и он устроил скандал прямо в присутствии короля. «Со слезами на глазах он угрожал немедленно уйти с занимаемой должности», и король сдался. К счастью для герфордской общины, Кэнтилоуп нечасто показывался в своем диоцезе.
https://tal-gilas.livejournal.com/185594.html
Trip to Jerusalem или средневековые пилигримы
Путешествия к святым местам служили разным целям: пилигримы отправлялись в путь во исполнение обета, или чтобы искупить совершенный грех (и даже преступление), или вымолить чудесное исцеление, или укрепиться в вере. Идея путешествия к святыням присуща многим религиям, но уже к IV веку паломничество стало общепризнанным выражением набожности в христианстве. Представители всех сословий совершали паломничества, что оказывало несомненный эффект на общество и культуру в целом. В первую очередь, паломники желали поклониться местам, освященным деятельностью Христа и Его апостолов, - иными словами, они отправлялись в Святую землю (в Иерусалим, Вифлеем, Назарет). Но если в IV веке, когда Римская империя еще господствовала в Средиземноморье, это было относительно просто, с течением времени путешествие в Палестину делалось все опаснее – и вдобавок в Европе появлялись свои святые места, которые обладали важными реликвиями и привлекали множество благочестивых людей.
скрытый текстДругим крупным центром, неизменно притягивавшим паломников, был, разумеется, Рим, где были погребены многие святые мученики, начиная с апостолов Петра и Павла. Достичь его европейским пилигримам было проще, нежели Святой земли. В XI-XII вв. огромное количество паломников стекалось в Сантьяго-де-Компостелла, на севере Испании, где ок. 830 г. были обретены мощи апостола Иакова. У английских пилигримов большой популярностью пользовался Кентербери – они съезжались туда, чтобы увидеть чудотворные мощи Томаса Беккета, кентерберийского архиепископа, погибшего от рук рыцарей короля Генриха II в 1170 г. и вскоре после того канонизированного. Гробницы местных святых (например, св. Фридесвиды, погребенной в Оксфорде) нередко привлекали тех, кто не имел возможности пуститься в чересчур дальний путь, но при этом желал совершить хотя бы небольшой подвиг благочестия.
Прежде чем отбыть домой по завершении долгого пути, паломник обыкновенно получал благословение местного епископа и полностью исповедовался в грехах (особенно если совершал паломничество в знак покаяния).
***
1321 г. Прелюбодеяние. Каждый год в течение шести лет ходить к св. Томасу в Кентербери, к св. Томасу Герфордскому, к св. Эдмунду в Бери и к св. Ричарду в Чичестер; также в течение шести лет ставить трехфунтовую свечу в рочестерском соборе в день св. Андрея; также подавать милостыню.
1322 г. Браконьерство. Три пятницы подряд приходить в Рочестерский собор босым и в грубой шерстяной одежде.
1325 г. Прелюбодеяние с крестной матерью. Паломничество в Сантьяго.
1326 г. Нарушение мира и спокойствия. В Рочестер, чтобы на Пасху поставить там полуфунтовую свечу.
1326 г. Нарушение границ чужого владения. В течение трех лет ходить в Рочестер, чтобы ставить полуфунтовую свечу в день св. Андрея.
1327 г. Клевета. Три раза сходить к св. Томасу в Кентербери, один раз к св. Ричарду в Чичестер, один раз к св. Эдмунду в Бери и поставить полуфунтовую свечу в Рочестерском соборе в день св. Андрея.
1330 г. Прелюбодеяние. Женщину провести, стегая розгами, вокруг церкви и рыночной площади, после чего она пешком должна совершить паломничество в Кентербери, к Эдмунду и в Уолсингэм. (Мужчина был заключен в тюрьму.)
1332 г. Мошенничество и (!) прелюбодеяние. К св. Томасу в Кентербери (и пожертвовать полмарки) и к св. Томасу в Герфорд (пожертвовать 40 шиллингов), босиком и принести оттуда свидетельство об отпущении грехов.
Сибилла, жена Джеффри из Рочестера, призналась, что ложно обвинила Джоан, жену Уильяма из Гиллингэма, в прелюбодеянии с монахом. Должна три раза сходить в паломничество в Кентербери и по одному разу в Чичестер и в Бери, а также поставить большую свечу в рочестерском соборе у алтаря св. Андрея. Джон Хэйрон должен за прелюбодеяние каждый год в течение семи лет совершать паломничество в Кентербери, а также три раза побывать в Герфорде, Бери и Уолсингеме, а также каждую пятницу кормить бедных. Уильям Кавел, виновный в неоднократном прелюбодеянии, должен совершить паломничество в Кентербери и в Рочестер, будучи босым и в одних штанах. Двое мужчин из Арунделя, которые вломились в церковь, должны пешком сходить к св. Ричарду в Чичестер, а также их четыре раза должны прогнать, стегая розгами, вокруг церкви в Арунделе. Роберт Урри, оскорбивший арретонского епископа, должен побывать в Кентербери и в Бери, притом не пить вина по пути туда (на обратном пути он может пить что вздумается).
***
А епископу Винчестерскому, Уильяму Уайкхему, пришлось даже своей волей смягчить некоторые чрезмерно суровые ограничения, наложенные на себя энтузиасткой-паломницей, графиней Кентской, которой предписано было совершить паломничество в Кентебери за то, что она вышла замуж, нарушив собственное обещание оставаться вдовой после смерти первого мужа.
***
Многие паломники надевали длинное грубое одеяние из домотканины (в знак смирения) и широкополую шляпу, подпоясывались веревкой или четками, вешали через плечо небольшую суму, в руку брали посох (часто именно так изображают св. Иакова). Христовы апостолы на изображениях XII-XIII вв. зачастую предстают в традиционном обличье пилигримов: у них посохи, фляжки, сумы со знаком креста. С собой пилигримы брали незамысловатую провизию: вяленое и копченое мясо (если не постились во время пути) и рыбу, сушеные фрукты, хлеб.
На еще одной иллюстрации в виде паломников изображены волхвы, идущие поклониться Младенцу Христу, - правда, это паломники из высшего сословия, одетые по моде (хотя у них точно так же сумы с крестами и широкополые шляпы) и окруженные соответствующей свитой. Паломники, настроенные особенно серьезно, непрерывно читали молитвы по пути (существовали даже специальные переносные алтари). В попутных монастырях паломников кормили и принимали на ночлег, для них служили специальные мессы. Тем более был повод ненадолго отклониться с пути, если в монастыре имелись свои реликвии (их зачастую располагали во внутренней галерее, т.н. ambulatoria, где пилигримы могли перемещаться, не отрывая монахов от повседневных дел).
Даже путешествия, не носящие религиозный характер, могли перенимать дух паломничества – по крайней мере, внешне. Последняя миниатюра в Роскошном часослове герцога Беррийского изображает самого Жана де Берри, который отправляется в путь, как нередко приходилось делать любому дворянину. Рисунок сопровожден молитвой: «Господи, позволивший сынам Израиля пройти море посуху и явивший себя троим мудрецам, посредством путеводной звезды, молим Тебя: даруй нам благополучный путь и тихую погоду, чтобы мы мирно достигли того места, куда направляемся, а в конце концов и вечного блаженства».
Пилигримы ездили и ходили известными маршрутами, останавливаясь в монастырях и храмах, где находились священные реликвии. Так, Дартфорд находился в одном дне пути от Лондона и был первой остановкой по пути в Кентербери, к гробнице Томаса Беккета, или в Рочестер, где был погребен Уильям Перт, благочестивый пекарь, убитый своим приемным сыном и канонизированный в 1256 г. Большинство паломников, выйдя из Лондона, достигали Дартфорда к вечеру. Здесь они находили приют в харчевнях и на постоялых дворах; пять городских постоялых дворов находились под личным управлением дартфордской настоятельницы. Паломники посещали местный храм и покупали свинцовые или латунные бляхи – средневековые «сувениры», служившие доказательством того, что паломник действительно посетил такое-то место. Маленькие свинцовые фляжки для святой воды (ampullae) паломники носили на шее или пришивали на одежду, их содержимое по возвращении зачастую разбрызгивали по полю, в надежде на хороший урожай. А маленькие фляжки, которые паломники приобретали в Кентербери, содержали святую воду с частицей крови убитого архиепископа.
Еще одним популярным местом паломничества англичан был Уолсингэм – уолсингэмской Богоматери женщины молились о даровании детей. Уолсингэм стал знаменит в 1061 году, когда знатной саксонке по имени Рикельдис было видение Пресвятой Девы. Рикельдис построила «Святой Дом» - копию скромного жилища, в котором произошло чудо Благовещения; «Святой Дом» стал часовней и центром паломничества в Уолсингэм, и в числе его реликвий был фиал с молоком Богоматери.
Поэма XV в. под названием «Морское путешествие пилигримов и морская болезнь» открывает читателю суровые реалии средневекового паломничества в Сантьяго-де-Компостелла. С самого начала мы понимаем, что это отнюдь не хвалебная ода, описывающая увлекательные переживания путешественников: первый же стих повествует о том, как путники, «оставив всяческое веселье», отплыли «к святому Иакову». Морское путешествие было весьма опасным, поскольку корабли то и дело сбивались с пути; но для обитателей Британских островов, желавших посетить Европу, иного выбора не было. Они могли избрать один из трех маршрутов в Сантьяго: из Дувра в Шале, а оттуда через Францию в Испанию; в Бордо и далее через Пиренеи; и, наконец, проделать весь путь до испанского побережья по морю. При виде кораблей, которые должны были перевозить паломников, по словам повествователя, «их сердца сжались»; единственным утешением им служило то, что трудности путешествия, несомненно, зачтутся свыше. Моряки всячески шпыняют паломников, которые постоянно путаются под ногами, и смотрят на них с презрением, потому что бедолаги «не в силах даже есть и пить». Рассказчик откровенно признается, что его желудок не принимает ничего существенного, «ни вареного ни жареного», поэтому приходится пробавляться подсоленным хлебом. Моряки же, поставив паруса, принимаются за еду и не отказываются ни от мяса, ни от пива. Помимо насмешек моряков и начинающейся морской болезни, паломники страдают и от скверных условий: у них нет даже соломы для подстилок, и многие вынуждены спать не раздеваясь. «Стояло такое зловоние, как будто там лежали мертвецы», - признается автор. Впрочем, все эти тяготы и ужасы не ослабляли решимости паломников, которые тысячами отправлялись в дальний путь. Поэма шутливо предостерегает тех, кто намерен предпринять трудное путешествие, не укрепившись предварительно духом.
Представители среднего класса и уж тем более знать могли позволить себе не идти пешком всю дорогу, в отличие от бедняков (если только их к тому не вынуждали условия епитимии или особое рвение). Особенно отличались шикарными выездами немецкие паломники; для того чтобы обеспечить себе комфортное путешествие, у благочестивого дворянина порой уходил годовой доход. По пути паломники нередко сбивались в большие партии – в первую очередь, в целях безопасности, потому что некоторые места особенно кишели разбойниками, обиравшими всех подряд (например, знаменитая дорога Уотлинг-стрит, ведущая из Рочестера в Кентербери). В таких партиях соседствовали аристократы и крестьяне, ремесленники и купцы…
В XI в. паломничества в одиночку уже совершенно вышли из обихода. Правильно выбрать спутника по путешествию стало нелегкой задачей. Сколько было историй о пилигримах, которых ограбили или даже убили нечестные спутники! Профессиональные воры, переодевшись паломниками и священниками, поджидали путников в надежде завязать с ними дружбу и, воспользовавшись удачным моментом, обобрать. Современники предостерегали: «Будьте бдительны и не знайтесь с дурными людьми. Какими бы приятными они ни казались, никогда не знаешь, какое зло тебя с ними постигнет».
Прежде чем отправиться в путь, следовало закончить все незавершенные дела, заплатить все долги, составить завещание, разрешить споры и попросить прощения у всех, кого обидел будущий паломник. Наконец, надлежало увидеться с духовником и дать обещание довести задуманное до конца, с Божьей помощью; в ответ священник благословлял пилигрима. Лишь после этого паломник мог облачиться в описанный выше наряд. Истоки его происхождения точно не известны – скорее всего, традиционный костюм пилигрима возник сугубо из практических соображений, а также из желания четко обозначить свою цель, отделить себя от обыкновенных путников. Как бы ни варьировался этот наряд, посох и сума были самыми ранними его атрибутами – и, несомненно, весьма практичными. Посох делался из прочного дерева и зачастую снабжался железным наконечником. С его помощью можно было не только пройти сотни миль, но при необходимости даже отбиться от волков или недобрых людей. В суме лежали еда, деньги, верительные грамоты, если таковые имелись. Длинное облачение из домотканины стало частью костюма пилигрима в XI в. – и примерно в то же самое время священники начали благословлять предметы, с которыми паломник отправлялся в путь. Паломники клали свои посохи на алтарь, и священник благословлял их, после чего касался посохом плеча будущего пилигрима, как будто посвящая его в рыцари. Посох, сума и одеяние получили символическое значение: посох использовался для защиты от волков, символизировавших дьявола, сума означала бедность, а облачение, закрывавшее тело от шеи до пят, - всеобъемлющую любовь Христа к людям.
Одной из главных проблем для тех, кто путешествовал по суше, были скверные дороги с полным отсутствием указателей. Там же, где дороги были лучше, нередко приходилось платить проездную пошлину.
Даже опытный наездник мог покрыть в день не более 50 километров. «Проводник пилигрима в Сантьяго» (XII в.) описывает опасности, с которыми сталкивались путники: густые леса, болота, кишащие москитами, дикие звери, глубокие реки, непригодная для питья вода. Запасы провизии и воды нужно было где-то пополнять; если на юге Франции проблем с этим не было, то в Испании, по словам современников, «невозможно есть рыбу без опасения заболеть – для этого нужно иметь желудок крепче, чем у большинства людей».
Хотя кары для разбойников, обиравших пилигримов, были особенно суровыми, нападения на паломников происходили регулярно. В северной Италии путников подстерегали немецкие грабители, а в северной Испании по пути в Сантьяго, как ни странно, преимущественно разбойничали англичане. Но, разумеется, самым опасным в этом отношении был путь в Святую Землю. Английский пилигрим, побывавший в Палестине в 1102 году, писал, что «арабы таятся в пещерах и расселинах, день и ночь поджидая путешественников, которые едут небольшими компаниями или же отстают от своих спутников. Арабы налетают стремительно: только что они были повсюду – и вот уже исчезли». С конца XIII в. стало практически невозможно совершить длинное путешествие безбедно.
Путешествовал ли пилигрим сушей или морем, существовало еще одно серьезное препятствие – языковое. Средневековые «путеводители» обычно предлагали небольшой набор фраз и слов (например, баскское andrea – «хозяйка», aragui – «мясо», belaterra – «священник», elicera – «церковь» и т.д.), но даже образованные путники, в большинстве своем, помимо родного языка умели изъясняться только на латыни. Местные жители были настроены к пилигримам, в лучшем случае, равнодушно, в худшем – враждебно (впрочем, и проезжающие, как правило, питали сходные чувства к иноземцам). Автор «Проводника пилигрима в Сантьяго» так пишет о тех же басках: «Они не только дурно одеты, но и едят и пьют самым отвратительным образом. Не пользуясь ложками, они едят руками и чавкают за едой, как свиньи или собаки. Если послушать их разговор, можно подумать, что это лают псы, потому что язык у них совершенно варварский. Лица у басков темные, злобные, безобразные. Они похожи на яростных дикарей, бесчестные и недостойные доверия, безбожные, грубые, жестокие, склонные к ссорам. Они любого убьют за грош. Мужчины и женщины у них вместе греются к огня, обнажая такие части тела, которые лучше бы прятать». Он утверждает, что баски «ужасны, как шотландцы»; для греков и арабов у него также не находится доброго слова.
Принимать паломников было, в первую очередью, обязанностью монастырей. На дорогах, ведущих в крупные религиозные центры, невозможно было разместить в монастырях всех ищущих пристанища, поэтому стали появляться небольшие странноприимные дома под надзором монахов из ближайших обителей. В середине XII в. по пути в Сантьяго-де-Компостелла появилось столько странноприимных домов, что они стояли не дальше дневного перехода друг от друга. Не везде путников кормили – как правило, бесплатный ужин получали только бедняки, живущие подаянием. Кровати были редкостью, и большинство пилигримов укладывались на покрытом соломой полу. Более состоятельные путники могли устроиться на ночлег в харчевне, хотя, разумеется, с меньшими удобствами, чем дома: разделять комнату (а то и постель) предстояло с другими постояльцами, да и хозяева постоялых дворов отнюдь не пользовались хорошей репутацией. Их частенько обвиняли в том, что они продают паломникам попорченную провизию по вздутым ценам и укладывают их спать на постели с блохами. Вдобавок трактирщики зачастую играли роль менял и неплохо наживались на разнице.
https://tal-gilas.livejournal.com/199595.html
скрытый текстДругим крупным центром, неизменно притягивавшим паломников, был, разумеется, Рим, где были погребены многие святые мученики, начиная с апостолов Петра и Павла. Достичь его европейским пилигримам было проще, нежели Святой земли. В XI-XII вв. огромное количество паломников стекалось в Сантьяго-де-Компостелла, на севере Испании, где ок. 830 г. были обретены мощи апостола Иакова. У английских пилигримов большой популярностью пользовался Кентербери – они съезжались туда, чтобы увидеть чудотворные мощи Томаса Беккета, кентерберийского архиепископа, погибшего от рук рыцарей короля Генриха II в 1170 г. и вскоре после того канонизированного. Гробницы местных святых (например, св. Фридесвиды, погребенной в Оксфорде) нередко привлекали тех, кто не имел возможности пуститься в чересчур дальний путь, но при этом желал совершить хотя бы небольшой подвиг благочестия.
Прежде чем отбыть домой по завершении долгого пути, паломник обыкновенно получал благословение местного епископа и полностью исповедовался в грехах (особенно если совершал паломничество в знак покаяния).
***
1321 г. Прелюбодеяние. Каждый год в течение шести лет ходить к св. Томасу в Кентербери, к св. Томасу Герфордскому, к св. Эдмунду в Бери и к св. Ричарду в Чичестер; также в течение шести лет ставить трехфунтовую свечу в рочестерском соборе в день св. Андрея; также подавать милостыню.
1322 г. Браконьерство. Три пятницы подряд приходить в Рочестерский собор босым и в грубой шерстяной одежде.
1325 г. Прелюбодеяние с крестной матерью. Паломничество в Сантьяго.
1326 г. Нарушение мира и спокойствия. В Рочестер, чтобы на Пасху поставить там полуфунтовую свечу.
1326 г. Нарушение границ чужого владения. В течение трех лет ходить в Рочестер, чтобы ставить полуфунтовую свечу в день св. Андрея.
1327 г. Клевета. Три раза сходить к св. Томасу в Кентербери, один раз к св. Ричарду в Чичестер, один раз к св. Эдмунду в Бери и поставить полуфунтовую свечу в Рочестерском соборе в день св. Андрея.
1330 г. Прелюбодеяние. Женщину провести, стегая розгами, вокруг церкви и рыночной площади, после чего она пешком должна совершить паломничество в Кентербери, к Эдмунду и в Уолсингэм. (Мужчина был заключен в тюрьму.)
1332 г. Мошенничество и (!) прелюбодеяние. К св. Томасу в Кентербери (и пожертвовать полмарки) и к св. Томасу в Герфорд (пожертвовать 40 шиллингов), босиком и принести оттуда свидетельство об отпущении грехов.
Сибилла, жена Джеффри из Рочестера, призналась, что ложно обвинила Джоан, жену Уильяма из Гиллингэма, в прелюбодеянии с монахом. Должна три раза сходить в паломничество в Кентербери и по одному разу в Чичестер и в Бери, а также поставить большую свечу в рочестерском соборе у алтаря св. Андрея. Джон Хэйрон должен за прелюбодеяние каждый год в течение семи лет совершать паломничество в Кентербери, а также три раза побывать в Герфорде, Бери и Уолсингеме, а также каждую пятницу кормить бедных. Уильям Кавел, виновный в неоднократном прелюбодеянии, должен совершить паломничество в Кентербери и в Рочестер, будучи босым и в одних штанах. Двое мужчин из Арунделя, которые вломились в церковь, должны пешком сходить к св. Ричарду в Чичестер, а также их четыре раза должны прогнать, стегая розгами, вокруг церкви в Арунделе. Роберт Урри, оскорбивший арретонского епископа, должен побывать в Кентербери и в Бери, притом не пить вина по пути туда (на обратном пути он может пить что вздумается).
***
А епископу Винчестерскому, Уильяму Уайкхему, пришлось даже своей волей смягчить некоторые чрезмерно суровые ограничения, наложенные на себя энтузиасткой-паломницей, графиней Кентской, которой предписано было совершить паломничество в Кентебери за то, что она вышла замуж, нарушив собственное обещание оставаться вдовой после смерти первого мужа.
***
Многие паломники надевали длинное грубое одеяние из домотканины (в знак смирения) и широкополую шляпу, подпоясывались веревкой или четками, вешали через плечо небольшую суму, в руку брали посох (часто именно так изображают св. Иакова). Христовы апостолы на изображениях XII-XIII вв. зачастую предстают в традиционном обличье пилигримов: у них посохи, фляжки, сумы со знаком креста. С собой пилигримы брали незамысловатую провизию: вяленое и копченое мясо (если не постились во время пути) и рыбу, сушеные фрукты, хлеб.
На еще одной иллюстрации в виде паломников изображены волхвы, идущие поклониться Младенцу Христу, - правда, это паломники из высшего сословия, одетые по моде (хотя у них точно так же сумы с крестами и широкополые шляпы) и окруженные соответствующей свитой. Паломники, настроенные особенно серьезно, непрерывно читали молитвы по пути (существовали даже специальные переносные алтари). В попутных монастырях паломников кормили и принимали на ночлег, для них служили специальные мессы. Тем более был повод ненадолго отклониться с пути, если в монастыре имелись свои реликвии (их зачастую располагали во внутренней галерее, т.н. ambulatoria, где пилигримы могли перемещаться, не отрывая монахов от повседневных дел).
Даже путешествия, не носящие религиозный характер, могли перенимать дух паломничества – по крайней мере, внешне. Последняя миниатюра в Роскошном часослове герцога Беррийского изображает самого Жана де Берри, который отправляется в путь, как нередко приходилось делать любому дворянину. Рисунок сопровожден молитвой: «Господи, позволивший сынам Израиля пройти море посуху и явивший себя троим мудрецам, посредством путеводной звезды, молим Тебя: даруй нам благополучный путь и тихую погоду, чтобы мы мирно достигли того места, куда направляемся, а в конце концов и вечного блаженства».
Пилигримы ездили и ходили известными маршрутами, останавливаясь в монастырях и храмах, где находились священные реликвии. Так, Дартфорд находился в одном дне пути от Лондона и был первой остановкой по пути в Кентербери, к гробнице Томаса Беккета, или в Рочестер, где был погребен Уильям Перт, благочестивый пекарь, убитый своим приемным сыном и канонизированный в 1256 г. Большинство паломников, выйдя из Лондона, достигали Дартфорда к вечеру. Здесь они находили приют в харчевнях и на постоялых дворах; пять городских постоялых дворов находились под личным управлением дартфордской настоятельницы. Паломники посещали местный храм и покупали свинцовые или латунные бляхи – средневековые «сувениры», служившие доказательством того, что паломник действительно посетил такое-то место. Маленькие свинцовые фляжки для святой воды (ampullae) паломники носили на шее или пришивали на одежду, их содержимое по возвращении зачастую разбрызгивали по полю, в надежде на хороший урожай. А маленькие фляжки, которые паломники приобретали в Кентербери, содержали святую воду с частицей крови убитого архиепископа.
Еще одним популярным местом паломничества англичан был Уолсингэм – уолсингэмской Богоматери женщины молились о даровании детей. Уолсингэм стал знаменит в 1061 году, когда знатной саксонке по имени Рикельдис было видение Пресвятой Девы. Рикельдис построила «Святой Дом» - копию скромного жилища, в котором произошло чудо Благовещения; «Святой Дом» стал часовней и центром паломничества в Уолсингэм, и в числе его реликвий был фиал с молоком Богоматери.
Поэма XV в. под названием «Морское путешествие пилигримов и морская болезнь» открывает читателю суровые реалии средневекового паломничества в Сантьяго-де-Компостелла. С самого начала мы понимаем, что это отнюдь не хвалебная ода, описывающая увлекательные переживания путешественников: первый же стих повествует о том, как путники, «оставив всяческое веселье», отплыли «к святому Иакову». Морское путешествие было весьма опасным, поскольку корабли то и дело сбивались с пути; но для обитателей Британских островов, желавших посетить Европу, иного выбора не было. Они могли избрать один из трех маршрутов в Сантьяго: из Дувра в Шале, а оттуда через Францию в Испанию; в Бордо и далее через Пиренеи; и, наконец, проделать весь путь до испанского побережья по морю. При виде кораблей, которые должны были перевозить паломников, по словам повествователя, «их сердца сжались»; единственным утешением им служило то, что трудности путешествия, несомненно, зачтутся свыше. Моряки всячески шпыняют паломников, которые постоянно путаются под ногами, и смотрят на них с презрением, потому что бедолаги «не в силах даже есть и пить». Рассказчик откровенно признается, что его желудок не принимает ничего существенного, «ни вареного ни жареного», поэтому приходится пробавляться подсоленным хлебом. Моряки же, поставив паруса, принимаются за еду и не отказываются ни от мяса, ни от пива. Помимо насмешек моряков и начинающейся морской болезни, паломники страдают и от скверных условий: у них нет даже соломы для подстилок, и многие вынуждены спать не раздеваясь. «Стояло такое зловоние, как будто там лежали мертвецы», - признается автор. Впрочем, все эти тяготы и ужасы не ослабляли решимости паломников, которые тысячами отправлялись в дальний путь. Поэма шутливо предостерегает тех, кто намерен предпринять трудное путешествие, не укрепившись предварительно духом.
Представители среднего класса и уж тем более знать могли позволить себе не идти пешком всю дорогу, в отличие от бедняков (если только их к тому не вынуждали условия епитимии или особое рвение). Особенно отличались шикарными выездами немецкие паломники; для того чтобы обеспечить себе комфортное путешествие, у благочестивого дворянина порой уходил годовой доход. По пути паломники нередко сбивались в большие партии – в первую очередь, в целях безопасности, потому что некоторые места особенно кишели разбойниками, обиравшими всех подряд (например, знаменитая дорога Уотлинг-стрит, ведущая из Рочестера в Кентербери). В таких партиях соседствовали аристократы и крестьяне, ремесленники и купцы…
В XI в. паломничества в одиночку уже совершенно вышли из обихода. Правильно выбрать спутника по путешествию стало нелегкой задачей. Сколько было историй о пилигримах, которых ограбили или даже убили нечестные спутники! Профессиональные воры, переодевшись паломниками и священниками, поджидали путников в надежде завязать с ними дружбу и, воспользовавшись удачным моментом, обобрать. Современники предостерегали: «Будьте бдительны и не знайтесь с дурными людьми. Какими бы приятными они ни казались, никогда не знаешь, какое зло тебя с ними постигнет».
Прежде чем отправиться в путь, следовало закончить все незавершенные дела, заплатить все долги, составить завещание, разрешить споры и попросить прощения у всех, кого обидел будущий паломник. Наконец, надлежало увидеться с духовником и дать обещание довести задуманное до конца, с Божьей помощью; в ответ священник благословлял пилигрима. Лишь после этого паломник мог облачиться в описанный выше наряд. Истоки его происхождения точно не известны – скорее всего, традиционный костюм пилигрима возник сугубо из практических соображений, а также из желания четко обозначить свою цель, отделить себя от обыкновенных путников. Как бы ни варьировался этот наряд, посох и сума были самыми ранними его атрибутами – и, несомненно, весьма практичными. Посох делался из прочного дерева и зачастую снабжался железным наконечником. С его помощью можно было не только пройти сотни миль, но при необходимости даже отбиться от волков или недобрых людей. В суме лежали еда, деньги, верительные грамоты, если таковые имелись. Длинное облачение из домотканины стало частью костюма пилигрима в XI в. – и примерно в то же самое время священники начали благословлять предметы, с которыми паломник отправлялся в путь. Паломники клали свои посохи на алтарь, и священник благословлял их, после чего касался посохом плеча будущего пилигрима, как будто посвящая его в рыцари. Посох, сума и одеяние получили символическое значение: посох использовался для защиты от волков, символизировавших дьявола, сума означала бедность, а облачение, закрывавшее тело от шеи до пят, - всеобъемлющую любовь Христа к людям.
Одной из главных проблем для тех, кто путешествовал по суше, были скверные дороги с полным отсутствием указателей. Там же, где дороги были лучше, нередко приходилось платить проездную пошлину.
Даже опытный наездник мог покрыть в день не более 50 километров. «Проводник пилигрима в Сантьяго» (XII в.) описывает опасности, с которыми сталкивались путники: густые леса, болота, кишащие москитами, дикие звери, глубокие реки, непригодная для питья вода. Запасы провизии и воды нужно было где-то пополнять; если на юге Франции проблем с этим не было, то в Испании, по словам современников, «невозможно есть рыбу без опасения заболеть – для этого нужно иметь желудок крепче, чем у большинства людей».
Хотя кары для разбойников, обиравших пилигримов, были особенно суровыми, нападения на паломников происходили регулярно. В северной Италии путников подстерегали немецкие грабители, а в северной Испании по пути в Сантьяго, как ни странно, преимущественно разбойничали англичане. Но, разумеется, самым опасным в этом отношении был путь в Святую Землю. Английский пилигрим, побывавший в Палестине в 1102 году, писал, что «арабы таятся в пещерах и расселинах, день и ночь поджидая путешественников, которые едут небольшими компаниями или же отстают от своих спутников. Арабы налетают стремительно: только что они были повсюду – и вот уже исчезли». С конца XIII в. стало практически невозможно совершить длинное путешествие безбедно.
Путешествовал ли пилигрим сушей или морем, существовало еще одно серьезное препятствие – языковое. Средневековые «путеводители» обычно предлагали небольшой набор фраз и слов (например, баскское andrea – «хозяйка», aragui – «мясо», belaterra – «священник», elicera – «церковь» и т.д.), но даже образованные путники, в большинстве своем, помимо родного языка умели изъясняться только на латыни. Местные жители были настроены к пилигримам, в лучшем случае, равнодушно, в худшем – враждебно (впрочем, и проезжающие, как правило, питали сходные чувства к иноземцам). Автор «Проводника пилигрима в Сантьяго» так пишет о тех же басках: «Они не только дурно одеты, но и едят и пьют самым отвратительным образом. Не пользуясь ложками, они едят руками и чавкают за едой, как свиньи или собаки. Если послушать их разговор, можно подумать, что это лают псы, потому что язык у них совершенно варварский. Лица у басков темные, злобные, безобразные. Они похожи на яростных дикарей, бесчестные и недостойные доверия, безбожные, грубые, жестокие, склонные к ссорам. Они любого убьют за грош. Мужчины и женщины у них вместе греются к огня, обнажая такие части тела, которые лучше бы прятать». Он утверждает, что баски «ужасны, как шотландцы»; для греков и арабов у него также не находится доброго слова.
Принимать паломников было, в первую очередью, обязанностью монастырей. На дорогах, ведущих в крупные религиозные центры, невозможно было разместить в монастырях всех ищущих пристанища, поэтому стали появляться небольшие странноприимные дома под надзором монахов из ближайших обителей. В середине XII в. по пути в Сантьяго-де-Компостелла появилось столько странноприимных домов, что они стояли не дальше дневного перехода друг от друга. Не везде путников кормили – как правило, бесплатный ужин получали только бедняки, живущие подаянием. Кровати были редкостью, и большинство пилигримов укладывались на покрытом соломой полу. Более состоятельные путники могли устроиться на ночлег в харчевне, хотя, разумеется, с меньшими удобствами, чем дома: разделять комнату (а то и постель) предстояло с другими постояльцами, да и хозяева постоялых дворов отнюдь не пользовались хорошей репутацией. Их частенько обвиняли в том, что они продают паломникам попорченную провизию по вздутым ценам и укладывают их спать на постели с блохами. Вдобавок трактирщики зачастую играли роль менял и неплохо наживались на разнице.
https://tal-gilas.livejournal.com/199595.html
Друзья и соседи
Друзья и соседи: зона повышенного комфорта
Эмоциональные привязанности человека помимо семьи не раз становились объектом внимания медиевистов. Как правило, выдвигались две основных теории: что сообщество соседей в Средние века представляло собой нечто назойливо-досадное, сующее свой нос в чужие дела; или же что соседи, собратья по гильдии и друзья-прихожане, фактически, и представляли собой семью (в расширенном смысле), поскольку высокая смертность и осознаваемая всеми «бренность» человека препятствовала созданию прочных эмоциональных связей между родителями и детьми, заставляя обращаться на сторону.
скрытый текстЧто характерно, в Англии действительно не была распространена разветвленная, патриархальная семья, объединяющая у одного очага представителей трех поколений; концепция «Дома с большой буквы» средневековым англичанам, в отличие от итальянцев и окситанцев, была не свойственна. Не складывалось тесных связей у членов семьи и с крестными. Для английской деревни нормой была т.н. нуклеарная семья – т.е., семья, состоящая из родителей (родителя) и детей, либо только из супругов. Завещания, судебные записи, хроники и прочие документы свидетельствуют, что женатые сыновья редко оставались жить с семьями в родительском доме, если у них была возможность поселиться отдельно (а такую возможность старались предоставить своим детям даже самые бедные арендаторы, владельцы одного-двух акров пахотной земли), а престарелые родители, вместо того чтобы, передав землю и дом взрослым детям, переложить на них и заботу о своем содержании, предпочитали жить отдельно (зачастую специально выговорив для себя возведение нового дома или хотя бы пристройки к старому), пока здоровье им это позволяло.
Более того, старики более чем в половине случаев, став немощными, предпочитали взять в дом помощника или помощницу из числа односельчан, не связанных с ними кровными узами, вместо того чтобы перебраться к сыну или дочери и нянчить внуков! Почтение к старости, скажем прямо, не было свойственно средневековой Англии – пожилые люди (senex), утратившие работоспособность, скорее, представляли собой лишние рты, а иногда и конкурентов для молодежи (скажем, если старик женился на юной девице, лишая тем самым такой возможности молодого крестьянина, вынужденного ждать и копить средства), нежели мудрого наставника и патриарха. Неудивительно, что и старики предпочитали обеспечивать себе спокойную старость при помощи завещаний и юридических контрактов с посторонними лицами, нежели полагаться на традиционные представления о почитании отца и матери.
Иными словами, мы видим, что на соседей в некоторых случаях полагались больше, чем на ближайших родственников; однако значит ли это, что сообщество вторгалось в частную жизнь? Многие исследователи описывают средневековые крестьянские сообщества как подлинную шпионскую сеть, с заглядыванием в чужие окна и последующим вынесением «приговора» за аморальное поведение. Подобное агрессивное любопытство, разумеется, наводит на мысль, что в таких условиях внутри семьи не может быть ни секретов, ни подлинных эмоциональных уз. Если почитать судебные записи, то очень легко представить себе всю жизнь как непрерывную череду ссор, оскорблений и сплетен, потому что, конечно, это и есть те случаи, которые, преимущественно, доводятся до суда. Но, с другой стороны, то, что кажется назойливостью, можно истолковать и попыткой защитить и сохранить семью, вместе того чтобы грубо вмешаться в ее дела. Судебные записи XIII-XV вв. свидетельствуют, что соседи, как правило, вмешивались, если непорядками встревожено было все сообщество или же нарушение выходило за рамки обычных бытовых ссор. В то время как и сеньор и соседи могли потребовать от холостяка или вдовы вторично вступить в брак, они, тем не менее, не диктовали, с кем этот брак должен быть заключен. Их главной заботой было сделать так, чтобы пахотная земля не пропадала и приносила максимальный доход.
Штраф, налагаемый на женщин, родивших ребенка вне брака, а также на девушек, утративших невинность до свадьбы, тоже, вероятно, имел под собой основания не столько морального, сколько юридического толка: и сеньор, и жители деревни в равной мере были заинтересованы в том, чтобы происхождение можно было установить с минимумом разногласий – это было крайне важно, когда возникал спор из-за наследства. В ту пору, когда регулярное ведение приходских книг еще не вошло в обиход, именно соседи становились самыми достоверными свидетелями, которые совместными усилиями, перечисляя актуальные для односельчан события и даты, могли подтвердить, например, что претендент достиг совершеннолетия. Один твердо помнил, что памятное событие случилось на восьмой год царствования нынешнего монарха, другой запомнил, что во время крестин шел особенно сильный дождь, третий именно в ту осень сломал ногу, упав с телеги… и так далее. Во всех случаях, связанных с внутрисемейными разногласиями, целью сообщества было защитить, а не поколебать и разрушить.
Соседи зачастую становились лучшей защитой, которую мог получить сирота, несправедливо обойденный наследник или обиженный хозяином слуга. Если нарушались условия договора – будь то договор на наем слуги или на уход за немощным стариком – именно соседи могли вмешаться в первую очередь и потребовать справедливости. Таким образом, сообщество, на свой лад, опекало «социально незащищенных» лиц – поскольку это было в его интересах. Деревня, раздираемая внутренними распрями и скандалами, скорее всего, была обречена на бедность и постепенное вымирание: пока длятся споры из-за земли, земля остается необработанной, да и общий эмоциональный климат, как правило, ухудшается, исключая тем самым жизненно необходимую для средневекового человека возможность – возможность попросить помощи у других, за плату или в обмен на соответствующую услугу. Насколько насущна была эта необходимость, становится понятно, если вспомнить, например, о том, что, как правило, только у самых зажиточных семей были полные пахотные запряжки – прокормить 2-4 волов бедная семья была просто не в состоянии – а потому большая часть крестьян просто ВЫНУЖДЕНА была полагаться на помощь и добрую волю соседей, чтобы в срок провести сельскохозяйственные работы.
При этом документы доказывают, что деревенские власти сами отнюдь не считали сплетни ценным источником информации, как это иногда утверждается, и наказывали тех, кто не в меру распускал язык, «к большой досаде всей округи». (Следует заметить: для того чтобы доносы и подглядывания вошли в обиход, они должны поощряться, в идеале материально, или же внедряться под угрозой сурового наказания за недоносительство. Донос имеет шансы расцвести в ситуации «закрытого суда», в отсутствие очных ставок и свидетельских показаний, но при развитой системе поручителей и свидетелей судебной практикой это стать не могло.) Поначалу для сплетников ограничивались штрафами или арестом, а затем, когда со временем наказания стали «изысканней», появились и так называемые позорные маски, которые надевали на сплетниц и сварливых кумушек.
Человек, родившийся и живущий в конкретной деревне, мог рассчитывать на то, что он не останется без помощи в трудной ситуации. Разумеется, помощь в значительной мере определялась экономическим статусом нуждающегося: богатые наследники, потенциальные владельцы обширных пахотных земель, с точки зрения деревенского сообщества были более ценны, чем бедные сироты, которым доставался от покойного отца акр-другой (а то и вообще ничего). Богатый наследник получал опекуна, детально обговоренный контракт, за исполнением которого зорко следило множество глаз, а в перспективе – обучение мастерству/получение образования и выгодный брак, но и бедный сирота мог рассчитывать на то, что его, как минимум, не бросят на произвол судьбы, а пристроят слугой или работником (если не найдется семьи, готовой растить приемыша), ну или хотя бы будут поддерживать доброхотными даяниями. Неплохим вариантом для сироты-подростка также было поступить в «помощники по хозяйству» к немощному старику – тем более неплохим, что зачастую в завещании старик отказывал дом, землю или хотя бы некоторое имущество тому, кто ходил за ним в последние годы.
Т.н. «религиозные гильдии» - сообщества, создаваемые прихожанами – обеспечивали больным или немощным сочленам минимальный уход и периодическую материальную помощь (а поскольку в таких гильдиях, как правило, состояло большинство жителей деревни, становится ясно, насколько широка была эта сеть взаимопомощи). В любом случае, главное, что обеспечивало религиозное братство – это достойные похороны усопшему сочлену, снимая тем самым с родственников обременительную необходимость уплачивать значительную сумму. Естественно, подобная «социальная защита» была гарантирована только своим – к чужакам и бродягам в любой деревне относились с подозрением, на них «внутренние законы» не распространялись (разумеется, кроме общечеловеческого милосердия). Поскольку за чертой бедности в среднестатистической деревне жило, как правило, меньшинство (так, в одной из деревень Оксфордшира было семь семей зажиточных, тридцать пять средних и четыре бедных, «живущих подаянием»), большинство жителей могло рассчитывать на плюс-минус ощутимую поддержку сообщества, позволяющую пережить трудные времена, не скатившись в нищету.
Односельчане достаточно заботились друг о друге, чтобы порой рискнуть жизнью, бросаясь на помощь. В коронерских отчетах сплошь и рядом попадаются истории о людях, которые погибли, помогая соседу вытолкать застрявшую в выбоине повозку, потушить пожар, поймать сорвавшееся в привязи животное или привязать лодку. Другие жертвовали жизнью, заступаясь за друзей в ссорах или преследуя убегающего преступника, покусившегося на соседское добро.
https://tal-gilas.livejournal.com/214160.html
Эмоциональные привязанности человека помимо семьи не раз становились объектом внимания медиевистов. Как правило, выдвигались две основных теории: что сообщество соседей в Средние века представляло собой нечто назойливо-досадное, сующее свой нос в чужие дела; или же что соседи, собратья по гильдии и друзья-прихожане, фактически, и представляли собой семью (в расширенном смысле), поскольку высокая смертность и осознаваемая всеми «бренность» человека препятствовала созданию прочных эмоциональных связей между родителями и детьми, заставляя обращаться на сторону.
скрытый текстЧто характерно, в Англии действительно не была распространена разветвленная, патриархальная семья, объединяющая у одного очага представителей трех поколений; концепция «Дома с большой буквы» средневековым англичанам, в отличие от итальянцев и окситанцев, была не свойственна. Не складывалось тесных связей у членов семьи и с крестными. Для английской деревни нормой была т.н. нуклеарная семья – т.е., семья, состоящая из родителей (родителя) и детей, либо только из супругов. Завещания, судебные записи, хроники и прочие документы свидетельствуют, что женатые сыновья редко оставались жить с семьями в родительском доме, если у них была возможность поселиться отдельно (а такую возможность старались предоставить своим детям даже самые бедные арендаторы, владельцы одного-двух акров пахотной земли), а престарелые родители, вместо того чтобы, передав землю и дом взрослым детям, переложить на них и заботу о своем содержании, предпочитали жить отдельно (зачастую специально выговорив для себя возведение нового дома или хотя бы пристройки к старому), пока здоровье им это позволяло.
Более того, старики более чем в половине случаев, став немощными, предпочитали взять в дом помощника или помощницу из числа односельчан, не связанных с ними кровными узами, вместо того чтобы перебраться к сыну или дочери и нянчить внуков! Почтение к старости, скажем прямо, не было свойственно средневековой Англии – пожилые люди (senex), утратившие работоспособность, скорее, представляли собой лишние рты, а иногда и конкурентов для молодежи (скажем, если старик женился на юной девице, лишая тем самым такой возможности молодого крестьянина, вынужденного ждать и копить средства), нежели мудрого наставника и патриарха. Неудивительно, что и старики предпочитали обеспечивать себе спокойную старость при помощи завещаний и юридических контрактов с посторонними лицами, нежели полагаться на традиционные представления о почитании отца и матери.
Иными словами, мы видим, что на соседей в некоторых случаях полагались больше, чем на ближайших родственников; однако значит ли это, что сообщество вторгалось в частную жизнь? Многие исследователи описывают средневековые крестьянские сообщества как подлинную шпионскую сеть, с заглядыванием в чужие окна и последующим вынесением «приговора» за аморальное поведение. Подобное агрессивное любопытство, разумеется, наводит на мысль, что в таких условиях внутри семьи не может быть ни секретов, ни подлинных эмоциональных уз. Если почитать судебные записи, то очень легко представить себе всю жизнь как непрерывную череду ссор, оскорблений и сплетен, потому что, конечно, это и есть те случаи, которые, преимущественно, доводятся до суда. Но, с другой стороны, то, что кажется назойливостью, можно истолковать и попыткой защитить и сохранить семью, вместе того чтобы грубо вмешаться в ее дела. Судебные записи XIII-XV вв. свидетельствуют, что соседи, как правило, вмешивались, если непорядками встревожено было все сообщество или же нарушение выходило за рамки обычных бытовых ссор. В то время как и сеньор и соседи могли потребовать от холостяка или вдовы вторично вступить в брак, они, тем не менее, не диктовали, с кем этот брак должен быть заключен. Их главной заботой было сделать так, чтобы пахотная земля не пропадала и приносила максимальный доход.
Штраф, налагаемый на женщин, родивших ребенка вне брака, а также на девушек, утративших невинность до свадьбы, тоже, вероятно, имел под собой основания не столько морального, сколько юридического толка: и сеньор, и жители деревни в равной мере были заинтересованы в том, чтобы происхождение можно было установить с минимумом разногласий – это было крайне важно, когда возникал спор из-за наследства. В ту пору, когда регулярное ведение приходских книг еще не вошло в обиход, именно соседи становились самыми достоверными свидетелями, которые совместными усилиями, перечисляя актуальные для односельчан события и даты, могли подтвердить, например, что претендент достиг совершеннолетия. Один твердо помнил, что памятное событие случилось на восьмой год царствования нынешнего монарха, другой запомнил, что во время крестин шел особенно сильный дождь, третий именно в ту осень сломал ногу, упав с телеги… и так далее. Во всех случаях, связанных с внутрисемейными разногласиями, целью сообщества было защитить, а не поколебать и разрушить.
Соседи зачастую становились лучшей защитой, которую мог получить сирота, несправедливо обойденный наследник или обиженный хозяином слуга. Если нарушались условия договора – будь то договор на наем слуги или на уход за немощным стариком – именно соседи могли вмешаться в первую очередь и потребовать справедливости. Таким образом, сообщество, на свой лад, опекало «социально незащищенных» лиц – поскольку это было в его интересах. Деревня, раздираемая внутренними распрями и скандалами, скорее всего, была обречена на бедность и постепенное вымирание: пока длятся споры из-за земли, земля остается необработанной, да и общий эмоциональный климат, как правило, ухудшается, исключая тем самым жизненно необходимую для средневекового человека возможность – возможность попросить помощи у других, за плату или в обмен на соответствующую услугу. Насколько насущна была эта необходимость, становится понятно, если вспомнить, например, о том, что, как правило, только у самых зажиточных семей были полные пахотные запряжки – прокормить 2-4 волов бедная семья была просто не в состоянии – а потому большая часть крестьян просто ВЫНУЖДЕНА была полагаться на помощь и добрую волю соседей, чтобы в срок провести сельскохозяйственные работы.
При этом документы доказывают, что деревенские власти сами отнюдь не считали сплетни ценным источником информации, как это иногда утверждается, и наказывали тех, кто не в меру распускал язык, «к большой досаде всей округи». (Следует заметить: для того чтобы доносы и подглядывания вошли в обиход, они должны поощряться, в идеале материально, или же внедряться под угрозой сурового наказания за недоносительство. Донос имеет шансы расцвести в ситуации «закрытого суда», в отсутствие очных ставок и свидетельских показаний, но при развитой системе поручителей и свидетелей судебной практикой это стать не могло.) Поначалу для сплетников ограничивались штрафами или арестом, а затем, когда со временем наказания стали «изысканней», появились и так называемые позорные маски, которые надевали на сплетниц и сварливых кумушек.
Человек, родившийся и живущий в конкретной деревне, мог рассчитывать на то, что он не останется без помощи в трудной ситуации. Разумеется, помощь в значительной мере определялась экономическим статусом нуждающегося: богатые наследники, потенциальные владельцы обширных пахотных земель, с точки зрения деревенского сообщества были более ценны, чем бедные сироты, которым доставался от покойного отца акр-другой (а то и вообще ничего). Богатый наследник получал опекуна, детально обговоренный контракт, за исполнением которого зорко следило множество глаз, а в перспективе – обучение мастерству/получение образования и выгодный брак, но и бедный сирота мог рассчитывать на то, что его, как минимум, не бросят на произвол судьбы, а пристроят слугой или работником (если не найдется семьи, готовой растить приемыша), ну или хотя бы будут поддерживать доброхотными даяниями. Неплохим вариантом для сироты-подростка также было поступить в «помощники по хозяйству» к немощному старику – тем более неплохим, что зачастую в завещании старик отказывал дом, землю или хотя бы некоторое имущество тому, кто ходил за ним в последние годы.
Т.н. «религиозные гильдии» - сообщества, создаваемые прихожанами – обеспечивали больным или немощным сочленам минимальный уход и периодическую материальную помощь (а поскольку в таких гильдиях, как правило, состояло большинство жителей деревни, становится ясно, насколько широка была эта сеть взаимопомощи). В любом случае, главное, что обеспечивало религиозное братство – это достойные похороны усопшему сочлену, снимая тем самым с родственников обременительную необходимость уплачивать значительную сумму. Естественно, подобная «социальная защита» была гарантирована только своим – к чужакам и бродягам в любой деревне относились с подозрением, на них «внутренние законы» не распространялись (разумеется, кроме общечеловеческого милосердия). Поскольку за чертой бедности в среднестатистической деревне жило, как правило, меньшинство (так, в одной из деревень Оксфордшира было семь семей зажиточных, тридцать пять средних и четыре бедных, «живущих подаянием»), большинство жителей могло рассчитывать на плюс-минус ощутимую поддержку сообщества, позволяющую пережить трудные времена, не скатившись в нищету.
Односельчане достаточно заботились друг о друге, чтобы порой рискнуть жизнью, бросаясь на помощь. В коронерских отчетах сплошь и рядом попадаются истории о людях, которые погибли, помогая соседу вытолкать застрявшую в выбоине повозку, потушить пожар, поймать сорвавшееся в привязи животное или привязать лодку. Другие жертвовали жизнью, заступаясь за друзей в ссорах или преследуя убегающего преступника, покусившегося на соседское добро.
https://tal-gilas.livejournal.com/214160.html