Морские глубины душили, солоноватая вода набивалась в рот, мешала дышать, грудь жгло. Темные водоросли прикасались к телу, облепляя и мешая двигаться, еще больше сбивая дыхание, и густая ватная тишина была вокруг. Напряжение, словно у натянутой струны — и вот струна лопнула, все вокруг взорвалось...
И темнота. Темнота и пустота. Только одинокий лунный луч светит по глазам — так ярко, что хочется зажмуриться. На губах все еще солоновато, только это не вода — это кровь. И не морские это глубины, а песок. Дышишь — шумно, разевая рот, словно выброшенная на берег рыба, но воздух не наполняет легкие... их почему-то не жжет. Недоумение и страх. И голод, говорящий о том, что ты все-таки жив.
скрытый текстНо жизнь ли это? Стремившийся к бурному потоку времени, оказываешься там, где время замерло, и секунда длится века — или это века длятся секунду? И только воспоминания — они жгут сильнее, чем сбитое дыхание, которое постепенно выравнивается. Воспоминания...
Улыбки, вечера в поместье, тренировки. Свист мечей. Вкус травяных настоев. Краснолапые листья кленов. Кровь.
Ты стремишься туда, к прошлому — и чувствуешь, как оттуда зовут тебя, слышишь, как произносят твое имя... то есть не слышишь буквально, но знаешь, что это происходит, и горечь, словно нечаянно хлебнул слишком много морской воды. Но не достичь — бьешься как мошка о стекло, понимая, что это не твое, больше не твое. И не соглашаясь с этим — ведь они же зовут, ты им нужен. И тебе они нужны.
Время все-таки идет, подгоняемое пыльным ветром пустыни, и только мертвая луна стоит на месте. Ты живешь — если это можно назвать жизнью, приспособившись к новым условиям, смирившись с тем, что прошлое больше недоступно и не желая исчезать — отчаянно не желая, и поэтому делаешь все, чтобы выжить, понимая, что иного выхода просто нет. Иначе утихнут те голоса в твоей памяти, поблекнут лица, покроются пылью воспоминания — да ты и сам кажешься покрытым пылью. Продуваемый ветрами пустыни, цепляющийся за мираж, однажды ты понимаешь, что это больше не мираж. Однажды стекло поддается под твоей рукой, трещины бегут по небу, и ты видишь, что вот оно, прошлое — больше не прошлое. Только руку протяни.
Ты идешь в эту расколотую пасть, навстречу прошлому — и будущему. Всей душой желая забыть ту пустыню с черным небом, сделать ее миражом, просто кошмарным сном, но понимаешь, что до конца это невозможно. Трешь рукой шею в задумчивости, и замираешь — в который уже раз, но все по-прежнему кажется наваждением — почувствовав под пальцами неровный осколок маски. Нет, это не станет миражом. Ты так стремился остаться, зацепиться за воспоминания... Да, ты понимаешь, что произошло, ты давно уже это понял, просто здесь, стоя на окраине Руконгая, чувствуешь, что ты уже не принадлежишь этому миру, что ты сам — мираж и призрак. И более того — возможно, даже угроза этому миру. Мысль вызывает горькую усмешку. Кто бы мог подумать, что капитан, который был против битв и старался решить дело миром, если это было возможно, может оказаться врагом. И кому какое дело, чо думал он? Кого теперь увидят перед собой его бывшие друзья? Или не бывшие? Однако, что бы ни случилось, не будет больше этой пустыни под черным небой, этой мертвой луны с ее ослепительным, ненастоящим блеском, не будет вытягивающей душу тоски, так что пусть.
Рассвет. Пусть это будет последний рассвет в его жизни, но все же. Камень с твоим именем. Ты проводишь по шероховатой поверхности рукой, повторяешь пальцем написание иероглифов, горько улыбаешься и отходишь в сторону. Прошлое. Действительно прошлое — и камень вон стоит. Но что-то держит тебя, ты не уходишь далеко, прячешься, делая вид, что просто любуешься рассветом. Ну да, как же! Просто ты ждешь, вспомнит ли кто тебя, придет ли кто к камню. И когда видишь своего друга, сердце тоскливо сжимается, ты скрываешь реяцу — вдруг что? И молча наблюдаешь за его скорбью издалека. Когда же он называет тебя по имени, не выдерживаешь, хочется заплакать. Ждет. Не надеется, но ждет. Выдох — и реяцу выплескивается, не скрываемая больше. Будь что будет, уж друга-то своего ты лучше всех знаешь. Пусть. Видишь его смятение. Жаль его. Нет, так нельзя. Больше нельзя. Делаешь шаг навстречу, показываясь, наконец, рядом.
— Вот и встретились снова. Привет, Шунсуй.
Улыбка трогает твои губы. Тот, кто только что скорбел, поливая могильный камень саке, кто не поверил сам себе, почувствовав реяцу — не будет нападать. Тем более твой лучший друг. Все еще друг? Смотришь в глаза с надеждой — что будет?
— Нет, ты не перебрал. Просто я вернулся.
Смеешься — совсем как раньше. Но будет ли все, как раньше? Маску не сбросить, не отодрать — то, что от нее осталось, что не удалось отодрать в ту пору, когда новая не-жизнь казалась кошмаром, когда сдирал ладони до крови, пытаясь выжить, когда держала на плаву только тонкая ниточка воспоминаний. Это нельзя отрицать — все было. И небо, расколовшееся под твоей рукой — это тоже наследие новой не-жизни. Однако цель достигнута, тоска больше не жжет, схлынула, как отлив, обнажив остов прошлого. Вот что важно.
P.S. Больше надо было цитат таскать. И раньше. Только вот когда есть что таскать, оно сразу целыми постами же, как в этот раз.
