* * *

Пишет [J]MirrinMinttu[/J]:

Брачные преконтракты в Англии на рубеже 1600-х

 

Представьте себе сценку: после веселых танцулек в местной таверне девушка оказывается зажатой в угол кавалером, с которым танцевала, и хозяином кабака. Все уже разошлись по домам, никто не придет на помощь. «Ты не выйдешь отсюда, пока не согласишься!», - рычит кавалер, а трактирщик согласно кивает головой. Угадайте, на что девица должна была согласиться? Время действия: 1575 год, место – Харлоу, Эссекс.

 

[MORE=читать дальше]Совершенно правильно: речь идет о согласии на брак. Мэри Перри встретила Роберта Бриджеса на танцах, и к концу вечера тот решил, что она должна стать его женой. «Marye can you funde in your harte to love me above all other?» (Мэри, найдешь ли ты в своем сердце любовь ко мне больше, чем к другим?). Казалось бы, безобидные слова, просто подталкивающие к флирту. Но нет, фраза была ритуальной фразой предложения брака, да еще в присутствии свидетеля. Ответ Мэри мог быть истолкован, как согласие. То есть, в глазах законе пара заключила бы брачный контракт.

 

Девушке пришлось отвечать, очень тщательно подбирая слова в непростой обстановке, и она с этим справилась неплохо: ”ther ys noe haste but that I may tarry well inoughe I am but a stranger to you and you a stranger to meand I maye here of you. Yf you can get the goord of my mother I shalbe contente to have you before anye other but I must tell you that whotte love is sone cold” (Не вижу причин торопиться, при том ты не знаешь меня, а я не знаю тебя, и я хотела бы больше о тебе услышать. Но если ты получишь согласие моей матери, то соглашусь и я, хотя должна сказать, что горячая любовь остывает быстро).

 

Итак, Мэри смогла выторговать себе возможность ретироваться домой, оставив своим ответом для себя лазейку: условие. И правильно сделала, потому что за Роберта замуж она не собиралась, и когда тот подал на нее в суд за нарушение контракта, суд решил дело в ее пользу. Была еще одна потенциальная опасность: принять подарок. Хитрый трактирщик заставил девушку взять у Роберта два пенни «на перчатки», и отказываться было бы опасно. Но когда Мэри попала домой и все рассказала семье, ее отчим отослал деньги трактирщику с посыльным.

 

Не всегда настойчивость женихов объяснялась внезапно вспыхнувшей любовью. В том же 1575 году Джоан Смит, сирота под опекой мэра, была похищена друзьями Генри Итона. Генри интересовала не девушка, а наследство, которое оставил ей отец. Ее спасла сестра (со своими друзьями), поэтому дело попало в суд и сохранилось в архивах.

 

Некоторые приятели предполагаемых женихов действовали за обговоренную заранее сумму. В 1572 году Элизабет Черч из какой-то деревни в Эссексе обручилась с молодым человеком, который умер прежде, чем они поженились. Но выяснилось, что заботливый жених успел составить завещание, по которому оставил 20 фунтов своей невесте. Очевидно, Элизабет была девушкой чувствительной, потому что продолжала считать сестру своего умершего жениха и мужа сестры, Уильяма Кремпхорна, своими родственниками. И вот в один прекрасный день Уильям, после воскресной службы в церкви, попросил Элизабет зайти к ним. Когда они пришли, Уильям послал Элизабет за чем-то наверх, где она столкнулась с мужчиной, которого в жизни никогда не видела. Им был какой-то мелкий церковный чин, Мэттью Леветт. Он сразу взял девушку за руку, засыпал ее всяческими приятными словами, и потом напрямую спросил, «найдет ли она в своем сердце любовь к нему». Элизабет не нашла, поэтому Крепхорнам пришлось отпустить ее домой, опять же с двумя пенни на перчатки.

 

Очевидно, сообщники считали себя в безопасности, потому что про отца Элизабет говорили, что он бешеный, когда пьян, а когда трезв, то просто ненормальный. Что касается матери, то она была ”somewhatt more wytt but not much” (немного умнее, но не намного). Но у Элизабет был дядя. Он-то и отослал Кремпхорнам деньги назад. Крепхорны действовали из корысти: Леветт пообещал им часть денег, которые Элизабет принесла бы в приданое. Злоключения богатой невесты на этом не закончились: через пару недель какой-то неизвестный ей мужчина пристал к ней с брачным предложением, когда она засевала поле.

 

Так что против Элизабет Черч было выдвинуто почти сразу два обвинения в нарушении контракта. С первым делом все было ясно. Хотя свидетелей ее разговора с Леветтом не было, и он мог утверждать все, что угодно, но возвращение подарка эффективно служило знаком того, что предложение не принято. Во втором случае, девушка отмахнулась, что она была так испугана и смущена, что совершенно не помнит, о чем шел разговор. Кстати, Леветту-то Элизабет, очевидно, на самом деле нравилась, потому что он пообещал Крепхорнам за содействие больше половины этих злосчастных 20 фунтов.

 

Иногда обмен клятвами действовал и в обратную сторону. Это когда родители были не в восторге от ухажера своей дочери. В этом случае они и были ответчиками в суде. В 1579 году Роджер Барретт судился с родней (и, особенно, с матерью) своей невесты Эллен Шоукок. Здесь молодые позаботились о том, чтобы при разговоре о браке, имевшем место в лавке Роджера, были свидетели как у Эллен (ее сестра), так и у Роджера (его друзья). Очень интересный обмен репликами, вообще-то.

 

Роджер: «If you come to me you shalbe as welcome as my owne mother but if your mother be willing to matche you with another man rather than with me as I know not her minde, she perhappes will send you awaye so that I shall not come at you and terrifie you in sutch sorte that you shalbe forced although against yor will be to denie both me and your promise” (если ты решишь быть со мной, то я буду привечать тебя, как родную мать. Но если твоя мать, мнения которой я не знаю, решит, что другой подойдет тебе больше, чем я, она может услать тебя прочь, чтобы я тебя не нашел, или так запугать, что ты, пусть и против желания, отвергнешь и меня, и свои обещания).

 

Эллен: ”thinke not so Mr Barrett for if I be sent awaye from you (as I know I shall not) I wilbe torne in pieces with wilde horses before I will denie either you or my promise” (не думайте так, мастер Барретт, потому что если меня отошлют прочь, чего, я знаю, не случится, то раньше дикие лошади разорвут меня на куски, чем я откажусь от вас и своих обещаний)

 

Таким образом, парочка исключила возможность «условия», когда Эллен заявила, что ЗНАЕТ, что ее мать ее не отошлет. Поэтому, когда мать Эллен все-таки попыталась объявить брачный контракт дочери недействительным и выдать ее за другого, Роджер просто подал на нее в суд – и выиграл. Влюбленные получили друг друга.

 

В целом, на брачном рынке того времени женщина была стороной, реагирующей на предложение, положительно или отрицательно. За исключением вдов. Вот вдовы вполне имели право самостоятельно предлагать мужчине союз, хотя именно такие контракты были для мужчины наиболее сложными. Потому что преувеличивать свое благосостояние перед вдовицей было чревато, как это видно из дела Сьюзен Джейсон против Генри Боуза. Она решила расторгнуть контракт на основании того, что что состояние Генри отнюдь не было таким большим, как он дал понять. В свое время, она пригласила Генри и еще одного мужчину на обед, вручила ему несколько подарков при свидетеле, и сказала, что он – единственный мужчина, который обратил на себя ее внимание, и она надеется, что он будет честным, добрым и любящим мужем. Потом она уточнила, как именно он может доказать, что достоин ее внимания? Боуз назвал двух олдерменов. Потом выяснилось, что Генри Боуз кое-что преувеличил, и суд освободил Сьюзен от контракта. Более того, судебные издержки в размере 10 фунтов пришлось платить Боузу.

 

Насколько вообще такие словесные контракты были легальны? Были, еще по средневековым законам, которые никто не отменил. Единственной разницей было то, что в средние века было достаточно обменяться обещаниями, подкрепить их «телесным знанием друг друга», и пара считалась официально в браке. В церковь шли, если шли, когда-нибудь. В конце XVI века реформация несколько усложнила процедуру не столько в плане закона, сколько в плане морали, и обмен обещаниями стал рассматриваться все чаще предварительным договором, а уж сам брак заключался в церкви. В XVII веке договор мутировал в обручение, состояние, когда человек как бы не был еще женат, но уже и не был свободен.

Возможно, причина такого изменения была не в морали, а в практичности.

 

Потому что в 1570-х годах суды буквально захлебывались в делах, связанных с неясностями. Был контракт заключен per verba de futuro, как обещание жениться в будущем, или de praesenti, когда пара объявляла себя женатьй немедленно? Опять же, даже обязательство жениться в будущем считалось браком, если подтверждалось вступлением в интимные отношения. В какой форме было дано обещание? Трудно было, например, расторгнуть контракт, если пара обещала себя друг другу, имитируя церковное обещание «в богатстве и бедности, в здоровье и болезни, пока смерть не разлучит», да еще в присутствии свидетелей.

Всякие бывали случаи. Были затянувшиеся обручения, когда жених вдруг решал, что не так уж и хочет данную девицу в жену. И попадал в суд. Были почти анекдотические случаи, когда девица получила на пенни больше, чем полагалось на молоко и масло, отпущенные ее матерью, и была объявлена невестой хитрым покупателем. Были и менее веселые случаи, когда женщина верила, что она замужем, пока ее «муж» не приводил в дом новую жену. И вся эта путаница заканчивалась, обычно, в суде. [/MORE]