* * *

Пишет [J]MirrinMinttu[/J]:

 

Лондонцы около 1600-го года: подарки и ухаживания

Все любят получать подарки, и периодически вспыхивают по разным поводам дискуссии на тему, обязывают эти подарки или нет. Кажется, девушки наших дней считают, что не обязывают. Жительницы Лондона на переломе 1600-х придерживались противоположного мнения.

 

сплетничают?

 

Представительницы любого класса того времени рассматривали абсолютно любой дар, даже самый пустячный, как капиталовложение. Если ты позволяешь, чтобы в тебя вкладывали средства, ты даешь этим согласие на то, что вложенное не выброшено на ветер. Обмен подарками между мужчиной и женщиной входил в ритуал ухаживания. Приняла подарок – приняла с благосклонностью ухаживание. И если мнение потом переменится, то оскорбленный «бывший» может и в суд подать. Не из мелочности, а чтобы защитить свою честь, не сделать из себя посмешище. Правда, правило работало в обе стороны, но чаще всего стороной, проявляющей инициативу, был, все-таки, мужчина.

 

[MORE=читать дальше]В 1626 году Сьюзен Хиллс подала в суд на Роберта Ловтера, утверждая, что у них был брачный преконтракт, на основании того, что он дарил ей подарки. Свидетельница с ее стороны подтвердила, что Сьюзен показывала ей половинку золотой монеты, которую Роберт дал ей, прежде чем отправиться в плавание – действительно, типичный дар для тех, кто заключает брачный договор. Более того, Роберт писал Сьюзен из-за границы, и вложил в письмо «золотое кольцо с красным камнем». Тоже типичный подарок для пары, собирающейся пожениться.

 

В 1574 году Сюзанна Кольс пришлось признать, что она заключила вербальный брачный договор с Джоном Родсом – на скамейке под окном дома ее отца. Помимо разговора, Сюзанна приняла от Джона две пары перчаток. Позже Джон дал ей кошелек с одиннадцатью шиллингами и четырьмя пенсами, а также «пару штанов» (думаю, речь идет о пра-прадедушках нынешних колготок). Сюзанна признала, что, приняв подарки, она дала Джону понять, что рассматривает его, как будущего мужа.

 

Если девушка совершенно точно не желала иметь ничего общего с мужчиной, делающим ей авансы, она просто не принимала подарки. В 1590 году Томас Ви пообещал прачке Катрин Фрим вознаграждение, если она замолвит за него словечко перед Агнес Буши – девушкой, намного моложе Томаса. Замолвит словечко и передаст кое-какие подарки. По возможности, Катрин должна была как-то подловить Агнес на слове, которое можно бы было истрактовать, как согласие на брак. Но Агнес на удочку не попалась. И слова не сказала, и подарки не приняла.

 

Вообще, всякое было с подарками. Дело в том, что подарок можно было дать так, что одаренная и не успевала среагировать. Например, Джоан Мортимер утверждала, что Ричард Кампион сунул ей в руку половинку золотой монеты в темноте, так что она даже не поняла, что приняла. А Элизабет Коль и вовсе получила от Мартина Малленса… свисток из груды хлама, который, «по молодости лет и неопытности» приняла из рук Мартина.

 

Впрочем, не все было потеряно, если чересчур находчивому кавалеру и удавалось дать подарок практически обманом. Девушка всегда могла при свидетелях этот подарок вернуть. Еще лучше, если возврат совершал кто-то из старших родственников. Это не было гарантией против того, что потом не придется давать объяснения в суде, но почти было гарантией того, что суд решит дело в пользу девушки.

Бывали ситуации, когда девушка принимала ухаживания, но вовсе не была уверена, что не изменит своего намерения в будущем. Тогда она просто отвечала подарком на подарок, стараясь не остаться в долгу.

 

Вышеупомянутая Джоан Мортимер, получившая во тьме ночной полмонеты от Ричарда Кампиона, почему-то не вернула ее кавалеру. Возможно, на тот момент она была готова принять ухаживания. Потом она говорила на суде, что отдаривалась, но с одинаковым успехом можно было сказать, что пара просто обменивалась подарками. Он дарил ей перчатки, корсаж, пояс, она ему – вышитые носовые платки, рубашку, пару воротников. Похоже, Джоан лукавила перед судом: подарок вышитого платочка (фиалками, обычно) однозначно считался освященной временем приметой принятого ухаживания.

Бывало и так, что от подарка было нелегко избавиться.

 

Джоан Салсбери в 1574 году вела методичный список всего, что получала от Уильяма Ллойда, и всего, что отправляла ему назад. Ллойд тоже присылал ей пресловутые «штаны» (популярный подарок! Начинаю понимать, почему аналогичный заказ Роберта Дадли для Елизаветы примерно в те годы наделал столько шума), тапочки, даже вино. Мудрая Джоан послала кавалеру 10 шиллингов. Тот обозлился, явился к ней в дом, и подчеркнуто оставил пол-ангела, которые она просто побоялась ему в тот момент отдать, уж больно угрожающей была ситуация. Ллойд также передал ей через служанку шарф и деталь для платья, которые Джоан не сразу обнаружила. А когда нашла, то отослала Ллойду. В конце концов, дело оказалось в суде, но здесь было ясно, что Джоан пыталась нейтрализовать своими действиями значимость передаваемых ей подарков.

 

Был ли подарком дом? Элизабет Вивайес, служившая у сэра Генри Баркера, считала, что да. На службе она встретила Эдварда Симонса, и они решили, что созданы друг для друга. Эдвард снял дом, куда отправил жить Элизабет, а сам остался работать на сэра Генри. Понятно, что в обязанности Элизабет входило ведение хозяйства и уход за той мелкой скотиной, которая паслась на заднем дворе практически каждого дома в Лондоне тех лет. Соседи считали, что пара жената, Элизабет считала, что они женаты, но Эдвард со временем решил, что не хочет себя связывать, и просто объявил Элизабет, что она живет в его доме не женой, а прислугой. Ах, он «пользуется ею телесно»? Ну, так она же не сопротивлялась. В общем, пара подала в суд друг на друга. Элизабет – за нарушение брачного обещания, Эдвард – за то, что она обозвала его под горячую руку перед всеми соседями нехорошими словами. Оба остались при своем. Суд не признал того, что между Элизабет и Эдвардом был контракт, на основании только того, что он поселил ее в снятом им доме и спал с ней. С другой стороны, суд с пониманием отнесся и к диффамации со стороны Элизабет.

 

Был еще один вид подарков «со значением», которые вряд ли пришлись бы по вкусу нам, но в Лондоне того времени оны считались вполне уместными и очень ценными – вещи, принадлежавшие покойному супругу или супруге: вельветовая шляпа покойного мужа, дорогая накидка покойной жены, печатка, оставленная вдове ее умирающим мужем. Эти вещи от предыдущего брака были фундаментом брака грядущего, и никто не видел в этом ничего обидного, напротив.

 

Но, разумеется, слова и подарки – это так, «конфетно-букетная стадия» добрачных отношений, как сейчас говорят. Парочки распознавались еще и по степени фамильярности обращения друг с другом.

 

Та же Сюзанна Кольс, которой пришлось напоминать про ее обязательства по отношению к Джону Родсу через суд, однажды на людях «came unto John Roades and sett оn the bench there with hym usynge herselfe vere famylyarlye and lovinglye unto him» (села рядом с Джоном Родсом на скамейку у вела себя по отношению к нему фамильярно и нежно).

 

Влюбленная пара пила из одного кубка, ела из одного блюда, вообще вела себя игриво.

 

Под «игривостью» понимали даже то, что на наш взгляд выглядит вполне невинно. В 1575 году некий мистер Роул посетил в феврале месяце своего родственника, Николаса Рейнольдса. Подойдя к дому, он увидел фривольную сцену: дочь Рейнольдса играла в снежки с неким Робертом Проуфутом. Роул встревоженно осведомился у хозяина дома, с кем это его дочь ведет себя так фамильярно. Рейнольдс бросил, что с малым, за которого собирается замуж. Но Роул не успокоился, пока молодого человека не зазвали в дом, не допросили о намерениях, и не ударили по рукам относительно женитьбы, заключив, таким образом, контракт.

 

Следующим шагом за игривостью был, по идее, добрачный секс. Это не было чем-то неслыханным или бесчестным, но договорная фраза о том, что пара относится друг к другу как муж и жена, вовсе не подразумевала, что они немедленно вступали в супружеские отношения. Бывало всяко. Иногда и вступали, и становились после этого действительно законными мужем и женой без всякого церковного благословения. Иногда в церковь шли, иногда нет, и никого это не волновало, если только потом дело, по какой-то причине, не попадало в суд. Закон признавал внецерковные браки, но разбираться с ними было мукой мученической.

 

Например, как в случае Аллана Брауна и Сибиллы Грин. Они заключили словестный контракт при свидетелях, оговорив даже, что в случае гибели моряка Брауна Сибилла унаследует все его имущество. В контракте они пообещали друг другу быть во всем с этого момента как муж и жена, «исключая постель». Был это преконтракт или брак, если уж стороны объявили себя супругами? Сибилла, видимо, посчитала, что ни то и ни другое, потому что выступала в суде в роли ответчицы.

 

А как рассматривать ситуацию Элизабет Дрейк и Эдварда Гудина, которые закончили обещание друг другу словами «теперь мы муж и жена и отправляемся в постель», отправились в эту постель, но секса между ними не было. Это – явная имитация предварительных браков знати, но делало ли действо Элизабет и Эдварда женатыми? В данном случае Эдвард посчитал, что нет.

 

Но, к великому облегчению судей, только каждая пятая женщина, подавшая в суд за нарушение обещания жениться, имела с женихом добрачный секс. Иногда они лгали, что имели, чтобы выиграть дело, как это следует из показаний свидетелей. Иногда дамы прыгали в постели перспективных женихов, заявляя только потом, на суде, что у них был брачный преконтракт.

 

Бедолага Роберт Скейв защищал себя против притязаний Эллен Тинкем, рассказав суду, что сначала они хорошенько напились вместе, а потом она «пришла к нему». Протрезвев, Эллен решила ковать железо, пока горячо, и подала на Скейва в суд.

 

Возникает законный вопрос: неужели суд мог своим решением действительно принудить людей жить вместе? Вообще-то, мог запретить жить раздельно. Но крайне редко и эти иски доводились до конца, разве что в случаях, когда ответчик или ответчица решительно не хотели примирения. Им нужно было четкое освобождающее решение суда, чтобы продолжать жить и не бояться, что в один прекрасный день прошлое явится на порог со своими претензиями. Люди, по большей части, подавали в суд за нарушение брачных преконтрактов по той же причине, по которой подавали в суд за диффамацию: ради сохранения репутации, для того, чтобы поставить точку в унизительной ситуации.

 

Иногда в суд подавали с намерением вытянуть из ответчицы или ответчика деньги. Я упоминала историю сироты Джоан Смит, похищенной Генри Итоном целью женитьбы. Джоан спасла сестра со своими друзьями. Но история эта не закончилась спасением сиротки. Генри Итон подал на Джоан в суд, на основании того, что она – его законная жена. Напрасно он это сделал, потому что Джоан, несмотря на молодость, была прекрасно в курсе своего статуса дочери свободного горожанина ожидающей наследства. Генри Итон, вообще-то, был братом мужа другой сестры Джоан, не чужим. Но он, почему-то, ожидал, что Джоан постесняется довести дело до дачи показаний, и предпочтет откупиться. Не тут-то было. Девушка дала совершенно убийственные для Итона показания. Она четко обозначила, что никаких обменов подарками или словами, никаких ухаживаний между ней и Итоном не было. Не ее он поля ягода, и хотел просто наложить лапу на деньги, оставленные ей отцом. Генри Итон дело позорнейшим образом проиграл, но не знаю, понес ли он наказание за похищение.

 

Разумеется, большая часть отношений лондонцев на грани 1600-го года никогда не попадала в поле зрения судов, но о них ученые ничего не знают. Можно только предположить, как оно было. В частности, как именно заканчивалась та половина браков, которые продержались не более 10 лет. [/MORE]