О Пылинке, Цветении, Размножении и Вымирании (но последнее только подразумевается)

Сказка о ПылинкеПылинка кружится, подхваченная хаотичными ветрами высоко над уровнем облаков. За десятки лет, то снижаясь, то уносясь обратно к границам атмосферы, она несколько раз огибает земной шар, прежде чем случайным невидимым потоком её не уносит всё ниже и ниже, прямо к поверхности планеты.
Пылинка опускается на древесный лист, прямо на верхушке. Она купается в солнечном свете, в её распоряжении сочная листва, дождевая влага, воздух, но она стремится не к этому, пусть понятие «стремления» к ней вовсе не применимо. «Пылинка», будучи спорой совершенно иной формы жизни, не схожей ни с чем обитающим на этой планете, просто ждёт с безграничным терпением совершенно иного сочетания условий, чтобы взойти и распуститься.
Колебания листвы, капли дождя и насекомые постепенно сбрасывают спору на нижние ветви и, в конечном итоге, она оказывается среди опавшей листвы на земле. Плодородная почва, тёплая сырость, продукты разложения растений – даже здесь, где любое другое семя незамедлительно пустит первые ростки, эта спора всё ещё чего ждёт. Она лежит в земле, и её покрывает упавшей с деревьев листвой, ветками, грязью; вокруг валятся стволы мёртвых деревьев, разлагающиеся туши животных; оползни во время ливней скрывают её под тоннами каменистого грунта. Солнце совершает на небе сотни и сотни оборотов, луна и звёзды сверкают и снова исчезают, зима сковывает землю ледяной скорлупой и отступает перед возвращением свежей зелёной поросли. Пылинка покоится глубоко в толще земли.
Впитывающаяся в грунт дождевая влага увлекает пылинку с собой и таким образом она достигает грунтовых вод. Подхваченная ими она путешествует дальше, достигает озёр, рек, морей. На то, чтобы преодолеть тысячи километров, то стремительных потоков горных рек, то едва ползущих подземных течений, с трудом просачивающиеся сквозь толщу земли и камней, у пылинки уходит почти столетие, но в результате она оказывается выброшенной в океан.
Взрослая особь гренландского кита неторопливо бороздила пучину Охотского моря. За сутки она съедала почти две тонны криля и в один из не отличимых от всех прочих дней, среди множества ракообразных и мелких моллюсков, в воде оказалась микроскопическая спора неотличимая от обыкновенной пылинки. Оказавшись в тугом переплетении полутора сотен метров китовых внутренностей, спора так и не пробудилась ото сна. Она была настолько мелкой, что просочилась сквозь стенки кишечника в кровоток и осела на стенке одного из капилляров внутри спинных мышц кита, где и продолжала своё многовековое скитание по планете.
Завидев вдали фонтан, исторгнутый поднявшимся к поверхности моря за глотком воздуха китом, китобои направили своё судно к нему.
Кит вскоре был убит, собран и разработан. Его мясо разделили на подходящие для заморозки и перевозки куски; погрузили в контейнеры, доставили в порт, распределили по холодильникам, затем по грузовикам, затем по исполинским кораблям-контейнеровозам. Пылинка продолжила своё путешествие в куске замороженного китового мяса, плывущего к покупателю на другом конце Земли.
Через неделю грузовой корабль прибыл к месту назначения. Мясо выгрузили и доставили на склад перевозчика, а чуть позднее в ресторан, где его приготовили и подали на стол. Но не всё мясо оказалось пригодно к употреблению – часть продукта повара забраковали и выбросили, и оно встретило ночь в мусорном контейнере в переулке за рестораном. В глубине гниющего куска плоти всё ещё покоилась древняя пылинка.
Там её и обнаружила старая больная крыса, рыскающая по окрестностям в поисках одного из последних своих обедов. Приманенная соблазнительным запахом разложения, она забралась в контейнер и рылась там, пока не добралась до аппетитного запаха. Насытившись и чуть приободрившись, она устремилась прочь, унося с собою пылинку.
Чувствуя близость смерти, крыса бесцельно брела по переулкам, пролезла в проём приоткрытой двери, в сломанную вентиляционную решётку. Шатаясь и почти ничего не видя, она ковыляла по металлическим лабиринтам, пока не выпала из другого конца вентиляции в тёмную и вонючую комнату.
Там спал старый слепой шизофреник. Всю вторую половину жизни он провёл на опиатах и амфетамине, почти не выходя из комнаты и получая новые дозы от соседей. Живя в том давно заброшенном здании, найти наркотики, оружие или рабов было легче, чем свежее молоко.
Проснувшись, сознавая себя ещё меньше, чем обычно, он шарит изъязвленными руками по загаженному рвотой и испражнениями полу. Натыкается на труп недавно издохшей крысы, тянет его к лицу и принюхивается. Тощие пальцы сжимают мягкое тельце так сильно, что оно почти лопается, а часть внутренностей вываливается через анус и повисает у него на руке.
Его почти отказавшееся жить дальше тело больше не различает пригодную к еде от явно подозрительной пищи и он, чувствуя лишь голод и ничего кроме него, впивается зубами в крысу. После веков скитаний пылинка наконец нашла свой дом.

Сказка о Цветении
В зловонной темноте не слышно ни звука. К запахам дерьма и блевотины примешивается запах разлагающейся плоти, а ещё – странноватый, будто бы цветочный, но с некими незнакомыми горькими оттенками. В комнате что-то происходит.
Проходят недели; никто и ничто не нарушает покойную тихую беспросветность комнаты. Её обитатель давно мёртв. Его тело почти исчезло, разнесённое по разным углам комнаты пучками невероятной жизненной формы, заполнившей собой почти всё пространство внутри. На искривлённом волнами толстом стебле, свитом из жёстких жгутов, в свою очередь сплетённых из более гибких пёстрых волокон, состоявших из совсем тонких мягких нитей, примерно на середине расстояния от пола до потолка стебель переходит в нечто напоминающее яркий цветок или коралл. Все представимые оттенки плавно переходят один в другой на его поверхности, волнами покрывая каждый лепесток. Сами лепестки формой скорее похожи на кости. Похожи на них резкими и в то же время изящными изгибами; похожи тем, как широкие и плавные формы перетекают в узкие и прямые; тем, какие они толстые и жёсткие, вовсе не похожие на лепестки. Из середины широкой и раскидистой части цветка выходят древовидные выросты с туго переплетёнными ветвями. Ветви перемешаны так плотно, что образуют густую беспорядочную сеть конусообразной формы с вогнутыми внутрь стенками. Из середины одного такого выроста выходит другой, такой же, только выше с более широко раскинутыми краями. И так далее, почти до самого потолка. Будто множество вложенных один в другой ядерных грибов. Из середины этой структуры выходит пучок стеблей, присосавшийся к потолку, оплетающий его, подобно ярко-алому плющу, как толстые жирные артерии, несущие в себе порченную зловонную кровь. Они раздваиваются расстраиваются, разделяются на более мелкие пучки нитей, и, в итоге, переходят в сплошной фрактальный ковёр, покрывающий края потолка и стены. Этот психоделический узор повторяющихся многоцветных спиралей, концентрических колец и волн, расчерченный лучами толстых питающих его артерий, похож одновременно на обычный лишайник и на чью-то кровеносную систему, размазанную по комнате, если смотреть на неё под смесью мескалина и ЛСД.
На уровне пола сплошной слой гипнотических калейдоскопических узоров сливается с сетью расходящихся во все стороны от центра опорных стеблей, поддерживающих и фиксирующих центральный ствол. Толстые жгуты вьются по полу, оплетают старую подгнившую от сырости мебель, сплетаются и расплетаются, сходятся и расходятся, разделяются на утончающиеся отростки.
Более толстые пучки ведут к частям разорванного гниющего тела хозяина комнаты. В одном углу находится оплетённая нитчатой плотью голова. Покрытая сложными узорами разноцветных спиралей и петель, она дико вращает прозревшими глазами и пытается кричать, но у неё больше нет ни гортани, ни голосовых связок. В противоположной стороне подёргиваются его конечности; ближе к середине комнаты пульсирует раскрытая грудная клетка с бесцельно раздувающимися лёгкими и изредка бьющимся сердцем. Чуть дальше, на приподнявшихся с пола нитевидных пучках развешаны прочие внутренности – кишки, желудок, печень, селезёнка.
Проходят месяцы. Форма жизни продолжает созревать. Пол теперь скрыт под густыми раскидистыми зарослями чёрных и белых стебельков с круглыми коробочками на вершине, растущих из кустистых холмов разноцветных нитей. Они заполняют комнату почти до середины высоты, полностью скрывая всю нижнюю половину. Входная дверь за это время не открывалась ни разу.
Хозяин комнаты – совершенно безумное человеческое существо с искалеченным мозгом, павшее настолько низко, насколько только могло, – до сих пор живо. Сложная система, – сотканная из механизмов, на ходу созданных непостижимой формой жизни, из распущенных повсюду нитей и образований с более сложным строением, – связывает воедино и поддерживает функционирование всех частей его тела, хоть они и разбросаны до сих пор по всей комнате.
Его глаза, вновь зрячие какое-то время, теперь, как и прежде, взирают на мир мутным бельмом. Но за ними, по ту сторону глазниц, он видит тот мир, о каком мечтал когда-то, когда ещё был способен на столь сложную ментальную деятельность. Его мозг, затопленный дофамином, эндорфинами и веществами, ещё не имеющими названия на этой планете, по-настоящему счастлив. А цветущая посреди комнаты форма жизни осваивает и модифицирует полученную в своё распоряжение вычислительную систему на нейро-органической основе.

Сказка о Размножении
Дверь в комнату открывается. В тёмном проёме стоит невысокая фигура молодого инженера. В этой части дома уже давно случаются регулярные перебои в работе электросети. В отключённом от городских систем и живущем исключительно на самоообеспечении, – в этом доме ремонт не останавливался никогда. Инженер собирался проверить несколько деталей касательно состояния проводки внутри комнаты.
Коробочки на концах подрагивающих стебельков с тихим шорохом лопаются, высвобождая миллионы других пылинок, таких же, с какой всё это и началось. Вместе с ними в воздухе оказывается густая смесь психоделиков и сложной смеси гормонов и нейромедиаторов, синтезированных на основе мозга, чьи вычислительные мощности и были пущены на разработку итоговой формулы вещества.
Тот паренёк, что только что открыл двери в комнату мгновенно исчез. На его месте стоит иная личность. Она мало чем отличается от прошлой, кроме нескольких существенных особенностей. Она не знает ни о чём, что привело её к этой двери. Всё это ей совершенно безразлично. Она хочет вернуться назад, домой и не видит никаких причин отказывать себе в этом. Так личность, только что бывшая старшим инженером в этом доме, и поступила.
Позади неё в темноту тянется длинный узкий коридор с несколькими дверями по бокам. Разномастные трубы – квадратные, круглые, толстые, тонкие, изогнутые и прямые; кабели – тянущиеся пучками и поодиночке, толстые, как канаты и тонкие, как нити, – увивают его стены и потолок. Он не похож на коридор в жилом доме. Он похож на служебный туннель между подвальными помещениями в фабричном здании. Единственные признаки обитания людей здесь – мусор, сваленный у стен. Он старый и тёмный, тесный и мрачный, и у него только одна функция – позволить беспрепятственное перемещение между несколькими точками, – не только и не столько людям, сколько элементам инфраструктуры: электричеству, воде, воздуху, информационным сетям и прочему. Жители в этом доме словно бы непрошенные гости не на своём месте; их терпят, но только и всего. Хорошо, что его габаритов хватает для передвижения человеческих тел, но это не более, чем бонус.
Инженер идёт по этому коридору без единого намёка на ощущение, будто бы он что-то упустил. Человеческому мозгу достаточно дать одну достаточно мощную идею и, если она не впишется в его мироощущение, он сам подгонит его так, чтобы она нашла своё место. В данном случае, он вычеркнул из памяти ту комнату, куда он только направлялся и всё с ней связанное. Он закончил свой рабочий день и возвращался домой, неся с собой миллионы пылинок.
В конце прямого участка коридор раздваивается – по левую руку он ведёт к узкой лесенке вниз, оканчивающейся тяжёлой металлической дверью в базарный зал, где уже с давних пор работает лишь несколько магазинов с самыми необходимыми товарами; по правую – шахта между этажами.
Шахта – это просто дыры в полу и потолке, нанизанные на длинную лестницу. Она старая и ржавая, скрипит под ногами и руками, но инженер, лазавший по ней уже не один год, не обращает на это внимания. Он спускается на четыре этажа. Каждый этаж не похож на остальные. Одним ниже его окутывает густым едким смрадом внутренностей и разложения – там находятся скотобойни и разделочная фабрика; ещё ниже кипит деятельность рабочих, обеспечивающих деятельность котельной; под ним – царит запах спирта и хлора, дезинфицирующих больничные палаты. Инженер слазит с лестницы ещё на один этаж ниже, где трубы толщиной почти с человека и подсоединённые к ним сложные механизмы почти перекрывают просвет коридора. Некоторые провода, оплетающие стены, опасно искрят, готовые перегореть, но он оставляет эту работу на потом.
Коридор всё тянется, всё дальше и дальше, трубы исчезают в далёкой темноте, прорезаемой только редкими всполохами замыканий. Инженер сворачивает в едва заметное углубление в стене, притискивается мимо горячих, гудящих и плюющихся паром труб и попадает в тесный закуток, где ещё темнее, чем было в коридоре. Единственный видимый свет здесь – тусклый контур узкой двери перед ним и щели в ней, подсвеченные слабой мерцающей электрической лампой по другую сторону.
Он выходит в кладовую, где беспорядочно свалены стеклянные и металлические запчасти неясных механизмов, ящики, с чем-т о жужжащим внутри, старые швейные машинки и целые штабеля рулонов самой разнообразной ткани. Небольшое помещение освещается только парой мелких ламп накалывания внутри грязных банок. Питающие их провода выходят из неровных дыр в стенах. Пахнет старой плесневеющей тканью, ржавчиной и сырой затхлостью.
Из кладовой ведёт ещё одна дверь, точнее, лишь завешенный тканью дверной проём. За ним находится маленькая швейная мастерская, где несколько пожилых женщин, сидя за своими столиками, строчат что-то на больших механических швейных машинках – древних уродливых механизмах без корпуса, с обнажёнными скрипучими внутренностями, где непрестанно вращаются и прыгают туда-сюда всевозможные шестерни, передаточные валы и сочленения. У каждой швеи на столе стоит по лампе и других источников света в помещении нет.
Инженер следует в новый коридор. Этот – сравнительно короткий и заканчивается небольшим расширением с несколькими дверями. В трубах у потолка что-то булькает. Между стен натянута паутина верёвок, на которых сушится одежда. В углу перед тазиком с пенной водой сидит стирающая бельё женщина. Инженер идёт мимо, он уже недалеко от дома.
За углом узкое боковое ответвление коридора ведёт к маленькому синтоистскому святилищу. Инженер решает сначала зайти туда. Потолок там настолько низкий, что он пригибается, а стены стоят так близко, что он не смог бы развести руки. Комнатушка настолько мелкая, что для её освещения хватает крошечной лампочки под потолком, заключённой в жёлтый бумажный шарик. На кирпичном постаменте у противоположной стены стоит вылитая из чугуна фигурка божества. Спереди возле алтаря проходит труба с толстым цилиндрическим утолщением прямо перед божеством. Трубы тут повсюду – они оплетают стены сложной геометрической вязью и пестреют всевозможными клапанами и вентилями, будто распустившимися цветками.
Инженер крутит вентили в, как может показаться, хаотичном порядке, но уверенность его движений подсказывает, что он знает, что делает. Затем он выбивает затейливый дробный ритм на утолщении трубы перед фигуркой, дважды кланяется ей и три раза хлопает в ладоши. После этого, спиной вперёд, он выходит из святилища.
Основной коридор приводит его к узкой винтовой лестнице наверх. Она сложена из листового железа и деревянных переборок, скрипит и шатается под ногами. Лестница заканчивается классной комнатой, где старый учитель излагает основы сопряжения топологических форм в пространствах с мерностью кратной π. Всё в комнате – стены, пол и потолок обшито деревянными досками, громко скрипящими под ногами, но никто не отвлекается на его присутствие. Инженер не задерживается.
Он выходит на балкон. Низенькая балюстрада отделяет его от внутреннего двора с высоким прямоугольным строением без окон в центре. Высокий потолок скрывается в тенях над головой, где тускло мерцают лампы и окна, качающиеся в руках прогуливающихся балконами жильцов. Кое-где во дворике растут чахлые деревца и кусты. Инженер не знает, что находится внутри строения и для чего оно там, он никогда не спускался вниз.
В конечном итоге, минуя хитросплетения коридоров, сложные узлы и переходы, многочисленные комнаты, где жители дома живут своей жизнью, инженер добирается до района, где находится его комната.
Многие отведенные под жильё помещения служат здесь также и для торговли. Инженер минует магазинчик механических кукол, владелец которого – дряхлый тощий старик в очках с дюжиной различных линз – склонился над очередным своим творением, не обращая ни на что внимания. Он выходит через заднюю дверь в шахту с вертикальной лестницей, ведущей ко входу в фермерский магазинчик с овощами и фруктами. Там он покупает яблоко и, когда отбрасывает в сторону огрызок, он уже стоит у дверей своей комнаты. Это небольшая стальная дверь с маленьким круглым окошком на уровне глаз. Он открывает её, спускается по короткой лесенке и садится на кровать. Инженер закрывает глаза, засыпает и больше никогда не просыпается.

Сказка о Вымирании
Всюду на пройденном им пути распускаются чуждые этому миру цветы. Ещё до того, как инженер открыл двери своей комнаты, его тело уже расцвело пёстрыми калейдоскопическими узорами и поросло нитями с чёрными шариками на концах. Мириады пылинок в его теле, обмениваясь химическими сигналами, согласовали процессы созревания и изменили режим роста. Их количество означало, что центр колонии уже существует и настало время для размножения и распространения. И они размножались. Оседали всюду, где ступал переносчик. Внедрялись. Прорастали.
Его лицо обращено к потолку и неуверенный, дрожащий свет люминесцентной лампы робко выхватывает из густых теней истекающие неземными красками пышные цветы. Их вьющиеся стебли растут изо рта обитателя комнаты, из его глаз, носа и ушей; они сплетаются в тугую спираль, расползаются по потолку. С них свисают качающиеся стебли с огромными цветками на концах. Их жёсткие широкие лепестки, похожие на разноцветные сетчатые кораллы, отбрасывают густую чересполосицу теней на пышные заросли белоснежных нитей повсюду, похожие на шерсть огромного зверя.
Цветение распространяется. Разрозненные очаги раскидывают во все стороны нити и стебли, они встречаются, объединяются в единую волну и стремительно разрастаются.
Форма жизни до сих пор слаба и полагается на недавно включенные в неё структуры. Особенно на вычислительные мощности мозгов высших млекопитающих. Также она использует электросети, водо- и воздуховоды; растворяет и поглощает всё, до чего может дотянуться. Она пробует, изучает и разлагает, чтобы пересоздать в новом улучшенном виде. Вскоре она станет самодостаточной, и нужда в переносчиках отпадёт. Вскоре она изменится и изменит всё вокруг, цветение продолжится и никогда не остановится.