1.1 Мемуары тэнши: Белый поезд Мидзу-но ками

Ритмично постукивая колёсами, поезд, не имевший в расписании пункта прибытия, на всех парах летел в ночи, распарывая темноту двумя рядами ярко светящихся окон. Роскошная старомодная отделка вагона плавала, как в густой разлившейся воде, в золотом тёплом свете электрических светильников, стеклянные подвески легонько раскачивались и позвякивали в такт стучащим колёсам. Позолоченные завитушки декора на стенах сияли благородно-матовыми остветами, а тёмно-красный бархат мягких сидений-диванов словно сам по себе излучал приятное сдержанное тепло. И нигде ни души, весь поезд был целиком предоставлен в наше распоряжение.

(читать дальше)Ками сидел напротив в элегантном сером костюме и в цилиндре, надвинутом почти до самых бровей. Он положил красивые белые руки с тонкими пальцами, унизанными серебряными кольцами, на навершие трости, и спокойно и пристально разглядывал меня. Его влажно блестевшие большие чёрные глаза проникали настолько глубоко в мою сущность, что становилось изумительно неловко. Растерянность, страх, восхищение, неуверенность, преклонение — он отлично знал, что все эти чувства сейчас сплелись в один тугой комок в моей душе, и поэтому просто молчал, терпеливо выжидая, когда я смогу распутать их, или хотя бы, когда верх возьмёт что-нибудь одно. Наконец, заметив, что я стала ровнее дышать и уже не так дрожу, ками чуть заметно улыбнулся.

— Вот, — произнёс он чуть хрипловатым, но приятным певучим голосом, — наконец-то ты снова стала похожа на девочку, у которой хватило умения открыть дверь в "коридоры сознания". Не надо бояться.

Продолжая завороженно смотреть ему в глаза, я поспешно кивнула:

— Х-хорошо!

Собственный голос показался мне до жути сухим и противным. Ками снисходительно улыбнулся левой половиной лица, постучав указательными пальцами друг о друга.

— Всё ещё не можешь поверить, да? — спросил он, мягче и тише.

— Д-да... - теперь собственный голос напоминал мне жалобное блеяние икающего козлёнка.

— Понимаю, — протянул он со вздохом, снимая цилиндр и пристраивая его на сидении, рядом с уже лежащими там перчатками. — Тут уж ничего не поделаешь: либо веришь, либо нет. Тебя, кстати, никто не торопит — времени на то, чтобы всё как следует обдумать и разобраться в себе, у нас предостаточно. Ну, а пока ты думаешь, мы будем путешествовать.

Правая половина лица теперь тоже улыбалась, открыто, нежно, чуть смущённо, как улыбаются дети, когда хотят с кем-то подружиться. И я почувствовала, что невольно начинаю улыбаться в ответ точно такой же искренней и чистой улыбкой.

— Вот так, вот так совсем хорошо, — почти прошептал ками, и глаза его на мгновенье полыхнули ярким блеском, но тут же начали стремительно темнеть и расплываться, как будто заволакиваясь знойным маревом. Я вздрогнула и сладко затрепетала каждой клеточкой тела, откликаясь на зов его древней могучей силы, моментально вспотела с головы до ног, дрожа от переполнявшего желания под его пристальным неподвижным взглядом. Полагаю, мои чувства в тот момент были слишком очевидны, но когда ками уверенно и грациозно встал и приблизился ко мне почти вплотную, я резко отпрянула назад, закрывая лицо руками, словно пытаясь защититься от ослепляющего света.

— Ага! — выдохнул он радостно, — уж во всяком случае, в мою силу ты веришь! Теперь осталось только перестать бояться, девочка моя. Всего-то лишь...

Ками попытался обнять меня, но я вывернулась и юркнула за темно-красную бархатную спинку соседнего диванчика.

— Ну, и как мне это понимать? — расхохотался он, притворно заламывая руки. — Меня опять отвергли?

— Ками-сама, пожалуйста, не играйте со мной, это жестоко, - промямлила я, чуть не плача от досады на собственную нелепость. — Вы же знаете , я... я никогда не осмелюсь равнять себя с... Вам же это известно... Я на любое служение соглашусь, но только без... без... этого... не хочу быть... вот так вот... одной из...

Я задохнулась и окончательно сбилась, отчаянно краснея под его взглядом.

Он резко перестал смеяться, подошёл к окну, и на несколько минут уставился в непроглядную вязкую тьму, разбрызгивающуюся в разные стороны дробным перестуком колёс. Длинные стеклянные подвески в светильнике над его головой раскачивались и переливчато звенели.

— Не стоит так волноваться, девочка. Я никогда никого ни к чему не принуждаю, — проговорил ками, разбивая слова в такт мелодичному звону. — Служение — это достойный путь, и я безмерно уважаю такой выбор.

Он повернулся, и я вновь увидела кроткую, ясную, почти детскую, улыбку на его прекрасном лице.

— И всё же мы не будем спешить с этим выбором, правда? — спросил он так, словно вымаливал у меня поддержку.

Всё ещё смущённая и растерянная, я медленно кивнула.

— Ну вот и чудненько! А теперь, раз уж ты сама вызвалась послужить... Приготовь мне, пожалуйста, чай и расстели постель в соседнем вагоне. Всё, что нужно, там, в шкафчике, налево от входа. Сама ведь найдёшь, да?.. А! Погоди, вот ещё...

Ками щёлкнул пальцами, вызывая иллюзию, затем с удовлетворённым видом оглядел меня сверху до низу.

— Наряд горничной Вам очень идёт, девушка! — заявил он, хитро прищурившись.

"И ведь не поспоришь, тут ками-сама абсолютно прав", — подумала я, когда, пробегая мимо, бросила беглый взгляд на своё отражение в большом зеркале в тамбуре. Придуманная им иллюзия состояла из чёрного платья с юбкой ниже колена и глухим воротничком на мелких пуговках, белоснежного передника с оборками, такой же белоснежной косыночки на гладко зачёсанных волосах и закрытых туфель на низких каблуках. Более унылого наряда я в жизни не видела, но мне он действительно шёл...

...Управившись с постелью и разобравшись наконец со всеми тонкостями работы плитки, я ждала Мидзу-но ками со свежезаваренным чаем, и ждала долго, до тех пор, пока не почувствовала, что чашка уже почти остыла. Аккуратно и медленно, чтобы не расплескать напиток, потому что ношение подносов было пока что для меня делом непривычным, я вернулась в вагон с красными сидениями. Электрические светильники не горели, но теперь это было вроде как ни к чему, потому что всё пространство вагона заливал дымчато-белый тающий лунный свет. За окнами неспешно проплывала широкая равнина, далёкие горы на горизонте казались неподвижными и небрежно чернели, словно были наспех пририсованы углём в скользящем пейзаже, и над ними сияла гигантской опаловой бусиной полная луна. И поезд мчался сквозь её призрачный свет, грохоча колёсами, как ревущий дракон в небесах, пролетающий насквозь грозовые облака, собирая крохотные голубоватые искры молний на свою чешую.

Ками спал, по-кошачьи свернувшись на одном из диванчиков, так по-детски беззащитно уткнувшись носом в локоть, что у меня защемило сердце от нежности. Должно быть, его убаюкали по-прежнему тонко и мелодично звеневшие стеклянные подвески. Играя в лунном свете, они периодически вспыхивали яркими звёздами на скошенных гранях, создавая чарующие переливчатые отражения на стенах вагона и на бархатной обивке сидений, казавщейся теперь в темноте почти чёрной. Не в силах побороть искушение полюбоваться на спящее божество, я пристроила поднос с чаем на ближайшем диванчике и на цыпочках, крадучись, подошла к нему, прислушиваясь к тихому дыханию, отчётливо различимому сквозь стеклянный звон и стук колёс. Убедившись, что ками спит крепко, я подвернула юбку, чтобы не запачкать передник, и опустилась на колени совсем рядом с его лицом.

Смертному существу трудно пережить встречу с эдакой красотой и не рехнуться. Поэтому вряд ли возможно описать какими-то вразумительными словами то, что я сейчас чувствовала. Это была какая-то дикая смесь из самых древних, неистребимых страхов, острейшего желания и доходившего до физического экстаза фанатичного восторга. Наверное, если бы я была уверена в тот момент, что стоит только коснуться его рассыпавшихся волос, и можно уповать на немедленную смерть, я сделала бы это без колебаний. Но жить после такого... как можно просто жить дальше, испытав такую радость? Как найти потом в себе силы касаться чего-то другого? Словно зачарованная, я смотрела, не отрываясь, как размеренно и плавно вздымается его грудь во сне, начисто перестав ощущать время... Ритмично стучащие колёса поезда, ритмично раскачивающиеся стеклянные подвески, ритмично колышущееся тело божества... Выдох-вдох, выдох-вдох. Выдох-вдох — дышала и я в тот момент в унисон со всей Вселенной...

...Большие чёрные глаза Мидзу-но ками отливали призрачным блеском в дрожащем свете луны. Как?! Как давно он не спит? Почему же я не заметила? И почему вдруг лежу, вдавленная в мягкий бархат диванчика тяжестью его тела, и эти гематитовые глаза сияют в темноте прямо надо мной?

— Меня разбудил твой аромат, — прошептал он хрипло, словно отвечая на мои невысказанные вопросы, томно прикрыл веки и втянул воздух слегка трепещущими ноздрями. — Я отлично знаю, как пахнет желание... неважно, женщин, мужчин, животных и цветов — любое желание в самой его сути, — и тебе, девочка, больше не убежать и не спрятаться от меня, моя дорогая.

Я вроде бы пыталась что-то ему возразить, снова как-то вывернуться, но вдруг поняла, что не могу. И вовсе не потому, что ками лежал на мне и не давал пошевелиться. Я осознала, что не хочу шевелиться. Но и принять сейчас от него то, от чего я так старательно отгораживалась, тоже нельзя, поэтому я невероятным усилием воли попробовала отвернуться... и снова сама себе проиграла.

— Нет-нет-нет, — засмеялся он тихо, зарываясь лицом мне в волосы. — Я же сказал: больше не удастся. Ты выбрала свой путь — запах желания выдал тебя, — и отказов и колебаний я больше не приму. Когда взойдёт солнце, поезд остановится, и начнётся твоя подготовка к служению. Учти, девочка, что я умею быть требовательным и даже строгим учителем, и отлынивать от практических занятий я тебе не дам, даже не мечтай!

И затем, когда губы Мидзу-но ками легонько, как бы невзначай, коснулись моего виска, мне показалось, что я медленно и неотвратимо рассыпаюсь во все стороны тысячей блестящих звонких осколков, пролетая сквозь его длинные белые пальцы в дрожащую тьму гематитовых глаз. Он приподнял голову и улыбнулся.

— Луна сегодня особенно прекрасна, ты не находишь?.. Чудесная ночь. Вся ночь — твоя, девочка. И раз уж она у нас с тобой первая, я буду добросовестно исполнять все твои желания... Ну-ка, скажи, чего бы тебе сегодня хотелось?

Но я только молчала, как загипнотизированная, не в силах оторвать взгляд от его зрачков. Ками, по-прежнему улыбаясь, отыскал в темноте мою руку и поднёс к губам, расстёгивая зубами пуговку на манжете форменного чёрного платья. У меня моментально перехватило дыхание и сердце начало бешено колотиться в груди от нахлынувших ощущений.

— Ммм, как легко тебя завести! — промурлыкал ками, и я почувствовала, что запястье свободно, и его язык медленно скользит по пульсирующим тонким венам с внутренней стороны.

— Нет-нет, стой! Погоди выгибаться, девочка, я ведь только начал! — засмеялся он, ещё теснее прижимая меня к диванчику.

— Ох, сколько пуговок! — внезапно выдохнул он, словно только что заметил мой застёгнутый наглухо воротник. — И зачем я только придумал тебе такое сложное платье? Ну, что ж... придётся расстегнуть и их тоже!

И с каждой расстёгнутой пуговицей я абсолютно искренне считала, что вот-вот умру, и вот сейчас меня сотрясает агония, но с каждой новой пуговицей, встающей на пути горячих губ ками, я чувствовала, что снова воскресаю, чтобы затем опять начать выгибаться навстречу его губам, покрывшись испариной, дрожа от возбуждения и предвкушения ещё большего наслаждения...

...А на восходе солнца, вконец обессилив, я уснула, и поэтому не слышала, как Мидзу-но ками облачился в длинные разноцветные шелка и снял кольца, и не почувствовала, как он завернул меня в одну из своих шёлковых накидок, и вынес на руках навстречу утру, когда поезд остановился где-то посреди изумрудно-бриллиантовой россыпи бесконечный рисовых полей.