1.3 Мемуары тэнши: Восход с Кадзэ-но ками

Кадзэ-но ками ждал меня, прислонившись к стеклянной витрине маленького магазинчика на пригородной заправке, потягивая пиво из бутылки, старательно замаскированной бумажным пакетом. Кроме нас поблизости не было ни души. Раннее холодное декабрьское утро только-только дало о себе знать чуть посветлевшими звёздами, мерцающими в просветах между быстро скользящими ночными облаками, и едва заметным лёгким туманом, медленно расползающемся из долины у подножья далёких гор. Лицо Кадзэ-но ками как обычно было скучающим и отрешённым, тяжёлые веки почти наполовину скрывали глаза, и из-за этого он постоянно казался сонным и нездоровым.

(читать дальше)Судя по тому, как высоко он задирал локоть, поднося бутылку к губам, пива в ней почти не осталось. Значит, подумала я, он уже порядочно стоит здесь, в холодных сумерках, поджидая меня. У обочины шоссе ярко белела стройными боками машина, стремительная и изящная, как гордый единорог.

Слушая мои сбивчивые извинения за то, что заставила ждать, Кадзэ-но ками морщился и кивал головой в такт моим словам, пристально разглядывая укутанную бумагой бутылку как последнее, что осталось ценного в этом мире. Окончательно смутившись, я замолчала, он махнул рукой и отправил свою драгоценность в мусорный ящик.

— Мы едем? — спросил он глухим хрипловатым голосом, доставая из кармана сигареты.

— Конечно, — кивнула я.

Без лишних слов Кадзэ-но ками направил указательный палец в сторону машины, и мы отправились к обочине. Я подошла к дверце и уже было намеревалась залезть внутрь, когда услышала за спиной удивлённое хмыканье и вопрос:

— Сама поведёшь?

Он чуть замешкался, прикуривая, и стоял сейчас позади меня, сжав губами тлеющую сигарету и роясь в карманах пальто, в поисках ключей. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, к чему был задан вопрос, и когда до меня наконец дошло, пришлось мысленно обругать себя безмозглой идиоткой: по привычке я полезла в машину справа, "единорог" же был настоящей японской сборки, с правым рулём. Пробормотав какие-то невнятные извинения и чувствуя, что щёки начинают гореть, я мышкой прошмыгнула к левой дверце. Лёгкий смешок, посланный мне вдогонку, я скорее почувствовала лопатками, чем услышала.

В машине было теплее, чем на улице, и мягкое, на удивление просторное кресло приняло меня, как родную. Кадзэ-но ками выкинул недокуренную сигарету, и я заворожённо следила за тем, как она сияющей кометой, разбрасывая яркие искры, спикировала на чёрный асфальт.

Когда Кадзэ-но ками начал заводить двигатель, я вдруг всполошилась, вспомнив, что вообще-то с некоторого времени очень плохо переношу поездки, и меня может запросто укачать.

— Дура, — сказал он почти беззлобно. — Просто думай о том, что твоё тело сейчас неподвижно лежит в кровати в материальной реальности, как тебя может укачать?

И, как ни печально, но с тем, что я всё-таки дура, мне пришлось согласиться на все сто процентов. Тут же вспомнив про недопитую бутылку пива у магазина, я хотела было уже ляпнуть что-то про алкоголь за рулём, но тут же вспохватилась, представив, каким ледяным презрительным взглядом меня сейчас одарят, и вовремя прикусила язык.

Сумерки за окном становились всё светлее, небо из тёмно-фиолетового превратилось в светло-синее, горы на горизонте проступали всё отчётливее, рваные клочья тумана длинным шлейфом неторопливо ползли по равнине в противоположном направлении от "единорога", стремительно мчащегося по пустынному шоссе. Двигатель работал тихо, дорога была ровной, и я целиком сосредоточилась на проплывающем за окном пейзаже, восторженно, как ребёнок, прижавшись носом к стеклу. Сновидческий там или нет, но это всё-таки был благословенный богами Ямато, и упускать такой шанс, чтобы насладиться сполна его видами, было бы непростительно. Однако, спустя какое-то время, по мере того, как светлело небо, длинная пустынная равнина вдоль шоссе слегка утомила меня, поэтому, отвернувшись от окна, я стала украдкой разглядывать водителя.

Кадзэ-но ками вёл машину легко и расслаблено. Так легко, что я даже засомневалась в правдивости всех слышанных историй про то, каких усилий ему стоило получить права. Когда несколько дней назад во дворе храма он вдруг спросил меня, не хочу ли я отправиться в маленькое путешествие, я не помнила себя от восторга, и только радостно кивала. Ещё бы, такая честь и такая возможность! И вот сейчас белый "единорог" мчит нас по пустому рассветному шоссе, и я понятия не имею, куда мы едем и зачем. Я просто доверилась своей судьбе.

— Далеко ехать? — спросила я робко, без особой надежды на ответ. Но он прозвучал:

— Да... можешь поспать, если хочешь...

Максимально удобно откинув назад кресло, я послушно свернулась калачиком, не отрывая глаз от лица Кадзэ-но ками. В холодном утреннем свете он был завораживающе красивым. Его абсолютно не портили ни полуопущенные веки, ни слишком мягкая для мужчины линия рта. Рассыпанные по плечам волосы были ненатурального светлого оттенка, но такая сдержанная блондинистость очень шла ему, так же, как шёл и лёгкий намёк на растительность в нижней части лица, придававший благородное достоинство его азиатским чертам. Вопреки моим ожиданиям, Кадзэ-но ками был одет просто, и в то же время почти элегантно: короткое серое пальто прямого покроя, узкие чёрные джинсы, остроносые ботинки, сверкающие безупречной чистотой и новизной, и длинный вязанный шарф в полоску кричащей расцветки. Удивительно, но этот яркий шарф, абсолютно невязавшийся со всем прочим, тем не менее, придавал лаконичную законченность и гармоничность всему облику, как будто в нём сосредоточилась вся личная сила его владельца.

Разглядывая в полусне лежащие на руле тонкие руки, я опять невольно залюбовалась ими, и мои мысли потекли совсем в другом направлении. Глаза Кадзэ-но ками всегда оставались далёкими и непостижимыми, но всякий раз, как мне доводилось чувствовать прикосновение его рук, их сухое тепло было как невысказанное обещание, и вселяло какую-ту смутную радостную надежду на то, что может быть когда-нибудь эти руки проведут меня туда, где дремлет великая сущность их обладателя, чтобы мои познания о нём превратились наконец в глубокое понимание. Незаметно для себя, я уснула...

...И проснулась от того, что меня щекотали кончики волос Кадзэ-но ками. Остановив машину, он нагнулся ко мне, видимо, чтобы разбудить, его мягкие волосы упали мне на лицо. Открыв глаза и увидев его так близко, я на секунду потеряла ориентацию во времени и пространстве, и в этот миг совершенно неподобающие, но такие приятные фантазии затопили меня. Казалось, что сейчас он поцелует меня. Но вместо поцелуя губы исказила лёгкая усмешка и глухой голос абсолютно бесстрастно произнёс:

— Просыпайся, приехали уже.

Судя по всему, проспала я достаточно долго. Вместо высохшей рыжей травы придорожных равнин и тающих в голубоватой дымке гор на горизонте, я увидела за окном необъятный простор и вздымающиеся высокие волны стального океана. Было уже совсем светло, но всё небо заволокли низкие белые облака, отражающие утреннее сияние океана, и этот свет предавал всему пейзажу вкус нереальности, что, впрочем, было совсем не редким явлением в мире снов.

— Где это мы? — спросила я, открывая дверцу.

— Я привёз тебя полюбоваться восходом, — почти весело ответил Кадзэ-но ками.

Не без огорчения я задрала голову и стала внимательно разглядывать облака. Интуитивно я чувствовала, что это была очень важная поездка для нас обоих, и что-то судьбоносное должно было произойти именно на восходе солнца, какое-то смутное и неопределённое понимание зарождалось в моей душе и никак не хотело поддаваться анализу. Ясно было одно: восход был важен. А на небе — облака.

Кадзэ-но ками с наслаждением потягивался возле своего белоснежного "единорога". Океан с шелестом накатывал волны на берег, линия прибоя находилась буквально в нескольких метрах от того места, где мы съехали с обочины и остановились. Пахло солью и сушёными водорослями. Где-то высоко под облаками кричали чайки. Было холодно, и после тёплого автомобильного кресла меня пробивала зябкая дрожь. Завернувшись поплотнее в свой яркий шарф, Кадзэ-но ками прикуривал, прикрыв ладонью огонёк зажигалки, и его лёгкие светлые пряди радостно плясали на ветру, окутанные белыми клубами горячего табачного дыма. Что-то неуловимо изменилось в его лице: глаза больше не казались полузакрытыми, на губах играла чуть заметная спокойная улыбка. Обернувшись ко мне, он вдруг спросил:

— Для чего ты сегодня поехала со мной?

— Мне просто хотелось лучше узнать тебя.

— А тебе разве недостаточно того, что ты уже знаешь? Я вроде бы никогда не скрывал от тебя своей сущности.

Пришлось согласиться:

— Не скрывал, но и не говорил мне... всего...

— И не скажу.

Он молча докуривал. Я смотрела, как ветер играет его волосами.

— Солнце взошло час назад, — сообщил вдруг Кадзэ-но-ками. — Но я специально выбрал именно это время, чтобы показать тебе восход.

— Жаль, что облака на небе...

— Дурочка, облака — это не препятствие. Облака рассеются.

Я промолчала, пристально вглядываясь в неясный горизонт. Что-то важное, очень важное поднималось сейчас во мне, росло и зрело. Какое-то чувство... странное, сильное, пугающее. Я смотрела на серые волны, пряча в рукава куртки покрасневшие от холода руки, вдыхала полной грудью запах прелых водорослей, изо всех сил стараясь совладать с тем большим и странным, как раскинувшийся передо мной океан, чувством, плескавшимся в душе.

— Подойди сюда, — позвал Кадзэ-но ками.

Я вернулась к машине.

— Не бойся, — тихо сказал он, пристально глядя мне в глаза. К его засасывающим космическим зрачкам я давно привыкла, поэтому не испытала ни шока, ни удивления, когда почувствовала вливающуюся в меня силу. О том, что страх разъедает душу, я помню чуть ли не с детства, но держать его в узде так и не научилась. И Кадзэ-но ками помнил об этом, поэтому пополнял мою личную стремительно тающую силу своей собственной. От его заботы мне как всегда захотелось плакать...

Мы молча забрались на капот "единорога". Тем временем, как и предрекал Кадзэ-но ками, облака начали потихоньку редеть, кое-где появились просветы, небо и волны чуть заметно порозовели. Мы продолжали сидеть, погрузившись в молчание: он — подняв воротник пальто и закутавшись в шарф чуть ли не до самых бровей, я — еле заметно дрожа на холоде, старательно пряча замёрзшие руки и думая о том, что кончик носа наверняка безобразно покраснел на ветру. Лёгкая розовость неба сменилась ярко-оранжевым, и океан вдруг вспыхнул и засиял отражённым от облаков свечением.

Украдкой я покосилась на неподвижно сидящего Кадзэ-но ками. По его лицу невозможно было догадаться, о чём он думает, и думает ли вообще. Его состояние было близко к медитативному трансу. Оранжевый свет, рассеянный облаками, становился всё ярче и насыщеннее, и мы, оказавшись в его эпицентре, проникались им, впитывали, пили, вдыхали и выдыхали в неизменённом виде. Внезапно я поняла, что меня трясёт вовсе не от холода. То самое нечто, расползающееся в моей душе, поглощало все остальные чувства: и холод, и усталость, и чувство нереальности, и даже смутное опасение того, что моя спящая где-то невообразимо далеко в материальной реальности телесная оболочка не выдержит такого напора. Стараясь, чтобы дрожь оставалась незаметной, я ещё раз взглянула на сидящего рядом Кадзэ-но ками. И в это время яркий солнечный луч упал на нас из-за разошедшихся облаков, и я узрела — нет, не истинный лик ками, — я узрела Ками, Созерцающего Светило, и яркий свет на его лице был отражением света того, что сейчас яростно разливалось внутри меня, ослепляя, опрокидывая и ломая, затопляя и переливаясь через край. Внезапно я увидела и дно души Кадзэ-но ками, и источник его горечи, так же, как и начало его истины. В те бесконечно длинные доли секунды, что я погружалась всё глубже и глубже в его сущность, солнце полностью вышло из-за облаков, и наваждение исчезло.

— Ты всё видела? — это было больше похоже на утверждение, чем на вопрос.

— Да, — ответила я, собственным голосом заново подарив себе реальность.

— Тогда слезай, нам пора возвращаться.

Я не без труда сползла с белоснежного капота, и только тут заметила, что на "единороге" нет ни пылинки, ни пятнышка — и это после такой-то дороги! — но душевных сил на то, чтобы как следует удивиться этому обстоятельству, уже не нашлось.

— Знаешь, какими качествами должна обладать идеальная женщина? — задал неожиданный вопрос Кадзэ-но ками, открывая дверцу машины.

— Какими?

— У идеальной женщины должно быть огромное сердце и умная голова. Впрочем, — добавил он, — последнее определённо не про тебя.

"А ведь он, наверное, слышит мои мысли. Каждую мою мысль в этом мире", — невольно подумалось мне, и щёки запылали при воспоминании о том, что я успела надумать себе по дороге сюда. Впрочем, отсутствующее выражение лица Кадзэ-но ками так и осталось бесстрастным, поэтому я не была до конца уверена в осенившей меня догадке.

— Едем к Хикари-но тэнши, — вдруг объявил он почти радостно, выруливая на шоссе.

— Зачем? — удивилась я.

— Затем, что у него сейчас есть всё, что тебе нужно — горячая ванна, завтрак и мягкая постелька. А у меня ещё есть дела и нянчится с тобой мне некогда.

Я улыбнулась и закрыла глаза. Белоснежный "единорог" нёсся по залитому ярким утренним солнцем шоссе в направлении Токио.