1.6 Мемуары тэнши: Куруми

В условленное время я стояла на мосту Киёсубаши, немного волнуясь, и чтобы привести в порядок мысли, смотрела на неспешно текущую, залитую зимним солнцем Сумидагаву. Приглашение явиться сюда к назначенному часу ожидало меня со вчерашнего вечера, но прочитать я его смогла только сегодня утром. На аккуратно свёрнутом длинном прямоугольном листе бумаги были только дата, время и кое-как нацарапанный от руки план с корявыми надписями на латинице и большим жирным кружком, отмечавшим непосредственно место встречи, и под всем этим гордо красовалась личная печать Кадзэ-но ками. Никаких объяснений, пожеланий и просьб — суровый ками был, как всегда, предельно лаконичен. Поёживаясь от холодного порывистого ветра, я в недоумении гадала, зачем меня вызвали сюда в такое время, да ещё и официальным приглашением. Понятно, что у Кадзэ-но ками нашлось для меня какое-то задание, но разве нельзя было просто передать сообщение через кого-нибудь из храма?

(читать дальше)Белоснежный "единорог" появился неожиданно, кажется, со стороны Хаматё, опоздав при этом минут на десять, резко притормозил в нескольких метрах от меня, и растрёпанный Кадзэ-но ками стремительно распахнул дверцу и раздражённо бросил вместо приветствия:

— Давай быстрее, времени в обрез!

Я послушалась и вприпрыжку поскакала к машине, и не успела даже как следует захлопнуть за собой дверцу, как "единорог" тут же сорвался с места и почти бесшумно помчался дальше. Чуть выдохнув и собравшись, наконец, с духом, я решила начать разговор первая, потому что Кадзэ-но ками, естественно, даже и не подумал это сделать.

— Добрый д...

— Некогда трындеть! — перебил он, давая понять, что светской беседы у нас не получится.

— Что-то случилось? — спросила я, скорее из вежливости, потому что Кадзэ-но ками часто куда-то спешил, и к этому все давно уже привыкли.

— Ничего. Будь добра, помолчи. Я тебе всё объясню, когда приедем.

Я покорно кивнула и, чтобы хоть чем-то себя занять, уставилась в окно. Однако долго мне созерцать городские пейзажи не пришлось, потому что минуты через три мы уже остановились возле небольшого сквера.

— Так, отсюда пешком, — сообщил ками, знаками показывая, чтобы я побыстрее выметалась наружу.

Пока он доставал с заднего сидения какие-то пакеты, я с интересом оглядывалась по сторонам. Местность вокруг была мало чем примечательна, типичная городская окраина: на противоположной стороне переулка, где мы припарковались, тянулся ряд похожих друг на друга невысоких домов, тротуара не было, но не было и автомобилей, поэтому редкие прохожие — в основном, возвращавшиеся из школ дети — шагали прямо посередине улицы, таращась то ли на "единорога" на обочине, то ли на моё европеоидное лицо, как на дивное диво. Тем временем Кадзэ-но ками вынырнул из машины, доверху нагруженный пакетами, недовольно ворча под нос, что некоторые мартышки, вместо того, чтобы глазеть по сторонам, могли бы, между прочим, и помочь.

— Сейчас вон туда, прямо по аллейке, потом налево, — скороговоркой выпалил он, сунув часть пакетов мне в руки. — Говорить я буду быстро, так что слушай внимательно, не перебивай, и, пожалуйста, никаких вопросов.

— Хорошо, — согласилась я, и мы почти бегом ринулись по обозначенному маршруту.

— Значит так. Вон то белое здание в глубине — это больница. Мы приехали навестить девочку — это дочка моей очень хорошей знакомой, — обычно я приезжаю сюда один, но сегодня так получилось, что мне совершенно некогда сидеть с ней. В общем, я решил попросить об этом тебя, всё равно ж пока без дела шатаешься. Работа нетрудная — посидишь с ней пару часиков, поболтаешь о том о сём, потом я тебя заберу. С этим справишься?

— Вполне, — ответила я, продолжая недоумевать про себя, зачем ему всё же понадобилось вызывать меня на встречу специальным приглашением из-за такого пустяка. Подошёл бы просто и сказал: "Есть работа", с моей же стороны не пристало отказывать в помощи ками. Даже если это не мой ками.

— Но... — продолжал он, делая многозначительную паузу. — Девочка очень больна. Чтобы поддерживать существование, ей нужна сила. Чужая, как ты понимаешь.

— "Вампирёнок"? — спросила я, бессовестно забыв про его просьбу не задавать вопросов.

— Ну, типа того... Она об этом не знает, и не дай бог тебе проболтаться или каким-то другим образом дать ей это понять.

Угрожающие нотки в голосе Кадзэ-но ками заставили меня невольно втянуть голову в плечи прямо на ходу, я запуталась в ногах и чуть не растеряла пакеты, за что незамедлительно была названа неуклюжей дурындой.

— За кого ты меня принимаешь? — возмутилась я, проглотив "дурынду", как всегда. — Зачем мне говорить такое больному ребёнку? Я с радостью отдам ей столько силы, сколько потребуется, но как сделать это незаметно? Пока она будет спать?

— Ничего специально делать не надо, твоя задача — поддерживать разговор и следить, чтобы девочка не вытянула из тебя всё одним махом. Она запросто может, если очень... хм-хм... голодная. И тебе станет плохо, да и ей на пользу не пойдёт, сама понимаешь.

— Угу, — кивнула я, моментально растеряв всю свою былую уверенность. — А вот теперь, честно говоря, сомневаюсь, что справлюсь. У меня же не очень хорошо получается контролировать расход силы... То есть, я обычно не чувствую, когда её уходит слишком много, а когда замечаю, становится поздно что-либо предпринимать, потому что уже... ну... нечем действовать...

Кадзэ-но ками рассерженно фыркнул, продолжая нестись вперёд, не сбавляя темпа:

— Уж как-нибудь постарайся, не такая это непосильная задача. Впрочем, погоди волноваться. Слишком много она у тебя всё равно забрать не сможет — ребёнок ведь, — так что с тем, что должно остаться, ты вполне сможешь продержаться до моего прихода... Ммм, а я тебе вечером принесу булочек с шоколадной начинкой, идёт?

— А зачем мне булочки?

Мне почудился какой-то подвох в его последних словах, словно вместо шоколадной начинки он пообещал мышьяковую.

— Ну... как... — замялся ками. — Должен же я отблагодарить тебя как-то за услугу, или нет? Ты же не возражаешь против булочек? — я это хотел спросить.

— Ах, вот оно что... — мы уже успели дойти до здания больницы, и теперь бегом поднимались по ступенькам к дверям. — Нет, конечно, я не возражаю, мне нравятся бул... ай! — заболтавшись, я не заметила последнюю ступеньку, и благополучно споткнулась, снова едва не выронив пакеты. Грозное сопение Кадзэ-но ками где-то над самым моим ухом было явно нехорошим признаком, говорившим о том, что обещанных булочек я вполне могу и не дождаться.

На мой неискушённый взгляд, больница выглядела несколько странно. Холлы слишком уютные, но какие-то неправдоподобно пустые, а бесшумно скользящий по коридорам улыбчивый персонал в идеально отглаженных белых халатах и шапочках скорее напоминал разлетевшийся сонм неупокоеных душ, чем медработников, да и в целом, данное заведение было больше похоже на пустующий зимний пансионат, чем на серьёзное лечебное учреждение. Но поскольку мне до сих пор не доводилось иметь дело с японским здравоохранением, сравнивать было абсолютно не с чем, и я решила, что может быть здесь все больницы такие — тихие, приятные и в то же время немного жуткие.

Мы миновали большой холл внизу, поднялись на лифте на третий этаж, и зашагали по длинному-длинному, совершенно пустому коридору, освещённому не слишком ярким бледно-голубым светом люминесцентных ламп. Кругом было неестественно тихо, и наши шаги — размеренные и уверенные шаги ками и торопливые, дробно цокающие каблуками, мои, — разрывающие эту мягкую сонную тишину на тысячу клочков, казались зловещей поступью чего-то неприятного и неотвратимого. При этой мысли мне снова стало жутко, но я тут же постаралась как можно скорее взять себя в руки, испугавшись, как бы клацанье зубов не выдало моего глупого поведения. Если ками заметит, позора же потом не оберусь.

Палата больной девочки находилась почти в самом конце коридора, и на двери не было никаких опознавательных знаков — ни номера, ни таблички с именем. Кадзэ-но ками остановился и прежде чем постучать, повернулся ко мне и произнёс тихим шёпотом:

— Девочку зовут Куруми, и она очень — слышишь? — очень серьёзно больна. Пожалуйста, побольше улыбайся и разговаривай ласково, у бедняжки осталось не так много радостей.

— Не беспокойся, я понимаю. Всё сделаю, как надо.

— Я очень рассчитываю на тебя, — отозвался он ещё тише, и от этих слов у меня что-то болезненно сжалось в груди.

Ками занёс было руку, чтобы постучать, но тут же резко опустил её, словно внезапно вспомнил о чём-то, и опять повернулся ко мне.

— И прошу, не рассказывай никому, где мы сегодня были. У меня... ну, в общем, у меня есть свои причины скрывать это.

— Совсем никому? — ошарашенно переспросила я. Было очень странно, что у него есть тайны от обитателей храма, но, во всяком случае, мне теперь стала ясна причина, по которой я получила приглашение на встречу в официальной форме. — Даже Мидзу-но...

— Особенно ему! — свистящим шёпотом перебил меня ками. — Тебе, как и всем прочим тэнши, не возбраняется иметь от него секреты. К тому же об этом попросил я, в качестве особой услуги, так что совесть твоя будет чиста.

— Я поняла. Хорошо, если ты просишь, конечно, от меня никто ничего не узнает.

— Вот и умница, — ками явно вздохнул с облегчением. — Иногда ты мне даже нравишься, — добавил он с лёгким смешком и наконец-то постучал в дверь...

Куруми-чан оказалась не таким уж и ребёнком — на вид ей было, во всяком случае, никак не меньше четырнадцати. Худенькая и бледная почти до голубизны, что, должно быть, нечасто встречается у азиатов, она тем не менее не выглядела сильно ослабленной, напротив, радостно щебетала, порхая по палате на тоненьких ножках, так смешно и в то же время трогательно торчащих из коротких пижамных штанишек, с аппетитом грызла одно из принесённых нами яблок, пока Кадзэ-но ками торопливо разбирал пакеты ("Вот сок, Куруми, здесь чистое бельё, тут журналы, которые ты просила... Как ты себя чувствуешь? Хорошо? Рад слышать... А? Нет, прости, мангу завезу вечером, не успел купить..."). Я тихонько стояла в уголке и не могла поверить своим глазам, ушам, и всем прочим органам, потому что сейчас Кадзэ-но ками, суровый и страшный Кадзэ-но ками, носивший чёрную горечь ледяного Космоса в глубине глаз, вёл себя с этой девочкой как самый заурядный родитель. Ни тени строгости, ни намёка на раздражение, он улыбался так тепло и мягко, что у меня невольно зародились сомнения... Он сказал, что девочка — дочка его хорошей знакомой... а может быть, она и его... Нет-нет, меня это не касается, совсем не касается, нечего и думать об этом! Прислушавшись, я уловила, что девочка называла ками "дядей", но обращалась к нему значительно вежливее, чем к кровному родственнику. Отсюда я быстро сделала вывод, что либо ребёнок, как говорится, "не в курсе", либо они всё-таки друг другу не родня, и в последнее мне хотелось верить куда как охотнее.

— Прости, Куруми, я сегодня не смогу поболтать с тобой, у меня появились неотложные дела. Но не беспокойся, я обо всём позаботился и привёл тебе отличную собеседницу. Она — ангел, сущий ангел... кхм, когда спит... наверное, потому что сам я не проверял, ха-ха. С ней точно скучно не будет: это создание всегда найдёт сотню-другую тем, на каждую из которых сумеет задать тысячу вопросов. И ты приготовься на все отвечать, ибо она не только донельзя любопытная, но ещё и чрезвычайно настырная особа, ха-ха-ха.

— Здравствуйте, — сказала девочка, слегка поклонившись, с интересом разглядывая меня.

— Здравствуйте, — ответила я, смутившись, не зная толком, обращаться ли к такому большому ребёнку, как обычно обращаются к детям, или уже разговаривать с ней, как со взрослой.

Ками покосился на меня с презрительной жалостью, как на умалишённую, вздохнул и сказал:

— Знаешь, Куруми, эта тэнши будет очень стесняться, когда ты станешь соблюдать этикет, ведь ей самой до твоей воспитанности ещё учиться и учиться, если её вообще возможно когда-нибудь этому научить. Но мы отнесёмся к ней снисходительно, как к иностранке, правда?

— Конечно, — охотно кивнула девочка, включаясь в игру. — Дядя, я могу разговаривать с ней, как со своей подругой?

— Думаю, её это вполне устроит, — засмеялся Кадзэ-но ками, по всей видимости, от души потешаясь моим растерянным видом. - Ладно, я ухожу. Тэнши, веди себя хорошо, ты мне обещала, помнишь? Куруми, не скучай! Вечером привезу тебе мангу.

— Хорошо! — ответили мы хором и, переглянувшись, впервые улыбнулись друг другу.

— Я говорю своей подруге "ты" и добавляю к её имени "чан"... Не очень это будет грубо по отношению к... тебе? — смущённо спросила девочка, слегка запнувшись.

— Нет, совсем нет! А мне, значит, тоже можно говорить тебе "ты", Куруми-чан?

— Конечно! Только... нет, можно, я всё-таки буду обращаться к тебе "тэнши-сама"?

— По-моему, это слишком почтительное обращение для такой, как я...

— Понимаешь, подруга из начальной школы подарила мне книжку с рождественскими сказками. Я её очень любила, зачитала практически до дыр. Так вот, там был такой тэнши-сама, очень красивый и добрый. Он исполнял желания детей, которые совершали хорошие поступки, дарил им вместо обычных рождественских подарков настоящие чудеса. Правда, в книжке он был мужчиной, но мне кажется, ты чем-то на него похожа.

Пока Куруми говорила, она машинально взяла с прикроватного столика ещё одно яблоко и вертела теперь его в руках, внимательно разглядывая, чтобы скрыть смущение. Поэтому она не заметила, как я судорожно вцепилась рукой в спинку кровати, почувствовав мощный рывок, с которым сила начала меня покидать. Собравшись, сделав несколько глубоких вдохов, потихонечку, чтобы девочка не заметила, я напрягла волю и стала, как могла, сдерживать этот поток, отпуская по чуть-чуть, чтобы не перекрыть его полностью.

— Что ж, если тебе так приятнее, возражать не буду, — ответила я с улыбкой, когда она выжидающе подняла на меня глаза.

Куруми можно было назвать симпатичной, во всяком случае, глаза у неё были замечательные — блестящие, красивой формы, по-детски лукавые, но и в то же время какие-то слишком задумчивые и вроде как озабоченные.

— Дядя прав, ты добрая, — сказала она серьёзно и тихо, продолжая смотреть на меня, не моргая.

— Хах, не помню, чтобы он говорил такое, — мне стало не по себе от этой серьёзности и я попыталась свести разговор к шутке.

— А ему и не обязательно говорить об этом. Если бы он так не считал, то не привёл бы тебя сюда.

Да, в рассудительности этому ребёнку не откажешь. Она замолчала, и я почувствовала, что вытягивание силы тоже приостановилось. Кадзэ-но ками просил всё время поддерживать разговор...

— Куруми-чан, сколько тебе лет?

— Недавно должно было исполниться пятнадцать, — ответила она всё так же серьёзно, не переставая смотреть на меня. И это было плохо, потому что не чувствуя больше напряжения, я ослабила сопротивление — как оказалось, совершенно напрасно, — и сила вновь неконтролируемым образом хлестнула через край. Сдерживать "голод" этой проницательной девочки было гораздо труднее, чем я рассчитывала. Ведь одновременно приходилось ещё и поддерживать беседу, а это здорово мешало сконцентрироваться. И потом, она говорит такие странные вещи...

— То есть как это — "должно было"? — переспросила я.

— Я не знаю, исполнилось или нет. Пока я живу в этом мире, я ничего не знаю про тот, реальный. Не знаю даже, жива я ещё или уже умерла.

— Подожди-подожди, но ты же просыпаешься когда-то в материальной реальности?..

— Нет, не просыпаюсь. Я потерялась какое-то время назад, и теперь не могу вернуться к своему телу. Может даже меня уже там похоронили, хотя дядя и говорит, что это не так...

Вот так дела! Обалдев от услышанного, я опять потеряла бдительность и упустила слишком много силы за раз. Почувствовав головокружение, аккуратно присела на краешек кровати, стараясь потихоньку отдышаться. Куруми тоже стало нехорошо: она ещё сильнее побледнела, на лбу появилась испарина и дыхание стало более частым и поверхностным, с едва заметным тяжёлым присвистом.

— Тэнши-сама... пожалуйста... открой окошко... Мне как будто не хватает воздуха... Тяжело дышать, — попросила она, откинувшись на подушку и закрыв глаза.

"Именно так всегда и бывает с жадно набрасывающимися на еду маленькими обжорами, деточка!" — невольно подумала я про себя, направляясь к окну. Подняв жалюзи и приоткрыв створку так, чтобы поток свежего воздуха не был слишком сильным, и девочку не продуло, я сказала:

— Ничего, Куруми-чан, сейчас всё пройдёт. Знаешь, зимой, когда работают обогреватели, такое иногда случается. У меня тоже немного закружилась голова, но уже всё в порядке. Думаю, нам надо было открыть окно с самого начала.

— Да-да, мне и в самом деле уже легче дышать, — отозвалась Куруми. — Может, это ты мне помогла? Ты тоже умеешь творить чудеса, тэнши-сама?

— Нет, конечно! — рассмеялась я в ответ. — Безусловно, я владею кое-какой магией, знаю самое элементарное целительство — ну, там, обезболить немного, кровь остановить, сбить температуру могу, но на что-то большее не хватает ни сил, ни знаний. И даже то, что могу, честно говоря, не всегда получается.

— Да? Но всё равно здорово! — воскликнула Куруми, с хрустом кусая яблоко. — Я бы тоже хотела всему этому когда-нибудь научиться. И этим ты занимаешься каждый-прекаждый день, тэнши-сама?

— Ну-у... - протянула я задумчиво, прикидывая, как часто мне доводилось в последнее время использовать свои знания на практике. — Нет... пожалуй даже достаточно редко. Сюда, в мир сновидений, я пришла как раз затем, чтобы научиться творить чудеса, Куруми-чан. Но сейчас я нахожусь в самом-самом начале своего пути...

Куруми сосредоточенно молчала, вертя в руках надкусанное яблоко. Её атаки на мою силу шли волнообразно, и мне наконец-то удалось поймать этот ритм и более или менее взять ситуацию под контроль. Сейчас я уже понимала, что её молчание — это на самом деле отчаянный разбег, и прыжок может произойти в любой момент, поэтому нужно быть максимально сконцентрированной. Девочка вздохнула и тихо-тихо сказала, не отрывая глаз от яблока:

— Я бы очень хотела увидеть, как ты будешь творить чудеса, тэнши-сама. Вот только вряд ли доживу...

— Так и я вряд ли доживу, — ответила я так же тихо. — Никто не знает, на сколько воплощений растянется моё ученичество, да и будет ли у него вообще конец — это тоже спорный вопрос.

— Зачем тогда тратить время на изучение магии, если ты всё равно не можешь творить чудеса?

— Затем, Куруми-чан, что магия — это на самом деле никакие не чудеса. Это способ познать Вселенную.

— Зачем? — повторила она снова, уставившись на меня всё тем же пристальным взглядом.

— В двух словах это сложно объяснить...

— Попробуй как-нибудь, я постараюсь понять.

— Ну, хорошо... — я немного помолчала, пытаясь наскоро подобрать подходящий образ. — Ну вот, допустим... Представь, что наша жизнь — это ручей, а мы все — маленькие улитки, живущие в воде. Течение слишком сильное, а мы — очень лёгкие, поэтому нас всё время несёт куда-то в неизвестность, кружит, швыряет на камни, и такое положение дел устраивает многих, потому что такова наша жизнь. "Всё равно этот поток гораздо сильнее, его невозможно ни подчинить, ни замедлить, не стоит и пытаться", — думают они, продолжая в бешеном темпе лететь вперёд, и только отчаянно молятся, чтобы мудрое Провидение убрало с их пути все камни и послало им спокойную тихую заводь.

Куруми кивнула, давая понять, что аналогия ей понятна. Я продолжила:

— Но есть некоторые отчаянные улитки, которым не нравится просто плыть по течению, доверившись судьбе, и они начинают изо всех ему сопротивляться. Те, кто физически покрепче остальных, максимально используют это преимущество, упираясь панцирем в дно, цепляясь рожками за травинки — в общем, изыскивая любую возможность устоять под натиском воды. У одних получается, других раз за разом сносит, но те, которые отказались от борьбы и плывут мимо, при этом отчаянно аплодируют и тем и другим, называя их героями. Однако ведь мало кто может похвастаться недюжинной физической силой. Среди слабых телом тоже есть немало тех, кто не хочет просто плыть по течению. Поэтому они придумали свой метод борьбы с потоком. Они тщательно наблюдают за ним, изучая его законы, чтобы применить свои знания в нужный момент. Так, например, они хорошо знают, что такое турбулентное течение, и в какой точке безопаснее всего находиться, когда встреча с камнями неизбежна, по каким признакам можно определить приближение заводи, и тому подобное. Их сила — это чувства, наблюдения, анализ и опыт, и она куда эффективнее силы физической, потому что имеет свойство накапливаться. Она копится и копится, пока, наконец, не перерастает в могущество. Улитка, достигшая могущества, возносится над потоком жизни и обретает Вселенную. То есть магия — это способ изучения законов потока, чтобы в конце концов постичь всё мироздание. Так понятно, Куруми-чан?

Девочка как-то невесело вздохнула:

— Понятно, тэнши-сама. Значит, всё-таки чудеса бывают только в сказках?

Я улыбнулась:

— Не совсем так. Но я всё же пришла в этот мир не за ними.

— А за чем?

— Я пришла сюда, потому что призвавший меня достиг могущества и обрёл Вселенную, и если я пройду его Путь до конца, когда-нибудь дойду до этих же вершин.

— Но ты сказала, что не знаешь, закончится ли когда-нибудь твоё ученичество, тэнши-сама. Тебе не страшно, ведь ты даже не уверена, сможешь ли достичь исполнения желаемого?

Ох, какие недетские вопросы задаёт этот ребёнок! Впрочем, можно ли всё-таки считать ребёнком пятнадцатилетнюю девушку?

— Наверное, я просто очень верю в того, кто призвал меня...

Куруми вскинула голову и её блестящие глаза долго испытующе смотрели на меня из-под рассыпавшейся чёлки. Сейчас она казалась маленькой сгорбленной старушкой, прожившей долгую и очень трудную жизнь, и я ни за что на свете не осмелилась бы в эти секунды сказать ей "ты" или добавить к имени "чан".

— Тэнши-сама, а расскажи мне ещё кое-что, пожалуйста, — попросила она заговорщицким шёпотом, мгновенно вновь перевоплощаясь в беззаботную, снедаемую обычным девичьим любопытством, школьницу.

Эти её метаморфозы были поистине жуткими. Признаться, я совсем растерялась, не зная, как вести себя дальше. Но, тем не менее, улыбнулась, помня о данном Кадзэ-но ками обещании, и попутно не забывая сопротивляться мощному натиску этого изголодавшегося "вампирёныша".

— Что бы ты хотела услышать, Куруми-чан?

— Расскажи про того, кто тебя призвал.

Ну, конечно! Девочка нюхом почуяла "лав стори"! Вот только не попало бы мне от "дяди" за подобные разговоры. Но, с другой стороны, он сам же попросил поддерживать беседу как можно дольше.

— Л-ладно, — согласилась я, слегка поколебавшись. — Я расскажу, но только без... ммм... интимных подробностей, идёт?

— Да-да! — закивала Куруми, подтягивая колени к груди и упираясь в них остреньким подбородком, показывая всем своим видом, что она готова слушать.

— Ну, так вот, значит... Мой ками... — начала было я, но тут же моментально одёрнула себя. - Стоп! А ты что-нибудь вообще знаешь о ками этого мира?

— Знаю-знаю, — успокоила меня Куруми. — Мы с дядей подолгу болтаем обо всём, когда он меня навещает, поэтому я много знаю и об этом мире, и о здешних ками.

Она вполне могла бы закончить фразу словами "знаю гораздо больше, чем ты", если бы не считала, что это прозвучит чересчур грубо. Озорные глазки выдавали все её потаённые мысли.

— Ну, это уже хорошо, — улыбнулась я, мысленно поздравив себя с тем, что хотя бы за такие разговоры Кадзэ-но ками не слопает меня живьём. — Когда я впервые увидела физическое воплощение моего будущего ками, я сразу поняла, что он не обычный человек. Я увидела огромную силу, которую изливали его глаза...

— Ух ты! Ты знакома с ним в реальной жизни, тэнши-сама? — перебила Куруми, с детской непосредственностью вытянув вперёд тонкие ручки со сцепленными пальцами.

— Нет-нет, лично мы не знакомы. Мой воплощённый ками — популярный человек. Я увидела его в Интернете.

— А-а, — протянула девочка, несколько разочаровано.

— Но это ведь не имеет большого значения, Куруми-чан, потому что мы хорошо знакомы здесь, в этой реальности, — слёту отпарировала я.

— Да-да, я поняла, поняла! Продолжай!

— Его образ — потому что до тех пор, пока он оставался лишь картинкой в Интернете, я имела дело только с образом, — поразил и увлёк меня так, как, пожалуй, до сих пор ещё ничто не увлекало. И в моих глазах он был больше, чем просто красивым и талантливым мужчиной... Не знаю, как объяснить тебе это, но было чувство, будто бы вся Вселенная собралась надо мной в одной точке и проливается теперь на голову нескончаемым потоком радости. Некоторое время я просто наслаждалась. Потом, когда начала анализировать факты, пришла к единственному, но такому невероятному объяснению притягательности магической ауры этого человека, что серьёзно усомнилась в своей нормальности. В общем, я поняла, что он — ками...

— Что же тут странного? — спросила Куруми, хлопнув ресничками. — Или ты не верила до тех пор в существование ками?

— Да как тебе сказать. Верила, Куруми-чан, я ведь много лет перед этим изучала мистическую сторону Космоса, и даже достигла кое-каких успехов на этом поприще, поэтому верила во всё многообразие проявления Высшей Силы. Но, понимаешь, в нашей культуре все уже давно забыли о том, что среди нас могут жить воплощённые боги, и для меня собственное открытие — ах, я нашла живого ками! — было настолько неожиданным, что... ну да, я уже про это сказала.

Я встала, одёрнула кофточку и подошла к окну, чтобы ненадолго собраться с мыслями и подтянуть подрасшатавшуюся защиту. Кадзэ-но ками сказал, что девочка не сумеет вытянуть из меня слишком много силы? Да как же! Несогревающиеся пальцы и лёгкий звон в голове, так явственно ощущаемые мной сейчас, были первыми, но уже очень тревожными звоночками, и если так пойдёт и дальше, скоро мне не удастся скрыть своё плохое самочувствие от этой проницательной барышни. Прохладный воздух смог несколько освежить меня, и я оперлась руками о подоконник, вглядываясь в смутно различимые очертания тающих в сумрачной дымке далёких небоскрёбов. Там, в городе, бурлила и через край била ключом жизнь, разбрасывая вокруг яркие цвета, резкие звуки, запахи, ощущения. Где-то там сейчас, должно быть, несётся по улицам гордый и стройный белоснежный "единорог"... А здесь, в больничной палате, хотя и горели яркие лампы, и весело похрустывала, доедая уже, кажется, третье яблоко, девочка с озорными глазами маленькой старушки, нетерпеливо ожидавшая продолжения рассказа, здесь всё было словно обёрнуто ватной обескровливающей тишиной. Ледяной тишиной разорённого склепа.

— Рассказывать дальше, Куруми-чан?

— Да!

— Хорошо... Я же не сказала тебе самого главного, как раз того, из-за чего я окончательно решила, что уже не в своём уме. С той самой минуты, когда я перестала сомневаться, что нашла воплощённого ками, я осознала и то, что должна с ним встретиться во что бы то ни стало. На поездку в Японию не было ни средств, ни времени, и, может быть, я бы даже изыскала и то, и другое, если бы только была уверена в том, что этот воплощённый ками станет со мной говорить. Нет-нет, этот путь казался мне слишком уж сложным и ненадёжным, но ведь был ещё и другой. Я читала о нём когда-то в книгах по оккультизму, но воспользоваться им на практике не сумела бы, потому что нигде мне не попадалось ни инструкций, ни каких-нибудь общих рекомендаций, ничего вообще. Сама суть была до смешной простой: все души, живущие на земле, связаны между собой тонким лабиринтом информационных каналов, так называемыми "коридорами сознания". Во избежании бардака, злоупотребления и — прости мне этот жуткий термин — "пиковых нагрузок", все соединения в "коридорах" надёжно запечатаны. Это и делает знакомое всем телепатическое общение явлением редким, если не сказать уникальным. Но то, что не под силу обычному человеку, легко может провернуть хорошо обученный маг. И даже не столь хорошо обученный, например, такой, как я. Тебе понятно, Куруми-чан, о чём я говорю?

— Думаю, да, — отозвалась девочка.

— Запечатанную дверь, соединяющую, а вернее, разъединяющую наши сознания, я нашла быстро и без проблем. К тому времени, я стала чувствовать, что ками словно бы зовёт меня откуда-то издалека, и я просто блуждала в лабиринте коридоров, идя на его голос, пока не нашла дверь. Моя душа стояла в полной темноте, прижавшись к ней, и каждой своей мельчайшей частичкой чувствовала — он там! совсем близко! я слышу его голос! "Открой дверь, девочка", — говорил он мне, но если бы я знала как! "Сделай это! Сама. Ты должна, иначе ничего не получится. Ты — ключ", — я слушала его шелестевший голос и отчаянно колошматила эту дверь, чувствуя, что так просто она мне не поддастся. Несколько недель я искала способы снять печать, каждую ночь возвращаясь туда, и снова и снова долбилась, ногтями выцарапывала малюсенькие щепочки, слушая его тихое заклинание: "Ты должна. Ты можешь. Ты — ключ." И однажды — представляешь, — упрямая дверь поддалась! У меня получилось пробить в ней брешь, совсем небольшую, но в ней тут же показалась его рука, и я вцепилась в неё тогда, рыдая. Теперь, когда свою роль ключа я выполнила, ками смог помочь мне, и остатки печати мы совместными усилиями сокрушили всего за каких-то пару дней. И тогда мы смогли, наконец, обнять друг друга и войти вдвоём в этот мир сновидений.

— Это очень романтично, тэнши-сама! — шмыгнула носом Куруми, и я поняла, почему вот уже некоторое время не чувствую, чтобы она вытягивала силу.

— Ты очень чувствительная девочка, Куруми-чан, — проговорила я, отойдя, наконец, от окна.

Вместо ответа она ещё раз всхлипнула и вытерла глаза краешком пижамы.

— А потом? — спросила она, подтягивая к себе подушку и устраивая её на коленях.

— А потом он учил меня всему, что мне надо было узнать об этом мире и своём служении, — ответила я, невольно краснея при воспоминании о том, в каких условиях и какими методами проводились эти уроки. — И когда ками решил, что я достаточно подготовлена, я прошла особую церемонию в храме, и мне дали крылья. Так я стала настоящей тэнши.

Подушка резким движением была сброшена на пол, а сама Куруми подскочила на кровати, как ошпаренная.

— Крылья?! — восторженно выдохнула она. — Настоящие? Не может быть!

Я снисходительно ухмыльнулась и гордо продемонстрировала, как они разворачиваются и складываются.

— Вот это да! — лепетала Куруми. — Я знала, что у ангелов должны быть крылья, но твоих было не видно, и я постеснялась спросить... Ух, какие они!... А можно потрогать?

— Можно.

— Невероятно! Пёрышки! Какие тёплые и нежные... Как же ты их прячешь, тэнши-сама?

— Это крылья моей магической силы, Куруми-чан. Они разворачиваются и материализуются, когда я использую специально направленную на них магию.

— Невероятно! — снова повторила девочка, продолжая с восторженным видом гладить пёрышки. — А как ты их получила?

— О-о, ну это было больно, - протянула я, поморщившись. — Ками... как бы так объснить... в общем, провёл что-то вроде операции: надрезал кожу на спине и достал их руками. И никакого наркоза, потому что боль — это жертва, которую тэнши приносит мирозданию за возможность взлететь.

В ответ Куруми задумчиво покивала головой:

— Да, я многое знаю про боль... Но ты пришла в этот мир с радостью, за любимым человеком, а мне тут иногда бывает очень-очень страшно. Если бы не дядя, то вообще...

— Ты говорила, что больше не просыпаешься в материальной реальности...

— Да, тэнши-сама, это так. Моё потерянное тело часто болело, и мне уже сложно стало это терпеть. Однажды я уснула, и мне снился замечательный сон, как будто я гуляю по каштановой аллее и подбираю с земли упавшие каштаны в колючей кожуре. Знаешь, когда я была совсем маленькая, мы с родителями жили не в Токио, а в маленьком городке на юге. Я почти ничего не помню из того времени, только парк, где мы часто гуляли с папой. Мы ходили вокруг большого старого каштана и искали в траве эти колючие каштанчики. Наверное, тогда было самое счастливое время в моей жизни... парк, яркое солнце, пробивающее сквозь ветки, папа смеётся и каштанчики так приятно колют ладошки, если их чуть-чуть сжать...

Куруми вздохнула и откинула со лба волосы, немного помолчав. Потом продолжила:

— Когда мама с папой развелись, я уже ходила в школу, и мы жили здесь, в Токио. С тех пор я никогда и ни с кем не собирала каштаны. А потом и вовсе заболела, и почти уже не выходила из дома... И вот вдруг мне приснилась целая каштановая аллея, представь только, как я обрадовалась, тэнши-сама! Я гуляла, гуляла и гуляла, и всё никак не могла нагуляться, и была так счастлива!..

От волнения Куруми начала слегка задыхаться, поэтому остановилась, перевела дух и, прижав к груди худенькие ручки, продолжила снова:

— Я гуляла так долго, что уже поняла, что это сон и сама захотела проснуться. И не смогла. Я бегала взад и вперёд по тому парку, пытаясь найти выход, плакала, звала маму, и это длилось много, много часов... Каким-то образом мне удалось выбраться оттуда, когда стемнело, но я всё равно никак не могла найти свой дом. Несколько дней я бродила по улицам, и не узнавала их. Этот противный город... я его всегда ненавидела, с самого начала, и тогда, когда я потерялась, я ненавидела его так сильно, так сильно!.. Я очень хочу вернуться домой, тэнши-сама! Пусть мне опять больно, пусть даже очень больно, но я хочу, чтобы мама больше никогда не плакала... здесь так тихо, что по ночам я всё время слышу, как она плачет!..

Я всей кожей ощутила ужас потерянного ребёнка, поэтому непроизвольно бросилась к ней, прижала к себе её хрупкое тельце, и заплакала, а она обвила руками мою шею, положив голову на плечо, но глаза у неё оставались сухими.

— А потом меня нашёл дядя, — сказала она мягко, словно утешая, подняла голову и вытерла мне слёзы тыльной стороной ладошки. — До тех пор я видела его всего раза два или три — он приходил к маме по каким-то делам. Даже не знала толком, кто он, только фамилию... И тогда, конечно, я и не догадывалась, что он ками... Но, представляешь, оказывается, он ходил по улицам и специально разыскивал меня! Он сказал, что я пока не умерла, и врачи делают всё возможное, чтобы спасти моё тело, и что пока мне нужно будет какое-то время побыть в больнице. И мы пришли сюда... Мне здесь совсем не плохо, хотя это и больница, дядя приезжает почти каждый день, мы разговариваем... много и долго, и кажется даже, что после этих бесед мне становится намного лучше.

— Куруми-чан, — я попыталась заглянуть ей в глаза, — чем ты болеешь?

— Я не помню, — ответила она, улыбаясь. — С тех пор, как потеряла тело. Наверное, чем-то очень неприятным, потому что у меня всегда что-то очень сильно болело... Дядя говорит, что сейчас меня готовят к какой-то важной операции, и если я перенесу её хорошо, то буду жить. Он говорит, что я смогу вернуться домой, тэнши-сама!

Я вновь прижала её к груди и погладила по голове. Силы во мне почти не осталось. Ещё чуть-чуть, только бы не напугать девочку внезапным обмороком.

— Ты придёшь навестить меня после операции? — спросила Куруми. — Ведь мы тоже сможем встретиться, если найдём друг друга в "коридорах сознания"?

— Да, Куруми-чан. Конечно, я приду.

— Пожалуйста, когда ты придёшь меня навестить, принеси мне каштанчик. Только непременно в кожуре, ладно? Это будет нашим паролем, хорошо тэнши-сама?

— Хорошо...

— Дадим друг другу обещание? — попросила она, вытянув вперёд тонкий мизинчик.

— Да...

Последними крохами угасающего сознания я запомнила, что Куруми долго и пристально смотрела на меня своими пронзительными старушечьими глазами, а потом помогла лечь, поцеловала в лоб и проговорила:

— Не беспокойся обо мне, тэнши-сама. Спи. Мы обязательно с тобой встретимся.

Её последние слова, как в омут, канули в сознание, всколыхнув что-то влажное и тёплое, уже успевшее заползти ко мне в сердце, и мягкая обескровливающая тишина окончательно сомкнулась над головой...

...Я очнулась уже в "единороге". Кадзэ-но ками положил мне ладонь на лоб и сосредоточенно восполнял потерянную силу. Увидев, что я открыла глаза, сразу предупредил:

— Много не дам, сам измотан до предела.

— И на том спасибо, — ответила я покорно. — Куруми-чан не испугалась?

— Нет. Она подумала, что ты просто переволновалась и устала, и поэтому неожиданно уснула.

— Она замечательная, правда?

— Хм... наверное, это впервые, когда я слышу от тебя что-то умное. Хотя и опять в виде вопроса.

— Когда у неё операция?

— Через неделю.

— Понятно...

— Если ты очухалась, то поехали уже.

— Да, всё нормально, спасибо. Поехали.

— Э, подожди-ка...

Кадзэ-но-ками, изогнувшись, полез на заднее сидение, и достав оттуда огромных размеров бумажных пакет, плюхнул его мне на колени.

— Что это? — удивилась я. Пакет был тёплый, тяжёлый и источал удивительное сладкое благоухание.

— Ну ты и дура! Память отшибло, да? Я же обещал тебе булочки в благодарность.

— Я думаю, благодарить меня не за что, — пробормотала я, опустив глаза. — Во-первых, Куруми-чан такой восхитительный ребёнок, что это я должна тебя благодарить за то, что ты нас познакомил. И потом... со своей задачей я не справилась.

Ками хмыкнул, вынимая из кармана сигареты.

— Ты подарила ей как минимум дней пять жизни, хотя ты и бестолковая, и не сумела справиться с таким элементарным делом без приключений. В моих глазах это чего-то да стоит.

— Спасибо, — шепнула я, совсем растерявшись. Надо же! Меня вроде как похвалили?

Пакет с булочками приятно согревал колени, и хотя голова всё ещё невероятно кружилась, слабости я больше не чувствовала. Мы ехали по ярко освещённому ночному Токио и я всё время думала о бедной маленькой Куруми, которая несколько дней одна бродила по этим улицам в поисках дома. Как должно быть ей было страшно тогда...

— Мидзу-но ками не искал меня? — спросила я, когда мы остановились на светофоре.

— Насколько я знаю, нет, — буркнул ками, выбрасывая в окно очередной окурок.

...Спустя три недели, мы вновь приехали на эту окраину Токио. Я сломала себе всю голову, пытаясь придумать, где достать посреди зимы каштанчик в кожуре, но обещание есть обещание, и проигнорировать просьбу Куруми я не могла. Конечно, настоящий достать не получилось, но тот, что лежал сейчас у меня в кармане, был очень на него похож.

Уже смеркалось, и в густой тени аллеи, где Кадзэ-но ками остановил "единорога", царила непроглядная темень. В последнее время он был особенно мрачным, курил чаще, чем когда бы то ни было, не отвечал на вопросы и ругался так, что даже моя терпеливая натура не могла спокойно это выдержать. Но сегодня он сам подошёл ко мне и бросил отрывисто:

— Поехали к Куруми.

И больше не сказал ни слова за всю дорогу. Я не приставала с расспросами, ибо знала — бесполезно.

— Подожди, — сказал ками, увидев, что я собираюсь открыть дверцу.

Я обернулась и посмотрела на него с удивлением. И тут впервые почувствовала, что сердце куда-то проваливается.

— Я привёз тебя сюда только потому, что знаю, что вы пообещали друг другу встретиться. Куруми мне рассказала тогда.

Я уже всё поняла, но не верила. Молча застыв, я смотрела, как он прикуривает, и как дрожат его руки.

— Она умерла, — сообщил Кадзэ-но ками, выдыхая дым и откидываясь в кресле.

Да, в тот момент моё сердце утонуло и больше никогда не выплывет снова...

— Не смей! — рявкнул он, видя, что слёзы у меня вот-вот вырвутся наружу. — Даже не вздумай! Не здесь, по крайней мере... Я сам отвёл её в смерть, и она держалась стойко. Ты слышала меня? Её глаза были сухими, она ушла без сожалений... Просила передать только, что любит нас... нас с тобой... чтобы я так и сказал: "нас"...

Не знаю, сколько он успел выкурить, пока я справлялась с собой.

— Пошли, — сказал он, наконец, видя, что я смогла взять себя в руки.

Налево за аллеей (только сейчас я поняла, что это были каштаны) никогда не было никакой больницы... Свежая, усеянная цветочными лепестками могилка Куруми-чан находилась почти в самом конце кладбища, и на ней не было никаких опознавательных знаков — ни номера, ни таблички с именем...