Автор: Резервная копия
1.12 Мемуары тэнши: Новая проблема
За несколько дней до праздника меня удалили из храма безо всяких объяснений, и всё это время я вынуждена была спать без снов. Впрочем, мне это было только на руку: оставалось больше времени на подготовку. Я не сомневалась, что коли уж живу при храме, то и обязанности одной из жриц-мико непременно возложат на меня, а это означало как минимум участие в церемониальных танцах-кагура. Мне доводилось уже танцевать на храмовых праздниках, и поначалу это казалось особенной честью, выдаваемой авансом сияющим ками своему «сосуду силы». Однако, когда я утратила статус «сосуда», из храма меня, тем не менее, не прогнали, и особой чести участвовать в ритуалах и фестивалях не отняли, поэтому и на сей раз я была уверена, что буду танцевать, и готовилась как можно тщательнее. Честно говоря, я никогда ещё так не волновалась, ведь это был моё первое появление в обществе после отречения, и я уже загодя знала, что если позволю себе хоть малюсенькую промашку, меня сожрут как противники, так и сочувствующие. И ладно бы только меня, но любая моя оплошность теперь невольно бросит тень и на Кадзэ-но ками. Может быть, он и не придаст этому большого значения — с его мрачностью и устрашающей аурой всё равно никто из тэнши не рискнёт насмехаться или осуждать в открытую, — но мне-то от этого не легче. Хотя наверно я опять вижу проблему не в том месте, где следовало бы...
(читать дальше)В день торжества ками сам явился за мной, тайком провел в жилые помещения укромными тропинками через разросшийся сад на задворках храма, а потом долго и тщательно разглаживал на мне церемониальное облачение, аккуратно расправлял складки, подтягивал пояс и собственноручно перевтыкал все шпильки, хотя и без его участия с моими волосами и одеждой был полный порядок. И всё это он проделал с такой озабоченно-серьёзной физиономией, что я, хотя и изо всех сил старалась сдержаться, наконец не выдержала и рассмеялась:
— Ну ты прямо как заботливый папаша, который собирает дочку на утренник в детском саду!
— Ещё слово, — огрызнулся ками, с силой втыкая очередную шпильку в мою причёску, — и этот папаша с удовольствием кое-кого выдерет, "дочурка". Так и знай!
Я тихо ойкнула и резко дёрнула головой, пытаясь увернуться.
— Я, может быть, даже не буду возражать, но только вечером. А то мы опоздаем на праздник.
— Не беспокойся, без нас не начнут. Сегодня у нас не Мидзу-но ками , а ты — главная "королева бала".
— Скорее, главный аттракцион.
— Ага. И твоё счастье, что для гнилых помидоров сейчас не сезон, иначе в толпе этих его чёртовых "сосудов" твоя красивая причёска долго бы не прожила.
— С помидорами напряжёнка, но тухлые яйца, например, можно найти круглый год...
Очередная шпилька безжалостно воткнулась в волосы, царапнув кожу.
— Заткнись-ка уже, острячка, пока не накаркала!
— Угу...
— Вот так, пожалуй, сойдёт! — констатировал наконец ками, чуть откинув назад голову и слегка прищурясь, с довольным видом осматривая меня с головы до ног.
Я тоже машинально оглядела себя, проверяя, насколько его "сойдёт" совпадает с моим. В общем-то ничего более приличного с моим обликом он не сотворил — "ученица додзё" осталась на своём месте. Поморщившись, я резюмировала:
— Катаны всё-таки не хватает...
— Замолчишь ты сегодня, наконец?
— Не-а! Я, может быть, хочу, чтобы ты меня выдрал.
Кадзэ-но ками незамедлительно выразил своё отношение к моим последним словам одним коротким ёмким ругательством, потом сгрёб меня в объятья, сминая все кропотливо расправленные складки.
— А я-то всё ждал, когда ты наконец зыхнычешь, что тебе страшно, но ты молодец, цветочек мой, стойко держишься. Чему-то я тебя всё-таки научил.
Я не стала отвечать, только кивнула, легонько стукнувшись лбом о его плечо. Лучше бы на самом деле выдрал, а то ещё чуть-чуть — и разревусь ведь...
Давным-давно обещанную катану я так и не получила, но подаренный Хикари-но ками танто был при мне, так что, будь я посуровее лицом и физически покрепче, вполне могла бы сойти в своём облачении скорее за телохранительницу, чем за тэнши.
— На-ка, держи, цветочек!
— Что это? — спросила я, в недоумении вертя в руках пойманный налету красный парчовый мешочек с каким-то странным орнаментом.
Кадзэ-но ками фыркнул и закатил глаза.
— Мои сигареты, дурочка. И если с ними что-нибудь случиться — ты слышала, женщина? — если только хоть что-нибудь...
— Выдерешь меня?
— О-о, нет, детка. Намного хуже, — произнёс он таким зловещим голосом, что я моментально поверила и на всякий случай заранее решила на себе это «хуже» не проверять.
Мы снова выбрались в сад на задворках, прошли по заросшей аллее до пруда, обогнули его со стороны чайного домика, в котором я когда-то отращивала себе крылья, дошли до круглой беседки, кое-как продрались через колючие кусты и вышли, наконец, на широкую дорогу, уже за пределами сада, ведущую прямиком к воротам. Мне было не совсем понятно, к чему давать такие кругаля, если из нашей спальни до главного церемониального зала можно добраться всего-то минуты за три, просто перейдя галерею, но у Кадзэ-но ками, по всей видимости, был какой-то свой расчёт.
Большие храмовые фестивали всегда проходят при участии изрядного количества приглашённых, особенно это касается празднеств, посвящённых Мидзу-но ками, и уже издалека я увидела внушительную толпу гостей. Руки у меня вмиг задрожали, ладошки вспотели, и в животе вдруг стало так неуютно и холодно, словно его доверху набили лягушками. Кадзэ-но ками величественно и неторопливо плыл по дорожке, и тёмные матовые шелка парадного облачения струились в такт его шагам. Я плелась следом, согласно регламенту, на один шаг позади, немного сместившись вправо, всё время держа перед глазами его прямую и твёрдую спину. И хотя ками казался непробиваемо спокойным, я чувствовала, как напряжены его спрятанные крылья, и могла поклясться, что добрая половина лягушек в моём животе перебралась туда от него. Очевидно, его спина каким-то образом придала мне сил, потому что, несмотря на все свои страхи, я вдруг почувствовала себя такой лёгкой и счастливой, что с великим трудом удержалась, чтобы не наброситься на него с объятьями, наплевав на дурацкий регламент.
— Вот так, выше голову, тэнши! — довольно пробормотал вполголоса Кадзэ-но ками, не оборачиваясь. — И пусть ни одна зараза — с крыльями или без — не усомнится в твоем праве принимать любые решения.
— Не беспокойся, — ответила я так же тихо. — В чём никто точно не усомнится, так это в том, что у Повелителя Ветров достойная тэнши.
— Только без фанатизма, дурочка! Отстанешь хоть на шаг — убью.
— Не беспокойся, — повторила я, прикусив губу и побыстрее проглатывая слёзы, чтобы они не успели выбраться наружу. Он всё-таки растрогал меня...
Да, в церемониальный зал можно было попасть просто и быстро, но Кадзэ-но ками непременно нужно было протащить меня сквозь толпу, и пока мы шли по дорожке к храму, я от всей души оценила этот жест. Только так, выйдя вперёд с открытым забралом, я могла бы по-настоящему разглядеть тех, с кем с некоторых пор мы стали непримиримыми врагами, и тех, в чьих глазах сейчас светилось понимание и даже в некотором роде одобрение. И разве в те мучительные для нас обоих минуты, когда воздух вокруг стал таким густым и тягучим от обращённых на нас взглядов, что, казалось, с трудом попадал в лёгкие, у Кадзэ-но ками не сжималось сердце от беспокойства, как его тэнши выдержит такое давление, да ещё и не до конца оправившись от посягательств Великой Бездны? Но он даже как будто нарочно замедлил шаг, чувствуя, что я уже начинаю потихоньку захлёбываться в вибрациях чужого осуждения и собственного разрастающегося страха, не желая давать мне ни малейшей поблажки, и я, смиренно глотая это горькое лекарство, вновь преисполнилась несокрушимого счастья, бессознательно теребя пальцами парчовый мешочек с его драгоценными сигаретами, как талисман на удачу. Сейчас Кадзэ-но ками, вместо снисходительного сострадания подаривший мне возможность пройти с гордо поднятой головой, как никогда ясно демонстрировал свою любовь.
В церемониальном зале виновник торжества сидел на почётном месте, как всегда такой ослепительно-прекрасный, что аж дух захватывало, застенчиво и кротко улыбаясь присутствующим, прямо как неовобрачная на собственной свадьбе. Кадзэ-но ками показал мне знаком, чтобы я села на его обычное место, добавив уже знакомое "Отойдёшь хоть на шаг — убью", и отправился перекинуться парой слов с Первосвященниками. Я послушно уселась, с трудом переводя дух — в зале, в непосредственном присутствии Мидзу-но ками, атмосфера гнетущей враждебности, исходившая от многих его "сосудов", становилась ещё тяжелее. Интересно, если бы кто-нибудь из них узнал, что я проткнула их божеству сердце вот этим чёрным танто, торчащим у меня сейчас из-за пояса хакама, меня линчевали бы на месте или всё-таки вывели на улицу, чтобы не осквернять храм кровью? Сцена казни так живо предстала перед глазами, что мне тут же сделалось нехорошо, я зажмурилась, прижимая к груди парчовый мешочек с сигаретами.
— Сядь нормально, девочка. Ты же не хочешь всё испортить? — услышала я тихий голос где-то рядом... и не поверила собственным ушам. Голос Мидзу-но ками! Он сидел в нескольких шагах и даже не смотрел в мою сторону, продолжая всё так же отрешённо-кротко сиять, но я могла поклясться, что... — нет, я точно это знала! — уж его-то голос я ни с чьим не спутаю. Впрочем, мне уже доводилось испробовать мысленное общение с ками, так что чему тут удивляться? Изо всех сил сконцентрировавшись, чтобы моё послание дошло, я выпрямилась и так же мысленно поблагодарила сияющего ками, одновременно ощущая, как умиротворяющее тепло начало разливаться внутри, убаюкивая расшалившихся лягушек. Когда вернулся Кадзэ-но ками, я улыбнулась ему так безмятежно, как будто вокруг нас на многие мили не было ни одной живой души, отодвигаясь назад и уступая место — по регламенту, мне положено всегда находиться чуть позади своего ками...
Пока Первосвященники по очереди произносили молитвы, обращаясь к Мидзу-но ками, я всё ждала, что меня вот-вот позовут готовиться к кагура, но никто так и не пришёл. "Всё верно, чёрные хакама тэнши Кадзэ-но ками никак не вписываются в этот праздник, тут только последняя наивная идиотка могла на что-то надеяться", — думала я с горечью, следя за счастливыми девчонками, которых уводили из зала одну за другой. Но ведь Путь тэнши — это одно, а обязанности мико — совсем другое, почему же тогда меня вот так запросто их лишили? Разве не я пахала тут с утра до ночи, готовя храм к мацури и приводя в порядок сад? Вот этот удар был гораздо ощутимее, чем чья-то там неприязнь! Но ни тогда, ни потом, я так и не дозналась, чьё это было решение. Младший Первосвященник сказал только в ответ на мои расспросы: "Не по статусу", и больше на эту тему не проронил ни слова, остальные же просто отмахивались, как от надоедливой мухи.
После молитв и приношений даров, завершивших официальную часть празднования, когда большая часть гостей разошлась по своим делам, а многие из тех, кто остался на ритуальную трапезу, вышли подышать воздухом в сад, я наконец смогла расслабиться и спокойно вздохнуть. Кадзэ-но ками тут же потребовал свои сигареты, крепко выругавшись за то, что я так варварски измяла всю пачку, но через минуту уже обо всём забыл, блаженно затягиваясь и спокойно обнимая меня, потому что регламент можно было уже не соблюдать. Мидзу-но ками общался в сторонке кое с кем из своих "сосудов", неутомимые Первосвященники, судя по всему, где-то хлопотали по хозяйству. Из тесного кружочка столпившихся у входа девиц вынырнул смущённо улыбающийся Хикари-но ками, кивнул нам, намереваясь подойти, но тут же был взят в плен другой группой радостно галдящих молодых девчонок. Несколько незнакомых мне мужчин и женщин, проходя мимо, вежливо кланялись нам, мы кланялись в ответ, причём Кадзэ-но ками отвечал на их приветствия, не выпуская изо рта сигарету.
Мне вдруг показалось, что табачный дым постепенно окутал нас такими плотными клубами, что уже стало трудно различать лица находящихся в зале. Гомон голосов сливался в равномерный убаюкивающий гул, я пригрелась, прижавшись к тёплому боку ками и почувствовала, что меня непреодолимо клонит в сон. Видимо, я уже успела задремать, потому что Кадзэ-но ками легонько потормошил меня и спросил, наклонившись к самому уху:
— Устала?
— Да, наверное, — ответила я, с трудом заставляя себя сесть прямо, пытаясь стряхнуть внезапную сонливость.
— Ничего, — пробормотал ками, прикуривая новую сигарету, — потерпи, цветочек...
Девушка в алых хакама, видимо одна из тех, что сегодня танцевали, с поклоном поставила перед нами низкий столик с сакэ и какими-то закусками. Кадзэ-но-ками тут же налил полную чашечку и протянул мне.
— Пей, детка.
Я послушно выпила, надеясь, что тёплый алкоголь немного взбодрит. Ками забрал у меня чашечку и снова наполнил.
— Давай ещё одну.
— Подожди, я так быстро захмелею... — замотала я головой.
— Я сказал — пей, и без возражений! — отчеканил он жёстко.
Я удивилась, но выпила. Что-то в его тоне не на шутку встревожило меня. Третью порцию он уже влил в меня сам, практически насильно.
— Всё, я больше не могу, мне же плохо станет! — умоляюще заканючила я.
— Да, тебе пожалуй что и хватит. Теперь спи, — сказал он, поцеловав меня в лоб, и несколько мгновений спустя я уже действительно крепко спала, уткнувшись лицом в его колени.
... Мы стояли лицом к лицу и внимательно изучали друг друга. Я — Бездну, она — меня. А потом было страшно...
В ужасе я проснулась и сразу почувствовала, что горячая сухая ладонь Кадзэ-но ками плотно зажимает мне рот — наверное, я опять кричала во сне. Другой рукой он с силой прижимал меня к полу, видно, чтобы не брыкалась. Кругом была непроглядная темень, я попыталась на всякий случай покрутить головой — вдруг удастся что-нибудь рассмотреть, — но безуспешно.
— Подожди-ка... — услышала я негромкий бархатный голос Мидзу-но ками.
Его лицо внезапно выплыло из темноты, большие чёрные глаза напряжённо всматривались в мои, как будто пытались там что-то отыскать.
— Ты видишь меня? — спросил он шёпотом. Ни ответить, ни кивнуть я не могла, поэтому просто моргнула.
— Вот и хорошо! — выдохнул он с явным облегчением. — Иди за мной.
Я испугалась, что сейчас он отвернётся и опять исчезнет в темноте, но этого не случилось. Мидзу-но ками всё так же не отрываясь смотрел на меня, и вокруг него постепенно проступал весь остальной мир: вернулся свет, звуки и запахи, я снова увидела погружённый в полумрак церемониальный зал, услышала негромкие голоса и смех гостей, из раздвинутых сёдзи с улицы доносился слабый аромат ночных цветов.
— Всё, можешь отпустить, она вернулась, — произнёс вполголоса Мидзу-но ками, откидывая рукой упавшие на лицо волосы, и всё ещё продолжая смотреть мне в глаза.
Державшие меня руки сию же секунду разжались.
— Я знал... чувствовал, что всё этим и кончится, — услышала я голос Кадзэ-но ками, и лягушки в моём животе вновь ожили и принялись в бешеном темпе метать икру. Мне почудилось, он почти рыдал!
— Перестань, сам виноват. Я предупреждал вас обоих, но ты как обычно никого не слушал. В этот раз всё обошлось, но нам нельзя ни в коем случае допустить следующего!
Кадзэ-но ками молчал, тихонько поглаживая моё плечо. Я не видела его, но отлично чувствовала каждую линию, каждую мельчайшую чёрточку его ладони. Мидзу-но ками тоже помолчал немного, потом продолжил:
— Послушай, эта девочка дорога мне не меньше, чем тебе, и я сделаю всё, чтобы Бездна не добралась до неё... Я и так очень виноват, что пошёл у тебя на поводу и забрал свою силу... Ведь видел же, что ты небескорыстно просишь, но всё равно решил помочь... и ей даже больше, чем тебе. Она — хорошая девочка, конечно, и заслуживает, чтобы её любили, вот только не замечает, глупышка, что твоя любовь ей только вредит.
— А вот если бы ты пошёл до конца и освободил её от Пути...
— Ну и что бы было? — голос Мидзу-но ками раздражённо зазвенел. — Она может этого не понимать, но ты-то?! Ты же прекрасно знаешь, чем был бы чреват такой исход! Хватит уже думать только о себе, подумай немножко и о ней тоже!
— Твоя чёртова Бездна потеряла бы её навсегда, идиот! — зашипел Кадзэ-но ками. — Если бы ты освободил её сразу... Я же всё время был бы с ней и не допустил ничего такого! А теперь у меня, по сути, связаны руки, и виновата в этом твоя чёртова жалость, от которой всем один только вред! Ты просишь не мучить её и отпустить? К тебе, который и имени-то её не помнит?
— Помню. Я никогда не забываю имена своих тэнши.
— Она любит меня...
— Ну пойми же, упрямая башка, я не собираюсь разлучать вас!
— Не перебивай! Она любит меня и поэтому не вернётся к тебе, даже если будет понимать, что с ней происходит. Она останется не из-за себя — из-за меня. Да, может эта дурочка и не до конца осознаёт, какую игру затеяла с собственной судьбой, и не понимает, что жертва её в данном случае чересчур велика, но если она хочет что-то отдать во имя меня, я не имею права не принять это. Думаешь, мне легко смотреть, что она сейчас вытворяет с собой по незнанию и глупости? Но что бы ты мне ни говорил, отречение не может быть формой любви! Отвергнуть её жертву для меня означает отвергнуть и её саму... И поэтому я приму всё!
Мидзу-но ками закрыл лицо руками и помотал головой.
— Ты упрямый кретин! Значит, когда Бездна окончательно поглотит её сущность...
— А вот это вряд ли! У этой девчонки такое сердце, что любую Бездну насквозь прожжёт. И если бы ты, призвавший её ками, хоть иногда сам думал о ней, как советуешь мне, ты бы это давно уже понял.
Мидзу-но ками замер на мгновение, потом отнял от лица руки.
— Ты это серьёзно? — спросил он с тревогой. — Ты действительно ничего не понимаешь? Не видишь, что Бездна, которая пытается её поглотить — уже НЕ МОЯ?
Кадзэ-но ками фыркнул и попытался усадить меня рядом, но кости будто бы растворились в моём теле, и я беспомощно завалилась на бок. Ками изо всех сил встряхнул меня, потом сурово зашипел, приложив губы к самому уху:
— Встань на ноги, малахольная! Немедленно, или я не знаю, что с тобой сделаю!
— Бесполезно, пусть даже не пытается, - вздохнул Мидзу-но ками. — Такое состояние продлится ещё дня три-четыре, и то в лучшем случае...
Но Кадзэ-но ками сделал вид, что не слышит.
— Встань на ноги! — повторил он, делая длинные весомые паузы между словами. — Я сказал... поднимись... на свои чёртовы ноги... идиотка!
И когда я всё-таки встала, сама толком не понимая, как у меня это получилось, он повернулся к Мидзу-но ками и сказал, доставая сигарету:
— Три-четыре дня, да?
Сияющий бог только хмыкнул в ответ.
— Я давно уже знаю, что это не твоя Бездна, — продолжил Кадзэ-но ками, прикуривая. — И то, что это — ЕЁ СОБСТВЕННАЯ Бездна, мне без разницы. В этом мире нет такого дерьма, из которого я бы не вытащил эту детку.
Мидзу-но ками горько усмехнулся:
— Не будь таким самонадеянным, пожалуйста.
— Не путайся больше у меня под ногами, сделай одолжение! — прошипел, прищурившись, Кадзэ-но ками, потом повернулся ко мне — Ну, и что ты тут до сих пор торчишь, как хрен под солнцем? Мы уходим! Давай, цветочек, двигай своими грёбаными ногами в грёбаную спальню! Я тебя сегодня ещё выдрать обещал, кажется. Шустрее, что ты как варёная каракатица, в самом деле?
Вот именно варёной каракатицей я себя сейчас и чувствовала. К счастью, пока я спала, большинство гостей уже изрядно напились и почти перестали обращать на нас внимание, поэтому никто не заметил, что со мной что-то не так. Втолкнув меня в комнату и с шумом задвинув сёдзи, Кадзэ-но ками без сил повалился на пол и закрыл глаза. Я как подкошенная рухнула следом.
— Ты готова умереть, цветочек? — спросил он тихо, не открывая глаз.
Речь ещё не вернулась, поэтому я только сдавленно мяукнула в ответ.
— Зря. Нам ещё рано сдаваться, детка.
***
— Нужно было послушаться его и вернуть тебя сразу, — прерывисто шептал Кадзэ-но ками, задыхаясь от собственных поцелуев. — Сперва хорошенько выдрать за глупость, а потом за шкирку притащить к нему в спальню... и ничего бы не было... никаких Бездн, цветочек мой!
Говорить я по-прежнему не могла, поэтому только беззвучно плакала под его губами. Вернуть меня? Что ты такое говоришь, любимый? Разве я вещь или собака? Пусть я сколько угодно буду для тебя бестолковой дурындой, неуклюжей идиоткой и варёной каракатицей, но вернуть меня ты сможешь только в виде трупа!
Ками потратил слишком много силы за один раз, чтобы поднять меня на ноги и довести до спальни, и пока он восстанавливался, мы так и лежали там же, где рухнули, в темноте, на татами, под пристальными взорами драконов на потолке. Потом я почувствовала, как он нашёл мою руку, ласково погладил каждый пальчик, и вдруг неожиданно изо всех сил сжал так, что у меня от боли градом покатились слёзы. И в то же мгновение я вспомнила, что мне снилось сегодня в церемониальном зале. Нет, не просто вспомнила... кажется, в ту секунду я окончательно прозрела, как будто разрозненные кусочки мозаики, хаотично вертевшиеся в моём сознании, вдруг фантастическим образом сложились в единое целое.
Хотя я видела собственную Бездну, она больше не пугала меня. Именно её появления они все и боялись, наблюдая, как я справляюсь с посягательством Бездны Мидзу-но ками. По всем раскладам я должна была неминуемо ей проиграть, но что-то всё время мешало мне сдаться, и вот это самое "что-то" было куда опаснее самого проигрыша. Сияющий ками не освободил меня от Пути, чтобы, когда его собственный мрак поглотит глупую тэнши, вздумавшую вдруг отречься, можно было бы относительно безболезненно вытащить её обратно. Оставаясь ЕГО последовательницей, постигая ЕГО могущество, я была бы родным элементом и в ЕГО Бездне. Потрепало бы меня, может быть, хорошенько, но навряд ли серьёзно покалечило. И в том, что я непременно проиграю, Мидзу-но ками был полностью уверен. А потому что просто не могло быть по-другому. Никогда не было и не могло быть. Но вопреки всем его ожиданиям, я ходила по краю, и почему-то не падала. Бездна же, оставаясь раз за разом без добычи, начала возмущаться, усиливая интенсивность влияния и распространяясь в самом Мидзу-но ками настолько, что он перестал её контролировать и чуть не поплатился за собственную доброту. Чёрный танто Хикари-но ками решил эту проблему: раненная, съёжившаяся Бездна отползла и на какое-то время затаилась в глубинах сущности сияющего божества, прекратив терзать нас обоих.
Кадзэ-но ками тоже знал заранее, что Бездне я проиграю. Боги, что, должно быть, творилось у него на душе в те дни! Он понимал, что после моего поспешного отречения наше с ним обоюдное время сократилось максимум до двух-трёх недель, а потом... узнала ли бы я его вообще потом, когда выбралась из Бездны? А если бы даже и узнала, то, что осталось бы от моей сущности, и отдалённо не напоминало бы уже тот цветочек, который он полюбил. Вот зачем Кадзэ-но ками применил тогда "поводок" — он пытался выиграть время, выцарапать у судьбы хотя бы лишний месяц-другой, чтобы постараться навсегда запомнить и сохранить глубоко в сердце меня нынешнюю. Ох, если бы он только рассказал мне всё с самого начала! Я никогда не попросила бы снять "поводок", из кожи бы вон вылезла, чтобы лишний раз не огорчать его... Но вдруг мой ками увидел, что я борюсь, да так отчаянно, что в его кровоточащем сердце затеплилась надежда. Да-да, мы обязательно победим, мы это сможем! Он будет рядом и поможет, советом, силой, да чем угодно, лишь бы я продолжала сражаться дальше. Какой бы вопиющей глупостью не считал он мои жалкие попытки пойти против судьбы, сейчас эта глупость была нашим единственным козырем, но разыграть его нужно было предельно аккуратно, потому что просто-напросто второго шанса бы не было. Чем дольше и отчаяннее я сопротивлялась, тем опаснее для меня становились последствия встречи с Бездной, и тем страшнее было бы проиграть. Мидзу-но ками, пытавшийся силой вырвать у меня клятву в ту злополучную ночь, под сакурой, был уже на грани отчаяния, потому что чувствовал — я отдалилась от выбранного Пути настолько, что перестала быть чем-то родным для него и его Тьмы. В случае проигрыша, это означало только одно: смерть моей души. Полное растворение в Бездне. Без перерождения. Навсегда. И сияющий ками готов был пойти на любые жертвы, только бы этого не допустить. Он умолял Кадзэ-но ками не рисковать мной и уступить, пока оставалась ещё возможность хоть как-то помочь, но мой ками пошёл ва-банк, и отступать не собирался. То ли он слишком верил в нас обоих, то ли добровольно расстаться со мной было выше его сил... И тогда Мидзу-но ками всё замкнул на себя... Сумею ли я хоть когда-нибудь отблагодарить за его доброту? За то, что в том сне он встал с открытой грудью между мной и моей судьбой, и судьба не выдержала такого искушения и поддалась, подарив мне звёздный свет и чёрный танто...
Сейчас я уже знала, каким таким невероятным чудом мне удалось не свалиться в Бездну Мидзу-но ками. Это было то же самое чудо, благодаря которому я выиграла свой поединок, вдрызг его проиграв: та вторая юката, которая не была иллюзией и силой, — это была любовь Кадзэ-но ками. Сколько бы ни твердил тогда ему холодный здравый смысл, что мне НЕЛЬЗЯ ни в коем случае победить, чтобы необдуманное отречение не состоялось, сердце — ревнивое, страдающее, эгоистичное и влюблённое сердце — желало обратного, и желание это было так сильно, что в конце концов достигло огромной концентрации и материализовалось. Ками, так боявшийся, что кто-нибудь ненароком заглянет ему в душу и выведает все его потаённые чувства, не стал сдерживаться, раскрыв свою привязанность перед четырьмя очень важными свидетелями, и таким образом моя условная победа была более чем щедрым даром, который я, при всём при том, даже не смогла бы тогда по достоинству оценить, поскольку не понимала до конца, что происходит. И сейчас-то я всё поняла только лишь благодаря тому, что видела во сне свою страшную Бездну и теперь знала, почему она вдруг раскрылась в душе бестолковой смертной тэнши, не обладавшей ни достаточной волей, ни могуществом. Сколько бы я ни убегала, как бы старательно ни пряталась в тёплых руках Кадзэ-но ками, его Путь никогда не станет моим постижением. Как рыбе необходима вода, так и мне не победить свою природу и никогда не достичь могущества без силы Мидзу-но ками. Как бы сильно ни любила я сейчас, моё сердце всегда будет против воли рваться туда, где осталось моё призвание... мой Путь... постижение... ками, призвавший меня... потому что когда-то в обеих реальностях я была рождена ДЛЯ НЕГО.
Собрав каким-то чудом сохранившиеся во мне последние капли силы, я высвободила руку и неуклюже, как раз подстать варёной каракатице, обняла своё любимое божество. Бездна, которой я смотрела сегодня в глаза, возникла ещё до моего отречения, в тот самый миг, когда я впервые захотела познать Кадзэ-но ками, проникнувшись чёрной горечью его ледяных космических глаз. С тех пор я сама, без чьей-либо помощи, методично разрывала себя пополам, любя одного, устремляясь к другому, пока не проделала в собственной душе брешь, и чем дальше, тем сильнее эта брешь разрасталась, достигнув, наконец, таких размеров, что меня начало неуклонно засасывать в неё. И здесь, по большому счёту, моё отречение не сыграло никакой особенной роли: рано или поздно всё случилось бы так, как оно и случилось... Надо же, своя собственная маленькая чёрная дыра! О, да мне действительно было бы чем гордиться!.. Не будь это так страшно...
Всё время, пока он крепко прижимал меня к себе, слёзы беззвучно продолжали катиться по моим щекам. Не от страха или жалости к себе. Мой ками не мог плакать, и сейчас я делала это вместо него.
— Завтра... — шептал он, закрыв глаза, — я сам отведу тебя к нему... Силком потащу, если упрёшься!.. Только он знает, как справляться с Безднами, потому что из всех нас только у него она есть. Не делай такие скорбные глазюки, цветочек! Если бы он не отыскал тебя сегодня в этой чёртовой темноте...
Ты никуда меня не поведёшь! Я не хочу! Ох, ну почему я не могу сказать это?! Пальцы сами собой сжались, но на то, чтобы хорошенько стукнуть, сил уже не осталось, поэтому я просто упёрлась кулаком ему в грудь, чувствуя, как гулко там, в глубине, стучит сердце. Не ты ли обещал что-нибудь придумать? И разве не ты сказал мне полчаса назад, что нам ещё рано сдаваться? Теперь, когда я понимаю, что происходит... теперь я так же ясно вижу и то, почему это всё происходит. Я люблю Мидзу-но ками, и поэтому он мне нужен. Я люблю тебя, и нужна тебе... и поэтому ТЫ нужен мне гораздо, гораздо сильнее! Ты слышишь? Слышишь? СЛЫШИШЬ?!
— Да...— ответил ками, ещё крепче обнимая меня, — я слышу...
И спустя секунду припозднившиеся гости в церемониальном зале едва не поперхнулись закусками, услышав его дикий вопль, а в соседней с нашей спальне Хикари-но ками наверняка попадали со стен все охранные свитки.
— Мать твою, цветочек! Как ты это сделала?!
Спросил бы что-нибудь полегче, счастье моё!..
***
Как и следовало ожидать, на следующее утро никто меня никуда не повёл...
Я проснулась в одиночестве, далеко за полдень, силясь вспомнить, как засыпала накануне, но в памяти образовался неприятный провал. Стоило чуть сильнее напрячься, как голова моментально отзывалась резкой пульсирующей болью, и в конце концов мне всё же пришлось оставить эти мучительные и абсолютно бесполезные попытки. По большому счёту это было неважно, да и без того я чувствовала себя достаточно скверно. Но всё-таки теперешнее моё состояние было куда лучше вчерашнего. Пошевелив под одеялом рукой, я отметила, что снова чувствую собственные кости, и уже одно это открытие вселило в меня некоторую надежду на то, что всё, может быть, и не так уж плохо, как кажется. "Привет!" — прошептала я, обращаясь к парящим драконам на потолке, чтобы проверить, вернулась ли способность говорить, и заново обретённый голос ещё никогда не казался мне таким важным и нужным. Всё-таки прогноз Мидзу-но ками относительно трёх-четырёх дней не сбывался.
Вставать совершенно не хотелось, но нужно было поесть, чтобы хоть как-то восполнить вчерашнюю потерю сил, да и найти Кадзэ-но ками тоже бы не мешало. Тихонечко, по-старушечьи охая, я не без труда выбралась из-под тёплого одеяла, и практически на четвереньках поползла в ванную. Умывшись и кое-как пригладив растрепавшиеся волосы, я накинула поверх своего тонкой ночной юкаты тёмное клетчатое авасэ Кадзэ-но ками и осторожно, по стеночке, побрела в Правое крыло к Младшему Первосвященнику, небезосновательно рассчитывая на то, что меня там по крайней мере накормят. Всё-таки слабость оказалась сильнее, чем я предполагала, да и голова кружилась очень уж сильно, меня даже начало немного мутить.
— Доброе утро, — прошелестела я, раздвигая сёдзи и практически без сил вваливаясь в комнату, обычно служившую всем обитателям храма чем-то вроде столовой.
Аромат корицы и тёплой выпечки чуть не свёл меня с ума ещё по дороге, и я вполне справедливо опасалась, что тем, кто поздно встаёт, обычно ничего вкусного не остаётся. Но то ли после вчерашнего мацури все спали дольше обычного, то ли из-за бурных возлияний накануне теперь страдали естественным похмельным снижением аппетита, но первое, что бросилось мне в глаза, когда я вошла, — внушительная гора румяных круглых коржиков в плетёной корзинке прямо посередине низкого столика с котацу. За столом, накрыв ноги одеялом, с отрешённым лицом, подперев кулаком щёку, сидел Старший Первосвященник, гипнотизируя взглядом печенье. Напротив него расположился Хикари-но ками, и с таким же отсутствующим видом потягивал кофе из большой зелёной кружки. По обоим было видно, что предыдущая ночь у них выдалась весьма насыщенной. На моё тусклое приветствие они лишь вяло кивнули и пробубнили что-то невнятное, только ками выдвинул из-под столика коленом дзабутон, как бы приглашая меня сесть.
— А, Саку-чан! И тебе доброго утречка, — прощебетал Младший Первосвященник, выглядывая из кухни.
Выглядел он не лучше брата, однако же улыбался, как ни в чём не бывало.
— Садись-садись, позавтракай с нами! — закричал он, тотчас нырнув обратно.
— Спасибо, с удовольствием, — отозвалась я, но, должно быть, всё же не достаточно громко для того, чтобы он услышал меня.
Ками и Старший Первосвященник, не изменив поз, сидели всё с теми же задумчиво-созерцательными выражениями на лицах. Мне не хотелось прерывать их полумедитативное состояние, но я всё же робко поинтересовалась:
— А... где же Кадзэ-но ками?
Услышав вопрос, оба как по команде встрепенулись и фыркнули.
— Он ушёл, Саку-чан. В... ммм... на станцию, в комбини, — протянул ками, отхлёбывая кофе. — Видишь ли, сигареты где-то потерял, вот и поехал... то есть... эээ... пошёл, потому что ключи от своей машины он не нашёл.
Быстренько, насколько позволяло моё состояние, я прикинула в уме расстояние от храма до ближайшей станции... Ничего себе! Это же не меньше часа пешком только в один конец! И то, если идти достаточно резво.
— Как так не нашёл? У него же ключи от "единорога" всегда при себе. И запасные есть в спальне, я видела...
— Он хотел было поискать в спальне, но чтобы он там не разбудил тебя ненароком, мы уговорили твоего ками прогуляться пешком, — включился в разговор Первосвященник, сунув руку под свой дзабутон и со стуком шлёпнув передо мной на стол ключик со знакомым брелоком. — И просто удивительно, как это он так легко согласился...
— Мне не удивительно, — проговорил Хикари-но ками, выуживая откуда-то из-под стола почти полную сигаретную пачку и аккуратно кладя её рядом с ключами. — Вот, передай, пожалуйста. Мы потом сами извинимся...
— За что извинитесь? — непонимающе захлопала я глазами на ками. В моём заторможенном разуме паззл пока не сложился.
Ками вздохнул и покосился на Первосвященника. Тот продолжал гипнотизировать горку печенья и никак не отреагировал на мой вопрос.
Из кухни весело выпрыгнул Младший Первосвященник с такой же зелёной кружкой, как у Хикари-но ками, и радостно мурлыкая что-то себе под нос, поставил её передо мной на стол, отодвинув в сторону ключи и сигареты.
— Твой ками успел достать нас всех с утра бесконечными песнями про то, как ты ночью с лёгкостью смела печать, разделяющую ваши сознания, хотя он, в отличие от некоторых, никогда не призывал тебя, и всё такое, Саку-чан, — сообщил он мне, всё так же радостно улыбаясь.
— Мы, разумеется, тоже порадовались за тебя, и полностью разделили его чувства, но слушать всё это по двадцатому разу было невыносимо... — мягким, как бы извиняющимся голосом продолжил Хикари-но ками.
— Сначала нам удалось незаметно припрятать сигареты, и это само по себе уже было редкой удачей и весомым поводом отправить нашего дорогого Кадзэ-но ками в комбини, чтобы посидеть уже, наконец, в тишине, — снова подхватил Младший Первосвященник.
— А уж когда он начал искать свою ненаглядную пачку по всем карманам и не заметил, как выронил на одеяло ключи от машины, мы поняли, что справедливость на нашей стороне, — моментально оживляясь, захихикал Старший.
— Мы не со зла, мы извинимся, — закончил Хикари-но ками.
Странно, но их мальчишеская выходка совсем не удивила меня. Удивило другое. Чтобы Кадзэ-но ками, готовый удавить любого, кто потянется к его драгоценной сигаретной пачке, вдруг настолько увлёкся, что выпустил её из виду...
— То, что я сделала ночью... это настолько... круто? — спросила я неожиданно.
— С чего ты взяла? — моментально насупился Старший Первосвященник. — Ничего в этом такого нет, обычное дело для многих посвящённых. Ты ведь уже однажды разбивала печать в "коридорах", разве нет?
— Да, разбивала... — пробормотала я, опустив голову. — Тогда почему он так этому радуется?
— Да он всегда радуется, — хмыкнул Первосвященник. — Только и слышу в последнее время: "мой цветочек то", да "мой цветочек сё"...
— Хватит говорить глупости, брат! — шлёпнул его по спине Младший. — Ты иронизируешь вот, а девочка, чего доброго, поверит! Не слушай его, Саку-чан, пей кофеёк, пока не остыл.
Что-что? К-кофеёк? Только сейчас я догадалась сунуть нос в кружку, и обнаружила, что там и в самом деле кофе. Я так привыкла получать от Младшего Первосвященника только чай, что и на этот раз не ожидала ничего другого. Ужас! Крепкий чёрный кофе! Без сливок и даже без молока! Но он же прекрасно знает, что я кофе не пью.
— Простите... а почему... не чай? — спросила я, краснея от того, насколько, должно быть, невежливо прозвучал мой вопрос.
Первосвященник удивлённо вскинул брови.
— Так твой ками же сказал мне сегодня, что отныне ты пьёшь по утрам только кофе. Крепкий, чёрный и баз сахара.
"Да что же это? Он надумал угробить меня, что ли?" — завопила я про себя, постаравшись при этом изо всех сил сохранить хотя бы внешнюю благовоспитанность.
— Ах-хах, извините. Просто он, как обычно, не счёл нужным сообщить это МНЕ, — пролепетала я, холодея при одной мысли о том, что кофе пить всё-таки придётся, чтобы не обидеть заботливого и доброго Младшего Первосвященника. — В любом случае, благодарю Вас!
— Пей на здоровье, девочка, — ответил он с улыбкой и отошёл к буфету, чтобы вытащить кое-какую посуду.
Зажмурившись, я осторожно сделала малюсенький глоточек. Наверное, это был просто шикарный кофе, как и всё, приготовленное Младшим Первосвященником, но... я терпеть не могу кофе!
То ли из робости, то ли из скромности, то ли из-за всего разом, но я постеснялась взять печенье без приглашения, и никто почему-то так до сих пор и не догадался мне его предложить. Поэтому, подавляя тошноту, я меланхолично прихлёбывала свой мученический горький напиток, ожидая с надеждой, что вот сейчас кто-нибудь из них спохватится и исправит эту досадную оплошность. Но все молчали, словно сговорившись. Когда Хикари-но ками протянул, наконец, руку и взял одну печенюшку, я уже готова была, набравшись наглости, сама просить разрешения приобщиться к трапезе. Но так и не набралась. Ками откусил кусочек, тщательно прожевал, проглотил, откусил ещё один, прожевал уже гораздо медленнее и тщательнее, потом нахмурился, повертел в руках то, что осталось, и проворчал, не отрывая глаз от надкусанного коржика:
— Что это такое и как его есть? Опять тут корицы больше, чем муки.
— Эй, хватит занудствовать, бес тебя задери! — вступился за брата Старший Первосвященник.
Младший, всё это время возившийся возле буфета, медленно подошёл к столу и хмыкнул, сложив на груди руки. Он улыбался, но глаза его в тот момент были такими... такими... что я тут же горячо возблагодарила небеса за то, что не посмела отказаться от кофе. Хикари-но ками однако же, не дрогнув, выдержал этот зловещий взгляд.
— Не ешь, если не нравится, — медовым голоском почти прошептал оскорблённый в лучших чувствах Первосвященник, схватил со стола корзинку и мигом переставил её на буфет.
В душе я стонала навзрыд, провожая глазами уплывающую еду. Но, чёрт, теперь мне было совсем уж неудобно просить это злосчастное печенье — а ну как Младший решит, что я издеваюсь? Мысленно я хорошенько обругала Хикари-но ками: где так сама скромность, а тут не мог промолчать! Подумаешь, корицы ему много! Да пусть хоть совсем без муки будет...
Следующие минут десять-пятнадцать прошли в абсолютнейшей, почти благоговейной тишине, нарушаемой только сердитым сопением Младшего Первосвященника и тихим звяканьем переставляемой посуды.
— Ладно, всем спасибо, я пошёл, — как ни в чём не бывало сказал Хикари-но ками, с неторопливым достоинством поднимаясь на ноги.
— Иди-иди, — буркнул в ответ Младший Первосвященник. — Осторожнее за рулём.
— Обязательно. Покорнейше благодарю за заботу, — нарочито вежливо отозвался ками.
Я стремительно проглотила остатки ненавистного кофе и торопливо пролепетала:
— Спасибо за кофе! Можно мне тоже пойти, а то что-то нездоровится?
— Конечно-конечно, Саку-чан, — отозвался Первосвященник уже куда ласковее. — Иди, отдохни как следует. Ты очень бледненькая сегодня.
"Ещё бы не быть бледненькой! — чуть не всхлипнула я, выскакивая побыстрее за дверь вслед за Хикари-но ками. — Целая кружища противного кофе, да на голодный желудок!.. Ох!"
— Проводить тебя до спальни? — спросил ками, заботливо поддерживая меня под локоть.
— А под сакуру можешь? — поинтересовалась я после минутного раздумья.
— Могу, — улыбнулся он. — Ну что, прокатишься у меня на спине?
— Нет-нет, ни в коем случае! Не хочу быть захребетницей. Своими ножками как-нибудь дойду, — улыбнулась я в ответ.
— Это Кадзэ-но ками ругал тебя захребетницей?
— Да нет, не то чтобы ругал. То есть я хочу сказать... все эти его колкости и грубости всегда уместны и очень стимулируют... Они как музыка для меня, понимаешь?
Хикари-но ками озабоченно заглянул мне в лицо.
— Что они подмешали в этот кофе? Ты такая откровенная сегодня... Вообще-то я впервые вижу кого-то, кому бы нравились ругательства Кадзэ-но ками. Но, знаешь, я понимаю. Если он ругается, значит неравнодушен — ты ведь так думаешь, да?
— Ну... да. Примерно...
Хикари-но ками отвёл меня под сакуру и даже принёс одеяло, чтобы я не простудилась. Его забота так тронула меня, что я чуть было не попросила большой бутерброд вдогонку к одеялу, но всё-таки постеснялась. В конце концов он ведь собирался куда-то уезжать, и нянчится со мной в его планы никак не входило. Скоро уже должен вернуться мой ками, и тогда уж либо я, наконец, поем, либо меня добьют ещё одной большой кружкой кофе по его распоряжению. Странно, конечно, что за нелепая идея его посетила с этим дурацким кофе?
Бывший наставник попрощался и ушёл, а я завернулась как следует в одеяло и устало привалилась к стволу, закрыв глаза. Головокружение и тошнота усилились ещё больше, слабость накатывала волнами, одна мощнее другой. Но здесь, на воздухе, под любимой целительной сакурой, мне было спокойнее, чем в постели под пристальным взглядом суровых драконов на потолке в спальне Кадзэ-но ками. Интересно, сколько всего они видели там? Скольких женщин вот так же строго разглядывали, с нарисованных небес выпученными нарисованными глазами...
Я не заметила, как уснула.
(читать дальше)В день торжества ками сам явился за мной, тайком провел в жилые помещения укромными тропинками через разросшийся сад на задворках храма, а потом долго и тщательно разглаживал на мне церемониальное облачение, аккуратно расправлял складки, подтягивал пояс и собственноручно перевтыкал все шпильки, хотя и без его участия с моими волосами и одеждой был полный порядок. И всё это он проделал с такой озабоченно-серьёзной физиономией, что я, хотя и изо всех сил старалась сдержаться, наконец не выдержала и рассмеялась:
— Ну ты прямо как заботливый папаша, который собирает дочку на утренник в детском саду!
— Ещё слово, — огрызнулся ками, с силой втыкая очередную шпильку в мою причёску, — и этот папаша с удовольствием кое-кого выдерет, "дочурка". Так и знай!
Я тихо ойкнула и резко дёрнула головой, пытаясь увернуться.
— Я, может быть, даже не буду возражать, но только вечером. А то мы опоздаем на праздник.
— Не беспокойся, без нас не начнут. Сегодня у нас не Мидзу-но ками , а ты — главная "королева бала".
— Скорее, главный аттракцион.
— Ага. И твоё счастье, что для гнилых помидоров сейчас не сезон, иначе в толпе этих его чёртовых "сосудов" твоя красивая причёска долго бы не прожила.
— С помидорами напряжёнка, но тухлые яйца, например, можно найти круглый год...
Очередная шпилька безжалостно воткнулась в волосы, царапнув кожу.
— Заткнись-ка уже, острячка, пока не накаркала!
— Угу...
— Вот так, пожалуй, сойдёт! — констатировал наконец ками, чуть откинув назад голову и слегка прищурясь, с довольным видом осматривая меня с головы до ног.
Я тоже машинально оглядела себя, проверяя, насколько его "сойдёт" совпадает с моим. В общем-то ничего более приличного с моим обликом он не сотворил — "ученица додзё" осталась на своём месте. Поморщившись, я резюмировала:
— Катаны всё-таки не хватает...
— Замолчишь ты сегодня, наконец?
— Не-а! Я, может быть, хочу, чтобы ты меня выдрал.
Кадзэ-но ками незамедлительно выразил своё отношение к моим последним словам одним коротким ёмким ругательством, потом сгрёб меня в объятья, сминая все кропотливо расправленные складки.
— А я-то всё ждал, когда ты наконец зыхнычешь, что тебе страшно, но ты молодец, цветочек мой, стойко держишься. Чему-то я тебя всё-таки научил.
Я не стала отвечать, только кивнула, легонько стукнувшись лбом о его плечо. Лучше бы на самом деле выдрал, а то ещё чуть-чуть — и разревусь ведь...
Давным-давно обещанную катану я так и не получила, но подаренный Хикари-но ками танто был при мне, так что, будь я посуровее лицом и физически покрепче, вполне могла бы сойти в своём облачении скорее за телохранительницу, чем за тэнши.
— На-ка, держи, цветочек!
— Что это? — спросила я, в недоумении вертя в руках пойманный налету красный парчовый мешочек с каким-то странным орнаментом.
Кадзэ-но ками фыркнул и закатил глаза.
— Мои сигареты, дурочка. И если с ними что-нибудь случиться — ты слышала, женщина? — если только хоть что-нибудь...
— Выдерешь меня?
— О-о, нет, детка. Намного хуже, — произнёс он таким зловещим голосом, что я моментально поверила и на всякий случай заранее решила на себе это «хуже» не проверять.
Мы снова выбрались в сад на задворках, прошли по заросшей аллее до пруда, обогнули его со стороны чайного домика, в котором я когда-то отращивала себе крылья, дошли до круглой беседки, кое-как продрались через колючие кусты и вышли, наконец, на широкую дорогу, уже за пределами сада, ведущую прямиком к воротам. Мне было не совсем понятно, к чему давать такие кругаля, если из нашей спальни до главного церемониального зала можно добраться всего-то минуты за три, просто перейдя галерею, но у Кадзэ-но ками, по всей видимости, был какой-то свой расчёт.
Большие храмовые фестивали всегда проходят при участии изрядного количества приглашённых, особенно это касается празднеств, посвящённых Мидзу-но ками, и уже издалека я увидела внушительную толпу гостей. Руки у меня вмиг задрожали, ладошки вспотели, и в животе вдруг стало так неуютно и холодно, словно его доверху набили лягушками. Кадзэ-но ками величественно и неторопливо плыл по дорожке, и тёмные матовые шелка парадного облачения струились в такт его шагам. Я плелась следом, согласно регламенту, на один шаг позади, немного сместившись вправо, всё время держа перед глазами его прямую и твёрдую спину. И хотя ками казался непробиваемо спокойным, я чувствовала, как напряжены его спрятанные крылья, и могла поклясться, что добрая половина лягушек в моём животе перебралась туда от него. Очевидно, его спина каким-то образом придала мне сил, потому что, несмотря на все свои страхи, я вдруг почувствовала себя такой лёгкой и счастливой, что с великим трудом удержалась, чтобы не наброситься на него с объятьями, наплевав на дурацкий регламент.
— Вот так, выше голову, тэнши! — довольно пробормотал вполголоса Кадзэ-но ками, не оборачиваясь. — И пусть ни одна зараза — с крыльями или без — не усомнится в твоем праве принимать любые решения.
— Не беспокойся, — ответила я так же тихо. — В чём никто точно не усомнится, так это в том, что у Повелителя Ветров достойная тэнши.
— Только без фанатизма, дурочка! Отстанешь хоть на шаг — убью.
— Не беспокойся, — повторила я, прикусив губу и побыстрее проглатывая слёзы, чтобы они не успели выбраться наружу. Он всё-таки растрогал меня...
Да, в церемониальный зал можно было попасть просто и быстро, но Кадзэ-но ками непременно нужно было протащить меня сквозь толпу, и пока мы шли по дорожке к храму, я от всей души оценила этот жест. Только так, выйдя вперёд с открытым забралом, я могла бы по-настоящему разглядеть тех, с кем с некоторых пор мы стали непримиримыми врагами, и тех, в чьих глазах сейчас светилось понимание и даже в некотором роде одобрение. И разве в те мучительные для нас обоих минуты, когда воздух вокруг стал таким густым и тягучим от обращённых на нас взглядов, что, казалось, с трудом попадал в лёгкие, у Кадзэ-но ками не сжималось сердце от беспокойства, как его тэнши выдержит такое давление, да ещё и не до конца оправившись от посягательств Великой Бездны? Но он даже как будто нарочно замедлил шаг, чувствуя, что я уже начинаю потихоньку захлёбываться в вибрациях чужого осуждения и собственного разрастающегося страха, не желая давать мне ни малейшей поблажки, и я, смиренно глотая это горькое лекарство, вновь преисполнилась несокрушимого счастья, бессознательно теребя пальцами парчовый мешочек с его драгоценными сигаретами, как талисман на удачу. Сейчас Кадзэ-но ками, вместо снисходительного сострадания подаривший мне возможность пройти с гордо поднятой головой, как никогда ясно демонстрировал свою любовь.
В церемониальном зале виновник торжества сидел на почётном месте, как всегда такой ослепительно-прекрасный, что аж дух захватывало, застенчиво и кротко улыбаясь присутствующим, прямо как неовобрачная на собственной свадьбе. Кадзэ-но ками показал мне знаком, чтобы я села на его обычное место, добавив уже знакомое "Отойдёшь хоть на шаг — убью", и отправился перекинуться парой слов с Первосвященниками. Я послушно уселась, с трудом переводя дух — в зале, в непосредственном присутствии Мидзу-но ками, атмосфера гнетущей враждебности, исходившая от многих его "сосудов", становилась ещё тяжелее. Интересно, если бы кто-нибудь из них узнал, что я проткнула их божеству сердце вот этим чёрным танто, торчащим у меня сейчас из-за пояса хакама, меня линчевали бы на месте или всё-таки вывели на улицу, чтобы не осквернять храм кровью? Сцена казни так живо предстала перед глазами, что мне тут же сделалось нехорошо, я зажмурилась, прижимая к груди парчовый мешочек с сигаретами.
— Сядь нормально, девочка. Ты же не хочешь всё испортить? — услышала я тихий голос где-то рядом... и не поверила собственным ушам. Голос Мидзу-но ками! Он сидел в нескольких шагах и даже не смотрел в мою сторону, продолжая всё так же отрешённо-кротко сиять, но я могла поклясться, что... — нет, я точно это знала! — уж его-то голос я ни с чьим не спутаю. Впрочем, мне уже доводилось испробовать мысленное общение с ками, так что чему тут удивляться? Изо всех сил сконцентрировавшись, чтобы моё послание дошло, я выпрямилась и так же мысленно поблагодарила сияющего ками, одновременно ощущая, как умиротворяющее тепло начало разливаться внутри, убаюкивая расшалившихся лягушек. Когда вернулся Кадзэ-но ками, я улыбнулась ему так безмятежно, как будто вокруг нас на многие мили не было ни одной живой души, отодвигаясь назад и уступая место — по регламенту, мне положено всегда находиться чуть позади своего ками...
Пока Первосвященники по очереди произносили молитвы, обращаясь к Мидзу-но ками, я всё ждала, что меня вот-вот позовут готовиться к кагура, но никто так и не пришёл. "Всё верно, чёрные хакама тэнши Кадзэ-но ками никак не вписываются в этот праздник, тут только последняя наивная идиотка могла на что-то надеяться", — думала я с горечью, следя за счастливыми девчонками, которых уводили из зала одну за другой. Но ведь Путь тэнши — это одно, а обязанности мико — совсем другое, почему же тогда меня вот так запросто их лишили? Разве не я пахала тут с утра до ночи, готовя храм к мацури и приводя в порядок сад? Вот этот удар был гораздо ощутимее, чем чья-то там неприязнь! Но ни тогда, ни потом, я так и не дозналась, чьё это было решение. Младший Первосвященник сказал только в ответ на мои расспросы: "Не по статусу", и больше на эту тему не проронил ни слова, остальные же просто отмахивались, как от надоедливой мухи.
После молитв и приношений даров, завершивших официальную часть празднования, когда большая часть гостей разошлась по своим делам, а многие из тех, кто остался на ритуальную трапезу, вышли подышать воздухом в сад, я наконец смогла расслабиться и спокойно вздохнуть. Кадзэ-но ками тут же потребовал свои сигареты, крепко выругавшись за то, что я так варварски измяла всю пачку, но через минуту уже обо всём забыл, блаженно затягиваясь и спокойно обнимая меня, потому что регламент можно было уже не соблюдать. Мидзу-но ками общался в сторонке кое с кем из своих "сосудов", неутомимые Первосвященники, судя по всему, где-то хлопотали по хозяйству. Из тесного кружочка столпившихся у входа девиц вынырнул смущённо улыбающийся Хикари-но ками, кивнул нам, намереваясь подойти, но тут же был взят в плен другой группой радостно галдящих молодых девчонок. Несколько незнакомых мне мужчин и женщин, проходя мимо, вежливо кланялись нам, мы кланялись в ответ, причём Кадзэ-но ками отвечал на их приветствия, не выпуская изо рта сигарету.
Мне вдруг показалось, что табачный дым постепенно окутал нас такими плотными клубами, что уже стало трудно различать лица находящихся в зале. Гомон голосов сливался в равномерный убаюкивающий гул, я пригрелась, прижавшись к тёплому боку ками и почувствовала, что меня непреодолимо клонит в сон. Видимо, я уже успела задремать, потому что Кадзэ-но ками легонько потормошил меня и спросил, наклонившись к самому уху:
— Устала?
— Да, наверное, — ответила я, с трудом заставляя себя сесть прямо, пытаясь стряхнуть внезапную сонливость.
— Ничего, — пробормотал ками, прикуривая новую сигарету, — потерпи, цветочек...
Девушка в алых хакама, видимо одна из тех, что сегодня танцевали, с поклоном поставила перед нами низкий столик с сакэ и какими-то закусками. Кадзэ-но-ками тут же налил полную чашечку и протянул мне.
— Пей, детка.
Я послушно выпила, надеясь, что тёплый алкоголь немного взбодрит. Ками забрал у меня чашечку и снова наполнил.
— Давай ещё одну.
— Подожди, я так быстро захмелею... — замотала я головой.
— Я сказал — пей, и без возражений! — отчеканил он жёстко.
Я удивилась, но выпила. Что-то в его тоне не на шутку встревожило меня. Третью порцию он уже влил в меня сам, практически насильно.
— Всё, я больше не могу, мне же плохо станет! — умоляюще заканючила я.
— Да, тебе пожалуй что и хватит. Теперь спи, — сказал он, поцеловав меня в лоб, и несколько мгновений спустя я уже действительно крепко спала, уткнувшись лицом в его колени.
... Мы стояли лицом к лицу и внимательно изучали друг друга. Я — Бездну, она — меня. А потом было страшно...
В ужасе я проснулась и сразу почувствовала, что горячая сухая ладонь Кадзэ-но ками плотно зажимает мне рот — наверное, я опять кричала во сне. Другой рукой он с силой прижимал меня к полу, видно, чтобы не брыкалась. Кругом была непроглядная темень, я попыталась на всякий случай покрутить головой — вдруг удастся что-нибудь рассмотреть, — но безуспешно.
— Подожди-ка... — услышала я негромкий бархатный голос Мидзу-но ками.
Его лицо внезапно выплыло из темноты, большие чёрные глаза напряжённо всматривались в мои, как будто пытались там что-то отыскать.
— Ты видишь меня? — спросил он шёпотом. Ни ответить, ни кивнуть я не могла, поэтому просто моргнула.
— Вот и хорошо! — выдохнул он с явным облегчением. — Иди за мной.
Я испугалась, что сейчас он отвернётся и опять исчезнет в темноте, но этого не случилось. Мидзу-но ками всё так же не отрываясь смотрел на меня, и вокруг него постепенно проступал весь остальной мир: вернулся свет, звуки и запахи, я снова увидела погружённый в полумрак церемониальный зал, услышала негромкие голоса и смех гостей, из раздвинутых сёдзи с улицы доносился слабый аромат ночных цветов.
— Всё, можешь отпустить, она вернулась, — произнёс вполголоса Мидзу-но ками, откидывая рукой упавшие на лицо волосы, и всё ещё продолжая смотреть мне в глаза.
Державшие меня руки сию же секунду разжались.
— Я знал... чувствовал, что всё этим и кончится, — услышала я голос Кадзэ-но ками, и лягушки в моём животе вновь ожили и принялись в бешеном темпе метать икру. Мне почудилось, он почти рыдал!
— Перестань, сам виноват. Я предупреждал вас обоих, но ты как обычно никого не слушал. В этот раз всё обошлось, но нам нельзя ни в коем случае допустить следующего!
Кадзэ-но ками молчал, тихонько поглаживая моё плечо. Я не видела его, но отлично чувствовала каждую линию, каждую мельчайшую чёрточку его ладони. Мидзу-но ками тоже помолчал немного, потом продолжил:
— Послушай, эта девочка дорога мне не меньше, чем тебе, и я сделаю всё, чтобы Бездна не добралась до неё... Я и так очень виноват, что пошёл у тебя на поводу и забрал свою силу... Ведь видел же, что ты небескорыстно просишь, но всё равно решил помочь... и ей даже больше, чем тебе. Она — хорошая девочка, конечно, и заслуживает, чтобы её любили, вот только не замечает, глупышка, что твоя любовь ей только вредит.
— А вот если бы ты пошёл до конца и освободил её от Пути...
— Ну и что бы было? — голос Мидзу-но ками раздражённо зазвенел. — Она может этого не понимать, но ты-то?! Ты же прекрасно знаешь, чем был бы чреват такой исход! Хватит уже думать только о себе, подумай немножко и о ней тоже!
— Твоя чёртова Бездна потеряла бы её навсегда, идиот! — зашипел Кадзэ-но ками. — Если бы ты освободил её сразу... Я же всё время был бы с ней и не допустил ничего такого! А теперь у меня, по сути, связаны руки, и виновата в этом твоя чёртова жалость, от которой всем один только вред! Ты просишь не мучить её и отпустить? К тебе, который и имени-то её не помнит?
— Помню. Я никогда не забываю имена своих тэнши.
— Она любит меня...
— Ну пойми же, упрямая башка, я не собираюсь разлучать вас!
— Не перебивай! Она любит меня и поэтому не вернётся к тебе, даже если будет понимать, что с ней происходит. Она останется не из-за себя — из-за меня. Да, может эта дурочка и не до конца осознаёт, какую игру затеяла с собственной судьбой, и не понимает, что жертва её в данном случае чересчур велика, но если она хочет что-то отдать во имя меня, я не имею права не принять это. Думаешь, мне легко смотреть, что она сейчас вытворяет с собой по незнанию и глупости? Но что бы ты мне ни говорил, отречение не может быть формой любви! Отвергнуть её жертву для меня означает отвергнуть и её саму... И поэтому я приму всё!
Мидзу-но ками закрыл лицо руками и помотал головой.
— Ты упрямый кретин! Значит, когда Бездна окончательно поглотит её сущность...
— А вот это вряд ли! У этой девчонки такое сердце, что любую Бездну насквозь прожжёт. И если бы ты, призвавший её ками, хоть иногда сам думал о ней, как советуешь мне, ты бы это давно уже понял.
Мидзу-но ками замер на мгновение, потом отнял от лица руки.
— Ты это серьёзно? — спросил он с тревогой. — Ты действительно ничего не понимаешь? Не видишь, что Бездна, которая пытается её поглотить — уже НЕ МОЯ?
Кадзэ-но ками фыркнул и попытался усадить меня рядом, но кости будто бы растворились в моём теле, и я беспомощно завалилась на бок. Ками изо всех сил встряхнул меня, потом сурово зашипел, приложив губы к самому уху:
— Встань на ноги, малахольная! Немедленно, или я не знаю, что с тобой сделаю!
— Бесполезно, пусть даже не пытается, - вздохнул Мидзу-но ками. — Такое состояние продлится ещё дня три-четыре, и то в лучшем случае...
Но Кадзэ-но ками сделал вид, что не слышит.
— Встань на ноги! — повторил он, делая длинные весомые паузы между словами. — Я сказал... поднимись... на свои чёртовы ноги... идиотка!
И когда я всё-таки встала, сама толком не понимая, как у меня это получилось, он повернулся к Мидзу-но ками и сказал, доставая сигарету:
— Три-четыре дня, да?
Сияющий бог только хмыкнул в ответ.
— Я давно уже знаю, что это не твоя Бездна, — продолжил Кадзэ-но ками, прикуривая. — И то, что это — ЕЁ СОБСТВЕННАЯ Бездна, мне без разницы. В этом мире нет такого дерьма, из которого я бы не вытащил эту детку.
Мидзу-но ками горько усмехнулся:
— Не будь таким самонадеянным, пожалуйста.
— Не путайся больше у меня под ногами, сделай одолжение! — прошипел, прищурившись, Кадзэ-но ками, потом повернулся ко мне — Ну, и что ты тут до сих пор торчишь, как хрен под солнцем? Мы уходим! Давай, цветочек, двигай своими грёбаными ногами в грёбаную спальню! Я тебя сегодня ещё выдрать обещал, кажется. Шустрее, что ты как варёная каракатица, в самом деле?
Вот именно варёной каракатицей я себя сейчас и чувствовала. К счастью, пока я спала, большинство гостей уже изрядно напились и почти перестали обращать на нас внимание, поэтому никто не заметил, что со мной что-то не так. Втолкнув меня в комнату и с шумом задвинув сёдзи, Кадзэ-но ками без сил повалился на пол и закрыл глаза. Я как подкошенная рухнула следом.
— Ты готова умереть, цветочек? — спросил он тихо, не открывая глаз.
Речь ещё не вернулась, поэтому я только сдавленно мяукнула в ответ.
— Зря. Нам ещё рано сдаваться, детка.
***
— Нужно было послушаться его и вернуть тебя сразу, — прерывисто шептал Кадзэ-но ками, задыхаясь от собственных поцелуев. — Сперва хорошенько выдрать за глупость, а потом за шкирку притащить к нему в спальню... и ничего бы не было... никаких Бездн, цветочек мой!
Говорить я по-прежнему не могла, поэтому только беззвучно плакала под его губами. Вернуть меня? Что ты такое говоришь, любимый? Разве я вещь или собака? Пусть я сколько угодно буду для тебя бестолковой дурындой, неуклюжей идиоткой и варёной каракатицей, но вернуть меня ты сможешь только в виде трупа!
Ками потратил слишком много силы за один раз, чтобы поднять меня на ноги и довести до спальни, и пока он восстанавливался, мы так и лежали там же, где рухнули, в темноте, на татами, под пристальными взорами драконов на потолке. Потом я почувствовала, как он нашёл мою руку, ласково погладил каждый пальчик, и вдруг неожиданно изо всех сил сжал так, что у меня от боли градом покатились слёзы. И в то же мгновение я вспомнила, что мне снилось сегодня в церемониальном зале. Нет, не просто вспомнила... кажется, в ту секунду я окончательно прозрела, как будто разрозненные кусочки мозаики, хаотично вертевшиеся в моём сознании, вдруг фантастическим образом сложились в единое целое.
Хотя я видела собственную Бездну, она больше не пугала меня. Именно её появления они все и боялись, наблюдая, как я справляюсь с посягательством Бездны Мидзу-но ками. По всем раскладам я должна была неминуемо ей проиграть, но что-то всё время мешало мне сдаться, и вот это самое "что-то" было куда опаснее самого проигрыша. Сияющий ками не освободил меня от Пути, чтобы, когда его собственный мрак поглотит глупую тэнши, вздумавшую вдруг отречься, можно было бы относительно безболезненно вытащить её обратно. Оставаясь ЕГО последовательницей, постигая ЕГО могущество, я была бы родным элементом и в ЕГО Бездне. Потрепало бы меня, может быть, хорошенько, но навряд ли серьёзно покалечило. И в том, что я непременно проиграю, Мидзу-но ками был полностью уверен. А потому что просто не могло быть по-другому. Никогда не было и не могло быть. Но вопреки всем его ожиданиям, я ходила по краю, и почему-то не падала. Бездна же, оставаясь раз за разом без добычи, начала возмущаться, усиливая интенсивность влияния и распространяясь в самом Мидзу-но ками настолько, что он перестал её контролировать и чуть не поплатился за собственную доброту. Чёрный танто Хикари-но ками решил эту проблему: раненная, съёжившаяся Бездна отползла и на какое-то время затаилась в глубинах сущности сияющего божества, прекратив терзать нас обоих.
Кадзэ-но ками тоже знал заранее, что Бездне я проиграю. Боги, что, должно быть, творилось у него на душе в те дни! Он понимал, что после моего поспешного отречения наше с ним обоюдное время сократилось максимум до двух-трёх недель, а потом... узнала ли бы я его вообще потом, когда выбралась из Бездны? А если бы даже и узнала, то, что осталось бы от моей сущности, и отдалённо не напоминало бы уже тот цветочек, который он полюбил. Вот зачем Кадзэ-но ками применил тогда "поводок" — он пытался выиграть время, выцарапать у судьбы хотя бы лишний месяц-другой, чтобы постараться навсегда запомнить и сохранить глубоко в сердце меня нынешнюю. Ох, если бы он только рассказал мне всё с самого начала! Я никогда не попросила бы снять "поводок", из кожи бы вон вылезла, чтобы лишний раз не огорчать его... Но вдруг мой ками увидел, что я борюсь, да так отчаянно, что в его кровоточащем сердце затеплилась надежда. Да-да, мы обязательно победим, мы это сможем! Он будет рядом и поможет, советом, силой, да чем угодно, лишь бы я продолжала сражаться дальше. Какой бы вопиющей глупостью не считал он мои жалкие попытки пойти против судьбы, сейчас эта глупость была нашим единственным козырем, но разыграть его нужно было предельно аккуратно, потому что просто-напросто второго шанса бы не было. Чем дольше и отчаяннее я сопротивлялась, тем опаснее для меня становились последствия встречи с Бездной, и тем страшнее было бы проиграть. Мидзу-но ками, пытавшийся силой вырвать у меня клятву в ту злополучную ночь, под сакурой, был уже на грани отчаяния, потому что чувствовал — я отдалилась от выбранного Пути настолько, что перестала быть чем-то родным для него и его Тьмы. В случае проигрыша, это означало только одно: смерть моей души. Полное растворение в Бездне. Без перерождения. Навсегда. И сияющий ками готов был пойти на любые жертвы, только бы этого не допустить. Он умолял Кадзэ-но ками не рисковать мной и уступить, пока оставалась ещё возможность хоть как-то помочь, но мой ками пошёл ва-банк, и отступать не собирался. То ли он слишком верил в нас обоих, то ли добровольно расстаться со мной было выше его сил... И тогда Мидзу-но ками всё замкнул на себя... Сумею ли я хоть когда-нибудь отблагодарить за его доброту? За то, что в том сне он встал с открытой грудью между мной и моей судьбой, и судьба не выдержала такого искушения и поддалась, подарив мне звёздный свет и чёрный танто...
Сейчас я уже знала, каким таким невероятным чудом мне удалось не свалиться в Бездну Мидзу-но ками. Это было то же самое чудо, благодаря которому я выиграла свой поединок, вдрызг его проиграв: та вторая юката, которая не была иллюзией и силой, — это была любовь Кадзэ-но ками. Сколько бы ни твердил тогда ему холодный здравый смысл, что мне НЕЛЬЗЯ ни в коем случае победить, чтобы необдуманное отречение не состоялось, сердце — ревнивое, страдающее, эгоистичное и влюблённое сердце — желало обратного, и желание это было так сильно, что в конце концов достигло огромной концентрации и материализовалось. Ками, так боявшийся, что кто-нибудь ненароком заглянет ему в душу и выведает все его потаённые чувства, не стал сдерживаться, раскрыв свою привязанность перед четырьмя очень важными свидетелями, и таким образом моя условная победа была более чем щедрым даром, который я, при всём при том, даже не смогла бы тогда по достоинству оценить, поскольку не понимала до конца, что происходит. И сейчас-то я всё поняла только лишь благодаря тому, что видела во сне свою страшную Бездну и теперь знала, почему она вдруг раскрылась в душе бестолковой смертной тэнши, не обладавшей ни достаточной волей, ни могуществом. Сколько бы я ни убегала, как бы старательно ни пряталась в тёплых руках Кадзэ-но ками, его Путь никогда не станет моим постижением. Как рыбе необходима вода, так и мне не победить свою природу и никогда не достичь могущества без силы Мидзу-но ками. Как бы сильно ни любила я сейчас, моё сердце всегда будет против воли рваться туда, где осталось моё призвание... мой Путь... постижение... ками, призвавший меня... потому что когда-то в обеих реальностях я была рождена ДЛЯ НЕГО.
Собрав каким-то чудом сохранившиеся во мне последние капли силы, я высвободила руку и неуклюже, как раз подстать варёной каракатице, обняла своё любимое божество. Бездна, которой я смотрела сегодня в глаза, возникла ещё до моего отречения, в тот самый миг, когда я впервые захотела познать Кадзэ-но ками, проникнувшись чёрной горечью его ледяных космических глаз. С тех пор я сама, без чьей-либо помощи, методично разрывала себя пополам, любя одного, устремляясь к другому, пока не проделала в собственной душе брешь, и чем дальше, тем сильнее эта брешь разрасталась, достигнув, наконец, таких размеров, что меня начало неуклонно засасывать в неё. И здесь, по большому счёту, моё отречение не сыграло никакой особенной роли: рано или поздно всё случилось бы так, как оно и случилось... Надо же, своя собственная маленькая чёрная дыра! О, да мне действительно было бы чем гордиться!.. Не будь это так страшно...
Всё время, пока он крепко прижимал меня к себе, слёзы беззвучно продолжали катиться по моим щекам. Не от страха или жалости к себе. Мой ками не мог плакать, и сейчас я делала это вместо него.
— Завтра... — шептал он, закрыв глаза, — я сам отведу тебя к нему... Силком потащу, если упрёшься!.. Только он знает, как справляться с Безднами, потому что из всех нас только у него она есть. Не делай такие скорбные глазюки, цветочек! Если бы он не отыскал тебя сегодня в этой чёртовой темноте...
Ты никуда меня не поведёшь! Я не хочу! Ох, ну почему я не могу сказать это?! Пальцы сами собой сжались, но на то, чтобы хорошенько стукнуть, сил уже не осталось, поэтому я просто упёрлась кулаком ему в грудь, чувствуя, как гулко там, в глубине, стучит сердце. Не ты ли обещал что-нибудь придумать? И разве не ты сказал мне полчаса назад, что нам ещё рано сдаваться? Теперь, когда я понимаю, что происходит... теперь я так же ясно вижу и то, почему это всё происходит. Я люблю Мидзу-но ками, и поэтому он мне нужен. Я люблю тебя, и нужна тебе... и поэтому ТЫ нужен мне гораздо, гораздо сильнее! Ты слышишь? Слышишь? СЛЫШИШЬ?!
— Да...— ответил ками, ещё крепче обнимая меня, — я слышу...
И спустя секунду припозднившиеся гости в церемониальном зале едва не поперхнулись закусками, услышав его дикий вопль, а в соседней с нашей спальне Хикари-но ками наверняка попадали со стен все охранные свитки.
— Мать твою, цветочек! Как ты это сделала?!
Спросил бы что-нибудь полегче, счастье моё!..
***
Как и следовало ожидать, на следующее утро никто меня никуда не повёл...
Я проснулась в одиночестве, далеко за полдень, силясь вспомнить, как засыпала накануне, но в памяти образовался неприятный провал. Стоило чуть сильнее напрячься, как голова моментально отзывалась резкой пульсирующей болью, и в конце концов мне всё же пришлось оставить эти мучительные и абсолютно бесполезные попытки. По большому счёту это было неважно, да и без того я чувствовала себя достаточно скверно. Но всё-таки теперешнее моё состояние было куда лучше вчерашнего. Пошевелив под одеялом рукой, я отметила, что снова чувствую собственные кости, и уже одно это открытие вселило в меня некоторую надежду на то, что всё, может быть, и не так уж плохо, как кажется. "Привет!" — прошептала я, обращаясь к парящим драконам на потолке, чтобы проверить, вернулась ли способность говорить, и заново обретённый голос ещё никогда не казался мне таким важным и нужным. Всё-таки прогноз Мидзу-но ками относительно трёх-четырёх дней не сбывался.
Вставать совершенно не хотелось, но нужно было поесть, чтобы хоть как-то восполнить вчерашнюю потерю сил, да и найти Кадзэ-но ками тоже бы не мешало. Тихонечко, по-старушечьи охая, я не без труда выбралась из-под тёплого одеяла, и практически на четвереньках поползла в ванную. Умывшись и кое-как пригладив растрепавшиеся волосы, я накинула поверх своего тонкой ночной юкаты тёмное клетчатое авасэ Кадзэ-но ками и осторожно, по стеночке, побрела в Правое крыло к Младшему Первосвященнику, небезосновательно рассчитывая на то, что меня там по крайней мере накормят. Всё-таки слабость оказалась сильнее, чем я предполагала, да и голова кружилась очень уж сильно, меня даже начало немного мутить.
— Доброе утро, — прошелестела я, раздвигая сёдзи и практически без сил вваливаясь в комнату, обычно служившую всем обитателям храма чем-то вроде столовой.
Аромат корицы и тёплой выпечки чуть не свёл меня с ума ещё по дороге, и я вполне справедливо опасалась, что тем, кто поздно встаёт, обычно ничего вкусного не остаётся. Но то ли после вчерашнего мацури все спали дольше обычного, то ли из-за бурных возлияний накануне теперь страдали естественным похмельным снижением аппетита, но первое, что бросилось мне в глаза, когда я вошла, — внушительная гора румяных круглых коржиков в плетёной корзинке прямо посередине низкого столика с котацу. За столом, накрыв ноги одеялом, с отрешённым лицом, подперев кулаком щёку, сидел Старший Первосвященник, гипнотизируя взглядом печенье. Напротив него расположился Хикари-но ками, и с таким же отсутствующим видом потягивал кофе из большой зелёной кружки. По обоим было видно, что предыдущая ночь у них выдалась весьма насыщенной. На моё тусклое приветствие они лишь вяло кивнули и пробубнили что-то невнятное, только ками выдвинул из-под столика коленом дзабутон, как бы приглашая меня сесть.
— А, Саку-чан! И тебе доброго утречка, — прощебетал Младший Первосвященник, выглядывая из кухни.
Выглядел он не лучше брата, однако же улыбался, как ни в чём не бывало.
— Садись-садись, позавтракай с нами! — закричал он, тотчас нырнув обратно.
— Спасибо, с удовольствием, — отозвалась я, но, должно быть, всё же не достаточно громко для того, чтобы он услышал меня.
Ками и Старший Первосвященник, не изменив поз, сидели всё с теми же задумчиво-созерцательными выражениями на лицах. Мне не хотелось прерывать их полумедитативное состояние, но я всё же робко поинтересовалась:
— А... где же Кадзэ-но ками?
Услышав вопрос, оба как по команде встрепенулись и фыркнули.
— Он ушёл, Саку-чан. В... ммм... на станцию, в комбини, — протянул ками, отхлёбывая кофе. — Видишь ли, сигареты где-то потерял, вот и поехал... то есть... эээ... пошёл, потому что ключи от своей машины он не нашёл.
Быстренько, насколько позволяло моё состояние, я прикинула в уме расстояние от храма до ближайшей станции... Ничего себе! Это же не меньше часа пешком только в один конец! И то, если идти достаточно резво.
— Как так не нашёл? У него же ключи от "единорога" всегда при себе. И запасные есть в спальне, я видела...
— Он хотел было поискать в спальне, но чтобы он там не разбудил тебя ненароком, мы уговорили твоего ками прогуляться пешком, — включился в разговор Первосвященник, сунув руку под свой дзабутон и со стуком шлёпнув передо мной на стол ключик со знакомым брелоком. — И просто удивительно, как это он так легко согласился...
— Мне не удивительно, — проговорил Хикари-но ками, выуживая откуда-то из-под стола почти полную сигаретную пачку и аккуратно кладя её рядом с ключами. — Вот, передай, пожалуйста. Мы потом сами извинимся...
— За что извинитесь? — непонимающе захлопала я глазами на ками. В моём заторможенном разуме паззл пока не сложился.
Ками вздохнул и покосился на Первосвященника. Тот продолжал гипнотизировать горку печенья и никак не отреагировал на мой вопрос.
Из кухни весело выпрыгнул Младший Первосвященник с такой же зелёной кружкой, как у Хикари-но ками, и радостно мурлыкая что-то себе под нос, поставил её передо мной на стол, отодвинув в сторону ключи и сигареты.
— Твой ками успел достать нас всех с утра бесконечными песнями про то, как ты ночью с лёгкостью смела печать, разделяющую ваши сознания, хотя он, в отличие от некоторых, никогда не призывал тебя, и всё такое, Саку-чан, — сообщил он мне, всё так же радостно улыбаясь.
— Мы, разумеется, тоже порадовались за тебя, и полностью разделили его чувства, но слушать всё это по двадцатому разу было невыносимо... — мягким, как бы извиняющимся голосом продолжил Хикари-но ками.
— Сначала нам удалось незаметно припрятать сигареты, и это само по себе уже было редкой удачей и весомым поводом отправить нашего дорогого Кадзэ-но ками в комбини, чтобы посидеть уже, наконец, в тишине, — снова подхватил Младший Первосвященник.
— А уж когда он начал искать свою ненаглядную пачку по всем карманам и не заметил, как выронил на одеяло ключи от машины, мы поняли, что справедливость на нашей стороне, — моментально оживляясь, захихикал Старший.
— Мы не со зла, мы извинимся, — закончил Хикари-но ками.
Странно, но их мальчишеская выходка совсем не удивила меня. Удивило другое. Чтобы Кадзэ-но ками, готовый удавить любого, кто потянется к его драгоценной сигаретной пачке, вдруг настолько увлёкся, что выпустил её из виду...
— То, что я сделала ночью... это настолько... круто? — спросила я неожиданно.
— С чего ты взяла? — моментально насупился Старший Первосвященник. — Ничего в этом такого нет, обычное дело для многих посвящённых. Ты ведь уже однажды разбивала печать в "коридорах", разве нет?
— Да, разбивала... — пробормотала я, опустив голову. — Тогда почему он так этому радуется?
— Да он всегда радуется, — хмыкнул Первосвященник. — Только и слышу в последнее время: "мой цветочек то", да "мой цветочек сё"...
— Хватит говорить глупости, брат! — шлёпнул его по спине Младший. — Ты иронизируешь вот, а девочка, чего доброго, поверит! Не слушай его, Саку-чан, пей кофеёк, пока не остыл.
Что-что? К-кофеёк? Только сейчас я догадалась сунуть нос в кружку, и обнаружила, что там и в самом деле кофе. Я так привыкла получать от Младшего Первосвященника только чай, что и на этот раз не ожидала ничего другого. Ужас! Крепкий чёрный кофе! Без сливок и даже без молока! Но он же прекрасно знает, что я кофе не пью.
— Простите... а почему... не чай? — спросила я, краснея от того, насколько, должно быть, невежливо прозвучал мой вопрос.
Первосвященник удивлённо вскинул брови.
— Так твой ками же сказал мне сегодня, что отныне ты пьёшь по утрам только кофе. Крепкий, чёрный и баз сахара.
"Да что же это? Он надумал угробить меня, что ли?" — завопила я про себя, постаравшись при этом изо всех сил сохранить хотя бы внешнюю благовоспитанность.
— Ах-хах, извините. Просто он, как обычно, не счёл нужным сообщить это МНЕ, — пролепетала я, холодея при одной мысли о том, что кофе пить всё-таки придётся, чтобы не обидеть заботливого и доброго Младшего Первосвященника. — В любом случае, благодарю Вас!
— Пей на здоровье, девочка, — ответил он с улыбкой и отошёл к буфету, чтобы вытащить кое-какую посуду.
Зажмурившись, я осторожно сделала малюсенький глоточек. Наверное, это был просто шикарный кофе, как и всё, приготовленное Младшим Первосвященником, но... я терпеть не могу кофе!
То ли из робости, то ли из скромности, то ли из-за всего разом, но я постеснялась взять печенье без приглашения, и никто почему-то так до сих пор и не догадался мне его предложить. Поэтому, подавляя тошноту, я меланхолично прихлёбывала свой мученический горький напиток, ожидая с надеждой, что вот сейчас кто-нибудь из них спохватится и исправит эту досадную оплошность. Но все молчали, словно сговорившись. Когда Хикари-но ками протянул, наконец, руку и взял одну печенюшку, я уже готова была, набравшись наглости, сама просить разрешения приобщиться к трапезе. Но так и не набралась. Ками откусил кусочек, тщательно прожевал, проглотил, откусил ещё один, прожевал уже гораздо медленнее и тщательнее, потом нахмурился, повертел в руках то, что осталось, и проворчал, не отрывая глаз от надкусанного коржика:
— Что это такое и как его есть? Опять тут корицы больше, чем муки.
— Эй, хватит занудствовать, бес тебя задери! — вступился за брата Старший Первосвященник.
Младший, всё это время возившийся возле буфета, медленно подошёл к столу и хмыкнул, сложив на груди руки. Он улыбался, но глаза его в тот момент были такими... такими... что я тут же горячо возблагодарила небеса за то, что не посмела отказаться от кофе. Хикари-но ками однако же, не дрогнув, выдержал этот зловещий взгляд.
— Не ешь, если не нравится, — медовым голоском почти прошептал оскорблённый в лучших чувствах Первосвященник, схватил со стола корзинку и мигом переставил её на буфет.
В душе я стонала навзрыд, провожая глазами уплывающую еду. Но, чёрт, теперь мне было совсем уж неудобно просить это злосчастное печенье — а ну как Младший решит, что я издеваюсь? Мысленно я хорошенько обругала Хикари-но ками: где так сама скромность, а тут не мог промолчать! Подумаешь, корицы ему много! Да пусть хоть совсем без муки будет...
Следующие минут десять-пятнадцать прошли в абсолютнейшей, почти благоговейной тишине, нарушаемой только сердитым сопением Младшего Первосвященника и тихим звяканьем переставляемой посуды.
— Ладно, всем спасибо, я пошёл, — как ни в чём не бывало сказал Хикари-но ками, с неторопливым достоинством поднимаясь на ноги.
— Иди-иди, — буркнул в ответ Младший Первосвященник. — Осторожнее за рулём.
— Обязательно. Покорнейше благодарю за заботу, — нарочито вежливо отозвался ками.
Я стремительно проглотила остатки ненавистного кофе и торопливо пролепетала:
— Спасибо за кофе! Можно мне тоже пойти, а то что-то нездоровится?
— Конечно-конечно, Саку-чан, — отозвался Первосвященник уже куда ласковее. — Иди, отдохни как следует. Ты очень бледненькая сегодня.
"Ещё бы не быть бледненькой! — чуть не всхлипнула я, выскакивая побыстрее за дверь вслед за Хикари-но ками. — Целая кружища противного кофе, да на голодный желудок!.. Ох!"
— Проводить тебя до спальни? — спросил ками, заботливо поддерживая меня под локоть.
— А под сакуру можешь? — поинтересовалась я после минутного раздумья.
— Могу, — улыбнулся он. — Ну что, прокатишься у меня на спине?
— Нет-нет, ни в коем случае! Не хочу быть захребетницей. Своими ножками как-нибудь дойду, — улыбнулась я в ответ.
— Это Кадзэ-но ками ругал тебя захребетницей?
— Да нет, не то чтобы ругал. То есть я хочу сказать... все эти его колкости и грубости всегда уместны и очень стимулируют... Они как музыка для меня, понимаешь?
Хикари-но ками озабоченно заглянул мне в лицо.
— Что они подмешали в этот кофе? Ты такая откровенная сегодня... Вообще-то я впервые вижу кого-то, кому бы нравились ругательства Кадзэ-но ками. Но, знаешь, я понимаю. Если он ругается, значит неравнодушен — ты ведь так думаешь, да?
— Ну... да. Примерно...
Хикари-но ками отвёл меня под сакуру и даже принёс одеяло, чтобы я не простудилась. Его забота так тронула меня, что я чуть было не попросила большой бутерброд вдогонку к одеялу, но всё-таки постеснялась. В конце концов он ведь собирался куда-то уезжать, и нянчится со мной в его планы никак не входило. Скоро уже должен вернуться мой ками, и тогда уж либо я, наконец, поем, либо меня добьют ещё одной большой кружкой кофе по его распоряжению. Странно, конечно, что за нелепая идея его посетила с этим дурацким кофе?
Бывший наставник попрощался и ушёл, а я завернулась как следует в одеяло и устало привалилась к стволу, закрыв глаза. Головокружение и тошнота усилились ещё больше, слабость накатывала волнами, одна мощнее другой. Но здесь, на воздухе, под любимой целительной сакурой, мне было спокойнее, чем в постели под пристальным взглядом суровых драконов на потолке в спальне Кадзэ-но ками. Интересно, сколько всего они видели там? Скольких женщин вот так же строго разглядывали, с нарисованных небес выпученными нарисованными глазами...
Я не заметила, как уснула.
Поделиться в соцсетях
Комментарии