2.3 Мемуары тэнши: Наставление Мидзу-но ками

После Равноденствия дни потекли настолько однообразно, что потихоньку это начало даже раздражать. Хотя ведь я сама выклянчила у братьев разрешение приезжать в храм один раз в неделю вместо прежних двух, и всего на полдня, только чтобы отдать законченное мешочки и исписанные прописи и получить вместо них новые. Оба Первосвященника сперва в один голос категорически отказали, даже не желая выслушать мои, право сказать, довольно-таки жалкие доводы, но вдруг вмешался Мидзу-но ками, как всегда "совершенно случайно" проходивший мимо в моменты самых важных разговоров, и братья, хотя долго ещё ворчали, скрипели зубами и недовольно морщились, в конце концов уступили сияющему ками, пообещав, что во время подготовки к ближайшему празднику (а как назло, это должно было быть празднование в честь Кадзэ-но ками!) сдерут с меня три шкуры, если я не проявлю должного усердия в работе. Конечно, оба прекрасно понимали, что за моей просьбой скрывается гораздо больше, чем просто забота о бедной Момотаро, которая скучала одна в пустой квартире, пока меня не было дома. Но, как они и предупреждали ранее, подобного рода причины не считались уважительными, поэтому-то первосвященники и были крайне недовольны. Сердить братьев, проявивших обо мне такую заботу, разумеется, хотелось меньше всего, но сейчас моей первейшей задачей было в кратчайшие сроки вернуть себе душевное равновесие, а для этого требовалось находиться как можно дальше от болезненных воспоминаний. В "Берлоге отшельника" же мне было уютно и спокойно, а главное — совершенно безопасно. Почему-то я была уверена, что при сложившихся обстоятельствах Кадзэ-но ками ни при каких условиях там не появится.

читать дальшеЕжедневные хлопоты по хозяйству, шитьё мешочков и прописи занимали у меня довольно-таки большую часть времени, остальное уходило на интенсивные размышления и детальную внутреннюю работу. В предложение Хикари-но ками поискать для себя Третий Путь я вцепилась мёртвой хваткой, сознательно пропустив мимо ушей замечание о том, что он не вполне уверен в правильности такого шага. Вот только нащупать это тонюсенькое, бритвенно-острое состояние идеального равновесия было совсем не так просто... Раз за разом я мысленно разбивала свои отношения с Кадзэ-но ками на множество отдельных эпизодов, тасовала их в произвольном порядке, и пыталась собрать снова в некую цельную картину, отыскивая недостающие фрагменты, без которых эта целостность казалась неполной, чтобы попытаться хотя бы приблизительно восстановить их при помощи логики или интуиции — смотря что больше подошло бы в конкретной ситуации. Так я пыталась приблизиться к ясному пониманию ситуации, в которой оказалась, а значит, и к преодолению её, но однако же каждый раз терпела фиаско и начинала всё сначала, потому что недостающих "пазлов" оказывалось слишком много. Мне было важно выяснить причину, по которой Кадзэ-но ками настолько внезапно решил прекратить наши отношения, но спросить его об этом напрямую не представлялось возможным, поэтому оставалось только бесчисленное количество раз просеивать и просеивать через мелкое сито анализа собственные воспоминания, чтобы где-нибудь вдруг, случайно, наткнуться на какую-то ничтожную детальку, крохотную зацепочку, которая могла бы стать ключом к разгадке. Несколько раз я пыталась незаметно подключить к моим умственным исканиям зачастившего в последнее время с визитами Хикари-но ками, заводя издалека малозначимые разговоры, постепенно сводя их к темам, в информации по которым нуждалась острее всего, но он очень умело уходил от прямых ответов, оставляя меня в итоге ни с чем. Застать же его врасплох было и вовсе нереально. Что ж — решила я однажды, — в конце концов поиск истины — важнейший этап в обретении равновесия, и тут ками совершенно прав в том, что не хочет мне помогать. Свой Путь нужно всегда искать самостоятельно. И я продолжала с маниакальной настойчивостью препарировать собственные воспоминания и чувства, чтобы в конечном итоге когда-нибудь суметь собрать из имеющейся у меня половины некое подобие целого.

Однако же несправедливо утверждать, будто Хикари-но ками совсем никак не помогал в моих изысканиях, но в тот момент его участие проходило мимо моего сознания, усиленно переваривающего в сотый раз одни и те же воспоминания и чувства. Я просто не замечала, что всё это время он терпеливо идёт рядом, не указывая мне направление ни словом, ни жестом, но уже одним своим присутствием давая понять, что выбранная дорога верна. Как ребёнок, который боится заблудиться, я невольно держалась поблизости от более старшего и опытного, не задумываясь над тем, что он, хотя и не объясняет дорогу, но всё равно ведёт меня туда, куда нужно.

С самого начала нашего знакомства здесь, в мире сновидений, Хикари-но ками, бывший тогда ещё тэнши высшей ступени, всегда и, на мой взгляд, частенько совсем незаслуженно, открыто поддерживал меня. Сперва я решила, что он делает это из уважения к Мидзу-но ками, чуть погодя подумала, что для наставника вполне логично заботиться о своей подопечной, а ещё спустя некоторое время, когда мы неожиданно обрели друг друга в совместном молчании и между нами установились достаточно неоднозначные дистанционно-партнёрские отношения без каких-либо гарантий и перспектив, поддержка ками уже казалась некой само собой разумеющейся дружеской любезностью, и в глубине души я всегда знала, что независимо от того, сближаемся мы или расходимся, независимо от изменяющегося личного статуса в этом мире, у меня было никем не определённое, но всё-таки право рассчитывать на эту любезность.

Я уже не раз упоминала о том, что одно только молчаливое присутствие наставника рядом каким-то непостижимым образом снимало с души добрую половину скребущих там кошек, и если даже в какие-то особенно счастливые дни все кошки разом брали выходной, поселявшееся во мне умиротворение становилось ещё обширнее и глубже, если мы оказывались наедине с Хикари-но ками. Правду сказать, после моего отречения случалось это крайне редко, потому как Кадзэ-но ками не очень-то любил, чтобы я оставалась без дополнительного присмотра даже с теми, кому сам он безоговорочно доверял... И хотя вместе с изменившимися обстоятельствами в наших отношениях с теперь уже бывшим наставником всегда существовавшая дистанция значительно увеличилась, я продолжала в полной мере ощущать исходившую от него готовность поддержать меня в любой момент так, как если бы были связаны каким-то очень серьёзным обещанием.

Причина существования этого чувства стала очевидна после того, как мне в руки попала та злосчастная манга о влюблённой куртизанке и верном самурае. Хикари-но ками не очень был расположен тогда что-то мне объяснять, но кое-что всё-таки я от него услышала, а кое до чего впоследствии дошла сама. Во всяком случае теперь я понимала причину его такого почти детского смущения при нашей первой встрече — ведь он отлично знал, кто я, и, должно быть, прикладывал неимоверные усилия, чтобы научиться воспринимать меня по-новому, в нынешнем моём воплощении. Пусть тот, кто был когда-то самураем по прозвищу Ину, и не сохранил прежних чувств к той, которую когда-то называли госпожой Ханой, воспоминания об этих чувствах жили в его душе, и от этого Хикари-но тэнши было никуда не деться, в то время как я благополучно обо всём забыла, и когда мы наконец встретились после стольких лет разлуки, моё сердце даже не дрогнуло в едва уловимом предчувствии. Да, должно быть очень нелегко ему было привыкнуть к произошедшим во мне изменениям. От той прежней госпожи Ханы остался разве лишь остов, и он был так глубоко скрыт в наслоениях нового рождения, что сходу докопаться до него вряд ли было под силу даже тэнши самой высшей ступени. Наверняка от этого он испытал определённого рода шок, хотя, по его же собственным словам, узнал обо всём заранее от сияющего ками и готовился к встрече...

По той же самой причине он так настойчиво отказывался от участия в ритуальном возрождении мира со мной — пусть бы это был кто угодно, но не женщина, имевшая с ним общее прошлое, даром что ничего об этом не помнящая. Конечно, нынешняя я уже никоим образом не была ему незнакомой и чужой, но всё-таки и не настолько родной, чтобы мой наставник захотел по собственной воле перевести наши сложившиеся доброжелательно-дружеские отношения в иную плоскость. Но Мидзу-но ками зачем-то настоял именно на таком развитии событий. Безусловно, он вёл какую-то свою игру, резон которой мне так и не удалось понять. Интересно, а понимал ли это тогда Хикари-но тэнши? И добился ли всё-таки Мидзу-но ками того, чего хотел?.. Не скажу, что после ритуала мы с Хикари-но тэнши стали как-то особенно ближе... за исключением того, может быть, что теперь наше молчаливое дистанционное партнёрство украшалось изредка такой же дистанционной, неромантичной, но достаточно нежной близостью. Впрочем, и её-то было совсем немного, а после его посвящения так и вовсе не стало. Тем не менее, воспоминания о тех кратких мгновениях, что мы провели тогда вместе с наставником-тэнши, были мне необычайно дороги, в них скрывалось какое-то трепетное наивное чувство — не любовь, нет, даже близко ничего похожего, — скорее, это напоминало зарождение всё того же чувства сопричастности друг другу и какого-то почти братского единения. Как бы то ни было, эти воспоминания я бережно хранила, заперев глубоко в душе, как в шкатулке, без намерений когда-либо вынимать их оттуда, даже для того, чтобы наедине с собой переживать заново.

Вполне естественно, что после того, как Хикари-но тэнши стал ками, наши отношения закономерным образом изменились, но и несмотря на это, ощущение тёплой сопричастности друг другу так и не исчезло. И во время поединка с Мидзу-но ками в день моего отречения, и потом, когда звёздный свет и чёрный танто подарили мне освобождение от Бездны сияющего божества, и тогда, когда я постигала законы равновесия по жестокой методике Кадзэ-но ками, катаясь по траве и скуля от боли в раненых ногах, — каждый раз я чувствовала, что надёжное крепкое плечо Хикари-но ками совсем рядом, и он не задумываясь подставит его, случись в том необходимость. Но почему-то, осознавая в полной мере, насколько здорово было иметь такую мощную поддержку, я никогда не задумывалась о том, получилось бы у меня пройти через всё, не будь этой стопроцентной уверенности в близости его плеча. Быть может, я не осмелилась бы, хотя... Сейчас, когда прошло достаточно времени, уже не так легко представить себе, как бы я поступила тогда.

Однажды, по-моему даже ещё до ритуала возрождения мира, в каком-то разговоре наставник впервые упомянул о существующей между нами невозможности быть когда-либо вместе. Со временем я поняла, что он имел в виду, и согласилась, что в нашем случае это несомненное благо. У каждого были свои задачи, свои уроки и произнесённые клятвы, слишком многое не давало нам даже предпринять попытку к сближению, поэтому сохранение дистанции в отношениях, в общем-то, было единственным, что нам оставалось. И такое положение вещей, казалось, совершенно не тяготило обоих. Прикрывшись невозможностью, как щитом, мы спокойно сближались и расходились, влюблялись в других, непринуждённо общались при встречах, не чувствуя ни робкой неловкости, ни смущённого напряжения...

Но в тот день, когда мне в руки попала история о госпоже Хане и верном самурае Ину, вместе с утерянными в круге рождений воспоминаниями появилось какое-то смутное и не слишком хорошее чувство не только невозможности обрести друг друга в настоящем, но и тщетности каких-либо отношений вообще. Что толку теперь мне в его плечах, а ему — в моём участии, если он не сдержал клятву, и всё, что могло бы случиться, так и закончилось, даже не успев начаться? В тот вечер, когда всё открылось, мы оба были слишком взволнованы и ошеломлены, чтобы хоть как-то во взаимном обсуждении разобраться с тем, как теперь нам обоим быть дальше. По большому счёту ничего и не менялось: Кадзэ-но ками держал меня крепко, я даже краешком сознания не могла допустить мысль о том, чтобы попробовать поискать в своём сердце отголоски утраченной привязанности госпожи Ханы, Хикари-но ками тоже дал мне чётко понять, что любовь самурая Ину осталась там, в далёком прошлом, и нынешние мы уже не те, и ничего само по себе не вернётся.

С тех пор, как знание о несдержанной клятве породило ощущение тщетности, мы незаметно начали отдаляться друг от друга, и по всей видимости настолько успешно, что когда крепкое плечо божества звёздного света выплыло навстречу из мрака, в который я погрузилась после расставания с Кадзэ-но ками, это и удивило и смутило меня, как будто участие в моей судьбе проявил не близкий друг и бывший наставник, а совершенно посторонний человек. Поэтому, переехав в токийскую "Берлогу отшельника", я первое дни заново привыкала чувствовать былую тёплую сопричастность с ним, и наконец вдруг начала постепенно открывать для себя совершенно другого Хикари-но ками, более живого, менее отстранённого и молчаливого. Но всё это происходило подспудно, почти не затрагивая сознание. В мыслях, в сердце, в душе тогда у меня безраздельно господствовали только ранящие воспоминания о счастливом лете, а в снах я беспрестанно грезила о ледяном Космосе на дне любимых чёрных глаз, который, вероятнее всего, так никогда больше и не оттает под моими губами...

***

— Пошли что ли в кино сходим? Сколько можно дома сидеть? — спросил как-то утром Хикари-но ками, лениво перелистывая журнал за кухонным столом, пока я мыла посуду.

Я молниеносно поймала выскользнувшую из рук намыленную чашку, аккуратно поставила её в мойку и повернулась к нему:

— С чего бы это вдруг? Мне всегда казалось, что ты не любитель подобных развлечений.

— И правильно казалось. Просто сегодня мне захотелось сходить в кино. С тобой.

— Знаешь, я сейчас, наверное, не самая подходящая компания... — начала я нерешительно, возвращаясь к недомытой чашке, но ками не дослушал.

— Если бы я искал подходящую компанию, то позвонил бы... ммм... ну вот хотя бы своим племянницам. Они прекрасно разбираются в современных фильмах и отлично знают, в какое кафе лучше всего отвести престарелого дядюшку после кино, чтобы раскрутить его на парочку больших, — да нет же, просто огромных! — шоколадных десертов... По два — каждой.

— Ну вот, — подхватила я, расставляя чистые чашки на сушилке, — а я совсем не разбираюсь в современных фильмах, не знаю ни одного мало-мальски приличного кафе, кроме разве что того, с особенным чаем, где мы были в прошлом году с Младшим Первосвященником, да и то сейчас вряд ли его найду, и от огромного шоколадного десерта откажусь заранее, как впрочем и от не шоколадного тоже. Говорю же, что плохая из меня получится спутница...

— А я, между прочим, собирался сводить тебя в один маленький зал тут неподалёку, где сейчас идёт ретроспектива послевоенных фильмов. Ты же ничего не имеешь против чёрно-белой классики? И вместо кафе предложил бы прогуляться вдоль Сумиды, пока ещё позволяет погода.

— А вместо десерта? — спросила я, невольно улыбаясь, развязывая фартук.

— Ну-у... — потянул он с деланно-задумчивым лицом. — Ну, например... например... приготовлю сегодня ужин сам?

— О, вот это воистину потрясающе! Против такого довода и возразить нечего, — рассмеялась я в ответ. — Конечно, раз так — я целиком в твоём распоряжении, веди меня куда хочешь. Вот если бы ты ещё и посуду после ужина помыл, я бы тогда вообще согласилась на всё что угодно.

— Когда-нибудь я обязательно припомню тебе эти слова, Саку-чан, — довольно улыбнулся ками, вставая из-за стола и потягиваясь. — Давненько я уже не ходил с девушками на дневные сеансы. Надо бы вспомнить, как это делается...

И уж не знаю почему, но его слова, тон и движения в тот момент так живо напомнили Кадзэ-но ками, что моё весёлое настроение вмиг улетучилось без следа.

— Что такое? — тихо спросил ками без прежней весёлости, мгновенно ощутив перемену.

— Прости, — пробормотала я, отворачиваясь. — Вероятно, мне ещё рано так развлекаться. Просто... — только не смейся, ладно? — это всё очень напоминает... свидание... и от этой мысли мне вдруг стало как-то не по себе. Тебе всё же лучше позвать сегодня кого-нибудь другого...

Хикари-но ками подошёл ближе и положил пятерню сверху мне на голову, слегка поворачивая её и заставляя посмотреть ему в глаза.

— И совсем это не похоже на свидание, что за глупости! — произнёс он серьёзно и твёрдо, не позволяя мне снова отвернуться или опустить лицо. — Братья между прочим сказали, что четвертуют меня по очереди, если я не приподниму свою ленивую зад... в общем, если я не начну уже развлекать... хм... "малышку". И вообще, они уверены, что это только из-за моей нерадивости ты до сих пор хандришь, поскольку я, тиран и деспот, держу тебя взаперти в четырёх стенах на рисе и воде, истязая непомерным домашним трудом и неусыпными заботами о Момо, и вместо того, чтобы помочь тебе перестать копаться в прошлом, создаю такие условия, в которых и в принципе-то жить больше не захочется, не то что успокоиться и вернуться к нормальному счастливому состоянию.

— Шутишь? — спросила я, силясь улыбнуться.

— Немного, — сощурился ками, и потрепал меня по волосам. — Чуть-чуть сгустил краски, но в целом всё так и было, ты же отлично знаешь их обоих... Наши Первосвященники считают, что тебе пора уже завязывать с переживаниями и возвращаться в храм. Но если ты уедешь, кто будет мыть посуду и заботиться о Момотаро? Я пообещал развлекать тебя всеми возможными способами, и они согласились, чтобы ты пожила здесь ещё некоторое время. Если ты сама этого хочешь, конечно...

— Хочу! — ответила я быстро, выскальзывая из-под его руки. — Очень хочу, ками!

И помолчав немного, спросила:

— Так мы идём в кино?

— Идём. Только уже в другой кинозал, на шикарный кровавый гангстерский боевик, с погонями, перестрелками и мордобоем, чтобы тебе меньше казалось, что это похоже на свидание, — усмехнулся он.

— Да какое уж тут свидание! На гангстерские боевики меня даже Кадзэ-но ками никогда не водил, я же их терпеть не могу, — проворчала я тихонько себе под нос, так, чтобы ками не услышал, и ушла в спальню переодеваться...

То ли он всё-таки услышал, то ли почувствовал, а может быть, мне просто плохо удалось скрыть свою кислую мину, но вместо гангстерского боевика мы всё-таки пошли смотреть "Позднюю весну" Одзу Ясудзиро. Кинозал был совсем крошечный — человек на двадцать-тридцать зрителей, и вместо привычных кресел тут располагались на мягких диванчиках, наподобие тех, что обычно стоят в приёмных элитных клиник. Свободных мест ещё оставалось много, мы выбрали крайний диванчик у противоположной от входа стены и уселись там, ожидая начала сеанса в привычном обоюдном молчании...

До сегодняшнего дня я никогда не видела этот фильм, хотя и была хорошо знакома с большинством работ Одзу-сенсея, поэтому лёгкое возбуждение от предвкушения встречи с чем-то пока неизведанным очень быстро выветрило остатки плохого настроения. Мой извечный бес любопытства, приморенный было сердечными переживаниями, воспрянул духом, почуяв "кормёжку" в виде новой информации и непременно потянущихся за ней новых впечатлений. Но когда погас свет, и экран запестрел иероглифами начальных титров, до меня вдруг дошло: а ведь субтитров с переводом тут не будет!

— Ками, — встревоженно зашептала я, наклонившись к самому его уху, — мой японский всё ещё безнадёжно плох, вдруг я чего-нибудь не пойму?

— Не волнуйся, поймёшь, — сверкнул он в полумраке зубами, даже не пытаясь погасить широкую улыбку. — Это же Одзу, тут слова вообще не важны. Но если хочешь, я переведу, когда будет непонятно.

— Хочу-хочу, разумеется! — мой любопытный бесёнок аж задрыгал лапками от счастья.

— Только не дыши мне в ухо, Саку-чан, — щекотно!

— Ладно-ладно, постараюсь...

И в самом деле, как и предрекал Хикари-но ками, я поняла почти всё. И, наверное, дело даже не в том, что слова были не важны — всё-таки несколько раз мне пришлось потеребить его за рукав, во время длинных диалогов, когда напряжённый мозг переставал улавливать смысл, — просто эти слова были настолько естественны и обыденны, что даже моего убогого японского хватило для их восприятия.

Выйдя из кинозала, мы прошли пешком несколько кварталов и свернули к реке. Вечерело, и совершенно не по-октябрьски горячие солнечные лучи становились, казалось, всё гуще и горячее. Мы шли молча вдоль искрящейся Сумидагавы. Я была слишком поглощена впечатлениями от фильма, и, как это часто бывало в подобных случаях, когда чувства зашкаливали, впала в полумедитативное оцепенение, в котором с трудом отдавала себе отчёт даже в том, где нахожусь. Хикари-но ками же, судя по всему, просто молчал по своему обыкновению, и шёл чуть впереди меня, засунув руки в карманы расстёгнутой куртки. Я вдруг заметила по его ссутуленной спине и опущенным плечам, что он выглядит очень усталым, как будто мы возвращались не из кино, а из какой-нибудь каменоломни, после полноценной рабочей смены... Поражённая внезапной догадкой, я остановилась.

— Как давно ты можешь создавать такие первоклассные иллюзии? — спросила я чуть севшим голосом, взволнованная только что сделанным открытием.

Ками тоже остановился и повернулся ко мне, щурясь от солнца.

— Да видимо всё-таки не настолько первоклассные, раз ты так быстро раскусила их, — усмехнулся он не без досады. — Где же я прокололся?

— В выборе фильма, я думаю, — ответила я с извиняющейся улыбкой. — Слишком очевиден подтекст: ты хотел показать мне, что любые расставания закономерны и их надо принимать без горечи, ведь так?

— Может быть... А может, и нет... — добавил он тихо, уже было собравшись снова развернуться и продолжить прогулку.

— Только я не могу без горечи... пока не пойму, в чём была закономерность...

Хикари-но ками вздохнул, приблизился, вытащил из кармана руку и обнял меня за плечи.

— И ты до сих пор думаешь, что поиск закономерностей — это твой Третий Путь? — спросил он тихо, наклонив голову и прижавшись лбом к моим волосам.

Его слова прозвучали как-то слишком печально здесь, у радостно сверкающей бриллиантовым блеском Сумидагавы, посреди залитого густым осенним солнцем тёплого вечера, и от этого мне сделалось не по себе.

— Я чувствую, что где-то очень серьёзно ошиблась... или ошибаюсь до сих пор, ками. Даже если мой Третий Путь и не в этом, я хочу понять.

— Для поиска Третьего Пути есть очень простая формула, Саку-чан. Обходи левое справа, а правое — слева, потому что иначе, устремляясь каждое к своему полюсу, они могут тебя покалечить. Но при этом не забывай про взаимное притяжение противоположностей, которое неминуемо раздавит тебя, если окажешься посередине. Принцип равновесия здесь бесполезен, не применяй его.

— Ничего себе простая формула! — выпалила я, моментально набросав в голове примерную схемку. — Так покалечит, и сяк раздавит, уравновесить невозможно... Остаётся только... перелететь?

— Расшибёшься.

— Ммм... перепрыгнуть?

— Нереально.

— Ну, не знаю... Стремительно пробежать? Уклониться? Лавировать?

Ками не выдержал и расхохотался:

— У тебя в корне неверное представление о Третьем Пути, тэнши!

— А ты не смейся, пожалуйста! — возмутилась я. — Откуда же мне это знать, если я — "возлюбленное дитя" Мидзу-но ками, и воспринимаю вибрации Космоса только пропустив их через себя? Исходя из этого, Третий Путь я смогу найти не раньше, чем познаю его на себе, а значит, только после того, как меня покалечит и слева и справа, а потом расплющит посередине при попытке всё уравновесить. Но Кадзэ-но ками приучил меня не соваться очертя голову в то, что мне не до конца понятно, поэтому-то я и стремлюсь отыскать причины и закономерности... Понимаешь?

— Понимаю.

— А если понимаешь... — я прервалась и облизала пересохшие губы, — почему не поможешь?

На самом деле у меня самой перехватило дыхание от собственной наглости. Хикари-но ками же продолжал стоять, устало прижимаясь ко мне лбом, и даже бровью не повёл.

— Я зря сбил тебя тогда с толку разговорами про Третий Путь, тэнши, и теперь очень об этом жалею. Выброси-ка всё из головы и пошли домой.

И я поняла, что ничего сверх этого он мне сегодня опять не скажет.

— Трудно делать такие масштабные иллюзии, а, ками?

— Ну... у меня пока ещё не слишком хорошо получается, но, например, Мидзу-но ками может создать подобное играючи. И даже для Кадзэ-но ками это раз плюнуть.

Я внезапно вспомнила старое кладбище, превращённое в больницу для маленькой Куруми, и вынуждена была признать, что небольшой кинозал — это действительно пустяки даже для моего бывшего ками, не отличающегося большими талантами в этой области.

— Ха, ну зато ты лучше всех разбираешься в сложностях Третьего Пути, — с грустной иронией проворчала я.

— Да, Саку-чан, каждому своё, — серьёзно ответил Хикари-но ками, отстраняясь и беря меня за руку. — Через пару десятков лет, при условии, что не будешь филонить всё это время, ты сможешь с лёгкостью создавать такие кинозалы, "возлюбленное дитя" Мидзу-но ками... Всё, пошли домой! Момотаро наверняка уже давно соскучилась и проголодалась.

И он зашагал вперёд, отпустив мою руку. Но я не двинулась с места.

— А мне кажется, мы ещё не договорили, — бросила я вслед его удаляющейся спине.

— Хорошо, — вздохнул ками, возвращаясь. — Давай договорим. Мне захотелось сегодня в кино. С тобой. На хороший старый фильм. Мне не нравятся кинотеатры, где много людей, которые жуют попкорн с шоколадками и хлюпают колой, поэтому я создал такой, в котором и мне было бы комфортно, но при этом и ты не скучала. Я понимаю, что проще всего, конечно, было взять диск в прокате и посмотреть фильм дома, однако я обещал братьям, что ты будешь гулять и развлекаться. Вот и всё. Может быть, я слишком перестарался, выбирая фильм, и это показалось тебе навязчивым... морализаторством с моей стороны. Если так, то я прошу прощения. Честно признаться, и в мыслях не было... Я только хотел развлечь... и отвлечь тебя хоть немножко.

— Мне очень понравился твой кинозал, ками, — и говоря это, я ничуть не кривила душой. — И фильм тоже. Одзу-сан великолепен, было очень приятно смотреть его вместе с тобой. И я так надеялась, что ты выбрал его не случайно, и там кроется какая-то подсказка для меня...

— Случайности не случайны, — пробормотал Хикари-но ками как бы про себя любимую фразу Мидзу-но ками, ковыряя носком обуви трещину в асфальте.

— Нет, правда, я очень благодарна тебе за сегодняшний день, — продолжала я как ни в чём не бывало, сделав вид, что не расслышала. — Может быть, ты разрешишь мне в качестве благодарности заняться сегодня ужином? Помнится, ты с утра планировал готовить сам, но, может, всё-таки позволишь мне?..

Наверняка лёгкая ирония моих слов не ускользнула от уха Хикари-но ками, но он очень ловко притворился, что не слышит её.

— Конечно, разве я могу тебе в чём-то отказать, Саку-чан? Если ты так просишь...

— Вот и чудненько, ками! Я теперь не буду чувствовать себя неблагодарной скотиной. Прямо гора с плеч!

***

Спустя примерно неделю позвонила очередная барышня. Они звонили время от времени на домашний номер Хикари-но ками, выслушивали моё сдержанное "Извините, сейчас его нет в городе", после чего, словно заранее сговорившись, задавали один и тот же вопрос: "Прошу прощения, а с кем я говорю?" Я неизменно представлялась домработницей, записывала по их просьбам имена и номера телефонов, по которым надлежало "очень срочно перезвонить", потому что это "крайне важно" в специально купленный для этих целей блокнотик, который потом торжественно вручала Хикари-но ками во время очередного его визита. Он деловито просматривал записи, но при мне ни разу так никому и не перезвонил. Не знаю, верили ли звонившие девушки в миф о домработнице (хотя, собственно, почему миф? — ведь если не брать в расчёт наше прошлое и дружеские отношения, то так и получалось, что сейчас я жила в его квартире как домработница), но некое подобие допроса мне учинили лишь однажды. Девица позвонила посреди ночи, и я спросонок не сообразила, что трубку лучше не брать. Естественно, её тут же заинтересовало, какого чёрта так называемая домработница делает ночью в квартире её "друга", почему у неё сонный голос и такой жуткий иностранный акцент. Она вообще трещала так быстро, что большую часть из сказанного я просто не поняла, но как можно спокойнее и чётче постаралась объяснить, что пока "хозяин" в отъезде, меня попросили присмотреть за его кошкой, оставив без внимания замечание насчёт акцента. Нервная девушка к тому времени видимо сумела взять себя в руки, потому что несколько раз извинилась, попросила записать её номер телефона и попрощалась куда вежливее, чем поздоровалась... Так вот, спустя примерно неделю после того, как мы с Хикари-но ками сходили в кино, позвонила очередная барышня, оставив стандартное сообщение "Пожалуйста, перезвоните как можно быстрее!", но что-то в её голосе заставило меня насторожиться, поэтому на этот раз я не стала дожидаться, когда ками сам заглянет в "Берлогу", и отправила ему координаты девушки смс-кой. Примерно через полчаса я получила ответную смс-ку, в которой он сообщал, что вынужден срочно уехать по делам на несколько дней, просил не скучать и в случае каких-либо затруднений немедленно звонить кому-нибудь из братьев. Что ж... В том, как было написано его сообщение, не читалось между срок, что случилось что-то плохое, значит, и ничего страшного в его отъезде не было...

— Твой папочка уехал по делам, Момо-чан, — сообщила я свесившемуся со спинки дивана рыжему созданию, отчаянно пытающемуся засунуть любопытный розовый нос в форме сердечка в мой раскладной мобильник. Увидев, что я безжалостно захлопнула интересную штукенцию, кошка недовольно муркнула, выгнулась и попыталась потянуться, но не удержалась на узком пространстве и скатилась прямо мне на руки.

— Рыбки хочешь? — спросила я, легонько покачивая её, как ребёнка, и по моментально вспыхнувшему в больших золотистых глазах плотоядному огоньку поняла, что, вне всякого сомнения, хочет. — Пойдём кушать?

И хотя госпожа Момотаро была дамой, до кончиков ушей преисполненной чувства собственного достоинства, магическое слово "кушать" в любое время дня и ночи повергало её в самый настоящий, плохо контролируемый экстаз...

Дни шли, от Хикари-но ками не было ни слуху ни духу, его мобильник не отвечал. Я не волновалась только потому, что твёрдо знала — случись с кем-нибудь из храма что-нибудь плохое, я тотчас же это почувствую. Несколько раз звонил Младший Первосвященник, чтобы узнать, всё ли у меня в порядке, я бодренько отвечала, что в полном. Пока не вернётся Хикари-но ками, мне разрешили вообще не появляться в храме, и даже Старший Первосвященник просил передать, чтобы я не беспокоилась пока относительно того, что приходится бездельничать.

— Считай, что у тебя каникулы, Саку-чан, — радостно, по своему обыкновению, щебетал в трубку Младший. — Брат говорит, ты столько мешочков нашила, что давно уже заслужила. Но если тебе вдруг одиноко там, — добавил он, чуть понизив голос, — то бери с собой кошечку и приезжай в любое время.

Я поблагодарила и горячо заверила, что совсем не скучаю, и уединение мне сейчас только на пользу.

— Хорошо-хорошо, — согласился он радостно, — я просто так, на всякий случай. Вообще-то я тоже думаю, что в Токио тебе сейчас должно быть комфортнее и в некотором роде даже безопаснее. Но если будешь практиковаться, не забывай, что возможности магии там сильно ограничены, не выматывай себя лишний раз.

— Да всё я помню, гуджи-сама, не беспокойтесь за меня так уж, пожалуйста!

Тут надо бы пояснить, что с тех пор, как я научилась раздваивать сознание и существовать одновременно в материальной реальности и мире сновидений, последний совершенно естественным образом потерял для меня однородность. Если раньше, засыпая в своей основной реальности, я целиком переносила сознание в грёзы, и покидала их только в момент пробуждения, и токийские улицы, кафе, храмовый сад, долины, по которым мчался волшебный поезд Мидзу-но ками, имели в моём восприятии одинаковую природу снов, то сейчас, когда часть меня полностью отделилась от той, что оставалась в реальности, окончательно поселившись в этом мире, я начала чувствовать, что тут не всё было так просто, и реальность мира сновидений делится на вполне чёткие слои. Условно, я пока побывала только в трёх из них. Первый, слой эфемерных грёз, был насквозь пропитан тонкими магическими вибрациями, сюда я попала после того, как сломала печать в "коридорах сознания", и здесь же прошли первые дни моего ученичества. Но маленьким бестолковым тэнши очень опасно находиться в нём без присмотра опытного наставника, потому что где-то там — увы, я это знала лучше, чем многие — был скрыт вход в Великую Бездну. Второй, слой отражённой реальности, конечно, куда безопаснее, и для меня это был мир сновидческого Токио. Вообще же, любая точка физического мира имеет своё отражение в мире снов, но моё сознание выбрало для воплощения ту, к которой ближе всего находились мои ками. В отражённой реальности обитало подавляющее большинство непосвящённых смертных, в некотором роде она являлись чем-то вроде безопасной резервации, и внутренние законы этого слоя почти во всём соответствовали стандартным законам реальности материальной, с той лишь разницей, что возможности магии для тех, кто владел ею, были несколько шире. Третий слой был точкой перехода между двумя первыми, и для меня, как собственно и для очень-очень многих, это был наш загородный храм. Именно благодаря этой слоистой структуре мира сновидений, я могла жить привычной жизнью в "Берлоге отшельника": ходить по магазинам, ездить в транспорте, смотреть телевизор и готовить еду, но стоило мне приехать в храм, как я оказывалась в совершенно другой среде, где охранные свитки с заклинаниями-печатями, хотя и соседствовали мирно с электричеством и водопроводом, тем не менее были гораздо важнее любых замков или сигнализаций. Я давно уже поняла, что территориальное нахождение храма "за городом" в мире сновидений означает совсем не то, что в материальной реальности. Это "за городом" на самом деле означало "за пределами отражённой реальности", а всё, что было и "за городом" и "вне пределов храмовой территории" — это уже была область эфемерных грёз. Тот факт, что попасть из одной области в другую можно было без каких-либо затруднений обычным способом, то есть пешком или на транспорте, в данном случае, существенного значения не имел: смертные редко покидали свои уютные "резервации", посвящённые никогда не задерживались в них надолго, потому что здесь было трудно заниматься магией — расход сил возрастал, эффективность, наоборот, снижалась и результаты часто получались далёкими от ожидаемых. Вот именно-то об этом просил меня не забывать Младший Первосвященник по телефону.

***

...Когда я открыла ключом дверь, то от неожиданности чуть не растеряла пакеты. Мидзу-но ками собственной персоной стоял как ни в чём не бывало в прихожей и усердно тискал возмущённую до глубины своей маленькой кошачьей души Момотаро. Услышав щелчок замка, он обернулся, буквально искупав меня с ног до головы в своей сияющей радостной улыбке, а Момо, почувствовав, что прибыло долгожданное спасение, издала протяжное сдавленное мяуканье, и усердно начала отбиваться задними лапами, оставляя глубокие царапины на его тонких белых руках. Ками тихонько застонал и зажмурился от боли, однако же попытался ещё крепче прижать к себе беснующееся рыжеухое создание.

— Ками, ками! — закричала я, швырнув под вешалку пакеты, и бросилась к ним, пытаясь то ли освободить подопечную, то ли спасти эти до сих пор ещё очень дорогие мне руки. — Она не любит, когда её так...

В пылу сражения Момотаро уже не разбиралась, от кого ей следует отбиваться, поэтому мне тоже несколько раз хорошенько досталось когтистой лапой, но боли я не почувствовала. Освободив наконец брыкающееся тельце, я спровадила её на кухню и встала в дверях, чтобы до самозабвения обожавший кошек Мидзу-но ками не ринулся, не ровен час, следом. Но он только тихо рассмеялся, слизнул медленно стекающую по запястью капельку крови, и произнёс нараспев:

— Я знаю, маленькая моя Саку-чан, я прекрасно это знаю. Потому что это именно я выбирал её из нескольких таких же хорошеньких кошачьих девочек, чтобы подарить нашему Коо-чану.

Коо-чан — это было "домашнее" прозвище Хикари-но ками. Теперь, когда я официально стала каннуси, мне тоже можно было в неформальной обстановке использовать эти короткие прозвища вместо громоздких официальных обращений, но я пока ещё к этому не привыкла. К слову сказать, Мидзу-но ками простоты ради звали просто Суй, Кадзэ-но ками — Фуу, а Старшего и Младшего Первосвященников — Кэй и Тэй соответственно. Было "домашнее" прозвище и у меня, но его не использовали, потому-то всех вполне устраивала сокращённая форма "официального" имени.

Тем временем, ками нарочито грустно вздохнул, ещё раз лизнул изодранное запястье и продолжал:

— Но это было так давно, что малютка Момо уже забыла, на чьих руках впервые переступила порог этого дома. И вот тому яркое свидетельство! — закончил он, картинно воздев окровавленные руки и горестно разглядывая полученные увечья. — Но как я могу сердиться на неё за это? — закончил он патетично.

"Конечно, ведь ты же сам её схватил и тискал!" — чуть не вырвалось у меня, однако я вовремя успела прикусить язык.

— Но я, собственно, зашёл по делу, — продолжил Мидзу-но ками уже совсем другим тоном.

Я моментально встрепенулась:

— А вот, кстати! Как ты вошёл?

— Так ведь Коо-чан оставил мне ключики перед отъездом, — ответил он самым невозмутимым образом, всё ещё не опуская руки.

Глядя на вспухшие, обильно сочащиеся кровью царапины, я огорчённо подумала, что Момотаро на сей раз очень уж превзошла саму себя. Удивительное дело, но в то время, как ками, казалось, совершенно не беспокоился по этому поводу, мне было почти до слёз жалко его тонких белых рук. И как обычно, говорить ничего не пришлось, потому что он почувствовал моё желание ещё до того, как я успела его осознать. Израненные руки Мидзу-но ками неспеша подплыли почти вплотную к моему лицу, замерев в считанных миллиметрах от губ. Несколько кратчайших мгновений я, к собственному удивлению, ещё пыталась сопротивляться, хотя знала — бесполезно.

— Ну же, девочка, — промурлыкал он ободряюще, — окажи уже "первую помощь", сделай одолжение.

Вторично приглашать меня не пришлось. Кровь ками священна. Каждая капля содержит в себе огромную концентрацию силы, и мне сейчас совсем не помешал бы некоторый запас, потому что в ближайшие дни я намеревалась продолжить практику. Аккуратно облизывая каждый подставленный палец, я старалась думать только об этом, и не обращать внимание на его участившееся дыхание и сладкие постанывания. Времена, когда Мидзу-но ками мог меня легко втянуть в свои чувственные игры, миновали давно и безвозвратно, пора было уже начать привыкать к этому нам обоим.

— Так что за дело, ками? — полюбопытствовала я, спустя четверть часа, вынимая из микроволновки разогретую еду.

Мидзу-но ками как-то кисло взглянул на моё овощное рагу, но без лишних слов вооружился палочками и приступил к еде. После "первой помощи", царапины на его руках моментально затянулись, припухлость спала, и я не без гордости подумала, что при всей своей бестолковости по части целительства, иногда тоже могу принести реальную пользу.

— Ах да, дело! — улыбнулся ками, как бы вдруг опомнившись, и между делом ловко выловил палочками морковочку. — Коо-чан задержится ещё на несколько дней: что-то у него там не получилось с первого раза решить... а может, не у него... в общем, я особо не вникал, да и он в подробности не вдавался.

— И?.. — спросила я наконец, потому что ками вдруг замолчал, пытаясь поймать упрямую скользкую фасоленку.

— Что "и"? — удивлённо вскинул он голову и непонимающе уставился на меня своими прекрасными чёрными глазищами.

— И что же это всё-таки за дело, ради которого ты приехал сюда, ками? — стараясь сохранять спокойствие, процедила я сквозь зубы.

— А? Так я уже всё сказал, Саку-чан: Коо-чан задержится, — улыбнулся он самой очаровательнейшей и подкупающей улыбкой.

— Ками, — начала я вкрадчиво, — ты хочешь сказать, что приехал только за тем, чтобы сообщить мне эту новость?

В кармане висевшего в прихожей плаща у меня лежал телефон с полученной ещё утром смс-кой от Хикари-но ками, которой он предупреждал меня о незапланированной задержке. Мидзу-но ками нечасто наведывался в Токио без особых причин, потому что здесь мощная аура его сияющей божественности практически сходила на нет из-за магических ограничений, а чувствовать себя как "простой смертный" он терпеть не мог (при том, что так хорошо воспетые когда-то Кадзэ-но ками "маленькие человеческие слабости" имели для него ничуть не меньшую притягательность). Сейчас мне показалось, что сияющий ками опять начал какую-ту свою непонятную игру, и я невольно насторожилась. Непроходящая паранойя была далеко не самым тяжёлым последствием сердечных объятий живущей в нём Бездны.

— Да, Саку-чан, — протянул он слегка обиженно, то ли на меня, то ли на вероломную фасолину, всё ещё не желавшую вылавливаться, — я приехал для того, чтобы сообщить тебе новость, поговорить о твоих проблемах и скрасить твоё одиночество, в конце концов. По-твоему, это не достаточный повод?

— Для тебя — не достаточный, ками, — ответила я без обиняков, проворно подцепляя своими палочками чёртову фасолину из его миски, пока ещё не весь соус оказался на столе.

Мидзу-но ками расплылся в благодарной улыбке и потянулся губами за докучливым "трофеем". За ним вообще водилась эта трогательная детская привычка ждать, чтобы его накормили, и при этом ему было совершенно всё равно, чьи руки будут подносить еду, хотя, конечно, женские руки тэнши были предпочтительнее, чем, скажем, не особенно церемонящиеся руки Старшего Первосвященника. Ещё со времён своего ученичества я хорошо знала, что простым кормлением подобные игры с Мидзу-но ками заканчивались редко, но блестящие чёрные глаза горели слишком призывно, и кончик языка бессознательно скользил по верхней губе слишком нетерпеливо, чтобы отказывать ему в удовольствии. Заполучив в рот долгожданную фасоленку с моих палочек, ками облизнулся, и его улыбка почему-то вдруг стала неожиданно робкой, чуть ли не виноватой. В ответ полустёртые временем воспоминания больно хлестнули меня, как развернувшаяся пружина. Судорожно выдохнув, я придвинулась ближе и начала не торопясь кормить сияющее божество. Чувства смешались, а мысли разом улетучились; словно зачарованная, я неотрывно следила за его открывающимся ртом, за плавно скользящими по кончикам палочек губами, за степенными движениями челюсти, когда он жевал, и всё это время тихая и робкая улыбка не сходила с лица Мидзу-но ками, преимущественно с левой его половины — он всегда улыбался левой стороной, когда немного смущался, — а я сидела напротив в каком-то благоговейном трепете перед этой улыбкой, потрясённая, отрешённая и абсолютно счастливая, чего со мной не бывало уже... да, очень давно. Но вот ками осторожно снял губами с палочек последний кусочек и потянулся за салфеткой, и я снова судорожно выдохнула и даже слегка потрясла головой, прогоняя наваждение. И тут же заметила, что его левая рука уже давно лежит у меня на колене. Нет, вот это-то уж совсем в мои планы не входило!

— Тебе хоть вкусно было? — спросила я хрипло, чтобы скрыть смятение, вскочила, как ошпаренная, и стремительно ринулась к мойке, успев краем глаза заметить пару рыжих любопытных ушей, выглядывающую из-за холодильника, за которым они до сих пор прятались от любвеобильности сияющего божества.

— Определённо, было лучше, чем я ожидал. Всё-таки, смотрю, наш Коо-чан совсем тут неплохо устроился... Я даже начинаю завидовать, — весело промурлыкал Мидзу-но ками; к нему вновь вернулось прежнее игривое настроение. — А, Момо-чан! — вдруг воскликнул он, ныряя под стол и выуживая оттуда рыжее тельце. Я швырнула намыленную губку в мойку, приготовившись было вновь отбивать хвостатую и лечить причинённый её когтями урон, но к удивлению увидела, что Момотаро и не думает сопротивляться, покорно повиснув между небом и землёй, крепко сжатая красивыми и ласковыми руками Мидзу-но ками. Тихонько хмыкнув про себя, я вернулась к недомытой посуде, прислушиваясь к нежному воркованию ками у себя за спиной.

Когда я поставила на стой чашки, Момотаро уже лежала, свернувшись, у него на коленях, и тарахтела, как трактор, на всю кухню, жмурясь от удовольствия и подставляя для почёсывания то одно то другое ушко под его искусные в этом деле длинные пальцы.

— Я всё-таки хочу, чтобы ты мне рассказал, что случилось, ками, — вернулась я прерванному разговору. — Ты не приехал бы сюда только ради того, чтобы провести со мной вечер, мне слишком хорошо известно, насколько тебе не по душе здешний Токио... Значит, должно было произойти что-то достаточно серьёзное, чтобы... — я внезапно замолчала, начиная чувствовать нарастающее с каждой минутой беспокойство.

— Ещё раз повторяю тебе, недоверчивая моя девочка, что ничего особенного не случилось, — проговорил спокойно ками, продолжая почёсывать за ушком Момо и придвигая свободной рукой к себе чашку. Ну да, здешний Токио я в самом деле не очень люблю, поэтому всё откладывал поездку, хотя кому, как не мне, призвавшему тебя, следовало быть рядом, когда моей девочке плохо... На том уровне развития души, на котором ты пребываешь сейчас, бесполезно было бы напоминать, что все твои страдания — всего лишь следствие ненужных привязанностей. Понимать ты это понимаешь, но прочувствовать, маленькая моя, до сих пор не можешь... Впрочем, оно тебе сейчас и ни к чему.

Тон его становился всё серьёзнее, глаза смотрели пристально и губы больше не улыбались.

— Я приехал наставить тебя на путь истинный, тэнши, и не уйду, пока не увижу, что ты исцелилась, — продолжал он без тени улыбки, и голос его теперь уже звенел такой непривычной решительной твёрдостью, почти суровостью, что даже Момотаро беспокойно прижала ушки и перестала мурчать. — Терпение, переживания, боль, муки, слёзы — это всё не имеет отношения к истинной любви. В твоём сердце, девочка моя, должна жить только безграничная радость... Я знаю, что вам, маленьким, достичь этой радости очень непросто, поэтому и учу вас, учу вас всех, как быть счастливыми, но ты всегда казалась мне одарённее многих, потому что умела отдавать и отдаваться, испытывая наслаждение от собственных чувств, а не от того, чем тебе платят взамен. Когда я заметил, что ты, вопреки моим наставлениям, начинаешь привязываться, я чуть отдалился от тебя на время, чтобы не усугублять... Кто же мог знать, что в образовавшийся просвет тут же бесцеремонно вклинится Фуу-кун со своей прагматичностью и неуёмным желанием забирать, забирать всё и сразу, пока есть ещё, что можно забрать... Помнишь, я ведь предупреждал тебя об этом? Я говорил, что Кадзэ-но ками высушит тебя до основания — не по злому умыслу, и не из-за эгоизма, а потому что по-другому он не умеет? А ты — нежная девочка, "водная" девочка — не приспособлена к тому, чтобы жить на суше... ветер убивает тебя, солнце обжигает, но ты всё равно упрямо лезла навстречу своей боли, и я отпустил тебя... потому что в своей безрассудной упёртости ты настолько сильно полюбила, что перестала чувствовать боль. Ты просто следовала своей природе, наслаждаясь возможностью переживать яркие эмоции, вычерпывая себя, а Кадзэ-но ками... да, видимо ему очень нужно было то, что шло от тебя... и в том объёме, в каком оно шло. Он не из тех, кого удовлетворит маленький ручеёк, когда ему хочется пить — это непременно должен быть океан. "Для полётов мне нужно ВСЁ небо" — помнишь, когда-то он так сказал? И когда он нашёл в тебе океан...

— ... Он вряд ли понимал, что ищет океан не для того, чтобы напиться, а потому что он сам готов стать океаном для любого, кому это будет нужно, — закончила я, спрятав в ладонях сухое горящее лицо, чтобы спастись от обжигающе-сияющего взгляда напряжённых чёрных глаз.

— Я не это хотел сказать тебе, девочка...

— Да я всё знаю, ками... Я много думала. Наверное больше, чем когда-либо за всю свою жизнь. Океан — это он, небо — это он, вся Вселенная — тоже он. У меня нет права претендовать на его внимание, ни малейшего. Будучи Вселенной, он ищет такую же Выселенную, чтобы излиться в неё и достичь той самой бесконечной радости, о которой ты говорил, но не находит, никак не находит, поэтому у него в глазах всегда эта холодная чернота и горечь... Да, он нашёл во мне океан, но океан так ничтожно мал в масштабах целой Вселенной... всего лишь океан... Мне не согреть его глаза. Сколько бы я не отдавала себя, ему этого никогда не хватит, ками!

— Ты — Вселенная, девочка, — едва слышно проговорил Мидзу-но ками, и я почувствовала, как его руки легко легли мне на голову. — Каждый человек — Вселенная. Боги знают об этом. Пока ты чувствуешь себя только океаном, но, согласись, океан это уже гораздо больше, чем море, значительно больше, чем озеро, что уж говорить про лужи и капли...

— Слабое утешение, ками, быть океаном, когда ты никому не нужна, — пробормотала я с горечью, судорожно вцепившись в его руки и поднося их к губам.

Я по-прежнему не смотрела на Мидзу-но ками, но почувствовала, что он улыбается.

— Что бы ты ответила мне сейчас, если бы я попросил тебя вернуться? — спросил он ласково.

— Отказалась бы, — ответила я честно.

— А если бы сказал, что люблю тебя?

— Ответила бы, что я тоже тебя люблю, как любила всегда, но в твоих глазах Бездна... а горечи — нет...

— Вот поэтому я и не говорю тебе всего этого... пока... — проговорил он, встал из-за стола, и, подойдя сзади, склонился и обнял меня, утопив в своих длинных шелковистых волосах...

— Ну и как это понимать? — удивлённо вскинул брови Мидзу-но ками, выходя голышом из ванной, и застав меня за расстиланием постели на диване.

— А ты разве не останешься на ночь? — спросила я не менее удивлённо, на всякий случай глянув на настенные часы. Было поздно, а он не за рулём...

— Я-то останусь. Но мне до сих пор не понятно, чем ты занимаешься?

— Эээ... хочешь спать без постели? — неуверенно поинтересовалась я, несколько растерявшись.

— То есть ты хочешь сказать, что я... должен спать здесь? — по его голосу я не поняла, то ли он сейчас расплачется, то ли рассмеётся.

— Ну если тебе тут не нравится, спи в спальне. Тогда я лягу здесь, это, в общем-то, не проблема.

— Тэ-энши-и... — застонал он, закрывая руками лицо.

— Просто Хикари-но ками всегда спит здесь, вот я и подумала... — начала было оправдываться я.

— Что?! — закричал Мидзу-но ками, резко убирая ладони от лица. — Ты хочешь сказать, что бедненький Коо-чан спит на диване?! Ха-ха-ха, вот это да! О, ну за что ты так с ним, Саку-чан, это же гадко!

— Почему это сразу я? — от возмущения я тоже начала говорить громче обычного. — Он сам сказал, что ему так удобнее, вот и всё! Да, кровать в спальне шире, но здесь теплее, потому что нет окна, и вообще... хороший же диван, что в этом гадкого?

— Так Коо-чан сам вызвался спать на диване? САМ?!

Мидзу-но ками согнулся пополам от хохота и долго тряс мокрыми волосами. Я стояла и в недоумении вертела в руках подушку, так и не решаясь надеть на неё чистую наволочку.

— О-ох, — простонал наконец ками, распрямляясь и вытирая выступившие от смеха слёзы. — Девочка моя, я, видишь ли, не настолько щепетилен, как наш доблестный Хикари-но ками... Я специально приехал наставить тебя на путь истинный... поверь, наставлять на этом диване крайне неудобно — я как-то проверял и больше не хочу. Поэтому бери уже эту подушечку и пойдём скорее в спальню, я замёрз!

— Но... — начала было я, но все возражения застряли в горле, не желая никак произноситься.

— Хватит жить воспоминаниями, девочка! "Его прикосновения", "его поцелуи" — ты не сможешь сохранить память о них навечно, а я не смогу стереть их с тебя, как бы ни старался... Даже я... — проговорил он еле заметно дрогнувшим голосом, развернулся и пошёл в спальню.

— А, Момо-чан уже ждёт меня! Какая умница!.. Какая красавица!.. Иди скорее ко мне, пушистик, я тебя обниму, моя детка!.. — услышала я его радостное воркование.

Долго ещё просидела я в гостиной, обнимая подушку и слушая, как Мидзу-но ками беседует с Момотаро. Я не торопилась, хотя знала, что всё равно приду к нему, и это будет тяжело... Тяжелее, чем видеться каждый день с Повелителем Ветров, тяжелее, чем осознавать, что невозможность быть вместе навсегда развела меня с Хикари-но ками... Сегодня ночью я приду в объятия Мидзу-но ками и получу прощение за своё отречение, которого так давно жду. Он прав: мне не сохранить прикосновения Кадзэ-но ками, как бы я ни берегла своё тело от чужих прикосновений, как бы ни старалась тщательно оберегать память о них...

***

...Когда спустя несколько дней вернулся Хикари-но ками, он посмотрел на меня как-то странно, но ничего не спросил. За весь вечер мы не сказали друг другу ни слова, сверх необходимых. (Здравствуй. — Здравствуй. Как съездил? — Нормально. У тебя тут всё хорошо? — Как видишь... Голодный? Поешь? — Да. Но сначала хочу вымыться. — Иди. Я пока разогрею...). Потом мы долго сидели в гостиной на злополучном диване, как всегда укрыв ноги одним пледом, и молча слушали "Битлз". Соскучившаяся Момотаро дремала, свернувшись у него на коленях, я шила очередной мешочек, развернув настольную лампу на журнальном столике так, чтобы свет не бил ками в глаза... Осень перевалила за середину, приближался праздник в честь Кадзэ-но ками, а я почему-то всё время думала о Куруми. Мне хотелось плакать. Но больше всего хотелось умереть.