Семь чудовищ Медного берега (публикации за 21 апреля 2023)5 читателей тэги

Автор: Нуремхет

Все мое богатство

На Фикбук мне этот текст стремновато выкладывать, поскольку в его художественной ценности я сомневаюсь. По сути, это история знакомства шлюхи и одного из ее клиентов. Знакомства не за чашечкой чая, как вы понимаете. Но тут даже нцы нормальной нет.

***
Все мое богатство

Белый цветок вишни упал на гладь озерца. Ида проводила его взглядом. Подул ветер – и к улетевшему цветку присоединилась пара десятков собратьев. Теперь ему, во всяком случае, не будет одиноко, решила Ида. Откуда-то с восточной стороны слышался шум – редкое явление в тихом императорском квартале – но ей не хотелось вставать и выяснять, что там. Озерцо, сверкающее на солнце, будто позолоченное блюдо, поселяло в душе благостную тишину. Ту же тишину оно поселяло, видно, и в сердце Сотэрика – редко когда ее свирепый друг бывал так умиротворен. Он дремал, положив голову ей на колени, и, хоть глаза его были закрыты, Ида знала, что Сотэрик не спит.

Его, однако, шум голосов взволновал куда больше, чем Иду. Сотэрик подхватился.

Заросли вишни и миндаля, окружавшие озерцо, скрывали от них происходящее снаружи. Ида слышала диковинную островную речь и смех, и еще прежде, чем она увидела вооруженный отряд, ей сделалось ясно, что происходит.

читать дальшеЛюди Аптранда, приплывшие в Видесс полтора месяца назад, наконец, сняли лагерь у порта Контоскалион и должны были разместиться во дворце. Выглядывая из-за старой вишни, чтобы не мешать проходу войска, Ида с любопытством разглядывала намдалени. Некоторые ехали верхом, кто-то вел лошадей в поводу. Многие оглядывали сады Императора с нескрываемым восхищением, и их приподнятое настроение как будто передавалось Иде. Многие шутили и смеялись, словно и не помнили той страшной ночи, когда горожане, обозленные многочисленностью чужеземцев и их заносчивостью, едва не разорвали их на части.

– Как здорово, что теперь они будут жить здесь, – обрадовалась Ида. – Во дворец уж точно никто чужой не войдет! Пойду поприветствую.

– Чтобы потом было проще облегчить их карманы? – ухмыльнулся Сотэрик.

Ида засмеялась.

– Разве не этим занимаетесь вы с приятелями всякий раз, когда я сажусь с вами играть.

Игра намдалени в кости несколько отличалась от той, что знала Ида. Прежде чем бросить костяшки, игрок загадывал число, и бросок считался удачным, если загаданное совпадало с выпавшим. Иде в этой игре откровенно не везло.

– Так не садись, – отвечал Сотэрик. – Разве наша вина, что у тебя совсем нет чутья?

– Может, поэтому я с тобой и вожусь, – фыркнула Ида, шутливо ткнув его в живот.

С этими словами она побежала вперед войска, чтобы посмотреть на командира – Аптранда, сына Дагобера. Она слышала его имя, но никогда не видела лица. В конце концов, она решила, что Аптранд – это высокий мрачный человек с коротко стрижеными темно-русыми волосами. Он ехал на крупной гнедой лошади, по узде ее вился затейливый посеребренный узор. Рядом шел в расшитой золотом мантии, должно быть, один из царедворцев, кому было поручено сопроводить войско до их новых жилищ. Ида заметила, что Аптранд тоже с изумлением оглядывает раскинувшиеся насколько хватало глаз сады. Верно, у себя на родине он никогда не видал такого великолепия.

Ида приблизилась к коню и пошла по левую руку, чтобы не попадаться на глаза царедворцу.

– Добро пожаловать во дворец Императора, мой господин, – учтиво поздоровалась она. – Город неласково принял вас, но я надеюсь, вам понравится здесь, и дурные воспоминания изгладятся.

Всадник повернулся к ней. Глаза у него были серо-голубые, как предвечный лед, и так же холодны. Казалось, дружеское приветствие Иды вовсе не тронуло его.

– Встречал я приемы радушнее, – согласился он. Акцент у него был настолько явным, что напоминал выговор северян. – Ты здесь прислуживаешь?

– Нет, мой господин, я навещала здесь друга. Но я была бы рада послужить вам. Вы ведь Аптранд, сын Дагобера, из Намдалена, верно?

– Верно.

– Я Ида Киннама, – заулыбалась она, радуясь своей догадке. – Я живу в большом доме на том конце квартала красильщиков, что ближе к площади Паламос. Когда вы обживетесь на новом месте, можете меня найти.

Они приближались к лимонным рощам, раскинувшимся неподалеку от императорской резиденции. Стояла поздняя весна, и слуги уже собирали в корзины крупные зеленовато-желтые плоды. Кисловатый аромат щекотал ноздри.

В это время царедворец обратился к Аптранду. Как поняла Ида, новый отряд намдалени хотели разместить в той же части квартала, где жили прочие их соотечественники. Она прекрасно чувствовала, когда ее присутствие неуместно, поэтому отошла от лошади и хотела уже направиться восвояси, когда Аптранд окликнул ее:

– Ида.

Она обернулась.

– Сколько ты просишь?

Ей вспомнились слова Кибелы Галаны: разве есть цена краткому отдыху от мирских забот. Но вряд ли Аптранд оценил бы такой ответ. Поэтому она сказала:

– Два золотых до рассвета, мой господин.

... Кибела и Меланта, сестры Галаны, жили в том же квартале красильщиков, что и Ида, через три дома от нее. Мать их сбежала с любовником на запад, оставив девочек еще совсем крохами, а отец умер от воспаления легких, когда старшей, Меланте, было четырнадцать, а Кибеле тринадцать. С тех пор сестры промышляли блудом и приторговывали всяческими амулетами – скорее всего, дешевыми подделками. Как-то раз Ида купила такой амулет в надежде, что он поможет склонить к ней отцовское сердце. Но отец не стал к дочери нисколько терпимее, а вскоре и амулет затерялся где-то в сундуках, и Ида решила его не разыскивать.

В тот день она прогуливалась между птичьими рядами на площади Паламос. Ида часто приходила сюда посмотреть на певчих птиц, но никогда никого не покупала. С одной стороны, ей хотелось завести себе такую птаху, чтобы просыпаться каждое утро от ее трелей. С другой – было жалко видеть птицу уныло прозябающей в клетке в ее скромном жилище. Посему Ида любовалась ими на рынке.

– Ну надо же! Малышка Ида! – раздался неподалеку нарочито радостный голос Кибелы, и Ида махнула рукой, приветствуя сестер.

– Мы скоро начнем делать ставки, когда ты кого-нибудь купишь, – усмехнулась Меланта. – Вот, смотри, какой красивый ополовник – вряд ли больше двух золотых.

– Да что ты, – замахала руками Кибела, – ей подавай заморских!

Ида и Меланта засмеялись. Младшая Галана прозрачно намекнула на пристрастие Иды к иностранцам.

– Заморские, видать, поют слаще, – ухмыльнулась Меланта.

– И платят больше, – согласилась Ида.

– Что деньги – презренный металл! Нужно думать о своем будущем, – назидательно произнесла Меланта. В ее устах эти слова звучали чуть не насмешкой. – Разве не лучше расположить к себе влиятельного человека, чтобы он содержал тебя и ходил к тебе.

Ида пожала плечами. Таких далеко идущих замыслов у нее не было. Да и где бы нашелся такой человек.

– Вот если бы господин Севастос обратил на меня внимание, я бы не раздвигала ноги за горсть серебра и не торговала бы амулетами, – вздохнула Кибела.

Ида удивилась: Варданес Сфранцез, господин Севастос, потомок прежних правителей Видесса, никогда не был ни любимцем женщин, ни предметом мечтаний сестер Галан. Он был весьма тучен, а кроме того Ида не раз слыхала о нем от воинов – и никто из них не сказал о господине Севастосе ничего хорошего. По их рассказам складывалось впечатление, что это человек жестокий и лживый, и издеваться над другими доставляет ему ничуть не меньше наслаждения, чем ласкать женщину или пить хорошее вино.

Верно, Кибела вспомнила о нем только потому, что Варданес Сфранцез стоял сейчас у одного из рядов, протягивая пухлые пальцы к большой клетке. В клетке сидела диковинная птица, чем-то напоминающая чайку, если бы не ее окрас. Перья у нее были золотисто-зелеными, с голубою каемкой, необыкновенной красоты. Ида залюбовалась игрой света на гладких крыльях – но долго ей любоваться не пришлось. Птица вскрикнула – и бросилась атаковать толстые пальцы. Сфранцез быстро отдернул руку – и дивная чайка ударилась о прутья клетки. Иной и не взглянул бы второй раз на это злобное создание, но господин Севастос снова протянул руку – птица снова кинулась на нее и снова ничего не достигла.

Кажется, эта игра доставляла ему удовольствие.

Ряд напротив них занимали охотничьи птицы, там тоже толпилось много народу – Ида услышала голос его превосходительства Метрикия Зигабена:

– ... разве, плывя сюда, ты не был готов к тому, что будешь терять своих людей?

– Я все же надеялся не терять их до битвы с йездами, – раздраженно отвечал собеседник, и Ида узнала и этот голос, и этот акцент.

– Чего ты хочешь добиться? Возмещения? Он не даст тебе и золотого, а если станешь требовать для себя привилегий, то и остальные начнут.

Ида подумала, что речь идет о намдаленских погромах. Кибела в это время летящей походкой приблизилась к соловьиной клетке, стоявшей почти рядом с господином Севастосом, и произнесла грудным голосом:

– Как славно поют эти пичужки, не правда ли, господин? Меланта, иди посмотри, какие чудные птицы!

Варданес Сфранцез обернулся к ним, и Ида, не желая привлекать к себе внимания, накрыла голову шарфом и отошла. Если сестрицам так хочется завлечь в свои сети Севастоса – пожалуйста. Ида подошла ближе к ряду хищных птиц и поймала взгляд Аптранда. Улыбнулась ему, и он кивнул в ответ.

– Ладно, – сказал он своему собеседнику. – Я заговорю об этом завтра на совете – посмотрим, что Император мне скажет.

С этими словами Аптранд оставил Зигабена и подошел к Иде. Она не была уверена, что он пребывал в подходящем настроении для любовной игры – лицо его было все так же мрачно. Но выбор между его обществом и компанией сестер Галан с господином Севастосом был очевиден. Ида сердечно приветствовала его, и они пошли рядом.

– Тебя тяготят дурные мысли, мой господин, возможно, мне удастся отвлечь тебя, – мягко сказала она.

– Возможно, – не стал спорить Аптранд.

Рядом с ним Ида казалась совсем маленькой – если бы Аптранд не следовал за ней, она вряд ли догнала бы его. На западном краю площади Ида взяла спутника за руку и повела на узкую улочку, ведущую через квартал красильщиков.

Ладонь у него была сухая и горячая, мягкая ладошка Иды устроилась в ней необыкновенно удобно.

– Здесь я живу, мой господин. – Ида показала на двухэтажный кирпичный дом торговца Юстина. – В восточных комнатах живет Зенона, моя соседка, она любит выходить на лестницу и глядеть на моих гостей, но тебе не стоит обращать на нее внимания.

Зенона, как Ида и предполагала, выглянула на лестницу, едва услышав, как хлопнула дверь внизу. Она окинула Аптранда взглядом, в котором можно было прочесть вялое любопытство, но, кажется, найдя очередного наемника-варвара нисколько не интересным, затворила за собой дверь.

Они поднялись в западные комнаты, где жила Ида, и последовали примеру Зеноны.

– Вот и все, мой господин, – улыбнулась Ида, когда они остались наедине. – Теперь нам никто не помешает.

Она сняла шарф и вынула из волос ленту – угольно-черные пряди, вьющиеся крупными кольцами, рассыпались по плечам. Тут только Аптранд утратил, казалось, самообладание. Он схватил Иду в объятия, зарылся носом ей в волосы, и она засмеялась этой поспешности. Потянулась расцеловать его лицо – и наткнулась на горящий, словно уголья, взгляд. Лучше всяких слов говорил он о том, как не ко времени ее ласка.

– Давай потом, – коротко сказал Аптранд, и Ида послушно кивнула.

Среди ее гостей были те, кто не нуждался в прелюдии, а сразу приступал к делу, и, хоть Иде не слишком нравилась такая поспешность, она относилась к ней с пониманием.

Она стащила через голову платье и тунику, и, когда гость ее сбросил штаны и куртку, утянула его за собой на постель, широко раскинув бедра и обхватив его коленями.

Аптранд взял ее с яростной жадностью изголодавшегося человека, и, когда, наконец, уронил голову ей на плечо, туника, которую он в порыве страсти позабыл снять, промокла от пота, да и Ида была вся в поту. Она не спешила выпускать его из объятий, давая ему остыть, почти чувствуя биение его крови под своими руками – и не произносила ни слова. В этот миг вспышки, долгожданного облегчения, блаженной усталости как уязвимы бывали ее грозные гости. Ни словом, ни делом, ни даже вздохом не хотела Ида разрушить этой беззащитности.

Он овладел Идой еще раз прежде, чем позволил наконец себя обласкать. Согревшись в ее руках, купаясь в ее волосах, отвечая на ее поцелуи, он, чудилось, и вправду забылся от своих забот и казался растерянным, почти смущенным ее нежностью.

За окном совсем стемнело, когда Ида выбралась из его объятий.

– Ты не голоден, мой господин? Я сегодня не готовила, но у меня есть вино, хлеб, яйца и овечий сыр. И я могу заварить душицу и пустырник, чтобы ты легче спал и быстрее восстановил силы – и не зевал бы завтра у Императора на потеху собравшимся.

Аптранд приподнял бровь, кажется, только сейчас поняв, что она слышала его разговор с Зигабеном.

– Не думаю, что найдется много желающих надо мной потешаться, – сказал он.

Ида улыбнулась, поцеловала его во впадину локтя и сползла с постели. Набросив тунику, она спустилась на первый этаж, чтобы наполнить угольями жаровню. Одну часть этажа занимал склад тканей, принадлежащий хозяину дома, торговцу Юстину, а вторую – небольшая мастерская Идиного соседа, красильщика Кризантия. Здесь почти всегда горел огонь – для выбеливания тканей требовалась зола – и Ида часто спускалась на первый этаж набрать угольев.

Поднявшись к себе, она поставила на жаровню чашу с водой и высыпала из полотняных мешочков засушенные душицу и пустырник. Она скорее почувствовала, чем увидела, как Аптранд встал позади нее. Засмеялась, когда он прижал ее к себе, уткнувшись носом ей в волосы. Крепкая ладонь обхватила ее живот, вторая тискала грудь. Ида легонько накрыла его руки своими.

– Сколько же у тебя не было женщины, – пробормотала она удивленно.

– Довольно долго, – коротко отвечал Аптранд.

Он снова увлек ее на постель, не возражая в этот раз, чтобы Ида оседлала его и делала как ей хочется. В какой-то миг ей показалось, что вид ее скачущих кудряшек и покачивающихся грудей заворожил его. Но вот сладкая судорога сотрясла его тело – и Аптранд отвел глаза, вцепившись ей в бедра, как если бы испытывал боль. Ида осторожно склонилась к нему и легла сверху. Он потянулся к ней, и Иде подумалось, что Аптранд ее скинет – от такой близости ему, верно, было тяжело и жарко. Но он только обнял ее потную спину, и Ида удобней устроила подбородок у него на плече.

... Они подкрепились хлебом и сыром, и Ида подала ему свой отвар. Когда Аптранд задремал у нее на груди, Ида спустилась кончиками пальцев к его шее. Она любила зарываться ладонями в волосы у самого основания их роста, но большинство намдалени выбривали затылки – и у Аптранда волосы там были короткие, едва отросшие. Потому она легонько поглаживала его шею, напевая себе под нос:

Северное братство,
Все мое богатство...


Откуда-то с улицы донесся истошный кошачий вопль, затем ругательства – видимо, в темноте кто-то наступил на кошку.

Медное колечко,
Дай мне силу речки...


Она почувствовала у себя на груди его вздох и пробормотала ласково:

– Спи, господин мой. Спи крепко, и ни о чем, ни о чем не думай.

... Наутро, одетый, Аптранд казался Иде совсем чужим. Она, впрочем, знала по опыту, что это лишь видимость, у которой не стоит идти на поводу и тоже замыкаться в себе. Обернувшись простыней, чтобы не смущать его своим видом, Ида села на постели.

– Ты не останешься позавтракать, мой господин?

– Не думаю. Похоже, я и так задержался. – Аптранд кивнул на окно. Солнце стояло высоко.

– В таком случае доброго тебе дня, господин.

– И тебе доброго дня, Ида. Возьми – и если я чем-то тебя обидел, не держи на меня зла.

Он положил перед ней два золотых, которые она просила. Затем помедлил немного и положил третий.

– Ты... хорошая женщина, Ида. Надеюсь, что увижу тебя снова.

С этими словами он вышел прочь – и оставил Иду наступившему дню.

Четвертый крестовый поход

Я дочитываю монографию Джонатана Филипса о четвертом крестовом походе (под креативным названием "Четвертый крестовый поход"), и, сказать по правде, я в ахуи под впечатлением. Тема мне знакома, поэтому когда я читаю или слушаю по ней что-то новое, то обычно не затем, чтобы понять в общих чертах, а ради подробностей или нового взгляда на вещи.

И знаете, чем больше читаю или слушаю, тем больше я на стороне крестоносцев. Не потому что за ними историческая правда. И не потому что я не люблю византийцев (они супер). А потому что конкретно в этом противостоянии крестоносцы ведут себя в тысячу раз адекватнее противника. Если мое знакомство с темой началось с мнения о том, что Константинополь разграбили исключительно из алчности (и к такому выводу нас пытается подвести вступление, написанное издательством), то чем больше я погружалась в тему, тем больше понимала, как же все непросто.

читать дальшеЧувство, преследовавшее меня почти все время чтения - это сострадание. Все стороны 90% времени находятся в таком отчаянном положении, и стоящий перед ними ужасный выбор, а то и вовсе тупик описаны так хорошо, что невозможно не проникнуться их безысходностью и тревогой. Поэтому обвинить кого-либо - хоть греков, хоть крестоносцев - рука не поднимается. Как я могу бросить камень в людей, оказавшихся в таком переплете, если не знаю, как сама бы повела себя на их месте. Думается мне, много хуже.

Редакция задает риторический вопрос: понятно, мол, что и крестоносцы, и венецианцы (их перевозчики) попали в финансовую ловушку. "Но почему ответственность за коммерческие убытки должен нести кто-то, помимо самих организаторов предприятия?" Ну, я даже не знаю. Может, потому, что этот кто-то пообещал мильён деняк, а когда крестоносцы выполнили свою часть договора, предпочел слиться?

Но самым новым для меня в этой книге оказалось описание адищенской ксенофобии антизападных настроений византийцев. Я и так знала, что латинян там не жаловали и в 1182 году решили тупо перебить. Но книга Филипса дает больше подробностей и того самого погрома, и проявлений ксенофобии в дальнейшем. Понятно, что выходцы из Европы не были пушистыми котиками и вроде как давали повод. Например, латинские кварталы забивали хуй на предписания императоров не иметь оборонительных стен или собственных войск, и имели это все, превратившись, по сути, в город в городе. Также у купцов из Пизы, Генуи и Венеции было куда больше торговых привилегий, чем у византийских, отчего последние разорялись и мощно ненавидели чужеземцев. Еще много где видела указания на то, что латиняне "вели себя заносчиво", но трудно сказать, что это означает. В общем, как и в намдаленских погромах у Тертлдава, основная причина, похоже, была в том, что "их слишком много и они слишком задирают нос, эти наглые варвары". Давайте их убьем.

Мне очень нравится, что, как и намдалени, европейские поселенцы не были легкой добычей и в целом могли за себя постоять. Тем не менее в 1182 году латинский квартал в Константинополе исчезает с карт, то есть фактически он перестал существовать. Двадцать лет спустя, во время того самого крестового похода, латиняне все-таки жили в столице, но вместо прежних 60 тыс. человек их численность составляла около 15 тыс.

Антизападные репрессии с большей или меньшей активностью продолжались и следующие двадцать лет, а когда подошли крестоносцы, неприязнь снова обострилась. И хотя крестоносцы привели с собой якобы законного наследника трона и в целом старались не произвести о себе негативного впечатления, город их возненавидел. Было за что: чужеземные войска мало что осадили столицу и пытались взять ее штурмом, так еще и после, когда установился мир, возведенный ими на престол молодой император должен был исполнить свои щедрые обещания и заплатить западному воинству мильён деняк. Без которых крестоносцы, истратившие все свои запасы, не могли продолжить поход на Ближний Восток. Чтобы собрать обещанный мильён деняк, император поднял налоги, велел обносить церкви, изымал баблишко у богатых горожан и так далее.

Что могло пойти не так...

Ненависть горожан объяснима, но ее проявления совершенно варварские (хотя варварами, по иронии судьбы, там называли европейцев). Вот, например, моменты неадеквата, которые мне запомнились:

- когда крестоносцы вызволили из тюрьмы отца молодого императора и явились к нему спросить, подтверждает ли он гарантии своего сына, тот гарантии, конечно, подтвердил, а им сказал: ребята, я к вам со всей душой, конечно, но не могли бы вы переселиться куда-нибудь подальше в пригород, чтобы вас не было видно со стен, а то вы людей бесите;
- городская толпа свалила и расколотила на куски статую богини Афины, покровительницы города, потому что (внимание!) ее правая рука якобы указывала на запад и символически призывала крестоносцев (на самом деле на юг, но всем было плевать);
- дома выходцев из Европы стали поджигать;
- периодически вспыхивали драки на почве национально-религиозной розни, после одной из таких драк начался пожар, опустошивший полгорода, отчего латинское население столицы в полном составе свалило в пригород к крестоносцам;
- как-то в новогоднюю ночь греки попытались сжечь европейский флот, прекрасно понимая, что без кораблей крестоносцы не смогут убраться восвояси и вынуждены будут либо сдаться на их милость, либо идти по суше через враждебные им земли, где, скорее всего, будут перебиты;
- когда в отместку за попытку сжечь флот крестоносцы совершили опустошительный набег на округу (в Западной Европе такая тема практиковалась, чтобы экономически ослабить противника и показать местному населению, что их правители не в силах их защитить), в городе просто стали хватать и убивать всех, кто внешне напоминал европейцев;
- уже в стадии открытой войны, когда император (свергший европейского ставленника) захватил в плен трех венецианцев, их товарищи молили о пощаде и предлагали выкуп, в ответ на что император велел сжечь пленников заживо на крепостной стене, чтобы крестоносцам было все хорошо видно и слышно.

И вот в рамках всей этой дичары крестоносцы выглядят настолько адекватнее противников, что симпатии волей-неволей склоняются на их сторону. Хотя, конечно, они тоже творили дичь, ну да у нас тут не фестиваль пушистых кисок, дичь творят все.

Европейцам любят вменять в вину разграбление Константинополя. Но, простите, на фоне всего вышеупомянутого, то, что они не утопили город в крови, а просто обнесли вчистую (особенно с учетом их финансовых трудностей) - это закономерный исход. Нет, правда, а что они должны были сделать? Автор указывает "В своем праведном рвении они не задумывались о чувствах тех, кого грабили, равно как и о святости опустошаемых зданий". Тут я не могу согласиться с обвинениями. Сейчас бы думать о чувствах людей, которых ты грабишь, ну!

Не знаю, были ли крестоносцы смущены своим поведением во время грабежа. Те два рыцаря, воспоминания которых я читала, этот эпизод вообще не описывают. Вот мы вошли в город - и вот сразу делим добычу несколько дней спустя. Хороший прием, кстати. Чем оправдываться за совершенную дичь, просто не упоминай ее - и будешь красавчик.

Но, повторюсь, по сравнению с ненавистью, которую испытывали на себе и они, и их соотечественники и единоверцы все это время, несколько дней грабежей и кутежей в Константинополе выглядят достаточно невинно. То, что они обнесли город, перетрахали половину женского населения и выпили чуть не весь местный алкоголь - это, простите, ожидаемо. Как писал один из руководителей похода, "отказывавшие нам в малом были вынуждены отдать нам все".

Моральное состояние византийцев тоже странноватое. Если европейцы, принадлежащие к разным народам и говорящие на разных языках, смогли в трудный час быть друг другу верными товарищами, то византийцы из провинции злорадствовали над горем беженцев из Константинополя, мол, теперь и великая столица будет как мы, хехе, выкусите.

В общем, четвертый крестовый поход - реально странная вещь. Так много мелких случайностей, нелепых обстоятельств, просто проявлений человеческой слабости, которые, собравшись вместе, развернули экспедицию вообще не в ту сторону и натворили дел. Он хорошо описывается фразой: "что-то пошло не так".

Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)