Логово Псоя и Сысоя487 читателей тэги
Автор: Psoj_i_Sysoj
#Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея искать «Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея» по всему сайту с другими тэгами
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 52. Сожаления горы Чунь [1]
Предыдущая глава
Не так давно Шэнь Цинцю охотно поверил бы, что Ло Бинхэ лелеет эти шрамы, чтобы тем самым подпитывать жажду мести, но нынче он больше не мог закрывать глаза на прискорбную действительность.
Читая книгу, а позже воочию познакомившись с ее главным героем, Шэнь Цинцю никогда не подозревал в нем столь ранимого сердца [2]. Этот павший жертвой нежных чувств к существу своего пола жеребец мало того, что забросил свой гарем – отклонившись в развитии куда-то не туда, он кончил тем, что стал уязвимее неопытной девы, беззаветно страдающей от любой обиды и при этом упивающейся своими муками.
А может, прежде он не замечал в своем ученике этой черты, потому что предпочитал об этом не задумываться? После всех несоответствий он по-прежнему продолжал считать Ло Бинхэ главным героем, а себя – лишь сторонним наблюдателем, праздно коротающим время в ожидании своего выхода. Сознательно сохраняя дистанцию, он невольно накладывал на ученика образ оригинального Ло Бинхэ, который отнюдь не страдал подобными проблемами.
читать дальшеПоэтому, оказавшись лицом к лицу с Ло Бинхэ, который не имел с оригиналом почти ничего общего, он, по правде говоря, попросту растерялся.
Судорожно перетряхивая свой разум в поисках решения, он не обратил внимания на тень кривой ухмылки, зародившейся в уголке рта Ло Бинхэ.
***
Очнувшись ото сна, Шэнь Цинцю перво-наперво узрел натянутую над ним белую газовую занавесь. Кто-то вошел и, осторожно затворив дверь, поинтересовался:
– Вы уже проснулись?
Повернув голову, Шэнь Цинцю бросил на него взгляд краем глаза.
Приглушенное сияние луны и неярких светильников подчеркивало тонкое изящество черт незнакомца. В уголках его рта пряталась улыбка, ясное чело прямо-таки лучилось одаренностью, а глаза – теплом и проницательностью.
Теперь-то Шэнь Цинцю знал, где он прежде видел этот взгляд. Подобную чистоту этим глазам могли придать лишь воды озера Лушуй [3].
Шэнь Цинцю резко сел, при этом с его лба свалился мешочек со льдом. Незнакомец подобрал его и, положив на стол, тотчас заменил новым.
При виде столь трогательной заботы поток вопросов типа «Кто ты такой?» и «Чего тебе от меня надо?» застрял в горле Шэнь Цинцю. Откашлявшись, он ограничился кратким:
– Сердечно благодарю за вашу помощь при спасении из дворца Хуаньхуа.
Молодой человек улыбнулся, остановившись у столика:
– У людей есть пословица: «За единую каплю милосердия вам воздастся фонтаном благодарности [4]», а милость, которой одарил меня бессмертный мастер Шэнь, существенно больше капли.
Итак, во-первых, это и вправду был тот самый змей из леса Байлу.
Во-вторых, он знал, что в этой оболочке находится душа Шэнь Цинцю.
– Тяньлан-цзюнь [5]? – озвучил свою догадку заклинатель.
Священных демонов [6] называли так потому, что, согласно преданию, некогда их предки принадлежали к числу небожителей, но, погрязнув в пороках, оставили небеса ради Царства демонов. Лишь другой священный демон с еще более чистой, чем у Ло Бинхэ, кровью был способен совладать с кровяными паразитами в теле Шэнь Цинцю. В этом случае у него лишь становилось одной проблемой больше: насколько было известно заклинателю, лишь двое из оригинального романа могли претендовать на подобное звание – сам Ло Бинхэ и его отец. Кем же еще мог быть этот парень?
Однако же ему суждено было после нескольких верных догадок наконец угодить пальцем в небо [7]: покачав головой, молодой человек ответил:
– Мастер Шэнь, вы чрезмерно польстили мне, приняв меня за Цзюнь-шана [8].
Едва услышав последние два слова, Шэнь Цинцю наконец понял, кто это такой.
На момент начала оригинального романа Тяньлан-цзюнь уже томился в заточении под громадной горой. Что же до войны, приведшей к этому обстоятельству, то Сян Тянь Да Фэйцзи не удосужился описать ее хоть сколько-нибудь внятно, ибо она не имела никакого отношения к неподражаемым талантам главного героя, ограничившись упоминанием о том, что «Тяньлан-цзюнь пал под напором объединенных сил заклинателей Царства людей и был заточен под такой-то горой, не способный даже пошевелиться, разлученный со своим самым преданным генералом и по совместительству задушевным другом в жизни и смерти [9].
А где, кстати говоря, располагалась та самая гора Х? Прежде у Шэнь Цинцю не возникало повода задуматься над этим вопросом, но теперь-то его подстегнутая память незамедлительно выдала ответ.
Гора Байлу!
На которой и располагался горный лес Байлу!
Шэнь Цинцю вновь окинул молодого человека пристальным взором. Так вот ты какой, «преданный генерал и задушевный друг» отца Ло Бинхэ!
Сейчас на его теле не было заметно ни следа змеиного обличья.
– Могу я спросить… о вашем достойном имени? – сглотнув, бросил Шэнь Цинцю.
– Подручный [10] Тяньлан-цзюня Чжучжи-лан [11] к вашим услугам, – отозвался тот с любезной улыбкой.
Едва эти слова слетели с его губ, как Система разродилась уведомлением:
[За восстановление неполной сюжетной линии и разблокирование нераскрытого персонажа вам начислено 300 баллов! За вступление в арку закрытия сюжетной дыры вам начислено 100 баллов!]
Волна неудержимого ликования затопила разум Шэнь Цинцю.
Эта самая «сюжетная дыра» была из разряда тех самых, что сильнее всего бесили Шэнь Цинцю в «Гордом пути бессмертного демона» – именно из-за этих бесчисленных убийств «за кадром» и множащихся сюжетных противоречий он к концу книги готов был бить себя в грудь и топать ногами, скрежеща зубами от гнева.
И вот теперь он вывел на сцену обделенного вниманием автора персонажа, заштопав одну из этих сюжетных прорех. Быть может, в дальнейшем ему удастся заполнить и прочие зияющие вопиющей бессмыслицей дыры?
– Я спас тебя однажды, теперь ты меня спас – так что, полагаю, мы в расчете.
Говоря это, он имел в виду, что помешал Гунъи Сяо убить змея. Однако Чжучжи-лан покачал головой:
– Если бы не мастер Шэнь, этой ничтожной персоне вовеки не добраться бы до цветка росы луны и солнца. Нет, я еще далек от того, чтобы расплатиться с вами за эту услугу.
Теперь-то до Шэнь Цинцю наконец дошло.
– Ладно, мы можем обсудить это позже. А сейчас не мог бы ты убрать эти штуки из моей крови? Им ведь не обязательно там находиться?
Его нетерпение можно было понять, ведь это было все равно что по назначению врача поселить в своем теле еще одного паразита для борьбы с первым – с какой стороны на это ни посмотри, а приятного мало!
– Ну… – замялся Чжучжи-лан, – по правде говоря, эта ничтожная персона впервые использовала свою кровь в таком качестве, и прежде ей не доводилось слышать о способе ее выведения из тела.
Хоть этот ответ изрядно подпортил поднявшееся было настроение Шэнь Цинцю, он не мог не признать правоту собеседника: ведь, попав в тело, кровь священного демона моментально растворялась в сосудах, так что отделить ее от крови самой жертвы едва ли представлялось возможным. Однако Чжучжи-лан поспешил добавить:
– Хоть ее и нельзя удалить, зато, пока моя кровь находится в теле мастера Шэня, тот, второй, не сможет задействовать свою. Он больше не сможет пытать вас с ее помощью, а также выследить вас, когда вы вновь попадете в Царство демонов.
Постой-ка.
– Погоди, – прервал его Шэнь Цинцю. – Разве я говорил, что собираюсь туда?
– Мы оба отправимся туда очень скоро, – невозмутимо отозвался Чжучжи-лан.
Вглядевшись в его улыбчивое лицо, Шэнь Цинцю подозрительно переспросил:
– Уж не собираешься ли ты отплатить мне, утащив меня в Царство демонов?
Что ему там, спрашивается, делать? Не говоря уже о скудости и мрачности этого места, а также неприемлемых для него обычаях, тамошний климат попросту ему не подходит! Вдобавок у него хватало хлопот и в Царстве людей: почти утратив способность соображать от милых некрофильских замашек своего бывшего ученика, он позволил Лю Цингэ бежать со своим телом. И где гарантия, что одержимый местью Ло Бинхэ не сотрет с лица земли [12] весь хребет Цанцюн?
Нет, он должен вернуться, чтобы предотвратить трагедию! Тотчас отбросив в сторону соображения о моральном долге перед спасителем, Шэнь Цинцю замыслил новый побег. Откуда ему было знать, что, едва пошевелившись, он ощутит, что что-то одновременно гладкое и липкое, верткое и прохладное обовьет его ногу?
Нефритово-зеленая змея медленно подняла голову с покрывала и зашипела, меж клыков мелькнул раздвоенный багряный язык.
Эта змея в три пальца толщиной более всего походила на ядовитую зеленую древесную гадюку - бамбуковую куфию [13] из Царства людей. Из огромных глазниц на заклинателя уставились нитевидные зрачки, и этот контраст наполнял сердце подсознательным ужасом. Но Шэнь Цинцю не страшился этого гада – окинув его невозмутимым взором, он украдкой принялся накапливать в ладони духовную энергию, надеясь застать противника врасплох, укоротив гибкое тело цуней на семь [14]. Внезапно изумрудная змея отпрянула, разинув алую пасть.
При этом самая обычная с виду змея испустила пронзительный вопль, словно исторгнутый человеческим горлом. В тот же момент из-за ее головы взметнулись неведомо где упрятанные зеленые щипы, подобно венчику чертополоха. Багряные острия были явно напитаны смертельным ядом. Тело змеи раздулось в несколько раз, словно ее накачали воздухом, как воздушный шарик – и довольно милая изящная змейка в долю секунды обратилась в гребаного монстра [15].
Что и говорить, Царство демонов было воистину жутким местом. У Шэнь Цинцю тут же пропало желание касаться этой твари голыми руками.
Тем временем Чжучжи-лан невозмутимо налил чашку чая и, поставив ее на стол, с самым сердечным видом предложил:
– Почему бы мастеру Шэню не дослушать меня до конца, прежде чем уйти? Говоря, что я хочу отплатить вам за вашу доброту, я был искренен.
– Затащить меня в Царство демонов против воли, а на случай, если я не пожелаю, засунуть эту штуку ко мне в постель – это ты понимаешь под благодарностью? – досадливо скривил губы Шэнь Цинцю.
– Не только в постель, – как ни в чем не бывало улыбнулся Чжучжи-лан.
Еще одна змея с палец толщиной выскользнула из-за ворота Шэнь Цинцю.
Она явно все это время покоилась на его груди, убаюканная теплом тела, ничем не давая о себе знать. Словно по сигналу, бесчисленное количество зеленых змей, толстых и тонких, с шипением выползли из-под кровати, покрывая пол шевелящимся ковром.
От возмущения утратив дар речи на первых порах, Шэнь Цинцю наконец выдавил:
– Змеиная раса?
– Мой отец родом с южных рубежей Царства демонов [16], – спокойно отозвался Чжучжи-лан.
Неудивительно, что его так назвали.
Демоны всегда придавали большое значение социальной иерархии и происхождению. Обычные безродные демоны или представители незнатных семей никогда не посмели бы именоваться гордым званием «Цзюнь» – для них это было все равно что священное имя императора.
Ло Бинхэ в свое время столкнулся с немалыми трудностями на своем пути к вершинам власти в Царстве демонов, потому что многие из «Цзюней» были не самого высокого мнения о человеческой части его крови. Что же до «Ланов», то Ло Бинхэ, не чинясь, убивал их пачками уже на ранних стадиях сюжета. Из всего этого Шэнь Цинцю сделал закономерный вывод, что, пусть и не все «Ланы» прозябали в безвестности, можно было с уверенностью утверждать, что они едва ли могут похвастаться выдающимся родством.
Чжучжи-лан, будучи священным демоном, все же не мог именоваться «Цзюнем» – очевидно, причина крылась в смешанной крови.
Раса змей проживала на южных границах Царства демонов. Строго говоря, ее представители тоже были демонами, но лишь немногие из них, совершенствуя тело и дух, обретали способность принимать человеческий облик, сбрасывая чешую – большинство же сохраняли змеиный облик на всю жизнь.
– Кто ваша достойная мать? – поинтересовался Шэнь Цинцю.
– Младшая сестра Тяньлан-цзюня.
Эта демоница считалась чем-то вроде принцессы Царства демонов. И угораздило ж ее залететь от змея – пожалуй, это уже было чересчур!
Стараясь не обращать внимания на ползающих по животу и ноге змей, Шэнь Цинцю спросил:
– Выходит, ты, вроде как, двоюродный брат Ло Бинхэ? Слушай, а ты не мог бы приказать им… не лезть ко мне под одежду?
– Могу, – вздохнул Чжучжи-лан. – Но, похоже, им так понравился мастер Шэнь, что они едва ли меня послушают.
Да так я тебе и поверил [17]!
Проглотив возмущение, Шэнь Цинцю поинтересовался:
– А что ты сам делал во дворце Хуаньхуа?
– Я прибыл туда по одному делу, – уклончиво отозвался Чжучжи-лан, – и уж никак не ожидал встретить там мастера Шэня.
Сердце Шэнь Цинцю совершило кульбит в груди.
– По делу, говоришь? А оно случайно не имеет отношения к Ло Бинхэ?
Решили сплотить ряды перед лицом враждебных сил Царства демонов? Замыслили переворот? Или это было то самое «потрясающее небо и землю семейное воссоединение после многих лет разлуки с рыданием на плече друг друга»?
На сей раз Чжучжи-лан лишь улыбнулся, не удостоив его ответом.
– Сдается мне, это едва ли было трогательное семейное воссоединение, – буркнул Шэнь Цинцю, не удержавшись.
– Я лишь следовал приказу моего господина, – неторопливо отозвался Чжучжи-лан.
– А твое тело происходит из цветка росы луны и солнца? – не унимался Шэнь Цинцю.
Если да, то никаких проблем; на самом деле, Шэнь Цинцю опасался, что Чжучжи-лан использовал росток, чтобы возродить Тяньлан-цзюня. К этому времени тот уже много лет покоился под горой, где каждый вдох стоил ему чудовищных усилий. Наверняка его настоящее тело просто-напросто раздавлено. Но, если он мог сбросить пустую оболочку, словно цикада, то Шэнь Цинцю не знал, откуда ожидать бури [18]. У него зародилось отнюдь не беспочвенное предчувствие, что подобный беспечный взмах крыльев бабочки мог выпустить на свободу жуткого монстра. Воистину, он не успокоится, пока не получит ответа.
– Доставить меня в Царство демонов – тоже приказ твоего господина? – потребовал он.
Однако, стоило коснуться Тяньлан-цзюня, как Чжучжи-лан захлопывался, словно устрица, вместо ответа натягивая вежливую улыбку, при виде которой Шэнь Цинцю хотелось его придушить. Лишь когда заклинатель оставил свои попытки, тот удосужился открыть рот, чтобы поведать в безупречно вежливой манере:
– Прошу, отдыхайте, мастер Шэнь. Если вам что-то понадобится, дайте знать, и я обо всем позабочусь. Мы должны отбыть не позднее завтрашнего дня.
– У тебя есть деньги? – сухо бросил Шэнь Цинцю.
– Есть, – охотно отозвался Чжучжи-лан.
– Могу я ими воспользоваться?
– Как пожелаете.
– Я хочу женщину.
Чжучжи-лан устремил на него непонимающий взгляд.
– Разве ты не уверял, что позаботишься обо всех моих нуждах? – начал выходить из себя Шэнь Цинцю. – Мне нужна женщина – чего тут непонятного? И убери этих змей!
Это наконец-то стерло неизменную улыбку с лица Чжучжи-лана. Немного поколебавшись, он кивнул. Усмехнувшись про себя, Шэнь Цинцю поднялся с кровати и надел верхнее одеяние. Чжучжи-лан медлил, явно раздумывая, куда направиться. Не дожидаясь, пока он определится, Шэнь Цинцю вышел за дверь – и его спутник последовал за ним хвостом.
Прежде, нося гордое звание лорда пика Цинцзин, он неукоснительно заботился о своей репутации, так что, сколько бы ни донимали его плотские желания и любопытство, он и не думал переступить порог борделя. Теперь же ему наконец представится такая возможность. Не обращая внимания на плетущегося следом Чжучжи-лана, он шествовал по улицам города, пока его внимание не привлекла вывеска «Радушный красный павильон» [19], куда он и направил свои стопы.
Вскоре перед глазами запестрили яркие декорации, а в нос ударил запах пудры. Чжучжи-лан уселся за стол, застыв подобно горе Тайшань.
– Что это за выражение на твоем лице? – не выдержал Шэнь Цинцю.
Чжучжи-лан отвел глаза:
– Просто… я не понимаю, что может искать мастер Шэнь в подобном месте.
– Скоро узнаешь, – буркнул в ответ Шэнь Цинцю.
Стоило ему это произнести, как по ним профланировала одна из певичек – на вид слегка постарше Шэнь Цинцю, с изрядным количеством косметики на лице. Прижимая пипу [20] к груди, она уселась на расписанную цветами скамью – и тут же потрясенно застыла, встретившись взглядом с заклинателем.
Не понимая, в чем причина подобного, Шэнь Цинцю кивнул ей, окликнув:
– Что с вами, барышня [21]?
Тотчас взяв себя в руки, она расплылась в радушной улыбке:
– Прошу, не взыщите, господин – просто вы очень хороши собой и напомнили мне слугу одной моей старой знакомой – но, должно быть, меня подвели глаза.
Опустив голову, она ударила по струнам и запела.
Шэнь Цинцю уже принялся нашептывать на ушко сидящим рядом с ним девушкам, вовсе не собираясь слушать ее пение, но после первых же двух фраз он вскинулся:
– Барышня, что это вы поете?
– Ваша покорная служанка исполняет новую популярную балладу [22] «Сожаления горы Чунь [23]», – прервав пение, мелодичным голосом ответила та.
Лицо Шэнь Цинцю мигом потемнело:
– Знаете, наверно, мне почудилось, что я услышал два знакомых имени – не могли бы вы их повторить?
– Неужто господин еще не слышал этой песни? – улыбнулась певичка, прикрывая лицо рукавом. – В ней поется о Шэнь Цинцю и Ло Бинхэ.
В голове Шэнь Цинцю воцарилась звенящая пустота.
Когда это они успели стать героями чертовой баллады?
Вежливо отказавшись от услуг осаждавших его девушек, Чжучжи-лан сидел рядом тихо как мышка – лишь слегка подрагивающие плечи выдавали его истинные чувства.
– Гм… – откашлялся Шэнь Цинцю. – Могу я спросить, о каких таких… сожалениях этой самой горы там идет речь?
– О, господин, вам даже это неведомо? – с готовностью зачирикали сидевшие рядом с ним девушки. – В «Сожалениях горы Чунь» говорится о горечи невысказанных чувств между Шэнь Цинцю и его учеником Ло Бинхэ, об их запретной любви…
Шэнь Цинцю умудрился выслушать их до конца, не переменившись в лице – впрочем, его заслуги в этом не было, ибо он попросту окаменел от шока и возмущения.
Если изложить сюжет в двух словах, то жили-были на некоей горе Чунь бесстыжие мастер с учеником, которые, пренебрегая своими прямыми обязанностями, все свои дни и ночи посвящали па-па-па, спускаясь с горы, лишь чтобы сражаться с монстрами, а потом вновь заниматься па-па-па, улаживая с помощью па-па-па все свои недоразумения, все еще жаждая па-па-па даже на пороге смерти, которая не помешала им предаваться все тому же самому, и счастливо возобновив па-па-па после воскрешения… вот такая история.
Певичка вздохнула, трогая струну кончиком пальца:
– Никогда не понимала, как можно настолько любить человека, чтобы продолжать предаваться любовным утехам с ним даже после его смерти. Воистину, подобные чувства не знают преград.
Ее товарки вторили ей прочувствованными вздохами и всхлипами, не говоря уже о пролитых слезинках.
Шэнь Цинцю закрыл лицо руками.
Как его угораздило сделаться героем подобной порнушки?
Примечания переводчиков:
[1] Сожаления горы Чунь – 遗恨春山 (chūnxiāo Chūnshān). Чунь 春 (Chūn) переводится как весна, но имеет также идиоматическое значение «чувственная любовь». Например, 春宵 (chūnxiāo) означает и «весеннюю ночь», и «ночь любви».
Сочетание иероглифов 遗恨 (chūnxiāo) может означать как «сожаление о несбывшемся, о напрасно прожитой жизни», так и «неизжитую неприязнь, неостывшую вражду».
[2] Ранимое сердце – в оригинале 纯情少男 (сhúnqíng shàonán) – в пер. с кит. «чистый, невинный юноша».
[3] Лушуй – 露水(Lùshuĭ) – в букв. пер. с кит. «роса». Озеро в пещере, на котором Шэнь Цинцю с Шан Цинхуа добывали ростки цветка росы луны и солнца.
[4] За единую каплю милости вам воздастся фонтаном благодарности 滴水之恩当涌泉相报 (dī shuǐ zhī ēn, dāng yǒng quán xiāng bào) – изречение из наставлений мастера Чжу своей семье. Любопытно, что сочетание иероглифов 相报 (xiāngbào) может означать как «отблагодарить», так и «отомстить, расквитаться».
[5] Тяньлан-цзюнь 天琅君 (Tiānláng-jūn) – в пер. с кит. Тяньлан – «небесный белый (драгоценный) нефрит», «цзюнь» – высший титул.
[6] Священный демон 天魔 (tiānmó) тяньмо – демон небес (буддийское), владыка 6-го неба чувственного мира, злейший враг Будды; Дэва Мара.
[7] Угодить пальцем в небо после нескольких верных догадок – в оригинале употреблена поговорка 事不过三 (shì bù guò sān) – в пер. с кит. «не делай вещь более трех раз», что означает что-то вроде: «Снаряд трижды в одну воронку не падает».
[8] Цзюнь-шан 君上 (Jūn shàng) – в пер. с кит. «великий лорд» или «государь», «Шан» в букв. пер. с кит. – «верховный».
[9] Самый преданный генерал и задушевный друг в жизни и смерти 心腹 (xīnfù) – в букв. пер. с кит. «сердце и живот (нутро)», в образном значении – «задушевный друг, доверенный человек». 大将 (dàjiàng) дацзян – генерал.
[10] Подручный 座下 (zuòxià) цзося – в букв. пер. с кит. «у ног господина». Употребляется как вежливое обращение «у Ваших ног; к Вашим стопам».
[11] Чжучжи-лан 竹枝郎 (Zhúzhī-láng) – в переводе имя «Чжучжи» означает «стебель бамбука», «-лан» – «молодой человек» или «сударь, господин» – уважительное, но простое обращение.
[12] Сотрет с лица земли – в оригинале использована идиома 一锅端 (yī guō duān) – в пер. с кит. «унести целый горшок».
[13] Бамбуковая куфия 竹叶青 (zhúyèqīng) чжуецин – Куфия Штейнегера, Trimeresurus stejnegeri. И первый иероглиф – да, как в имени Чжучжи-лана.
[14] Цунь 寸 (cùn) 3,25 см., семь цуней – около четверти метра.
[15] Монстр 怪物 (guàiwu) гуайу – в пер. с кит. «оборотень, призрак», образно – «сумасброд».
[16] Южные рубежи (земли) 南疆 (nánjiāng) – читается как Наньцзян, можно называть их так.
[17] Так я тебе и поверил – в оригинале 鬼才信 (guǐ cái xìn) – в букв. пер. с кит. «только злой дух поверит».
[18] Откуда ожидать бури – в оригинале 风浪 (fēnglàng) – в букв. пер. с кит. «ветер и волны (на море)» - шторм, буря; в переносном значении – «житейские бури, невзгоды, потрясения».
[19] Радушный красный павильон – в оригинале это заведение называется 暖红阁 (nuǎn hóng gé) – «Теплый красный павильон».
[20] Пипа 琵琶 (pípá) — китайский 4-струнный щипковый музыкальный инструмент типа лютни. Один из самых распространённых и известных китайских музыкальных инструментов. Широко распространена в Центральном и Южном Китае. С VIII века известна также в Японии под названием бива. Бивы изготовлялись различных размеров. Подобный инструмент распространен также в Корее под названием тангпипа (танбипа).
[21] Барышня 姑娘 (gūniang) гуньян – распространенное вежливое обращение к девушке.
[22] Баллада 弹词 (táncí) таньцы – песенный сказ, былина или сказание, сопровождаемое песнями под аккомпанемент.
[23] «Сожаления горы Чунь» – на самом деле, песня называется несколько иначе, чем глава: 春山恨 (Сhūnshān hèn), где 恨 (hèn) в пер. с кит. «обида, ненависть, досада», но также и «сожалеть, раскаиваться», поэтому мы перевели название песни так же.
Следующая глава
Не так давно Шэнь Цинцю охотно поверил бы, что Ло Бинхэ лелеет эти шрамы, чтобы тем самым подпитывать жажду мести, но нынче он больше не мог закрывать глаза на прискорбную действительность.
Читая книгу, а позже воочию познакомившись с ее главным героем, Шэнь Цинцю никогда не подозревал в нем столь ранимого сердца [2]. Этот павший жертвой нежных чувств к существу своего пола жеребец мало того, что забросил свой гарем – отклонившись в развитии куда-то не туда, он кончил тем, что стал уязвимее неопытной девы, беззаветно страдающей от любой обиды и при этом упивающейся своими муками.
А может, прежде он не замечал в своем ученике этой черты, потому что предпочитал об этом не задумываться? После всех несоответствий он по-прежнему продолжал считать Ло Бинхэ главным героем, а себя – лишь сторонним наблюдателем, праздно коротающим время в ожидании своего выхода. Сознательно сохраняя дистанцию, он невольно накладывал на ученика образ оригинального Ло Бинхэ, который отнюдь не страдал подобными проблемами.
читать дальшеПоэтому, оказавшись лицом к лицу с Ло Бинхэ, который не имел с оригиналом почти ничего общего, он, по правде говоря, попросту растерялся.
Судорожно перетряхивая свой разум в поисках решения, он не обратил внимания на тень кривой ухмылки, зародившейся в уголке рта Ло Бинхэ.
***
Очнувшись ото сна, Шэнь Цинцю перво-наперво узрел натянутую над ним белую газовую занавесь. Кто-то вошел и, осторожно затворив дверь, поинтересовался:
– Вы уже проснулись?
Повернув голову, Шэнь Цинцю бросил на него взгляд краем глаза.
Приглушенное сияние луны и неярких светильников подчеркивало тонкое изящество черт незнакомца. В уголках его рта пряталась улыбка, ясное чело прямо-таки лучилось одаренностью, а глаза – теплом и проницательностью.
Теперь-то Шэнь Цинцю знал, где он прежде видел этот взгляд. Подобную чистоту этим глазам могли придать лишь воды озера Лушуй [3].
Шэнь Цинцю резко сел, при этом с его лба свалился мешочек со льдом. Незнакомец подобрал его и, положив на стол, тотчас заменил новым.
При виде столь трогательной заботы поток вопросов типа «Кто ты такой?» и «Чего тебе от меня надо?» застрял в горле Шэнь Цинцю. Откашлявшись, он ограничился кратким:
– Сердечно благодарю за вашу помощь при спасении из дворца Хуаньхуа.
Молодой человек улыбнулся, остановившись у столика:
– У людей есть пословица: «За единую каплю милосердия вам воздастся фонтаном благодарности [4]», а милость, которой одарил меня бессмертный мастер Шэнь, существенно больше капли.
Итак, во-первых, это и вправду был тот самый змей из леса Байлу.
Во-вторых, он знал, что в этой оболочке находится душа Шэнь Цинцю.
– Тяньлан-цзюнь [5]? – озвучил свою догадку заклинатель.
Священных демонов [6] называли так потому, что, согласно преданию, некогда их предки принадлежали к числу небожителей, но, погрязнув в пороках, оставили небеса ради Царства демонов. Лишь другой священный демон с еще более чистой, чем у Ло Бинхэ, кровью был способен совладать с кровяными паразитами в теле Шэнь Цинцю. В этом случае у него лишь становилось одной проблемой больше: насколько было известно заклинателю, лишь двое из оригинального романа могли претендовать на подобное звание – сам Ло Бинхэ и его отец. Кем же еще мог быть этот парень?
Однако же ему суждено было после нескольких верных догадок наконец угодить пальцем в небо [7]: покачав головой, молодой человек ответил:
– Мастер Шэнь, вы чрезмерно польстили мне, приняв меня за Цзюнь-шана [8].
Едва услышав последние два слова, Шэнь Цинцю наконец понял, кто это такой.
На момент начала оригинального романа Тяньлан-цзюнь уже томился в заточении под громадной горой. Что же до войны, приведшей к этому обстоятельству, то Сян Тянь Да Фэйцзи не удосужился описать ее хоть сколько-нибудь внятно, ибо она не имела никакого отношения к неподражаемым талантам главного героя, ограничившись упоминанием о том, что «Тяньлан-цзюнь пал под напором объединенных сил заклинателей Царства людей и был заточен под такой-то горой, не способный даже пошевелиться, разлученный со своим самым преданным генералом и по совместительству задушевным другом в жизни и смерти [9].
А где, кстати говоря, располагалась та самая гора Х? Прежде у Шэнь Цинцю не возникало повода задуматься над этим вопросом, но теперь-то его подстегнутая память незамедлительно выдала ответ.
Гора Байлу!
На которой и располагался горный лес Байлу!
Шэнь Цинцю вновь окинул молодого человека пристальным взором. Так вот ты какой, «преданный генерал и задушевный друг» отца Ло Бинхэ!
Сейчас на его теле не было заметно ни следа змеиного обличья.
– Могу я спросить… о вашем достойном имени? – сглотнув, бросил Шэнь Цинцю.
– Подручный [10] Тяньлан-цзюня Чжучжи-лан [11] к вашим услугам, – отозвался тот с любезной улыбкой.
Едва эти слова слетели с его губ, как Система разродилась уведомлением:
[За восстановление неполной сюжетной линии и разблокирование нераскрытого персонажа вам начислено 300 баллов! За вступление в арку закрытия сюжетной дыры вам начислено 100 баллов!]
Волна неудержимого ликования затопила разум Шэнь Цинцю.
Эта самая «сюжетная дыра» была из разряда тех самых, что сильнее всего бесили Шэнь Цинцю в «Гордом пути бессмертного демона» – именно из-за этих бесчисленных убийств «за кадром» и множащихся сюжетных противоречий он к концу книги готов был бить себя в грудь и топать ногами, скрежеща зубами от гнева.
И вот теперь он вывел на сцену обделенного вниманием автора персонажа, заштопав одну из этих сюжетных прорех. Быть может, в дальнейшем ему удастся заполнить и прочие зияющие вопиющей бессмыслицей дыры?
– Я спас тебя однажды, теперь ты меня спас – так что, полагаю, мы в расчете.
Говоря это, он имел в виду, что помешал Гунъи Сяо убить змея. Однако Чжучжи-лан покачал головой:
– Если бы не мастер Шэнь, этой ничтожной персоне вовеки не добраться бы до цветка росы луны и солнца. Нет, я еще далек от того, чтобы расплатиться с вами за эту услугу.
Теперь-то до Шэнь Цинцю наконец дошло.
– Ладно, мы можем обсудить это позже. А сейчас не мог бы ты убрать эти штуки из моей крови? Им ведь не обязательно там находиться?
Его нетерпение можно было понять, ведь это было все равно что по назначению врача поселить в своем теле еще одного паразита для борьбы с первым – с какой стороны на это ни посмотри, а приятного мало!
– Ну… – замялся Чжучжи-лан, – по правде говоря, эта ничтожная персона впервые использовала свою кровь в таком качестве, и прежде ей не доводилось слышать о способе ее выведения из тела.
Хоть этот ответ изрядно подпортил поднявшееся было настроение Шэнь Цинцю, он не мог не признать правоту собеседника: ведь, попав в тело, кровь священного демона моментально растворялась в сосудах, так что отделить ее от крови самой жертвы едва ли представлялось возможным. Однако Чжучжи-лан поспешил добавить:
– Хоть ее и нельзя удалить, зато, пока моя кровь находится в теле мастера Шэня, тот, второй, не сможет задействовать свою. Он больше не сможет пытать вас с ее помощью, а также выследить вас, когда вы вновь попадете в Царство демонов.
Постой-ка.
– Погоди, – прервал его Шэнь Цинцю. – Разве я говорил, что собираюсь туда?
– Мы оба отправимся туда очень скоро, – невозмутимо отозвался Чжучжи-лан.
Вглядевшись в его улыбчивое лицо, Шэнь Цинцю подозрительно переспросил:
– Уж не собираешься ли ты отплатить мне, утащив меня в Царство демонов?
Что ему там, спрашивается, делать? Не говоря уже о скудости и мрачности этого места, а также неприемлемых для него обычаях, тамошний климат попросту ему не подходит! Вдобавок у него хватало хлопот и в Царстве людей: почти утратив способность соображать от милых некрофильских замашек своего бывшего ученика, он позволил Лю Цингэ бежать со своим телом. И где гарантия, что одержимый местью Ло Бинхэ не сотрет с лица земли [12] весь хребет Цанцюн?
Нет, он должен вернуться, чтобы предотвратить трагедию! Тотчас отбросив в сторону соображения о моральном долге перед спасителем, Шэнь Цинцю замыслил новый побег. Откуда ему было знать, что, едва пошевелившись, он ощутит, что что-то одновременно гладкое и липкое, верткое и прохладное обовьет его ногу?
Нефритово-зеленая змея медленно подняла голову с покрывала и зашипела, меж клыков мелькнул раздвоенный багряный язык.
Эта змея в три пальца толщиной более всего походила на ядовитую зеленую древесную гадюку - бамбуковую куфию [13] из Царства людей. Из огромных глазниц на заклинателя уставились нитевидные зрачки, и этот контраст наполнял сердце подсознательным ужасом. Но Шэнь Цинцю не страшился этого гада – окинув его невозмутимым взором, он украдкой принялся накапливать в ладони духовную энергию, надеясь застать противника врасплох, укоротив гибкое тело цуней на семь [14]. Внезапно изумрудная змея отпрянула, разинув алую пасть.
При этом самая обычная с виду змея испустила пронзительный вопль, словно исторгнутый человеческим горлом. В тот же момент из-за ее головы взметнулись неведомо где упрятанные зеленые щипы, подобно венчику чертополоха. Багряные острия были явно напитаны смертельным ядом. Тело змеи раздулось в несколько раз, словно ее накачали воздухом, как воздушный шарик – и довольно милая изящная змейка в долю секунды обратилась в гребаного монстра [15].
Что и говорить, Царство демонов было воистину жутким местом. У Шэнь Цинцю тут же пропало желание касаться этой твари голыми руками.
Тем временем Чжучжи-лан невозмутимо налил чашку чая и, поставив ее на стол, с самым сердечным видом предложил:
– Почему бы мастеру Шэню не дослушать меня до конца, прежде чем уйти? Говоря, что я хочу отплатить вам за вашу доброту, я был искренен.
– Затащить меня в Царство демонов против воли, а на случай, если я не пожелаю, засунуть эту штуку ко мне в постель – это ты понимаешь под благодарностью? – досадливо скривил губы Шэнь Цинцю.
– Не только в постель, – как ни в чем не бывало улыбнулся Чжучжи-лан.
Еще одна змея с палец толщиной выскользнула из-за ворота Шэнь Цинцю.
Она явно все это время покоилась на его груди, убаюканная теплом тела, ничем не давая о себе знать. Словно по сигналу, бесчисленное количество зеленых змей, толстых и тонких, с шипением выползли из-под кровати, покрывая пол шевелящимся ковром.
От возмущения утратив дар речи на первых порах, Шэнь Цинцю наконец выдавил:
– Змеиная раса?
– Мой отец родом с южных рубежей Царства демонов [16], – спокойно отозвался Чжучжи-лан.
Неудивительно, что его так назвали.
Демоны всегда придавали большое значение социальной иерархии и происхождению. Обычные безродные демоны или представители незнатных семей никогда не посмели бы именоваться гордым званием «Цзюнь» – для них это было все равно что священное имя императора.
Ло Бинхэ в свое время столкнулся с немалыми трудностями на своем пути к вершинам власти в Царстве демонов, потому что многие из «Цзюней» были не самого высокого мнения о человеческой части его крови. Что же до «Ланов», то Ло Бинхэ, не чинясь, убивал их пачками уже на ранних стадиях сюжета. Из всего этого Шэнь Цинцю сделал закономерный вывод, что, пусть и не все «Ланы» прозябали в безвестности, можно было с уверенностью утверждать, что они едва ли могут похвастаться выдающимся родством.
Чжучжи-лан, будучи священным демоном, все же не мог именоваться «Цзюнем» – очевидно, причина крылась в смешанной крови.
Раса змей проживала на южных границах Царства демонов. Строго говоря, ее представители тоже были демонами, но лишь немногие из них, совершенствуя тело и дух, обретали способность принимать человеческий облик, сбрасывая чешую – большинство же сохраняли змеиный облик на всю жизнь.
– Кто ваша достойная мать? – поинтересовался Шэнь Цинцю.
– Младшая сестра Тяньлан-цзюня.
Эта демоница считалась чем-то вроде принцессы Царства демонов. И угораздило ж ее залететь от змея – пожалуй, это уже было чересчур!
Стараясь не обращать внимания на ползающих по животу и ноге змей, Шэнь Цинцю спросил:
– Выходит, ты, вроде как, двоюродный брат Ло Бинхэ? Слушай, а ты не мог бы приказать им… не лезть ко мне под одежду?
– Могу, – вздохнул Чжучжи-лан. – Но, похоже, им так понравился мастер Шэнь, что они едва ли меня послушают.
Да так я тебе и поверил [17]!
Проглотив возмущение, Шэнь Цинцю поинтересовался:
– А что ты сам делал во дворце Хуаньхуа?
– Я прибыл туда по одному делу, – уклончиво отозвался Чжучжи-лан, – и уж никак не ожидал встретить там мастера Шэня.
Сердце Шэнь Цинцю совершило кульбит в груди.
– По делу, говоришь? А оно случайно не имеет отношения к Ло Бинхэ?
Решили сплотить ряды перед лицом враждебных сил Царства демонов? Замыслили переворот? Или это было то самое «потрясающее небо и землю семейное воссоединение после многих лет разлуки с рыданием на плече друг друга»?
На сей раз Чжучжи-лан лишь улыбнулся, не удостоив его ответом.
– Сдается мне, это едва ли было трогательное семейное воссоединение, – буркнул Шэнь Цинцю, не удержавшись.
– Я лишь следовал приказу моего господина, – неторопливо отозвался Чжучжи-лан.
– А твое тело происходит из цветка росы луны и солнца? – не унимался Шэнь Цинцю.
Если да, то никаких проблем; на самом деле, Шэнь Цинцю опасался, что Чжучжи-лан использовал росток, чтобы возродить Тяньлан-цзюня. К этому времени тот уже много лет покоился под горой, где каждый вдох стоил ему чудовищных усилий. Наверняка его настоящее тело просто-напросто раздавлено. Но, если он мог сбросить пустую оболочку, словно цикада, то Шэнь Цинцю не знал, откуда ожидать бури [18]. У него зародилось отнюдь не беспочвенное предчувствие, что подобный беспечный взмах крыльев бабочки мог выпустить на свободу жуткого монстра. Воистину, он не успокоится, пока не получит ответа.
– Доставить меня в Царство демонов – тоже приказ твоего господина? – потребовал он.
Однако, стоило коснуться Тяньлан-цзюня, как Чжучжи-лан захлопывался, словно устрица, вместо ответа натягивая вежливую улыбку, при виде которой Шэнь Цинцю хотелось его придушить. Лишь когда заклинатель оставил свои попытки, тот удосужился открыть рот, чтобы поведать в безупречно вежливой манере:
– Прошу, отдыхайте, мастер Шэнь. Если вам что-то понадобится, дайте знать, и я обо всем позабочусь. Мы должны отбыть не позднее завтрашнего дня.
– У тебя есть деньги? – сухо бросил Шэнь Цинцю.
– Есть, – охотно отозвался Чжучжи-лан.
– Могу я ими воспользоваться?
– Как пожелаете.
– Я хочу женщину.
Чжучжи-лан устремил на него непонимающий взгляд.
– Разве ты не уверял, что позаботишься обо всех моих нуждах? – начал выходить из себя Шэнь Цинцю. – Мне нужна женщина – чего тут непонятного? И убери этих змей!
Это наконец-то стерло неизменную улыбку с лица Чжучжи-лана. Немного поколебавшись, он кивнул. Усмехнувшись про себя, Шэнь Цинцю поднялся с кровати и надел верхнее одеяние. Чжучжи-лан медлил, явно раздумывая, куда направиться. Не дожидаясь, пока он определится, Шэнь Цинцю вышел за дверь – и его спутник последовал за ним хвостом.
Прежде, нося гордое звание лорда пика Цинцзин, он неукоснительно заботился о своей репутации, так что, сколько бы ни донимали его плотские желания и любопытство, он и не думал переступить порог борделя. Теперь же ему наконец представится такая возможность. Не обращая внимания на плетущегося следом Чжучжи-лана, он шествовал по улицам города, пока его внимание не привлекла вывеска «Радушный красный павильон» [19], куда он и направил свои стопы.
Вскоре перед глазами запестрили яркие декорации, а в нос ударил запах пудры. Чжучжи-лан уселся за стол, застыв подобно горе Тайшань.
– Что это за выражение на твоем лице? – не выдержал Шэнь Цинцю.
Чжучжи-лан отвел глаза:
– Просто… я не понимаю, что может искать мастер Шэнь в подобном месте.
– Скоро узнаешь, – буркнул в ответ Шэнь Цинцю.
Стоило ему это произнести, как по ним профланировала одна из певичек – на вид слегка постарше Шэнь Цинцю, с изрядным количеством косметики на лице. Прижимая пипу [20] к груди, она уселась на расписанную цветами скамью – и тут же потрясенно застыла, встретившись взглядом с заклинателем.
Не понимая, в чем причина подобного, Шэнь Цинцю кивнул ей, окликнув:
– Что с вами, барышня [21]?
Тотчас взяв себя в руки, она расплылась в радушной улыбке:
– Прошу, не взыщите, господин – просто вы очень хороши собой и напомнили мне слугу одной моей старой знакомой – но, должно быть, меня подвели глаза.
Опустив голову, она ударила по струнам и запела.
Шэнь Цинцю уже принялся нашептывать на ушко сидящим рядом с ним девушкам, вовсе не собираясь слушать ее пение, но после первых же двух фраз он вскинулся:
– Барышня, что это вы поете?
– Ваша покорная служанка исполняет новую популярную балладу [22] «Сожаления горы Чунь [23]», – прервав пение, мелодичным голосом ответила та.
Лицо Шэнь Цинцю мигом потемнело:
– Знаете, наверно, мне почудилось, что я услышал два знакомых имени – не могли бы вы их повторить?
– Неужто господин еще не слышал этой песни? – улыбнулась певичка, прикрывая лицо рукавом. – В ней поется о Шэнь Цинцю и Ло Бинхэ.
В голове Шэнь Цинцю воцарилась звенящая пустота.
Когда это они успели стать героями чертовой баллады?
Вежливо отказавшись от услуг осаждавших его девушек, Чжучжи-лан сидел рядом тихо как мышка – лишь слегка подрагивающие плечи выдавали его истинные чувства.
– Гм… – откашлялся Шэнь Цинцю. – Могу я спросить, о каких таких… сожалениях этой самой горы там идет речь?
– О, господин, вам даже это неведомо? – с готовностью зачирикали сидевшие рядом с ним девушки. – В «Сожалениях горы Чунь» говорится о горечи невысказанных чувств между Шэнь Цинцю и его учеником Ло Бинхэ, об их запретной любви…
Шэнь Цинцю умудрился выслушать их до конца, не переменившись в лице – впрочем, его заслуги в этом не было, ибо он попросту окаменел от шока и возмущения.
Если изложить сюжет в двух словах, то жили-были на некоей горе Чунь бесстыжие мастер с учеником, которые, пренебрегая своими прямыми обязанностями, все свои дни и ночи посвящали па-па-па, спускаясь с горы, лишь чтобы сражаться с монстрами, а потом вновь заниматься па-па-па, улаживая с помощью па-па-па все свои недоразумения, все еще жаждая па-па-па даже на пороге смерти, которая не помешала им предаваться все тому же самому, и счастливо возобновив па-па-па после воскрешения… вот такая история.
Певичка вздохнула, трогая струну кончиком пальца:
– Никогда не понимала, как можно настолько любить человека, чтобы продолжать предаваться любовным утехам с ним даже после его смерти. Воистину, подобные чувства не знают преград.
Ее товарки вторили ей прочувствованными вздохами и всхлипами, не говоря уже о пролитых слезинках.
Шэнь Цинцю закрыл лицо руками.
Как его угораздило сделаться героем подобной порнушки?
Примечания переводчиков:
[1] Сожаления горы Чунь – 遗恨春山 (chūnxiāo Chūnshān). Чунь 春 (Chūn) переводится как весна, но имеет также идиоматическое значение «чувственная любовь». Например, 春宵 (chūnxiāo) означает и «весеннюю ночь», и «ночь любви».
Сочетание иероглифов 遗恨 (chūnxiāo) может означать как «сожаление о несбывшемся, о напрасно прожитой жизни», так и «неизжитую неприязнь, неостывшую вражду».
[2] Ранимое сердце – в оригинале 纯情少男 (сhúnqíng shàonán) – в пер. с кит. «чистый, невинный юноша».
[3] Лушуй – 露水(Lùshuĭ) – в букв. пер. с кит. «роса». Озеро в пещере, на котором Шэнь Цинцю с Шан Цинхуа добывали ростки цветка росы луны и солнца.
[4] За единую каплю милости вам воздастся фонтаном благодарности 滴水之恩当涌泉相报 (dī shuǐ zhī ēn, dāng yǒng quán xiāng bào) – изречение из наставлений мастера Чжу своей семье. Любопытно, что сочетание иероглифов 相报 (xiāngbào) может означать как «отблагодарить», так и «отомстить, расквитаться».
[5] Тяньлан-цзюнь 天琅君 (Tiānláng-jūn) – в пер. с кит. Тяньлан – «небесный белый (драгоценный) нефрит», «цзюнь» – высший титул.
[6] Священный демон 天魔 (tiānmó) тяньмо – демон небес (буддийское), владыка 6-го неба чувственного мира, злейший враг Будды; Дэва Мара.
[7] Угодить пальцем в небо после нескольких верных догадок – в оригинале употреблена поговорка 事不过三 (shì bù guò sān) – в пер. с кит. «не делай вещь более трех раз», что означает что-то вроде: «Снаряд трижды в одну воронку не падает».
[8] Цзюнь-шан 君上 (Jūn shàng) – в пер. с кит. «великий лорд» или «государь», «Шан» в букв. пер. с кит. – «верховный».
[9] Самый преданный генерал и задушевный друг в жизни и смерти 心腹 (xīnfù) – в букв. пер. с кит. «сердце и живот (нутро)», в образном значении – «задушевный друг, доверенный человек». 大将 (dàjiàng) дацзян – генерал.
[10] Подручный 座下 (zuòxià) цзося – в букв. пер. с кит. «у ног господина». Употребляется как вежливое обращение «у Ваших ног; к Вашим стопам».
[11] Чжучжи-лан 竹枝郎 (Zhúzhī-láng) – в переводе имя «Чжучжи» означает «стебель бамбука», «-лан» – «молодой человек» или «сударь, господин» – уважительное, но простое обращение.
[12] Сотрет с лица земли – в оригинале использована идиома 一锅端 (yī guō duān) – в пер. с кит. «унести целый горшок».
[13] Бамбуковая куфия 竹叶青 (zhúyèqīng) чжуецин – Куфия Штейнегера, Trimeresurus stejnegeri. И первый иероглиф – да, как в имени Чжучжи-лана.
[14] Цунь 寸 (cùn) 3,25 см., семь цуней – около четверти метра.
[15] Монстр 怪物 (guàiwu) гуайу – в пер. с кит. «оборотень, призрак», образно – «сумасброд».
[16] Южные рубежи (земли) 南疆 (nánjiāng) – читается как Наньцзян, можно называть их так.
[17] Так я тебе и поверил – в оригинале 鬼才信 (guǐ cái xìn) – в букв. пер. с кит. «только злой дух поверит».
[18] Откуда ожидать бури – в оригинале 风浪 (fēnglàng) – в букв. пер. с кит. «ветер и волны (на море)» - шторм, буря; в переносном значении – «житейские бури, невзгоды, потрясения».
[19] Радушный красный павильон – в оригинале это заведение называется 暖红阁 (nuǎn hóng gé) – «Теплый красный павильон».
[20] Пипа 琵琶 (pípá) — китайский 4-струнный щипковый музыкальный инструмент типа лютни. Один из самых распространённых и известных китайских музыкальных инструментов. Широко распространена в Центральном и Южном Китае. С VIII века известна также в Японии под названием бива. Бивы изготовлялись различных размеров. Подобный инструмент распространен также в Корее под названием тангпипа (танбипа).
[21] Барышня 姑娘 (gūniang) гуньян – распространенное вежливое обращение к девушке.
[22] Баллада 弹词 (táncí) таньцы – песенный сказ, былина или сказание, сопровождаемое песнями под аккомпанемент.
[23] «Сожаления горы Чунь» – на самом деле, песня называется несколько иначе, чем глава: 春山恨 (Сhūnshān hèn), где 恨 (hèn) в пер. с кит. «обида, ненависть, досада», но также и «сожалеть, раскаиваться», поэтому мы перевели название песни так же.
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 51. Этот сон полон боли
Предыдущая глава
По реакции Ло Бинхэ Ша Хуалин тотчас убедилась, что его нимало не волнует личность второго вторженца: похоже, все, что его заботило – это украденное тело Шэнь Цинцю, так что она тотчас переменила тон, добавив:
– Лю Цингэ не мог уйти далеко, таща это… это… в одиночку! Эта подчиненная немедленно соберет людей и отправится за ним в погоню!
Однако Ло Бинхэ равнодушно бросил:
– Нет нужды.
Ша Хуалин невольно вздрогнула – в ее сердце вскипала волна недоброго предчувствия.
– Я отправлюсь за ним сам, – добавил Ло Бинхэ. – Позови Мобэя.
читать дальше***
Тут-то Шэнь Цинцю познал на себе, насколько деликатен был в прошлый раз Ло Бинхэ, манипулируя паразитами в его крови.
Когда он вправду хотел убить кого-то с помощью своей крови, то тому не стоило и надеяться, что все, что ему доведется пережить – это периодические спазмы. Нет, кровь священного демона доведет тебя до такого состояния, что ты сам будешь превыше всего жаждать смерти – чудовищная боль не позволит ни удержаться на ногах, ни вымолвить хоть слово. Будешь ли ты кататься по полу или лежать без движения, подобно трупу – ничто не поможет тебе ослабить страдания хоть на мгновение.
И после того, как гневное марево битвы спало, Ло Бинхэ наконец вспомнил, на что пригодна его древняя кровь.
Тот, что вытащил Шэнь Цинцю из этой переделки, по-видимому, уже успел доставить его в безопасное место. Замедлив шаг, он бережно поддерживал заклинателя. Шэнь Цинцю мечтал хотя бы присесть, но у него не было сил озвучить даже это немудреное пожелание. Некоторое время почти протащив его на себе, его сопровождающий наконец-то сообразил, что с заклинателем что-то не в порядке.
Усадив Шэнь Цинцю на землю, он спросил ласковым, слегка встревоженным тоном:
– Как вы себя чувствуете? Быть может, вы ранены? – По-видимому, это был очень молодой человек – в его манере выговаривать слова было что-то странное, сродни легкой заторможенности.
Шевельнув губами, Шэнь Цинцю так и не сумел вымолвить ни единого слова: да и кто бы смог в то время, как миллионы кровяных паразитов вытанцовывают макарену в его сосудах, круша и жаля, распирая и выкручивая. Заклинатель сам не знал, что донимает его сильнее – отвращение или страдание.
По сравнению с нынешними былые муки от кровяных паразитов можно было сравнить разве что с комариными укусами – можно сказать, тогда Ло Бинхэ был почти нежен, поддразнивая его этим подобием щекотки.
Его посетила внезапная по своей пронзительности мысль: а если бы Ло Бинхэ узнал, кто он на самом деле такой, изменило бы это хоть что-нибудь в его несчастной судьбе? Оставалось признать, что в конечном итоге не повезло им обоим.
Быстро пробежавшись по всем достижениям и наградам, полученным от Системы, за последние года, Шэнь Цинцю пришел к выводу, что все это – просто апофеоз абсурда. Хотел бы он знать, в какой момент этот сюжет свернул не туда? Шэнь Цинцю с рождения был абсолютным и бесповоротным натуралом, да и ориентация Ло Бинхэ при прочтении романа не вызывала ни малейших вопросов. Так чья же это вина, в конечном итоге?
Хотя был ли смысл ломать над этим голову, когда решение лежит под носом: разумеется, вина за моральное разложение героев лежит на авторе! Это все Сян Тянь Да Фэйцзи с его писаниной!
Шэнь Цинцю успел издать сухой смешок, прежде чем его скрутил новый приступ невыносимой боли – тут-то он и впрямь принялся кататься по земле. Ему показалось, что это хотя бы отчасти помогло ослабить его муки.
Однако накататься всласть ему не дал его спутник, который тотчас принялся щупать лоб и щеки заклинателя. Неряшливо приклеенная бородка к этому времени почти полностью отклеилась, и лицо покрылось липким холодным потом. Незнакомец продолжал ощупывать его, спускаясь к груди и животу.
Как бы невероятно это ни звучало, в тех местах, до которых он дотрагивался, боль вроде как малость утихала, делаясь почти терпимой. Пользуясь этим, Шэнь Цинцю наконец смог восстановить дыхание в достаточной степени, чтобы задать давно занимающий его вопрос:
– О, мой дражайший друг [1], почему… вы меня трогаете?
В прошлом его не слишком волновало, если другие люди (а именно, мужчины) невзначай дотрагивались до него – да на здоровье, ему не жалко. Однако с тех пор, как Ло Бинхэ приоткрыл для него ряд плотно запертых прежде дверей, старательно сформированному за десятилетия жизни мировоззрению Шэнь Цинцю был нанесен сокрушительный удар, после которого он поневоле стал куда чувствительнее к подобным проявлениям внимания – похоже, мир для него никогда уже не станет прежним.
И теперь он едва ли когда-нибудь обзаведется близким другом своего пола!
Смущенно ахнув, незнакомец тотчас отстранился, покаянно отозвавшись:
– О, простите, я… не нарочно.
– Нет-нет, продолжайте! – поспешил переубедить его Шэнь Цинцю. – И позвольте поблагодарить вас за это!
Ведь теперь он отчетливо понял, что ему не померещилось: стоило незнакомцу убрать руки, как боль вспыхнула с новой силой. Похоже, его спутник обладал талантом… как-то усмирять священную демоническую кровь!
Повернув голову, Шэнь Цинцю воззрился на незнакомца. Несмотря на лунную ночь, ему не удавалось как следует разглядеть его лицо – все, что уловил заклинатель, это что тот обладает тонкими и правильными чертами. Невообразимо ясные большие глаза отражали всю фигуру Шэнь Цинцю, сияя в лунном свете подобно утренней росе.
При взгляде на эти чистые глаза в памяти Шэнь Цинцю что-то промелькнуло, однако, стоило ему попытаться сосредоточиться на этом, как мозг взорвался болью. Будучи не в состоянии это выносить, Шэнь Цинцю издал протяжный стон, уткнувшись носом в землю, и со всей силы ударил по ней кулаком.
Его тотчас приподняли за ворот одеяния. С силой надавив на нижнюю челюсть, ему что-то влили в рот. Язык занемел от кислой отрыжки, не давая распробовать вкус жидкости, но, должно быть, это и к лучшему – едва ли он того стоил. Задохнувшись, Шэнь Цинцю хотел было все это выплюнуть, однако его спутник зажал ему рот. По контрасту с резкими движениями его голос звучал необычайно мягко:
– Проглотите это.
Кадык Шэнь Цинцю заходил вверх-вниз, и в какой-то момент он и впрямь непроизвольно проглотил бóльшую часть жидкости, которая струйкой потекла из уголка рта, после чего принялся яростно кашлять. Незнакомец терпеливо дожидался, пока он откашляется, бережно похлопывая его по спине.
Как ни странно, стоило ему проглотить эту неведомую субстанцию, как боль от бесчинствующих кровяных паразитов унялась, постепенно сходя на нет.
Хоть теперь Шэнь Цинцю чувствовал себя не в пример лучше, его сердце, напротив, сжалось от недоброго предчувствия.
– Чем ты меня только что напоил? – схватив незнакомца за ворот, потребовал он.
Тот невозмутимо разжал захват палец за пальцем и отвел руку заклинателя от своей груди.
– А теперь болит? – с легкой улыбкой поинтересовался он.
Что правда, то правда – боль ушла, но именно этот-то факт и беспокоил Шэнь Цинцю: ему прежде никогда не доводилось слышать о противоядии от крови священного демона!
По мере того, как к его языку возвращалась чувствительность, железистый привкус во рту становился все сильнее – настолько, что Шэнь Цинцю затошнило. В оригинальном романе написано черным по белому: против крови священного демона не действует ни одно средство.
Совладать с ней может разве что кровь другого священного демона.
Вот дерьмо.
А он и впрямь везунчик: мало ему было отведать ее дважды, так теперь он умудрился включить в свое меню кровь еще одного священного демона!
Теперь Шэнь Цинцю мог совершенно официально причислить себя к тем, кто не достоин ни предков, ни потомков в этом мире [2].
Обдумав все это должным образом, Шэнь Цинцю издал радостный вздох и отрубился.
***
Звук раздираемой плоти.
И сопровождающие его приглушенные отчаянные крики.
Шэнь Цинцю прижал ладонь к затылку, и его зрение постепенно прояснилось, явив леденящую душу картину.
Море крови. Гора трупов.
На фоне этих адских декораций недвижной статуей высился Ло Бинхэ. На его иссиня-черных одеждах не была видна кровь, но ее брызги сплошь усеивали светлую кожу лица. Меч в его руке поднимался и опускался с ужасающей размеренностью, подобно какому-то кошмарному автомату.
Узрев, как Ло Бинхэ обнимается с его собственным полуодетым трупом, Шэнь Цинцю уверился, что ему едва ли доведется узреть что-то еще более жуткое – однако теперь, глядя на то, как его бывший ученик неумолимо расправляется с собственными созданиями в Царстве снов, он осознал, насколько ошибался в подобных предположениях. Наблюдать за тем, как Ло Бинхэ таким образом крушит собственную душу, было все равно что видеть, как он втыкает нож прямиком себе в мозг – кто бы выдержал подобное?
Не слети Ло Бинхэ с катушек окончательно, разве стал бы он творить подобное?
Хоть Шэнь Цинцю и прежде любил поговаривать, что в Ло Бинхэ определенно есть что-то от мазохиста, это была не та ситуация, при которой он, отпустив пару сухих смешков, мог бы дальше наслаждаться жизнью, поджаривая мясо на этом костерке.
Ло Бинхэ поднял голову, устремив на заклинателя мутный взгляд, будто и сам был не вполне в сознании. Однако в тот самый момент, когда в его зрачках отразились очертания фигуры Шэнь Цинцю, глаза Ло Бинхэ прояснились. Отбросив меч, он спрятал окровавленные руки за спину и тихо окликнул его:
– Учитель!
Тут он внезапно вспомнил, что его лицо также залито кровью, и принялся вытирать его рукавами с таким усердием, словно от этого зависела его жизнь. Но ткань настолько пропиталась кровью, что тем самым он лишь усугублял ситуацию, все больше походя на ребенка, которого застукали за мелким воровством.
Что ж, в первый раз – мука, во второй – наука: теперь-то Шэнь Цинцю мог без ложной скромности объявить себя экспертом по снам Ло Бинхэ [3], так что ему без особого труда удалось вернуть себе самообладание.
– Что ты делаешь? – спросил он, невольно смягчив голос.
– Учитель, я… я вновь вас потерял, – еле слышно отозвался Ло Бинхэ. – Этот ученик воистину ни на что не годен. Он не сумел даже отстоять ваше тело.
Эта немудреная фраза тотчас порушила с таким трудом сохраняемое спокойствие духа Шэнь Цинцю, многократно усложнив ему задачу.
Выходит, безжалостно уничтожая порождения своего ума, Ло Бинхэ тем самым… желал наказать себя?
Глядя на то, с какой методичностью он это осуществляет, Шэнь Цинцю с нарастающим ужасом осознал, что его бывший ученик проделывает это далеко не в первый раз. Неудивительно, что после этого он неспособен отличить живого человека от плода собственного воображения.
Вздохнув, Шэнь Цинцю мысленно подобрался, прежде чем участливо заверить бывшего ученика:
– Все в порядке, я не виню тебя за это.
Ло Бинхэ уставил на него отсутствующий взгляд:
– …но ведь это все, что у меня оставалось.
Шэнь Цинцю внезапно почувствовал острое желание спрятать глаза. Неужто Ло Бинхэ и впрямь пять лет напролет обнимался с телом, подобным сброшенной коже, в которой его былой обладатель более не нуждается?
Внезапно от голоса Ло Бинхэ повеяло стужей:
– После того, что случилось в городе Хуаюэ, я поклялся, что больше никогда не расстанусь с учителем в этой жизни. И все же позволил кому-то похитить вас.
В его наливающихся алым зрачках полыхнул яростный огонь. Отброшенный меч взвился в воздух, пронзив нескольких безуспешно пытающихся сопротивляться «людей». Отчаянные вопли вновь наполнили воздух, и Шэнь Цинцю, не в силах долее выносить это, сердито бросил:
– Прекрати сходить с ума! Хоть это и сон, тем самым ты наносишь непоправимый вред своей душе! Только не говори, что забыл, как я говорил тебе об этом!
Разумеется, Ло Бинхэ ничего не забыл. Он уставил пламенный взгляд на Шэнь Цинцю, прежде чем внезапно схватить его за запястье. Он довольно долго молчал, прежде чем ответить:
– Я знаю, что это сон. Лишь во сне вы бы стали так на меня браниться, учитель.
При этих словах Шэнь Цинцю словно очнулся от забытья: да что он городит, в самом деле!
Зачем опять поддался порыву, зная, к чему это приведет? Ведь ему превосходно известно: если не собираешься отвечать на чьи-то чувства, не стоит давать ему ложную надежду, ведь чем слаще посулы, тем горше разочарование! Продолжая витать в облаках, он лишь слетит с катушек на пару со своим полоумным учеником!
Пусть это и сон, он попросту не имеет права на подобную беспечность! Пора сделать решительный шаг, пока эта двусмысленность не довела его до беды! С этой мыслью Шэнь Цинцю решительно выдернул руку из пальцев бывшего ученика и, придав своему лицу как можно более правдоподобное выражение отстраненности и недосягаемости, развернулся и двинулся прочь.
Похоже, этим ему и впрямь удалось застать Ло Бинхэ врасплох: тот некоторое время молча таращился ему в спину, прежде чем сорваться с места, чтобы в два прыжка нагнать заклинателя.
– Учитель, я знаю, что ошибался!
– Если понимаешь это, то зачем преследуешь меня? – холодно отозвался Шэнь Цинцю.
– Я уже давно сожалею об этом, – путаясь в словах, затараторил Ло Бинхэ, – но все никак не мог подобрать слов, чтобы признаться. Вы все еще гневаетесь на вашего ученика за то, что он довел вас до саморазрушения души? Но я полностью восстановил все меридианы учителя, поверьте, я не вру! А когда я смогу переступить порог Священного мавзолея, то непременно найду способ воскресить вас, учитель!
Шэнь Цинцю медлил, раздумывая про себя, стоит ли ему высказаться порезче, чтобы пресечь эту идею на корню. Он так и не успел определиться, когда Ло Бинхэ внезапно бросился к нему, обнимая со спины с такой силой, что, казалось, он не отцепится, даже если Шэнь Цинцю примется с воплями кататься по земле.
Мужчина застыл, не решаясь пошевелиться; несмотря на мощь объятий, его охватило ощущение, будто по коже проводят мягкими перьями, отчего все волоски на ней встали дыбом. Шэнь Цинцю собрал энергию в ладони – и все же не ударил. Стиснув зубы, он выдавил лишь:
– Отвали!
Вот тебе и раскаяние! Не смей забирать свои слова назад, ясно тебе [4]?
Но Ло Бинхэ, казалось, вовсе его не слышал:
– Или учитель гневается за то, что произошло в городе Цзиньлань? – промурлыкал он.
– Верно, – выплюнул Шэнь Цинцю сквозь зубы.
– Когда я впервые покинул Бесконечную бездну, – как ни в чем не бывало продолжал вещать Ло Бинхэ, – я узнал, что учитель объявил, будто я убит демонами. Сперва я поверил, что в сердце учителя остались теплые чувства к его ученику, и потому он не пожелал чернить мою репутацию. Однако когда мы встретились, я, судя по реакции учителя, решил, что это было не более чем очередным самообманом. На самом деле, я более всего на свете страшился, что учитель скрыл правду лишь потому, что не желал, чтобы все узнали, что он собственноручно взрастил демона. – Он так торопился, что фразы теснили друг друга, будто боялся, что учитель в любое мгновение может грубо прервать его, не дав высказаться. – Это не я подговорил того сеятеля, правда! Просто в тот момент я так запутался, настолько погряз в горьких сомнениях и обидах, что безропотно позволил им заточить учителя в Водной тюрьме… Но в глубине души я уже тогда знал, что неправ!
Бодрствующий Ло Бинхэ никогда не позволил бы себе так тараторить, теряя достоинство – однако во сне, полновластным правителем которого являлся, он не осмеливался даже поднять голос. Оттолкнуть его сейчас было все равно отвесить оплеуху трепетной юной барышне, которая едва набралась мужества назвать свою сердечную подругу [5] старшей сестрицей – как ни крути, а это чересчур жестоко.
Однако, как бы искренне Шэнь Цинцю ни был тронут этим признанием, в глубине души его разбирал смех. Посудите сами, что может быть смехотворнее, чем обнаружить, что парень, долгие годы бывший воплощением твоих ночных кошмаров, не только не собирается тебя убивать, но желает сделать нечто противоположное? Но жаждет он его грохнуть или трахнуть – разница невелика: Шэнь Цинцю все равно намерен спасаться от подобной перспективы со скоростью света.
Один в тоске пять лет обжимается с трупом потерянной любви. Другой же готов на все, чтобы держаться от него подальше, и все же его не покидает чувство, что за столь короткий срок прилипчивый ученик вновь успел намозолить ему глаза.
Шэнь Цинцю стоило немалых усилий приподнять занемевшие руки, чтобы, несколько раз сжав пальцы в кулаки для расслабления напряженных мышц, со вздохом опустить ладонь на макушку человека, который теперь был ощутимо выше него самого.
«Вашу мать, мне крышка», – апатично подумал он при этом.
Сколько бы сестричек ни крутилось вокруг этого темного жеребца, тот предпочитал хранить верность мертвецу – разве не было бы бесчеловечным оттолкнуть его после подобной жертвы? Да, он без боя сдался этому Ло Бинхэ, все оружие которого заключалось в его горьком одиночестве, а союзником выступило сострадание самого Шэнь Цинцю.
Ло Бинхэ тотчас перехватил его руку. Ощутив неровность кожи, Шэнь Цинцю взглянул на запястье ученика, обнаружив, что это – шрам от раны, оставленной его мечом.
Заклинатель давно уже давался диву, откуда на теле его ученика столько шрамов, и тут до него наконец дошло. Той ночью в Цзиньлане Ло Бинхэ долго играл с ним в кошки-мышки, чтобы наконец припереть к стене. Тогда-то Шэнь Цинцю и ткнул в него мечом – а Ло Бинхэ перехватил лезвие голой рукой, заработав этот самый порез.
До сего дня Шэнь Цинцю не вспоминал об этом, как и о том шраме на груди Ло Бинхэ, что был оставлен, когда учитель собственной рукой столкнул его в Бесконечную бездну на собрании Союза бессмертных.
Если подумать, всякий раз, когда он обращал меч против Ло Бинхэ, тот даже не пытался уклониться от удара, встречая его открытой грудью. Потому-то именно этим все и заканчивалось, хотя оба раза Шэнь Цинцю вовсе не желал ранить ученика. И вместо того, чтобы уврачевать свои раны, Ло Бинхэ, похоже, пальцем не шевельнул ради их исцеления – нет, он намеренно сохранял их, словно драгоценные реликвии.
Примечания переводчиков:
[1] Дражайший друг 兄弟 сюнди – в букв. пер. с кит. – «старше-младший брат». В прочтении xiōngdì – «брат, друг», в прочтении xiōngdi – «младший брат, браток, дружище», уничижительное – «ваш верный слуга».
[2] Не достоин ни предков, ни потомков в этом мире 前无古人，后无来者 (qián wú gǔ rén，hòu wú lái zhě) – в пер. с кит.: «В прошлом ― не иметь достойных предшественников, в последующем не знать равных преемников».
[3] Эксперт по кошмарным снам – в оригинале употребляется выражение 人工智能 (réngōng zhìnéng), что буквально означает «искусственный интеллект» – по-видимому, в виду имеется то, что Шэнь Цинцю мастерски научился прикидываться продуктом воображения Ло Бинхэ.
[4] Забирать свои слова назад 拉拉扯扯 (lālāchěchě) – в пер. с кит. «переливать из пустого в порожнее», «таскать туда и сюда».
[5] Сердечная подруга – в оригинале – «Куриный бульон для души» 心灵鸡汤 (xīnlíng jītāng) – в буквальном переводе с кит. – «куриный суп для сердца». Популярная в Китае серия книг – сборников вдохновляющих рассказов с хорошим концом о реальных людях. В переносном смысле означает дающего поддержку и опору человека.
Следующая глава
По реакции Ло Бинхэ Ша Хуалин тотчас убедилась, что его нимало не волнует личность второго вторженца: похоже, все, что его заботило – это украденное тело Шэнь Цинцю, так что она тотчас переменила тон, добавив:
– Лю Цингэ не мог уйти далеко, таща это… это… в одиночку! Эта подчиненная немедленно соберет людей и отправится за ним в погоню!
Однако Ло Бинхэ равнодушно бросил:
– Нет нужды.
Ша Хуалин невольно вздрогнула – в ее сердце вскипала волна недоброго предчувствия.
– Я отправлюсь за ним сам, – добавил Ло Бинхэ. – Позови Мобэя.
читать дальше***
Тут-то Шэнь Цинцю познал на себе, насколько деликатен был в прошлый раз Ло Бинхэ, манипулируя паразитами в его крови.
Когда он вправду хотел убить кого-то с помощью своей крови, то тому не стоило и надеяться, что все, что ему доведется пережить – это периодические спазмы. Нет, кровь священного демона доведет тебя до такого состояния, что ты сам будешь превыше всего жаждать смерти – чудовищная боль не позволит ни удержаться на ногах, ни вымолвить хоть слово. Будешь ли ты кататься по полу или лежать без движения, подобно трупу – ничто не поможет тебе ослабить страдания хоть на мгновение.
И после того, как гневное марево битвы спало, Ло Бинхэ наконец вспомнил, на что пригодна его древняя кровь.
Тот, что вытащил Шэнь Цинцю из этой переделки, по-видимому, уже успел доставить его в безопасное место. Замедлив шаг, он бережно поддерживал заклинателя. Шэнь Цинцю мечтал хотя бы присесть, но у него не было сил озвучить даже это немудреное пожелание. Некоторое время почти протащив его на себе, его сопровождающий наконец-то сообразил, что с заклинателем что-то не в порядке.
Усадив Шэнь Цинцю на землю, он спросил ласковым, слегка встревоженным тоном:
– Как вы себя чувствуете? Быть может, вы ранены? – По-видимому, это был очень молодой человек – в его манере выговаривать слова было что-то странное, сродни легкой заторможенности.
Шевельнув губами, Шэнь Цинцю так и не сумел вымолвить ни единого слова: да и кто бы смог в то время, как миллионы кровяных паразитов вытанцовывают макарену в его сосудах, круша и жаля, распирая и выкручивая. Заклинатель сам не знал, что донимает его сильнее – отвращение или страдание.
По сравнению с нынешними былые муки от кровяных паразитов можно было сравнить разве что с комариными укусами – можно сказать, тогда Ло Бинхэ был почти нежен, поддразнивая его этим подобием щекотки.
Его посетила внезапная по своей пронзительности мысль: а если бы Ло Бинхэ узнал, кто он на самом деле такой, изменило бы это хоть что-нибудь в его несчастной судьбе? Оставалось признать, что в конечном итоге не повезло им обоим.
Быстро пробежавшись по всем достижениям и наградам, полученным от Системы, за последние года, Шэнь Цинцю пришел к выводу, что все это – просто апофеоз абсурда. Хотел бы он знать, в какой момент этот сюжет свернул не туда? Шэнь Цинцю с рождения был абсолютным и бесповоротным натуралом, да и ориентация Ло Бинхэ при прочтении романа не вызывала ни малейших вопросов. Так чья же это вина, в конечном итоге?
Хотя был ли смысл ломать над этим голову, когда решение лежит под носом: разумеется, вина за моральное разложение героев лежит на авторе! Это все Сян Тянь Да Фэйцзи с его писаниной!
Шэнь Цинцю успел издать сухой смешок, прежде чем его скрутил новый приступ невыносимой боли – тут-то он и впрямь принялся кататься по земле. Ему показалось, что это хотя бы отчасти помогло ослабить его муки.
Однако накататься всласть ему не дал его спутник, который тотчас принялся щупать лоб и щеки заклинателя. Неряшливо приклеенная бородка к этому времени почти полностью отклеилась, и лицо покрылось липким холодным потом. Незнакомец продолжал ощупывать его, спускаясь к груди и животу.
Как бы невероятно это ни звучало, в тех местах, до которых он дотрагивался, боль вроде как малость утихала, делаясь почти терпимой. Пользуясь этим, Шэнь Цинцю наконец смог восстановить дыхание в достаточной степени, чтобы задать давно занимающий его вопрос:
– О, мой дражайший друг [1], почему… вы меня трогаете?
В прошлом его не слишком волновало, если другие люди (а именно, мужчины) невзначай дотрагивались до него – да на здоровье, ему не жалко. Однако с тех пор, как Ло Бинхэ приоткрыл для него ряд плотно запертых прежде дверей, старательно сформированному за десятилетия жизни мировоззрению Шэнь Цинцю был нанесен сокрушительный удар, после которого он поневоле стал куда чувствительнее к подобным проявлениям внимания – похоже, мир для него никогда уже не станет прежним.
И теперь он едва ли когда-нибудь обзаведется близким другом своего пола!
Смущенно ахнув, незнакомец тотчас отстранился, покаянно отозвавшись:
– О, простите, я… не нарочно.
– Нет-нет, продолжайте! – поспешил переубедить его Шэнь Цинцю. – И позвольте поблагодарить вас за это!
Ведь теперь он отчетливо понял, что ему не померещилось: стоило незнакомцу убрать руки, как боль вспыхнула с новой силой. Похоже, его спутник обладал талантом… как-то усмирять священную демоническую кровь!
Повернув голову, Шэнь Цинцю воззрился на незнакомца. Несмотря на лунную ночь, ему не удавалось как следует разглядеть его лицо – все, что уловил заклинатель, это что тот обладает тонкими и правильными чертами. Невообразимо ясные большие глаза отражали всю фигуру Шэнь Цинцю, сияя в лунном свете подобно утренней росе.
При взгляде на эти чистые глаза в памяти Шэнь Цинцю что-то промелькнуло, однако, стоило ему попытаться сосредоточиться на этом, как мозг взорвался болью. Будучи не в состоянии это выносить, Шэнь Цинцю издал протяжный стон, уткнувшись носом в землю, и со всей силы ударил по ней кулаком.
Его тотчас приподняли за ворот одеяния. С силой надавив на нижнюю челюсть, ему что-то влили в рот. Язык занемел от кислой отрыжки, не давая распробовать вкус жидкости, но, должно быть, это и к лучшему – едва ли он того стоил. Задохнувшись, Шэнь Цинцю хотел было все это выплюнуть, однако его спутник зажал ему рот. По контрасту с резкими движениями его голос звучал необычайно мягко:
– Проглотите это.
Кадык Шэнь Цинцю заходил вверх-вниз, и в какой-то момент он и впрямь непроизвольно проглотил бóльшую часть жидкости, которая струйкой потекла из уголка рта, после чего принялся яростно кашлять. Незнакомец терпеливо дожидался, пока он откашляется, бережно похлопывая его по спине.
Как ни странно, стоило ему проглотить эту неведомую субстанцию, как боль от бесчинствующих кровяных паразитов унялась, постепенно сходя на нет.
Хоть теперь Шэнь Цинцю чувствовал себя не в пример лучше, его сердце, напротив, сжалось от недоброго предчувствия.
– Чем ты меня только что напоил? – схватив незнакомца за ворот, потребовал он.
Тот невозмутимо разжал захват палец за пальцем и отвел руку заклинателя от своей груди.
– А теперь болит? – с легкой улыбкой поинтересовался он.
Что правда, то правда – боль ушла, но именно этот-то факт и беспокоил Шэнь Цинцю: ему прежде никогда не доводилось слышать о противоядии от крови священного демона!
По мере того, как к его языку возвращалась чувствительность, железистый привкус во рту становился все сильнее – настолько, что Шэнь Цинцю затошнило. В оригинальном романе написано черным по белому: против крови священного демона не действует ни одно средство.
Совладать с ней может разве что кровь другого священного демона.
Вот дерьмо.
А он и впрямь везунчик: мало ему было отведать ее дважды, так теперь он умудрился включить в свое меню кровь еще одного священного демона!
Теперь Шэнь Цинцю мог совершенно официально причислить себя к тем, кто не достоин ни предков, ни потомков в этом мире [2].
Обдумав все это должным образом, Шэнь Цинцю издал радостный вздох и отрубился.
***
Звук раздираемой плоти.
И сопровождающие его приглушенные отчаянные крики.
Шэнь Цинцю прижал ладонь к затылку, и его зрение постепенно прояснилось, явив леденящую душу картину.
Море крови. Гора трупов.
На фоне этих адских декораций недвижной статуей высился Ло Бинхэ. На его иссиня-черных одеждах не была видна кровь, но ее брызги сплошь усеивали светлую кожу лица. Меч в его руке поднимался и опускался с ужасающей размеренностью, подобно какому-то кошмарному автомату.
Узрев, как Ло Бинхэ обнимается с его собственным полуодетым трупом, Шэнь Цинцю уверился, что ему едва ли доведется узреть что-то еще более жуткое – однако теперь, глядя на то, как его бывший ученик неумолимо расправляется с собственными созданиями в Царстве снов, он осознал, насколько ошибался в подобных предположениях. Наблюдать за тем, как Ло Бинхэ таким образом крушит собственную душу, было все равно что видеть, как он втыкает нож прямиком себе в мозг – кто бы выдержал подобное?
Не слети Ло Бинхэ с катушек окончательно, разве стал бы он творить подобное?
Хоть Шэнь Цинцю и прежде любил поговаривать, что в Ло Бинхэ определенно есть что-то от мазохиста, это была не та ситуация, при которой он, отпустив пару сухих смешков, мог бы дальше наслаждаться жизнью, поджаривая мясо на этом костерке.
Ло Бинхэ поднял голову, устремив на заклинателя мутный взгляд, будто и сам был не вполне в сознании. Однако в тот самый момент, когда в его зрачках отразились очертания фигуры Шэнь Цинцю, глаза Ло Бинхэ прояснились. Отбросив меч, он спрятал окровавленные руки за спину и тихо окликнул его:
– Учитель!
Тут он внезапно вспомнил, что его лицо также залито кровью, и принялся вытирать его рукавами с таким усердием, словно от этого зависела его жизнь. Но ткань настолько пропиталась кровью, что тем самым он лишь усугублял ситуацию, все больше походя на ребенка, которого застукали за мелким воровством.
Что ж, в первый раз – мука, во второй – наука: теперь-то Шэнь Цинцю мог без ложной скромности объявить себя экспертом по снам Ло Бинхэ [3], так что ему без особого труда удалось вернуть себе самообладание.
– Что ты делаешь? – спросил он, невольно смягчив голос.
– Учитель, я… я вновь вас потерял, – еле слышно отозвался Ло Бинхэ. – Этот ученик воистину ни на что не годен. Он не сумел даже отстоять ваше тело.
Эта немудреная фраза тотчас порушила с таким трудом сохраняемое спокойствие духа Шэнь Цинцю, многократно усложнив ему задачу.
Выходит, безжалостно уничтожая порождения своего ума, Ло Бинхэ тем самым… желал наказать себя?
Глядя на то, с какой методичностью он это осуществляет, Шэнь Цинцю с нарастающим ужасом осознал, что его бывший ученик проделывает это далеко не в первый раз. Неудивительно, что после этого он неспособен отличить живого человека от плода собственного воображения.
Вздохнув, Шэнь Цинцю мысленно подобрался, прежде чем участливо заверить бывшего ученика:
– Все в порядке, я не виню тебя за это.
Ло Бинхэ уставил на него отсутствующий взгляд:
– …но ведь это все, что у меня оставалось.
Шэнь Цинцю внезапно почувствовал острое желание спрятать глаза. Неужто Ло Бинхэ и впрямь пять лет напролет обнимался с телом, подобным сброшенной коже, в которой его былой обладатель более не нуждается?
Внезапно от голоса Ло Бинхэ повеяло стужей:
– После того, что случилось в городе Хуаюэ, я поклялся, что больше никогда не расстанусь с учителем в этой жизни. И все же позволил кому-то похитить вас.
В его наливающихся алым зрачках полыхнул яростный огонь. Отброшенный меч взвился в воздух, пронзив нескольких безуспешно пытающихся сопротивляться «людей». Отчаянные вопли вновь наполнили воздух, и Шэнь Цинцю, не в силах долее выносить это, сердито бросил:
– Прекрати сходить с ума! Хоть это и сон, тем самым ты наносишь непоправимый вред своей душе! Только не говори, что забыл, как я говорил тебе об этом!
Разумеется, Ло Бинхэ ничего не забыл. Он уставил пламенный взгляд на Шэнь Цинцю, прежде чем внезапно схватить его за запястье. Он довольно долго молчал, прежде чем ответить:
– Я знаю, что это сон. Лишь во сне вы бы стали так на меня браниться, учитель.
При этих словах Шэнь Цинцю словно очнулся от забытья: да что он городит, в самом деле!
Зачем опять поддался порыву, зная, к чему это приведет? Ведь ему превосходно известно: если не собираешься отвечать на чьи-то чувства, не стоит давать ему ложную надежду, ведь чем слаще посулы, тем горше разочарование! Продолжая витать в облаках, он лишь слетит с катушек на пару со своим полоумным учеником!
Пусть это и сон, он попросту не имеет права на подобную беспечность! Пора сделать решительный шаг, пока эта двусмысленность не довела его до беды! С этой мыслью Шэнь Цинцю решительно выдернул руку из пальцев бывшего ученика и, придав своему лицу как можно более правдоподобное выражение отстраненности и недосягаемости, развернулся и двинулся прочь.
Похоже, этим ему и впрямь удалось застать Ло Бинхэ врасплох: тот некоторое время молча таращился ему в спину, прежде чем сорваться с места, чтобы в два прыжка нагнать заклинателя.
– Учитель, я знаю, что ошибался!
– Если понимаешь это, то зачем преследуешь меня? – холодно отозвался Шэнь Цинцю.
– Я уже давно сожалею об этом, – путаясь в словах, затараторил Ло Бинхэ, – но все никак не мог подобрать слов, чтобы признаться. Вы все еще гневаетесь на вашего ученика за то, что он довел вас до саморазрушения души? Но я полностью восстановил все меридианы учителя, поверьте, я не вру! А когда я смогу переступить порог Священного мавзолея, то непременно найду способ воскресить вас, учитель!
Шэнь Цинцю медлил, раздумывая про себя, стоит ли ему высказаться порезче, чтобы пресечь эту идею на корню. Он так и не успел определиться, когда Ло Бинхэ внезапно бросился к нему, обнимая со спины с такой силой, что, казалось, он не отцепится, даже если Шэнь Цинцю примется с воплями кататься по земле.
Мужчина застыл, не решаясь пошевелиться; несмотря на мощь объятий, его охватило ощущение, будто по коже проводят мягкими перьями, отчего все волоски на ней встали дыбом. Шэнь Цинцю собрал энергию в ладони – и все же не ударил. Стиснув зубы, он выдавил лишь:
– Отвали!
Вот тебе и раскаяние! Не смей забирать свои слова назад, ясно тебе [4]?
Но Ло Бинхэ, казалось, вовсе его не слышал:
– Или учитель гневается за то, что произошло в городе Цзиньлань? – промурлыкал он.
– Верно, – выплюнул Шэнь Цинцю сквозь зубы.
– Когда я впервые покинул Бесконечную бездну, – как ни в чем не бывало продолжал вещать Ло Бинхэ, – я узнал, что учитель объявил, будто я убит демонами. Сперва я поверил, что в сердце учителя остались теплые чувства к его ученику, и потому он не пожелал чернить мою репутацию. Однако когда мы встретились, я, судя по реакции учителя, решил, что это было не более чем очередным самообманом. На самом деле, я более всего на свете страшился, что учитель скрыл правду лишь потому, что не желал, чтобы все узнали, что он собственноручно взрастил демона. – Он так торопился, что фразы теснили друг друга, будто боялся, что учитель в любое мгновение может грубо прервать его, не дав высказаться. – Это не я подговорил того сеятеля, правда! Просто в тот момент я так запутался, настолько погряз в горьких сомнениях и обидах, что безропотно позволил им заточить учителя в Водной тюрьме… Но в глубине души я уже тогда знал, что неправ!
Бодрствующий Ло Бинхэ никогда не позволил бы себе так тараторить, теряя достоинство – однако во сне, полновластным правителем которого являлся, он не осмеливался даже поднять голос. Оттолкнуть его сейчас было все равно отвесить оплеуху трепетной юной барышне, которая едва набралась мужества назвать свою сердечную подругу [5] старшей сестрицей – как ни крути, а это чересчур жестоко.
Однако, как бы искренне Шэнь Цинцю ни был тронут этим признанием, в глубине души его разбирал смех. Посудите сами, что может быть смехотворнее, чем обнаружить, что парень, долгие годы бывший воплощением твоих ночных кошмаров, не только не собирается тебя убивать, но желает сделать нечто противоположное? Но жаждет он его грохнуть или трахнуть – разница невелика: Шэнь Цинцю все равно намерен спасаться от подобной перспективы со скоростью света.
Один в тоске пять лет обжимается с трупом потерянной любви. Другой же готов на все, чтобы держаться от него подальше, и все же его не покидает чувство, что за столь короткий срок прилипчивый ученик вновь успел намозолить ему глаза.
Шэнь Цинцю стоило немалых усилий приподнять занемевшие руки, чтобы, несколько раз сжав пальцы в кулаки для расслабления напряженных мышц, со вздохом опустить ладонь на макушку человека, который теперь был ощутимо выше него самого.
«Вашу мать, мне крышка», – апатично подумал он при этом.
Сколько бы сестричек ни крутилось вокруг этого темного жеребца, тот предпочитал хранить верность мертвецу – разве не было бы бесчеловечным оттолкнуть его после подобной жертвы? Да, он без боя сдался этому Ло Бинхэ, все оружие которого заключалось в его горьком одиночестве, а союзником выступило сострадание самого Шэнь Цинцю.
Ло Бинхэ тотчас перехватил его руку. Ощутив неровность кожи, Шэнь Цинцю взглянул на запястье ученика, обнаружив, что это – шрам от раны, оставленной его мечом.
Заклинатель давно уже давался диву, откуда на теле его ученика столько шрамов, и тут до него наконец дошло. Той ночью в Цзиньлане Ло Бинхэ долго играл с ним в кошки-мышки, чтобы наконец припереть к стене. Тогда-то Шэнь Цинцю и ткнул в него мечом – а Ло Бинхэ перехватил лезвие голой рукой, заработав этот самый порез.
До сего дня Шэнь Цинцю не вспоминал об этом, как и о том шраме на груди Ло Бинхэ, что был оставлен, когда учитель собственной рукой столкнул его в Бесконечную бездну на собрании Союза бессмертных.
Если подумать, всякий раз, когда он обращал меч против Ло Бинхэ, тот даже не пытался уклониться от удара, встречая его открытой грудью. Потому-то именно этим все и заканчивалось, хотя оба раза Шэнь Цинцю вовсе не желал ранить ученика. И вместо того, чтобы уврачевать свои раны, Ло Бинхэ, похоже, пальцем не шевельнул ради их исцеления – нет, он намеренно сохранял их, словно драгоценные реликвии.
Примечания переводчиков:
[1] Дражайший друг 兄弟 сюнди – в букв. пер. с кит. – «старше-младший брат». В прочтении xiōngdì – «брат, друг», в прочтении xiōngdi – «младший брат, браток, дружище», уничижительное – «ваш верный слуга».
[2] Не достоин ни предков, ни потомков в этом мире 前无古人，后无来者 (qián wú gǔ rén，hòu wú lái zhě) – в пер. с кит.: «В прошлом ― не иметь достойных предшественников, в последующем не знать равных преемников».
[3] Эксперт по кошмарным снам – в оригинале употребляется выражение 人工智能 (réngōng zhìnéng), что буквально означает «искусственный интеллект» – по-видимому, в виду имеется то, что Шэнь Цинцю мастерски научился прикидываться продуктом воображения Ло Бинхэ.
[4] Забирать свои слова назад 拉拉扯扯 (lālāchěchě) – в пер. с кит. «переливать из пустого в порожнее», «таскать туда и сюда».
[5] Сердечная подруга – в оригинале – «Куриный бульон для души» 心灵鸡汤 (xīnlíng jītāng) – в буквальном переводе с кит. – «куриный суп для сердца». Популярная в Китае серия книг – сборников вдохновляющих рассказов с хорошим концом о реальных людях. В переносном смысле означает дающего поддержку и опору человека.
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 50. Разбитая вдребезги картина мира
Предыдущая глава
Осознание жестокой правды одновременно шокировало и возмутило Шэнь Цинцю до глубины души, его сердце переполняли ужас и негодование. Он тотчас поднял ногу, чтобы ударить ученика.
Ло Бинхэ даже не попытался уклониться — он спокойно принял удар, не отступив ни на шаг, и даже удерживающих Шэнь Цинцю рук не разомкнул. Глядя на учителя взглядом, в котором мешались гнев и обида, он бросил:
— Неужто мне это не дозволено даже во сне?
«Живо просыпайся, слышишь?! — негодовал Шэнь Цинцю. — Хоть ты и грезишь, я — отнюдь не твое видение!»
читать дальшеЕму было не под силу разбудить ученика, но и позволить этому извращённому сну продолжаться своим ходом он тоже был не в состоянии!
Вот уж воистину угодил между молотом и наковальней!
Шэнь Цинцю все ещё изыскивал способы унять буйство собственных эмоций, когда, застав его врасплох, его впечатали спиной в ствол бамбука. Склонив голову, Ло Бинхэ вновь принялся за своё.
Шэнь Цинцю и прежде доводилось целоваться, но испытывать реальное опасение, что твой партнёр вот-вот слетит с катушек, откусив тебе губы на хрен, ему не приходилось никогда. В промежутке между судорожными вздохами Ло Бинхэ прошептал:
— Учитель, я так ошибался…
Шэнь Цинцю наконец-то удалось выпростать одну руку, чтобы упереть ладонь в грудь Ло Бинхэ. Он вовсе не желал воспроизводить характерный жест: «женщина из хорошей семьи отказывает негодяю», но, говоря начистоту, разве по поведению Ло Бинхэ похоже, что он действительно чувствует себя неправым?
Это сам Шэнь Цинцю ошибался, да ещё как! Что там насчёт «ветра из пустой пещеры» [1]? Как выясняется, сплетни отряда из Цзянху основаны на очевидных и неопровержимых свидетельствах! Каждый из этих сплетников как в воду глядел, прозревая все события [2] его прошлой жизни вплоть до перевоплощения!
Он не сделал главного героя асексуалом, и дело было вовсе не в его латентном мазохизме — правда была куда чудовищнее: главный герой по его милости стал обрезанным рукаво-о-о-о-ом [3]!!!
Стоило ли удивляться, что его предполагаемый гарем пребывает в столь плачевном состоянии? Да женщины попросту не вызывают у него никакого интереса — потому и их связь с очками крутости ушла в небытие!
Чёртов псих!
Предаваясь этим паническим мыслям, Шэнь Цинцю продолжал упорно сопротивляться, не собираясь сдаваться. В тот самый момент, когда он подумывал о самоуничтожении на бис, Ло Бинхэ неожиданно отпустил его. Подняв взгляд на внезапно образовавшийся водоворот облаков над головой, Ло Бинхэ переменился в лице.
В то же мгновение бамбуковая роща разлетелась на тысячи осколков, а Шэнь Цинцю приземлился на крыше главного зала дворца Хуаньхуа [4].
Это был уже реальный мир.
Некоторое время Шэнь Цинцю просто задыхался, силясь успокоить сознание. Его одежды яростно полоскались на ночном ветру. Придя в себя, он к своему изумлению обнаружил, что, несмотря на неурочное время, весь внутренний дворец Хуаньхуа заливает множество огней. Звон колоколов сливался в тревожный набат. Огни стремительно стекались к зданию, на котором стоял он сам, двор быстро заполнялся людьми.
— Всем занять позиции! Всем адептам занять свои позиции!
— Ещё одно вторжение? — выругался кто-то неподалёку. — Сколько их мы уже пережили за последнее время? Неужто нельзя разок дать им такой отпор, чтобы соблазнов больше не возникало?
При виде этого переполоха сердце Шэнь Цинцю возликовало: неразбериха давала ему превосходный шанс к бегству. И шла бы к чертям эта «кровь священного демона» — чего стоят все эти муки по сравнению с потерей чувства собственного достоинства? Пока-пока, поболтаем позже! Однако не успел он сделать и пары прыжков, как его слуха достиг возглас:
— Он направился к павильону Волшебных цветов [5] — задержите Лю Цингэ любой ценой!
Шэнь Цинцю тотчас оступился, невольно оглянувшись.
Чёрт. Он что, другого времени выбрать не мог? Ну и как теперь бросить его один на один с осатаневшим Ло Бинхэ, у которого, похоже, окончательно снесло крышу?
В павильоне Волшебных цветов некогда проживали былые главы этой школы, оттачивая свои навыки, и он располагался не так уж далеко от того места, где оказался Шэнь Цинцю. Заклинатель в два прыжка достиг земли, тут же смешавшись с обширной армией адептов. При приближении к павильону Волшебных цветов в лицо им ударила волна ледяного воздуха. Изнутри послышался яростный рык:
— Подите прочь!
Заслышав сигнальные колокола, многие неопытные адепты сдуру ломанулись в дверь — в следующее мгновение десятки заклинателей разлетелись во всех направлениях, отброшенные небывало мощной волной энергии. Стоявший позади них Шэнь Цинцю умудрился уклониться от удара, заняв удачную позицию. Скользя подобно рыбке в мутной воде [6], он проник внутрь. Стоило ему миновать порог, как его прошиб озноб от царящего внутри невыносимого холода.
Весь павильон Волшебных цветов сплошь обратился в ледяную пещеру — войдя туда, Шэнь Цинцю будто ступил на ледник. Обжигающий ветер трепал его рукава и полы одежды, холодный пот на лбу и на ладонях мигом смёрзся, образуя корку льда — одного этого достаточно, чтобы представить, какой лютый холод там царил.
Мало того, от такого дубака можно было запросто окочуриться на месте, так ещё и все двери и окна оказались накрепко запечатанными, не пропуская внутрь ни единого дуновения тёплого воздуха. Если бы вторженец (а именно, глава департамента Уничтожения-Всего-И-Вся бюро Цанцюн собственной персоной) не вломился в это помещение, оно превратилось бы в форменную ледяную гробницу.
Скрывающий центральную платформу [7] занавес был наполовину откинут, так что виднелся громоздящийся на ней ворох черных и белых верхних одеяний.
Сидящий на платформе Ло Бинхэ был облачён лишь в нижние одежды [8], словно только что поднялся с постели — распущенные чёрные волосы растрепались, одежда в беспорядке, помятый ворот распахнут. На бледном лице ярким пятном алели кроваво-красные губы. Глаза полыхали холодным блеском, словно сквозь них прорывалась находящаяся под чудовищным давлением демоническая энергия. В руке он сжимал пока ещё зачехлённый меч, который явно готовился пустить в дело.
В нескольких шагах от него стоял Лю Цингэ, ладонью зажимая сомкнувшийся на мече кровоточащий кулак, сквозь прорванную кожу которого виднелись кости.
Хоть лицо заклинателя позеленело, ему удалось сохранить самообладание — подняв твёрдый взгляд на сидящего на платформе Ло Бинхэ, он выплюнул:
— Ублюдок.
Несмотря на ранение, Чэнлуань в его руке прямо-таки светился от переполняющей его духовной энергии, наливаясь жаждой убийства. Шэнь Цинцю встревоженно переводил взгляд с одного на другого. Осознав, куда направлен меч Лю Цингэ, он в очередной раз почувствовал, как жалкие остатки его устоявшихся представлений о мире рассыпаются к чертям.
Правая рука Ло Бинхэ покоилась на его верном клинке Синьмо, сверкающее белизной лезвие которого уже наполовину покинуло ножны, левая же сжимала в объятии человеческое тело.
Вернее сказать, труп: голова свесилась набок, безвольные конечности болтаются плетьми. Он было облачён лишь в тонкие нижние одежды. Сползающий с плеч ворот обнажил часть белой, словно бумага, спины.
— Что ты наделал? — прохрипел Лю Цингэ.
Очевидно, этому видению теперь предстояло преследовать его до самой смерти. Когда Чэнлуань проломил проход, зал казался пустым, за исключением скопища теней за окружающим платформу занавесом. Разумеется, Лю Цингэ ожидал найти там Ло Бинхэ, но он и подумать не мог, что тот будет не один!
Приподняв брови, Ло Бинхэ перехватил обмякшее тело, прижимая его крепче к груди.
— А что я такого сделал?
От этого зрелища Шэнь Цинцю утратил дар речи. Оба — а именно, живой человек и труп — были едва прикрыты одеждами, словно только что кувыркались в кровати — с какой стороны ни посмотри, это было просто до ужаса стрёмно!
Не произнося ни слова, Лю Цингэ сделал выпад. Так и не успев расчехлить Синьмо, Ло Бинхэ отбил удар ножнами, без труда уклонившись от волны убийственной энергии. Заслонив собою тело, он повернулся к противнику с искажённым от ярости лицом.
Лю Цингэ также осознал, что применение боевой энергии меча в столь маленьком помещении может повредить тело, так что, зачехлив клинок, принялся сражаться с Ло Бинхэ, используя лишь духовную ци.
На протяжении этой жестокой схватки одежды тела, которое Ло Бинхэ продолжал заслонять собой, придерживая за плечи, вовсе сползли, так что его ладонь легла на голую кожу. При виде этого глаза Лю Цингэ налились кровью:
— Бесстыдник, что бы там ни было, он ведь всё ещё твой наставник!
— Будь это кто-то другой, разве стал бы я это делать? — невозмутимо отозвался Ло Бинхэ.
Окружившие павильон адепты Хуаньхуа созерцали разворачивающуюся перед ними сцену с отвисшими от изумления челюстями. Ло Бинхэ, однако, вовсе не обращал внимания на посторонних, всецело сосредоточившись на схватке с Лю Цингэ. Сгустившаяся вокруг них духовная энергия прямо-таки кипела, то и дело выстреливая во всех направлениях. Выражения лиц противников делались всё более яростными, так что никто из адептов не осмелился бы приблизиться к ним из страха попасть под горячую руку [9].
Ну а Шэнь Цинцю, в свою очередь, не настолько этого страшился, чтобы оставаться сторонним наблюдателем.
…Чересчур, всё это, вашу мать [10], чересчур!
Каким бы буйным ни было воображение [11] Шэнь Цинцю, он никогда не мог себе представить, что однажды станет одним из действующих лиц этой извращённой игры. Тот, кого сжимал в объятиях Ло Бинхэ… он же мёртв, правда ведь? Уж он-то может быть уверен в этом на все сто — ведь это его собственное тело!
Это уже выходило за рамки случая: «если подумать, то это просто ужасно [12]» — тут и думать нечего, всё хуже некуда!!!
И всё же, хоть ему становилось дурно от одного взгляда на всё это безобразие, Шэнь Цинцю не забыл, зачем сюда явился.
Ведь, помогая Лю Цингэ, он тем самым поможет и самому себе (во всяком случае, своему подвергшемуся надругательству телу!)
Когда Шэнь Цинцю беззвучно скользнул за спину Лю Цингэ, тот подумал было, что к нему с тыла подбирается ещё один неприятель, и, оскалясь, приготовился было оглушить нового соперника, но тут на его спину легла ладонь, через которую в меридианы хлынул плавный, но мощный поток духовной энергии.
И что-то в этом потоке показалось ему смутно знакомым.
Теперь перевес был на стороне Лю Цингэ, однако он не стал бросаться в бой очертя голову, вместо этого украдкой покосившись за спину. Его глазам предстал лишь размытый образ, словно скрывающий под собой истинную внешность [13].
— Кто ты? — неслышно шепнул Лю Цингэ.
Шэнь Цинцю не ответил, усилив поток энергии — два потока слились воедино. Хоть Ло Бинхэ выдержал удар, пройдя сквозь него, волна боевой энергии ударила по трупу в его руках — заклинатель был способен рассеять её, мёртвое тело же — нет. Не отпусти его Ло Бинхэ, оно бы просто-напросто взорвалось, так что всё, что ему оставалось — это разжать объятия. Труп тут же отлетел, отброшенный волной духовной энергии.
Ло Бинхэ не сводил с него глаз, на его лице появилось выражение какой-то растерянной беспомощности. Шэнь Цинцю попросту не мог выносить этого зрелища [14]: казалось, его ученик вернулся в детство, когда у него силой отнимали всё, что он любил.
Видя, какой оборот принимают события, несколько адептов хотели было вмешаться, но Ло Бинхэ гаркнул на них:
— Не трожьте! — стоило ему взмахнуть рукавом, как с той стороны послышались крики боли. Тогда Шэнь Цинцю остановил текущий в тело Лю Цингэ поток энергии и, легко оттолкнувшись от пола, приземлился перед телом, подняв его на руки.
Ощущение от собственного трупа в руках было мало сказать, что странным. Шэнь Цинцю быстро оглядел своё тело придирчивым взором: лицо и конечности всё ещё сохраняли естественный розоватый цвет, так что не было заметно ни малейших отличий от спящего глубоким сном человека, за исключением того, что он не дышал.
Когда человек умирает, разрушив свою душу, вся его энергия испаряется в тот же миг, а значит, ничто больше не защищает тело от разложения. За пять лет даже все ледники мира не сохранили бы труп в подобном состоянии. Тело не источало характерного запаха трав, так что дело было явно не в бальзамирующих средствах — оставалось неясным, что за метод использовал Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю вовремя вынырнул из этих размышлений, чтобы уклониться от удара, способного расколоть гору. Оглянувшись, он увидел, что к нему прикован взгляд Ло Бинхэ, в глазах которого полыхает прямо-таки безумная ненависть. Лишь тогда Шэнь Цинцю заметил, что одеяние вовсе сползло с тела, обнажив его на всеобщее обозрение. А учитывая, как он касался его и разглядывал… должно быть, то ещё было зрелище.
По-быстрому натянув на тело одежды, он поспешил перекинуть этот «горячий камень» Лю Цингэ с криком:
— Лови!
Ло Бинхэ явно собирался отобрать тело, но манёвр Шэнь Цинцю предупредил его намерение. Изначально заклинатель опасался, что ученик воспользуется циркулирующей по его телу кровью священного демона, но Ло Бинхэ то ли обезумел от ярости, то ли потерял способность соображать от беспокойства — так или иначе, он не воспользовался своим главным козырем. Лю Цингэ одной рукой подхватил тело, другой призвав Чэнлуань, и без труда пробился сквозь заслон из адептов Хуаньхуа. Когда рука Лю Цингэ непроизвольно коснулась обнажённой кожи, прохладной и гладкой, его словно ударило током, заставив замереть в потрясении. Как ни возьмись за это тело — всё выходило неприлично, так что Лю Цингэ едва удержался от искушения бросить его вовсе. Поборов этот слабовольный порыв, он снял собственное верхнее платье, причём полы затрепыхались на ветру, подобно белоснежным крыльям, и завернул тело. Следующий за ним Чэнлуань послушно парил у его ног.
Зрачки Ло Бинхэ стремительно налились красным. Павильон Волшебных цветов сдетонировал подобно банке с динамитом: мощный выплеск энергии с грохотом разворотил стены.
Помимо вихря гравия, разлетающихся булыжников и повалившихся наземь людей, были ещё два предмета, издавших при падении чистый металлический звон — два меча, как убедился Шэнь Цинцю, едва к нему вернулась способность чётко видеть.
Чжэнъян и Сюя.
Некогда эти мечи постигла одна судьба: оба были разбиты на куски. Однако в дальнейшем кто-то перековал их и связал вместе, чтобы хранить в павильоне Волшебных цветов. Лишь полное разрушение павильона дало им возможность ещё раз увидеть небо и звезды.
При виде этих лежащих бок о бок мечей Шэнь Цинцю охватило странное чувство. Невольно взглянув на Ло Бинхэ, он увидел, что одежды бывшего ученика, и прежде пребывавшие в небрежном беспорядке, после драки и последовавшего за ней взрыва распахнулись ещё сильнее, обнажив чётко очерченные ключицы и мускулистую грудь. Ровно напротив сердца виднелся уродливый шрам от меча.
Способность Ло Бинхэ к регенерации не знала себе равных: отруби ему конечности — он как ни в чем не бывало приставит их обратно, и они без проблем прирастут. Не было таких ран, которые он не способен был исцелить без малейшего шрама, разве что Ло Бинхэ сознательно не желал их залечивать.
— Лю Цингэ, — гневно выкрикнул он вслед беглецу, — до сих пор я щадил твою жизнь ради памяти учителя; но раз ты столь упорно ищешь смерти, не вини меня в этом!
Выброс энергии с такой силой сотряс Шэнь Цинцю, что у него внутри всё перевернулось. Зная, что теперь Ло Бинхэ разгневался не на шутку, он заорал на Лю Цингэ:
— Почему ты всё ещё здесь?
Похоже, после перерождения ему на роду написано то и дело жертвовать собой, прикрывая чужие отступления! Бросив на него быстрый взгляд, Лю Цингэ подчинился: запрыгнув на меч с телом на руках, он умчался быстрее молнии.
Ло Бинхэ хотел было атаковать его, но внезапно Синьмо вновь дал о себе знать, как всегда, выбрав момент наибольшей уязвимости хозяина. Хоть он и замедлил его лишь на долю секунды, всё, что оставалось Ло Бинхэ — это беспомощно следить за тем, как Лю Цингэ удаляется с телом учителя.
Ло Бинхэ так и продолжал смотреть ему вслед с отсутствующим выражением, будто небо рухнуло на землю, погребя под собой всё, что он когда-либо любил. На мгновение его лицо исказило страдание, будто у ребёнка, у которого только что отняли самое дорогое в жизни существо. По правде, Шэнь Цинцю намеревался ускользнуть вслед за Лю Цингэ, воспользовавшись всё той же тактикой рыбёшки в мутной воде, однако при взгляде на Ло Бинхэ его ноги по неведомой причине словно бы приросли к земле: хоть это зрелище с каждым мгновением становилось всё более невыносимым, он не мог оторвать глаз от своего ученика.
И всё же, что он мог с этим поделать? Оставь он своё тело в распоряжении Ло Бинхэ, то в этом павильоне могли свершиться поистине неописуемые вещи!
Пожалуй, всё дело было в том, что он порядком размяк: он так и не успел сделать ноги, когда Ло Бинхэ внезапно обернулся, уставив на него полыхающие яростным огнём глаза.
Синьмо радостно затрепетал в ножнах в предвкушении скорой расправы, и взгляд Ло Бинхэ, как и наполовину извлечённый меч, подтверждал, что в его намерения входит немедленно превратить соперника в фарш [15]. При взгляде на эти пышущие отчаянным негодованием глаза Шэнь Цинцю невольно попятился. Внезапно, словно поддавшись гипнозу, ему захотелось против всех здравых соображений взять и выложить всё как на духу.
«Не горюй, твой учитель жив», — сказал бы он ученику.
Однако не успел он шевельнуть губами, как из плотных рядов адептов дворца Хуаньхуа выскользнула чёрная тень.
Она двигалась с невероятной стремительностью, подхватив Шэнь Цинцю, словно пушинку — даже молниеносная реакция и острое зрение Ло Бинхэ не помогли его удару попасть в цель.
Не двигаясь с места, повелитель демонов продолжал тяжёлым взглядом [16] созерцать руины павильона Волшебных цветов. Толкающиеся вокруг него адепты, видя состояние своего главы, не осмеливались вмешаться, справедливо опасаясь попасть под горячую руку [17], так что в большинстве своём предпочли на всякий случай бухнуться на колени. Тут-то наконец объявилась Ша Хуалин, со всех ног бросившись к своему господину; впрочем, как оказалось, это было не самой лучшей идеей — в то же мгновение она была отброшена с такой силой, что выхаркала не менее трёх литров крови.
Хоть она не понаслышке знала о взрывном темпераменте своего господина, Ша Хуалин искренне не понимала, что так разозлило его на этот раз, так что ей оставалось лишь испуганно взывать:
— О мой повелитель [18], умоляю, умерьте свой гнев!
— А тот, кого ты притащила, и впрямь оказался неплох, — процедил в ответ Ло Бинхэ.
Это «неплох» прозвучало для Ша Хуалин страшнее смертного приговора. Душа демоницы от испуга чуть не оставила тело, но она нашла в себе силы протараторить:
— У этой подчинённой есть срочное донесение для господина! Когда случилось нападение, ваша недостойная помощница тотчас поспешила разобраться с ним, однако Лю Цингэ был не единственным вторгшимся! Этот глава пика Байчжань прежде уже пытался проникнуть во Дворец среди ночи, но не смог прорваться даже через лабиринт в лесу Байлу [19]; на сей раз кое-кто другой разрушил лабиринт, что и способствовало успеху Лю Цингэ!
Ло Бинхэ уставил недвижный взгляд в том направлении, куда удалился Лю Цингэ. Он медленно сжал кулаки с такой силой, что костяшки захрустели.
Примечания переводчиков:
[1] Ветер из пустой пещеры — в оригинале чэнъюй 空穴来风 (kōng xué lái fēng)— в пер. с кит. «ветер не дует из пустой пещеры», обр. в знач. «не бывает слухов просто так» или «нет дыма без огня».
[2] Как в воду глядел, прозревая все события — в оригинале выражение 透过现象看到本质 (tòuguò xiànxiàng kàn dào běnzhí) — в пер. с кит. «через явление видеть сущность».
[3] Обрезанный рукав — в оригинале 基佬 (jīlǎo) цзилао — в пер. с кит. «гомосек, гомик». Да, мы смягчили.
[4] Прим. переводчиков: честно не знаем, как он там оказался — видимо, лунатизм всему виной :-)
[5] Павильон Волшебных цветов — на самом деле, павильон носит то же название, что и дворец — Хуаньхуа 幻花 (Huàn huā), мы перевели его так, чтобы не путать павильон и школу.
[6] Подобно рыбке в мутной воде — в оригинале чэнъюй 浑水摸鱼 — в пер. с кит. «удить рыбу в мутной воде».
[7] Платформа 坐化台 (zuòhuà tái) — в пер. с кит. 坐化 (zuòhuà) — «почить в позе созерцания (в сидячем положении)» (буддийское), а 台 (tái) — «стол, платформа, помост».
[8] Нижние одежды 中衣 (zhōngyī) чжунъи — «нижнее платье (под парадный костюм)».
[9] Из страха попасть под горячую руку — в оригинале используется пословица 城门失火，殃及池鱼 — в пер. с кит. «Когда городские ворота полыхают, рыбе во рву спокойнее».
[10] Вашу мать 尼玛 (nímǎ) — уезд [1]Нима в Тибете, употребляется как омофон грубого ругательства 你妈 (nǐ mā).
[11] Каким бы буйным ни было его воображение — в оригинале — «хоть его мозг был полон ям, будто поверхность луны» — используется та же идиома, что и в предыдущей главе 脑洞 (nǎo dòng) — в пер. с кит. «мозговая дыра», что означает также «буйное воображение».
[12] Если подумать, то это просто ужасно — в оригинале 西斯空寂 (xī sī kōngjì) — омофон словосочетания «интеллектуальный ужастик» 细思极恐 (xì sī jí kǒng)— в букв. пер. с кит. «если задуматься, то становится очень страшно».
[13] Прим. пер.: странно, что Лю Цингэ не харкнул кровью, узрев за спиной бородатого мужика с красной газовой тряпкой с прорезями для глаз на лице… о_О Видимо, одежда Ша Хуалин всё же обладает определёнными магическими свойствами, делая образ размытым.
[14] Не мог вынести этого зрелища — в оригинале 不忍心 (bùrěnxīn) — в букв. пер. с кит. «нет решимости на что-то», в переносном смысле — «рука не поднимается, язык не поворачивается из жалости к кому-то».
[15] Превратить в фарш — в оригинале чэнъюй 千刀万剐 (qiāndāowànguǎ) — в пер. с кит. «рассечь на множество (тысячу 千) кусков» (первоначально: казнь, позднее — бранное выражение).
[16] Тяжёлым взглядом — в оригинале употребляется выражение 暴风雨在眼底胸中聚集 — в букв. пер. с кит. «жестокий шторм разразился в глазах и в душе».
[17] Под горячую руку 雷霆 (léitíng) — в пер. с кит. «раскаты грома».
[18] Повелитель — в оригинале Цзюнь-шан 君上 (Jūn shàng) — в пер. с кит. «великий лорд» или «государь», в букв. пер. с кит. Цзюнь 君 (Jūn) — «владетельный князь, повелитель», Шан上 (shàng) — «верховный».
[19] Лабиринт леса Байлу — по-видимому, в виду здесь имеется не гуй да цян 鬼打牆 (guĭ dă qiáng), с которым столкнулись Шэнь Цинцю и Шан Цинхуа в лесу Байлу, а другая ловушка — 迷阵 (mízhèn) мичжэнь — в пер. с кит. «заколдованный круг, лабиринт».
Следующая глава
Осознание жестокой правды одновременно шокировало и возмутило Шэнь Цинцю до глубины души, его сердце переполняли ужас и негодование. Он тотчас поднял ногу, чтобы ударить ученика.
Ло Бинхэ даже не попытался уклониться — он спокойно принял удар, не отступив ни на шаг, и даже удерживающих Шэнь Цинцю рук не разомкнул. Глядя на учителя взглядом, в котором мешались гнев и обида, он бросил:
— Неужто мне это не дозволено даже во сне?
«Живо просыпайся, слышишь?! — негодовал Шэнь Цинцю. — Хоть ты и грезишь, я — отнюдь не твое видение!»
читать дальшеЕму было не под силу разбудить ученика, но и позволить этому извращённому сну продолжаться своим ходом он тоже был не в состоянии!
Вот уж воистину угодил между молотом и наковальней!
Шэнь Цинцю все ещё изыскивал способы унять буйство собственных эмоций, когда, застав его врасплох, его впечатали спиной в ствол бамбука. Склонив голову, Ло Бинхэ вновь принялся за своё.
Шэнь Цинцю и прежде доводилось целоваться, но испытывать реальное опасение, что твой партнёр вот-вот слетит с катушек, откусив тебе губы на хрен, ему не приходилось никогда. В промежутке между судорожными вздохами Ло Бинхэ прошептал:
— Учитель, я так ошибался…
Шэнь Цинцю наконец-то удалось выпростать одну руку, чтобы упереть ладонь в грудь Ло Бинхэ. Он вовсе не желал воспроизводить характерный жест: «женщина из хорошей семьи отказывает негодяю», но, говоря начистоту, разве по поведению Ло Бинхэ похоже, что он действительно чувствует себя неправым?
Это сам Шэнь Цинцю ошибался, да ещё как! Что там насчёт «ветра из пустой пещеры» [1]? Как выясняется, сплетни отряда из Цзянху основаны на очевидных и неопровержимых свидетельствах! Каждый из этих сплетников как в воду глядел, прозревая все события [2] его прошлой жизни вплоть до перевоплощения!
Он не сделал главного героя асексуалом, и дело было вовсе не в его латентном мазохизме — правда была куда чудовищнее: главный герой по его милости стал обрезанным рукаво-о-о-о-ом [3]!!!
Стоило ли удивляться, что его предполагаемый гарем пребывает в столь плачевном состоянии? Да женщины попросту не вызывают у него никакого интереса — потому и их связь с очками крутости ушла в небытие!
Чёртов псих!
Предаваясь этим паническим мыслям, Шэнь Цинцю продолжал упорно сопротивляться, не собираясь сдаваться. В тот самый момент, когда он подумывал о самоуничтожении на бис, Ло Бинхэ неожиданно отпустил его. Подняв взгляд на внезапно образовавшийся водоворот облаков над головой, Ло Бинхэ переменился в лице.
В то же мгновение бамбуковая роща разлетелась на тысячи осколков, а Шэнь Цинцю приземлился на крыше главного зала дворца Хуаньхуа [4].
Это был уже реальный мир.
Некоторое время Шэнь Цинцю просто задыхался, силясь успокоить сознание. Его одежды яростно полоскались на ночном ветру. Придя в себя, он к своему изумлению обнаружил, что, несмотря на неурочное время, весь внутренний дворец Хуаньхуа заливает множество огней. Звон колоколов сливался в тревожный набат. Огни стремительно стекались к зданию, на котором стоял он сам, двор быстро заполнялся людьми.
— Всем занять позиции! Всем адептам занять свои позиции!
— Ещё одно вторжение? — выругался кто-то неподалёку. — Сколько их мы уже пережили за последнее время? Неужто нельзя разок дать им такой отпор, чтобы соблазнов больше не возникало?
При виде этого переполоха сердце Шэнь Цинцю возликовало: неразбериха давала ему превосходный шанс к бегству. И шла бы к чертям эта «кровь священного демона» — чего стоят все эти муки по сравнению с потерей чувства собственного достоинства? Пока-пока, поболтаем позже! Однако не успел он сделать и пары прыжков, как его слуха достиг возглас:
— Он направился к павильону Волшебных цветов [5] — задержите Лю Цингэ любой ценой!
Шэнь Цинцю тотчас оступился, невольно оглянувшись.
Чёрт. Он что, другого времени выбрать не мог? Ну и как теперь бросить его один на один с осатаневшим Ло Бинхэ, у которого, похоже, окончательно снесло крышу?
В павильоне Волшебных цветов некогда проживали былые главы этой школы, оттачивая свои навыки, и он располагался не так уж далеко от того места, где оказался Шэнь Цинцю. Заклинатель в два прыжка достиг земли, тут же смешавшись с обширной армией адептов. При приближении к павильону Волшебных цветов в лицо им ударила волна ледяного воздуха. Изнутри послышался яростный рык:
— Подите прочь!
Заслышав сигнальные колокола, многие неопытные адепты сдуру ломанулись в дверь — в следующее мгновение десятки заклинателей разлетелись во всех направлениях, отброшенные небывало мощной волной энергии. Стоявший позади них Шэнь Цинцю умудрился уклониться от удара, заняв удачную позицию. Скользя подобно рыбке в мутной воде [6], он проник внутрь. Стоило ему миновать порог, как его прошиб озноб от царящего внутри невыносимого холода.
Весь павильон Волшебных цветов сплошь обратился в ледяную пещеру — войдя туда, Шэнь Цинцю будто ступил на ледник. Обжигающий ветер трепал его рукава и полы одежды, холодный пот на лбу и на ладонях мигом смёрзся, образуя корку льда — одного этого достаточно, чтобы представить, какой лютый холод там царил.
Мало того, от такого дубака можно было запросто окочуриться на месте, так ещё и все двери и окна оказались накрепко запечатанными, не пропуская внутрь ни единого дуновения тёплого воздуха. Если бы вторженец (а именно, глава департамента Уничтожения-Всего-И-Вся бюро Цанцюн собственной персоной) не вломился в это помещение, оно превратилось бы в форменную ледяную гробницу.
Скрывающий центральную платформу [7] занавес был наполовину откинут, так что виднелся громоздящийся на ней ворох черных и белых верхних одеяний.
Сидящий на платформе Ло Бинхэ был облачён лишь в нижние одежды [8], словно только что поднялся с постели — распущенные чёрные волосы растрепались, одежда в беспорядке, помятый ворот распахнут. На бледном лице ярким пятном алели кроваво-красные губы. Глаза полыхали холодным блеском, словно сквозь них прорывалась находящаяся под чудовищным давлением демоническая энергия. В руке он сжимал пока ещё зачехлённый меч, который явно готовился пустить в дело.
В нескольких шагах от него стоял Лю Цингэ, ладонью зажимая сомкнувшийся на мече кровоточащий кулак, сквозь прорванную кожу которого виднелись кости.
Хоть лицо заклинателя позеленело, ему удалось сохранить самообладание — подняв твёрдый взгляд на сидящего на платформе Ло Бинхэ, он выплюнул:
— Ублюдок.
Несмотря на ранение, Чэнлуань в его руке прямо-таки светился от переполняющей его духовной энергии, наливаясь жаждой убийства. Шэнь Цинцю встревоженно переводил взгляд с одного на другого. Осознав, куда направлен меч Лю Цингэ, он в очередной раз почувствовал, как жалкие остатки его устоявшихся представлений о мире рассыпаются к чертям.
Правая рука Ло Бинхэ покоилась на его верном клинке Синьмо, сверкающее белизной лезвие которого уже наполовину покинуло ножны, левая же сжимала в объятии человеческое тело.
Вернее сказать, труп: голова свесилась набок, безвольные конечности болтаются плетьми. Он было облачён лишь в тонкие нижние одежды. Сползающий с плеч ворот обнажил часть белой, словно бумага, спины.
— Что ты наделал? — прохрипел Лю Цингэ.
Очевидно, этому видению теперь предстояло преследовать его до самой смерти. Когда Чэнлуань проломил проход, зал казался пустым, за исключением скопища теней за окружающим платформу занавесом. Разумеется, Лю Цингэ ожидал найти там Ло Бинхэ, но он и подумать не мог, что тот будет не один!
Приподняв брови, Ло Бинхэ перехватил обмякшее тело, прижимая его крепче к груди.
— А что я такого сделал?
От этого зрелища Шэнь Цинцю утратил дар речи. Оба — а именно, живой человек и труп — были едва прикрыты одеждами, словно только что кувыркались в кровати — с какой стороны ни посмотри, это было просто до ужаса стрёмно!
Не произнося ни слова, Лю Цингэ сделал выпад. Так и не успев расчехлить Синьмо, Ло Бинхэ отбил удар ножнами, без труда уклонившись от волны убийственной энергии. Заслонив собою тело, он повернулся к противнику с искажённым от ярости лицом.
Лю Цингэ также осознал, что применение боевой энергии меча в столь маленьком помещении может повредить тело, так что, зачехлив клинок, принялся сражаться с Ло Бинхэ, используя лишь духовную ци.
На протяжении этой жестокой схватки одежды тела, которое Ло Бинхэ продолжал заслонять собой, придерживая за плечи, вовсе сползли, так что его ладонь легла на голую кожу. При виде этого глаза Лю Цингэ налились кровью:
— Бесстыдник, что бы там ни было, он ведь всё ещё твой наставник!
— Будь это кто-то другой, разве стал бы я это делать? — невозмутимо отозвался Ло Бинхэ.
Окружившие павильон адепты Хуаньхуа созерцали разворачивающуюся перед ними сцену с отвисшими от изумления челюстями. Ло Бинхэ, однако, вовсе не обращал внимания на посторонних, всецело сосредоточившись на схватке с Лю Цингэ. Сгустившаяся вокруг них духовная энергия прямо-таки кипела, то и дело выстреливая во всех направлениях. Выражения лиц противников делались всё более яростными, так что никто из адептов не осмелился бы приблизиться к ним из страха попасть под горячую руку [9].
Ну а Шэнь Цинцю, в свою очередь, не настолько этого страшился, чтобы оставаться сторонним наблюдателем.
…Чересчур, всё это, вашу мать [10], чересчур!
Каким бы буйным ни было воображение [11] Шэнь Цинцю, он никогда не мог себе представить, что однажды станет одним из действующих лиц этой извращённой игры. Тот, кого сжимал в объятиях Ло Бинхэ… он же мёртв, правда ведь? Уж он-то может быть уверен в этом на все сто — ведь это его собственное тело!
Это уже выходило за рамки случая: «если подумать, то это просто ужасно [12]» — тут и думать нечего, всё хуже некуда!!!
И всё же, хоть ему становилось дурно от одного взгляда на всё это безобразие, Шэнь Цинцю не забыл, зачем сюда явился.
Ведь, помогая Лю Цингэ, он тем самым поможет и самому себе (во всяком случае, своему подвергшемуся надругательству телу!)
Когда Шэнь Цинцю беззвучно скользнул за спину Лю Цингэ, тот подумал было, что к нему с тыла подбирается ещё один неприятель, и, оскалясь, приготовился было оглушить нового соперника, но тут на его спину легла ладонь, через которую в меридианы хлынул плавный, но мощный поток духовной энергии.
И что-то в этом потоке показалось ему смутно знакомым.
Теперь перевес был на стороне Лю Цингэ, однако он не стал бросаться в бой очертя голову, вместо этого украдкой покосившись за спину. Его глазам предстал лишь размытый образ, словно скрывающий под собой истинную внешность [13].
— Кто ты? — неслышно шепнул Лю Цингэ.
Шэнь Цинцю не ответил, усилив поток энергии — два потока слились воедино. Хоть Ло Бинхэ выдержал удар, пройдя сквозь него, волна боевой энергии ударила по трупу в его руках — заклинатель был способен рассеять её, мёртвое тело же — нет. Не отпусти его Ло Бинхэ, оно бы просто-напросто взорвалось, так что всё, что ему оставалось — это разжать объятия. Труп тут же отлетел, отброшенный волной духовной энергии.
Ло Бинхэ не сводил с него глаз, на его лице появилось выражение какой-то растерянной беспомощности. Шэнь Цинцю попросту не мог выносить этого зрелища [14]: казалось, его ученик вернулся в детство, когда у него силой отнимали всё, что он любил.
Видя, какой оборот принимают события, несколько адептов хотели было вмешаться, но Ло Бинхэ гаркнул на них:
— Не трожьте! — стоило ему взмахнуть рукавом, как с той стороны послышались крики боли. Тогда Шэнь Цинцю остановил текущий в тело Лю Цингэ поток энергии и, легко оттолкнувшись от пола, приземлился перед телом, подняв его на руки.
Ощущение от собственного трупа в руках было мало сказать, что странным. Шэнь Цинцю быстро оглядел своё тело придирчивым взором: лицо и конечности всё ещё сохраняли естественный розоватый цвет, так что не было заметно ни малейших отличий от спящего глубоким сном человека, за исключением того, что он не дышал.
Когда человек умирает, разрушив свою душу, вся его энергия испаряется в тот же миг, а значит, ничто больше не защищает тело от разложения. За пять лет даже все ледники мира не сохранили бы труп в подобном состоянии. Тело не источало характерного запаха трав, так что дело было явно не в бальзамирующих средствах — оставалось неясным, что за метод использовал Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю вовремя вынырнул из этих размышлений, чтобы уклониться от удара, способного расколоть гору. Оглянувшись, он увидел, что к нему прикован взгляд Ло Бинхэ, в глазах которого полыхает прямо-таки безумная ненависть. Лишь тогда Шэнь Цинцю заметил, что одеяние вовсе сползло с тела, обнажив его на всеобщее обозрение. А учитывая, как он касался его и разглядывал… должно быть, то ещё было зрелище.
По-быстрому натянув на тело одежды, он поспешил перекинуть этот «горячий камень» Лю Цингэ с криком:
— Лови!
Ло Бинхэ явно собирался отобрать тело, но манёвр Шэнь Цинцю предупредил его намерение. Изначально заклинатель опасался, что ученик воспользуется циркулирующей по его телу кровью священного демона, но Ло Бинхэ то ли обезумел от ярости, то ли потерял способность соображать от беспокойства — так или иначе, он не воспользовался своим главным козырем. Лю Цингэ одной рукой подхватил тело, другой призвав Чэнлуань, и без труда пробился сквозь заслон из адептов Хуаньхуа. Когда рука Лю Цингэ непроизвольно коснулась обнажённой кожи, прохладной и гладкой, его словно ударило током, заставив замереть в потрясении. Как ни возьмись за это тело — всё выходило неприлично, так что Лю Цингэ едва удержался от искушения бросить его вовсе. Поборов этот слабовольный порыв, он снял собственное верхнее платье, причём полы затрепыхались на ветру, подобно белоснежным крыльям, и завернул тело. Следующий за ним Чэнлуань послушно парил у его ног.
Зрачки Ло Бинхэ стремительно налились красным. Павильон Волшебных цветов сдетонировал подобно банке с динамитом: мощный выплеск энергии с грохотом разворотил стены.
Помимо вихря гравия, разлетающихся булыжников и повалившихся наземь людей, были ещё два предмета, издавших при падении чистый металлический звон — два меча, как убедился Шэнь Цинцю, едва к нему вернулась способность чётко видеть.
Чжэнъян и Сюя.
Некогда эти мечи постигла одна судьба: оба были разбиты на куски. Однако в дальнейшем кто-то перековал их и связал вместе, чтобы хранить в павильоне Волшебных цветов. Лишь полное разрушение павильона дало им возможность ещё раз увидеть небо и звезды.
При виде этих лежащих бок о бок мечей Шэнь Цинцю охватило странное чувство. Невольно взглянув на Ло Бинхэ, он увидел, что одежды бывшего ученика, и прежде пребывавшие в небрежном беспорядке, после драки и последовавшего за ней взрыва распахнулись ещё сильнее, обнажив чётко очерченные ключицы и мускулистую грудь. Ровно напротив сердца виднелся уродливый шрам от меча.
Способность Ло Бинхэ к регенерации не знала себе равных: отруби ему конечности — он как ни в чем не бывало приставит их обратно, и они без проблем прирастут. Не было таких ран, которые он не способен был исцелить без малейшего шрама, разве что Ло Бинхэ сознательно не желал их залечивать.
— Лю Цингэ, — гневно выкрикнул он вслед беглецу, — до сих пор я щадил твою жизнь ради памяти учителя; но раз ты столь упорно ищешь смерти, не вини меня в этом!
Выброс энергии с такой силой сотряс Шэнь Цинцю, что у него внутри всё перевернулось. Зная, что теперь Ло Бинхэ разгневался не на шутку, он заорал на Лю Цингэ:
— Почему ты всё ещё здесь?
Похоже, после перерождения ему на роду написано то и дело жертвовать собой, прикрывая чужие отступления! Бросив на него быстрый взгляд, Лю Цингэ подчинился: запрыгнув на меч с телом на руках, он умчался быстрее молнии.
Ло Бинхэ хотел было атаковать его, но внезапно Синьмо вновь дал о себе знать, как всегда, выбрав момент наибольшей уязвимости хозяина. Хоть он и замедлил его лишь на долю секунды, всё, что оставалось Ло Бинхэ — это беспомощно следить за тем, как Лю Цингэ удаляется с телом учителя.
Ло Бинхэ так и продолжал смотреть ему вслед с отсутствующим выражением, будто небо рухнуло на землю, погребя под собой всё, что он когда-либо любил. На мгновение его лицо исказило страдание, будто у ребёнка, у которого только что отняли самое дорогое в жизни существо. По правде, Шэнь Цинцю намеревался ускользнуть вслед за Лю Цингэ, воспользовавшись всё той же тактикой рыбёшки в мутной воде, однако при взгляде на Ло Бинхэ его ноги по неведомой причине словно бы приросли к земле: хоть это зрелище с каждым мгновением становилось всё более невыносимым, он не мог оторвать глаз от своего ученика.
И всё же, что он мог с этим поделать? Оставь он своё тело в распоряжении Ло Бинхэ, то в этом павильоне могли свершиться поистине неописуемые вещи!
Пожалуй, всё дело было в том, что он порядком размяк: он так и не успел сделать ноги, когда Ло Бинхэ внезапно обернулся, уставив на него полыхающие яростным огнём глаза.
Синьмо радостно затрепетал в ножнах в предвкушении скорой расправы, и взгляд Ло Бинхэ, как и наполовину извлечённый меч, подтверждал, что в его намерения входит немедленно превратить соперника в фарш [15]. При взгляде на эти пышущие отчаянным негодованием глаза Шэнь Цинцю невольно попятился. Внезапно, словно поддавшись гипнозу, ему захотелось против всех здравых соображений взять и выложить всё как на духу.
«Не горюй, твой учитель жив», — сказал бы он ученику.
Однако не успел он шевельнуть губами, как из плотных рядов адептов дворца Хуаньхуа выскользнула чёрная тень.
Она двигалась с невероятной стремительностью, подхватив Шэнь Цинцю, словно пушинку — даже молниеносная реакция и острое зрение Ло Бинхэ не помогли его удару попасть в цель.
Не двигаясь с места, повелитель демонов продолжал тяжёлым взглядом [16] созерцать руины павильона Волшебных цветов. Толкающиеся вокруг него адепты, видя состояние своего главы, не осмеливались вмешаться, справедливо опасаясь попасть под горячую руку [17], так что в большинстве своём предпочли на всякий случай бухнуться на колени. Тут-то наконец объявилась Ша Хуалин, со всех ног бросившись к своему господину; впрочем, как оказалось, это было не самой лучшей идеей — в то же мгновение она была отброшена с такой силой, что выхаркала не менее трёх литров крови.
Хоть она не понаслышке знала о взрывном темпераменте своего господина, Ша Хуалин искренне не понимала, что так разозлило его на этот раз, так что ей оставалось лишь испуганно взывать:
— О мой повелитель [18], умоляю, умерьте свой гнев!
— А тот, кого ты притащила, и впрямь оказался неплох, — процедил в ответ Ло Бинхэ.
Это «неплох» прозвучало для Ша Хуалин страшнее смертного приговора. Душа демоницы от испуга чуть не оставила тело, но она нашла в себе силы протараторить:
— У этой подчинённой есть срочное донесение для господина! Когда случилось нападение, ваша недостойная помощница тотчас поспешила разобраться с ним, однако Лю Цингэ был не единственным вторгшимся! Этот глава пика Байчжань прежде уже пытался проникнуть во Дворец среди ночи, но не смог прорваться даже через лабиринт в лесу Байлу [19]; на сей раз кое-кто другой разрушил лабиринт, что и способствовало успеху Лю Цингэ!
Ло Бинхэ уставил недвижный взгляд в том направлении, куда удалился Лю Цингэ. Он медленно сжал кулаки с такой силой, что костяшки захрустели.
Примечания переводчиков:
[1] Ветер из пустой пещеры — в оригинале чэнъюй 空穴来风 (kōng xué lái fēng)— в пер. с кит. «ветер не дует из пустой пещеры», обр. в знач. «не бывает слухов просто так» или «нет дыма без огня».
[2] Как в воду глядел, прозревая все события — в оригинале выражение 透过现象看到本质 (tòuguò xiànxiàng kàn dào běnzhí) — в пер. с кит. «через явление видеть сущность».
[3] Обрезанный рукав — в оригинале 基佬 (jīlǎo) цзилао — в пер. с кит. «гомосек, гомик». Да, мы смягчили.
[4] Прим. переводчиков: честно не знаем, как он там оказался — видимо, лунатизм всему виной :-)
[5] Павильон Волшебных цветов — на самом деле, павильон носит то же название, что и дворец — Хуаньхуа 幻花 (Huàn huā), мы перевели его так, чтобы не путать павильон и школу.
[6] Подобно рыбке в мутной воде — в оригинале чэнъюй 浑水摸鱼 — в пер. с кит. «удить рыбу в мутной воде».
[7] Платформа 坐化台 (zuòhuà tái) — в пер. с кит. 坐化 (zuòhuà) — «почить в позе созерцания (в сидячем положении)» (буддийское), а 台 (tái) — «стол, платформа, помост».
[8] Нижние одежды 中衣 (zhōngyī) чжунъи — «нижнее платье (под парадный костюм)».
[9] Из страха попасть под горячую руку — в оригинале используется пословица 城门失火，殃及池鱼 — в пер. с кит. «Когда городские ворота полыхают, рыбе во рву спокойнее».
[10] Вашу мать 尼玛 (nímǎ) — уезд [1]Нима в Тибете, употребляется как омофон грубого ругательства 你妈 (nǐ mā).
[11] Каким бы буйным ни было его воображение — в оригинале — «хоть его мозг был полон ям, будто поверхность луны» — используется та же идиома, что и в предыдущей главе 脑洞 (nǎo dòng) — в пер. с кит. «мозговая дыра», что означает также «буйное воображение».
[12] Если подумать, то это просто ужасно — в оригинале 西斯空寂 (xī sī kōngjì) — омофон словосочетания «интеллектуальный ужастик» 细思极恐 (xì sī jí kǒng)— в букв. пер. с кит. «если задуматься, то становится очень страшно».
[13] Прим. пер.: странно, что Лю Цингэ не харкнул кровью, узрев за спиной бородатого мужика с красной газовой тряпкой с прорезями для глаз на лице… о_О Видимо, одежда Ша Хуалин всё же обладает определёнными магическими свойствами, делая образ размытым.
[14] Не мог вынести этого зрелища — в оригинале 不忍心 (bùrěnxīn) — в букв. пер. с кит. «нет решимости на что-то», в переносном смысле — «рука не поднимается, язык не поворачивается из жалости к кому-то».
[15] Превратить в фарш — в оригинале чэнъюй 千刀万剐 (qiāndāowànguǎ) — в пер. с кит. «рассечь на множество (тысячу 千) кусков» (первоначально: казнь, позднее — бранное выражение).
[16] Тяжёлым взглядом — в оригинале употребляется выражение 暴风雨在眼底胸中聚集 — в букв. пер. с кит. «жестокий шторм разразился в глазах и в душе».
[17] Под горячую руку 雷霆 (léitíng) — в пер. с кит. «раскаты грома».
[18] Повелитель — в оригинале Цзюнь-шан 君上 (Jūn shàng) — в пер. с кит. «великий лорд» или «государь», в букв. пер. с кит. Цзюнь 君 (Jūn) — «владетельный князь, повелитель», Шан上 (shàng) — «верховный».
[19] Лабиринт леса Байлу — по-видимому, в виду здесь имеется не гуй да цян 鬼打牆 (guĭ dă qiáng), с которым столкнулись Шэнь Цинцю и Шан Цинхуа в лесу Байлу, а другая ловушка — 迷阵 (mízhèn) мичжэнь — в пер. с кит. «заколдованный круг, лабиринт».
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 49. Действительное положение дел
Предыдущая глава
Шэнь Цинцю всегда старался держаться подальше от женских разборок. Однако на сей раз контраст между ожиданиями и действительностью оказался настолько велик, что он волей-неволей втянулся в наблюдение за происходящим.
Цинь Ваньюэ усилием воли удалось сдержать слёзы:
— Прошу простить меня, я пренебрегла своим долгом, не сумев остановить молодую госпожу…
читать дальше— Вот только не надо строить из себя оскорблённую невинность! — гневно прервала её Ша Хуалин. — Я-то верила слухам о том, что женщины Царства людей отличаются исключительной скромностью и целомудренностью, но скажи-ка на милость, сколько раз за всё это время ты уже пыталась соблазнить нашего молодого господина, до сих пор не оставив этих попыток? Я готова мириться с тем, что ты крутишься вокруг него с утра до вечера, но при этом ты не способна уследить за одной-единственной девчонкой! Насколько я могу судить, её боевые навыки ничуть не сильнее твоих; да и, в конце концов, ты её шицзе или кто? И после всего этого я должна всерьёз воспринимать твои жалкие потуги? В результате она по твоей вине уже в который раз закатывает безобразную сцену перед нашим господином, а ты только и знаешь, что корчить обиженную мину!
У Цинь Ваньюэ, которую прилюдно уличили в её слабости, вид был такой, словно она со стыда желала умереть на месте. В оригинальном романе Ша Хуалин питала непреходящую ненависть к первой жене Ло Бинхэ, неустанно изыскивая способы её задеть. Хоть в этой версии они не были вынуждены делить мужа, похоже, это ничуть не улучшило ситуацию. Отвернувшись от Цинь Ваньюэ, Ша Хуалин обратилась к молодой госпоже Дворца с искажённым фальшивой улыбкой лицом:
— Молодая госпожа, разве созданные для вас условия в чем-то хуже прежних? Не считая того, что вам иногда приходится проводить какое-то время в ваших покоях, разве вас в чем-то ущемляют? Чем же вызвано подобное негодование?
Да кто ты вообще такая? — гневно выплюнула молодая госпожа. — С какой стати похотливая лисица из какой-то неведомой дыры осмеливается так со мной разговаривать в моей собственной вотчине? Кто я, по-твоему, такая, чтобы быть довольной подобным обращением, — добавила она, взывая уже к Ло Бинхэ, — свинья в хлеву?
Ша Хуалин сердито выпятила нижнюю губу:
— Тогда почему бы молодой госпоже не ответить на такой вопрос: на что ты ещё способна, кроме еды да сна, чтобы хоть чем-то отличаться от упомянутой тобой твари?
Цинь Ваньюэ, не выдержав, взмолилась:
— Молодая госпожа, прошу, давайте уйдём отсюда! Всё так… так сильно переменилось…
Однако та уже вошла в раж:
— Почему это я должна уходить? Это мой дворец, слышите, мой! Это вы все выметайтесь отсюда! Отныне всё будет так, как и должно быть!
Разыгравшаяся перед Шэнь Цинцю сцена не лезла ни в какие ворота. Похоже, за время его отсутствия тут и впрямь всё переменилось дальше некуда. Загибая пальцы, он по-быстрому подсчитал:
Ша Хуалин: не жена, а подчинённая. Трудится как вол, словно безответная сотрудница какой-то корпорации, не говоря уж о том, что отдача и условия работы оставляют желать лучшего. Да и судя по отношению её босса, тот даже не думает закрутить «офисный роман».
Лю Минъянь: так и не обменялась ножнами мечей с Ло Бинхэ в знак вечной любви.
Нин Инъин: по достижении зрелости её пылкая привязанность к главному герою заметно поувяла. Похоже, её поражённый любовным недугом мозг и впрямь исцелился.
Молодая госпожа Дворца: вне себя от того, что её заточили в собственном доме. Договорилась до того, что Ло Бинхэ откармливает её, словно свинью на убой.
Цинь Ваньюэ: заточённая в собственном доме номер два. Её многократные попытки предаться Ло Бинхэ душой и телом с треском провалились, и теперь она вынуждена влачить существование сиделки для буйной молодой госпожи Дворца.
Цю Хайтан: разве, размазав по стенке репутацию Шэнь Цинцю, ей не полагалось сломя голову кинуться в постель к Ло Бинхэ? Где, скажите на милость, она вообще прохлаждается?
Три даоски: их сюжетная жизнь оказалась короче, чем цветение царицы ночи [1]: привет и пока.
…
Если подытожить, то… остаётся признать, что Ло Бинхэ попросту сливает!
Хэй, прославленный герой гаремного романа, у тебя с этим делом вообще как?
Приличный, в принципе, гарем его стараниями превратился в сущий сумасшедший дом. Кстати говоря, как это он умудрился заработать хотя бы один балл крутости в сюжете подобного рода, не обзаведясь ни одной, хотя бы самой завалящей, женой? Задавшись этим вопросом, Шэнь Цинцю поспешил отправить запрос Системе, чтобы свериться с показаниями, однако к своему вящему изумлению обнаружил, что общий счёт баллов притворства и баллов крутости не только не снизился, но и вопреки всему подскочил ни много ни мало аж на девять сотен баллов!
Поскольку сам Шэнь Цинцю на протяжении всего этого времени находился в офлайне, никаких уведомлений о начислении баллов ему, понятное дело, не поступало. По очереди кликнув на скопище свёрнутых окошек, он открыл целый ворох уведомлений:
[Нин Инъин: Начислено 100 баллов за отказ от бездумного следования за главным героем.]
[Мин Фань: Начислено 50 баллов за преодоление типичной для второстепенного злодея умственной отсталости.]
[Лю Минъянь: Начислено 150 баллов за преодоление необъяснимой тяги к главному герою.]
Ухлёстывание за всеми подряд персонажами женского пола и преследование тугодумных соперников — два непременных атрибута классических гаремных романов. Как же вышло, что баллы начали начисляться женским персонажам за отказ от амурных притязаний, а второсортным злодеям — за развитие интеллекта? Ну ладно, это Шэнь Цинцю ещё мог уложить в голове.
Но как быть с тем, что за подобное поведение Ло Бинхэ Система не сняла с него ни единого балла? Вот это было и впрямь за гранью понимания!
Может ли быть такое, что уровень крутости главного героя больше к нему не привязан? Хотя, пожалуй, более актуален вопрос: о каком уровне крутости теперь вообще может идти речь?
При этой мысли Шэнь Цинцю невольно бросил взгляд на угрюмого Ло Бинхэ, и внезапно его посетило озарение.
О нет, неужто он повинен в том, что своим вмешательством превратил вполне состоятельного главного героя гаремного романа… в асексуала [2]?
В смешанных чувствах Шэнь Цинцю принялся закрывать окошки уведомлений одно за другим. Внезапно он обнаружил, что неведомо как попал в совершенно другое место.
Оглядевшись, он выяснил, что вместо дворца Хуаньхуа очутился посреди бамбуковой рощи. Хотя, если подумать, эта бамбуковая роща казалась ему смутно знакомой…
Стебли бамбука колыхал лёгкий ветерок.
Все сомнения отпали: даже не видя вокруг ничего, кроме вздымающихся ввысь зелёных стеблей, Шэнь Цинцю был способен безошибочно распознать это место.
А именно, хребет Цанцюн, пик Цинцзин.
Тот мирный уголок, где он провёл столько лет… как он мог его не узнать?
Система услужливо подсказала:
[Вы находитесь в пространстве сна Ло Бинхэ.]
Очевидно, когда эмоции главного героя расходились не на шутку, они вполне могли влиять на окружающих подобным образом, неотвратимо засасывая их в воронку снов и мечтаний. Иными словами, оказавшиеся поблизости рискуют загреметь в «чёрную дыру» мозга Ло Бинхэ [3]. Подробности смотри в эпизоде с Мэнмо.
Имея сомнительное счастье посетить Царство снов Ло Бинхэ дважды, Шэнь Цинцю, можно сказать, поднаторел в этом [4]. Это как с вай-фаем: войдя в сеть один раз, повторно вводить пароль уже не нужно.
Дотронувшись до лица, Шэнь Цинцю обнаружил, что его внешность вернулась к изначальному варианту — отсутствие бороды порождало ощущение уязвимости. Он как раз собирался схорониться где-нибудь, пока Ло Бинхэ не очнётся, но тут меж стеблей бамбука показались следующие по двое — по трое ученики, и Шэнь Цинцю застыл, тотчас позабыв о своих намерениях.
Хоть лица проходящих мимо были грубоваты и не слишком подвижны, у них всё же были носы и глаза, а также прочие черты, позволявшие Шэнь Цинцю узнать многих из них.
У Мэнмо попросту не хватило бы сил поддерживать столь проработанную иллюзию. Хоть Шэнь Цинцю и без того знал, что таланты его ученика не знают границ, он не смог удержать восхищённого вздоха.
На опушке рощицы виднелась его Бамбуковая хижина. По бамбуковым карнизам, мелодично журча, весело сбегали струйки воды, дробя лучи света на все цвета радуги. Опасаясь, что внутри он может повстречаться с Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю остановился, не решаясь приблизиться к двери. Коротая время, он в задумчивости исходил эту бамбуковую рощу вдоль и поперёк, так что без труда нашёл укромный тенистый уголок, чтобы передохнуть.
Внезапно по палой листве зашуршали лёгкие шаги. Меж стеблей бамбука показалась фигура облачённого в белое пятнадцатилетнего подростка.
Похоже, этот щуплый паренёк бежал всю дорогу сюда: лоб блестит от пота, щёки раскраснелись — в целом эту картину нельзя было не признать умилительной. Линии его бровей и черты лица ещё не заострились, придавая его облику вид цветущей невинности.
При виде него Шэнь Цинцю мысленно посетовал: как давно ему не доводилось видеть столь лучезарного выражения на лице его маленького ученика!
На протяжении ученичества на пике Цинцзин он с радостью носил белые одежды. После перерождения в тёмного повелителя демонов Ло Бинхэ облачался лишь в чёрное, будто превратившись в собственный негатив. И уж конечно, эта исполненная юношеского восторга искренняя улыбка исчезла без следа.
Подойдя поближе, юноша оправил одежду и жизнерадостно выкрикнул:
— Учитель!
Шэнь Цинцю надёжно укрылся в тени, так что это восклицание не могло быть обращено к нему. Обернувшись, он увидел в конце мощённой камнем дорожки мужчину в повседневном одеянии цвета цин [5].
Стройная и изящная фигура этого Шэнь Цинцю из сна сама походила на гибкий стебель бамбука. От его безмятежного лица веяло прохладной, словно чистый горный воздух, атмосферой бессмертия. Даже не совершая ни единого движения, он умудрялся производить впечатление гармонии и возвышенности. Подобие было столь полным, что настоящий Шэнь Цинцю, не удержавшись, ущипнул себя — но даже это не разрушило иллюзии.
При этом он не мог не признать, что это Царство снов создано с таким мастерством, что почти не уступает реальности!
Сотворив подобный шедевр, Ло Бинхэ воистину заслужил звание прямого наследника Мэнмо!
Казалось, стоявший в конце дорожки Шэнь Цинцю настолько глубоко ушёл в себя, что не замечал ничего вокруг, однако при приближении ученика он склонил голову набок:
— Набегался?
— Десять кругов… закончены, — задыхаясь, кивнул Ло Бинхэ.
Тут-то Шэнь Цинцю наконец припомнил этот эпизод.
Эти самые «десять кругов» он заставил Ло Бинхэ пробежать вдоль всей ограды пика Цинцзин.
Давая ему подобное задание, Шэнь Цинцю не то чтобы хотел поиздеваться над главным героем — он просто не мог больше этого выносить. С того самого дня, как он занялся персональным обучением Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю искренне жаждал наставить его хоть в чем-то стоящем, чтобы потом, после неминуемого разрыва, он мог с чистым сердцем напомнить ему об особых отношениях между учеником и учителем и благодарности за переданные знания, при этом не краснея от стыда. Прежде всего следовало взяться за исправление ошибок в движениях и доморощенных боевых техниках Ло Бинхэ.
Что же до результатов его искренних стараний… о них уже упоминалось. Самым значительным достижением было то, что главный герой безостановочно таранил учителя своим телом в течение полумесяца.
— Попробуй ещё раз, — невозмутимо велел Шэнь Цинцю. — Если и на этот раз оплошаешь, десятью кругами не отделаешься.
Ло Бинхэ подчинился. На сей раз он и впрямь не стал врезаться в учителя — вместо этого он, поскользнувшись, обхватил заклинателя за пояс, чтобы удержаться на ногах.
Шэнь Цинцю в отчаянии закатил глаза.
— Учитель, этот ученик воистину ни на что не годен! — поспешил покаяться Ло Бинхэ. — Видимо, после десяти кругов ноги его уже не держат…
На это Шэнь Цинцю лишь молча вздохнул.
Ло Бинхэ с готовностью признал:
— Этот ученик знает: двадцать кругов.
Однако его наставник устало покачал головой:
— Что ты несёшь? Ступай в свою комнату и отдохни как следует. — Шэнь Цинцю никогда не питал пристрастия к издевательству над детьми — просто на сей раз его терпение и впрямь иссякло.
Чего стоят все его умения, если он не в состоянии научить своего воспитанника даже такой малости? Воистину, ему следовало бы выбросить все свои книги на помойку!
Не подозревая, что его попросту отсылают с глаз долой, Ло Бинхэ преисполнился признательности:
— Благодарю вас, учитель! Этот ученик обязательно пробежит положенные двадцать кругов завтра. Что желаете отведать сегодня?
Скрывающийся в тени Шэнь Цинцю поневоле потёр лоб.
Этот Ло Бинхэ… такой невыносимо глупенький, милый и наивный.
Готов сносить непосильный труд, издевательства, побои, несправедливые попрёки; ни слова не вымолвит против того, кто присваивает себе его заслуги, взамен награждая лишь пинками да затрещинами, заставляя после и без того тяжёлого дня трудиться на кухне… кхе-кхе, ну ладно, хотя бы в большей части из этого сам Шэнь Цинцю не замешан.
Проследив, как эта воображаемая парочка — учитель и ученик — удалилась по направлению к Бамбуковой хижине, продолжая болтать, Шэнь Цинцю покинул своё укрытие, не переставая задаваться одним вопросом.
Поскольку это Царство снов Ло Бинхэ создал персонально для себя, логично было предположить, что он поместил туда те воспоминания, которые он ценит превыше всех прочих. Но тогда, позвольте спросить, где же Нин Инъин? Разве она не должна главенствовать в воспоминаниях о пике Цинцзин?
Сновидения — самое правдивое отражение таящихся в сердце истинных чувств, здесь нет места притворству и самообману. В голове Шэнь Цинцю тотчас зародилась догадка, прежде никогда не приходившая ему на ум.
Пожалуй, сама мысль об этом была чересчур тщеславной, но… если просто предположить… быть может… хотя бы отчасти… существовавшая между учеником и учителем взаимная привязанность занимала в сердце Ло Бинхэ несколько больше места, чем когда-либо представлялось Шэнь Цинцю?
По крайней мере, похоже, он таки подарил Ло Бинхэ какие-то не лишённые приятности моменты, о которых его ученик, по крайней мере, мог вспоминать без отвращения.
И всё же… быть может, причина крылась в том, что Ло Бинхэ не лишён мазохистской жилки? Не то чтобы Шэнь Цинцю стремился опорочить главного героя, но… Воспоминания о том, как тебя заставили в наказание пробежать десять кругов, ни под каким углом нельзя счесть прекрасными, не так ли?
Внезапно по шее Шэнь Цинцю поползли мурашки, будто по позвоночнику поднимался чей-то одновременно леденящий и обжигающий взгляд.
Он машинально обернулся. О стебель бамбука опирался облачённый в чёрное Ло Бинхэ со скрещёнными на груди руками, уставив неподвижный взгляд на Шэнь Цинцю.
Некоторое время они безмолвно таращились друг на друга.
…собственной персоной?
Так и есть, собственной персоной!
Первой реакцией Шэнь Цинцю было развернуться на каблуках и дать дёру, однако усилием воли он остался на месте, придав лицу как можно более естественное выражение.
И дело было даже не в том, что от испуга у него подкосились колени — сказать по правде, внутренне он давно был готов к подобной встрече — просто он сознавал, что бегство тут не поможет: в этой реальности безраздельно царит Ло Бинхэ, так что, какую бы скорость ни развил Шэнь Цинцю, это его не спасёт.
«Леденящий, и в то же время обжигающий взгляд» также был не простой метафорой: в глазах Ло Бинхэ воистину соседствовали лёд и пламень — угрюмое безразличие и опаляющая ярость.
Собравшись с духом, Шэнь Цинцю твёрдо встретил взгляд, в котором мешались, казалось бы, несовместимые чувства.
В конце концов Ло Бинхэ не выдержал первым.
— Как хорошо… что я ещё способен видеть сны, — с лёгким вздохом пробормотал он.
При этих словах Шэнь Цинцю понял, что его отчаянный блеф удался: ему и впрямь удалось сойти за учителя из сна.
Его самообладание на сей раз окупилось с лихвой: погрузившийся в приятные воспоминания Ло Бинхэ купился на его игру, решив, что имеет дело с порождением собственного разума.
При виде того, как его бывший ученик с отсутствующим видом стоит, опираясь на стебель бамбука, Шэнь Цинцю припомнил равнодушное выражение лица сидящего на почётном месте главы дворца Ло Бинхэ — такого одинокого и безучастного ко всему. При сравнении нынешнего главного героя с исполненным царственного величия властелином из оригинального романа Шэнь Цинцю невольно взгрустнулось.
У Ло Бинхэ ведь не было ни единой жены, чтобы исцелить его раны и позаботиться о его благополучии [6]. Как мог его учитель не пожалеть своего ученика? Подумать только, до чего докатился главный герой гаремного романа — сердце какого мужчины не обольётся слезами при виде подобного падения?
— Быть может, учитель соизволит одарить меня хоть словом? — задумчиво произнёс Ло Бинхэ, прервав молчание.
Поскольку Шэнь Цинцю уже успел проникнуться состраданием к нему, он охотно отозвался:
— Хорошо. О чём бы ты хотел поговорить?
Он не предвидел, что вместо того, чтобы ответить, Ло Бинхэ замрёт от изумления. Тотчас выпрямившись, он отлепился от бамбука с выражением опасливого недоверия на лице.
«Упс, я что, не угадал с реакцией?» — мелькнуло в голове Шэнь Цинцю.
Но, начав представление, он вынужден был играть до конца — да и едва ли он мог покинуть эту сцену без риска для жизни. Одно дело — малость промахнуться, и совсем другое — запороть всё, запаниковав. Так что в итоге Шэнь Цинцю добавил с лёгкой улыбкой:
— Разве ты не предложил этому учителю заговорить с тобой?
При этом он постарался максимально правдоподобно сымитировать тот самый тон, которым всегда говорил с Ло Бинхэ в блаженном прошлом. Уголок рта Ло Бинхэ конвульсивно дёрнулся, и он медленно приблизился к заклинателю. Не меняясь в лице, Шэнь Цинцю медленно раскрыл и закрыл веер, используя эти немудрёные движения, чтобы хоть немного сбросить растущее напряжение.
После довольно продолжительного молчания Ло Бинхэ наконец изрёк:
— Раньше учитель не удостаивал меня даже взглядом — лишь проходил мимо, — не говоря уже о том, чтобы ответить мне. Возможно, моё воображение сегодня чересчур разыгралось.
При этих словах сердце Шэнь Цинцю дрогнуло.
Пусть вся эта ситуация была мало сказать что странной, в этих словах ему почудилась искренняя жалоба. Неужто Шэнь Цинцю в представлении Ло Бинхэ был настолько возвышенным, отстранённым и недосягаемым, что от него нельзя было добиться ничего, кроме полного равнодушия?
Похоже, тут и впрямь не обошлось без толики мазохизма…
Пока Шэнь Цинцю раздумывал над этим, его рука поднялась сама по себе, машинально похлопав Ло Бинхэ по макушке. Он ведь столько раз проделывал это прежде, вопреки расхожему убеждению, что мужчина не должен касаться головы другого мужчины и пояса женщины — но ведь запретный плод сладок, не так ли? Шэнь Юань всегда любил похлопывать людей по голове, но, к сожалению, во взрослом состоянии он уже не мог позволить себе подобной фамильярности с другими людьми, да и те не горели желанием подставлять ему свои макушки. По счастью, Ло Бинхэ прежде никогда не возражал против подобных вольностей, так что у Шэнь Цинцю вошло в привычку то и дело похлопывать ученика по голове, что он бессознательно проделал и сейчас.
Однако, стоило его руке лишь дважды коснуться волос Ло Бинхэ, как тот перехватил левое запястье учителя.
Шэнь Цинцю застыл, в голове мелькнуло: «Переборщил, да?»
В следующее мгновение его правое запястье также угодило в крепкую хватку ученика. Стоило Шэнь Цинцю поднять взгляд, как перед глазами всё поплыло.
Его щёк коснулось что-то мягкое, словно пух — это незнакомое ощущение исходило от губ Ло Бинхэ, мягких и слегка прохладных.
Глаза Шэнь Цинцю распахнулись, повстречавшись взглядом с тёмными зрачками Ло Бинхэ, и мужчина с трудом сглотнул ком в горле.
Он хотел что-то сказать, но не смог — потому что его губа только что оказалась во власти чужих зубов.
Ло Бинхэ прикрыл глаза, так что на его щёки легли тени от длинных ресниц. На лице застыло робкое выражение примерного ученика, но деяния его рта и рук разительно этому противоречили. Он продолжал прикусывать губы Шэнь Цинцю, вкладывая в это все свои детские обиды и разочарования. Его правая рука, наконец отпустив занемевшее запястье учителя, легла на его пояс, крепче притягивая к себе. Хоть они не так уж сильно отличались телосложением, Шэнь Цинцю тотчас утонул в его объятиях.
Картина мира Шэнь Цинцю стремительно разлеталась на куски, тотчас собираясь в новые причудливые формы.
Но окончательно его добило жизнерадостное сообщение Системы:
[Уровень крутости возрос на 500 баллов! Поздравляем! Поздравляем! Поздравляем! Важные вещи должны повторяться три раза!]
Какого. Хрена?!?!
До Шэнь Цинцю наконец-то дошло, почему при том, что Ло Бинхэ так и не оприходовал ни одной красотки, не говоря уже бесчисленном гареме [7], уровень его крутости не снизился ни на один балл.
Да потому что теперь он зашибает свои грёбаные баллы крутости за счёт Шэнь Цинцю, чтоб ва-а-а-а-ас!!!
Примечания переводчиков:
[1] Царица ночи — Селеницереус крупноцветковый — безумно красиво цветущий раз в году кактус.
[2] Асексуал 冷淡 (lěngdàn) — в букв. пер. с кит. «равнодушный, безразличный, холодный; апатичный, бесстрастный».
[3] В «чёрную дыру» мозга — в оригинале используется игра слов: 脑洞 (nǎo dòng) — в пер. с кит. «мозговая дыра», что означает также «буйное воображение», в то время как 坑 (kēng) — в пер. с кит. «дыра», «яма» — также означает «попадать в неприятности».
[4] Поднаторел в этом — в оригинале употребляется поговорка 一回生二回熟 (yī huíshēng èr huí shú) — в пер. с кит. «первый раз — сырой, второй раз — созревший».
[5] Повседневная одежда цвета бамбуковых листьев — сочетание иероглифов 青衫 (qīngshān) может означать как буквально «халат цвета цин» — сложного цвета, который может варьироваться от зелёного до голубого, иногда с примесью серого — так и «повседневная одежда» — циншань.
Считается, что цвет цин символизирует весну, энергию и жизненную силу. В современной культуре цвет цин олицетворяет собой традиционность и историчность. Существует отдельная разновидность кирпичей цин, а также палитра китайского фарфора и тип женского персонажа в Пекинской опере, называемый 青衣 (qīng yī), «костюм цвета цин».
Интересно, что иероглиф 青 входит в состав иероглифа Цин 清 в именах заклинателей школы Цанцюн и названии пика Цинцзин и читается точно так же.
[6] Чтобы исцелить раны и позаботиться о его благополучии — в оригинале чэнъюй 嘘寒问暖 (xūhán wènnuǎn) — в букв. пер. с кит. «согревать дыханием в холоде и расспрашивать о самочувствии», образно — «согревать вниманием, заботиться».
[7] Бесчисленный гарем – в оригинале 三千佳丽连 (sānqiān jiālì lián) – в букв. пер. с кит. «три тысячи красоток», где 三千 (sānqiān) – обр. в знач. «очень много», как «сто пятьсот» и «тысячи их» - по аналогии с образным значением «три тысячи кар» (всевозможные наказания) и буддийское 三千世界 (sānqiānshìjiè) «тысяча на тысячу тысяч миров, Великая вселенная, безграничный и бесконечный мир».
Следующая глава
Шэнь Цинцю всегда старался держаться подальше от женских разборок. Однако на сей раз контраст между ожиданиями и действительностью оказался настолько велик, что он волей-неволей втянулся в наблюдение за происходящим.
Цинь Ваньюэ усилием воли удалось сдержать слёзы:
— Прошу простить меня, я пренебрегла своим долгом, не сумев остановить молодую госпожу…
читать дальше— Вот только не надо строить из себя оскорблённую невинность! — гневно прервала её Ша Хуалин. — Я-то верила слухам о том, что женщины Царства людей отличаются исключительной скромностью и целомудренностью, но скажи-ка на милость, сколько раз за всё это время ты уже пыталась соблазнить нашего молодого господина, до сих пор не оставив этих попыток? Я готова мириться с тем, что ты крутишься вокруг него с утра до вечера, но при этом ты не способна уследить за одной-единственной девчонкой! Насколько я могу судить, её боевые навыки ничуть не сильнее твоих; да и, в конце концов, ты её шицзе или кто? И после всего этого я должна всерьёз воспринимать твои жалкие потуги? В результате она по твоей вине уже в который раз закатывает безобразную сцену перед нашим господином, а ты только и знаешь, что корчить обиженную мину!
У Цинь Ваньюэ, которую прилюдно уличили в её слабости, вид был такой, словно она со стыда желала умереть на месте. В оригинальном романе Ша Хуалин питала непреходящую ненависть к первой жене Ло Бинхэ, неустанно изыскивая способы её задеть. Хоть в этой версии они не были вынуждены делить мужа, похоже, это ничуть не улучшило ситуацию. Отвернувшись от Цинь Ваньюэ, Ша Хуалин обратилась к молодой госпоже Дворца с искажённым фальшивой улыбкой лицом:
— Молодая госпожа, разве созданные для вас условия в чем-то хуже прежних? Не считая того, что вам иногда приходится проводить какое-то время в ваших покоях, разве вас в чем-то ущемляют? Чем же вызвано подобное негодование?
Да кто ты вообще такая? — гневно выплюнула молодая госпожа. — С какой стати похотливая лисица из какой-то неведомой дыры осмеливается так со мной разговаривать в моей собственной вотчине? Кто я, по-твоему, такая, чтобы быть довольной подобным обращением, — добавила она, взывая уже к Ло Бинхэ, — свинья в хлеву?
Ша Хуалин сердито выпятила нижнюю губу:
— Тогда почему бы молодой госпоже не ответить на такой вопрос: на что ты ещё способна, кроме еды да сна, чтобы хоть чем-то отличаться от упомянутой тобой твари?
Цинь Ваньюэ, не выдержав, взмолилась:
— Молодая госпожа, прошу, давайте уйдём отсюда! Всё так… так сильно переменилось…
Однако та уже вошла в раж:
— Почему это я должна уходить? Это мой дворец, слышите, мой! Это вы все выметайтесь отсюда! Отныне всё будет так, как и должно быть!
Разыгравшаяся перед Шэнь Цинцю сцена не лезла ни в какие ворота. Похоже, за время его отсутствия тут и впрямь всё переменилось дальше некуда. Загибая пальцы, он по-быстрому подсчитал:
Ша Хуалин: не жена, а подчинённая. Трудится как вол, словно безответная сотрудница какой-то корпорации, не говоря уж о том, что отдача и условия работы оставляют желать лучшего. Да и судя по отношению её босса, тот даже не думает закрутить «офисный роман».
Лю Минъянь: так и не обменялась ножнами мечей с Ло Бинхэ в знак вечной любви.
Нин Инъин: по достижении зрелости её пылкая привязанность к главному герою заметно поувяла. Похоже, её поражённый любовным недугом мозг и впрямь исцелился.
Молодая госпожа Дворца: вне себя от того, что её заточили в собственном доме. Договорилась до того, что Ло Бинхэ откармливает её, словно свинью на убой.
Цинь Ваньюэ: заточённая в собственном доме номер два. Её многократные попытки предаться Ло Бинхэ душой и телом с треском провалились, и теперь она вынуждена влачить существование сиделки для буйной молодой госпожи Дворца.
Цю Хайтан: разве, размазав по стенке репутацию Шэнь Цинцю, ей не полагалось сломя голову кинуться в постель к Ло Бинхэ? Где, скажите на милость, она вообще прохлаждается?
Три даоски: их сюжетная жизнь оказалась короче, чем цветение царицы ночи [1]: привет и пока.
…
Если подытожить, то… остаётся признать, что Ло Бинхэ попросту сливает!
Хэй, прославленный герой гаремного романа, у тебя с этим делом вообще как?
Приличный, в принципе, гарем его стараниями превратился в сущий сумасшедший дом. Кстати говоря, как это он умудрился заработать хотя бы один балл крутости в сюжете подобного рода, не обзаведясь ни одной, хотя бы самой завалящей, женой? Задавшись этим вопросом, Шэнь Цинцю поспешил отправить запрос Системе, чтобы свериться с показаниями, однако к своему вящему изумлению обнаружил, что общий счёт баллов притворства и баллов крутости не только не снизился, но и вопреки всему подскочил ни много ни мало аж на девять сотен баллов!
Поскольку сам Шэнь Цинцю на протяжении всего этого времени находился в офлайне, никаких уведомлений о начислении баллов ему, понятное дело, не поступало. По очереди кликнув на скопище свёрнутых окошек, он открыл целый ворох уведомлений:
[Нин Инъин: Начислено 100 баллов за отказ от бездумного следования за главным героем.]
[Мин Фань: Начислено 50 баллов за преодоление типичной для второстепенного злодея умственной отсталости.]
[Лю Минъянь: Начислено 150 баллов за преодоление необъяснимой тяги к главному герою.]
Ухлёстывание за всеми подряд персонажами женского пола и преследование тугодумных соперников — два непременных атрибута классических гаремных романов. Как же вышло, что баллы начали начисляться женским персонажам за отказ от амурных притязаний, а второсортным злодеям — за развитие интеллекта? Ну ладно, это Шэнь Цинцю ещё мог уложить в голове.
Но как быть с тем, что за подобное поведение Ло Бинхэ Система не сняла с него ни единого балла? Вот это было и впрямь за гранью понимания!
Может ли быть такое, что уровень крутости главного героя больше к нему не привязан? Хотя, пожалуй, более актуален вопрос: о каком уровне крутости теперь вообще может идти речь?
При этой мысли Шэнь Цинцю невольно бросил взгляд на угрюмого Ло Бинхэ, и внезапно его посетило озарение.
О нет, неужто он повинен в том, что своим вмешательством превратил вполне состоятельного главного героя гаремного романа… в асексуала [2]?
В смешанных чувствах Шэнь Цинцю принялся закрывать окошки уведомлений одно за другим. Внезапно он обнаружил, что неведомо как попал в совершенно другое место.
Оглядевшись, он выяснил, что вместо дворца Хуаньхуа очутился посреди бамбуковой рощи. Хотя, если подумать, эта бамбуковая роща казалась ему смутно знакомой…
Стебли бамбука колыхал лёгкий ветерок.
Все сомнения отпали: даже не видя вокруг ничего, кроме вздымающихся ввысь зелёных стеблей, Шэнь Цинцю был способен безошибочно распознать это место.
А именно, хребет Цанцюн, пик Цинцзин.
Тот мирный уголок, где он провёл столько лет… как он мог его не узнать?
Система услужливо подсказала:
[Вы находитесь в пространстве сна Ло Бинхэ.]
Очевидно, когда эмоции главного героя расходились не на шутку, они вполне могли влиять на окружающих подобным образом, неотвратимо засасывая их в воронку снов и мечтаний. Иными словами, оказавшиеся поблизости рискуют загреметь в «чёрную дыру» мозга Ло Бинхэ [3]. Подробности смотри в эпизоде с Мэнмо.
Имея сомнительное счастье посетить Царство снов Ло Бинхэ дважды, Шэнь Цинцю, можно сказать, поднаторел в этом [4]. Это как с вай-фаем: войдя в сеть один раз, повторно вводить пароль уже не нужно.
Дотронувшись до лица, Шэнь Цинцю обнаружил, что его внешность вернулась к изначальному варианту — отсутствие бороды порождало ощущение уязвимости. Он как раз собирался схорониться где-нибудь, пока Ло Бинхэ не очнётся, но тут меж стеблей бамбука показались следующие по двое — по трое ученики, и Шэнь Цинцю застыл, тотчас позабыв о своих намерениях.
Хоть лица проходящих мимо были грубоваты и не слишком подвижны, у них всё же были носы и глаза, а также прочие черты, позволявшие Шэнь Цинцю узнать многих из них.
У Мэнмо попросту не хватило бы сил поддерживать столь проработанную иллюзию. Хоть Шэнь Цинцю и без того знал, что таланты его ученика не знают границ, он не смог удержать восхищённого вздоха.
На опушке рощицы виднелась его Бамбуковая хижина. По бамбуковым карнизам, мелодично журча, весело сбегали струйки воды, дробя лучи света на все цвета радуги. Опасаясь, что внутри он может повстречаться с Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю остановился, не решаясь приблизиться к двери. Коротая время, он в задумчивости исходил эту бамбуковую рощу вдоль и поперёк, так что без труда нашёл укромный тенистый уголок, чтобы передохнуть.
Внезапно по палой листве зашуршали лёгкие шаги. Меж стеблей бамбука показалась фигура облачённого в белое пятнадцатилетнего подростка.
Похоже, этот щуплый паренёк бежал всю дорогу сюда: лоб блестит от пота, щёки раскраснелись — в целом эту картину нельзя было не признать умилительной. Линии его бровей и черты лица ещё не заострились, придавая его облику вид цветущей невинности.
При виде него Шэнь Цинцю мысленно посетовал: как давно ему не доводилось видеть столь лучезарного выражения на лице его маленького ученика!
На протяжении ученичества на пике Цинцзин он с радостью носил белые одежды. После перерождения в тёмного повелителя демонов Ло Бинхэ облачался лишь в чёрное, будто превратившись в собственный негатив. И уж конечно, эта исполненная юношеского восторга искренняя улыбка исчезла без следа.
Подойдя поближе, юноша оправил одежду и жизнерадостно выкрикнул:
— Учитель!
Шэнь Цинцю надёжно укрылся в тени, так что это восклицание не могло быть обращено к нему. Обернувшись, он увидел в конце мощённой камнем дорожки мужчину в повседневном одеянии цвета цин [5].
Стройная и изящная фигура этого Шэнь Цинцю из сна сама походила на гибкий стебель бамбука. От его безмятежного лица веяло прохладной, словно чистый горный воздух, атмосферой бессмертия. Даже не совершая ни единого движения, он умудрялся производить впечатление гармонии и возвышенности. Подобие было столь полным, что настоящий Шэнь Цинцю, не удержавшись, ущипнул себя — но даже это не разрушило иллюзии.
При этом он не мог не признать, что это Царство снов создано с таким мастерством, что почти не уступает реальности!
Сотворив подобный шедевр, Ло Бинхэ воистину заслужил звание прямого наследника Мэнмо!
Казалось, стоявший в конце дорожки Шэнь Цинцю настолько глубоко ушёл в себя, что не замечал ничего вокруг, однако при приближении ученика он склонил голову набок:
— Набегался?
— Десять кругов… закончены, — задыхаясь, кивнул Ло Бинхэ.
Тут-то Шэнь Цинцю наконец припомнил этот эпизод.
Эти самые «десять кругов» он заставил Ло Бинхэ пробежать вдоль всей ограды пика Цинцзин.
Давая ему подобное задание, Шэнь Цинцю не то чтобы хотел поиздеваться над главным героем — он просто не мог больше этого выносить. С того самого дня, как он занялся персональным обучением Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю искренне жаждал наставить его хоть в чем-то стоящем, чтобы потом, после неминуемого разрыва, он мог с чистым сердцем напомнить ему об особых отношениях между учеником и учителем и благодарности за переданные знания, при этом не краснея от стыда. Прежде всего следовало взяться за исправление ошибок в движениях и доморощенных боевых техниках Ло Бинхэ.
Что же до результатов его искренних стараний… о них уже упоминалось. Самым значительным достижением было то, что главный герой безостановочно таранил учителя своим телом в течение полумесяца.
— Попробуй ещё раз, — невозмутимо велел Шэнь Цинцю. — Если и на этот раз оплошаешь, десятью кругами не отделаешься.
Ло Бинхэ подчинился. На сей раз он и впрямь не стал врезаться в учителя — вместо этого он, поскользнувшись, обхватил заклинателя за пояс, чтобы удержаться на ногах.
Шэнь Цинцю в отчаянии закатил глаза.
— Учитель, этот ученик воистину ни на что не годен! — поспешил покаяться Ло Бинхэ. — Видимо, после десяти кругов ноги его уже не держат…
На это Шэнь Цинцю лишь молча вздохнул.
Ло Бинхэ с готовностью признал:
— Этот ученик знает: двадцать кругов.
Однако его наставник устало покачал головой:
— Что ты несёшь? Ступай в свою комнату и отдохни как следует. — Шэнь Цинцю никогда не питал пристрастия к издевательству над детьми — просто на сей раз его терпение и впрямь иссякло.
Чего стоят все его умения, если он не в состоянии научить своего воспитанника даже такой малости? Воистину, ему следовало бы выбросить все свои книги на помойку!
Не подозревая, что его попросту отсылают с глаз долой, Ло Бинхэ преисполнился признательности:
— Благодарю вас, учитель! Этот ученик обязательно пробежит положенные двадцать кругов завтра. Что желаете отведать сегодня?
Скрывающийся в тени Шэнь Цинцю поневоле потёр лоб.
Этот Ло Бинхэ… такой невыносимо глупенький, милый и наивный.
Готов сносить непосильный труд, издевательства, побои, несправедливые попрёки; ни слова не вымолвит против того, кто присваивает себе его заслуги, взамен награждая лишь пинками да затрещинами, заставляя после и без того тяжёлого дня трудиться на кухне… кхе-кхе, ну ладно, хотя бы в большей части из этого сам Шэнь Цинцю не замешан.
Проследив, как эта воображаемая парочка — учитель и ученик — удалилась по направлению к Бамбуковой хижине, продолжая болтать, Шэнь Цинцю покинул своё укрытие, не переставая задаваться одним вопросом.
Поскольку это Царство снов Ло Бинхэ создал персонально для себя, логично было предположить, что он поместил туда те воспоминания, которые он ценит превыше всех прочих. Но тогда, позвольте спросить, где же Нин Инъин? Разве она не должна главенствовать в воспоминаниях о пике Цинцзин?
Сновидения — самое правдивое отражение таящихся в сердце истинных чувств, здесь нет места притворству и самообману. В голове Шэнь Цинцю тотчас зародилась догадка, прежде никогда не приходившая ему на ум.
Пожалуй, сама мысль об этом была чересчур тщеславной, но… если просто предположить… быть может… хотя бы отчасти… существовавшая между учеником и учителем взаимная привязанность занимала в сердце Ло Бинхэ несколько больше места, чем когда-либо представлялось Шэнь Цинцю?
По крайней мере, похоже, он таки подарил Ло Бинхэ какие-то не лишённые приятности моменты, о которых его ученик, по крайней мере, мог вспоминать без отвращения.
И всё же… быть может, причина крылась в том, что Ло Бинхэ не лишён мазохистской жилки? Не то чтобы Шэнь Цинцю стремился опорочить главного героя, но… Воспоминания о том, как тебя заставили в наказание пробежать десять кругов, ни под каким углом нельзя счесть прекрасными, не так ли?
Внезапно по шее Шэнь Цинцю поползли мурашки, будто по позвоночнику поднимался чей-то одновременно леденящий и обжигающий взгляд.
Он машинально обернулся. О стебель бамбука опирался облачённый в чёрное Ло Бинхэ со скрещёнными на груди руками, уставив неподвижный взгляд на Шэнь Цинцю.
Некоторое время они безмолвно таращились друг на друга.
…собственной персоной?
Так и есть, собственной персоной!
Первой реакцией Шэнь Цинцю было развернуться на каблуках и дать дёру, однако усилием воли он остался на месте, придав лицу как можно более естественное выражение.
И дело было даже не в том, что от испуга у него подкосились колени — сказать по правде, внутренне он давно был готов к подобной встрече — просто он сознавал, что бегство тут не поможет: в этой реальности безраздельно царит Ло Бинхэ, так что, какую бы скорость ни развил Шэнь Цинцю, это его не спасёт.
«Леденящий, и в то же время обжигающий взгляд» также был не простой метафорой: в глазах Ло Бинхэ воистину соседствовали лёд и пламень — угрюмое безразличие и опаляющая ярость.
Собравшись с духом, Шэнь Цинцю твёрдо встретил взгляд, в котором мешались, казалось бы, несовместимые чувства.
В конце концов Ло Бинхэ не выдержал первым.
— Как хорошо… что я ещё способен видеть сны, — с лёгким вздохом пробормотал он.
При этих словах Шэнь Цинцю понял, что его отчаянный блеф удался: ему и впрямь удалось сойти за учителя из сна.
Его самообладание на сей раз окупилось с лихвой: погрузившийся в приятные воспоминания Ло Бинхэ купился на его игру, решив, что имеет дело с порождением собственного разума.
При виде того, как его бывший ученик с отсутствующим видом стоит, опираясь на стебель бамбука, Шэнь Цинцю припомнил равнодушное выражение лица сидящего на почётном месте главы дворца Ло Бинхэ — такого одинокого и безучастного ко всему. При сравнении нынешнего главного героя с исполненным царственного величия властелином из оригинального романа Шэнь Цинцю невольно взгрустнулось.
У Ло Бинхэ ведь не было ни единой жены, чтобы исцелить его раны и позаботиться о его благополучии [6]. Как мог его учитель не пожалеть своего ученика? Подумать только, до чего докатился главный герой гаремного романа — сердце какого мужчины не обольётся слезами при виде подобного падения?
— Быть может, учитель соизволит одарить меня хоть словом? — задумчиво произнёс Ло Бинхэ, прервав молчание.
Поскольку Шэнь Цинцю уже успел проникнуться состраданием к нему, он охотно отозвался:
— Хорошо. О чём бы ты хотел поговорить?
Он не предвидел, что вместо того, чтобы ответить, Ло Бинхэ замрёт от изумления. Тотчас выпрямившись, он отлепился от бамбука с выражением опасливого недоверия на лице.
«Упс, я что, не угадал с реакцией?» — мелькнуло в голове Шэнь Цинцю.
Но, начав представление, он вынужден был играть до конца — да и едва ли он мог покинуть эту сцену без риска для жизни. Одно дело — малость промахнуться, и совсем другое — запороть всё, запаниковав. Так что в итоге Шэнь Цинцю добавил с лёгкой улыбкой:
— Разве ты не предложил этому учителю заговорить с тобой?
При этом он постарался максимально правдоподобно сымитировать тот самый тон, которым всегда говорил с Ло Бинхэ в блаженном прошлом. Уголок рта Ло Бинхэ конвульсивно дёрнулся, и он медленно приблизился к заклинателю. Не меняясь в лице, Шэнь Цинцю медленно раскрыл и закрыл веер, используя эти немудрёные движения, чтобы хоть немного сбросить растущее напряжение.
После довольно продолжительного молчания Ло Бинхэ наконец изрёк:
— Раньше учитель не удостаивал меня даже взглядом — лишь проходил мимо, — не говоря уже о том, чтобы ответить мне. Возможно, моё воображение сегодня чересчур разыгралось.
При этих словах сердце Шэнь Цинцю дрогнуло.
Пусть вся эта ситуация была мало сказать что странной, в этих словах ему почудилась искренняя жалоба. Неужто Шэнь Цинцю в представлении Ло Бинхэ был настолько возвышенным, отстранённым и недосягаемым, что от него нельзя было добиться ничего, кроме полного равнодушия?
Похоже, тут и впрямь не обошлось без толики мазохизма…
Пока Шэнь Цинцю раздумывал над этим, его рука поднялась сама по себе, машинально похлопав Ло Бинхэ по макушке. Он ведь столько раз проделывал это прежде, вопреки расхожему убеждению, что мужчина не должен касаться головы другого мужчины и пояса женщины — но ведь запретный плод сладок, не так ли? Шэнь Юань всегда любил похлопывать людей по голове, но, к сожалению, во взрослом состоянии он уже не мог позволить себе подобной фамильярности с другими людьми, да и те не горели желанием подставлять ему свои макушки. По счастью, Ло Бинхэ прежде никогда не возражал против подобных вольностей, так что у Шэнь Цинцю вошло в привычку то и дело похлопывать ученика по голове, что он бессознательно проделал и сейчас.
Однако, стоило его руке лишь дважды коснуться волос Ло Бинхэ, как тот перехватил левое запястье учителя.
Шэнь Цинцю застыл, в голове мелькнуло: «Переборщил, да?»
В следующее мгновение его правое запястье также угодило в крепкую хватку ученика. Стоило Шэнь Цинцю поднять взгляд, как перед глазами всё поплыло.
Его щёк коснулось что-то мягкое, словно пух — это незнакомое ощущение исходило от губ Ло Бинхэ, мягких и слегка прохладных.
Глаза Шэнь Цинцю распахнулись, повстречавшись взглядом с тёмными зрачками Ло Бинхэ, и мужчина с трудом сглотнул ком в горле.
Он хотел что-то сказать, но не смог — потому что его губа только что оказалась во власти чужих зубов.
Ло Бинхэ прикрыл глаза, так что на его щёки легли тени от длинных ресниц. На лице застыло робкое выражение примерного ученика, но деяния его рта и рук разительно этому противоречили. Он продолжал прикусывать губы Шэнь Цинцю, вкладывая в это все свои детские обиды и разочарования. Его правая рука, наконец отпустив занемевшее запястье учителя, легла на его пояс, крепче притягивая к себе. Хоть они не так уж сильно отличались телосложением, Шэнь Цинцю тотчас утонул в его объятиях.
Картина мира Шэнь Цинцю стремительно разлеталась на куски, тотчас собираясь в новые причудливые формы.
Но окончательно его добило жизнерадостное сообщение Системы:
[Уровень крутости возрос на 500 баллов! Поздравляем! Поздравляем! Поздравляем! Важные вещи должны повторяться три раза!]
Какого. Хрена?!?!
До Шэнь Цинцю наконец-то дошло, почему при том, что Ло Бинхэ так и не оприходовал ни одной красотки, не говоря уже бесчисленном гареме [7], уровень его крутости не снизился ни на один балл.
Да потому что теперь он зашибает свои грёбаные баллы крутости за счёт Шэнь Цинцю, чтоб ва-а-а-а-ас!!!
Примечания переводчиков:
[1] Царица ночи — Селеницереус крупноцветковый — безумно красиво цветущий раз в году кактус.
[2] Асексуал 冷淡 (lěngdàn) — в букв. пер. с кит. «равнодушный, безразличный, холодный; апатичный, бесстрастный».
[3] В «чёрную дыру» мозга — в оригинале используется игра слов: 脑洞 (nǎo dòng) — в пер. с кит. «мозговая дыра», что означает также «буйное воображение», в то время как 坑 (kēng) — в пер. с кит. «дыра», «яма» — также означает «попадать в неприятности».
[4] Поднаторел в этом — в оригинале употребляется поговорка 一回生二回熟 (yī huíshēng èr huí shú) — в пер. с кит. «первый раз — сырой, второй раз — созревший».
[5] Повседневная одежда цвета бамбуковых листьев — сочетание иероглифов 青衫 (qīngshān) может означать как буквально «халат цвета цин» — сложного цвета, который может варьироваться от зелёного до голубого, иногда с примесью серого — так и «повседневная одежда» — циншань.
Считается, что цвет цин символизирует весну, энергию и жизненную силу. В современной культуре цвет цин олицетворяет собой традиционность и историчность. Существует отдельная разновидность кирпичей цин, а также палитра китайского фарфора и тип женского персонажа в Пекинской опере, называемый 青衣 (qīng yī), «костюм цвета цин».
Интересно, что иероглиф 青 входит в состав иероглифа Цин 清 в именах заклинателей школы Цанцюн и названии пика Цинцзин и читается точно так же.
[6] Чтобы исцелить раны и позаботиться о его благополучии — в оригинале чэнъюй 嘘寒问暖 (xūhán wènnuǎn) — в букв. пер. с кит. «согревать дыханием в холоде и расспрашивать о самочувствии», образно — «согревать вниманием, заботиться».
[7] Бесчисленный гарем – в оригинале 三千佳丽连 (sānqiān jiālì lián) – в букв. пер. с кит. «три тысячи красоток», где 三千 (sānqiān) – обр. в знач. «очень много», как «сто пятьсот» и «тысячи их» - по аналогии с образным значением «три тысячи кар» (всевозможные наказания) и буддийское 三千世界 (sānqiānshìjiè) «тысяча на тысячу тысяч миров, Великая вселенная, безграничный и бесконечный мир».
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 22. Собрание Союза бессмертных. Часть 2
2 апреля 2019 (20:13:42) 22361
Предыдущая глава
Ущелье Цзюэди обрамлялось семью горами, покрытыми обильной растительностью. Помимо лесов, местность изобиловала источниками, водопадами, скалами причудливой формы, потаёнными долинами и теряющимися в облаках пиками, чередующимися в произвольном порядке. Как и предполагало название, со стороны местность производила впечатление абсолютно непроходимой, однако при приближении обнаруживалась узкая дорога, полностью соответствуя принципу «небеса оставляют лазейку».
С точки зрения Шэнь Цинцю, если бы не собрание Союза бессмертных, едва ли кто-нибудь осмелился бы сунуться в такую мышеловку.
читать дальшеВ этом мире тон задавали четыре главенствующих школы заклинателей. Лидировал, само собой, хребет Цанцюн, на пятки которому наступали храм Чжаохуа [1], вершина Тяньи [2] и, наконец, дворец Хуаньхуа [3].
Из всех школ хребет Цанцюн считался наиболее разносторонним, прочие же тяготели к развитию определённых направлений, создавая любопытный коллаж. Как и следовало из названий, храм Чжаохуа и вершина Тяньи представляли собой обители буддийских монахов и даосов соответственно. С дворцом Хуаньхуа дело обстояло сложнее, но, по сути, эта школа главным образом развивала военные науки [4], а также боевые и заклинательские искусства. Эта школа поддерживала наиболее тесные контакты с миром людей, благодаря чему была, без сомнения, самой состоятельной из всех и, что логично, выкладывала кругленькую сумму на организацию каждого собрания Союза бессмертных.
Помимо этих мастодонтов, туда стекались представители бессчётных средних и мелких школ и кланов; в целом число участников собрания переваливало за тысячу.
Безлюдный пейзаж внезапно сменился шумной толчеёй, распугавшей прежде не ведавших людского присутствия диких зверей. Куда ни брось взгляд, повсюду царило бурное оживление.
Новички спешили выстроиться на обширной каменной платформе на краю ущелья.
Заклинатели, не принимавшие участия в основном действе, направлялись к высоким башням, откуда смогут без помех наблюдать за происходящим — на крышах трепетали пёстрые флаги различных школ и кланов. Для наиболее влиятельных лиц, само собой, предназначались места на самом верху башен — туда и повёл своих спутников Шэнь Цинцю.
Сам он занял место в заднем ряду. Подле него уселся статный величественный старик с белыми, словно журавлиные перья, волосами — именно он некогда выпестовал всё старшее поколение Цанцюн.
— Бессмертный наставник Шэнь, — учтиво поприветствовал соседа старейшина.
Старый глава дворца Хуаньхуа также был наставником матери Ло Бинхэ, это являлось ещё одной причиной, по которой Шэнь Цинцю почитал его, будто особу королевской крови.
Вскоре на платформе показались представители дворца Хуаньхуа. Поскольку именно они раскошеливались на это помпезное мероприятие, никто и не думал оспаривать их право на проведение всех церемоний. Заполнившая платформу молодёжь мигом притихла, почтительно внимая правилам.
Заклинательские навыки проводящего церемонию были очевидны хотя бы по тому, насколько хватало его дыхания: его голос с лёгкостью достигал верхних этажей башни даже к концу речи.
— Собрание продлится семь дней. После того, как все участники войдут в ущелье Цзюэди, на него будет наложено заклятие, которое полностью отрежет их от внешнего мира. Наблюдатели, однако, смогут беспрепятственно следить за происходящим с помощью парящих над ущельем орлов, наделённых духовной силой. На место соревнования заблаговременно согнаны монстры [5], всего числом около пяти тысяч. Убивая их, участники могут извлечь из их тела магические кристаллы [6] различной силы, соответствующие уровню монстра. У всех имеется золотой браслет на запястье?
Собравшиеся на платформе тут же вскинули руки, демонстрируя опутавшую запястье золотую проволоку. Одно это зрелище заслуживало того, чтобы тащиться сюда.
Оратор продолжил:
— Извлекая кристаллы, вам следует нанизывать их на браслет, при этом ваш прогресс автоматически отобразится на этих щитах.
Упомянутые им щиты были водружены напротив башен для наилучшего обозрения. Хоть всего их было восемь, всеобщее внимание было приковано к ста именам на первой доске; вернее сказать, к десяти лидирующим — попасть в их число было даже более притягательной целью, чем занять первое или второе место.
Под конец представитель Хуаньхуа сурово подчеркнул:
— Схватки между членами различных школ и кланов за кристаллы строжайше запрещены! Уличённые в таких поединках или иным бесчестным способом заполучившие чужие кристаллы будут немедленно изгнаны и впредь лишены права участвовать в собрании Союза бессмертных на три периода!
Что значило — на двенадцать лет.
Среди преимущественно молодых участников затесалось немало «лежалых пирожков» [7], и потому устроители собрания не без основания опасались, что эти тёртые рыбёшки воспользуются неопытностью и невинностью юных благородных драконов. Не наложи они подобного запрета, честное состязание превратилось бы в беспорядочную потасовку с неминуемыми человеческими жертвами, потому все наблюдатели единодушно одобряли подобные ограничения.
На протяжении этой речи две заскучавшие женщины-наставницы неподалёку от Шэнь Цинцю принялись беззастенчиво шушукаться:
— Из какой школы этот ученик? Он такой хорошенький!
— Этот, в белых одеждах? Да, пожалуй, он не уступит старшему адепту Гунъи.
— Как ты можешь сравнивать его с Гунъи, не имея никакого понятия о его духовной силе?
Шэнь Цинцю с первого же взгляда определил, о ком шла речь — в толпе явственно выделялась белоснежная фигура Ло Бинхэ.
На самом деле, эти заклинательницы были отнюдь не единственными, чьё внимание он привлёк: среди молодых адептов не было недостатка в девицах, которые украдкой поглядывали на Ло Бинхэ, рдея подобно розам.
Хоть женщины переговаривались шёпотом, все соседи превосходно их слышали благодаря обострённым чувствам, даже того не желая. Но, похоже, умудрённым заклинательницам не было никакого дела до того, что все и вся узнают об их тайных помыслах. К счастью для них, присутствующие оказались достаточно хорошо воспитаны, чтобы делать вид, будто ничего не замечают, пусть их глаза при этом украдкой шарили по толпе в попытках вычислить объект интереса беседующих дам.
Наконец кто-то из этих невольных слушателей, не выдержав, дважды кашлянул:
— Все мы явились из разных мест; давайте-ка попробуем угадать, кто из новых участников собрания Союза бессмертных отличится на этот раз?
Стоит ли говорить, что эта тема пришлась Шэнь Цинцю очень даже по вкусу! Ведь подразумевалось не просто старое доброе состязание в интуиции, а вполне ощутимые ставки!
Проще говоря, ты мог поставить на того юное дарование, что тебе приглянулось.
А чего вы хотите — заклинателям тоже нужно как-то развлекаться. При этом они отнюдь не ограничивались низменными материями вроде золота и серебра, с азартом ставя на кон тайные заклинательские техники, камни духа и даже способных учеников, которые, перейдя в другую школу, тем самым преумножат её славу. Разумеется, они не стали бы биться об заклад на по-настоящему важные вещи, однако не могли отказать себе в этом невинном удовольствии, ставшем неотъемлемой частью собраний Союза бессмертных.
Разумеется, почтенные старейшины вроде Юэ Цинъюаня не опускались до подобных развлечений, но все прочие только этого и ждали. Не прошло и пары мгновений, как смотровая площадка прямо-таки задымилась от охватившего её азарта. Само собой, большинство ставило на многообещающих адептов собственной школы — Ци Цинци, к примеру, отдала свой голос за Лю Минъянь.
Шэнь Цинцю же, не мелочась, поставил тысячу духовных камней на Ло Бинхэ!
По собранию пробежал потрясённый шёпот.
Сотоварищи Шэнь Цинцю по школе бормотали под нос: «Кто это вообще такой?» Их едва ли можно было в этом винить: прежде Ло Бинхэ всегда был тише воды, ниже травы, являя собой образ примерного ученика, и отнюдь не стремился к известности, с лёгкостью позволяя другим присваивать собственные заслуги. Зачастую, выполнив очередное сложное задание, он попросту исчезал, оставляя прочих недоумевать, кто это сделал. Таким образом, он не стяжал себе славы, но безвестность отнюдь не умаляла его природной притягательности и выдающихся способностей. Незнакомые с этой стороной личности ученика Шэнь Цинцю продолжали недоумевать, что преисполнило его столь безграничной веры в ничем себя не проявившего Ло Бинхэ.
Тем временем на платформе заклинатель с лужёной глоткой и бесконечным объёмом лёгких наконец закруглил свою речь, чтобы участники, дав обет соблюдать все условия, смогли уже приступить к самому действу.
В ущелье вело двенадцать входов, которые предстояло миновать участникам независимо от принадлежности к различным школам и кланам. Новички неуверенно сделали первые шаги в ущелье, и прославленное представление началось; лишь неоднократно видевшие это наблюдатели на вершинах башен могли остаться равнодушными к подобному зрелищу, как ни в чём не бывало переговариваясь и поедая тыквенные семечки.
Как же осуществлялось наблюдение за продвигающимися вглубь ущелья адептами?
Над дикой местностью парили сотни духовных орлов, подчиняющихся заклятиям надсмотрщиков. На их когтях сверкали серебряные кольца с магическими кристаллами, отражение с которых передавалось прямиком на установленные на платформе хрустальные экраны [8] — по сути, это не так уж сильно отличалось от телетрансляции.
— Церемония открытия прошла просто превосходно! — обменялись одобрительными замечаниями некоторые из соседей Шэнь Цинцю.
Наконец был подан сигнал открытия счёта, и на доске появились сияющие золотом иероглифы. На первой строке значился пресловутый Гунъи Сяо [9], против имени которого отразилось число двенадцать.
Это значило, что менее чем за час он умудрился истребить дюжину монстров, заполучив двенадцать кристаллов!
За ним шла Лю Минъянь с шестью кристаллами, отставая от лидера ровно вдвое.
На хрустальном экране появилось изображение одухотворённого молодого человека, невозмутимого, будто спокойные воды и плывущие облака, с движениями стремительными, словно молния. В мгновение ока он раскроил пару возникших перед ним угрюмого вида духов, обращённых в клочья тумана.
Видали такого?
Однако Шэнь Цинцю лишь сдержанно улыбнулся.
Казалось, Гунъи Сяо прямо-таки источал ауру превосходства, не подозревая, что по сути своей является не более чем проходным персонажем.
Он, безусловно, принадлежал к числу тех самых «красивых одарённых многообещающих юношей из приличных семей, прирождённых лидеров и любимцев женщин, которым неизбежно предстоит уступить пальму первенства главному герою». Пусть все присутствующие сулили победу именно ему, Гунъи было суждено возглавлять список лишь до того момента, когда Ло Бинхэ соизволит дать ему пинка.
Имя самого Ло Бинхэ пока что болталось в середине списка, сопутствуемое одним-единственным кристаллом.
Но Шэнь Цинцю, казалось, нимало не волновало, что огромная ставка ускользает из его рук. Он-то знал, что вскоре прочие имена разбегутся, спеша уступить место рвущемуся к вершине списка Ло Бинхэ.
И в этот-то момент неотвратимого триумфа неумолимый сюжет отдёрнет занавес, являя ужасающую правду!
***
Итак, собрание Союза бессмертных шло полным ходом, время близилось к третьей страже [10]. На чернильном небе сияла полная луна, высокая платформа переливалась огнями.
Шэнь Цинцю хранил молчание, делая вид, что медитирует, но на самом деле он собирался с силами, канализируя энергию. Завершив этот процесс, он наконец открыл глаза и принялся разглядывать хрустальные экраны, ища Ло Бинхэ.
Тот медленно продвигался вдоль леса с мечом за спиной — на одежде ни единого пятнышка, в движениях — ни малейшего намёка на усталость, сияющие глаза, казалось, способны прозревать сквозь экран.
И он был не один.
Хоть многие из числа участников предпочитали охотиться на монстров в одиночку, большинство объединялись с друзьями и знакомыми в группы по двое, по трое. Хоть среди девушек было немало талантливых адептов, их физические силы зачастую уступали духовным, и потому они чаще искали поддержки. Как правило, заклинательницы ходили целой толпой, заставляя всех прочих недоумевать, как они делят между собой кристаллы в случае победы над монстрами — по возрасту, силе, вкладу или ещё как?
За Ло Бинхэ гуськом следовало то ли семь, то ли восемь юных дев — Шэнь Цинцю не мог отрицать, что эта картина необычайно радовала глаз. От него не укрылось, что многие из тех, что прежде следили за триумфами Гунъи, переключили внимание на Ло Бинхэ с его выводком.
Теснее всего к юноше жалась фигурка в золотистых одеяниях дворца Хуаньхуа с ночной жемчужиной в руках [11].
Примечания переводчиков:
[1] Храм Чжаохуа 昭華 (Zhāohuá) — в пер. с кит. «ясный цветок», храм здесь — в монастырском значении слова.
[2] Вершина Тяньи 天一 (Tiānyī) — в пер. с кит. «единые небеса».
[3] Дворец Хуаньхуа 幻花 (Huànhuā) в пер. с кит. «волшебный цветок».
[4] Военные науки 奇門遁術 (qímén dùn shù) цимэнь дунь шу — в пер. с кит. «делаться невидимым с помощью чар», направление заклинательства в Древнем Китае.
[5] Монстр 魔物 (mówù) моу — в букв. пер. с кит. «волшебная тварь».
[6] Магические кристаллы 念珠 (niànzhū) нянчжу — в букв. пер. с кит. «бусина чёток». Возможно, в виду имеются не естественные кристаллы, а искусственные, помещённые в тела монстров устроителями собрания.
[7] Лежалые пирожки 老油條 (lăo yóutiáo) — в букв. пер. с кит. «старые оладьи» — что-то вроде солоноватых рулетиков, которые становятся чересчур тягучими, если полежат, хоть от этого не менее вкусными.
[8] Хрустальные экраны 晶石 (jīngshí) — в букв. пер. с кит. — «полевой шпат, барит, кристалл». Возможно, речь идёт о зеркалах.
[9] Гунъи Сяо 公儀蕭 (Gōngyí Xiāo) — в пер. с кит. Гунъи — «церемония» или «государственный служащий», Сяо — «скорбный».
[10] Третья стража — Цзы, час крысы 子 (zĭ) , 23:00 — 1:00.
[11] Ночная жемчужина 夜明珠 (yèmíngzhū) еминчжу — шар, испускающий свет, используется заклинателями в качестве фонарика.
Следующая глава
Ущелье Цзюэди обрамлялось семью горами, покрытыми обильной растительностью. Помимо лесов, местность изобиловала источниками, водопадами, скалами причудливой формы, потаёнными долинами и теряющимися в облаках пиками, чередующимися в произвольном порядке. Как и предполагало название, со стороны местность производила впечатление абсолютно непроходимой, однако при приближении обнаруживалась узкая дорога, полностью соответствуя принципу «небеса оставляют лазейку».
С точки зрения Шэнь Цинцю, если бы не собрание Союза бессмертных, едва ли кто-нибудь осмелился бы сунуться в такую мышеловку.
читать дальшеВ этом мире тон задавали четыре главенствующих школы заклинателей. Лидировал, само собой, хребет Цанцюн, на пятки которому наступали храм Чжаохуа [1], вершина Тяньи [2] и, наконец, дворец Хуаньхуа [3].
Из всех школ хребет Цанцюн считался наиболее разносторонним, прочие же тяготели к развитию определённых направлений, создавая любопытный коллаж. Как и следовало из названий, храм Чжаохуа и вершина Тяньи представляли собой обители буддийских монахов и даосов соответственно. С дворцом Хуаньхуа дело обстояло сложнее, но, по сути, эта школа главным образом развивала военные науки [4], а также боевые и заклинательские искусства. Эта школа поддерживала наиболее тесные контакты с миром людей, благодаря чему была, без сомнения, самой состоятельной из всех и, что логично, выкладывала кругленькую сумму на организацию каждого собрания Союза бессмертных.
Помимо этих мастодонтов, туда стекались представители бессчётных средних и мелких школ и кланов; в целом число участников собрания переваливало за тысячу.
Безлюдный пейзаж внезапно сменился шумной толчеёй, распугавшей прежде не ведавших людского присутствия диких зверей. Куда ни брось взгляд, повсюду царило бурное оживление.
Новички спешили выстроиться на обширной каменной платформе на краю ущелья.
Заклинатели, не принимавшие участия в основном действе, направлялись к высоким башням, откуда смогут без помех наблюдать за происходящим — на крышах трепетали пёстрые флаги различных школ и кланов. Для наиболее влиятельных лиц, само собой, предназначались места на самом верху башен — туда и повёл своих спутников Шэнь Цинцю.
Сам он занял место в заднем ряду. Подле него уселся статный величественный старик с белыми, словно журавлиные перья, волосами — именно он некогда выпестовал всё старшее поколение Цанцюн.
— Бессмертный наставник Шэнь, — учтиво поприветствовал соседа старейшина.
Старый глава дворца Хуаньхуа также был наставником матери Ло Бинхэ, это являлось ещё одной причиной, по которой Шэнь Цинцю почитал его, будто особу королевской крови.
Вскоре на платформе показались представители дворца Хуаньхуа. Поскольку именно они раскошеливались на это помпезное мероприятие, никто и не думал оспаривать их право на проведение всех церемоний. Заполнившая платформу молодёжь мигом притихла, почтительно внимая правилам.
Заклинательские навыки проводящего церемонию были очевидны хотя бы по тому, насколько хватало его дыхания: его голос с лёгкостью достигал верхних этажей башни даже к концу речи.
— Собрание продлится семь дней. После того, как все участники войдут в ущелье Цзюэди, на него будет наложено заклятие, которое полностью отрежет их от внешнего мира. Наблюдатели, однако, смогут беспрепятственно следить за происходящим с помощью парящих над ущельем орлов, наделённых духовной силой. На место соревнования заблаговременно согнаны монстры [5], всего числом около пяти тысяч. Убивая их, участники могут извлечь из их тела магические кристаллы [6] различной силы, соответствующие уровню монстра. У всех имеется золотой браслет на запястье?
Собравшиеся на платформе тут же вскинули руки, демонстрируя опутавшую запястье золотую проволоку. Одно это зрелище заслуживало того, чтобы тащиться сюда.
Оратор продолжил:
— Извлекая кристаллы, вам следует нанизывать их на браслет, при этом ваш прогресс автоматически отобразится на этих щитах.
Упомянутые им щиты были водружены напротив башен для наилучшего обозрения. Хоть всего их было восемь, всеобщее внимание было приковано к ста именам на первой доске; вернее сказать, к десяти лидирующим — попасть в их число было даже более притягательной целью, чем занять первое или второе место.
Под конец представитель Хуаньхуа сурово подчеркнул:
— Схватки между членами различных школ и кланов за кристаллы строжайше запрещены! Уличённые в таких поединках или иным бесчестным способом заполучившие чужие кристаллы будут немедленно изгнаны и впредь лишены права участвовать в собрании Союза бессмертных на три периода!
Что значило — на двенадцать лет.
Среди преимущественно молодых участников затесалось немало «лежалых пирожков» [7], и потому устроители собрания не без основания опасались, что эти тёртые рыбёшки воспользуются неопытностью и невинностью юных благородных драконов. Не наложи они подобного запрета, честное состязание превратилось бы в беспорядочную потасовку с неминуемыми человеческими жертвами, потому все наблюдатели единодушно одобряли подобные ограничения.
На протяжении этой речи две заскучавшие женщины-наставницы неподалёку от Шэнь Цинцю принялись беззастенчиво шушукаться:
— Из какой школы этот ученик? Он такой хорошенький!
— Этот, в белых одеждах? Да, пожалуй, он не уступит старшему адепту Гунъи.
— Как ты можешь сравнивать его с Гунъи, не имея никакого понятия о его духовной силе?
Шэнь Цинцю с первого же взгляда определил, о ком шла речь — в толпе явственно выделялась белоснежная фигура Ло Бинхэ.
На самом деле, эти заклинательницы были отнюдь не единственными, чьё внимание он привлёк: среди молодых адептов не было недостатка в девицах, которые украдкой поглядывали на Ло Бинхэ, рдея подобно розам.
Хоть женщины переговаривались шёпотом, все соседи превосходно их слышали благодаря обострённым чувствам, даже того не желая. Но, похоже, умудрённым заклинательницам не было никакого дела до того, что все и вся узнают об их тайных помыслах. К счастью для них, присутствующие оказались достаточно хорошо воспитаны, чтобы делать вид, будто ничего не замечают, пусть их глаза при этом украдкой шарили по толпе в попытках вычислить объект интереса беседующих дам.
Наконец кто-то из этих невольных слушателей, не выдержав, дважды кашлянул:
— Все мы явились из разных мест; давайте-ка попробуем угадать, кто из новых участников собрания Союза бессмертных отличится на этот раз?
Стоит ли говорить, что эта тема пришлась Шэнь Цинцю очень даже по вкусу! Ведь подразумевалось не просто старое доброе состязание в интуиции, а вполне ощутимые ставки!
Проще говоря, ты мог поставить на того юное дарование, что тебе приглянулось.
А чего вы хотите — заклинателям тоже нужно как-то развлекаться. При этом они отнюдь не ограничивались низменными материями вроде золота и серебра, с азартом ставя на кон тайные заклинательские техники, камни духа и даже способных учеников, которые, перейдя в другую школу, тем самым преумножат её славу. Разумеется, они не стали бы биться об заклад на по-настоящему важные вещи, однако не могли отказать себе в этом невинном удовольствии, ставшем неотъемлемой частью собраний Союза бессмертных.
Разумеется, почтенные старейшины вроде Юэ Цинъюаня не опускались до подобных развлечений, но все прочие только этого и ждали. Не прошло и пары мгновений, как смотровая площадка прямо-таки задымилась от охватившего её азарта. Само собой, большинство ставило на многообещающих адептов собственной школы — Ци Цинци, к примеру, отдала свой голос за Лю Минъянь.
Шэнь Цинцю же, не мелочась, поставил тысячу духовных камней на Ло Бинхэ!
По собранию пробежал потрясённый шёпот.
Сотоварищи Шэнь Цинцю по школе бормотали под нос: «Кто это вообще такой?» Их едва ли можно было в этом винить: прежде Ло Бинхэ всегда был тише воды, ниже травы, являя собой образ примерного ученика, и отнюдь не стремился к известности, с лёгкостью позволяя другим присваивать собственные заслуги. Зачастую, выполнив очередное сложное задание, он попросту исчезал, оставляя прочих недоумевать, кто это сделал. Таким образом, он не стяжал себе славы, но безвестность отнюдь не умаляла его природной притягательности и выдающихся способностей. Незнакомые с этой стороной личности ученика Шэнь Цинцю продолжали недоумевать, что преисполнило его столь безграничной веры в ничем себя не проявившего Ло Бинхэ.
Тем временем на платформе заклинатель с лужёной глоткой и бесконечным объёмом лёгких наконец закруглил свою речь, чтобы участники, дав обет соблюдать все условия, смогли уже приступить к самому действу.
В ущелье вело двенадцать входов, которые предстояло миновать участникам независимо от принадлежности к различным школам и кланам. Новички неуверенно сделали первые шаги в ущелье, и прославленное представление началось; лишь неоднократно видевшие это наблюдатели на вершинах башен могли остаться равнодушными к подобному зрелищу, как ни в чём не бывало переговариваясь и поедая тыквенные семечки.
Как же осуществлялось наблюдение за продвигающимися вглубь ущелья адептами?
Над дикой местностью парили сотни духовных орлов, подчиняющихся заклятиям надсмотрщиков. На их когтях сверкали серебряные кольца с магическими кристаллами, отражение с которых передавалось прямиком на установленные на платформе хрустальные экраны [8] — по сути, это не так уж сильно отличалось от телетрансляции.
— Церемония открытия прошла просто превосходно! — обменялись одобрительными замечаниями некоторые из соседей Шэнь Цинцю.
Наконец был подан сигнал открытия счёта, и на доске появились сияющие золотом иероглифы. На первой строке значился пресловутый Гунъи Сяо [9], против имени которого отразилось число двенадцать.
Это значило, что менее чем за час он умудрился истребить дюжину монстров, заполучив двенадцать кристаллов!
За ним шла Лю Минъянь с шестью кристаллами, отставая от лидера ровно вдвое.
На хрустальном экране появилось изображение одухотворённого молодого человека, невозмутимого, будто спокойные воды и плывущие облака, с движениями стремительными, словно молния. В мгновение ока он раскроил пару возникших перед ним угрюмого вида духов, обращённых в клочья тумана.
Видали такого?
Однако Шэнь Цинцю лишь сдержанно улыбнулся.
Казалось, Гунъи Сяо прямо-таки источал ауру превосходства, не подозревая, что по сути своей является не более чем проходным персонажем.
Он, безусловно, принадлежал к числу тех самых «красивых одарённых многообещающих юношей из приличных семей, прирождённых лидеров и любимцев женщин, которым неизбежно предстоит уступить пальму первенства главному герою». Пусть все присутствующие сулили победу именно ему, Гунъи было суждено возглавлять список лишь до того момента, когда Ло Бинхэ соизволит дать ему пинка.
Имя самого Ло Бинхэ пока что болталось в середине списка, сопутствуемое одним-единственным кристаллом.
Но Шэнь Цинцю, казалось, нимало не волновало, что огромная ставка ускользает из его рук. Он-то знал, что вскоре прочие имена разбегутся, спеша уступить место рвущемуся к вершине списка Ло Бинхэ.
И в этот-то момент неотвратимого триумфа неумолимый сюжет отдёрнет занавес, являя ужасающую правду!
***
Итак, собрание Союза бессмертных шло полным ходом, время близилось к третьей страже [10]. На чернильном небе сияла полная луна, высокая платформа переливалась огнями.
Шэнь Цинцю хранил молчание, делая вид, что медитирует, но на самом деле он собирался с силами, канализируя энергию. Завершив этот процесс, он наконец открыл глаза и принялся разглядывать хрустальные экраны, ища Ло Бинхэ.
Тот медленно продвигался вдоль леса с мечом за спиной — на одежде ни единого пятнышка, в движениях — ни малейшего намёка на усталость, сияющие глаза, казалось, способны прозревать сквозь экран.
И он был не один.
Хоть многие из числа участников предпочитали охотиться на монстров в одиночку, большинство объединялись с друзьями и знакомыми в группы по двое, по трое. Хоть среди девушек было немало талантливых адептов, их физические силы зачастую уступали духовным, и потому они чаще искали поддержки. Как правило, заклинательницы ходили целой толпой, заставляя всех прочих недоумевать, как они делят между собой кристаллы в случае победы над монстрами — по возрасту, силе, вкладу или ещё как?
За Ло Бинхэ гуськом следовало то ли семь, то ли восемь юных дев — Шэнь Цинцю не мог отрицать, что эта картина необычайно радовала глаз. От него не укрылось, что многие из тех, что прежде следили за триумфами Гунъи, переключили внимание на Ло Бинхэ с его выводком.
Теснее всего к юноше жалась фигурка в золотистых одеяниях дворца Хуаньхуа с ночной жемчужиной в руках [11].
Примечания переводчиков:
[1] Храм Чжаохуа 昭華 (Zhāohuá) — в пер. с кит. «ясный цветок», храм здесь — в монастырском значении слова.
[2] Вершина Тяньи 天一 (Tiānyī) — в пер. с кит. «единые небеса».
[3] Дворец Хуаньхуа 幻花 (Huànhuā) в пер. с кит. «волшебный цветок».
[4] Военные науки 奇門遁術 (qímén dùn shù) цимэнь дунь шу — в пер. с кит. «делаться невидимым с помощью чар», направление заклинательства в Древнем Китае.
[5] Монстр 魔物 (mówù) моу — в букв. пер. с кит. «волшебная тварь».
[6] Магические кристаллы 念珠 (niànzhū) нянчжу — в букв. пер. с кит. «бусина чёток». Возможно, в виду имеются не естественные кристаллы, а искусственные, помещённые в тела монстров устроителями собрания.
[7] Лежалые пирожки 老油條 (lăo yóutiáo) — в букв. пер. с кит. «старые оладьи» — что-то вроде солоноватых рулетиков, которые становятся чересчур тягучими, если полежат, хоть от этого не менее вкусными.
[8] Хрустальные экраны 晶石 (jīngshí) — в букв. пер. с кит. — «полевой шпат, барит, кристалл». Возможно, речь идёт о зеркалах.
[9] Гунъи Сяо 公儀蕭 (Gōngyí Xiāo) — в пер. с кит. Гунъи — «церемония» или «государственный служащий», Сяо — «скорбный».
[10] Третья стража — Цзы, час крысы 子 (zĭ) , 23:00 — 1:00.
[11] Ночная жемчужина 夜明珠 (yèmíngzhū) еминчжу — шар, испускающий свет, используется заклинателями в качестве фонарика.
Следующая глава
Комментарии 22
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 21. Собрание Союза бессмертных. Часть 1
Предыдущая глава
Шэнь Цинцю довольно долго медлил, прежде чем запустить металлической пластинкой в Мин Фаня. Тот, украдкой заглянув в лицо учителя, убедился, что его выражение не предвещает ему ничего хорошего. А всё из-за этого мелкого проныры Ло Бинхэ — с тех пор, как тот покинул гору, учитель только и делал, что ворчал по поводу блюд с общей кухни. За последние дни он почти ничего не ел, и потому Мин Фань всё же решился спросить:
— Учитель, дозволите ли этому ученику приготовить вам немного каши?
читать дальшеКаждую ночь Ло Бинхэ прилежно осваивал науку Мэнмо и прогрессировал с необычайной быстротой. Он уже давно вышел за рамки ученичества, и Шэнь Цинцю поручал ему всё более важные задания. Теперь же, когда Ло Бинхэ подрос, наставник дозволил ему покидать пределы хребта Цанцюн, чтобы уничтожать демонов в мире людей, обращающихся к школе заклинателей за помощью. Не последнюю роль в этом решении играла надежда, что занятый делом ученик наконец перестанет с утра до вечера липнуть к учителю. Хоть желудок Шэнь Цинцю вовсе не возражал против подобной привязанности, сам мужчина начинал беспокоиться, что в растущей преданности ученика есть что-то ненормальное, и невольно задумывался, не виновен ли он отчасти в том, что избаловал мальчишку. Если так дальше пойдёт, где взять решимость, чтобы безжалостно столкнуть его в Бесконечную бездну, когда придёт время?
Все эти мысли определённо не шли на пользу его аппетиту.
— В этом нет нужды, — хмуро отозвался Шэнь Цинцю. — Можешь идти.
Не решаясь ничего добавить, ученик послушно удалился. Пусть он сделал всё возможное, чтобы не выказать своего разочарования, в душе он обливался слезами. Воистину, за последние годы этот паршивец Ло Бинхэ занял первое место в сердце учителя, изрядно потеснив остальных учеников. Подумать только, учитель даже ложку каши [1] из его рук принять не желает!
Разумеется, ему в голову не приходило, что проблема, быть может, кроется в самой каше, а вовсе не в руках.
***
Спустя некоторое время за дверью вновь послышались шаги.
— Разве я не сказал, что мне ничего не нужно? — сварливо бросил Шэнь Цинцю.
— Этот ученик преодолел тысячи ли, чтобы прибыть сюда, — ответил ему разочарованный юношеский голос. — Неужто вы так и отошлёте его, учитель, не позволив повидать вас?
Этот чистый и звучный голос обрёл крепость, не утратив юношеской живости. При первых же его звуках Шэнь Цинцю чуть не свалился вместе со стулом. Кое-как восстановив равновесие, он порывисто обернулся к двери.
Лицо юноши в белоснежных одеждах, словно выточенное из драгоценного нефрита, светилось кроющейся в уголках губ полуулыбкой, глаза сияли радостью встречи.
За спиной Ло Бинхэ виднелся драгоценный меч Чжэнъян [2], полученный им на горе Ваньцзянь. Бессмертный меч воплощал собой ци юноши, так что его прямо-таки переполняла духовная энергия. Это первоклассное оружие Ло Бинхэ извлёк из скалы под восторженное ликование сотоварищей, и всё же прославленный меч не шёл ни в какое сравнение с тем, что был предназначен юноше судьбой.
Вернув себе самообладание, Шэнь Цинцю улыбнулся в ответ:
— Как это ты обернулся так быстро?
Усевшись рядом, Ло Бинхэ незамедлительно налил учителю чай, подпихнув ему чашку.
— Задание не представляло особых сложностей. К тому же, я так скучал по учителю, что скакал обратно день и ночь без остановки.
Он поведал обо всём так, будто это и впрямь не составило ему ни малейшего труда. Впрочем, что бы он был за главный герой, вздумай он жаловаться на опасности и невзгоды? И с точки зрения Шэнь Цинцю это определённо было одним из самых ценных его свойств.
Подняв чашку, мужчина отпил глоток лучшего «Снега Горных Вершин», к превосходному вкусу которого он всё ещё не успел привыкнуть за все эти годы, и как бы невзначай бросил:
— Близится собрание Союза бессмертных.
Разумеется, Ло Бинхэ и сам был в курсе.
— Этому ученику стоит подготовить для учителя список участников с горы Цинцзин?
В последнее время Шэнь Цинцю и вправду предпочитал сваливать все организационные дела на Ло Бинхэ — тот выполнял их с неизменным рвением и скрупулёзностью. В самом деле, к чему удручать себя скучными повседневными делами, когда ученик счастлив взять их на себя? Отчитываясь о выполненном задании, Ло Бинхэ никогда не забывал поинтересоваться у учителя, нет ли в его работе недочётов; при этом Шэнь Цинцю едва удерживался от восклицания: «Хэй, парень, зачем ты всякий раз спрашиваешь, всё ли правильно, если я сам в жизни не сумел бы сделать это столь же безупречно!»
— Лучше передай его прямо главе школы, — велел Шэнь Цинцю.
Ло Бинхэ молча кивнул. Он хотел ещё что-то добавить, но внезапно его посетило какое-то странное ощущение. Юноше вдруг почудилось, что сегодня наставник уделяет ему особое внимание. Не удержавшись от улыбки, он спросил:
— Почему вы так на меня смотрите? Неужели учитель тоже соскучился по этому ученику?
— Я что, не имею права смотреть на своего воспитанника? — суховато отозвался Шэнь Цинцю.
— Разумеется, имеете, — рассмеялся Ло Бинхэ. — Учителю нравится то, что предстаёт его глазам?
Тут уже Шэнь Цинцю не удержался от смешка. Мгновение помедлив, он окликнул его:
— Бинхэ.
Юношу не оставляло чувство, что учитель ведёт себя как-то странно. Должно быть, он собрался сказать что-то значительное, потому Ло Бинхэ лишь послушно отозвался:
— Да?
Глядя ему прямо в глаза, Шэнь Цинцю спросил:
— Ты хочешь стать сильным? Настолько могущественным, что никто под небесами не посмеет тягаться с тобой?
Ло Бинхэ давным-давно решил для себя этот вопрос. Торжественно выпрямившись на сидении, он без колебаний ответил:
— Да!
При виде подобной уверенности Шэнь Цинцю испытал некоторое облегчение. Чётко выговаривая каждое слово, он вопросил:
— А если бы тебе, к примеру, пришлось ради этого, пройдя через жестокие страдания, бесчисленные препятствия, опасности, грозящие твоему телу и душе, дойти до самой крайности, ты бы решился на это ради обретения подобной мощи?
— Бинхэ не страшится ни боли, ни труда, ни опасностей, — медленно произнёс юноша. — Он жаждет лишь обрести силу, чтобы защитить дорогих ему людей!
Этим ответом он несколько успокоил мятущееся сердце Шэнь Цинцю.
«Верно, Ло Бинхэ, ради своего будущего нефритового цветника из трёхсот персон ты должен потерпеть!»
Пусть в душе Шэнь Цинцю по-прежнему не мог примириться с тем, что предстоит пережить главному герою, чтобы переродиться, словно бабочка, вылетающая из кокона, он впервые поверил в то, что и впрямь сможет сыграть возложенную на него бесчеловечную роль.
***
Три дня спустя избранная дюжина адептов хребта Цанцюн отбыла на собрание Союза бессмертных.
На сей раз оно должно было состояться в покрытом дремучим лесом ущелье Цзюэди [3].
Те адепты, что уже успели сделать себе имя, не принимали участия в собрании, чтобы не соперничать с младшими сотоварищами, ведь им не было нужды добиваться внимания сильных мира сего. Потому-то главы пиков Цанцюн и старейшины, как правило, сами не участвовали, отбирая от своей горы с десяток молодых адептов — примерно столько за это время присоединялось к числу бессмертных, так что чем больше, тем лучше. И, подумать только, в этом романе заклинатели добирались до места собрания на конных повозках!
Авторы сажают персонажей на лошадей исключительно ради героической позы. Однако, поскольку Шэнь Цинцю не горел желанием углублять знакомство с породой непарнокопытных, рискуя при этом сломать себе шею, а также подставлять своё миловидное лицо всем горным стихиям, он без колебаний выбрал крытую повозку — и пусть все остальные смотрят на него с осуждением, если охота.
Однако оказалось, что с местами в повозке всё на поверку не так-то просто — тут явно действовал принцип: кто успел, тот и съел. Стоило вееру Шэнь Цинцю коснуться дверной занавеси, как изнутри раздался резкий голос:
— Такой здоровый мужик, и собрался потеснить хрупкую женщину!
Обладательницей роскошных бровей и высокой пышной груди оказалась не кто иная, как госпожа горы Сяньшу, Ци Цинци [4].
В оригинальном романе её отношения с Шэнь Цинцю были так себе, впрочем, они почти не контактировали, что вполне устраивало обоих. Но за последние годы, поработав с ней бок о бок, мужчина проникся уважением к её прямоте и грубоватой откровенности, так что, можно сказать, они неплохо поладили. Наставив на неё свой веер, Шэнь Цинцю изрёк в безупречно вежливой манере:
— Прошу госпожу снизойти к слабости больного.
Ци Цинци признала за ним это право, подвинувшись, но всё же не удержалась от замечания:
— Ты окончательно распустился, пользуясь своим отравлением, чтобы с тобой все носились как с писаной торбой! Если так дальше пойдёт, ты забудешь, что у тебя есть золотое ядро! Может, тебе ещё и закусок поднести?
— А что, неплохая идея, — как ни в чём не бывало отозвался Шэнь Цинцю, постучав ручкой веера по стене повозки.
Из-за поднявшегося занавеса тотчас возникло улыбающееся лицо Ло Бинхэ.
— Чего пожелает учитель: закусок, воды, или у вас затекла поясница?
Сам ученик восседал на высокой белой лошади, словно подчёркивающей его одухотворённую красоту. Под яркими лучами солнца он весь так и сиял, словно статуэтка из нефрита.
— Твоя тётя [5] Ци желает отведать закусок, — велел Шэнь Цинцю.
Ло Бинхэ тотчас извлёк из-за пояса изящный свёрток, словно только этого и дожидался.
— Учитель, прошу, дайте знать, если вам ещё что-то понадобится, — попросил он, перед тем как опустить занавес.
Проезжавший мимо Лю Цингэ громко фыркнул, нахлёстывая лошадь.
— Ну надо же, — изрёк Шэнь Цинцю, вскрывая свёрток. — «Борода дракона» [6]! Неплохо. — Протягивая его Ци Цинци, он предложил: — Хочешь попробовать?
В этот момент грозная заклинательница затруднилась бы подобрать слова, чтобы описать свои чувства. Её распирало что-то вроде праведного негодования: как мог столь прекрасный ученик, духовно сильный и безупречно воспитанный, взрасти под крылом этого бездельника Шэнь Цинцю?
На самом деле, существовала метафора, прекрасно отражающая её эмоции, но неизвестная ей в силу анахронизма — «прозрение слепой собаки».
Поглощённая этими переживаниями, Ци Цинци даже не взглянула на «бороду дракона», вместо этого сурово заметив:
— Даже Минъянь едет верхом!
Если ей удастся хоть немного смутить Шэнь Цинцю, это станет настоящим триумфом!
Тот послушно выглянул из-за занавеси: Лю Минъянь и впрямь восседала на лошади со своей неизменной вуалью и клинком Шуйсэ [7]. С каждым дуновением ветра белоснежная вуаль трепетала, создавая чувство неземной прелести.
Эта картина была чересчур притягательна.
Шэнь Цинцю не отказал себе в удовольствии поглазеть на девушку лишнюю пару мгновений, после чего мечтательно вздохнул:
— Так прекрасна, что мой глаз не в состоянии объять эту красоту.
— Прекрати пялиться на мою ученицу! — скривилась Ци Цинци.
Надо же было случиться, чтобы эти слова достигли ушей Ло Бинхэ. Лицо юноши моментально потемнело.
Разумеется, Шэнь Цинцю понятия не имел о перемене в настроении ученика — он как ни в чём не бывало лакомился «бородой дракона», чувствуя себя зрителем в кинотеатре, который, поедая поп-корн и попивая кока-колу, ждёт окончания рекламы. Ведь перед ним — Ло Бинхэ и Лю Минъянь, главный герой и героиня в одном кадре! Если Шэнь Цинцю хоть что-то понимал в законах жанра, то сейчас во все стороны полетят искры!
Тем временем сердце пресловутого протагониста при виде того, как учитель таращится на Лю Минъянь, сжалось, будто готовое разорваться.
«"Так прекрасна, что глаз не в состоянии объять?" — кипятился он. — Да учитель её физиономию толком не видел! А если б и видел, не может же она быть такой же красивой, как я?»
На самом деле, Ло Бинхэ вовсе не льстил себе — он просто констатировал факт: с младых ногтей он не был склонен ни принижать себя, ни предаваться нарциссическому самолюбованию.
Минуло уже почти полдня, а Шэнь Цинцю по-прежнему не мог оторвать взгляд от этой заносчивой девчонки. Будучи не в состоянии это выносить, Ло Бинхэ подхлестнул лошадь кнутом, сравнявшись с Лю Минъянь, и одарил её лёгкой улыбкой:
— Шимэй Лю.
Сперва она удивилась неожиданному порыву юноши, затем осторожно кивнула:
— Шисюн Ло.
«Вот! Вот оно!» — возликовал про себя Шэнь Цинцю.
Он и мечтать не мог, что однажды собственными глазами узрит прекраснейшую сцену романа: красавец-герой и его красотка-возлюбленная гарцуют друг подле друга. Овладевшее им предвкушение заставило забыть обо всём на свете.
Украдкой обернувшись, Ло Бинхэ убедился, что учитель не только не сменил объект интереса, но и воззрился на девчонку с таким видом, словно на ней белый свет клином сошёлся. На похолодевшее чело Ло Бинхэ набежала тень, грудь стеснило, а зубы сами собой со скрипом сжались. Совладав с собой чудовищным усилием воли, юноша как ни в чём не бывало рассмеялся, подгоняя лошадь, чтобы незаметно увлечь за собой Лю Минъянь. В конце концов они удалились настолько, что Шэнь Цинцю мог видеть их спины, лишь наполовину высунувшись из повозки — тогда он сдался, вновь откинувшись на сидение.
Чёрт, как он мог забыть: воркующая парочка героев никогда не думает о том, чтобы одарить светом своей любви восхищённых зрителей.
Примечания переводчиков:
[1] Каша — кит. 粥; (zhōu) — чжоу, у нас известна также под названием «конги» (от тамильского «канджи»). Cильно разваренная рисовая каша на воде, традиционный завтрак китайцев. Она готовится без сахара и её часто едят с чем-нибудь солёным, например, квашеной капустой или редькой, или «тысячелетними яйцами», а также сдабривают тонкими ломтиками мяса и имбирём.
Первый китайский император Цинь Шихуанди, которого принято считать изобретателем этой каши, делал её из пшена. Предполагается, что чжоу варили в храмах во времена массового паломничества: чем больше народу, тем жиже каша. Тот же принцип действовал, когда она была единственной едой во времена массового голода.
[2] Меч Чжэнъян 正阳剑 (Zhèngyáng jiàn), в пер. с кит. Чжэн — «честный, законный, правильный», Ян — «положительный», а также «мужская духовная энергия», как в «инь и ян».
[3] Ушелье Цзюэди 絕地 (Juédì) — в пер. с кит. — «земля отчаяния».
[4] Ци Цинци 齐清萋 (Qí Qīngqī) — пер. с кит. её фамилия означает «ровный, аккуратный», имя — «чистая роскошь».
[5] Тётя — на кит. 师叔 (shīshū) — шишу — младший брат или младшая сестра учителя по школе/клану заклинателей.
[6] Борода дракона 龍鬚酥 (lóng xū sū) — в букв. пер. с кит. «усы дракона» — лёгкие сладкие рулетики, чем-то похожие на сахарную вату, иногда с начинкой, например, ореховой.
На процесс приготовления можно посмотреть здесь, он воистину завораживает:
https://www.youtube.com/watch?v=RphucuwyBNY
https://www.youtube.com/watch?v=R9htFF6PgGU
[7] Шуйcэ 水色 (Shuǐsè) — в пер. с кит. «цвет воды».
Следующая глава
Шэнь Цинцю довольно долго медлил, прежде чем запустить металлической пластинкой в Мин Фаня. Тот, украдкой заглянув в лицо учителя, убедился, что его выражение не предвещает ему ничего хорошего. А всё из-за этого мелкого проныры Ло Бинхэ — с тех пор, как тот покинул гору, учитель только и делал, что ворчал по поводу блюд с общей кухни. За последние дни он почти ничего не ел, и потому Мин Фань всё же решился спросить:
— Учитель, дозволите ли этому ученику приготовить вам немного каши?
читать дальшеКаждую ночь Ло Бинхэ прилежно осваивал науку Мэнмо и прогрессировал с необычайной быстротой. Он уже давно вышел за рамки ученичества, и Шэнь Цинцю поручал ему всё более важные задания. Теперь же, когда Ло Бинхэ подрос, наставник дозволил ему покидать пределы хребта Цанцюн, чтобы уничтожать демонов в мире людей, обращающихся к школе заклинателей за помощью. Не последнюю роль в этом решении играла надежда, что занятый делом ученик наконец перестанет с утра до вечера липнуть к учителю. Хоть желудок Шэнь Цинцю вовсе не возражал против подобной привязанности, сам мужчина начинал беспокоиться, что в растущей преданности ученика есть что-то ненормальное, и невольно задумывался, не виновен ли он отчасти в том, что избаловал мальчишку. Если так дальше пойдёт, где взять решимость, чтобы безжалостно столкнуть его в Бесконечную бездну, когда придёт время?
Все эти мысли определённо не шли на пользу его аппетиту.
— В этом нет нужды, — хмуро отозвался Шэнь Цинцю. — Можешь идти.
Не решаясь ничего добавить, ученик послушно удалился. Пусть он сделал всё возможное, чтобы не выказать своего разочарования, в душе он обливался слезами. Воистину, за последние годы этот паршивец Ло Бинхэ занял первое место в сердце учителя, изрядно потеснив остальных учеников. Подумать только, учитель даже ложку каши [1] из его рук принять не желает!
Разумеется, ему в голову не приходило, что проблема, быть может, кроется в самой каше, а вовсе не в руках.
***
Спустя некоторое время за дверью вновь послышались шаги.
— Разве я не сказал, что мне ничего не нужно? — сварливо бросил Шэнь Цинцю.
— Этот ученик преодолел тысячи ли, чтобы прибыть сюда, — ответил ему разочарованный юношеский голос. — Неужто вы так и отошлёте его, учитель, не позволив повидать вас?
Этот чистый и звучный голос обрёл крепость, не утратив юношеской живости. При первых же его звуках Шэнь Цинцю чуть не свалился вместе со стулом. Кое-как восстановив равновесие, он порывисто обернулся к двери.
Лицо юноши в белоснежных одеждах, словно выточенное из драгоценного нефрита, светилось кроющейся в уголках губ полуулыбкой, глаза сияли радостью встречи.
За спиной Ло Бинхэ виднелся драгоценный меч Чжэнъян [2], полученный им на горе Ваньцзянь. Бессмертный меч воплощал собой ци юноши, так что его прямо-таки переполняла духовная энергия. Это первоклассное оружие Ло Бинхэ извлёк из скалы под восторженное ликование сотоварищей, и всё же прославленный меч не шёл ни в какое сравнение с тем, что был предназначен юноше судьбой.
Вернув себе самообладание, Шэнь Цинцю улыбнулся в ответ:
— Как это ты обернулся так быстро?
Усевшись рядом, Ло Бинхэ незамедлительно налил учителю чай, подпихнув ему чашку.
— Задание не представляло особых сложностей. К тому же, я так скучал по учителю, что скакал обратно день и ночь без остановки.
Он поведал обо всём так, будто это и впрямь не составило ему ни малейшего труда. Впрочем, что бы он был за главный герой, вздумай он жаловаться на опасности и невзгоды? И с точки зрения Шэнь Цинцю это определённо было одним из самых ценных его свойств.
Подняв чашку, мужчина отпил глоток лучшего «Снега Горных Вершин», к превосходному вкусу которого он всё ещё не успел привыкнуть за все эти годы, и как бы невзначай бросил:
— Близится собрание Союза бессмертных.
Разумеется, Ло Бинхэ и сам был в курсе.
— Этому ученику стоит подготовить для учителя список участников с горы Цинцзин?
В последнее время Шэнь Цинцю и вправду предпочитал сваливать все организационные дела на Ло Бинхэ — тот выполнял их с неизменным рвением и скрупулёзностью. В самом деле, к чему удручать себя скучными повседневными делами, когда ученик счастлив взять их на себя? Отчитываясь о выполненном задании, Ло Бинхэ никогда не забывал поинтересоваться у учителя, нет ли в его работе недочётов; при этом Шэнь Цинцю едва удерживался от восклицания: «Хэй, парень, зачем ты всякий раз спрашиваешь, всё ли правильно, если я сам в жизни не сумел бы сделать это столь же безупречно!»
— Лучше передай его прямо главе школы, — велел Шэнь Цинцю.
Ло Бинхэ молча кивнул. Он хотел ещё что-то добавить, но внезапно его посетило какое-то странное ощущение. Юноше вдруг почудилось, что сегодня наставник уделяет ему особое внимание. Не удержавшись от улыбки, он спросил:
— Почему вы так на меня смотрите? Неужели учитель тоже соскучился по этому ученику?
— Я что, не имею права смотреть на своего воспитанника? — суховато отозвался Шэнь Цинцю.
— Разумеется, имеете, — рассмеялся Ло Бинхэ. — Учителю нравится то, что предстаёт его глазам?
Тут уже Шэнь Цинцю не удержался от смешка. Мгновение помедлив, он окликнул его:
— Бинхэ.
Юношу не оставляло чувство, что учитель ведёт себя как-то странно. Должно быть, он собрался сказать что-то значительное, потому Ло Бинхэ лишь послушно отозвался:
— Да?
Глядя ему прямо в глаза, Шэнь Цинцю спросил:
— Ты хочешь стать сильным? Настолько могущественным, что никто под небесами не посмеет тягаться с тобой?
Ло Бинхэ давным-давно решил для себя этот вопрос. Торжественно выпрямившись на сидении, он без колебаний ответил:
— Да!
При виде подобной уверенности Шэнь Цинцю испытал некоторое облегчение. Чётко выговаривая каждое слово, он вопросил:
— А если бы тебе, к примеру, пришлось ради этого, пройдя через жестокие страдания, бесчисленные препятствия, опасности, грозящие твоему телу и душе, дойти до самой крайности, ты бы решился на это ради обретения подобной мощи?
— Бинхэ не страшится ни боли, ни труда, ни опасностей, — медленно произнёс юноша. — Он жаждет лишь обрести силу, чтобы защитить дорогих ему людей!
Этим ответом он несколько успокоил мятущееся сердце Шэнь Цинцю.
«Верно, Ло Бинхэ, ради своего будущего нефритового цветника из трёхсот персон ты должен потерпеть!»
Пусть в душе Шэнь Цинцю по-прежнему не мог примириться с тем, что предстоит пережить главному герою, чтобы переродиться, словно бабочка, вылетающая из кокона, он впервые поверил в то, что и впрямь сможет сыграть возложенную на него бесчеловечную роль.
***
Три дня спустя избранная дюжина адептов хребта Цанцюн отбыла на собрание Союза бессмертных.
На сей раз оно должно было состояться в покрытом дремучим лесом ущелье Цзюэди [3].
Те адепты, что уже успели сделать себе имя, не принимали участия в собрании, чтобы не соперничать с младшими сотоварищами, ведь им не было нужды добиваться внимания сильных мира сего. Потому-то главы пиков Цанцюн и старейшины, как правило, сами не участвовали, отбирая от своей горы с десяток молодых адептов — примерно столько за это время присоединялось к числу бессмертных, так что чем больше, тем лучше. И, подумать только, в этом романе заклинатели добирались до места собрания на конных повозках!
Авторы сажают персонажей на лошадей исключительно ради героической позы. Однако, поскольку Шэнь Цинцю не горел желанием углублять знакомство с породой непарнокопытных, рискуя при этом сломать себе шею, а также подставлять своё миловидное лицо всем горным стихиям, он без колебаний выбрал крытую повозку — и пусть все остальные смотрят на него с осуждением, если охота.
Однако оказалось, что с местами в повозке всё на поверку не так-то просто — тут явно действовал принцип: кто успел, тот и съел. Стоило вееру Шэнь Цинцю коснуться дверной занавеси, как изнутри раздался резкий голос:
— Такой здоровый мужик, и собрался потеснить хрупкую женщину!
Обладательницей роскошных бровей и высокой пышной груди оказалась не кто иная, как госпожа горы Сяньшу, Ци Цинци [4].
В оригинальном романе её отношения с Шэнь Цинцю были так себе, впрочем, они почти не контактировали, что вполне устраивало обоих. Но за последние годы, поработав с ней бок о бок, мужчина проникся уважением к её прямоте и грубоватой откровенности, так что, можно сказать, они неплохо поладили. Наставив на неё свой веер, Шэнь Цинцю изрёк в безупречно вежливой манере:
— Прошу госпожу снизойти к слабости больного.
Ци Цинци признала за ним это право, подвинувшись, но всё же не удержалась от замечания:
— Ты окончательно распустился, пользуясь своим отравлением, чтобы с тобой все носились как с писаной торбой! Если так дальше пойдёт, ты забудешь, что у тебя есть золотое ядро! Может, тебе ещё и закусок поднести?
— А что, неплохая идея, — как ни в чём не бывало отозвался Шэнь Цинцю, постучав ручкой веера по стене повозки.
Из-за поднявшегося занавеса тотчас возникло улыбающееся лицо Ло Бинхэ.
— Чего пожелает учитель: закусок, воды, или у вас затекла поясница?
Сам ученик восседал на высокой белой лошади, словно подчёркивающей его одухотворённую красоту. Под яркими лучами солнца он весь так и сиял, словно статуэтка из нефрита.
— Твоя тётя [5] Ци желает отведать закусок, — велел Шэнь Цинцю.
Ло Бинхэ тотчас извлёк из-за пояса изящный свёрток, словно только этого и дожидался.
— Учитель, прошу, дайте знать, если вам ещё что-то понадобится, — попросил он, перед тем как опустить занавес.
Проезжавший мимо Лю Цингэ громко фыркнул, нахлёстывая лошадь.
— Ну надо же, — изрёк Шэнь Цинцю, вскрывая свёрток. — «Борода дракона» [6]! Неплохо. — Протягивая его Ци Цинци, он предложил: — Хочешь попробовать?
В этот момент грозная заклинательница затруднилась бы подобрать слова, чтобы описать свои чувства. Её распирало что-то вроде праведного негодования: как мог столь прекрасный ученик, духовно сильный и безупречно воспитанный, взрасти под крылом этого бездельника Шэнь Цинцю?
На самом деле, существовала метафора, прекрасно отражающая её эмоции, но неизвестная ей в силу анахронизма — «прозрение слепой собаки».
Поглощённая этими переживаниями, Ци Цинци даже не взглянула на «бороду дракона», вместо этого сурово заметив:
— Даже Минъянь едет верхом!
Если ей удастся хоть немного смутить Шэнь Цинцю, это станет настоящим триумфом!
Тот послушно выглянул из-за занавеси: Лю Минъянь и впрямь восседала на лошади со своей неизменной вуалью и клинком Шуйсэ [7]. С каждым дуновением ветра белоснежная вуаль трепетала, создавая чувство неземной прелести.
Эта картина была чересчур притягательна.
Шэнь Цинцю не отказал себе в удовольствии поглазеть на девушку лишнюю пару мгновений, после чего мечтательно вздохнул:
— Так прекрасна, что мой глаз не в состоянии объять эту красоту.
— Прекрати пялиться на мою ученицу! — скривилась Ци Цинци.
Надо же было случиться, чтобы эти слова достигли ушей Ло Бинхэ. Лицо юноши моментально потемнело.
Разумеется, Шэнь Цинцю понятия не имел о перемене в настроении ученика — он как ни в чём не бывало лакомился «бородой дракона», чувствуя себя зрителем в кинотеатре, который, поедая поп-корн и попивая кока-колу, ждёт окончания рекламы. Ведь перед ним — Ло Бинхэ и Лю Минъянь, главный герой и героиня в одном кадре! Если Шэнь Цинцю хоть что-то понимал в законах жанра, то сейчас во все стороны полетят искры!
Тем временем сердце пресловутого протагониста при виде того, как учитель таращится на Лю Минъянь, сжалось, будто готовое разорваться.
«"Так прекрасна, что глаз не в состоянии объять?" — кипятился он. — Да учитель её физиономию толком не видел! А если б и видел, не может же она быть такой же красивой, как я?»
На самом деле, Ло Бинхэ вовсе не льстил себе — он просто констатировал факт: с младых ногтей он не был склонен ни принижать себя, ни предаваться нарциссическому самолюбованию.
Минуло уже почти полдня, а Шэнь Цинцю по-прежнему не мог оторвать взгляд от этой заносчивой девчонки. Будучи не в состоянии это выносить, Ло Бинхэ подхлестнул лошадь кнутом, сравнявшись с Лю Минъянь, и одарил её лёгкой улыбкой:
— Шимэй Лю.
Сперва она удивилась неожиданному порыву юноши, затем осторожно кивнула:
— Шисюн Ло.
«Вот! Вот оно!» — возликовал про себя Шэнь Цинцю.
Он и мечтать не мог, что однажды собственными глазами узрит прекраснейшую сцену романа: красавец-герой и его красотка-возлюбленная гарцуют друг подле друга. Овладевшее им предвкушение заставило забыть обо всём на свете.
Украдкой обернувшись, Ло Бинхэ убедился, что учитель не только не сменил объект интереса, но и воззрился на девчонку с таким видом, словно на ней белый свет клином сошёлся. На похолодевшее чело Ло Бинхэ набежала тень, грудь стеснило, а зубы сами собой со скрипом сжались. Совладав с собой чудовищным усилием воли, юноша как ни в чём не бывало рассмеялся, подгоняя лошадь, чтобы незаметно увлечь за собой Лю Минъянь. В конце концов они удалились настолько, что Шэнь Цинцю мог видеть их спины, лишь наполовину высунувшись из повозки — тогда он сдался, вновь откинувшись на сидение.
Чёрт, как он мог забыть: воркующая парочка героев никогда не думает о том, чтобы одарить светом своей любви восхищённых зрителей.
Примечания переводчиков:
[1] Каша — кит. 粥; (zhōu) — чжоу, у нас известна также под названием «конги» (от тамильского «канджи»). Cильно разваренная рисовая каша на воде, традиционный завтрак китайцев. Она готовится без сахара и её часто едят с чем-нибудь солёным, например, квашеной капустой или редькой, или «тысячелетними яйцами», а также сдабривают тонкими ломтиками мяса и имбирём.
Первый китайский император Цинь Шихуанди, которого принято считать изобретателем этой каши, делал её из пшена. Предполагается, что чжоу варили в храмах во времена массового паломничества: чем больше народу, тем жиже каша. Тот же принцип действовал, когда она была единственной едой во времена массового голода.
[2] Меч Чжэнъян 正阳剑 (Zhèngyáng jiàn), в пер. с кит. Чжэн — «честный, законный, правильный», Ян — «положительный», а также «мужская духовная энергия», как в «инь и ян».
[3] Ушелье Цзюэди 絕地 (Juédì) — в пер. с кит. — «земля отчаяния».
[4] Ци Цинци 齐清萋 (Qí Qīngqī) — пер. с кит. её фамилия означает «ровный, аккуратный», имя — «чистая роскошь».
[5] Тётя — на кит. 师叔 (shīshū) — шишу — младший брат или младшая сестра учителя по школе/клану заклинателей.
[6] Борода дракона 龍鬚酥 (lóng xū sū) — в букв. пер. с кит. «усы дракона» — лёгкие сладкие рулетики, чем-то похожие на сахарную вату, иногда с начинкой, например, ореховой.
На процесс приготовления можно посмотреть здесь, он воистину завораживает:
https://www.youtube.com/watch?v=RphucuwyBNY
https://www.youtube.com/watch?v=R9htFF6PgGU
[7] Шуйcэ 水色 (Shuǐsè) — в пер. с кит. «цвет воды».
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 20. Будни сюжетного негра
Предыдущая глава
— Да, учитель? — мгновенно развернулся Ло Бинхэ.
— Комнаты учеников с другой стороны. А ты куда собрался?
Как спальни учеников, так и сарай для хвороста располагались слева, Ло Бинхэ же целенаправленно двинулся куда-то направо.
— Этот ученик желает пойти на кухню, чтобы приготовить учителю завтрак.
От этих слов Шэнь Цинцю стало не по себе.
читать дальшеОн и впрямь не отказался бы от завтрака в исполнении Ло Бинхэ, однако позволить ученику убить на это остаток ночи — поступок в духе мачехи из «Золушки». Короче говоря, как ни посмотри, так не годится.
В конце концов совесть победила в нелёгкой борьбе с аппетитом. Шэнь Цинцю кашлянул:
— Не глупи. С чего тебе взбрело в голову готовить среди ночи? Ступай спать.
Ло Бинхэ понимал, что учитель заботится о его самочувствии. Послав ему благодарную улыбку, юноша, однако, не собирался подчиняться его велению: он намеревался, усыпив бдительность учителя, прокрасться на кухню некоторое время спустя.
Шэнь Цинцю хотел было спросить, ночует ли он на прежнем месте в сарае, но подумал, что это не самая лучшая идея: подобный вопрос наверняка ударил бы по самоуважению юноши. С другой стороны, даже если выделить Ло Бинхэ место в спальнях учеников, Мин Фань с приспешниками всё равно его оттуда выдворят. Едва представив это, Шэнь Цинцю ощутил болезненный укол сострадания.
Поразмыслив, он наконец решился:
— Завтра соберёшь свои вещи и переберёшься сюда.
— Учитель? — искренне растерялся Ло Бинхэ.
— Снаружи от моей бамбуковой хижины есть пристройка. Начиная с завтрашнего дня будешь жить там.
Это должно было значительно упростить обязанности Ло Бинхэ по приготовлению еды и уборке — при этой мысли тучи на небосводе совести Шэнь Цинцю малость разошлись. Совсем недавно, пережив потрясение, он готов был бежать от Ло Бинхэ за тридевять земель, теперь же едва не потирал руки в предвкушении того, как сам главный герой будет подавать ему чай и носить воду.
«А ведь в конечном итоге я неплохо устроился, а?»
Витая в облаках, он не обращал внимания на реакцию ученика. Внезапно Ло Бинхэ подскочил к нему и крепко обнял.
Застигнутый врасплох, Шэнь Цинцю сперва вздрогнул, а затем густо покраснел.
Итак, в свои почтенные годы он наконец-то удостоился крепких объятий — вот только не утончённой благоухающей сестрички, а пышущего юношеской энергией подростка, бр-р-р…
Не замечая осторожных ёрзаний учителя в тщетных попытках вывернуться, Ло Бинхэ в экстазе повис у него на шее, восклицая прямо в ухо наставнику:
— Учитель! Учитель!
Кое-как высвободив одну руку, Шэнь Цинцю воздел ладонь, раздумывая, куда бы её деть. Поколебавшись, он, в конце концов, опустил её на затылок Ло Бинхэ, потрепав его по голове.
— Всё в порядке. К чему такие нежности, тебе ведь уже не десять лет!
Что до Ло Бинхэ, то тот, похоже, не видел в этом ничего предосудительного, однако слова учителя изрядно его смутили. Не забудься юноша от восторга, разве решился бы он вести себя так с величественным недосягаемым учителем? Неохотно отлепившись от наставника, он пробормотал, залившись краской:
— Учитель прав, этот ученик забылся.
Будь на его месте и впрямь какой-нибудь десятилетка, подобный поступок выглядел бы мило. Что же до пятнадцатилетнего Ло Бинхэ… это всё равно было чертовски мило! Этот юноша с лицом нежным, как первый листок по весне, казался очаровательным, что бы он ни делал!
Сгорая от стыда, Ло Бинхэ не преминул заметить, что цвет лица учителя едва ли можно счесть здоровым.
Даже для бессмертного противостояние с Мэнмо сразу после отравления Неисцелимым ядом — это чересчур. Хоть Шэнь Цинцю всеми силами старался не выказать слабости, его лицо осунулось и побледнело. Убедившись, что учителю как никогда необходим отдых, Ло Бинхэ наконец-то убрался восвояси, но вместо того, чтобы вернуться в сарай, он таки отправился на кухню кружным путём.
Юноша принял твёрдое решение: отныне он будет всеми силами способствовать выздоровлению учителя, обеспечивая его самой питательной пищей!
Стоило двери закрыться за спиной Ло Бинхэ, как в голове Шэнь Цинцю вновь раздался сигнал:
[Уровень крутости главного героя возрос на 50 баллов!]
Шэнь Цинцю не знал, что и сказать.
«Это ещё за что? — вопросил он про себя. — Система что, окончательно пошла вразнос? Или всё-таки прониклась ко мне тёплыми чувствами, пусть и с запозданием?»
Однако он и впрямь слишком вымотался, чтобы пытаться прояснить происхождение баллов. Быть может, теперь их начисляют за жаркие объятия, хе-хе…
***
Следующее утро Шэнь Цинцю беззастенчиво продрых, пока его не разбудили лучи солнца и восхитительный запах риса с рыбой. Видимо, в пристройке Ло Бинхэ уже приступил к готовке. Распространяясь по округе, этот аромат дразнил учеников, на долю которых досталась обычная безвкусная трапеза. Привлечённые им, они сгрудились у двери кухни, подглядывая за сотоварищем.
При этом они едва не жевали рукава собственных одеяний от досады, в особенности заслышав похвалы Шэнь Цинцю в адрес стряпни ученика — причём оба так и сияли улыбками, словно два медных таза. Отторжение скромной персоны Ло Бинхэ достигло высшей точки в сознании его соучеников.
И как только учитель не видит, что этот бесстыжий интриган завоевал его расположение исключительно благодаря дьявольским замыслам, бесчестным приёмам и хитроумной лжи! И вы только взгляните на мастера — весь так и светится, словно ему только что преподнесли самый дорогой подарок в жизни!
Проторчав там до сумерек, они проследили, как Ло Бинхэ проследовал к пристройке у дома Шэнь Цинцю. Это открытие подобно молнии поразило юных адептов Цинцзин, за последние годы привыкших разве что не вытирать младшим сотоварищем пол!
Хоть Шэнь Цинцю и велел ученику перенести вещи, на поверку тому было ровным счётом нечего перетаскивать, кроме самого себя.
Подушка? Пук соломы вполне сгодится. Одеяло? Для этого есть верхнее платье… впрочем, учитель без его ведома уже позаботился и об этом.
Шэнь Цинцю всегда был полон сочувствия к юному главному герою, на детство которого выпало слишком много страданий. Хребет Цанцюн, при всех своих достоинствах и недостатках, являл собой обширную школу заклинателей, уж явно не страдающую от скудости средств, и потому лишать несчастного юношу элементарных удобств было просто-напросто жестоко.
Возможно, впервые в жизни Ло Бинхэ предстояло спать на приличной кровати. Где ему только не приходилось почивать в прошлом: в корзине, покачивающейся на водах замерзающей реки, на холодной сырой земле, на шумных людных улицах и даже в горных пещерах, питаясь ветром и укрываясь росой. Теперь же, раскинувшись на широкой чистой постели, он ощутил почти нереальное чувство полного блаженства.
В особенности, когда вспомнил, что Шэнь Цинцю лежит прямо за стеной.
Возможно, именно то, что он безостановочно думал об этом ночь напролёт, послужило причиной тому, что Мэнмо так и не дал о себе знать. Это ничуть не умалило решимости Ло Бинхэ — он терпеливо ждал, пока Демон Снов не объявился несколько дней спустя.
На сей раз он не озаботился специальным заклятием — просто возник во сне Ло Бинхэ, приняв вид сгустка чёрного тумана.
На глазах юноши туман постепенно уплотнился, и из тёмной массы раздался знакомый голос:
— Ну что, малец, надумал что-нибудь дельное за три дня?
— Разве старейшина не ведает о моём решении? — парировал Ло Бинхэ.
— Не только это, — Мэнмо издал довольный смешок, — но и то, что ты не пожалеешь о нём. Запомни этот день как следует, мальчишка, ибо сегодня — начало твоего стремительного взлёта!
Однако юношу весьма мало занимал стремительный взлёт — ничуть не тронутый энтузиазмом демона, он сложил руку в церемонном жесте:
— У этого юнца есть ещё одна просьба.
— Если уж ты согласился, то, без сомнения, мы обо всём договоримся! Выкладывай побыстрее и приступай к принесению ученических обетов! — настаивал Мэнмо, не подозревая, насколько сильно его цветистые фантазии расходятся с реальностью.
— То, чего хочет этот юнец, и вправду связано с ученичеством, — отозвался Ло Бинхэ. — Щедрость моего учителя по отношению ко мне воистину необъятна, словно гора, чья вершина теряется в облаках — могу ли я пренебречь оказанными мне благодеяниями, признав своим учителем другого…
Он ещё не успел договорить, когда Мэнмо раздражённо прервал его:
— Ладно, ладно! Этот старик обойдётся и без этого, доволен?
Видимая лёгкость, с которой Демон Снов согласился с этим требованием, скрывала жестокий урон, нанесённый его самолюбию: впервые за долгие столетия он согласился передать кому-то жемчужины своих знаний, а неблагодарный сопляк даже не желает признать его учителем! Мог ли он оскорбить его сильнее? Это же всё равно что усыновить ребёнка, чтобы он потом стащил семейные реликвии!
Однако Ло Бинхэ это вполне устраивало.
— Премного благодарен старейшине, — торжественно провозгласил он.
Юный заклинатель и в самом деле скорее отказался бы от всех открывшихся перед ним возможностей, чем даровал заветное звание Шэнь Цинцю кому-то другому.
Не утрать Мэнмо материальную форму, при виде этой довольной физиономии его собственную перекосило бы жутким образом.
Что ж, в этом был весь Ло Бинхэ: перед своим учителем он был сама воспитанность и покладистость — чем вам не белоснежный цветочек? — однако всем остальным этот бутончик при случае готов был задать жару, чуть что-то приходилось ему не по сердцу. Воистину, будто два разных человека!
Старому демону оставалось только посочувствовать!
***
Время летело подобно стреле, солнце и луна носились туда-сюда, будто непоседливые дети.
…На самом деле Шэнь Цинцю крайне неохотно применил эту избитую метафору, но ничего более удачного на ум не шло.
День за днём он играл на цине [1], читал, практиковался в каллиграфии, живописи, боевых искусствах, журил Ло Бинхэ, когда блюда приходились ему не по вкусу, и куда чаще пререкался с Лю Цингэ. Периодически он заходил к Юэ Цинъюаню, чтобы доложить о своей работе — в общем, жил в полном соответствии со своим принципом: «Радоваться жизни, пока есть возможность».
Пока не пришло время отправляться на собрание Союза бессмертных.
Вот этот день и настал. Вольготное течение жизни на пике Цинцзин настолько усыпило бдительность Шэнь Цинцю, что ему почти удалось выбросить из головы ожидающий его неизбежный конец.
Его личный финал, который станет лишь первой ступенькой к возвышению Ло Бинхэ, приобретению гарема из бесчисленных белокожих красоток и неизбежному погружению этой прекрасной яростной души в непроглядный мрак. И как он только мог об этом забыть!
Потому-то приглашение на позолоченной табличке прямо-таки выбило Шэнь Цинцю из колеи.
Собрание Союза бессмертных было первой кульминацией «Пути гордого бессмертного демона» и, по совместительству, поворотной точкой сюжета.
Проводившееся раз в четыре года собрание Союза бессмертных являло собой место встреч многообещающей молодёжи, предоставляя им широкие возможности для развития способностей и устройства своего будущего. Форма собрания менялась раз от раза — решение принималось на совете старейшин — но, независимо от места проведения, оно притягивало помыслы всех мало-мальски амбициозных юных дарований.
Ведь, независимо от принадлежности к миру заклинателей или боевых искусств [2], отличившись на собрании Союза бессмертных, ты можешь быть уверен, что твоё имя прогремит по всему миру, войдя в список избранных.
Изначально «Путь гордого бессмертного демона» был принят публикой весьма прохладно, однако, как только речь зашла о собрании Союза бессмертных, оценки и подписки стремительно взлетели вверх!
Стоит в двух словах упомянуть о причинах подобных восторгов. Начиная с этого эпизода Сян Тянь Да Фэйцзи наплевал на жалкие остатки своих моральных устоев, утопив читателей в славословиях железным мускулам главного героя и грациозным, словно ручеёк, сестричкам. Периодически автор и впрямь выдавал куски весьма годного текста, заставляющего уши пылать, но была и ещё одна немаловажная причина, из-за которой, собственно, Шэнь Юань кое-как добрался до конца этого невыносимого словоблудия.
Это было невероятное разнообразие сверхъестественных тварей!
Великий Самолёт, Пронзающий Небеса, так и не удосужился толком разобраться в том, что представляет собой мир заклинателей, то и дело безнаказанно путая путь духовного зарождения с путём духовного возвышения, потому что его познания никак не влияли на получаемый от книги доход.
Хоть «Путь гордого бессмертного демона» и носил гордое звание «романа о мире заклинателей [3]», куда правильнее было бы отнести его к разряду «мистики [4]», потому как описания всяческой бесовщины в нём явственно подминали под себя всё связанное с заклинательством. В качестве романа о заклинателях книга была оторви да выбрось, однако как мистический роман представляла собой определённый интерес.
И совсем скоро Шэнь Цинцю предстояло столкнуться лицом к лицу со всеми разновидностями лютой нечисти, измышлённой автором.
И, что ещё прискорбнее, именно тогда он будет вынужден лично разобраться с открывшим свою истинную природу Ло Бинхэ, безжалостно скинув его в Бесконечную бездну.
Итак, колесо его судьбы (вернее, корявого сюжета) начало свой неумолимый поворот…
Примечания переводчиков:
[1] Цинь — 琴 (qín) — общее название ряда струнных музыкальных инструментов, распространённых в Китае. Наиболее известны семиструнный цинь — цисяньцинь (古琴 (gǔqín) – гуцинь) и двухструнный смычковый матоуцинь. В классическую эпоху под цинем прежде всего подразумевали «древний цинь» (гуцинь), считающийся одним из немногих исконно китайских инструментов. Позднее, «варварское» происхождение имеет группа тицинь 提琴 (tíqín) — переносных («подъёмных») инструментов, зачастую смычковых, широко использующихся в китайском театре (матоуцинь, эрху и др).
В строгом смысле слова цинь подразумевает группу инструментов типа цитры, принявших классическую семиструнную форму. В литературе зачастую упоминается вместе с сэ (se) (25-струнной цитрой) — как символ гармоничного союза между мужем и женой.
В настоящее время цинь имеет значение музыкального инструмента вообще, чаще всего означая фортепиано.
[2] Боевые искусства — 江湖 (jiānghú) цзянху — букв. «река и озеро». Заклинатели, как правило, свысока смотрят на практикующих боевые искусства смертных. Интересно, что идиома «гость рек и озер» означает мошенника или шулера.
[3] Роман о мире заклинателей — 修真 (xiūzhēn) сючжэнь — «взращивание совершенного» в даосской традиции.
[4] Мистика — 打怪 (dǎguài) дагуай — в пер. с кит. что-то вроде «избиение монстров» или «фэнтези».
Следующая глава
— Да, учитель? — мгновенно развернулся Ло Бинхэ.
— Комнаты учеников с другой стороны. А ты куда собрался?
Как спальни учеников, так и сарай для хвороста располагались слева, Ло Бинхэ же целенаправленно двинулся куда-то направо.
— Этот ученик желает пойти на кухню, чтобы приготовить учителю завтрак.
От этих слов Шэнь Цинцю стало не по себе.
читать дальшеОн и впрямь не отказался бы от завтрака в исполнении Ло Бинхэ, однако позволить ученику убить на это остаток ночи — поступок в духе мачехи из «Золушки». Короче говоря, как ни посмотри, так не годится.
В конце концов совесть победила в нелёгкой борьбе с аппетитом. Шэнь Цинцю кашлянул:
— Не глупи. С чего тебе взбрело в голову готовить среди ночи? Ступай спать.
Ло Бинхэ понимал, что учитель заботится о его самочувствии. Послав ему благодарную улыбку, юноша, однако, не собирался подчиняться его велению: он намеревался, усыпив бдительность учителя, прокрасться на кухню некоторое время спустя.
Шэнь Цинцю хотел было спросить, ночует ли он на прежнем месте в сарае, но подумал, что это не самая лучшая идея: подобный вопрос наверняка ударил бы по самоуважению юноши. С другой стороны, даже если выделить Ло Бинхэ место в спальнях учеников, Мин Фань с приспешниками всё равно его оттуда выдворят. Едва представив это, Шэнь Цинцю ощутил болезненный укол сострадания.
Поразмыслив, он наконец решился:
— Завтра соберёшь свои вещи и переберёшься сюда.
— Учитель? — искренне растерялся Ло Бинхэ.
— Снаружи от моей бамбуковой хижины есть пристройка. Начиная с завтрашнего дня будешь жить там.
Это должно было значительно упростить обязанности Ло Бинхэ по приготовлению еды и уборке — при этой мысли тучи на небосводе совести Шэнь Цинцю малость разошлись. Совсем недавно, пережив потрясение, он готов был бежать от Ло Бинхэ за тридевять земель, теперь же едва не потирал руки в предвкушении того, как сам главный герой будет подавать ему чай и носить воду.
«А ведь в конечном итоге я неплохо устроился, а?»
Витая в облаках, он не обращал внимания на реакцию ученика. Внезапно Ло Бинхэ подскочил к нему и крепко обнял.
Застигнутый врасплох, Шэнь Цинцю сперва вздрогнул, а затем густо покраснел.
Итак, в свои почтенные годы он наконец-то удостоился крепких объятий — вот только не утончённой благоухающей сестрички, а пышущего юношеской энергией подростка, бр-р-р…
Не замечая осторожных ёрзаний учителя в тщетных попытках вывернуться, Ло Бинхэ в экстазе повис у него на шее, восклицая прямо в ухо наставнику:
— Учитель! Учитель!
Кое-как высвободив одну руку, Шэнь Цинцю воздел ладонь, раздумывая, куда бы её деть. Поколебавшись, он, в конце концов, опустил её на затылок Ло Бинхэ, потрепав его по голове.
— Всё в порядке. К чему такие нежности, тебе ведь уже не десять лет!
Что до Ло Бинхэ, то тот, похоже, не видел в этом ничего предосудительного, однако слова учителя изрядно его смутили. Не забудься юноша от восторга, разве решился бы он вести себя так с величественным недосягаемым учителем? Неохотно отлепившись от наставника, он пробормотал, залившись краской:
— Учитель прав, этот ученик забылся.
Будь на его месте и впрямь какой-нибудь десятилетка, подобный поступок выглядел бы мило. Что же до пятнадцатилетнего Ло Бинхэ… это всё равно было чертовски мило! Этот юноша с лицом нежным, как первый листок по весне, казался очаровательным, что бы он ни делал!
Сгорая от стыда, Ло Бинхэ не преминул заметить, что цвет лица учителя едва ли можно счесть здоровым.
Даже для бессмертного противостояние с Мэнмо сразу после отравления Неисцелимым ядом — это чересчур. Хоть Шэнь Цинцю всеми силами старался не выказать слабости, его лицо осунулось и побледнело. Убедившись, что учителю как никогда необходим отдых, Ло Бинхэ наконец-то убрался восвояси, но вместо того, чтобы вернуться в сарай, он таки отправился на кухню кружным путём.
Юноша принял твёрдое решение: отныне он будет всеми силами способствовать выздоровлению учителя, обеспечивая его самой питательной пищей!
Стоило двери закрыться за спиной Ло Бинхэ, как в голове Шэнь Цинцю вновь раздался сигнал:
[Уровень крутости главного героя возрос на 50 баллов!]
Шэнь Цинцю не знал, что и сказать.
«Это ещё за что? — вопросил он про себя. — Система что, окончательно пошла вразнос? Или всё-таки прониклась ко мне тёплыми чувствами, пусть и с запозданием?»
Однако он и впрямь слишком вымотался, чтобы пытаться прояснить происхождение баллов. Быть может, теперь их начисляют за жаркие объятия, хе-хе…
***
Следующее утро Шэнь Цинцю беззастенчиво продрых, пока его не разбудили лучи солнца и восхитительный запах риса с рыбой. Видимо, в пристройке Ло Бинхэ уже приступил к готовке. Распространяясь по округе, этот аромат дразнил учеников, на долю которых досталась обычная безвкусная трапеза. Привлечённые им, они сгрудились у двери кухни, подглядывая за сотоварищем.
При этом они едва не жевали рукава собственных одеяний от досады, в особенности заслышав похвалы Шэнь Цинцю в адрес стряпни ученика — причём оба так и сияли улыбками, словно два медных таза. Отторжение скромной персоны Ло Бинхэ достигло высшей точки в сознании его соучеников.
И как только учитель не видит, что этот бесстыжий интриган завоевал его расположение исключительно благодаря дьявольским замыслам, бесчестным приёмам и хитроумной лжи! И вы только взгляните на мастера — весь так и светится, словно ему только что преподнесли самый дорогой подарок в жизни!
Проторчав там до сумерек, они проследили, как Ло Бинхэ проследовал к пристройке у дома Шэнь Цинцю. Это открытие подобно молнии поразило юных адептов Цинцзин, за последние годы привыкших разве что не вытирать младшим сотоварищем пол!
Хоть Шэнь Цинцю и велел ученику перенести вещи, на поверку тому было ровным счётом нечего перетаскивать, кроме самого себя.
Подушка? Пук соломы вполне сгодится. Одеяло? Для этого есть верхнее платье… впрочем, учитель без его ведома уже позаботился и об этом.
Шэнь Цинцю всегда был полон сочувствия к юному главному герою, на детство которого выпало слишком много страданий. Хребет Цанцюн, при всех своих достоинствах и недостатках, являл собой обширную школу заклинателей, уж явно не страдающую от скудости средств, и потому лишать несчастного юношу элементарных удобств было просто-напросто жестоко.
Возможно, впервые в жизни Ло Бинхэ предстояло спать на приличной кровати. Где ему только не приходилось почивать в прошлом: в корзине, покачивающейся на водах замерзающей реки, на холодной сырой земле, на шумных людных улицах и даже в горных пещерах, питаясь ветром и укрываясь росой. Теперь же, раскинувшись на широкой чистой постели, он ощутил почти нереальное чувство полного блаженства.
В особенности, когда вспомнил, что Шэнь Цинцю лежит прямо за стеной.
Возможно, именно то, что он безостановочно думал об этом ночь напролёт, послужило причиной тому, что Мэнмо так и не дал о себе знать. Это ничуть не умалило решимости Ло Бинхэ — он терпеливо ждал, пока Демон Снов не объявился несколько дней спустя.
На сей раз он не озаботился специальным заклятием — просто возник во сне Ло Бинхэ, приняв вид сгустка чёрного тумана.
На глазах юноши туман постепенно уплотнился, и из тёмной массы раздался знакомый голос:
— Ну что, малец, надумал что-нибудь дельное за три дня?
— Разве старейшина не ведает о моём решении? — парировал Ло Бинхэ.
— Не только это, — Мэнмо издал довольный смешок, — но и то, что ты не пожалеешь о нём. Запомни этот день как следует, мальчишка, ибо сегодня — начало твоего стремительного взлёта!
Однако юношу весьма мало занимал стремительный взлёт — ничуть не тронутый энтузиазмом демона, он сложил руку в церемонном жесте:
— У этого юнца есть ещё одна просьба.
— Если уж ты согласился, то, без сомнения, мы обо всём договоримся! Выкладывай побыстрее и приступай к принесению ученических обетов! — настаивал Мэнмо, не подозревая, насколько сильно его цветистые фантазии расходятся с реальностью.
— То, чего хочет этот юнец, и вправду связано с ученичеством, — отозвался Ло Бинхэ. — Щедрость моего учителя по отношению ко мне воистину необъятна, словно гора, чья вершина теряется в облаках — могу ли я пренебречь оказанными мне благодеяниями, признав своим учителем другого…
Он ещё не успел договорить, когда Мэнмо раздражённо прервал его:
— Ладно, ладно! Этот старик обойдётся и без этого, доволен?
Видимая лёгкость, с которой Демон Снов согласился с этим требованием, скрывала жестокий урон, нанесённый его самолюбию: впервые за долгие столетия он согласился передать кому-то жемчужины своих знаний, а неблагодарный сопляк даже не желает признать его учителем! Мог ли он оскорбить его сильнее? Это же всё равно что усыновить ребёнка, чтобы он потом стащил семейные реликвии!
Однако Ло Бинхэ это вполне устраивало.
— Премного благодарен старейшине, — торжественно провозгласил он.
Юный заклинатель и в самом деле скорее отказался бы от всех открывшихся перед ним возможностей, чем даровал заветное звание Шэнь Цинцю кому-то другому.
Не утрать Мэнмо материальную форму, при виде этой довольной физиономии его собственную перекосило бы жутким образом.
Что ж, в этом был весь Ло Бинхэ: перед своим учителем он был сама воспитанность и покладистость — чем вам не белоснежный цветочек? — однако всем остальным этот бутончик при случае готов был задать жару, чуть что-то приходилось ему не по сердцу. Воистину, будто два разных человека!
Старому демону оставалось только посочувствовать!
***
Время летело подобно стреле, солнце и луна носились туда-сюда, будто непоседливые дети.
…На самом деле Шэнь Цинцю крайне неохотно применил эту избитую метафору, но ничего более удачного на ум не шло.
День за днём он играл на цине [1], читал, практиковался в каллиграфии, живописи, боевых искусствах, журил Ло Бинхэ, когда блюда приходились ему не по вкусу, и куда чаще пререкался с Лю Цингэ. Периодически он заходил к Юэ Цинъюаню, чтобы доложить о своей работе — в общем, жил в полном соответствии со своим принципом: «Радоваться жизни, пока есть возможность».
Пока не пришло время отправляться на собрание Союза бессмертных.
Вот этот день и настал. Вольготное течение жизни на пике Цинцзин настолько усыпило бдительность Шэнь Цинцю, что ему почти удалось выбросить из головы ожидающий его неизбежный конец.
Его личный финал, который станет лишь первой ступенькой к возвышению Ло Бинхэ, приобретению гарема из бесчисленных белокожих красоток и неизбежному погружению этой прекрасной яростной души в непроглядный мрак. И как он только мог об этом забыть!
Потому-то приглашение на позолоченной табличке прямо-таки выбило Шэнь Цинцю из колеи.
Собрание Союза бессмертных было первой кульминацией «Пути гордого бессмертного демона» и, по совместительству, поворотной точкой сюжета.
Проводившееся раз в четыре года собрание Союза бессмертных являло собой место встреч многообещающей молодёжи, предоставляя им широкие возможности для развития способностей и устройства своего будущего. Форма собрания менялась раз от раза — решение принималось на совете старейшин — но, независимо от места проведения, оно притягивало помыслы всех мало-мальски амбициозных юных дарований.
Ведь, независимо от принадлежности к миру заклинателей или боевых искусств [2], отличившись на собрании Союза бессмертных, ты можешь быть уверен, что твоё имя прогремит по всему миру, войдя в список избранных.
Изначально «Путь гордого бессмертного демона» был принят публикой весьма прохладно, однако, как только речь зашла о собрании Союза бессмертных, оценки и подписки стремительно взлетели вверх!
Стоит в двух словах упомянуть о причинах подобных восторгов. Начиная с этого эпизода Сян Тянь Да Фэйцзи наплевал на жалкие остатки своих моральных устоев, утопив читателей в славословиях железным мускулам главного героя и грациозным, словно ручеёк, сестричкам. Периодически автор и впрямь выдавал куски весьма годного текста, заставляющего уши пылать, но была и ещё одна немаловажная причина, из-за которой, собственно, Шэнь Юань кое-как добрался до конца этого невыносимого словоблудия.
Это было невероятное разнообразие сверхъестественных тварей!
Великий Самолёт, Пронзающий Небеса, так и не удосужился толком разобраться в том, что представляет собой мир заклинателей, то и дело безнаказанно путая путь духовного зарождения с путём духовного возвышения, потому что его познания никак не влияли на получаемый от книги доход.
Хоть «Путь гордого бессмертного демона» и носил гордое звание «романа о мире заклинателей [3]», куда правильнее было бы отнести его к разряду «мистики [4]», потому как описания всяческой бесовщины в нём явственно подминали под себя всё связанное с заклинательством. В качестве романа о заклинателях книга была оторви да выбрось, однако как мистический роман представляла собой определённый интерес.
И совсем скоро Шэнь Цинцю предстояло столкнуться лицом к лицу со всеми разновидностями лютой нечисти, измышлённой автором.
И, что ещё прискорбнее, именно тогда он будет вынужден лично разобраться с открывшим свою истинную природу Ло Бинхэ, безжалостно скинув его в Бесконечную бездну.
Итак, колесо его судьбы (вернее, корявого сюжета) начало свой неумолимый поворот…
Примечания переводчиков:
[1] Цинь — 琴 (qín) — общее название ряда струнных музыкальных инструментов, распространённых в Китае. Наиболее известны семиструнный цинь — цисяньцинь (古琴 (gǔqín) – гуцинь) и двухструнный смычковый матоуцинь. В классическую эпоху под цинем прежде всего подразумевали «древний цинь» (гуцинь), считающийся одним из немногих исконно китайских инструментов. Позднее, «варварское» происхождение имеет группа тицинь 提琴 (tíqín) — переносных («подъёмных») инструментов, зачастую смычковых, широко использующихся в китайском театре (матоуцинь, эрху и др).
В строгом смысле слова цинь подразумевает группу инструментов типа цитры, принявших классическую семиструнную форму. В литературе зачастую упоминается вместе с сэ (se) (25-струнной цитрой) — как символ гармоничного союза между мужем и женой.
В настоящее время цинь имеет значение музыкального инструмента вообще, чаще всего означая фортепиано.
[2] Боевые искусства — 江湖 (jiānghú) цзянху — букв. «река и озеро». Заклинатели, как правило, свысока смотрят на практикующих боевые искусства смертных. Интересно, что идиома «гость рек и озер» означает мошенника или шулера.
[3] Роман о мире заклинателей — 修真 (xiūzhēn) сючжэнь — «взращивание совершенного» в даосской традиции.
[4] Мистика — 打怪 (dǎguài) дагуай — в пер. с кит. что-то вроде «избиение монстров» или «фэнтези».
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 48. Не ведая о встрече
Предыдущая глава
Ша Хуалин искренне не понимала, с чего вдруг Ло Бинхэ так разъярился. Хоть она пыталась сдержать слёзы, они против воли брызнули из глаз, туманя зрение. Пока она силилась взять в толк, за что её подвергли наказанию, взгляд демоницы случайно упал на лицо Шэнь Цинцю. Внезапно она побледнела, словно увидев привидение, и в ужасе вскрикнула:
— О господин, простите меня! Ваша помощница знает, что оплошала, однако она клянётся, что это — не более чем злосчастное совпадение! Пощадите меня, господин, это правда не моих рук дело!
читать дальшеНа счету Ша Хуалин уже числилась подобная «чёрная метка». Когда она только поступила под начало Ло Бинхэ, от неё не укрылась странная привязанность её господина к телу его учителя, хоть она и не имела понятия, как много тот на самом деле значит для бывшего ученика. Вознамерившись выслужиться, она подыскала человека, отдалённо напоминающего Шэнь Цинцю, и, используя демонические техники, превратила его в почти идеальную копию заклинателя, торжественно презентовав её Ло Бинхэ. Откуда же ей было знать, что вместо того, чтобы вознаградить её, господин впадёт в немыслимую ярость [1], разворотив при этом полпещеры?
Хоть с тех пор минуло несколько лет, Ша Хуалин крепко запомнила тот урок — уж чего-чего, а такого выражения лица Ло Бинхэ она предпочла бы больше никогда не видеть. С тех пор она всегда тщательно обходила эту тему стороной, и надо же было такому случиться, чтобы этот превосходный сосуд волею случая оказался столь похожим на Шэнь Цинцю? Неудивительно, что Ло Бинхэ так завёлся с пол-оборота!
— Разве я не предупреждал тебя насчёт этого лица? — прорычал он в лицо демонице.
Подвешенная в воздухе Ша Хуалин стремительно краснела от недостатка кислорода, отчаянно хватая воздух ртом. Собрав последние силы, она кое-как выдавила:
— …На сей раз… Это не входило… в планы этой помощницы…
Хоть Шэнь Цинцю был не в курсе тех событий, по скупому обмену репликами он догадался, что всё это как-то связано с его злосчастной внешностью. Не вмешиваясь, он всерьёз задумался над происходящим. Выходит, что даже спустя пять лет после его смерти Ло Бинхэ по-прежнему впадает в раж, стоит ему завидеть кого-то, хоть отдалённо напоминающего учителя. Похоже, он и впрямь пропёк своего ученика до печёнок.
Внезапно Шэнь Цинцю ощутил резкую боль в животе, словно тысячи иголок разом пронзили его кишки.
Хоть сейчас у него было завались-залейся духовной энергии, толку от неё было чуть. В глазах потемнело, из горла хлынул неудержимый поток свежей крови.
Казалось, воздух вокруг Ло Бинхэ сгустился, невыносимым бременем навалившись на макушку Шэнь Цинцю. Сам молодой господин сверху вниз глянул на него, будто на дохлое животное.
Синьмо принялся дрожать в радостном предвкушении, грозя выскочить из ножен. Прижав рукоять, Ло Бинхэ продолжал таращиться на заклинателя стремительно наливающимися алым глазами.
Шэнь Цинцю возвратил ему бесстрастный взгляд, стирая кровь с уголков рта.
Согласно оригинальному сюжету, к моменту возвращения в Царство людей Ло Бинхэ должен был достичь более-менее стабильного состояния, ежемесячно поглощая духовную энергию одного-двух людей скорее в целях самосовершенствования, чем поддержания баланса. Отчего же у Шэнь Цинцю при виде ученика складывалось впечатление, будто дело обстоит ещё хуже, чем раньше? Казалось, рассудок Ло Бинхэ сотрясает ещё более жестокая буря, чем тогда, когда Шэнь Цинцю вынужден был пожертвовать собственной душой, чтобы защитить его от губительного воздействия Синьмо.
Вздёргиваемая все выше Ша Хуалин при виде того, как Шэнь Цинцю харкает кровью, поняла, что это дело рук Ло Бинхэ, который намеревался добить заклинателя при помощи своей священной крови, и из последних сил воскликнула:
— Господин, не убивайте его! Он может сослужить вам добрую службу — мне ещё не попадался столь идеальный сосуд…
Само собой, ею двигала отнюдь не забота о Шэнь Цинцю: демоница отлично понимала, что, если Ло Бинхэ, забывшись в гневе, и впрямь прикончит этого незнакомца, то ей уж точно достанется на орехи, даже если при этом демоническая сторона её повелителя не возьмёт над ним верх. При этой мысли Ша Хуалин горько посетовала, что, похоже, рождена под несчастливой звездой.
Придав своему осипшему голосу как можно больше убедительности, она выдавила:
— Даже если вам нет дела ни до себя, ни до вашей скромной служанки, подумайте хотя бы… хотя бы о… — Собрав последние силы, она торжественно возвысила голос: — О Священном мавзолее!
При последних словах ярость Ло Бинхэ, казалось, тотчас сошла на нет.
Священный мавзолей был местом вечного упокоения старейшин демонических родов. Никому нельзя было преступать его порог, кроме нынешнего правителя — нарушителей этого закона ждала немедленная гибель.
В течение многих поколений в Мавзолее вместе с удостоенными этой чести захоранивалось магическое оружие и духовные артефакты, так что за столетия там накопилось бессчётное множество уникальных предметов, при одной мысли о которых у любого искателя сокровищ потекли бы слюнки.
Ходили также слухи, что один из этих могущественных артефактов способен ни много ни мало на воскрешение мёртвых. В оригинальном романе Ло Бинхэ, не без помощи Ша Хуалин достигнув вершин власти, своими глазами узрел эти сокровища — стоит ли упоминать, в чьих карманах они в итоге оказались?
Логично предположить, что своим напоминанием о Священном мавзолее Ша Хуалин хочет дать понять Ло Бинхэ, что всё ещё может быть ему полезной?
Как бы то ни было, похоже, она избрала верный курс.
Глаза Ло Бинхэ полыхнули ярко-алым, и тело Ша Хуалин опустилось настолько, что она смогла дотянуться до земли кончиками пальцев ног.
— И то верно, — задумчиво бросил Ло Бинхэ, ласково поглаживая рукоять неугомонного меча. Понизив голос, он добавил: — Есть ведь ещё и Священный мавзолей.
Жадно хватая ночной воздух, Ша Хуалин не сразу уловила смысл следующей фразы Ло Бинхэ:
— Так ты вздумала угрожать мне этим?
Возликовавшая было душа демоницы мигом ушла в пятки:
— Ваша ничтожная помощница не осмелилась бы ни на что подобное!
Глядя на это жалкое зрелище, Шэнь Цинцю не мог не посетовать: как могла одна из двух наиболее выдающихся героинь «Пути гордого бессмертного демона» — и третья по популярности среди читателей — докатиться до подобного состояния?
Не успев толком оплакать сдачу позиций Ша Хуалин, Шэнь Цинцю почувствовал, как кто-то коснулся его груди.
Зрение тотчас затуманилось, а по верхней части тела стремительно распространился ледяной холод. Опустив глаза, он убедился, что ладонь Ло Бинхэ прижата к левой стороне его груди.
Это не так уж сильно отличалось от огнестрельного ранения, разница была лишь в том, что вместо пули использовалась низшая демоническая энергия. Войдя в его тело, она быстро растеклась по жилам до самых кончиков пальцев.
От пронизывающей боли его внезапно отвлёк позывной вездесущей Системы:
[Соединение установлено, верификация прошла успешно!]
[Основной источник энергии подключён. Идёт зарядка резервных источников.]
[Результат автотестирования: все системы в норме. Благодарим вас за то, что вновь подключились к нашему сервису!]
А ведь обновлённая Система, похоже, куда прошареннее прежней!
Изначально источник энергии нового тела Шэнь Цинцю казался неисчерпаемым, будто бескрайнее озеро, бóльшая часть которого была тотчас поглощена Ло Бинхэ.
Но эта пустота просуществовала не более мгновения, тотчас заполнившись духовной энергией цветка росы луны и солнца.
Осознав это, Шэнь Цинцю ощутил себя ходячим аккумулятором.
Не выдержав, он возопил про себя: «Может, в прошлой жизни я был чересчур резок по отношению к начинающим авторам, но вся моя критика была направлена исключительно на потуги Сян Тянь Да Фэйцзи, а против главного героя я, боже упаси, никогда ничего не имел! С чего же Ло Бинхэ так взъелся именно на меня?!»
Тот, словно уловив мысли незнакомца, с удивлённым возгласом отдёрнул руку.
Этот сосуд и впрямь не походил ни на какой другой: хоть он забрал бóльшую часть духовной энергии, заменив её демонической, ци этого человека быстро восстанавливалась, будто иссохшее ложе ручья после ливня. Похоже, заверения Ша Хуалин были не так уж далеки от истины.
Отпущенная им демоница тяжело осела на землю. Теперь-то она понимала, что в конечном счёте приняла верное решение, захватив этого незнакомца, хоть и ходила по лезвию ножа [2]. И всё же трясущиеся от пережитого страха ноги ещё не держали её; привстав на одно колено, она приложила все усилия, чтобы принять достойную позу.
— Мне нет дела до того, приложила ты к этому руку или нет, — ровным голосом произнёс Ло Бинхэ. — Но повторюсь, что никогда не желаю видеть этого лица вновь.
— Как скажете! — покорно опустила голову Ша Хуалин.
Подняв руку, Ло Бинхэ резким жестом разрезал ткань пространства, открыв проход между мирами, и тотчас скрылся в нём. Право слово, столь театральная манера удаляться взбесила бы кого угодно [3] — он бросил Ша Хуалин с её добычей на пустоши, словно ему не было никакого дела до пленника.
Но, опять же, с чего бы ему волноваться: стоит Ло Бинхэ шевельнуть пальцем, как он не только узнает местонахождение Шэнь Цинцю, но и сможет превратить его жизнь в ад.
Тут заклинателя посетила любопытная мысль: может ли он теперь считаться кем-то вроде младшего братца Бин-гэ [4]?
Не то чтобы тот официально его признал — но, быть может, это делает его жизненные перспективы хотя бы капельку более радужными?
Ведь эта процедура повторяется лишь раз в месяц, так ведь? К такому он уж как-нибудь приспособится!
Пока подобного рода мысли беспокойно роились в его голове, Ша Хуалин внезапно устремилась к нему, нацелившись ногтями прямо в лицо. Шэнь Цинцю тотчас вытянул два пальца, удерживая её на расстоянии:
— Что ты надумала?
— Ты что, не слышал, что он сказал? — прошипела сквозь стиснутые зубы демоница. — Он больше не желает видеть твоего лица!
Уставив на неё невозмутимый взгляд, Шэнь Цинцю внезапно выбросил руку, оторвав кусок её воздушного облачения.
— Ты что творишь? — взвизгнула Ша Хуалин.
Как ни в чем не бывало проделав в куске материи две дырки, Шэнь Цинцю приложил её к лицу так, что видны были только глаза.
— Моя одежда вся в дырах, так что я одолжил часть твоей. Тебе что, кроме членовредительства, никаких других идей в голову не приходит? Тряпки вполне достаточно, так что нет нужды меня калечить.
Не будь он драгоценным сосудом Ло Бинхэ, с головы которого в промежутке между полнолуниями не должен упасть ни один волосок, Ша Хуалин не колеблясь превратила бы его в кусок кровоточащего мяса. Но, опять же, то, что Ло Бинхэ не желал видеть перед собой даже отдалённое подобие своего учителя, вовсе не значило, что вид кровавой истерзанной плоти устроит его больше, так что Ша Хуалин вынуждена была проглотить свой гнев.
— Ступай! — прикрикнула она.
Что ж, ступай так ступай. В конечном итоге, Шэнь Цинцю было не столь уж важно, куда они идут, так что он не уделял дороге особого внимания. Вместо этого он размышлял о том, что, должно быть, когда Ло Бинхэ наконец-то разберётся со своим мечом, кто хозяин на его чердаке, для него отпадёт нужда в человеческих сосудах — тогда-то он навсегда распрощается с миром цзянху. Всё, что требовалось от Шэнь Цинцю — это проявлять достаточную бдительность, чтобы его ученик не догадался, что душа учителя улизнула в тело растительного происхождения.
Иными словами, Шэнь Цинцю весьма быстро приспособился к новой роли. Проследовав в разлом, он походя отметил, что самообладания одному из наиболее выдающихся генералов Ло Бинхэ и впрямь не занимать: пара вдохов — и конвоирующая его Ша Хуалин вновь являла собой образец невозмутимости.
— Как тебя звать? — бросила она на ходу.
С другой стороны сотворённого Ло Бинхэ пространственного разлома обнаружилась крытая галерея [5] с украшенными затейливой резьбой стенами, но тусклое освещение мешало как следует рассмотреть узор.
И что-то в этом месте определённо показалось Шэнь Цинцю знакомым. Не задумываясь, он бросил:
— Цзюэши Хуангуа.
— Непревзойдённый огурец? — недоверчиво пробормотала Ша Хуалин, и тотчас разъярилась: — Смеяться надо мной вздумал?
Чем пристальнее вглядывался в резьбу на стенах Шэнь Цинцю, тем прочнее уверялся, что, хоть он и не видел этого рисунка воочию, он определённо читал о чем-то подобном.
С головой погрузившись в размышления, он попросту проигнорировал Ша Хуалин. Так и не дождавшись ответа, она пригрозила:
— Кем бы ты ни был раньше, теперь, выпив кровь священного демона [6], ты всецело ему подчиняешься! Если вздумаешь вынашивать замыслы против господина, то смерть с последующим уничтожением тела станет для тебя благоприятным исходом!
Повернув за угол следом за Ло Бинхэ, они повстречались с несколькими адептами в знакомых жёлтых одеяниях, и тут-то Шэнь Цинцю осенило: они находились во дворце Хуаньхуа, средоточии власти Ло Бинхэ в Царстве людей!
Правда, это место порядком отличалось от Дворца, каким помнил его Шэнь Цинцю. Дворец Хуаньхуа был призван поражать изысканностью и великолепием, так что у непривычных начинало рябить в глазах от всей этой роскоши. Можно было с уверенностью сказать, что каждая деревяшка и камень здесь из драгоценных материалов.
Но то, что предстало его глазам теперь, можно было описать одним словом:
Безжизненность [7].
Все предыдущие правители Дворца тяготели к вычурности, и Ло Бинхэ не был исключением — однако теперь, похоже, за особый шик здесь почитался полумрак. Даже светильники на стенах мерцали, будто грозя потухнуть в любой момент.
Ша Хуалин моментально сменила своё экстравагантное одеяние на жёлтое платье дворца Хуаньхуа. Когда от неё не разило за версту демонической энергией, она вполне могла сойти за обычную миловидную девушку.
Миновав многочисленные коридоры, Ло Бинхэ расположился в просторном зале. Шэнь Цинцю уже собирался было пройти мимо, но Ша Хуалин одёрнула его:
— А ты куда собрался? Нечего тебе тут расхаживать, стой рядом!
Не желая конфликтовать с демоницей без особой нужды, Шэнь Цинцю нехотя застыл рядом с ней, бок о бок с прочими подчинёнными Ло Бинхэ, расположившимися в две линии. Один из адептов тотчас поднялся, чтобы доложиться.
За ним последовало ещё несколько желающих оказать Ло Бинхэ подобающие почести и ввести его в курс событий. Шэнь Цинцю слушал их без особого внимания, пока знакомое имя не вывело его из забытья.
— Глава Дворца, как только вы удалились, у ворот дважды появлялся Лю Цингэ. Узнав, что вас нет, он со злости растоптал все посадки чилима [8], устроив первостатейное представление [9].
Эти слова так растревожили Шэнь Цинцю, что у него аж в зубах заныло.
Неужто Лю Цингэ… всё ещё желает отомстить за него?
Ло Бинхэ выслушал это с выражением: «Да какая разница, у этого старика [10] денег куры не клюют», бросив лишь:
— Пусть себе топчет. Что ещё?
Его подчинённый бросил на господина быстрый взгляд и, украдкой стирая с лица холодный пот, опасливо добавил:
— А ещё… молодая госпожа Дворца… желает вас видеть.
Шэнь Цинцю всерьёз полагал, что теперь-то Ло Бинхэ расплывётся в нежной улыбке, не в силах скрыть пылких чувств к своей возлюбленной. Мог ли он предвидеть, что вместо этого лицо его ученика примет ещё более холодное и надменное выражение. Словно подать голос было выше его сил, он просто махнул рукой, отметая это предложение.
Чем, похоже, поставил своего подчинённого в весьма щекотливое положение.
— Но… — замялся тот. Его прервало негодующее:
— Но она уже здесь!
При одном звуке этого голоса не только зубы, но и кожу Шэнь Цинцю охватило болезненное ощущение грядущей беды. Пламенный темперамент юной госпожи Дворца словно окружал её обжигающим ореолом. Бок о бок с ней вошла красотка в тех же жёлтых одеждах, но немного постарше, с затуманенным от едва сдерживаемых слёз взглядом — не кто иная, как Цинь Ваньюэ.
Шэнь Цинцю во все глаза уставился на обеих, предчувствуя, что вот-вот станет свидетелем весьма пикантной сцены.
Несмотря на то, что девушки сияли красотой едва распустившихся бутонов, обе выглядели весьма бледными и осунувшимися. В особенности это было заметно по молодой госпоже Дворца, щёки которой расцветили неровные пятна косметики.
И почему она вовсе не казалась счастливой супругой, купающейся в лучах внимания молодого мужа?
— Вернулся? — бросила молодая госпожа Дворца, устремив дерзкий взгляд на Ло Бинхэ.
Тот молча воззрился на неё в ответ. Не выдержав этого бессловесного противостояния, Цинь Ваньюэ тихо попросила:
— Молодая госпожа, давайте уйдём!
Та не глядя огрызнулась:
— Думаешь, я не знаю, о ком ты грезишь денно и нощно? Ты ведь и моё общество терпишь лишь ради того, чтобы лишний раз увидеться с ним хотя бы мельком! Разве не для него ты сейчас разыгрываешь бедную овечку? Почему же ты вздумала уговаривать меня уйти именно сейчас, ни словом не обмолвившись об этом раньше?
Цинь Ваньюэ виновато опустила голову, не осмеливаясь возражать — пылающие уши выдали её с головой.
Вновь развернувшись к залу, молодая госпожа Дворца вопросила:
— Так ты нашёл моего отца?
— Старый глава Дворца отправился странствовать [11], и его следы затерялись, — равнодушно отозвался Ло Бинхэ.
От этой реплики за версту несло фальшью. Согласно зрительско-читательскому опыту Шэнь Цинцю, тот, кто, сидя на троне, заявляет: «Я понятия не имею, где он!», — обычно и оказывается главным виновником исчезновения своего предшественника.
Похоже, молодая госпожа была с ним солидарна:
— Опять заладил ту же песню, — холодно усмехнулась она. — Хоть бы потрудился выдумать какое-нибудь оправдание, которого я ещё не слышала! Ну хорошо, не будем об отце. Давай-ка вместо этого поговорим обо мне. — Её голос взвился, обретя визгливые нотки: — Если бы я сама сюда не явилась, когда бы ты вообще вспомнил о моём существовании?
Да разве Ло Бинхэ мог позволить себе так обращаться [12] со своей девушкой? Немедленно прекрати чернить доброе имя господина твоего гарема [13]!
Но, по всей видимости, самому Ло Бинхэ было чихать на это доброе имя с высокой горки. К молодой госпоже Дворца приблизились несколько адептов, будто бы желающих её утешить, но на самом деле — чтобы по-тихому вытолкать вон. Не сказать, чтобы сама дева приняла это изгнание с достоинством: она кричала, словно оглашенная, пытаясь сопротивляться тащившим её к выходу. За ней пришибленно следовала Цинь Ваньюэ, то и дело бросая жалостливый взгляд на Ло Бинхэ, словно ожидала чего-то с его стороны.
При виде этой сцены напускная невозмутимость изменила Ша Хуалин: сердито сдвинув брови, она проследила за удаляющимися девушками, чтобы затем выбранить вернувшихся адептов:
— И это вы считаете хорошей работой? Когда я велела вам приглядывать за ней, что я, по-вашему, имела в виду?
Примечания переводчиков:
[1] Впадёт в немыслимую ярость — в оригинале чэнъюй 大发雷霆 (dàfā léitíng) — «метать громы и молнии».
[2] Приняла верное решение, хоть и ходила по лезвию ножа — в оригинале два чэнъюя:
大难不死 (dànànbùsǐ) — часть поговорки 大难不死，必有后福 (dànànbùsǐ, bìyǒuhòufú) — «Избежавшему смертельной опасности будущее принесёт счастье»;
逃过一劫 (táo guò yī jié) — «выкрутиться, выйти сухим из воды», в букв. пер. с кит. — «спастись от грабежа».
[3] Взбесила бы кого угодно — в оригинале чэнъюй 令人发指 (lìngrénfàzhǐ) — в пер. с кит. «от чего волосы у людей становятся дыбом (от возмущения)».
[4] Младший братец 小弟 (xiǎodì) сяоди — в букв. пер. с кит. «самый младший из братьев»; «Ваш младший брат» (скромно о себе).
-Гэ 哥 (gē) — букв. «уважаемый старший брат», почтительное обращение для старшего лица мужского пола своего поколения.
[5] Крытая галерея 长廊 (chángláng) — чанлан, длинная галерея в Летнем дворце.
[6] Священный демон 天魔 (tiānmó) тяньмо — демон небес (буддийское), владыка 6-го неба чувственного мира, злейший враг Будды; Дэва Мара.
[7] Безжизненность — в оригинале чэнъюй 死气沉沉 (sǐqìchénchén) — в пер. с кит. «вялый, неживой, упавший духом, унылый, безрадостный».
[8] Чилим, водяной орех или рогульник (Trapa nátans) 菱 (líng) лин — водное растение с характерными плодами, внешне напоминающими голову быка, с одним крупным крахмалистым семенем. Ради этого семени растение культивируется в Китае как минимум уже три тысячи лет. Семя чилима варится и употребляется как лёгкая закуска.
[9] Устроил первостатейное представление — в оригинале 花部 (huābù) хуабу — «пёстрая драматургия», старинный вид искусства в Китае, объединяющий все виды драматургии, кроме изящной.
[10] У этого старика 老子 (lǎozǐ) лаоцзы — букв. «отец», гневно или шутливо о себе. Также это псевдоним древнекитайского философа.
[11] Отправился странствовать — в оригинале употреблены выражения:
归隐 (guīyǐn) — в пер. с кит. «уйти в затворничество; отказаться от служебной карьеры (о чиновнике, уходящем в отставку), удалиться (от мирских соблазнов) к частной жизни»;
云游 (yúnyóu) — «скитаться, бродить, странствовать (например, о монахах)».
[12] Так обращаться — в оригинале чэнъюй 暴殄天物 (bào tiǎn tiān wù) — «нерачительно обращаться с дарами природы, транжирить, расточать добро».
[13] Господин гарема 种马 (zhǒngmǎ) — «племенной жеребец», разговорное «сексуально активный мужчина».
Следующая глава
Ша Хуалин искренне не понимала, с чего вдруг Ло Бинхэ так разъярился. Хоть она пыталась сдержать слёзы, они против воли брызнули из глаз, туманя зрение. Пока она силилась взять в толк, за что её подвергли наказанию, взгляд демоницы случайно упал на лицо Шэнь Цинцю. Внезапно она побледнела, словно увидев привидение, и в ужасе вскрикнула:
— О господин, простите меня! Ваша помощница знает, что оплошала, однако она клянётся, что это — не более чем злосчастное совпадение! Пощадите меня, господин, это правда не моих рук дело!
читать дальшеНа счету Ша Хуалин уже числилась подобная «чёрная метка». Когда она только поступила под начало Ло Бинхэ, от неё не укрылась странная привязанность её господина к телу его учителя, хоть она и не имела понятия, как много тот на самом деле значит для бывшего ученика. Вознамерившись выслужиться, она подыскала человека, отдалённо напоминающего Шэнь Цинцю, и, используя демонические техники, превратила его в почти идеальную копию заклинателя, торжественно презентовав её Ло Бинхэ. Откуда же ей было знать, что вместо того, чтобы вознаградить её, господин впадёт в немыслимую ярость [1], разворотив при этом полпещеры?
Хоть с тех пор минуло несколько лет, Ша Хуалин крепко запомнила тот урок — уж чего-чего, а такого выражения лица Ло Бинхэ она предпочла бы больше никогда не видеть. С тех пор она всегда тщательно обходила эту тему стороной, и надо же было такому случиться, чтобы этот превосходный сосуд волею случая оказался столь похожим на Шэнь Цинцю? Неудивительно, что Ло Бинхэ так завёлся с пол-оборота!
— Разве я не предупреждал тебя насчёт этого лица? — прорычал он в лицо демонице.
Подвешенная в воздухе Ша Хуалин стремительно краснела от недостатка кислорода, отчаянно хватая воздух ртом. Собрав последние силы, она кое-как выдавила:
— …На сей раз… Это не входило… в планы этой помощницы…
Хоть Шэнь Цинцю был не в курсе тех событий, по скупому обмену репликами он догадался, что всё это как-то связано с его злосчастной внешностью. Не вмешиваясь, он всерьёз задумался над происходящим. Выходит, что даже спустя пять лет после его смерти Ло Бинхэ по-прежнему впадает в раж, стоит ему завидеть кого-то, хоть отдалённо напоминающего учителя. Похоже, он и впрямь пропёк своего ученика до печёнок.
Внезапно Шэнь Цинцю ощутил резкую боль в животе, словно тысячи иголок разом пронзили его кишки.
Хоть сейчас у него было завались-залейся духовной энергии, толку от неё было чуть. В глазах потемнело, из горла хлынул неудержимый поток свежей крови.
Казалось, воздух вокруг Ло Бинхэ сгустился, невыносимым бременем навалившись на макушку Шэнь Цинцю. Сам молодой господин сверху вниз глянул на него, будто на дохлое животное.
Синьмо принялся дрожать в радостном предвкушении, грозя выскочить из ножен. Прижав рукоять, Ло Бинхэ продолжал таращиться на заклинателя стремительно наливающимися алым глазами.
Шэнь Цинцю возвратил ему бесстрастный взгляд, стирая кровь с уголков рта.
Согласно оригинальному сюжету, к моменту возвращения в Царство людей Ло Бинхэ должен был достичь более-менее стабильного состояния, ежемесячно поглощая духовную энергию одного-двух людей скорее в целях самосовершенствования, чем поддержания баланса. Отчего же у Шэнь Цинцю при виде ученика складывалось впечатление, будто дело обстоит ещё хуже, чем раньше? Казалось, рассудок Ло Бинхэ сотрясает ещё более жестокая буря, чем тогда, когда Шэнь Цинцю вынужден был пожертвовать собственной душой, чтобы защитить его от губительного воздействия Синьмо.
Вздёргиваемая все выше Ша Хуалин при виде того, как Шэнь Цинцю харкает кровью, поняла, что это дело рук Ло Бинхэ, который намеревался добить заклинателя при помощи своей священной крови, и из последних сил воскликнула:
— Господин, не убивайте его! Он может сослужить вам добрую службу — мне ещё не попадался столь идеальный сосуд…
Само собой, ею двигала отнюдь не забота о Шэнь Цинцю: демоница отлично понимала, что, если Ло Бинхэ, забывшись в гневе, и впрямь прикончит этого незнакомца, то ей уж точно достанется на орехи, даже если при этом демоническая сторона её повелителя не возьмёт над ним верх. При этой мысли Ша Хуалин горько посетовала, что, похоже, рождена под несчастливой звездой.
Придав своему осипшему голосу как можно больше убедительности, она выдавила:
— Даже если вам нет дела ни до себя, ни до вашей скромной служанки, подумайте хотя бы… хотя бы о… — Собрав последние силы, она торжественно возвысила голос: — О Священном мавзолее!
При последних словах ярость Ло Бинхэ, казалось, тотчас сошла на нет.
Священный мавзолей был местом вечного упокоения старейшин демонических родов. Никому нельзя было преступать его порог, кроме нынешнего правителя — нарушителей этого закона ждала немедленная гибель.
В течение многих поколений в Мавзолее вместе с удостоенными этой чести захоранивалось магическое оружие и духовные артефакты, так что за столетия там накопилось бессчётное множество уникальных предметов, при одной мысли о которых у любого искателя сокровищ потекли бы слюнки.
Ходили также слухи, что один из этих могущественных артефактов способен ни много ни мало на воскрешение мёртвых. В оригинальном романе Ло Бинхэ, не без помощи Ша Хуалин достигнув вершин власти, своими глазами узрел эти сокровища — стоит ли упоминать, в чьих карманах они в итоге оказались?
Логично предположить, что своим напоминанием о Священном мавзолее Ша Хуалин хочет дать понять Ло Бинхэ, что всё ещё может быть ему полезной?
Как бы то ни было, похоже, она избрала верный курс.
Глаза Ло Бинхэ полыхнули ярко-алым, и тело Ша Хуалин опустилось настолько, что она смогла дотянуться до земли кончиками пальцев ног.
— И то верно, — задумчиво бросил Ло Бинхэ, ласково поглаживая рукоять неугомонного меча. Понизив голос, он добавил: — Есть ведь ещё и Священный мавзолей.
Жадно хватая ночной воздух, Ша Хуалин не сразу уловила смысл следующей фразы Ло Бинхэ:
— Так ты вздумала угрожать мне этим?
Возликовавшая было душа демоницы мигом ушла в пятки:
— Ваша ничтожная помощница не осмелилась бы ни на что подобное!
Глядя на это жалкое зрелище, Шэнь Цинцю не мог не посетовать: как могла одна из двух наиболее выдающихся героинь «Пути гордого бессмертного демона» — и третья по популярности среди читателей — докатиться до подобного состояния?
Не успев толком оплакать сдачу позиций Ша Хуалин, Шэнь Цинцю почувствовал, как кто-то коснулся его груди.
Зрение тотчас затуманилось, а по верхней части тела стремительно распространился ледяной холод. Опустив глаза, он убедился, что ладонь Ло Бинхэ прижата к левой стороне его груди.
Это не так уж сильно отличалось от огнестрельного ранения, разница была лишь в том, что вместо пули использовалась низшая демоническая энергия. Войдя в его тело, она быстро растеклась по жилам до самых кончиков пальцев.
От пронизывающей боли его внезапно отвлёк позывной вездесущей Системы:
[Соединение установлено, верификация прошла успешно!]
[Основной источник энергии подключён. Идёт зарядка резервных источников.]
[Результат автотестирования: все системы в норме. Благодарим вас за то, что вновь подключились к нашему сервису!]
А ведь обновлённая Система, похоже, куда прошареннее прежней!
Изначально источник энергии нового тела Шэнь Цинцю казался неисчерпаемым, будто бескрайнее озеро, бóльшая часть которого была тотчас поглощена Ло Бинхэ.
Но эта пустота просуществовала не более мгновения, тотчас заполнившись духовной энергией цветка росы луны и солнца.
Осознав это, Шэнь Цинцю ощутил себя ходячим аккумулятором.
Не выдержав, он возопил про себя: «Может, в прошлой жизни я был чересчур резок по отношению к начинающим авторам, но вся моя критика была направлена исключительно на потуги Сян Тянь Да Фэйцзи, а против главного героя я, боже упаси, никогда ничего не имел! С чего же Ло Бинхэ так взъелся именно на меня?!»
Тот, словно уловив мысли незнакомца, с удивлённым возгласом отдёрнул руку.
Этот сосуд и впрямь не походил ни на какой другой: хоть он забрал бóльшую часть духовной энергии, заменив её демонической, ци этого человека быстро восстанавливалась, будто иссохшее ложе ручья после ливня. Похоже, заверения Ша Хуалин были не так уж далеки от истины.
Отпущенная им демоница тяжело осела на землю. Теперь-то она понимала, что в конечном счёте приняла верное решение, захватив этого незнакомца, хоть и ходила по лезвию ножа [2]. И всё же трясущиеся от пережитого страха ноги ещё не держали её; привстав на одно колено, она приложила все усилия, чтобы принять достойную позу.
— Мне нет дела до того, приложила ты к этому руку или нет, — ровным голосом произнёс Ло Бинхэ. — Но повторюсь, что никогда не желаю видеть этого лица вновь.
— Как скажете! — покорно опустила голову Ша Хуалин.
Подняв руку, Ло Бинхэ резким жестом разрезал ткань пространства, открыв проход между мирами, и тотчас скрылся в нём. Право слово, столь театральная манера удаляться взбесила бы кого угодно [3] — он бросил Ша Хуалин с её добычей на пустоши, словно ему не было никакого дела до пленника.
Но, опять же, с чего бы ему волноваться: стоит Ло Бинхэ шевельнуть пальцем, как он не только узнает местонахождение Шэнь Цинцю, но и сможет превратить его жизнь в ад.
Тут заклинателя посетила любопытная мысль: может ли он теперь считаться кем-то вроде младшего братца Бин-гэ [4]?
Не то чтобы тот официально его признал — но, быть может, это делает его жизненные перспективы хотя бы капельку более радужными?
Ведь эта процедура повторяется лишь раз в месяц, так ведь? К такому он уж как-нибудь приспособится!
Пока подобного рода мысли беспокойно роились в его голове, Ша Хуалин внезапно устремилась к нему, нацелившись ногтями прямо в лицо. Шэнь Цинцю тотчас вытянул два пальца, удерживая её на расстоянии:
— Что ты надумала?
— Ты что, не слышал, что он сказал? — прошипела сквозь стиснутые зубы демоница. — Он больше не желает видеть твоего лица!
Уставив на неё невозмутимый взгляд, Шэнь Цинцю внезапно выбросил руку, оторвав кусок её воздушного облачения.
— Ты что творишь? — взвизгнула Ша Хуалин.
Как ни в чем не бывало проделав в куске материи две дырки, Шэнь Цинцю приложил её к лицу так, что видны были только глаза.
— Моя одежда вся в дырах, так что я одолжил часть твоей. Тебе что, кроме членовредительства, никаких других идей в голову не приходит? Тряпки вполне достаточно, так что нет нужды меня калечить.
Не будь он драгоценным сосудом Ло Бинхэ, с головы которого в промежутке между полнолуниями не должен упасть ни один волосок, Ша Хуалин не колеблясь превратила бы его в кусок кровоточащего мяса. Но, опять же, то, что Ло Бинхэ не желал видеть перед собой даже отдалённое подобие своего учителя, вовсе не значило, что вид кровавой истерзанной плоти устроит его больше, так что Ша Хуалин вынуждена была проглотить свой гнев.
— Ступай! — прикрикнула она.
Что ж, ступай так ступай. В конечном итоге, Шэнь Цинцю было не столь уж важно, куда они идут, так что он не уделял дороге особого внимания. Вместо этого он размышлял о том, что, должно быть, когда Ло Бинхэ наконец-то разберётся со своим мечом, кто хозяин на его чердаке, для него отпадёт нужда в человеческих сосудах — тогда-то он навсегда распрощается с миром цзянху. Всё, что требовалось от Шэнь Цинцю — это проявлять достаточную бдительность, чтобы его ученик не догадался, что душа учителя улизнула в тело растительного происхождения.
Иными словами, Шэнь Цинцю весьма быстро приспособился к новой роли. Проследовав в разлом, он походя отметил, что самообладания одному из наиболее выдающихся генералов Ло Бинхэ и впрямь не занимать: пара вдохов — и конвоирующая его Ша Хуалин вновь являла собой образец невозмутимости.
— Как тебя звать? — бросила она на ходу.
С другой стороны сотворённого Ло Бинхэ пространственного разлома обнаружилась крытая галерея [5] с украшенными затейливой резьбой стенами, но тусклое освещение мешало как следует рассмотреть узор.
И что-то в этом месте определённо показалось Шэнь Цинцю знакомым. Не задумываясь, он бросил:
— Цзюэши Хуангуа.
— Непревзойдённый огурец? — недоверчиво пробормотала Ша Хуалин, и тотчас разъярилась: — Смеяться надо мной вздумал?
Чем пристальнее вглядывался в резьбу на стенах Шэнь Цинцю, тем прочнее уверялся, что, хоть он и не видел этого рисунка воочию, он определённо читал о чем-то подобном.
С головой погрузившись в размышления, он попросту проигнорировал Ша Хуалин. Так и не дождавшись ответа, она пригрозила:
— Кем бы ты ни был раньше, теперь, выпив кровь священного демона [6], ты всецело ему подчиняешься! Если вздумаешь вынашивать замыслы против господина, то смерть с последующим уничтожением тела станет для тебя благоприятным исходом!
Повернув за угол следом за Ло Бинхэ, они повстречались с несколькими адептами в знакомых жёлтых одеяниях, и тут-то Шэнь Цинцю осенило: они находились во дворце Хуаньхуа, средоточии власти Ло Бинхэ в Царстве людей!
Правда, это место порядком отличалось от Дворца, каким помнил его Шэнь Цинцю. Дворец Хуаньхуа был призван поражать изысканностью и великолепием, так что у непривычных начинало рябить в глазах от всей этой роскоши. Можно было с уверенностью сказать, что каждая деревяшка и камень здесь из драгоценных материалов.
Но то, что предстало его глазам теперь, можно было описать одним словом:
Безжизненность [7].
Все предыдущие правители Дворца тяготели к вычурности, и Ло Бинхэ не был исключением — однако теперь, похоже, за особый шик здесь почитался полумрак. Даже светильники на стенах мерцали, будто грозя потухнуть в любой момент.
Ша Хуалин моментально сменила своё экстравагантное одеяние на жёлтое платье дворца Хуаньхуа. Когда от неё не разило за версту демонической энергией, она вполне могла сойти за обычную миловидную девушку.
Миновав многочисленные коридоры, Ло Бинхэ расположился в просторном зале. Шэнь Цинцю уже собирался было пройти мимо, но Ша Хуалин одёрнула его:
— А ты куда собрался? Нечего тебе тут расхаживать, стой рядом!
Не желая конфликтовать с демоницей без особой нужды, Шэнь Цинцю нехотя застыл рядом с ней, бок о бок с прочими подчинёнными Ло Бинхэ, расположившимися в две линии. Один из адептов тотчас поднялся, чтобы доложиться.
За ним последовало ещё несколько желающих оказать Ло Бинхэ подобающие почести и ввести его в курс событий. Шэнь Цинцю слушал их без особого внимания, пока знакомое имя не вывело его из забытья.
— Глава Дворца, как только вы удалились, у ворот дважды появлялся Лю Цингэ. Узнав, что вас нет, он со злости растоптал все посадки чилима [8], устроив первостатейное представление [9].
Эти слова так растревожили Шэнь Цинцю, что у него аж в зубах заныло.
Неужто Лю Цингэ… всё ещё желает отомстить за него?
Ло Бинхэ выслушал это с выражением: «Да какая разница, у этого старика [10] денег куры не клюют», бросив лишь:
— Пусть себе топчет. Что ещё?
Его подчинённый бросил на господина быстрый взгляд и, украдкой стирая с лица холодный пот, опасливо добавил:
— А ещё… молодая госпожа Дворца… желает вас видеть.
Шэнь Цинцю всерьёз полагал, что теперь-то Ло Бинхэ расплывётся в нежной улыбке, не в силах скрыть пылких чувств к своей возлюбленной. Мог ли он предвидеть, что вместо этого лицо его ученика примет ещё более холодное и надменное выражение. Словно подать голос было выше его сил, он просто махнул рукой, отметая это предложение.
Чем, похоже, поставил своего подчинённого в весьма щекотливое положение.
— Но… — замялся тот. Его прервало негодующее:
— Но она уже здесь!
При одном звуке этого голоса не только зубы, но и кожу Шэнь Цинцю охватило болезненное ощущение грядущей беды. Пламенный темперамент юной госпожи Дворца словно окружал её обжигающим ореолом. Бок о бок с ней вошла красотка в тех же жёлтых одеждах, но немного постарше, с затуманенным от едва сдерживаемых слёз взглядом — не кто иная, как Цинь Ваньюэ.
Шэнь Цинцю во все глаза уставился на обеих, предчувствуя, что вот-вот станет свидетелем весьма пикантной сцены.
Несмотря на то, что девушки сияли красотой едва распустившихся бутонов, обе выглядели весьма бледными и осунувшимися. В особенности это было заметно по молодой госпоже Дворца, щёки которой расцветили неровные пятна косметики.
И почему она вовсе не казалась счастливой супругой, купающейся в лучах внимания молодого мужа?
— Вернулся? — бросила молодая госпожа Дворца, устремив дерзкий взгляд на Ло Бинхэ.
Тот молча воззрился на неё в ответ. Не выдержав этого бессловесного противостояния, Цинь Ваньюэ тихо попросила:
— Молодая госпожа, давайте уйдём!
Та не глядя огрызнулась:
— Думаешь, я не знаю, о ком ты грезишь денно и нощно? Ты ведь и моё общество терпишь лишь ради того, чтобы лишний раз увидеться с ним хотя бы мельком! Разве не для него ты сейчас разыгрываешь бедную овечку? Почему же ты вздумала уговаривать меня уйти именно сейчас, ни словом не обмолвившись об этом раньше?
Цинь Ваньюэ виновато опустила голову, не осмеливаясь возражать — пылающие уши выдали её с головой.
Вновь развернувшись к залу, молодая госпожа Дворца вопросила:
— Так ты нашёл моего отца?
— Старый глава Дворца отправился странствовать [11], и его следы затерялись, — равнодушно отозвался Ло Бинхэ.
От этой реплики за версту несло фальшью. Согласно зрительско-читательскому опыту Шэнь Цинцю, тот, кто, сидя на троне, заявляет: «Я понятия не имею, где он!», — обычно и оказывается главным виновником исчезновения своего предшественника.
Похоже, молодая госпожа была с ним солидарна:
— Опять заладил ту же песню, — холодно усмехнулась она. — Хоть бы потрудился выдумать какое-нибудь оправдание, которого я ещё не слышала! Ну хорошо, не будем об отце. Давай-ка вместо этого поговорим обо мне. — Её голос взвился, обретя визгливые нотки: — Если бы я сама сюда не явилась, когда бы ты вообще вспомнил о моём существовании?
Да разве Ло Бинхэ мог позволить себе так обращаться [12] со своей девушкой? Немедленно прекрати чернить доброе имя господина твоего гарема [13]!
Но, по всей видимости, самому Ло Бинхэ было чихать на это доброе имя с высокой горки. К молодой госпоже Дворца приблизились несколько адептов, будто бы желающих её утешить, но на самом деле — чтобы по-тихому вытолкать вон. Не сказать, чтобы сама дева приняла это изгнание с достоинством: она кричала, словно оглашенная, пытаясь сопротивляться тащившим её к выходу. За ней пришибленно следовала Цинь Ваньюэ, то и дело бросая жалостливый взгляд на Ло Бинхэ, словно ожидала чего-то с его стороны.
При виде этой сцены напускная невозмутимость изменила Ша Хуалин: сердито сдвинув брови, она проследила за удаляющимися девушками, чтобы затем выбранить вернувшихся адептов:
— И это вы считаете хорошей работой? Когда я велела вам приглядывать за ней, что я, по-вашему, имела в виду?
Примечания переводчиков:
[1] Впадёт в немыслимую ярость — в оригинале чэнъюй 大发雷霆 (dàfā léitíng) — «метать громы и молнии».
[2] Приняла верное решение, хоть и ходила по лезвию ножа — в оригинале два чэнъюя:
大难不死 (dànànbùsǐ) — часть поговорки 大难不死，必有后福 (dànànbùsǐ, bìyǒuhòufú) — «Избежавшему смертельной опасности будущее принесёт счастье»;
逃过一劫 (táo guò yī jié) — «выкрутиться, выйти сухим из воды», в букв. пер. с кит. — «спастись от грабежа».
[3] Взбесила бы кого угодно — в оригинале чэнъюй 令人发指 (lìngrénfàzhǐ) — в пер. с кит. «от чего волосы у людей становятся дыбом (от возмущения)».
[4] Младший братец 小弟 (xiǎodì) сяоди — в букв. пер. с кит. «самый младший из братьев»; «Ваш младший брат» (скромно о себе).
-Гэ 哥 (gē) — букв. «уважаемый старший брат», почтительное обращение для старшего лица мужского пола своего поколения.
[5] Крытая галерея 长廊 (chángláng) — чанлан, длинная галерея в Летнем дворце.
[6] Священный демон 天魔 (tiānmó) тяньмо — демон небес (буддийское), владыка 6-го неба чувственного мира, злейший враг Будды; Дэва Мара.
[7] Безжизненность — в оригинале чэнъюй 死气沉沉 (sǐqìchénchén) — в пер. с кит. «вялый, неживой, упавший духом, унылый, безрадостный».
[8] Чилим, водяной орех или рогульник (Trapa nátans) 菱 (líng) лин — водное растение с характерными плодами, внешне напоминающими голову быка, с одним крупным крахмалистым семенем. Ради этого семени растение культивируется в Китае как минимум уже три тысячи лет. Семя чилима варится и употребляется как лёгкая закуска.
[9] Устроил первостатейное представление — в оригинале 花部 (huābù) хуабу — «пёстрая драматургия», старинный вид искусства в Китае, объединяющий все виды драматургии, кроме изящной.
[10] У этого старика 老子 (lǎozǐ) лаоцзы — букв. «отец», гневно или шутливо о себе. Также это псевдоним древнекитайского философа.
[11] Отправился странствовать — в оригинале употреблены выражения:
归隐 (guīyǐn) — в пер. с кит. «уйти в затворничество; отказаться от служебной карьеры (о чиновнике, уходящем в отставку), удалиться (от мирских соблазнов) к частной жизни»;
云游 (yúnyóu) — «скитаться, бродить, странствовать (например, о монахах)».
[12] Так обращаться — в оригинале чэнъюй 暴殄天物 (bào tiǎn tiān wù) — «нерачительно обращаться с дарами природы, транжирить, расточать добро».
[13] Господин гарема 种马 (zhǒngmǎ) — «племенной жеребец», разговорное «сексуально активный мужчина».
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 47. Отряд беззаветных сплетников Цзянху
Предыдущая глава
К этому времени у Шэнь Цинцю накопилось выше крыши поводов для беспокойства [1].
И дело было даже не в том, что его в прямом смысле слова искромётное бегство свершилось практически под носом Ло Бинхэ, а в том, что в то самое мгновение в голове раздался до боли знакомый звук.
Тот самый успевший стать ненавистным гуглтранслейтовский сигнал.
А он-то думал, что навсегда отряхнул со своих нейронов метафорическую пыль её электронов. Думал, что полная смена харда поможет ему навсегда избавиться от этого зловредного вируса, как ребёнок радуясь тому, что впредь сможет без следа раствориться в безбрежном людском море, наслаждаясь свободой, подобно птице в ясном небе?
читать дальшеСтарательно делая вид, будто не замечает позывных Системы, будто страус, прячущий голову в песок [2], Шэнь Цинцю со всех ног бросился к проходу в Царство людей, проделав весь путь от безлюдного кряжа до пограничных земель со скоростью урагана. Однако зловещий звук продолжал пиликать в голове, и не думая затихать.
[…Активация… Активация… Связь душ…]
[…Устранение ошибок… Восстановление контакта с пользовательским сервером…]
Уж не стала ли эта пресловутая «связь душ» следствием того, что он умудрился наткнуться на Ло Бинхэ?
Выходит, соединение, которое разорвалось в результате смены тел, вновь установилось после этой злосчастной встречи, и теперь это самое устранение ошибок пользовательской службой неизвестно, во что выльется!
Воистину, в лице Ло Бинхэ воплотился злой рок Шэнь Цинцю!
По счастью, Система, похоже, ещё не настолько восстановилась, чтобы формулировать связные предложения из этих отрывочных команд. Шэнь Цинцю продолжал ломать голову над этой проблемой на протяжении всего пути, но, когда на глаза показались признаки человеческого жилья, он вновь озаботился своим имиджем, перейдя на медленный величественный шаг, и направил стопы к городку-заставе.
Днём этот городишко был не в пример оживлённее: пусть его нельзя было назвать процветающим — ни тебе широких запруженных прохожими улиц, ни теснящихся по их обочинам домов — и всё же рядом с открытыми лавками кипела жизнь.
Неподалёку от развевающегося перед входом в чайную флагом c названием лавки [3] стояли молодой мужчина и женщина с мечами в руках. Подойдя к ним, Шэнь Цинцю напрямую спросил:
— Почему вы всё ещё не вернулись на хребет Цанцюн?
Лю Минъянь отвесила ему скромный поклон, Ян Исюань же поспешил ответить:
— Прочие адепты уже вернулись в свои школы. Теперь, убедившись, что старейшине также удалось уйти, и мы сможем возвратиться с миром.
Шэнь Цинцю зашёл в чайную вместе с ними, подыскав столик. Занятые праздной болтовнёй посетители за соседним столом при одном только взгляде на него принялись ахать и охать:
— Да это же… Это же…
Обернувшись, Шэнь Цинцю убедился, что это были те самые стражи, которых он спас в ту ночь, когда вылез из земли. Те самые, которые застали его врасплох, вынудив выпалить первое попавшееся имя. Встретившись с ним взглядом, Лу Лю не преминул поприветствовать своего спасителя:
— Это снова вы, господин Цзюэши… [Непревзойдённый] — Вторую часть имени он намеренно пробормотал максимально неразборчиво. Его товарищи поспешили последовать его примеру:
— Приветствуем старейшину Цзюэши… !
Шэнь Цинцю кивал в ответ на приветствия со снисходительной улыбкой, приняв твёрдое решение немедленно разжиться иным титулом. Наконец прямолинейный Ян Исюань не выдержал:
— Старейшина, как же всё-таки звучит ваше второе имя: Хуан [Жёлтый]? Хуанхуа [Жёлтый цветок]? Гуанхуа [Великолепный Свет] [4]?
Пару раз кашлянув, Шэнь Цинцю наконец невнятно пробормотал:
— Это… — Мог ли он знать, что после того, как он годами как ни в чём не бывало использовал этот логин, ему в один прекрасный день станет за него по-настоящему стыдно!
Наконец, усилием воли придав лицу предельно серьёзное выражение, он изрёк:
— Прошлой ночью адепты из многих школ видели меня в пещере Чиюнь. Едва ли после этого мне удастся сохранить свою личность в тайне, и всё же я призываю вас по возможности не распространяться об этом. Лучше всего будет, если вы вовсе не станете обо мне упоминать.
— Но почему? — изумился Ян Исюань. — Старейшина, разве вы не говорили, что знакомы с моим учителем?
— Ну, когда-то мы и впрямь неплохо знали друг друга… — вынужден был признать Шэнь Цинцю.
К его немалому облегчению, от этого щекотливого вопроса его избавили спасённые им стражи, возобновив прерванное обсуждение. Один из них, лузгая тыквенные семечки, бросил:
— Кстати говоря, Лю-гэ, ты ведь тогда так и не рассказал нам, какое объяснение происходящему представляется тебе более правдоподобным — почему бы не поведать об этом сейчас?
— О, это крайне любопытная версия, — тотчас оживился Лу Лю. — Сдаётся мне, что она исходит от самих же вовлечённых в это лиц. Стало быть, эти Ло Бинхэ и Шэнь Цинцю…
При этих словах сердце последнего болезненно ёкнуло. Невольно выпрямившись, он весь превратился во слух — даже движения веера замедлились. Адепты с Цанцюн также невольно прислушались.
— Так вот, этот Ло Бинхэ приходился учеником Шэнь Цинцю, так ведь? — Отпив чай, начал Лу Лю. — Всем известно, что он ведёт своё происхождение из низов [5], и в юные года ему довелось снести немало бед и унижений. И даже после того, как он вошёл в число адептов хребта Цанцюн, его долгие годы недооценивали — поговаривают, что он тогда регулярно подвергался побоям и издевательствам со стороны товарищей. Однако в дальнейшем Шэнь Цинцю оградил его от этих посягательств, окружив ученика вниманием и заботой.
Похоже, Лу Лю и впрямь отличал талант прирождённого рассказчика — каждое его слово звучно вибрировало в воздухе, голос то поднимался, то падал, то вовсе замирал, словно следуя течению замысловатой мелодии, при этом говорящий ритмично покачивал головой, словно профессиональный бродячий сказитель [6]. Будто заворожённый, Шэнь Цинцю и сам бессознательно принялся кивать — да, именно так всё и было — прежде, чем сбросить Ло Бинхэ в Бесконечную бездну, он и впрямь был сама доброта.
— И что проку было в этой заботе? — не удержавшись, фыркнул Ян Исюань. — Чтобы он потом…
Его перебил другой сбитый с толку страж:
— Разве это не противоречит тому, что Шэнь Цинцю, как утверждают, только и делал, что издевался над учениками?
— Э, уже озадачены? — с хитрецой бросил Лу Лю. — Что же вы скажете, когда услышите, что эта парочка была воистину неразлучна, питая сокровенные чувства друг к другу?
К этому моменту сидящая за соседним столиком троица, заслушавшись, бессознательно прихлёбывала из чашек, но при последних словах у Шэнь Цинцю и Ян Исюаня чай фонтаном брызнул изо рта. Лю Минъянь удалось избежать подобного конфуза, но чай из её застывшей в руке чашки также незамедлительно оросил стол.
Внимающие Лу Лю стражи, потрясённо втянув воздух, принялись сыпать вопросами:
— Неужто люди опустились до такого сорта сплетен?
— Да уж, это и впрямь что-то небывалое, — признал Лу Лю. — Но, строго говоря, это Ло Бинхэ питал нездоровую привязанность к своему учителю, принимая желаемое за действительное.
«Чего? “Принимая желаемое за действительное”? Да вы тут что, все с ума посходили?» — негодовал в сторонке Шэнь Цинцю.
— Сами подумайте, кого представлял собой Шэнь Цинцю? Он был главой пика. А чем славится пик Цинцзин? Это обитель спокойствия и гармонии, которой чужды суетные страсти [7] — все побуждения сердец его обитателей направлены лишь на продвижение по тропе совершенствования. Шэнь Цинцю были воистину чужды низменные желания и чувства обычных людей. А в сердце Ло Бинхэ, который оказался не в состоянии достичь подобных высот, любовь преобразилась в жгучую ненависть!
На лбу и запястьях Шэнь Цинцю вздулись тёмные вены.
— Л-любовь в ненависть? — запинаясь, выдавил Ян Исюань.
— Во всяком случае, это лучше любых других измышлений объяснило бы всё происходящее. Что же до событий собрания Союза бессмертных, то они вполне могли развиваться следующим образом. Само собой, Ло Бинхэ как старший ученик пика Цинцзин должен был принять участие в состязании. Достигнув вершины развития своих боевых навыков, он был преисполнен уверенности в себе. Вот только случилось так, что в это самое время в запечатанное ущелье Цзюэди внезапно хлынули демоны, и Шэнь Цинцю наряду с другими бросился на подмогу ученикам. Застигнутый врасплох Ло Бинхэ решил воспользоваться этим моментом, чтобы признаться учителю в своих истинных чувствах.
Ладонь Шэнь Цинцю со звоном повстречалась с лицом.
Ну почему, почему с уст этого человека, излагавшего события столь правдиво, под конец сорвалась такая дикая чушь?
Более того, это последнее предложение делает весь рассказ о собрании Союза бессмертных верхом двусмысленности!
— Отличаясь возвышенной и целомудренной натурой, — торжественно возвысил голос Лу Лю, — Шэнь Цинцю решительно отверг чувства ученика.
Эти слова заставили Шэнь Цинцю перемениться в лице: едва ли кто-то ещё, помимо его наивного доброхота-шисюна Юэ, додумался бы применить к нему подобные слова. Даже он сам, главное действующее лицо этой истории, не мог бы предвидеть столь драматичного поворота событий! Тем временем Лу Лю проникновенно продолжил:
— Кто же мог подумать, что отказ приведёт Ло Бинхэ в столь беспросветное отчаяние, что он, окончательно лишившись рассудка, совершит подлое и богомерзкое деяние, попробовав овладеть учителем силой!
Шэнь Цинцю запустил обе пятерни в волосы, не решаясь поднять глаза.
Похоже, Ян Исюань утратил дар речи ещё раньше. Подумать только, с какой жестокостью безграничный мир, только начиная приоткрывать перед несчастным юношей свои двери, наносит ему удар за ударом! Лю Минъянь, в свою очередь, лишь издала еле слышное:
— Ах! — спустя какое-то время шепнув: — Так вот оно что!
Что, чёрт вас всех дери, за «вот оно что»?!
Какое именно «что» имела в виду эта девчонка?
И не надейся, что я не стану выбивать у тебя признание только потому, что ты — главная героиня!
Вокруг Лу Лю тем временем собралась целая толпа, самозабвенно усеивающая пол шелухой тыквенных семечек. Когда рассказчик дошёл до драматической кульминации, по рядам слушателей пронеслось единодушное:
— Сущий зверь [8]!..
— Хуже любого зверя!..
Судя по сочувственным вздохам, эта история и впрямь завладела умами аудитории.
Старший братец Лу, ты вообще кто — капитан бесстрашной пограничной стражи или отряда беззаветных сплетников?
Лу Лю опустил на стол чашку с таким видом, словно это был молоток судьи [9].
— Само собой, Шэнь Цинцю не поддался! Учитель и ученик скрестили мечи. Дело кончилось тем, что победу одержал сильнейший, а Ло Бинхэ вынужден был отступить с позором. Несмотря на столь мучительный разрыв, Шэнь Цинцю не смог бы вынести подобного удара по репутации любимого ученика, потому-то он и солгал, будто бы Ло Бинхэ пал от рук демонов. Хоть тем самым он сохранил доброе имя ученика, ничего больше он сделать для него не мог. Вот и вся правда об исчезновении Ло Бинхэ и его длительном отсутствии — а также о том, почему он отказался возвращаться на хребет Цанцюн, когда выяснилось, что он жив. Не потому, что он не желал видеть своего учителя, а потому что был не в силах взглянуть ему в глаза!
Внимая разошедшемуся рассказчику, сердце Шэнь Цинцю безмолвно обливалось слезами.
Вот это, я понимаю, драма!
И кто, по вашему мнению, её действующие лица — жестокий насильник и непорочная Дева Мария?
Проблема этого сюжета заключалась лишь в одном: Ло Бинхэ в жизни не пришло бы в голову кого-либо насиловать — стоило ему кого-то захотеть, как они тотчас покорно раздвигали ноги!
— После подобного потрясения, — продолжал Лу Лю, — Ло Бинхэ был вознаграждён свалившейся ему на голову удачей: пустив все свои помыслы на стезю совершенствования, он завоевал благосклонность старого главы дворца Хуаньхуа. Однако в сердце его продолжал безраздельно царить Шэнь Цинцю. И вот настал день триумфального возвращения [10] Ло Бинхэ, вскоре после которого случились события в городе Хуаюэ. Как вам известно, заклинатели хребта Цанцюн продолжают вопреки всем утверждать, будто Ло Бинхэ — сущий демон. От себя могу лишь добавить, что этот ветер дует не из пустой пещеры [11]. Вполне возможно, они обнаружили доказательства того, что Ло Бинхэ стакнулся с демонами, дабы очернить имя Шэнь Цинцю — впрочем, доказательств было явно недостаточно, чтобы предъявить их общественности. Будучи добродетельным главой пика, Шэнь Цинцю был недосягаем для Ло Бинхэ, вот он и решил, так сказать, стащить его с лошади [12], чтобы поставить на один с собой уровень. Он полагал, что подобное унижение раз и навсегда избавит учителя от высокомерия!
В этот момент Шэнь Цинцю потерял способность воспринимать дальнейшее — его перетруженное сознание внезапно воспарило, подобно воздушному шарику, тело расслабилось, и его осенило совершенное равнодушие ко всему происходящему.
— Давайте-ка закажем что-нибудь перекусить, — бросил он своим спутникам с благодушной улыбкой.
Лу Лю воспользовался этим, чтобы заверить:
— Господин Цзюэши… вы можете записать все закуски на мой счёт!
Повернувшись к своим слушателям, он продолжил, скорбно возвысив голос:
— Ло Бинхэ употребил все старания на то, чтобы заточить Шэнь Цинцю в Водной тюрьме дворца Хуаньхуа. И как вы думаете, с какой целью? О, его грязные замыслы были очевидны. Дворец Хуаньхуа уже давно был у него в кармане, так что там он мог распоряжаться даже дуновением ветра и бегом облаков одним мановением руки. Заклинатели Дворца утверждали, что Водная тюрьма лишь станет местом временного заключения Шэнь Цинцю до совместного расследования четырёх великих школ, но помещать его туда было всё равно что держать ягнёнка в логове тигра [13]. При заточении тело Шэнь Цинцю опутали вервием бессмертных, лишив его духовных сил — и как вы думаете, что сотворил потерявший всякий стыд ученик со своим беспомощным учителем?
Толпа в один голос взревела:
— Что за отъявленный мерзавец!
— Взрастивший тигра навлечёт на свою голову беду!
Шэнь Цинцю в раздражении отшвырнул меню.
— Как насчёт того, чтобы подыскать другое место?
— Не в силах снести подобное надругательство, Шэнь Цинцю устремил все помыслы к побегу. Мог ли он предвидеть, что его тотчас настигнет посланная по его душу шайка Ло Бинхэ? Сердца заклинателей Цанцюн едины, так что стоит ли удивляться, что глава пика Байчжань Лю Цингэ тотчас ринулся ему на помощь? Тут-то он и столкнулся лоб в лоб с Ло Бинхэ. Ревность того бушевала, подобно океану [14], грозя обрушить небеса. Не говоря ни слова, он нанёс Лю Цингэ сокрушительный удар, собираясь добить главу Байчжань, и Шэнь Цинцю, стремясь во что бы то ни стало остановить убийство, уничтожил себя на глазах ученика, чтобы…
Рассказчик прервал повествование, намеренно подогревая интерес аудитории. Толпа предсказуемо взорвалась воодушевляющими выкриками, тогда-то удовлетворённый эффектом Лу Лю приступил к финалу своей истории:
— Вот это и есть та версия, которую шёпотом передают из уст в уста. Кто-то скажет, что это — возмутительные выдумки, и всё же, как по мне, над ней стоит призадуматься, ибо она объясняет многие загадочные моменты этой истории. Помните, братья, что из официальной истории всегда вымарываются самые цветистые куски на потребу репутации власть имущих! Они не жалеют усилий для сокрытия неугодных им фактов, и потому нередко правдивая история уступает место угодной сильным мира сего!
«Ох, кому ты это рассказываешь! — сокрушался про себя Шэнь Цинцю. — “Официальная история”, вашу ж мать! Братец Лу, да если бы даже мне не светило женского общества в течение пары десятков лет, я бы предпочёл это, чем прослыть на весь мир обрезанным рукавом! Который, ко всему прочему, сношается с главным героем!»
Тем временем к ним, ловко лавируя между посетителями, приблизилась юная подавальщица. Ян Исюань и Лю Минъянь продолжали бездумно таращиться в пространство, проигнорировав её появление.
— Давайте, ешьте быстрее, — поторопил их Шэнь Цинцю. — А как закончите — ступайте по домам!
Им и впрямь не стоило задерживаться в этом пагубном месте: кто знает, каким ещё опасностям здесь могут подвергнуться жизни, мировоззрение и моральные ценности этих юных существ!
***
Препроводив адептов за пределы Границы, Шэнь Цинцю взял противоположное направление.
Он целеустремлённо шагал, пока на небе не взошла луна, а его невероятно тонкий слух не уловил еле различимый звон демонических колокольцев.
— Воистину, ты — злобный дух, который даже после смерти не истает [15], — не поворачиваясь, бросил он.
Убедившись, что её обнаружили, Ша Хуалин не видела смысла далее скрываться. Выплыв на дорогу в великолепии прозрачного красного облачения и радостном звоне бубенчиков, она расплылась в неподдельной улыбке:
— А вам удалось не на шутку заинтриговать Лин-эр, господин! Вы с таким вниманием отнеслись к этим двум адептам — признайтесь, что связывает вас с хребтом Цанцюн?
Развернувшись, Шэнь Цинцю покачал пальцем в воздухе:
— Я не собираюсь с тобой драться, и надеюсь, что тебя также не посетят подобные идеи. — Мысля здраво, Ша Хуалин не могла не признать, что она ему не соперница. Шэнь Цинцю как раз думал о том, что не помешало бы её малость припугнуть, когда всё его тело внезапно содрогнулось, словно сквозь его внутренние органы пробивала путь гигантская тысяченожка.
В улыбку Ша Хуалин закралась хитринка:
— Да, я не в силах победить тебя, но кто сказал, что я не смогу тебя контролировать?
Шэнь Цинцю ощутил, как подгибаются колени, но ему удалось остаться на ногах. Стиснув зубы, он прошипел:
— Когда ты мне это скормила?
— Как тебе понравились закуски и выпивка? — кокетливо бросила Ша Хуалин. — А сестричка-подавальщица? По счастью, ты был не слишком привередлив — вознамерься ты практиковать инедию, это доставило бы немало хлопот бедняжке Лин-эр.
«Вот лопух!» — Поглощённый льющимися в уши цветистыми домыслами в артистическом исполнении капитана стражи, он и впрямь совершенно утратил бдительность. Воистину, сплетни губят людей!
Обойдя Шэнь Цинцю кругом, Ша Хуалин удовлетворённо протянула:
— Хочешь знать, что попало в твоё тело? О, это не чета какому-то банальному яду!
«Да ладно! Этот старейшина знает это получше твоего — он умудрился заглотить кровь священного демона дважды, сука, дважды!» — негодовал про себя Шэнь Цинцю.
Обычно одного раза более чем достаточно — ему же повезло выиграть в эту хренову лотерею два раза кряду!
Никто не в силах контролировать кровь священного демона, кроме её изначального хозяина — и вот теперь кровяные паразиты стремительно распространялись по телу заклинателя. Это могло означать лишь одно.
Внезапно Ша Хуалин склонилась перед кем-то, стоящим за спиной Шэнь Цинцю:
— Ваша скромная помощница не подвела своего господина — я только что пленила его для вас!
Шэнь Цинцю с трудом повернул голову.
Воздух прорезала чёрная молния, создав быстро закрывающийся разлом.
Перед ним стояла высокая стройная фигура. Развернувшись, Шэнь Цинцю застыл — вот они и встретились лицом к лицу.
Ло Бинхэ возвышался над ним, меряя его бесстрастным взглядом — казалось, для этих похожих на ледяные озера глаз не имели значения ни изменённые черты лица, ни клочковатая борода.
Шэнь Цинцю устремил на него ответный взгляд.
Прежний Ло Бинхэ, как бы холоден он ни был, напоминал отблески солнца на снегу. Даже в городе Цзиньлань и Водной тюрьме в нём угадывалось что-то человеческое — проскальзывало в едва уловимых выражениях лица, прорывалось во внезапных вспышках гнева. Этот же человек казался тысячелетней глыбой льда — горой под тяжёлой шапкой ледника — единый его взгляд заставлял содрогаться в ознобе.
Несмотря на всё это, Шэнь Цинцю при виде него испытал вовсе не то, что ожидал: как ни сложно было распознать бурлящие в его сознании эмоции, одна из их числа явно отсутствовала — страх.
Быть может, причиной стало то, что, перепробовав все способы убежать от судьбы, он вновь по воле звёзд оказался там же, описав круг. Осознание неизбежности подобной участи наполнило его душу безмятежным спокойствием принятия.
На какую-то долю секунды на лице Ло Бинхэ промелькнуло озадаченное выражение, несколько смягчившее его черты, однако оно тотчас растворилось без следа. Зрачки мужчины стремительно сузились, на лбу проступили огненные линии затейливой печати.
Прежде чем успел опуститься его всколыхнувшийся рукав, Ша Хуалин взмыла в воздух, отчаянно кашляя, словно её тонкую шею сжимала сокрушительная хватка невидимой руки.
В то же время капля демонической крови в сосудах Шэнь Цинцю расщепилась на тысячи нитей, прободая его внутренности. Холодный пот заструился по спине заклинателя.
— А ведь тебе, как я посмотрю, не занимать бесшабашности, — как бы между прочим бросил Ло Бинхэ.
Его лёгкий тон не смог бы обмануть никого — под налётом беззаботности проступала неразбавленная ярость.
Несмотря на собственное отчаянное положение, Шэнь Цинцю не мог не задаться вопросом — к кому обращался его бывший ученик: к нему или к Ша Хуалин?
Шестерёнки его мыслей завертелись с невиданной прежде скоростью: Ло Бинхэ не мог узнать его, пусть он «нынешний» чем-то напоминает Шэнь Цинцю, ведь его лицо скрывает завеса бороды. И всё же, казалось, его бывший ученик каким-то образом уловил сходство… Однако сейчас размышлять об этом не было никакого смысла: как бы то ни было, если Ло Бинхэ его узнал — это конец всему, если же не узнал — всё равно ничего хорошего!
Примечания переводчиков:
[1] Выше крыши поводов для беспокойства — в оригинале чэнъюй 肝胆俱裂 (gāndǎnjùliè) — в пер. с кит. «печень и желчный пузырь сплошь в трещинах», в образном значении — «замертво упасть от страха; струсить не на шутку; трепетать от ужаса».
[2] Страус, прячущий голову в песок — в оригинале чэнъюй 掩耳盗铃 (yǎn ěr dào líng) — в пер. с кит. «вор закрывает уши, чтобы не слышать звон колокольчика» — метафора, отсылающая к сказке о воре, который пытался скрыться, зажав уши, чтобы не слышать звон колокольчика, который украл.
[3] В Древнем Китае вместо вывесок использовались флаги с зазывающими надписями чжао ци 招旗 (zhāoqí).
[4] Хуан 黄(Huáng) — жёлтый.
Хуанхуа 黄花 (Huánghuā) — в букв. переводе «жёлтый цветок», имеет также переносное значение — «юная девственница / девственник».
Гуанхуа 光华 (Guānghuá) — в пер. с кит. — Гуан — «свет», Хуа — «великолепный, цветущий».
[5] Ведёт своё происхождение из низов — в оригинале чэнъюй 出身寒门 (сhūshēn hánmén) — в пер. с кит. «быть выходцем из бедного дома (бедной семьи)», 寒门 (hánmén) также означает «Северный Полюс».
[6] Голос то поднимался, то падал — в оригинале чэнъюй 抑扬顿挫 (yì yáng dùn cuò) — в пер. с кит. «мелодичный и чёткий (ритмичный); выразительно и с расстановкой (паузами)».
Ритмично покачивал головой — в оригинале чэнъюй 摇头晃脑 (yáo tóu huàng nǎo) — в пер. с кит. «покачивание головой в знак довольства».
Профессиональный бродячий сказитель 说书 (shuō shū) — искусство рассказа под музыку в Древнем Китае.
[7] Чужды суетные страсти — в оригинале чэнъюй 清心寡欲 (qīngxīn guǎyù) — в пер. с кит. «очистить сердце и умерить желания» (сохранять мысли чистыми, укротить порочные желания).
[8] Сущий зверь — в оригинале 禽兽 (qínshòu) циньшоу — в букв. пер. с кит. «животное», бранное «скотина».
[9] Молоток судьи — имеется в виду деревянная колотушка 惊堂木 (jīng táng mù) — брус, который китайские судьи использовали вместо молотка во время заседания суда, в букв. пер. с кит. — «деревяшка для сотрясания зала».
[10] Триумфальное возвращение — в оригинале чэнъюй 卷土重来 (juǎn tǔ chóng lái) — в пер. с кит. «вернуться, вздымая пыль».
[11] Ветер из пустой пещеры — в оригинале чэнъюй 空穴来风 (kōng xué lái fēng) — в пер. с кит. «ветер из пустой пещеры», в образном значении «необоснованное утверждение, выдумка; высосан из пальца, беспочвенные слухи».
[12] Стащить его с лошади 拉下马 (lāxià mǎ) — в образном значении «освободить от занимаемой должности, свергнуть, свалить, одолеть».
[13] Держать ягнёнка в логове тигра — в оригинале чэнъюй 羊入虎口 (yáng rù hǔkǒu) — в пер. с кит. «овца попала тигру в пасть», образно в значении «опаснейшее положение, крайняя опасность».
[14] Ревность бушевала, подобно океану — в оригинале чэнъюй 醋坛大翻 (сùtán dà fān) — в пер. с кит. «бурлящий кувшин с уксусом». Кувшин с уксусом 醋坛 (сùtán) — метафора для женской ревности.
[15] Злобный дух, который даже после смерти не истает — в оригинале чэнъюй 阴魂不散 (yīn hún bù sàn) — в пер. с кит. «дух умершего всё ещё не рассеивается», образно в значении: «дурное хоть и исчезло, но всё ещё продолжает влиять».
Следующая глава
К этому времени у Шэнь Цинцю накопилось выше крыши поводов для беспокойства [1].
И дело было даже не в том, что его в прямом смысле слова искромётное бегство свершилось практически под носом Ло Бинхэ, а в том, что в то самое мгновение в голове раздался до боли знакомый звук.
Тот самый успевший стать ненавистным гуглтранслейтовский сигнал.
А он-то думал, что навсегда отряхнул со своих нейронов метафорическую пыль её электронов. Думал, что полная смена харда поможет ему навсегда избавиться от этого зловредного вируса, как ребёнок радуясь тому, что впредь сможет без следа раствориться в безбрежном людском море, наслаждаясь свободой, подобно птице в ясном небе?
читать дальшеСтарательно делая вид, будто не замечает позывных Системы, будто страус, прячущий голову в песок [2], Шэнь Цинцю со всех ног бросился к проходу в Царство людей, проделав весь путь от безлюдного кряжа до пограничных земель со скоростью урагана. Однако зловещий звук продолжал пиликать в голове, и не думая затихать.
[…Активация… Активация… Связь душ…]
[…Устранение ошибок… Восстановление контакта с пользовательским сервером…]
Уж не стала ли эта пресловутая «связь душ» следствием того, что он умудрился наткнуться на Ло Бинхэ?
Выходит, соединение, которое разорвалось в результате смены тел, вновь установилось после этой злосчастной встречи, и теперь это самое устранение ошибок пользовательской службой неизвестно, во что выльется!
Воистину, в лице Ло Бинхэ воплотился злой рок Шэнь Цинцю!
По счастью, Система, похоже, ещё не настолько восстановилась, чтобы формулировать связные предложения из этих отрывочных команд. Шэнь Цинцю продолжал ломать голову над этой проблемой на протяжении всего пути, но, когда на глаза показались признаки человеческого жилья, он вновь озаботился своим имиджем, перейдя на медленный величественный шаг, и направил стопы к городку-заставе.
Днём этот городишко был не в пример оживлённее: пусть его нельзя было назвать процветающим — ни тебе широких запруженных прохожими улиц, ни теснящихся по их обочинам домов — и всё же рядом с открытыми лавками кипела жизнь.
Неподалёку от развевающегося перед входом в чайную флагом c названием лавки [3] стояли молодой мужчина и женщина с мечами в руках. Подойдя к ним, Шэнь Цинцю напрямую спросил:
— Почему вы всё ещё не вернулись на хребет Цанцюн?
Лю Минъянь отвесила ему скромный поклон, Ян Исюань же поспешил ответить:
— Прочие адепты уже вернулись в свои школы. Теперь, убедившись, что старейшине также удалось уйти, и мы сможем возвратиться с миром.
Шэнь Цинцю зашёл в чайную вместе с ними, подыскав столик. Занятые праздной болтовнёй посетители за соседним столом при одном только взгляде на него принялись ахать и охать:
— Да это же… Это же…
Обернувшись, Шэнь Цинцю убедился, что это были те самые стражи, которых он спас в ту ночь, когда вылез из земли. Те самые, которые застали его врасплох, вынудив выпалить первое попавшееся имя. Встретившись с ним взглядом, Лу Лю не преминул поприветствовать своего спасителя:
— Это снова вы, господин Цзюэши… [Непревзойдённый] — Вторую часть имени он намеренно пробормотал максимально неразборчиво. Его товарищи поспешили последовать его примеру:
— Приветствуем старейшину Цзюэши… !
Шэнь Цинцю кивал в ответ на приветствия со снисходительной улыбкой, приняв твёрдое решение немедленно разжиться иным титулом. Наконец прямолинейный Ян Исюань не выдержал:
— Старейшина, как же всё-таки звучит ваше второе имя: Хуан [Жёлтый]? Хуанхуа [Жёлтый цветок]? Гуанхуа [Великолепный Свет] [4]?
Пару раз кашлянув, Шэнь Цинцю наконец невнятно пробормотал:
— Это… — Мог ли он знать, что после того, как он годами как ни в чём не бывало использовал этот логин, ему в один прекрасный день станет за него по-настоящему стыдно!
Наконец, усилием воли придав лицу предельно серьёзное выражение, он изрёк:
— Прошлой ночью адепты из многих школ видели меня в пещере Чиюнь. Едва ли после этого мне удастся сохранить свою личность в тайне, и всё же я призываю вас по возможности не распространяться об этом. Лучше всего будет, если вы вовсе не станете обо мне упоминать.
— Но почему? — изумился Ян Исюань. — Старейшина, разве вы не говорили, что знакомы с моим учителем?
— Ну, когда-то мы и впрямь неплохо знали друг друга… — вынужден был признать Шэнь Цинцю.
К его немалому облегчению, от этого щекотливого вопроса его избавили спасённые им стражи, возобновив прерванное обсуждение. Один из них, лузгая тыквенные семечки, бросил:
— Кстати говоря, Лю-гэ, ты ведь тогда так и не рассказал нам, какое объяснение происходящему представляется тебе более правдоподобным — почему бы не поведать об этом сейчас?
— О, это крайне любопытная версия, — тотчас оживился Лу Лю. — Сдаётся мне, что она исходит от самих же вовлечённых в это лиц. Стало быть, эти Ло Бинхэ и Шэнь Цинцю…
При этих словах сердце последнего болезненно ёкнуло. Невольно выпрямившись, он весь превратился во слух — даже движения веера замедлились. Адепты с Цанцюн также невольно прислушались.
— Так вот, этот Ло Бинхэ приходился учеником Шэнь Цинцю, так ведь? — Отпив чай, начал Лу Лю. — Всем известно, что он ведёт своё происхождение из низов [5], и в юные года ему довелось снести немало бед и унижений. И даже после того, как он вошёл в число адептов хребта Цанцюн, его долгие годы недооценивали — поговаривают, что он тогда регулярно подвергался побоям и издевательствам со стороны товарищей. Однако в дальнейшем Шэнь Цинцю оградил его от этих посягательств, окружив ученика вниманием и заботой.
Похоже, Лу Лю и впрямь отличал талант прирождённого рассказчика — каждое его слово звучно вибрировало в воздухе, голос то поднимался, то падал, то вовсе замирал, словно следуя течению замысловатой мелодии, при этом говорящий ритмично покачивал головой, словно профессиональный бродячий сказитель [6]. Будто заворожённый, Шэнь Цинцю и сам бессознательно принялся кивать — да, именно так всё и было — прежде, чем сбросить Ло Бинхэ в Бесконечную бездну, он и впрямь был сама доброта.
— И что проку было в этой заботе? — не удержавшись, фыркнул Ян Исюань. — Чтобы он потом…
Его перебил другой сбитый с толку страж:
— Разве это не противоречит тому, что Шэнь Цинцю, как утверждают, только и делал, что издевался над учениками?
— Э, уже озадачены? — с хитрецой бросил Лу Лю. — Что же вы скажете, когда услышите, что эта парочка была воистину неразлучна, питая сокровенные чувства друг к другу?
К этому моменту сидящая за соседним столиком троица, заслушавшись, бессознательно прихлёбывала из чашек, но при последних словах у Шэнь Цинцю и Ян Исюаня чай фонтаном брызнул изо рта. Лю Минъянь удалось избежать подобного конфуза, но чай из её застывшей в руке чашки также незамедлительно оросил стол.
Внимающие Лу Лю стражи, потрясённо втянув воздух, принялись сыпать вопросами:
— Неужто люди опустились до такого сорта сплетен?
— Да уж, это и впрямь что-то небывалое, — признал Лу Лю. — Но, строго говоря, это Ло Бинхэ питал нездоровую привязанность к своему учителю, принимая желаемое за действительное.
«Чего? “Принимая желаемое за действительное”? Да вы тут что, все с ума посходили?» — негодовал в сторонке Шэнь Цинцю.
— Сами подумайте, кого представлял собой Шэнь Цинцю? Он был главой пика. А чем славится пик Цинцзин? Это обитель спокойствия и гармонии, которой чужды суетные страсти [7] — все побуждения сердец его обитателей направлены лишь на продвижение по тропе совершенствования. Шэнь Цинцю были воистину чужды низменные желания и чувства обычных людей. А в сердце Ло Бинхэ, который оказался не в состоянии достичь подобных высот, любовь преобразилась в жгучую ненависть!
На лбу и запястьях Шэнь Цинцю вздулись тёмные вены.
— Л-любовь в ненависть? — запинаясь, выдавил Ян Исюань.
— Во всяком случае, это лучше любых других измышлений объяснило бы всё происходящее. Что же до событий собрания Союза бессмертных, то они вполне могли развиваться следующим образом. Само собой, Ло Бинхэ как старший ученик пика Цинцзин должен был принять участие в состязании. Достигнув вершины развития своих боевых навыков, он был преисполнен уверенности в себе. Вот только случилось так, что в это самое время в запечатанное ущелье Цзюэди внезапно хлынули демоны, и Шэнь Цинцю наряду с другими бросился на подмогу ученикам. Застигнутый врасплох Ло Бинхэ решил воспользоваться этим моментом, чтобы признаться учителю в своих истинных чувствах.
Ладонь Шэнь Цинцю со звоном повстречалась с лицом.
Ну почему, почему с уст этого человека, излагавшего события столь правдиво, под конец сорвалась такая дикая чушь?
Более того, это последнее предложение делает весь рассказ о собрании Союза бессмертных верхом двусмысленности!
— Отличаясь возвышенной и целомудренной натурой, — торжественно возвысил голос Лу Лю, — Шэнь Цинцю решительно отверг чувства ученика.
Эти слова заставили Шэнь Цинцю перемениться в лице: едва ли кто-то ещё, помимо его наивного доброхота-шисюна Юэ, додумался бы применить к нему подобные слова. Даже он сам, главное действующее лицо этой истории, не мог бы предвидеть столь драматичного поворота событий! Тем временем Лу Лю проникновенно продолжил:
— Кто же мог подумать, что отказ приведёт Ло Бинхэ в столь беспросветное отчаяние, что он, окончательно лишившись рассудка, совершит подлое и богомерзкое деяние, попробовав овладеть учителем силой!
Шэнь Цинцю запустил обе пятерни в волосы, не решаясь поднять глаза.
Похоже, Ян Исюань утратил дар речи ещё раньше. Подумать только, с какой жестокостью безграничный мир, только начиная приоткрывать перед несчастным юношей свои двери, наносит ему удар за ударом! Лю Минъянь, в свою очередь, лишь издала еле слышное:
— Ах! — спустя какое-то время шепнув: — Так вот оно что!
Что, чёрт вас всех дери, за «вот оно что»?!
Какое именно «что» имела в виду эта девчонка?
И не надейся, что я не стану выбивать у тебя признание только потому, что ты — главная героиня!
Вокруг Лу Лю тем временем собралась целая толпа, самозабвенно усеивающая пол шелухой тыквенных семечек. Когда рассказчик дошёл до драматической кульминации, по рядам слушателей пронеслось единодушное:
— Сущий зверь [8]!..
— Хуже любого зверя!..
Судя по сочувственным вздохам, эта история и впрямь завладела умами аудитории.
Старший братец Лу, ты вообще кто — капитан бесстрашной пограничной стражи или отряда беззаветных сплетников?
Лу Лю опустил на стол чашку с таким видом, словно это был молоток судьи [9].
— Само собой, Шэнь Цинцю не поддался! Учитель и ученик скрестили мечи. Дело кончилось тем, что победу одержал сильнейший, а Ло Бинхэ вынужден был отступить с позором. Несмотря на столь мучительный разрыв, Шэнь Цинцю не смог бы вынести подобного удара по репутации любимого ученика, потому-то он и солгал, будто бы Ло Бинхэ пал от рук демонов. Хоть тем самым он сохранил доброе имя ученика, ничего больше он сделать для него не мог. Вот и вся правда об исчезновении Ло Бинхэ и его длительном отсутствии — а также о том, почему он отказался возвращаться на хребет Цанцюн, когда выяснилось, что он жив. Не потому, что он не желал видеть своего учителя, а потому что был не в силах взглянуть ему в глаза!
Внимая разошедшемуся рассказчику, сердце Шэнь Цинцю безмолвно обливалось слезами.
Вот это, я понимаю, драма!
И кто, по вашему мнению, её действующие лица — жестокий насильник и непорочная Дева Мария?
Проблема этого сюжета заключалась лишь в одном: Ло Бинхэ в жизни не пришло бы в голову кого-либо насиловать — стоило ему кого-то захотеть, как они тотчас покорно раздвигали ноги!
— После подобного потрясения, — продолжал Лу Лю, — Ло Бинхэ был вознаграждён свалившейся ему на голову удачей: пустив все свои помыслы на стезю совершенствования, он завоевал благосклонность старого главы дворца Хуаньхуа. Однако в сердце его продолжал безраздельно царить Шэнь Цинцю. И вот настал день триумфального возвращения [10] Ло Бинхэ, вскоре после которого случились события в городе Хуаюэ. Как вам известно, заклинатели хребта Цанцюн продолжают вопреки всем утверждать, будто Ло Бинхэ — сущий демон. От себя могу лишь добавить, что этот ветер дует не из пустой пещеры [11]. Вполне возможно, они обнаружили доказательства того, что Ло Бинхэ стакнулся с демонами, дабы очернить имя Шэнь Цинцю — впрочем, доказательств было явно недостаточно, чтобы предъявить их общественности. Будучи добродетельным главой пика, Шэнь Цинцю был недосягаем для Ло Бинхэ, вот он и решил, так сказать, стащить его с лошади [12], чтобы поставить на один с собой уровень. Он полагал, что подобное унижение раз и навсегда избавит учителя от высокомерия!
В этот момент Шэнь Цинцю потерял способность воспринимать дальнейшее — его перетруженное сознание внезапно воспарило, подобно воздушному шарику, тело расслабилось, и его осенило совершенное равнодушие ко всему происходящему.
— Давайте-ка закажем что-нибудь перекусить, — бросил он своим спутникам с благодушной улыбкой.
Лу Лю воспользовался этим, чтобы заверить:
— Господин Цзюэши… вы можете записать все закуски на мой счёт!
Повернувшись к своим слушателям, он продолжил, скорбно возвысив голос:
— Ло Бинхэ употребил все старания на то, чтобы заточить Шэнь Цинцю в Водной тюрьме дворца Хуаньхуа. И как вы думаете, с какой целью? О, его грязные замыслы были очевидны. Дворец Хуаньхуа уже давно был у него в кармане, так что там он мог распоряжаться даже дуновением ветра и бегом облаков одним мановением руки. Заклинатели Дворца утверждали, что Водная тюрьма лишь станет местом временного заключения Шэнь Цинцю до совместного расследования четырёх великих школ, но помещать его туда было всё равно что держать ягнёнка в логове тигра [13]. При заточении тело Шэнь Цинцю опутали вервием бессмертных, лишив его духовных сил — и как вы думаете, что сотворил потерявший всякий стыд ученик со своим беспомощным учителем?
Толпа в один голос взревела:
— Что за отъявленный мерзавец!
— Взрастивший тигра навлечёт на свою голову беду!
Шэнь Цинцю в раздражении отшвырнул меню.
— Как насчёт того, чтобы подыскать другое место?
— Не в силах снести подобное надругательство, Шэнь Цинцю устремил все помыслы к побегу. Мог ли он предвидеть, что его тотчас настигнет посланная по его душу шайка Ло Бинхэ? Сердца заклинателей Цанцюн едины, так что стоит ли удивляться, что глава пика Байчжань Лю Цингэ тотчас ринулся ему на помощь? Тут-то он и столкнулся лоб в лоб с Ло Бинхэ. Ревность того бушевала, подобно океану [14], грозя обрушить небеса. Не говоря ни слова, он нанёс Лю Цингэ сокрушительный удар, собираясь добить главу Байчжань, и Шэнь Цинцю, стремясь во что бы то ни стало остановить убийство, уничтожил себя на глазах ученика, чтобы…
Рассказчик прервал повествование, намеренно подогревая интерес аудитории. Толпа предсказуемо взорвалась воодушевляющими выкриками, тогда-то удовлетворённый эффектом Лу Лю приступил к финалу своей истории:
— Вот это и есть та версия, которую шёпотом передают из уст в уста. Кто-то скажет, что это — возмутительные выдумки, и всё же, как по мне, над ней стоит призадуматься, ибо она объясняет многие загадочные моменты этой истории. Помните, братья, что из официальной истории всегда вымарываются самые цветистые куски на потребу репутации власть имущих! Они не жалеют усилий для сокрытия неугодных им фактов, и потому нередко правдивая история уступает место угодной сильным мира сего!
«Ох, кому ты это рассказываешь! — сокрушался про себя Шэнь Цинцю. — “Официальная история”, вашу ж мать! Братец Лу, да если бы даже мне не светило женского общества в течение пары десятков лет, я бы предпочёл это, чем прослыть на весь мир обрезанным рукавом! Который, ко всему прочему, сношается с главным героем!»
Тем временем к ним, ловко лавируя между посетителями, приблизилась юная подавальщица. Ян Исюань и Лю Минъянь продолжали бездумно таращиться в пространство, проигнорировав её появление.
— Давайте, ешьте быстрее, — поторопил их Шэнь Цинцю. — А как закончите — ступайте по домам!
Им и впрямь не стоило задерживаться в этом пагубном месте: кто знает, каким ещё опасностям здесь могут подвергнуться жизни, мировоззрение и моральные ценности этих юных существ!
***
Препроводив адептов за пределы Границы, Шэнь Цинцю взял противоположное направление.
Он целеустремлённо шагал, пока на небе не взошла луна, а его невероятно тонкий слух не уловил еле различимый звон демонических колокольцев.
— Воистину, ты — злобный дух, который даже после смерти не истает [15], — не поворачиваясь, бросил он.
Убедившись, что её обнаружили, Ша Хуалин не видела смысла далее скрываться. Выплыв на дорогу в великолепии прозрачного красного облачения и радостном звоне бубенчиков, она расплылась в неподдельной улыбке:
— А вам удалось не на шутку заинтриговать Лин-эр, господин! Вы с таким вниманием отнеслись к этим двум адептам — признайтесь, что связывает вас с хребтом Цанцюн?
Развернувшись, Шэнь Цинцю покачал пальцем в воздухе:
— Я не собираюсь с тобой драться, и надеюсь, что тебя также не посетят подобные идеи. — Мысля здраво, Ша Хуалин не могла не признать, что она ему не соперница. Шэнь Цинцю как раз думал о том, что не помешало бы её малость припугнуть, когда всё его тело внезапно содрогнулось, словно сквозь его внутренние органы пробивала путь гигантская тысяченожка.
В улыбку Ша Хуалин закралась хитринка:
— Да, я не в силах победить тебя, но кто сказал, что я не смогу тебя контролировать?
Шэнь Цинцю ощутил, как подгибаются колени, но ему удалось остаться на ногах. Стиснув зубы, он прошипел:
— Когда ты мне это скормила?
— Как тебе понравились закуски и выпивка? — кокетливо бросила Ша Хуалин. — А сестричка-подавальщица? По счастью, ты был не слишком привередлив — вознамерься ты практиковать инедию, это доставило бы немало хлопот бедняжке Лин-эр.
«Вот лопух!» — Поглощённый льющимися в уши цветистыми домыслами в артистическом исполнении капитана стражи, он и впрямь совершенно утратил бдительность. Воистину, сплетни губят людей!
Обойдя Шэнь Цинцю кругом, Ша Хуалин удовлетворённо протянула:
— Хочешь знать, что попало в твоё тело? О, это не чета какому-то банальному яду!
«Да ладно! Этот старейшина знает это получше твоего — он умудрился заглотить кровь священного демона дважды, сука, дважды!» — негодовал про себя Шэнь Цинцю.
Обычно одного раза более чем достаточно — ему же повезло выиграть в эту хренову лотерею два раза кряду!
Никто не в силах контролировать кровь священного демона, кроме её изначального хозяина — и вот теперь кровяные паразиты стремительно распространялись по телу заклинателя. Это могло означать лишь одно.
Внезапно Ша Хуалин склонилась перед кем-то, стоящим за спиной Шэнь Цинцю:
— Ваша скромная помощница не подвела своего господина — я только что пленила его для вас!
Шэнь Цинцю с трудом повернул голову.
Воздух прорезала чёрная молния, создав быстро закрывающийся разлом.
Перед ним стояла высокая стройная фигура. Развернувшись, Шэнь Цинцю застыл — вот они и встретились лицом к лицу.
Ло Бинхэ возвышался над ним, меряя его бесстрастным взглядом — казалось, для этих похожих на ледяные озера глаз не имели значения ни изменённые черты лица, ни клочковатая борода.
Шэнь Цинцю устремил на него ответный взгляд.
Прежний Ло Бинхэ, как бы холоден он ни был, напоминал отблески солнца на снегу. Даже в городе Цзиньлань и Водной тюрьме в нём угадывалось что-то человеческое — проскальзывало в едва уловимых выражениях лица, прорывалось во внезапных вспышках гнева. Этот же человек казался тысячелетней глыбой льда — горой под тяжёлой шапкой ледника — единый его взгляд заставлял содрогаться в ознобе.
Несмотря на всё это, Шэнь Цинцю при виде него испытал вовсе не то, что ожидал: как ни сложно было распознать бурлящие в его сознании эмоции, одна из их числа явно отсутствовала — страх.
Быть может, причиной стало то, что, перепробовав все способы убежать от судьбы, он вновь по воле звёзд оказался там же, описав круг. Осознание неизбежности подобной участи наполнило его душу безмятежным спокойствием принятия.
На какую-то долю секунды на лице Ло Бинхэ промелькнуло озадаченное выражение, несколько смягчившее его черты, однако оно тотчас растворилось без следа. Зрачки мужчины стремительно сузились, на лбу проступили огненные линии затейливой печати.
Прежде чем успел опуститься его всколыхнувшийся рукав, Ша Хуалин взмыла в воздух, отчаянно кашляя, словно её тонкую шею сжимала сокрушительная хватка невидимой руки.
В то же время капля демонической крови в сосудах Шэнь Цинцю расщепилась на тысячи нитей, прободая его внутренности. Холодный пот заструился по спине заклинателя.
— А ведь тебе, как я посмотрю, не занимать бесшабашности, — как бы между прочим бросил Ло Бинхэ.
Его лёгкий тон не смог бы обмануть никого — под налётом беззаботности проступала неразбавленная ярость.
Несмотря на собственное отчаянное положение, Шэнь Цинцю не мог не задаться вопросом — к кому обращался его бывший ученик: к нему или к Ша Хуалин?
Шестерёнки его мыслей завертелись с невиданной прежде скоростью: Ло Бинхэ не мог узнать его, пусть он «нынешний» чем-то напоминает Шэнь Цинцю, ведь его лицо скрывает завеса бороды. И всё же, казалось, его бывший ученик каким-то образом уловил сходство… Однако сейчас размышлять об этом не было никакого смысла: как бы то ни было, если Ло Бинхэ его узнал — это конец всему, если же не узнал — всё равно ничего хорошего!
Примечания переводчиков:
[1] Выше крыши поводов для беспокойства — в оригинале чэнъюй 肝胆俱裂 (gāndǎnjùliè) — в пер. с кит. «печень и желчный пузырь сплошь в трещинах», в образном значении — «замертво упасть от страха; струсить не на шутку; трепетать от ужаса».
[2] Страус, прячущий голову в песок — в оригинале чэнъюй 掩耳盗铃 (yǎn ěr dào líng) — в пер. с кит. «вор закрывает уши, чтобы не слышать звон колокольчика» — метафора, отсылающая к сказке о воре, который пытался скрыться, зажав уши, чтобы не слышать звон колокольчика, который украл.
[3] В Древнем Китае вместо вывесок использовались флаги с зазывающими надписями чжао ци 招旗 (zhāoqí).
[4] Хуан 黄(Huáng) — жёлтый.
Хуанхуа 黄花 (Huánghuā) — в букв. переводе «жёлтый цветок», имеет также переносное значение — «юная девственница / девственник».
Гуанхуа 光华 (Guānghuá) — в пер. с кит. — Гуан — «свет», Хуа — «великолепный, цветущий».
[5] Ведёт своё происхождение из низов — в оригинале чэнъюй 出身寒门 (сhūshēn hánmén) — в пер. с кит. «быть выходцем из бедного дома (бедной семьи)», 寒门 (hánmén) также означает «Северный Полюс».
[6] Голос то поднимался, то падал — в оригинале чэнъюй 抑扬顿挫 (yì yáng dùn cuò) — в пер. с кит. «мелодичный и чёткий (ритмичный); выразительно и с расстановкой (паузами)».
Ритмично покачивал головой — в оригинале чэнъюй 摇头晃脑 (yáo tóu huàng nǎo) — в пер. с кит. «покачивание головой в знак довольства».
Профессиональный бродячий сказитель 说书 (shuō shū) — искусство рассказа под музыку в Древнем Китае.
[7] Чужды суетные страсти — в оригинале чэнъюй 清心寡欲 (qīngxīn guǎyù) — в пер. с кит. «очистить сердце и умерить желания» (сохранять мысли чистыми, укротить порочные желания).
[8] Сущий зверь — в оригинале 禽兽 (qínshòu) циньшоу — в букв. пер. с кит. «животное», бранное «скотина».
[9] Молоток судьи — имеется в виду деревянная колотушка 惊堂木 (jīng táng mù) — брус, который китайские судьи использовали вместо молотка во время заседания суда, в букв. пер. с кит. — «деревяшка для сотрясания зала».
[10] Триумфальное возвращение — в оригинале чэнъюй 卷土重来 (juǎn tǔ chóng lái) — в пер. с кит. «вернуться, вздымая пыль».
[11] Ветер из пустой пещеры — в оригинале чэнъюй 空穴来风 (kōng xué lái fēng) — в пер. с кит. «ветер из пустой пещеры», в образном значении «необоснованное утверждение, выдумка; высосан из пальца, беспочвенные слухи».
[12] Стащить его с лошади 拉下马 (lāxià mǎ) — в образном значении «освободить от занимаемой должности, свергнуть, свалить, одолеть».
[13] Держать ягнёнка в логове тигра — в оригинале чэнъюй 羊入虎口 (yáng rù hǔkǒu) — в пер. с кит. «овца попала тигру в пасть», образно в значении «опаснейшее положение, крайняя опасность».
[14] Ревность бушевала, подобно океану — в оригинале чэнъюй 醋坛大翻 (сùtán dà fān) — в пер. с кит. «бурлящий кувшин с уксусом». Кувшин с уксусом 醋坛 (сùtán) — метафора для женской ревности.
[15] Злобный дух, который даже после смерти не истает — в оригинале чэнъюй 阴魂不散 (yīn hún bù sàn) — в пер. с кит. «дух умершего всё ещё не рассеивается», образно в значении: «дурное хоть и исчезло, но всё ещё продолжает влиять».
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 46. Переполох в гнезде демонов
Предыдущая глава
Ло Бинхэ решал эту проблему с помощью человеческих сосудов: каждый месяц в полнолуние он подыскивал подходящую жертву с высоким уровнем духовной энергии, в тело которой сливал излишек демонической энергии [1], взамен выкачивая бóльшую часть духовной — таким способом ему удавалось поддерживать равновесие.
Понятное дело, люди не могли перенести передачу такого объёма демонической энергии без вреда для себя, так что каждый из сосудов годился лишь на один раз.
Само собой, Ло Бинхэ не стал бы опускаться до того, чтобы лично отлавливать свои сосуды — для этого у него была Ша Хуалин, которая, напротив, была только рада хватать для него людей, так что её господину оставалось лишь раз в месяц прорезать с помощью Синьмо проход в Царство демонов, чтобы выбрать жертву из числа томящихся в клетках заклинателей.
Самым прискорбным в этой ситуации было то, что в оригинальном романе Ло Бинхэ женился на трёх монахинях с вершины Тяньи после того, как Ша Хуалин потратила массу усилий на их поимку — можно себе представить, до какой степени это её взбесило!
читать дальше— Ты не видал кого-нибудь из знакомых в числе схваченных? — поинтересовался Шэнь Цинцю. — Где тебя держали?
Но Ян Исюань покачал головой:
— Перейдя границу между мирами, мы оказались в логове этой демоницы, в пещере Чиюнь [2]. Меня держали в одиночной камере, так что я никого больше не видел.
Отбросив ножны меча Лю Минъянь, Шэнь Цинцю рассудил:
— Думаю, что ты был не одинок.
Поразмыслив над всем этим, он решил, что ему не помешает взглянуть на эту пещеру; в конце концов, до полнолуния оставалось достаточно много времени, так что он не рисковал нарваться там на явившегося для передачи энергии Ло Бинхэ — тот сейчас должен быть по уши занят сеянием смуты и раздора [3] в Царстве людей, а потому едва ли завернёт туда, просто чтобы увидеться с Ша Хуалин.
— Я с вами! — заявил Ян Исюань, догадавшись о его намерениях. — Мой меч всё ещё в руках этой демоницы!
— Не боишься, что она опять разоблачится? — с сомнением бросил Шэнь Цинцю.
— С чего вы взяли, что это был испуг? — процедил Ян Исюань. — К тому же, на протяжении пути она то и дело раздевалась, так что я уже успел притерпеться.
Шэнь Цинцю воззрился на него в немом изумлении: выходит, она держала тебя в одиночной клетке, чтобы устраивать перед тобой персональный стриптиз — вот уж свезло так свезло! Если продолжишь в том же духе, пацан, то Ло Бинхэ тебя точно укокошит! И это бы не так меня беспокоило, не будь ты единственным и неповторимым учеником Лю Цингэ!
Переход через границу между мирами ощущался как не лишённая приятности завеса тёплой воды. Вынырнув из неё, они ступили на территорию Царства демонов.
В их мире уже перевалило за полночь, однако тут едва сгустились сумерки. Сам воздух казался иссушающим. Пробыв здесь всего пару мгновений, Шэнь Цинцю ощутил головокружение, словно от резкого перепада высоты. Насколько он мог судить, внешние отличия от Царства людей были не такими уж значительными: лишь деревья растут куда реже — похоже, усилия по озеленению покамест не увенчались успехом.
Следуя за Ян Исюанем по иззубренным камням, Шэнь Цинцю вскоре достиг пещеры Чиюнь, мысленно поздравив себя с тем, что наконец-то посетил эту достопримечательность Царства демонов. И, надо признать, выглядела эта пещера весьма… необычно.
Демоническую эстетику испокон веков отличало выраженное пристрастие к темноте, из-за которого их резиденции, как постоянные, так и временные, по большей части располагались под землей, а входы в них более всего походили на роскошные мавзолеи.
«И что вы хотели изобразить этой кучей камней с тремя корявыми иероглифами на стоящем перед ними каменном знаке — надгробие, что ли?»
Шэнь Цинцю собрал в ладонь духовную энергию, готовый атаковать любого возникшего перед ним противника — однако на протяжении спуска в эту импровизированную могилу им так и не повстречался ни один стражник. Если подумать, это также было не лишено смысла: издревле в обычаи демонов входило совершать набеги на Царство людей [4], но кому из последних придёт в голову заявиться в Царство демонов, да ещё и в самое их логово, чтобы повстречать верную смерть? Так что в охране просто-напросто не было надобности.
Попетляв по нисходящим каменным коридорам, они наконец вышли в обширный зал.
Пол устилали шкуры причудливых тварей, которые на первый взгляд казались живыми. По одной из них — тигриной — вышагивала босая Ша Хуалин.
Опасаясь, что Ян Исюань по неосторожности издаст какой-нибудь звук, тем самым выдав их присутствие, Шэнь Цинцю обернулся к нему, чтобы предупредить — но увидел, что юноша сам предусмотрительно закрыл рот ладонью. Успокоившись, Шэнь Цинцю продолжил осматриваться.
По обе стороны зала тянулись ряды клеток, в которых томились связанные [5] заклинатели в одеяниях различных школ. Среди них были как старики, так и совсем зелёные юнцы; иные клевали носом от утомления, другие же прямо-таки пылали праведным гневом.
Остановившись у одной из клеток, Ша Хуалин скрестила руки на груди:
— От людей с хребта Цанцюн одни неприятности — мало того, что ловить вас двоих было то ещё занятие, так вдобавок один из вас сбежал! — Стиснув зубы, она прошипела: — Если б только не… с какой радостью я бы переломала тебе ноги!
В клетке, скрестив ноги и прикрыв глаза, сидела Лю Минъянь. Лицо под вуалью казалось невозмутимым, словно слова демоницы не достигали её ушей.
— Ты когда-нибудь снимаешь эту штуку с головы? — так и не дождавшись ответа, с холодной улыбкой бросила Ша Хуалин. — Дай-ка угадаю: ты такая уродина, что боишься ранить чьи-то чувства своей образиной?
«Ох, сестричка… — простонал про себя Шэнь Цинцю. — Откуда тебе знать, что этой самой образине суждено стать твоей главной соперницей? Насмехаться над её внешностью для тебя — всё равно что плевать против ветра [6]!»
Несмотря на неведение Ша Хуалин, очевидно, женская интуиция всё же что-то ей подсказала, поскольку, чем дольше она смотрела на узницу, тем более жестоким становилось выражение лица демоницы. Отворив клетку, она выволокла Лю Минъянь, рявкнув ей в лицо:
— На колени!
Та явно не собиралась подчиняться приказу: несмотря на отсутствие духовной энергии, она твёрдо стояла на ногах, даже когда Ша Хуалин принялась толкать её в безрезультатных попытках повергнуть пленницу на пол. Кипя от ярости [7], демоница сдёрнула вуаль с лица юной заклинательницы.
В тот же миг без того бледное от гнева лицо Ша Хуалин побелело окончательно.
«Повернись! Повернись! — в исступлении завопил про себя Шэнь Цинцю. — Я тоже хочу посмотреть! Дай мне хоть одним глазком взглянуть на самую красивую женщину этой книги!»
За все эти годы, блюдя свою репутацию, он так и не решился походя бросить: «Эй, шичжи [8], я слышал, что ты с виду красотка, так что хотел бы взглянуть на твоё лицо, позволишь?» Едва помыслив об этом, он приходил к выводу, что это прозвучало бы как гнусное домогательство со стороны развратного учителя. Невозможность хотя бы разок взглянуть на лицо Лю Минъянь порой доводила его до сущего исступления!
Но прежде чем девушка успела обернуться, вняв его страстной мольбе, в глазах Ша Хуалин сверкнул зловещий огонёк. Выставив вперёд ногти, она метнула их в лицо Лю Минъянь.
Пожалуй, для Ша Хуалин было изрядным шоком отправиться в свободный полёт второй раз за ночь. Приземлившись, она выплюнула порядочную дозу крови, с некоторым облегчением обнаружив, что хотя бы её платье на сей раз не пострадало, так что не придётся срочно бежать переодеваться.
Озирая пять прорех на рукаве, которые успели оставить её ногти, Шэнь Цинцю в ужасе подумал: «Разве я не срезал их какой-то час назад? Они что, обладают неограниченной регенерацией?»
Отшвырнув Ша Хуалин, он незамедлительно обернулся к Лю Минъянь, но ноги чуть не подвели его от сокрушительного разочарования: за этот крохотный промежуток времени она вновь умудрилась нацепить на себя вуаль! Что за чёрная неблагодарность по отношению к своему спасителю!
Тем временем Ян Исюань отыскал свой меч в расселине скалы и принялся разрубать засовы на клетках и вервие на теле узников с неподражаемой быстротой. Освобождённые заклинатели сгрудились в центре зала. При виде подобного скопления людей Шэнь Цинцю не на шутку забеспокоился: он-то намеревался всего лишь спасти Лю Минъянь, а не перелопатить течение сюжета вмешательством в такое количество судеб!
— Погодите, погодите! Не делайте ничего опрометчивого! — встревоженно бросил он.
— Что-то не так, старейшина? — обернулся на его окрик Ян Исюань.
Не успел он договорить, как из только что вскрытой им клетки вихрем вылетели три будто отлитые в одной форме даосские монахини и стремглав бросились прочь из пещеры.
«Парень, тебе никогда не приходило в голову, что, освобождая всех подряд, ты рискуешь выпустить тех, кого вызволять вовсе не стоило!» — ужаснулся Шэнь Цинцю.
Ведь эти три сестрички по сюжету просто обязаны поглотить демоническую энергию Ло Бинхэ!
Однако что сделано, того не поправишь — хоть истеки его сердце слезами от отчаяния, а догнать беглянок, чтобы вернуть их в клетки, Шэнь Цинцю всё равно не мог, так что всё, что ему оставалось — это помочь Ян Исюаню поскорее освободить остальных узников.
Но, разрубив первый же засов, он с обречённым вздохом опустил руки. Все они — мертвецы. Он только что умудрился запороть эпизод «первая встреча главного героя с тремя жёнами из его гарема», и эта дурацкая случайность грозила порушить всю линию романтических похождений главного героя. Оставалось надеяться на то, что Ша Хуалин достанет прыти, чтобы вновь поймать их и в заданный срок предоставить их милости Ло Бинхэ. Подумать только, едва возродившись, он уже успел наломать дров!
Шэнь Цинцю всё ещё предавался самозабвенному самобичеванию, когда, опустив взгляд, заметил знакомое лицо — и его сердце тотчас пропустило удар.
Скверно, до чего же скверно! Воистину, для него выдался несчастливый год — все его враги собрались на узкой дорожке.
На него потрясённо уставилась скорчившаяся в клетке Цю Хайтан.
Спустя пару мгновений Шэнь Цинцю в достаточной мере пришёл в себя, чтобы как ни в чём не бывало жестом предложить ей покинуть клетку и тут же отвернуться.
Никто не мог — вернее, не должен — узнать его в этом теле! К тому же, разве он пять лет назад не уничтожил себя на глазах у бесчисленных зрителей? Нет, решительно нет никакого повода для беспокойства!
Ша Хуалин довольно долго валялась на полу, харкая кровью, прежде чем наконец смогла принять сидячее положение.
— Опять ты? — выплюнула она, бросив злобный взгляд на Шэнь Цинцю. — Да кто ты, чёрт подери, такой? Вот уж не думала, что тебе хватит духу меня преследовать — должна признать, ты парень не промах!
Внезапно Ян Исюань озадачился сходным вопросом, впрочем, не отрываясь от освобождения пленников:
— И то верно, кто вы, старейшина?
«И то верно», вы подумайте! А ты, парень, по жизни немного тормоз, не без этого?
Да и момент для подобного вопроса выбрал просто идеально!
Шэнь Цинцю ещё раздумывал, стоит ли ему вновь назваться «Непревзойдённым огурцом», когда Ша Хуалин злобно усмехнулась:
— Но не думай, что тебе удастся уйти с такой же лёгкостью! — С этими словами она хлопнула в ладоши, и бубенчики на её запястьях тотчас отозвались мелодичным звоном. Спустя какую-то пару мгновений орды её приспешников заполонили зал.
Поскольку пещера Чиюнь являлась неофициальной резиденцией Ша Хуалин, её непосредственных подчинённых здесь не было, а имеющаяся мелюзга [9] не представляла собой никакой опасности. Окружив заклинателей, демоны принялись поднимать и опускать руки, словно исполняя какой-то танец. Заворожённый их движениями, Шэнь Цинцю замешкался, а когда собрался расшвырять их единым мановением веера, то обнаружил, что его тело опутано бесчисленным множеством нитей с волос толщиной.
Вервие бессмертных.
Хоть эта разношёрстная толпа демонов и не обладала особой силой, стоило признать, что они были как следует вышколены. Удерживая пучки вервия бессмертных, они безостановочно кружили вокруг мужчины, превращая его в живое веретено.
Ша Хуалин от всей души ликовала, наслаждаясь этим зрелищем, пока Шэнь Цинцю не рассмеялся ей в унисон, топнув со всей силы. Воздух наполнился тонким звоном лопающихся нитей.
В следующее мгновение они разом взорвались — страшно представить — взорвались от источаемой этим человеком духовной энергии!
Все присутствующие были так поражены, что застыли на месте, позабыв о врагах. Им впервые доводилось видеть, чтобы кто-то вот так изничтожил вервие бессмертных, используя одну лишь духовную энергию!
Что за топорный, но вместе с тем эффектный метод!
Из оцепенения их вывел крик Шэнь Цинцю:
— Прочь отсюда!
Освобождённым заклинателям не требовалось иного стимула — на самом деле, большинство из них уже давно сделали ноги. Поскольку Ян Исюань и Лю Минъянь сами не так давно освободились от вервия бессмертных, циркуляция их духовной энергии ещё не вполне восстановилась. Понимая, что, оставшись, они будут лишь обузой для своего освободителя, молодые заклинатели ринулись к выходу вслед за остальными, бросив на ходу: «Берегите себя, старейшина!» Видя это, подчинённые Ша Хуалин не знали, преследовать ли им бегущих или вновь напасть на Шэнь Цинцю, так что попросту застыли истуканами в ожидании приказаний своей госпожи. Глаза Ша Хуалин загорелись яростным огнём.
— Схватить его! — завопила она, указывая на Шэнь Цинцю. — К чёрту остальных! Только его — даже если это будет стоить всем вам жизни!
Шэнь Цинцю движением веера успел отшвырнуть нескольких демонов, бросившихся на него первыми, когда внезапно что-то увесистое приземлилось ему прямиком на макушку.
Гигантская сеть!
Бесчисленные нити вервия бессмертных, сплетённые в канаты толщиной с мизинец, образовывали сеть, под весом которой Шэнь Цинцю невольно осел на землю.
А вот это по-настоящему бесчестный прием! Это ж сколько вервия пошло на каждый канат — вы эту сеть плели с расчётом на бессмертных или на слонов?
Обождав немного, чтобы убедиться, что на сей раз со стороны заклинателя не последует никаких сюрпризов, Ша Хуалин медленно приблизилась к нему.
Разобравшись с непосредственной проблемой, она поняла, что сегодняшнюю неприятность ещё можно обратить в грандиозную победу.
— Раз сотня вервий бессмертных тебе нипочем, то что скажешь о тысяче, или о десятке тысяч? —вновь вернувшись к слегка кокетливому тону, усмехнулась она. — Вообще-то, эта сеть предназначалась для куда более крупной добычи, так что ты должен быть польщён тем, что удостоен её объятий. А теперь, будь добр, прекрати сопротивляться — если будешь хорошим мальчиком, то и я отнесусь к тебе по-дружески.
— Раз мы с тобой друзья, то, быть может, окажешь мне услугу, убрав эту сеть? — ровным голосом отозвался Шэнь Цинцю.
Несравненная звезда Царства демонов, удостоенная чести стать избранницей самого главного героя, воспользовалась этим предложением, чтобы начать свой впечатляющий монолог.
— Похоже, ты и впрямь наделен недюжинными способностями, — опустившись на корточки, принялась рассуждать она, словно обращаясь к себе самой. — Если бы ты покорился, перейдя ко мне на службу, то в мгновение ока [10] обрёл бы силу и власть, о которых прежде мог только мечтать. Хотя, по правде говоря, я не слишком расстроюсь, если ты отвергнешь моё предложение — ведь тогда я смогу сполна воздать тебе за всё, что ты содеял. Однако советую тебе хорошенько подумать, прежде чем давать ответ.
Неудивительно, что Ша Хуалин так легко отпустила всех прочих, сконцентрировав все свои силы на нём одном: Ло Бинхэ как ни в чём другом нуждался в человеческих сосудах, исполненных изобильной и мощной духовной энергии. Никто из всех прежде пойманных ею заклинателей не мог идти ни в какое сравнение с этим незнакомцем. Похоже, эта девчонка всерьёз вознамерилась презентовать его Ло Бинхэ в качестве эксклюзивного сосуда!
Хоть Шэнь Цинцю сразу понял, что свалял дурака, отпустив тех трёх красоток, он и подумать не мог, что теперь ему предстоит заменить собой их всех. Подобное возмездие со стороны попранного сюжета наполнило его странным чувством, что коварная Система на деле не дремлет, скрываясь в тени. Пока он судорожно измышлял план бегства, Ша Хуалин пригладила слегка растрепавшиеся волосы и покинула зал, не забывая соблазнительно покачивать бёдрами.
Издали донесся её нежный смех:
— О, мой господин, сегодня ведь не полнолуние — что же сподвигло вас нанести визит вашей скромной помощнице? Однако должна признать, что вы пришли вовремя, ибо у меня для вас приготовлен драгоценный подарок!
Горячая кровь волной прилила к голове Шэнь Цинцю, хоть его всего при этом прошиб холодный пот.
Не зная толком, откуда прежде взялась взрывная волна духовной энергии, избавившая его от пут, он в отчаянии схватился за сеть, призывая безбрежные ресурсы своего нового тела вновь явить себя.
— Ба-бах!
При звуке взрыва лучезарная улыбка так и застыла на лице Ша Хуалин. Со всех ног бросившись обратно в зал, она онемела при виде открывшегося перед ней зрелища.
В беспорядке валяющиеся на полу пещеры демоны покачивались, словно контуженные взрывной волной [11]. В центре сети из вервия бессмертных зияла здоровенная дыра, нити на краях которой ещё искрились, посылая в воздух завитки белёсого дыма.
Этот заклинатель оказался воистину непревзойдённым — подумать только, разорвал сеть из вервия бессмертных! И теперь он ушёл!
Её гость нагнал её, неторопливо войдя в зал. В тусклом освещении пещеры Чиюнь можно было различить разве что высокую и стройную фигуру, облачённую в чёрное одеяние с едва заметной тонкой серебряной вышивкой.
Мгновение спустя Ло Бинхэ произнес голосом, в котором не читалось ни ласки, ни ярости:
— Это и есть твой драгоценный подарок?
— Стоило мне отвернуться, как он бежал! — в негодовании выпалила Ша Хуалин.
Её сердце едва ли не сочилось кровью при взгляде на дымящуюся дыру: если бы она знала, что охота на тех мелких мерзавцев с Цанцюн приведёт к подобному исходу! Да будет вам известно, такую штуку не залатаешь простой иголкой с ниткой!
Ло Бинхэ также разглядывал испорченную сеть, повернувшись спиной к демонице. Насмотревшись вдоволь, он холодно произнес:
— Разве я не велел тебе, чтобы ты не трогала людей с хребта Цанцюн?
Струйка холодного пота поползла по лбу Ша Хуалин. Он и впрямь говорил ей это, однако разве она виновата в том, что адепты Цанцюн куда богаче духовной энергией, чем представители прочих школ? Что ж поделать, если из них получаются самые лучшие сосуды? Захватив эту парочку, она собиралась подтихую переодеть их в одеяния другой школы — авось подмена пройдет незамеченной. Откуда ей было знать, что Ло Бинхэ неведомо как установит их принадлежность даже в их отсутствие? Ощущая, как холодеет от страха кровь, она поспешила оправдаться:
— Не гневайтесь, мой господин — я захватила этих двоих по ошибке и тотчас отпустила, как только осознала свой промах. Однако вместо них ваша скромная помощница заполучила исключительный экземпляр: мне прежде никогда не доводилось встречаться со столь мощной духовной энергией. Обладая подобным сосудом, вам больше не пришлось бы менять их каждый месяц кряду! — Закусив губу, она неуверенно закончила: — Если вы дадите мне… одну вещь.
Спустя мгновение она протянула руку, чтобы поймать вещицу, которую без слов швырнул ей Ло Бинхэ. Стиснув её в ладони, она расплылась в довольной улыбке.
Примечания переводчиков:
[1] Демоническая энергия – в оригинале чэнъюй 太过霸道 (tàiguò bàdào) — в букв. переводе «путь тирании (бесчинства)», который противопоставляется пути «праведного правления».
[2] Пещера Чиюнь 赤云窟 (Chìyún kū) — в пер. с кит. Чи — «алый, рыжий, бурый, телесного цвета, нагой», Юнь — «облако, туча», то есть, ее можно назвать «Пещерой Багровых Туч».
[3] Сеяние смуты и раздора – в оригинале два чэнъюя: 兴风作浪 (xīngfēngzuòlàng) — в пер. с кит. «раздувать ветер и поднимать волны», 挑拨离间 (tiǎobō líjiàn) — в пер. с кит. «сеять раздоры, вредить, вбивать клин между кем-то».
[4] Совершать набеги на Царство людей — в оригинале используется кит. идиома 作威作福 (zuò wēi zuò fú) — «карать и миловать по своему произволу».
[5] Связанные 五花大绑 (wǔhuā dàbǎng) — это словосочетание означает связывание одной верёвкой шеи и заведённых за спину рук; может также означать связанные за спиной руки, в букв. переводе «большое связывание пяти цветов».
[6] Плевать против ветра — в оригинале 打你自己的脸 (dǎ nǐ zìjǐ de liǎn) — в пер. с кит. «бить себя по лицу».
[7] Кипя от ярости 七窍生烟 (qīqiào shēngyān) — в букв. пер. с кит. «испуская дым из семи отверстий».
[8] Шичжи 师侄 (shīzhí) — как «племянник», так и «племянница по наставнику», то бишь ученица сестры по школе заклинателей.
[9] Мелюзга 虾兵蟹将 (xiābīngxièjiàng) — в букв. пер. с кит. «солдаты-креветки и генералы-крабы», идиома, впервые употребленная в романе «Путешествие на Запад», в образном значении — «горе-вояки», «лакеи, приспешники».
[10] В мгновение ока — в оригинале чэнъюй 唾手可得 (tuò shǒu kě dé) — в букв. пер. с кит. «стоит лишь на руки поплевать», в образном значении — «пара пустяков».
[11] В беспорядке валяющиеся на полу пещеры демоны покачивались, словно контуженные взрывной волной – в оригинале два чэнъюя:
东倒西歪 (dōng dǎo xī wāi) — в пер. с кит. «разваливаться по всем швам, покоситься, покачиваться, валяться как попало»;
横七竖八 (héng qī shù bā) — в букв. пер. с кит. «семь вдоль, восемь поперёк»; образно в значении «в полном беспорядке, вповалку, вдоль и поперёк, вкривь и вкось, кое-как».
Следующая глава
Ло Бинхэ решал эту проблему с помощью человеческих сосудов: каждый месяц в полнолуние он подыскивал подходящую жертву с высоким уровнем духовной энергии, в тело которой сливал излишек демонической энергии [1], взамен выкачивая бóльшую часть духовной — таким способом ему удавалось поддерживать равновесие.
Понятное дело, люди не могли перенести передачу такого объёма демонической энергии без вреда для себя, так что каждый из сосудов годился лишь на один раз.
Само собой, Ло Бинхэ не стал бы опускаться до того, чтобы лично отлавливать свои сосуды — для этого у него была Ша Хуалин, которая, напротив, была только рада хватать для него людей, так что её господину оставалось лишь раз в месяц прорезать с помощью Синьмо проход в Царство демонов, чтобы выбрать жертву из числа томящихся в клетках заклинателей.
Самым прискорбным в этой ситуации было то, что в оригинальном романе Ло Бинхэ женился на трёх монахинях с вершины Тяньи после того, как Ша Хуалин потратила массу усилий на их поимку — можно себе представить, до какой степени это её взбесило!
читать дальше— Ты не видал кого-нибудь из знакомых в числе схваченных? — поинтересовался Шэнь Цинцю. — Где тебя держали?
Но Ян Исюань покачал головой:
— Перейдя границу между мирами, мы оказались в логове этой демоницы, в пещере Чиюнь [2]. Меня держали в одиночной камере, так что я никого больше не видел.
Отбросив ножны меча Лю Минъянь, Шэнь Цинцю рассудил:
— Думаю, что ты был не одинок.
Поразмыслив над всем этим, он решил, что ему не помешает взглянуть на эту пещеру; в конце концов, до полнолуния оставалось достаточно много времени, так что он не рисковал нарваться там на явившегося для передачи энергии Ло Бинхэ — тот сейчас должен быть по уши занят сеянием смуты и раздора [3] в Царстве людей, а потому едва ли завернёт туда, просто чтобы увидеться с Ша Хуалин.
— Я с вами! — заявил Ян Исюань, догадавшись о его намерениях. — Мой меч всё ещё в руках этой демоницы!
— Не боишься, что она опять разоблачится? — с сомнением бросил Шэнь Цинцю.
— С чего вы взяли, что это был испуг? — процедил Ян Исюань. — К тому же, на протяжении пути она то и дело раздевалась, так что я уже успел притерпеться.
Шэнь Цинцю воззрился на него в немом изумлении: выходит, она держала тебя в одиночной клетке, чтобы устраивать перед тобой персональный стриптиз — вот уж свезло так свезло! Если продолжишь в том же духе, пацан, то Ло Бинхэ тебя точно укокошит! И это бы не так меня беспокоило, не будь ты единственным и неповторимым учеником Лю Цингэ!
Переход через границу между мирами ощущался как не лишённая приятности завеса тёплой воды. Вынырнув из неё, они ступили на территорию Царства демонов.
В их мире уже перевалило за полночь, однако тут едва сгустились сумерки. Сам воздух казался иссушающим. Пробыв здесь всего пару мгновений, Шэнь Цинцю ощутил головокружение, словно от резкого перепада высоты. Насколько он мог судить, внешние отличия от Царства людей были не такими уж значительными: лишь деревья растут куда реже — похоже, усилия по озеленению покамест не увенчались успехом.
Следуя за Ян Исюанем по иззубренным камням, Шэнь Цинцю вскоре достиг пещеры Чиюнь, мысленно поздравив себя с тем, что наконец-то посетил эту достопримечательность Царства демонов. И, надо признать, выглядела эта пещера весьма… необычно.
Демоническую эстетику испокон веков отличало выраженное пристрастие к темноте, из-за которого их резиденции, как постоянные, так и временные, по большей части располагались под землей, а входы в них более всего походили на роскошные мавзолеи.
«И что вы хотели изобразить этой кучей камней с тремя корявыми иероглифами на стоящем перед ними каменном знаке — надгробие, что ли?»
Шэнь Цинцю собрал в ладонь духовную энергию, готовый атаковать любого возникшего перед ним противника — однако на протяжении спуска в эту импровизированную могилу им так и не повстречался ни один стражник. Если подумать, это также было не лишено смысла: издревле в обычаи демонов входило совершать набеги на Царство людей [4], но кому из последних придёт в голову заявиться в Царство демонов, да ещё и в самое их логово, чтобы повстречать верную смерть? Так что в охране просто-напросто не было надобности.
Попетляв по нисходящим каменным коридорам, они наконец вышли в обширный зал.
Пол устилали шкуры причудливых тварей, которые на первый взгляд казались живыми. По одной из них — тигриной — вышагивала босая Ша Хуалин.
Опасаясь, что Ян Исюань по неосторожности издаст какой-нибудь звук, тем самым выдав их присутствие, Шэнь Цинцю обернулся к нему, чтобы предупредить — но увидел, что юноша сам предусмотрительно закрыл рот ладонью. Успокоившись, Шэнь Цинцю продолжил осматриваться.
По обе стороны зала тянулись ряды клеток, в которых томились связанные [5] заклинатели в одеяниях различных школ. Среди них были как старики, так и совсем зелёные юнцы; иные клевали носом от утомления, другие же прямо-таки пылали праведным гневом.
Остановившись у одной из клеток, Ша Хуалин скрестила руки на груди:
— От людей с хребта Цанцюн одни неприятности — мало того, что ловить вас двоих было то ещё занятие, так вдобавок один из вас сбежал! — Стиснув зубы, она прошипела: — Если б только не… с какой радостью я бы переломала тебе ноги!
В клетке, скрестив ноги и прикрыв глаза, сидела Лю Минъянь. Лицо под вуалью казалось невозмутимым, словно слова демоницы не достигали её ушей.
— Ты когда-нибудь снимаешь эту штуку с головы? — так и не дождавшись ответа, с холодной улыбкой бросила Ша Хуалин. — Дай-ка угадаю: ты такая уродина, что боишься ранить чьи-то чувства своей образиной?
«Ох, сестричка… — простонал про себя Шэнь Цинцю. — Откуда тебе знать, что этой самой образине суждено стать твоей главной соперницей? Насмехаться над её внешностью для тебя — всё равно что плевать против ветра [6]!»
Несмотря на неведение Ша Хуалин, очевидно, женская интуиция всё же что-то ей подсказала, поскольку, чем дольше она смотрела на узницу, тем более жестоким становилось выражение лица демоницы. Отворив клетку, она выволокла Лю Минъянь, рявкнув ей в лицо:
— На колени!
Та явно не собиралась подчиняться приказу: несмотря на отсутствие духовной энергии, она твёрдо стояла на ногах, даже когда Ша Хуалин принялась толкать её в безрезультатных попытках повергнуть пленницу на пол. Кипя от ярости [7], демоница сдёрнула вуаль с лица юной заклинательницы.
В тот же миг без того бледное от гнева лицо Ша Хуалин побелело окончательно.
«Повернись! Повернись! — в исступлении завопил про себя Шэнь Цинцю. — Я тоже хочу посмотреть! Дай мне хоть одним глазком взглянуть на самую красивую женщину этой книги!»
За все эти годы, блюдя свою репутацию, он так и не решился походя бросить: «Эй, шичжи [8], я слышал, что ты с виду красотка, так что хотел бы взглянуть на твоё лицо, позволишь?» Едва помыслив об этом, он приходил к выводу, что это прозвучало бы как гнусное домогательство со стороны развратного учителя. Невозможность хотя бы разок взглянуть на лицо Лю Минъянь порой доводила его до сущего исступления!
Но прежде чем девушка успела обернуться, вняв его страстной мольбе, в глазах Ша Хуалин сверкнул зловещий огонёк. Выставив вперёд ногти, она метнула их в лицо Лю Минъянь.
Пожалуй, для Ша Хуалин было изрядным шоком отправиться в свободный полёт второй раз за ночь. Приземлившись, она выплюнула порядочную дозу крови, с некоторым облегчением обнаружив, что хотя бы её платье на сей раз не пострадало, так что не придётся срочно бежать переодеваться.
Озирая пять прорех на рукаве, которые успели оставить её ногти, Шэнь Цинцю в ужасе подумал: «Разве я не срезал их какой-то час назад? Они что, обладают неограниченной регенерацией?»
Отшвырнув Ша Хуалин, он незамедлительно обернулся к Лю Минъянь, но ноги чуть не подвели его от сокрушительного разочарования: за этот крохотный промежуток времени она вновь умудрилась нацепить на себя вуаль! Что за чёрная неблагодарность по отношению к своему спасителю!
Тем временем Ян Исюань отыскал свой меч в расселине скалы и принялся разрубать засовы на клетках и вервие на теле узников с неподражаемой быстротой. Освобождённые заклинатели сгрудились в центре зала. При виде подобного скопления людей Шэнь Цинцю не на шутку забеспокоился: он-то намеревался всего лишь спасти Лю Минъянь, а не перелопатить течение сюжета вмешательством в такое количество судеб!
— Погодите, погодите! Не делайте ничего опрометчивого! — встревоженно бросил он.
— Что-то не так, старейшина? — обернулся на его окрик Ян Исюань.
Не успел он договорить, как из только что вскрытой им клетки вихрем вылетели три будто отлитые в одной форме даосские монахини и стремглав бросились прочь из пещеры.
«Парень, тебе никогда не приходило в голову, что, освобождая всех подряд, ты рискуешь выпустить тех, кого вызволять вовсе не стоило!» — ужаснулся Шэнь Цинцю.
Ведь эти три сестрички по сюжету просто обязаны поглотить демоническую энергию Ло Бинхэ!
Однако что сделано, того не поправишь — хоть истеки его сердце слезами от отчаяния, а догнать беглянок, чтобы вернуть их в клетки, Шэнь Цинцю всё равно не мог, так что всё, что ему оставалось — это помочь Ян Исюаню поскорее освободить остальных узников.
Но, разрубив первый же засов, он с обречённым вздохом опустил руки. Все они — мертвецы. Он только что умудрился запороть эпизод «первая встреча главного героя с тремя жёнами из его гарема», и эта дурацкая случайность грозила порушить всю линию романтических похождений главного героя. Оставалось надеяться на то, что Ша Хуалин достанет прыти, чтобы вновь поймать их и в заданный срок предоставить их милости Ло Бинхэ. Подумать только, едва возродившись, он уже успел наломать дров!
Шэнь Цинцю всё ещё предавался самозабвенному самобичеванию, когда, опустив взгляд, заметил знакомое лицо — и его сердце тотчас пропустило удар.
Скверно, до чего же скверно! Воистину, для него выдался несчастливый год — все его враги собрались на узкой дорожке.
На него потрясённо уставилась скорчившаяся в клетке Цю Хайтан.
Спустя пару мгновений Шэнь Цинцю в достаточной мере пришёл в себя, чтобы как ни в чём не бывало жестом предложить ей покинуть клетку и тут же отвернуться.
Никто не мог — вернее, не должен — узнать его в этом теле! К тому же, разве он пять лет назад не уничтожил себя на глазах у бесчисленных зрителей? Нет, решительно нет никакого повода для беспокойства!
Ша Хуалин довольно долго валялась на полу, харкая кровью, прежде чем наконец смогла принять сидячее положение.
— Опять ты? — выплюнула она, бросив злобный взгляд на Шэнь Цинцю. — Да кто ты, чёрт подери, такой? Вот уж не думала, что тебе хватит духу меня преследовать — должна признать, ты парень не промах!
Внезапно Ян Исюань озадачился сходным вопросом, впрочем, не отрываясь от освобождения пленников:
— И то верно, кто вы, старейшина?
«И то верно», вы подумайте! А ты, парень, по жизни немного тормоз, не без этого?
Да и момент для подобного вопроса выбрал просто идеально!
Шэнь Цинцю ещё раздумывал, стоит ли ему вновь назваться «Непревзойдённым огурцом», когда Ша Хуалин злобно усмехнулась:
— Но не думай, что тебе удастся уйти с такой же лёгкостью! — С этими словами она хлопнула в ладоши, и бубенчики на её запястьях тотчас отозвались мелодичным звоном. Спустя какую-то пару мгновений орды её приспешников заполонили зал.
Поскольку пещера Чиюнь являлась неофициальной резиденцией Ша Хуалин, её непосредственных подчинённых здесь не было, а имеющаяся мелюзга [9] не представляла собой никакой опасности. Окружив заклинателей, демоны принялись поднимать и опускать руки, словно исполняя какой-то танец. Заворожённый их движениями, Шэнь Цинцю замешкался, а когда собрался расшвырять их единым мановением веера, то обнаружил, что его тело опутано бесчисленным множеством нитей с волос толщиной.
Вервие бессмертных.
Хоть эта разношёрстная толпа демонов и не обладала особой силой, стоило признать, что они были как следует вышколены. Удерживая пучки вервия бессмертных, они безостановочно кружили вокруг мужчины, превращая его в живое веретено.
Ша Хуалин от всей души ликовала, наслаждаясь этим зрелищем, пока Шэнь Цинцю не рассмеялся ей в унисон, топнув со всей силы. Воздух наполнился тонким звоном лопающихся нитей.
В следующее мгновение они разом взорвались — страшно представить — взорвались от источаемой этим человеком духовной энергии!
Все присутствующие были так поражены, что застыли на месте, позабыв о врагах. Им впервые доводилось видеть, чтобы кто-то вот так изничтожил вервие бессмертных, используя одну лишь духовную энергию!
Что за топорный, но вместе с тем эффектный метод!
Из оцепенения их вывел крик Шэнь Цинцю:
— Прочь отсюда!
Освобождённым заклинателям не требовалось иного стимула — на самом деле, большинство из них уже давно сделали ноги. Поскольку Ян Исюань и Лю Минъянь сами не так давно освободились от вервия бессмертных, циркуляция их духовной энергии ещё не вполне восстановилась. Понимая, что, оставшись, они будут лишь обузой для своего освободителя, молодые заклинатели ринулись к выходу вслед за остальными, бросив на ходу: «Берегите себя, старейшина!» Видя это, подчинённые Ша Хуалин не знали, преследовать ли им бегущих или вновь напасть на Шэнь Цинцю, так что попросту застыли истуканами в ожидании приказаний своей госпожи. Глаза Ша Хуалин загорелись яростным огнём.
— Схватить его! — завопила она, указывая на Шэнь Цинцю. — К чёрту остальных! Только его — даже если это будет стоить всем вам жизни!
Шэнь Цинцю движением веера успел отшвырнуть нескольких демонов, бросившихся на него первыми, когда внезапно что-то увесистое приземлилось ему прямиком на макушку.
Гигантская сеть!
Бесчисленные нити вервия бессмертных, сплетённые в канаты толщиной с мизинец, образовывали сеть, под весом которой Шэнь Цинцю невольно осел на землю.
А вот это по-настоящему бесчестный прием! Это ж сколько вервия пошло на каждый канат — вы эту сеть плели с расчётом на бессмертных или на слонов?
Обождав немного, чтобы убедиться, что на сей раз со стороны заклинателя не последует никаких сюрпризов, Ша Хуалин медленно приблизилась к нему.
Разобравшись с непосредственной проблемой, она поняла, что сегодняшнюю неприятность ещё можно обратить в грандиозную победу.
— Раз сотня вервий бессмертных тебе нипочем, то что скажешь о тысяче, или о десятке тысяч? —вновь вернувшись к слегка кокетливому тону, усмехнулась она. — Вообще-то, эта сеть предназначалась для куда более крупной добычи, так что ты должен быть польщён тем, что удостоен её объятий. А теперь, будь добр, прекрати сопротивляться — если будешь хорошим мальчиком, то и я отнесусь к тебе по-дружески.
— Раз мы с тобой друзья, то, быть может, окажешь мне услугу, убрав эту сеть? — ровным голосом отозвался Шэнь Цинцю.
Несравненная звезда Царства демонов, удостоенная чести стать избранницей самого главного героя, воспользовалась этим предложением, чтобы начать свой впечатляющий монолог.
— Похоже, ты и впрямь наделен недюжинными способностями, — опустившись на корточки, принялась рассуждать она, словно обращаясь к себе самой. — Если бы ты покорился, перейдя ко мне на службу, то в мгновение ока [10] обрёл бы силу и власть, о которых прежде мог только мечтать. Хотя, по правде говоря, я не слишком расстроюсь, если ты отвергнешь моё предложение — ведь тогда я смогу сполна воздать тебе за всё, что ты содеял. Однако советую тебе хорошенько подумать, прежде чем давать ответ.
Неудивительно, что Ша Хуалин так легко отпустила всех прочих, сконцентрировав все свои силы на нём одном: Ло Бинхэ как ни в чём другом нуждался в человеческих сосудах, исполненных изобильной и мощной духовной энергии. Никто из всех прежде пойманных ею заклинателей не мог идти ни в какое сравнение с этим незнакомцем. Похоже, эта девчонка всерьёз вознамерилась презентовать его Ло Бинхэ в качестве эксклюзивного сосуда!
Хоть Шэнь Цинцю сразу понял, что свалял дурака, отпустив тех трёх красоток, он и подумать не мог, что теперь ему предстоит заменить собой их всех. Подобное возмездие со стороны попранного сюжета наполнило его странным чувством, что коварная Система на деле не дремлет, скрываясь в тени. Пока он судорожно измышлял план бегства, Ша Хуалин пригладила слегка растрепавшиеся волосы и покинула зал, не забывая соблазнительно покачивать бёдрами.
Издали донесся её нежный смех:
— О, мой господин, сегодня ведь не полнолуние — что же сподвигло вас нанести визит вашей скромной помощнице? Однако должна признать, что вы пришли вовремя, ибо у меня для вас приготовлен драгоценный подарок!
Горячая кровь волной прилила к голове Шэнь Цинцю, хоть его всего при этом прошиб холодный пот.
Не зная толком, откуда прежде взялась взрывная волна духовной энергии, избавившая его от пут, он в отчаянии схватился за сеть, призывая безбрежные ресурсы своего нового тела вновь явить себя.
— Ба-бах!
При звуке взрыва лучезарная улыбка так и застыла на лице Ша Хуалин. Со всех ног бросившись обратно в зал, она онемела при виде открывшегося перед ней зрелища.
В беспорядке валяющиеся на полу пещеры демоны покачивались, словно контуженные взрывной волной [11]. В центре сети из вервия бессмертных зияла здоровенная дыра, нити на краях которой ещё искрились, посылая в воздух завитки белёсого дыма.
Этот заклинатель оказался воистину непревзойдённым — подумать только, разорвал сеть из вервия бессмертных! И теперь он ушёл!
Её гость нагнал её, неторопливо войдя в зал. В тусклом освещении пещеры Чиюнь можно было различить разве что высокую и стройную фигуру, облачённую в чёрное одеяние с едва заметной тонкой серебряной вышивкой.
Мгновение спустя Ло Бинхэ произнес голосом, в котором не читалось ни ласки, ни ярости:
— Это и есть твой драгоценный подарок?
— Стоило мне отвернуться, как он бежал! — в негодовании выпалила Ша Хуалин.
Её сердце едва ли не сочилось кровью при взгляде на дымящуюся дыру: если бы она знала, что охота на тех мелких мерзавцев с Цанцюн приведёт к подобному исходу! Да будет вам известно, такую штуку не залатаешь простой иголкой с ниткой!
Ло Бинхэ также разглядывал испорченную сеть, повернувшись спиной к демонице. Насмотревшись вдоволь, он холодно произнес:
— Разве я не велел тебе, чтобы ты не трогала людей с хребта Цанцюн?
Струйка холодного пота поползла по лбу Ша Хуалин. Он и впрямь говорил ей это, однако разве она виновата в том, что адепты Цанцюн куда богаче духовной энергией, чем представители прочих школ? Что ж поделать, если из них получаются самые лучшие сосуды? Захватив эту парочку, она собиралась подтихую переодеть их в одеяния другой школы — авось подмена пройдет незамеченной. Откуда ей было знать, что Ло Бинхэ неведомо как установит их принадлежность даже в их отсутствие? Ощущая, как холодеет от страха кровь, она поспешила оправдаться:
— Не гневайтесь, мой господин — я захватила этих двоих по ошибке и тотчас отпустила, как только осознала свой промах. Однако вместо них ваша скромная помощница заполучила исключительный экземпляр: мне прежде никогда не доводилось встречаться со столь мощной духовной энергией. Обладая подобным сосудом, вам больше не пришлось бы менять их каждый месяц кряду! — Закусив губу, она неуверенно закончила: — Если вы дадите мне… одну вещь.
Спустя мгновение она протянула руку, чтобы поймать вещицу, которую без слов швырнул ей Ло Бинхэ. Стиснув её в ладони, она расплылась в довольной улыбке.
Примечания переводчиков:
[1] Демоническая энергия – в оригинале чэнъюй 太过霸道 (tàiguò bàdào) — в букв. переводе «путь тирании (бесчинства)», который противопоставляется пути «праведного правления».
[2] Пещера Чиюнь 赤云窟 (Chìyún kū) — в пер. с кит. Чи — «алый, рыжий, бурый, телесного цвета, нагой», Юнь — «облако, туча», то есть, ее можно назвать «Пещерой Багровых Туч».
[3] Сеяние смуты и раздора – в оригинале два чэнъюя: 兴风作浪 (xīngfēngzuòlàng) — в пер. с кит. «раздувать ветер и поднимать волны», 挑拨离间 (tiǎobō líjiàn) — в пер. с кит. «сеять раздоры, вредить, вбивать клин между кем-то».
[4] Совершать набеги на Царство людей — в оригинале используется кит. идиома 作威作福 (zuò wēi zuò fú) — «карать и миловать по своему произволу».
[5] Связанные 五花大绑 (wǔhuā dàbǎng) — это словосочетание означает связывание одной верёвкой шеи и заведённых за спину рук; может также означать связанные за спиной руки, в букв. переводе «большое связывание пяти цветов».
[6] Плевать против ветра — в оригинале 打你自己的脸 (dǎ nǐ zìjǐ de liǎn) — в пер. с кит. «бить себя по лицу».
[7] Кипя от ярости 七窍生烟 (qīqiào shēngyān) — в букв. пер. с кит. «испуская дым из семи отверстий».
[8] Шичжи 师侄 (shīzhí) — как «племянник», так и «племянница по наставнику», то бишь ученица сестры по школе заклинателей.
[9] Мелюзга 虾兵蟹将 (xiābīngxièjiàng) — в букв. пер. с кит. «солдаты-креветки и генералы-крабы», идиома, впервые употребленная в романе «Путешествие на Запад», в образном значении — «горе-вояки», «лакеи, приспешники».
[10] В мгновение ока — в оригинале чэнъюй 唾手可得 (tuò shǒu kě dé) — в букв. пер. с кит. «стоит лишь на руки поплевать», в образном значении — «пара пустяков».
[11] В беспорядке валяющиеся на полу пещеры демоны покачивались, словно контуженные взрывной волной – в оригинале два чэнъюя:
东倒西歪 (dōng dǎo xī wāi) — в пер. с кит. «разваливаться по всем швам, покоситься, покачиваться, валяться как попало»;
横七竖八 (héng qī shù bā) — в букв. пер. с кит. «семь вдоль, восемь поперёк»; образно в значении «в полном беспорядке, вповалку, вдоль и поперёк, вкривь и вкось, кое-как».
Следующая глава