* * *

Спасибо rei_majere за идею, возникшую во время дискуссии

 

Одна из потрясающих черт настоящего постмодернистского произведения – его способность обманывать и запутывать, а также возвращать к нему снова и снова, заставляя перечитывать, пересматривать, переосмысливать. В преддверии третьего сезона «Шерлока» я взялась освежить в памяти второй и была буквально ошарашена тем, как по-новому открылись некоторые вещи.

 

Не могу не поделиться.

 

Одна из моих самых любимых, самых тонких и самых филигранно сделанных серий – «Скандал в Белгравии», неожиданно развернулась передо мной в совершенно новом ракурсе.

 

[MORE=читать дальше]«Собака, женщина и профессор» – так лаконично описали создатели сериала второй сезон. Ну, о том, как они сногсшибательно умеют троллить аудиторию, было сказано немало. Но в этот раз, похоже, они превзошли себя.

 

Как же я раньше этого не замечала? Основная тема серии – согласно официальной версии, более или менее точно выраженная, – «Шерлок встречает женщину, похожую на него, так сказать, свое зеркало, и переживает любовь». Причем, одно из главных, граничных условий, заявляемых как внутри текста, дословно, так и снаружи, «вокруг» него – Шерлок либо девственник, либо не интересуется сексом.

 

И только теперь, пересмотрев «Белгравию», я начинаю понимать, как круто попалась. Ведь именно исходя из этой установки, я и смотрела фильм, ни разу не усомнившись в предложенных обстоятельствах. Хотя разгадка лежала под самым носом, как это обычно бывает в постмодернистских произведениях, и ее нужно было только «развернуть».

 

Вся атмосфера этой серии буквально прошита мужественностью Шерлока, которая даже не в его холодноватой красоте, не в этих кошачьих движениях и горящих глазах, а, скорее, в том, как становится трудно дышать, пока следишь за всеми этими перипетиями, на скорую руку задавая себе вопрос: «Как он выпутается?»

 

Да очень просто. Он и не запутывался. То есть, конечно, и влюбленность, и неожиданная встреча, и узнавание похожей души – все это было. Но далеко не только это. Вовлекшись – как любой живой человек – во всю эту ситуацию, Шерлок ни в одном месте не ведет себя как наивный слепой котенок.

 

С самого первого мгновения Ирен неустанно провоцирует его, стремясь вызвать острую, жгучую, импульсивную реакцию – к которым она привыкла в своей работе. После этого, когда «механизм сработал», можно сказать: «я знаю, что ему нравится» и чувствовать себя победительницей.

 

Она никогда не заходила дальше, понимаете? Раскрыв, разгадав «код» каждого нового встречного, забив его в свой внутренний камерафон, она превращала его всего лишь в еще один инструмент для собственной защиты. Не от Ми-6 или ЦРУ – от возможности быть раненой и уязвимой.

 

И вот она встречает Шерлока и работает привычным оружием. И вначале оно вроде бы исправно выполняет свою задачу, и все складывается. Но что-то не так. Он холоден, сдержан, он иронизирует, но – словно ходит по натянутой проволоке. «Девственник? Асексуал?» Профессиональный реестр не дает ответа. В голове крутятся файлы Джима Мориарти, и приходится верить им, за неимением ничего другого.

 

И она поймана. И не только потому, что несколько минут спустя он разгадает шифр ее параметров и под лаской черной плети будет выглядеть так, словно сам, небрежным движением расстегнув воротник, откинулся на тонкий лед пола в ее спальне. А потому, что не бывает таких девственников, которые, увидев обнаженную женщину, не бросаются на нее хоть жестом, хоть взглядом и настолько хорошо держат себя в руках.

 

Она не заметила это, потому что так часто видела желание, так много его перепробовала, так профессионально им играла. Таким обнаженным, резким и даже площадным оно было, что она, пожалуй, разучилась воспринимать оттенки. Так что совершенно закономерно ее удивленное «вы хотите сказать, я особенная?», когда Ватсон объясняет ей, как нетипично молчание Шерлока. А он откровенен и невозмутим одновременно, и девственники так не умеют.

 

Отсюда и развязка их жаркой драмы, которая уже столь жестка и недвусмысленна. Здесь и теперь, когда рядом нет никого, когда зимний вечер скручивает напряжение в электрическую спираль, начинается самое интересное. И все эти игры из разряда «почему я должен ужинать, если не хочу есть?» – вполне себе бутафория. А вот рука на пульсе – органичная, точно дозированная и опытная – настоящая. И сцена с введением пароля камерафона – тоже.

 

Фокус в том, что он дал ей все ключи и достаточно возможностей для того, чтобы понять, как он к ней относится и на что способен. Если бы ей было нужно это, а не нажимать на кнопки. Но Ирен, для которой секс это работа, упустила главное: трахнуть – не значит заняться любовью, заняться любовью – не значит овладеть, а овладеть – не значит победить. И вспышка понимания: тут замешан Мориарти, она играла, но сама не осознавала, на каком уровне, – бросает его в кульминацию. Ты хочешь нажимать на кнопки? Я тебе это устрою. Тихо, тихо. «Ты… что-то говорила про доминирование? Я не расслышал».

 

Эта сцена с разгадыванием пароля сама по себе шедевр, но в еще большей степени, – благодаря тому, что из нее нужно тут же возвращаться к началу серии и перечитывать весь контекст. «Сантименты…» «О чем вы говорите?..», - она выглядит уверенной, но дыхание сбивается, они вступили в опасную зону. «О вас.» «Вы это серьезно?» - пропасть разверзлась, она пропала. Слова «Взгляните на этого беднягу… вы действительно думаете, что я интересовалась вами?» - крик отчаяния, она все уже видит в его глазах, она наконец-то понимает. И умоляет – еще до того, как схватит его за руку перед финальным нажатием клавиши и прошепчет «я просто играла…» – этой бешеной скороговоркой «с какой стати-потому-что-вы-великий-Шерлок-Холмс-умный-детектив-в-смешной-шляпе?». Поздно. Она проиграла, и гораздо раньше, чем он объявил об этом.

 

И дальше – о, Ирен, пройди этот путь до конца, – она будет просить прощения. Потому что таким тоном не умоляют о спасении и не об этом (are you expecting me to beg?) он ей мгновенно отвечает: «Yes». Она оскорбила его своей прямолинейностью, своими банальными играми, своей наивной верой в то, что душа открывается по щелчку. Твой выбор. Джентльмены покидают сцену.

 

Все, что дальше – многочисленные оценки, нюансы, ремарки и кружева – лишь послесловие к этой грандиозной игре. Благородный жест и теплая улыбка. «Эта женщина…» - себе или ей?

 

И я снова вернусь к потрясающему троллингу, который протянут через всю историю нитью Ариадны, обещая дополнительное удовольствие тому, кто заметит эту нарративную контрабанду. Тем более прекрасную, что она заигрывает с нашей самонадеянностью и уверенностью, что мы все знаем, все ловим с полужеста и «ну, конечно…» все понимаем, стоит только бегло окинуть взглядом поле действия. Авторы словно говорят: «Одинокий наивный мужчина, отчаянный хвастун и умная женщина, с которой он почуствовал себя особенным. Обещание счастья, боль утраты, восторг искупления. А потом дай ему загадку – и смотри, как он пляшет.» Слова Майкрофта принадлежат Моффисам. Это их голос глумится и поддразнивает нас, вкладывая прямо нам в руки понимание, что мы не только готовы верить всему, что нам скажут, заставляя – мой бог! – добровольно вписываться в парадигму Донован и Андерсона, мы, с нашей расхожей моралью, с нашими штампованными представлениями, с нашими шаблонами любовных смс в телефонах, готовы автоматически принять на веру, что герой, который… три серии ни с кем не встречается, асексуален или девственен. И нам не приходит в голову, что сексуальность каждого человека индивидуальна, что мы не следуем за ним каждую минуту его времени, что мы, наконец, не знаем его прошлого (и это нам со смехом бросают в лицо в сцене с миссис Хадсон и Ватсоном: « - Послушайте, у него был когда-нибудь кто-нибудь? Герлфренд? Бойфренд? Вообще кто-нибудь? - Я не знаю…») и отсутствие регулярного секса на виду не равно полному отсутствию секса вообще. Не говоря уже о том, что называть сексом, и об этом уже сказано выше. И совсем уже откровенная подсказка: «I am locked. Вы не туда смотрите.»

 

Боже мой, как же они меня сделали. У меня просто нет слов.