Писанина, день четыре

...а вот это уже издержки публикации

#4 Худший из страхов

Канон Артемис Фаул
Размер 673 слова
Заметки недопостканон Последнего Хранителя, где-то в те полгода до воскрешения, пов Артемиса-старшего

После катастрофы время у нас быстро сдвинулось к осени. «Проблема восприятия» — уточнил бы ты. Ведь мы все были слишком заняты, пытаясь подняться на ноги: наш мир оказался отброшен назад во времени после разрушения технологий. Всё это — глобальная проблема, отчасти, я хочу верить, объединившая людей. Достойная задача, тебе бы понравилось, я знаю. В такие моменты нет места страхам.

скрытый текстВ каком-то смысле это действительно так. Артемис, ты, конечно, был уже слишком большим, чтобы мне действительно удалось побыть твоим героем. Чтобы мне действительно приходилось геройствовать так, как должен любой отец. Но это правда: в момент катастрофы страха перед ней у меня не было. В какой-то момент не было страха даже за Ангелину — так сильно я верил, что сумею защитить её.

Хорошо развитый мозг, я полагаю, в таких ситуациях просто отодвигает страх: это чувство мешает и может стоить жизни.

Странный опыт. Сейчас я задумываюсь о том, что прежде часто испытывал страх, хуже которого, как я думал, не могло быть ничего.

В детстве я постоянно боялся. Мало кто сможет в это поверить. Ведь это нас боялись столетьями. Вся наша семья приложила немало усилий, чтобы оградить себя от беспокойства и ненужныхх помех в делах. Страх чужих перед одним твоим именем — нашим предкам, Артемис, казалось, что это хороший способ.

Но это не избавляло от страхов меня самого.

Я боялся подвести отца, боялся не опрравдать ожиданий, и не достигнуть новых вершинсам.

Наше имя рождало во мне страх.

Моя собственная гордость рождала во мне страх.

Всё это ослабло, когда появилась твоя мать.

Новый страх, что однажды она просто сочтёт, что я, Фаул, ей слишком отвратителен, и оставит меня, появился не сразу. Но он, безжалостный, медленно точивший мои унаследованные привычки, единственный из всех страхов был в какой-то мере благословением.

Сейчас и он кажется лишь доказательством несовершенства: я недооценил волю Ангелины. Моя жена не собиралась отступать.

Знаешь, когда появился ты, я всё ещё не задумывался о том, что всё это значит, или о страхе, который поджидал меня. Только оказавшись в плену, я начал чувствовать что-то... совсем новое.

Страх, что я больше вас не увижу. Нечто совершенно неподобающее для Фаула.

Моё возвращение — не только из плена, нет, больше: к самой настоящей человеческой жизни — вскружило мне голову. Все страхи, даже перед собственной слабостью, с того времени казались мелкими. Мир стал новым, Артемис.

И в этом мире жил теперь только один настоящий страх, но я и помыслить не мог о его реальности.

Потому что я — Фаул, и это всё ещё значит, что я смогу заставить жизнь быть такой, как я хочу. Я не позволю этому случиться.


Я никогда не потеряю никого из вас.

Знаешь, в те два года... иногда я верил Дворецки. Иногда нет. Но в глубине души я чувствовал близость с ним даже в такие моменты. Я видел: он тоже не верит, что ты исчез навсегда.

Это было... по-другому, Артемис. Совсем по-другому. И это, и даже та прокля тая болезнь, еда не отнявшая твою мать после твоего возвращения.

Всегда был шанс. Самый безумный, невероятный, один на миллиард — для меня не имело значения, как он мал.

Мы иногда говорили об этом с Ангелиной в те два года. Мы не могли прийти к чему-то одному, но однажды она свирепо (о, она умеет злиться, за это я тоже её люблю) отрезала мне в лицо: я не поверю, пока не увижу его мёртвым.

В этот раз нет так.

Всё время, пока мы добиирались сюда из Лондона, я не молился. Ни одной минуты. Но я верил, что мы найдём вас всех живыми. Не могло быть иначе, Артемис.

Мы опоздали — не знаю, как сильно, я не подсчитывал. Просто не мог.

Это был только один глаз, эта травма не была смертельной, так почему? Я не могу найти ответ на этот вопрос.

Дворецки всё ещё не верит, что ты мёртв, Артемис. Беккет, по-моему, тоже, но он очень мал. А факты — упрямая вещь.

Я не могу сдаться и должен продолжать двигаться. Мы все должны. И мы будем.

Розы на твоём лугу всё ещё цветут. Они очень яркие. Сегодня я закончил оформлять раздел поместья на участки для земледелия. Кто-то спросил меня, не боюсь ли я остаться ни с чем в новом мире.

Знаешь, я почти по-настояшему развеселился.