* * *

Пишет [J]Visioner[/J]:

 

Глокая куздра

Известная фраза Л. В. Щербы, каноничный вариант которой выглядит как «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка», была придумана с целью показать, что семантику слова, а особенно в контексте предложения, можно в принципе понять из его морфологии. Даже если корень непонятен.

Вот и эту фразу сам Щерба трактовал примерно как некоторый, определённым образом характеризуемый, объект женского рода что-то сделал определённым образом с одушевлённым объектом мужского рода, а затем начал (и продолжает до настоящего момента) делать что-то другое с его детёнышем (или более мелким представителем того же вида).

 

Казалось бы, прекрасный пример. Опираясь лишь на аффиксы и флексии, мы поняли примерно семантическую область каждого слова.

 

[MORE=Однако]Однако, Лев Владимирович, кажется, не учёл одну особенность, присущую в том числе морфемам: омонимию. Более того, он не учёл и другую особенность, присущую уже словам: переход в другие части речи. Таким ли очевидным является смысл предложения? Если на место придуманных корней поставить реально существующие в языке, не меняя, однако, других морфем (а точнее, используя омонимичные сочетания звуков), мы можем получить совсем разные предложениям со смыслами, отличающимися от подразумеваемого Щербой.

 

Оставим в словах те буквы, сочетания которых Щерба считал очевидными формантами определённых частей речи, то есть, константами, имеющими значения помимо корня; те же сочетания букв, что Щерба считал бессмысленными корнями, заменим на "осмысленные корни". Схема будет примерно такой:

 

1-ая 2-а 3-о 4-нула 5-а и 6-ит 5-о(ё)нка.

 

Некоторые форманты и вправду не оспорить (суффикс "онк"), но большинство легко может оказаться вовсе не тем, чем кажется.

 

Закусочная турка нагло обманула казака и дурачит казачонка

 

Этот смысл близок к предложенному, но только члены предложения поменялись: подлежащим стала "глокая" (субстантив, то есть, прилагательное, ставшее существительным), а "куздра" — определением (оставшись существительным, только сменив род и падеж: омонимия окончаний "а"). Но дальше больше.

 

Дикая собака динго трепанула волка и увечит волчонка

 

Здесь "штеко" входит в состав подлежащего, являясь существительным, а вовсе не наречием как предполагалось.

 

Завидевшая обидчика, высоко маханула обезьяна и манит обезьянёнка.

 

Вот первое коренное изменение структуры предложения вообще. То, что подразумевалось подлежащим, стало частью определения, оставшись существительным, но изменив падеж. Определение "глокая" осталось определением, только к другому подлежащему, но из прилагательного превратилось в причастие. Но главное: то, что считалось дополнением, вполне может функционировать как подлежащее, а "будланула" становится непереходным. Однако в этом примере есть ошибка: в слове "завидевшая" есть формант "вш", которого нет в слове "глокая".

 

Щерба особенно акцентировал тот факт, что из этого предложения мы можем вывести, одушевлённость существительных "бокр" и "бокрёнок" , поскольку они, находясь в ВП, имеют форму РП.

Но и это спорно.

 

Слушая брата, сильно психанула сестра и молчит сестрёнка

 

Прежде всего, обратим внимание, что "глокая" вновь изменилась — теперь это деепричастие. Но важнее другое: отсутствие дополнения. Хотя предложение вызывает вопросы: а сестра и сестрёнка — это об одном лице речь? Если да, то оправдана ли тавтология? Если нет, то сочинительно связанные предложения не согласованны во времени.

На мой взгляд, это казалось бы, ненужное употребление подлежащего ещё раз с уменьшительно-ласкательным суффиксом (кстати, этот суффикс не только для детёнышей, как видим) вполне оправданно, скажем, в глазах третьей сестры, наблюдавшей сцену со стороны и сильно симпатизирующей сестре, а не брату: она сначала донесла информацию о случившемся, а затем выразила свою заботливую обеспокоенность тем, что сестра до сих пор молчит. "Сестрёнка" становится вроде синонима "бедняжка".

 

Эта конструкция нам нужна, чтобы ввести неодушевлённое существительное, опровергнув, тем самым, ещё одно "очевидное" утверждение:

 

Побеждая великана, высоко взмахнула рука — и разит ручонка!

 

Вот, собственно. Основания для повтора подлежащего очевидны: противопоставление маленькой руки огромному великану, которое, однако, не мешает этой руке разить.

 

Последнее наблюдение: ещё ни разу не были подвергнуты сомнению глаголы "будланула" и "курдячит". Союз "и" мы не рассматриваем, поскольку он так и так является самим собой. А возможны ли другие части речи для двух представленных слов?

 

Молодая самка, видимо, манула ворона и сторожит воронёнка.

 

Тут целых два преобразования: "будланула" стало существительным, а "бокра" и "бокрёнка" перестали быть однокоренными: "воронА" — это масть.

 

А вот существительных на "-ит" с ударением не на последний слог вроде бы нет. Если сменить ударение, можно найти слова "метеорит", "артрит", "аппендицит" и пр. и вполне можно предположить синтагму типа "паразит котёнка", но осмысленного предложения по схеме я составить не сумел, кто сумеет, будет няшей :-D

 

Что же из всего этого следует? А то, что морфемы, хоть и обладают смыслом, но смысл этот не самоценен, а является лишь своеобразной "подпоркой" лексическому смыслу. И следует признать, что интерпретацию любого текста необходимо начинать с лексического уровня, уточняя затем значения лексем через другие уровни. Только понимая корни, мы можем найти ядро интерпретационного поля.

 

URL записи