* * *

Ну, что-ж. Говорят, что обещанного три года ждут. Я постараюсь сократить время с момента обещания до момента выполнения обещания. Это я про свое обещание написать продолжение о последствиях аварии на Чернобыльской АЭС.

Я не буду терять время на длительный вступительный монолог, а практически сразу перейду к делу. Благо написать я планирую много, а потому нет особого смысла вещать о чем-то во вступительном слове — лучше посвятить пространство, собственно основному тексту.  Сразу предупрежу, что хотя я и старался писать наиболее простым языком, все-таки все это получилось достаточно сложным. Тем не менее, перекрестясь, приступим. О самой аварии я писал здесь и здесь.

Хотя обычно список литературы принято давать в конце работы, я изменю этому обыкновению и сразу сошлюсь на основные материалы, которые я буду использовать в подготовке этого текста.

Использовать я планирую преимущественно книги, имеющиеся у меня в «бумажном» виде, и я не уверен, что их можно найти в свободном доступе в сети. В основном, по причине их специфичности. Книга первая — И.И. Крышев, Е.П. Рязанцев «Экологическая безопасность ядерно-энергетическ ого комплекса России» ISBN 5-86656-097-6. Книга вторая — монография большого количества авторов под общей редакцией Л.А. Ильина и В.А. Губанова «Радиационные аварии» ISBN 5-86656-113-1. Наконец книга третья — монография Б.И. Огородникова, под чьим руководством я начинал свою трудовую деятельность - « Радиоактивные аэрозоли объекта «Укрытие» 1986-2006 гг.».

Разумеется, это не вся литература, которой я буду пользоваться. Но основная — именно эти три книги. Для той информации, которая получена не из этих книг, я буду стараться (если не буду забывать) давать ссылку на первоисточник.

Теперь перейдем непосредственно к тому моменту, когда в результате нажатия кнопки сброса аварийной защиты АЗ-5, которая в соответствии с действовавшими на тот момент Правилами ядерной безопасности, была обязана остановить реактор в любом регламентном и нерегламентном состоянии, произошел разгон реактора и взрыв.

В результате взрыва и разрушения как реактора, так и здания энергоблока, начался процесс поступления радиоактивных веществ в окружающую среду. Процесс этот был растянут во времени и принято делить его на четыре этапа, в течение которых в окружающую среду поступило по различным оценкам до 15 эксабеккерелей активности (беккерель, как и кюри — единицы измерения активности, я не буду останавливаться на физическом смысле обоих единиц измерения — желающие могут прочитать о них в Википедии).

При этом, около половины активности покинуло развал реактора в виде благородных газов (в частности, того самого ксенона, «отравление» реактора которым при длительной работе на низкой мощности, стало одной из отправных точек аварии).  Обычно они не учитываются при анализе последствий аварии — поскольку в силу своего агрегатного состояния, почти нулевой реакционной (с химической точки зрения) способности и относительно короткого периода полураспада (период полураспада различных изотопов ксенона — от 2,2 до 5,3 суток) они оказали минимальное воздействие на долгосрочное загрязнение земель.

Тем не менее первые ликвидаторы — оперативный персонал станции и пожарные — получили по полной программе в независимости от физико-химических свойств радиоактивных веществ.

Итак, по стадиям (графически они представлены на рисунке слева). Первая стадия — это, собственно 1:24:43 ночи 26 апреля — момент, когда произошел взрыв. В его результате произошел механический выброс диспергированного топлива из разрушенного реактора. Общий выброс активности в первом этапе выброса радионуклидов оценивается в 740-890 петабеккерелей.

Подчеркну, что эти цифры (указанные выше и следующие ниже — по следующим стадиям) являются оценочными. Причем погрешность этой оценки — очень велика. Но, ничего другого нет. И вряд ли будет,  если только никто не придумает машину времени и не отправится в прошлое исключительно с целью контроля выноса радионуклидов из развала. Непосредственно в первые дни такие наблюдения никто не вел. Всем хватало и других забот. Поэтому информация о выносе активности вычислялась исходя из полученных впоследствии данных об изотопном составе выбросов и данных дозиметрического контроля. Чуть позже я постараюсь остановиться на методах, которыми ученые пытались выяснить изотопный состоав выбросов.

Второй этап — период с 27 апреля по 1 мая. В этот период вынос активности из реактора постепенно снижался, пусть и не слишком существенно — если 27 апреля из реактора в окружающу среду поступило около 150 петабеккерелей, то 1 мая — меньше 100 петабеккерелей.

Принимаются меры по прекращению горения графита. В реактор начинают сбрасывать материалы — песок и глину, свинец, доломит, соединения бора. Цель этой «бомбардировки» — локализовать горение графита, способствовать снижению нейтронного потока (надежно «погасить» цепную реакцию и исключить предпосылки для ее возникновения вновь), создать подобие насыпного фильтра для уменьшения выброса аэрозолей.

Кстати да, почему именно аэрозоли (в бытовом смысле мы под аэрозолями понимаем баллончики с дезодорантами и прочими подобными предметами бытовой химии). Аэрозоль — это дисперсная система из мелких твердых (или жидких) частиц, взвешенных в газе (воздухе). Т.е. пыление или дым — это все как раз таки аэрозоли.

Да, так вот. Засыпка развала 4-го энергоблока производилась в том числе и для целей уменьшения выброса радиоактивных аэрозолей. Хотя при этом, так получилось, что  сбросы с вертолетов этих материалов, начавшиеся с середины дня 27 апреля, являлись… Источником поступления в атмосферный воздух радиоактивных аэрозолей.

Груз переносили на внешней подвеске и отцепляли на высоте около 200 метров. Ниже летать было нельзя из-за вентиляционной трубы, срез которой находился на высоте около 150 метров и больших мощностей экспозиционных доз. Каждое приземление груза сопровождалось возникновением облака пыли. Т.е. аэрозоли.

Сначала контейнеры с материалами сбрасывали в момент зависания вертолета над развалом разрушенного блока. Однако, несмотря на достаточно большую высоту, экипажи вертолетов подвергались сильному облучению, что потребовало перейти к тактике сброса контейнеров при максимальной скорости полета. Это привело к интенсивности сбрасывания, но уменьшению точности попадания. В соответствии с монографией «Ретроспективная дозиметрия участников ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС» (Ильичев С.В, и другие), результатом такой тактики стало дополнительное разрушение плит перекрытий и загрязнение помещений. Так, например, в центральном зале 3-го блока (помещение 914/2) в результате разрушения крыши при сбросе материалов значение мощности экспозиционной дозы возросло более чем в сто раз.

В конечном итоге сброс материалов был прекращен в связи с опасениями (забегая вперед, в следующую стадию, отметим, что подтвердившимися) ухудшения теплосъема, а также окончательного обрушения несущих конструкций энергоблока.

Начиная с 2 мая начинается третья стадия — «период разогрева». В результате остаточного тепловыделения и того, что развал реактора оказался накрыт «шубой» из доломита, глины, свинца и прочих материалов (то самое ухудшение теплосъема, из-за которого был приостановлен сброс материалов), начался резкий рост температуры в реакторе, что привело к увеличению поступления радионуклидов в атмосферу. Температура в реакторе по разным оценкам достигала в эти дни 1700 — 2300^о С. 2 мая было выброшено ориентировочно 150 петабеккерелей, а уже 5 мая — почти 300.

Наконец, 6 мая, произошло резкое падение выброса — началась четвертая стадия. Выброс сократился до 5 петабеккерелей. Причиной такого сокращения помимо принятия мер по ликвидации, стало образование тугоплавких соединений продуктов деления в результате их физического и химического взаимодействия с поступившими в развал материалами, и, как следствие стабилизация и последующее снижение температуры топлива.

Четвертая стадия по сути продлилась до ввода в эксплуатацию объекта «Укрытие» (в простонародии — саркофаг), хотя вынос активности снижался с каждым днем. Строго говоря, со второй половины мая, когда началось возведение объекта «Укрытие», основными источниками поступления радиоактивных аэрозолей в атмосферу были все еще горячие остатки активной зоны, которые генерировали аэрозоли по принципу печного эффекта, а также пыление при производстве работ и расчистке завалов.

Полноценный радиационный контроль, включая отбор проб аэрозолей, был начат в окрестностях ЧАЭС спустя сутки после аварии. Первый полет самолета-лаборатории Ан-24рр (на фото ниже — именно тот самый самолет радиационной разведки) над станцией был осуществлен в ночь с 27 на 28 апреля. После этого такие полеты стали регулярными, вертолеты, сбрасывающие материалы в развал также снабжали пробоотборным оборудованием.

Тем не менее, первая проба радиоактивных аэрозолей по «счастливому» стечению обстоятельств была отобрана 26 апреля, когда масштабы катастрофы были непонятны. Самолет-лаборатория Ан-30рр Госкомгидромета СССР совершал рутинный полет над западной частью Европейской территории СССР (к сожалению, точный маршрут полета этого самолета так и остался для меня тайной за семью печатями — западная часть территории Европейской территории — географически достаточно обширный участок). Самолет был оборудован в том числе гондолой с фильтрующими материалами, предназначенными для улавливания аэрозолей.

После посадки было обнаружено, что мощность экспозиционной дозы фильтрующих материалов достигала нескольких рентген в час. Проба была срочно отправлена в Киев и подвергнута исследованиям на гамма-спетрометре. Результат измерений стал первой информацией о радионуклидном составе поступающей в окружающую среду активности.

На самом деле, определенная доля везения (если конечно можно говорить о везении в контексте аварии) в этом все-таки есть. То, что это самолет совершал свой полет именно над «западной частью», то что у него стояла гондола с фильтрующими материалами… Хотя, с другой стороны, в первые дни аварии информация об изотопном составе была не столь необходимой — достаточно было того, что по результатам дозиметрического контроля, ситуация была крайне тяжелой. А какой конкретно изотоп дает наибольший вклад в активность — дело, по сути не ключевое. В первые дни. Впоследствии — да. Это была крайне важная информация. В том числе, позволяющая сделать выводы о процессах, происходящих в развале.

Ладно, я забегаю вперед. Пока будем считать, что с тем, как происходил вынос радиоактивных веществ из развала реактора мы более-менее разобрались. Перейдем теперь к следующему вопросу. Дальнейшее распределение этих веществ и их воздействие на окружающую среду и людей.

Первичный выброс радиоактивных аэрозолей (сразу после взрыва) распространялся преимущественно в западном и северо-западном направлении. Через Белорусскую СССР, Польшу, Балтийское море в Скандинавию и далее через север Атлантики в Канаду.

До сих пор ведутся споры о высоте подъема радиоактивных веществ. Результаты пробоотбора, выполненные нашими братьями поляками в первые пару дней после аварии, показывают, что какая-то часть радиоактивных веществ добралась до стратосферы (статья «Vertical distribution of ¹³¹I and radiocesium in the atmosphere over Poland after Chernobyl accident», авторы Kownacka L. и Jaworowski Z.). В общем-то, этот факт показали очень многие исследования (да и, впрочем, об этом и без исследований можно было говорить почти наверняка), но пальма первенства в данном случае принадлежит полякам. Соответственно, можно считать, что эта часть полетела во все стороны от Чернобыля.

В общем-то, об этом свидетельствуют и замеры, проведенные на борту экспедиционного судна «Академик Крылов», проведенные 4-5 мая (спустя порядка 10 дней после аварии). В пробах было обнаружена приличная кучка радиоактивных изотопов, концентрация которых превышала естественную. Примечательно здесь то, что судно «Академик Крылов» в момент пробоотбора находилось более чем в 4 тысячах километров от Чернобыля – следовало из северо-восточной части Атлантического моря в Ленинград.

В исследованиях «Академика Крылова» гораздо более важным стало другое. Именно этому кораблю советской гидрометеорологической флотилии принадлежит первенство в получении данных не просто о изотопном составе выбросов, а о их дисперсном составе.

Было установлено, что 73-90% уловленного йода-131 находилось в газообразной форме. А остальная активность находилась в аэрозольной форме в виде частиц с размером 0,1-0,2 мкм. Конечно, это вовсе не означает, что именно в такой форме йод покидал развал реактора, поскольку та часть изотопа, которая сконденировалась на более крупных аэрозольных частицах попросту не могла улететь так далеко, выпав на землю вблизи станции. Тем не менее, вывод о том, что продукты аварии в конечном итоге разлетятся по всему миру сделать уже было можно.

Соответственно, к работе по наблюдению за содержанием радионуклидов в атмосфере подключились и наши заокеанские друзья. В воздухе родины хоккея концентрации радиоактивных веществ, превышающие пределы чувствительности пробоотборной и измерительной аппаратуры (надеюсь, никто не подумал, что в Канаде были зафиксированы жесточайшие превышения радиационных норм? Те концентрации о которых идет речь на таком удалении от Чернобыля с трудом превышали пороги чувствительности аппаратуры и не представляли угрозы ровным счетом никак), фиксировались со второй половины мая и до третьей декады июня.

Также следовые количества радиоактивных изотопов (преимущественно радиойода и радиоцезия) были зафиксированы метеорологическими и/или медицинскими службами США и Японии. Повторюсь, что  речь идет о концентрациях на уровне порогов чувствительности измерительной аппаратуры, которые в тысячи раз ниже хоть сколь-нибудь опасных для окружающей среды и человека. Поэтому рассказы о том, что в результате Чернобыля были смертельно переоблучены американцы, канадцы, японцы и прочие австралийцы, мягко говоря далеки от действительности. Лично я никогда не видел серьезных научных документов, свидетельствующих о том, что хотя бы одна станция наблюдения за атмосферным воздухом в Австралии зафиксировала превышение концентрации радиоактивных изотопов весной и летом 1986-го, а вот историями про умиравших в муках австралийцах, павших жертвами аварии на ЧАЭС эти ваши энторнеты полны под завязку.

В общем, если резюмировать, радиоактивные изотопы, попавшие в окружающую среду после аварии, распределились над всем земным шариком (и над Австралией, наверное, тоже, но в количествах – ниже порогов обнаружения измерительной аппаратуры). Но, разумеется, реальную угрозу населению представляли отнюдь не те радиоактивные аэрозоли и газообразные возгоны, которые поднялись в стратосферу, а те, которые не улетели далеко, а выпали в большом количестве непосредственно недалеко от аварийной станции.

Небольшой оффтоп, касающийся исследований радиоизотопоного состава чернобыльской аварии. К вопросу о том, какими тернистыми путями приходится идти ученым в поисках истины.

Для понимания, в каком состоянии находился реактор на момент взрыва, было крайне важно понимать, каково было содержание в нем изотопов ксенона (читаем про «ксеноновое отравление» и «йодные ямы», например мои предыдущие посты на тему). Проблема заключалась в том, что ксенон – газ, к тому же с коротким периодом полураспада (от 2,3 до 5,3 суток)  и в момент аварии он практически весь ушел в верхние слои атмосферы. Вопрос: как спустя несколько месяцев после аварии узнать количество выброшенного при взрыве ксенона?

Казалось бы – невозможно. Но советские ученые – не британские ученые. Для них нет ничего невозможного. В 1991 году появилась статья группы авторов (Пахомов С.А., Кривохатский А.С., Соколов И.А.) под названием «Оценка величины мгновенного энерговыделения при аварии реактора на ЧАЭС, основанная на определении отношения активностей ксенона-133 и ксенона 133м в воздухе».

Как указанные авторы решили проблему? Когда знаешь ответ, кажется что, в принципе, элементарно. На крупных металлургических комбинатах имеются цеха по производству газовоздушных смесей. Для целей металлургической промышленности, да. В том числе – криптонксеноновой смеси. В том числе такой цех есть на Череповецком Металлургическом Комбинате. А город Череповец, как известно знатокам географии, находится в северо-западной части территории России – на пути распространения основной части радиоактивного выброса аварии.

Были взяты баллоны с товарной криптонксеноновой смесью, произведенные на ЧерМК в период с 22 апреля по 6 мая 1986 г. и подвергнуты анализу. И пусть к моменту исследований прошло уже несколько периодов полураспада (если не несколько десятков), выявить различия в концентрации радиоактивных изотопов ксенона до аварии и после нее все же удалось. И на основании этих данных была построена и обсчитана математическая модель (учитывающая много параметров), которая в конечном итоге позволила оценить величину мгновенного энерговыделения в момент аварии.

Такие дела, да…

Ладно, вернемся к нашим баранам. От высоких материй, к радиоактивным веществам, которые представляли реальную угрозу жизни и здоровью людей.

Я не медик, поэтому всех особенностей воздействия радиации на человеческий организм не знаю, но тем не менее, попробую кратенько изложить суть. Следует разделять последствия кратковременного но интенсивного облучения (дозы более 1 Грэй единоразово — острая лучевая болезнь),  длительного но малоинтенсивного облучения (0,1-0,5 Гр/сутки при суммарной дозе более 1 Грэй – хроническая лучевая болезнь) и облучение как канцерогенный фактор.

С последним сталкивается любой человек, живущий на планете Земля. Радиоактивное излучение это, как известно, поток частиц. Проходя через клетки человеческого организма, которые тоже, как известно, состоят из частиц, эти частицы могут куда-то попасть и «выбив» из клетки частицу запустить процесс ее (клетки) перерождения/мутации. В том числе – злокачественное. Ну, как-то так примерно. Радиоактивное излучение, как известно, есть везде (фон). Но мощность фонового излучения такова, что вероятность указанного выше события крайне мала. Соответственно санитарные нормы облучения для населения устанавливаются таким образом, чтобы вероятность такого события держалась в минимально возможных пределах.

Санитарные нормативы для лиц работающих с радиоактивными веществами (я в свое время работал, да), выше. Т.е. вероятность такого события выше, чем у «простых смертных», но при этом… Тоже чрезвычайно мала.

А вот при превышении доз выше определенного уровня, риск развития нежелательных процессов увеличивается. И, соответственно, при получении дозы примерно в 1 грэй в течение относительно короткого периода начинает развиваться уже лучевая болезнь (при единовразовом получении такой дозы – острая, при растянутом в относительно короткий промежуток времени, например, недели – хроническая).

В общем, тут вас больше медицинские работники просветят, поскольку более подробно влияние ионизирующего излучения на человеческий организм, я рассказать не могу.

Люди, оказавшиеся на промплощадке ЧАЭС ночью 26 апреля получили огромные дозы (от 2 до 20 Грэй, при том, что доза в 10 Грэй считается абсолютно смертельной – т.е. при дозах меньше 10 Грэй выжить еще можно, а 10 и больше — нет). Для них не было ровным счетом никакой разницы какие радиоактивные изотопы выделяются из развала реактора, как приговоренному к смертной казни через повешенье, нет дела до цвета веревки и запаха мыла. А вот для жителей Припяти, Чернобыля и других населенных пунктов, попавших в зону осаждения основной части выброшенной из реактора активности (за пределами промплощадки) это уже имело значение.

Самым опасным в первый период аварии был радиоактивный йод-131. Как известно, такой орган человеческого организма, как щитовидная железа производит йодсодержащие гормоны. Для того, чтобы их синтезировать, щитовдная железа накапливает поступающий из окружающей среды йод. Химический элемент. Ей без особой разницы какой это изотоп йода — радиоактивный или нет.

Соответственно, при большой концентрации радиойода в окружающей среде щитовидная железа начинает его поглощать и человек получает источник ионизирующего излучения в районе собственной гортани. Со всеми вытекающими последствиями. Поэтому, кстати, одна из основных профилактических мер — принятие йодсодержащих препаратов, целью которого является насыщение щитовидной железы йодом нерадиоактивным, чтобы она не поглощала из окружающей среды радиойод.

По современным оценкам в окружающую среду поступило 50-60% накопленного в реактора на момент аварии радиойода. Эта цифра опять же носит исключительно оценочный характер, поскольку период полураспада йода-13 составляет 8 суток. Поэтому, к тому моменту, когда руки дошли до оценки количества выброшенных изотопов, радиойода уже почти не осталось. Непосредственно после аварии выброс йода оценивался в 20% от накопленного количества.

Вообще вопрос в отношении поступления в окружающую среду относительно короткоживущих изотопов открыт до сих пор. Взять и измерить уже не получится. Что говорить, если сейчас, уже подходит к концу период половинного распада основного дозообразующего радиунуклида аварии — цезия-137. С момента аварии прошло 26 лет. А период полураспада цезия — 30 с небольшим лет. Т.е. по состоянию на сегодняшний день, чуть меньше половины выброшенного в результате аварии цезия превратилось в барий.

Тут надо опять немного физики «на пальцах». Температура кипения йода — 185 °C (цезия – 650 °C). Температура в реакторе на момент взрыва и в течение следующих дней «острой фазы» – несколько тысяч градусов. Понятно, что весь йод и цезий в это время покидали реактор преимущественно в газообразной форме. Часть йода и цезия вступила в химические реакции с другими элементами образовав газообразные соединения. Другая часть, столкнувшись с холодным атмосферным воздухом (градусов 20, наверное, я точно даже не знаю), конденсировалась на твердых частицах, находящихся в атмосфере (аэрозолях, да).

Как отмечалось ранее, радиойод и радиоцезий были «отловлены» в Канаде, США и Японии в газообразной форме и на субмикронных аэрозольных частицах. Это все поднялось в высокие слои атмосферы (о чем первыми просигнализировали Поляки) и разлетелось по всему миру. И, что самое важное особой опасности не представляло.

Та часть, которая сконденсировалась на совсем уж крупных частицах – начиная от обломков конструкций (в результате взрыва) и заканчивая, например, цементной пылью (во время сброса материалов в развал), выпала на промплощадке и на прилагающих к ней ближайших территориях (особую известность в качестве «символа» Чернобыльской катастрофы приобрел «рыжий» или «ржавый» лес), поскольку на какие-то дальние расстояния частицы-носители улететь не могли.

Соответственно, наибольшую опасность представляли частицы среднего размера, которые не выпали сразу на землю, но и не поднялись с раскаленным воздухом в высокие слои атмосферы, на которых конденсировался радиойод (в первую очередь) и остальные радиоизотопы.

Какое количество радиойода оказалось именно в такой форме доподлинно так и неизвестно. Опять же, напомню, что вынос радиоизотопов из разрушенного реактора происходил в течение длительного времени в различные стадии. Так, например, при пробоотборах над реактором 8 мая (окончание «периода разогрева» — см. ранее) радиойод был преимущественно в виде паров (возгонов) молекулярного йода, а уже 15-19 мая (начало «четвертой стадии» выноса) было установлено, что из развала поднимались газообразные трудносорбируемые органические соединения, содержащие радиойод.

Для предотвращения выноса радиоактивных веществ из развала реактора, ЦК КПСС и Совет Министров СССР постановлением № 634-188 от 29 мая 1986 г. была определена необходимость строительства инженерного сооружения, укрывающего разрушенный энергоблок. Собственно, ясность в необходимости такого сооружения была ясна уже в первые дни после аварии, а фактическое проектирование началось ВНИПИЭТ (г. Ленинград) в начале мая 1986 г. 20 мая 1986 Минсредмаш СССР организовал Управление строительства № 605. А еще раньше на специальной комиссии, которую возглавлял главный специалист по аэрозолям в СССР — академик Петрянов было предложено 18 эскизных проработок этого инженерного сооружения.

С точки зрения радиоактивного загрязнения территорий решение о строительстве объекта «Укрытие», а точнее техническое задание на строительство данного объекта имеет интересное историческое значение. По сути, техническое задание на проект захоронения 4-го энергоблока ЧАЭС (разработано 24 мая, т.е. месяц спустя после аварии), стало первым официальным документом, где было зафиксировано существовавшее на тот момент представление о масштабах выброса радиоактивных веществ из энергоблока.

По современным оценкам за пределы энергоблока было выброшено от 5 до 30% находившегося в реакторе топлива (и продуктов его деления). Первичные оценки были более пессимистичными. В техническом задании на проектирование объекта «Укрытие» указано следующее распределение топлива: 10-30% в шахте реактора, 10-40% в машзале, 5% — в завале у САОР, и около 50% за пределами энергоблока (в том числе около 25% на промплощадке и близлежащих территориях).

Более того, академик Александров (да, тот самый) к техническому заданию сделал примечание: «Состояние топлива принимать в виде порошка, мелочи кусков». Реально же топливо, оставшееся внутри энергоблока в основном находится в форме лавообразных масс. Даже термин введен был – ТСМ «топливосодержащие массы».

ТСМ принято различать три вида — стекловидные ТСМ, подобные застывшим каплям (например, наиболее известное скопление таких масс – в помещении 217/2, за свою форму, получившее название «Слоновая нога»); пемзообразные ТСМ, обнаруженные в бассейне-барботере и шлакообразные ТСМ, которые находятся в парораспределительном коридоре и бассейне-барботере — они имеют красно-коричневую окраску (помещение 210/7) и иссиня-черную (помещение 210/6).

Во всех исследованных образцах топливо находится в виде мелкодисперсных частиц, вкрапленных в силикатную матрицу. Количество топлива в различных образцах ТСМ неодинаково. В ряде образцов оно достигает 60% массы, при среднем содержании около 10%. Лавообразные массы имеют необычный минеральный состав. В природе ничего подобного нет. Одна из разновидностей нового минерала получила название «чернобылит».

Почему я так подробно останавливаюсь на этом вопросе? Дело в том, что этот самый «чернобылит» оказался чрезвычайно крепким материалом. Вскоре после обнаружения упомянутой «Слоновой ноги» пытались отколоть от неё для исследований хотя бы чешуйку. Для этого приглашали даже снайпера, чтобы он всадил пули в одну и ту же точку и отколол несколько крупинок. Не вышло. Масса оказалась слишком крепкой.

Таким образом, первоначальный прогноз Александрова о состоянии топлива (в первую очередь виде порошка, который, соответственно, может быть унесен в атмосферу восходящими воздушными потоками) оказался пессимистичным.

На этой оптимистичной ноте я, пожалуй, закончу первую часть повествования и буду наблюдать за реакцией на нее, после чего принимать решение о том, стоит ли писать дальше или нет.