* * *

Продолжение. Первая часть - здесь. В таком состоянии в 01:23:04 был включен осциллограф для снятия характеристик выбегающей турбины и испытания, по сути, начались. Никаких аварийных сигналов не регистрируется. В 01:23:10 была нажата кнопка «Максимальная проектная авария» (МПА). Собственно с этого момента циркуляционные насосы работают на «выбеге» турбины. В соответствии с программой испытаний и заложенным проектным режимом, насосы должны проработать 30 секунд. После этого включаются дизель-генераторы. Разумеется, в соответствии программой испытаний дизель-генераторы при испытании не включались. Проверялась возможность работы в течение 30 секунд на «выбегающей» турбине. После этого эксперимент заканчивался. Никаких аварийных сигналов не регистрируется. В 01:23:40 нажата кнопка самоуничтожения АЗ-5 (сброс аварийной защиты). Никаких иных аварийных сигналов не регистрируется. Впоследствии, обвинение всеми правдами и неправдами пыталось из оперативного персонала вытянуть признание — как они, не имея никаких оснований (все зарегистрированные показатели на момент нажатия кнопки АЗ-5 в норме... не в норме только ОЗР, но об этом никто не знает, в том числе и ЭВМ, которая этот показатель медленно и со скрипом рассчитывает в данный момент), поняли, что имеет место аварийная ситуация и сбросили аварийную защиту? [MORE=читать дальше]Г. Медведев на этот счет даже пофантазировал: «Старший инженер управления реактором Топтунов Леонид первым забил тревогу. «Надо бросать аварийную защиту, Александр Федорович, разгоняемся», - сказал он Акимову. Акимов быстро посмотрел на распечатку вычислительной машины. Процесс развивался медленно, да, медленно... Акимов колебался».

Александр Акимов

При этом и Топтунов и Акимов в объяснительных записках написали, что причиной нажатия кнопки АЗ-5 стало окончание эксперимента по выбегу турбины. Дятлов — единственный из троих, доживший до суда, хотя и получивший смертельную дозу и перенесший острую лучевую болезнь, повторил это в суде и в своей книге. Т.е. по окончании эксперимента, когда все необходимые параметры были зафиксированы, реактор тупо глушили, чтобы долго не заморачиваться с его выводом, благо энергоблок был не в сети. В соответствии с материалами уголовного дела, команду Акимова Топтунову «глуши реактор!» слышали присутствовавшие на щите управления люди перед первым взрывом и после реплики Топтунова о росте мощности реактора. Они же подтверждают, что Акимов что-то сказал Топтунову за несколько секунд до этого. Сказал тихим и спокойным голосом, поэтому никто на это внимания не обратил и что именно сказал Акимов — никто не слышал. Дятлов настаивает на том, что он отдал команду сброса АЗ, выполнение которой зафиксировала система ДРЕГ в 1:23:40. Я напомню, что в соответствии с проектом, насосы должны были проработать на «выбегающей» турбине 30 секунд. Кнопка МПА была нажата в 1:23:10. Кнопка АЗ-5 - в 1:23:40. Доклады Комиссии Госпроматомнадзора и INSAG-7 никак не комментируют причину нажатия кнопки АЗ-5. Смотрите сами, какая версия нажатия кнопки АЗ-5 — Медведева или Дятлова (а также многих других)  вам больше по душе. Наконец, в 1:23:43, через 3 секунды после нажатия кнопки АЗ-5, система ДРЕГ фиксирует аварийные сигналы защит по периоду разгона и превышению мощности. Начинается неконтролируемый разгон реактора. В 1:23:47, через 7 секунд после нажатия кнопки АЗ-5 и через 5 секунд после зафиксированного разгона реактора, ДРЕГ фиксирует сигнал «неисправность измерительной части» обоих регуляторов основного диапазона мощности. Сие, предположительно означает, что мощность реактора достигла значений, контроль которых не предусмотрен. В 1:23:49, ДРЕГ фиксирует последние аварийные сигналы - «повышение давления в реакторном пространстве (разрыв канала)» - по сути — фиксация разрушения реактора, «неисправность исполнительной части» - фиксация того, что управлять больше нечем. Третий сигнал, зафиксированный в то же время - «нет напряжения = 48 в» (снято питание с приводов стержней), вкупе с записью в оперативном журнале «выведен ключ питания муфт», означает, что Топтунов пытается выполнить вторую команду Акимова глушить реактор. Ту самую, которую все слышали. Стержни вводятся в активную зону при помощи сервоприводов. Это происходит относительно медленно. При отключении питания приводов, вкупе с нажатой кнопкой АЗ-5, защита именно падает. Со скоростью свободного падения. Отключив питание привода, Топтунов надеялся, что стержни рухнут в активную зону и остановят-таки реакцию. Только к этому моменту падать стержням уже было некуда. Это как раз тот случай, когда пушистый зверёк подкрался незаметно.

Леонид Топтунов

И получается очень уж интересно. Операторы АЭС, что молодой, каким был Топтунов (25 лет), что опытный, как Дятлов (55 лет), четко знали действовавшие в тот момент «Правила ядерной безопасности атомных реакторов» (ПБЯ-04-74). В частности статьи 3.3.5 и 3.3.21. Я не буду их цитировать. Обе они процитированы в INSAG-7. Они написаны достаточно сложным для понимания неспециалистом языком. Поэтому я передам их смысл своими словами. «При проектировании атомного реактора должна быть разработана система аварийной защиты. Аварийная защита должна быть спроектирована таким образом, чтобы обеспечивать надежное и быстрое прекращение цепной реакции при любых регламентных и аварийных состояниях атомного реактора». На деле же оказалось нечто обратное… В журнале «Огонек» № 35 за 1990 год было напечатано интервью академика Анатолия Петровича Александрова. Напомню, что он руководил Институтом Атомной Энергетики. И в соответствии с докладом Комиссии Госпроматомнадзора (п. 1-3.8, я цитировал его ранее), институт этот знал о наличии «концевого эффекта», но «технические меры […] реализованы не были». Опять же напомню (см. ранее), что в адрес академика Александрова, В.П. Волков и В.Л. Иванов направляли предложения по минимизации парового эффекта реактивности, которые не были реализованы. Так вот. Академик Александров в интервью журналу «Огонек» говорит: «Поймите, недостатки у реактора есть. Он создавался академиком Доллежалем давно, с учетом знаний того времени. Сейчас недостатки эти уменьшены, компенсированы. Дело не в конструкции. Ведете вы машину, поворачиваете руль не в ту сторону — авария! Мотор виноват? Или конструктор машины? Каждый ответит: «Виноват неквалифицированный водитель» На самом деле, очень хорошее сравнение с автомобилем. Автомобиль в наше время понятен всем. Я попытаюсь сейчас пояснить, как авария (в соответствии с докладом Комиссии Госпроматомнадзора и INSAG-7) выглядит на примере автомобиля. Я надеюсь, что я не напрасно написал весь ранее изложенные текст и вам понятна последовательность действий операторов и, приблизительно – процессы, происходившие в реакторе на момент нажатия кнопки АЗ-5. Для сравнения с автомобилем, допустим даже, что «нарушения», которые я разобрал выше, все-таки были нарушениями (а не допускались действующим регламентом, как это было на самом деле). Итак… Водитель садится в машину, чтобы испытать, способна ли она проехать километр по инерции… На нейтралке. Конструкцией машины не предусмотрен тахометр (у меня, например на ВАЗ-21053 тахометра не было), и при этом машина обладает очень высокой степенью звукоизоляции. Он не включает габаритные огни - нарушение п. 19.5 ПДД (ну, пусть, в случае с аварией на ЧАЭС это будут отключенные защиты турбины и барабан-сепараторов, отключение которых по выводам Комиссий никак не могло привести к аварии), не пристегивается - нарушение п.п. 2.1.2 и 5.1 ПДД (отключает СОАР). Водитель разгоняется до нужной скорости, переходит на нейтралку… Проезжает этот километр по инерции и нажимает на педаль тормоза….. Ну, вы поняли, да? В первые три секунды после нажатия на тормоз, машина ВНЕЗАПНО набирает обороты, разгоняется до 200 км/ч и на этой скорости влетает в дерево. Потом выясняется, что у машины была хитрая конструкция педали тормоза – при пониженных оборотах (а тахометра нет, ага), при нажатии на педаль тормоза сначала, в первые несколько секунд, в двигатель в огромном количестве впрыскивается топливо, и только потом машина начнет тормозить. Забавная такая конструкция, о которой водителю рассказать забыли. И даже забыли объяснить, что ему надо внимательнее следить за оборотами двигателя. Собственно, вот что произошло 26 апреля на Чернобыльской АЭС. Персонал станции действительно совершил ряд ошибок. Допустил падение мощности реактора до минимально контролируемого уровня. После этого, принял решение поднять мощность до уровня, достаточного для проведения эксперимента. Не увидел падения ОЗР ниже регламентного уровня (не имея при этом адекватных средств контроля этого показателя). Отключил ряд защит (что, впрочем, ровным счетом никак не повлияло ни на развитие, ни на последствия аварии). Но ключевой момент заключается в том, что, во-первых, ни одно из этих действий не было запрещено (а некоторые даже предписывались, как, например, отключение защиты по останову турбин при работе на низкой мощности), а во-вторых – на момент окончания испытаний абсолютно все регистрируемые (не расчетные, типа ОЗР, а именно регистрируемые, т.е. те, о которых персонал знал) параметры были в норме. А дальше водитель нажал на тормоз…. Собственно, вот такая история. Существует куча версий аварии на АЭС. Я слышал и про землетрясение, и про влетевшую в реактор шаровую молнию, и про диверсию, и даже про испытание американцами каких-то неведомых орудий космического базирования (Помните кино со Стивеном Сигалом «В осаде – 2»? про спутник, захваченный террористами на поезде? По слухам, сценарий этого фильма и вырос из одной из этой альтернативной версии аварии на ЧАЭС). И кучу еще всего. Изложенная мной версия лично мне кажется наиболее правдоподобной. Хотя бы потому, что она изложена в официальных документах Госпроматомнадзора и МАГАТЭ. И, хотя, вывод, который делается в этих документах все тот же – «виноват персонал», как говорится, «имеющий уши да услышит». Выводы этих документов, на мой сугубо личный взгляд, противоречат тому, что в них изложено. Я настоятельно рекомендую почитать их самостоятельно, чтобы не верить мне на слово. Как бы то ни было, официальной версией и по сей день остается та, которую признал советский суд. Самый гуманный суд в мире. Который признал Анатолия Степановича Дятлова виновным и приговорил к 10 годам колонии общего режима по ст. 220 ч. 2 УК СССР. Несмотря на то, что у Дятлова в этот момент была не до конца излеченная лучевая болезнь (доза, полученная им при аварии, составила 550 бэр… считается, что при дозе 300-500 бэр, смерть наступает в течение 30-60 суток из-за повреждения костного мозга), что в соответствии с УПК СССР освобождало заключенного от отбывания наказания, он был этапирован из зала суда в Лукьяновскую тюрьму Киева и далее в посёлок Крюково Полтавской области. Привет Магнитскому. Спустя 4 года, после многочисленных просьб и обращений различных людей, в том числе академика Сахарова, Дятлов был досрочно освобожден в связи с заболеванием. Остаток жизни он провел в попытках обелить имена тех, кто в ту ночь управлял 4-м энергоблоком ЧАЭС, поскольку кроме него в живых на тот момент не осталось никого.

Валерий Перевозченко

Непосредственно во время взрыва погиб оператор ГЦН Валерий Ходемчук. Его тело так и не нашли. Я позволю себе процитировать статью Бориса Ивановича Огородникова, проведшего почти все лето 1986-года над развалом реактора, отбирая пробы поднимавшихся в атмосферу аэрозолей, написанную в 2001-м году:

«В III блоке ЧАЭС на отметке +12 м, где некогда через блок В был проход к главным циркуляционным насосам IV блока, а ныне - разделительная бетонная стена, находится мемориальный комплекс В. Ходемчука. […] На розово-коричневом мраморе мемориальной доски, укрепленной на стене, - барельеф и стихи:

Не залишили пости, Мужньо стояли у герц Памятник им вознести Треба у кажному серци.

Ниже выбито:

Ходемчук Валерий Ильич 24.03.1951 г. - 26.04.1986 г. Ст. оператор Чернобыльской АЭС

На двух мраморных ступенях комплекса - красная лента и цветы. Место для мемориала было выбрано удачно не только потому, что за бетонной стеной действительно расположен склеп 35-летнего оператора ЧАЭС и мимо этого места часто проходят люди, но и потому, что от работающих ГЦНов III блока сюда доносился их легкий монотонный шум». К утру от полученных во время аварии ожогов умер инженер-наладчик Владимир Шашенок.

Разрушенный 4-й энергоблок

Все восторгаются подвигом пожарных. Во всех источниках написано, что именно они приняли на себя первый удар аварии. Подвиг пожарных я оспаривать не собираюсь. Но оперативный персонал станции, те самые, которым на многочисленных интернет-форумах на основе официальной версии аварии желают «гореть в аду» и тому подобное, подвиг совершили не меньший. В ночь с 25 на 26 апреля 1986 в разрушенный реакторный зал 4-го энергоблока с разными задачами входили все, кто находился в ту ночь на энергоблоке. Входили, работали, выполняли стоявшие перед ними задачи, выходили, возвращались. В общем, все делали свою работу. Я не буду перечислять всех тех действий (как правильных, так и ошибочных – никто в тот момент не представлял причин случившегося, поэтому не все действия были необходимыми). В принципе в свободном доступе есть много воспоминаний тех, кто остался жив после той ночи, а не только художественные изыски других, на которые опирается общественное мнение (это я про Г. Медведева и его «Чернобыльскую тетрадь»). Мнения о правильности действий персонала в первые часы после аварии в них разные. Иногда - прямо противоположные. Но факт в том, что практически весь персонал энергоблока выполнял свои обязанности. Многие, даже после того, как на их место пришли другие. Несмотря на тошноту, слабость и другие симптомы острой лучевой болезни. Не только пожарные. Возможно, если Александр Акимов и Леонид Топтунов, те два человека, которые имели наибольшее представление о том, что происходило с реактором в последние минуты и секунды его работы, не остались бы на станции после окончания своей смены и в результате остались бы в живых, то и официальная версия причин аварии была бы иной… Начальник «аварийной» смены Александр Акимов умер от острой лучевой болезни 11 мая 1986 года. Акимов, кстати, по воспоминаниям людей общавшихся с ним в эти 18 дней, считал виноватым в случившемся себя. В том числе и на этом его мнении, которое он высказывал также и работникам следствия, базировалась официальная версия. То, что он не мог объяснить, что же конкретно он сделал неправильно, списали на его состояние вследствие острой лучевой болезни. Старший инженер управления реактором, непосредственно управлявшим реактором в момент аварии, Леонид Топтунов умер от острой лучевой болезни в 6-й Московской клинической больнице 14 мая 1986 года. Их семьям пришло уведомление из прокуратуры СССР: «Уголовное преследование прекращено на основании статьи 6 п. 8 Уголовно-процессуального кодекса УССР 28 ноября 1986 г.» (т.е. в связи со смертью). Анатолий Дятлов, заместитель главного инженера станции по эксплуатации и считавшийся одним из ведущих инженеров-ядерщиков СССР на момент аварии, человек руководивший испытаниями по выбегу турбин, был выписан из 6-й Московской клинической больницы 4 ноября 1986 года на амбулаторное лечение. Напомню, что Дятлов получил дозу, превышающую дозу, считающуюся смертельной. 4 декабря 1986 года арестован и помещен в следственный изолятор. В июле 1987-го, признан виновным в нарушении правил эксплуатации реактора (про «нарушения» - см. выше, см. INSAG-7, см. Доклад Комиссии Госпроматомнадзора) и приговорен к 10 годам лишения свободы. Освобожден досрочно 27 сентября 1990 года в связи с заболеванием, после обращения академика Сахарова в адрес Михаила Горбачёва. Наверное, ему повезло, что его успели освободить еще во время существования СССР. У меня есть определенные сомнения, что он получил бы свободу после получения Украиной независимости (учитывая, как впоследствии эксплуатировалась, да и эксплуатируется по сей день, авария на ЧАЭС в политической жизни Украины). К этому моменту, уже восемь месяцев работала комиссия Госпроматомнадзора СССР. Ее доклад, опубликованный в начале 1991 года, на который я неоднократно ссылался по ходу этого текста, стал первым официальным документом, поставившим под сомнение официальную версию о безоговорочной вине операционного персонала. Спустя два года вышел INSAG-7, основанный на указанном докладе, а также на докладе рабочей группы экспертов под председательством академика Велихова (в этом докладе речь в основном идет о физике происходивших в реакторе процессов, мерах по недопущению подобных процессов в дальнейшем, а вопрос о виновности тех или иных лице даже не поднимается). Я вновь рекомендую почитать эти доклады самостоятельно. Все три доклада в одном файле (на русском языке), любой желающий может скачать с сайта МАГАТЭ по этой ссылке. Общий вывод этих докладов: персонал не совершал нарушений (советский суд, напомню, признал вину в нарушении правил эксплуатации), не был осведомлен о «конструктивных особенностях» реактора, однако виноват все равно персонал, обладавший «низкой культурой безопасности». Ну, в общем-то, без комментариев. Я не так давно писал пост, неожиданно получивший широкий фидбэк – как раз про низкую культуру безопасности. Там достаточно подробно я излагаю, что мне представляется низкой культурой безопасности, таки да. Тоже почитайте и сравните с тем, что написано в докладах. Персонал не совершил ни одного нарушения действовавших в тот момент нормативно-регламентирующих документов. Впоследствии внесли изменения, сделав многие из тех ошибочных действий прямыми запретами. Действия эти действительно были ошибочными, называть их правильными, имея сейчас представление о механизмах и процессах, приведших к аварии - глупо. Но говорить, что персонал нарушил правила, которых на тот момент не существовало. Ну, наверное, все-таки неправильно. Вот если взять, допустим, также часто упоминавшуюся мной книгу Г. Медведева «Чернобыльская тетрадь». Там написано, что минимально допустимый ОЗР составлял 30 стержней. И тогда получалось, что персонал знал о нарушении регламента (последнее известное персоналу значение ОЗР – 26 стержней) и продолжал нарушать сознательно. Это требование было внесено в регламент эксплуатации РБМК после аварии, по сути – по ее результатам. Но кто ж, из тех, кто читал книгу Медведева, об этом знал и задумывался? Помимо Дятлова были признаны виновными и приговорены к 10 годам главный инженер станции Николай Фомин и директор Виктор Брюханов. По сути, суд назначил «главных виновников». Помимо Дятлова, Фомина и Брюханова в качестве обвиняемых проходили начальник смены Борис Рогожкин, начальник реакторного цеха Александр Коваленко, инспектор Госатомэнергонадзора СССР Юрий Лаушкин. Разумеется, виновными были признаны все. Но максимальный срок получили трое. С Дятловым все более или менее понятно. Бориса Рогожкина судили за то, что ему «посчастливилось» в ту ночь быть начальником смены всей станции, хотя никакого отношения ни к испытаниям по выбегу турбины, ни к отключениям защитных систем (даже если считать это нарушением) на 4-м энергоблоке, он не имел (собственно, в соответсвии с обвинительной частью приговора, за это его и судили, цитирую: «Начальник смены станции ( НСС ) Рогожкин контроля за проведением испытаний не осуществлял»). Приговор — 5 лет. Александра Коваленко – за то, что он был на станции «главным по реакторам», а взорвался реактор (официально — за то, что он подписал программу испытаний). 3 года. Юрия Лаушкина – за то, что, цитирую: «не осуществлял должный контроль за выполнением установленных норм и правил безопасной эксплуатации потенциально взрывоопасных ядерных энергетических установок. Проверки проводил поверхностно, на рабочих местах бывал редко, многие допускаемые персоналом нарушения не вскрывал; терпимо относился к низкой технологической дисциплине, пренебрежительному отношению со стороны персонала и руководства станции к соблюдению норм и правил ядерной безопасности» (переводя на русский язык: « коль уж мы сажаем персонал станции за нарушения, то паровозом надо прицепить и человека, который должен был эти нарушения вылавливать и за них наказывать»). 2 года. Исходя из того, что я прочитал (в том числе, воспоминания Дятлова, см. главу «После взрыва»), пожалуй, только Фомина можно в чем-то обвинить. Он проигнорировал доклад Дятлова о том, что реактор полностью разрушен. Непосредственно после аварии Дятлов дал указание подавать в реактор воду, но поняв, что реактор разрушен, это указание отменил. По причине бесполезности и опасности. В реактор вода все равно не попадала, но при этом растекалась по территории станции, разнося с собой грязь (радиоактивную). Фомин, после того, как Дятлова увезли на скорой, распорядился возобновить подачу воды. Фомин же, направил человека осмотреть блок, в том числе и залезть на крышу. Эта операция стоила жизни Анатолию Ситникову. И, несмотря на это, Фомин вроде как передал в Москву, что реактор цел. Если это так, то его действия действительно вызывают вопросы. Собственно, информации о том, что Фомин докладывал о разрушении реактора нигде нет. Все источники в один голос говорят, что доклады были о том, что реактор цел. Но как-то это больно подозрительно выглядит. Руководителю, как минимум, два человека сообщают, что реактор разрушен (предположительно, о том же сообщил Фомину и Александр Акимов), но он все равно сообщает наверх, что реактор цел? Не знаю. Как-то слишком неправдоподобно. Хотя, повторюсь, никаких подтверждений того, что Фомин доложил о разрушении реактора нет. Наконец Брюханову в вину вменялось (ну, помимо того, что все эти «нарушения» персоналом требований произошли под его чутким руководством), что именно он воспрепятствовал вступлению в силу плана гражданской обороны и эвакуации населения, скрыв информацию о реальной дозиметрической обстановке. Сам Брюханов в своих немногочисленных интервью после выхода на свободу рассказывал, что запрет на эвакуацию населения поступил из Москвы. Точнее не запрет, а указание: «Создана правительственная комиссия. До ее прибытия на место никаких мер не предпринимать». Я не знаю, кому верить. Могло быть так, могло быть так. Но, учитывая отечественную страсть к назначению козлов отпущения и, главное - обвинение в адрес властей о несвоевременном начале эвакуации, я скорее склонюсь к версии Брюханова, чем к версии обвинения. Кстати, в этом году незадолго до годовщины аварии в Московском Каннибальце (я привык так называть Московский Комсомолец с середины 90-х, когда они с упоением печатели репортажи о расчлененках и прочих кошерных вещах в рубрике "срочно в номер"), появилась интересная статья о судьбе Брюханова. Тоже рекомендую почитать, кому интересно. Брюханова освободили досрочно через год после Дятлова — в сентябре 1991. Когда уже был опубликован доклад Комиссии Госпроматомнадзора, в котором, хотя вина с персонала не была снята, было чётко указано, что нарушений, за которые суд признал их виновными, не было. Фомин был освобожден еще раньше — в 1988. В связи с потерей рассудка. Я не знаю, у кого как. Но мне официальная версия представляется классическим назначением козлов отпущения и не более того. А вам, если вы прочитали все это до конца, как кажется? И да, приговор был окончательным, обжалованию не подлежал. Вынесла его коллегия Верховного суда СССР. Страны, которая больше не существует. В связи с этим, несмотря ни на что, решение суда остается окончательным, утвердившим официальную версию о вине персонала. И несмотря на все эти доклады и отчеты, на которые я ссылался, вопрос о реабилитации признанных виновными людей, насколько мне известно, даже не поднимался. Ни в России, ни в Украине. И еще о суде. Точнее не о суде, а о том, что, якобы специалисты, работавшие на атомных электростанциях знали все эти «особенности» (на чем, в частности, настаивает Г. Медведев). Вот цитата из обвинительного заключения: «Так, свидетели Крят и Карпан показали, что за время их работы на реакторах РБМК-1000 Чернобыльской АЭС они, как специалисты по ядерной безопасности, ни разу не наблюдали каких-либо отклонений в работе реакторов и защиты АЗ-5.» А вот, что пишет Николай Карпан (в момент аварии - заместитель главного инженера по ядерной безопасности), чьи показания на суде в 1987 г. были признаны опровергающими мнение Дятлова об ошибках в проекте реактора.ж Пишет в 2001-м году (не подумайте что я, приводя эти цитаты, пытаюсь обвинить Николая Карпана в непоследовательности — как раз наоборот — на момент суда он был уверен в безопасности РБМК, как и персонал, управлявший реактором в ночь на 26 апреля): «26.04.86 г. персоналом блока № 4 ЧАЭС было допущено кратковременное нерегламентное снижение всего лишь одного параметра – оперативного запаса реактивности (ОЗР). Причем до аварии Институт ядерной энергии не считал этот параметр ядерноопасным, поэтому Главный конструктор не предусмотрел для него в проекте реактора непрерывного штатного контроля, как того требовали Правила ядерной безопасности. Но при нажатии персоналом кнопки аварийной защиты АЗ-5, с целью тривиального останова реактора в состоянии с малым ОЗР, вдруг случилась глобальная авария. [...] Поэтому создателей реактора, с учетом морального ущерба их репутации, не осудили, а наградили. Наградили за участие в ликвидации последствий ими же запроектированной аварии, которая обязательно должна была случиться. Другое дело – судьба персонала АЭС. После чего прогремел взрыв? - После нажатия кнопки АЗ-5. Кто ее нажал? - Эксплуатационный персонал, по собственной воле. Так суд и постановил» (Источник обеих цитат см. в самом конце, хотя опять-же рекомендую почитать книгу Карпана "Месть мирного атома" полностью). Собственно, наверное, на этом я закончу первую часть повествования. Добавить к истории о виновности персонала к словам Карпана мне нечего. Появится ли вторая и третья части (про радиоактивное загрязнение территорий и т.д.) зависит от фидбэка на этот материал. PS. Про фидбэк я серьезно. Написание этого поста в двух частях заняло у меня две недели. Если начинать писать про загрязнение территорий, ликвидацию и т.д., мне надо понимать, что это будет интересно кому-то более пяти человек... У меня работа, семья... На написание серьезных вдумчивых и больших по объему постов - не так много времени... Поэтому, чтобы решить - надо оно мне иле нет - приниматься за написание таких постов, мне хотелось бы более-менее четко понимать, надо ли это кому-нибудь, кроме меня. Поэтому я и прошу фидбэка... Коммента "прочитал", в принципе, будет достаточно...