Виктория Райхер
Про кота
Я хочу, чтоб меня взяли на руки и качали
теплыми и уверенными руками.
Когда меня еще не было, в самом начале,
так и было.
Время неслось прыжками,
швырялось плюшками и жареными пирожками,
мама замуж четырежды выходила,
и всё удачно. Первый муж её был хорошим,
много смеялся, презирал сомненья любого рода,
любовался мамой, носил рубашки в горошек
и погиб на войне, не помню какого года.
От него осталась пачка коричневых фотографий,
он успел построить домик с перилами из металла,
отделать ванную комнату белым кафелем
и зачать меня. Я его уже не застала.
Мама очень страдала, носила траур,
пела печальные песни, курила "Ноблесс",
рассыпала окурки (я ими потом играла)
и при всех говорила, что умереть - не доблесть,
а доблесть - жить, потому что это опасней.
Второй её муж работал в библиотеке.
Он мог часами со мной говорить о счастье,
и о том, что родиться нужно было в десятом веке
в Японии. Он понимал в проблемах,
раскраивал шелк, стачал мне десяток платьев,
научил меня, что лемма - это обратная теорема,
а потом ушел, в дверях некрасиво пятясь
от мамы, в который раз потерявшей терпение.
Мама была темпераментна, как торнадо.
Второй её муж устал от температуры кипения
и ушел туда, где прохладно.
Я хочу, чтоб меня взяли на руки и качели
звонко скрипели, и были бы с милю ростом.
Мама ждала себе принца, а дни недели
летели. В третий раз я была подростком
с плохим характером. И принца не возлюбила.
Ни рук его с крупными пальцами, ни сигарет.
Я его чашки с кошками вечно била
и на любой вопрос отвечала "нет,
спасибо, не надо". Он был высоким и сильным.
Позвал меня как-то в кино на двенадцать двадцать,
и там я услышала, как он смеется на фильме
для школьного возраста. И согласилась остаться
(а хотела сбежать из дома и стать пиратом).
Мы жили дружно, мама варила обеды,
и я приставала к ней "мама, роди мне брата!",
а она отмахивалась - мало мне вас, дармоедов.
С третьим мужем она прожила недолго,
потому что влюбилась в четвертого. Как в романах.
А он оказался бездельником высшего сорта
и в поисках денег рылся в моих карманах.
Потом напился, потом отказался бриться,
потом сказал как-то маме "да наплевать мне"
и она его выгнала. После чего жениться
он сумел еще дважды. А мама сказала "хватит".
Никаких больше свадеб, никаких доказательств
любви и верности. Никаких неразрывных оков.
И завела себе просто любовника, без обязательств.
А он рассказал мне, что у него есть кот.
Этот кот невидим, не прыгает, не бушует,
он не ловит мышей и не понимает слов,
но он все-таки есть, хотя и не существует,
и в душе от него тепло. И вокруг тепло.
Я спросила "а можно мне тоже такого?",
а он ответил - второго такого нет.
Но если хочешь, мы можем владеть им оба.
И я согласилась. И кот перешел ко мне,
хотя и частично. Мы не мешали друг другу,
мамин любовник, я и невидимый кот.
Мы просто жили, как у костра, по кругу
передавая фляжку с одним глотком.
и он не кончался. Но мама уже устала.
И про любовника мне говорила "тоска".
Они перестали встречаться, потом расстались,
и я не знала, где мне его искать.
А кот остался. Мамин любовник с нами
пока еще жил, говорил, что коты не теряются.
И это правда. Я это точно знаю.
А если кот остается - какая разница,
остаются ли люди. Призрачны их печали,
но вечны кошки. Печалям не выжить столько.
Я хочу, чтоб меня взяли на руки и качали.
Долго-долго.
Геннадий Лысенко
ЗИНАИДЕ ИВАНОВНЕ
После нас придёт уборщица…
В этом – сущность бытия
та, которая топорщится
из-под всех округлых Я.
В этом – выверенность правила;
с лёгонькой его руки
перепишем судьбы набело
и порвём черновики.
После нас придёт уборщица,
обязательно придёт,
мусор –
если и не хочется –
на прощанье пропоёт:
«Жили – были…
Что осталось-то?
Что за память без меня?
О делах судить –
пожалуйста,
о привычках –
вновь же я…»
И однажды подытожится
тот же мусор в слове – прах.
После нас придёт уборщица
с мокрой шваброю в руках
и застонет:
– Надымили-то,
а ещё писателя…
От чернил,
впустую вылитых,
пухом будет нам земля.
После нас придёт уборщица.
После нас,
это – когда
не сотрёшь уже морщин с лица,
не разгладишь – без вреда.
После нас придёт уборщица
(у неё свои дела),
поворчит да переморщится,
вняв по-бабьи, что была
словно Золушка меж сёстрами
наша жизнь;
но был и миф:
ритуалом крайней росстани
суть бессмертья обнажив,
сбросим так,
как листья рощица,
напрочь
всё, что не стихи…
После нас придёт уборщица
и отпустит нам грехи.
Борис Рыжий
Восьмидесятые, усатые,
хвостатые и полосатые.
Трамваи дребезжат бесплатные.
Летят снежинки аккуратные.
Фигово жили, словно не были.
Пожалуй, так оно, однако
гляди сюда, какими лейблами
расписана моя телага.
На спину "Levi's" пришпандорено,
и "Puma" на рукав пришпилено.
Пятирублёвка, что надорвана,
получена с Серёги Жилина.
13 лет. Стою на ринге.
Загар бронёю на узбеке.
Я проиграю в поединке,
но выиграю в дискотеке.
Пойду в общагу ПТУ,
гусар, повеса из повес.
Меня обуют на мосту
три ухаря из ППС.
И я услышу поутру,
очнувшись головой на свае:
трамваи едут по нутру,
под мостом дребезжат трамваи.
Трамваи дребезжат бесплатные.
Летят снежинки аккуратные...
Дана Сидерос
Заснуть он не мог. Просто что-то было не так.
Нет-нет, на него не пялилась темнота,
из стен не сочились призраки, и кровать
ни разу не попыталась его сожрать.
Всё это ему не мешало бы, он привык,
подумаешь невидаль - черти из головы.
Нет, не было колик, мигреней или простуд,
он просто внезапно почувствовал пустоту,
как будто из ночи выловили шумы
и выжали сны, оставив бесцветный жмых.
Как будто ушла вода, и как ни терзай
всезнающую лозу, только врёт лоза.
Он несколько сотен раз поменял кровать,
он пробовал разные вредные вещества.
Пытался заснуть от скуки: читал стихи
из толстых журналов, ходил на какой-то хит
в кино, разводил улиток, считал китов.
Два года ходил к докторам — не помог никто.
С тех пор он не спал ни разу, любой из вас
столкнувшись с ним, узнал бы его тотчас
по злому блеску сухих воспалённых глаз,
бесцветному голосу, резкости редких фраз.
Он пил, он совсем исхудал, он дошел до дна.
И нанялся сторожем в дом, где спала она.
Ей будет семнадцать первого ноября.
Пора составлять меню, примерять наряд,
звонить подругам, искать морщинки у глаз
и находить, конечно же, всякий раз.
Она — только спит, ворочается во сне,
и детские сны вереницей плывут над ней.
Улыбка нежна, безмятежен высокий лоб,
и всем, кто рядом, здорово повезло.
Её красоту никогда не возьмут года.
Ей даже идут эти трубки и провода,
зелёный свет мониторов и бледность щёк.
Похоже на сказку? Так на то и расчёт.
Он думает, что девчонка спит за него,
и вместе они — идеальное существо.
Совсем с недосыпа сбрендил и озверел,
любого, кто тронет её, тут же ждёт расстрел,
поэтому в то крыло, где она лежит,
не суйте носа…
Ладно. Хватай ножи.
Вот план коридоров: я пойду впереди.
У нас будет час. Понятно? Всего один.
Берём серебро и жемчуг, вскрываем сейф.
К восьми нужно быть снаружи.
Стартуем — в семь.
очень странно, но дьявол ходит к психологу
говорит помогите пожалуйста мне так холодно
умоляет вылечите мою рогатую голову
я не чёрт уже, а чёрте что - ни к селу
ни к городу
гражданин психолог, ад ведь натурально замёрз
там теперь из самых страшных зверей - снежный барс
там теперь ледяная пустыня на сотни вёрст
опустевший Марс
эти люди с ледяными душами ходят стаями
я огнём на них дышал но они не таяли
а смеялись, сказав что с рожденья живут во льду
и что какой им ад, они и так в себе как в аду
дьявол вертится на кушетке, всё измазав сажей
говорит я их сам боюсь, да они ведь даже не стужа
а статичный холод, пустой и жуткий, зима на пляже
просто тишина и до дна заледеневшая лужа
я был нужен в аду, но клянусь - я теперь не нужен
я не знаю, как мой напарник Бог проглядел эту жуть
но я видел их, и теперь вот у вас тут лежу
по ночам мне снятся ледяные люди и снег в глазницах
с замороженным безразличием на синюшных лицах
я клянусь вам - они глядят на меня в упор без дрожи
и твердят, мол возможно ли что-то ужаснее, чем их льдинность?
гражданин психолог, я не вернусь туда, и никто не сможет
кажется ад утратил былую
необходимость
(с) ананасова
Лучшее
Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)