Чужие стихи3 читателя тэги

Эзра Паунд

 

На станции метро

Виденье этих лиц в толпе несметной —

Как россыпь лепестков на черной мокрой ветке.

 

a Station of the Metro

 

The apparition of these faces in the crowd;

Petals оn a wet, black bough.

Александр Анашевич

 

ТО, ЧТО У ЖАННЫ ПОД ПЛАТЬЕМ

ТО, ЧТО У ЖАННЫ ПОД КОЖЕЙ

 

***

Кто Иоанне откроет глаза, поднимет веки, чтобы она увидеть могла надписи, тени, блики и

без труда дотянуться могла до бутылки, не ласкала домашнюю утварь в поисках бритвы,

чтобы жизнь ее не была чернее копирки.

Кто сможет потом вернуть всё на место, вылепить для Иоанны маску из глины, из пресного теста,

за мгновенье до финала уйти с театральных подмостков, не доиграть пьесу и

опустить иоаннины веки, снять с нее бусы и перстни.

 

***

Кто изучал географию, все её странные знаки, глобусы с полушариями расписными,

знает, к чему приводят гадание на лопатке дикой твари,

общение с жеманными цыганами на грани Литвы, в разорванной Паланге;

тот знает себя, не бывает надменным, не поднимает выше головы планки.

А у Жанны все эти линованные карты просачиваются сквозь пальцы, по губам текут, в рот не попадают,

затопляя курящих китайцев, фарфоровых паяцев.

Она говорит: “Главное, чтобы в голове был фосфор, в костях кальций и

не надо было идти на урок, как в концентрационный лагерь, промёрзлый карцер”.

 

 

***

Трудно отличить ангела от птицы или стрельца, если смотреть сквозь решетку, в замочную скважину.

Иноверца можно признать в нем, старьевщика или даже родного отца.

Отпустите Жанну, не привязывайте ее, разбинтуйте ее руки, смените колье на копьё.

Корни и волосы ей отсеките, сорвите бельё.

Сорок воронов, сорок овец, сорок собак прикормит, соберет Жанна вокруг себя со всех сторон,

на голове венец, в руке плеть.

Будет сечь она спутников своих, без отдыха сутками гнать, покажет она, что делает с людьми власть.

Посмотри: Жанна идет, попробуй ее не узнать.

 

***

Что может царица, что может фрейлина, что может паж? Ничего не могут, сидят, плачут, ждут.

Фрейлине нитка жемчуга вросла в плечо, у нее легкомысленное платье из красной парчи.

Ее любят все царские воины и палачи, у нее столько болезней - тебе их и не унести.

Столько, сколько над царскими полями саранчи.

Только болезни растут вокруг ее белой кости.

Все может царица, все может фрейлина, все может паж. Только сидят, плачут, ждут.

Паж видит все королевские корабли, ноевы ковчеги, все пули, все царские плети,

всех королей, всех пленных. И

все это в окне, и все это на небе.

 

***

Куда ходила Жанна, кого искала, почему у нее глаза красные.

На обед опоздала, переступила порог и упала.

Жанна, где твоя одежда, где украшения, где деньги, куда утекли, укатились твои монетки.

“Догоняют меня деревянные куклы, живые марионетки.

Убить убить меня хотят, сволочи, ублюдки.”

Вот тебе лимон, вот вино, шерстяное платье: нет за дверью никого и неоткуда им взяться.

На сто километров вокруг нас пустыня.

Здесь не нужно ни пугала, ни ограды, ни сторожа охранять виноградник.

Мечтаешь, чтобы в стекло постучал праведник, либо грешник,

но скребутся в стекло только боярышник и орешник.

Но она говорит:

“Посмотри: синяки у меня на шее. Посмотри: ссадины на руках, какие большие.

Деревянные ведьмы лупили меня, бритвою крошили”.

 

***

По волнам браконьеры плывут, контрабандисты, пиратские судна легки, быстры.

Позади карстовые пещеры, подкупленные персы.

В каютах лежат товары, связанные актрисы, в трюме перешептываются крысы.

У Жанны платье голубое, золотые серьги, но на корабле для нее нет места.

Зато есть для нее уголок в капитанском сердце.

Поднялась Жанна и вошла к любовнику своему в предсердье,

легла меж тюками с китайским чаем, душистым перцем; и никто Жанну не тронул пальцем.

Проплывал их ковчег между Литвой и Польшей, на обе стороны летели снаряды, палили пушки.

Засыхала Жанна от голода, от жажды, затягивала пояс, перемещала пряжку.

Ждала она того, кто ее накормит, рядом ляжет.

Но капитан не мог войти в свое сердце, вылезти из кожи.

Он готовился к новому походу, грандиозной краже.

Молилась Жанна и знала, что Бог поможет.

Она отправила детей своих гулять по капитанским венам, голубое платье заменила белым.

Не горевала, на помощь не звала, жилище свое пальцами разорвала.

 

***

Горела Жанна, с людьми говорила: “Видите, я платье сняла, голову побрила.

Видите: я ничего не скрываю, кожу как второе платье срываю.

Трогайте мясо, перебирайте вены, на всё осталось мгновенье”. И

пошли все за ней, друг друга отталкивая и обгоняя, с повозками, сундуками, конями.

Огня всем досталось, всем хватило, надо было только лишь к Жанне прикоснуться.

Жанна за все заплатила.

 

 

Анна Долгарева

 

***

 

Бог говорит Гагарину: Юра, теперь ты в курсе:

нет никакого разложения с гнилостным вкусом,

нет внутри человека угасания никакого,

а только мороженое на площади на руках у папы,

запах травы да горячей железной подковы,

березовые сережки, еловые лапы,

только вот это мы носим в себе, Юра,

видишь, я по небу рассыпал красные звезды,

швырнул на небо от Калининграда и до Амура,

исключительно для радости, Юра,

ты же всегда понимал, как все это просто.

Мы с тобой, Юра, потому-то здесь и болтаем

о том, что спрятано у человека внутри.

Никакого секрета у этого, никаких подковерных тайн,

прямо как вернешься – так всем сразу и говори,

что не смерть, а яблонев цвет у человека в дыхании,

что человек – это дух небесный, а не шакалий,

так им и рассказывай, Юра, а про меня не надо.

И еще, когда будешь падать –

не бойся падать.

 

 

Сергей Тимофеев

 

ИСТИНЫ

 

Я хочу рассказать тебе простые истины,

Открыть тебе важные вещи.

Всегда открывай двери, входи в лифты,

Поднимайся на этажи, проходи по коридорам.

Всегда садись в машины, заводи двигатель,

Если зима, подожди, пока он прогреется.

Всегда трать деньги, но понемногу,

И только изредка трать все, что под рукой.

Летом будет лето, осенью будет осень,

Не тушуйся, не делай ничего, отчего тебе тошно.

Девочки станут девушками, а потом ты заметишь

Их, переходящих улицу за руку с малышами.

Мужчины будут хмуро прикидывать возможности,

А потом действовать по обстановке и часто ошибаться.

Правительства созданы, чтобы падать,

Корабли – чтобы проплывать под мостами.

Но тем не менее огни на том берегу реки,

Никогда, представь себе, никогда не погаснут.

А если они все-таки прекратятся, собери сумку,

Не бери лишнего и покинь город как можно скорее.

Приедешь в новое место, осмотрись, прислонись к дереву,

Можешь закурить, если куришь, постоять, подумать.

Видишь, и здесь пьют вечером чай, а по утрам кофе,

Ругают мэра, ждут перемен к лучшему.

А если есть река, и на той стороне видны огни –

Значит, есть за что зацепиться.

Иосиф Бродский

 

В пустом, закрытом на просушку парке

старуха в окружении овчарки —

в том смысле, что она дает круги

вокруг старухи — вяжет красный свитер,

и налетевший на деревья ветер,

терзая волосы, щадит мозги.

 

Мальчишка, превращающий в рулады

посредством палки кружево ограды,

бежит из школы, и пунцовый шар

садится в деревянную корзину,

распластывая тени по газону;

и тени ликвидируют пожар.

 

В проулке тихо, как в пустом пенале.

Остатки льда, плывущие в канале,

для мелкой рыбы — те же облака,

но как бы опрокинутые навзничь.

Над ними мост, как неподвижный Гринвич;

и колокол гудит издалека.

 

Из всех щедрот, что выделила бездна,

лишь зренье тебе служит безвозмездно,

и счастлив ты, и, не смотря ни на

что, жив еще. А нынешней весною

так мало птиц, что вносишь в записную

их адреса, и в святцы — имена.

Лисица Кицунэ (Елена Лапшина)

 

Неужели, Господи, так и сгинем

на бескрайнем белом под синим-синим…

Запечатляясь письмом, портретом

(что на том – неведомо, пусть на этом!),

фотоснимком – переживать живое,

комаром впечататься в лобовое,

слепком, следом ли на подталом,

чтобы здесь остаться хоть чем-то малым.

Ладно книгой, хотя бы культёй абзаца,

парой строк куда-нибудь да вписаться,

расшибая лоб, матеря иное,

всё ломиться в мнимое, плотяное,

пробивая бреши в небесной гжели,

вопрошая: Господи, неужели?..

 

Роберт Фрост

Починка стены

Есть нечто, что не любит стен в природе:

Оно под ними в стужу пучит землю,

Крошит на солнце верхний ряд камней

И пробивает в них такие бреши,

Что и вдвоем бок о бок там пройдешь.

Охотники - не так! Я их проломы

Заделывал не раз: на камне камня

Они не оставляют, чтобы выгнать

Забившегося кролика на псов.

А эти кто пробил? Ни сном ни духом...

Но каждою весной они зияют!

Соседа я зову из-за холма.

Выходим на межу и начинаем

Меж нами стену возводить опять.

Мы вдоль стены идем, блюдя межу,

И поднимаем камни, что упали.

А камни - то лепешки, то шары,

Такие, что лежат на честном слове:

"Лежи, покуда я не отвернусь!" -

Их заклинаю, ободрав ладони.

Ну вроде как игра "один в один".

Доходим мы до места, где как будто

Стены вообще не нужно никакой:

Он - весь сосна, а я - фруктовый сад.

"Ведь яблони есть шишки не полезут!" -

Я говорю, а он мне отвечает:

"Сосед хорош, когда забор хорош".

Весна меня толкает заронить

В его сознанье зернышко сомненья.

"Зачем забор? Быть может, от коров?

Но здесь же нет коров! Не лучше ль прежде,

Чем стену городить, уразуметь -

Что горожу, кому и от кого?

Какие причиняю неудобства?

Ведь нечто же не любит стен в природе

И рушит их..." Ему б сказать я мог,

Что это эльфы... Нет, совсем не эльфы!

Пусть поразмыслит... Он же две булыги

В руках сжимает, словно бы оружье -

Ни дать ни взять пещерный человек!

И чудится, что он идет во тьме -

Не то чтобы он шел в тени деревьев...

Не сомневаясь в мудрости отцов

И, стоя на своем, он повторяет:

"Сосед хорош, когда забор хорош".

 

Перевод С. Степанова

и куда мне с историей этой прямой как змея

в этот воздух бессовестный в эти бесовские скачки

я пишу не стихи

это географический справочник

климатический праздник

палеонтология

"я"

 

это значит что если я вдруг замолчу побелею

потемнею уроюсь и стану черней воронья

мне найдётся

гора омут поле коряга аллея

что отыщет меня

позовёт и укроет меня

 

а потом прорастут из меня молодые кривые

и тогда вся земля в древесине золе и смоле

этим треском берёзовым

этим шипеньем ковыльим

дозвучит за меня то что я

не успел

не сумел

 

будет всё продолжаться по старому ржавому жанру

что я после оставлю

осоку метёлку репей

и когда

луговой заливной заозёрный

восстану

будет стрекот и клёкот гуденье жужжание ржанье

 

а твоё безъязычье

что скажет оно о тебе?

 

(с) колесниченко алексей