Чужие стихи3 читателя тэги

два слова - строка

три слова - письмо

меньше двух

я писал на старых газетах

на вкладыше от твоего постельного белья

на молочных страницах каждого своего молескина

обгорелой спичкой по масляной краске

кровью по пионерской зорьке

кистью на потолке

по сырой штукатурке

шнайдеровским пером

по сотне разных клавиатур

жесткими кончиками пальцев, неглядя

простым карандашом на полу

неглядя, не читая, не думая

 

я писал о любви, о страхах

о ночных кошмарах и признаниях

о скучной хуете - кому-то на радость

мне на потеху

писал невысказанное, скрытое

писал откровенную правду

не менее откровенную ложь

отчаянные идеи

на чужом теле

на своем

на мертвом

 

писал правой рукой

писал левой рукой

русский, английский, иврит

немецкий, армянский

арабская вязь

справа налево

слева направо

сверху вниз

и даже почерком да винчи

 

и никогда честно.

 

(с)

Пимен Карпов. Звездь

 

Бремя звезды

Непосильное

Невозвратимо

Сожгли

Зорь дымы

Кадильные...

А сады

Вдалеке

Расцвели...

На реке,

В поле,

В краю

Одиночества,

Словно во сне

Наяву —

О воле,

О тишине

Пророчествую...

Песни пою.

Живу.

О первозданном —

Отреченная

Птица поет —

Алконост.

Празднует

Сердце мое

Пленное —

Буйное празднество

Звезд!

Все,

За душой сокрытое,

Все,

Что любимо

И что цвело, —

Пламя,

Звездью разлитое,

Невозвратимо

Сожгло.

 

 

Стейн Мерен

Перевод И.Бочкаревой

 

СИВИЛЛА ЖЖЕТ КНИГИ И РАССУЖДАЕТ О СВОБОДЕ

 

Книг было девять; с каждой книгой, что она сжигала,

остальные восемь - семь - шесть - поднимались в цене. Гори, -

говорила она; смотрел император: пять - четыре - и хлопья пепла -

черные птицы летели, космы волос, как дым от

большого костра, развевались по ветру над странами и

столетьями, ее мозг посерел, как пустое

осиное гнездо, рои, жужжащие вокруг солнца

Сожги еще одну, - говорит незнакомка, та,

что держит радужный веер дней перед нами,

как двери... И из-за каждой страницы

мерцает лицо под дождем. - Помни,

кто ты, и ступай по этой дороге, пусть все дороги -

кратчайший путь к свету. Ибо женщина у дверей -

зов в ночи, луч темного солнца...

медленно открываются двери одна за другой... руки

...ласка, что охладит поток его жарких

взглядов. Ибо тому, что он ищет, имени нет, - свет,

что играет со словом, рвется к нему сквозь

книги, свет в незнакомой руке - Пламя - или

зов, уходящий за ним в ту крайнюю тьму,

где, грезя, судьба нами играет...

Сожги! - не голос ли это поэзии?- Сожги возможности,

что уводят тебя от себя самого, свобода есть книга,

в которую ты занесен, и каждый день - или дверь,

ведущая к этой книге, или бегство... или

отсрочка, не спрашивай, только эта книга и существует

Живешь ли ты в тени своей собственной жизни или идешь,

чтобы слиться с пророчеством там, за дверьми

В каждом яйце заключен птичий крик,

и человек и язык могут быть рождены одним-единственным словом

Что есть свобода (этого ли не знать!) - Мгновенье,

когда совпадают наши желанья с

необходимостью, или искусство все поставить на карту,

прекратив бегство от самого себя... Прячась за время,

под маски, мы идем за безвестными звездами. Вместе...

Виктория Райхер

 

Про кота

 

Я хочу, чтоб меня взяли на руки и качали

теплыми и уверенными руками.

Когда меня еще не было, в самом начале,

так и было.

Время неслось прыжками,

швырялось плюшками и жареными пирожками,

мама замуж четырежды выходила,

и всё удачно. Первый муж её был хорошим,

много смеялся, презирал сомненья любого рода,

любовался мамой, носил рубашки в горошек

и погиб на войне, не помню какого года.

От него осталась пачка коричневых фотографий,

он успел построить домик с перилами из металла,

отделать ванную комнату белым кафелем

и зачать меня. Я его уже не застала.

 

Мама очень страдала, носила траур,

пела печальные песни, курила "Ноблесс",

рассыпала окурки (я ими потом играла)

и при всех говорила, что умереть - не доблесть,

а доблесть - жить, потому что это опасней.

Второй её муж работал в библиотеке.

Он мог часами со мной говорить о счастье,

и о том, что родиться нужно было в десятом веке

в Японии. Он понимал в проблемах,

раскраивал шелк, стачал мне десяток платьев,

научил меня, что лемма - это обратная теорема,

а потом ушел, в дверях некрасиво пятясь

от мамы, в который раз потерявшей терпение.

Мама была темпераментна, как торнадо.

Второй её муж устал от температуры кипения

и ушел туда, где прохладно.

 

Я хочу, чтоб меня взяли на руки и качели

звонко скрипели, и были бы с милю ростом.

Мама ждала себе принца, а дни недели

летели. В третий раз я была подростком

с плохим характером. И принца не возлюбила.

Ни рук его с крупными пальцами, ни сигарет.

Я его чашки с кошками вечно била

и на любой вопрос отвечала "нет,

спасибо, не надо". Он был высоким и сильным.

Позвал меня как-то в кино на двенадцать двадцать,

и там я услышала, как он смеется на фильме

для школьного возраста. И согласилась остаться

(а хотела сбежать из дома и стать пиратом).

Мы жили дружно, мама варила обеды,

и я приставала к ней "мама, роди мне брата!",

а она отмахивалась - мало мне вас, дармоедов.

 

С третьим мужем она прожила недолго,

потому что влюбилась в четвертого. Как в романах.

А он оказался бездельником высшего сорта

и в поисках денег рылся в моих карманах.

Потом напился, потом отказался бриться,

потом сказал как-то маме "да наплевать мне"

и она его выгнала. После чего жениться

он сумел еще дважды. А мама сказала "хватит".

Никаких больше свадеб, никаких доказательств

любви и верности. Никаких неразрывных оков.

И завела себе просто любовника, без обязательств.

А он рассказал мне, что у него есть кот.

 

Этот кот невидим, не прыгает, не бушует,

он не ловит мышей и не понимает слов,

но он все-таки есть, хотя и не существует,

и в душе от него тепло. И вокруг тепло.

Я спросила "а можно мне тоже такого?",

а он ответил - второго такого нет.

Но если хочешь, мы можем владеть им оба.

И я согласилась. И кот перешел ко мне,

хотя и частично. Мы не мешали друг другу,

мамин любовник, я и невидимый кот.

Мы просто жили, как у костра, по кругу

передавая фляжку с одним глотком.

и он не кончался. Но мама уже устала.

И про любовника мне говорила "тоска".

Они перестали встречаться, потом расстались,

и я не знала, где мне его искать.

А кот остался. Мамин любовник с нами

пока еще жил, говорил, что коты не теряются.

И это правда. Я это точно знаю.

А если кот остается - какая разница,

остаются ли люди. Призрачны их печали,

но вечны кошки. Печалям не выжить столько.

Я хочу, чтоб меня взяли на руки и качали.

Долго-долго.

Геннадий Лысенко

 

ЗИНАИДЕ ИВАНОВНЕ

После нас придёт уборщица…

В этом – сущность бытия

та, которая топорщится

из-под всех округлых Я.

В этом – выверенность правила;

с лёгонькой его руки

перепишем судьбы набело

и порвём черновики.

После нас придёт уборщица,

обязательно придёт,

мусор –

если и не хочется –

на прощанье пропоёт:

«Жили – были…

Что осталось-то?

Что за память без меня?

О делах судить –

пожалуйста,

о привычках –

вновь же я…»

И однажды подытожится

тот же мусор в слове – прах.

После нас придёт уборщица

с мокрой шваброю в руках

и застонет:

– Надымили-то,

а ещё писателя…

От чернил,

впустую вылитых,

пухом будет нам земля.

После нас придёт уборщица.

После нас,

это – когда

не сотрёшь уже морщин с лица,

не разгладишь – без вреда.

После нас придёт уборщица

(у неё свои дела),

поворчит да переморщится,

вняв по-бабьи, что была

словно Золушка меж сёстрами

наша жизнь;

но был и миф:

ритуалом крайней росстани

суть бессмертья обнажив,

сбросим так,

как листья рощица,

напрочь

всё, что не стихи…

 

После нас придёт уборщица

и отпустит нам грехи.

Борис Рыжий

 

Восьмидесятые, усатые,

хвостатые и полосатые.

Трамваи дребезжат бесплатные.

Летят снежинки аккуратные.

Фигово жили, словно не были.

Пожалуй, так оно, однако

гляди сюда, какими лейблами

расписана моя телага.

На спину "Levi's" пришпандорено,

и "Puma" на рукав пришпилено.

Пятирублёвка, что надорвана,

получена с Серёги Жилина.

13 лет. Стою на ринге.

Загар бронёю на узбеке.

Я проиграю в поединке,

но выиграю в дискотеке.

Пойду в общагу ПТУ,

гусар, повеса из повес.

Меня обуют на мосту

три ухаря из ППС.

И я услышу поутру,

очнувшись головой на свае:

трамваи едут по нутру,

под мостом дребезжат трамваи.

Трамваи дребезжат бесплатные.

Летят снежинки аккуратные...

Дана Сидерос

 

Заснуть он не мог. Просто что-то было не так.

Нет-нет, на него не пялилась темнота,

из стен не сочились призраки, и кровать

ни разу не попыталась его сожрать.

Всё это ему не мешало бы, он привык,

подумаешь невидаль - черти из головы.

Нет, не было колик, мигреней или простуд,

он просто внезапно почувствовал пустоту,

как будто из ночи выловили шумы

и выжали сны, оставив бесцветный жмых.

 

Как будто ушла вода, и как ни терзай

всезнающую лозу, только врёт лоза.

 

Он несколько сотен раз поменял кровать,

он пробовал разные вредные вещества.

Пытался заснуть от скуки: читал стихи

из толстых журналов, ходил на какой-то хит

в кино, разводил улиток, считал китов.

Два года ходил к докторам — не помог никто.

 

С тех пор он не спал ни разу, любой из вас

столкнувшись с ним, узнал бы его тотчас

по злому блеску сухих воспалённых глаз,

бесцветному голосу, резкости редких фраз.

Он пил, он совсем исхудал, он дошел до дна.

И нанялся сторожем в дом, где спала она.

 

Ей будет семнадцать первого ноября.

Пора составлять меню, примерять наряд,

звонить подругам, искать морщинки у глаз

и находить, конечно же, всякий раз.

Она — только спит, ворочается во сне,

и детские сны вереницей плывут над ней.

Улыбка нежна, безмятежен высокий лоб,

и всем, кто рядом, здорово повезло.

Её красоту никогда не возьмут года.

Ей даже идут эти трубки и провода,

зелёный свет мониторов и бледность щёк.

Похоже на сказку? Так на то и расчёт.

 

Он думает, что девчонка спит за него,

и вместе они — идеальное существо.

Совсем с недосыпа сбрендил и озверел,

любого, кто тронет её, тут же ждёт расстрел,

поэтому в то крыло, где она лежит,

не суйте носа…

Ладно. Хватай ножи.

Вот план коридоров: я пойду впереди.

У нас будет час. Понятно? Всего один.

Берём серебро и жемчуг, вскрываем сейф.

К восьми нужно быть снаружи.

Стартуем — в семь.