На волне смирения

Преподобные Антоний и Феодосий Печерские. Автор — Мария Мироненко

+2

Сайда Афонина. Преподобные Антоний и Феодосий Киево-Печерские

Автор — С. Симаков (игумен Рафаил)

Иноков русских первоначальниче. Преподобный Антоний Киево-ПечерскийИноков русских первоначальниче. Преподобный Антоний Киево-Печерский
Преподобные Антоний и Феодосий Печерские с древних времён почитались не только в своём монастыре, но и во всей Русской земле, куда только доходила слава Печерской обители, и где несли свое настоятельское и архиерейское служение многочисленные постриженики этой колыбели русского монашества. Однако, если житие преподобного Феодосия сохранилось в составе целого ряда рукописных сборников, древнейший из которых, Успенский, восходит к концу XII в., то житие преподобного Антония по неизвестным на сегодня причинам было утрачено ещё в древнерусский период и сохранилось лишь фрагментарно в составе иных письменных памятников, например: жития преп. Феодосия, Повести Временных лет (далее — ПВЛ), а также ряда позднейших летописей XVII века (напр.: Густынской, Архангелогородской). Таким образом, главным источником жизнеописания преподобного Антония служит Сказание чесо ради Печерский монастырь назвася, содержащееся в составе ПВЛ и написанное Печерским иноком преподобным Нестором Летописцем.

Так, преподобный Нестор сообщает, что юноша Антипа, родом из города Любеча (ныне: в Черниговской обл.), отправился на Афон (Греция), где принял ангельский образ (великую схиму) с именем Антония в одной из афонских обителей. Вероятнее всего, этим новым домом русского инока стал монастырь Эсфигмен. Это была так называемая особножительная обитель (по-греч. — идиоритмия), где иноки, в зависимости от своего духовного опыта, подвизались на значительном расстоянии друг от друга, даже не общаясь между собою, лишь окормляясь у одного старца-игумена. В воскресные дни и праздники они собирались вместе в монастырской церкви для Божественной Литургии и соборно вкушали праздничную трапезу. Именно такой тип безмолвного монашества, по сути отшельничества, со всем присущим ему молитвенным деланием и принёс на Русь преподобный Антоний с далёкого Афона, получив от игумена благословение вернуться в родную землю. Произошло это около 1028 г. в правление великого князя Ярослава Мудрого (†1054).

На Руси, особенно в Киеве, к тому времени было уже несколько монашеских обителей, но, как пишет преп. Нестор, среди множества монастырей в околицах древнего Киева Антоний не нашел ни одного, с которым бы решился связать свой отшельнический подвиг и благословение афонского игумена. Много монастырей поставлено от князей и бояр, но не таковы они, каковы поставлены слезами, пощением и молитвою (ПВЛ).

Первоначально преподобный поселился в пещерке на Берестовой горе. По преданию, в этой пещерке (так наз. Варяжской) ранее подвизался некий священник Илларион, возможно, тот самый, что впоследствии был поставлен митрополитом Киевским и прославился в истории благодаря знаменитому Слову о Законе и Благодати, выдающемуся памятнику древнерусского проповеднического искусства. Но преподобный Антоний не был проповедником, он был просто безмолвником и тихим тружеником молитвы. Это и привлекло к нему таких же как и он искателей безмолвия. Вскоре вокруг него начала собираться братия, среди которых были великие Никон, Варлаам и Феодосий. Когда братия окрепла и познала тернистый путь монашеского подвига, преподобный Антоний, стремясь к совершенному безмолвию, поставил братии в игумена преподобного Варлаама, а сам удалился на соседнюю гору (ныне: «Ближние» пещеры), где подвизался по-прежнему в трудах уединения до самой своей смерти.

Первоначально молитвенная жизнь монастыря сосредотачивалась в пещерах, где помещались и церковь, и трапезная с кельями. Но когда число братии умножилось, особенно в игуменство преподобного Феодосия (†1074), в пещерной церковке стало слишком тесно. Тогда преподобный Антоний, согласно Печерскому преданию, благословил постройку деревянной церкви на горе. Как сообщает об этом лаврский Патерик: Заложиша церковь велику и монастырь оградиша столпием и келиа поставиши многы, и церковь украсиша иконами; и оттоле нача зватися Печерский монастырь. Так получила свое начало «Небеси подобная» церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы, долгие столетия остававшаяся одной из величайших святынь русского Православия.

С 1069 года преподобный Антоний некоторое время (вероятно, несколько лет) пребывал в Чернигове, где также основал пещерный монастырь на Болдиных горах (ныне известный как Троицко-Ильинский). Утраченное древнейшее житие, по-видимому, унесло с собою в лету и ответ на вопрос: что же заставило затворника оставить свой затвор и вновь отправиться в странствие? Совпадение даты возвращения князя Изяслава в Киев с датой оставления его преподобным Антонием даёт повод предположить некую связь между этими событиями. Как известно, в результате княжеских междоусобий годом ранее князь Изяслав был изгнан из стольного града, и киевские бояре посадили на престол князя Всеслава Полоцкого. Однако через год Изяславу удалось вновь воцариться в Киеве. Не исключено, что преподобный Антоний благоволил князю Всеславу и вынужден был удалиться из Киева после переворота, возможно, будучи даже изгнан разгневанным князем (в то же время и Никон вынужден был бежать под угрозой ареста со стороны Изяслава в Тмутаракань (Крым); позднее известен даже случай пыток князем Мстиславом Печерских иноков). Так или иначе, но в 1073 г. княжеская распря возгорелась с новой силой и Изяслав вновь вынужден был бежать из Киева, а престол занял его брат Святослав. Вполне вероятно, что именно это и дало возможность преподобному Антонию вернуться в Печерскую обитель, чтобы сотворить там последнее свое начинание — благословить закладку Великой Печерской церкви и с миром отойти в вечные обители.

Итак, по истечению почти 40 лет труднического подвига в Печерском монастыре, преподобный преставился в 1073 году (согласно Печерской традиции день преставления празднуется 10/23 июля). Благочестивая русская традиция сохранила за преподобным Антонием эпитет начальника всех русских иноков. Хотя, как уже упоминалось выше, ко времени прихода преподобного с Афона на Русь в Киеве уже были княжеские патрональные монастыри (летопись упоминает три таких монастыря), но именно с безмолвнических подвигов преподобного Антония берёт своё начало то русское монашество, которому суждено было сыграть особую историческую роль в путях русской святости и всей нашей культуры в целом (и не только древней). Дело в том, что именно Печерская обитель стала образцом и примером для прочих монастырей в Древней Руси (особенного в XI-XIV вв.). Более всего архиереев в древнейший период истории нашей Церкви были постриженниками именно Киево-Печерского монастыря, неся во все уголки Руси дух обители преподобных Антония и Феодосия. Именно преподобным Феодосием был введён монашеский устав по примеру Студийского общежительного монастыря, но ещё более преподан личный пример общежительного подвига, глубочайшего смирения и неустанного иноческого труда. И хотя не Антониев, а Феодосиев тип монашеского делания был воспринят и получил распространение в Русской Церкви, но вспомним, что именно к преподобному Антонию пришёл юный Феодосий учиться христианскому смирению и монашескому послушанию. В конце концов, именно с пещерки преподобного Антония, как от некоего русского «Вифлеема», началась великая Лавра, без которой немыслимо было бы укоренить христианское благовестие в едва лишь обращенной языческой Руси.
Таким образом, преподобного Антония Печерского по праву можно назвать родоначальником русских иноков, отцом русского монашества.

Память преп. Антония совершается 20 мая / 23 июля (день преставления — согласно разным святцам, одинаково принятым сегодня), 15 сентября (преп. Антония и Феодосия) и 11 октября (Собор преподобных Киево-Печерских, в «Ближних» (Антониевых) пещерах почивающих) (даты по нов. стилю), 2-я неделя Великого поста (Собор всех Печерских святых).

Дмитрий Рыбаков. Портал Православие.ру

Исторический выбор преподобного Феодосия Печерского, или О чем не писалось в житияхИсторический выбор преподобного Феодосия Печерского, или О чем не писалось в житияхЖитие святого — особый повествовательный жанр христианской литературы. Будучи подчинённым строгим стилистическим канонам, он практически не поддается прочтению с точки зрения исторической биографии. А ведь именно так воспитанный современной культурной традицией читатель стремится понять этот специфический литературный текст. Историк прежде всего задается вопросом: возможно ли отделить литературный этикет от биографических сведений и рассмотреть в житийном тексте реальный контекст эпохи? Кажется, возможно… Но как, ведь автор жития зачастую не столько писатель, сколько компилятор?
Дело в том, что древнее житие почти не интересовали личностные черты героя, не имеющие отношения к его духовному подвигу — собственно, предмету поучения и почитания. Хотя в жизни святых угодников были не только подвиги и бдения, а их собеседниками не одни лишь ангелы, мы ничтожно мало знаем о том земном, обыденном (скажем — историческом), что наполняло их отношения с миром и людьми. Вспомним евангельский сюжет, когда Спаситель прослезился, узнав о смерти любимого им Лазаря (Ин 11, 35). А плакали ли святые — не в молитвенном покаянии и радости, а просто в чувствах нашего земного естества и привязанности? Авторы житий, как правило, о таких подробностях не знали, да и не особо ими интересовались. Цель их писания была совсем иной. К примеру, первый русский агиограф — преп. Нестор Летописец представлял себе суть своего труда следующим образом: «прочтя писание и видя мужа доблесть, восхвалим Бога; и угодника Его прославляюще, на прочие подвиги укрепляемся». Итак, «прославим Бога», явившего свою благодать в подвиге святого; и «на прочие подвиги укрепляемся». Однако в тексте даже самого каноничного жития можно обнаружить кое-что, не служившее непосредственно предметом житийного повествования.

Наиболее насыщенным такого рода «бытовой» информацией является Житие преп. Феодосия Печерского. Это наиболее древнее наше житие, принадлежащее перу того же Нестора Летописца. Будучи написанным в 1080-е гг., оно уже с XII века входило в состав Патерика Печерского, наиболее древняя редакция которого сохранилась в Успенском сборнике XII-XIII в. Итак, что мы знаем о преп. Феодосии из его Жития, и о чем приходится догадываться, как говорится, между строк.

***

В Арсеньевской (1406 г.) и последующих редакциях Патерика сообщается, что Феодосий был родом из Василева — ныне г. Васильков Киевской области. В то время Василев был второй по значению резиденцией князя Владимира — крестителя Руси, названной им в честь своего крещения с именем Василия. Летописец не исключал, что именно в Василеве состоялось личное крещение Владимира: «глаголют, яко крестился есть в Киеве, инии же реша в Василеве, друзъи же ънако скажут» (ПВЛ). Если так, то небольшому ныне провинциальному городу Василькову суждено было дважды отличиться в древнерусской истории: сначала благодаря духовному рождению крестителя нашего народа князя Владимира, затем появлению на свет законоположника нашего монашества — преп. Феодосия Печерского.

Поскольку Феодосий пришел к преп. Антонию около 1056 г., будучи весьма молодым человеком — «отроком», как называет его Нестор, то, следовательно, рождение его приходится на 30-е годы ХІ века. Обе даты получены методом косвенных вычислений, исходя из соотношения других датированных событий, а потому не могут претендовать на точность и быть основой каких бы то ни было исторических утверждений.

Вероятнее всего, Феодосий происходил из семьи бояр великокняжеского окружения. Такой вывод следует на основании ряда косвенных свидетельств Жития, как например: «командировка» отца в Курск по повелению великого князя, присутствие отрока Феодосия на обеде у тысяцкого (градоначальника) и пр. Как ни странно, но едва ли не единственным упущением автора было отсутствие упоминания мирского имени будущего Печерского игумена.

Но также известно, что юные годы Феодосия прошли в городе Курске. Когда юноше было 13 лет, скончался отец. Мать несомненно рассчитывала, что сын продолжит боярскую (или дружинную) службу отца, от которой зависело благосостояние вдовы. Но, возмужав, юноша не стремился наследовать патриархальные устои своего сословия. Известно, что он отказывался носить подобающую его родовому положению парчовую одежду, которую, лишь немного поносив, отдавал нуждающимся. Внешняя простота была зеркалом смирения души, что создавало отчетливый контраст на фоне знати, влиться в среду которой Феодосий был обязан по своему происхождению.

В средневековой Руси одежда имела безусловно знаковый характер, подчеркивавший социальное положение носителя и его феодальные права. «Переодевание» юного Феодосия и отказ от участия в придворных церемониях были по сути отказом от обычаев феодальной элиты, наследовавшей в большинстве своем дружинную мораль еще варяжской (дохристианской) эпохи. Таким образом, неприятие Феодосием внешних атрибутов своего сословия было первым шагом юного подвижника на пути к осуществлению своего исторического выбора, имевшего для древнерусской святости поистине ключевое значение.

Как и любому юноше, Феодосию не были чужды мечты о странствиях. Прослышав как-то от паломников о святынях Иерусалима, он решил тайно от матери отправиться с торговым караваном в Царьград (Константинополь), а оттуда в Святую Землю. Удивительно, как купцы согласились взять незнакомого им отрока с собою в чужие страны. Известный историк Церкви Е. Е. Голубинский даже предположил, что Феодосий мог подрядиться в качестве слуги. Кроме того, корыстолюбивые торговцы, вероятно, рассчитывали продать позднее крепкого юношу в рабство где-нибудь в «заморских» странах, получив на этом немалую прибыль. Однако всё окончилось, как говорится, без приключений, благодаря вмешательству Феодосиевой матери. Отправившись на поиски сына, она уже на третий день вернула его домой. Заковав ноги в кандалы, она несколько дней продержала юного странника в строгом заключении. Причём первые два дня в наказание она вообще не давала ему пищи, а потом, немного покормив, вновь смиряла его воинствующий о Христе дух голодом и кандалами. Сын, не желая доставлять своей родительнице огорчение, согласился на её уговоры, пообещав проститься со своими паломническими мечтами. В ответ мать освободила его из заключения и позволила вновь беспрепятственно посещать церковь. И хотя до Иерусалима Феодосий так и не добрался, но всю жизнь стремился к Небесному Иерусалиму, дорога к которому открыта любому христианину, стяжавшему евангельскую простоту и смирение.

Кроме паломнических идей, юный Феодосий был особо увлечён таким благочестивым ремеслом как печение просфор. Однажды узнав, что в соседней церкви часто не служат Литургии по причине недостатка просфор, Феодосий сам начал трудиться над их выпечкой. Матери это «неблагородное» занятие крайне не понравилось. Она стремилась всячески отговорить сына от принятого им послушания по той причине, что оно якобы бесчестило их род и общественное положение. Сын терпеливо и трепетно успокаивал мать, поясняя высокое назначение приготовления просфор для совершения Литургии. На некоторое время ему удалось приклонить материнский гнев на милость. Однако, видя изнеможение сына от печи и жара, мать вновь обратилась к запрещениям, угрозам, а иногда и побоям.

Терпение суровой женщины окончательно лопнуло, когда по пятнам крови на одежде она обнаружила, что Феодосий, смиряя свою горячую юношескую плоть, носит на своем теле вериги (железные оковы). С веригами, разумеется, на время пришлось расстаться. Но, вероятно, именно в тот момент будущий преподобный всерьёз оказался лицом к лицу перед выбором — или окончательно поработиться воле нравной матери, несомненно мечтавшей о боярской карьере сына, и «подписать» таким образом своего рода вассальный приговор, или пожертвовать сыновними узами ради того, чтобы поработиться одному лишь Христу.

Выбор юного Феодосия был не просто выбором сословного статуса или рода деятельности в рамках христианской религиозности, как это выглядит сегодня для людей, идущих в монашество. На личном уровне это было выбором по сути самого христианства. Чтобы понять смысл такого определения, вспомним, что время юности преподобного было эпохой неутихающего княжеского кровопролития на Руси, современного борьбе за великокняжеский стол между сыновьями Владимира, первой жертвой которой пали Борис и Глеб. Междоусобие не утихало на протяжении почти всего XI ст. и сопровождалось братоубийственной резнёй, орудием которой служило ближайшее великокняжеское окружение из числа бояр и дружинников. Вступить в вассальные обязанности означало бы приговорить себя к совершенной покорности сюзерену. Проявление же этой покорности не исключало и откровенного братоубийства в интересах своего правителя, которые довольно часто сменялись тогда на Киевском столе. И Феодосий отказался от такого «приговора» ради обетов христианина, главная суть которых — братолюбие и смирение.

Сегодня такая жизненная дилемма кажется почти невообразимой. Мы настолько привыкли к позолоте на куполах величественных соборов, мотивам покаяния в произведениях отечественной литературы, библейским жанрам в классической живописи и т. д., что порой смотрим на седую древность «с колокольни» нашей исторической ситуации, где тема личного благочестия, как правило, не противопоставляется социально-политическому выбору человека. Христианство, составившее фундамент нашей национальной культуры, прочно впиталось в общественный менталитет и стало для нас чем-то обыденным. Иными словами: имея за спиной доброе тысячелетие Православия на Руси, мы можем позволить себе быть, скажем, врачом, инженером или даже военнослужащим и при этом без ущерба для профессиональной деятельности носить имя христианина, ориентируясь в личной этике на сугубо христианские ценности. Но так было далеко не всегда. Жестокие устои феодального мира того далекого времени, едва проникшегося слабыми отголосками евангельской проповеди (а ведь со времени Крещения Руси едва минуло несколько десятилетий), почти не оставляли служилым людям личного выбора в подобной ситуации. Особый контраст ощущался, если человек всем сердцем становился христианином и не на словах брал на себя иго Христово, подражая сказавшему: научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем (Мф 11, 29). В таком случае выбор представлялся довольно категоричным — Христос или политическая карьера. И юный Феодосий сделал свой выбор, который, как видим, был не только личным выбором христианства, но и выбором историческим для всего русского монашества и древнерусской культуры в целом.

Вряд ли стоит особо останавливаться на том, что иконографический пафос жития не в состоянии был отразить всей психологической сложности и драматизма, которыми испытывалась ревность и чистота будущего преподобного. Возможно, мать-вдова возлагала на Феодосия надежды как на единственного сына. Правда, в Житии однажды упомянут младший брат Феодосия, которого мать взяла с собою, пустившись на поиски сына после его попытки отправиться в Святую землю. Однако нам ничего не известно о дальнейшей судьбе этого отрока. Возможно, на момент прихода Феодосия в Печерскую обитель его уже не было в живых, что и объясняет отчаянные попытки матери отыскать старшего сына. Когда же спустя годы эти поиски наконец увенчались успехом, но вернуть своё чадо в отчий дом было уже невозможно, исстрадавшаяся мать пожелала уподобиться сыну в монашеском чине. Такой поступок, на наш взгляд, нельзя объяснить иначе как глубочайшей материнской привязанностью. К сожалению, нам ничего не известно о том, какие сердечные переживания пришлось перенести и смиренному юноше для того, чтобы в конце-концов обесценить материнские надежды на светский успех сына. Скорее всего, именно категоричность личного выбора — Евангелие или карьера, Христос или отчий дом — заставили Феодосия пожертвовать сыновними узами ради уз родства духовного, поминая евангельскую истину: кто любит отца или мать более Меня, не достоин Меня (Мф 10, 37).

***

Тайно покинув родительский дом, Феодосий отправился с торговым караваном в Киев. На этот раз он предусмотрительно держался на расстоянии, чтобы остаться незамеченным для слуг, посланных матерью на его поиски. Спустя три недели пешего пути, полного лишений и опасностей, ожидающих одинокого путника в дикой лесной местности, Феодосий наконец добрался до стольного града.
В Киеве — одном из крупнейших и богатейших европейских городов того времени, уже насчитывалось несколько монастырей. Это были своего рода патрональные обители, основанные князьями и боярами как родовые усыпальницы. Но туда людей «с дороги» не принимали. Кроме того, в таком монастыре хитроумная мать без труда бы отыскала сына. И то и другое в равной степени послужило причиной прихода юного Феодосия к молчальнику-Антонию. Именно к нему и обратился Феодосий с просьбой принять его в число немногочисленной братии, проживавшей вместе с ним на Берестовой горе вдали от городских стен. По довольно продолжительном времени испытания постриг Феодосия совершил монастырский священник (будущий игумен) Никон, когда (согласно Патерику XVII в.) Феодосию было 23 года.

Особого внимания заслуживает история, произошедшая с Феодосиевой матерью. Как и ожидалось, она долго искала сына в своем городе и окрестностях, даже назначила немалое вознаграждение тому, кто укажет ей на его местопребывание. Не ранее чем через 4 года купцы сообщили, что видели в Киеве инока, весьма похожего на ее сына. Мать отравилась в столицу, но поиски в богатых монастырях не принесли ожидаемого результата. Оставалась одна лишь убогая пещерка преп. Антония, и изможденная поисками мать в отчаянии обратилась к отшельнику с просьбой помочь ей обрести сына. Старец не стал утаивать и признался, что сын её подвизается в его пещерке, но отказывается с кем-либо видеться, даже с собственной матерью. Однако, против материнского упорства, как известно, не устоит даже старческое красноречие, и преподобный все же согласился вызвать ученика, пользуясь авторитетом своего благословения. Феодосий не посмел ослушаться и вышел навстречу матери.

Вряд ли можно описать или даже представить себе картину свидания матери с сыном после многолетней разлуки и безутешных поисков. Житие сообщает, что мать поначалу уговаривала сына вернуться в родной дом, обещая никогда более не настаивать на своём в отношении его благочестивого увлечения, прежде всего — печения просфор. Феодосий же уговаривал её саму остаться в Киеве, постригшись в одной из женских обителей, приобретя таким образом и спасение своей душе, и возможность время от времени видеться с сыном. После долгих колебаний уговоры преподобного возымели своё, и израненная материнскими скорбями женщина постриглась в монастыре святого Николы, где, прожив немало лет, мирно отошла ко Господу.

Сегодня трудно определённо утверждать, имелся ли в виду Никольский монастырь на Подоле (где ныне церковь св. Николы-Притиска) или же на месте позднейшего Пустынно-Микильского монастыря на Печерске, на склоне возле «Аскольдовой могилы». Последнее месторасположение, конечно же, более благоприятствовало общению Феодосия с матерью, столь истосковавшейся по сыну.

Таков был достопамятный выбор преп. Феодосия, не только смиривший сердце его нравной матери, но и устроивший исторические стези всей русской культуры. Частичкой этой культуры является Житие Феодосия Печерского. По обилию подробностей доиноческой жизни главного героя ему нет равных во всем комплексе древнерусской литературы. Огромную роль в этом сыграла, как ни странно, всё та же мать преподобного (к сожалению, источник не указывает её имени). Дело в том, что впоследствии, будучи уже постриженицей Св.-Никольского монастыря, она многое поведала некоему Феодору, бывшему в Печерском монастыре келарем (экономом), а тот в свою очередь пересказал преп. Нестору Летописцу — создателю Жития Феодосия. Вот так до нас и дошли уникальные биографические известия о начальнике Киево-Печерского общежития — этой колыбели русского монашества.

Впрочем, гораздо более того, что написано пером древнего летописца, можно прочитать между строк на хартии нашей духовной истории…

Дмитрий Рыбаков. Портал Православие.ру

На волне смирения (публикации за 15 сентября 2018)11 участников тэги

Антоний и Феодосий Печерские. Первые.