Мурлыкать можно4 читателя тэги

На спарринге Шунсуй оказался очень уж быстр, Джуширо не поспевал, предпочитая короткие, колющие выпады, чтобы отступить назад и перевести дыхание. И сейчас после резкого выпада он хватанул воздуха, только хотел сказать про короткое дыхание и вот это все, но заметил, что в додзе кто-то незнакомый.

***

Джуширо вздохнул, отошел, перехватил боккен чуть иначе — для атакующего движения, но одной рукой. Было тяжеловато, но движение получилось внезапно плавным, как волна, и точным. Джуширо переложил боккен в другую руку на всякий случай — а вдруг он как Шунсуй, может двумя руками сражаться? Второй рукой волна получилась не такая четкая, больше похожая на молнию, но кажется, это то самое. Волны и молнии, а не изматывающие колющие удары. Повторив прием еще раз, Джуширо повернулся, но не заметил, ушел Шунсуй или нет, потому что дыхание кончилось, и он согнулся в три погибели, чтобы продышаться — шумно и резко.

- И что останется после того, как ты всех уничтожишь? Что отдашь ты за эту идею – жизни твоих соратников, свою ли собственную жизнь? Будет новый мир, но он будет пуст – ни тени, ни света, ни жизни, ни смерти... Такой ли мир ты хочешь?

Голос Укитаке окреп, слова сами сорвались с языка, и теперь было даже... интересно? Что Император поставит выше своей жизни, выше чести, выше друзей? Как он оценит этот мир и всех в нем? Сам же Укитаке чувствовал себя загнанным в тупик, побежденным, но не сдавшимся – он по-прежнему смело смотрел прямо в глаза Императора, пытаясь прочитать там ответы.

Вот только он и сам знал, что ответов не будет – или будет сколько угодно, но привычка пытаться понять собеседника успокаивала. Укитаке за время этого поединка пережил столько чувств, сменяющих друг друга с молниеносной скоростью – от ледяного жестокого спокойствия до смиренного принятия, что сейчас осталось только смятение, и ясное солнечная погода не приносила утешения. О чем он вообще думает? О какой-то погоде. Здесь умирают люди. От этого мира ничего не останется. И вот такие глупости лезут в голову.

- Откуда знаешь ты, чего желаю я? – головную боль капитан действительно чувствовал, но не обращал на нее внимания, как не обращал внимания на многое. Некоторое недомогание было слишком привычным, а небольшая боль... ну что ж, это можно и потерпеть. Однако если бы все было так просто... Он хотел крикнуть «я никогда не думал о смерти!», но это была бы ложь. Сколько раз за свою жизнь, чувствуя себя обузой для других во время болезни, он думал о смерти, желал облегчения, но чуть стоило отступить болезни – и стыдился своих мыслей, старался поддержать тех, кто рядом – ведь им тоже плохо, и ответные улыбки успокаивали, притупляли давнюю горечь... о которой теперь вот напомнили ему.

- Я не смогу дать тебе Ключ. Даже если бы захотел, это не в моих силах и не в моей власти. Но в твоей... – капитан неловко закашлялся, закрываясь рукавом. – Не имеет значения, хочу я дать Ключ тебе или нет...

Все? Это все? Волна смирения согнула плечи Укитаке, но уже через минуту он смотрел с прежней несгибаемой волей, с какой встретил Императора и даже атаковал его.

Черные водоросли в глубине обнимали, лишая чувствительности, то обхватывали кольцом, то сжимались в комок, прорываясь наружу кашлем. Водоросли в мутной темной воде, в которой капитан утонет, но если это спасет мир...

- Позволь мне говорить с ним. Позволь. Пусти меня, - гулко, как звон колокола, прозвучал знакомый голос внутри, тот голос, что отпускал язвительные комментарии совсем недавно – он тоже изменился, стал властным и нетерпеливым. – Позволь.

 

P.S. Вопрос в заголовке. А там он потому, что я хочу спать, я не настраивался, реаловые мои эмоции вы знаете - вот кто мог так действовать, что у меня в подсознании?

Ты думаешь, что все, ролевки тебе уже надоели... и придумываешь новый эпизод на ровном месте. Эпизод вырос вот из этого:

Укитаке вздохнул. Это уже не первая война с квинси. Он, один из немногих принадлежавший к старой гвардии, помнил обе войны... как сначала пытались договариваться и как это не вышло. Ну и конечно, все эти слова о том, что квинси Пустых именно уничтожают, а не очищают от грехов, как это делают шинигами, о количестве душ, балансе и прочем. Капитан возразил сам себе – все это слишком хрупко, чтобы полагаться на подобные вещи всерьез. Баланс, конечно... но баланс миров, что может изменить отдельная душа?

Эта история еще тогда была мерзкой – уничтожать всех, даже детей, было противно его душе, и Укитаке до сих пор помнил, как тогда встретился с перепуганным ребенком-квинси... полагалось его убить, но Укитаке только смотрел в расширенные от страха глаза ребенка, пытавшегося сформировать лук, улыбнулся и тихо сказал: «Быстро, беги вон туда и никому не показывайся». Ребенок порснул в указанном направлении, а Укитаке помнил, как полегчало на сердце. Что это изменило по сути? Он думал, что ничего. Квинси истребили тогда. Как казалось, совсем, и только много позже узнали, что выжившие все-таки были, но их было настолько мало, что их просто не трогали.

 

Мне кажется, я знаю, что кое-кто скажет... нет, это не о том:)

По ходу, я с этими ролевками вконец упоролся. Принес в дайри пост спросить, не похоже ли описанное там на использование Силы и еще цитату просто так, а в итоге договорились до того, что ищем общее между капитаном Укитаке и Дартом Вейдером. Вы можете представить себе такой укур? Я - нет. Но тем не менее, если отбросить черно-белую логику, получается зашибись. Тормозните кто-нибудь мою фантазию, блин. Мозги не работают нормальные выводы делать, да еще взгляд "изнутри" сильно мешается.

То, что кажется похожим на использование Силы:

Укитаке кивает. Ему тоже нужно море. Он слушает — шум листвы, дорогу, далекое море... чувствует жизнь. Волны реяцу — сильнее, слабее, разные, накатывают со всех сторон и откатываются назад. Как дыхание. Как океан. Как жизнь. Вечность... Он вслушивается, невольно копируя Старрка, но не слышит ничего, что обратило бы на себя внимание. Просто дыхание жизни, волны — морские и реяцу, но не той. Укитаке закрывает глаза, замирает, слушает еще — но нет.

Ситуация, в которой Укитаке сравнили с Энакином (хотя там весь отыгрыш в том же стиле) - пост, между прочим, написал вчера после тех самых новостей:

- Я защищаю свою честь. Землю. Право жить спокойно и в мире, этого мало? Ты хочешь упрекнуть меня, что я ответственен за смерти этих людей, - тяжелый выдох. Как можно было втолковать... а был ли в этом вообще смысл? – Эти люди знали, за что сражались. Они знали, что в любой момент могут умереть. Но они умерли в бою, как настоящие воины, и это делает им честь.

Голос Укитаке звучал хрипловато, в брошенных словах прорезался краешек лезвия, выражающий всю боль и горечь, захлестнувшие капитана, проникшую внутрь едким дымом сражения и отчаяний, мечущуюся гаснущими сполохами реяцу вдали...

- Нравится тебе этот мир, капитан?

Еще тебя не хватало, отстань, - вяло отмахнулся Укитаке слов Мимихаги-сама. Но понимал, что тот прав. И Юха Бах прав. И от этого было совсем горько. Упрек о раненых он оставил без ответа, только облизнул внезапно пересохшие губы – будь здесь Унохана-сэмпай, этого бы не было. Она бы навела порядок. Но где она сейчас, они так и не узнали – от этой мысли на душе стало совсем пусто, словно все выжгли. Укитаке молча наблюдал, как Император подошел к раненому шинигами и сжал рукой горло.

- Кто ты, что не хочешь сразиться честно и угрожаешь мне? Кто ты, что думаешь, что я сдамся? – хрипотца исчезла, и голос звенел необычайно резко. Волны ярости захлестывали, но эти волны были глубоко внутри, не ведомые никому – внешне Укитаке казался предельно спокойным. Страшно спокойным. И это холодное спокойствие само вытолкнуло слова:

- Что ты предлагаешь, если я не буду атаковать?

Примечание для тех, кто в танке: Мимихаги-сама выполняет роль внутреннего голоса, если кратко. Душа внутри души, примерно так (более долгие объяснения грозят подробными закапываниями в канон). Для спецов в японском можно объяснить в одно слово - ёрисиро.

Я что-то с себя фейспалмлю... А вот это уже звучит слишком. Все, нафиг, я в хлам.

P.S. Если такое вообще пришло в голову, что-то где-то пошло не так... пришло, конечно, не мне, но я не возразил...

- Ты нравишься мне, капитан. Ты лучше... – и внутренний голос утих. Укитаке знал, кто это – он привык к этим внутренним диалогам, к тому, что его изнутри подначивали «не справишься, не сможешь», а он раз – и справлялся, и даже не представлял, как можно иначе. Император в чем-то был прав – эта сила не принадлежала ему изначально, но они не могли существовать друг без друга. И если Укитаке почти и не помнил, как это – существовать в своем теле одному, то не мог сказать этого про Мимихаги-сама. Обращаясь к тому за советом в трудный час, или слушая его мысленные монологи, капитан привык к нему, и был благодарен, что мог столько прожить и помочь многим людям, и если бы мог помочь и сейчас...

***

Это цитата из моего отыгрыша с Императором квинси. Отыгрыш самоубийственный вообще-то для Укитаке, посмотрим, что из этого получится. А цитата... получился просто-таки гимн ролевиков, хотя на самом деле там совсем другое - почти-слияние душ. Но кто сказал, что ролевики не чувствуют примерно то же? Да уж ни хрена себе ролевочка... (вспомнив сюжет манги) Ну или иллюстрация к взаимодействию с субличностями, если языком психологии говорить.

Как объяснить ему, что не любой бой – это бросаться вперед и крушить все, что видишь? Что намного лучшие результаты будут, если предварительно подготовиться, собрать информацию и только потом одним точным ударом нанести поражение противнику? Это в том случае, если вообще вступишь в бой – капитан Укитаке старался всеми силами избежать боя, и даже его занпакто способствовал этому, не давая атаковать первому – только отражать, только возвращать противнику его же удар. Это нравилось Укитаке, но некоторые считали такую тактику опасной, и были правы – обычно не ожидаешь, когда против тебя оборачивается твоя же сила, и именно поэтому – в том числе поэтому – Укитаке старался закончить бой как можно скорее, если уж ввязался. Но как это объяснить таким горячим головам, как Шиба Кайен? Они рвутся в бой, ищут приключений, но способны ли они при этом трезво оценить свои силы? Не ввяжутся ли в то, что им не по силам, в то, что может стоить даже жизни?

***

Из сегодняшнего ролевого, но в целом... Для чего я вообще пишу эти посты с ролевками - не чтобы отметить "эй, посмотрите, я вот так играю", а чтобы запомнить что-то важное для себя, которое иной раз выползает само собой в ролевках и бывает, пересекается с жизнью или даже порой является ответом на вопрос.

***

К слову, только написав этот пост, я подумал, что вообще-то это достаточно коварная способность - возвращать врагу его же силу, совсем не отдающая "белопушистостью", несмотря на имидж капитана... Привет, называется, где ты был и что делал два года? Ага... имидж.

После некоторого перерыва, который я ощущал чуть ли не как нарушение баланса - внезапно все, что было интересно, перестало быть таким - вернулся в ролевки и отписал аж три поста сразу. Доволен - все-таки это привычная часть жизни, которую не стоит рушить.

***

— Найти? — слова Старрка цепляются, липнут... словно здешний песок. — Найти Лилинетт?

Зря он это сказал... Волк, явившийся на отчаянный крик своего хозяина, скалил зубы, готовясь напасть. Но — не нападает, ждет приказа хозяина.

Тело напряжено, как струна, еще вот-вот и... рука сама собой скользнула к мечу на поясе. Это не тот меч. Не тот? Ох... Он тоже никогда не подводил в бою. Неуловимое, отточенное движение, как волна, и слова, давно забытые, но звучащие по-новому, сами слетают с языка:

— Que todas las olas...

Откуда здесь волны? Только песчаные...

— Se conviertan en mi escudo...

Меч под рукой откликнулся знакомым живым теплом.

— Rayo cae ya y se mi espada!

Вспышка света — всплеск реяцу не хуже иной молнии, и тело костенеет. Он знает, что сейчас больше похож на белого дракона, чем на того, кем был еще минуту назад. И два меча в руках. Закостеневшее тело однако, стало поразительно подвижным, через него можно было пропустить хоть серо, хоть молнию — да что угодно, и чешуйчатая броня бы защитила, а молния вернулась бы к тому, что ее выпустил. И амулеты не нужны. Еще одна мазнувшая по памяти картинка — ряд металлических амулетов на красном шнуре — их не было. Неужели придумал? Нет... С легкостью метнувшись в сторону, Укитаке замер напротив волка, глядя тому глаза в глаза.

***

Отрывок моей арранкарской АУшки. Предвосхищая вопросы: да, я учу испанский. Нет, я не переводил сам формулу шикая - если перевод уже есть, можно не нести отсебятину. И нет, я не знаю, почему взял латиноамериканский вариант, это само собой. Пояснение для фанатов: вы представляете себе транслит подобной формулы? Поэтому - на испанском как полагается, без транслитов. То, что занпакто арранкаров названы именами животных и на испанском - это отдельная пьянка. У нас с вами нестандарт по всем пунктам:) И очень осторожное обращение с тем, что есть... я надеюсь.

Морские глубины душили, солоноватая вода набивалась в рот, мешала дышать, грудь жгло. Темные водоросли прикасались к телу, облепляя и мешая двигаться, еще больше сбивая дыхание, и густая ватная тишина была вокруг. Напряжение, словно у натянутой струны — и вот струна лопнула, все вокруг взорвалось...
И темнота. Темнота и пустота. Только одинокий лунный луч светит по глазам — так ярко, что хочется зажмуриться. На губах все еще солоновато, только это не вода — это кровь. И не морские это глубины, а песок. Дышишь — шумно, разевая рот, словно выброшенная на берег рыба, но воздух не наполняет легкие... их почему-то не жжет. Недоумение и страх. И голод, говорящий о том, что ты все-таки жив.
скрытый текстНо жизнь ли это? Стремившийся к бурному потоку времени, оказываешься там, где время замерло, и секунда длится века — или это века длятся секунду? И только воспоминания — они жгут сильнее, чем сбитое дыхание, которое постепенно выравнивается. Воспоминания...
Улыбки, вечера в поместье, тренировки. Свист мечей. Вкус травяных настоев. Краснолапые листья кленов. Кровь.
Ты стремишься туда, к прошлому — и чувствуешь, как оттуда зовут тебя, слышишь, как произносят твое имя... то есть не слышишь буквально, но знаешь, что это происходит, и горечь, словно нечаянно хлебнул слишком много морской воды. Но не достичь — бьешься как мошка о стекло, понимая, что это не твое, больше не твое. И не соглашаясь с этим — ведь они же зовут, ты им нужен. И тебе они нужны.
Время все-таки идет, подгоняемое пыльным ветром пустыни, и только мертвая луна стоит на месте. Ты живешь — если это можно назвать жизнью, приспособившись к новым условиям, смирившись с тем, что прошлое больше недоступно и не желая исчезать — отчаянно не желая, и поэтому делаешь все, чтобы выжить, понимая, что иного выхода просто нет. Иначе утихнут те голоса в твоей памяти, поблекнут лица, покроются пылью воспоминания — да ты и сам кажешься покрытым пылью. Продуваемый ветрами пустыни, цепляющийся за мираж, однажды ты понимаешь, что это больше не мираж. Однажды стекло поддается под твоей рукой, трещины бегут по небу, и ты видишь, что вот оно, прошлое — больше не прошлое. Только руку протяни.
Ты идешь в эту расколотую пасть, навстречу прошлому — и будущему. Всей душой желая забыть ту пустыню с черным небом, сделать ее миражом, просто кошмарным сном, но понимаешь, что до конца это невозможно. Трешь рукой шею в задумчивости, и замираешь — в который уже раз, но все по-прежнему кажется наваждением — почувствовав под пальцами неровный осколок маски. Нет, это не станет миражом. Ты так стремился остаться, зацепиться за воспоминания... Да, ты понимаешь, что произошло, ты давно уже это понял, просто здесь, стоя на окраине Руконгая, чувствуешь, что ты уже не принадлежишь этому миру, что ты сам — мираж и призрак. И более того — возможно, даже угроза этому миру. Мысль вызывает горькую усмешку. Кто бы мог подумать, что капитан, который был против битв и старался решить дело миром, если это было возможно, может оказаться врагом. И кому какое дело, чо думал он? Кого теперь увидят перед собой его бывшие друзья? Или не бывшие? Однако, что бы ни случилось, не будет больше этой пустыни под черным небой, этой мертвой луны с ее ослепительным, ненастоящим блеском, не будет вытягивающей душу тоски, так что пусть.
Рассвет. Пусть это будет последний рассвет в его жизни, но все же. Камень с твоим именем. Ты проводишь по шероховатой поверхности рукой, повторяешь пальцем написание иероглифов, горько улыбаешься и отходишь в сторону. Прошлое. Действительно прошлое — и камень вон стоит. Но что-то держит тебя, ты не уходишь далеко, прячешься, делая вид, что просто любуешься рассветом. Ну да, как же! Просто ты ждешь, вспомнит ли кто тебя, придет ли кто к камню. И когда видишь своего друга, сердце тоскливо сжимается, ты скрываешь реяцу — вдруг что? И молча наблюдаешь за его скорбью издалека. Когда же он называет тебя по имени, не выдерживаешь, хочется заплакать. Ждет. Не надеется, но ждет. Выдох — и реяцу выплескивается, не скрываемая больше. Будь что будет, уж друга-то своего ты лучше всех знаешь. Пусть. Видишь его смятение. Жаль его. Нет, так нельзя. Больше нельзя. Делаешь шаг навстречу, показываясь, наконец, рядом.
— Вот и встретились снова. Привет, Шунсуй.
Улыбка трогает твои губы. Тот, кто только что скорбел, поливая могильный камень саке, кто не поверил сам себе, почувствовав реяцу — не будет нападать. Тем более твой лучший друг. Все еще друг? Смотришь в глаза с надеждой — что будет?
— Нет, ты не перебрал. Просто я вернулся.
Смеешься — совсем как раньше. Но будет ли все, как раньше? Маску не сбросить, не отодрать — то, что от нее осталось, что не удалось отодрать в ту пору, когда новая не-жизнь казалась кошмаром, когда сдирал ладони до крови, пытаясь выжить, когда держала на плаву только тонкая ниточка воспоминаний. Это нельзя отрицать — все было. И небо, расколовшееся под твоей рукой — это тоже наследие новой не-жизни. Однако цель достигнута, тоска больше не жжет, схлынула, как отлив, обнажив остов прошлого. Вот что важно.

P.S. Больше надо было цитат таскать. И раньше. Только вот когда есть что таскать, оно сразу целыми постами же, как в этот раз.