Предыдущая глава
Придя на работу на следующий день, Оскар понял, что забыл об одной существенной вещи: как следует продумать свою легенду. Не начнешь же рассказывать, что на тебя с кулаками набросился незнакомый мужик, а потом ты свалился с лошади — объясняй ещё, откуда она вообще взялась. Поэтому Оскар ограничился самой простой версией:
— Зашёл в спортивный бар… Ну а там обмолвился, что болею за «Монреаль Импакт»
[1] — и понеслось…
читать дальшеДалее мнение собеседников разделилось: одни подвергли дружному осуждению свинское поведение немецких фанатов, при этом Оскар про себя мысленно повинился перед этими незнакомыми ему господами, другие же сошлись на том, что надо быть идиотом, чтобы болеть за «Импакт», подразумевая, что коллега получил по заслугам за подобные пристрастия. Самого же пострадавшего устраивал любой вариант, лишь бы не начали допытываться, что это был за бар и за кого болели предположительные агрессоры. А главное, что начальство сочувственно отнеслось к его травмам: ему выделили помощника, чтобы не приходилось таскать книги самому, и дали разрешение задержаться на обеденном перерыве, чтобы посетить врача, коим он, разумеется, не воспользовался, ведь рука не беспокоила.
Сочувственные жесты со стороны окружающих не иссякли и на этом: в конце рабочего дня занятая у них на полставки симпатичная студентка предложила проводить его домой — она и прежде весьма деликатно пыталась зазвать мужчину то на выставку, то в кино — но он, разумеется, отказался: изрядно запутанных отношений ему и без того было более чем достаточно. И, как выяснилось, правильно сделал, ведь на подходе к дому он повстречал Брюн собственной персоной: не хватало ещё представлять женщин друг другу, мучаясь неловкостью момента.
Хотя у Брюн, разумеется, были свои ключи, она предпочла дожидаться его на углу, болтая с Эллисом — даже хмурое небо и унылая морось её не устрашили. Она с самого начала водила с музыкантом куда более тесное знакомство, чем Оскар: по дороге домой частенько зависала рядом с ним, болтая о музыке, моде, политике и своей родной Испании — Эллиса интересовало решительно всё, чем не могли похвастаться ни муж Брюн, ни его лучший друг.
На первых порах Оскар топтался рядом с ними, тщетно пытаясь включиться в разговор, но затем, наплевав на этикет и социальные нормы, просто оставлял жену трепаться в своё удовольствие и шёл домой — благо до порога два шага. Справедливости ради, отношения «двойного Б», как они сами себя именовали, были чисто приятельские: Эллис принадлежал к редкой категории мужчин, не пытающихся флиртовать с Брюн. На этой основе Оскар даже заподозрил музыканта в нетрадиционной ориентации — впрочем, с тем же успехом можно было сделать вывод об отсутствии у него какой-либо ориентации как таковой: похоже, Эллиса и впрямь интересовала исключительно музыка.
При виде Оскара его жена округлила глаза, воскликнув: «Dios mio!» [2], затем, наскоро распрощавшись с собеседником, она потащила Оскара в квартиру с таким видом, словно собралась оказывать ему первую помощь.
— Что у тебя с рукой? — потребовала Брюн, хотя сама в этот момент осматривала его лицо.
— Да ничего, просто зашиб, уже почти не болит, это так, для предосторожности. — От внимательного взгляда жены на его расквашенную физиономию Оскару сделалось не по себе. Он рассеянно провёл ладонью по прядям её чёрных гладких волос и спросил, чтобы отвести внимание от себя:
— Как кино?
— Какое кино? — всплеснула руками Брюн. — Тебя две недели не было, а теперь приехал… — Она вновь хлопнула по коленям в порыве бессильного отчаяния. — У тебя хоть закусить-то есть чем? — С этими словами она поспешила на кухню, словно тоже желала отвлечься от печальных мыслей; а Оскар задумался, случайно ли она проигнорировала вопрос про кино.
— Брюн, знаешь… мы с тобой… — начал было он, но в этот момент жена прервала его вопросом:
— А где у тебя ножницы? — Она потрясла упаковкой хлебцев, видимо, вознамерившись наделать сэндвичей.
— В кабинете посмотри, на столе, — не задумываясь ответил Оскар и, собравшись с духом, продолжил: — Я давно хотел у тебя спросить… — Но тут вновь послышался её голос из-за стены:
— А это кто? Какой-то актёр?
— Кто? — отозвался Оскар, слегка раздосадованный тем, что его всё время перебивают. Не получив ответа, он заглянул в комнату — Брюн так и застыла с ножницами в руках, глядя на стоящий на столе портрет.
Вопрос застал Оскара врасплох, и он ляпнул, скорее не из желания скрыть правду, а чтобы выиграть время:
— В общем-то да.
— В общем-то? А как его зовут?
— Не… помню. — Оскар сам диву давался примитивности и бессмысленности этой лжи — нет чтобы сказать: просто рисунок, обычный сувенир. И кто там говорил, что чем проще ложь, тем она надёжнее? Видимо, при этом она должна быть ещё и продуманной. — Никакой он не актёр, — повинился он, прежде чем его мысленный конструкт окончательно вышел из-под контроля создателя. — Я встретил его в Германии, при довольно странных обстоятельствах.
Брюн взяла рисунок в руки, бережно сняв с рамки крестик.
— Красивый, — бросила она. — Ну так рассказывай, раз уж начал.
Рассудив, что всё равно не имеет смысла скрывать от неё то, что известно Мику, Оскар принялся за повествование, как-то между прочим поведав ей даже о том, о чём умолчал в беседе с другом — не упомянул он только о двух поцелуях, не менее странных, чем вся эта поездка.
Пока он говорил, Брюн не отрывала взгляда от портрета, загадочно улыбалась. Когда Оскар закончил, она наконец подняла глаза — они прямо-таки лучились весельем:
— По правде говоря, когда ты собрался в Германию, я думала, что с твоей стороны это невероятная глупость — готова была Мику уши оторвать, особенно когда увидела тебя вот с этим. — Она указала на перевязь. — Но теперь я вынуждена признать, что этот отпуск пошёл тебе на пользу. — Склонившись вперёд, она обняла его за плечи и поцеловала в лоб. — Ну а сейчас не мешай, я быстренько сварганю тебе поесть и побегу: у меня ещё куча дел.
***
Разумеется, Оскар и не надеялся, что, разочаровавшись в идее с замком, Мик впредь к ней не вернётся: на этих же выходных тот потащил его в паб, где устроил ему очную ставку с Жаном-Пьером. Как и все прочие приятели Мика, тот был весьма своеобразной личностью — о том, каким же должен быть Миков лучший друг, Оскар предпочитал не задумываться. Начать хоть с того, что Жан-Пьер Леконт был первым соратником Ригана по алкогольно-марихуанным подвигам, добросовестно деля последствия — правда, потом они с Миком долго препирались, кто именно виноват в очередном инциденте.
Жизнь Жана-Пьера подчинялась определённому ритму: его мятежная натура в жажде разрядки пускалась на всё более рискованные предприятия, пока наконец не приходила к предсказуемому финалу, обычно имеющему прямое отношение к кодексу административных правонарушений. После этого Леконт внезапно преображался, принимаясь читать лекции о недопустимости вредных привычек любому, кто соглашался его слушать, в число каковых Оскар, впрочем, никогда не входил, за что Жан-Пьер посматривал на него с презрением, обращаясь с ним как с недалёким и приземлённым существом.
Перед визитом в паб Оскар решился-таки снять перевязь — не хватало ещё, чтобы Жан-Пьер потешался над его «боевым ранением». Рука уже двигалась нормально, отзываясь лишь тенью ноющей боли, когда он пытался вращать плечом.
Судя по тому, что в настоящий момент Жан-Пьер прихлёбывал пиво, теребя незажженную сигарету, его жизнь вошла в «восходящую» фазу. На появление Оскара он отреагировал неопределённым хмыканьем, не отрывая взгляда от своей кружки, пока друзья приветствовали друг друга.
— Так у тебя совсем никаких фотографий нет? — с надеждой вопросил Мик.
— Не-а, — отозвался Оскар. — Темно было, я ж говорил.
На это Жан-Пьер хмыкнул ещё громче, словно давая понять, что уж он-то при любом освещении раздобыл бы снимки, достойные «National Geographic».
— А вот у Жана-Пьера есть один, погляди, — с энтузиазмом предложил Мик. — Тот замок или не тот?
При виде довольно-таки размытого снимка, сделанного при весьма невыигрышном освещении, да ещё, похоже, через стекло, Оскар еле подавил желание хмыкнуть под стать Леконту; вместо этого он признал:
— Ну да, похож, но как будто с другой стороны.
— Но самое интересное, — заговорщическим тоном поведал Мик, — что то место, которое указал Жан-Пьер, совершенно не совпадает с твоими координатами! — Он победно воззрился на Оскара, тот вернул ему удивлённый взгляд
— Ну и что с того?
Даже сам Леконт позабыл хмыкнуть и, ухватившись за свой снимок, уставился на него с таким видом, словно координаты могли быть припрятаны где-то в тёмной листве.
— Значит, этот замок… — Мик склонился к столу и драматическим шёпотом закончил: — …перемещается!
— Шёл бы ты с этим в Канадскую теософскую ассоциацию [3], — бросил Оскар, отодвигая кружку.
— Не понимаю я тебя, — возмутился Мик. — Ты же своими глазами его видел, был в нём, даже… кхм, — осёкся он, бросив взгляд на насторожившегося Жана-Пьера: они с Оскаром договорились ни в коем случае не упоминать Анейрина, хоть Мик и почитал это излишней предосторожностью. — Так неужели тебе не интересно?
— Чего ж тут не понимать, — бросил Жан-Пьер. — Это издревле известно: люди, поставленные на охрану книг, нимало не интересуются содержащимися в них знаниями.
— Ну, знаешь, я бы попросил, — оскорбился Оскар.
— Я думаю, что это что-то вроде Летучего Голландца, — прищурившись, изрёк Жан-Пьер, пригубив свое пиво.
— Ну да. Исчезающий замок. Как у Конана-Варвара. Как же, — пробурчал Оскар и собрался было уйти.
— Постой! — взмолился Мик. — Может, хоть расскажешь, что ты сам думаешь на этот счёт?
Вместо ответа Оскар плюхнул перед ним извлечённую из сумки книгу:
— Я её уже дочитал, так что забирай. А вообще, — поразмыслив, добавил он, — если подумать, то истоки этого явления есть в разных культурах, но обычно это свойственно затопленным замкам и городам… Или разрушенным. Так что я бы на твоём месте поискал информацию об уничтоженных замках — наверняка недостатка в них в Германии нет.
— Какая глубокая мысль, — тихо хмыкнул Жан-Пьер. Стараясь не обращать на него внимания, Оскар продолжил:
— В нашей мифологии — я имею в виду, ирландской — тоже немало подобных мотивов, но едва ли это можно применить здесь: где сиды [4] — и где Германия…
— Может, надо было сказать что-то вроде «Сим-сим откройся» или «Привет, дружище!» на эльфийском? — предположил Леконт.
— Мы тут о серьёзных вещах говорим, — одёрнул его Мик.
— Если уж зашла речь о сверхъестественном, — добавил Оскар, — то дай-ка я тебе кое-что предскажу: независимо от успеха этого предприятия, научной славы оно тебе точно не принесёт. — С этими словами он поднялся с места. — Ну, успехов. Звони, если что.
Хотя со стороны, наверно, казалось, что его допекли насмешки Жана-Пьера, на самом деле причина бегства крылась в другом: эта история смутно беспокоила Оскара с того самого момента, когда он не обнаружил замок на прежнем месте.
Казалось бы, это так романтично: замок в клубах тумана серебрится под светом молодого месяца, скрывая в себе древние тайны… Вот только для Оскара это отчего-то отдавало какой-то первобытной кладбищенской жутью. Более того, подсознательно он чувствовал, что Анейрина обстоятельства его пробуждения беспокоят не меньше: недаром тот обрывал разговор, стоило упомянуть об этом замке. Да и Амори, если подумать, подозрительно избегал этого вопроса: так и не спросил Оскара, где же тот нашёл его отца, хотя, казалось бы, его в первую очередь должно было заинтересовать, как далеко успел забраться Риддерх-старший и где его искать в случае повторной пропажи…
Несмотря на поздний час, людей на улицах было предостаточно, но Оскар всё равно с подозрением всматривался в тени под деревьями в скверах — вот уж накрутил себя так накрутил. А может, всему виной Мик со своими теориями заговора — тут и по ночам спать не будешь.
Вернувшись в квартиру, он первым делом бросил взгляд на портрет — это уже становилось ритуалом. Затем, раздевшись, уселся за ноутбук — ответа на его сообщения по-прежнему не было. Видимо, он настолько навяз у Амори в зубах, что тот не желал удостоить его даже парой слов. Пожалев о том, что у самого Анейрина нет страницы — досадно, но объяснимо — он попробовал найти в Фейсбуке Эсена Биниджи — не вышло. Тогда он догадался воспользоваться визиткой, которую дал ему врач при расставании, и выяснил, его фамилия пишется вовсе не через «J», а через «Ç» — Biniçi.
Как ни странно, поиск выдал исключительно женские фотографии; не на шутку озадачившись этим вопросом, Оскар посмотрел на сайте с именами — так и есть, Эсен — женское имя, означает «ветерок». Оскар невольно фыркнул, воскресив перед глазами образ турка: несмотря на лёгкость и подвижность, и впрямь соответствовавшие его натуре, ничего женского в его облике и в помине не было.
Вернувшись к результатам поиска, он обнаружил, что полных совпадений всего два: одно — миловидная женщина средних лет, при другом же фотография отсутствовала. Пройдя по этой ссылке, Оскар увидел практически пустую страницу: ни личной информации, ни фотографий, только стена, сплошь исписанная какими-то нечитаемыми корявками.
— У турок же, вроде, латиница? — вслух подивился Оскар. Кое-где она и впрямь попадалась — с хорошо знакомыми ему по турецким книгам диакритическими знаками, а вот чем были эти самые корявки, он и предположить не мог. Это лингвистическое явление настолько заинтриговало Оскара, что не преминул загнать текст со стены в гугл-транслейт.
— Оп-па, — не удержался он, когда часть закорючек определилась как «хинди», другая — и вовсе как «тамильский». «А он и впрямь сложная личность, ничего не скажешь. Как там выразился Мик — разносторонняя», — домыслил Оскар. В самом содержании стены ничего особенного не было: поздравления с какими-то неведомыми ему праздниками, сообщения о том, что кто-то где-то побывал, попалась и горестная запись о недавнем теракте в Пакистане.
Собственно, на то, что эта лингвистическая мешанина принадлежит Эсену, указывало только местоположение владельца: городок рядом с Франкфуртом-на-Майне, куда наведывался сам Оскар в процессе своих бесплодных поисков. Ну и ещё, в некотором роде, статус: там красовалось загадочное «сложные отношения». «Иначе не скажешь», — сочувственно подумал Оскар и всё-таки за неимением других возможностей отослал сообщение: «Спасибо за доставку! С наилучшими пожеланиями из Канады» Захочет — ответит, захочет — уподобится своему бойфренду.
С этим он улёгся спать, не ведая, что на экране уже загорелось оповещение об ответе…
Примечания:
[1] «Монреаль Импакт» (фр. Impact de Montréal, англ. Montreal Impact) — его логотип представляет собой щит с синими, белыми, чёрными и серебряными вставками, содержащими стилизованную геральдическую лилию и четыре серебряные звезды.
[2] ¡Dios mio! — исп. «Боже мой!»
[3] Канадская теософская ассоциация — Canadian Theosophical Association — некоммерческая организация, основанная в 1924 г., ставит перед собой три цели: формирование Универсального братства человечности, содействие сравнительным религиозным, философским и научным исследованиям, а также исследование необъяснимых природных явлений и сил, сокрытых в Человечестве.
[4] Сиды — (ирл. Sídhe) — холмы, населённые мифическими племенами Туата Де Дананн, представителей которых также называли сидами. Сиды представляют собой потусторонний мир, обычно отделённый от людей непреодолимой преградой.
Комментарии