Семь чудовищ Медного берега (публикации за 10 апреля 2023)5 читателей тэги

Как писал один умный человек, каждый выбирает себе точку отсчета, которая ему ближе, и с нее смотрит на мир и все, что в нем. Но мало кто берет за точку отсчета сам факт многообразия мира.

На примере крестоносцев это неплохо видно. Есть те, кто видит в них исключительно грабителей и мародеров, есть те, для кого это просто религиозные фанатики, а тот же Густав Доре на своих гравюрах изображает их в возвышенном поэтическом ключе, как истинных воинов Христовых. В то же время мало кому приходит в голову, что одно другому не мешает - и отправляться в Святую землю можно было как с благородно-религиозной, так и с приземленно-меркантильной целью, с обеими сразу, все нормально.

Или, например, когда крестоносцы уже владели Святой землей, есть версия, что они охраняли пути к Иерусалиму и проходящих по ним паломников и торговцев, а есть версия - что грабили. В то же время и здесь одно другому не мешает, и в зависимости от ситуации крестоносцы (думаю даже, одни и те же) могли и охранять, и грабить.

Единственное, во что я слабо верю в художественных фильмах - это в то, что крестоносцы могли начать сомневаться в правильности своего предприятия. Это очень современный посыл. Даже не потому, что сомневаться в целесообразности похода на иноверцев странновато для менталитета средневекового воина, а потому что рыцарское войско в принципе не строго иерархично и не едино. Если бы у хоть сколько-нибудь заметной его части возникли сомнения в том, правильно ли они поступают, она бы просто откололась, притом не особо скрывая причины. И если такие случаи из истории неизвестны (по крайней мере, мне), можно предположить, что подавляющее большинство крестоносцев не чувствовали за собой никакой вины. Они могли спорить о том, что будет лучше для войска, могли по-разному относиться к Папам Римским, могли кто строже, кто мягче обращаться с местным населением. Но сама идея того, что христианские святыни не должны оставаться в руках мусульман, вряд ли когда подвергалась сомнению.

***

В голове бродит неоформленная мысль написать что-нибудь о крестоносцах. В моем стиле: без излишнего драматизма, чтобы рыцари были нейтральными персонажами, и, естественно, о дружбе и любви. Прежде чем определиться с сюжетом, хочу выбрать, как сейчас говорят, сеттинг, и пока что у меня в голове блуждают три варианта.

1. Обычная жизнь Иерусалима под властью крестоносцев в двенадцатом веке. Главная героиня, она же рассказчица, принадлежит к местному мусульманскому, иудейскому, а может, и христианскому населению.

2. Четвертый крестовый поход, крестоносцы сидят в пригороде Константинополя в ожидании оплаты. В городе в это время обостряются разногласия на почве религиозной розни, и после очередной драки начинается страшный пожар. После чего константинопольские латиняне от греха подальше перебираются в пригород к крестоносцам. Главная героиня, она же рассказчица, здесь соответственно латинянка: скажем, дочка венецианского оружейника.

Вот как об этом пишет один из французских рыцарей: "... в Константинополе приключилась еще одна великая беда, ибо поднялась распря между греками и латинянами, которые проживали в Константинополе и которых там было довольно много. И я не ведаю, какие люди по злобе учинили пожар в городе, и пожар этот был столь велик и столь ужасен, что никто не мог ни потушить, ни сбить пламя. И когда бароны войска, которые располагались по другую сторону гавани, узрели это, они были весьма огорчены и охвачены великой жалостью, видя, как рушатся эти высокие церкви и эти богатые дворцы, объятые пламенем, и как горят в огне эти большие торговые улицы. И они ничего не могли поделать.

Никто из латинян, которые поселились в Константинополе, из каких бы земель они ни были, не отважился более там оставаться; но все они взяли своих жен и своих детей, и то, что смогли вытащить из пожара и спасти, погрузились в лодки и на корабли, и пересекли гавань, направившись к пилигримам; и было их немало, чуть ли не 15 тыс., от мала до велика; и после того, как они перебрались, они оказались весьма полезны пилигримам. Так распалось согласие французов и греков, ибо они уже не общались столь тесно друг с другом, как это было раньше; и они не ведали, кого в этом винить; и это было тяжко для тех и других".

3. Тот же четвертый крестовый поход, только здесь главная героиня, она же рассказчица, константинопольская гречанка. Крестоносцев она видит, когда те бывают в городе, и, благодаря неуемному любопытству, вскоре узнает их довольно неплохо. У ее родни, конечно, никакой радости это знакомство не вызывает. А зря. Следующей весной оно им очень поможет.

... Пока я склоняюсь к варианту с героиней-латинянкой: чисто технически крестоносцам было бы легче с ней общаться. Во-первых, она вполне могла быть их соотечественницей или близко к тому. Во-вторых, не мешали бы стереотипы в духе "фу, варвары".