Логово Псоя и Сысоя480 читателей тэги
Автор: Psoj_i_Sysoj
#Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея искать «Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея» по всему сайту с другими тэгами
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 92. Похождения Сян Тянь Да Фэйцзи. Часть 3. Фрагмент 2
Предыдущий фрагмент
С тех пор минуло лишь четыре дня, но из-за претерпеваемых Шан Цинхуа страданий каждый из них тянулся, словно целый год, а каждая ночь оборачивалась беспрерывным кошмаром.
Но в эту полночь Шан Цинхуа спал как убитый и снова видел сны.
На сей раз ему грезилось, что он, вновь оказавшись в своём родном мире, всхлипывает перед компьютером, а рядом стоит злобный громила и держит в руках колючий огурец, похожий на волосатую лодыжку, которым вновь и вновь бьёт писателя по лицу, ревя:
— Всё, что ты пишешь — полная херня [1]!
Тщетно пытаясь уклониться от орудия избиения, Сян Тянь Да Фэйцзи силился возразить ему:
— Но я уже давно не писал ни строчки! Зачем ты так, Огурец-сюн [2]!
— Тогда живо выкладывай обновление! — велел Огурец, затягивая петлю у него на шее.
читать дальшеПретерпевая все виды страданий, Шан Цинхуа наконец вырвался из кошмарного сна — чтобы обнаружить, что верёвка и впрямь туго натянулась. Скользнувший по ней взгляд упёрся в лежащего пластом Мобэй-цзюня, который раз за разом дёргал за верёвку, будто за шнурок звонка.
Еле живой Шан Цинхуа вяло пролепетал:
— Что угодно Вашему Величеству?
Не получив ответа, он спросил вновь — и тут понял, что Мобэй-цзюнь делал это бессознательно. Не приходя в себя, демон ворочался на постели, словно ему вновь нездоровилось, и хватал руками воздух, будто пытаясь кого-то поймать, чтобы хорошенько на нём отыграться. К несчастью Шан Цинхуа, при этом его господин дёргал своего подчинённого с такой силой, что у того чуть глаза из орбит не вылезли.
Мобэй-цзюнь хмурился, будто негодуя на что-то, и продолжал вертеться. На цыпочках приблизившись к кровати, Шан Цинхуа воззрился на капли пота, усеявшие чистый лоб, чувствуя исходящий от демона жар — и наконец понял.
Крохотное на вид ранение почки не могло быть причиной — на деле всё было куда серьёзнее, хоть Мобэй-цзюнь помалкивал, не давая знать о своём недомогании. Учитывая его ледяную природу, жаркая погода и здоровому Мобэй-цзюню должна быть не по душе, а будучи раненым, он запросто мог схлопотать воспаление и даже нагноение.
Его почка исцелялась настолько медленно, что, пожалуй, не помешало бы немного ускорить процесс!
Поскольку телу Мобэй-цзюня требовался холод, при жаркой погоде он начинал вырабатывать его самостоятельно.
— Хреново же ты спишь, — всё ещё шёпотом бросил Шан Цинхуа и, примирившись с судьбой, отправился стучать в двери среди ночи и надоедать служащим, чтобы раздобыть пару вееров из пальмового листа, кадку с водой и пару чистых полотенец. Вернувшись к Мобэй-цзюню, он обтёр его и пристроил на лоб мокрое полотенце, вслед за чем принялся обмахивать его обоими веерами что было сил.
При этом сам он немилосердно зевал, а глаза так и слипались. Он уже пребывал в состоянии полудрёмы, когда заметил, что веки Мобэй-цзюня приподнялись, и прекрасные синие глаза сверкнули во мраке ночи хищным кошачьим блеском.
Это ужаснуло бы кого угодно. Глаза Шан Цинхуа сами собой распахнулись, созерцая демона заискивающим взглядом, но тот уже вновь смежил веки.
…Проснувшись, Шан Цинхуа обнаружил, что дело плохо.
Прошлой ночью, вконец утомившись, он выронил веера и упал на кровать, заснув мертвецким сном. «Пронесло», — с облегчением подумал Шан Цинхуа, убедившись, что Мобэй-цзюнь ещё не очнулся — а то он, чего доброго, вышиб бы своему новому подчинённому мозги!
Спрыгнув с кровати, он улёгся на полу у изголовья — на его собственное место, которое ему всё же удалось отстоять.
Некоторое время спустя изголовье скрипнуло — Мобэй-цзюнь уселся в кровати.
Сердце Шан Цинхуа тревожно забилось: помедли он ещё пару мгновений, и кровопролития было бы не избежать.
***
На следующий день Мобэй-цзюнь милостиво разрешил Шан Цинхуа покинуть пределы гостиницы, так что он наконец-то мог вздохнуть полной грудью [3], отправившись по делам.
На самом деле это выглядело так: обняв бёдра демона, адепт неустанно канючил:
— Ваше Величество, увы, у меня кончилась еда! Я ещё не дошёл до того уровня совершенствования, когда при желании могу обходиться без пищи, как вы думаете! Дозвольте мне сходить на рынок, а то в противном случае вам придётся делить эту комнату с моим смердящим трупом!
В угловой лавочке он купил миску каши [4], прозрачной, словно вода, и, опустив голову, увидел в ней отражение своего лица — измождённого, будто побитый дождём цветок [5], иначе и не скажешь.
И надо же было, чтобы в этот горестный день он услышал, как кто-то окликает его из-за спины: «Шиди!» Развернувшись, он увидел пяток обладающих божественной аурой юношей в развевающихся на ветру одеяниях с длинными рукавами, с мечами за спинами — они двигались по направлению к нему.
Надо ж было тут очутиться его сотоварищам с хребта Цанцюн!
И то верно — семь дней минули, так что школа наверняка организовала поиски!
На глаза Шан Цинхуа навернулись непритворные слёзы, и он протянул руку тому, что шёл впереди:
— Шисюн Вэй!
Сдержанная улыбка озарила лицо юноши с двумя мечами на поясе — длинным и коротким, рукава которого колыхал лёгкий ветерок — это был Вэй Цинвэй [6], старший адепт пика Ваньцзянь собственной персоной. При виде спешащего к нему навстречу с протянутой рукой Шан Цинхуа он переменился в лице от изумления:
— Шиди, ты… — встревоженно бросил он, назвав Шан Цинхуа чужим именем. — Что с тобой случилось? Что с тобой произошло за эти несколько дней — да ты на человека не похож!
Сглотнув подступившие слёзы умиления, Шан Цинхуа смущённо ответил:
— Возможно, шисюн не может узнать меня, потому что перепутал меня с другим моим шисюном.
Он всего-то немного осунулся от недоедания — но чтобы прямо «на человека не похож»? «К сведению шисюна Вэя с Ваньцзянь, я протирал каждый из мечей на поле испытаний его пика не менее трёх раз! — обиженно думал Шан Цинхуа. — И всякий раз при этом ты велел мне подмести твою комнату, сварить тебе рис, покормить твоего панголина [7] — а ты даже лица моего запомнить не удосужился!»
— Ты что, не понял, что я пошутил? — отозвался Вэй Цинвэй. — Что, не смешно получилось? Ах, да, шиди Шан, почему ты здесь один — куда подевались остальные? И почему вы так задержались? Что-то случилось?
— О, как я посмотрю, шисюн Вэй по-прежнему питает пристрастие к такого рода шуткам, — отозвался Шан Цинхуа. — А остальные… остальные…
Эта встреча произошла так внезапно, что он не успел продумать складную историю [8] о том, что же всё-таки с ним случилось — так что вместо объяснений придал лицу ещё бóльшую бледность, дважды покачнулся — и наконец картинно рухнул на землю, лишившись чувств.
Учитывая, насколько истощённым он выглядел, его сотоварищи просто обязаны были на это купиться.
Упорно прикидываясь лежащим без сознания, он ощутил, как Вэй Цинвэй, опустившись на корточки рядом с ним, потыкал его в щёку. Остальные принялись совещаться:
— Шисюн, похоже, он в обмороке, что же нам делать?
— Ну а что нам остаётся? — парировал Вэй Цинвэй. — Давайте-ка заберём его с собой — там и решим.
***
На пике Цюндин.
Тела разместили в ряд перед Главным залом. Тут лежали все адепты пика Аньдин, отправившиеся за товарами в тот злосчастный день — кроме Шан Цинхуа.
А сам он стоял перед ними на коленях, роняя слёзы.
Безусловно, тут уж ничего не поделаешь — в этом мире заклинателей выжить не так-то просто, и тот, кто от природы не наделён добрым сердцем, не может обойтись без хорошо развитых слёзных желёз — в противном случае он не смог бы столь правдоподобно изобразить перед лордами пиков зрелище «настолько помешавшегося от горя, что не в силах подобрать слов».
Когда расспросы завершились, посуровевшие лорды пиков удалились во внутренние покои Главного зала, чтобы посовещаться. Внезапно тишину нарушил звон нефритовых подвесок на эфесе меча, и к Шан Цинхуа неторопливо приблизился адепт в одеяниях пика Цинцзин.
Светлая кожа, тонкие брови, бледные губы — и что-то неуловимо жестокое в правильных чертах лица. Чёрные волосы стянуты в пучок на затылке лентой цвета цин, в руках — длинный меч. По всей видимости, это то самое ходячее бедствие, дьявол во плоти, экзотический цветок пика Цинзцин, один из лидеров своего поколения и по совместительству главный злодей «Пути гордого бессмертного демона» Шэнь Цинцю.
Окинув тела беглым взглядом, он безразлично бросил:
— Так этот демон велел тебе передать что-нибудь на словах или, может, какую-нибудь вещь?
Шан Цинхуа был потрясён до глубины души, что старший адепт соизволил обратиться к нему лично.
— Нет? — выдавил он.
Что и говорить, обычно Шэнь Цинцю вообще в упор не видел всех, кто ниже него самого по положению. Всякий раз, когда он заговаривал с Шан Цинхуа, его голос прямо-таки сочился презрением, хотя, по правде, адепт пика Аньдин так привык к этому, что перестал обращать внимание…
— А вот это воистину странно, — уголки рта Шэнь Цинцю приподнялись в фальшивой улыбке. — То ли семь, то ли восемь человек убиты — и, раз он ничего не хотел с тобой передать, с чего бы ему оставлять тебя в живых?
Шан Цинхуа похлопал глазами, чувствуя, как из них вновь льются слёзы.
— Это… это…
На сей раз Шэнь Цинцю расплылся в совершенно искренней улыбке:
— Шан… шиди. Так как же ты на самом деле сумел спастись, чтобы вернуться на хребет Цанцюн?
Шан Цинхуа понимал, что не может позволить себе необдуманного ответа на этот вопрос.
Этот парень, Шэнь Цинцю этого мира, действовал согласно тому, что изначально вложил в него автор. Он не походил на рандомное пушечное мясо с IQ около 40, так что одурачить его было не так-то просто. Если сейчас Шан Цинхуа проколется, то можно ставить жирный крест на ещё не начавшейся карьере шпиона.
С полминуты он строил из себя дурачка, глупо улыбаясь. Затем у него над головой словно зажглась лампочка, и он тут же забормотал, запинаясь:
— Это… Наверно, это случилось потому…
Потому что он, не раздумывая ни мгновения, бросился перед Мобэй-цзюнем на колени?
Потому что он с искренним чувством во всеуслышание заорал: «Ваше Величество!»?
Потому что он в одночасье отринул малейшие зачатки чувства собственного достоинства?
Наградой терпеливо ожидавшему его ответа Шэнь Цинцю стал лишь отчаянный приступ кашля, от которого, казалось, Шан Цинхуа того и гляди выплюнет наружу все внутренности.
Тот кашлял, пока слёзы вновь не хлынули из глаз. Он отступил на шаг, и его лицо приняло обиженное выражение.
На любого найдётся управа [9], и смотри-ка, кого я призову, чтобы он разобрался с тобой!
И точно — пять секунд спустя из-за его спины послышался голос Юэ Цинъюаня:
— Шиди Цинцю, всем известно, что демонам чужды законы чести — очевидно, что шиди Шану чудом удалось избежать смерти. Даже если у тебя есть к нему вопросы, тебе не кажется, что сперва надо дать ему прийти в себя?
Вот он и явился — его божественный избавитель? Всеобщий благодетель? Будущий глава школы? На поле боя выходит Юэ Цинъюань!
Шан Цинхуа принялся считать про себя.
— Ладно, ладно, — сдался Шэнь Цинцю, воздев руку. — Раз мои слова не радуют слух, я больше ничего не скажу — как будет угодно шисюну Юэ.
1 удар.
— На этот раз наш шиди с пика Аньдин спустился с горы прежде всего для того, чтобы помочь уладить дела пика Цинцзин, так почему шиди Цинцю столь скуп в выражении сочувствия? Шиди Шан, отчего ты так сильно кашляешь? Мне сходить на пик Цяньцао за шиди Му, чтобы он тебя осмотрел?
2 удар. Шан Цинхуа молча помотал головой, роняя слёзы благодарности — и продолжая считать про себя.
— У каждого из двенадцати пиков есть свои обязанности, — осклабился Шэнь Цинцю, — и каждый преуспевает в чём-то своём. Это — дело пика Аньдин, так почему шисюн Юэ говорит так, будто мы в чём-то попрали права его адептов — можно подумать, только они и работают на всём хребте Цанцюн! К тому же, шисюну не стоит уверять меня в том, что они безропотно тянут свою лямку — можно подумать, я не знаю, как они ежечасно проклинают нас за нашими спинами!
3 удар.
Это ничуть не поколебало неизменного спокойствия Юэ Цинъюаня, который явно собирался что-то возразить, но Шэнь Цинцю опередил его:
— Хватит. Благодарю шисюна Юэ за наставление, Цинцю с радостью внемлет его поучениям в будущем. А сейчас — я пошёл.
4 удар. Готов!
Шан Цинхуа просто знал, что, если эти двое ввяжутся в спор, то непременно разойдутся, тая в душе обиду, к пятому предложению!
После того, как Шэнь Цинцю удалился, сжимая Сюя, Юэ Цинъюань вновь обернулся к Шан Цинхуа:
— Шиди Шан, ты натерпелся такого страху!
— Что вы, вовсе нет, — поспешно забормотал тот.
В сравнении с нещадной эксплуатацией и истощением, которым он подвергся за последние несколько дней, какой-то там испуг воистину ничего не стоил!
Что и говори, старик на границе потерял лошадь — но и это пошло ему на пользу [10]. После этого происшествия — быть может, потому что старый лорд пика Аньдин тем самым хотел поддержать Шан Цинхуа, или ещё по каким причинам — тот был повышен до ранга адепта внутреннего круга [11].
Шан Цинхуа весело напевал всю дорогу до большой общей спальни [12], откуда должен был забрать свои вещи перед тем, как заявить о своём прибытии в высокоранговый «Дом досуга» [13] пика Аньдин.
Да, вам не почудилось: адепты Аньдин, предающиеся рабскому труду дни и ночи напролёт, жили в помещении, гордо именуемом «Домом досуга».
Досуга, мать вашу! Сян Тянь Да Фэйцзи готов был поклясться, что изначально не вкладывал в это название никакого сатирического подтекста, однако теперь всякий раз при виде этих двух слов он чувствовал исходящую от них злую волю.
Отыскав свою собственную комнатушку, Шан Цинхуа, измотанный и морально, и физически, всё же нашёл в себе силы постелить постель, после чего повернулся, чтобы налить себе чашку воды. И, развернувшись обратно, обнаружил, что на его постели уже кто-то возлежит.
Как в самом пошлом клише, только что полученная от распорядителя чашка выпала из его рук, а колени ослабли настолько, что он едва не хлопнулся на пол.
— …Ваше Величество.
Мобэй-цзюнь повернул голову, воззрившись на него. Выражение его лица было не распознать, но от голоса прямо-таки веяло холодом:
— «Следовать за мной до скончания дней», так, что ли?
Шан Цинхуа готов был разрыдаться от ужаса.
Он последовал за ним даже на хребет Цанцюн! Шан Цинхуа никогда не думал… хотя, строго говоря, не то чтобы совсем не думал — «Таинственный Призрак: появляться как дух и исчезать подобно тени» — такой навык он сам придумал для Мобэй-цзюня, чтобы тот мог беспрепятственно помогать Бин-гэ чинить убийства и поджоги, незаметно передвигаясь под покровом темноты везде и всюду!
— Ваше Величество, позвольте мне объяснить, — затараторил он. — В тот день, стоило мне выйти — я всего-то хотел съесть пару ложек каши и назад — кто ж знал, что судьба так подшутит надо мной, что я наткнулся прямиком на собственного шисюна. Я боялся, что, если он будет задавать слишком много вопросов, я ненароком сболтну не то, и он отправит людей на поиски Вашего Величества, причинив вам неприятности — в любом случае, добром бы это не кончилось. К тому же, ваши раны более не причиняли вам серьёзного беспокойства, и, обдумав ситуацию с разных точек зрения, я решился претерпеть унижение ради великой миссии, последовав за ними, ведь в этом мне виделась возможность для…
Рука, которой Мобэй-цзюнь подпирал висок, уже устала, и он переместился на другую.
— Короче, они велели тебе вернуться — и ты просто пошёл за ними.
— А что мне оставалось? — горестно воззвал к нему Шан Цинхуа. — Воспротивиться ему? Биться с ними? Я бы не стал так поступать — не говоря уже о том, что у меня против них не было ни малейшего шанса, тем самым я, что куда важнее, лишился бы возможности стать шпионом Вашего Величества — так как я мог разоблачить себя перед адептами хребта Цанцюн, даже не принявшись за дело?
Где-то в середине этой прочувствованной речи он не преминул вставить, решив ковать железо, пока горячо:
— А также я счастлив доложить Вашему Величеству, что меня повысили до старшего адепта — разве моё усердие не увенчалось успехом? Ваше Величество не находит, что у меня всё же есть потенциал?..
Пресмыкайся, пресмыкайся добросовестнее.
Однако как бы он ни растекался перед новоявленным владыкой, на сердце Сян Тянь Да Фэйцзи было ясно [14]. Он твёрдо верил в две вещи:
1: Под коленями мужчины таится золото (и потому важно выбрать нужный момент, чтобы преклонить их);
2: Настоящий мужчина не плачет, даже когда плачет.
Следуя этим двум основополагающим правилам, он справедливо рассудил, что в данном случае в низкопоклонстве нет ничего постыдного. К тому же, если взглянуть на это с иной точки зрения, то ведь Мобэй-цзюнь — его собственное творение, то бишь, в каком-то смысле его, автора, детище. Ну а в том, чтобы отцу немного позаискивать перед сыном, и впрямь нет ничего предосудительного. А ведь, если подумать, так называемые детища — это долги родителей из предыдущих жизней…
Бац-бац, хлоп-хлоп — претерпев новые колотушки, Шан Цинхуа скрючился на стуле, обнимая колени, и попытался применить моральный закон А-кью [15], дабы исцелить свои душевные раны.
Поразмявшись таким образом, Мобэй-цзюнь улёгся обратно на кровать и, потянувшись, повернулся к Шан Цинхуа спиной. В его голосе — ни громком, ни тихом — таилась скрытая угроза:
— Завтра продолжим.
Это окончательно добило Шан Цинхуа.
«Охренеть, он ещё и продолжать собрался!» — Он едва не выпалил это вслух, призывая весь хребет Цанцюн отправиться в Преисподнюю вслед за ним.
Примечания переводчиков:
[1] Херня — в оригинале JB 雞巴〔鸡巴〕(jība) – в пер. с кит. «хуета, хуйня, херня».
[2] -Сюн 兄 (xiōng) — в пер. с кит. «старший брат», «уважаемый друг», «глубокоуважаемый» (вежливое обращение к сверстнику).
[3] Вздохнув полной грудью — в оригинале 重见天日 (chóngjiàn tiānrì) — в букв. пер. с кит. «снова увидеть солнце на небе».
[4] Жидкая каша 稀粥 (xīzhōu) сичжоу — отвар из риса, пшена или гороха.
[5] Цветок — в оригинале 黄花 (huánghuā) — в пер. с кит. «жёлтый цветок», лилейник (красоднев) лимонный (Hemerocallis citrine Baroni), в образном значении — «девственник, девственница». Как вы помните, это – одно из вариантов имён старейшины Цзюэши Хуангуа (он же – Непревзойдённый Огурец), которое послышалось сплетникам Цзянху, так что он, в некотором роде, был «Непревзойдённый девственник» :D
[6] Цинвэй 清巍 (Qīngwēi) — его имя пер. с кит. как «чистый (ясный) и величественный (высокий)»
[7] Панголин (или ящер) 穿山甲 (chuānshānjiǎ) – млекопитающее, напоминающее броненосца (и сосновую шишку по совместительству :-) ), при опасности так же сворачивается в шар. Питается муравьями и термитами, которые сбегаются ему на язык, поскольку его слюна пахнет мёдом. Съедает до 2 килограммов муравьёв за раз (а теперь представьте себе, каково приходилось Шан Цинхуа кормить эту зверюгу).
Благодаря Вэй Цинвэю мы влюбились в панголинов, разделите наше восхищение :-)
Милое видео с панголинами:
https://www.youtube.com/watch?v=HNT8jECtN5s
[8] Складная история — в оригинале 天衣无缝 (tiān yī wú fèng) — в пер. с кит. «платье небожителей не имеет швов», в образном значении — «совершенный, безупречный, без изъянов».
[9] На любого найдётся управа – в оригинале 一物降一物 (yī wù xiáng yī wù) – в пер. с кит. «одна вещь побеждает другую», образно – «на каждую рыбу найдётся рыба покрупнее».
[10] Старик с границы потерял лошадь — но и это пошло ему на пользу 塞翁失马焉知非福 (sài wēng shī mǎ yān zhī fēi fú) – кит. поговорка, основывающаяся на истории о том, как после потери лошадь вернулась, приведя с собой ещё и коня. Русские аналоги – «Не было счастья, да несчастье помогло», «нет худа без добра» и «никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь».
Здесь можно прочесть эту историю целиком: https://www.epochtimes.com.ua/ru/china/learn-chinese/kitayskaya-mudrost-starik-na-granitse-poteryal-konya--102601.html
[11] Адепт внутреннего круга — в оригинале 入门弟子 (rùméndìzǐ) – в букв. пер. с кит. «адепт, вошедший в дверь (ворота)».
[12] Большая общая спальня – в оригинале 大通铺 (dàtōngpù) – широкая кровать, на которой могут поместиться сразу несколько человек – например, в среде бедных рабочих или в школах.
[13] Дом досуга 闲人居 (xiánrénjū) – в букв. пер. с кит. «Жилище праздношатающихся, или бездельников».
[14] Ясно на сердце – в оригинале 云淡风轻 (yún dàn fēng qīng) – в букв. пер. с кит. «лёгкие облака и ветерок», образно о хорошей погоде.
[15] Моральный закон А-кью – 阿Q 精神大法 (āQ jīngshén dàfǎ) — аллюзия на повесть Лу Синя «Подлинная история А-кью». Моральный закон А-кью — ироническое поименование способа самоутешения, что ты одержал «духовную победу» перед лицом превосходящего противника. Короче говоря, утешение лузера.
Ознакомиться с повестью можно по этой ссылке: https://www.e-reading.club/book.php?book=90407
Следующая глава
С тех пор минуло лишь четыре дня, но из-за претерпеваемых Шан Цинхуа страданий каждый из них тянулся, словно целый год, а каждая ночь оборачивалась беспрерывным кошмаром.
Но в эту полночь Шан Цинхуа спал как убитый и снова видел сны.
На сей раз ему грезилось, что он, вновь оказавшись в своём родном мире, всхлипывает перед компьютером, а рядом стоит злобный громила и держит в руках колючий огурец, похожий на волосатую лодыжку, которым вновь и вновь бьёт писателя по лицу, ревя:
— Всё, что ты пишешь — полная херня [1]!
Тщетно пытаясь уклониться от орудия избиения, Сян Тянь Да Фэйцзи силился возразить ему:
— Но я уже давно не писал ни строчки! Зачем ты так, Огурец-сюн [2]!
— Тогда живо выкладывай обновление! — велел Огурец, затягивая петлю у него на шее.
читать дальшеПретерпевая все виды страданий, Шан Цинхуа наконец вырвался из кошмарного сна — чтобы обнаружить, что верёвка и впрямь туго натянулась. Скользнувший по ней взгляд упёрся в лежащего пластом Мобэй-цзюня, который раз за разом дёргал за верёвку, будто за шнурок звонка.
Еле живой Шан Цинхуа вяло пролепетал:
— Что угодно Вашему Величеству?
Не получив ответа, он спросил вновь — и тут понял, что Мобэй-цзюнь делал это бессознательно. Не приходя в себя, демон ворочался на постели, словно ему вновь нездоровилось, и хватал руками воздух, будто пытаясь кого-то поймать, чтобы хорошенько на нём отыграться. К несчастью Шан Цинхуа, при этом его господин дёргал своего подчинённого с такой силой, что у того чуть глаза из орбит не вылезли.
Мобэй-цзюнь хмурился, будто негодуя на что-то, и продолжал вертеться. На цыпочках приблизившись к кровати, Шан Цинхуа воззрился на капли пота, усеявшие чистый лоб, чувствуя исходящий от демона жар — и наконец понял.
Крохотное на вид ранение почки не могло быть причиной — на деле всё было куда серьёзнее, хоть Мобэй-цзюнь помалкивал, не давая знать о своём недомогании. Учитывая его ледяную природу, жаркая погода и здоровому Мобэй-цзюню должна быть не по душе, а будучи раненым, он запросто мог схлопотать воспаление и даже нагноение.
Его почка исцелялась настолько медленно, что, пожалуй, не помешало бы немного ускорить процесс!
Поскольку телу Мобэй-цзюня требовался холод, при жаркой погоде он начинал вырабатывать его самостоятельно.
— Хреново же ты спишь, — всё ещё шёпотом бросил Шан Цинхуа и, примирившись с судьбой, отправился стучать в двери среди ночи и надоедать служащим, чтобы раздобыть пару вееров из пальмового листа, кадку с водой и пару чистых полотенец. Вернувшись к Мобэй-цзюню, он обтёр его и пристроил на лоб мокрое полотенце, вслед за чем принялся обмахивать его обоими веерами что было сил.
При этом сам он немилосердно зевал, а глаза так и слипались. Он уже пребывал в состоянии полудрёмы, когда заметил, что веки Мобэй-цзюня приподнялись, и прекрасные синие глаза сверкнули во мраке ночи хищным кошачьим блеском.
Это ужаснуло бы кого угодно. Глаза Шан Цинхуа сами собой распахнулись, созерцая демона заискивающим взглядом, но тот уже вновь смежил веки.
…Проснувшись, Шан Цинхуа обнаружил, что дело плохо.
Прошлой ночью, вконец утомившись, он выронил веера и упал на кровать, заснув мертвецким сном. «Пронесло», — с облегчением подумал Шан Цинхуа, убедившись, что Мобэй-цзюнь ещё не очнулся — а то он, чего доброго, вышиб бы своему новому подчинённому мозги!
Спрыгнув с кровати, он улёгся на полу у изголовья — на его собственное место, которое ему всё же удалось отстоять.
Некоторое время спустя изголовье скрипнуло — Мобэй-цзюнь уселся в кровати.
Сердце Шан Цинхуа тревожно забилось: помедли он ещё пару мгновений, и кровопролития было бы не избежать.
***
На следующий день Мобэй-цзюнь милостиво разрешил Шан Цинхуа покинуть пределы гостиницы, так что он наконец-то мог вздохнуть полной грудью [3], отправившись по делам.
На самом деле это выглядело так: обняв бёдра демона, адепт неустанно канючил:
— Ваше Величество, увы, у меня кончилась еда! Я ещё не дошёл до того уровня совершенствования, когда при желании могу обходиться без пищи, как вы думаете! Дозвольте мне сходить на рынок, а то в противном случае вам придётся делить эту комнату с моим смердящим трупом!
В угловой лавочке он купил миску каши [4], прозрачной, словно вода, и, опустив голову, увидел в ней отражение своего лица — измождённого, будто побитый дождём цветок [5], иначе и не скажешь.
И надо же было, чтобы в этот горестный день он услышал, как кто-то окликает его из-за спины: «Шиди!» Развернувшись, он увидел пяток обладающих божественной аурой юношей в развевающихся на ветру одеяниях с длинными рукавами, с мечами за спинами — они двигались по направлению к нему.
Надо ж было тут очутиться его сотоварищам с хребта Цанцюн!
И то верно — семь дней минули, так что школа наверняка организовала поиски!
На глаза Шан Цинхуа навернулись непритворные слёзы, и он протянул руку тому, что шёл впереди:
— Шисюн Вэй!
Сдержанная улыбка озарила лицо юноши с двумя мечами на поясе — длинным и коротким, рукава которого колыхал лёгкий ветерок — это был Вэй Цинвэй [6], старший адепт пика Ваньцзянь собственной персоной. При виде спешащего к нему навстречу с протянутой рукой Шан Цинхуа он переменился в лице от изумления:
— Шиди, ты… — встревоженно бросил он, назвав Шан Цинхуа чужим именем. — Что с тобой случилось? Что с тобой произошло за эти несколько дней — да ты на человека не похож!
Сглотнув подступившие слёзы умиления, Шан Цинхуа смущённо ответил:
— Возможно, шисюн не может узнать меня, потому что перепутал меня с другим моим шисюном.
Он всего-то немного осунулся от недоедания — но чтобы прямо «на человека не похож»? «К сведению шисюна Вэя с Ваньцзянь, я протирал каждый из мечей на поле испытаний его пика не менее трёх раз! — обиженно думал Шан Цинхуа. — И всякий раз при этом ты велел мне подмести твою комнату, сварить тебе рис, покормить твоего панголина [7] — а ты даже лица моего запомнить не удосужился!»
— Ты что, не понял, что я пошутил? — отозвался Вэй Цинвэй. — Что, не смешно получилось? Ах, да, шиди Шан, почему ты здесь один — куда подевались остальные? И почему вы так задержались? Что-то случилось?
— О, как я посмотрю, шисюн Вэй по-прежнему питает пристрастие к такого рода шуткам, — отозвался Шан Цинхуа. — А остальные… остальные…
Эта встреча произошла так внезапно, что он не успел продумать складную историю [8] о том, что же всё-таки с ним случилось — так что вместо объяснений придал лицу ещё бóльшую бледность, дважды покачнулся — и наконец картинно рухнул на землю, лишившись чувств.
Учитывая, насколько истощённым он выглядел, его сотоварищи просто обязаны были на это купиться.
Упорно прикидываясь лежащим без сознания, он ощутил, как Вэй Цинвэй, опустившись на корточки рядом с ним, потыкал его в щёку. Остальные принялись совещаться:
— Шисюн, похоже, он в обмороке, что же нам делать?
— Ну а что нам остаётся? — парировал Вэй Цинвэй. — Давайте-ка заберём его с собой — там и решим.
***
На пике Цюндин.
Тела разместили в ряд перед Главным залом. Тут лежали все адепты пика Аньдин, отправившиеся за товарами в тот злосчастный день — кроме Шан Цинхуа.
А сам он стоял перед ними на коленях, роняя слёзы.
Безусловно, тут уж ничего не поделаешь — в этом мире заклинателей выжить не так-то просто, и тот, кто от природы не наделён добрым сердцем, не может обойтись без хорошо развитых слёзных желёз — в противном случае он не смог бы столь правдоподобно изобразить перед лордами пиков зрелище «настолько помешавшегося от горя, что не в силах подобрать слов».
Когда расспросы завершились, посуровевшие лорды пиков удалились во внутренние покои Главного зала, чтобы посовещаться. Внезапно тишину нарушил звон нефритовых подвесок на эфесе меча, и к Шан Цинхуа неторопливо приблизился адепт в одеяниях пика Цинцзин.
Светлая кожа, тонкие брови, бледные губы — и что-то неуловимо жестокое в правильных чертах лица. Чёрные волосы стянуты в пучок на затылке лентой цвета цин, в руках — длинный меч. По всей видимости, это то самое ходячее бедствие, дьявол во плоти, экзотический цветок пика Цинзцин, один из лидеров своего поколения и по совместительству главный злодей «Пути гордого бессмертного демона» Шэнь Цинцю.
Окинув тела беглым взглядом, он безразлично бросил:
— Так этот демон велел тебе передать что-нибудь на словах или, может, какую-нибудь вещь?
Шан Цинхуа был потрясён до глубины души, что старший адепт соизволил обратиться к нему лично.
— Нет? — выдавил он.
Что и говорить, обычно Шэнь Цинцю вообще в упор не видел всех, кто ниже него самого по положению. Всякий раз, когда он заговаривал с Шан Цинхуа, его голос прямо-таки сочился презрением, хотя, по правде, адепт пика Аньдин так привык к этому, что перестал обращать внимание…
— А вот это воистину странно, — уголки рта Шэнь Цинцю приподнялись в фальшивой улыбке. — То ли семь, то ли восемь человек убиты — и, раз он ничего не хотел с тобой передать, с чего бы ему оставлять тебя в живых?
Шан Цинхуа похлопал глазами, чувствуя, как из них вновь льются слёзы.
— Это… это…
На сей раз Шэнь Цинцю расплылся в совершенно искренней улыбке:
— Шан… шиди. Так как же ты на самом деле сумел спастись, чтобы вернуться на хребет Цанцюн?
Шан Цинхуа понимал, что не может позволить себе необдуманного ответа на этот вопрос.
Этот парень, Шэнь Цинцю этого мира, действовал согласно тому, что изначально вложил в него автор. Он не походил на рандомное пушечное мясо с IQ около 40, так что одурачить его было не так-то просто. Если сейчас Шан Цинхуа проколется, то можно ставить жирный крест на ещё не начавшейся карьере шпиона.
С полминуты он строил из себя дурачка, глупо улыбаясь. Затем у него над головой словно зажглась лампочка, и он тут же забормотал, запинаясь:
— Это… Наверно, это случилось потому…
Потому что он, не раздумывая ни мгновения, бросился перед Мобэй-цзюнем на колени?
Потому что он с искренним чувством во всеуслышание заорал: «Ваше Величество!»?
Потому что он в одночасье отринул малейшие зачатки чувства собственного достоинства?
Наградой терпеливо ожидавшему его ответа Шэнь Цинцю стал лишь отчаянный приступ кашля, от которого, казалось, Шан Цинхуа того и гляди выплюнет наружу все внутренности.
Тот кашлял, пока слёзы вновь не хлынули из глаз. Он отступил на шаг, и его лицо приняло обиженное выражение.
На любого найдётся управа [9], и смотри-ка, кого я призову, чтобы он разобрался с тобой!
И точно — пять секунд спустя из-за его спины послышался голос Юэ Цинъюаня:
— Шиди Цинцю, всем известно, что демонам чужды законы чести — очевидно, что шиди Шану чудом удалось избежать смерти. Даже если у тебя есть к нему вопросы, тебе не кажется, что сперва надо дать ему прийти в себя?
Вот он и явился — его божественный избавитель? Всеобщий благодетель? Будущий глава школы? На поле боя выходит Юэ Цинъюань!
Шан Цинхуа принялся считать про себя.
— Ладно, ладно, — сдался Шэнь Цинцю, воздев руку. — Раз мои слова не радуют слух, я больше ничего не скажу — как будет угодно шисюну Юэ.
1 удар.
— На этот раз наш шиди с пика Аньдин спустился с горы прежде всего для того, чтобы помочь уладить дела пика Цинцзин, так почему шиди Цинцю столь скуп в выражении сочувствия? Шиди Шан, отчего ты так сильно кашляешь? Мне сходить на пик Цяньцао за шиди Му, чтобы он тебя осмотрел?
2 удар. Шан Цинхуа молча помотал головой, роняя слёзы благодарности — и продолжая считать про себя.
— У каждого из двенадцати пиков есть свои обязанности, — осклабился Шэнь Цинцю, — и каждый преуспевает в чём-то своём. Это — дело пика Аньдин, так почему шисюн Юэ говорит так, будто мы в чём-то попрали права его адептов — можно подумать, только они и работают на всём хребте Цанцюн! К тому же, шисюну не стоит уверять меня в том, что они безропотно тянут свою лямку — можно подумать, я не знаю, как они ежечасно проклинают нас за нашими спинами!
3 удар.
Это ничуть не поколебало неизменного спокойствия Юэ Цинъюаня, который явно собирался что-то возразить, но Шэнь Цинцю опередил его:
— Хватит. Благодарю шисюна Юэ за наставление, Цинцю с радостью внемлет его поучениям в будущем. А сейчас — я пошёл.
4 удар. Готов!
Шан Цинхуа просто знал, что, если эти двое ввяжутся в спор, то непременно разойдутся, тая в душе обиду, к пятому предложению!
После того, как Шэнь Цинцю удалился, сжимая Сюя, Юэ Цинъюань вновь обернулся к Шан Цинхуа:
— Шиди Шан, ты натерпелся такого страху!
— Что вы, вовсе нет, — поспешно забормотал тот.
В сравнении с нещадной эксплуатацией и истощением, которым он подвергся за последние несколько дней, какой-то там испуг воистину ничего не стоил!
Что и говори, старик на границе потерял лошадь — но и это пошло ему на пользу [10]. После этого происшествия — быть может, потому что старый лорд пика Аньдин тем самым хотел поддержать Шан Цинхуа, или ещё по каким причинам — тот был повышен до ранга адепта внутреннего круга [11].
Шан Цинхуа весело напевал всю дорогу до большой общей спальни [12], откуда должен был забрать свои вещи перед тем, как заявить о своём прибытии в высокоранговый «Дом досуга» [13] пика Аньдин.
Да, вам не почудилось: адепты Аньдин, предающиеся рабскому труду дни и ночи напролёт, жили в помещении, гордо именуемом «Домом досуга».
Досуга, мать вашу! Сян Тянь Да Фэйцзи готов был поклясться, что изначально не вкладывал в это название никакого сатирического подтекста, однако теперь всякий раз при виде этих двух слов он чувствовал исходящую от них злую волю.
Отыскав свою собственную комнатушку, Шан Цинхуа, измотанный и морально, и физически, всё же нашёл в себе силы постелить постель, после чего повернулся, чтобы налить себе чашку воды. И, развернувшись обратно, обнаружил, что на его постели уже кто-то возлежит.
Как в самом пошлом клише, только что полученная от распорядителя чашка выпала из его рук, а колени ослабли настолько, что он едва не хлопнулся на пол.
— …Ваше Величество.
Мобэй-цзюнь повернул голову, воззрившись на него. Выражение его лица было не распознать, но от голоса прямо-таки веяло холодом:
— «Следовать за мной до скончания дней», так, что ли?
Шан Цинхуа готов был разрыдаться от ужаса.
Он последовал за ним даже на хребет Цанцюн! Шан Цинхуа никогда не думал… хотя, строго говоря, не то чтобы совсем не думал — «Таинственный Призрак: появляться как дух и исчезать подобно тени» — такой навык он сам придумал для Мобэй-цзюня, чтобы тот мог беспрепятственно помогать Бин-гэ чинить убийства и поджоги, незаметно передвигаясь под покровом темноты везде и всюду!
— Ваше Величество, позвольте мне объяснить, — затараторил он. — В тот день, стоило мне выйти — я всего-то хотел съесть пару ложек каши и назад — кто ж знал, что судьба так подшутит надо мной, что я наткнулся прямиком на собственного шисюна. Я боялся, что, если он будет задавать слишком много вопросов, я ненароком сболтну не то, и он отправит людей на поиски Вашего Величества, причинив вам неприятности — в любом случае, добром бы это не кончилось. К тому же, ваши раны более не причиняли вам серьёзного беспокойства, и, обдумав ситуацию с разных точек зрения, я решился претерпеть унижение ради великой миссии, последовав за ними, ведь в этом мне виделась возможность для…
Рука, которой Мобэй-цзюнь подпирал висок, уже устала, и он переместился на другую.
— Короче, они велели тебе вернуться — и ты просто пошёл за ними.
— А что мне оставалось? — горестно воззвал к нему Шан Цинхуа. — Воспротивиться ему? Биться с ними? Я бы не стал так поступать — не говоря уже о том, что у меня против них не было ни малейшего шанса, тем самым я, что куда важнее, лишился бы возможности стать шпионом Вашего Величества — так как я мог разоблачить себя перед адептами хребта Цанцюн, даже не принявшись за дело?
Где-то в середине этой прочувствованной речи он не преминул вставить, решив ковать железо, пока горячо:
— А также я счастлив доложить Вашему Величеству, что меня повысили до старшего адепта — разве моё усердие не увенчалось успехом? Ваше Величество не находит, что у меня всё же есть потенциал?..
Пресмыкайся, пресмыкайся добросовестнее.
Однако как бы он ни растекался перед новоявленным владыкой, на сердце Сян Тянь Да Фэйцзи было ясно [14]. Он твёрдо верил в две вещи:
1: Под коленями мужчины таится золото (и потому важно выбрать нужный момент, чтобы преклонить их);
2: Настоящий мужчина не плачет, даже когда плачет.
Следуя этим двум основополагающим правилам, он справедливо рассудил, что в данном случае в низкопоклонстве нет ничего постыдного. К тому же, если взглянуть на это с иной точки зрения, то ведь Мобэй-цзюнь — его собственное творение, то бишь, в каком-то смысле его, автора, детище. Ну а в том, чтобы отцу немного позаискивать перед сыном, и впрямь нет ничего предосудительного. А ведь, если подумать, так называемые детища — это долги родителей из предыдущих жизней…
Бац-бац, хлоп-хлоп — претерпев новые колотушки, Шан Цинхуа скрючился на стуле, обнимая колени, и попытался применить моральный закон А-кью [15], дабы исцелить свои душевные раны.
Поразмявшись таким образом, Мобэй-цзюнь улёгся обратно на кровать и, потянувшись, повернулся к Шан Цинхуа спиной. В его голосе — ни громком, ни тихом — таилась скрытая угроза:
— Завтра продолжим.
Это окончательно добило Шан Цинхуа.
«Охренеть, он ещё и продолжать собрался!» — Он едва не выпалил это вслух, призывая весь хребет Цанцюн отправиться в Преисподнюю вслед за ним.
Примечания переводчиков:
[1] Херня — в оригинале JB 雞巴〔鸡巴〕(jība) – в пер. с кит. «хуета, хуйня, херня».
[2] -Сюн 兄 (xiōng) — в пер. с кит. «старший брат», «уважаемый друг», «глубокоуважаемый» (вежливое обращение к сверстнику).
[3] Вздохнув полной грудью — в оригинале 重见天日 (chóngjiàn tiānrì) — в букв. пер. с кит. «снова увидеть солнце на небе».
[4] Жидкая каша 稀粥 (xīzhōu) сичжоу — отвар из риса, пшена или гороха.
[5] Цветок — в оригинале 黄花 (huánghuā) — в пер. с кит. «жёлтый цветок», лилейник (красоднев) лимонный (Hemerocallis citrine Baroni), в образном значении — «девственник, девственница». Как вы помните, это – одно из вариантов имён старейшины Цзюэши Хуангуа (он же – Непревзойдённый Огурец), которое послышалось сплетникам Цзянху, так что он, в некотором роде, был «Непревзойдённый девственник» :D
[6] Цинвэй 清巍 (Qīngwēi) — его имя пер. с кит. как «чистый (ясный) и величественный (высокий)»
[7] Панголин (или ящер) 穿山甲 (chuānshānjiǎ) – млекопитающее, напоминающее броненосца (и сосновую шишку по совместительству :-) ), при опасности так же сворачивается в шар. Питается муравьями и термитами, которые сбегаются ему на язык, поскольку его слюна пахнет мёдом. Съедает до 2 килограммов муравьёв за раз (а теперь представьте себе, каково приходилось Шан Цинхуа кормить эту зверюгу).
Благодаря Вэй Цинвэю мы влюбились в панголинов, разделите наше восхищение :-)
Милое видео с панголинами:
https://www.youtube.com/watch?v=HNT8jECtN5s
[8] Складная история — в оригинале 天衣无缝 (tiān yī wú fèng) — в пер. с кит. «платье небожителей не имеет швов», в образном значении — «совершенный, безупречный, без изъянов».
[9] На любого найдётся управа – в оригинале 一物降一物 (yī wù xiáng yī wù) – в пер. с кит. «одна вещь побеждает другую», образно – «на каждую рыбу найдётся рыба покрупнее».
[10] Старик с границы потерял лошадь — но и это пошло ему на пользу 塞翁失马焉知非福 (sài wēng shī mǎ yān zhī fēi fú) – кит. поговорка, основывающаяся на истории о том, как после потери лошадь вернулась, приведя с собой ещё и коня. Русские аналоги – «Не было счастья, да несчастье помогло», «нет худа без добра» и «никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь».
Здесь можно прочесть эту историю целиком: https://www.epochtimes.com.ua/ru/china/learn-chinese/kitayskaya-mudrost-starik-na-granitse-poteryal-konya--102601.html
[11] Адепт внутреннего круга — в оригинале 入门弟子 (rùméndìzǐ) – в букв. пер. с кит. «адепт, вошедший в дверь (ворота)».
[12] Большая общая спальня – в оригинале 大通铺 (dàtōngpù) – широкая кровать, на которой могут поместиться сразу несколько человек – например, в среде бедных рабочих или в школах.
[13] Дом досуга 闲人居 (xiánrénjū) – в букв. пер. с кит. «Жилище праздношатающихся, или бездельников».
[14] Ясно на сердце – в оригинале 云淡风轻 (yún dàn fēng qīng) – в букв. пер. с кит. «лёгкие облака и ветерок», образно о хорошей погоде.
[15] Моральный закон А-кью – 阿Q 精神大法 (āQ jīngshén dàfǎ) — аллюзия на повесть Лу Синя «Подлинная история А-кью». Моральный закон А-кью — ироническое поименование способа самоутешения, что ты одержал «духовную победу» перед лицом превосходящего противника. Короче говоря, утешение лузера.
Ознакомиться с повестью можно по этой ссылке: https://www.e-reading.club/book.php?book=90407
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 92. Похождения Сян Тянь Да Фэйцзи. Часть 3. Фрагмент 1
Предыдущая глава
Примечание переводчиков:
Эта глава продолжает обширную арку "Похождения Сян Тянь Да Фэйцзи", которая продлится четыре главы (с 3-ей части "Похождений" до последней, 6-й).
По причине большого размера глав мы приняли решение разбивать их на фрагменты по мере перевода.
Эта глава разделена на два равных фрагмента, здесь представлен первый из них.
Предыдущие части "Похождений" можно освежить здесь:
Глава 73. Похождения Сян Тянь Да Фэйцзи. Часть 1
Глава 89. Похождения Сян Тянь Да Фэйцзи. Часть 2
Едва отзвучал голос Шан Цинхуа, как чудовищная сила сдёрнула его с повозки, швырнув наземь.
Он шлёпнулся у ног Мобэй-цзюня с наполовину извлечённым мечом, так толком и не успев решить, стоит ли его вытаскивать.
Владыка демонов осклабился, глаза сверкнули синим льдом. Не успев толком сообразить, что делает [1], Шан Цинхуа кинулся прямо к нему, обхватив его бёдра.
читать дальшеЕго шисюны при виде подобного так и застыли с разинутыми ртами =口=
Мобэй-цзюнь угрожающе прищурился = =
Шустро опустившись на одно колено, Шан Цинхуа взмолился, прежде чем тот успел отреагировать:
— Ваше величество [2], позвольте мне следовать за вами до скончания дней!
Мобэй-цзюнь попробовал было оттолкнуть его пинком, но Шан Цинхуа держался крепко. Тогда демон попытался пришибить его рукой, но это оказалось ничуть не проще: этот человек был словно геккон, казалось бы, едва касающийся стены в своих проворных движениях — а поди ж ты отдери.
Владыка демонов поневоле разгневался.
Адепты Аньдин истолковали эту сцену по-своему: возрадовавшись тому, что их собрат хотя бы на время сковал движения противника, они предпочли не дожидаться неизбежной развязки и тотчас разбежались, бросив товары. Шан Цинхуа горестно возопил в душе — но какую-то пару мгновений спустя к его мысленным стенаниям присоединились вполне реальные крики.
Десятки сосулек пронзили бросивших его сотоварищей, и блики серебристого света засверкали в бешеной пляске на разлетающихся каплях крови. При виде этого Шан Цинхуа и вовсе вцепился в бёдра Мобэй-цзюня железной хваткой, продолжая канючить:
— Ваше Величество, прошу, не отвергайте меня! Я могу быть очень полезным!
Наконец изволив склониться к нему, демон спросил:
— Ты? И какой же от тебя толк?
— Я умею подавать чай, — прилежно принялся перечислять Шан Цинхуа, — стирать, застилать постель… или… — бросив пытливый взгляд на нависшего над ним владыку демонов, он поправился: — Видите ли, Ваше Величество, став вашим шпионом на пике Цанцюн, я смогу добывать и передавать вам информацию, способствуя тому, чтобы царства людей и демонов объединились под вашим владычеством!
— Ты — всего лишь адепт внешнего круга, да ещё и пика Аньдин, — хмыкнул Мобэй-цзюнь. — И когда же, по-твоему, с подобной помощью я достигну столь грандиозной цели?
— Вашему Величеству не стоит недооценивать мой пик, — сконфуженно пробормотал Шан Цинхуа.
«Ну почему даже демоны норовят втоптать в грязь мой многострадальный пик? — возмутился он про себя. — Более того, в устах Мобэй-цзюня “адепт Аньдин” звучало ещё уничижительнее, чем “адепт внешнего круга”. Нет уж, это, право, чересчур!»
От возмущения ему на глаза навернулись слёзы, и он ещё теснее прижался к Мобэй-цзюню, подобно пиявке, вознамерившись стоять насмерть — застигнутый этим движением врасплох, владыка демонов пошатнулся, потеряв равновесие… и грянулся оземь.
При этом он едва не раздавил вцепившегося в него Шан Цинхуа, который поспешно разжал руки.
Пока он сидел на корточках в растерянности, его посетила внезапная догадка: Мобэй-цзюнь, что, был ранен?
Неудивительно, что у него такой вспыльчивый характер, если его на поверку так легко вывести из равновесия!
Неужто Шан Цинхуа собственными руками только что умудрился завалить владыку демонов? Воистину импульсивные действия [3] тоже могут приносить пользу!
Осторожно приблизившись, Шан Цинхуа воззрился на Мобэй-цзюня.
Так и есть — на пояснице демона, приблизительно над правой почкой, имелось ранение с палец длиной, в которой блестел золотой обломок — присмотревшись, Шан Цинхуа различил тонкое плетение пластины в форме лепестка.
Такой вот затейливый, не лишённый некоей фривольности «цветочный» дротик [4], несомненно, принадлежал одному из адептов дворца Хуаньхуа!
Ему ли не знать — ведь это была одна из безделиц, походя придуманных великим Самолётом: тонкое и лёгкое, словно крыло стрекозы, оно вдобавок покрыто обезболивающим составом, так что жертва далеко не сразу замечает, что он вошёл в тело, а при активных движениях этот цветок «распускался», вонзая шесть острых как бритва лепестков во внутренние органы.
Знакомо звучит, а? Похоже на то, что обычно приписывается демонам? И это не лишено оснований: подобное совпадение с лёгкостью объясняется тем, что это изобретение принадлежало одному из бывших глав дворца Хуаньхуа, который, будучи в услужении у демонов, спасся, едва избежав смерти — и впоследствии создал это оружие, основываясь на принципе действия демонической травы под называнием цинсы — или «узы любви».
Итак, заканчиваем с закадровым повествованием и возвращаемся к основному действию.
Иными словами, этот представитель второго поколения чистокровных демонов, которому, по идее, предстояло прихлопнуть самого Шан Цинхуа, теперь не только ранен в почку, но и находится под действием наркотика.
Похоже, сюда Мобэй-цзюнь прорывался с боем сквозь кольцо окружения дворца Хуаньхуа. Мстительность демонов давно стала притчей во языцех, а между родом Мобэя и Дворцом были старые счёты — недаром во время печально известного собрания Союза бессмертных наиболее тяжёлые потери понесла именно эта школа заклинателей: так отмстил им Мобэй-цзюнь. И всё это безупречно вписывалось в концепцию Сян Тянь Да Фэйцзи.
Не переставая озадаченно бормотать про себя, Шан Цинхуа расплылся в злорадной улыбке. Пошарив вокруг, он отыскал камень с полторы головы размером и, взвесив его на руке, удовлетворённо отметил, что тот достаточно тяжёл.
Раз, два, три — сделать всего несколько шагов до Мобэй-цзюня, чтобы размозжить эту голову с плотно смеженными веками.
И Система в кои-то веки помалкивает, не пытаясь его остановить.
Шан Цинхуа мог вздохнуть с облегчением: никаких предупреждений — значит, флаг тебе в руки!
— Ваше Величество, о Ваше Величество, такова воля Небес, — подобно молитве бормотал Шан Цинхуа, чувствуя, что его словам недостаёт искренности. — Нашим путям суждено разойтись, — с этими словами он поднял камень, чтобы тотчас уронить его на голову Мобэй-цзюня!
…но камень, который должен был вот-вот врезаться в совершенную переносицу владыки демонов, внезапно застыл в воздухе: в последнее мгновение Шан Цинхуа успел натянуть поводья.
На самом деле, этот персонаж имел особое значение для автора.
Можно сказать, Мобэй-цзюнь был именно таким, каким мечтал стать сам автор — могущественный, невероятно крутой, независимый — сущий Ультрамен, о котором грезит каждый ребёнок.
Разве может он хладнокровно убить своего Ультрамена собственными руками?
Шан Цинхуа помедлил минутку, сокрушённо вздыхая про себя.
«Ударь — и просто не смотри», — беспардонно решил он и, обернувшись, вновь занёс камень.
«…нет, всё-таки не могу».
Придя к этому выводу, Шан Цинхуа с грохотом зашвырнул подальше громоздкое орудие несостоявшегося убийства и с горящими от воодушевления глазами ринулся к Мобэй-цзюню, так, что чуть на него не упал.
«Не выйдет, не выйдет…» — чем дольше Шан Цинхуа смотрел на него, тем сильнее подпадал под очарование этого нечеловечески прекрасного лика.
Положа руку на сердце, ему самому не очень-то нравились нефритовые красавчики вроде Бин-гэ. Сян Тянь Да Фэйцзи укомплектовал своего главного героя подобными данными лишь ради того, чтобы взрастить из этих семян [5] соответствующие плоды [6]. А исследования показывают, что нынешние женщины теряют голову из-за мужчин, которым свойственно изящество и даже некая доля женственности.
Разумеется, подобный персонаж не мог не навлечь на себя выплесков ненависти — в случае Ло Бинхэ на три фаната приходилось штук пять хейтеров. Но с Мобэй-цзюнем дело обстояло совсем иначе: второстепенным персонажам обычно симпатизируют больше, чем главным героям, так что недоброжелателей владыки демонов в читательской среде не наблюдалось.
Так что Сян Тянь Да Фэйцзи мог сотворить Мобэй-цзюня именно таким, каким душа пожелает. Пользуясь тайным благоволением автора, демон явил собой его идеал красоты, полностью удовлетворяя его эстетическим вкусам. Вот только не спрашиваете, почему не Ло Бинхэ — да потому что у того была иная сюжетная роль: строить из себя предельно крутого и предаваться безудержному разврату (это надо бы вычеркнуть).
Даже нынешний, ещё не достигший поры расцвета Мобэй-цзюнь уже полностью соответствовал описанию: «Бездонные очи, прямая переносица, лицо исполнено благородства и презрительной надменности» — этот десяток слов полностью передавал эстетический идеал шестнадцатилетнего юноши.
Тот самый неотразимый мужчина его мечты!
Вновь подобранный камень то поднимался, то опускался, символизируя собой внутреннюю борьбу Шан Цинхуа, который впервые со времени переселения в собственный роман столкнулся со столь трудным выбором.
В конце концов, он принял решение, что дальше болтаться под открытым небом смысла не имеет.
Им надо бы снять номер для… для отдыха, разумеется, а вы что подумали? [7]
Потоптавшись в нерешительности на усеянной трупами дороге, Шан Цинхуа в конце концов вывалил из тележки всё барахло пика Цинцзин и затащил на неё Мобэя, уложив его лицом вниз — в противном случае он не смог бы удержаться от того, чтобы поминутно на него глазеть.
На хребет Цанцюн ему пока путь закрыт. Весть о произошедшем дойдёт туда нескоро, поскольку их поездка должна была занять все семь дней, из которых прошло только два.
«Ведь помощь раненому молодому демону в момент его наивысшей уязвимости — наилучшая возможность снискать его расположение, разве нет?» — Так утешал себя Шан Цинхуа, с трудом толкая большую тележку по направлению к городу.
Номер в гостинице он снял на деньги, припрятанные за последние несколько лет.
Будучи всего лишь адептом внешнего круга, он покамест не имел доступа к общественным средствам, так что эти непредвиденные расходы истощили его скудные финансы — разумеется, он мог позволить себе лишь одну комнату. И, само собой, в ней была только одна кровать. Кому предназначалась эта кровать, также не вызывало сомнений.
Ну разумеется, ему самому!
Привольно раскинувшись на кровати [8], Шан Цинхуа наконец смог расслабить натруженные руки и ноги. Некоторое время спустя он всё же слез с неё, чтобы затащить туда демона, и вновь замер, обхватив его руками.
Ясное дело, Мобэй-цзюнь был не в настроении после ранения из-за одолевающего его внутреннего жара — если же, очнувшись, он обнаружит себя лежащим на полу или втиснутым на стул, то судьба Шан Цинхуа будет предрешена: не разобравшись, кто прав, кто виноват [9], владыка демонов зарядит целую обойму сосулек в своего благодетеля.
Проезжая мимо аптеки, Шан Цинхуа прикупил кое-какие целебные мази. Хоть и говорят, что демоны отличаются невероятной жизнеспособностью и выносливостью — что ты с ними ни делай, можешь быть уверен, что им как с гуся вода — зарастёт любая дыра, но коль скоро взялся прислуживать [10] — так уж будь добр проявить искреннее рвение, отбросив всякую сдержанность. Сян Тянь Да Фэйцзи, примеривший на себя роль примерного лизоблюда, пуще всего презирал тех, кто, пресмыкаясь пред сильными мира сего, при этом строят из себя гордых. Наковыряв ком земли, он смело засунул его в отверстие на спине Мобэй-цзюня над почкой, как следует его заткнув, после чего перевернул демона на спину, сложив его руки на груди — и невольно залюбовался: в этой позе его пациент сильнее всего напоминал Спящую Красавицу. Вволю налюбовавшись идеально прекрасными чертами собственного творения, Шан Цинхуа уснул на другой стороне кровати, положив голову на руки.
Хоть окно было раскрыто настежь, душную летнюю ночь не освежал ни единый порыв прохладного воздуха.
Полночи проворочавшись с боку на бок, Шан Цинхуа наконец задремал, как вдруг кто-то сбросил его на землю пинком в зад.
Стоит ли говорить, что он до смерти перепугался со сна.
Тотчас закатившись под столик, ещё не оправившийся от испуга Шан Цинхуа опасливо повернул голову — и его глазам предстал медленно поднимающийся с кровати Мобэй-цзюнь, глаза которого сияли столь интенсивным синим светом, словно его голова была бомбой, которая того и гляди взорвётся.
Шан Цинхуа уже заготовил подходящую речь, так что незамедлительно начал дрожащим от горестного волнения [11] голосом:
— Ваше Величество, вы уже проснулись…
Нимало не тронутый этим обращением Мобэй-цзюнь продолжал сверлить его ледяным взглядом.
— Вы помните, кто я? — осторожно поинтересовался Шан Цинхуа.
Демон никак не отреагировал на этот вопрос, но это нимало не смутило заклинателя: он предвидел возможность потери памяти.
— Так вот, мы недавно повстречались на тропе, — не обращая внимания на его гневные взоры, продолжил Шан Цинхуа. — И я сказал вам, что готов следовать за Вашим Величеством до скончания дней, как ваш…
— Почему ты только что обнимал меня? — оборвал его Мобэй-цзюнь.
— …верный последователь и надёжная опора [12]… — Осознав значение его слов, Шан Цинхуа испуганно переспросил: — Что? Что вы только что сказали?
— Ты меня обнимал.
И тут Шан Цинхуа осенило.
В комнате было жарко, словно в пекле, но тело Мобэй-цзюня оставалось по-прежнему холодным. Задремав, Шан Цинхуа бессознательно придвинулся к источнику прохлады, и чем сильнее прижимался, тем приятнее становилось. Ничего удивительного, что ему снились огромные сосульки. Обхватив демона на манер осьминога, Шан Цинхуа прослезился от наслаждения.
Украдкой бросив взгляд на лицо и шею Мобэй-цзюня, он всё же не обнаружил там следов влаги, мысленно вознеся благодарственную молитву: «А-ми-то-фо!»
— Вы были так холодны, — осторожно бросил он, — и я боялся, как бы вы не умерли, поэтому попробовал отогреть вас.
— Идиот, — хмыкнул Мобэй-цзюнь. — Я таким уродился, и чем холоднее моё тело, тем лучше. Я тебе не человек, которому холод несёт смерть.
Внимательно следивший за выражением его лица Шан Цинхуа не удержался от улыбки, заметив, что черты Мобэй-цзюня малость разгладились. Но, только он собрался выбраться из-под столика, чтобы вновь украдкой вскарабкаться на постель [13], к Мобэй-цзюню мигом вернулась суровость:
— Только попробуй.
Шан Цинхуа тотчас замер, жалостливо обнимая ножку стола, вслед за чем заполз под него, словно хомяк в норку.
— Какие цели ты преследуешь? — вопросил Мобэй-цзюнь.
— Никакие в особенности, — без зазрения совести соврал Шан Цинхуа. — Я просто хочу следовать за вами до скончания дней.
— Ты ведь адепт внешнего круга пика Аньдин, — словно не слыша его, бросил владыка демонов.
Шан Цинхуа всегда казалось, что, произнося название его пика, все прочие вкладывают в него какое-то пренебрежительное значение. Боясь, что Мобэй-цзюнь, сочтя его бесполезным, незамедлительно его прикончит, он высунулся из-под стола:
— Ваше Величество, послушайте, я ещё молод, так что вполне могу «вознестись при благоприятной возможности»…
— Скройся с глаз!
Шан Цинхуа поспешил укрыться в безопасном убежище.
Удовлетворившись этим, Мобэй-цзюнь вопросил:
— Так ты помог мне, чтобы я подсобил тебе с этой самой «благоприятной возможностью»?
С точки зрения Шан Цинхуа, со стороны Мобэй-цзюня было весьма нелюбезно заменить слово «спас» на «помог», отводя спасителю второстепенную роль, однако он благодушно захихикал, прикидываясь дурачком.
Ответить «нет»? Вероятность что тебе поверят — процента три. «Да»? Мобэй-цзюнь всегда в особенности презирал бесхребетных злодеев, потому-то он в оригинальном романе недрогнувшей рукой порешил Шан Цинхуа — демон и с самого начала не собирался сохранять ему жизнь. Какой смысл тогда, поступившись честью и совестью, врать, будто он набивается в союзники Мобэй-цзюню лишь ради очков расположения?
К немалому его облегчению, в глубине души Мобэй-цзюнь уже сам ответил на свой вопрос, наградив Шан Цинхуа клеймом: «слизняк-подхалим, готовый из страха за свою жалкую жизнь предать всех своих сотоварищей», и это избавило его от необходимости подыскивать ответ. Холодно хмыкнув, Мобэй-цзюнь вновь улёгся на кровать.
Шан Цинхуа довольно долго сидел под столом, не решаясь шелохнуться.
Так Мобэй-цзюнь поверил ему, хотя бы отчасти? Или же просто… снова отрубился?
В конце концов, решив не искушать судьбу, Шан Цинхуа калачиком свернулся под столом, устроившись на ночь.
Больше проворочавшись, чем проспав, поутру адепт Аньдин вновь взялся за привычное дело — вкалывать как бык и лошадь.
С самого рассвета он не менее двух десятков раз сбегал вверх-вниз, чтобы безропотно [14] наполнить то ли семь, то ли восемь кадок для купания кряду.
Вся эта вода требовалась для лечения Мобэй-цзюня — этот ледяной господин предпочитал всему прочему отмокание в кадке. Но, стоило ему пробыть в изначально тёплой воде хотя бы полчаса — и она превращалась в ледяное сало [15]. Жуя в уголке сухие лепёшки, Шан Цинхуа украдкой подсматривал за раздевающимся Мобэй-цзюнем, страстно завидуя его подтянутому телу и восхищаясь кубиками на животе.
Некоторое время спустя он обнаружил, что Мобэй-цзюнь, застыв на месте, смеривает его хмурым взглядом.
Прожевав то, что было во рту, Шан Цинхуа поспешил запихнуть туда остаток, опасаясь, что в противном случае демон потребует отдать всё ему.
— Что, слоняешься без дела? — напряжённо бросил Мобэй-цзюнь.
— Да нет, совсем не солоно [16], они сладкие, — не расслышав, ответил Шан Цинхуа.
Едва он успел откусить ещё несколько кусочков, как на него упала чёрная тень, отвесив ему оплеуху.
Дело у Шан Цинхуа тут же нашлось: теперь он стирал одежду новообретённого господина.
При этом он не уставал поражаться: как юный наследник знатного демонического рода мог носить это платье — сплошь в дырах, пропитанное потом и кровью? Разумеется, ему пришлось тщательно зашить все дыры, отстирать все пятна и высушить одежду на солнце.
Насколько же уныл, тяжёл, полон опасностей и напрочь лишен романтики этот мир низкоуровневого сянься [17]!
Снедаемый этими мыслями, Шан Цинхуа поклялся себе, что, если ему каким-то чудом удастся перевоплотиться обратно в Сян Тянь Да Фэйцзи, он непременно напишет фэнтези [18] с высокоуровневой магией, где воображение уйдёт в отрыв, а наука отправится на корм собакам. Там можно будет ткать халаты из облаков, кроить пояса из лунного света, а тяжёлая физическая работа будет выполняться сама собой по мановению мизинца, так что больше не будет необходимости в существовании злосчастного пика Аньдин!
Заботливо заштопав прореху над почкой, отжав и повесив одеяние Мобэй-цзюня сушиться в комнате, Шан Цинхуа с удовлетворением заключил, что, пожалуй, произвёл хорошее впечатление.
Поэтому, когда наступил вечер, он, уверившись в своём положении, попытался было вновь пробраться на кровать — однако история повторилась: стоило ему приблизиться, как его вновь отшвырнули пинком.
На глазах сидящего на полу Шан Цинхуа выступили слёзы, и он дрожащим голосом взмолился:
— Ваше Величество, но если вы не позволите мне лечь рядом с вами, то что, если ночью вы замёрзнете, проголодаетесь, захотите пить или перевернуться на другой бок? Как же я узнаю об этом?
— Легко, — приподнял брови Мобэй-цзюнь и повелел Шан Цинхуа разыскать верёвку.
Решение и вправду оказалось на диво простым: один конец он привязал к своему пальцу, а другой — к адепту…
Думаете, тоже к пальцу?
Да щас — на шею!
Лёжа на полу недвижно, словно мёртвый, Шан Цинхуа предавался горестным раздумьям о том, что его хренова доля и впрямь хуже собачьей. Одно утешение — что Мобэй-цзюнь не какой-то извращенец, чтобы додуматься привязать другой конец верёвки к… своему концу — вот это было бы воистину бесчеловечно, бр-р.
Примечания переводчиков:
[1] Не успев толком сообразить, что делает — в оригинале идиома 说时迟，那时快 (shuō shí chí，nà shí kuài) — в пер. с кит. «долго говорится — быстро делается».
[2] Ваше Величество — в оригинале 大王 (dàwáng) — обращение к царю или князю, также «великий государь» и уважительное «Вы».
[3] Импульсивные действия — в оригинале 手贱 (shǒu jiàn) — в букв. пер. с кит. «подлая рука»; в современном интернет-сленге также имеет значение «тот, кто, соблазняя судьбу, нажимает на ссылку, чтобы посмотреть что-то, и потом сожалеет о просмотре, хочет "развидеть"».
[4] Не лишённый фривольности — в оригинале 风骚 (fēngsāo), первым значением которого является «поэтичный», также означает «очаровательный», «кокетливый, ветреный, лёгкого поведения».
Цветочный дротик — в оригинале 菱花镖 (línghuābiāo) — в пер. с кит. остриё/дротик в форме цветка водяного ореха (чилима)
[5] Из этих семян — здесь игра слов: иероглиф 种 (zhǒng) — в пер. с кит. «семя» — входит в 种马 (zhǒngmǎ) — в пер. с кит. «племенной жеребец» в переносном значении слова.
[6] Соответствующие плоды — в оригинале 科学性 (kēxuéxìng) — в пер. с кит. «научность». Китайцы вообще любят это слово, используя его куда шире: для них научность — лучший критерий всего на свете :-)
[7] Для отдыха, разумеется, а вы что подумали? — в оригинале присутствует игра слов: 开房 (kāifáng) в пер. с кит. означает как «снять номер в гостинице», так и жаргонное «заняться любовью».
[8] Привольно раскинувшись на кровати — в оригинале 大字型 (dàzìxíng) — в пер. с кит. «раскинув руки и ноги» — т. е., в форме иероглифа 大.
[9] Не разобравшись, кто прав, кто виноват — в оригинале 不分青红皂白 (bù fēn qīng hóng zào bái) — в пер. с кит. «не отличать белого от черного», в образном значении — «не разобрать, что к чему; не разбираться, кто прав, кто виноват; не вникать в суть дела».
[10] Прислуживать — в оригинале 抱大腿 (bàodàtuǐ) — в букв. пер. с кит. «обнимать бёдра», в переносном значении — «цепляться за влиятельных людей».
[11] Горестное волнение — в оригинале 捶胸顿足 (chuíxiōng dùnzú) — в букв. пер. с кит. «бить себя в грудь и топать ногами», в образном значении — «быть охваченным горем» или «прийти в ярость».
[12] Опора — в оригинале 小棉袄 (xiǎomián’ǎo) — в букв. пер. с кит. «ватный халатик» или «шубка/курточка на вате, пуховичок», в образном значении — «опора, радость для родителей» (обычно о дочерях).
[13] Вновь вскарабкаться на постель — в оригинале 打蛇随棍上 (dǎ shé suí gùn shàng) — в букв. пер. с кит. «ударить змею палкой, чтобы она по ней взобралась»; близкий русский аналог: «Мы их в дверь — они в окно».
[14] Безропотно — в оригинале 任劳任怨 (rènláo rènyuàn) — в пер. с кит. «не уклоняться от трудностей и не страшиться обид», в образном значении — «отдавать все силы работе».
[15] Ледяное сало — густой слой мелких ледяных кристаллов на поверхности воды. В оригинале 冰渣子 (bīngzhāzi) — в пер. с кит. «ледяное крошево».
[16] Совсем не солоно — в оригинале игра слов: Мобэй-цзюнь спрашивает: 很闲 (hěn xián) — в пер. с кит. «Ты совершенно свободен?», а Шан Цинхуа отвечает: 不咸 (bùxián) — в пер. с кит. «не солёное»; как можно видеть, слова 闲 (xián) «свободный» и 咸 (xián) «солёный» являются омонимами, то есть, Шан Цинхуа понял вопрос как «Очень солоно?»
[17] Сянься 仙侠 (xiānxiá) — в пер. с кит. «бессмертный герой» — разновидность китайского фэнтези, истории о магии, демонах, призраках, бессмертных совершенствующихся, содержащие много элементов китайского фольклора и мифологии. Подвержен сильному влиянию даосизма.
[18] Фэнтези 玄幻 (xuánhuàn) сюаньхуань – сетевая литература в жанре восточного эпического фэнтези.
Следующий фрагмент
Примечание переводчиков:
Эта глава продолжает обширную арку "Похождения Сян Тянь Да Фэйцзи", которая продлится четыре главы (с 3-ей части "Похождений" до последней, 6-й).
По причине большого размера глав мы приняли решение разбивать их на фрагменты по мере перевода.
Эта глава разделена на два равных фрагмента, здесь представлен первый из них.
Предыдущие части "Похождений" можно освежить здесь:
Глава 73. Похождения Сян Тянь Да Фэйцзи. Часть 1
Глава 89. Похождения Сян Тянь Да Фэйцзи. Часть 2
Едва отзвучал голос Шан Цинхуа, как чудовищная сила сдёрнула его с повозки, швырнув наземь.
Он шлёпнулся у ног Мобэй-цзюня с наполовину извлечённым мечом, так толком и не успев решить, стоит ли его вытаскивать.
Владыка демонов осклабился, глаза сверкнули синим льдом. Не успев толком сообразить, что делает [1], Шан Цинхуа кинулся прямо к нему, обхватив его бёдра.
читать дальшеЕго шисюны при виде подобного так и застыли с разинутыми ртами =口=
Мобэй-цзюнь угрожающе прищурился = =
Шустро опустившись на одно колено, Шан Цинхуа взмолился, прежде чем тот успел отреагировать:
— Ваше величество [2], позвольте мне следовать за вами до скончания дней!
Мобэй-цзюнь попробовал было оттолкнуть его пинком, но Шан Цинхуа держался крепко. Тогда демон попытался пришибить его рукой, но это оказалось ничуть не проще: этот человек был словно геккон, казалось бы, едва касающийся стены в своих проворных движениях — а поди ж ты отдери.
Владыка демонов поневоле разгневался.
Адепты Аньдин истолковали эту сцену по-своему: возрадовавшись тому, что их собрат хотя бы на время сковал движения противника, они предпочли не дожидаться неизбежной развязки и тотчас разбежались, бросив товары. Шан Цинхуа горестно возопил в душе — но какую-то пару мгновений спустя к его мысленным стенаниям присоединились вполне реальные крики.
Десятки сосулек пронзили бросивших его сотоварищей, и блики серебристого света засверкали в бешеной пляске на разлетающихся каплях крови. При виде этого Шан Цинхуа и вовсе вцепился в бёдра Мобэй-цзюня железной хваткой, продолжая канючить:
— Ваше Величество, прошу, не отвергайте меня! Я могу быть очень полезным!
Наконец изволив склониться к нему, демон спросил:
— Ты? И какой же от тебя толк?
— Я умею подавать чай, — прилежно принялся перечислять Шан Цинхуа, — стирать, застилать постель… или… — бросив пытливый взгляд на нависшего над ним владыку демонов, он поправился: — Видите ли, Ваше Величество, став вашим шпионом на пике Цанцюн, я смогу добывать и передавать вам информацию, способствуя тому, чтобы царства людей и демонов объединились под вашим владычеством!
— Ты — всего лишь адепт внешнего круга, да ещё и пика Аньдин, — хмыкнул Мобэй-цзюнь. — И когда же, по-твоему, с подобной помощью я достигну столь грандиозной цели?
— Вашему Величеству не стоит недооценивать мой пик, — сконфуженно пробормотал Шан Цинхуа.
«Ну почему даже демоны норовят втоптать в грязь мой многострадальный пик? — возмутился он про себя. — Более того, в устах Мобэй-цзюня “адепт Аньдин” звучало ещё уничижительнее, чем “адепт внешнего круга”. Нет уж, это, право, чересчур!»
От возмущения ему на глаза навернулись слёзы, и он ещё теснее прижался к Мобэй-цзюню, подобно пиявке, вознамерившись стоять насмерть — застигнутый этим движением врасплох, владыка демонов пошатнулся, потеряв равновесие… и грянулся оземь.
При этом он едва не раздавил вцепившегося в него Шан Цинхуа, который поспешно разжал руки.
Пока он сидел на корточках в растерянности, его посетила внезапная догадка: Мобэй-цзюнь, что, был ранен?
Неудивительно, что у него такой вспыльчивый характер, если его на поверку так легко вывести из равновесия!
Неужто Шан Цинхуа собственными руками только что умудрился завалить владыку демонов? Воистину импульсивные действия [3] тоже могут приносить пользу!
Осторожно приблизившись, Шан Цинхуа воззрился на Мобэй-цзюня.
Так и есть — на пояснице демона, приблизительно над правой почкой, имелось ранение с палец длиной, в которой блестел золотой обломок — присмотревшись, Шан Цинхуа различил тонкое плетение пластины в форме лепестка.
Такой вот затейливый, не лишённый некоей фривольности «цветочный» дротик [4], несомненно, принадлежал одному из адептов дворца Хуаньхуа!
Ему ли не знать — ведь это была одна из безделиц, походя придуманных великим Самолётом: тонкое и лёгкое, словно крыло стрекозы, оно вдобавок покрыто обезболивающим составом, так что жертва далеко не сразу замечает, что он вошёл в тело, а при активных движениях этот цветок «распускался», вонзая шесть острых как бритва лепестков во внутренние органы.
Знакомо звучит, а? Похоже на то, что обычно приписывается демонам? И это не лишено оснований: подобное совпадение с лёгкостью объясняется тем, что это изобретение принадлежало одному из бывших глав дворца Хуаньхуа, который, будучи в услужении у демонов, спасся, едва избежав смерти — и впоследствии создал это оружие, основываясь на принципе действия демонической травы под называнием цинсы — или «узы любви».
Итак, заканчиваем с закадровым повествованием и возвращаемся к основному действию.
Иными словами, этот представитель второго поколения чистокровных демонов, которому, по идее, предстояло прихлопнуть самого Шан Цинхуа, теперь не только ранен в почку, но и находится под действием наркотика.
Похоже, сюда Мобэй-цзюнь прорывался с боем сквозь кольцо окружения дворца Хуаньхуа. Мстительность демонов давно стала притчей во языцех, а между родом Мобэя и Дворцом были старые счёты — недаром во время печально известного собрания Союза бессмертных наиболее тяжёлые потери понесла именно эта школа заклинателей: так отмстил им Мобэй-цзюнь. И всё это безупречно вписывалось в концепцию Сян Тянь Да Фэйцзи.
Не переставая озадаченно бормотать про себя, Шан Цинхуа расплылся в злорадной улыбке. Пошарив вокруг, он отыскал камень с полторы головы размером и, взвесив его на руке, удовлетворённо отметил, что тот достаточно тяжёл.
Раз, два, три — сделать всего несколько шагов до Мобэй-цзюня, чтобы размозжить эту голову с плотно смеженными веками.
И Система в кои-то веки помалкивает, не пытаясь его остановить.
Шан Цинхуа мог вздохнуть с облегчением: никаких предупреждений — значит, флаг тебе в руки!
— Ваше Величество, о Ваше Величество, такова воля Небес, — подобно молитве бормотал Шан Цинхуа, чувствуя, что его словам недостаёт искренности. — Нашим путям суждено разойтись, — с этими словами он поднял камень, чтобы тотчас уронить его на голову Мобэй-цзюня!
…но камень, который должен был вот-вот врезаться в совершенную переносицу владыки демонов, внезапно застыл в воздухе: в последнее мгновение Шан Цинхуа успел натянуть поводья.
На самом деле, этот персонаж имел особое значение для автора.
Можно сказать, Мобэй-цзюнь был именно таким, каким мечтал стать сам автор — могущественный, невероятно крутой, независимый — сущий Ультрамен, о котором грезит каждый ребёнок.
Разве может он хладнокровно убить своего Ультрамена собственными руками?
Шан Цинхуа помедлил минутку, сокрушённо вздыхая про себя.
«Ударь — и просто не смотри», — беспардонно решил он и, обернувшись, вновь занёс камень.
«…нет, всё-таки не могу».
Придя к этому выводу, Шан Цинхуа с грохотом зашвырнул подальше громоздкое орудие несостоявшегося убийства и с горящими от воодушевления глазами ринулся к Мобэй-цзюню, так, что чуть на него не упал.
«Не выйдет, не выйдет…» — чем дольше Шан Цинхуа смотрел на него, тем сильнее подпадал под очарование этого нечеловечески прекрасного лика.
Положа руку на сердце, ему самому не очень-то нравились нефритовые красавчики вроде Бин-гэ. Сян Тянь Да Фэйцзи укомплектовал своего главного героя подобными данными лишь ради того, чтобы взрастить из этих семян [5] соответствующие плоды [6]. А исследования показывают, что нынешние женщины теряют голову из-за мужчин, которым свойственно изящество и даже некая доля женственности.
Разумеется, подобный персонаж не мог не навлечь на себя выплесков ненависти — в случае Ло Бинхэ на три фаната приходилось штук пять хейтеров. Но с Мобэй-цзюнем дело обстояло совсем иначе: второстепенным персонажам обычно симпатизируют больше, чем главным героям, так что недоброжелателей владыки демонов в читательской среде не наблюдалось.
Так что Сян Тянь Да Фэйцзи мог сотворить Мобэй-цзюня именно таким, каким душа пожелает. Пользуясь тайным благоволением автора, демон явил собой его идеал красоты, полностью удовлетворяя его эстетическим вкусам. Вот только не спрашиваете, почему не Ло Бинхэ — да потому что у того была иная сюжетная роль: строить из себя предельно крутого и предаваться безудержному разврату (это надо бы вычеркнуть).
Даже нынешний, ещё не достигший поры расцвета Мобэй-цзюнь уже полностью соответствовал описанию: «Бездонные очи, прямая переносица, лицо исполнено благородства и презрительной надменности» — этот десяток слов полностью передавал эстетический идеал шестнадцатилетнего юноши.
Тот самый неотразимый мужчина его мечты!
Вновь подобранный камень то поднимался, то опускался, символизируя собой внутреннюю борьбу Шан Цинхуа, который впервые со времени переселения в собственный роман столкнулся со столь трудным выбором.
В конце концов, он принял решение, что дальше болтаться под открытым небом смысла не имеет.
Им надо бы снять номер для… для отдыха, разумеется, а вы что подумали? [7]
Потоптавшись в нерешительности на усеянной трупами дороге, Шан Цинхуа в конце концов вывалил из тележки всё барахло пика Цинцзин и затащил на неё Мобэя, уложив его лицом вниз — в противном случае он не смог бы удержаться от того, чтобы поминутно на него глазеть.
На хребет Цанцюн ему пока путь закрыт. Весть о произошедшем дойдёт туда нескоро, поскольку их поездка должна была занять все семь дней, из которых прошло только два.
«Ведь помощь раненому молодому демону в момент его наивысшей уязвимости — наилучшая возможность снискать его расположение, разве нет?» — Так утешал себя Шан Цинхуа, с трудом толкая большую тележку по направлению к городу.
Номер в гостинице он снял на деньги, припрятанные за последние несколько лет.
Будучи всего лишь адептом внешнего круга, он покамест не имел доступа к общественным средствам, так что эти непредвиденные расходы истощили его скудные финансы — разумеется, он мог позволить себе лишь одну комнату. И, само собой, в ней была только одна кровать. Кому предназначалась эта кровать, также не вызывало сомнений.
Ну разумеется, ему самому!
Привольно раскинувшись на кровати [8], Шан Цинхуа наконец смог расслабить натруженные руки и ноги. Некоторое время спустя он всё же слез с неё, чтобы затащить туда демона, и вновь замер, обхватив его руками.
Ясное дело, Мобэй-цзюнь был не в настроении после ранения из-за одолевающего его внутреннего жара — если же, очнувшись, он обнаружит себя лежащим на полу или втиснутым на стул, то судьба Шан Цинхуа будет предрешена: не разобравшись, кто прав, кто виноват [9], владыка демонов зарядит целую обойму сосулек в своего благодетеля.
Проезжая мимо аптеки, Шан Цинхуа прикупил кое-какие целебные мази. Хоть и говорят, что демоны отличаются невероятной жизнеспособностью и выносливостью — что ты с ними ни делай, можешь быть уверен, что им как с гуся вода — зарастёт любая дыра, но коль скоро взялся прислуживать [10] — так уж будь добр проявить искреннее рвение, отбросив всякую сдержанность. Сян Тянь Да Фэйцзи, примеривший на себя роль примерного лизоблюда, пуще всего презирал тех, кто, пресмыкаясь пред сильными мира сего, при этом строят из себя гордых. Наковыряв ком земли, он смело засунул его в отверстие на спине Мобэй-цзюня над почкой, как следует его заткнув, после чего перевернул демона на спину, сложив его руки на груди — и невольно залюбовался: в этой позе его пациент сильнее всего напоминал Спящую Красавицу. Вволю налюбовавшись идеально прекрасными чертами собственного творения, Шан Цинхуа уснул на другой стороне кровати, положив голову на руки.
Хоть окно было раскрыто настежь, душную летнюю ночь не освежал ни единый порыв прохладного воздуха.
Полночи проворочавшись с боку на бок, Шан Цинхуа наконец задремал, как вдруг кто-то сбросил его на землю пинком в зад.
Стоит ли говорить, что он до смерти перепугался со сна.
Тотчас закатившись под столик, ещё не оправившийся от испуга Шан Цинхуа опасливо повернул голову — и его глазам предстал медленно поднимающийся с кровати Мобэй-цзюнь, глаза которого сияли столь интенсивным синим светом, словно его голова была бомбой, которая того и гляди взорвётся.
Шан Цинхуа уже заготовил подходящую речь, так что незамедлительно начал дрожащим от горестного волнения [11] голосом:
— Ваше Величество, вы уже проснулись…
Нимало не тронутый этим обращением Мобэй-цзюнь продолжал сверлить его ледяным взглядом.
— Вы помните, кто я? — осторожно поинтересовался Шан Цинхуа.
Демон никак не отреагировал на этот вопрос, но это нимало не смутило заклинателя: он предвидел возможность потери памяти.
— Так вот, мы недавно повстречались на тропе, — не обращая внимания на его гневные взоры, продолжил Шан Цинхуа. — И я сказал вам, что готов следовать за Вашим Величеством до скончания дней, как ваш…
— Почему ты только что обнимал меня? — оборвал его Мобэй-цзюнь.
— …верный последователь и надёжная опора [12]… — Осознав значение его слов, Шан Цинхуа испуганно переспросил: — Что? Что вы только что сказали?
— Ты меня обнимал.
И тут Шан Цинхуа осенило.
В комнате было жарко, словно в пекле, но тело Мобэй-цзюня оставалось по-прежнему холодным. Задремав, Шан Цинхуа бессознательно придвинулся к источнику прохлады, и чем сильнее прижимался, тем приятнее становилось. Ничего удивительного, что ему снились огромные сосульки. Обхватив демона на манер осьминога, Шан Цинхуа прослезился от наслаждения.
Украдкой бросив взгляд на лицо и шею Мобэй-цзюня, он всё же не обнаружил там следов влаги, мысленно вознеся благодарственную молитву: «А-ми-то-фо!»
— Вы были так холодны, — осторожно бросил он, — и я боялся, как бы вы не умерли, поэтому попробовал отогреть вас.
— Идиот, — хмыкнул Мобэй-цзюнь. — Я таким уродился, и чем холоднее моё тело, тем лучше. Я тебе не человек, которому холод несёт смерть.
Внимательно следивший за выражением его лица Шан Цинхуа не удержался от улыбки, заметив, что черты Мобэй-цзюня малость разгладились. Но, только он собрался выбраться из-под столика, чтобы вновь украдкой вскарабкаться на постель [13], к Мобэй-цзюню мигом вернулась суровость:
— Только попробуй.
Шан Цинхуа тотчас замер, жалостливо обнимая ножку стола, вслед за чем заполз под него, словно хомяк в норку.
— Какие цели ты преследуешь? — вопросил Мобэй-цзюнь.
— Никакие в особенности, — без зазрения совести соврал Шан Цинхуа. — Я просто хочу следовать за вами до скончания дней.
— Ты ведь адепт внешнего круга пика Аньдин, — словно не слыша его, бросил владыка демонов.
Шан Цинхуа всегда казалось, что, произнося название его пика, все прочие вкладывают в него какое-то пренебрежительное значение. Боясь, что Мобэй-цзюнь, сочтя его бесполезным, незамедлительно его прикончит, он высунулся из-под стола:
— Ваше Величество, послушайте, я ещё молод, так что вполне могу «вознестись при благоприятной возможности»…
— Скройся с глаз!
Шан Цинхуа поспешил укрыться в безопасном убежище.
Удовлетворившись этим, Мобэй-цзюнь вопросил:
— Так ты помог мне, чтобы я подсобил тебе с этой самой «благоприятной возможностью»?
С точки зрения Шан Цинхуа, со стороны Мобэй-цзюня было весьма нелюбезно заменить слово «спас» на «помог», отводя спасителю второстепенную роль, однако он благодушно захихикал, прикидываясь дурачком.
Ответить «нет»? Вероятность что тебе поверят — процента три. «Да»? Мобэй-цзюнь всегда в особенности презирал бесхребетных злодеев, потому-то он в оригинальном романе недрогнувшей рукой порешил Шан Цинхуа — демон и с самого начала не собирался сохранять ему жизнь. Какой смысл тогда, поступившись честью и совестью, врать, будто он набивается в союзники Мобэй-цзюню лишь ради очков расположения?
К немалому его облегчению, в глубине души Мобэй-цзюнь уже сам ответил на свой вопрос, наградив Шан Цинхуа клеймом: «слизняк-подхалим, готовый из страха за свою жалкую жизнь предать всех своих сотоварищей», и это избавило его от необходимости подыскивать ответ. Холодно хмыкнув, Мобэй-цзюнь вновь улёгся на кровать.
Шан Цинхуа довольно долго сидел под столом, не решаясь шелохнуться.
Так Мобэй-цзюнь поверил ему, хотя бы отчасти? Или же просто… снова отрубился?
В конце концов, решив не искушать судьбу, Шан Цинхуа калачиком свернулся под столом, устроившись на ночь.
Больше проворочавшись, чем проспав, поутру адепт Аньдин вновь взялся за привычное дело — вкалывать как бык и лошадь.
С самого рассвета он не менее двух десятков раз сбегал вверх-вниз, чтобы безропотно [14] наполнить то ли семь, то ли восемь кадок для купания кряду.
Вся эта вода требовалась для лечения Мобэй-цзюня — этот ледяной господин предпочитал всему прочему отмокание в кадке. Но, стоило ему пробыть в изначально тёплой воде хотя бы полчаса — и она превращалась в ледяное сало [15]. Жуя в уголке сухие лепёшки, Шан Цинхуа украдкой подсматривал за раздевающимся Мобэй-цзюнем, страстно завидуя его подтянутому телу и восхищаясь кубиками на животе.
Некоторое время спустя он обнаружил, что Мобэй-цзюнь, застыв на месте, смеривает его хмурым взглядом.
Прожевав то, что было во рту, Шан Цинхуа поспешил запихнуть туда остаток, опасаясь, что в противном случае демон потребует отдать всё ему.
— Что, слоняешься без дела? — напряжённо бросил Мобэй-цзюнь.
— Да нет, совсем не солоно [16], они сладкие, — не расслышав, ответил Шан Цинхуа.
Едва он успел откусить ещё несколько кусочков, как на него упала чёрная тень, отвесив ему оплеуху.
Дело у Шан Цинхуа тут же нашлось: теперь он стирал одежду новообретённого господина.
При этом он не уставал поражаться: как юный наследник знатного демонического рода мог носить это платье — сплошь в дырах, пропитанное потом и кровью? Разумеется, ему пришлось тщательно зашить все дыры, отстирать все пятна и высушить одежду на солнце.
Насколько же уныл, тяжёл, полон опасностей и напрочь лишен романтики этот мир низкоуровневого сянься [17]!
Снедаемый этими мыслями, Шан Цинхуа поклялся себе, что, если ему каким-то чудом удастся перевоплотиться обратно в Сян Тянь Да Фэйцзи, он непременно напишет фэнтези [18] с высокоуровневой магией, где воображение уйдёт в отрыв, а наука отправится на корм собакам. Там можно будет ткать халаты из облаков, кроить пояса из лунного света, а тяжёлая физическая работа будет выполняться сама собой по мановению мизинца, так что больше не будет необходимости в существовании злосчастного пика Аньдин!
Заботливо заштопав прореху над почкой, отжав и повесив одеяние Мобэй-цзюня сушиться в комнате, Шан Цинхуа с удовлетворением заключил, что, пожалуй, произвёл хорошее впечатление.
Поэтому, когда наступил вечер, он, уверившись в своём положении, попытался было вновь пробраться на кровать — однако история повторилась: стоило ему приблизиться, как его вновь отшвырнули пинком.
На глазах сидящего на полу Шан Цинхуа выступили слёзы, и он дрожащим голосом взмолился:
— Ваше Величество, но если вы не позволите мне лечь рядом с вами, то что, если ночью вы замёрзнете, проголодаетесь, захотите пить или перевернуться на другой бок? Как же я узнаю об этом?
— Легко, — приподнял брови Мобэй-цзюнь и повелел Шан Цинхуа разыскать верёвку.
Решение и вправду оказалось на диво простым: один конец он привязал к своему пальцу, а другой — к адепту…
Думаете, тоже к пальцу?
Да щас — на шею!
Лёжа на полу недвижно, словно мёртвый, Шан Цинхуа предавался горестным раздумьям о том, что его хренова доля и впрямь хуже собачьей. Одно утешение — что Мобэй-цзюнь не какой-то извращенец, чтобы додуматься привязать другой конец верёвки к… своему концу — вот это было бы воистину бесчеловечно, бр-р.
Примечания переводчиков:
[1] Не успев толком сообразить, что делает — в оригинале идиома 说时迟，那时快 (shuō shí chí，nà shí kuài) — в пер. с кит. «долго говорится — быстро делается».
[2] Ваше Величество — в оригинале 大王 (dàwáng) — обращение к царю или князю, также «великий государь» и уважительное «Вы».
[3] Импульсивные действия — в оригинале 手贱 (shǒu jiàn) — в букв. пер. с кит. «подлая рука»; в современном интернет-сленге также имеет значение «тот, кто, соблазняя судьбу, нажимает на ссылку, чтобы посмотреть что-то, и потом сожалеет о просмотре, хочет "развидеть"».
[4] Не лишённый фривольности — в оригинале 风骚 (fēngsāo), первым значением которого является «поэтичный», также означает «очаровательный», «кокетливый, ветреный, лёгкого поведения».
Цветочный дротик — в оригинале 菱花镖 (línghuābiāo) — в пер. с кит. остриё/дротик в форме цветка водяного ореха (чилима)
[5] Из этих семян — здесь игра слов: иероглиф 种 (zhǒng) — в пер. с кит. «семя» — входит в 种马 (zhǒngmǎ) — в пер. с кит. «племенной жеребец» в переносном значении слова.
[6] Соответствующие плоды — в оригинале 科学性 (kēxuéxìng) — в пер. с кит. «научность». Китайцы вообще любят это слово, используя его куда шире: для них научность — лучший критерий всего на свете :-)
[7] Для отдыха, разумеется, а вы что подумали? — в оригинале присутствует игра слов: 开房 (kāifáng) в пер. с кит. означает как «снять номер в гостинице», так и жаргонное «заняться любовью».
[8] Привольно раскинувшись на кровати — в оригинале 大字型 (dàzìxíng) — в пер. с кит. «раскинув руки и ноги» — т. е., в форме иероглифа 大.
[9] Не разобравшись, кто прав, кто виноват — в оригинале 不分青红皂白 (bù fēn qīng hóng zào bái) — в пер. с кит. «не отличать белого от черного», в образном значении — «не разобрать, что к чему; не разбираться, кто прав, кто виноват; не вникать в суть дела».
[10] Прислуживать — в оригинале 抱大腿 (bàodàtuǐ) — в букв. пер. с кит. «обнимать бёдра», в переносном значении — «цепляться за влиятельных людей».
[11] Горестное волнение — в оригинале 捶胸顿足 (chuíxiōng dùnzú) — в букв. пер. с кит. «бить себя в грудь и топать ногами», в образном значении — «быть охваченным горем» или «прийти в ярость».
[12] Опора — в оригинале 小棉袄 (xiǎomián’ǎo) — в букв. пер. с кит. «ватный халатик» или «шубка/курточка на вате, пуховичок», в образном значении — «опора, радость для родителей» (обычно о дочерях).
[13] Вновь вскарабкаться на постель — в оригинале 打蛇随棍上 (dǎ shé suí gùn shàng) — в букв. пер. с кит. «ударить змею палкой, чтобы она по ней взобралась»; близкий русский аналог: «Мы их в дверь — они в окно».
[14] Безропотно — в оригинале 任劳任怨 (rènláo rènyuàn) — в пер. с кит. «не уклоняться от трудностей и не страшиться обид», в образном значении — «отдавать все силы работе».
[15] Ледяное сало — густой слой мелких ледяных кристаллов на поверхности воды. В оригинале 冰渣子 (bīngzhāzi) — в пер. с кит. «ледяное крошево».
[16] Совсем не солоно — в оригинале игра слов: Мобэй-цзюнь спрашивает: 很闲 (hěn xián) — в пер. с кит. «Ты совершенно свободен?», а Шан Цинхуа отвечает: 不咸 (bùxián) — в пер. с кит. «не солёное»; как можно видеть, слова 闲 (xián) «свободный» и 咸 (xián) «солёный» являются омонимами, то есть, Шан Цинхуа понял вопрос как «Очень солоно?»
[17] Сянься 仙侠 (xiānxiá) — в пер. с кит. «бессмертный герой» — разновидность китайского фэнтези, истории о магии, демонах, призраках, бессмертных совершенствующихся, содержащие много элементов китайского фольклора и мифологии. Подвержен сильному влиянию даосизма.
[18] Фэнтези 玄幻 (xuánhuàn) сюаньхуань – сетевая литература в жанре восточного эпического фэнтези.
Следующий фрагмент
Система "Спаси-Себя-Сам" для главного злодея. Глава 91. Юэ Цинъюань и Шэнь Цинцю. Часть 7
Предыдущая часть
Шэнь Цинцю из последних сил уставил на вход в подземное узилище свой единственный глаз. Он не знал, сколько дней неотступно наблюдал за ним, прежде чем вновь явился Ло Бинхэ.
Даже в сырой мгле подземной тюрьмы Ло Бинхэ умудрялся сохранять вид утончённого изящества, который не пятнала ни единая пылинка. Осторожно ступая меж тёмных пятен на полу, он бросил чарующе чистым голосом:
— Как и предполагалось, глава школы Юэ откликнулся на наше приглашение — а всё благодаря столь горестному и прочувстованному письму, написанному кровью учителя. В противном случае этому ученику едва ли удалось бы добиться успеха. Изначально я собирался доставить тело главы школы сюда, чтобы учитель мог на него взглянуть, но яд, которым были пропитаны стрелы, оказался чересчур сильным. К тому моменту, как этот ученик приблизился, чтобы коснуться тела, глава школы Юэ… Увы, я смог принести лишь меч — я подумал, что учитель пожелает оставить его себе на память.
Ло Бинхэ лгал.
читать дальшеОн всегда был бесстыжим мелким лжецом. Количество чудовищной лжи, что он изрёк, не поддавалось счислению. Должно быть, это очередная его хитроумная ловушка, подстроенная, чтобы застать Шэнь Цинцю врасплох.
Усевшись на стоящий поблизости стул — почётное сидение, которое он занимал всякий раз, наслаждаясь зрелищем вопящего и рыдающего от боли Шэнь Цинцю. Сдув чайные листья с поверхности дымящегося чая, он изрёк:
— Лишь прославленный меч достоин героя — и воистину, Сюаньсу — превосходный клинок, подходящий столь великому человеку как глава школы Юэ. Но внутри этого меча содержится кое-что куда более интересное и загадочное. Можно сказать, он открыл мне глаза на способ, к которому прибег глава школы Юэ, чтобы достичь вершин самосовершенствования. Поскольку остаток жизни учителя пройдёт здесь, он может употребить это время на то, чтобы на досуге хорошенько изучить этот меч. Он воистину необычаен.
Шэнь Цинцю не понимал.
Во время их последней встречи с главой школы в Водной тюрьме дворца Хуаньхуа он потрудился выплеснуть как можно больше яда, чтобы заставить Юэ Цинъюаня скрыться с глаз и держаться от него подальше — и тот послушно скрылся, больше не показываясь. Шэнь Цинцю и не думал, что тот отзовётся на это написанное кровью письмо — да и какой здравомыслящий человек сунется в столь очевидную ловушку?
И всё же он по-прежнему не понимал.
Разве это возможно?..
Казалось, вид недоумения на лице учителя польстил Ло Бинхэ — расплывшись в довольной улыбке, он продолжил:
— Ах, да — хоть письмо учителя было весьма трогательным, оно всё же грешило неаккуратностью и небрежностью. В конце концов, оно ведь было написано под воздействием сильной боли, чтобы потрафить желанию этого ученика, так что он не винит учителя. Чтобы подкрепить его искренность, я позволил себе приложить к нему пару предметов.
Вот теперь-то Шэнь Цинцю понял. Под этой «парой предметов» его бывший ученик подразумевал ноги, что совсем недавно были у него отняты.
Ну не смешно ли.
В прошлом, когда он всеми фибрами души жаждал, чтобы этот человек пришёл, так, что каждое мгновение ожидания казалось мучительным, он не показывался. Ну а теперь, когда он вовсе не желал его появления — тотчас примчался.
Уголки губ Шэнь Цинцю изогнулись в холодной улыбке.
— Ха. Ха-ха. Юэ Цинъюань, ах, Юэ Цинъюань.
Ло Бинхэ, поначалу казавшийся весьма довольным, при звуках этого смеха отчего-то помрачнел.
— Что вас так насмешило? — ласково вопросил он.
Шэнь Цинцю продолжал смеяться, не обращая на него внимания. Восстановив выражение гордого достоинства, Ло Бинхэ бросил:
— Шэнь Цинцю, ты правда считаешь, что можешь одурачить меня подобной симуляцией сумасшествия?
— Ло Бинхэ, ты настоящий ублюдок, ты ведь знаешь это? — произнёс в ответ Шэнь Цинцю, чётко выговаривая каждое слово.
Воцарилась мёртвая тишина.
Ло Бинхэ уставил на него гневный взгляд — Шэнь Цинцю воззрился на него в ответ.
Внезапно уголок губ Ло Бинхэ приподнялся, и он нежным жестом опустил правую ладонь на левое плечо Шэнь Цинцю.
Тишину темницы пронзил леденящий душу вопль.
Кровь фонтаном брызнула оттуда, где только что была рука Шэнь Цинцю. Мешая дикий хохот с криками боли, он выдавил, задыхаясь:
— Ло Бинхэ, ха-ха-ха-ха… Ло Бинхэ, ты…
Ло Бинхэ всегда испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие, пытая Шэнь Цинцю. Казалось, одни эти крики способны были вознести его на небеса. Однако на сей раз он почему-то не чувствовал удовлетворения.
С судорожно вздымающейся грудью он пнул Шэнь Цинцю так, что тот несколько раз перевернулся, разливая кровь по полу.
Перед этим Ло Бинхэ с такой же лёгкостью оторвал ему ноги — словно у насекомого. Адская боль, пронзившая Шэнь Цинцю, была настолько запредельной, что казалась нереальной – будто она терзала чужое тело.
Однако он умудрился выговорить с той же чёткостью, будто ему ничто не мешало:
— Ло Бинхэ, ведь если подумать, ты добился всего этого благодаря мне — и вот таким образом выражаешь признательность своему благодетелю, не различая добра и зла. А ты и правда неблагодарный ублюдок, ха-ха-ха-ха…
Преодолев приступ ярости, Ло Бинхэ внезапный вновь принял невозмутимый вид и вкрадчиво спросил с мрачной улыбкой:
— Вы хотите умереть? Не думали же вы, что отделаетесь так дешёво? Учитель, за свою жизнь вы сотворили так много зла. Вы вымещали злобу на тех, с кем у вас были счёты, и на тех, кто был ни в чём не повинен перед вами. И даже стоя на пороге смерти, вы не остановились перед тем, чтобы утащить за собой главу школы. Если вы не умрёте медленной смертью, претерпев все те страдания, что навлекли на других, разве это не посрамило бы их память?
Одно движение руки — и обломки Сюаньсу упали на пол.
Шэнь Цинцю показалось, что их звон пронзил его горло, будто острое лезвие, оборвав его смех.
Средь массы грязных спутанных волос и красной от крови кожи его глаз сиял подобно пожару на фоне ночного неба. Из последних сил он пополз к разбитому мечу.
Ничего не осталось.
Только меч.
Да, это содеяно руками Ло Бинхэ, но кто послужил истинной причиной?
Юэ Цинъюань не должен был встретить такой конец.
Десятилетимями отдавая все силы исполнению давнего обещания, жертвуя жизнью во имя бесполезной клятвы.
Погиб человек — рассыпался меч.
Всё не должно было так кончиться.
Струйки крови устремились друг к другу и, слившись в единый поток, потекли дальше.
Следующая глава
Шэнь Цинцю из последних сил уставил на вход в подземное узилище свой единственный глаз. Он не знал, сколько дней неотступно наблюдал за ним, прежде чем вновь явился Ло Бинхэ.
Даже в сырой мгле подземной тюрьмы Ло Бинхэ умудрялся сохранять вид утончённого изящества, который не пятнала ни единая пылинка. Осторожно ступая меж тёмных пятен на полу, он бросил чарующе чистым голосом:
— Как и предполагалось, глава школы Юэ откликнулся на наше приглашение — а всё благодаря столь горестному и прочувстованному письму, написанному кровью учителя. В противном случае этому ученику едва ли удалось бы добиться успеха. Изначально я собирался доставить тело главы школы сюда, чтобы учитель мог на него взглянуть, но яд, которым были пропитаны стрелы, оказался чересчур сильным. К тому моменту, как этот ученик приблизился, чтобы коснуться тела, глава школы Юэ… Увы, я смог принести лишь меч — я подумал, что учитель пожелает оставить его себе на память.
Ло Бинхэ лгал.
читать дальшеОн всегда был бесстыжим мелким лжецом. Количество чудовищной лжи, что он изрёк, не поддавалось счислению. Должно быть, это очередная его хитроумная ловушка, подстроенная, чтобы застать Шэнь Цинцю врасплох.
Усевшись на стоящий поблизости стул — почётное сидение, которое он занимал всякий раз, наслаждаясь зрелищем вопящего и рыдающего от боли Шэнь Цинцю. Сдув чайные листья с поверхности дымящегося чая, он изрёк:
— Лишь прославленный меч достоин героя — и воистину, Сюаньсу — превосходный клинок, подходящий столь великому человеку как глава школы Юэ. Но внутри этого меча содержится кое-что куда более интересное и загадочное. Можно сказать, он открыл мне глаза на способ, к которому прибег глава школы Юэ, чтобы достичь вершин самосовершенствования. Поскольку остаток жизни учителя пройдёт здесь, он может употребить это время на то, чтобы на досуге хорошенько изучить этот меч. Он воистину необычаен.
Шэнь Цинцю не понимал.
Во время их последней встречи с главой школы в Водной тюрьме дворца Хуаньхуа он потрудился выплеснуть как можно больше яда, чтобы заставить Юэ Цинъюаня скрыться с глаз и держаться от него подальше — и тот послушно скрылся, больше не показываясь. Шэнь Цинцю и не думал, что тот отзовётся на это написанное кровью письмо — да и какой здравомыслящий человек сунется в столь очевидную ловушку?
И всё же он по-прежнему не понимал.
Разве это возможно?..
Казалось, вид недоумения на лице учителя польстил Ло Бинхэ — расплывшись в довольной улыбке, он продолжил:
— Ах, да — хоть письмо учителя было весьма трогательным, оно всё же грешило неаккуратностью и небрежностью. В конце концов, оно ведь было написано под воздействием сильной боли, чтобы потрафить желанию этого ученика, так что он не винит учителя. Чтобы подкрепить его искренность, я позволил себе приложить к нему пару предметов.
Вот теперь-то Шэнь Цинцю понял. Под этой «парой предметов» его бывший ученик подразумевал ноги, что совсем недавно были у него отняты.
Ну не смешно ли.
В прошлом, когда он всеми фибрами души жаждал, чтобы этот человек пришёл, так, что каждое мгновение ожидания казалось мучительным, он не показывался. Ну а теперь, когда он вовсе не желал его появления — тотчас примчался.
Уголки губ Шэнь Цинцю изогнулись в холодной улыбке.
— Ха. Ха-ха. Юэ Цинъюань, ах, Юэ Цинъюань.
Ло Бинхэ, поначалу казавшийся весьма довольным, при звуках этого смеха отчего-то помрачнел.
— Что вас так насмешило? — ласково вопросил он.
Шэнь Цинцю продолжал смеяться, не обращая на него внимания. Восстановив выражение гордого достоинства, Ло Бинхэ бросил:
— Шэнь Цинцю, ты правда считаешь, что можешь одурачить меня подобной симуляцией сумасшествия?
— Ло Бинхэ, ты настоящий ублюдок, ты ведь знаешь это? — произнёс в ответ Шэнь Цинцю, чётко выговаривая каждое слово.
Воцарилась мёртвая тишина.
Ло Бинхэ уставил на него гневный взгляд — Шэнь Цинцю воззрился на него в ответ.
Внезапно уголок губ Ло Бинхэ приподнялся, и он нежным жестом опустил правую ладонь на левое плечо Шэнь Цинцю.
Тишину темницы пронзил леденящий душу вопль.
Кровь фонтаном брызнула оттуда, где только что была рука Шэнь Цинцю. Мешая дикий хохот с криками боли, он выдавил, задыхаясь:
— Ло Бинхэ, ха-ха-ха-ха… Ло Бинхэ, ты…
Ло Бинхэ всегда испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие, пытая Шэнь Цинцю. Казалось, одни эти крики способны были вознести его на небеса. Однако на сей раз он почему-то не чувствовал удовлетворения.
С судорожно вздымающейся грудью он пнул Шэнь Цинцю так, что тот несколько раз перевернулся, разливая кровь по полу.
Перед этим Ло Бинхэ с такой же лёгкостью оторвал ему ноги — словно у насекомого. Адская боль, пронзившая Шэнь Цинцю, была настолько запредельной, что казалась нереальной – будто она терзала чужое тело.
Однако он умудрился выговорить с той же чёткостью, будто ему ничто не мешало:
— Ло Бинхэ, ведь если подумать, ты добился всего этого благодаря мне — и вот таким образом выражаешь признательность своему благодетелю, не различая добра и зла. А ты и правда неблагодарный ублюдок, ха-ха-ха-ха…
Преодолев приступ ярости, Ло Бинхэ внезапный вновь принял невозмутимый вид и вкрадчиво спросил с мрачной улыбкой:
— Вы хотите умереть? Не думали же вы, что отделаетесь так дешёво? Учитель, за свою жизнь вы сотворили так много зла. Вы вымещали злобу на тех, с кем у вас были счёты, и на тех, кто был ни в чём не повинен перед вами. И даже стоя на пороге смерти, вы не остановились перед тем, чтобы утащить за собой главу школы. Если вы не умрёте медленной смертью, претерпев все те страдания, что навлекли на других, разве это не посрамило бы их память?
Одно движение руки — и обломки Сюаньсу упали на пол.
Шэнь Цинцю показалось, что их звон пронзил его горло, будто острое лезвие, оборвав его смех.
Средь массы грязных спутанных волос и красной от крови кожи его глаз сиял подобно пожару на фоне ночного неба. Из последних сил он пополз к разбитому мечу.
Ничего не осталось.
Только меч.
Да, это содеяно руками Ло Бинхэ, но кто послужил истинной причиной?
Юэ Цинъюань не должен был встретить такой конец.
Десятилетимями отдавая все силы исполнению давнего обещания, жертвуя жизнью во имя бесполезной клятвы.
Погиб человек — рассыпался меч.
Всё не должно было так кончиться.
Струйки крови устремились друг к другу и, слившись в единый поток, потекли дальше.
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 91. Юэ Цинъюань и Шэнь Цинцю. Часть 6
Предыдущая часть
Когда сознание вернулось к Шэнь Цинцю, он ощутил приятную прохладу, снизошедшую на раны, терзавшее их невыносимое [1] жжение наконец утихло.
Приподняв тяжёлые веки, он увидел стоящего подле него на одном колене человека, который склонился, осматривая его.
Подол тёмного одеяния распростёрся по белокаменной платформе. Рядом виднелись классически строгие чёрные ножны и несколько пустых бутылочек из-под снадобий.
Он узнал этот меч — Сюаньсу. А посетителем, разумеется, был Юэ Цинъюань. Его прекрасное лицо было отмечено тем же ласковым выражением, что и обычно, но с него сбежали все краски, уступая место следам утомления. И в самом деле, кто ещё мог захотеть видеть его, помимо Юэ Цинъюаня?
читать дальшеС трудом разлепив пересохшие губы, Шэнь Цинцю прохрипел:
— Как ты сюда попал?
Учитывая, что Ло Бинхэ сделал всё, чтобы заставить его страдать, он ни при каких обстоятельствах не позволил бы главе школы посетить Водную тюрьму, чтобы поддержать сотоварища.
Видя, что он всё ещё способен отвечать ему, Юэ Цинъюань испустил облегчённый вздох и, сжав его руку, прошептал:
— Не нужно ничего говорить. Сосредоточься на накоплении энергии.
Он явно собирался отдать Шэнь Цинцю собственную духовную энергию, чтобы помочь ему исцелить раны, и тот не стал препятствовать ему, подумав: «Верно — он ведь всё-таки глава школы. До какой бы степени ни зарвались Ло Бинхэ со старым главой Дворца, они вынуждены соблюдать какие-то формальности».
И всё же, должно быть, Юэ Цинъюаню стоило немалого труда пробиться сюда.
Омывая раны, волны духовной энергии кололи кожу и плоть, словно тысячи стальных игл.
— Ло Бинхэ, мелкий ублюдок — а у тебя ещё припрятана пара козырей в рукаве! — стиснув зубы, вопреки жгучей боли рассмеялся Шэнь Цинцю.
Слыша в его голосе неприкрытую злобу, Юэ Цинъюань вздохнул.
Он не то чтобы часто это делал — но Шэнь Цинцю всегда без труда выводил его из душевного равновесия [2].
— Шиди, — устало бросил он, — после того, как ты навлёк на себя всё это, почему бы тебе наконец не осмыслить свои заблуждения?
Однако даже выплёвывая выбитые зубы, даже глотая собственную кровь Шэнь Цинцю никогда не согласился бы признать свои ошибки. Особенно перед Юэ Цинъюанем.
— И что же это за заблуждения? — с сарказмом бросил он. — Глава школы, скажи-ка мне, кто есть Ло Бинхэ, как не ублюдок? Вот погоди — увидишь, что он не удовлетворится мной одним. И после того, как весь заклинательский мир содрогнётся от его деяний, ты признаешь, что единственной моей ошибкой было то, что я не добил его тогда!
Юэ Цинъюань лишь покачал головой, словно и не ожидал иного ответа — равно как не видел смысла пытаться переубедить сотоварища. Да и теперь, когда события приняли подобный поворот, никакие поучения всё равно не помогли бы.
— Ты правда имеешь отношение к смерти шиди Лю? — внезапно спросил он.
В этот момент Шэнь Цинцю меньше всего на свете желал видеть выражение его лица.
И всё же не удержался от того, чтобы бросить на него взгляд.
Помедлив пару мгновений, он выдернул руку из пальцев Юэ Цинъюаня и сел.
— Ты ведь действительно то и дело говорил, что убьёшь его однажды, — добавил глава школы. — Но я никогда не думал, что ты правда на это способен.
— И теперь не думаешь? — холодно поинтересовался Шэнь Цинцю. — Убил так убил, и, по-моему, глава школы малость запоздал с обвинениями против этого Шэня. Или ты возжелал очистить школу от неугодных?
— У меня нет никакого права винить тебя, — бросил Юэ Цинъюань.
Его лицо оставалось абсолютно невозмутимым, во взгляде светилось спокойствие — оно-то и вывело Шэнь Цинцю из себя, будто в нём самом крылся упрёк:
— Тогда зачем ты это говоришь? — уязвлённо выкрикнул он.
— А шиди не задумывался о том, что, обращайся он тогда с Ло Бинхэ иначе, всего этого не произошло бы?
У Шэнь Цинцю вырвался смешок.
— Глава школы изволит шутить? Что сделано — того не воротишь. Даже «задумайся» я об этом тысячу, да хоть десять тысяч раз кряду, «тогда» останется «тогда» и никакого «иначе» быть не может — равно как и шанса на спасение!
При этих словах Юэ Цинъюань вскинул голову.
Шэнь Цинцю понимал, что эти слова вонзались в грудь его друга подобно ножам — сперва это доставило ему извращённое удовольствие, но потом при виде того, как Юэ Цинъюань стоит на коленях, уставя на него невидящий взгляд — ни следа обычного невозмутимого достоинства, словно он в одночасье состарился — Шэнь Цинцю захлестнуло странное чувство.
Возможно, то была жалость.
Юэ Цинъюань, глава прославленной заклинательской школы Цанцюн, который не дрогнул бы, даже обрушься перед ним гора Тайшань [3], всегда такой собранный и величественный — дошёл до столь плачевного состояния. Он казался таким беспомощным в своём горе, что Шэнь Цинцю поневоле ощутил укол сострадания.
И болезненный узел, теснивший грудь Шэнь Цинцю долгие годы, наконец распустился.
Он почти с радостью подумал: а ведь, несмотря ни на что, расположение Юэ Цинъюаня к нему ничуть не изменилось [4] — он по-прежнему готов на всё ради друга!
И, даже если он и был в чём-то виноват перед ним, он давно искупил это.
— Ступай, — велел ему Шэнь Цинцю. — И позволь мне сказать тебе одно: даже если бы тебе удалось обратить время вспять, всё пришло бы к тому же. Я — низменный человек, исполненный злобы. И нынче я могу винить лишь себя за то, что Ло Бинхэ желает мне мучительной смерти.
— Неужто твоё сердце до сих пор полно ненависти? — спросил Юэ Цинъюань.
— Я могу радоваться жизни, лишь когда другие несчастны, — усмехнулся Шэнь Цинцю. — Так что сам-то как думаешь?
Подняв Сюаньсу обеими руками, глава школы протянул меч ему:
— Если тобою движет лишь ненависть, то обнажи Сюаньсу и забери мою жизнь.
— Убить тебя, глава школы Юэ? — ухмыльнулся Шэнь Цинцю. — Разве ты полагаешь, что тех прегрешений, что возлагает на меня Ло Бинхэ, недостаточно? Да и за кого ты себя принимаешь? Думаешь, что, убив тебя, я утолю свою вражду? Нет, мои обиды так просто не избыть [5] — я ненавижу весь мир. Прошу простить этого Шэня за прямоту, глава школы Юэ, но вы о себе чересчур высокого мнения [6], если полагаете, что способны спасти всех!
Даже получив подобную отповедь, Юэ Цинъюань не опускал рук, словно смысл сказанного не доходил до него. Наконец, набравшись мужества, он воскликнул:
— Сяо Цзю, я…
— Не называй меня так! — рыкнул в ответ Шэнь Цинцю.
Глава школы медленно опустил руки и вновь сжал ладонь Шэнь Цинцю, продолжив передавать ему духовную энергию, чтобы облегчить его страдания.
После того, как его оборвали подобным образом, он больше не решался заговорить вновь.
— Благодарю главу школы за его безграничную доброту, — бросил Шэнь Цинцю некоторое время спустя. — А теперь, прошу, скройся с глаз. И впредь не приходи.
Вновь повесив Сюаньсу на пояс, Юэ Цинъюань медленно удалился, подчиняясь его желанию.
Если ты можешь избежать моей злой судьбы, уходи как можно дальше, глава школы Юэ.
И отныне никогда больше не связывайся с подобными Шэнь Цинцю.
Примечания переводчиков:
[1] Невыносимое – в оригинале 生不如死 (shēng bùrú sǐ) – в пер. с кит. «лучше умереть, чем жить», в образном значении «настоящий ад».
[2] Выводил из душевного равновесия – в оригинале 千疮百孔 (qiānchuāng bǎikǒng) – в букв. пер. с кит. «сто дыр и тысяча язв», также «покрытый ранами», в образном значении – «бесчисленные трудности и страдания, трещать по всем швам, множество срывов (изъянов, недостатков)».
[3] Гора Тайшань 泰山 (tàishān) — гора в провинции Шяньдун, одна из пяти священных гор даосизма, олицетворяет собой большой вес, авторитет, значение. Есть поговорка泰山石敢当 (tàishānshí gǎndāng) — «камень с горы Тайшань может противостоять [злым духам]», которую изображают на каменном столбе у ворот дома или на перекрёстке.
[4] Расположение ничуть не изменилось – в оригинале 仁至义尽 (rénzhìyìjìn) – в пер. с кит. «исполнить до конца долг человеколюбия (гуманности) и справедливости; быть до конца верным идеалам [конфуцианства], в высшей степени гуманно и справедливо; проявить великодушие, сделать все возможное».
[5] Мои обиды так просто не избыть – в оригинале 无药可救 (wú yào kě jiù) – в пер. с кит. «нет спасительного средства (лекарства)», в образном значении «неизлечимый; неисправимый».
[6] Слишком высокого мнения – в оригинале 脸上贴金 (liǎnshàngtiējīn) – в букв. пер. с кит. «позолотить лицо», в образном значении – «кичиться, хвалиться».
Следующая часть
Когда сознание вернулось к Шэнь Цинцю, он ощутил приятную прохладу, снизошедшую на раны, терзавшее их невыносимое [1] жжение наконец утихло.
Приподняв тяжёлые веки, он увидел стоящего подле него на одном колене человека, который склонился, осматривая его.
Подол тёмного одеяния распростёрся по белокаменной платформе. Рядом виднелись классически строгие чёрные ножны и несколько пустых бутылочек из-под снадобий.
Он узнал этот меч — Сюаньсу. А посетителем, разумеется, был Юэ Цинъюань. Его прекрасное лицо было отмечено тем же ласковым выражением, что и обычно, но с него сбежали все краски, уступая место следам утомления. И в самом деле, кто ещё мог захотеть видеть его, помимо Юэ Цинъюаня?
читать дальшеС трудом разлепив пересохшие губы, Шэнь Цинцю прохрипел:
— Как ты сюда попал?
Учитывая, что Ло Бинхэ сделал всё, чтобы заставить его страдать, он ни при каких обстоятельствах не позволил бы главе школы посетить Водную тюрьму, чтобы поддержать сотоварища.
Видя, что он всё ещё способен отвечать ему, Юэ Цинъюань испустил облегчённый вздох и, сжав его руку, прошептал:
— Не нужно ничего говорить. Сосредоточься на накоплении энергии.
Он явно собирался отдать Шэнь Цинцю собственную духовную энергию, чтобы помочь ему исцелить раны, и тот не стал препятствовать ему, подумав: «Верно — он ведь всё-таки глава школы. До какой бы степени ни зарвались Ло Бинхэ со старым главой Дворца, они вынуждены соблюдать какие-то формальности».
И всё же, должно быть, Юэ Цинъюаню стоило немалого труда пробиться сюда.
Омывая раны, волны духовной энергии кололи кожу и плоть, словно тысячи стальных игл.
— Ло Бинхэ, мелкий ублюдок — а у тебя ещё припрятана пара козырей в рукаве! — стиснув зубы, вопреки жгучей боли рассмеялся Шэнь Цинцю.
Слыша в его голосе неприкрытую злобу, Юэ Цинъюань вздохнул.
Он не то чтобы часто это делал — но Шэнь Цинцю всегда без труда выводил его из душевного равновесия [2].
— Шиди, — устало бросил он, — после того, как ты навлёк на себя всё это, почему бы тебе наконец не осмыслить свои заблуждения?
Однако даже выплёвывая выбитые зубы, даже глотая собственную кровь Шэнь Цинцю никогда не согласился бы признать свои ошибки. Особенно перед Юэ Цинъюанем.
— И что же это за заблуждения? — с сарказмом бросил он. — Глава школы, скажи-ка мне, кто есть Ло Бинхэ, как не ублюдок? Вот погоди — увидишь, что он не удовлетворится мной одним. И после того, как весь заклинательский мир содрогнётся от его деяний, ты признаешь, что единственной моей ошибкой было то, что я не добил его тогда!
Юэ Цинъюань лишь покачал головой, словно и не ожидал иного ответа — равно как не видел смысла пытаться переубедить сотоварища. Да и теперь, когда события приняли подобный поворот, никакие поучения всё равно не помогли бы.
— Ты правда имеешь отношение к смерти шиди Лю? — внезапно спросил он.
В этот момент Шэнь Цинцю меньше всего на свете желал видеть выражение его лица.
И всё же не удержался от того, чтобы бросить на него взгляд.
Помедлив пару мгновений, он выдернул руку из пальцев Юэ Цинъюаня и сел.
— Ты ведь действительно то и дело говорил, что убьёшь его однажды, — добавил глава школы. — Но я никогда не думал, что ты правда на это способен.
— И теперь не думаешь? — холодно поинтересовался Шэнь Цинцю. — Убил так убил, и, по-моему, глава школы малость запоздал с обвинениями против этого Шэня. Или ты возжелал очистить школу от неугодных?
— У меня нет никакого права винить тебя, — бросил Юэ Цинъюань.
Его лицо оставалось абсолютно невозмутимым, во взгляде светилось спокойствие — оно-то и вывело Шэнь Цинцю из себя, будто в нём самом крылся упрёк:
— Тогда зачем ты это говоришь? — уязвлённо выкрикнул он.
— А шиди не задумывался о том, что, обращайся он тогда с Ло Бинхэ иначе, всего этого не произошло бы?
У Шэнь Цинцю вырвался смешок.
— Глава школы изволит шутить? Что сделано — того не воротишь. Даже «задумайся» я об этом тысячу, да хоть десять тысяч раз кряду, «тогда» останется «тогда» и никакого «иначе» быть не может — равно как и шанса на спасение!
При этих словах Юэ Цинъюань вскинул голову.
Шэнь Цинцю понимал, что эти слова вонзались в грудь его друга подобно ножам — сперва это доставило ему извращённое удовольствие, но потом при виде того, как Юэ Цинъюань стоит на коленях, уставя на него невидящий взгляд — ни следа обычного невозмутимого достоинства, словно он в одночасье состарился — Шэнь Цинцю захлестнуло странное чувство.
Возможно, то была жалость.
Юэ Цинъюань, глава прославленной заклинательской школы Цанцюн, который не дрогнул бы, даже обрушься перед ним гора Тайшань [3], всегда такой собранный и величественный — дошёл до столь плачевного состояния. Он казался таким беспомощным в своём горе, что Шэнь Цинцю поневоле ощутил укол сострадания.
И болезненный узел, теснивший грудь Шэнь Цинцю долгие годы, наконец распустился.
Он почти с радостью подумал: а ведь, несмотря ни на что, расположение Юэ Цинъюаня к нему ничуть не изменилось [4] — он по-прежнему готов на всё ради друга!
И, даже если он и был в чём-то виноват перед ним, он давно искупил это.
— Ступай, — велел ему Шэнь Цинцю. — И позволь мне сказать тебе одно: даже если бы тебе удалось обратить время вспять, всё пришло бы к тому же. Я — низменный человек, исполненный злобы. И нынче я могу винить лишь себя за то, что Ло Бинхэ желает мне мучительной смерти.
— Неужто твоё сердце до сих пор полно ненависти? — спросил Юэ Цинъюань.
— Я могу радоваться жизни, лишь когда другие несчастны, — усмехнулся Шэнь Цинцю. — Так что сам-то как думаешь?
Подняв Сюаньсу обеими руками, глава школы протянул меч ему:
— Если тобою движет лишь ненависть, то обнажи Сюаньсу и забери мою жизнь.
— Убить тебя, глава школы Юэ? — ухмыльнулся Шэнь Цинцю. — Разве ты полагаешь, что тех прегрешений, что возлагает на меня Ло Бинхэ, недостаточно? Да и за кого ты себя принимаешь? Думаешь, что, убив тебя, я утолю свою вражду? Нет, мои обиды так просто не избыть [5] — я ненавижу весь мир. Прошу простить этого Шэня за прямоту, глава школы Юэ, но вы о себе чересчур высокого мнения [6], если полагаете, что способны спасти всех!
Даже получив подобную отповедь, Юэ Цинъюань не опускал рук, словно смысл сказанного не доходил до него. Наконец, набравшись мужества, он воскликнул:
— Сяо Цзю, я…
— Не называй меня так! — рыкнул в ответ Шэнь Цинцю.
Глава школы медленно опустил руки и вновь сжал ладонь Шэнь Цинцю, продолжив передавать ему духовную энергию, чтобы облегчить его страдания.
После того, как его оборвали подобным образом, он больше не решался заговорить вновь.
— Благодарю главу школы за его безграничную доброту, — бросил Шэнь Цинцю некоторое время спустя. — А теперь, прошу, скройся с глаз. И впредь не приходи.
Вновь повесив Сюаньсу на пояс, Юэ Цинъюань медленно удалился, подчиняясь его желанию.
Если ты можешь избежать моей злой судьбы, уходи как можно дальше, глава школы Юэ.
И отныне никогда больше не связывайся с подобными Шэнь Цинцю.
Примечания переводчиков:
[1] Невыносимое – в оригинале 生不如死 (shēng bùrú sǐ) – в пер. с кит. «лучше умереть, чем жить», в образном значении «настоящий ад».
[2] Выводил из душевного равновесия – в оригинале 千疮百孔 (qiānchuāng bǎikǒng) – в букв. пер. с кит. «сто дыр и тысяча язв», также «покрытый ранами», в образном значении – «бесчисленные трудности и страдания, трещать по всем швам, множество срывов (изъянов, недостатков)».
[3] Гора Тайшань 泰山 (tàishān) — гора в провинции Шяньдун, одна из пяти священных гор даосизма, олицетворяет собой большой вес, авторитет, значение. Есть поговорка泰山石敢当 (tàishānshí gǎndāng) — «камень с горы Тайшань может противостоять [злым духам]», которую изображают на каменном столбе у ворот дома или на перекрёстке.
[4] Расположение ничуть не изменилось – в оригинале 仁至义尽 (rénzhìyìjìn) – в пер. с кит. «исполнить до конца долг человеколюбия (гуманности) и справедливости; быть до конца верным идеалам [конфуцианства], в высшей степени гуманно и справедливо; проявить великодушие, сделать все возможное».
[5] Мои обиды так просто не избыть – в оригинале 无药可救 (wú yào kě jiù) – в пер. с кит. «нет спасительного средства (лекарства)», в образном значении «неизлечимый; неисправимый».
[6] Слишком высокого мнения – в оригинале 脸上贴金 (liǎnshàngtiējīn) – в букв. пер. с кит. «позолотить лицо», в образном значении – «кичиться, хвалиться».
Следующая часть
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 91. Юэ Цинъюань и Шэнь Цинцю. Часть 5
Предыдущая часть
Вконец утратив самообладание, Шэнь Цинцю отправился на пик Цюндин.
Обычно он избегал этого пика всеми правдами и неправдами, как и самого Юэ Цинъюаня — будь его воля, он предпочёл бы вовсе с ним не встречаться.
Потому-то ежегодные состязания двенадцати пиков доставляли ему столько беспокойства.
читать дальшеСреди двенадцати пиков хребта Цанцюн существовала строгая иерархия. Это не было напрямую связано с силой пиков — имело значение лишь то, кто из первого поколения каждого пика раньше сделал себе имя. Последующие поколения, обращаясь друг к другу, следовали этому установленному порядку, без учёта того, когда они сами заняли пост главы пика. Потому-то, хоть Шэнь Цинцю поступил в заклинательскую школу гораздо позже, чем Лю Цингэ, тот был вынужден, проглотив свою гордость, именовать его «шисюном», поскольку пик Байчжань шёл в этом ряду лишь седьмым, в то время как пик Цинцзин уступал в старшинстве лишь пику Цюндин.
И по этой же самой причине адепты пиков Цюндин и Цинцзин всегда выстраивались на подобных мероприятиях ровными фалангами [1] бок о бок друг с другом, так что Шэнь Цинцю был вынужден стоять рядом с Юэ Цинъюанем.
И, поскольку тот не имел возможности поговорить с ним в другое время, он пользовался возможностью расспросить Шэнь Цинцю о его житье-бытье — от важных вещей, таких как прогресс в совершенствовании духа и тела, до того, хорошо ли он питается и тепло ли одевается — при этом Юэ Цинъюань не успокаивался, пока не задаст все вопросы. Это порядком раздражало Шэнь Цинцю, однако у него хватало ума не выказывать неуважения старшему адепту главы школы на людях. Соблюдая внешние приличия, на двадцать вопросов Юэ Цинъюаня он отвечал от силы одной фразой, при этом про себя повторяя пособия по секретным техникам, которые учил прошлой ночью, или предаваясь раздумьям о посторонних вещах.
Сами того не ведая, они стали главным источником развлечения для всех присутствующих, которые самозабвенно глазели на то, как один старший адепт, презрев правило соблюдения тишины, судорожно шепчет что-то другому, который, сохраняя предельно сосредоточенный вид [2], лишь издаёт какие-то невнятные звуки в ответ; по крайней мере, это позволяло окружающим выдержать томительно длинную речь перед открытием состязаний.
Потому-то, когда Шэнь Цинцю скрепя сердце всё же отправился на пик Цюндин, его появление принесло нежданную радость не только Юэ Цинъюаню: все адепты без исключения готовы были бить в гонг и стучать в барабаны, созывая окружающих на новую потеху.
Однако Шэнь Цинцю не собирался задерживаться, не говоря уже о том, чтобы устраивать бесплатный цирк [3]: получив разрешение на медитацию в пещерах Линси, он тотчас отбыл.
Эти изобилующие духовной энергией пещеры были полностью изолированы от окружающего мира. По мере того, как Шэнь Цинцю углублялся в них, его лицо темнело всё сильнее.
Ущерб, причинённый ему годами под властью Цю Цзяньло и У Яньцзы, по-прежнему сковывал его, даже столько лет спустя.
Из всего нового поколения горных лордов Юэ Цинъюань был первым, кому удалось сформировать золотое ядро [4]. За ним по пятам следовали Ци Цинци и Лю Цингэ. Даже этот бесталанный Шан Цинхуа с пика Аньдин — и тот, пусть и не без труда, нагнал их перед тем как занять свой пост.
И чем нетерпеливее становился Шэнь Цинцю, тем сильнее увязал на одном месте, неспособный двигаться дальше. С каждым днём в его полной неуверенности душе росло беспокойство, словно он глотал по несколько сотен цзиней табака, заедая их петардами. Его голова и солнечное сплетение пылали, усугубляя природную импульсивность и взбалмошность, так что он взрывался от любой мелочи. Видя, в каком он состоянии, остальные предпочитали не попадаться ему на глаза — но это отнюдь не спасало их от вспышек его ярости.
После того, как он дал Ло Бинхэ пособие с неправильными техниками совершенствования тела и духа, мальчишка должен был давным-давно погибнуть от кровотечения из семи отверстий и разрыва пяти составляющих тела [5] — но он мало того что выжил, так ещё и медленно, но верно развивался!
И сколько бы Шэнь Цинцю ни твердил Нин Инъин, чтобы держалась подальше от Ло Бинхэ, он по нескольку раз на дню натыкался на эту шепчущуюся парочку!
Из-за вечной подозрительности [6] Шэнь Цинцю постоянно казалось, что все шепчутся за его спиной о том, что лорд пика Цинцзин неспособен сформировать золотое ядро, и, недовольные собственным положением, строят планы на то, чтобы занять его место всевозможными бесчестными методами.
Уединённая медитация в пещерах Линси должна помочь ему добиться желаемого — но если он не преуспеет и на этот раз…
Сидя на каменной платформе, Шэнь Цинцю безуспешно пытался унять разбушевавшиеся мысли, от которых на лбу выступил холодный пот. Его духовная энергия выходила из-под контроля, из глаз словно сыпались искры. Внезапно он ощутил мощный выплеск энергии из сосудов.
Такое нельзя было допускать ни в коем случае. Сердце Шэнь Цинцю сжалось от паники, и всё же он нашёл в себе силы собраться, силясь обуздать свои помыслы. Внезапно поползшие по спине мурашки дали ему понять, что кто-то приближается сзади.
— Кто? — Шэнь Цинцю подскочил и, схватившись за рукоять Сюя, наполовину извлёк клинок из ножен.
Рука легко опустилась на его плечо.
— Это я, — тихо бросил Юэ Цинъюань.
Шэнь Цинцю застыл, ощущая как в тело вливается духовная энергия.
Юэ Цинъюань продолжал направлять её, утихомиривая его разбушевавшуюся ци.
— Я не... Разум шиди был неспокоен, и я испугался за него.
Шэнь Цинцю и сам был не на шутку напуган тем, как его мысли совершенно вышли из-под контроля — потому-то слова Юэ Цинъюаня задели его.
— И с чего это ты испугался?! — сердито выплюнул он. — Прежде глава школы никогда не посещал пещеры Линси — а стоило мне сюда отправиться, как он тут же решил побороться со мной за это место!
— Я бывал здесь прежде, — спокойно отозвался Юэ Цинъюань. — В прошлом.
Эти слова порядком удивили Шэнь Цинцю, однако он не показал этого:
— Что мне за дело до того, бывал ты здесь или нет?
— Шиди, — вздохнул Юэ Цинъюань, — давай-ка пока воздержимся от разговоров и сосредоточимся на умиротворении твоей духовной энергии.
Внезапно иссохший каменный светильник вспыхнул, разгоняя кромешную тьму. Шэнь Цинцю хотел было бросить что-нибудь язвительное в ответ, но, стоило ему в отсветах пламени разглядеть внутренность пещеры, которую выбрал, у него вместо этого вырвалось:
— Здесь проходили смертельные сражения?
Стены испещряли бесчисленные выбоины от ударов секир или мечей, подобные сети шрамов на человеческом лице — это зрелище поистине ужасало.
— Нет, — произнёс из-за его спины Юэ Цинъюань. — В пещерах Линси запрещены поединки.
Помимо отметин от клинков, на стенах темнели большие пятна крови.
Некоторые выглядели так, словно кровь брызнула дугой с лезвия меча, другие — словно кто-то ползал на коленях у стены, умоляя о чём-то, раз за разом врезаясь лбом в каменную стену.
Глядя на почерневшие пятна, Шэнь Цинцю выдавил:
— Здесь… кто-то погиб?
Обычно, стоило им встретиться, Юэ Цинъюаня было не заткнуть, но на сей раз именно он хранил молчание. Это было так непривычно, что по коже Шэнь Цинцю вновь поползли мурашки.
— …Юэ Цинъюань? — испуганно бросил он.
— Я здесь.
— Отчего же ты молчишь?
— Разве шиди не раздражает моя болтовня — отчего же ещё?
— Вот ты сам это и признал, — с облегчением усмехнулся Шэнь Цинцю. — Ещё как раздражает!
И всё же эта зловещая тишина в потёмках так угнетала, что он вынужден был продолжить:
— Я слышал, что порой в пещерах Линси заточают адептов, которые переживают искажение ци [7] или сворачивают с истинного пути. Быть может, кого-то из них держали именно здесь?
Прошло немало времени, прежде чем Юэ Цинъюань издал неясный звук.
Это лишь сильнее озадачило Шэнь Цинцю и, прищурившись на стену, он продолжил рассуждать:
— Похоже, этот парень хотел выбраться во что бы то ни стало, однако умер, так и не преуспев.
Если вся эта кровь принадлежала одному человеку, то, даже если он и не погиб, он вышел отсюда еле живой.
Внезапно Шэнь Цинцю встревожило странное ощущение, исходящее от ладони Юэ Цинъюаня.
— Что с тобой? — обеспокоенно спросил он.
— Ничего, — пару мгновений спустя ответил Юэ Цинъюань.
После этого Шэнь Цинцю почёл за нужное хранить молчание.
Он не мог видеть лица главы школы, но рука, передающая ему духовную энергию, продолжала слегка подрагивать.
Примечания переводчиков:
[1] Фаланга – боевой строй из ровных шеренг, преимущественно в античной армии. В оригинале 方阵 (fāngzhèn) – скорее, квадратный боевой строй (каре).
[2] Сохраняя предельно сосредоточенный вид – в оригинале 目不斜视 (mùbùxiéshì) – в пер. с кит. «и глазом косо не взглянуть», образно в значении «держаться корректно; не отвлекаться, не смотреть куда не следует».
[3] Бесплатный цирк – в оригинале 猴戏 (hóuxì) – в пер. с кит. «представление мартышек, обезьяний раёк». Этим словом в театре обозначаются пьесы о царе обезьян Сунь Укуне.
[4] Золотое ядро – в оригинале 结丹 (jiē dān) – в букв. пер. с кит. «завязь киновари». 丹 (dān) – «киноварь», а также «пилюля бессмертия».
[5] Кровотечение из семи отверстий и разрыв пяти составляющих тела – в оригинале 七窍流血 (qīqiào liúxuè) – в пер. с кит. «кровь хлынула из всех отверстий головы; открылось кровотечение из носа, рта, ушей и глаз (цицяо)», и 五体爆裂 (wǔtǐ bàoliè) – в пер. с кит. «пять составляющих тела – сухожилий, меридианов, кожи, мяса, костей (ути)).
[6] Вечная подозрительность – в оригинале 疑神疑鬼 (yí shén yí guǐ) – в пер. с кит. «сомневаться и в духах, и в демонах», образно в значении «сомневаться решительно во всём, подозревать всех и вся», аналог русской идиомы «бояться собственной тени».
[7] Искажение ци – в оригинале 走火入魔 (zǒuhuǒ rùmó) – в пер. с кит. «помешаться на чём-то, увлекаться до безумия, стать одержимым» - иными словами, туда запирали тех, кто досовершенствовался…
Следующая часть
Вконец утратив самообладание, Шэнь Цинцю отправился на пик Цюндин.
Обычно он избегал этого пика всеми правдами и неправдами, как и самого Юэ Цинъюаня — будь его воля, он предпочёл бы вовсе с ним не встречаться.
Потому-то ежегодные состязания двенадцати пиков доставляли ему столько беспокойства.
читать дальшеСреди двенадцати пиков хребта Цанцюн существовала строгая иерархия. Это не было напрямую связано с силой пиков — имело значение лишь то, кто из первого поколения каждого пика раньше сделал себе имя. Последующие поколения, обращаясь друг к другу, следовали этому установленному порядку, без учёта того, когда они сами заняли пост главы пика. Потому-то, хоть Шэнь Цинцю поступил в заклинательскую школу гораздо позже, чем Лю Цингэ, тот был вынужден, проглотив свою гордость, именовать его «шисюном», поскольку пик Байчжань шёл в этом ряду лишь седьмым, в то время как пик Цинцзин уступал в старшинстве лишь пику Цюндин.
И по этой же самой причине адепты пиков Цюндин и Цинцзин всегда выстраивались на подобных мероприятиях ровными фалангами [1] бок о бок друг с другом, так что Шэнь Цинцю был вынужден стоять рядом с Юэ Цинъюанем.
И, поскольку тот не имел возможности поговорить с ним в другое время, он пользовался возможностью расспросить Шэнь Цинцю о его житье-бытье — от важных вещей, таких как прогресс в совершенствовании духа и тела, до того, хорошо ли он питается и тепло ли одевается — при этом Юэ Цинъюань не успокаивался, пока не задаст все вопросы. Это порядком раздражало Шэнь Цинцю, однако у него хватало ума не выказывать неуважения старшему адепту главы школы на людях. Соблюдая внешние приличия, на двадцать вопросов Юэ Цинъюаня он отвечал от силы одной фразой, при этом про себя повторяя пособия по секретным техникам, которые учил прошлой ночью, или предаваясь раздумьям о посторонних вещах.
Сами того не ведая, они стали главным источником развлечения для всех присутствующих, которые самозабвенно глазели на то, как один старший адепт, презрев правило соблюдения тишины, судорожно шепчет что-то другому, который, сохраняя предельно сосредоточенный вид [2], лишь издаёт какие-то невнятные звуки в ответ; по крайней мере, это позволяло окружающим выдержать томительно длинную речь перед открытием состязаний.
Потому-то, когда Шэнь Цинцю скрепя сердце всё же отправился на пик Цюндин, его появление принесло нежданную радость не только Юэ Цинъюаню: все адепты без исключения готовы были бить в гонг и стучать в барабаны, созывая окружающих на новую потеху.
Однако Шэнь Цинцю не собирался задерживаться, не говоря уже о том, чтобы устраивать бесплатный цирк [3]: получив разрешение на медитацию в пещерах Линси, он тотчас отбыл.
Эти изобилующие духовной энергией пещеры были полностью изолированы от окружающего мира. По мере того, как Шэнь Цинцю углублялся в них, его лицо темнело всё сильнее.
Ущерб, причинённый ему годами под властью Цю Цзяньло и У Яньцзы, по-прежнему сковывал его, даже столько лет спустя.
Из всего нового поколения горных лордов Юэ Цинъюань был первым, кому удалось сформировать золотое ядро [4]. За ним по пятам следовали Ци Цинци и Лю Цингэ. Даже этот бесталанный Шан Цинхуа с пика Аньдин — и тот, пусть и не без труда, нагнал их перед тем как занять свой пост.
И чем нетерпеливее становился Шэнь Цинцю, тем сильнее увязал на одном месте, неспособный двигаться дальше. С каждым днём в его полной неуверенности душе росло беспокойство, словно он глотал по несколько сотен цзиней табака, заедая их петардами. Его голова и солнечное сплетение пылали, усугубляя природную импульсивность и взбалмошность, так что он взрывался от любой мелочи. Видя, в каком он состоянии, остальные предпочитали не попадаться ему на глаза — но это отнюдь не спасало их от вспышек его ярости.
После того, как он дал Ло Бинхэ пособие с неправильными техниками совершенствования тела и духа, мальчишка должен был давным-давно погибнуть от кровотечения из семи отверстий и разрыва пяти составляющих тела [5] — но он мало того что выжил, так ещё и медленно, но верно развивался!
И сколько бы Шэнь Цинцю ни твердил Нин Инъин, чтобы держалась подальше от Ло Бинхэ, он по нескольку раз на дню натыкался на эту шепчущуюся парочку!
Из-за вечной подозрительности [6] Шэнь Цинцю постоянно казалось, что все шепчутся за его спиной о том, что лорд пика Цинцзин неспособен сформировать золотое ядро, и, недовольные собственным положением, строят планы на то, чтобы занять его место всевозможными бесчестными методами.
Уединённая медитация в пещерах Линси должна помочь ему добиться желаемого — но если он не преуспеет и на этот раз…
Сидя на каменной платформе, Шэнь Цинцю безуспешно пытался унять разбушевавшиеся мысли, от которых на лбу выступил холодный пот. Его духовная энергия выходила из-под контроля, из глаз словно сыпались искры. Внезапно он ощутил мощный выплеск энергии из сосудов.
Такое нельзя было допускать ни в коем случае. Сердце Шэнь Цинцю сжалось от паники, и всё же он нашёл в себе силы собраться, силясь обуздать свои помыслы. Внезапно поползшие по спине мурашки дали ему понять, что кто-то приближается сзади.
— Кто? — Шэнь Цинцю подскочил и, схватившись за рукоять Сюя, наполовину извлёк клинок из ножен.
Рука легко опустилась на его плечо.
— Это я, — тихо бросил Юэ Цинъюань.
Шэнь Цинцю застыл, ощущая как в тело вливается духовная энергия.
Юэ Цинъюань продолжал направлять её, утихомиривая его разбушевавшуюся ци.
— Я не... Разум шиди был неспокоен, и я испугался за него.
Шэнь Цинцю и сам был не на шутку напуган тем, как его мысли совершенно вышли из-под контроля — потому-то слова Юэ Цинъюаня задели его.
— И с чего это ты испугался?! — сердито выплюнул он. — Прежде глава школы никогда не посещал пещеры Линси — а стоило мне сюда отправиться, как он тут же решил побороться со мной за это место!
— Я бывал здесь прежде, — спокойно отозвался Юэ Цинъюань. — В прошлом.
Эти слова порядком удивили Шэнь Цинцю, однако он не показал этого:
— Что мне за дело до того, бывал ты здесь или нет?
— Шиди, — вздохнул Юэ Цинъюань, — давай-ка пока воздержимся от разговоров и сосредоточимся на умиротворении твоей духовной энергии.
Внезапно иссохший каменный светильник вспыхнул, разгоняя кромешную тьму. Шэнь Цинцю хотел было бросить что-нибудь язвительное в ответ, но, стоило ему в отсветах пламени разглядеть внутренность пещеры, которую выбрал, у него вместо этого вырвалось:
— Здесь проходили смертельные сражения?
Стены испещряли бесчисленные выбоины от ударов секир или мечей, подобные сети шрамов на человеческом лице — это зрелище поистине ужасало.
— Нет, — произнёс из-за его спины Юэ Цинъюань. — В пещерах Линси запрещены поединки.
Помимо отметин от клинков, на стенах темнели большие пятна крови.
Некоторые выглядели так, словно кровь брызнула дугой с лезвия меча, другие — словно кто-то ползал на коленях у стены, умоляя о чём-то, раз за разом врезаясь лбом в каменную стену.
Глядя на почерневшие пятна, Шэнь Цинцю выдавил:
— Здесь… кто-то погиб?
Обычно, стоило им встретиться, Юэ Цинъюаня было не заткнуть, но на сей раз именно он хранил молчание. Это было так непривычно, что по коже Шэнь Цинцю вновь поползли мурашки.
— …Юэ Цинъюань? — испуганно бросил он.
— Я здесь.
— Отчего же ты молчишь?
— Разве шиди не раздражает моя болтовня — отчего же ещё?
— Вот ты сам это и признал, — с облегчением усмехнулся Шэнь Цинцю. — Ещё как раздражает!
И всё же эта зловещая тишина в потёмках так угнетала, что он вынужден был продолжить:
— Я слышал, что порой в пещерах Линси заточают адептов, которые переживают искажение ци [7] или сворачивают с истинного пути. Быть может, кого-то из них держали именно здесь?
Прошло немало времени, прежде чем Юэ Цинъюань издал неясный звук.
Это лишь сильнее озадачило Шэнь Цинцю и, прищурившись на стену, он продолжил рассуждать:
— Похоже, этот парень хотел выбраться во что бы то ни стало, однако умер, так и не преуспев.
Если вся эта кровь принадлежала одному человеку, то, даже если он и не погиб, он вышел отсюда еле живой.
Внезапно Шэнь Цинцю встревожило странное ощущение, исходящее от ладони Юэ Цинъюаня.
— Что с тобой? — обеспокоенно спросил он.
— Ничего, — пару мгновений спустя ответил Юэ Цинъюань.
После этого Шэнь Цинцю почёл за нужное хранить молчание.
Он не мог видеть лица главы школы, но рука, передающая ему духовную энергию, продолжала слегка подрагивать.
Примечания переводчиков:
[1] Фаланга – боевой строй из ровных шеренг, преимущественно в античной армии. В оригинале 方阵 (fāngzhèn) – скорее, квадратный боевой строй (каре).
[2] Сохраняя предельно сосредоточенный вид – в оригинале 目不斜视 (mùbùxiéshì) – в пер. с кит. «и глазом косо не взглянуть», образно в значении «держаться корректно; не отвлекаться, не смотреть куда не следует».
[3] Бесплатный цирк – в оригинале 猴戏 (hóuxì) – в пер. с кит. «представление мартышек, обезьяний раёк». Этим словом в театре обозначаются пьесы о царе обезьян Сунь Укуне.
[4] Золотое ядро – в оригинале 结丹 (jiē dān) – в букв. пер. с кит. «завязь киновари». 丹 (dān) – «киноварь», а также «пилюля бессмертия».
[5] Кровотечение из семи отверстий и разрыв пяти составляющих тела – в оригинале 七窍流血 (qīqiào liúxuè) – в пер. с кит. «кровь хлынула из всех отверстий головы; открылось кровотечение из носа, рта, ушей и глаз (цицяо)», и 五体爆裂 (wǔtǐ bàoliè) – в пер. с кит. «пять составляющих тела – сухожилий, меридианов, кожи, мяса, костей (ути)).
[6] Вечная подозрительность – в оригинале 疑神疑鬼 (yí shén yí guǐ) – в пер. с кит. «сомневаться и в духах, и в демонах», образно в значении «сомневаться решительно во всём, подозревать всех и вся», аналог русской идиомы «бояться собственной тени».
[7] Искажение ци – в оригинале 走火入魔 (zǒuhuǒ rùmó) – в пер. с кит. «помешаться на чём-то, увлекаться до безумия, стать одержимым» - иными словами, туда запирали тех, кто досовершенствовался…
Следующая часть
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 91. Юэ Цинъюань и Шэнь Цинцю. Часть 4
Предыдущая часть
В этом мире было слишком много вещей и людей, снискавших ненависть Шэнь Цзю.
Ну а когда вот так ненавидишь всех и вся, едва ли можно рассчитывать на то, что кто-то сочтёт твой нрав добрым. По счастью, к тому времени как Шэнь Цзю сделался Шэнь Цинцю, он, по крайней мере, научился это скрывать.
Ну а из всех обитателей хребта Цанцюн первое место среди ненавидимых им людей безраздельно занимал Лю Цингэ.
Ведь он сумел достичь успеха в столь раннем возрасте, обладая выдающимися способностями, потрясающими запасами духовной энергии, а также безупречной техникой владения мечом. На истории его семьи не было ни пятнышка, оба родителя — живы и здоровы. Любое из перечисленных качеств было способно заставить Шэнь Цинцю скрежетать зубами три дня и ворочаться без сна три ночи кряду, что уж говорить о том, кто совмещал в себе их все!
читать дальшеВдобавок на ежегодном состязании двенадцати пиков Цанцюн противником Шэнь Цинцю оказался именно Лю Цингэ.
И, само собой, у Шэнь Цзю не было ни малейшего шанса на победу.
Любой сказал бы ему, что проиграть будущему лорду пика Байчжань отнюдь не постыдно — скорее, это чистой воды закономерность.
Однако Шэнь Цинцю так не думал. Вместо того, чтобы принимать заслуженное своей стойкостью восхищение, он видел лишь победный взгляд Лю Цингэ, приставившего к его горлу острие Чэнлуаня.
***
Пик Цинцзин издавна славился высшими моральными качествами своих адептов, и Шэнь Цинцю успешно притворялся одним из них [1], но Лю Цингэ неизменно умудрялся извлечь на свет худшие из его побуждений. С этим человеком Шэнь Цинцю был не в силах разыгрывать безоблачные товарищеские отношения.
Самой частой фразой, обращаемой им к Лю Цингэ, была:
— Однажды я точно тебя убью!
Молоденькая [2] девушка с пипой бросилась прочь в испуге, накинув на плечи тонкие одежды.
— Ты-то? — бросил на него мимолётный взгляд Лю Цингэ.
Всего одно слово — а сколько в нём язвительности! Шэнь Цинцю повернул запястье, но, заметив это, Юэ Цинъюань надавил ему на локоть, не давая обнажить меч.
— Шиди Лю! Уйди! — воскликнул он, обернувшись к Лю Цингэ.
Тот был лишь рад удалиться, оставив за собой последнее слово: холодный смешок — и его след простыл, так что они остались в одиночестве в комнате «Радушного красного павильона», один — в расхристанных одеяниях, другой — образец безукоризненности; что и говорить, контраст между ними был разителен.
Сдёрнув Шэнь Цинцю с кровати, Юэ Цинъюань потребовал в кои-то веки раздражённым голосом:
— Как ты можешь вытворять подобное?
— А что я такого? — парировал Шэнь Цинцю.
— Два старших адепта хребта Цанцюн устраивают потасовку в доме веселья [3] — это, по-твоему, достойно?
— Откуда им знать, что мы с хребта Цанцюн, если мы сами им не скажем? — невозмутимо отозвался Шэнь Цинцю. — Само собой, наша школа весьма прославлена, но где в её правилах сказано, что мы не можем ходить в такие места? Хребет Цанцюн — не монастырь, так что то, что я нуждаюсь в женском обществе, никого там не касается. А если шисюн считает, будто это позорит нашу школу, то лучше бы ему научить Лю Цингэ держать язык за зубами.
Среди правил хребта Цанцюн и впрямь не было подобного запрета, но само собой предполагалось, что заклинателям следует держать тело в чистоте и практиковать самоограничение — в особенности если речь шла об адептах пика Цинцзин, благородных и возвышенных. И всё же Шэнь Цинцю успешно пользовался тем, что это правило оставалось неписаным, оправдывая свои бесславные похождения. Не в силах с ним спорить, Юэ Цинъюань проглотил возмущение:
— Я буду молчать, шиди Лю и остальные — тоже. Никто не узнает.
— По всей видимости, я должен поблагодарить вас всех, — бросил Шэнь Цинцю, обуваясь.
— Женское общество не пойдёт на пользу твоему совершенствованию, — добавил глава школы.
— Ты что, не слышал, каким тоном со мной говорил шиди Лю? — ухмыльнулся его собеседник. — Едва ли моему совершенствованию ещё что-то способно повредить.
— На самом деле, шиди Лю — неплохой человек, — помолчав, заметил Юэ Цинъюань. — Он вовсе не хотел оскорбить тебя в особенности, он со всеми так разговаривает.
— «Со всеми так разговаривает»? — осклабился Шэнь Цинцю. — Кому ты это рассказываешь, глава школы! Может, и с тобой тоже?
— Если ты отнесёшься к нему хоть немного теплее, — терпеливо ответил Юэ Цинъюань, — то он вернёт тебе твою доброту в двойном размере.
— Как я посмотрю, глава школы и впрямь знаток человеческих душ, — сухо бросил Шэнь Цинцю. — Но почему бы Лю Цингэ первым не пойти мне навстречу, проявив добрую волю? Почему это я должен протягивать ему руку?
Видя, что его шиди и впрямь не прошибить подобными доводами, Юэ Цинъюань почёл за нужное оставить его в покое. В самом деле, не мог же он заявить: «Если бы ты не использовал бесчестные методы, пытаясь напасть на него исподтишка после поединка, то и Лю Цингэ не проявлял бы к тебе подобной враждебности».
Набросив одеяния на плечи, Шэнь Цинцю зачехлил Сюя и двинулся было к выходу, но замер, остановленный внезапной мыслью:
— Постой, а как ты меня тут нашёл? Кто тебе сказал?
— Я не обнаружил тебя на пике Цинцзин, — объяснил Юэ Цинъюань, — зато встретил адептов пика Байчжань, поднимающихся туда.
— И зачем они туда направлялись, позволь спросить?
Юэ Цинъюань не нашёлся с ответом, и Шэнь Цинцю со смешком закончил за него:
— Чтобы устроить мне засаду, верно?
Шэнь Цинцю и впрямь нередко вступал в противостояние с адептами пика Байчжань, но на сей раз их встреча была случайной. Один из адептов, направляясь в отдалённый городок, чтобы выполнить задание, заметил, как знакомый ему человек заходит в крупнейший публичный дом в этой местности, «Радушный красный павильон». Все сотоварищи Лю Цингэ сполна разделяли его чувства к Шэнь Цинцю, а потому и этот адепт не собирался упускать подобный случай. Зайдя, он принялся насмехаться над Шэнь Цинцю, который, строя из себя столь недосягаемого и возвышенного небожителя, опустился до визита в подобное место, тем самым навлекая позор на свою школу.
Пары слов хватило, чтобы завязалась драка, и Шэнь Цинцю нанёс ему серьёзные ранения. Вернувшись на пик Байчжань, злополучный адепт наткнулся на Лю Цингэ, который, расспросив его, тотчас рассвирепел и, вскочив на меч, помчался сравнивать счёт. Не поймай Юэ Цинъюань направляющихся туда же адептов, которые направлялись на пик Цинцзин, намереваясь сровнять с землёй Бамбуковую хижину в отсутствии её хозяина, кто знает, какие разрушения эти двое успели бы учинить.
Хоть Юэ Цинъюань помалкивал, Шэнь Цинцю догадался обо всём сам — от адептов пика Байчжань добра не жди. Так что, вместо того, чтобы продолжить расспросы, он внезапно сменил тему:
— А зачем ты искал меня на пике Цинцзин? Разве я не велел тебе оставить меня в покое?
— Я просто хотел разузнать, как ты поживаешь, — спокойно ответил Юэ Цинъюань.
— О, в таком случае приношу извинения, что заставил шисюна Юэ беспокоиться, — с деланой любезностью отозвался Шэнь Цинцю. — Я поживаю превосходно. Как бы невыносим я ни был, по счастью, лорда пика Цинцзин это не отвращает.
— Если у тебя там всё хорошо, — не отставал от него Юэ Цинъюань, — то почему же ты не провёл ни единой ночи на пике Цинцзин?
В ответ Шэнь Цинцю лишь одарил его угрюмым взором.
Он понимал, что Юэ Цинъюань беспокоится, что его притесняют прочие обитатели пика Цинцзин.
Говоря начистоту, его догадка была не лишена основания, и всё же причина была не в этом: пусть Шэнь Цинцю и не пользовался особой любовью сотоварищей, но не сказать, что для него не нашлось бы места в общей спальне.
Он попросту терпеть не мог спать впритирку с людьми своего пола.
В прошлом всякий раз, когда Цю Цзяньло избивал его или Шэнь Цзю предчувствовал побои, он, дрожа от страха, прятался в комнате Цю Хайтан. Поскольку молодой господин не желал показывать жестокую сторону натуры при сестре, это и впрямь было единственное безопасное место в доме.
Ещё раньше эту роль исполняла их старшая сестрица — однако, достигнув подходящего возраста, она была продана сморщенному старику, чтобы согревать его постель, и, покинув тот город, Шэнь Цзю больше никогда её не видел.
В том, чтобы любить женщин, не было ничего постыдного — однако смотреть на них как на своих спасительниц, прячась в их объятиях от всех угроз этого мира? Пусть никто никогда не говорил ему этого вслух, Шэнь Цинцю и сам знал, что это недостойно мужчины, и потому никогда в жизни не признался бы в этом никому — и в особенности Юэ Цинъюаню.
— Ну а если я скажу тебе, что моя жизнь на пике Цинцзин — сущий кошмар, то что ты сделаешь? — лениво бросил он. — Заберёшь меня на Цюндин точно также, как пристроил на Цинцзин?
Поразмыслив над этим, Юэ Цинъюань заявил со всей серьёзностью:
— Если ты того пожелаешь.
— Ну разумеется, нет, — фыркнул Шэнь Цинцю. — А что если я пожелаю занять пост главы пика Цюндин, уступишь мне его? Отдашь мне место главы школы? — Сделав паузу, он бросил ему в лицо последние слова: — Среди двенадцати пиков Цинцзин второй по значению, так что я предпочту дождаться этого места.
— Сяо Цзю, ну зачем ты так, — вздохнул Юэ Цинъюань.
От звуков этого имени Шэнь Цинцю содрогнулся.
— Не называй меня так! — раздражённо бросил он.
Из всего поколения, получившего имя «Цин» Шэнь Цзю обладал наиболее гибким умом. Благодаря этому он сразу приглянулся горному лорду и был назначен его преемником, невзирая на то, что он не так давно появился на пике Цинцзин, а задатками не превосходил прочих. После того, как адептам даровали новое имя, старое больше не использовалось.
В прошлом, когда Цю Цзяньло силой обучал его читать и писать, Шэнь Цзю противился этому всеми силами души. И всё же именно благодаря своим познаниям он смог превзойти сотоварищей по учёбе, снискав благоволение лорда пика Цинцзин. И надо же было судьбе сыграть столь невероятную шутку, что из всех иероглифов на свете его наставник выбрал именно «Цю»!
Но каким бы нелепым совпадением это ни было, как бы ни скрежетал из-за этого зубами Шэнь Цинцю, он не желал иного — ведь отныне это имя символизировало его новую жизнь.
Приведя мысли в порядок, Шэнь Цинцю бросил с лёгкой улыбкой:
— Это имя наводит на меня тоску, так что я давно выкинул его из памяти, и прошу главу школы также забыть его.
— Могу ли я надеяться, — медленно ответил Юэ Цинъюань, — что, когда ты наконец отзовёшься на это имя, то это будет значить, что ты избыл свою тоску?
— Это невозможно, — холодно усмехнулся Шэнь Цинцю. — Юэ Цинъюань, позволь мне сказать тебе вновь: я больше никогда не хочу слышать этого имени.
Примечания переводчиков:
[1] Успешно притворялся одним из них – в оригинале поговорка 如鱼得水 (rú yú dé shuǐ) – в букв. пер. с кит. «как рыба, добравшаяся до воды», в образном значении соответствует идиоме «как рыба в воде», означая «быть в своей среде, на своем месте».
[2] Молоденькая – в оригинале 青葱 (qīngcōng) – в букв. пер. «ярко-зелёный», «перья лука», в переносном значении – «бурно развивающийся, растущий».
[3] В доме веселья – в оригинале 秦楼楚馆 (qínlóuchǔguǎn) – в букв. пер. с кит. «циньский терем и чуское подворье», в образном значении «жилище гетеры».
Следующая часть
В этом мире было слишком много вещей и людей, снискавших ненависть Шэнь Цзю.
Ну а когда вот так ненавидишь всех и вся, едва ли можно рассчитывать на то, что кто-то сочтёт твой нрав добрым. По счастью, к тому времени как Шэнь Цзю сделался Шэнь Цинцю, он, по крайней мере, научился это скрывать.
Ну а из всех обитателей хребта Цанцюн первое место среди ненавидимых им людей безраздельно занимал Лю Цингэ.
Ведь он сумел достичь успеха в столь раннем возрасте, обладая выдающимися способностями, потрясающими запасами духовной энергии, а также безупречной техникой владения мечом. На истории его семьи не было ни пятнышка, оба родителя — живы и здоровы. Любое из перечисленных качеств было способно заставить Шэнь Цинцю скрежетать зубами три дня и ворочаться без сна три ночи кряду, что уж говорить о том, кто совмещал в себе их все!
читать дальшеВдобавок на ежегодном состязании двенадцати пиков Цанцюн противником Шэнь Цинцю оказался именно Лю Цингэ.
И, само собой, у Шэнь Цзю не было ни малейшего шанса на победу.
Любой сказал бы ему, что проиграть будущему лорду пика Байчжань отнюдь не постыдно — скорее, это чистой воды закономерность.
Однако Шэнь Цинцю так не думал. Вместо того, чтобы принимать заслуженное своей стойкостью восхищение, он видел лишь победный взгляд Лю Цингэ, приставившего к его горлу острие Чэнлуаня.
***
Пик Цинцзин издавна славился высшими моральными качествами своих адептов, и Шэнь Цинцю успешно притворялся одним из них [1], но Лю Цингэ неизменно умудрялся извлечь на свет худшие из его побуждений. С этим человеком Шэнь Цинцю был не в силах разыгрывать безоблачные товарищеские отношения.
Самой частой фразой, обращаемой им к Лю Цингэ, была:
— Однажды я точно тебя убью!
Молоденькая [2] девушка с пипой бросилась прочь в испуге, накинув на плечи тонкие одежды.
— Ты-то? — бросил на него мимолётный взгляд Лю Цингэ.
Всего одно слово — а сколько в нём язвительности! Шэнь Цинцю повернул запястье, но, заметив это, Юэ Цинъюань надавил ему на локоть, не давая обнажить меч.
— Шиди Лю! Уйди! — воскликнул он, обернувшись к Лю Цингэ.
Тот был лишь рад удалиться, оставив за собой последнее слово: холодный смешок — и его след простыл, так что они остались в одиночестве в комнате «Радушного красного павильона», один — в расхристанных одеяниях, другой — образец безукоризненности; что и говорить, контраст между ними был разителен.
Сдёрнув Шэнь Цинцю с кровати, Юэ Цинъюань потребовал в кои-то веки раздражённым голосом:
— Как ты можешь вытворять подобное?
— А что я такого? — парировал Шэнь Цинцю.
— Два старших адепта хребта Цанцюн устраивают потасовку в доме веселья [3] — это, по-твоему, достойно?
— Откуда им знать, что мы с хребта Цанцюн, если мы сами им не скажем? — невозмутимо отозвался Шэнь Цинцю. — Само собой, наша школа весьма прославлена, но где в её правилах сказано, что мы не можем ходить в такие места? Хребет Цанцюн — не монастырь, так что то, что я нуждаюсь в женском обществе, никого там не касается. А если шисюн считает, будто это позорит нашу школу, то лучше бы ему научить Лю Цингэ держать язык за зубами.
Среди правил хребта Цанцюн и впрямь не было подобного запрета, но само собой предполагалось, что заклинателям следует держать тело в чистоте и практиковать самоограничение — в особенности если речь шла об адептах пика Цинцзин, благородных и возвышенных. И всё же Шэнь Цинцю успешно пользовался тем, что это правило оставалось неписаным, оправдывая свои бесславные похождения. Не в силах с ним спорить, Юэ Цинъюань проглотил возмущение:
— Я буду молчать, шиди Лю и остальные — тоже. Никто не узнает.
— По всей видимости, я должен поблагодарить вас всех, — бросил Шэнь Цинцю, обуваясь.
— Женское общество не пойдёт на пользу твоему совершенствованию, — добавил глава школы.
— Ты что, не слышал, каким тоном со мной говорил шиди Лю? — ухмыльнулся его собеседник. — Едва ли моему совершенствованию ещё что-то способно повредить.
— На самом деле, шиди Лю — неплохой человек, — помолчав, заметил Юэ Цинъюань. — Он вовсе не хотел оскорбить тебя в особенности, он со всеми так разговаривает.
— «Со всеми так разговаривает»? — осклабился Шэнь Цинцю. — Кому ты это рассказываешь, глава школы! Может, и с тобой тоже?
— Если ты отнесёшься к нему хоть немного теплее, — терпеливо ответил Юэ Цинъюань, — то он вернёт тебе твою доброту в двойном размере.
— Как я посмотрю, глава школы и впрямь знаток человеческих душ, — сухо бросил Шэнь Цинцю. — Но почему бы Лю Цингэ первым не пойти мне навстречу, проявив добрую волю? Почему это я должен протягивать ему руку?
Видя, что его шиди и впрямь не прошибить подобными доводами, Юэ Цинъюань почёл за нужное оставить его в покое. В самом деле, не мог же он заявить: «Если бы ты не использовал бесчестные методы, пытаясь напасть на него исподтишка после поединка, то и Лю Цингэ не проявлял бы к тебе подобной враждебности».
Набросив одеяния на плечи, Шэнь Цинцю зачехлил Сюя и двинулся было к выходу, но замер, остановленный внезапной мыслью:
— Постой, а как ты меня тут нашёл? Кто тебе сказал?
— Я не обнаружил тебя на пике Цинцзин, — объяснил Юэ Цинъюань, — зато встретил адептов пика Байчжань, поднимающихся туда.
— И зачем они туда направлялись, позволь спросить?
Юэ Цинъюань не нашёлся с ответом, и Шэнь Цинцю со смешком закончил за него:
— Чтобы устроить мне засаду, верно?
Шэнь Цинцю и впрямь нередко вступал в противостояние с адептами пика Байчжань, но на сей раз их встреча была случайной. Один из адептов, направляясь в отдалённый городок, чтобы выполнить задание, заметил, как знакомый ему человек заходит в крупнейший публичный дом в этой местности, «Радушный красный павильон». Все сотоварищи Лю Цингэ сполна разделяли его чувства к Шэнь Цинцю, а потому и этот адепт не собирался упускать подобный случай. Зайдя, он принялся насмехаться над Шэнь Цинцю, который, строя из себя столь недосягаемого и возвышенного небожителя, опустился до визита в подобное место, тем самым навлекая позор на свою школу.
Пары слов хватило, чтобы завязалась драка, и Шэнь Цинцю нанёс ему серьёзные ранения. Вернувшись на пик Байчжань, злополучный адепт наткнулся на Лю Цингэ, который, расспросив его, тотчас рассвирепел и, вскочив на меч, помчался сравнивать счёт. Не поймай Юэ Цинъюань направляющихся туда же адептов, которые направлялись на пик Цинцзин, намереваясь сровнять с землёй Бамбуковую хижину в отсутствии её хозяина, кто знает, какие разрушения эти двое успели бы учинить.
Хоть Юэ Цинъюань помалкивал, Шэнь Цинцю догадался обо всём сам — от адептов пика Байчжань добра не жди. Так что, вместо того, чтобы продолжить расспросы, он внезапно сменил тему:
— А зачем ты искал меня на пике Цинцзин? Разве я не велел тебе оставить меня в покое?
— Я просто хотел разузнать, как ты поживаешь, — спокойно ответил Юэ Цинъюань.
— О, в таком случае приношу извинения, что заставил шисюна Юэ беспокоиться, — с деланой любезностью отозвался Шэнь Цинцю. — Я поживаю превосходно. Как бы невыносим я ни был, по счастью, лорда пика Цинцзин это не отвращает.
— Если у тебя там всё хорошо, — не отставал от него Юэ Цинъюань, — то почему же ты не провёл ни единой ночи на пике Цинцзин?
В ответ Шэнь Цинцю лишь одарил его угрюмым взором.
Он понимал, что Юэ Цинъюань беспокоится, что его притесняют прочие обитатели пика Цинцзин.
Говоря начистоту, его догадка была не лишена основания, и всё же причина была не в этом: пусть Шэнь Цинцю и не пользовался особой любовью сотоварищей, но не сказать, что для него не нашлось бы места в общей спальне.
Он попросту терпеть не мог спать впритирку с людьми своего пола.
В прошлом всякий раз, когда Цю Цзяньло избивал его или Шэнь Цзю предчувствовал побои, он, дрожа от страха, прятался в комнате Цю Хайтан. Поскольку молодой господин не желал показывать жестокую сторону натуры при сестре, это и впрямь было единственное безопасное место в доме.
Ещё раньше эту роль исполняла их старшая сестрица — однако, достигнув подходящего возраста, она была продана сморщенному старику, чтобы согревать его постель, и, покинув тот город, Шэнь Цзю больше никогда её не видел.
В том, чтобы любить женщин, не было ничего постыдного — однако смотреть на них как на своих спасительниц, прячась в их объятиях от всех угроз этого мира? Пусть никто никогда не говорил ему этого вслух, Шэнь Цинцю и сам знал, что это недостойно мужчины, и потому никогда в жизни не признался бы в этом никому — и в особенности Юэ Цинъюаню.
— Ну а если я скажу тебе, что моя жизнь на пике Цинцзин — сущий кошмар, то что ты сделаешь? — лениво бросил он. — Заберёшь меня на Цюндин точно также, как пристроил на Цинцзин?
Поразмыслив над этим, Юэ Цинъюань заявил со всей серьёзностью:
— Если ты того пожелаешь.
— Ну разумеется, нет, — фыркнул Шэнь Цинцю. — А что если я пожелаю занять пост главы пика Цюндин, уступишь мне его? Отдашь мне место главы школы? — Сделав паузу, он бросил ему в лицо последние слова: — Среди двенадцати пиков Цинцзин второй по значению, так что я предпочту дождаться этого места.
— Сяо Цзю, ну зачем ты так, — вздохнул Юэ Цинъюань.
От звуков этого имени Шэнь Цинцю содрогнулся.
— Не называй меня так! — раздражённо бросил он.
Из всего поколения, получившего имя «Цин» Шэнь Цзю обладал наиболее гибким умом. Благодаря этому он сразу приглянулся горному лорду и был назначен его преемником, невзирая на то, что он не так давно появился на пике Цинцзин, а задатками не превосходил прочих. После того, как адептам даровали новое имя, старое больше не использовалось.
В прошлом, когда Цю Цзяньло силой обучал его читать и писать, Шэнь Цзю противился этому всеми силами души. И всё же именно благодаря своим познаниям он смог превзойти сотоварищей по учёбе, снискав благоволение лорда пика Цинцзин. И надо же было судьбе сыграть столь невероятную шутку, что из всех иероглифов на свете его наставник выбрал именно «Цю»!
Но каким бы нелепым совпадением это ни было, как бы ни скрежетал из-за этого зубами Шэнь Цинцю, он не желал иного — ведь отныне это имя символизировало его новую жизнь.
Приведя мысли в порядок, Шэнь Цинцю бросил с лёгкой улыбкой:
— Это имя наводит на меня тоску, так что я давно выкинул его из памяти, и прошу главу школы также забыть его.
— Могу ли я надеяться, — медленно ответил Юэ Цинъюань, — что, когда ты наконец отзовёшься на это имя, то это будет значить, что ты избыл свою тоску?
— Это невозможно, — холодно усмехнулся Шэнь Цинцю. — Юэ Цинъюань, позволь мне сказать тебе вновь: я больше никогда не хочу слышать этого имени.
Примечания переводчиков:
[1] Успешно притворялся одним из них – в оригинале поговорка 如鱼得水 (rú yú dé shuǐ) – в букв. пер. с кит. «как рыба, добравшаяся до воды», в образном значении соответствует идиоме «как рыба в воде», означая «быть в своей среде, на своем месте».
[2] Молоденькая – в оригинале 青葱 (qīngcōng) – в букв. пер. «ярко-зелёный», «перья лука», в переносном значении – «бурно развивающийся, растущий».
[3] В доме веселья – в оригинале 秦楼楚馆 (qínlóuchǔguǎn) – в букв. пер. с кит. «циньский терем и чуское подворье», в образном значении «жилище гетеры».
Следующая часть
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 91. Юэ Цинъюань и Шэнь Цинцю. Часть 3
Предыдущая часть
Шэнь Цзю не раз задумывался о том, почему Юэ Ци так и не вернулся за ним.
Быть может, его поймали, и работорговцы переломали ему ноги. Или же ему было нечего есть, а просить подаяние не позволяла гордость, так что он умер с голода. А может, его способности оказались столь скромными, что ни одна школа не захотела принять его. Шэнь Цзю уже представлял себе, как отправится на другой конец света в поисках останков Юэ Ци, и как выкопает ему могилу собственными руками — может, даже прольёт пару слезинок. Как спасёт друга во что бы то ни стало, если тот ещё жив — даже если ради этого придётся, покинув логово волка, войти в пещеру тигра, пройдя сквозь огонь и воду [1].
Но он уж никак не ожидал, что их встреча произойдёт при подобных обстоятельствах.
читать дальшеЕго меч поднимался и падал, вздымая в воздух ярко-алые брызги. Вид красной от крови земли привёл бы в ужас кого угодно. Когда её капли попали в глаза Шэнь Цзю, тот лишь сморгнул, и только — теперь его лицо не выражало никаких чувств, безупречно точные движения свидетельствовали о хладнокровии и высоком уровне мастерства.
Забрав его из поместья Цю, У Яньцзы наставлял своего «ученика» лишь в грабежах, убийствах, мошенничестве [2], да в том, как поискуснее наловить рыбки в мутной воде. Вот как сейчас, на Собрании Союза бессмертных: застав врасплох кучку смехотворно наивных адептов, которые почитали себя неуязвимыми лишь потому, что принадлежали к сливкам общества, они присвоили себе их имущество, собираясь по-быстрому избавиться от тел.
Когда Юэ Ци обнаружил его, должно быть, вид с ног до головы покрытого кровью [3] Шэнь Цзю оказал на него такое впечатление, что он сделал пару шагов вперед, не обращая внимания на валяющиеся на земле тела.
Почуяв его взгляд, Шэнь Цзю резко вскинул голову.
Наконец-то разглядев его как следует, Юэ Ци побледнел словно полотно — как и сам Шэнь Цзю.
— Не приближайся! — воскликнул он.
Следуя первому импульсу, Шэнь Цзю припал к земле и, сорвав сигнальный огонь с пояса одного из убитых адептов, запустил его в воздух.
Всё ещё не оправившийся от шока Юэ Ци потянулся к Шэнь Цзю, собираясь окликнуть его…
В это мгновение из чащи раздался холодный смешок.
— О мой способный ученик, кто этот человек, что умудрился настолько напугать тебя? Неужто тебе тоже знаком страх?
Пальцы Шэнь Цзю разжались, незаметно выронив использованный сигнальный огонь, после чего он резко развернулся к наставнику:
— Учитель, я вовсе не боюсь его. Просто я проявил недостаточную осторожность, так что один из этих успел запустить сигнальный огонь, прося о помощи. И боюсь, что она вот-вот появится!
Наконец осознав, в какую переделку угодил, Юэ Ци принялся молча концентрировать духовную энергию.
— Я так и понял, завидя сигнал, — вздохнул У Яньцзы. — А ведь ты всегда был так проворен и аккуратен — что с тобой стряслось сегодня? Что ж ты, видя, что кто-то из них собирается запустить сигнал, попросту не отрубил ему руки?
— Вина всецело лежит на этом ученике, — признал Шэнь Цзю, склонив голову. — Давайте уйдём поскорее: если сюда пожалуют старейшины, то мы уже не сможем скрыться, даже если пожелаем.
Однако на их пути встал Юэ Ци с занесённым мечом. Взглянув на Шэнь Цзю слегка покрасневшими глазами, он произнёс хрипловатым, но твёрдым голосом:
— Вы не можете уйти.
Шэнь Цзю вперил в него гневный взгляд.
Смерив Юэ Ци глазами, У Яньцзы задержал взгляд на мече.
— Адепт хребта Цанцюн, — фыркнул он. — Более того, с пика Цюндин. Меч Сюаньсу, Юэ Цинъюань, не так ли?
Эти слова порядком ошеломили Шэнь Цзю, но он вновь попробовал остановить У Яньцзы:
— Учитель, раз он с хребта Цанцюн, его не так-то просто убить — лучше бы нам убраться отсюда подобру-поздорову. Если остальные заявятся сюда, то мы обречены!
— Может, сама школа Цанцюн чего-то и стоит, — холодно усмехнулся его наставник, — но я не собираюсь бегать от какого-то там младшего адепта — к тому же, он прямо-таки напрашивается на то, чтобы его порешили!
Однако, когда они сошлись в схватке, Шэнь Цзю понял, что напрасно волновался за Юэ Ци — или же за Юэ Цинъюаня — пытаясь отвести от него внимание этими смехотворными приёмами: даже не вытаскивая меч из ножен, он с лёгкостью давал отпор его внушающему смертельный ужас «наставнику».
Однако, будучи знакомым с боевыми техниками У Яньцзы, который всегда придерживал козырь в рукаве, Шэнь Цзю понимал, что расслабляться рано.
Ведь У Яньцзы обладал целым набором талисманов с тёмными заклятиями, и Шэнь Цзю не раз становился свидетелем тому, как, терпя поражение, его наставник внезапно наносил с их помощью решающий удар. Немало прославленных заклинателей уже пали жертвой этого не слишком честного приёма — что уж говорить про совсем зелёного адепта, который умеет бороться лишь честными методами.
Потому-то в тот самый момент, когда У Яньцзы извлёк на свет талисманы, Шэнь Цзю всадил меч ему в спину.
Юэ Ци тут же схватил его за руку, и они бросились наутёк. Наконец, всё ещё не опомнившись от потрясения, они прислонились к дереву, ловя ртами воздух.
Малость успокоившись, Шэнь Цзю принялся исподтишка рассматривать Юэ Ци.
Его исполненная достоинства и уверенности в себе манера держаться давала понять, что он уже достиг приличных высот на заклинательском поприще, одежды — под стать молодому господину из выдающейся семьи — и ни намёка на страдания, которые существовали лишь в воображении Шэнь Цзю.
Теперь это был Юэ Цинъюань, не Юэ Ци.
Он раскраснелся от нахлынувших чувств, но прежде чем он успел что-то сказать, Шэнь Цзю напрямик спросил:
— Так ты поступил на хребет Цанцюн?
Словно вспомнив о чем-то, Юэ Цинъюань вновь побледнел — недавнего воодушевления как не бывало.
— И продвинулся до старшего адепта [4] пика Цюндин? Недурно. Но почему же ты так и не вернулся за мной?
— Я… — начал было Юэ Цинъюань, но тотчас осёкся.
Не получив ответа, Шэнь Цзю вопросил:
— Что ж ты не продолжаешь? Я жду. Я прождал столько лет, что готов подождать ещё немного.
Но Юэ Цинъюань так и не сумел вымолвить ни слова.
Шэнь Цзю молчал, скрестив руки на груди, пока Юэ Цинъюань не произнёс еле слышно:
— Прости, Ци Гэ подвёл тебя.
Грудь Шэнь Цзю переполнилась холодной ненавистью — он почти воочию ощутил металлический привкус крови в горле.
Сперва он жил, словно крыса, ежечасно подвергаясь побоям и оскорблениям. Потом — подобно крысе, скрывающейся в сточной канаве, которую с радостью прибьёт каждый, кому удастся её заметить. Что бы с ним ни происходило, он всё равно оставался крысой, прячущей голову и поджимающей хвост, в панике бегущей от лучей света, ничего не добившейся в этой жизни. Ну а Юэ Цинъюань был фениксом, взлетевшим к небесам, карпом, миновавшим врата Дракона [5].
— Прости да прости, — издевательски бросил он. — Только и знаешь, что твердить одно и то же. — Холодно усмехнувшись, Шэнь Цзю отрезал: — От твоих извинений мне никакого проку.
Бывают люди, от рождения наделённые дурным нравом, и Шэнь Цзю всегда считал себя именно таким, потому-то у него промелькнула горькая мысль: уж лучше бы он узнал, что Юэ Ци в одиночестве помер в каком-нибудь грязном углу, чем видеть перед собой исполненного достоинства и могущества Юэ Цинъюаня, перед которым открывается полное величия безоблачное будущее.
Примечания переводчиков:
[1] Пройти сквозь огонь и воду — в оригинале 水深火热 (shuǐshēn huǒrè) — в пер. с кит. «вода всё глубже, огонь всё жарче», в образном значении — «невыносимые страдания, критическое положение, ад кромешный».
[2] Грабежи, убийства, мошенничество — здесь используются две идиомы: 杀人放火 (shārénfànghuǒ) — в пер. с кит. «предавать всё огню и мечу», и 偷鸡摸狗 (tōujī mōgǒu) — в пер. с кит. «воровать кур и искать собак», в образном значении — «тащить что попало», «вести бесчестный образ жизни», «заниматься втихую любовными делами».
[3] С головы до ног покрытого кровью — в оригинале 人不人鬼不鬼 (rénbùrén-guǐbùguǐ) — в пер. с кит. «не похож ни на человека, ни на черта».
[4] Старший адепт 首徒 (shǒu tú) — в букв. пер. с кит. «главный/первый ученик».
[5] Врата Дракона 龍門 (Lóngmén) — согласно легенде, карп, миновав их, превращается в дракона. В образном значении — «известная личность, знаменитость», а пройти сквозь них — «прославиться, стать знаменитым».
Следующая часть
Шэнь Цзю не раз задумывался о том, почему Юэ Ци так и не вернулся за ним.
Быть может, его поймали, и работорговцы переломали ему ноги. Или же ему было нечего есть, а просить подаяние не позволяла гордость, так что он умер с голода. А может, его способности оказались столь скромными, что ни одна школа не захотела принять его. Шэнь Цзю уже представлял себе, как отправится на другой конец света в поисках останков Юэ Ци, и как выкопает ему могилу собственными руками — может, даже прольёт пару слезинок. Как спасёт друга во что бы то ни стало, если тот ещё жив — даже если ради этого придётся, покинув логово волка, войти в пещеру тигра, пройдя сквозь огонь и воду [1].
Но он уж никак не ожидал, что их встреча произойдёт при подобных обстоятельствах.
читать дальшеЕго меч поднимался и падал, вздымая в воздух ярко-алые брызги. Вид красной от крови земли привёл бы в ужас кого угодно. Когда её капли попали в глаза Шэнь Цзю, тот лишь сморгнул, и только — теперь его лицо не выражало никаких чувств, безупречно точные движения свидетельствовали о хладнокровии и высоком уровне мастерства.
Забрав его из поместья Цю, У Яньцзы наставлял своего «ученика» лишь в грабежах, убийствах, мошенничестве [2], да в том, как поискуснее наловить рыбки в мутной воде. Вот как сейчас, на Собрании Союза бессмертных: застав врасплох кучку смехотворно наивных адептов, которые почитали себя неуязвимыми лишь потому, что принадлежали к сливкам общества, они присвоили себе их имущество, собираясь по-быстрому избавиться от тел.
Когда Юэ Ци обнаружил его, должно быть, вид с ног до головы покрытого кровью [3] Шэнь Цзю оказал на него такое впечатление, что он сделал пару шагов вперед, не обращая внимания на валяющиеся на земле тела.
Почуяв его взгляд, Шэнь Цзю резко вскинул голову.
Наконец-то разглядев его как следует, Юэ Ци побледнел словно полотно — как и сам Шэнь Цзю.
— Не приближайся! — воскликнул он.
Следуя первому импульсу, Шэнь Цзю припал к земле и, сорвав сигнальный огонь с пояса одного из убитых адептов, запустил его в воздух.
Всё ещё не оправившийся от шока Юэ Ци потянулся к Шэнь Цзю, собираясь окликнуть его…
В это мгновение из чащи раздался холодный смешок.
— О мой способный ученик, кто этот человек, что умудрился настолько напугать тебя? Неужто тебе тоже знаком страх?
Пальцы Шэнь Цзю разжались, незаметно выронив использованный сигнальный огонь, после чего он резко развернулся к наставнику:
— Учитель, я вовсе не боюсь его. Просто я проявил недостаточную осторожность, так что один из этих успел запустить сигнальный огонь, прося о помощи. И боюсь, что она вот-вот появится!
Наконец осознав, в какую переделку угодил, Юэ Ци принялся молча концентрировать духовную энергию.
— Я так и понял, завидя сигнал, — вздохнул У Яньцзы. — А ведь ты всегда был так проворен и аккуратен — что с тобой стряслось сегодня? Что ж ты, видя, что кто-то из них собирается запустить сигнал, попросту не отрубил ему руки?
— Вина всецело лежит на этом ученике, — признал Шэнь Цзю, склонив голову. — Давайте уйдём поскорее: если сюда пожалуют старейшины, то мы уже не сможем скрыться, даже если пожелаем.
Однако на их пути встал Юэ Ци с занесённым мечом. Взглянув на Шэнь Цзю слегка покрасневшими глазами, он произнёс хрипловатым, но твёрдым голосом:
— Вы не можете уйти.
Шэнь Цзю вперил в него гневный взгляд.
Смерив Юэ Ци глазами, У Яньцзы задержал взгляд на мече.
— Адепт хребта Цанцюн, — фыркнул он. — Более того, с пика Цюндин. Меч Сюаньсу, Юэ Цинъюань, не так ли?
Эти слова порядком ошеломили Шэнь Цзю, но он вновь попробовал остановить У Яньцзы:
— Учитель, раз он с хребта Цанцюн, его не так-то просто убить — лучше бы нам убраться отсюда подобру-поздорову. Если остальные заявятся сюда, то мы обречены!
— Может, сама школа Цанцюн чего-то и стоит, — холодно усмехнулся его наставник, — но я не собираюсь бегать от какого-то там младшего адепта — к тому же, он прямо-таки напрашивается на то, чтобы его порешили!
Однако, когда они сошлись в схватке, Шэнь Цзю понял, что напрасно волновался за Юэ Ци — или же за Юэ Цинъюаня — пытаясь отвести от него внимание этими смехотворными приёмами: даже не вытаскивая меч из ножен, он с лёгкостью давал отпор его внушающему смертельный ужас «наставнику».
Однако, будучи знакомым с боевыми техниками У Яньцзы, который всегда придерживал козырь в рукаве, Шэнь Цзю понимал, что расслабляться рано.
Ведь У Яньцзы обладал целым набором талисманов с тёмными заклятиями, и Шэнь Цзю не раз становился свидетелем тому, как, терпя поражение, его наставник внезапно наносил с их помощью решающий удар. Немало прославленных заклинателей уже пали жертвой этого не слишком честного приёма — что уж говорить про совсем зелёного адепта, который умеет бороться лишь честными методами.
Потому-то в тот самый момент, когда У Яньцзы извлёк на свет талисманы, Шэнь Цзю всадил меч ему в спину.
Юэ Ци тут же схватил его за руку, и они бросились наутёк. Наконец, всё ещё не опомнившись от потрясения, они прислонились к дереву, ловя ртами воздух.
Малость успокоившись, Шэнь Цзю принялся исподтишка рассматривать Юэ Ци.
Его исполненная достоинства и уверенности в себе манера держаться давала понять, что он уже достиг приличных высот на заклинательском поприще, одежды — под стать молодому господину из выдающейся семьи — и ни намёка на страдания, которые существовали лишь в воображении Шэнь Цзю.
Теперь это был Юэ Цинъюань, не Юэ Ци.
Он раскраснелся от нахлынувших чувств, но прежде чем он успел что-то сказать, Шэнь Цзю напрямик спросил:
— Так ты поступил на хребет Цанцюн?
Словно вспомнив о чем-то, Юэ Цинъюань вновь побледнел — недавнего воодушевления как не бывало.
— И продвинулся до старшего адепта [4] пика Цюндин? Недурно. Но почему же ты так и не вернулся за мной?
— Я… — начал было Юэ Цинъюань, но тотчас осёкся.
Не получив ответа, Шэнь Цзю вопросил:
— Что ж ты не продолжаешь? Я жду. Я прождал столько лет, что готов подождать ещё немного.
Но Юэ Цинъюань так и не сумел вымолвить ни слова.
Шэнь Цзю молчал, скрестив руки на груди, пока Юэ Цинъюань не произнёс еле слышно:
— Прости, Ци Гэ подвёл тебя.
Грудь Шэнь Цзю переполнилась холодной ненавистью — он почти воочию ощутил металлический привкус крови в горле.
Сперва он жил, словно крыса, ежечасно подвергаясь побоям и оскорблениям. Потом — подобно крысе, скрывающейся в сточной канаве, которую с радостью прибьёт каждый, кому удастся её заметить. Что бы с ним ни происходило, он всё равно оставался крысой, прячущей голову и поджимающей хвост, в панике бегущей от лучей света, ничего не добившейся в этой жизни. Ну а Юэ Цинъюань был фениксом, взлетевшим к небесам, карпом, миновавшим врата Дракона [5].
— Прости да прости, — издевательски бросил он. — Только и знаешь, что твердить одно и то же. — Холодно усмехнувшись, Шэнь Цзю отрезал: — От твоих извинений мне никакого проку.
Бывают люди, от рождения наделённые дурным нравом, и Шэнь Цзю всегда считал себя именно таким, потому-то у него промелькнула горькая мысль: уж лучше бы он узнал, что Юэ Ци в одиночестве помер в каком-нибудь грязном углу, чем видеть перед собой исполненного достоинства и могущества Юэ Цинъюаня, перед которым открывается полное величия безоблачное будущее.
Примечания переводчиков:
[1] Пройти сквозь огонь и воду — в оригинале 水深火热 (shuǐshēn huǒrè) — в пер. с кит. «вода всё глубже, огонь всё жарче», в образном значении — «невыносимые страдания, критическое положение, ад кромешный».
[2] Грабежи, убийства, мошенничество — здесь используются две идиомы: 杀人放火 (shārénfànghuǒ) — в пер. с кит. «предавать всё огню и мечу», и 偷鸡摸狗 (tōujī mōgǒu) — в пер. с кит. «воровать кур и искать собак», в образном значении — «тащить что попало», «вести бесчестный образ жизни», «заниматься втихую любовными делами».
[3] С головы до ног покрытого кровью — в оригинале 人不人鬼不鬼 (rénbùrén-guǐbùguǐ) — в пер. с кит. «не похож ни на человека, ни на черта».
[4] Старший адепт 首徒 (shǒu tú) — в букв. пер. с кит. «главный/первый ученик».
[5] Врата Дракона 龍門 (Lóngmén) — согласно легенде, карп, миновав их, превращается в дракона. В образном значении — «известная личность, знаменитость», а пройти сквозь них — «прославиться, стать знаменитым».
Следующая часть
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 91. Юэ Цинъюань и Шэнь Цинцю. Часть 2
Предыдущая часть
Цю Цзяньло [1] действительно находил Шэнь Цзю весьма забавным.
Это всё равно что бить собаку — когда она скулит себе, забившись в угол, то это безопасное развлечение быстро наскучивает. Но если наступить на неё со всей силы, то она зарычит, воззрившись на тебя в ужасе, но всё равно не смея дать отпор — вот это куда интереснее.
Он ударил Шэнь Цзю по лицу — малец, должно быть, в душе сто восемнадцать раз проклял могилы предков семейства Цю, однако волей-неволей сдержался, молча снося побои.
В самом деле чрезвычайно забавный.
читать дальшеПри этой мысли Цю Цзяньло не удержался от того, чтобы расхохотаться в голос.
Удостоившийся знатных колотушек Шэнь Цзю съёжился в углу, прикрыв голову руками, и оттуда поглядывал на содрогающегося от смеха хозяина.
Первые дни после приобретения Шэнь Цзю Цю Цзяньло держал его взаперти, пока тот не зарос грязью по самую макушку. Один его вид приводил молодого господина в содрогание, так что он схватил его за шиворот, словно котёнка, и швырнул паре дюжих слуг, велев «выскоблить его дочиста».
Они потрудились на славу, выполняя волю хозяина — с Шэнь Цзю будто напрочь содрали кожу, прежде чем доставить его в кабинет. Годами копившаяся в волосах и на теле грязь наконец была смыта, и от головы всё ещё поднимался лёгкий пар, а все открытые части тела пунцовели от столь бесцеремонного обращения. Теперь, переодетый в чистую одежду, покорно застывший сбоку от стола, он был весьма приятен глазу.
Цю Цзяньло некоторое время разглядывал его, склонив голову набок — наряду с одобрением в его груди вздымалось незнакомое ранее чувство, не чуждое теплу и симпатии. Сперва думал вышвырнуть его, но потом всё же решил оставить под своей крышей.
— Ты грамотен? — вместо этого бросил он.
— Самую малость, — еле слышно отозвался Шэнь Цзю.
Цю Цзяньло развернул лист бумаги, постучав по столу:
— Попробуй написать что-нибудь.
Мальчик неохотно поднял маленькую колонковую кисточку, и его господин походя отметил, что он образцово держит кисть. Обмакнув кончик в тушь, Шэнь Цзю на мгновение застыл. Выведя иероглиф «семь», он, помедлив, добавил к нему «девять».
Хоть он выводил черты в неправильном порядке, они не дрожали и не заваливались, так что получившийся результат отличался чёткостью линий и утончённым изяществом.
— Где ты этому научился? — не удержался от вопроса Цю Цзяньло.
— Смотрел, как люди пишут.
Выходит, будучи полным невеждой, который только и умеет, что механически копировать [2], этот сопляк умудряется подражать почерку учёного человека.
Порядком удивлённый Цю Цзяньло поневоле смягчился. Копируя интонации своего наставника, он со значением произнёс:
— А ты не лишён некоей доли таланта. Если будешь усердно учиться, то, как знать, быть может, ты снискаешь себе лучшее будущее.
Будучи старше Шэнь Цзю на четыре года, Цю Цзяньло, облечённый высокими ожиданиями родителей, до своих шестнадцати лет рос в роскошной атмосфере поместья [3]. Ему никогда не было дела до других — единственным существом, которое он боготворил [4], была его младшая сестра Хайтан — впрочем, все домочадцы были от неё без ума. В её глазах Цю Цзяньло всегда хотел представать добрым старшим братцем. Сперва он надеялся, что его сестра вовсе не выйдет замуж, но с появлением Шэнь Цзю у него созрел иной план.
Мальчишка понравился Цю Хайтан с первого же взгляда. Если бы только Цю Цзяньло смог как следует обучить его, превратив в ручного муженька своей сестрицы, разве это было бы не превосходно? Сестра останется при нём, и Шэнь Цзю сможет безбедно жить под его кровом — пока он будет послушно играть свою роль, все будут довольны.
Если бы Цю Хайтан и впрямь за него вышла, то ей не пришлось бы покидать семью, и брат мог бы по-прежнему о ней заботиться — а это всё равно что не выходить замуж вовсе. Не считая того, что Шэнь Цзю, само собой, недостоин такой пары [5], как Цю Хайтан, в этом плане не было ни единого изъяна.
Довольный собственной предусмотрительностью, Цю Цзяньло нередко приговаривал:
— Если посмеешь обидеть Хайтан, этот день станет последним в твоей жизни.
— Если бы не Хайтан, я бы давным-давно забил тебя до смерти.
— Ты должен быть признателен за оказанные тебе милости, ведь благодаря моей семье ты стал похож на человека. Даже потребуй мы взамен твою жизнь, это не было бы чрезмерным.
Растя в этом доме, Шэнь Цзю понял, что не может противиться этому человеку даже в мелочах — что бы тот ни сказал, он был обязан тотчас согласиться. Даже если его переполняло отвращение, он не мог позволить себе выказать это даже мимолётной гримасой — в противном случае его ждало неотвратимое наказание.
Но мыслями он постоянно возвращался к тому дню, когда впервые встретил Цю Цзяньло — и единственный раз довёл его до бешенства.
Желая во что бы то ни стало вызволить Шиу и его приятелей, Юэ Ци упрямо шёл прямо под копыта лошади Цю Цзяньло. При виде этого Шэнь Цзю напрочь забыл предупреждение старшего товарища: посторонние люди ни в коем случае не должны стать свидетелями их «божественных умений» - превратив золотое грызло в лезвие, которое вонзилось в нижнюю челюсть лошади Цю Цзяньло.
Она тут же взвилась на дыбы, выплясывая на месте, будто бешеная. Шэнь Цзю напряг все душевные силы, заклиная седока, чтобы тот свалился, сломав себе шею, однако Цю Цзяньло оказался превосходным наездником: хоть передние копыта его лошади молотили воздух, он держался в седле будто влитой.
— Кто это сделал? — проревел он. — Кто?!!
Ну разумеется, это был Шэнь Цзю.
Однако же, не выступи вперёд Шиу, чтобы добровольно сдать товарища, никто не догадался бы об этом.
Если бы не вмешательство Юэ Ци и Шэнь Цзю, Шиу пал бы под копытами этой самой лошади, ведь люди семейства Цю не отличались склонностью к милосердию. Кто же знал, что паренёк воспользуется этим, чтобы тотчас предать своих спасителей — этот без пяти минут мясной фарш не имел ни малейшего представления о признательности! Право слово, Юэ Ци и впрямь не стоило бросаться к нему на выручку, ведь Шиу сполна заслуживал смерти.
Эти мрачные мысли стали единственным утешением Шэнь Цзю, позволяющим скоротать очередной полный мучений день. Ну, и ещё ожидание того, как один небезызвестный человек наконец-то сдержит своё обещание, вытащив его из этого моря страданий.
Примечания переводчиков:
[1] Цю Цзяньло 秋剪罗 (Qiū Jiǎnluó) – имя господина Цю состоит из двух иерогрифов: 剪 (Jiǎn) означает «хлестать, ударить из-за угла», 罗(luó) – «сеть для ловли птиц», а фамилия 秋 (Qiū), как вы помните, означает «осень».
[2] Только и умеет, что механически копировать – в оригинале 依样画葫芦 (yī yàng huà húlu) – в пер. с кит. «рисовать тыкву-горлянку по трафаретному образцу», образно в значении: «копировать, подражать».
[3] В роскошной атмосфере поместья – в оригинале 砖砌的房子 (jīn zhuān qì de fángzi) – в пер. с кит. «дом, сложенный из золотых слитков».
[4] Которое он боготворил – в оригинале 心肝宝贝 (xīngān bǎobèi) – в букв. пер. с кит. «сердце и печень, драгоценность» - в образном значении «сокровище, золотко, малыш» (чаще о ребёнке).
[5] Недостоин такой пары — в оригинале 癞蛤蟆沾了天鹅肉 (làiháma zhān le tiān’éròu) – в пер. с кит. «жаба поживилась лебединым мясом» - отсылка к поговорке 癞蛤蟆想吃天鹅肉 (àiháma xiǎng chī tiān’éròu) — в пер. с кит. «жаба мечтает отведать лебяжьего мяса», русский аналог этой поговорки – «Со свиным рылом в калашный ряд».
Следующая часть
Цю Цзяньло [1] действительно находил Шэнь Цзю весьма забавным.
Это всё равно что бить собаку — когда она скулит себе, забившись в угол, то это безопасное развлечение быстро наскучивает. Но если наступить на неё со всей силы, то она зарычит, воззрившись на тебя в ужасе, но всё равно не смея дать отпор — вот это куда интереснее.
Он ударил Шэнь Цзю по лицу — малец, должно быть, в душе сто восемнадцать раз проклял могилы предков семейства Цю, однако волей-неволей сдержался, молча снося побои.
В самом деле чрезвычайно забавный.
читать дальшеПри этой мысли Цю Цзяньло не удержался от того, чтобы расхохотаться в голос.
Удостоившийся знатных колотушек Шэнь Цзю съёжился в углу, прикрыв голову руками, и оттуда поглядывал на содрогающегося от смеха хозяина.
Первые дни после приобретения Шэнь Цзю Цю Цзяньло держал его взаперти, пока тот не зарос грязью по самую макушку. Один его вид приводил молодого господина в содрогание, так что он схватил его за шиворот, словно котёнка, и швырнул паре дюжих слуг, велев «выскоблить его дочиста».
Они потрудились на славу, выполняя волю хозяина — с Шэнь Цзю будто напрочь содрали кожу, прежде чем доставить его в кабинет. Годами копившаяся в волосах и на теле грязь наконец была смыта, и от головы всё ещё поднимался лёгкий пар, а все открытые части тела пунцовели от столь бесцеремонного обращения. Теперь, переодетый в чистую одежду, покорно застывший сбоку от стола, он был весьма приятен глазу.
Цю Цзяньло некоторое время разглядывал его, склонив голову набок — наряду с одобрением в его груди вздымалось незнакомое ранее чувство, не чуждое теплу и симпатии. Сперва думал вышвырнуть его, но потом всё же решил оставить под своей крышей.
— Ты грамотен? — вместо этого бросил он.
— Самую малость, — еле слышно отозвался Шэнь Цзю.
Цю Цзяньло развернул лист бумаги, постучав по столу:
— Попробуй написать что-нибудь.
Мальчик неохотно поднял маленькую колонковую кисточку, и его господин походя отметил, что он образцово держит кисть. Обмакнув кончик в тушь, Шэнь Цзю на мгновение застыл. Выведя иероглиф «семь», он, помедлив, добавил к нему «девять».
Хоть он выводил черты в неправильном порядке, они не дрожали и не заваливались, так что получившийся результат отличался чёткостью линий и утончённым изяществом.
— Где ты этому научился? — не удержался от вопроса Цю Цзяньло.
— Смотрел, как люди пишут.
Выходит, будучи полным невеждой, который только и умеет, что механически копировать [2], этот сопляк умудряется подражать почерку учёного человека.
Порядком удивлённый Цю Цзяньло поневоле смягчился. Копируя интонации своего наставника, он со значением произнёс:
— А ты не лишён некоей доли таланта. Если будешь усердно учиться, то, как знать, быть может, ты снискаешь себе лучшее будущее.
Будучи старше Шэнь Цзю на четыре года, Цю Цзяньло, облечённый высокими ожиданиями родителей, до своих шестнадцати лет рос в роскошной атмосфере поместья [3]. Ему никогда не было дела до других — единственным существом, которое он боготворил [4], была его младшая сестра Хайтан — впрочем, все домочадцы были от неё без ума. В её глазах Цю Цзяньло всегда хотел представать добрым старшим братцем. Сперва он надеялся, что его сестра вовсе не выйдет замуж, но с появлением Шэнь Цзю у него созрел иной план.
Мальчишка понравился Цю Хайтан с первого же взгляда. Если бы только Цю Цзяньло смог как следует обучить его, превратив в ручного муженька своей сестрицы, разве это было бы не превосходно? Сестра останется при нём, и Шэнь Цзю сможет безбедно жить под его кровом — пока он будет послушно играть свою роль, все будут довольны.
Если бы Цю Хайтан и впрямь за него вышла, то ей не пришлось бы покидать семью, и брат мог бы по-прежнему о ней заботиться — а это всё равно что не выходить замуж вовсе. Не считая того, что Шэнь Цзю, само собой, недостоин такой пары [5], как Цю Хайтан, в этом плане не было ни единого изъяна.
Довольный собственной предусмотрительностью, Цю Цзяньло нередко приговаривал:
— Если посмеешь обидеть Хайтан, этот день станет последним в твоей жизни.
— Если бы не Хайтан, я бы давным-давно забил тебя до смерти.
— Ты должен быть признателен за оказанные тебе милости, ведь благодаря моей семье ты стал похож на человека. Даже потребуй мы взамен твою жизнь, это не было бы чрезмерным.
Растя в этом доме, Шэнь Цзю понял, что не может противиться этому человеку даже в мелочах — что бы тот ни сказал, он был обязан тотчас согласиться. Даже если его переполняло отвращение, он не мог позволить себе выказать это даже мимолётной гримасой — в противном случае его ждало неотвратимое наказание.
Но мыслями он постоянно возвращался к тому дню, когда впервые встретил Цю Цзяньло — и единственный раз довёл его до бешенства.
Желая во что бы то ни стало вызволить Шиу и его приятелей, Юэ Ци упрямо шёл прямо под копыта лошади Цю Цзяньло. При виде этого Шэнь Цзю напрочь забыл предупреждение старшего товарища: посторонние люди ни в коем случае не должны стать свидетелями их «божественных умений» - превратив золотое грызло в лезвие, которое вонзилось в нижнюю челюсть лошади Цю Цзяньло.
Она тут же взвилась на дыбы, выплясывая на месте, будто бешеная. Шэнь Цзю напряг все душевные силы, заклиная седока, чтобы тот свалился, сломав себе шею, однако Цю Цзяньло оказался превосходным наездником: хоть передние копыта его лошади молотили воздух, он держался в седле будто влитой.
— Кто это сделал? — проревел он. — Кто?!!
Ну разумеется, это был Шэнь Цзю.
Однако же, не выступи вперёд Шиу, чтобы добровольно сдать товарища, никто не догадался бы об этом.
Если бы не вмешательство Юэ Ци и Шэнь Цзю, Шиу пал бы под копытами этой самой лошади, ведь люди семейства Цю не отличались склонностью к милосердию. Кто же знал, что паренёк воспользуется этим, чтобы тотчас предать своих спасителей — этот без пяти минут мясной фарш не имел ни малейшего представления о признательности! Право слово, Юэ Ци и впрямь не стоило бросаться к нему на выручку, ведь Шиу сполна заслуживал смерти.
Эти мрачные мысли стали единственным утешением Шэнь Цзю, позволяющим скоротать очередной полный мучений день. Ну, и ещё ожидание того, как один небезызвестный человек наконец-то сдержит своё обещание, вытащив его из этого моря страданий.
Примечания переводчиков:
[1] Цю Цзяньло 秋剪罗 (Qiū Jiǎnluó) – имя господина Цю состоит из двух иерогрифов: 剪 (Jiǎn) означает «хлестать, ударить из-за угла», 罗(luó) – «сеть для ловли птиц», а фамилия 秋 (Qiū), как вы помните, означает «осень».
[2] Только и умеет, что механически копировать – в оригинале 依样画葫芦 (yī yàng huà húlu) – в пер. с кит. «рисовать тыкву-горлянку по трафаретному образцу», образно в значении: «копировать, подражать».
[3] В роскошной атмосфере поместья – в оригинале 砖砌的房子 (jīn zhuān qì de fángzi) – в пер. с кит. «дом, сложенный из золотых слитков».
[4] Которое он боготворил – в оригинале 心肝宝贝 (xīngān bǎobèi) – в букв. пер. с кит. «сердце и печень, драгоценность» - в образном значении «сокровище, золотко, малыш» (чаще о ребёнке).
[5] Недостоин такой пары — в оригинале 癞蛤蟆沾了天鹅肉 (làiháma zhān le tiān’éròu) – в пер. с кит. «жаба поживилась лебединым мясом» - отсылка к поговорке 癞蛤蟆想吃天鹅肉 (àiháma xiǎng chī tiān’éròu) — в пер. с кит. «жаба мечтает отведать лебяжьего мяса», русский аналог этой поговорки – «Со свиным рылом в калашный ряд».
Следующая часть
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 91. Юэ Цинъюань и Шэнь Цинцю. Часть 1
Предыдущая глава
Бац.
Шэнь Цзю от души пнул чёрную деревянную плошку для подаяния, отправив её в полёт, и молча скрестил руки на груди. Второй мальчик — на вид лет четырнадцати-пятнадцати — невольно втянул голову в плечи.
Младшие братцы безмолвно подстрекали его взглядами, пока он наконец не собрался с духом [1], заявив с гордо поднятой головой:
— Шэнь Цзю, не борзей [2]! Эта улица тебе не принадлежит!
читать дальшеУпомянутая им улица была широка и многолюдна — самое лучшее место [3], чтобы просить милостыню. Несколько зевак остановились посмотреть на детскую потасовку, но прочие лишь спешили мимо.
Видя, что какой-то новичок осмеливается бросать ему вызов, Шэнь Цзю опустил голову, отыскивая взглядом обломок кирпича, чтобы хорошенько проучить наглеца, однако тут в отдалении показался высокий юноша. Завидя закатанные рукава и выставленный вперёд лоб Шэнь Цзю, он поспешил остановить его:
— Сяо Цзю, пойдём отсюда!
— Нет, — упрямо отозвался Шэнь Цзю. — Никуда я не пойду.
— Ци-гэ, он запугивал меня, — тотчас пожаловался предводитель мальчишек, улучив момент.
— Успокойся, Шиу [4], — умиротворяюще бросил юноша. — Сяо Цзю просто дурачился.
— Кто это дурачился? — тотчас возмутился сам Шэнь Цзю. — Я просто велел им убираться отсюда: это моя территория, и я убью любого, кто попытается её у меня отнять.
Спрятавшись за Юэ Ци, Шиу мигом ощутил вседозволенность. Высунувшись из-за его высокой фигуры, он выкрикнул:
— Ты всегда отбиваешь самые лучше места с тех пор, как мы сюда перебрались — все тебя ненавидят за это! И не льсти себе, будто ты такой уж особенный — просто ты всех запугал!
— Шиу! — одёрнул его Юэ Ци, но в этот самый момент Шэнь Цзю изо всех сил пнул его по голени, выпалив:
— На драку нарываешься? Так давай, коли не трусишь! Кто ж виноват, что ты не в силах постоять за свою территорию! И какой он тебе брат [5], ублюдок ты эдакий — попробуй назвать его так ещё раз, увидишь, что будет!
— Сам ты ублюдок! Готов поспорить, рано или поздно тебя продадут сутенёру!
Юэ Ци не знал, смеяться ему или плакать.
— И где вы только таких слов нахватались? — Оттащив Шэнь Цзю к обочине улицы, он принялся увещевать его: — Хорошо, тебе здесь нет равных. Где бы ты ни стоял, ты всё равно непревзойдёнен, так что пойдём-ка на другую улицу.
Шэнь Цзю от души наступил ему на ногу, выплюнув:
— Ну и катись отсюда сам! Ты что, думаешь, я их боюсь? Подходите по одному — и тогда вся ваша кодла мне не страшна!
Разумеется, Юэ Ци отлично знал, что он и впрямь их не страшится, но, завяжись драка, Шэнь Цзю не преминет воспользоваться не слишком честными приёмами под стать девчонкам — вроде тычков пальцами в глаза — а это добром не кончится. Пытаясь его обуздать Юэ Ци с улыбкой бросил:
— Может, хватит топтать мою ногу? Сойди с моей ноги, и тогда Ци-гэ возьмёт тебя с собой поразвлечься.
— Поразвлечься, говоришь? — выплюнул Шэнь Цзю, ещё пуще распаляясь. — Если бы они все сдохли — вот это было бы развлечение!
Юэ Ци лишь беспомощно покачал головой.
Их звали Седьмой и Девятый, так что, само собой, были и первые шесть — но тех, что были до них, либо продали, либо они безвременно умерли — так что эти двое остались за старших.
Шэнь Цзю был младше — маленький и щуплый, так что Юэ Ци с лёгкостью заключил его в объятия, когда они сидели на земле перед написанным кровью письмом [6], где говорилось, что родители обоих умерли, так что они были вынуждены пуститься на поиски родни в чужие края, но встретили там лишь новые тяготы. Беспомощные сироты бродили по свету, нигде не находя опоры. Чтобы разжалобить прохожих, нужно плакать навзрыд, но Юэ Ци не мог заставить себя, как бы ни старался, так что это приходилось делать Шэнь Цзю, который наловчился изображать тяжело больного или умирающего. Благодаря его хрупкому телосложению и миловидному личику, не говоря уже о весьма убедительных рыданиях, растроганные прохожие охотно развязывали кошельки, так что, можно сказать, деньги доставались им без особых усилий. Однако подросший Юэ Ци больше не желал заниматься подобным ремеслом, так что вместо этого взял на себя присмотр за другими. Шэнь Цзю желал бы присоединиться к нему, однако ему в этом было отказано, так что вместо этого он продолжал тиранить других ребят и повсюду чинить беспорядки.
Уже собираясь покинуть богатую улицу, они внезапно различили вблизи стук копыт.
Лоточники по обеим сторонам дороги побледнели от ужаса, а иные и вовсе принялись спешно толкать свои тележки, будто спасаясь от вражеского нашествия. Сам Юэ Ци не понимал причин подобного испуга, так что Шэнь Цзю без слов дёрнул его в сторону, чтобы укрыться на обочине, когда на улицу вывернула огромная лошадь.
Удила червонного золота ослепительно сверкали на солнце. В седле горделиво восседал надменный молодой господин с тонкими чертами привлекательного лица и яростным взором сияющих глаз. Полы его фиолетового одеяния полоскались у стремян, узкие рукава туго обхватывали запястья, светлокожая рука сжимала чёрную плеть.
Заворожённый блеском золота Шэнь Цзю невольно вытянул шею, высунувшись из укрытия, и Юэ Ци поспешно утащил его назад, вслед за чем оба ретировались.
Однако они не успели уйти далеко, когда их ушей достиг шум, перемежаемый пронзительными криками. К ним подлетела стайка мальчишек, бросившись к Юэ Ци — перепуганные до полусмерти, они рукавами вытирали слёзы и сопли. Шэнь Цзю тотчас пришёл в ярость от этого зрелища, однако Юэ Ци лишь встревоженно спросил:
— Почему вы плачете? Что случилось?
— Шиу пропал! — взвыл один из них.
— Разве он был не с вами? — тотчас остановился Юэ Ци.
— Там творилась такая неразбериха, — прорыдал мальчик, — что я потерял его из виду…
— Успокойся и расскажи всё по порядку, — велел юноша.
От плачущего ребёнка он узнал, что, как только молодой господин со слугами завернул за угол, его взгляд упал на Шиу с товарищами.
— Откуда они взялись? — сморщив нос, спросил всадник.
— Воистину неизвестно, откуда берутся эти попрошайки, молодой господин Цю, — подобострастно отозвался один из его слуг.
— И зачем эти грязные твари тут толпятся? — вопросил его хозяин.
Его слугам не требовалось иных указаний, чтобы разогнать мальчишек, однако Шиу, с таким трудом отбив своё место у Шэнь Цзю, не желал подчиниться, убравшись подобру-поздорову.
— С какой стати вы вот так разгоняете честных людей?.. — во всеуслышание возмутился он и явно собирался добавить что-то вроде «эта улица вам не принадлежит», когда молодой господин взмахнул рукой, и вслед за ней взлетела чёрная тень — на лице Шиу в тот же миг расцвёл кровавый рубец.
Плеть чудом не задела глаз. Ещё не ощущая боли, Шиу потрясённо замер.
— Да ни с какой, — как ни в чём не бывало улыбнулся ему молодой господин. — Просто эта улица проложена моей семьёй.
Шиу с глухим стуком рухнул на землю, лишившись чувств то ли от боли, то ли от пережитого страха.
Шэнь Цзю принялся покатываться от хохота ещё прежде, чем мальчик успел закончить свой рассказ, но вскоре ему стало не до смеха. Пересчитав ребят, Юэ Ци обнаружил, что ещё несколько пропало, и повернулся к товарищу:
— Ступай без меня, я нагоню.
Беззастенчиво наслаждаясь зрелищем чужих страданий, Шэнь Цзю велел ему:
— Опять ты лезешь не в своё дело — не убьёт же их этот Цю!
Однако Юэ Ци покачал головой:
— Иди один. Я старший, так что не могу оставить это просто так.
— Ничего с ними не станется, — возражал Шэнь Цзю. — Ну всыплют им разок — зато раз и навсегда запомнят урок.
— Ступай без меня, — знай твердил своё Юэ Ци.
Видя, что его не переубедить, Шэнь Цзю выругался:
— Вечно тебе больше всех надо! — и отправился за ним следом.
Примечание переводчиков:
[1] Собрался с духом 硬着头皮 (yìngzhe tóupí) — в букв. пер. с кит. «отвердил кожу головы».
[2] Не борзей! – в оригинале 霸道 (bàdào) – философское понятие «путь насилия», «принцип управления силой и страхом».
[3] Самое лучшее место – в оригинале 风水 (fēngshuǐ) — фэншуй — в букв. пер. с кит. «ветер и вода» — определение по условиям местности наиболее благоприятного места для чего-либо.
[4] Шиу 十五 (Shíwǔ) — в пер. с кит. «пятнадцатый».
[5] Шиу назвал Юэ Ци Ци-гэ, где «-гэ» 哥 (gē) — букв. «уважаемый старший брат», почтительное обращение для старшего лица мужского пола своего поколения.
[6] Написанное кровью письмо 血書 (xuèshū) — такие письма выражают последнюю волю, горе или ненависть. Например, в романе «Путешествие на Запад» мать главного героя, Сюаньцзана, пуская его в корзине по реке под стать Ло Бинхэ, положила туда написанное собственной кровью письмо.
Следующая часть
Бац.
Шэнь Цзю от души пнул чёрную деревянную плошку для подаяния, отправив её в полёт, и молча скрестил руки на груди. Второй мальчик — на вид лет четырнадцати-пятнадцати — невольно втянул голову в плечи.
Младшие братцы безмолвно подстрекали его взглядами, пока он наконец не собрался с духом [1], заявив с гордо поднятой головой:
— Шэнь Цзю, не борзей [2]! Эта улица тебе не принадлежит!
читать дальшеУпомянутая им улица была широка и многолюдна — самое лучшее место [3], чтобы просить милостыню. Несколько зевак остановились посмотреть на детскую потасовку, но прочие лишь спешили мимо.
Видя, что какой-то новичок осмеливается бросать ему вызов, Шэнь Цзю опустил голову, отыскивая взглядом обломок кирпича, чтобы хорошенько проучить наглеца, однако тут в отдалении показался высокий юноша. Завидя закатанные рукава и выставленный вперёд лоб Шэнь Цзю, он поспешил остановить его:
— Сяо Цзю, пойдём отсюда!
— Нет, — упрямо отозвался Шэнь Цзю. — Никуда я не пойду.
— Ци-гэ, он запугивал меня, — тотчас пожаловался предводитель мальчишек, улучив момент.
— Успокойся, Шиу [4], — умиротворяюще бросил юноша. — Сяо Цзю просто дурачился.
— Кто это дурачился? — тотчас возмутился сам Шэнь Цзю. — Я просто велел им убираться отсюда: это моя территория, и я убью любого, кто попытается её у меня отнять.
Спрятавшись за Юэ Ци, Шиу мигом ощутил вседозволенность. Высунувшись из-за его высокой фигуры, он выкрикнул:
— Ты всегда отбиваешь самые лучше места с тех пор, как мы сюда перебрались — все тебя ненавидят за это! И не льсти себе, будто ты такой уж особенный — просто ты всех запугал!
— Шиу! — одёрнул его Юэ Ци, но в этот самый момент Шэнь Цзю изо всех сил пнул его по голени, выпалив:
— На драку нарываешься? Так давай, коли не трусишь! Кто ж виноват, что ты не в силах постоять за свою территорию! И какой он тебе брат [5], ублюдок ты эдакий — попробуй назвать его так ещё раз, увидишь, что будет!
— Сам ты ублюдок! Готов поспорить, рано или поздно тебя продадут сутенёру!
Юэ Ци не знал, смеяться ему или плакать.
— И где вы только таких слов нахватались? — Оттащив Шэнь Цзю к обочине улицы, он принялся увещевать его: — Хорошо, тебе здесь нет равных. Где бы ты ни стоял, ты всё равно непревзойдёнен, так что пойдём-ка на другую улицу.
Шэнь Цзю от души наступил ему на ногу, выплюнув:
— Ну и катись отсюда сам! Ты что, думаешь, я их боюсь? Подходите по одному — и тогда вся ваша кодла мне не страшна!
Разумеется, Юэ Ци отлично знал, что он и впрямь их не страшится, но, завяжись драка, Шэнь Цзю не преминет воспользоваться не слишком честными приёмами под стать девчонкам — вроде тычков пальцами в глаза — а это добром не кончится. Пытаясь его обуздать Юэ Ци с улыбкой бросил:
— Может, хватит топтать мою ногу? Сойди с моей ноги, и тогда Ци-гэ возьмёт тебя с собой поразвлечься.
— Поразвлечься, говоришь? — выплюнул Шэнь Цзю, ещё пуще распаляясь. — Если бы они все сдохли — вот это было бы развлечение!
Юэ Ци лишь беспомощно покачал головой.
Их звали Седьмой и Девятый, так что, само собой, были и первые шесть — но тех, что были до них, либо продали, либо они безвременно умерли — так что эти двое остались за старших.
Шэнь Цзю был младше — маленький и щуплый, так что Юэ Ци с лёгкостью заключил его в объятия, когда они сидели на земле перед написанным кровью письмом [6], где говорилось, что родители обоих умерли, так что они были вынуждены пуститься на поиски родни в чужие края, но встретили там лишь новые тяготы. Беспомощные сироты бродили по свету, нигде не находя опоры. Чтобы разжалобить прохожих, нужно плакать навзрыд, но Юэ Ци не мог заставить себя, как бы ни старался, так что это приходилось делать Шэнь Цзю, который наловчился изображать тяжело больного или умирающего. Благодаря его хрупкому телосложению и миловидному личику, не говоря уже о весьма убедительных рыданиях, растроганные прохожие охотно развязывали кошельки, так что, можно сказать, деньги доставались им без особых усилий. Однако подросший Юэ Ци больше не желал заниматься подобным ремеслом, так что вместо этого взял на себя присмотр за другими. Шэнь Цзю желал бы присоединиться к нему, однако ему в этом было отказано, так что вместо этого он продолжал тиранить других ребят и повсюду чинить беспорядки.
Уже собираясь покинуть богатую улицу, они внезапно различили вблизи стук копыт.
Лоточники по обеим сторонам дороги побледнели от ужаса, а иные и вовсе принялись спешно толкать свои тележки, будто спасаясь от вражеского нашествия. Сам Юэ Ци не понимал причин подобного испуга, так что Шэнь Цзю без слов дёрнул его в сторону, чтобы укрыться на обочине, когда на улицу вывернула огромная лошадь.
Удила червонного золота ослепительно сверкали на солнце. В седле горделиво восседал надменный молодой господин с тонкими чертами привлекательного лица и яростным взором сияющих глаз. Полы его фиолетового одеяния полоскались у стремян, узкие рукава туго обхватывали запястья, светлокожая рука сжимала чёрную плеть.
Заворожённый блеском золота Шэнь Цзю невольно вытянул шею, высунувшись из укрытия, и Юэ Ци поспешно утащил его назад, вслед за чем оба ретировались.
Однако они не успели уйти далеко, когда их ушей достиг шум, перемежаемый пронзительными криками. К ним подлетела стайка мальчишек, бросившись к Юэ Ци — перепуганные до полусмерти, они рукавами вытирали слёзы и сопли. Шэнь Цзю тотчас пришёл в ярость от этого зрелища, однако Юэ Ци лишь встревоженно спросил:
— Почему вы плачете? Что случилось?
— Шиу пропал! — взвыл один из них.
— Разве он был не с вами? — тотчас остановился Юэ Ци.
— Там творилась такая неразбериха, — прорыдал мальчик, — что я потерял его из виду…
— Успокойся и расскажи всё по порядку, — велел юноша.
От плачущего ребёнка он узнал, что, как только молодой господин со слугами завернул за угол, его взгляд упал на Шиу с товарищами.
— Откуда они взялись? — сморщив нос, спросил всадник.
— Воистину неизвестно, откуда берутся эти попрошайки, молодой господин Цю, — подобострастно отозвался один из его слуг.
— И зачем эти грязные твари тут толпятся? — вопросил его хозяин.
Его слугам не требовалось иных указаний, чтобы разогнать мальчишек, однако Шиу, с таким трудом отбив своё место у Шэнь Цзю, не желал подчиниться, убравшись подобру-поздорову.
— С какой стати вы вот так разгоняете честных людей?.. — во всеуслышание возмутился он и явно собирался добавить что-то вроде «эта улица вам не принадлежит», когда молодой господин взмахнул рукой, и вслед за ней взлетела чёрная тень — на лице Шиу в тот же миг расцвёл кровавый рубец.
Плеть чудом не задела глаз. Ещё не ощущая боли, Шиу потрясённо замер.
— Да ни с какой, — как ни в чём не бывало улыбнулся ему молодой господин. — Просто эта улица проложена моей семьёй.
Шиу с глухим стуком рухнул на землю, лишившись чувств то ли от боли, то ли от пережитого страха.
Шэнь Цзю принялся покатываться от хохота ещё прежде, чем мальчик успел закончить свой рассказ, но вскоре ему стало не до смеха. Пересчитав ребят, Юэ Ци обнаружил, что ещё несколько пропало, и повернулся к товарищу:
— Ступай без меня, я нагоню.
Беззастенчиво наслаждаясь зрелищем чужих страданий, Шэнь Цзю велел ему:
— Опять ты лезешь не в своё дело — не убьёт же их этот Цю!
Однако Юэ Ци покачал головой:
— Иди один. Я старший, так что не могу оставить это просто так.
— Ничего с ними не станется, — возражал Шэнь Цзю. — Ну всыплют им разок — зато раз и навсегда запомнят урок.
— Ступай без меня, — знай твердил своё Юэ Ци.
Видя, что его не переубедить, Шэнь Цзю выругался:
— Вечно тебе больше всех надо! — и отправился за ним следом.
Примечание переводчиков:
[1] Собрался с духом 硬着头皮 (yìngzhe tóupí) — в букв. пер. с кит. «отвердил кожу головы».
[2] Не борзей! – в оригинале 霸道 (bàdào) – философское понятие «путь насилия», «принцип управления силой и страхом».
[3] Самое лучшее место – в оригинале 风水 (fēngshuǐ) — фэншуй — в букв. пер. с кит. «ветер и вода» — определение по условиям местности наиболее благоприятного места для чего-либо.
[4] Шиу 十五 (Shíwǔ) — в пер. с кит. «пятнадцатый».
[5] Шиу назвал Юэ Ци Ци-гэ, где «-гэ» 哥 (gē) — букв. «уважаемый старший брат», почтительное обращение для старшего лица мужского пола своего поколения.
[6] Написанное кровью письмо 血書 (xuèshū) — такие письма выражают последнюю волю, горе или ненависть. Например, в романе «Путешествие на Запад» мать главного героя, Сюаньцзана, пуская его в корзине по реке под стать Ло Бинхэ, положила туда написанное собственной кровью письмо.
Следующая часть
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 90. Отчёт о медовом месяце
Предыдущая глава
После того, как пик Цинцзин более десяти дней укрывал владыку демонов Ло Бинхэ, адепты наконец явились к Шэнь Цинцю с просьбой забрать его куда-нибудь, дабы «избежать нежелательного внимания».
— Учитель, я ненавижу этот пик Байчжань! — распалившись, твердила Нин Инъин. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Они такие грубые и нахальные, только и знают, что с утра до вечера ломать наши ворота!
— Учитель, — взмолился Мин Фань, не сдерживая льющихся по щекам слёз. — На сей раз это не только моё мнение! Этот адепт готов поклясться, прошу, поверьте ему! — Украдкой бросив взгляд на Ло Бинхэ, он предложил: — Почему бы вам с шиди Ло не отправиться к ним, чтобы, скажем, сойтись в каких-нибудь состязаниях? Быть может, это наконец поможет им выпустить пар, так что они перестанут нападать на наш пик?!
— У меня едва хватает времени, чтобы обсудить с учителем серьёзные вопросы, — холодно отозвался Ло Бинхэ, нимало не тронутый [1] этой речью, — откуда у меня взяться времени, чтобы развлекаться с этими дикими мартышками?
читать дальшеШэнь Цинцю лишь молча взмахнул веером.
Похоже, с точки зрения его ученика «серьёзные вопросы» включали в себя исключительно новые блюда, мытьё посуды, уборку — а также внезапные поползновения романтического характера, всякий раз застающие его врасплох…
— Учитель, — всхлипнул Мин Фань, — явите божью милость! Адепты с пика Аньдин заявили, что больше не желают помогать с починкой ворот, так что нам, вашим ученикам, отныне придётся преодолевать для этого многие сотни ли и платить из собственного кармана!
Всё это мало сказать, что ошеломило Шэнь Цинцю. В конце концов он сдался и под аккомпанемент бесчисленных благодарностей со стороны Мин Фаня и слёзных сожалений Нин Инъин покинул пик.
Право слово, для его старого сердца это чересчур.
В самом деле, за что ему всё это дерьмо?
Сперва приспешники шиди L выламывают дверь шисюна S — при этом наотрез отказываясь возмещать ущерб;
Когда же этот шисюн S обращается за финансовой помощью в департамент шиди X, тот заявляет, что не может одобрить подобные затраты;
После этого ученик М, презрев долг перед учителем, сподвиг сотоварищей на то, чтобы, позабыв о жертвенности и бескорыстии, совместными усилиями выпроводить наставника с горы.
Сущий бунт в родном гнезде, что и говорить!
Однако всё это нимало не повлияло на восторженное состояние духа Ло Бинхэ: до тех пор, пока он мог невозбранно липнуть к учителю, ему было положительно всё равно, где находиться. На самом деле, в глубине души он даже радовался, что эта толпа нытиков больше не будет околачиваться вокруг них целыми днями.
— Учитель, куда мы теперь направимся? — радостно бросил он, взяв его под руку.
Опустив взгляд на руку на своём локте, Шэнь Цинцю тотчас отвёл глаза, не в силах вынести подобного зрелища.
Право слово, сейчас они сильнее всего напоминали парочку юных дев, когда они под ручку весело шагают в лес по грибы╭(′▽`)╭(′▽`)╯
Это невольное сравнение так потрясло Шэнь Цинцю, что он не знал, плакать ему или смеяться.
— А куда бы тебе хотелось? — спросил он, выбросив из головы эти помыслы.
— Быть может, навестить места, где мы уже бывали прежде, — поразмыслив, предложил Ло Бинхэ, — чтобы взглянуть, насколько они изменились?
Так и получилось, что, выставленные с хребта Цанцюн, они отправились к первому месту назначения: городу Шуанху [2].
Вообще-то, они могли бы достичь этого места за одну палочку ладана, полетев туда на мечах, но по каким-то своим соображениям Ло Бинхэ настоял на том, чтобы они отправились туда на повозке. Как бы то ни было, пока Шэнь Цинцю мог восседать в тепле и комфорте, он не возражал.
Однако, стоило им взойти на повозку, как Ло Бинхэ уставил на учителя пристальный взгляд (который он, надо думать, полагал незаметным и ненавязчивым), полный предвкушения и лёгкой стыдливости.
В тесной повозке было положительно некуда укрыться от этого жаркого взгляда, так что у Шэнь Цинцю по коже невольно поползли мурашки.
Он что, собрался заняться этим самым… в повозке?
«Даже не думай, этот наставник на такое в жизни не пойдёт!» — возмутился он про себя.
Это уж ни в какие ворота!
Однако глядя на застывшее выражение лица учителя Ло Бинхэ наконец понял, что они, скажем, не на одной волне, и покаянно свесил голову.
— Учитель… разве вы не помните? — беспомощно бросил он, опустив взгляд на собственные пальцы.
Уже уяснив, что обычно всё с этого и начинается, Шэнь Цинцю сдался:
— Что не помню? — со вздохом бросил он.
— Как же, — немного удивлённо отозвался Ло Бинхэ. — Тогда, в самом начале, учитель взял с собой группу адептов Цинцзин, чтобы они набирались опыта, и позволил мне сесть с ним в одну повозку…
Неужто Ло Бинхэ до сих пор помнит ту поросшую мхом историю!
Шэнь Цинцю, в свою очередь, умудрился основательно позабыть о подобных мелочах [3].
— Учитель не помнит, — взглянув на него, со вздохом заключил Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю поневоле почувствовал себя виноватым, столкнувшись с подобной сентиментальностью ученика. Жестом велев ему подсесть поближе, он похлопал Ло Бинхэ по щеке — для того это было все равно что для ребёнка — получить конфету.
— Учитель просто позабыл на мгновение и сожалеет об этом.
Похоже, угощение пришлось Ло Бинхэ по вкусу — уголки его губ так и поползли вверх.
— Да, учитель сделал для меня так много хороших вещей, куда более значительных. Как он может помнить их все?
«Вот не надо делать из меня святого лишь потому, что я чего-то не помню, — возмутился про себя Шэнь Цинцю: он абсолютно точно не мог допустить присвоения ему подобного рода нимба!
***
Главная улица города Шуанху, ведущая от городских ворот.
Они без особой цели брели по улицам, поглядывая по сторонам. Среди многочисленных лавочек, ломящихся от богатых товаров [4], трепетал флаг [5] с изображением цветущей ветви. Он поневоле привлёк внимание Шэнь Цинцю, но как только его взгляд упал на стоящую за прилавком фигуру, привычная лёгкая улыбка, про которую говорят: «на вид — радушная, благовоспитанная и сдержанная, на самом же деле — холодная и равнодушная», мигом застыла на его лице.
— Что такое? — спросил как всегда чертовски внимательный к смене его настроений Ло Бинхэ. — Учитель кого-то узнал?
Под флагом помещался маленький вращающийся столик сродни тем, что обычно используют шарлатаны [6], за которым восседала необычайно красивая женщина. Откидывая за плечо шелковистые волосы, она подняла чистое чело [7], встретившись глазами с Шэнь Цинцю — и её лицо тотчас исказилось, будто она только что проглотила не меньше цзиня [8] яда.
Затем рядом с ним она заметила Ло Бинхэ — и, само собой, её глаза тотчас засияли при виде его смазливой физиономии.
— Бессмертный мастер, — первой окликнула она Шэнь Цинцю, — надеюсь, у вас всё благополучно с нашей прошлой встречи?
— Немало воды утекло с тех пор, — признал заклинатель. — А госпожа всё хорошеет.
Этой красавицей оказалась госпожа Мэйинь собственной персоной.
Взмахом руки отослав околдованных ею посетителей, она освободила место для Шэнь Цинцю с учеником, приветив их улыбкой:
— Как я посмотрю, годы были милостивы и к бессмертному мастеру, ведь его сияющая очарованием весны улыбка говорит о том, что нынче он счастлив. Не от того ли, что пророчество вашей покорной служанки исполнилось?
При этих словах Ло Бинхэ сморгнул, заметив:
— Учитель, как я посмотрю, вас с этой госпожой немало связывает…
Хоть с лица его при этом не сходила радушная улыбка, Шэнь Цинцю почувствовал, как от его интонации во рту стало кисло.
Ведь, если подумать, то оригинальный Ло Бинхэ с госпожой Мэйинь были весьма бесстыдной парочкой, проводящей ночи друг с другом, когда им вздумается [9] — и вот теперь они благочинно восседают один против другого, словно обычные горожане, которых ничто друг с другом не связывает… Зрелище, мягко скажем, странное для посвящённых.
— Так, мимолётное знакомство, — выдавил смешок Шэнь Цинцю. — Крайне мимолётное. Мы повстречались несколько лет назад, и я никак не думал, что нам суждено будет свидеться вновь. Вот уж не представлял себе, что госпожа откроет дело в Шуанху…
— За это я должна благодарить одного бессмертного мастера, что по вашей милости нанёс мне визит в прошлый раз, — фыркнула предсказательница.
— Какого ещё бессмертного мастера? — тут же вмешался Ло Бинхэ.
Улыбка вновь застыла на лице Шэнь Цинцю.
— Не вините эту покорную служанку в злословии, — обиженно начала госпожа Мэйинь, — но мы тогда устроили вам столь любезный приём, не совершив решительно ничего, могущего вас оскорбить, и что получили от вашего славного знакомца взамен, позвольте спросить? Он обрушил половину нашей горной обители, распугав почти всех моих сестриц! И всякий раз при последующих встречах он не давал этой покорной служанке ни малейшего шанса сохранить хотя бы подобие чувства собственного достоинства! Уж поверьте, за все те годы, что прожила на свете эта покорная служанка — а их было немало — ей никогда прежде не доводилось встречать столь же бессердечного человека [10], душа которого лишена даже малой толики нежности и ласки [11] — только и знает, что вопить, призывая к дракам да убийствам! Тьфу!
Вот он и дожил до того дня, когда Лю Цингэ удостоился плевка — в самом что ни на есть прямом смысле слова!
Поскольку столь резкие слова могли относиться лишь к одному человеку на свете, Ло Бинхэ мигом догадался, о ком речь.
— Учитель, — вновь возвёл он глаза на Шэнь Цинцю, — это… шишу Лю? Когда это вы путешествовали с ним вдвоём?
При виде того, как запульсировала жилка на чистом лбу ученика, Шэнь Цинцю сухо кашлянул:
— Это было, когда… тебя здесь не было.
— Не мог бы учитель поподробнее поведать этому ученику, — стиснул его руку Ло Бинхэ, — что именно вы с… шишу Лю делали с этими обольстительными демоницами?
К этому времени Шэнь Цинцю уже выработал безотказную тактику умиротворения ученика в подобных ситуациях. Следовало предпринять следующие шаги:
1) Заверить, что они все Ло Бинхэ и в подмётки не годятся;
2) Заявить перед подёргивающимся от гнева лицом демоницы: «Абсолютно ничего»;
3) При необходимости повторить.
Однако сама госпожа Мэйинь явно не собиралась успокаиваться на этом.
— Хоть я под конец самолично обдала этого заклинателя обольщающим демоническим ароматом [12], — бросила она в сторону, — он, видимо, ни на что не годен по мужской части, раз уж на нём это никак не отразилось.
В чём именно состояла особенность обольщающего демонического аромата, кристально ясно из его названия.
Само собой, он представлял собой сильнейший афродизиак [13]!
— И ничего?.. — закипая на глазах, переспросил Ло Бинхэ.
«Да Небом и Землёй клянусь, ничего же!» — возопил про себя Шэнь Цинцю.
И я вовсе не помогал ему сбросить напряжение или что-то вроде этого!
К слову о событиях того дня, видя, какое влияние на Лю Цингэ оказали ароматы демониц, Шэнь Цинцю принял быстрое и безоговорочное решение:
— Шиди Лю, ты уж постарайся! А этот шисюн покамест займётся другими делами…
Однако Лю Цингэ тотчас поймал его за ворот, притянув к себе:
— Над чем это я должен постараться, позволь спросить [14]?
Бросив на него взгляд через плечо, Шэнь Цинцю оторопел.
Если прежде Лю Цингэ бесконтрольно краснел, то теперь его лицо и вовсе сплошь побагровело — подобное зрелище кого угодно напугает до смерти.
— Шиди Лю, не делай ничего опрометчивого! — поспешно принялся увещевать его Шэнь Цинцю. — Приди в себя! Сядь-ка тут и хорошенько помедитируй, а этот шисюн тем временем освободит молодого господина Хуана и вернётся за тобой, хорошо? И не волнуйся о том, что он может неожиданно появиться: шисюна тут совершенно точно не будет некоторое время, так что можешь делать всё, что пожелаешь, и ни одна живая душа об этом не узнает.
Выпалив это, он сорвался было на бег, но подобные стальным когтям пальцы Лю Цингэ ухватили его за плечо, удерживая на месте:
— Куда это ты так торопишься?!
«Пресвятые помидоры, ты что, с луны свалился [15]?! — воскликнул про себя Шэнь Цинцю. — Шиди Лю, горный лорд Лю, дражайший братец, неужто до тебя не доходит, что я стремлюсь убраться со сцены, чтобы ты мог собственноручно разобраться со своей «проблемкой»! И не надо парить, будто ты не знаешь, как это делается! Да как ты вообще прожил все эти годы? Ты что, досовершенствовался до того, что у тебя и мозг свернулся в золотое ядро?»
Вслух же он терпеливо заверил товарища:
— Даже если шисюн останется здесь, он всё равно ничем не сможет тебе помочь.
— Позволив мне выпустить пар в поединке, ты бы немало мне помог, — ухмыльнулся Лю Цингэ.
«Гм, как бы тебе сказать — подобным рукоприкладством такую проблему не решишь», — пронеслось в голове у Шэнь Цинцю.
— Не стоит поддаваться раздражению, шиди, — умиротворяюще бросил он. — В противном случае демонический аромат отравит и твой разум.
Прекрасное лицо Лю Цингэ сплошь пошло пятнами, будто он ударился в панику, с которой не в силах совладать — при этом он, словно в забытьи, продолжал удерживать Шэнь Цинцю.
Тот при виде столь жалкого зрелища не мог не подумать о том, что адепты Байчжань знают толк лишь в битвах: битвы на завтрак, совершенствование на обед — и так изо дня в день, лишь драки да убийства на уме — сборище фанатиков да и только. Взращенный в этой среде Лю Цингэ, должно быть, и вправду понятия не имел даже о столь обыденных вещах, как старая добрая дрочка — при этой мысли Шэнь Цинцю невольно преисполнился сочувствием к злосчастному брату по школе.
По счастью, он собаку съел на забалтывании, так что и тут не растерялся.
— Шиди Лю, — с образцовой невозмутимостью начал он. — Помнишь тот день, когда мы с тобой впервые встретились?
Само собой, в оригинальном романе об этом не было ни слова: кому интересно, при каких обстоятельствах повстречались какие-то два куска пушечного мяса? По правде, этими разговорами Шэнь Цинцю лишь хотел отвлечь внимание Лю Цингэ.
Обычно бесстрашный горный лорд едва ли повёлся бы на это, но на сей раз его разум пребывал в таком раздрае, что он стал куда сговорчивее, прошипев сквозь стиснутые зубы:
— Разумеется. Мы сошлись в поединке на Состязании мечников двенадцати пиков!
«Всё ясно», — досадливо подумалось Шэнь Цинцю.
Действительно, как говорится, «без драки друг друга не узнаешь» [16].
Неужто тогда Лю Цингэ так понравилось его метелить, что теперь он желал использовать тот же способ, чтобы сбросить напряжение?
— А, — бросил Шэнь Цинцю, исподволь увлекая сотоварища вглубь пещеры. — Тогда позволь мне спросить, была ли у меня возможность реванша?
— Ха, — выплюнул снедаемый внутренним жаром Лю Цингэ. — Размечтался.
Ну-ну.
Похлопав его по плечу, Шэнь Цинцю торжественно заявил:
— Тогда этот шисюн вернёт тебе должок прямо сейчас.
А потом…
…он столкнул Лю Цингэ прямиком в усыпанный розовыми лепестками пруд госпожи Мэйинь.
Вода взметнулась вверх на целых полчжана [17]. Хоть Шэнь Цинцю, предвидя мощный всплеск, успел прикрыть лицо веером, ледяная волна окатила его с ног до головы.
Зато купание в воде подобной температуры уж точно охладит пыл Лю Цингэ. Опустившись на одно колено, Шэнь Цинцю опасливо окликнул его, продолжая прикрывать лицо:
— Шиди Лю, как ты там? Как самочувствие?
Никакого ответа — Лю Цингэ сгинул в пруду, не оставив по себе даже цепочки пузырьков. «Он вообще плавать умеет? — пронеслось в голове у Шэнь Цинцю. — Вроде бы, да… Может, потерял сознание от жара? Неужто я спас его в пещерах Линси лишь затем, чтобы утопить в этом чёртовом пруду?»
Время шло, и эта перспектива всё сильнее укоренялась во встревоженном мозгу заклинателя.
— Шиди Лю? — повторил он, поспешив подобраться поближе. — Шиди Лю!
Ярко-красные лепестки сплошь покрывали поверхность пруда, не давая рассмотреть, что происходит в глубине, так что Шэнь Цинцю оставалось лишь наклониться ещё ниже. Внезапно его ухватили за лодыжку, мигом сдёрнув в цветочный пруд.
Тотчас погрузившись с головой в ледяную воду, Шэнь Цинцю принялся отчаянно барахтаться. К тому времени, как ему удалось кое-как выползти на берег, его кожа обрела явственный синюшный оттенок. Выбравшись из пруда, он обернулся, чтобы увидеть выплывающего следом Лю Цингэ с куда более привычным для него убийственно серьёзным выражением лица, которому несколько вредили пара розовых лепестков, застрявших в его волосах.
— Шиди Лю, тебе должно быть стыдно, — упрекнул его Шэнь Цинцю. — Шисюн сделал это, лишь чтобы помочь тебе совладать с ароматом демониц-обольстительниц — и вот как ты ему отплатил!
— Ты же сам спросил, как я себя чувствую, — парировал Лю Цингэ. — Вот именно так, как ты сейчас.
— Как я?!! — воскликнул Шэнь Цинцю. Но про себя он с облегчением признал, что, похоже, разум Лю Цингэ и впрямь прояснился — отвечать ударом на удар было вполне в его духе.
— И всё? — недоверчиво воззрился на него Ло Бинхэ.
— И всё, — торжественно кивнул Шэнь Цинцю.
— Розовый пруд этой покорной служанки… — горестно пробормотала госпожа Мэйинь, кусая ногти.
***
В резиденции Чэнь.
Забредя в город Шуанху, они, само собой, хотели чем-либо себя занять — защищать простых людей от сил зла и всё тому подобное.
Пораспрашивав прохожих, они выяснили, что в особняке господина Чэня творятся весьма странные дела. Некогда кровожадный демон, прозванный Кожеделом, укрывался в этом доме, приняв облик Де-эр [18], любимой наложницы господина — и после того, как демон был истреблён, флигель, где он обитал, по-прежнему оставался непригодным для жилья. Ночь за ночью оттуда раздавались леденящие кровь рыдания и стоны, до смерти пугающие домочадцев, и за все прошедшие годы с этим зловредным призраком так и не смогли разобраться.
Господин Чэнь, которому сравнялось семьдесят, совсем поседел, однако прыти не утратил. Если тогда у него была лишь одна любимая наложница, то теперь его со всех сторон окружали красотки — похоже, инцидент с Кожеделом ничуть не отбил у него тяги к юным девушкам.
Память также ему не отказывала — при виде Шэнь Цинцю он тотчас возопил:
— Бессмертный мастер Шэнь!
Столь же отстранённо-сдержанный, как и прежде, «бессмертный мастер» сохранял бесстрастное выражение лица, пока хозяин дома не осведомился, что это за молодой господин рядом с ним — тут его губы изогнулись в лёгкой улыбке.
— Один из маленьких адептов, бывших тогда при мне, — учтиво отозвался он.
— Неудивительно, что он показался мне знакомым, — хохотнул старик Чэнь. — Глядя на бессмертного мастера и его любимого ученика, я наконец-то понимаю, сколько лет минуло с той поры.
Вежливый разговор постепенно сместился к Ло Бинхэ, который тут же принял на себя роль прилежного секретаря — и Шэнь Цинцю был счастлив предоставить учтивую болтовню ему, безмолвно стоя рядом.
При виде того, как гордый и безжалостный демон Ло Бинхэ вновь превращается в прилежного ученика — отраду его глаз [19] — Шэнь Цинцю не мог не ощутить приятного трепета в груди [20], и чем дольше он смотрел на ученика со стороны, тем больше умилялся, не в силах противостоять этому. Пару фраз спустя Ло Бинхэ обернулся к нему, и заклинатель поневоле вернул ему взгляд, так что учитель и ученик принялись переглядываться, будто застенчивые влюблённые, на глазах у всего честного люда…
Шэнь Цинцю потребовалось немало времени, чтобы сообразить…
…да ведь их поведение попросту непристойно!
На пути к облюбованному призраком крылу Ло Бинхэ то и дело порывался взять учителя за руку. Однако на Шэнь Цинцю напало настроение поддразнить ученика, так что он упорно делал вид, будто его беспокоит присутствие посторонних, и раз за разом убирал руку. Если бы кому-нибудь из заклинателей или демонов довелось бы увидеть, как учитель и ученик пользуются этой своеобразной техникой о(за)зор(иг)ни(ры)ча(ва)ния [21], то наверняка выхаркали бы не менее трёх литров крови.
В предположительно населённом призраком флигеле, к которому никто не осмеливался приближаться, царили тишина и спокойствие. Стоило им остаться одним, как Ло Бинхэ тотчас бочком пододвинулся к учителю и, обвив его руками за талию, уложил подбородок ему на плечо.
— Учитель, что-то мне тяжко на сердце, — пожаловался он.
Внутренний двор ничуть не изменился — за исключением несомненного присутствия тяжёлой ауры инь. Поглядывая по сторонам, Шэнь Цинцю издал глубокомысленное:
— Гм, — в знак того, что слышал ученика.
Несмотря на то, что их отношения зашли дальше, чем когда бы то ни было ранее, Ло Бинхэ продолжал по нескольку десятков раз на дню талдычить, что у него «тяжко на сердце» после того, как Шэнь Цинцю перекинулся парой слов с кем бы то ни было, или съел хотя бы на ложку меньше обычного, или выставил ученика из кадки для купания… право слово, Ло Бинхэ находил больше причин для нытья, чем мог съесть бобов. Впрочем, надолго его не хватало — какую-то пару мгновений спустя после очередного приступа «тяжести на сердце» он вновь пребывал в полном порядке.
— Пока этот ученик продирался через тернии [22] Бесконечной бездны, учитель странствовал по живописным горам [23], развлекаясь [24] с другим мужчиной средь прекрасных цветов…
«Тебе обязательно было выбирать именно эти слова? — возмутился про себя Шэнь Цинцю. — Нет чтобы сказать: «с сотоварищем» или «с братом по школе» [25], как нормальный человек…
И с чего это он взял, будто они там «развлекались»? Один впал в неистовство [26], чуть не помешавшись от жара, другого зашвырнули в ледяной пруд ни за что, ни про что, наградив его лихорадкой от переохлаждения — чему тут, спрашивается, завидовать?
Он как раз собирался отчитать [27] Ло Бинхэ, когда тот внезапно перешёл на шёпот:
— А что произошло здесь, учитель помнит?
Такое, пожалуй, забудешь!
Это же здесь он впервые применил «Облегчённый режим», разве нет?
Да уж, шутить изволите…
Как мог он не помнить этого? Ведь именно здесь он был вынужден впервые подставить Ло Бинхэ.
Тогда он решился поставить жизнь ученика против своей, почти позволив Кожеделу ударить его — не самый благовидный момент его биографии, и сейчас Шэнь Цинцю невольно ощутил стыд, воскресив его в памяти.
Вновь оказавшись на «месте преступления», заклинатель почувствовал, что его сердце невольно дрогнуло, и выговор замер на устах — вместо этого он похлопал Ло Бинхэ по щеке:
— Давай не будем поминать былое, ладно? Сегодня учитель выполнит одно из твоих желаний. Сперва надо позаботиться о злом духе, а потом вернёмся к этому вопросу.
— Правда? — Лицо Ло Бинхэ тотчас просветлело.
— А когда этот учитель… — Шэнь Цинцю оборвал себя, прежде чем успел выкопать себе очередную яму необдуманными словами.
Ведь, если бы он продолжил: «подставил тебя…» — он бы тем самым поставил себя в самое что ни на есть дурацкое положение [28]!
Отсюда вывод: следует избегать дурных поступков, чтобы они не аукнулись тебе в будущем.
— Раз уж учитель вспомнил об этом… — Залившись краской, Ло Бинхэ вытащил моток красной верёвки.
Привет, вервие бессмертных, давненько не виделись.
При виде шокированного выражения лица Шэнь Цинцю Ло Бинхэ поднял взгляд к потолку и со вздохом пробормотал:
— Уж не знаю, почему, но с тех пор, как мы совладали с Кожеделом, этого ученика долго мучили странные сны…
«…Что это ты имеешь в виду под “странными снами”? — при этой мысли губы Шэнь Цинцю непроизвольно дёрнулись. — Такие, после которых приходится стирать нижнее бельё?»
Отче, я согрешил. Итак, этот учитель поспособствовал и вступлению Ло Бинхэ в период половой зрелости.
Объект подобных сексуальных снов невероятно важен: даже если им по какой-то причине оказывалась не страстная старшая сестрица, то уж точно нежная тоненькая младшая сестричка, так ведь?
Одним словом, Ло Бинхэ не везло с самого начала, ему приходилось идти вперёд вопреки всем трудностям, что на него свалились… Как тут не прослезиться от сочувствия?
И всё же, каким бы состраданием ни проникся к нему Шэнь Цинцю, он и не думал соглашаться на это безумие. Пусть под тлетворным влиянием Ло Бинхэ от его чувства собственного достоинства остались рожки да ножки, он не собирался отказываться от этих крох без боя! Но что ещё важнее — сперва им надлежало основательно разобраться со сгущающимся тёмным туманом — давай-ка вылезай, призрак, не тушуйся!
Ло Бинхэ, в свою очередь, вовсе позабыл о цели визита, поглощённый собственными помыслами:
— По правде говоря, этот сон до сих пор не даёт этому ученику покоя…
Пусть то, что он говорил раньше, ещё заслуживало доверия, хоть и с большой натяжкой — но кто ж в здравом уме поверит, что его, безраздельного властелина чужих сновидений, может беспокоить какой-то там сон? Право слово, тут он заврался до предела, уповая на легковерие учителя. Опустив ладонь на рукоять Сюя в готовности атаковать сгущающийся тёмный туман, Шэнь Цинцю с усмешкой бросил:
— Ну и?..
— Итак, я… — продолжал безоглядно заливать [29] Ло Бинхэ.
Наконец сгусток чёрного тумана не вынес подобного небрежения:
— &*%￥#@&! Вы что, меня не видите, слепцы?! — взревел он.
Тотчас узнав этот голос, Шэнь Цинцю отозвался:
— Де-эр!
— Какие ещё бабочки-цветочки [30]? — возмутился туман. — Я — это я, безжалостный Кожедел, наводящий ужас на всю округу!
Шэнь Цинцю оторопел: разве они не прибили этого мелкого беса ещё тогда, на его первом задании? Неупокоенный дух девушки, о котором судачили в городе, оказался той самой тварью! Оказывается, именно этот застрявший на грани жизни и смерти [31] дух все эти годы не давал покоя домочадцам поместья!
Вслед за этим тёмный туман исторг клуб чёрного дыма — Шэнь Цинцю предположил, что для него это равносильно плевку — и изрёк:
— И вы, парочка бесстыдников [32], ещё осмеливаетесь ворковать передо мной, не ведая, что смерть близка!
— Учитель, — нахмурился Ло Бинхэ, — мне просто прибить его или сперва помучить?
Однако Шэнь Цинцю стало любопытно, до какой степени идиотизма может дойти этот незадачливый дух, и потому, подняв руку, он велел Ло Бинхэ не двигаться
— Ха! — выдохнул сгусток тумана и подплыл ближе к заклинателю. — А ты кажешься мне знакомым!
Ну разумеется, знакомым — твой убийца стоит прямо у тебя перед глазами, а ты до сих пор этого не понял! Подумать только, минуло десять лет, а у этого примитивного существа не только не увеличился IQ, но и объём памяти остался столь же мизерным!
Шэнь Цинцю кашлянул, напомнив:
— Некий Шэнь, горный лорд пика Цинцзин.
На миг застыв в недоумении, сгусток тумана взорвался воплем:
— Шэнь Цинцю! Так это ты! А он-то тогда кто?
«И его ты тоже знаешь», — мимоходом подумал заклинатель, вслух бросив:
— Он тоже тут был.
Сгусток тумана задумался не на шутку, пока его не озарило:
— Это ж тот щенок, твой ученик! — воскликнул он, разразившись громовым хохотом, что в сочетании с нежным голосом Де-эр звучало весьма своеобразно.
— Как посмотрю, и ты кончил не лучше [33], Шэнь Цинцю! А ведь законы воздаяния этого мира и впрямь работают! Кто бы мог подумать, что в итоге ты будешь давать собственному ученику! Ха-ха-ха! Вот ведь срам! Позорище! Я знал, что кто-то отомстит за меня!
От подобного бесстыдства Шэнь Цинцю лишился дара речи. Тебе ли, демону, который, верша бесчисленные убийства, пал жертвой справедливого возмездия, рассуждать о воздаянии и законах неба?
Безудержный хохот продолжался, пока перед глазами Шэнь Цинцю и его ученика не произошло изумительное явление. Чёрный туман внезапно развеялся сам по себе, будто его сдуло порывом ветра. Когда от него остался последний завиток, он удовлетворённо выдохнул:
— Возмездие! Шэнь Цинцю, ты наконец получил своё! Я умираю без сожалений!
…Он что, вот так просто переродился, подобно бодхисаттве? Вознёсся? Покинул пределы страдания?
Не слишком ли низки его помыслы для соответствия условиям «смерти без сожалений»? К тому же, поведение Ло Бинхэ продолжало беспокоить Шэнь Цинцю: как бы в самом деле не дошло до того «воздаяния», о котором толковал зловредный дух!
И точно — как только наводнявшая двор тёмная энергия рассеялась, Ло Бинхэ тотчас предложил:
— Ну что, учитель, продолжим?
Губы Шэнь Цинцю дрогнули. Подняв глаза на всё ещё сжимавшего моток вервия бессмертных ученика, он только и нашёлся, что сказать:
— И что это ты собрался продолжать?
— Учитель ведь обещал, что сегодня исполнит одно моё желание, — с готовностью отозвался тот. — Если он милостиво соизволит снизойти до этого ученика, позволив ему с крайней осторожностью употребить это вервие бессмертных, завязав какую-то пару узлов, чтобы, кхм… всего один раз, чтобы этот сон наконец воплотился… Тогда, осуществив терзавшее его много лет желание, этот ученик… тоже сможет умереть без сожалений!
Повисла пауза, не менее тяжёлая, чем недавно наводнявшая двор энергия.
Хоть дух Кожедела внезапно вознёсся, воплотив все земные желания, Шэнь Цинцю и не думал возвращать Сюя в ножны.
Вместо этого он развернулся, с каменным лицом направившись к выходу.
Ло Бинхэ преградил ему путь:
— Учитель, вы же обещали…
С этими словами он попытался заключить Шэнь Цинцю в объятия, но тот оттолкнул ученика.
— Учитель, опять вы меня бросаете! — горестно воззвал к нему Ло Бинхэ.
«Прекрати реветь! — мысленно выбранил его Шэнь Цинцю. — Слёзы тут не помогут! Хватит позориться!»
Сколько сострадания и милосердия ни уделяй этому маленькому чудовищу, всё напрасно!
«Беру свои слова назад: Ло Бинхэ — воистину моё возмездие!»
Примечания переводчиков:
[1] Нимало не тронутый — в оригинале 八风不动 (bāfēng bùdòng) — в пер. с кит. «не сдвинули с места ветры с восьми направлений». В образном значении 八风 (bāfēng) — «роза ветров» — означает «силы, которые влияют на людей и движут ими: похвала, насмешка, честь, позор, выгода, потеря, удовольствие и страдание».
[2] Шуанху 双湖 (Shuānghú) — название города пер. с кит. как «два озера».
[3] О подобных мелочах — в оригинале 七七八八 (qī qī bā bā) — в букв. пер. с кит. «семь, семь, восемь, восемь», в образном значении — «разнородный, смешанный», иначе говоря, «всякая всячина».
[4] Богатые товары — в оригинале 琳琅满目 (lín láng mǎn mù) — в пер. с кит. «прекрасные самоцветы во множестве ласкают взор», в образном значении — о чём-то неотразимо прекрасном, часто о шедеврах писателей, поэтов, художников.
[5] Флаг — в Древнем Китае вместо вывесок использовались флажки с зазывающими надписями锦旗 (jǐnqí).
[6] Шарлатаны — 江湖 (jiānghú) цзянху — в букв. пер. с кит. «река и озеро». Идиома весьма широкого значения, обозначающая как шарлатанов и шулеров, так и мастеров боевых искусств «из народа», обычно — головорезов и грабителей, но они могут служить и в регулярных войсках.
[7] Чистое чело — в оригинале 螓首 (qínshǒu) — в пер. с кит. «лоб цикады», в образном значении — «лоб красавицы».
[8] Цзинь — 斤 (jīn) — мера веса, равная 500 г.
[9] Когда им вздумается — в оригинале 419 无数次 (wúshùcì) — в пер. с кит. «419 раз» — возможно, так по-китайски будет 100500 :-)
[10] Бессердечный человек — в оригинале 铁面无情 (tiěmiànwúqíng) — в пер. с кит. «беспощадная железная маска».
[11] Нежности и ласки — в оригилане 风月 (fēngyuè) — в пер. с кит. «свежий ветер и светлая луна», в образном значении — «любовь, любовные отношения», а также «лирика, поэзия» и «прекрасный пейзаж».
[12] Обольщающий демонический аромат — в оригинале 魅妖迷香 (mèi yāo mí xiāng) — в пер. с кит. «очаровывающий/затуманивающий разум любовью аромат демониц-обольстительниц», коим они завлекают мужчин в свои сети.
[13] Афродизиак — в оригинале 春天里的药 (chūntiān lǐ de yào) — в пер. с кит. «снадобье “весна внутри”».
[14] Ты уж постарайся! Над чем я должен постараться? — в оригинале присутствует игра слов: Шэнь Цинцю велит Лю Цингэ 加油 (jiāyóu) — в пер. с кит. «Постарайся! Поднажми! Вперёд!», а Лю Цингэ воспринимает это выражение как: 加 (jiā) — «прибавь» и 油 (yóu) — «масло» и спрашивает: «К чему добавить масло?»
[15] Ты что, с луны свалился? — в оригинале 白活这么多年了 (báihuó zhème duōnián le) — в пер. с кит. «Ты понапрасну прожил так много лет», что означает, «не знаешь очевидных вещей».
[16] Без драки друг друга не узнаешь — китайская поговорка: 不打不相识 (bù dǎ bù xiāng shí).
[17] На полчжана — где-то на полтора метра с лишним — чжан 丈 (zhàng) — около 3,25 м.
[18] Де-эр — имя девушки 蝶 (Dié) в пер. с кит. означает «бабочка, мотылёк».
[19] Отрада его глаз — в оригинале 小棉袄 (xiǎomián’ǎo) — в пер. с кит. «радость/опора для родителей» (обычно о дочери).
[20] Ощутить приятный трепет в груди — в оригинале 飘飘欲仙 (piāo piāo yù xiān) — в пер. с кит. «воспарить на седьмом небе от счастья, ощущение божественной легкости и радости», также означает «глубокую выразительность» (о стихах или каллиграфии).
[21] О(за)зор(иг)ни(ры)ча(ва)ния — в оригинале打（da）打（qing）闹（ma）闹（qiao）— здесь переплетены два слова: 打打闹闹 (dǎdanàonào) — в пер. с кит. «забавляться, развлекаться, играть, резвиться, шуточная борьба», и 打情罵俏 (dǎ qíng mà qiào) — в пер. с кит. «заигрывать, приставать, кокетничать» и даже «обниматься, целоваться».
[22] Продирался через тернии — в оригинале 披荆斩棘 (pī jīng zhǎn jí) — в пер. с кит. «продираться сквозь заросли терновника и срубать колючие кусты», образно в значении «преодолевая препятствия, прокладывать путь».
[23] Живописные горы — в оригинале 山清水秀 (shān qīng shuǐ xiù) — в пер. с кит. «горы чисты и прекрасна вода», образно в значении «прекрасный вид, восхитительная картина природы».
[24] Развлекаясь — в оригинале流连 (liúlián) — в пер. с кит. «увлекаться до самозабвения», «распускаться, давать себе волю».
[25] «С сотоварищем» или «с братом по школе» — Ло Бинхэ употребляет слово «другой мужчина» 男人 (nánrén) — наньжэнь, которое в другом прочтении (nánren) означает «муж, супруг, любовник», Шэнь Цинцю же употребляет слова 同事 (tóngshì) — тунши, которое означает «сослуживец, коллега» и 同门 (tóngmén) — тунмэнь — «однокашник, соученик».
[26] Впал в неистовство — в оригинале 群魔乱舞 (qúnmóluànwǔ) — в пер. с кит. «демоны пустились в бешеную пляску», образно в значении «распоясаться, разгуляться, бесчинствовать».
[27] Отчитать — в оригинале 吐槽狂魔快要上线 (tǔcáo kuángmó kuàiyào shàngxiàn) — в пер. с кит. «как интернет-маньяк, собирался выйти в сеть, чтобы излить своё негодование».
[28] Дурацкое положение — в оригинале 打脸 (dá liǎn) — в пер. с кит. «роль опереточного персонажа».
[29] Заливать — в оригинале используется выражение 河头 (hétóu) — в пер. с кит. «на реку» — являющееся частью поговорки 担水向河头卖 (dān shuǐ xiàng hé tóu mài) — в пер. с кит. «нести воду на реку на продажу», образно в значении «бахвалиться перед знатоками дела».
[30] Бабочки-цветочки — в оригинале 蝶儿花儿 (Dié-r Huā-r) как вы помните, имя Де-эр переводится как «бабочка», 蝶儿花儿 (Huā-r) — имя, переводящееся как «цветок».
[31] На грани жизни и смерти 生死 (shēngsǐ) — в пер. с кит. означает также «сансара» — т. е., дух Кожедела буквально застрял в круге перерождений.
[32] Парочка бесстыдников — в оригинале jian夫yin夫. 奸夫 (jiānfū) в пер. с кит. «прелюбодей, блудник», в 霒夫 иероглиф 霒 (yīn) означает «тёмную женскую энергию», то бишь вместе получается «женоподобный мужчина».
[33] И ты кончил не лучше — в оригинале 善恶终有报 (shànèzhōngyǒubào) — в пер. с кит. «Плохому началу — плохой конец», что на русский можно перевести как «Отольются кошке мышкины слёзки».
Следующая глава
После того, как пик Цинцзин более десяти дней укрывал владыку демонов Ло Бинхэ, адепты наконец явились к Шэнь Цинцю с просьбой забрать его куда-нибудь, дабы «избежать нежелательного внимания».
— Учитель, я ненавижу этот пик Байчжань! — распалившись, твердила Нин Инъин. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Они такие грубые и нахальные, только и знают, что с утра до вечера ломать наши ворота!
— Учитель, — взмолился Мин Фань, не сдерживая льющихся по щекам слёз. — На сей раз это не только моё мнение! Этот адепт готов поклясться, прошу, поверьте ему! — Украдкой бросив взгляд на Ло Бинхэ, он предложил: — Почему бы вам с шиди Ло не отправиться к ним, чтобы, скажем, сойтись в каких-нибудь состязаниях? Быть может, это наконец поможет им выпустить пар, так что они перестанут нападать на наш пик?!
— У меня едва хватает времени, чтобы обсудить с учителем серьёзные вопросы, — холодно отозвался Ло Бинхэ, нимало не тронутый [1] этой речью, — откуда у меня взяться времени, чтобы развлекаться с этими дикими мартышками?
читать дальшеШэнь Цинцю лишь молча взмахнул веером.
Похоже, с точки зрения его ученика «серьёзные вопросы» включали в себя исключительно новые блюда, мытьё посуды, уборку — а также внезапные поползновения романтического характера, всякий раз застающие его врасплох…
— Учитель, — всхлипнул Мин Фань, — явите божью милость! Адепты с пика Аньдин заявили, что больше не желают помогать с починкой ворот, так что нам, вашим ученикам, отныне придётся преодолевать для этого многие сотни ли и платить из собственного кармана!
Всё это мало сказать, что ошеломило Шэнь Цинцю. В конце концов он сдался и под аккомпанемент бесчисленных благодарностей со стороны Мин Фаня и слёзных сожалений Нин Инъин покинул пик.
Право слово, для его старого сердца это чересчур.
В самом деле, за что ему всё это дерьмо?
Сперва приспешники шиди L выламывают дверь шисюна S — при этом наотрез отказываясь возмещать ущерб;
Когда же этот шисюн S обращается за финансовой помощью в департамент шиди X, тот заявляет, что не может одобрить подобные затраты;
После этого ученик М, презрев долг перед учителем, сподвиг сотоварищей на то, чтобы, позабыв о жертвенности и бескорыстии, совместными усилиями выпроводить наставника с горы.
Сущий бунт в родном гнезде, что и говорить!
Однако всё это нимало не повлияло на восторженное состояние духа Ло Бинхэ: до тех пор, пока он мог невозбранно липнуть к учителю, ему было положительно всё равно, где находиться. На самом деле, в глубине души он даже радовался, что эта толпа нытиков больше не будет околачиваться вокруг них целыми днями.
— Учитель, куда мы теперь направимся? — радостно бросил он, взяв его под руку.
Опустив взгляд на руку на своём локте, Шэнь Цинцю тотчас отвёл глаза, не в силах вынести подобного зрелища.
Право слово, сейчас они сильнее всего напоминали парочку юных дев, когда они под ручку весело шагают в лес по грибы╭(′▽`)╭(′▽`)╯
Это невольное сравнение так потрясло Шэнь Цинцю, что он не знал, плакать ему или смеяться.
— А куда бы тебе хотелось? — спросил он, выбросив из головы эти помыслы.
— Быть может, навестить места, где мы уже бывали прежде, — поразмыслив, предложил Ло Бинхэ, — чтобы взглянуть, насколько они изменились?
Так и получилось, что, выставленные с хребта Цанцюн, они отправились к первому месту назначения: городу Шуанху [2].
Вообще-то, они могли бы достичь этого места за одну палочку ладана, полетев туда на мечах, но по каким-то своим соображениям Ло Бинхэ настоял на том, чтобы они отправились туда на повозке. Как бы то ни было, пока Шэнь Цинцю мог восседать в тепле и комфорте, он не возражал.
Однако, стоило им взойти на повозку, как Ло Бинхэ уставил на учителя пристальный взгляд (который он, надо думать, полагал незаметным и ненавязчивым), полный предвкушения и лёгкой стыдливости.
В тесной повозке было положительно некуда укрыться от этого жаркого взгляда, так что у Шэнь Цинцю по коже невольно поползли мурашки.
Он что, собрался заняться этим самым… в повозке?
«Даже не думай, этот наставник на такое в жизни не пойдёт!» — возмутился он про себя.
Это уж ни в какие ворота!
Однако глядя на застывшее выражение лица учителя Ло Бинхэ наконец понял, что они, скажем, не на одной волне, и покаянно свесил голову.
— Учитель… разве вы не помните? — беспомощно бросил он, опустив взгляд на собственные пальцы.
Уже уяснив, что обычно всё с этого и начинается, Шэнь Цинцю сдался:
— Что не помню? — со вздохом бросил он.
— Как же, — немного удивлённо отозвался Ло Бинхэ. — Тогда, в самом начале, учитель взял с собой группу адептов Цинцзин, чтобы они набирались опыта, и позволил мне сесть с ним в одну повозку…
Неужто Ло Бинхэ до сих пор помнит ту поросшую мхом историю!
Шэнь Цинцю, в свою очередь, умудрился основательно позабыть о подобных мелочах [3].
— Учитель не помнит, — взглянув на него, со вздохом заключил Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю поневоле почувствовал себя виноватым, столкнувшись с подобной сентиментальностью ученика. Жестом велев ему подсесть поближе, он похлопал Ло Бинхэ по щеке — для того это было все равно что для ребёнка — получить конфету.
— Учитель просто позабыл на мгновение и сожалеет об этом.
Похоже, угощение пришлось Ло Бинхэ по вкусу — уголки его губ так и поползли вверх.
— Да, учитель сделал для меня так много хороших вещей, куда более значительных. Как он может помнить их все?
«Вот не надо делать из меня святого лишь потому, что я чего-то не помню, — возмутился про себя Шэнь Цинцю: он абсолютно точно не мог допустить присвоения ему подобного рода нимба!
***
Главная улица города Шуанху, ведущая от городских ворот.
Они без особой цели брели по улицам, поглядывая по сторонам. Среди многочисленных лавочек, ломящихся от богатых товаров [4], трепетал флаг [5] с изображением цветущей ветви. Он поневоле привлёк внимание Шэнь Цинцю, но как только его взгляд упал на стоящую за прилавком фигуру, привычная лёгкая улыбка, про которую говорят: «на вид — радушная, благовоспитанная и сдержанная, на самом же деле — холодная и равнодушная», мигом застыла на его лице.
— Что такое? — спросил как всегда чертовски внимательный к смене его настроений Ло Бинхэ. — Учитель кого-то узнал?
Под флагом помещался маленький вращающийся столик сродни тем, что обычно используют шарлатаны [6], за которым восседала необычайно красивая женщина. Откидывая за плечо шелковистые волосы, она подняла чистое чело [7], встретившись глазами с Шэнь Цинцю — и её лицо тотчас исказилось, будто она только что проглотила не меньше цзиня [8] яда.
Затем рядом с ним она заметила Ло Бинхэ — и, само собой, её глаза тотчас засияли при виде его смазливой физиономии.
— Бессмертный мастер, — первой окликнула она Шэнь Цинцю, — надеюсь, у вас всё благополучно с нашей прошлой встречи?
— Немало воды утекло с тех пор, — признал заклинатель. — А госпожа всё хорошеет.
Этой красавицей оказалась госпожа Мэйинь собственной персоной.
Взмахом руки отослав околдованных ею посетителей, она освободила место для Шэнь Цинцю с учеником, приветив их улыбкой:
— Как я посмотрю, годы были милостивы и к бессмертному мастеру, ведь его сияющая очарованием весны улыбка говорит о том, что нынче он счастлив. Не от того ли, что пророчество вашей покорной служанки исполнилось?
При этих словах Ло Бинхэ сморгнул, заметив:
— Учитель, как я посмотрю, вас с этой госпожой немало связывает…
Хоть с лица его при этом не сходила радушная улыбка, Шэнь Цинцю почувствовал, как от его интонации во рту стало кисло.
Ведь, если подумать, то оригинальный Ло Бинхэ с госпожой Мэйинь были весьма бесстыдной парочкой, проводящей ночи друг с другом, когда им вздумается [9] — и вот теперь они благочинно восседают один против другого, словно обычные горожане, которых ничто друг с другом не связывает… Зрелище, мягко скажем, странное для посвящённых.
— Так, мимолётное знакомство, — выдавил смешок Шэнь Цинцю. — Крайне мимолётное. Мы повстречались несколько лет назад, и я никак не думал, что нам суждено будет свидеться вновь. Вот уж не представлял себе, что госпожа откроет дело в Шуанху…
— За это я должна благодарить одного бессмертного мастера, что по вашей милости нанёс мне визит в прошлый раз, — фыркнула предсказательница.
— Какого ещё бессмертного мастера? — тут же вмешался Ло Бинхэ.
Улыбка вновь застыла на лице Шэнь Цинцю.
— Не вините эту покорную служанку в злословии, — обиженно начала госпожа Мэйинь, — но мы тогда устроили вам столь любезный приём, не совершив решительно ничего, могущего вас оскорбить, и что получили от вашего славного знакомца взамен, позвольте спросить? Он обрушил половину нашей горной обители, распугав почти всех моих сестриц! И всякий раз при последующих встречах он не давал этой покорной служанке ни малейшего шанса сохранить хотя бы подобие чувства собственного достоинства! Уж поверьте, за все те годы, что прожила на свете эта покорная служанка — а их было немало — ей никогда прежде не доводилось встречать столь же бессердечного человека [10], душа которого лишена даже малой толики нежности и ласки [11] — только и знает, что вопить, призывая к дракам да убийствам! Тьфу!
Вот он и дожил до того дня, когда Лю Цингэ удостоился плевка — в самом что ни на есть прямом смысле слова!
Поскольку столь резкие слова могли относиться лишь к одному человеку на свете, Ло Бинхэ мигом догадался, о ком речь.
— Учитель, — вновь возвёл он глаза на Шэнь Цинцю, — это… шишу Лю? Когда это вы путешествовали с ним вдвоём?
При виде того, как запульсировала жилка на чистом лбу ученика, Шэнь Цинцю сухо кашлянул:
— Это было, когда… тебя здесь не было.
— Не мог бы учитель поподробнее поведать этому ученику, — стиснул его руку Ло Бинхэ, — что именно вы с… шишу Лю делали с этими обольстительными демоницами?
К этому времени Шэнь Цинцю уже выработал безотказную тактику умиротворения ученика в подобных ситуациях. Следовало предпринять следующие шаги:
1) Заверить, что они все Ло Бинхэ и в подмётки не годятся;
2) Заявить перед подёргивающимся от гнева лицом демоницы: «Абсолютно ничего»;
3) При необходимости повторить.
Однако сама госпожа Мэйинь явно не собиралась успокаиваться на этом.
— Хоть я под конец самолично обдала этого заклинателя обольщающим демоническим ароматом [12], — бросила она в сторону, — он, видимо, ни на что не годен по мужской части, раз уж на нём это никак не отразилось.
В чём именно состояла особенность обольщающего демонического аромата, кристально ясно из его названия.
Само собой, он представлял собой сильнейший афродизиак [13]!
— И ничего?.. — закипая на глазах, переспросил Ло Бинхэ.
«Да Небом и Землёй клянусь, ничего же!» — возопил про себя Шэнь Цинцю.
И я вовсе не помогал ему сбросить напряжение или что-то вроде этого!
К слову о событиях того дня, видя, какое влияние на Лю Цингэ оказали ароматы демониц, Шэнь Цинцю принял быстрое и безоговорочное решение:
— Шиди Лю, ты уж постарайся! А этот шисюн покамест займётся другими делами…
Однако Лю Цингэ тотчас поймал его за ворот, притянув к себе:
— Над чем это я должен постараться, позволь спросить [14]?
Бросив на него взгляд через плечо, Шэнь Цинцю оторопел.
Если прежде Лю Цингэ бесконтрольно краснел, то теперь его лицо и вовсе сплошь побагровело — подобное зрелище кого угодно напугает до смерти.
— Шиди Лю, не делай ничего опрометчивого! — поспешно принялся увещевать его Шэнь Цинцю. — Приди в себя! Сядь-ка тут и хорошенько помедитируй, а этот шисюн тем временем освободит молодого господина Хуана и вернётся за тобой, хорошо? И не волнуйся о том, что он может неожиданно появиться: шисюна тут совершенно точно не будет некоторое время, так что можешь делать всё, что пожелаешь, и ни одна живая душа об этом не узнает.
Выпалив это, он сорвался было на бег, но подобные стальным когтям пальцы Лю Цингэ ухватили его за плечо, удерживая на месте:
— Куда это ты так торопишься?!
«Пресвятые помидоры, ты что, с луны свалился [15]?! — воскликнул про себя Шэнь Цинцю. — Шиди Лю, горный лорд Лю, дражайший братец, неужто до тебя не доходит, что я стремлюсь убраться со сцены, чтобы ты мог собственноручно разобраться со своей «проблемкой»! И не надо парить, будто ты не знаешь, как это делается! Да как ты вообще прожил все эти годы? Ты что, досовершенствовался до того, что у тебя и мозг свернулся в золотое ядро?»
Вслух же он терпеливо заверил товарища:
— Даже если шисюн останется здесь, он всё равно ничем не сможет тебе помочь.
— Позволив мне выпустить пар в поединке, ты бы немало мне помог, — ухмыльнулся Лю Цингэ.
«Гм, как бы тебе сказать — подобным рукоприкладством такую проблему не решишь», — пронеслось в голове у Шэнь Цинцю.
— Не стоит поддаваться раздражению, шиди, — умиротворяюще бросил он. — В противном случае демонический аромат отравит и твой разум.
Прекрасное лицо Лю Цингэ сплошь пошло пятнами, будто он ударился в панику, с которой не в силах совладать — при этом он, словно в забытьи, продолжал удерживать Шэнь Цинцю.
Тот при виде столь жалкого зрелища не мог не подумать о том, что адепты Байчжань знают толк лишь в битвах: битвы на завтрак, совершенствование на обед — и так изо дня в день, лишь драки да убийства на уме — сборище фанатиков да и только. Взращенный в этой среде Лю Цингэ, должно быть, и вправду понятия не имел даже о столь обыденных вещах, как старая добрая дрочка — при этой мысли Шэнь Цинцю невольно преисполнился сочувствием к злосчастному брату по школе.
По счастью, он собаку съел на забалтывании, так что и тут не растерялся.
— Шиди Лю, — с образцовой невозмутимостью начал он. — Помнишь тот день, когда мы с тобой впервые встретились?
Само собой, в оригинальном романе об этом не было ни слова: кому интересно, при каких обстоятельствах повстречались какие-то два куска пушечного мяса? По правде, этими разговорами Шэнь Цинцю лишь хотел отвлечь внимание Лю Цингэ.
Обычно бесстрашный горный лорд едва ли повёлся бы на это, но на сей раз его разум пребывал в таком раздрае, что он стал куда сговорчивее, прошипев сквозь стиснутые зубы:
— Разумеется. Мы сошлись в поединке на Состязании мечников двенадцати пиков!
«Всё ясно», — досадливо подумалось Шэнь Цинцю.
Действительно, как говорится, «без драки друг друга не узнаешь» [16].
Неужто тогда Лю Цингэ так понравилось его метелить, что теперь он желал использовать тот же способ, чтобы сбросить напряжение?
— А, — бросил Шэнь Цинцю, исподволь увлекая сотоварища вглубь пещеры. — Тогда позволь мне спросить, была ли у меня возможность реванша?
— Ха, — выплюнул снедаемый внутренним жаром Лю Цингэ. — Размечтался.
Ну-ну.
Похлопав его по плечу, Шэнь Цинцю торжественно заявил:
— Тогда этот шисюн вернёт тебе должок прямо сейчас.
А потом…
…он столкнул Лю Цингэ прямиком в усыпанный розовыми лепестками пруд госпожи Мэйинь.
Вода взметнулась вверх на целых полчжана [17]. Хоть Шэнь Цинцю, предвидя мощный всплеск, успел прикрыть лицо веером, ледяная волна окатила его с ног до головы.
Зато купание в воде подобной температуры уж точно охладит пыл Лю Цингэ. Опустившись на одно колено, Шэнь Цинцю опасливо окликнул его, продолжая прикрывать лицо:
— Шиди Лю, как ты там? Как самочувствие?
Никакого ответа — Лю Цингэ сгинул в пруду, не оставив по себе даже цепочки пузырьков. «Он вообще плавать умеет? — пронеслось в голове у Шэнь Цинцю. — Вроде бы, да… Может, потерял сознание от жара? Неужто я спас его в пещерах Линси лишь затем, чтобы утопить в этом чёртовом пруду?»
Время шло, и эта перспектива всё сильнее укоренялась во встревоженном мозгу заклинателя.
— Шиди Лю? — повторил он, поспешив подобраться поближе. — Шиди Лю!
Ярко-красные лепестки сплошь покрывали поверхность пруда, не давая рассмотреть, что происходит в глубине, так что Шэнь Цинцю оставалось лишь наклониться ещё ниже. Внезапно его ухватили за лодыжку, мигом сдёрнув в цветочный пруд.
Тотчас погрузившись с головой в ледяную воду, Шэнь Цинцю принялся отчаянно барахтаться. К тому времени, как ему удалось кое-как выползти на берег, его кожа обрела явственный синюшный оттенок. Выбравшись из пруда, он обернулся, чтобы увидеть выплывающего следом Лю Цингэ с куда более привычным для него убийственно серьёзным выражением лица, которому несколько вредили пара розовых лепестков, застрявших в его волосах.
— Шиди Лю, тебе должно быть стыдно, — упрекнул его Шэнь Цинцю. — Шисюн сделал это, лишь чтобы помочь тебе совладать с ароматом демониц-обольстительниц — и вот как ты ему отплатил!
— Ты же сам спросил, как я себя чувствую, — парировал Лю Цингэ. — Вот именно так, как ты сейчас.
— Как я?!! — воскликнул Шэнь Цинцю. Но про себя он с облегчением признал, что, похоже, разум Лю Цингэ и впрямь прояснился — отвечать ударом на удар было вполне в его духе.
— И всё? — недоверчиво воззрился на него Ло Бинхэ.
— И всё, — торжественно кивнул Шэнь Цинцю.
— Розовый пруд этой покорной служанки… — горестно пробормотала госпожа Мэйинь, кусая ногти.
***
В резиденции Чэнь.
Забредя в город Шуанху, они, само собой, хотели чем-либо себя занять — защищать простых людей от сил зла и всё тому подобное.
Пораспрашивав прохожих, они выяснили, что в особняке господина Чэня творятся весьма странные дела. Некогда кровожадный демон, прозванный Кожеделом, укрывался в этом доме, приняв облик Де-эр [18], любимой наложницы господина — и после того, как демон был истреблён, флигель, где он обитал, по-прежнему оставался непригодным для жилья. Ночь за ночью оттуда раздавались леденящие кровь рыдания и стоны, до смерти пугающие домочадцев, и за все прошедшие годы с этим зловредным призраком так и не смогли разобраться.
Господин Чэнь, которому сравнялось семьдесят, совсем поседел, однако прыти не утратил. Если тогда у него была лишь одна любимая наложница, то теперь его со всех сторон окружали красотки — похоже, инцидент с Кожеделом ничуть не отбил у него тяги к юным девушкам.
Память также ему не отказывала — при виде Шэнь Цинцю он тотчас возопил:
— Бессмертный мастер Шэнь!
Столь же отстранённо-сдержанный, как и прежде, «бессмертный мастер» сохранял бесстрастное выражение лица, пока хозяин дома не осведомился, что это за молодой господин рядом с ним — тут его губы изогнулись в лёгкой улыбке.
— Один из маленьких адептов, бывших тогда при мне, — учтиво отозвался он.
— Неудивительно, что он показался мне знакомым, — хохотнул старик Чэнь. — Глядя на бессмертного мастера и его любимого ученика, я наконец-то понимаю, сколько лет минуло с той поры.
Вежливый разговор постепенно сместился к Ло Бинхэ, который тут же принял на себя роль прилежного секретаря — и Шэнь Цинцю был счастлив предоставить учтивую болтовню ему, безмолвно стоя рядом.
При виде того, как гордый и безжалостный демон Ло Бинхэ вновь превращается в прилежного ученика — отраду его глаз [19] — Шэнь Цинцю не мог не ощутить приятного трепета в груди [20], и чем дольше он смотрел на ученика со стороны, тем больше умилялся, не в силах противостоять этому. Пару фраз спустя Ло Бинхэ обернулся к нему, и заклинатель поневоле вернул ему взгляд, так что учитель и ученик принялись переглядываться, будто застенчивые влюблённые, на глазах у всего честного люда…
Шэнь Цинцю потребовалось немало времени, чтобы сообразить…
…да ведь их поведение попросту непристойно!
На пути к облюбованному призраком крылу Ло Бинхэ то и дело порывался взять учителя за руку. Однако на Шэнь Цинцю напало настроение поддразнить ученика, так что он упорно делал вид, будто его беспокоит присутствие посторонних, и раз за разом убирал руку. Если бы кому-нибудь из заклинателей или демонов довелось бы увидеть, как учитель и ученик пользуются этой своеобразной техникой о(за)зор(иг)ни(ры)ча(ва)ния [21], то наверняка выхаркали бы не менее трёх литров крови.
В предположительно населённом призраком флигеле, к которому никто не осмеливался приближаться, царили тишина и спокойствие. Стоило им остаться одним, как Ло Бинхэ тотчас бочком пододвинулся к учителю и, обвив его руками за талию, уложил подбородок ему на плечо.
— Учитель, что-то мне тяжко на сердце, — пожаловался он.
Внутренний двор ничуть не изменился — за исключением несомненного присутствия тяжёлой ауры инь. Поглядывая по сторонам, Шэнь Цинцю издал глубокомысленное:
— Гм, — в знак того, что слышал ученика.
Несмотря на то, что их отношения зашли дальше, чем когда бы то ни было ранее, Ло Бинхэ продолжал по нескольку десятков раз на дню талдычить, что у него «тяжко на сердце» после того, как Шэнь Цинцю перекинулся парой слов с кем бы то ни было, или съел хотя бы на ложку меньше обычного, или выставил ученика из кадки для купания… право слово, Ло Бинхэ находил больше причин для нытья, чем мог съесть бобов. Впрочем, надолго его не хватало — какую-то пару мгновений спустя после очередного приступа «тяжести на сердце» он вновь пребывал в полном порядке.
— Пока этот ученик продирался через тернии [22] Бесконечной бездны, учитель странствовал по живописным горам [23], развлекаясь [24] с другим мужчиной средь прекрасных цветов…
«Тебе обязательно было выбирать именно эти слова? — возмутился про себя Шэнь Цинцю. — Нет чтобы сказать: «с сотоварищем» или «с братом по школе» [25], как нормальный человек…
И с чего это он взял, будто они там «развлекались»? Один впал в неистовство [26], чуть не помешавшись от жара, другого зашвырнули в ледяной пруд ни за что, ни про что, наградив его лихорадкой от переохлаждения — чему тут, спрашивается, завидовать?
Он как раз собирался отчитать [27] Ло Бинхэ, когда тот внезапно перешёл на шёпот:
— А что произошло здесь, учитель помнит?
Такое, пожалуй, забудешь!
Это же здесь он впервые применил «Облегчённый режим», разве нет?
Да уж, шутить изволите…
Как мог он не помнить этого? Ведь именно здесь он был вынужден впервые подставить Ло Бинхэ.
Тогда он решился поставить жизнь ученика против своей, почти позволив Кожеделу ударить его — не самый благовидный момент его биографии, и сейчас Шэнь Цинцю невольно ощутил стыд, воскресив его в памяти.
Вновь оказавшись на «месте преступления», заклинатель почувствовал, что его сердце невольно дрогнуло, и выговор замер на устах — вместо этого он похлопал Ло Бинхэ по щеке:
— Давай не будем поминать былое, ладно? Сегодня учитель выполнит одно из твоих желаний. Сперва надо позаботиться о злом духе, а потом вернёмся к этому вопросу.
— Правда? — Лицо Ло Бинхэ тотчас просветлело.
— А когда этот учитель… — Шэнь Цинцю оборвал себя, прежде чем успел выкопать себе очередную яму необдуманными словами.
Ведь, если бы он продолжил: «подставил тебя…» — он бы тем самым поставил себя в самое что ни на есть дурацкое положение [28]!
Отсюда вывод: следует избегать дурных поступков, чтобы они не аукнулись тебе в будущем.
— Раз уж учитель вспомнил об этом… — Залившись краской, Ло Бинхэ вытащил моток красной верёвки.
Привет, вервие бессмертных, давненько не виделись.
При виде шокированного выражения лица Шэнь Цинцю Ло Бинхэ поднял взгляд к потолку и со вздохом пробормотал:
— Уж не знаю, почему, но с тех пор, как мы совладали с Кожеделом, этого ученика долго мучили странные сны…
«…Что это ты имеешь в виду под “странными снами”? — при этой мысли губы Шэнь Цинцю непроизвольно дёрнулись. — Такие, после которых приходится стирать нижнее бельё?»
Отче, я согрешил. Итак, этот учитель поспособствовал и вступлению Ло Бинхэ в период половой зрелости.
Объект подобных сексуальных снов невероятно важен: даже если им по какой-то причине оказывалась не страстная старшая сестрица, то уж точно нежная тоненькая младшая сестричка, так ведь?
Одним словом, Ло Бинхэ не везло с самого начала, ему приходилось идти вперёд вопреки всем трудностям, что на него свалились… Как тут не прослезиться от сочувствия?
И всё же, каким бы состраданием ни проникся к нему Шэнь Цинцю, он и не думал соглашаться на это безумие. Пусть под тлетворным влиянием Ло Бинхэ от его чувства собственного достоинства остались рожки да ножки, он не собирался отказываться от этих крох без боя! Но что ещё важнее — сперва им надлежало основательно разобраться со сгущающимся тёмным туманом — давай-ка вылезай, призрак, не тушуйся!
Ло Бинхэ, в свою очередь, вовсе позабыл о цели визита, поглощённый собственными помыслами:
— По правде говоря, этот сон до сих пор не даёт этому ученику покоя…
Пусть то, что он говорил раньше, ещё заслуживало доверия, хоть и с большой натяжкой — но кто ж в здравом уме поверит, что его, безраздельного властелина чужих сновидений, может беспокоить какой-то там сон? Право слово, тут он заврался до предела, уповая на легковерие учителя. Опустив ладонь на рукоять Сюя в готовности атаковать сгущающийся тёмный туман, Шэнь Цинцю с усмешкой бросил:
— Ну и?..
— Итак, я… — продолжал безоглядно заливать [29] Ло Бинхэ.
Наконец сгусток чёрного тумана не вынес подобного небрежения:
— &*%￥#@&! Вы что, меня не видите, слепцы?! — взревел он.
Тотчас узнав этот голос, Шэнь Цинцю отозвался:
— Де-эр!
— Какие ещё бабочки-цветочки [30]? — возмутился туман. — Я — это я, безжалостный Кожедел, наводящий ужас на всю округу!
Шэнь Цинцю оторопел: разве они не прибили этого мелкого беса ещё тогда, на его первом задании? Неупокоенный дух девушки, о котором судачили в городе, оказался той самой тварью! Оказывается, именно этот застрявший на грани жизни и смерти [31] дух все эти годы не давал покоя домочадцам поместья!
Вслед за этим тёмный туман исторг клуб чёрного дыма — Шэнь Цинцю предположил, что для него это равносильно плевку — и изрёк:
— И вы, парочка бесстыдников [32], ещё осмеливаетесь ворковать передо мной, не ведая, что смерть близка!
— Учитель, — нахмурился Ло Бинхэ, — мне просто прибить его или сперва помучить?
Однако Шэнь Цинцю стало любопытно, до какой степени идиотизма может дойти этот незадачливый дух, и потому, подняв руку, он велел Ло Бинхэ не двигаться
— Ха! — выдохнул сгусток тумана и подплыл ближе к заклинателю. — А ты кажешься мне знакомым!
Ну разумеется, знакомым — твой убийца стоит прямо у тебя перед глазами, а ты до сих пор этого не понял! Подумать только, минуло десять лет, а у этого примитивного существа не только не увеличился IQ, но и объём памяти остался столь же мизерным!
Шэнь Цинцю кашлянул, напомнив:
— Некий Шэнь, горный лорд пика Цинцзин.
На миг застыв в недоумении, сгусток тумана взорвался воплем:
— Шэнь Цинцю! Так это ты! А он-то тогда кто?
«И его ты тоже знаешь», — мимоходом подумал заклинатель, вслух бросив:
— Он тоже тут был.
Сгусток тумана задумался не на шутку, пока его не озарило:
— Это ж тот щенок, твой ученик! — воскликнул он, разразившись громовым хохотом, что в сочетании с нежным голосом Де-эр звучало весьма своеобразно.
— Как посмотрю, и ты кончил не лучше [33], Шэнь Цинцю! А ведь законы воздаяния этого мира и впрямь работают! Кто бы мог подумать, что в итоге ты будешь давать собственному ученику! Ха-ха-ха! Вот ведь срам! Позорище! Я знал, что кто-то отомстит за меня!
От подобного бесстыдства Шэнь Цинцю лишился дара речи. Тебе ли, демону, который, верша бесчисленные убийства, пал жертвой справедливого возмездия, рассуждать о воздаянии и законах неба?
Безудержный хохот продолжался, пока перед глазами Шэнь Цинцю и его ученика не произошло изумительное явление. Чёрный туман внезапно развеялся сам по себе, будто его сдуло порывом ветра. Когда от него остался последний завиток, он удовлетворённо выдохнул:
— Возмездие! Шэнь Цинцю, ты наконец получил своё! Я умираю без сожалений!
…Он что, вот так просто переродился, подобно бодхисаттве? Вознёсся? Покинул пределы страдания?
Не слишком ли низки его помыслы для соответствия условиям «смерти без сожалений»? К тому же, поведение Ло Бинхэ продолжало беспокоить Шэнь Цинцю: как бы в самом деле не дошло до того «воздаяния», о котором толковал зловредный дух!
И точно — как только наводнявшая двор тёмная энергия рассеялась, Ло Бинхэ тотчас предложил:
— Ну что, учитель, продолжим?
Губы Шэнь Цинцю дрогнули. Подняв глаза на всё ещё сжимавшего моток вервия бессмертных ученика, он только и нашёлся, что сказать:
— И что это ты собрался продолжать?
— Учитель ведь обещал, что сегодня исполнит одно моё желание, — с готовностью отозвался тот. — Если он милостиво соизволит снизойти до этого ученика, позволив ему с крайней осторожностью употребить это вервие бессмертных, завязав какую-то пару узлов, чтобы, кхм… всего один раз, чтобы этот сон наконец воплотился… Тогда, осуществив терзавшее его много лет желание, этот ученик… тоже сможет умереть без сожалений!
Повисла пауза, не менее тяжёлая, чем недавно наводнявшая двор энергия.
Хоть дух Кожедела внезапно вознёсся, воплотив все земные желания, Шэнь Цинцю и не думал возвращать Сюя в ножны.
Вместо этого он развернулся, с каменным лицом направившись к выходу.
Ло Бинхэ преградил ему путь:
— Учитель, вы же обещали…
С этими словами он попытался заключить Шэнь Цинцю в объятия, но тот оттолкнул ученика.
— Учитель, опять вы меня бросаете! — горестно воззвал к нему Ло Бинхэ.
«Прекрати реветь! — мысленно выбранил его Шэнь Цинцю. — Слёзы тут не помогут! Хватит позориться!»
Сколько сострадания и милосердия ни уделяй этому маленькому чудовищу, всё напрасно!
«Беру свои слова назад: Ло Бинхэ — воистину моё возмездие!»
Примечания переводчиков:
[1] Нимало не тронутый — в оригинале 八风不动 (bāfēng bùdòng) — в пер. с кит. «не сдвинули с места ветры с восьми направлений». В образном значении 八风 (bāfēng) — «роза ветров» — означает «силы, которые влияют на людей и движут ими: похвала, насмешка, честь, позор, выгода, потеря, удовольствие и страдание».
[2] Шуанху 双湖 (Shuānghú) — название города пер. с кит. как «два озера».
[3] О подобных мелочах — в оригинале 七七八八 (qī qī bā bā) — в букв. пер. с кит. «семь, семь, восемь, восемь», в образном значении — «разнородный, смешанный», иначе говоря, «всякая всячина».
[4] Богатые товары — в оригинале 琳琅满目 (lín láng mǎn mù) — в пер. с кит. «прекрасные самоцветы во множестве ласкают взор», в образном значении — о чём-то неотразимо прекрасном, часто о шедеврах писателей, поэтов, художников.
[5] Флаг — в Древнем Китае вместо вывесок использовались флажки с зазывающими надписями锦旗 (jǐnqí).
[6] Шарлатаны — 江湖 (jiānghú) цзянху — в букв. пер. с кит. «река и озеро». Идиома весьма широкого значения, обозначающая как шарлатанов и шулеров, так и мастеров боевых искусств «из народа», обычно — головорезов и грабителей, но они могут служить и в регулярных войсках.
[7] Чистое чело — в оригинале 螓首 (qínshǒu) — в пер. с кит. «лоб цикады», в образном значении — «лоб красавицы».
[8] Цзинь — 斤 (jīn) — мера веса, равная 500 г.
[9] Когда им вздумается — в оригинале 419 无数次 (wúshùcì) — в пер. с кит. «419 раз» — возможно, так по-китайски будет 100500 :-)
[10] Бессердечный человек — в оригинале 铁面无情 (tiěmiànwúqíng) — в пер. с кит. «беспощадная железная маска».
[11] Нежности и ласки — в оригилане 风月 (fēngyuè) — в пер. с кит. «свежий ветер и светлая луна», в образном значении — «любовь, любовные отношения», а также «лирика, поэзия» и «прекрасный пейзаж».
[12] Обольщающий демонический аромат — в оригинале 魅妖迷香 (mèi yāo mí xiāng) — в пер. с кит. «очаровывающий/затуманивающий разум любовью аромат демониц-обольстительниц», коим они завлекают мужчин в свои сети.
[13] Афродизиак — в оригинале 春天里的药 (chūntiān lǐ de yào) — в пер. с кит. «снадобье “весна внутри”».
[14] Ты уж постарайся! Над чем я должен постараться? — в оригинале присутствует игра слов: Шэнь Цинцю велит Лю Цингэ 加油 (jiāyóu) — в пер. с кит. «Постарайся! Поднажми! Вперёд!», а Лю Цингэ воспринимает это выражение как: 加 (jiā) — «прибавь» и 油 (yóu) — «масло» и спрашивает: «К чему добавить масло?»
[15] Ты что, с луны свалился? — в оригинале 白活这么多年了 (báihuó zhème duōnián le) — в пер. с кит. «Ты понапрасну прожил так много лет», что означает, «не знаешь очевидных вещей».
[16] Без драки друг друга не узнаешь — китайская поговорка: 不打不相识 (bù dǎ bù xiāng shí).
[17] На полчжана — где-то на полтора метра с лишним — чжан 丈 (zhàng) — около 3,25 м.
[18] Де-эр — имя девушки 蝶 (Dié) в пер. с кит. означает «бабочка, мотылёк».
[19] Отрада его глаз — в оригинале 小棉袄 (xiǎomián’ǎo) — в пер. с кит. «радость/опора для родителей» (обычно о дочери).
[20] Ощутить приятный трепет в груди — в оригинале 飘飘欲仙 (piāo piāo yù xiān) — в пер. с кит. «воспарить на седьмом небе от счастья, ощущение божественной легкости и радости», также означает «глубокую выразительность» (о стихах или каллиграфии).
[21] О(за)зор(иг)ни(ры)ча(ва)ния — в оригинале打（da）打（qing）闹（ma）闹（qiao）— здесь переплетены два слова: 打打闹闹 (dǎdanàonào) — в пер. с кит. «забавляться, развлекаться, играть, резвиться, шуточная борьба», и 打情罵俏 (dǎ qíng mà qiào) — в пер. с кит. «заигрывать, приставать, кокетничать» и даже «обниматься, целоваться».
[22] Продирался через тернии — в оригинале 披荆斩棘 (pī jīng zhǎn jí) — в пер. с кит. «продираться сквозь заросли терновника и срубать колючие кусты», образно в значении «преодолевая препятствия, прокладывать путь».
[23] Живописные горы — в оригинале 山清水秀 (shān qīng shuǐ xiù) — в пер. с кит. «горы чисты и прекрасна вода», образно в значении «прекрасный вид, восхитительная картина природы».
[24] Развлекаясь — в оригинале流连 (liúlián) — в пер. с кит. «увлекаться до самозабвения», «распускаться, давать себе волю».
[25] «С сотоварищем» или «с братом по школе» — Ло Бинхэ употребляет слово «другой мужчина» 男人 (nánrén) — наньжэнь, которое в другом прочтении (nánren) означает «муж, супруг, любовник», Шэнь Цинцю же употребляет слова 同事 (tóngshì) — тунши, которое означает «сослуживец, коллега» и 同门 (tóngmén) — тунмэнь — «однокашник, соученик».
[26] Впал в неистовство — в оригинале 群魔乱舞 (qúnmóluànwǔ) — в пер. с кит. «демоны пустились в бешеную пляску», образно в значении «распоясаться, разгуляться, бесчинствовать».
[27] Отчитать — в оригинале 吐槽狂魔快要上线 (tǔcáo kuángmó kuàiyào shàngxiàn) — в пер. с кит. «как интернет-маньяк, собирался выйти в сеть, чтобы излить своё негодование».
[28] Дурацкое положение — в оригинале 打脸 (dá liǎn) — в пер. с кит. «роль опереточного персонажа».
[29] Заливать — в оригинале используется выражение 河头 (hétóu) — в пер. с кит. «на реку» — являющееся частью поговорки 担水向河头卖 (dān shuǐ xiàng hé tóu mài) — в пер. с кит. «нести воду на реку на продажу», образно в значении «бахвалиться перед знатоками дела».
[30] Бабочки-цветочки — в оригинале 蝶儿花儿 (Dié-r Huā-r) как вы помните, имя Де-эр переводится как «бабочка», 蝶儿花儿 (Huā-r) — имя, переводящееся как «цветок».
[31] На грани жизни и смерти 生死 (shēngsǐ) — в пер. с кит. означает также «сансара» — т. е., дух Кожедела буквально застрял в круге перерождений.
[32] Парочка бесстыдников — в оригинале jian夫yin夫. 奸夫 (jiānfū) в пер. с кит. «прелюбодей, блудник», в 霒夫 иероглиф 霒 (yīn) означает «тёмную женскую энергию», то бишь вместе получается «женоподобный мужчина».
[33] И ты кончил не лучше — в оригинале 善恶终有报 (shànèzhōngyǒubào) — в пер. с кит. «Плохому началу — плохой конец», что на русский можно перевести как «Отольются кошке мышкины слёзки».
Следующая глава