Логово Псоя и Сысоя486 читателей тэги
Автор: Psoj_i_Sysoj
#Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея искать «Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея» по всему сайту с другими тэгами
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 89. Похождения Сян Тянь Да Фэйцзи. Часть 2
Предыдущая глава
— О чём это ты замечтался, недоумок? А ну живо за дело!
Верховное Божество Сян Тянь Да Фэйцзи смачно выплюнул травинку [1] изо рта и мысленно показал тысячу средних пальцев этому безымянному злыдню с пика Аньдин, попутно честя его весьма красочными эпитетами, преимущественно на букву «F», чтобы затем, натянув простодушную улыбку [2], броситься к нему:
— Уже иду!
— Эй, ты! — бросил ему этот ноунейм. — Только и знаешь, что от работы отлынивать!
Шан Цинхуа, пребывающий в теле семнадцатилетнего адепта на побегушках, тащился позади «основных ударных сил» разгружать товары на пристань, попутно глазея по сторонам.
Да-да, теперь Верховное Божество Да Фэйцзи именовался Шан Цинхуа.
читать дальшеНекогда он собственными руками изваял образ этого мелкого пакостника: коварный лицемерный предатель, который всю жизнь шпионил на Мобэй-цзюня, не щадя живота, лишь чтобы его холодный бездушный босс избавился от него, когда в подчинённом больше не было проку. Вот таков был кусок пушечного мяса и по совместительству гений логистики Шан Цинхуа.
Но сейчас-то он пребывал в жалком статусе адепта внешнего круга пика Аньдин, которого шпыняли все кому не лень. Ещё не выбившись в старшие ученики, он даже имя не сменил — гордое поколение «Цин» пока не приняло его.
А пик Аньдин, признаться, был одним из самых душных среди всей дюжины.
Горный лорд пика Аньдин был кем-то вроде домоправителя всего хребта Цанцюн — прямо скажем, не самое завидное положение — даже наставляя учеников, он оставался работником на почасовой оплате, так что, само собой, не особо жаловал своих подопечных. О простых адептах и говорить нечего: находясь в самом хвосте пищевой цепочки, они были презреннейшими из презренных. Само собой, все они лелеяли в душе изрядную долю озлобленности, срываясь на тех, кто послабее — в их положении это было вполне естественно.
Время от времени Шан Цинхуа выпускал пар, бормоча под нос: «Ну погодите, покуда папочка [3] не станет главой вашего пика, тогда-то вы все у меня попляшете…»
Однако эти тщеславные фантазии мигом вылетали у него из головы, стоило ему вспомнить о том, что на этот высокий пост его вознесёт помощь демонов — а это означало подчинение воле Мобэй-цзюня — который разделается с ним при первой же возможности, не удостоив его даже приличной смерти.
Одним словом, это того не стоило.
Если бы Шан Цинхуа мог распоряжаться своей судьбой, он бы первым делом сорвал с себя одеяния своего пика и, собрав пожитки, дёрнул бы прочь с хребта Цанцюн, да и всего заклинательского мира в целом, чтобы впредь вести беззаботную жизнь простолюдина. Тех знаний, что он обрёл при работе над книгой: как изготовить мыло, стекло и счёты — должно было с лихвой хватить на то, чтобы плыть по течению, не заботясь о пропитании — да что там, он вполне мог стать здешним блестящим и процветающим Хэ Хоухуа [4]!
Но, стоило ему хоть мельком подумать об этом…
[Нарушение правил! С вас будут сняты баллы!]
Гм, может, хоть кто-нибудь объяснит ему, что это, чёрт подери, значит?
Коли он переселился в собственный гаремный роман — на кой ляд он не главный герой?
Ну ладно, пусть он не главный герой — но к чему тут ещё и эта долбаная Система!
А ведь всему виной тот грёбаный пост на форуме: не заведись Сян Тянь Да Фэйцзи тогда, его не шибануло бы током! И этот Непревзойдённый Огурец — чтоб ему больше в жизни не воспользоваться своим огурцом!
Перетаскивая тяжеленные ящики с книгами в открытую повозку, подобно тягловой скотине, Шан Цинхуа безостановочно пережёвывал свои бесчисленные обиды.
Такую грубую работу, как перетаскивание тяжестей, в заклинательских романах обыкновенно выполняли единым мановением руки — однако тут ему оставалось лишь винить самого себя: как бы плохо ни была прописана заклинательская составляющая книги, простая физическая работа должна худо-бедно выполняться, так что, не продумав этот вопрос, он попросту выкопал яму самому себе.
Ну ладно, чего чиниться: на самом деле, всему виной долбаный пик Цинцзин, который ни во что не ставит чужой труд!
Именно эти любители чистого искусства изводят его с утра до ночи! Скажем, когда работаешь на пик Сяньшу, помогая старшим и младшим бессмертным сестрицам перетаскивать ворохи косметики, украшений, одеяний и прочих предметов обихода, то, по крайней мере, у тебя остаётся некое чувство удовлетворённости: тело изнурено — зато душа блаженствует [5]. Но какая, спрашивается, радость батрачить в качестве носильщика на пик Цинцзин?
Всякий раз очередные их закупки оборачивались многими сотнями цзиней [6] новых книг: сперва, пыхтя, тащись вниз с горы, получай товар, а потом — пыхти вверх с грузом, в то время как адепты Цинцзин и задницу от скамьи поднять не соизволят, а пальцев — от струн своих инструментов, в ожидании того, пока их приобретения не доставят прямо к дверям.
Кого они пытаются одурачить своим возвышенным видом? Раз они настолько крутые — так почему бы им самим не спуститься за своими чёртовыми книжками?
На сей раз сотоварищи были вполне солидарны с Шан Цинхуа:
— Ни для кого не секрет, что эти зазнайки с пика Цинцзин смотрят на нас свысока — с какой радости мы на них пашем [7]?!
— В особенности этот Шэнь Цинцю, — возмущённо добавил один из адептов. — Корчит из себя невесть что! Такое впечатление, что у него глаза на макушке!
— Хоть звание мастера Сюя значит немало, всё же он и впрямь мнит о себе слишком много!
— Хе-хе, если он осмеливается даже подначивать старшего адепта пика Байчжань Лю Цингэ — что ему за дело до безымянных подручных вроде нас?
— И как только этот Лю Цингэ с Байчжань до сих пор его не прибил, с его-то темпераментом?
— Да разве такое возможно? Думаете, шисюн Юэ не вмешается? Пока он на страже, Лю Цингэ и пальцем Шэнь Цинцю не тронет.
Один из переспелых адептов внешнего круга, слишком поздно поступивший на хребет Цанцюн, досадливо бросил:
— Вот уж не знаю, как этот Шэнь Цинцю умудрился выбиться в старшие адепты, приступив к обучению в подобном возрасте? Говорят, что причиной всему его хорошие отношения с шисюном Юэ — однако что-то я не видел, чтобы он захаживал на пик Цюндин, чтобы повидать фальшиво-благородную физиономию своего старшего братца, похожую на маску мертвеца. Впрочем, сказать, что отношения между ними плохие, тоже нельзя.
Шан Цинхуа с трудом хранил молчание, еле сдерживая рвущиеся из груди слова:
«Хэй! Если вам нужны сплетни, то предоставьте слово тому, кто сочинил их предысторию — впрочем, зарубив её потом на корню — никто не знает об этих делах давно минувших дней больше, чем этот всеведущий мастер [8]!»
Чувствуя поддержку, все адепты принялись напропалую делиться своими горестями, словно проигрывая заезженную пластинку, и чем дальше, тем сильнее распалялись, повинуясь бурному потоку ненависти и зависти, вскипающему в их сердцах — однако что они могли поделать против того, кто порождал эту бурю гнева? Благоразумно отстранившись, Шан Цинхуа съёжился на козлах, про себя посмеиваясь над пылкой дискуссией, но так и не вставив ни слова: какими бы сплочёнными ни казались нынче его собратья, у их младшего товарища не было иллюзий по части этой мнимой солидарности — несколько дней спустя они запросто сдадут тех, с кем откровенничают нынче. Конечно, славно вволю излить негодование в обществе себе подобных, но после того, как один из них на тебя настучит, из-за чего адепты других пиков начнут посматривать на тебя косо, уж лучше сматывать удочки подобру-поздорову, расхлёбывая последствия [9]: ради сиюминутного удовольствия не стоит забывать, насколько предвзятым и неумолимым подчас бывает общественное мнение!
Дорогу изрядно развезло после недавнего дождя, так что повозку то и дело мотало из стороны в сторону; в тот самый момент, когда она в очередной раз накренилась, Система с радостным звяканьем прислала уведомление:
[Приготовьтесь: близится новая миссия!]
При этих словах лицо Шан Цинхуа сморщилось, подобно цветку хризантемы.
«Матушка-Система [10], — почтительно обратился к ней заклинатель, — ты намеренно выдаёшь так мало информации в каждом послании? Не могла бы ты хоть немного прояснить, что это будет за миссия, чтобы я знал, к чему и как мне готовиться? Ну хоть намёк?»
Однако Система ограничилась скупым:
[Вы поймёте.]
Шан Цинхуа только и оставалось, что молча причитать: «Нет, ничегошеньки этот старик не понимает!»
В это мгновение открытая тележка с надрывным треском встала как вкопанная — колесо явно зацепилось за что-то, лежавшее на земле.
Восседающие на повозке старшие собратья Шан Цинхуа при этом разом подскочили, и, поскольку их без того снедала злость, тотчас накинулись на младшего адепта:
— Идиот, даже повозкой нормально править не в состоянии! Ступай разберись, в чём дело!
Не лучше них понимая, что же случилось, Шан Цинхуа соскочил с повозки, чтобы посмотреть — но, едва бросив взгляд под колёса, едва не окочурился со страху.
Они не двигались, потому что лужа, в которую повозка только что въехала, мигом замёрзла, сковав колёса.
В воздухе заметно похолодало: теперь его можно было счесть попросту ледяным — но на сердце Шан Цинхуа было ещё морознее. Сотрясаясь от неконтролируемой дрожи, адепт поднял взгляд.
К ним шествовала высокая фигура в чёрном плаще, подобная бестелесной тени — и всё же в её горделивой осанке ощущалась хрупкость юности.
Система не замедлила вмешаться, в кои-то веки расщедрившись на пояснение:
[Текущий уровень гнева вашего противника: 1000 пунктов.]
[Цель миссии: выжить.]
[Конец подсказки. Желаем удачи!]
На сём Система отключилась, оставив Шан Цинхуа в полной растерянности.
У Верховного Божества Сян Тянь Да Фэйцзи была одна дурная привычка — обрубать сюжетные линии.
Прежде чем, так сказать, воплотить их в жизнь, он, посеяв их семена на плодотворной почве романа, смотрел, куда дует ветер читательского мнения — и на основе этого производил отбор тех, что стоит развивать.
Так было и с тем самым Шэнь Цинцю, которого десятки тысяч раз заклеймили за то, что он попросту ведёт себя как мудак без каких бы то ни было на то оснований — на деле же он был одной из первейших жертв немилосердной «сюжетной кастрации».
Ну, не считая папаши [11] Бин-гэ — он-то вообще не удостоился выхода на сцену.
А всё ради того, чтобы потрафить подписчикам, в особенности новым: по крайней мере, это гарантировало, что, нырнув в эти глубокие воды, они не утопятся в них с тоски.
Само собой, неизбежными последствиями подобного подхода стали бесчисленные «невыстрелившие ружья», сюжетные нестыковки и зияющие повсюду сюжетные дыры, из-за которых мало-мальски искушённые читатели обрушивали на голову писателя нескончаемые ливни проклятий.
Сказав, что самому Сян Тянь Да Фэйцзи всё было нипочём, вы тоже погрешили бы против истины: само собой, ему подобная низкопробная писанина в сумасшедшем темпе также была не по душе — в особенности когда она выливалась в массовое побивание бесчисленных опереточных злодеев с интеллектом ниже плинтуса. Ему ведь тоже хотелось создать многогранного злодея, пушечное мясо, достойное сочувствия, чтобы доказать, что он кое-что понимает в человеческой природе и не чужд настоящей литературе.
Но разумеется, читатели на такое не купились бы, а ему нужно было как-то зарабатывать на жизнь.
А что значат литературные идеалы и человеческая природа в сравнении с рейтингом и заработком?
Однако, возвращаясь к вставшей перед ним проблеме — именно из-за этого неблаговидного обычая многие сюжетные моменты затерялись, так сказать, придушенные ещё до рождения. К примеру…
Каким образом Мобэй-цзюнь завербовал [12] Шан Цинхуа?
Само собой, в оригинальном романе об этом не было ни слова — ведь над ним безраздельно властвовал Бин-гэ, творя месть и насилие, подчиняя своему влиянию целый мир; кому какое дело до какого-то там сволочного шпиона, который обречён на роль пушечного мяса?
Однако в этом мире все непрописанные части должны были как-то заполняться — и при этом изначально всеведущий Фэйцзи терял всякое представление о происходящем. Иными словами, обычно имея недюжинное преимущество, тут он, напротив, отставал на несколько шагов от всех прочих!
Его злобный безымянный шисюн отважно извлёк меч (который, принадлежа адепту Аньдин, надо думать, не видал белого света лет восемьсот) и, замахнувшись им, выкрикнул во весь голос, задействуя срединную ци [13]:
— Что за тварь отважилась встать на нашем пути?
Его сотоварищи поспешили подтянуться, выхватывая мечи:
— И как ты только посмел явиться пред адептами хребта Цанцюн!
Поскольку у Мобэй-цзюня в тот день без того настроение было так себе, он даже не дал им закончить традиционный монолог пушечного мяса, хрустнув пальцами.
В то же мгновение на них обрушилась целая буря ледяных стрел, разя адептов одного за другим.
Что же до Шан Цинхуа, то его сознание будто раздвоилось: в то время как одна часть вопила от ужаса, другая открыто восторгалась: «Какая мощь! И вместе с тем, какое изящество! Да ты чёртов красавчик!»
И всё же, хотя объект его восхищения своей мощью был способен сотрясти землю и заставить рыдать духов, он всё же оставался его будущим убийцей, так что Шан Цинхуа, само собой, предпочёл оставить свои восторги при себе.
Внезапно первым выхвативший меч ноунейм толкнул его в плечо:
— Чего ты ждёшь? Вперёд!
Пусть сердце Шан Цинхуа словно окунулось в кипящее масло, ум его оставался предельно трезвым. На всякий случай прилипнув к повозке ещё сильнее на манер жевательной резинки, он отозвался:
— Куда это вперёд?
— Разумеется, истребить демона, защищая устои и верша справедливость!
«Нашёл тоже дурака!» — огрызнулся про себя Шан Цинхуа, вслух же бросил:
— После вас, шисюн.
Однако у того были свои соображения на этот счёт:
— Ступай, раз велено! — тотчас разъярился он. — Хватит молоть чушь!
Разумеется, прочие тут же поддержали его начинание, принявшись отдирать Шан Цинхуа от повозки, попутно награждая его пинками: похоже, они решили попросту отвлечь внимание демона на сотоварища, тем самым получив шанс спастись. Однако он сохранял полную невозмутимость [14], сознавая, что его нынешняя позиция – самая безопасная из всех возможных. Намертво вцепившись в повозку, он заголосил:
— Шисюн, я не хочу! Сотоварищи припомнят тебе, что ты безжалостно сделал из меня пушечное мясо!
— Какое ещё пушечное мясо? — поневоле содрогнулся его шисюн. — Побив это демоническое отродье, ты мигом взлетишь наверх, подобно небесному скакуну Фэйхуану [15]! Лишь так могут возвыситься подобные нам адепты внешнего круга [16] — вот оно, твоё прекрасное будущее, прямо перед тобой!
Чуя, что ему всё равно не удастся остаться в стороне, Шан Цинхуа проскулил с таким видом, словно его сердце рвалось на части:
— Ладно, иду я, иду!
Примечания переводчиков:
[1] Травинку – в оригинале 狗尾巴草 (gǒu wěibā cǎo) – щетинник зелёный (Setaria viridis).
[2] Простодушную улыбку – в оригинале笑靥如花 (xiàoyè rúhuā) – в пер. с кит. «с ямочками на щеках, подобная цветку».
[3] Папочка 老子 (lǎozǐ) — так молодые люди фамильярно говорят о самих себе, как, например, у нас «старик». Так называют себя артисты бродячего театра. Также это псевдоним древнекитайского философа Лаоцзы.
[4] Хэ Хоухуа 何厚铧 (Hé Hòuhuá) – р. в 1955 г. финансист и политик из Макао.
[5] Тело изнурено — зато душа блаженствует – в оригинале 苦在身上，酥在心里 (Kǔ zài shēnshang, sū zài xīnlǐ) – в букв. пер. с кит. «на лице – горечь, на сердце – масло».
[6] Цзинь 斤 (jīn) — мера веса, приблизительно полкилограмма.
[7] Пашем — в оригинале 当牛做马 (dāng niú zuò mǎ) — в пер. с кит. «пахать как бык и лошадь».
[8] Всеведущий мастер – в оригинале一手遮天 (yīshǒu zhē tiān) – «одной рукой закрывать небо».
[9] Расхлёбывая последствия – в оригинале吃不了兜着走 (chībuliǎo dōuzhe zǒu) – в пер. с кит. «не доешь – возьмёшь с собой», в образном значении – «поплатиться за что-то, не сойдёт с рук».
[10] Матушка-Система – на самом деле Шан Цинхуа именует Систему «большим братом» — 大哥 (dàgē). Помимо «старшего из братьев» это слово означает также «босса» (в криминальной среде) и «старик, чувак» при обращении к другу.
[11] Папаша — здесь Шан Цинхуа употребляет слово 他爹 (tādiē) — таде, которым обычно жена именует мужа — «отец моих детей».
[12] Завербовал – в оригинале 逮到 (dǎi dào) – в пер. с кит. «схватить, поймать».
[13] Срединная ци 中气 (zhōngqì) — ци селезёнки и желудка, а также объем легких (при пении или крике).
[14] Сохранял полную невозмутимость – в оригинале心明如镜 (xīn míng rú jìng) – в пер. с кит. «сердце ясно, как зеркало».
[15] Подобно небесному скакуну Фэйхуану – в оригинале 飞黄腾达 (fēihuáng téngdá) – в пер. с кит. «Фэйхуан доскакал», в образном значении: «сделать стремительную карьеру; быстро пойти в гору; получить важную должность, преуспеть».
[16] Адепты внешнего круга – в оригинале 外门弟子 (wàiméndìzǐ) – в букв. пер. с кит. «адепты по другую сторону двери (ворот)».
Следующая глава
— О чём это ты замечтался, недоумок? А ну живо за дело!
Верховное Божество Сян Тянь Да Фэйцзи смачно выплюнул травинку [1] изо рта и мысленно показал тысячу средних пальцев этому безымянному злыдню с пика Аньдин, попутно честя его весьма красочными эпитетами, преимущественно на букву «F», чтобы затем, натянув простодушную улыбку [2], броситься к нему:
— Уже иду!
— Эй, ты! — бросил ему этот ноунейм. — Только и знаешь, что от работы отлынивать!
Шан Цинхуа, пребывающий в теле семнадцатилетнего адепта на побегушках, тащился позади «основных ударных сил» разгружать товары на пристань, попутно глазея по сторонам.
Да-да, теперь Верховное Божество Да Фэйцзи именовался Шан Цинхуа.
читать дальшеНекогда он собственными руками изваял образ этого мелкого пакостника: коварный лицемерный предатель, который всю жизнь шпионил на Мобэй-цзюня, не щадя живота, лишь чтобы его холодный бездушный босс избавился от него, когда в подчинённом больше не было проку. Вот таков был кусок пушечного мяса и по совместительству гений логистики Шан Цинхуа.
Но сейчас-то он пребывал в жалком статусе адепта внешнего круга пика Аньдин, которого шпыняли все кому не лень. Ещё не выбившись в старшие ученики, он даже имя не сменил — гордое поколение «Цин» пока не приняло его.
А пик Аньдин, признаться, был одним из самых душных среди всей дюжины.
Горный лорд пика Аньдин был кем-то вроде домоправителя всего хребта Цанцюн — прямо скажем, не самое завидное положение — даже наставляя учеников, он оставался работником на почасовой оплате, так что, само собой, не особо жаловал своих подопечных. О простых адептах и говорить нечего: находясь в самом хвосте пищевой цепочки, они были презреннейшими из презренных. Само собой, все они лелеяли в душе изрядную долю озлобленности, срываясь на тех, кто послабее — в их положении это было вполне естественно.
Время от времени Шан Цинхуа выпускал пар, бормоча под нос: «Ну погодите, покуда папочка [3] не станет главой вашего пика, тогда-то вы все у меня попляшете…»
Однако эти тщеславные фантазии мигом вылетали у него из головы, стоило ему вспомнить о том, что на этот высокий пост его вознесёт помощь демонов — а это означало подчинение воле Мобэй-цзюня — который разделается с ним при первой же возможности, не удостоив его даже приличной смерти.
Одним словом, это того не стоило.
Если бы Шан Цинхуа мог распоряжаться своей судьбой, он бы первым делом сорвал с себя одеяния своего пика и, собрав пожитки, дёрнул бы прочь с хребта Цанцюн, да и всего заклинательского мира в целом, чтобы впредь вести беззаботную жизнь простолюдина. Тех знаний, что он обрёл при работе над книгой: как изготовить мыло, стекло и счёты — должно было с лихвой хватить на то, чтобы плыть по течению, не заботясь о пропитании — да что там, он вполне мог стать здешним блестящим и процветающим Хэ Хоухуа [4]!
Но, стоило ему хоть мельком подумать об этом…
[Нарушение правил! С вас будут сняты баллы!]
Гм, может, хоть кто-нибудь объяснит ему, что это, чёрт подери, значит?
Коли он переселился в собственный гаремный роман — на кой ляд он не главный герой?
Ну ладно, пусть он не главный герой — но к чему тут ещё и эта долбаная Система!
А ведь всему виной тот грёбаный пост на форуме: не заведись Сян Тянь Да Фэйцзи тогда, его не шибануло бы током! И этот Непревзойдённый Огурец — чтоб ему больше в жизни не воспользоваться своим огурцом!
Перетаскивая тяжеленные ящики с книгами в открытую повозку, подобно тягловой скотине, Шан Цинхуа безостановочно пережёвывал свои бесчисленные обиды.
Такую грубую работу, как перетаскивание тяжестей, в заклинательских романах обыкновенно выполняли единым мановением руки — однако тут ему оставалось лишь винить самого себя: как бы плохо ни была прописана заклинательская составляющая книги, простая физическая работа должна худо-бедно выполняться, так что, не продумав этот вопрос, он попросту выкопал яму самому себе.
Ну ладно, чего чиниться: на самом деле, всему виной долбаный пик Цинцзин, который ни во что не ставит чужой труд!
Именно эти любители чистого искусства изводят его с утра до ночи! Скажем, когда работаешь на пик Сяньшу, помогая старшим и младшим бессмертным сестрицам перетаскивать ворохи косметики, украшений, одеяний и прочих предметов обихода, то, по крайней мере, у тебя остаётся некое чувство удовлетворённости: тело изнурено — зато душа блаженствует [5]. Но какая, спрашивается, радость батрачить в качестве носильщика на пик Цинцзин?
Всякий раз очередные их закупки оборачивались многими сотнями цзиней [6] новых книг: сперва, пыхтя, тащись вниз с горы, получай товар, а потом — пыхти вверх с грузом, в то время как адепты Цинцзин и задницу от скамьи поднять не соизволят, а пальцев — от струн своих инструментов, в ожидании того, пока их приобретения не доставят прямо к дверям.
Кого они пытаются одурачить своим возвышенным видом? Раз они настолько крутые — так почему бы им самим не спуститься за своими чёртовыми книжками?
На сей раз сотоварищи были вполне солидарны с Шан Цинхуа:
— Ни для кого не секрет, что эти зазнайки с пика Цинцзин смотрят на нас свысока — с какой радости мы на них пашем [7]?!
— В особенности этот Шэнь Цинцю, — возмущённо добавил один из адептов. — Корчит из себя невесть что! Такое впечатление, что у него глаза на макушке!
— Хоть звание мастера Сюя значит немало, всё же он и впрямь мнит о себе слишком много!
— Хе-хе, если он осмеливается даже подначивать старшего адепта пика Байчжань Лю Цингэ — что ему за дело до безымянных подручных вроде нас?
— И как только этот Лю Цингэ с Байчжань до сих пор его не прибил, с его-то темпераментом?
— Да разве такое возможно? Думаете, шисюн Юэ не вмешается? Пока он на страже, Лю Цингэ и пальцем Шэнь Цинцю не тронет.
Один из переспелых адептов внешнего круга, слишком поздно поступивший на хребет Цанцюн, досадливо бросил:
— Вот уж не знаю, как этот Шэнь Цинцю умудрился выбиться в старшие адепты, приступив к обучению в подобном возрасте? Говорят, что причиной всему его хорошие отношения с шисюном Юэ — однако что-то я не видел, чтобы он захаживал на пик Цюндин, чтобы повидать фальшиво-благородную физиономию своего старшего братца, похожую на маску мертвеца. Впрочем, сказать, что отношения между ними плохие, тоже нельзя.
Шан Цинхуа с трудом хранил молчание, еле сдерживая рвущиеся из груди слова:
«Хэй! Если вам нужны сплетни, то предоставьте слово тому, кто сочинил их предысторию — впрочем, зарубив её потом на корню — никто не знает об этих делах давно минувших дней больше, чем этот всеведущий мастер [8]!»
Чувствуя поддержку, все адепты принялись напропалую делиться своими горестями, словно проигрывая заезженную пластинку, и чем дальше, тем сильнее распалялись, повинуясь бурному потоку ненависти и зависти, вскипающему в их сердцах — однако что они могли поделать против того, кто порождал эту бурю гнева? Благоразумно отстранившись, Шан Цинхуа съёжился на козлах, про себя посмеиваясь над пылкой дискуссией, но так и не вставив ни слова: какими бы сплочёнными ни казались нынче его собратья, у их младшего товарища не было иллюзий по части этой мнимой солидарности — несколько дней спустя они запросто сдадут тех, с кем откровенничают нынче. Конечно, славно вволю излить негодование в обществе себе подобных, но после того, как один из них на тебя настучит, из-за чего адепты других пиков начнут посматривать на тебя косо, уж лучше сматывать удочки подобру-поздорову, расхлёбывая последствия [9]: ради сиюминутного удовольствия не стоит забывать, насколько предвзятым и неумолимым подчас бывает общественное мнение!
Дорогу изрядно развезло после недавнего дождя, так что повозку то и дело мотало из стороны в сторону; в тот самый момент, когда она в очередной раз накренилась, Система с радостным звяканьем прислала уведомление:
[Приготовьтесь: близится новая миссия!]
При этих словах лицо Шан Цинхуа сморщилось, подобно цветку хризантемы.
«Матушка-Система [10], — почтительно обратился к ней заклинатель, — ты намеренно выдаёшь так мало информации в каждом послании? Не могла бы ты хоть немного прояснить, что это будет за миссия, чтобы я знал, к чему и как мне готовиться? Ну хоть намёк?»
Однако Система ограничилась скупым:
[Вы поймёте.]
Шан Цинхуа только и оставалось, что молча причитать: «Нет, ничегошеньки этот старик не понимает!»
В это мгновение открытая тележка с надрывным треском встала как вкопанная — колесо явно зацепилось за что-то, лежавшее на земле.
Восседающие на повозке старшие собратья Шан Цинхуа при этом разом подскочили, и, поскольку их без того снедала злость, тотчас накинулись на младшего адепта:
— Идиот, даже повозкой нормально править не в состоянии! Ступай разберись, в чём дело!
Не лучше них понимая, что же случилось, Шан Цинхуа соскочил с повозки, чтобы посмотреть — но, едва бросив взгляд под колёса, едва не окочурился со страху.
Они не двигались, потому что лужа, в которую повозка только что въехала, мигом замёрзла, сковав колёса.
В воздухе заметно похолодало: теперь его можно было счесть попросту ледяным — но на сердце Шан Цинхуа было ещё морознее. Сотрясаясь от неконтролируемой дрожи, адепт поднял взгляд.
К ним шествовала высокая фигура в чёрном плаще, подобная бестелесной тени — и всё же в её горделивой осанке ощущалась хрупкость юности.
Система не замедлила вмешаться, в кои-то веки расщедрившись на пояснение:
[Текущий уровень гнева вашего противника: 1000 пунктов.]
[Цель миссии: выжить.]
[Конец подсказки. Желаем удачи!]
На сём Система отключилась, оставив Шан Цинхуа в полной растерянности.
У Верховного Божества Сян Тянь Да Фэйцзи была одна дурная привычка — обрубать сюжетные линии.
Прежде чем, так сказать, воплотить их в жизнь, он, посеяв их семена на плодотворной почве романа, смотрел, куда дует ветер читательского мнения — и на основе этого производил отбор тех, что стоит развивать.
Так было и с тем самым Шэнь Цинцю, которого десятки тысяч раз заклеймили за то, что он попросту ведёт себя как мудак без каких бы то ни было на то оснований — на деле же он был одной из первейших жертв немилосердной «сюжетной кастрации».
Ну, не считая папаши [11] Бин-гэ — он-то вообще не удостоился выхода на сцену.
А всё ради того, чтобы потрафить подписчикам, в особенности новым: по крайней мере, это гарантировало, что, нырнув в эти глубокие воды, они не утопятся в них с тоски.
Само собой, неизбежными последствиями подобного подхода стали бесчисленные «невыстрелившие ружья», сюжетные нестыковки и зияющие повсюду сюжетные дыры, из-за которых мало-мальски искушённые читатели обрушивали на голову писателя нескончаемые ливни проклятий.
Сказав, что самому Сян Тянь Да Фэйцзи всё было нипочём, вы тоже погрешили бы против истины: само собой, ему подобная низкопробная писанина в сумасшедшем темпе также была не по душе — в особенности когда она выливалась в массовое побивание бесчисленных опереточных злодеев с интеллектом ниже плинтуса. Ему ведь тоже хотелось создать многогранного злодея, пушечное мясо, достойное сочувствия, чтобы доказать, что он кое-что понимает в человеческой природе и не чужд настоящей литературе.
Но разумеется, читатели на такое не купились бы, а ему нужно было как-то зарабатывать на жизнь.
А что значат литературные идеалы и человеческая природа в сравнении с рейтингом и заработком?
Однако, возвращаясь к вставшей перед ним проблеме — именно из-за этого неблаговидного обычая многие сюжетные моменты затерялись, так сказать, придушенные ещё до рождения. К примеру…
Каким образом Мобэй-цзюнь завербовал [12] Шан Цинхуа?
Само собой, в оригинальном романе об этом не было ни слова — ведь над ним безраздельно властвовал Бин-гэ, творя месть и насилие, подчиняя своему влиянию целый мир; кому какое дело до какого-то там сволочного шпиона, который обречён на роль пушечного мяса?
Однако в этом мире все непрописанные части должны были как-то заполняться — и при этом изначально всеведущий Фэйцзи терял всякое представление о происходящем. Иными словами, обычно имея недюжинное преимущество, тут он, напротив, отставал на несколько шагов от всех прочих!
Его злобный безымянный шисюн отважно извлёк меч (который, принадлежа адепту Аньдин, надо думать, не видал белого света лет восемьсот) и, замахнувшись им, выкрикнул во весь голос, задействуя срединную ци [13]:
— Что за тварь отважилась встать на нашем пути?
Его сотоварищи поспешили подтянуться, выхватывая мечи:
— И как ты только посмел явиться пред адептами хребта Цанцюн!
Поскольку у Мобэй-цзюня в тот день без того настроение было так себе, он даже не дал им закончить традиционный монолог пушечного мяса, хрустнув пальцами.
В то же мгновение на них обрушилась целая буря ледяных стрел, разя адептов одного за другим.
Что же до Шан Цинхуа, то его сознание будто раздвоилось: в то время как одна часть вопила от ужаса, другая открыто восторгалась: «Какая мощь! И вместе с тем, какое изящество! Да ты чёртов красавчик!»
И всё же, хотя объект его восхищения своей мощью был способен сотрясти землю и заставить рыдать духов, он всё же оставался его будущим убийцей, так что Шан Цинхуа, само собой, предпочёл оставить свои восторги при себе.
Внезапно первым выхвативший меч ноунейм толкнул его в плечо:
— Чего ты ждёшь? Вперёд!
Пусть сердце Шан Цинхуа словно окунулось в кипящее масло, ум его оставался предельно трезвым. На всякий случай прилипнув к повозке ещё сильнее на манер жевательной резинки, он отозвался:
— Куда это вперёд?
— Разумеется, истребить демона, защищая устои и верша справедливость!
«Нашёл тоже дурака!» — огрызнулся про себя Шан Цинхуа, вслух же бросил:
— После вас, шисюн.
Однако у того были свои соображения на этот счёт:
— Ступай, раз велено! — тотчас разъярился он. — Хватит молоть чушь!
Разумеется, прочие тут же поддержали его начинание, принявшись отдирать Шан Цинхуа от повозки, попутно награждая его пинками: похоже, они решили попросту отвлечь внимание демона на сотоварища, тем самым получив шанс спастись. Однако он сохранял полную невозмутимость [14], сознавая, что его нынешняя позиция – самая безопасная из всех возможных. Намертво вцепившись в повозку, он заголосил:
— Шисюн, я не хочу! Сотоварищи припомнят тебе, что ты безжалостно сделал из меня пушечное мясо!
— Какое ещё пушечное мясо? — поневоле содрогнулся его шисюн. — Побив это демоническое отродье, ты мигом взлетишь наверх, подобно небесному скакуну Фэйхуану [15]! Лишь так могут возвыситься подобные нам адепты внешнего круга [16] — вот оно, твоё прекрасное будущее, прямо перед тобой!
Чуя, что ему всё равно не удастся остаться в стороне, Шан Цинхуа проскулил с таким видом, словно его сердце рвалось на части:
— Ладно, иду я, иду!
Примечания переводчиков:
[1] Травинку – в оригинале 狗尾巴草 (gǒu wěibā cǎo) – щетинник зелёный (Setaria viridis).
[2] Простодушную улыбку – в оригинале笑靥如花 (xiàoyè rúhuā) – в пер. с кит. «с ямочками на щеках, подобная цветку».
[3] Папочка 老子 (lǎozǐ) — так молодые люди фамильярно говорят о самих себе, как, например, у нас «старик». Так называют себя артисты бродячего театра. Также это псевдоним древнекитайского философа Лаоцзы.
[4] Хэ Хоухуа 何厚铧 (Hé Hòuhuá) – р. в 1955 г. финансист и политик из Макао.
[5] Тело изнурено — зато душа блаженствует – в оригинале 苦在身上，酥在心里 (Kǔ zài shēnshang, sū zài xīnlǐ) – в букв. пер. с кит. «на лице – горечь, на сердце – масло».
[6] Цзинь 斤 (jīn) — мера веса, приблизительно полкилограмма.
[7] Пашем — в оригинале 当牛做马 (dāng niú zuò mǎ) — в пер. с кит. «пахать как бык и лошадь».
[8] Всеведущий мастер – в оригинале一手遮天 (yīshǒu zhē tiān) – «одной рукой закрывать небо».
[9] Расхлёбывая последствия – в оригинале吃不了兜着走 (chībuliǎo dōuzhe zǒu) – в пер. с кит. «не доешь – возьмёшь с собой», в образном значении – «поплатиться за что-то, не сойдёт с рук».
[10] Матушка-Система – на самом деле Шан Цинхуа именует Систему «большим братом» — 大哥 (dàgē). Помимо «старшего из братьев» это слово означает также «босса» (в криминальной среде) и «старик, чувак» при обращении к другу.
[11] Папаша — здесь Шан Цинхуа употребляет слово 他爹 (tādiē) — таде, которым обычно жена именует мужа — «отец моих детей».
[12] Завербовал – в оригинале 逮到 (dǎi dào) – в пер. с кит. «схватить, поймать».
[13] Срединная ци 中气 (zhōngqì) — ци селезёнки и желудка, а также объем легких (при пении или крике).
[14] Сохранял полную невозмутимость – в оригинале心明如镜 (xīn míng rú jìng) – в пер. с кит. «сердце ясно, как зеркало».
[15] Подобно небесному скакуну Фэйхуану – в оригинале 飞黄腾达 (fēihuáng téngdá) – в пер. с кит. «Фэйхуан доскакал», в образном значении: «сделать стремительную карьеру; быстро пойти в гору; получить важную должность, преуспеть».
[16] Адепты внешнего круга – в оригинале 外门弟子 (wàiméndìzǐ) – в букв. пер. с кит. «адепты по другую сторону двери (ворот)».
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 88. Ло и Шэнь ломают голову над 100 вопросами
Предыдущая глава
Опрашиваемые: Ло Бинхэ и Шэнь Цинцю.
Опрашивающий: Сян Тянь Да Фэйцзи
Составитель опросника: Система
Всё началось с того, что Сян Тянь Да Фэйцзи получил от Системы очередное задание.
Это был весьма странный опросник.
По нему трудно было судить, что именно он исследует. При этом чем дальше, тем более неудобными становились вопросы.
Как бы то ни было, пара лишних очков, даже заработанная столь сомнительным способом, никогда не повредит, верно ведь?
В конце концов, поддавшись на жалостливые мольбы, обращённые к «Шэню-дада [1]», и наплевав на чувство собственного достоинства (если таковое вообще у него осталось), Шэнь Цинцю нехотя пообещал притащить своего питомца — вернее, прославленного ученика — дабы вместе покончить с этим жутким опросником.
Далее следует прямая трансляция опроса брата-Самолёта:
читать дальше— Могу я спросить, как ваше имя? — начал Шан Цинхуа.
Ло Бинхэ только что уселся, заняв своё место.
— Что, имя моё забыл? Нашёл, что спросить, — приподняв бровь, подозрительно бросил он.
— Сколько вам лет? — со вздохом продолжил Шан Цинхуа:
По правде говоря, Шэнь Цинцю понятия не имел, сколько лет его собственному нынешнему телу.
— А вот уж это тебе виднее, — бросил он Шан Цинхуа, подняв голову.
Вертя в руках кисть, Шан Цинхуа мысленно возопил: это он не продумал — с тем же успехом он мог бы ответить заранее на половину вопросов. Поразмыслив, он вписал в соответствующую графу первое попавшееся число.
— Какова ваша ориентация?
Вот уже третий кряду выдающийся по тупости вопрос, который Ло Бинхэ вновь оставил без ответа. Шэнь Цинцю же не замедлил возмутиться:
— Сам-то как думаешь, после того, как мы переехали на Зелёный канал чистой любви Цзиньцзяна [2]?
Мысленно вычеркнув с три десятка вопросов подобного содержания, Шан Цинхуа стойко продолжил:
— Могу я спросить, как вы оцениваете свою личность?
— Нормально, — безучастно отозвался Шэнь Цинцю. – Я бы сказал, что с этим Шэнем [3] довольно легко поладить.
— Не знаю, — растерялся Ло Бинхэ.
— Ну а личность вашего партнера?
— Плакса, девичье сердце, озабоченный, вечный школьник [4], прилипала, — принялся перечислять Шэнь Цинцю.
В глазах Ло Бинхэ и впрямь заблестели слёзы — похоже, слова наставника задели его за живое. И все же он послушно ответил:
— Безусловно, учитель — лучший человек из всех, что я встречал. Он одновременно сильный и нежный, непобедимый и заботливый.
При этих словах Шэнь Цинцю на мгновение утратил вид полного равнодушия — кто бы мог подумать, что ученику удастся его пристыдить! Пару раз кашлянув, он поправился:
— На самом деле, он славный юноша. У него есть замечательная черта, которую нечасто встретишь: он крайне послушен — и этого, на мой взгляд, вполне достаточно.
Щеки Ло Бинхэ тотчас заалели.
— Когда вы встретились? — суховато продолжил Шан Цинхуа. — Где это произошло?
Можно подумать, он сам не знает ответа на этот вопрос!
— Я встретил учителя, когда прошёл вступительное испытание на хребет Цанцюн, — охотно начал Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю невольно заёрзал: он-то знал, что тем, кого тогда повстречал Ло Бинхэ, был отнюдь не он. Более того, это знакомство не назовешь приятным.
Он нетерпеливо замахал веером:
— Давай к следующему вопросу.
— Каким было ваше первое впечатление?
— Учитель показался мне возвышенным [5], отстранённым, непостижимым небожителем, — радостно поведал Ло Бинхэ.
— Маленький пирожок [6], — честно поведал Шэнь Цинцю, додумав про себя: «…а также редкостный красавчик».
— Что вам нравится друг в друге?
— Послушание, — расцвел в благодушной улыбке Шэнь Цинцю.
— Мне в учителе нравится абсолютно всё, — смущённо признался Ло Бинхэ.
— А что вы не любите?
— Ничего, — твёрдо заявил Ло Бинхэ.
Подобная непреклонность не могла не растрогать Шэнь Цинцю, и, отвечая любезностью на любезность, он также бросил:
— Ничего.
Ведь скажи он, что не одобряет склонности своего ученика распускать нюни перед посторонними, совершенно теряя лицо, это интервью, чего доброго, затянется на весь день.
— Как вы называете друг друга?
— Учитель, откуда только берутся такие странные вопросы! — повернувшись к наставнику, недовольно бросил Ло Бинхэ. — Зачем мы вообще сюда пришли?
Однако Шэнь Цинцю одернул его:
— Бинхэ, веди себя прилично. Через это просто нужно пройти. Воспринимай это как возможность спасти жизнь своего шишу.
— Как бы вам хотелось, чтобы вас называл ваш партнёр? — продолжил Шан Цинхуа, не обращая внимания на заминку.
Ло Бинхэ зарделся до ушей.
При виде пылающего лица ученика в сердце Шэнь Цинцю закралось дурное предчувствие, и он судорожно замахал веером:
— Давай к следующему вопросу, к следующему!
Казалось, Шан Цинхуа вот-вот взорвётся.
— Какой еще следующий! Вы собираетесь как следует ответить хотя бы на один вопрос? Бин-гэ… то есть, шичжи [7], давай, скажи уже!
Бросив обеспокоенный взгляд на учителя, Ло Бинхэ тихо произнес:
— Как зовут друг друга обычные супруги.
Шан Цинхуа тотчас воспользовался этим, чтобы отыграться:
— Шэнь-дада, Бин… шичжи хочет, чтобы ты называл его, как мужа! Господин, супруг или муженёк [8] — что тебе больше по вкусу?
— Заткнись, — процедил Шэнь Цинцю.
— На какое животное, по вашему мнению, похож ваш партнер?
— На белого журавля! — выпалил Ло Бинхэ, не задумавшись ни на мгновение.
— Насчет животного не знаю, — ответил на это Шэнь Цинцю. — Могу сказать, на какое растение — черный лотос.
— Учитель, разве бывают черные лотосы? — удивлённо переспросил Ло Бинхэ, однако Шан Цинхуа не дал времени на ответ:
— Какой подарок вы выбрали бы для вашего партнера? И какой хотели бы получить от него сами?
— Учителю стоит только пожелать, и я достану ему всё что угодно! — слегка разочарованно отозвался Ло Бинхэ.
— Не сказать, чтобы я нуждался в чём-то особенном… — честно признался Шэнь Цинцю.
В самом деле, будучи горным лордом, он и сам мог без труда достать всё что пожелает. Как всегда при этой мысли, он представил себя сидящим на целой горе золота.
— А я бы хотел, — робко признался Ло Бинхэ, — чтобы учитель посвятил три дня только мне одному, ни на кого больше не обращая внимания.
Лизнув кончик кисточки, Шан Цинхуа пробормотал:
— Почему бы тогда не держать его при себе всю жизнь, да и дело с концом?
— Это сделало бы учителя несчастным, — горестно покачал головой Ло Бинхэ.
При этом он настолько уподобился жене, которая печалится о том, что ею пренебрегает муж, что Шан Цинхуа воззрился на него в немом удивлении [9]. Сидящий с другой стороны Шэнь Цинцю невозмутимо бросил:
— Опять мальчишка несет всякий вздор. С чего бы твоему учителю быть несчастным?
— До какой стадии дошли ваши отношения? — педантично продолжил Шан Цинхуа.
— Всё, что надо, было сделано, — сухо отозвался Шэнь Цинцю. — И что не надо, тоже.
Вновь почувствовав себя несправедливо обиженным, Ло Бинхэ вскинулся:
— Чего же, по-вашему, нам не следовало делать? Быть может, учитель думает, что нам вообще… не стоило?..
— Я вовсе не это имел в виду, — отрезал Шэнь Цинцю. — Учитель не допустил бы ничего такого, чего не стоило делать ни в коем случае.
— Где состоялось ваше первое свидание? — продолжил Шан Цинхуа.
— В Водной тюрьме дворца Хуаньхуа, — выпалил Ло Бинхэ.
Оба мужчины воззрились на него в немом изумлении. Он в самом деле считает, что это было свиданием?
— Каково было ваше настроение в этот день? — справившись с потрясением, спросил Шан Цинхуа.
— Не очень, — признался Ло Бинхэ.
Воистину трудно было подобрать слова, столь превратно описывавшие тогдашнее «не очень»!
— Где обычно проходят ваши свидания?
— Когда я открываю глаза, я его вижу. Когда закрываю — всё равно вижу во сне. — задумчиво изрёк Шэнь Цинцю, опираясь подбородком о ладонь. — Если это можно счесть свиданиями, то они происходят постоянно и повсюду.
— Учитель считает, что я ему докучаю? — встревожился Ло Бинхэ.
Похлопав его по спине, Шэнь Цинцю бросил:
— Прекрати додумывать.
При виде этой картины Шан Цинхуа внутренне возрыдал: Бин-гэ, вернее, Бин-мэй — если бы ты только знал, как чертовски докучлив ты бываешь! Ответив от силы на пару вопросов, ты уже заставил Шэня-дада утешать тебя целых три раза! Сколько ещё раз ему придется смотреть на то, как это хрустальное сердце раз за разом разбивается вдребезги, чтобы быть склеенным заботливой рукой?
Это просто неимоверно бесило: сколько можно смотреть на то, как Шэнь Цинцю невозмутимо выполняет роль детсадовского воспитателя при своем великовозрастном ученичке!
Желая поскорее покончить со всем этим, Шан Цинхуа отрывисто бросил:
— Кто признался первым?
— Я, — простодушно признал Ло Бинхэ.
— Кто бы сомневался, — хмыкнул Шэнь Цинцю.
— Что в отношениях ставит вас в тупик?
— Когда он принимается плакать навзрыд, я не знаю, что и делать, - беспомощно развёл руками Шэнь Цинцю.
— Когда учитель зол на меня, я прихожу в полное отчаяние, — тихо отозвался Ло Бинхэ.
Буркнув что-то в знак согласия, Шан Цинхуа в раздражении дёрнул ногой, мысленно высмеивая эту нелепую парочку: «Как я и предполагал, детсадовец и воспитатель! Вот тебе и Ло Бинхэ, гроза двух миров!»
— Когда вы наедине, что заставляет ваше сердце биться быстрее? — пробурчал он.
— Когда учитель похлопывает меня по голове и даёт наставления, — со всей серьёзностью признался Ло Бинхэ.
— Пожалуй, его умоляющие глаза, полные слёз, — рассудил Шэнь Цинцю.
— А ещё когда учитель бранит и бьёт меня, — с затуманившимся взглядом поведал Ло Бинхэ. По-видимому, с подобным учеником Шэнь Цинцю успел пристраститься и к этому.
Глядя на это, Шан Цинхуа мысленно поставил рядом с именем Ло Бинхэ пометку: «Неизлечимый мазохист».
— Вы когда-нибудь лгали вашему партнёру? Легко ли вам это дается?
Едва докончив эту фразу, он уверенно записал против имени Ло Бинхэ: «Вдохновенный лжец».
— Да, но никогда больше не стану! — тотчас заявил тот.
— Вы когда-нибудь ссорились? Какого рода была эта ссора?
— Ещё как, — со вздохом ответил Шэнь Цинцю. — Шумиха была знатная, уж не знаю, чего ради – пожалуй, всего этого можно было избежать.
— Зачем вообще задавать подобные вопросы? — обиженно заявил Ло Бинхэ. — Ими ты только огорчаешь учителя почём зря.
— Я-то тут при чём? — парировал Шан Цинхуа и, возвращаясь к списку, продолжил: — Как вы потом мирились?
— Па-па-па спасёт мир, — отмахнулся Шэнь Цинцю.
— Ваши отношения секретны или публичны?
— Ты когда-нибудь слышал о «Сожалениях горы Чунь»? — ответил вопросом на вопрос Шэнь Цинцю.
Последующие вопросы были еще хлеще — казалось, автор опроса поставил себе целью достичь самого дна Бесконечной бездны.
— Позвольте спросить, кто из вас гун, а кто — шoу [10]? — прочистив горло, спросил Шан Цинхуа.
— Что ты имеешь в виду? — растерялся Ло Бинхэ.
— Кто знает, что он имеет в виду, — поспешно замахал веером Шэнь Цинцю. — Давай к следующему вопросу!
— Почему вы решились на это?
Шэнь Цинцю на мгновение задумался.
— По правде говоря, не знаю. Все как-то получилось само собой — так уж сложилась линия сюжета. Может быть… потому что его невозможно не пожалеть?
— А я по-прежнему не понимаю, о чём ты спрашиваешь, — растерянно отозвался Ло Бинхэ.
Похлопав его по макушке, Шэнь Цинцю от всей души бросил:
— И хорошо. В любом случае, ты ничего не теряешь.
— Когда у вас случился первый физический контакт?
Шэнь Цинцю только открыл рот, чтобы ответить, как Ло Бинхэ его опередил:
— На горе Цинцзин.
— Сдаюсь, — судорожно вздохнул Шэнь Цинцю, а Ло Бинхэ поспешил закрепить триумф:
— В Бамбуковой хижине.
«Ну ладно, пусть будет Цинцзин», — рассудил про себя Шэнь Цинцю, не желая поправлять ученика.
— Каким было ваше впечатление?
Шэнь Цинцю не издал ни звука.
Если бы он правдиво выразил свои впечатления от первого контакта, то они вместились бы в три слова: «Боль, боль, боль». Однако, скажи он такое постороннему человеку, и репутации Ло Бинхэ будет нанесен непоправимый урон.
Сам же ученик изрёк с беспрекословной уверенностью:
— Учитель был великолепен. А вот сам я, боюсь, был не на высоте.
— Какой была ваша первая фраза поутру?
— Учитель, завтрак готов! — невольно просиял Ло Бинхэ.
— Заткнись и оденься, — куда менее восторженно бросил Шэнь Цинцю.
— Сколько раз в месяц у вас случается физический контакт?
Этот вопрос наконец вывел Шэнь Цинцю из себя:
— Думаешь, у меня есть свободное время, чтобы это подсчитывать? И вообще, тебе не кажется, что эти вопросы принимают довольно странный характер?
— Приблизительно раз в три дня, — серьёзно ответил Ло Бинхэ. — Если учителю нравится, то мне дозволяется прикасаться к нему уже через два дня.
— Даже делай ты это беспрерывно от восхода до заката целый месяц, от него бы не убыло… —прикусив кончик кисточки, пробормотал Шан Цинхуа. — Тоже мне, бессмертный… — Записав ответ, он продолжил: — Где обычно это происходит?
— Он прямо-таки помешался на Бамбуковой хижине, — хмыкнул Шэнь Цинцю.
— Угу, — расплывшись в улыбке, кивнул Ло Бинхэ.
— А где бы вам хотелось попробовать?..
— А где мы ещё не пробовали? — пожал плечами Шэнь Цинцю. — По мне, так разницы никакой.
— На пике Байчжань, — словно невзначай бросил Ло Бинхэ.
— На тренировочном поле, — ещё тише добавил Ло Бинхэ.
«…заебись», — пронеслось в голове у Шэнь Цинцю. =口=
«Тебе жить надоело, или чувство стыда тебе вовсе неведомо?» - мысленно возопил Шан Цинхуа. =口=
— Какие между вами есть соглашения относительно этого процесса? — отдышавшись, спросил Шан Цинхуа.
— Когда вам больно, вы непременно должны сказать мне, — наставительно изрёк Ло Бинхэ. —Непременно!
— Никакого хныканья в постели! — непреклонно заявил Шэнь Цинцю.
— Похоже, вы оба не поняли смысла вопроса, — со вздохом бросил Шан Цинхуа, но не почёл за нужное пояснить, вместо этого переходя к следующему: — Если бы вы не могли завоевать сердце вашего партнера, предпочли бы вы получить хотя бы его тело?
— Это путь слабаков, — фыркнул Шэнь Цинцю.
— Если сердце мне не принадлежит, то какой прок от обладания телом? — испустил горестный вздох Ло Бинхэ.
Эти слова поневоле задели Шан Цинхуа за живое. Если верить тому, что о нём написано, Ло Бинхэ — неутомимый жеребец, который выше всего ставит собственную похоть. Количество девушек, которых он отымел по воле автора, точно перевалило за двузначное число…
Разумеется, он был в курсе, что в этой странной версии мира пристрастия Ло Бинхэ приняли совершенно иной характер, но он и не подозревал, что все зашло настолько далеко!
— Если бы вашего партнера изнасиловал какой-нибудь головорез, что бы вы сделали?
По правде говоря, этот вопрос выходил за грани реальности.
Когда к Шэнь Цинцю вернулся дар речи, он выпалил:
— Хотел бы я посмотреть на того, кто осмелится это сделать…
Хотя, если поразмыслить, то мог ли человек, желающий свести счёты с жизнью, выбрать более драматичный, патетический и по-своему прекрасный конец?
Вцепившись в рукава побелевшими костяшками, Ло Бинхэ процедил:
— Отрублю конечности, выколю глаза, вырву язык, швырну в Бесконечную бездну, а потом поразмыслю над тем, каким именно способом использовать его, пока он не сдохнет.
— Если ваш лучший друг, — откашлявшись, продолжил Шан Цинхуа, — сетуя на одиночество, предложит с вами переспать, что вы ему ответите?
— У меня нет друзей, способных на столь бесчестные предложения, — торжественно изрёк Ло Бинхэ, добавив: — И вообще, друзья мне без надобности.
Опустив голову, Шэнь Цинцю долго дул на горячий чай, а затем, пригубив, тихо произнёс:
— У меня тоже нет.
— А если бы были, — подозрительно воззрился на него Ло Бинхэ, — Разве Лю… шишу пойдёт на подобное?
Горячий чай выплеснулся на пол.
Прежде чем продолжить со списком вопросов, Шан Цинхуа пришлось сходить за сухой одеждой, поскольку старший сотоварищ основательно обрызгал его чаем.
— Как вы думаете, насколько вы хороши в постели? И что думаете насчёт своего партнера?
Шэнь Цинцю издал глухой смешок. Глаза Ло Бинхэ вновь наполнились слезами. При виде его перекошенного лица и дрожащих губ сердце Шэнь Цинцю вновь болезненно сжалось, и, повернувшись к Шан Цинхуа, он напустился на него:
— Тебе что, доставляет удовольствие наступать на чужие мозоли [11]? Давай к следующему вопросу!
— Я-то тут при чем! — Шан Цинхуа ухватился за мочку уха оборонительным жестом. — Хватит отыгрываться на мне за недочёты в ваших взаимоотношениях! Следующий вопрос: есть ли у вас интерес к садо-мазо?
— А это что? — растерялся Ло Бинхэ. — Учитель, почему в этих вопросах всё больше непонятных слов?
— А, это, — с обманчивой лёгкостью отозвался Шэнь Цинцю. — Он спрашивает, как тебе нравится, когда я на тебя ору и раздаю затрещины, и предпочел бы ты, чтобы я колол тебя иглами и прижигал калёным железом?
— Как ученику может не нравиться то, что делает учитель? — окончательно смутившись, еле слышно прошептал Ло Бинхэ.
Верно поняв его посыл, Шан Цинхуа поспешил записать: «Ло Бинхэ очень заинтересован».
— Что не устраивает вас в постели?
— Слишком маленький, — выпалил Ло Бинхэ.
— Слишком большой, — буркнул Шэнь Цинцю.
Не выдержав, Шан Цинхуа прикрыл глаза рукой: похоже, что у наставника, что у ученика чувство стыда отсутствовало напрочь. Придя в себя, он записал: «Полное взаимопонимание».
— Бывали ли случаи, когда шоу брал инициативу по соблазнению партнёра на себя?
— На меня это что, похоже? — фыркнул Шэнь Цинцю.
— Сложно сказать, — пробормотал Шан Цинхуа. — Вообще-то, по тебе не скажешь, что ты не натурал. Итак, куда вас обычно целует партнер?
Ло Бинхэ с готовностью перечислил:
— В лоб, пальцы, губы — в общем, везде.
— По правде… — со вздохом признался Шэнь Цинцю, — этот парень вообще не умеет целоваться, только кусаться.
— Что сильнее всего заводит вашего партнера во время физического контакта?
— Когда я хвалю его и говорю, что он делает успехи? — неуверенно произнес Шэнь Цинцю.
— Когда я не плачу, — увереннее заявил Ло Бинхэ.
Мелькая со скоростью ветра, кисть Шан Цинхуа сделала запись: «Шэнь-дада крайне невзыскателен в постели».
— О чём вы обычно думаете в этот момент?
— Кто вообще сочинял эти вопросы? — судорожно вздохнул Шэнь Цинцю. — У него был хоть какой-то опыт подобного рода? О чём, во имя богов, тут можно думать?
— Вы раздеваетесь сами или вам помогает партнер?
— Если бы я позволял ему себя раздевать, то у меня бы вовсе целой одежды не осталось, — бесстрастно отозвался Шэнь Цинцю.
— Учитель, как я могу контролировать свою силу в подобные мгновения? — смутился Ло Бинхэ.
— На сколько раз в день вы способны?
Чувствуя, что от подобных вопросов у него уже раскалывается голова, Шэнь Цинцю пробормотал:
— Сколько раз? Да разве кто-нибудь это считает?
Шан Цинхуа уже перевернул страницу, намереваясь задать новый вопрос, когда Ло Бинхэ, потеряв терпение, поведал с не предвещающей ничего хорошего улыбкой:
— Если вам и правда интересно, то я могу посчитать сегодня и потом сказать Шан… то есть, шишу!
Как известно, Ло Бинхэ был человеком действия до мозга костей — раз уж он собрался считать, он будет считать. Шан Цинхуа ещё не успел осознать значения этих слов, когда Ло Бинхэ дернул Шэнь Цинцю за рукав, и, бросив: «Простите, что оставляем вас!» — выволок учителя за дверь, излучая ауру мощи и величия [12]. Порыв воздуха от распахнутой ударом ноги двери разметал по полу аккуратно исписанные листки опросника.
Ощущая, как подёргивается уголок губ, Шан Цинхуа нагнулся, чтобы собрать листы. Внезапно он упал на колени:
— Система… я еще не успел задать Шэню-дада все вопросы… Погоди, не вычитай баллы, дай мне ещё немного времени!
Примечания переводчиков:
[1] Дада 大大 (dàda) — неформальное вежливое обращение, пер. с кит. «отец», «дядюшка».
[2] Зелёный канал чистой любви Цзиньцзяна — 绿丁丁纯爱 (lǜ zhēngzhēng wǎng chún ài).
Цзиньцзян 晋江 (jìnjiāng) — в оригинале 丁丁网 — так в послесловии именуется сайт JJWXC (видимо, из-за визуального сходства иероглифа 丁 с буквой J), на котором размещаются многие китайские новеллы (в частности, именно там была опубликована Система), там имеется BL-канал, который в новелле противопоставляется гаремным романам сайта Чжундян. 丁丁 может означать также сленговое «член», поскольку в прочтении dīngdīng «дин-дин» является звукоподражанием звону колокольчиков.
Канал чистой любви — в оригинале 纯爱 (chún ài) чунь ай — в пер. с кит. «чистая, искренняя любовь». BL-канал, который в новелле противопоставляется гаремным романам сайта Чжундян.
[3] Этот Шэнь – здесь Шэнь Цинцю употребляет самоуничижительное местоимение 某 (mǒu), что в пер. с кит. означает «некий».
[4] Вечный школьник – в оригинале 中二病 (zhōngèrbìng) – в букв. пер. с кит. «люди с уровнем второго класса средней школы», в переносном значении – «наивный, недалёкий».
[5] Возвышенный – в оригинале 高高在上 (gāogāozàishàng) – в пер. с кит. «высоко, в вышине», образно в значении: «ставить себя высоко, оторваться от массы», (например о порочном руководстве).
[6] Пирожок – в оригинале 包子 (bāozi) – баоцзы – паровой пирожок, диалектное – «тряпка, размазня».
[7] Шичжи — 师侄 (shīzhí) — букв. «племянник по наставнику», то бишь ученик брата по школе/клану заклинателей.
[8] Господин, супруг или муженёк – Шан Цинхуа в самом деле использует три обращения жены к мужу:
相公 (xiànggong) – сянгун – в пер. с кит. «чиновник, учёный», а также почтительное обращение жены к мужу.
夫君 (fūjūn) – фуцзюнь – обращение «мой супруг», также поэтическое «друг».
老公 (lǎogōng) – лаогун – в пер. с кит. «муженёк» (разговорное), также главный евнух.
[9] Воззрился на него в немом удивлении – в оригинале 瞠目结舌 (chēng mù jié shé) – в пер. с кит. «вытаращить глаза и привязать язык», образно в значении «опешить, остолбенеть, онеметь, от конфуза лишиться дара речи, разинувши рот, вытаращив глаза».
[10] Гун – от 攻方 (gōngfāng) – в пер. с кит. «атакующая сторона».
Шоу – от 受方 (shòufāng) – в пер. с кит. «принимающая сторона».
[11] Наступать на чужие мозоли – в оригинале 哪壶不开提哪壶 (nǎ hú bù kāi tí nǎ hú) — в букв. пер. с кит. «брать тот чайник, который не кипит» — поговорка из притчи о владельце чайной, который отвадил неплатившего посетителя, заваривая ему чай холодной водой; образно в значении «задевать за живое, допустить бестактность, затронуть запретную тему, наступить на больную мозоль, в доме повешенного говорить о веревке, сыпать соль на рану».
[12] Аура мощи и величия – в оригинале 气壮山河 (qìzhuàngshānhé) – в пер. с кит. «сила (мощь) как у гор и рек».
Следующая глава
Опрашиваемые: Ло Бинхэ и Шэнь Цинцю.
Опрашивающий: Сян Тянь Да Фэйцзи
Составитель опросника: Система
Всё началось с того, что Сян Тянь Да Фэйцзи получил от Системы очередное задание.
Это был весьма странный опросник.
По нему трудно было судить, что именно он исследует. При этом чем дальше, тем более неудобными становились вопросы.
Как бы то ни было, пара лишних очков, даже заработанная столь сомнительным способом, никогда не повредит, верно ведь?
В конце концов, поддавшись на жалостливые мольбы, обращённые к «Шэню-дада [1]», и наплевав на чувство собственного достоинства (если таковое вообще у него осталось), Шэнь Цинцю нехотя пообещал притащить своего питомца — вернее, прославленного ученика — дабы вместе покончить с этим жутким опросником.
Далее следует прямая трансляция опроса брата-Самолёта:
читать дальше— Могу я спросить, как ваше имя? — начал Шан Цинхуа.
Ло Бинхэ только что уселся, заняв своё место.
— Что, имя моё забыл? Нашёл, что спросить, — приподняв бровь, подозрительно бросил он.
— Сколько вам лет? — со вздохом продолжил Шан Цинхуа:
По правде говоря, Шэнь Цинцю понятия не имел, сколько лет его собственному нынешнему телу.
— А вот уж это тебе виднее, — бросил он Шан Цинхуа, подняв голову.
Вертя в руках кисть, Шан Цинхуа мысленно возопил: это он не продумал — с тем же успехом он мог бы ответить заранее на половину вопросов. Поразмыслив, он вписал в соответствующую графу первое попавшееся число.
— Какова ваша ориентация?
Вот уже третий кряду выдающийся по тупости вопрос, который Ло Бинхэ вновь оставил без ответа. Шэнь Цинцю же не замедлил возмутиться:
— Сам-то как думаешь, после того, как мы переехали на Зелёный канал чистой любви Цзиньцзяна [2]?
Мысленно вычеркнув с три десятка вопросов подобного содержания, Шан Цинхуа стойко продолжил:
— Могу я спросить, как вы оцениваете свою личность?
— Нормально, — безучастно отозвался Шэнь Цинцю. – Я бы сказал, что с этим Шэнем [3] довольно легко поладить.
— Не знаю, — растерялся Ло Бинхэ.
— Ну а личность вашего партнера?
— Плакса, девичье сердце, озабоченный, вечный школьник [4], прилипала, — принялся перечислять Шэнь Цинцю.
В глазах Ло Бинхэ и впрямь заблестели слёзы — похоже, слова наставника задели его за живое. И все же он послушно ответил:
— Безусловно, учитель — лучший человек из всех, что я встречал. Он одновременно сильный и нежный, непобедимый и заботливый.
При этих словах Шэнь Цинцю на мгновение утратил вид полного равнодушия — кто бы мог подумать, что ученику удастся его пристыдить! Пару раз кашлянув, он поправился:
— На самом деле, он славный юноша. У него есть замечательная черта, которую нечасто встретишь: он крайне послушен — и этого, на мой взгляд, вполне достаточно.
Щеки Ло Бинхэ тотчас заалели.
— Когда вы встретились? — суховато продолжил Шан Цинхуа. — Где это произошло?
Можно подумать, он сам не знает ответа на этот вопрос!
— Я встретил учителя, когда прошёл вступительное испытание на хребет Цанцюн, — охотно начал Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю невольно заёрзал: он-то знал, что тем, кого тогда повстречал Ло Бинхэ, был отнюдь не он. Более того, это знакомство не назовешь приятным.
Он нетерпеливо замахал веером:
— Давай к следующему вопросу.
— Каким было ваше первое впечатление?
— Учитель показался мне возвышенным [5], отстранённым, непостижимым небожителем, — радостно поведал Ло Бинхэ.
— Маленький пирожок [6], — честно поведал Шэнь Цинцю, додумав про себя: «…а также редкостный красавчик».
— Что вам нравится друг в друге?
— Послушание, — расцвел в благодушной улыбке Шэнь Цинцю.
— Мне в учителе нравится абсолютно всё, — смущённо признался Ло Бинхэ.
— А что вы не любите?
— Ничего, — твёрдо заявил Ло Бинхэ.
Подобная непреклонность не могла не растрогать Шэнь Цинцю, и, отвечая любезностью на любезность, он также бросил:
— Ничего.
Ведь скажи он, что не одобряет склонности своего ученика распускать нюни перед посторонними, совершенно теряя лицо, это интервью, чего доброго, затянется на весь день.
— Как вы называете друг друга?
— Учитель, откуда только берутся такие странные вопросы! — повернувшись к наставнику, недовольно бросил Ло Бинхэ. — Зачем мы вообще сюда пришли?
Однако Шэнь Цинцю одернул его:
— Бинхэ, веди себя прилично. Через это просто нужно пройти. Воспринимай это как возможность спасти жизнь своего шишу.
— Как бы вам хотелось, чтобы вас называл ваш партнёр? — продолжил Шан Цинхуа, не обращая внимания на заминку.
Ло Бинхэ зарделся до ушей.
При виде пылающего лица ученика в сердце Шэнь Цинцю закралось дурное предчувствие, и он судорожно замахал веером:
— Давай к следующему вопросу, к следующему!
Казалось, Шан Цинхуа вот-вот взорвётся.
— Какой еще следующий! Вы собираетесь как следует ответить хотя бы на один вопрос? Бин-гэ… то есть, шичжи [7], давай, скажи уже!
Бросив обеспокоенный взгляд на учителя, Ло Бинхэ тихо произнес:
— Как зовут друг друга обычные супруги.
Шан Цинхуа тотчас воспользовался этим, чтобы отыграться:
— Шэнь-дада, Бин… шичжи хочет, чтобы ты называл его, как мужа! Господин, супруг или муженёк [8] — что тебе больше по вкусу?
— Заткнись, — процедил Шэнь Цинцю.
— На какое животное, по вашему мнению, похож ваш партнер?
— На белого журавля! — выпалил Ло Бинхэ, не задумавшись ни на мгновение.
— Насчет животного не знаю, — ответил на это Шэнь Цинцю. — Могу сказать, на какое растение — черный лотос.
— Учитель, разве бывают черные лотосы? — удивлённо переспросил Ло Бинхэ, однако Шан Цинхуа не дал времени на ответ:
— Какой подарок вы выбрали бы для вашего партнера? И какой хотели бы получить от него сами?
— Учителю стоит только пожелать, и я достану ему всё что угодно! — слегка разочарованно отозвался Ло Бинхэ.
— Не сказать, чтобы я нуждался в чём-то особенном… — честно признался Шэнь Цинцю.
В самом деле, будучи горным лордом, он и сам мог без труда достать всё что пожелает. Как всегда при этой мысли, он представил себя сидящим на целой горе золота.
— А я бы хотел, — робко признался Ло Бинхэ, — чтобы учитель посвятил три дня только мне одному, ни на кого больше не обращая внимания.
Лизнув кончик кисточки, Шан Цинхуа пробормотал:
— Почему бы тогда не держать его при себе всю жизнь, да и дело с концом?
— Это сделало бы учителя несчастным, — горестно покачал головой Ло Бинхэ.
При этом он настолько уподобился жене, которая печалится о том, что ею пренебрегает муж, что Шан Цинхуа воззрился на него в немом удивлении [9]. Сидящий с другой стороны Шэнь Цинцю невозмутимо бросил:
— Опять мальчишка несет всякий вздор. С чего бы твоему учителю быть несчастным?
— До какой стадии дошли ваши отношения? — педантично продолжил Шан Цинхуа.
— Всё, что надо, было сделано, — сухо отозвался Шэнь Цинцю. — И что не надо, тоже.
Вновь почувствовав себя несправедливо обиженным, Ло Бинхэ вскинулся:
— Чего же, по-вашему, нам не следовало делать? Быть может, учитель думает, что нам вообще… не стоило?..
— Я вовсе не это имел в виду, — отрезал Шэнь Цинцю. — Учитель не допустил бы ничего такого, чего не стоило делать ни в коем случае.
— Где состоялось ваше первое свидание? — продолжил Шан Цинхуа.
— В Водной тюрьме дворца Хуаньхуа, — выпалил Ло Бинхэ.
Оба мужчины воззрились на него в немом изумлении. Он в самом деле считает, что это было свиданием?
— Каково было ваше настроение в этот день? — справившись с потрясением, спросил Шан Цинхуа.
— Не очень, — признался Ло Бинхэ.
Воистину трудно было подобрать слова, столь превратно описывавшие тогдашнее «не очень»!
— Где обычно проходят ваши свидания?
— Когда я открываю глаза, я его вижу. Когда закрываю — всё равно вижу во сне. — задумчиво изрёк Шэнь Цинцю, опираясь подбородком о ладонь. — Если это можно счесть свиданиями, то они происходят постоянно и повсюду.
— Учитель считает, что я ему докучаю? — встревожился Ло Бинхэ.
Похлопав его по спине, Шэнь Цинцю бросил:
— Прекрати додумывать.
При виде этой картины Шан Цинхуа внутренне возрыдал: Бин-гэ, вернее, Бин-мэй — если бы ты только знал, как чертовски докучлив ты бываешь! Ответив от силы на пару вопросов, ты уже заставил Шэня-дада утешать тебя целых три раза! Сколько ещё раз ему придется смотреть на то, как это хрустальное сердце раз за разом разбивается вдребезги, чтобы быть склеенным заботливой рукой?
Это просто неимоверно бесило: сколько можно смотреть на то, как Шэнь Цинцю невозмутимо выполняет роль детсадовского воспитателя при своем великовозрастном ученичке!
Желая поскорее покончить со всем этим, Шан Цинхуа отрывисто бросил:
— Кто признался первым?
— Я, — простодушно признал Ло Бинхэ.
— Кто бы сомневался, — хмыкнул Шэнь Цинцю.
— Что в отношениях ставит вас в тупик?
— Когда он принимается плакать навзрыд, я не знаю, что и делать, - беспомощно развёл руками Шэнь Цинцю.
— Когда учитель зол на меня, я прихожу в полное отчаяние, — тихо отозвался Ло Бинхэ.
Буркнув что-то в знак согласия, Шан Цинхуа в раздражении дёрнул ногой, мысленно высмеивая эту нелепую парочку: «Как я и предполагал, детсадовец и воспитатель! Вот тебе и Ло Бинхэ, гроза двух миров!»
— Когда вы наедине, что заставляет ваше сердце биться быстрее? — пробурчал он.
— Когда учитель похлопывает меня по голове и даёт наставления, — со всей серьёзностью признался Ло Бинхэ.
— Пожалуй, его умоляющие глаза, полные слёз, — рассудил Шэнь Цинцю.
— А ещё когда учитель бранит и бьёт меня, — с затуманившимся взглядом поведал Ло Бинхэ. По-видимому, с подобным учеником Шэнь Цинцю успел пристраститься и к этому.
Глядя на это, Шан Цинхуа мысленно поставил рядом с именем Ло Бинхэ пометку: «Неизлечимый мазохист».
— Вы когда-нибудь лгали вашему партнёру? Легко ли вам это дается?
Едва докончив эту фразу, он уверенно записал против имени Ло Бинхэ: «Вдохновенный лжец».
— Да, но никогда больше не стану! — тотчас заявил тот.
— Вы когда-нибудь ссорились? Какого рода была эта ссора?
— Ещё как, — со вздохом ответил Шэнь Цинцю. — Шумиха была знатная, уж не знаю, чего ради – пожалуй, всего этого можно было избежать.
— Зачем вообще задавать подобные вопросы? — обиженно заявил Ло Бинхэ. — Ими ты только огорчаешь учителя почём зря.
— Я-то тут при чём? — парировал Шан Цинхуа и, возвращаясь к списку, продолжил: — Как вы потом мирились?
— Па-па-па спасёт мир, — отмахнулся Шэнь Цинцю.
— Ваши отношения секретны или публичны?
— Ты когда-нибудь слышал о «Сожалениях горы Чунь»? — ответил вопросом на вопрос Шэнь Цинцю.
Последующие вопросы были еще хлеще — казалось, автор опроса поставил себе целью достичь самого дна Бесконечной бездны.
— Позвольте спросить, кто из вас гун, а кто — шoу [10]? — прочистив горло, спросил Шан Цинхуа.
— Что ты имеешь в виду? — растерялся Ло Бинхэ.
— Кто знает, что он имеет в виду, — поспешно замахал веером Шэнь Цинцю. — Давай к следующему вопросу!
— Почему вы решились на это?
Шэнь Цинцю на мгновение задумался.
— По правде говоря, не знаю. Все как-то получилось само собой — так уж сложилась линия сюжета. Может быть… потому что его невозможно не пожалеть?
— А я по-прежнему не понимаю, о чём ты спрашиваешь, — растерянно отозвался Ло Бинхэ.
Похлопав его по макушке, Шэнь Цинцю от всей души бросил:
— И хорошо. В любом случае, ты ничего не теряешь.
— Когда у вас случился первый физический контакт?
Шэнь Цинцю только открыл рот, чтобы ответить, как Ло Бинхэ его опередил:
— На горе Цинцзин.
— Сдаюсь, — судорожно вздохнул Шэнь Цинцю, а Ло Бинхэ поспешил закрепить триумф:
— В Бамбуковой хижине.
«Ну ладно, пусть будет Цинцзин», — рассудил про себя Шэнь Цинцю, не желая поправлять ученика.
— Каким было ваше впечатление?
Шэнь Цинцю не издал ни звука.
Если бы он правдиво выразил свои впечатления от первого контакта, то они вместились бы в три слова: «Боль, боль, боль». Однако, скажи он такое постороннему человеку, и репутации Ло Бинхэ будет нанесен непоправимый урон.
Сам же ученик изрёк с беспрекословной уверенностью:
— Учитель был великолепен. А вот сам я, боюсь, был не на высоте.
— Какой была ваша первая фраза поутру?
— Учитель, завтрак готов! — невольно просиял Ло Бинхэ.
— Заткнись и оденься, — куда менее восторженно бросил Шэнь Цинцю.
— Сколько раз в месяц у вас случается физический контакт?
Этот вопрос наконец вывел Шэнь Цинцю из себя:
— Думаешь, у меня есть свободное время, чтобы это подсчитывать? И вообще, тебе не кажется, что эти вопросы принимают довольно странный характер?
— Приблизительно раз в три дня, — серьёзно ответил Ло Бинхэ. — Если учителю нравится, то мне дозволяется прикасаться к нему уже через два дня.
— Даже делай ты это беспрерывно от восхода до заката целый месяц, от него бы не убыло… —прикусив кончик кисточки, пробормотал Шан Цинхуа. — Тоже мне, бессмертный… — Записав ответ, он продолжил: — Где обычно это происходит?
— Он прямо-таки помешался на Бамбуковой хижине, — хмыкнул Шэнь Цинцю.
— Угу, — расплывшись в улыбке, кивнул Ло Бинхэ.
— А где бы вам хотелось попробовать?..
— А где мы ещё не пробовали? — пожал плечами Шэнь Цинцю. — По мне, так разницы никакой.
— На пике Байчжань, — словно невзначай бросил Ло Бинхэ.
— На тренировочном поле, — ещё тише добавил Ло Бинхэ.
«…заебись», — пронеслось в голове у Шэнь Цинцю. =口=
«Тебе жить надоело, или чувство стыда тебе вовсе неведомо?» - мысленно возопил Шан Цинхуа. =口=
— Какие между вами есть соглашения относительно этого процесса? — отдышавшись, спросил Шан Цинхуа.
— Когда вам больно, вы непременно должны сказать мне, — наставительно изрёк Ло Бинхэ. —Непременно!
— Никакого хныканья в постели! — непреклонно заявил Шэнь Цинцю.
— Похоже, вы оба не поняли смысла вопроса, — со вздохом бросил Шан Цинхуа, но не почёл за нужное пояснить, вместо этого переходя к следующему: — Если бы вы не могли завоевать сердце вашего партнера, предпочли бы вы получить хотя бы его тело?
— Это путь слабаков, — фыркнул Шэнь Цинцю.
— Если сердце мне не принадлежит, то какой прок от обладания телом? — испустил горестный вздох Ло Бинхэ.
Эти слова поневоле задели Шан Цинхуа за живое. Если верить тому, что о нём написано, Ло Бинхэ — неутомимый жеребец, который выше всего ставит собственную похоть. Количество девушек, которых он отымел по воле автора, точно перевалило за двузначное число…
Разумеется, он был в курсе, что в этой странной версии мира пристрастия Ло Бинхэ приняли совершенно иной характер, но он и не подозревал, что все зашло настолько далеко!
— Если бы вашего партнера изнасиловал какой-нибудь головорез, что бы вы сделали?
По правде говоря, этот вопрос выходил за грани реальности.
Когда к Шэнь Цинцю вернулся дар речи, он выпалил:
— Хотел бы я посмотреть на того, кто осмелится это сделать…
Хотя, если поразмыслить, то мог ли человек, желающий свести счёты с жизнью, выбрать более драматичный, патетический и по-своему прекрасный конец?
Вцепившись в рукава побелевшими костяшками, Ло Бинхэ процедил:
— Отрублю конечности, выколю глаза, вырву язык, швырну в Бесконечную бездну, а потом поразмыслю над тем, каким именно способом использовать его, пока он не сдохнет.
— Если ваш лучший друг, — откашлявшись, продолжил Шан Цинхуа, — сетуя на одиночество, предложит с вами переспать, что вы ему ответите?
— У меня нет друзей, способных на столь бесчестные предложения, — торжественно изрёк Ло Бинхэ, добавив: — И вообще, друзья мне без надобности.
Опустив голову, Шэнь Цинцю долго дул на горячий чай, а затем, пригубив, тихо произнёс:
— У меня тоже нет.
— А если бы были, — подозрительно воззрился на него Ло Бинхэ, — Разве Лю… шишу пойдёт на подобное?
Горячий чай выплеснулся на пол.
Прежде чем продолжить со списком вопросов, Шан Цинхуа пришлось сходить за сухой одеждой, поскольку старший сотоварищ основательно обрызгал его чаем.
— Как вы думаете, насколько вы хороши в постели? И что думаете насчёт своего партнера?
Шэнь Цинцю издал глухой смешок. Глаза Ло Бинхэ вновь наполнились слезами. При виде его перекошенного лица и дрожащих губ сердце Шэнь Цинцю вновь болезненно сжалось, и, повернувшись к Шан Цинхуа, он напустился на него:
— Тебе что, доставляет удовольствие наступать на чужие мозоли [11]? Давай к следующему вопросу!
— Я-то тут при чем! — Шан Цинхуа ухватился за мочку уха оборонительным жестом. — Хватит отыгрываться на мне за недочёты в ваших взаимоотношениях! Следующий вопрос: есть ли у вас интерес к садо-мазо?
— А это что? — растерялся Ло Бинхэ. — Учитель, почему в этих вопросах всё больше непонятных слов?
— А, это, — с обманчивой лёгкостью отозвался Шэнь Цинцю. — Он спрашивает, как тебе нравится, когда я на тебя ору и раздаю затрещины, и предпочел бы ты, чтобы я колол тебя иглами и прижигал калёным железом?
— Как ученику может не нравиться то, что делает учитель? — окончательно смутившись, еле слышно прошептал Ло Бинхэ.
Верно поняв его посыл, Шан Цинхуа поспешил записать: «Ло Бинхэ очень заинтересован».
— Что не устраивает вас в постели?
— Слишком маленький, — выпалил Ло Бинхэ.
— Слишком большой, — буркнул Шэнь Цинцю.
Не выдержав, Шан Цинхуа прикрыл глаза рукой: похоже, что у наставника, что у ученика чувство стыда отсутствовало напрочь. Придя в себя, он записал: «Полное взаимопонимание».
— Бывали ли случаи, когда шоу брал инициативу по соблазнению партнёра на себя?
— На меня это что, похоже? — фыркнул Шэнь Цинцю.
— Сложно сказать, — пробормотал Шан Цинхуа. — Вообще-то, по тебе не скажешь, что ты не натурал. Итак, куда вас обычно целует партнер?
Ло Бинхэ с готовностью перечислил:
— В лоб, пальцы, губы — в общем, везде.
— По правде… — со вздохом признался Шэнь Цинцю, — этот парень вообще не умеет целоваться, только кусаться.
— Что сильнее всего заводит вашего партнера во время физического контакта?
— Когда я хвалю его и говорю, что он делает успехи? — неуверенно произнес Шэнь Цинцю.
— Когда я не плачу, — увереннее заявил Ло Бинхэ.
Мелькая со скоростью ветра, кисть Шан Цинхуа сделала запись: «Шэнь-дада крайне невзыскателен в постели».
— О чём вы обычно думаете в этот момент?
— Кто вообще сочинял эти вопросы? — судорожно вздохнул Шэнь Цинцю. — У него был хоть какой-то опыт подобного рода? О чём, во имя богов, тут можно думать?
— Вы раздеваетесь сами или вам помогает партнер?
— Если бы я позволял ему себя раздевать, то у меня бы вовсе целой одежды не осталось, — бесстрастно отозвался Шэнь Цинцю.
— Учитель, как я могу контролировать свою силу в подобные мгновения? — смутился Ло Бинхэ.
— На сколько раз в день вы способны?
Чувствуя, что от подобных вопросов у него уже раскалывается голова, Шэнь Цинцю пробормотал:
— Сколько раз? Да разве кто-нибудь это считает?
Шан Цинхуа уже перевернул страницу, намереваясь задать новый вопрос, когда Ло Бинхэ, потеряв терпение, поведал с не предвещающей ничего хорошего улыбкой:
— Если вам и правда интересно, то я могу посчитать сегодня и потом сказать Шан… то есть, шишу!
Как известно, Ло Бинхэ был человеком действия до мозга костей — раз уж он собрался считать, он будет считать. Шан Цинхуа ещё не успел осознать значения этих слов, когда Ло Бинхэ дернул Шэнь Цинцю за рукав, и, бросив: «Простите, что оставляем вас!» — выволок учителя за дверь, излучая ауру мощи и величия [12]. Порыв воздуха от распахнутой ударом ноги двери разметал по полу аккуратно исписанные листки опросника.
Ощущая, как подёргивается уголок губ, Шан Цинхуа нагнулся, чтобы собрать листы. Внезапно он упал на колени:
— Система… я еще не успел задать Шэню-дада все вопросы… Погоди, не вычитай баллы, дай мне ещё немного времени!
Примечания переводчиков:
[1] Дада 大大 (dàda) — неформальное вежливое обращение, пер. с кит. «отец», «дядюшка».
[2] Зелёный канал чистой любви Цзиньцзяна — 绿丁丁纯爱 (lǜ zhēngzhēng wǎng chún ài).
Цзиньцзян 晋江 (jìnjiāng) — в оригинале 丁丁网 — так в послесловии именуется сайт JJWXC (видимо, из-за визуального сходства иероглифа 丁 с буквой J), на котором размещаются многие китайские новеллы (в частности, именно там была опубликована Система), там имеется BL-канал, который в новелле противопоставляется гаремным романам сайта Чжундян. 丁丁 может означать также сленговое «член», поскольку в прочтении dīngdīng «дин-дин» является звукоподражанием звону колокольчиков.
Канал чистой любви — в оригинале 纯爱 (chún ài) чунь ай — в пер. с кит. «чистая, искренняя любовь». BL-канал, который в новелле противопоставляется гаремным романам сайта Чжундян.
[3] Этот Шэнь – здесь Шэнь Цинцю употребляет самоуничижительное местоимение 某 (mǒu), что в пер. с кит. означает «некий».
[4] Вечный школьник – в оригинале 中二病 (zhōngèrbìng) – в букв. пер. с кит. «люди с уровнем второго класса средней школы», в переносном значении – «наивный, недалёкий».
[5] Возвышенный – в оригинале 高高在上 (gāogāozàishàng) – в пер. с кит. «высоко, в вышине», образно в значении: «ставить себя высоко, оторваться от массы», (например о порочном руководстве).
[6] Пирожок – в оригинале 包子 (bāozi) – баоцзы – паровой пирожок, диалектное – «тряпка, размазня».
[7] Шичжи — 师侄 (shīzhí) — букв. «племянник по наставнику», то бишь ученик брата по школе/клану заклинателей.
[8] Господин, супруг или муженёк – Шан Цинхуа в самом деле использует три обращения жены к мужу:
相公 (xiànggong) – сянгун – в пер. с кит. «чиновник, учёный», а также почтительное обращение жены к мужу.
夫君 (fūjūn) – фуцзюнь – обращение «мой супруг», также поэтическое «друг».
老公 (lǎogōng) – лаогун – в пер. с кит. «муженёк» (разговорное), также главный евнух.
[9] Воззрился на него в немом удивлении – в оригинале 瞠目结舌 (chēng mù jié shé) – в пер. с кит. «вытаращить глаза и привязать язык», образно в значении «опешить, остолбенеть, онеметь, от конфуза лишиться дара речи, разинувши рот, вытаращив глаза».
[10] Гун – от 攻方 (gōngfāng) – в пер. с кит. «атакующая сторона».
Шоу – от 受方 (shòufāng) – в пер. с кит. «принимающая сторона».
[11] Наступать на чужие мозоли – в оригинале 哪壶不开提哪壶 (nǎ hú bù kāi tí nǎ hú) — в букв. пер. с кит. «брать тот чайник, который не кипит» — поговорка из притчи о владельце чайной, который отвадил неплатившего посетителя, заваривая ему чай холодной водой; образно в значении «задевать за живое, допустить бестактность, затронуть запретную тему, наступить на больную мозоль, в доме повешенного говорить о веревке, сыпать соль на рану».
[12] Аура мощи и величия – в оригинале 气壮山河 (qìzhuàngshānhé) – в пер. с кит. «сила (мощь) как у гор и рек».
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 87. Слово о Чжучжи. Часть 2 (внимание: элементы гета [1]!)
Предыдущая глава
Чжучжи-лан не присутствовал при первой встрече Тяньлан-цзюня и Су Сиянь, поскольку стоял в очереди за новой книгой прославленного автора по поручению господина.
Поначалу он не так уж и хотел об этом знать. Но с того самого дня Тяньлан-цзюнь впал в весьма странное состояние.
Сидя на голове племянника, который вёз его, приняв змеиную форму, он рассуждал:
— Во всех пьесах этого мира, что мне доводилось видеть, девы всегда нежны [2] и милы — и я думал, что все они такие, но, выходит, ошибался. Право, Чжучжи-лан, видимо, я посмотрел слишком много подобных сюжетов.
Затем, напрочь позабыв собственные слова, он вновь принимался рассуждать, наслаждаясь очередной пьесой:
— Неужто я и впрямь выгляжу так, будто неспособен содержать себя? Настолько, что мне и на дорогу не хватает?
читать дальшеКогда Чжучжи-лан был занят стиркой, Тяньлан-цзюнь грациозно приседал на корточки рядом с ним, вопрошая:
— Чжучжи-лан, какого ты мнения о моих чертах? Красив ли я? Иными словами, когда девушки видят лицо вроде моего, останется ли их сердце равнодушным?
Встряхивая и выжимая одежду перед тем, как повесить её на бамбуковый шест, Чжучжи-лан вежливо поддакивал господину, про себя вспоминая те бессмысленные пьесы, что видел с Цзюнь-шаном. Вслух он бы такое сказать не решился, но нынче его господин вёл себя точь-в-точь как одна из подобных дев, сердце которой не осталось равнодушным.
Это поневоле подстегнуло его любопытство.
В представлении Чжучжи-лана дева, что не побоялась зайти в опустошённый демонами город, а потом заявила музицирующему Тяньлан-цзюню, чтобы он шёл куда-нибудь подальше со своими песенками и не путался под ногами, пока она разбирается с нечистью — а напоследок бросила ему три ляна [3] серебром на дорожные расходы… Даже если она на деле не окажется высокой здоровенной бабищей [4], каковой ему виделась, по крайней мере, у неё должен быть крепкий костяк и убийственный блеск в глазах.
Вот только наконец повстречавшись с той, что похитила покой Тяньлан-цзюня, заставляя его изводить племянника своими глубокомысленными переживаниями, Чжучжи-лан обнаружил, что она ни капли не походит на сложившееся у него представление о ней.
Тяньлан-цзюнь любил путешествовать по Царству людей. Подобные странствия требовали денег, однако он вечно забывал их захватить — об этом был вынужден заботиться Чжучжи-лан, потому-то его господин вовсе не знал цены деньгам и не считал нужным ограничивать себя, когда дело доходило до трат. Он мог проиграть тысячу золотых слитков за один бросок костей — и племянник ему не препятствовал. Спуская деньги с подобной скоростью, Тяньлан-цзюнь умудрялся истощить даже горы золота и серебра [5], что таскал Чжучжи-лан, так что бывали времена, когда они и впрямь оказывались на мели.
Когда они, покраснев от смущения, топтались на улице, мимо прошествовала девушка в чёрном с мечом за спиной.
— Постойте! — окликнул её Тяньлан-цзюнь.
Как раз проходящая мимо них девушка приподняла брови, остановившись с тенью насмешливой улыбки на губах.
— Разве, повстречавшись с несправедливостью, вам не следует извлечь меч из ножен и встать на защиту обездоленного [6]? — начал владыка демонов.
— Меч-то я извлеку, — парировала девушка. — А вот кошелёк — нет [7]. Для начала верни мне те три ляна, что я одолжила тебе на дорожные расходы в прошлый раз.
— Неужто? — удивился Тяньлан-цзюнь. — Что ж, это всего лишь три ляна. Если дадите мне взаймы ещё три, то можете приобрести меня на три дня.
— Не похоже, чтобы господин годился в носильщики, — отбрила его девушка, — равно как и к другой работе — ты ж рис от проса не отличишь [8]. Какой в тебе прок?
— Цзюнь-шан, — вмешался доселе молча наблюдавший со стороны Чжучжи-лан, простодушно добавив: — Возможно, госпожа полагает, что… вы назвали слишком высокую цену?
Итак, Тяньлан-цзюня впервые отвергли. Не то чтобы никто не сторонился его прежде: прислуга и стражи порой старались избегать господина, в особенности когда он принимался декламировать — но ранее он и помыслить не мог, чтобы кто-то решил, что он и трёх лянов не стоит.
— Не будем об этом, — не отчаивался Тяньлан-цзюнь. — Разве одно моё лицо не стоит трёх лянов серебром?
Его собеседница поперхнулась от подобного предложения, однако всё же взяла на себя труд внимательно изучить его лицо, после чего со смехом признала:
— Что ж, пожалуй, так и есть.
И единым взмахом щедрой руки одарила их слитком золота.
С этого дня траты Тяньлан-цзюня и вовсе потеряли всякие берега, словно прорвавшая плотину река — он спускал деньги безо всякого разумения, так что на это больно было смотреть. Ведь он обрёл богатую покровительницу — и теперь всякий раз, когда смущённый Чжучжи-лан демонстрировал ему опустевший расшитый кошель, владыка демонов без колебаний стучался в эту позолоченную дверь.
При этом Чжучжи-лана охватывало чувство, что тут что-то не так — всё как будто должно бы быть наоборот.
Ну почему Су Сиянь казалась сынком из богатой почтенной семьи — непременным героем подобного рода пьес?
И почему Тяньлан-цзюнь походил на наивную привыкшую к роскоши барышню, которая убежала из дома?
А сам он — чем не осмотрительная маленькая служанка — часть приданого молодой госпожи, которую она то и дело посылает с поручениями?
Чжучжи-лан попытался было указать Тяньлан-цзюню на это несоответствие, воззвав к чувству собственного достоинства владыки Царства демонов, но тот, похоже, искренне наслаждался жизнью на содержании и первой истинной близостью — всю абсурдную любовь, питаемую им к человеческому роду, он вложил в чувство к этой женщине.
Су Сиянь и вправду была холодна и безжалостна, но что-то в ней, безусловно, завораживало.
Встреча с нею открыла им доступ к несметному множеству редкостных сокровищ и неведомых прежде мест: к запрещённым книгам, которые так и не сумел раздобыть Чжучжи-лан, к «корню бессмертия», произрастающему в потаённой пещере, к озеру Лушуй с водами чистыми, будто хрусталь, а также к малоизвестной куртизанке, мастерски игравшей на пипе. И всякий раз после очередной встречи Су Сиянь исчезала дней на десять — а то и на пару недель.
Она пропадала без единого слова, ничем не показывая, что и сама увлеклась, не давая знать о своей тоске. У неё были собственные планы, и она воплощала их в жизнь, равнодушно наблюдая со стороны.
Чжучжи-лана, инстинкты которого были обострены благодаря змеиному наследию, не покидало смутное чувство, что дружба с этой женщиной несёт в себе нешуточную опасность.
Она была сделана совсем из другого теста, что демоницы-искусительницы — столь же обворожительная, но при этом не теряющая серьёзности, безупречно обходительная, но неизменно сдержанная [9]. И всё же это была лишь видимость: Чжучжи-лан был отнюдь не уверен, кто из них одержит верх, случись им сойтись в смертельной схватке.
Под маской этой женственной мягкости скрывалось лишь высокомерие и холодность — Су Сиянь последовательно добивалась своего, плетя кружево интриг. Вторая во всём дворце Хуаньхуа, она занимала весьма высокое положение, подчас отдавая команды тысячам собратьев. А поскольку издревле именно эта школа считалась наиболее непримиримым противником Царства демонов, знакомство с Су Сиянь несло в себе смертельную угрозу.
Чжучжи-лан поведал господину обо всём, что ему удалось выяснить, и всё же Тяньлан-цзюня не убедило даже это.
Загораясь новым увлечением, он нередко терял всякую связь с реальностью и, позабыв про осторожность, клал яйца в одну корзину. Он не то чтобы не понимал, кто такая Су Сиянь — просто никогда в ней не сомневался.
И ценой за эту уверенность стало заточение под горой Байлу — почти два десятка лет в кромешной тьме, без единого шанса на справедливое возмездие.
— Я хочу убивать людей.
За эти годы эта фраза чаще прочих просилась на язык. А ведь прежде питавшему непреодолимую привязанность к человеческому роду Тяньлан-цзюню ни разу не доводилось убить человека.
Лишившись источника энергии, позволившего ему принять человеческую форму, Чжучжи-лан вновь обратился в полузмея-получеловека. И всякий раз, видя, как он ползает по земле, Тяньлан-цзюнь бросал:
— Скройся с глаз! — добавляя: — От твоего пресмыкания с души воротит.
Тогда Чжучжи-лан безмолвно вихлял прочь и находил местечко, которого не достигали лучи луны и солнца, чтобы попрактиковаться в более изящном ползании.
Норов Цзюнь-шана портился день ото дня, но Чжучжи-лан не находил в себе сил вознегодовать или обидеться.
Веля ему убираться прочь, Тяньлан-цзюнь желал, чтобы племянник скрылся в Царстве демонов, вернувшись на южные рубежи, на свою родину — одним словом, куда угодно, лишь бы подальше.
Он попросту не мог вынести, чтобы кто-то видел его в столь плачевном состоянии — не в силах ни жаждать жизни, ни молить о смерти [10]. Будучи повелителем Царства демонов по праву рождения, Тяньлан-цзюнь никогда прежде не сталкивался с истинными невзгодами, не терял спокойствия души и природной грации. Отвергая всё грубое и способное запятнать его светлый образ, он дошёл до лёгкой одержимости чистотой. Он всегда превыше всего презирал уродство — однако прискорбная правда заключалась в том, что нынче он сам был самым уродливым созданием на свете.
Окровавленный, опутанный семьюдесятью двумя цепями и сорока девятью мощными заклятьями, он мог лишь бессильно наблюдать за тем, как разлагается его тело — и всё сильнее воняет. И всё же он сохранил полную ясность рассудка, ни разу не лишившись сознания, даже когда жаждал этого всей душой. Те заклинатели не в силах были убить его, так что они приложили все старания, чтобы заставить его страдать. Пожалуй, даже полузмеиное тело Чжучжи-лана теперь выглядело выигрышно в сравнении с нынешним состоянием Тяньлан-цзюня.
Поскольку Чжучжи-лан утратил способность к речи вместе с человеческим обликом, Тяньлан-цзюнь начал разговаривать сам с собой, по полдня кряду пересказывая диалоги из пьес, и пел песни из книг, которые некогда читал — но порой слова застревали у него в горле, и Чжучжи-лан понимал, что, должно быть, это была одна из тех пьес, на которую их водила Су Сиянь.
И всё же после этой неловкой паузы Тяньлан-цзюнь продолжал — ещё сильнее возвысив голос. Отражённая эхом протяжная мелодия наводняла безлюдную долину хрипловатым горестным звучанием.
Неспособный говорить Чжучжи-лан не мог попросить его прекратить — не мог даже закрыть уши ладонями, не мог и отстраниться, попросту прекратив слушать. Теперь-то он начал познавать истинное значение слова «беспомощность».
Зачем он терзает своё разбитое сердце, зачем принуждает себя длить страдания?
Чжучжи-лану не оставалось ничего иного, кроме как упорно таскать господину листья с каплями воды из озера Лушуй, чтобы понемногу обмывать его тело, промывать раны, что никогда не исцелятся.
Стоит ли говорить, что за все эти годы они слыхом не слыхивали о Ло Бинхэ. Так и не сумев достичь вожделенной вершины, Су Сиянь сгинула без следа — и, когда им наконец удалось вырваться из своей темницы [11], им ничего не удалось разведать о её судьбе.
Когда в южных землях Царства демонов Чжучжи-лан вновь узрел это лицо, он был так этим поражён, что напрочь позабыл о вверенном ему поручении. Сразившись с ним, он поспешил к господину, чтобы доложить об этом происшествии.
А затем свершилась битва в Священном мавзолее.
После того, как Чжучжи-лан выплюнул Шэнь Цинцю, бережно уложив его, Тяньлан-цзюнь воззрился на племянника, который веером из пальмового листа поддувал угли в жаровне, и глубокомысленно бросил:
— Как думаешь, он больше похож на меня или на неё?
Без пояснений понимая, кого господин имеет в виду под «ним» и «ней», Чжучжи-лан рассеянно ответил:
— Разве Цзюнь-шан сам не говорил об этом? Он — вылитая мать.
— Тогда я просто делал вид, что мне всё равно, — со смехом покачал головой Тяньлан-цзюнь.
И всё же оба они знали, что такими чертами, как неодолимая привязанность к людям, упрямство и сентиментальность, а также безоглядное стремление к цели [12] и слепое следование безрассудным идеям, Ло Бинхэ куда сильнее походил на отца.
Пристроив подбородок на ладони, Тяньлан-цзюнь изрёк, глядя на лежавшего со смеженными веками Шэнь Цинцю:
— И всё же он куда счастливее меня.
Стоило признать: то, что одержимая привязанность Ло Бинхэ замкнулась на таком человеке, как Шэнь Цинцю, оказалось весьма счастливым стечением обстоятельств — от него едва ли можно было ждать, что он соберёт под свою эгиду весь заклинательский мир, чтобы заточить ученика под хребтом Цанцюн.
К тому же, в этой жизни лишь двое могли глядеть на жуткую внешность Чжучжи-лана, не отшатываясь в отвращении: одним был Тяньлан-цзюнь, другим — Шэнь Цинцю.
— И каков же твой план? — поинтересовался владыка демонов. — Решил прибрать себе это сокровище?
Уставившийся на него во все глаза Чжучжи-лан далеко не сразу понял, что имел в виду господин, а когда до него дошло, покраснел до корней волос:
— Цзюнь-шан!
— А что в этом такого? — как ни в чём не бывало парировал Тяньлан-цзюнь. — Просто умыкни — да и дело с концом. Все мы, демоны, знаем в этом толк. Кроме того, вы ведь двоюродные братья [13] — так к чему чиниться? Предыдущий глава рода Мобэя, не скрываясь, похитил старшую жену у собственного младшего брата.
— Я сроду не питал подобных помыслов! — возмутился Чжучжи-лан.
— Тогда отчего ж ты так покраснел? — не без любопытства спросил Тяньлан-цзюнь.
— Цзюнь-шан, — послушно отозвался его племянник, — быть может, если бы вы не заставляли этого подчинённого добывать подобные книги в таком количестве и требовать, чтобы он рассматривал их вместе с вами, читая вслух, то он не краснел бы так.
Однако слова господина оказали на Чжучжи-лана такое воздействие, продолжая звучать в ушах подобно эху, что он больше не мог поднять глаза на бессмертного мастера Шэня, не терзаясь при этом угрызениями совести.
Конечно, он понимал, отчего Тяньлан-цзюню так нравится его поддразнивать — тем самым господин не только испытывал племянника, но и подталкивал его к действию.
Вырвавшись из заточения под горой Байлу, Тяньлан-цзюнь не собирался долго пребывать в этом новом теле — равно как не имел иных далеко идущих планов.
Но узрев Шэнь Цинцю, он наконец-то почувствовал, что может вздохнуть с облегчением: «Теперь кто-то другой сможет позаботиться о моём недалёком племяннике».
Жизнь этого простачка всегда вращалась вокруг других — а до самого себя ему и дела не было. Обретя того, за кем мог следовать, Чжучжи-лан не останется таким же одиноким и потерянным — тогда и Тяньлан-цзюню будет спокойнее [14] на том свете, когда он сгинет, доведя себя до крайности. Ведь этот Шэнь Цинцю явно заслуживал того, чтобы за ним следовали — каким бы ни был истинный смысл этого «следования».
Обретя в этом какое-никакое утешение, Тяньлан-цзюнь больше не сдерживал себя, расходуя всё больше демонической энергии, отчего разложение его тела ускорялось день ото дня: теперь у него то и дело отваливалась рука, пальцы или что-либо ещё — Чжучжи-лан просто с ног сбивался, изыскивая способы его подлатать.
В какой-то момент он решил просто-напросто пришить конечности господина иглой. Не препятствуя ему, Тяньлан-цзюнь бросил:
— А ведь чутьё не обмануло тебя и на этот раз. Дождавшись утвердительного возгласа, владыка демонов добавил: — Ну а если я вновь сойдусь с Ло Бинхэ в схватке, кто из нас победит? — после непродолжительного молчания он сам неспешно изрёк: — Даже если ты не ответишь, я и сам знаю: разумеется, я проиграю.
Чжучжи-лан молча откусил нитку, завязывая узелок.
— Почему бы тебе не последовать за горным лордом Шэнем? — то ли в насмешку, то ли всерьёз бросил Тяньлан-цзюнь. — Раз он смог позаботиться о Ло Бинхэ, то и позаботиться о тебе для него труда не составит.
— Пойдёмте-ка спать, Цзюнь-шан, — только и ответил его племянник.
Однако владыка демонов не унимался:
— Разве ты не собирался навестить горного лорда Шэня этим вечером в его палатке, чтобы удалить ростки цинсы? Ты ведь слышал, как я спросил его сегодня, занимались ли они с Ло Бинхэ совместным совершенствованием — и судя по выражению его лица, об этом пока речи не было. Кто успел — тот и съел, чуешь, что я имею в виду?
Однако Чжучжи-лан предпочёл сделать вид, что вовсе его не слушает, согнувшись, чтобы снять с господина сапоги — однако так и не сумел этого сделать. Приподняв ноги, Тяньлан-цзюнь поставил их на шкуру дикого зверя и с серьёзным видом спросил племянника:
— Что я должен сделать, чтобы задеть тебя настолько, чтобы ты, разочаровавшись во мне, наконец ушёл от меня залечивать своё разбитое сердце?
— После всех этих пьес [15], что мне довелось прочесть, я могу лишь сказать, что этот сюжет уже не нов, — молвил на это Чжучжи-лан. — Ничто не может настолько задеть этого подчинённого. Так что давайте спать, Цзюнь-шан.
— Я покуда не хочу спать, — отозвался Тяньлан-цзюнь. — Поторопись к горному лорду Шэню — чуть позже я зайду навестить вас обоих.
— Похоже, мне не по силам переубедить Цзюнь-шана, — беспомощно бросил его племянник, додумав про себя: «…когда тот принимается донимать меня безумными советами, повинуясь необузданной игре воображения…»
— Разве я не был столь же упрям и прежде? — заметил Тяньлан-цзюнь. — Что скажешь? Отчего бы тебе тогда меня не оставить?
Чжучжи-лану подумалось, что его господин основательно напился — при этом его способность доводить близких до смеха или до слёз многократно усиливалась. Покачав головой, его племянник то ли в пятый, то ли в шестой раз протянул руку за сапогами Тяньлан-цзюня — и, наконец-то преуспев, стащил их с ног.
— Идите спать, Цзюнь-шан, — повторил он.
Уложив Тяньлан-цзюня, Чжучжи-лан против его воли прикрыл тело господина одеялом.
— А ты всё сильнее походишь на заботливую мамашу, — проворчал владыка демонов, добавив со вздохом: — Думаешь, твой дядя шутки шутить вздумал? Почему же ты не велишь мне остановиться, не ищешь путей отступления? Чжучжи-лан, если продолжишь в том же духе, что же станется с тобой в будущем?
***
— Как я и подозревал, я всё ещё не в силах избыть своей привязанности к людям. — Вот что сказал Тяньлан-цзюнь, обращаясь к Шэнь Цинцю.
При этих словах Чжучжи-лан испытал некоторое облегчение.
Наконец-то Цзюнь-шан признал то, во что всегда верил в глубине души. Видимо, у него больше не осталось сил даже на притворство.
В самом средоточии рушащихся скал Тяньлан-цзюнь скорбно пробормотал:
— Увы, Чжучжи-лан, стоит признать, выглядишь ты неважно…
Однако его племяннику было грех жаловаться: у него ещё оставалось немного сил, ровно столько, чтобы хоть сколько-нибудь продержаться. Он не позволит Цзюнь-шану погибнуть вместе с ним, так что господину незачем было тревожиться о том, что он почиет в обществе столь уродливой твари.
Когда с потрясшим землю грохотом хребет Майгу обратился в тучи пыли и щебня, огромная змея упала в сверкающие воды реки Ло.
На самом деле Шэнь Цинцю так и не услышал последних слов Тяньлан-цзюня, ибо они были сказаны так тихо, что внял им один Чжучжи-лан.
— Но почему это так трудно — любить человека? — сказал он.
В то мгновение его племянник не мог улыбнуться — или вымолвить хоть слово; ему оставалось лишь бросить на господина задумчивый взгляд и с тихим шипением провести по его лицу раздвоенным языком, пачкая его змеиной слюной.
«Воистину трудно», — подумалось ему. Но как бы трудно это ни было, перестать любить — много труднее.
Примечания переводчиков:
[1] Гет — в оригинале BG — сокращение от boys and girls.
[2] Нежны — в оригинале 柔情似水 (róuqíng sì shuǐ) — в пер. с кит. «мягкий, как вода», в образном значении — «нежные чувства, мягкий, податливый».
[3] Лян — 兩 (liăng) — мера веса, равная 50 г.
[4] Высокой здоровенной бабищей — в оригинале 五大三粗 (wǔ dà sān cū) — в букв. пер. с кит. «пять больших, три грубых (широких, толстых)». Это выражение описывает выдающуюся мужскую внешность: в общих чертах, «пять да» означают широкие плечи, большие уши, крупные руки, ягодицы и ноги. Значение этого выражения неоднократно менялось с течением времени, обретая то положительную, то отрицательную окраску.
[5] Горы золота и серебра — в оригинале идиома 金山银海 (jīnshān yínhài) — в пер. с кит. «гора золота, море серебра».
[6] Извлечь меч из ножен и встать на защиту обездоленного — в оригинале 拔刀相助 (bá dāo xiāng zhù) — в пер. с кит. «бросаться на помощь с обнажённым мечом», в образном значении — «стоять грудью за кого-то».
[7] Кошелёк — нет — в оригинале 解囊 (jiěnáng) — в букв. пер. с кит. «развязать завязки кошеля», «раскошелиться».
[8] Не способен к физической работе, рис от проса не отличишь 四体不勤五谷不分 (sìtǐbùqínwǔgǔbùfēn) — в пер. с кит. «лежебока, не различающий пять злаков» в образном значении «быть невеждой в практических вопросах; быть оторванным от действительности».
[9] Неизменно сдержанная — в оригинале 目不斜视 (mùbùxiéshì) — в пер. с кит. «и глазом косо не взглянуть», в образном значении «держаться корректно, не смотреть куда не следует».
[10] Не в силах ни жаждать жизни, ни молить о смерти — в оригинале идиома 求生不得求死不能 (qiú shēng bù dé qiú sǐ bù néng) — в пер. с кит. «хочется жить, но не выжить, хочется умереть — тоже никак», образно в значении «находиться в невыносимом положении».
[11] Вырваться из темницы — в оригинале 重见天日 (chóngjiàn tiānrì) — в пер. с кит. «снова увидеть солнце на небе», образно в значении «вновь увидеть свет, снова вздохнуть полной грудью».
[12] Безоглядное стремление к цели — в оригинале 义无反顾 (yìwú fǎngù) — в пер. с кит. «долг не позволяет оглядываться назад», «моральные принципы не позволяют отступить», образно в значении «безоговорочно, без колебаний, твёрдо, непреклонно».
[13] Двоюродные братья 表兄弟 (biǎoxiōngdì) бяосюнди – двоюродные братья (по материнской линии – речь идёт о Чжучжи).
[14] Будет спокойнее – в оригинале 折腾 (zhēteng) – в пер. с кит. «крутиться на одном месте; ворочаться с боку на бок».
[15] Пьесы – в оригинале 话本 (huàběn) – хуабэнь – китайская городская народная повесть, возникшая из устного сказа, книга-пересказ на разговорном языке (в отличие от оригинала на книжном литературном языке).
Следующая глава
Чжучжи-лан не присутствовал при первой встрече Тяньлан-цзюня и Су Сиянь, поскольку стоял в очереди за новой книгой прославленного автора по поручению господина.
Поначалу он не так уж и хотел об этом знать. Но с того самого дня Тяньлан-цзюнь впал в весьма странное состояние.
Сидя на голове племянника, который вёз его, приняв змеиную форму, он рассуждал:
— Во всех пьесах этого мира, что мне доводилось видеть, девы всегда нежны [2] и милы — и я думал, что все они такие, но, выходит, ошибался. Право, Чжучжи-лан, видимо, я посмотрел слишком много подобных сюжетов.
Затем, напрочь позабыв собственные слова, он вновь принимался рассуждать, наслаждаясь очередной пьесой:
— Неужто я и впрямь выгляжу так, будто неспособен содержать себя? Настолько, что мне и на дорогу не хватает?
читать дальшеКогда Чжучжи-лан был занят стиркой, Тяньлан-цзюнь грациозно приседал на корточки рядом с ним, вопрошая:
— Чжучжи-лан, какого ты мнения о моих чертах? Красив ли я? Иными словами, когда девушки видят лицо вроде моего, останется ли их сердце равнодушным?
Встряхивая и выжимая одежду перед тем, как повесить её на бамбуковый шест, Чжучжи-лан вежливо поддакивал господину, про себя вспоминая те бессмысленные пьесы, что видел с Цзюнь-шаном. Вслух он бы такое сказать не решился, но нынче его господин вёл себя точь-в-точь как одна из подобных дев, сердце которой не осталось равнодушным.
Это поневоле подстегнуло его любопытство.
В представлении Чжучжи-лана дева, что не побоялась зайти в опустошённый демонами город, а потом заявила музицирующему Тяньлан-цзюню, чтобы он шёл куда-нибудь подальше со своими песенками и не путался под ногами, пока она разбирается с нечистью — а напоследок бросила ему три ляна [3] серебром на дорожные расходы… Даже если она на деле не окажется высокой здоровенной бабищей [4], каковой ему виделась, по крайней мере, у неё должен быть крепкий костяк и убийственный блеск в глазах.
Вот только наконец повстречавшись с той, что похитила покой Тяньлан-цзюня, заставляя его изводить племянника своими глубокомысленными переживаниями, Чжучжи-лан обнаружил, что она ни капли не походит на сложившееся у него представление о ней.
Тяньлан-цзюнь любил путешествовать по Царству людей. Подобные странствия требовали денег, однако он вечно забывал их захватить — об этом был вынужден заботиться Чжучжи-лан, потому-то его господин вовсе не знал цены деньгам и не считал нужным ограничивать себя, когда дело доходило до трат. Он мог проиграть тысячу золотых слитков за один бросок костей — и племянник ему не препятствовал. Спуская деньги с подобной скоростью, Тяньлан-цзюнь умудрялся истощить даже горы золота и серебра [5], что таскал Чжучжи-лан, так что бывали времена, когда они и впрямь оказывались на мели.
Когда они, покраснев от смущения, топтались на улице, мимо прошествовала девушка в чёрном с мечом за спиной.
— Постойте! — окликнул её Тяньлан-цзюнь.
Как раз проходящая мимо них девушка приподняла брови, остановившись с тенью насмешливой улыбки на губах.
— Разве, повстречавшись с несправедливостью, вам не следует извлечь меч из ножен и встать на защиту обездоленного [6]? — начал владыка демонов.
— Меч-то я извлеку, — парировала девушка. — А вот кошелёк — нет [7]. Для начала верни мне те три ляна, что я одолжила тебе на дорожные расходы в прошлый раз.
— Неужто? — удивился Тяньлан-цзюнь. — Что ж, это всего лишь три ляна. Если дадите мне взаймы ещё три, то можете приобрести меня на три дня.
— Не похоже, чтобы господин годился в носильщики, — отбрила его девушка, — равно как и к другой работе — ты ж рис от проса не отличишь [8]. Какой в тебе прок?
— Цзюнь-шан, — вмешался доселе молча наблюдавший со стороны Чжучжи-лан, простодушно добавив: — Возможно, госпожа полагает, что… вы назвали слишком высокую цену?
Итак, Тяньлан-цзюня впервые отвергли. Не то чтобы никто не сторонился его прежде: прислуга и стражи порой старались избегать господина, в особенности когда он принимался декламировать — но ранее он и помыслить не мог, чтобы кто-то решил, что он и трёх лянов не стоит.
— Не будем об этом, — не отчаивался Тяньлан-цзюнь. — Разве одно моё лицо не стоит трёх лянов серебром?
Его собеседница поперхнулась от подобного предложения, однако всё же взяла на себя труд внимательно изучить его лицо, после чего со смехом признала:
— Что ж, пожалуй, так и есть.
И единым взмахом щедрой руки одарила их слитком золота.
С этого дня траты Тяньлан-цзюня и вовсе потеряли всякие берега, словно прорвавшая плотину река — он спускал деньги безо всякого разумения, так что на это больно было смотреть. Ведь он обрёл богатую покровительницу — и теперь всякий раз, когда смущённый Чжучжи-лан демонстрировал ему опустевший расшитый кошель, владыка демонов без колебаний стучался в эту позолоченную дверь.
При этом Чжучжи-лана охватывало чувство, что тут что-то не так — всё как будто должно бы быть наоборот.
Ну почему Су Сиянь казалась сынком из богатой почтенной семьи — непременным героем подобного рода пьес?
И почему Тяньлан-цзюнь походил на наивную привыкшую к роскоши барышню, которая убежала из дома?
А сам он — чем не осмотрительная маленькая служанка — часть приданого молодой госпожи, которую она то и дело посылает с поручениями?
Чжучжи-лан попытался было указать Тяньлан-цзюню на это несоответствие, воззвав к чувству собственного достоинства владыки Царства демонов, но тот, похоже, искренне наслаждался жизнью на содержании и первой истинной близостью — всю абсурдную любовь, питаемую им к человеческому роду, он вложил в чувство к этой женщине.
Су Сиянь и вправду была холодна и безжалостна, но что-то в ней, безусловно, завораживало.
Встреча с нею открыла им доступ к несметному множеству редкостных сокровищ и неведомых прежде мест: к запрещённым книгам, которые так и не сумел раздобыть Чжучжи-лан, к «корню бессмертия», произрастающему в потаённой пещере, к озеру Лушуй с водами чистыми, будто хрусталь, а также к малоизвестной куртизанке, мастерски игравшей на пипе. И всякий раз после очередной встречи Су Сиянь исчезала дней на десять — а то и на пару недель.
Она пропадала без единого слова, ничем не показывая, что и сама увлеклась, не давая знать о своей тоске. У неё были собственные планы, и она воплощала их в жизнь, равнодушно наблюдая со стороны.
Чжучжи-лана, инстинкты которого были обострены благодаря змеиному наследию, не покидало смутное чувство, что дружба с этой женщиной несёт в себе нешуточную опасность.
Она была сделана совсем из другого теста, что демоницы-искусительницы — столь же обворожительная, но при этом не теряющая серьёзности, безупречно обходительная, но неизменно сдержанная [9]. И всё же это была лишь видимость: Чжучжи-лан был отнюдь не уверен, кто из них одержит верх, случись им сойтись в смертельной схватке.
Под маской этой женственной мягкости скрывалось лишь высокомерие и холодность — Су Сиянь последовательно добивалась своего, плетя кружево интриг. Вторая во всём дворце Хуаньхуа, она занимала весьма высокое положение, подчас отдавая команды тысячам собратьев. А поскольку издревле именно эта школа считалась наиболее непримиримым противником Царства демонов, знакомство с Су Сиянь несло в себе смертельную угрозу.
Чжучжи-лан поведал господину обо всём, что ему удалось выяснить, и всё же Тяньлан-цзюня не убедило даже это.
Загораясь новым увлечением, он нередко терял всякую связь с реальностью и, позабыв про осторожность, клал яйца в одну корзину. Он не то чтобы не понимал, кто такая Су Сиянь — просто никогда в ней не сомневался.
И ценой за эту уверенность стало заточение под горой Байлу — почти два десятка лет в кромешной тьме, без единого шанса на справедливое возмездие.
— Я хочу убивать людей.
За эти годы эта фраза чаще прочих просилась на язык. А ведь прежде питавшему непреодолимую привязанность к человеческому роду Тяньлан-цзюню ни разу не доводилось убить человека.
Лишившись источника энергии, позволившего ему принять человеческую форму, Чжучжи-лан вновь обратился в полузмея-получеловека. И всякий раз, видя, как он ползает по земле, Тяньлан-цзюнь бросал:
— Скройся с глаз! — добавляя: — От твоего пресмыкания с души воротит.
Тогда Чжучжи-лан безмолвно вихлял прочь и находил местечко, которого не достигали лучи луны и солнца, чтобы попрактиковаться в более изящном ползании.
Норов Цзюнь-шана портился день ото дня, но Чжучжи-лан не находил в себе сил вознегодовать или обидеться.
Веля ему убираться прочь, Тяньлан-цзюнь желал, чтобы племянник скрылся в Царстве демонов, вернувшись на южные рубежи, на свою родину — одним словом, куда угодно, лишь бы подальше.
Он попросту не мог вынести, чтобы кто-то видел его в столь плачевном состоянии — не в силах ни жаждать жизни, ни молить о смерти [10]. Будучи повелителем Царства демонов по праву рождения, Тяньлан-цзюнь никогда прежде не сталкивался с истинными невзгодами, не терял спокойствия души и природной грации. Отвергая всё грубое и способное запятнать его светлый образ, он дошёл до лёгкой одержимости чистотой. Он всегда превыше всего презирал уродство — однако прискорбная правда заключалась в том, что нынче он сам был самым уродливым созданием на свете.
Окровавленный, опутанный семьюдесятью двумя цепями и сорока девятью мощными заклятьями, он мог лишь бессильно наблюдать за тем, как разлагается его тело — и всё сильнее воняет. И всё же он сохранил полную ясность рассудка, ни разу не лишившись сознания, даже когда жаждал этого всей душой. Те заклинатели не в силах были убить его, так что они приложили все старания, чтобы заставить его страдать. Пожалуй, даже полузмеиное тело Чжучжи-лана теперь выглядело выигрышно в сравнении с нынешним состоянием Тяньлан-цзюня.
Поскольку Чжучжи-лан утратил способность к речи вместе с человеческим обликом, Тяньлан-цзюнь начал разговаривать сам с собой, по полдня кряду пересказывая диалоги из пьес, и пел песни из книг, которые некогда читал — но порой слова застревали у него в горле, и Чжучжи-лан понимал, что, должно быть, это была одна из тех пьес, на которую их водила Су Сиянь.
И всё же после этой неловкой паузы Тяньлан-цзюнь продолжал — ещё сильнее возвысив голос. Отражённая эхом протяжная мелодия наводняла безлюдную долину хрипловатым горестным звучанием.
Неспособный говорить Чжучжи-лан не мог попросить его прекратить — не мог даже закрыть уши ладонями, не мог и отстраниться, попросту прекратив слушать. Теперь-то он начал познавать истинное значение слова «беспомощность».
Зачем он терзает своё разбитое сердце, зачем принуждает себя длить страдания?
Чжучжи-лану не оставалось ничего иного, кроме как упорно таскать господину листья с каплями воды из озера Лушуй, чтобы понемногу обмывать его тело, промывать раны, что никогда не исцелятся.
Стоит ли говорить, что за все эти годы они слыхом не слыхивали о Ло Бинхэ. Так и не сумев достичь вожделенной вершины, Су Сиянь сгинула без следа — и, когда им наконец удалось вырваться из своей темницы [11], им ничего не удалось разведать о её судьбе.
Когда в южных землях Царства демонов Чжучжи-лан вновь узрел это лицо, он был так этим поражён, что напрочь позабыл о вверенном ему поручении. Сразившись с ним, он поспешил к господину, чтобы доложить об этом происшествии.
А затем свершилась битва в Священном мавзолее.
После того, как Чжучжи-лан выплюнул Шэнь Цинцю, бережно уложив его, Тяньлан-цзюнь воззрился на племянника, который веером из пальмового листа поддувал угли в жаровне, и глубокомысленно бросил:
— Как думаешь, он больше похож на меня или на неё?
Без пояснений понимая, кого господин имеет в виду под «ним» и «ней», Чжучжи-лан рассеянно ответил:
— Разве Цзюнь-шан сам не говорил об этом? Он — вылитая мать.
— Тогда я просто делал вид, что мне всё равно, — со смехом покачал головой Тяньлан-цзюнь.
И всё же оба они знали, что такими чертами, как неодолимая привязанность к людям, упрямство и сентиментальность, а также безоглядное стремление к цели [12] и слепое следование безрассудным идеям, Ло Бинхэ куда сильнее походил на отца.
Пристроив подбородок на ладони, Тяньлан-цзюнь изрёк, глядя на лежавшего со смеженными веками Шэнь Цинцю:
— И всё же он куда счастливее меня.
Стоило признать: то, что одержимая привязанность Ло Бинхэ замкнулась на таком человеке, как Шэнь Цинцю, оказалось весьма счастливым стечением обстоятельств — от него едва ли можно было ждать, что он соберёт под свою эгиду весь заклинательский мир, чтобы заточить ученика под хребтом Цанцюн.
К тому же, в этой жизни лишь двое могли глядеть на жуткую внешность Чжучжи-лана, не отшатываясь в отвращении: одним был Тяньлан-цзюнь, другим — Шэнь Цинцю.
— И каков же твой план? — поинтересовался владыка демонов. — Решил прибрать себе это сокровище?
Уставившийся на него во все глаза Чжучжи-лан далеко не сразу понял, что имел в виду господин, а когда до него дошло, покраснел до корней волос:
— Цзюнь-шан!
— А что в этом такого? — как ни в чём не бывало парировал Тяньлан-цзюнь. — Просто умыкни — да и дело с концом. Все мы, демоны, знаем в этом толк. Кроме того, вы ведь двоюродные братья [13] — так к чему чиниться? Предыдущий глава рода Мобэя, не скрываясь, похитил старшую жену у собственного младшего брата.
— Я сроду не питал подобных помыслов! — возмутился Чжучжи-лан.
— Тогда отчего ж ты так покраснел? — не без любопытства спросил Тяньлан-цзюнь.
— Цзюнь-шан, — послушно отозвался его племянник, — быть может, если бы вы не заставляли этого подчинённого добывать подобные книги в таком количестве и требовать, чтобы он рассматривал их вместе с вами, читая вслух, то он не краснел бы так.
Однако слова господина оказали на Чжучжи-лана такое воздействие, продолжая звучать в ушах подобно эху, что он больше не мог поднять глаза на бессмертного мастера Шэня, не терзаясь при этом угрызениями совести.
Конечно, он понимал, отчего Тяньлан-цзюню так нравится его поддразнивать — тем самым господин не только испытывал племянника, но и подталкивал его к действию.
Вырвавшись из заточения под горой Байлу, Тяньлан-цзюнь не собирался долго пребывать в этом новом теле — равно как не имел иных далеко идущих планов.
Но узрев Шэнь Цинцю, он наконец-то почувствовал, что может вздохнуть с облегчением: «Теперь кто-то другой сможет позаботиться о моём недалёком племяннике».
Жизнь этого простачка всегда вращалась вокруг других — а до самого себя ему и дела не было. Обретя того, за кем мог следовать, Чжучжи-лан не останется таким же одиноким и потерянным — тогда и Тяньлан-цзюню будет спокойнее [14] на том свете, когда он сгинет, доведя себя до крайности. Ведь этот Шэнь Цинцю явно заслуживал того, чтобы за ним следовали — каким бы ни был истинный смысл этого «следования».
Обретя в этом какое-никакое утешение, Тяньлан-цзюнь больше не сдерживал себя, расходуя всё больше демонической энергии, отчего разложение его тела ускорялось день ото дня: теперь у него то и дело отваливалась рука, пальцы или что-либо ещё — Чжучжи-лан просто с ног сбивался, изыскивая способы его подлатать.
В какой-то момент он решил просто-напросто пришить конечности господина иглой. Не препятствуя ему, Тяньлан-цзюнь бросил:
— А ведь чутьё не обмануло тебя и на этот раз. Дождавшись утвердительного возгласа, владыка демонов добавил: — Ну а если я вновь сойдусь с Ло Бинхэ в схватке, кто из нас победит? — после непродолжительного молчания он сам неспешно изрёк: — Даже если ты не ответишь, я и сам знаю: разумеется, я проиграю.
Чжучжи-лан молча откусил нитку, завязывая узелок.
— Почему бы тебе не последовать за горным лордом Шэнем? — то ли в насмешку, то ли всерьёз бросил Тяньлан-цзюнь. — Раз он смог позаботиться о Ло Бинхэ, то и позаботиться о тебе для него труда не составит.
— Пойдёмте-ка спать, Цзюнь-шан, — только и ответил его племянник.
Однако владыка демонов не унимался:
— Разве ты не собирался навестить горного лорда Шэня этим вечером в его палатке, чтобы удалить ростки цинсы? Ты ведь слышал, как я спросил его сегодня, занимались ли они с Ло Бинхэ совместным совершенствованием — и судя по выражению его лица, об этом пока речи не было. Кто успел — тот и съел, чуешь, что я имею в виду?
Однако Чжучжи-лан предпочёл сделать вид, что вовсе его не слушает, согнувшись, чтобы снять с господина сапоги — однако так и не сумел этого сделать. Приподняв ноги, Тяньлан-цзюнь поставил их на шкуру дикого зверя и с серьёзным видом спросил племянника:
— Что я должен сделать, чтобы задеть тебя настолько, чтобы ты, разочаровавшись во мне, наконец ушёл от меня залечивать своё разбитое сердце?
— После всех этих пьес [15], что мне довелось прочесть, я могу лишь сказать, что этот сюжет уже не нов, — молвил на это Чжучжи-лан. — Ничто не может настолько задеть этого подчинённого. Так что давайте спать, Цзюнь-шан.
— Я покуда не хочу спать, — отозвался Тяньлан-цзюнь. — Поторопись к горному лорду Шэню — чуть позже я зайду навестить вас обоих.
— Похоже, мне не по силам переубедить Цзюнь-шана, — беспомощно бросил его племянник, додумав про себя: «…когда тот принимается донимать меня безумными советами, повинуясь необузданной игре воображения…»
— Разве я не был столь же упрям и прежде? — заметил Тяньлан-цзюнь. — Что скажешь? Отчего бы тебе тогда меня не оставить?
Чжучжи-лану подумалось, что его господин основательно напился — при этом его способность доводить близких до смеха или до слёз многократно усиливалась. Покачав головой, его племянник то ли в пятый, то ли в шестой раз протянул руку за сапогами Тяньлан-цзюня — и, наконец-то преуспев, стащил их с ног.
— Идите спать, Цзюнь-шан, — повторил он.
Уложив Тяньлан-цзюня, Чжучжи-лан против его воли прикрыл тело господина одеялом.
— А ты всё сильнее походишь на заботливую мамашу, — проворчал владыка демонов, добавив со вздохом: — Думаешь, твой дядя шутки шутить вздумал? Почему же ты не велишь мне остановиться, не ищешь путей отступления? Чжучжи-лан, если продолжишь в том же духе, что же станется с тобой в будущем?
***
— Как я и подозревал, я всё ещё не в силах избыть своей привязанности к людям. — Вот что сказал Тяньлан-цзюнь, обращаясь к Шэнь Цинцю.
При этих словах Чжучжи-лан испытал некоторое облегчение.
Наконец-то Цзюнь-шан признал то, во что всегда верил в глубине души. Видимо, у него больше не осталось сил даже на притворство.
В самом средоточии рушащихся скал Тяньлан-цзюнь скорбно пробормотал:
— Увы, Чжучжи-лан, стоит признать, выглядишь ты неважно…
Однако его племяннику было грех жаловаться: у него ещё оставалось немного сил, ровно столько, чтобы хоть сколько-нибудь продержаться. Он не позволит Цзюнь-шану погибнуть вместе с ним, так что господину незачем было тревожиться о том, что он почиет в обществе столь уродливой твари.
Когда с потрясшим землю грохотом хребет Майгу обратился в тучи пыли и щебня, огромная змея упала в сверкающие воды реки Ло.
На самом деле Шэнь Цинцю так и не услышал последних слов Тяньлан-цзюня, ибо они были сказаны так тихо, что внял им один Чжучжи-лан.
— Но почему это так трудно — любить человека? — сказал он.
В то мгновение его племянник не мог улыбнуться — или вымолвить хоть слово; ему оставалось лишь бросить на господина задумчивый взгляд и с тихим шипением провести по его лицу раздвоенным языком, пачкая его змеиной слюной.
«Воистину трудно», — подумалось ему. Но как бы трудно это ни было, перестать любить — много труднее.
Примечания переводчиков:
[1] Гет — в оригинале BG — сокращение от boys and girls.
[2] Нежны — в оригинале 柔情似水 (róuqíng sì shuǐ) — в пер. с кит. «мягкий, как вода», в образном значении — «нежные чувства, мягкий, податливый».
[3] Лян — 兩 (liăng) — мера веса, равная 50 г.
[4] Высокой здоровенной бабищей — в оригинале 五大三粗 (wǔ dà sān cū) — в букв. пер. с кит. «пять больших, три грубых (широких, толстых)». Это выражение описывает выдающуюся мужскую внешность: в общих чертах, «пять да» означают широкие плечи, большие уши, крупные руки, ягодицы и ноги. Значение этого выражения неоднократно менялось с течением времени, обретая то положительную, то отрицательную окраску.
[5] Горы золота и серебра — в оригинале идиома 金山银海 (jīnshān yínhài) — в пер. с кит. «гора золота, море серебра».
[6] Извлечь меч из ножен и встать на защиту обездоленного — в оригинале 拔刀相助 (bá dāo xiāng zhù) — в пер. с кит. «бросаться на помощь с обнажённым мечом», в образном значении — «стоять грудью за кого-то».
[7] Кошелёк — нет — в оригинале 解囊 (jiěnáng) — в букв. пер. с кит. «развязать завязки кошеля», «раскошелиться».
[8] Не способен к физической работе, рис от проса не отличишь 四体不勤五谷不分 (sìtǐbùqínwǔgǔbùfēn) — в пер. с кит. «лежебока, не различающий пять злаков» в образном значении «быть невеждой в практических вопросах; быть оторванным от действительности».
[9] Неизменно сдержанная — в оригинале 目不斜视 (mùbùxiéshì) — в пер. с кит. «и глазом косо не взглянуть», в образном значении «держаться корректно, не смотреть куда не следует».
[10] Не в силах ни жаждать жизни, ни молить о смерти — в оригинале идиома 求生不得求死不能 (qiú shēng bù dé qiú sǐ bù néng) — в пер. с кит. «хочется жить, но не выжить, хочется умереть — тоже никак», образно в значении «находиться в невыносимом положении».
[11] Вырваться из темницы — в оригинале 重见天日 (chóngjiàn tiānrì) — в пер. с кит. «снова увидеть солнце на небе», образно в значении «вновь увидеть свет, снова вздохнуть полной грудью».
[12] Безоглядное стремление к цели — в оригинале 义无反顾 (yìwú fǎngù) — в пер. с кит. «долг не позволяет оглядываться назад», «моральные принципы не позволяют отступить», образно в значении «безоговорочно, без колебаний, твёрдо, непреклонно».
[13] Двоюродные братья 表兄弟 (biǎoxiōngdì) бяосюнди – двоюродные братья (по материнской линии – речь идёт о Чжучжи).
[14] Будет спокойнее – в оригинале 折腾 (zhēteng) – в пер. с кит. «крутиться на одном месте; ворочаться с боку на бок».
[15] Пьесы – в оригинале 话本 (huàběn) – хуабэнь – китайская городская народная повесть, возникшая из устного сказа, книга-пересказ на разговорном языке (в отличие от оригинала на книжном литературном языке).
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 86. Воспоминания о том, как Великий и Ужасный Лю бился с обольстительными демоницами
Предыдущая глава
Действие этой экстры происходит после падения Ло Бинхэ в Бесконечную бездну и до событий в городе Цзиньлань.
— Я в самом деле думаю, что тебе не стоит идти со мной, — бросил Шэнь Цинцю.
Само собой, Лю Цингэ сделал вид, что не слышал, продолжая столь размашисто вышагивать бок о бок с ним, словно шествовал не по неровной извилистой [1] горной тропе, а по залитому солнцем широкому тренировочному полю пика Байчжань, отчего кисточка на эфесе Чэнлуаня колыхалась при каждом шаге.
— Право, шиди, тебе не стоит принуждать себя! — взмолился Шэнь Цинцю.
— Ты возвращаешься или нет? — отрезал его спутник.
— Как только я закончу с этим заданием… разберусь с этими демоницами, я тотчас вернусь!
— В прошлый раз ты говорил то же самое.
— Гм.
— А потом исчез на целый месяц!
читать дальше— Ничего с этим шисюном не станется, — продолжал уговаривать его Шэнь Цинцю. — Как только яд даёт о себе знать, я тотчас возвращаюсь на хребет Цанцюн и иду прямиком к тебе, разве нет? Шиди не стоит брать на себя такие труды, приглядывая за мной…
— Я бы и не подумал, — отрубил Лю Цингэ, — но мне приказал глава школы.
Ну ладно, так и быть.
— Глава школы и впрямь чересчур добр, — горестно вздохнул Шэнь Цинцю. Помедлив, он добавил: — На самом деле, этот шисюн лишь беспокоится о тебе: если верить ходящим в окрестностях слухам, эти демоницы весьма охочи до красивых здоровых мужчин, так что шиди, отправляясь со мной, безусловно, сделается их целью…
Лю Цингэ порывисто втянул воздух, явно готовясь возразить, когда их слуха достиг чарующий напев [2], доносящийся из скальной расселины.
Он манил и дразнил, так что внявший ему однажды жаждал слушать его вечно.
Двое заклинателей сошли с тропы, направившись ко входу в пещеру.
Из-за заплетавших его цветущих растений пред ними возникли семь-восемь юных дев: волосы закручены в «рожки» [3], личики нежные и свежие, будто они сроду не имели ни малейшего отношения к демонам.
— Кто вы? — настороженно поинтересовались они.
— Мы… — начал было Шэнь Цинцю весьма любезным тоном, однако прежде чем он успел закончить, Лю Цингэ запустил руку за спину, ухватившись за Чэнлуань и выдвинул его на пару цуней из ножен. Окрестности тотчас затопил поток духовной энергии.
Закрывавшая вход в пещеру каменная плита тотчас раскололась, а красотки синхронно вскрикнули, скрываясь за завесой лиан.
Благодаря обольстительной внешности эти демоницы обладали несомненным преимуществом перед мужчинами, так что им редко доводилось сталкиваться со столь грубым обращением. Кроме того, они и в самом деле были совсем юны, будучи почти незнакомыми с окружающим миром, так что тотчас ударились в слёзы.
Казалось, сами горы присоединились к ним, наполнив воздух эхом всхлипов.
— Шиди, а тебе не откажешь в умении обращаться с дамами! — бросил Шэнь Цинцю, потирая уши.
— Что толку миндальничать с этими демоническими отродьями, — раздражённо заявил Лю Цингэ. — Прикончим их поскорее — и по домам! — с лаконичной убедительностью бросил он.
Внезапно из пещеры раздался голос:
— Кто бы мог подумать, что бессмертные заклинатели могут быть столь грубы? Позвольте спросить, чем же мои девочки так прогневили благородных господ?
Ласкающий слух голос принадлежал стройной, словно ива, женщине в изумрудно-зелёном облачении, выгодно подчеркивающем тонкую талию и роскошные бёдра. Лучи солнца осветили её фигуру в проёме пещеры, позволяя вволю полюбоваться нежной белой кожей и исполненными грации жестами.
Девицы, которых напугал Лю Цингэ, тотчас заголосили:
— Госпожа Мэйинь [4], этот заклинатель такой жуткий! Он напугал нас до смерти!
Глядя на неё, невозможно было не признать, что эта госпожа Мэйинь необычайно хороша [5] даже для демонической искусительницы. И, как следствие, в оригинальном романе она не избежала постели Ло Бинхэ.
Обычно Шэнь Цинцю был крайне осторожен с женщинами, которых Ло Бинхэ коснулся хотя бы пальцем — да что там, он бежал от них, как от чумы! Вот и сейчас он едва ли пошёл бы на эту миссию, не будь у него на то особых причин.
Первой было то, что его действительно тронули душераздирающие рыдания живущей под горой старой четы, потерявшей единственного сына.
Второй же была известная ветреность госпожи Мэйинь: помимо Ло Бинхэ, она могла похвастать бессчётным количеством мужей и любовников. Её роман с главным героем длился одну-единственную ночь [6] — она так и не вошла в его обширный гарем, да и вся эта история была приведена лишь затем, чтобы читатели имели удовольствие понаблюдать, как Ло Бинхэ разом наставляет рога целой толпе.
Иными словами, формально госпожа Мэйинь не являлась женой Гордого Бессмертного Демона!
Не имеющий ни малейшего желания вести галантные беседы Лю Цингэ лишь отвернулся, явно ни капли не сожалея о разбитой двери, так что отвечать за него пришлось Шэнь Цинцю:
— Прошу простить, мой шиди не привык иметь дело с незнакомыми дамами, — кашлянул он.
— Мои девочки юны и неопытны, — мигом переключилась на него госпожа Мэйинь. — Ваша покорная служанка [7] готова принести извинения за то, что они застали вас врасплох. Но мы только что обустроили это место — кто же знал, что двое бессмертных мастеров изволят нанести нам визит — и всё порушить!
«Хэй, не надо так на меня глядеть — это не я! — возмутился про себя Шэнь Цинцю. — Вы ж имеете дело с главой департамента Уничтожения-Всего-И-Вся бюро Цанцюн! Желаете узнать о методах расправы с демонами? Тогда вам на пик Байчжань!»
Всегда предпочитая поначалу действовать добром [8], Шэнь Цинцю взмахнул веером, покаянно бросив:
— Мы вовсе не желали разрушать ваше жилище — молю простить нашу неучтивость. Но мы пришли сюда по поручению семейства Хуан, что живёт под горой — они просят вас отпустить их молодого господина.
— М-м? Какой ещё молодой господин Хуан? — отозвалась госпожа Мэйинь. — К нам заявляются столько молодых господ с такой фамилией — откуда же мне знать, о котором вы говорите?
— Ну так отпустите их всех! — осклабился Лю Цингэ.
— Не то чтобы ваша покорная служанка не желала этого сделать, — в мнимом беспокойстве нахмурилась госпожа Мэйинь, — но ведь он сам не захочет нас покинуть. Что же ей делать, если он откажется?
Лю Цингэ во всеуслышание фыркнул.
Не желая затягивать этот бесполезный разговор до бесконечности [9], Шэнь Цинцю нетерпеливо предложил:
— Даже если так, могу я просить хотя бы привести его сюда? С прочим мы сами разберёмся.
— Ах, тогда прошу бессмертных мастеров пожаловать к нам, — шёлковым голоском поманила его госпожа Мэйинь.
Развернувшись, она плавной походкой исчезла в пещере. Шэнь Цинцю последовал за ней в нескольких шагах.
— Похоже, она не только не собирается показать нам господина Хуана, — бросил Шэнь Цинцю, понизив голос так, чтобы его слышал только спутник, — но и нас выпускать не намерена.
— Обойдётся, — отрезал Лю Цингэ.
Однако разные обстоятельства требуют разного подхода [10] — и потому Шэнь Цинцю решил покамест подыграть демонице, не давая до времени понять, что они разгадали её игру.
Заклинателей отвели в широкую пещеру, устланную ароматными травами и парчовыми коврами. Дюжина прелестных фигуристых дев с круглыми веерами в руках разбились на две группки по обе стороны зала, непринуждённо перебрасываясь шутками.
Усадив их за каменный стол, госпожа Мэйинь заверила:
— Ваша покорная служанка уже послала за молодым господином. Не пожелают ли господа что-нибудь выпить, чтобы скрасить ожидание?
Видя её намерения насквозь, Шэнь Цинцю тем не менее беззаботно улыбнулся:
— Простите, что затрудняем вас.
Госпожа Мэйинь радушно налила им по чарке вина, украдкой бросая пламенные взгляды [11] на нахмуренного [12] Лю Цингэ. Однако, как бы она ни надувала губки в мнимой обиде, Лю Цингэ лишь закатывал глаза в ответ на все её усилия. Глядя на это Шэнь Цинцю чувствовал, как в нём против воли закипает азарт.
Похоже, эта госпожа Мэйинь отдавала явное предпочтение молодым красавчикам вроде Ло Бинхэ и Лю Цингэ — сможет ли последний избежать когтей демоницы, положившей на него глаз?
Залучив к себе подобного мужчину с тонкими чертами и белоснежной кожей, эта красотка явно применит весь свой арсенал, чтобы завоевать его, какими бы бесстыдными и сомнительными ни были эти методы — она наверняка не успокоится, пока не опрокинет лорда Байчжань на шелка, чтобы хорошенько с ним поразвлечься…
Вот это был бы вид! И, уж простите, Шэнь Цинцю не упустит шанса поглазеть на это!
Как он и предполагал, вскоре госпожа Мэйинь, стыдливо прикрыв губы рукавом, бросила на Лю Цингэ многозначительный взгляд, осторожно поинтересовавшись:
— Этот бессмертный мастер уже имеет спутницу на тропе совершенствования?
Похоже, эта дамочка не привыкла ходить вокруг да около.
Прежде никто — ни человек, ни демон — не осмеливался задать Лю Цингэ подобный вопрос. Сперва он застыл, будто громом поражённый, явно решив, что ослышался — со всё ещё подергивающимися губами и бровями на ошеломлённом лице он невольно повернулся к Шэнь Цинцю.
Тому и впрямь ни разу не доводилось видеть подобного выражения на лице своего шиди: в воображении мелькнуло сравнение с тысячелетним айсбергом, внезапно рассыпавшимся на осколки. Это видение породило в его душе такой силы порыв истерического хохота, что тот грозил смести всё на своём пути, подобно цунами. И всё же Шэнь Цинцю удалось сохранить внешнюю невозмутимость, хоть держащая веер рука и подрагивала, скрывая кривящийся в молчаливых спазмах рот.
— …Нет, он ещё не обзавелся ею, — торжественно ответил он за спутника.
— Отчего же? — недоумённо отозвалась госпожа Мэйинь. — Такой видный мужчина — неужто ни одна женщина до сих пор не отдала вам своего сердца? Ваша покорная служанка не в силах поверить в это!
— Гм. Это и вправду невероятно, — согласился с ней Шэнь Цинцю.
Иначе с чего бы одной из великих загадок хребта Цанцюн было: «Импотент ли мастер Лю?»
Молча втянув воздух, Лю Цингэ ледяным тоном бросил:
— Почему он до сих пор не явился?
— Прошу, не беспокойтесь об этом, — поспешила умилостивить его госпожа Мэйинь. — Быть может, молодой господин Хуан попросту не пожелал к вам выйти. Однако, как я посмотрю, господа заскучали; быть может, они позволят немного развлечь себя?
Шэнь Цинцю поспешил согласиться, и был награждён признанием:
— Ваша покорная служанка не наделена иными талантами, кроме провидческих способностей — зато её предсказания всегда сбываются. Кто из господ позволит погадать ему на любовь [13]?
— Шиди, быть может, тебе интересно? — любезно предложил Шэнь Цинцю.
— Уж явно не мне! — отрубил Лю Цингэ.
— Ну что ж, выходит, остаюсь я, — пожал плечами Шэнь Цинцю.
Он помнил из оригинального романа, что её слова про точность предсказаний относительно любовных уз были отнюдь не пустым бахвальством.
Если она некогда предсказала Ло Бинхэ, что у него будет шестьсот тринадцать жён — значит, за шестьсот двенадцатой последует ещё одна. А если она сказала, что одна из его жёнушек предпочитает по-собачьи — значит, не имеет смысла мучить её миссионерской позой.
Так как мог Шэнь Цинцю, закоренелый холостяк поневоле, не полюбопытствовать относительно своих перспектив?
Послав ему воодушевляющую улыбку, госпожа Мэйинь развернула фарфоровое запястье и явила его глазам нежный цветочный бутон, протянув его Шэнь Цинцю.
— Прошу бессмертного мастера подышать на цветок.
Уже знакомый с процедурой гадания, Шэнь Цинцю послушно опустил голову, осторожно подув на бутон.
Госпожа Мэйинь убрала руку, и сомкнутые лепестки тотчас начали распускаться. Подняв цветок за стебелёк, демоница подняла его к глазам — однако, стоило ей взглянуть на сердцевину, как лёгкая улыбка застыла на её лице.
Прежде сидевший в благопристойной позе с напряжённо выпрямленной спиной Лю Цингэ слегка склонился к ним, словно желал послушать, что же она скажет. Ткнув его веером в плечо, Шэнь Цинцю насмешливо бросил:
— Как я посмотрю, шиди и впрямь ни капли не интересно.
Лю Цингэ тотчас принял прежнюю позу.
Чем дольше созерцала цветок госпожа Мэйинь, тем более серьёзным становилось выражение её лица.
Похоже, увиденное обеспокоило её не на шутку:
— Бессмертный мастер, скромных способностей вашей покорной служанки не хватает, чтобы узреть, куда уходит ваша красная нить [14] в прошлом… С первого взгляда кажется, что вы одиноки, но, если присмотреться, то можно различить тень другой нити… однако она была обрезана, — горестно заключила она. — Какая жалость.
У Шэнь Цзю некогда и впрямь была невеста [15], но у Шэнь Юаня-то её в помине не было [16]! Однако нити их жизней оказались переплетены, так что немудрено, что госпожа Мэйинь в них запуталась!
— Не беспокойтесь о моём прошлом, — понимающе заверил он гадательницу. — Если госпожа не против, быть может, она поведает, что ждёт меня в будущем?
Он правда хотел знать, суждено ли ему когда-нибудь обзавестись девушкой! Ну пусть не первоклассной красоткой — лишь бы можно было отличить от мужика!
Мог ли он предвидеть, что при этом вопросе лицо госпожи Мэйинь обретёт ещё более странное выражение, будто она не в силах подобрать верных слов.
Сердце Шэнь Цинцю тревожно забилось.
Неужто… ему до скончания дней суждено остаться девственником?
И тут госпожа Мэйинь наконец заговорила.
— Гм… Ваша… пара… младше вас, — весьма туманно начала она. — Также… вы занимаете главенствующее положение.
Ну что ж, если речь идёт о заклинательницах помладше, то он мог навскидку припомнить нескольких молоденьких даосок с вершины Тяньи, с которыми его пару раз сводила судьба, но по правде говоря, все они были не в его вкусе. Ну а если взять во внимание весь мир заклинателей, то подходящих под описание госпожи Мэйинь было не так уж много, так что слова демоницы звучали не больно-то правдоподобно.
— Первая ваша встреча была несчастливой — возможно, она даже преисполнила вас обоих ненавистью. Однако после нескольких знаковых событий всё постепенно переменилось.
Фигура его наречённой начала обретать определённость, и сердце заклинателя забилось в предвкушении. Лю Цингэ вновь бессознательно склонился к ним, и на сей раз Шэнь Цинцю не стал отвлекаться на подтрунивания над ним — он весь превратился во слух, ловя каждое слово гадательницы.
— Вы часто бываете в обществе друг друга, — сдвинула брови госпожа Мэйинь. — И некогда спасали друг другу жизнь.
Следует признать, эти слова поставили Шэнь Цинцю в тупик.
Какая же женщина может отвечать подобным условиям?
Нин Инъин? Лю Минъянь?
Нет, о них не может быть и речи — обе принадлежат Ло Бинхэ: вычёркиваем!
Ци Цинци?
Эта заклинательница и впрямь была немного моложе Шэнь Цинцю, а их первая встреча… сказать по правде, он напрочь забыл, как она прошла. Конечно, слова насчёт частых встреч тут были бы порядочной натяжкой — пусть пик Сяньшу и занимал недюжинное место в его мыслях, как и любого мужчины их школы, он бы попросту не отважился заваливаться туда настолько часто — в его представлении это граничило бы с преследованием.
Да и, в конце концов, он попросту не мог представить себе, чтобы между ним и Ци Цинци хоть что-то было – и ему казалось, что это обоюдно!
— Ещё что-нибудь? — неожиданно возвысил голос Лю Цингэ.
Шэнь Цинцю вздрогнул от неожиданности: он и представить себе не мог, что Лю Цингэ всё это время прислушивался к словам гадательницы не менее внимательно, чем он сам.
С каких это пор Великий и Ужасный Лю пристрастился к подобного рода сплетням?
— Предначертанная вам судьбой пара вовсе не интересуется другими людьми — тот, на кого падёт её выбор, будет осенён абсолютной верностью.
Поразмыслив немного, Лю Цингэ со всей серьёзностью поинтересовался:
— А что насчёт внешности?
Шэнь Цинцю воззрился на него, утратив дар речи.
Даже я не осмелился спросить о подобном — а тебе-то какое дело?
Да ещё так в лоб!
— Прекрасна без изъяна, — без колебаний ответила госпожа Мэйинь.
— Каковы её духовные силы? — против ожиданий, продолжал настаивать Лю Цингэ. — Способности?
— Непревзойдённые таланты, неиссякаемые духовные силы, недосягаемо высокое положение и происхождение, — перечислила гадательница.
— И вы говорите, что они часто бывают в обществе друг друга? — недоверчиво покачал головой Лю Цингэ.
— Возможно, они могут разлучиться на какое-то время, но быстро воссоединятся, — кивнула госпожа Мэйинь. — И всякий раз его пара сама будет брать на себя труд разыскать его.
При этих словах взгляд Лю Цингэ так и забегал по сторонам, словно кто-то не на шутку его растревожил — или, вернее сказать, поверг его в шок!
Именно этот момент выбрала госпожа Мэйинь, чтобы нанести решающий удар:
— На самом деле, бессмертный мастер достоин зависти, — вздохнула гадательница, — ибо эта особа влюблена в вас до безумия.
Лю Цингэ вновь оборотился к сотоварищу с нечитаемым выражением на лице — казалось, его что-то снедает изнутри, хоть непросто было понять, страдание это или радость.
— Шиди, в чём дело? — обеспокоенно спросил Шэнь Цинцю.
— …Неверно, — наконец выдавил тот.
— А? — только и смог сказать не на шутку удивленный Шэнь Цинцю.
— Она ошибается! — вскинув голову, отрубил Лю Цингэ.
— Что даёт вам основания усомниться в моих словах? — с вызовом вопросила госпожа Мэйинь.
Сказать по правде, Шэнь Цинцю и сам впервые усомнился в точности её предсказаний.
Почти всегда рядом с ним, юная, прекрасная и прославленная, да ещё и способная полностью его обеспечивать… всё это порядком отдавало жаркими сексуальными фантазиями одинокого лузера — но даже самый отъявленный Марти Стю [17] не имеет шансов воплотить их в жизнь! И уж определённо подобная девушка его мечты [18] не имела обыкновения околачиваться поблизости! А если бы такая и нашлась, то её бы мигом заграбастал Ло Бинхэ, ха-ха!
— Что за вздор! — продолжал настаивать на своём Лю Цингэ. — «Влюблена до безумия»? Да ничего подобного!
Провидческие способности были предметом гордости госпожи Мэйинь, так что, столкнувшись с подобным неверием, она тут же ощетинилась:
— Ты — не тот, кто ему предназначен, так откуда тебе знать?
«Постойте-ка, молодой господин Хуан ещё не явился, — запротестовал про себя Шэнь Цинцю, — не могли бы вы двое осадить назад, прежде чем сцепитесь из-за подобной ерунды? Это ведь касается только меня одного — разве нет?»
Однако терпение Лю Цингэ иссякло — в ответ на отповедь госпожи Мэйинь он грохнул ладонью по столу, отчего каменная столешница раскололась надвое, а Чэнлуань вылетел из ножен, высвобождая рассекающую подобно лезвию духовную энергию.
Госпожа Мэйинь в ярости всплеснула руками:
— Вон!
«Постойте… — взмолился Шэнь Цинцю. — Только что мы мирно беседовали — и вдруг драка, ни с того, ни с сего! Я даже не успел заметить, как все обернулось подобным образом!»
Разумеется, никто не обратил внимания на его выброшенную в тщетной попытке остановить схватку руку [19]. При виде того, как госпожа Мэйинь и десятки её демониц смыкают круг, Шэнь Цинцю, вернув лицу бесстрастное выражение, изготовился к бою. Чэнлуань уже парил вокруг них в сумасшедшем танце вспышек духовной энергии, когда глава демониц пронзительно свистнула.
«Чёрт, не так быстро! — в панике промелькнуло в голове Шэнь Цинцю. — Я ведь не успел приготовиться!»
И в тот же момент по приказу госпожи одеяния прелестных дев разлетелись в клочья!
Они словно угодили в лютую метель: куда ни глянь, повсюду кружились обрывки белых одежд…
Хоть Шэнь Цинцю был знаком с подобной тактикой: заключить жертву в хоровод бешеной пляски, разодрав на себе одежды — это не значило, что он мог остаться равнодушным к подобному зрелищу!
Невольно зажмурившись, он отступил на пару шагов, врезавшись спиной в Лю Цингэ.
Свод пещеры отражал полные безудержной страсти крики демониц. Обычный мужчина давно отбросил бы меч, с радостью предавшись воле этих неистовых захватчиц — однако к вящему изумлению заклинателя Лю Цингэ ни на мгновение не поддался наваждению — с недрогнувшим выражением лица он бросился в атаку, взметая фонтаны крови при каждом взмахе меча.
Обнажённые демоницы наконец приняли свою истинную форму, подползая к ним на четвереньках, они скребли длинными когтями камень и землю, роняя капли слюны из разверстых ртов — однако, стоило им устремиться в атаку, как их отшвырнула волна духовной энергии.
Шэнь Цинцю всем сердцем желал биться бок о бок с Лю Цингэ — но не мог заставить себя хотя бы поднять глаза!
Даже столь опытный, привыкший владеть собой заклинатель, как он, при виде столь… волнительного зрелища поневоле утратит самообладание! И как только Лю Цингэ умудрялся биться с такой невозмутимостью, словно перед ним были чучела из соломы?
Прежде прекрасный лик госпожи Мэйинь покрыла смертельная бледность: она никак не могла предвидеть, что не сумеет зачаровать этих двоих даже с помощью всех своих подопечных! Подняв подол, она ударилась в бегство. Шэнь Цинцю думал было пуститься следом, но, в конце концов, его главной задачей было вызволение молодого господина семьи Хуан — а заодно и прочих пленённых мужчин, так что он велел Лю Цингэ:
— Оставь их — они всё равно больше не представляют собой угрозы. Сейчас гораздо важнее спасти людей.
— Не верь ей, — внезапно бросил Лю Цингэ.
— А? — растерялся Шэнь Цинцю.
— Этой шарлатанке! — в неистовстве выпалил его сотоварищ.
— Не стоит так распаляться — разумеется, я и не думал ей верить, — попытался успокоить его Шэнь Цинцю.
И всё же непривычное поведение Великого и Ужасного Лю не на шутку его встревожило, так что Шэнь Цинцю украдкой то и дело бросал на него пытливые взгляды. Заметив это, Лю Цингэ сердито воззрился на него:
— Не смотри на меня так!
Однако же, чем больше он злился, чем сильнее притягивался к нему взгляд Шэнь Цинцю — и тут он понял, что по какой-то неведомой причине — быть может, от гнева — лицо Лю Цингэ сплошь залилось густой краской; казалось, его незыблемое самообладание наконец дало трещину — в смятенном взгляде отражалась настоящая буря чувств.
Присмотревшись к нему, Шэнь Цинцю внезапно схватил его за руку.
Он тотчас убедился, что температура тела Лю Цингэ и впрямь подскочила не на шутку. Послушав его пульс, Шэнь Цинцю сурово велел:
— Шиди Лю, немедленно открой этому шисюну правду: ты прежде занимался с кем-либо совместным совершенствованием?
— Почему ты это спрашиваешь? — насторожился Лю Цингэ.
— Просто так. Ты ведь знаешь, что происходит во время совместного совершенствования?
Лю Цингэ стиснул зубы, с трудом выдавив:
— Шэнь. Цин. Цю.
— Ну ладно, не будем об этом, — отступил его сотоварищ. — Шиди Лю… как ты себя чувствуешь?
На самом деле, Шэнь Цинцю волновал немного иной вопрос: сможет ли он спуститься с горы своими ногами?
— Не очень, — признался Лю Цингэ.
Ещё бы.
Даже для Великого и Ужасного Лю воздействие обольщающего аромата демониц-искусительниц [20], наводняющего ум мужчины нечистыми помыслами… не могло пройти без последствий!
Примечания переводчиков:
[1] Извилистая тропа – в оригинале 葛藤垂连 (géténg chuí lián) – в пер. с кит. «сплетённые лозы цветущих глициний».
[2] Чарующий напев – в оригинале 羽搔在心 (yǔ sāo zàixīn) – в пер. с кит. «словно перьями тревожит сердце», «словно перьями скользнуло по сердцу».
[3] Рожки 双髻 (shuāngjì) шуанцзи – вид девичьей причёски.
[4] Мэйинь 魅音 (Mèiyīn) – её имя можно перевести как «демонический голос».
[5] Необычайно хороша – в оригинале 国色天香 (guósè tiānxiāng) – в букв. пер. с кит. «краса Китая и небесный аромат» (образно о пионе).
[6] Роман длился одну ночь – в оригинале 露水姻缘 (lù shuǐ yīn yuán) – в пер. с кит. «превратности судьбы свели любовников вместе».
[7] Ваша покорная служанка – госпожа Мэйинь употребляет слово 奴家 (nújiā) – нуцзя – так в старину женщины называли себя при разговоре. Это можно перевести с китайского как «раба дома/семьи».
[8] Поначалу действовать добром – в оригинале 先礼后兵 (xiānlǐhòubīng) – в букв. пер. с кит. «сначала ― этикет, потом ― оружие (война)», образно в значении «не добром ― так силой; не милостью ― так кнутом».
[9] До бесконечности – в оригинале 打太极 (dǎ tàijí) – в пер. с кит. до Великого предела. Великий предел, или Тайцзи太极 (tàijí) – широко известный символ инь и янь.
[10] Разные обстоятельства требуют разного подхода – в оригинале 兵来将挡，水来土掩 (bīng lái jiàng dǎng, shuǐ lái tǔ yǎn) – в букв. пер. с кит. «вторгнется враг — найдутся генералы, чтобы отразить его, разбушуется паводок — дамба его остановит», в образном значении – «принимать меры в зависимости от конкретной ситуации, быть готовым к любому развитию событий», «из любой ситуации найдётся выход», «бог не выдаст, свинья не съест».
[11] Пламенные взгляды 秋波 (qiūbō) – в букв. пер. с кит. «прозрачные (светлые) осенние волны», в образном значении «глаза женщины».
[12] Нахмуренный 苦大仇深 (kǔdàchóushēn) — в букв. пер. с кит. «горе великое и ненависть глубокая», образно в значении «натерпевшись страданий в старом обществе», «питать к кому-либо лютую ненависть». Любопытно, что в «Системе» этот эпитет автор приберегает исключительно для Лю Цингэ.
[13] Погадать на любовь – в оригинаде 风月 (fēngyuè) – в пер. с кит. «свежий ветер и светлая луна», в образном значении – «любовь, любовные отношения», а также «лирика, поэзия» и «прекрасный пейзаж».
[14] Красная нить 红线 (hóngxiàn) – хунсянь – нить предопределения, по поверью связывающая будущих супругов.
[15] Невеста – здесь это именно «невеста» 未婚妻 (wèihūnqī) – вэйхуньци – 未婚 в букв. пер. означает «ещё не в браке», в то время как сама Цю Хайтан при её первом появлении заявила, что она – жена 妻 (qī) – ци – Шэнь Цинцю. Что и говорить, на тот момент Шэнь Юань знал далеко не всё…
[16] У Шэнь Юаня её в помине не было – в оригинале 单身狗 (dānshēn gǒu) – в букв. пер. с кит. «одинокий пёс», так довольно пренебрежиительно именуют холостяков.
[17] Марти-Стю — мужской аналог Мэри-Сью. В оригинале используется Джек Сью 杰克苏 (Jiékè Sū).
[18] Девушка его мечты – в оригинале 白富美 (báifùměi) – в букв. пер. с кит. «белокожая, богатая и красивая», жаргонное, об успешных девушках.
[19] Выброшенную в тщетной попытке остановить схватку руку — в оригинале используется мем «рука Эркана» — это когда кто-то тянется за кем-то рукой, типа: «Сто-о-ой!»
Как уже упоминалось в предыдущих главах, Эркан 福尔康 (Fú Ěrkāng) — герой сериала 还珠格格 (Huán zhū gége) — в рус. пер. «Моя прекрасная принцесса» или «Возвращение жемчужной принцессы» — основанного на истории династии Цин XVIII века.
[20] Обольщающий аромат демониц-искусительниц — в оригинале 魅妖迷香 (mèi yāo mí xiāng) — в пер. с кит. «очаровывающий/затуманивающий разум любовью аромат демониц-обольстительниц», коим они завлекают мужчин в свои сети.
Следующая глава
Действие этой экстры происходит после падения Ло Бинхэ в Бесконечную бездну и до событий в городе Цзиньлань.
— Я в самом деле думаю, что тебе не стоит идти со мной, — бросил Шэнь Цинцю.
Само собой, Лю Цингэ сделал вид, что не слышал, продолжая столь размашисто вышагивать бок о бок с ним, словно шествовал не по неровной извилистой [1] горной тропе, а по залитому солнцем широкому тренировочному полю пика Байчжань, отчего кисточка на эфесе Чэнлуаня колыхалась при каждом шаге.
— Право, шиди, тебе не стоит принуждать себя! — взмолился Шэнь Цинцю.
— Ты возвращаешься или нет? — отрезал его спутник.
— Как только я закончу с этим заданием… разберусь с этими демоницами, я тотчас вернусь!
— В прошлый раз ты говорил то же самое.
— Гм.
— А потом исчез на целый месяц!
читать дальше— Ничего с этим шисюном не станется, — продолжал уговаривать его Шэнь Цинцю. — Как только яд даёт о себе знать, я тотчас возвращаюсь на хребет Цанцюн и иду прямиком к тебе, разве нет? Шиди не стоит брать на себя такие труды, приглядывая за мной…
— Я бы и не подумал, — отрубил Лю Цингэ, — но мне приказал глава школы.
Ну ладно, так и быть.
— Глава школы и впрямь чересчур добр, — горестно вздохнул Шэнь Цинцю. Помедлив, он добавил: — На самом деле, этот шисюн лишь беспокоится о тебе: если верить ходящим в окрестностях слухам, эти демоницы весьма охочи до красивых здоровых мужчин, так что шиди, отправляясь со мной, безусловно, сделается их целью…
Лю Цингэ порывисто втянул воздух, явно готовясь возразить, когда их слуха достиг чарующий напев [2], доносящийся из скальной расселины.
Он манил и дразнил, так что внявший ему однажды жаждал слушать его вечно.
Двое заклинателей сошли с тропы, направившись ко входу в пещеру.
Из-за заплетавших его цветущих растений пред ними возникли семь-восемь юных дев: волосы закручены в «рожки» [3], личики нежные и свежие, будто они сроду не имели ни малейшего отношения к демонам.
— Кто вы? — настороженно поинтересовались они.
— Мы… — начал было Шэнь Цинцю весьма любезным тоном, однако прежде чем он успел закончить, Лю Цингэ запустил руку за спину, ухватившись за Чэнлуань и выдвинул его на пару цуней из ножен. Окрестности тотчас затопил поток духовной энергии.
Закрывавшая вход в пещеру каменная плита тотчас раскололась, а красотки синхронно вскрикнули, скрываясь за завесой лиан.
Благодаря обольстительной внешности эти демоницы обладали несомненным преимуществом перед мужчинами, так что им редко доводилось сталкиваться со столь грубым обращением. Кроме того, они и в самом деле были совсем юны, будучи почти незнакомыми с окружающим миром, так что тотчас ударились в слёзы.
Казалось, сами горы присоединились к ним, наполнив воздух эхом всхлипов.
— Шиди, а тебе не откажешь в умении обращаться с дамами! — бросил Шэнь Цинцю, потирая уши.
— Что толку миндальничать с этими демоническими отродьями, — раздражённо заявил Лю Цингэ. — Прикончим их поскорее — и по домам! — с лаконичной убедительностью бросил он.
Внезапно из пещеры раздался голос:
— Кто бы мог подумать, что бессмертные заклинатели могут быть столь грубы? Позвольте спросить, чем же мои девочки так прогневили благородных господ?
Ласкающий слух голос принадлежал стройной, словно ива, женщине в изумрудно-зелёном облачении, выгодно подчеркивающем тонкую талию и роскошные бёдра. Лучи солнца осветили её фигуру в проёме пещеры, позволяя вволю полюбоваться нежной белой кожей и исполненными грации жестами.
Девицы, которых напугал Лю Цингэ, тотчас заголосили:
— Госпожа Мэйинь [4], этот заклинатель такой жуткий! Он напугал нас до смерти!
Глядя на неё, невозможно было не признать, что эта госпожа Мэйинь необычайно хороша [5] даже для демонической искусительницы. И, как следствие, в оригинальном романе она не избежала постели Ло Бинхэ.
Обычно Шэнь Цинцю был крайне осторожен с женщинами, которых Ло Бинхэ коснулся хотя бы пальцем — да что там, он бежал от них, как от чумы! Вот и сейчас он едва ли пошёл бы на эту миссию, не будь у него на то особых причин.
Первой было то, что его действительно тронули душераздирающие рыдания живущей под горой старой четы, потерявшей единственного сына.
Второй же была известная ветреность госпожи Мэйинь: помимо Ло Бинхэ, она могла похвастать бессчётным количеством мужей и любовников. Её роман с главным героем длился одну-единственную ночь [6] — она так и не вошла в его обширный гарем, да и вся эта история была приведена лишь затем, чтобы читатели имели удовольствие понаблюдать, как Ло Бинхэ разом наставляет рога целой толпе.
Иными словами, формально госпожа Мэйинь не являлась женой Гордого Бессмертного Демона!
Не имеющий ни малейшего желания вести галантные беседы Лю Цингэ лишь отвернулся, явно ни капли не сожалея о разбитой двери, так что отвечать за него пришлось Шэнь Цинцю:
— Прошу простить, мой шиди не привык иметь дело с незнакомыми дамами, — кашлянул он.
— Мои девочки юны и неопытны, — мигом переключилась на него госпожа Мэйинь. — Ваша покорная служанка [7] готова принести извинения за то, что они застали вас врасплох. Но мы только что обустроили это место — кто же знал, что двое бессмертных мастеров изволят нанести нам визит — и всё порушить!
«Хэй, не надо так на меня глядеть — это не я! — возмутился про себя Шэнь Цинцю. — Вы ж имеете дело с главой департамента Уничтожения-Всего-И-Вся бюро Цанцюн! Желаете узнать о методах расправы с демонами? Тогда вам на пик Байчжань!»
Всегда предпочитая поначалу действовать добром [8], Шэнь Цинцю взмахнул веером, покаянно бросив:
— Мы вовсе не желали разрушать ваше жилище — молю простить нашу неучтивость. Но мы пришли сюда по поручению семейства Хуан, что живёт под горой — они просят вас отпустить их молодого господина.
— М-м? Какой ещё молодой господин Хуан? — отозвалась госпожа Мэйинь. — К нам заявляются столько молодых господ с такой фамилией — откуда же мне знать, о котором вы говорите?
— Ну так отпустите их всех! — осклабился Лю Цингэ.
— Не то чтобы ваша покорная служанка не желала этого сделать, — в мнимом беспокойстве нахмурилась госпожа Мэйинь, — но ведь он сам не захочет нас покинуть. Что же ей делать, если он откажется?
Лю Цингэ во всеуслышание фыркнул.
Не желая затягивать этот бесполезный разговор до бесконечности [9], Шэнь Цинцю нетерпеливо предложил:
— Даже если так, могу я просить хотя бы привести его сюда? С прочим мы сами разберёмся.
— Ах, тогда прошу бессмертных мастеров пожаловать к нам, — шёлковым голоском поманила его госпожа Мэйинь.
Развернувшись, она плавной походкой исчезла в пещере. Шэнь Цинцю последовал за ней в нескольких шагах.
— Похоже, она не только не собирается показать нам господина Хуана, — бросил Шэнь Цинцю, понизив голос так, чтобы его слышал только спутник, — но и нас выпускать не намерена.
— Обойдётся, — отрезал Лю Цингэ.
Однако разные обстоятельства требуют разного подхода [10] — и потому Шэнь Цинцю решил покамест подыграть демонице, не давая до времени понять, что они разгадали её игру.
Заклинателей отвели в широкую пещеру, устланную ароматными травами и парчовыми коврами. Дюжина прелестных фигуристых дев с круглыми веерами в руках разбились на две группки по обе стороны зала, непринуждённо перебрасываясь шутками.
Усадив их за каменный стол, госпожа Мэйинь заверила:
— Ваша покорная служанка уже послала за молодым господином. Не пожелают ли господа что-нибудь выпить, чтобы скрасить ожидание?
Видя её намерения насквозь, Шэнь Цинцю тем не менее беззаботно улыбнулся:
— Простите, что затрудняем вас.
Госпожа Мэйинь радушно налила им по чарке вина, украдкой бросая пламенные взгляды [11] на нахмуренного [12] Лю Цингэ. Однако, как бы она ни надувала губки в мнимой обиде, Лю Цингэ лишь закатывал глаза в ответ на все её усилия. Глядя на это Шэнь Цинцю чувствовал, как в нём против воли закипает азарт.
Похоже, эта госпожа Мэйинь отдавала явное предпочтение молодым красавчикам вроде Ло Бинхэ и Лю Цингэ — сможет ли последний избежать когтей демоницы, положившей на него глаз?
Залучив к себе подобного мужчину с тонкими чертами и белоснежной кожей, эта красотка явно применит весь свой арсенал, чтобы завоевать его, какими бы бесстыдными и сомнительными ни были эти методы — она наверняка не успокоится, пока не опрокинет лорда Байчжань на шелка, чтобы хорошенько с ним поразвлечься…
Вот это был бы вид! И, уж простите, Шэнь Цинцю не упустит шанса поглазеть на это!
Как он и предполагал, вскоре госпожа Мэйинь, стыдливо прикрыв губы рукавом, бросила на Лю Цингэ многозначительный взгляд, осторожно поинтересовавшись:
— Этот бессмертный мастер уже имеет спутницу на тропе совершенствования?
Похоже, эта дамочка не привыкла ходить вокруг да около.
Прежде никто — ни человек, ни демон — не осмеливался задать Лю Цингэ подобный вопрос. Сперва он застыл, будто громом поражённый, явно решив, что ослышался — со всё ещё подергивающимися губами и бровями на ошеломлённом лице он невольно повернулся к Шэнь Цинцю.
Тому и впрямь ни разу не доводилось видеть подобного выражения на лице своего шиди: в воображении мелькнуло сравнение с тысячелетним айсбергом, внезапно рассыпавшимся на осколки. Это видение породило в его душе такой силы порыв истерического хохота, что тот грозил смести всё на своём пути, подобно цунами. И всё же Шэнь Цинцю удалось сохранить внешнюю невозмутимость, хоть держащая веер рука и подрагивала, скрывая кривящийся в молчаливых спазмах рот.
— …Нет, он ещё не обзавелся ею, — торжественно ответил он за спутника.
— Отчего же? — недоумённо отозвалась госпожа Мэйинь. — Такой видный мужчина — неужто ни одна женщина до сих пор не отдала вам своего сердца? Ваша покорная служанка не в силах поверить в это!
— Гм. Это и вправду невероятно, — согласился с ней Шэнь Цинцю.
Иначе с чего бы одной из великих загадок хребта Цанцюн было: «Импотент ли мастер Лю?»
Молча втянув воздух, Лю Цингэ ледяным тоном бросил:
— Почему он до сих пор не явился?
— Прошу, не беспокойтесь об этом, — поспешила умилостивить его госпожа Мэйинь. — Быть может, молодой господин Хуан попросту не пожелал к вам выйти. Однако, как я посмотрю, господа заскучали; быть может, они позволят немного развлечь себя?
Шэнь Цинцю поспешил согласиться, и был награждён признанием:
— Ваша покорная служанка не наделена иными талантами, кроме провидческих способностей — зато её предсказания всегда сбываются. Кто из господ позволит погадать ему на любовь [13]?
— Шиди, быть может, тебе интересно? — любезно предложил Шэнь Цинцю.
— Уж явно не мне! — отрубил Лю Цингэ.
— Ну что ж, выходит, остаюсь я, — пожал плечами Шэнь Цинцю.
Он помнил из оригинального романа, что её слова про точность предсказаний относительно любовных уз были отнюдь не пустым бахвальством.
Если она некогда предсказала Ло Бинхэ, что у него будет шестьсот тринадцать жён — значит, за шестьсот двенадцатой последует ещё одна. А если она сказала, что одна из его жёнушек предпочитает по-собачьи — значит, не имеет смысла мучить её миссионерской позой.
Так как мог Шэнь Цинцю, закоренелый холостяк поневоле, не полюбопытствовать относительно своих перспектив?
Послав ему воодушевляющую улыбку, госпожа Мэйинь развернула фарфоровое запястье и явила его глазам нежный цветочный бутон, протянув его Шэнь Цинцю.
— Прошу бессмертного мастера подышать на цветок.
Уже знакомый с процедурой гадания, Шэнь Цинцю послушно опустил голову, осторожно подув на бутон.
Госпожа Мэйинь убрала руку, и сомкнутые лепестки тотчас начали распускаться. Подняв цветок за стебелёк, демоница подняла его к глазам — однако, стоило ей взглянуть на сердцевину, как лёгкая улыбка застыла на её лице.
Прежде сидевший в благопристойной позе с напряжённо выпрямленной спиной Лю Цингэ слегка склонился к ним, словно желал послушать, что же она скажет. Ткнув его веером в плечо, Шэнь Цинцю насмешливо бросил:
— Как я посмотрю, шиди и впрямь ни капли не интересно.
Лю Цингэ тотчас принял прежнюю позу.
Чем дольше созерцала цветок госпожа Мэйинь, тем более серьёзным становилось выражение её лица.
Похоже, увиденное обеспокоило её не на шутку:
— Бессмертный мастер, скромных способностей вашей покорной служанки не хватает, чтобы узреть, куда уходит ваша красная нить [14] в прошлом… С первого взгляда кажется, что вы одиноки, но, если присмотреться, то можно различить тень другой нити… однако она была обрезана, — горестно заключила она. — Какая жалость.
У Шэнь Цзю некогда и впрямь была невеста [15], но у Шэнь Юаня-то её в помине не было [16]! Однако нити их жизней оказались переплетены, так что немудрено, что госпожа Мэйинь в них запуталась!
— Не беспокойтесь о моём прошлом, — понимающе заверил он гадательницу. — Если госпожа не против, быть может, она поведает, что ждёт меня в будущем?
Он правда хотел знать, суждено ли ему когда-нибудь обзавестись девушкой! Ну пусть не первоклассной красоткой — лишь бы можно было отличить от мужика!
Мог ли он предвидеть, что при этом вопросе лицо госпожи Мэйинь обретёт ещё более странное выражение, будто она не в силах подобрать верных слов.
Сердце Шэнь Цинцю тревожно забилось.
Неужто… ему до скончания дней суждено остаться девственником?
И тут госпожа Мэйинь наконец заговорила.
— Гм… Ваша… пара… младше вас, — весьма туманно начала она. — Также… вы занимаете главенствующее положение.
Ну что ж, если речь идёт о заклинательницах помладше, то он мог навскидку припомнить нескольких молоденьких даосок с вершины Тяньи, с которыми его пару раз сводила судьба, но по правде говоря, все они были не в его вкусе. Ну а если взять во внимание весь мир заклинателей, то подходящих под описание госпожи Мэйинь было не так уж много, так что слова демоницы звучали не больно-то правдоподобно.
— Первая ваша встреча была несчастливой — возможно, она даже преисполнила вас обоих ненавистью. Однако после нескольких знаковых событий всё постепенно переменилось.
Фигура его наречённой начала обретать определённость, и сердце заклинателя забилось в предвкушении. Лю Цингэ вновь бессознательно склонился к ним, и на сей раз Шэнь Цинцю не стал отвлекаться на подтрунивания над ним — он весь превратился во слух, ловя каждое слово гадательницы.
— Вы часто бываете в обществе друг друга, — сдвинула брови госпожа Мэйинь. — И некогда спасали друг другу жизнь.
Следует признать, эти слова поставили Шэнь Цинцю в тупик.
Какая же женщина может отвечать подобным условиям?
Нин Инъин? Лю Минъянь?
Нет, о них не может быть и речи — обе принадлежат Ло Бинхэ: вычёркиваем!
Ци Цинци?
Эта заклинательница и впрямь была немного моложе Шэнь Цинцю, а их первая встреча… сказать по правде, он напрочь забыл, как она прошла. Конечно, слова насчёт частых встреч тут были бы порядочной натяжкой — пусть пик Сяньшу и занимал недюжинное место в его мыслях, как и любого мужчины их школы, он бы попросту не отважился заваливаться туда настолько часто — в его представлении это граничило бы с преследованием.
Да и, в конце концов, он попросту не мог представить себе, чтобы между ним и Ци Цинци хоть что-то было – и ему казалось, что это обоюдно!
— Ещё что-нибудь? — неожиданно возвысил голос Лю Цингэ.
Шэнь Цинцю вздрогнул от неожиданности: он и представить себе не мог, что Лю Цингэ всё это время прислушивался к словам гадательницы не менее внимательно, чем он сам.
С каких это пор Великий и Ужасный Лю пристрастился к подобного рода сплетням?
— Предначертанная вам судьбой пара вовсе не интересуется другими людьми — тот, на кого падёт её выбор, будет осенён абсолютной верностью.
Поразмыслив немного, Лю Цингэ со всей серьёзностью поинтересовался:
— А что насчёт внешности?
Шэнь Цинцю воззрился на него, утратив дар речи.
Даже я не осмелился спросить о подобном — а тебе-то какое дело?
Да ещё так в лоб!
— Прекрасна без изъяна, — без колебаний ответила госпожа Мэйинь.
— Каковы её духовные силы? — против ожиданий, продолжал настаивать Лю Цингэ. — Способности?
— Непревзойдённые таланты, неиссякаемые духовные силы, недосягаемо высокое положение и происхождение, — перечислила гадательница.
— И вы говорите, что они часто бывают в обществе друг друга? — недоверчиво покачал головой Лю Цингэ.
— Возможно, они могут разлучиться на какое-то время, но быстро воссоединятся, — кивнула госпожа Мэйинь. — И всякий раз его пара сама будет брать на себя труд разыскать его.
При этих словах взгляд Лю Цингэ так и забегал по сторонам, словно кто-то не на шутку его растревожил — или, вернее сказать, поверг его в шок!
Именно этот момент выбрала госпожа Мэйинь, чтобы нанести решающий удар:
— На самом деле, бессмертный мастер достоин зависти, — вздохнула гадательница, — ибо эта особа влюблена в вас до безумия.
Лю Цингэ вновь оборотился к сотоварищу с нечитаемым выражением на лице — казалось, его что-то снедает изнутри, хоть непросто было понять, страдание это или радость.
— Шиди, в чём дело? — обеспокоенно спросил Шэнь Цинцю.
— …Неверно, — наконец выдавил тот.
— А? — только и смог сказать не на шутку удивленный Шэнь Цинцю.
— Она ошибается! — вскинув голову, отрубил Лю Цингэ.
— Что даёт вам основания усомниться в моих словах? — с вызовом вопросила госпожа Мэйинь.
Сказать по правде, Шэнь Цинцю и сам впервые усомнился в точности её предсказаний.
Почти всегда рядом с ним, юная, прекрасная и прославленная, да ещё и способная полностью его обеспечивать… всё это порядком отдавало жаркими сексуальными фантазиями одинокого лузера — но даже самый отъявленный Марти Стю [17] не имеет шансов воплотить их в жизнь! И уж определённо подобная девушка его мечты [18] не имела обыкновения околачиваться поблизости! А если бы такая и нашлась, то её бы мигом заграбастал Ло Бинхэ, ха-ха!
— Что за вздор! — продолжал настаивать на своём Лю Цингэ. — «Влюблена до безумия»? Да ничего подобного!
Провидческие способности были предметом гордости госпожи Мэйинь, так что, столкнувшись с подобным неверием, она тут же ощетинилась:
— Ты — не тот, кто ему предназначен, так откуда тебе знать?
«Постойте-ка, молодой господин Хуан ещё не явился, — запротестовал про себя Шэнь Цинцю, — не могли бы вы двое осадить назад, прежде чем сцепитесь из-за подобной ерунды? Это ведь касается только меня одного — разве нет?»
Однако терпение Лю Цингэ иссякло — в ответ на отповедь госпожи Мэйинь он грохнул ладонью по столу, отчего каменная столешница раскололась надвое, а Чэнлуань вылетел из ножен, высвобождая рассекающую подобно лезвию духовную энергию.
Госпожа Мэйинь в ярости всплеснула руками:
— Вон!
«Постойте… — взмолился Шэнь Цинцю. — Только что мы мирно беседовали — и вдруг драка, ни с того, ни с сего! Я даже не успел заметить, как все обернулось подобным образом!»
Разумеется, никто не обратил внимания на его выброшенную в тщетной попытке остановить схватку руку [19]. При виде того, как госпожа Мэйинь и десятки её демониц смыкают круг, Шэнь Цинцю, вернув лицу бесстрастное выражение, изготовился к бою. Чэнлуань уже парил вокруг них в сумасшедшем танце вспышек духовной энергии, когда глава демониц пронзительно свистнула.
«Чёрт, не так быстро! — в панике промелькнуло в голове Шэнь Цинцю. — Я ведь не успел приготовиться!»
И в тот же момент по приказу госпожи одеяния прелестных дев разлетелись в клочья!
Они словно угодили в лютую метель: куда ни глянь, повсюду кружились обрывки белых одежд…
Хоть Шэнь Цинцю был знаком с подобной тактикой: заключить жертву в хоровод бешеной пляски, разодрав на себе одежды — это не значило, что он мог остаться равнодушным к подобному зрелищу!
Невольно зажмурившись, он отступил на пару шагов, врезавшись спиной в Лю Цингэ.
Свод пещеры отражал полные безудержной страсти крики демониц. Обычный мужчина давно отбросил бы меч, с радостью предавшись воле этих неистовых захватчиц — однако к вящему изумлению заклинателя Лю Цингэ ни на мгновение не поддался наваждению — с недрогнувшим выражением лица он бросился в атаку, взметая фонтаны крови при каждом взмахе меча.
Обнажённые демоницы наконец приняли свою истинную форму, подползая к ним на четвереньках, они скребли длинными когтями камень и землю, роняя капли слюны из разверстых ртов — однако, стоило им устремиться в атаку, как их отшвырнула волна духовной энергии.
Шэнь Цинцю всем сердцем желал биться бок о бок с Лю Цингэ — но не мог заставить себя хотя бы поднять глаза!
Даже столь опытный, привыкший владеть собой заклинатель, как он, при виде столь… волнительного зрелища поневоле утратит самообладание! И как только Лю Цингэ умудрялся биться с такой невозмутимостью, словно перед ним были чучела из соломы?
Прежде прекрасный лик госпожи Мэйинь покрыла смертельная бледность: она никак не могла предвидеть, что не сумеет зачаровать этих двоих даже с помощью всех своих подопечных! Подняв подол, она ударилась в бегство. Шэнь Цинцю думал было пуститься следом, но, в конце концов, его главной задачей было вызволение молодого господина семьи Хуан — а заодно и прочих пленённых мужчин, так что он велел Лю Цингэ:
— Оставь их — они всё равно больше не представляют собой угрозы. Сейчас гораздо важнее спасти людей.
— Не верь ей, — внезапно бросил Лю Цингэ.
— А? — растерялся Шэнь Цинцю.
— Этой шарлатанке! — в неистовстве выпалил его сотоварищ.
— Не стоит так распаляться — разумеется, я и не думал ей верить, — попытался успокоить его Шэнь Цинцю.
И всё же непривычное поведение Великого и Ужасного Лю не на шутку его встревожило, так что Шэнь Цинцю украдкой то и дело бросал на него пытливые взгляды. Заметив это, Лю Цингэ сердито воззрился на него:
— Не смотри на меня так!
Однако же, чем больше он злился, чем сильнее притягивался к нему взгляд Шэнь Цинцю — и тут он понял, что по какой-то неведомой причине — быть может, от гнева — лицо Лю Цингэ сплошь залилось густой краской; казалось, его незыблемое самообладание наконец дало трещину — в смятенном взгляде отражалась настоящая буря чувств.
Присмотревшись к нему, Шэнь Цинцю внезапно схватил его за руку.
Он тотчас убедился, что температура тела Лю Цингэ и впрямь подскочила не на шутку. Послушав его пульс, Шэнь Цинцю сурово велел:
— Шиди Лю, немедленно открой этому шисюну правду: ты прежде занимался с кем-либо совместным совершенствованием?
— Почему ты это спрашиваешь? — насторожился Лю Цингэ.
— Просто так. Ты ведь знаешь, что происходит во время совместного совершенствования?
Лю Цингэ стиснул зубы, с трудом выдавив:
— Шэнь. Цин. Цю.
— Ну ладно, не будем об этом, — отступил его сотоварищ. — Шиди Лю… как ты себя чувствуешь?
На самом деле, Шэнь Цинцю волновал немного иной вопрос: сможет ли он спуститься с горы своими ногами?
— Не очень, — признался Лю Цингэ.
Ещё бы.
Даже для Великого и Ужасного Лю воздействие обольщающего аромата демониц-искусительниц [20], наводняющего ум мужчины нечистыми помыслами… не могло пройти без последствий!
Примечания переводчиков:
[1] Извилистая тропа – в оригинале 葛藤垂连 (géténg chuí lián) – в пер. с кит. «сплетённые лозы цветущих глициний».
[2] Чарующий напев – в оригинале 羽搔在心 (yǔ sāo zàixīn) – в пер. с кит. «словно перьями тревожит сердце», «словно перьями скользнуло по сердцу».
[3] Рожки 双髻 (shuāngjì) шуанцзи – вид девичьей причёски.
[4] Мэйинь 魅音 (Mèiyīn) – её имя можно перевести как «демонический голос».
[5] Необычайно хороша – в оригинале 国色天香 (guósè tiānxiāng) – в букв. пер. с кит. «краса Китая и небесный аромат» (образно о пионе).
[6] Роман длился одну ночь – в оригинале 露水姻缘 (lù shuǐ yīn yuán) – в пер. с кит. «превратности судьбы свели любовников вместе».
[7] Ваша покорная служанка – госпожа Мэйинь употребляет слово 奴家 (nújiā) – нуцзя – так в старину женщины называли себя при разговоре. Это можно перевести с китайского как «раба дома/семьи».
[8] Поначалу действовать добром – в оригинале 先礼后兵 (xiānlǐhòubīng) – в букв. пер. с кит. «сначала ― этикет, потом ― оружие (война)», образно в значении «не добром ― так силой; не милостью ― так кнутом».
[9] До бесконечности – в оригинале 打太极 (dǎ tàijí) – в пер. с кит. до Великого предела. Великий предел, или Тайцзи太极 (tàijí) – широко известный символ инь и янь.
[10] Разные обстоятельства требуют разного подхода – в оригинале 兵来将挡，水来土掩 (bīng lái jiàng dǎng, shuǐ lái tǔ yǎn) – в букв. пер. с кит. «вторгнется враг — найдутся генералы, чтобы отразить его, разбушуется паводок — дамба его остановит», в образном значении – «принимать меры в зависимости от конкретной ситуации, быть готовым к любому развитию событий», «из любой ситуации найдётся выход», «бог не выдаст, свинья не съест».
[11] Пламенные взгляды 秋波 (qiūbō) – в букв. пер. с кит. «прозрачные (светлые) осенние волны», в образном значении «глаза женщины».
[12] Нахмуренный 苦大仇深 (kǔdàchóushēn) — в букв. пер. с кит. «горе великое и ненависть глубокая», образно в значении «натерпевшись страданий в старом обществе», «питать к кому-либо лютую ненависть». Любопытно, что в «Системе» этот эпитет автор приберегает исключительно для Лю Цингэ.
[13] Погадать на любовь – в оригинаде 风月 (fēngyuè) – в пер. с кит. «свежий ветер и светлая луна», в образном значении – «любовь, любовные отношения», а также «лирика, поэзия» и «прекрасный пейзаж».
[14] Красная нить 红线 (hóngxiàn) – хунсянь – нить предопределения, по поверью связывающая будущих супругов.
[15] Невеста – здесь это именно «невеста» 未婚妻 (wèihūnqī) – вэйхуньци – 未婚 в букв. пер. означает «ещё не в браке», в то время как сама Цю Хайтан при её первом появлении заявила, что она – жена 妻 (qī) – ци – Шэнь Цинцю. Что и говорить, на тот момент Шэнь Юань знал далеко не всё…
[16] У Шэнь Юаня её в помине не было – в оригинале 单身狗 (dānshēn gǒu) – в букв. пер. с кит. «одинокий пёс», так довольно пренебрежиительно именуют холостяков.
[17] Марти-Стю — мужской аналог Мэри-Сью. В оригинале используется Джек Сью 杰克苏 (Jiékè Sū).
[18] Девушка его мечты – в оригинале 白富美 (báifùměi) – в букв. пер. с кит. «белокожая, богатая и красивая», жаргонное, об успешных девушках.
[19] Выброшенную в тщетной попытке остановить схватку руку — в оригинале используется мем «рука Эркана» — это когда кто-то тянется за кем-то рукой, типа: «Сто-о-ой!»
Как уже упоминалось в предыдущих главах, Эркан 福尔康 (Fú Ěrkāng) — герой сериала 还珠格格 (Huán zhū gége) — в рус. пер. «Моя прекрасная принцесса» или «Возвращение жемчужной принцессы» — основанного на истории династии Цин XVIII века.
[20] Обольщающий аромат демониц-искусительниц — в оригинале 魅妖迷香 (mèi yāo mí xiāng) — в пер. с кит. «очаровывающий/затуманивающий разум любовью аромат демониц-обольстительниц», коим они завлекают мужчин в свои сети.
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для Главного Злодея. Глава 85. Слово о Чжучжи [1]. Часть 1
Предыдущая глава
Чжучжи-лан с рождения знал, что не способен пробудить в окружающих ничего, кроме отвращения.
Даже в южных землях Царства демонов, где пруд пруди всяческих монстров, он был уродцем средь уродов.
Правда, тогда он ещё не был Чжучжи-ланом — у него вовсе не было никакого имени. По правде говоря, никто просто не пожелал озаботиться тем, чтобы придумать хоть какое-то имя для полузмея-получеловека, пресмыкающегося по земле. Если кто из встречающихся ему демонов и был наделён достаточной силой воображения [2], вместо этого они предпочитали наградить его пинком-другим, завязать его хвост узлом или попытаться выведать, где находится уязвимое место этого нелепого создания, и сдохнет ли оно, если по нему хорошенько вдарить [3].
читать дальшеРаспорядок его жизни был проще не придумаешь: ползти, чтобы найти воду, ползти в поисках пищи, ползти и быть вовлеченным в схватку с каким-нибудь другим монстром.
И, пусть его наружность нельзя было назвать выигрышной, она была не лишена достоинств, когда дело доходило до драки: его мягкие конечности не только отличались невероятной гибкостью, но и своим отвратительным видом нередко отвлекали противников, сбивая их с боевого настроя.
Короче говоря, этого мерзкого на вид создания, с которым ко всему прочему весьма непросто совладать, сторонились абсолютно все на южных рубежах.
Даже утончённый Тяньлан-цзюнь, впервые смерив его взглядом, со всей искренностью бросил:
— Ну и уродство!
Разумеется, его облаченные в воронёные доспехи генералы, стоявшие за его спиной, ничего не могли к этому прибавить. Словно жалуясь какому-то незримому собеседнику, Тяньлан-цзюнь повторил:
— Право, невыносимое уродство.
Это было произнесено с таким нажимом, что даже привыкшее к оскорблениям существо слегка поёжилось.
И всё же в его словах не было того открытого презрения, которого всеми ненавидимая тварь успела немало хлебнуть за свою жизнь — в них звучало что-то иное.
Грациозно опустившись на корточки, Тяньлан-цзюнь спросил, вновь воззрившись на него:
— Ты помнишь свою мать?
Существо покачало головой.
— Что ж, может, это и к лучшему, — рассудил Тяньлан-цзюнь. — Будь у меня такая мать, я тоже предпочёл бы её забыть.
Существо не знало, что и сказать на это. Разумеется, даже приди ему что-нибудь в голову, ответить оно всё равно бы не смогло — разве что прошипеть низким, хриплым голосом.
— И всё же кое-что я должен тебе поведать, — усмехнулся Тяньлан-цзюнь. — Твоя мать мертва. Я — её старший брат. Я пришёл, чтобы увидеть тебя по её последней просьбе.
Демоны всегда были весьма чёрствым народом, не склонным к сантиментам: даже если умирал кто-то из близких, они могли так вот запросто поведать об этом и тотчас забыть.
По правде, существо также ничего не почувствовало, услышав эти слова — так что просто кивнуло.
По всей видимости, утратив к нему всякий интерес, Тяньлан-цзюнь равнодушно бросил:
— Ну вот я и выполнил её последнее желание. Это — твои новые подчинённые. С этого дня все эти земли принадлежат тебе.
По всей видимости, под «подчинёнными» он имел в виду те несколько сотен облачённых в чёрную броню генералов, что пришли с ним. Не обладая личностью, они не способны были мыслить самостоятельно, зато не боялись ни боли, ни смерти — такие никогда не остановятся ни перед чем, образуя непобедимую [4] армию; и вот их господин в одночасье вручает их жуткой твари — получеловеку-полузмее.
Поднявшись на ноги, Тяньлан-цзюнь отряхнул с подола несуществующую пыль и повернулся, собираясь удалиться. К его удивлению, нелепое создание медленно поползло следом.
— Зачем ты преследуешь меня? — удивлённо обернулся к нему владыка демонов.
Существо тут же замерло на месте; при виде этого Тяньлан-цзюнь вновь сделал шаг — и тотчас услышал из-за спины тихий шорох ползущего тела.
— Ты что, не понял, что я сказал тебе? — раздражённо топнув, бросил Тяньлан-цзюнь.
После ещё пары-тройки подобных заходов он решил попросту игнорировать настырное создание и двинулся дальше, соединив руки за спиной, в то время как его непонятливый спутник знай себе пресмыкался следом.
Тяньлан-цзюнь неспроста считал себя особенным: его отличало безупречное происхождение и недосягаемо высокое положение — само собой, и во врагах недостатка не было. Вот и сейчас на его пути попалось немало возмутителей спокойствия. Разумеется, он мог бы без труда разобраться с ними сам, но его змееподобный попутчик бесшабашно бросался на каждого противника, сражаясь не на жизнь, а на смерть — и подобное рвение с лихвой возмещало недостаток сил.
После нескольких подобных инцидентов Тяньлан-цзюнь уже не мог игнорировать спутника.
Бросив взгляд на покрытое ранами и ссадинами змеиное тело, он бросил:
— И всё же ты чересчур уродлив.
Не на шутку задетое подобными словами существо сжалось.
— И упрям вдобавок, — улыбнулся Тяньлан-цзюнь. — Не очень-то приятное качество.
Неотступно следуя за ним, получеловек-полузмей безропотно преодолевал любые препятствия и невзгоды — и всё же после этих слов ему захотелось лишь развернуться и убежать — то бишь, уползти — прочь.
Мог ли он предвидеть, что в следующее мгновение Тяньлан-цзюнь со вздохом коснётся его макушки голыми руками:
— Упрям и уродлив — нет, я положительно больше не могу этого выносить.
Внезапно поток энергии, непостижимо прохладный и тёплый одновременно, устремился в тело твари, заполняя его до кончиков пальцев.
Но откуда им вообще взяться?
Внезапно бывший монстр обнаружил, что его прежде короткие деформированные конечности преобразовались в полноценные руки и ноги. На ладонях стремительно отрастали пальцы, которые он прежде считал недосягаемым для него воплощением изящества.
Он преобразился в молодого человека пятнадцати-шестнадцати лет от роду, белокожего, высокого, стройного, здорового и абсолютно нормального. Тяньлан-цзюнь наконец убрал руку, и в его угольно-чёрных зрачках отразился новый облик юноши.
— Пожалуй, так лучше, — задумчиво бросил владыка демонов, подперев рукой подбородок. — Есть возражения?
Юноша открыл рот, желая ответить — но новообретённые человеческие язык и губы отказывались подчиняться. Пару мгновений спустя изо рта вырвался первый звук, но ещё раньше из глаз потекла непривычная влага.
Хоть Чжучжи-лан всегда верил, что Цзюнь-шан во всём прав, в глубине души он всё же считал, что его господин — тот ещё насмешник.
Но даже получив разрешение Тяньлан-цзюня следовать за ним, долгое время Чжучжи-лан по-прежнему не имел имени.
Поскольку владыка демонов вообще редко отдавал приказы, он не ощущал нужды как-то называть своего попутчика. Так они и провели бок о бок несколько месяцев.
Пока в один прекрасный день Тяньлан-цзюню не понадобился сборник стихов из Царства людей. После долгих бесплодных поисков [5] он наконец смирился с тем, что придётся просить кого-то о помощи — тут-то его и осенило, что у него есть племянник [6], который скромно притулился в уголке его кабинета.
Однако, бросив ему: «Эй!» — Тяньлан-цзюнь понял, что не знает, как продолжить предложение.
— Я прежде спрашивал о твоём имени? — нахмурился он.
— Цзюнь-шан, у этого подчинённого нет имени, — честно ответил его племянник.
— Как такое возможно? — озадаченно отозвался Тяньлан-цзюнь. — Это так странно… Как же мне тебя называть?
— Цзюнь-шан может называть меня, как ему угодно. — С этими словами его подопечный двинулся к шкафу, выудил оттуда сборник стихов, который владыка демонов небрежно запихнул туда, полистав, и протянул господину на вытянутых руках.
— Да уж, не иметь имени — это никуда не годится, — удовлетворённо заметил Тяньлан-цзюнь. — Давай-ка выберем что-нибудь подходящее. — Опустив голову, он перевернул пару страниц, затем бросил: — Как насчёт Чжучжи-цзюнь?
Поскольку у его племянника был острый глаз, он с первого взгляда ухватил кусок текста:
«Меж зелёных ив река течёт,
В лодке мой возлюбленный поёт.
Солнце на востоке, на западе — тень,
Пасмурны речи, и всё же ясен день»
Побеги бамбука [7]
Юноша покачал головой.
— Не нравится? — Вручив ему книгу, Тяньлан-цзюнь заявил: — Ну и привереда же ты. Тогда сам выбирай.
Его племянник не знал, плакать ему или смеяться.
— Цзюнь-шан, лишь благородные господа достойны носить подобное имя.
— Такой молодой, и уже такой щепетильный. Ну раз дело в этом, будешь Чжучжи-ланом.
Казалось, Тяньлан-цзюнь ни к чему в этой жизни не относится серьёзно: он походя дал ему новую жизнь и новое имя, не задумываясь ни на мгновение.
Однако, пусть для него всё это было пустой забавой, Чжучжи-лан готов был пройти сквозь огонь и воду ради своего Цзюнь-шана, рискнуть жизнью и конечностями, которые обрёл благодаря ему.
Он и не подозревал, что в тот момент, когда он над этим раздумывал, Тяньлан-цзюнь также задавался вопросом: не слишком ли долго его племянник пробыл в змеиной форме — быть может, это всё же сказалось на его умственных способностях?
Он никогда не называл его дядей [8] — только Цзюнь-шаном. Не пожелал остаться в южных землях в качестве его независимого вассала, вместо этого предпочитая состоять при его особе в роли мальчика на посылках. Отказался от хорошего имени и высокого статуса, добровольно себя принижая.
Он и в самом деле был самую малость простоват — но с этим, пожалуй, уже ничего не поделаешь. Видимо, ему предначертано до скончания жизни оставаться наивным дурачком — что ж, так тому и быть.
***
Тяньлан-цзюнь действительно всем сердцем тянулся ко всему, что связано с людьми.
Возможно, причиной тому была холодность и приземлённость демонов. И, как всегда бывает при романтизации чуждого народа, его тяга к людям граничила с ненормальностью, а представления о достоинствах людей были порядком преувеличены.
Пускаясь в очередное путешествие, он всё чаще забредал в пограничные земли. Пересекая границу, он не мог отказать себе в искушении выпить чарочку вина под занятный рассказ [9] и всласть побродить по окрестностям, наслаждаясь красотами природы — порой он проводил так целые года, что уж тут скажешь.
Само собой, при этом он не любил, чтобы за ним кто-то следовал, отсылая прочь свои сотни и тысячи генералов. Однако Чжучжи-лан никогда не докучал ему — просто молча шёл следом, будучи настолько ненавязчивым, что порой Тяньлан-цзюнь вовсе забывал о его существовании. Время от времени племянник оплачивал его счета и выполнял иные поручения — постепенно владыка демонов привык к тому, что тот всегда под рукой, предугадывая любое его желание, так что готов был признать, что Чжучжи-лан не вызывает у него неприязни.
Даже когда Тяньлан-цзюнь повстречал деву Су, они оба не возражали против того, что Чжучжи-лан находится рядом, воспринимая его как зверушку, которая не понимает слов любви, так что зачастую забывали о том, что они не одни.
Лишь однажды Тяньлан-цзюнь попытался прогнать Чжучжи-лана — даже бросил ему: «Убирайся!» — пожалуй, это был единственный случай в жизни утончённого владыки демонов, когда он употребил столь грубое слово.
Это случилось на горе Байлу.
Примечания переводчиков:
[1] Слово о Чжучжи – буквальный перевод названия главы, если разбить иероглифы следующим образом: 竹枝 词 (zhúzhī cí). Если не разбивать, то 竹枝词 (zhúzhīcí) в пер. с кит. означает «бытовая фольклорная поэзия» (старинные любовные песни или поэмы на случай в классическом стиле), так что название главы можно было бы перевести и как «Песнь о любви». Да, вот так романтичный Тяньлан назвал племянника :-)
[2] Достаточная сила воображения – в оригинале 功夫 (gōngfu) – гунфу – в пер. с кит. «навык, умение», а также распространённое написание слова кун-фу. Так что кун-фу этих демонов недостаточно силён, чтобы придумать ребёнку имя :-)
[3] Вдарить по уязвимому месту 打蛇打七寸 (dǎ shé dǎ qī cùn) – китайская идиома, в букв. пер. означающая «ударь змею – ударь на семь цуней [ниже головы – предположительно там у змеи находится сердце]».
[4] Непобедимая – в оригинале 无坚不摧 (wújiān bùcuī) – в букв. пер. с кит. «нет таких твердынь, которые нельзя было бы сокрушить», образно – «несокрушимый, неодолимый».
[5] После долгих бесплодных поисков – в оригинале 翻箱倒柜 (fān xiāng dǎo guì) – в букв. пер. с кит. «опрокинуть сундуки и перевернуть шкафы», образно в значении «перевернуть всё вверх дном; перерыть всё до основания».
[6] Племянник – 外甥 (wàisheng) – вайшэн – сын сестры.
[7] Пер. стихотворения – Псой и Сысой.
Китайский оригинал:
杨柳青青江水平，闻郎江上唱歌声。
东边日出西边雨，道是无晴却有晴。
Стихотворение принадлежит перу Лю Юйси (772-842), поэту Танской династии, основано на народной песне. Это стихотворение отражает сомнения юной девы, которая не уверена, любит ли её молодой благородный возлюбленный.
Последняя строчка — 道是无情却有情 (Dàoshì wúqíng què yǒuqíng) — в букв. пер. с кит. «Слова пасмурны, однако погода ясная» — использована Тяньлан-цзюнем для характеристики Шэнь Цинцю перед смертью Чжучжи-лана.
[8] Дядя – 舅舅 (jiùjiu) – цзюцзю – дядя со стороны матери.
[9] Рассказ – в оригинале 评书 (píngshū) – в пер. с кит. «устный рассказ, пересказ» (например романа, предания, притчи).
Следующая глава
Чжучжи-лан с рождения знал, что не способен пробудить в окружающих ничего, кроме отвращения.
Даже в южных землях Царства демонов, где пруд пруди всяческих монстров, он был уродцем средь уродов.
Правда, тогда он ещё не был Чжучжи-ланом — у него вовсе не было никакого имени. По правде говоря, никто просто не пожелал озаботиться тем, чтобы придумать хоть какое-то имя для полузмея-получеловека, пресмыкающегося по земле. Если кто из встречающихся ему демонов и был наделён достаточной силой воображения [2], вместо этого они предпочитали наградить его пинком-другим, завязать его хвост узлом или попытаться выведать, где находится уязвимое место этого нелепого создания, и сдохнет ли оно, если по нему хорошенько вдарить [3].
читать дальшеРаспорядок его жизни был проще не придумаешь: ползти, чтобы найти воду, ползти в поисках пищи, ползти и быть вовлеченным в схватку с каким-нибудь другим монстром.
И, пусть его наружность нельзя было назвать выигрышной, она была не лишена достоинств, когда дело доходило до драки: его мягкие конечности не только отличались невероятной гибкостью, но и своим отвратительным видом нередко отвлекали противников, сбивая их с боевого настроя.
Короче говоря, этого мерзкого на вид создания, с которым ко всему прочему весьма непросто совладать, сторонились абсолютно все на южных рубежах.
Даже утончённый Тяньлан-цзюнь, впервые смерив его взглядом, со всей искренностью бросил:
— Ну и уродство!
Разумеется, его облаченные в воронёные доспехи генералы, стоявшие за его спиной, ничего не могли к этому прибавить. Словно жалуясь какому-то незримому собеседнику, Тяньлан-цзюнь повторил:
— Право, невыносимое уродство.
Это было произнесено с таким нажимом, что даже привыкшее к оскорблениям существо слегка поёжилось.
И всё же в его словах не было того открытого презрения, которого всеми ненавидимая тварь успела немало хлебнуть за свою жизнь — в них звучало что-то иное.
Грациозно опустившись на корточки, Тяньлан-цзюнь спросил, вновь воззрившись на него:
— Ты помнишь свою мать?
Существо покачало головой.
— Что ж, может, это и к лучшему, — рассудил Тяньлан-цзюнь. — Будь у меня такая мать, я тоже предпочёл бы её забыть.
Существо не знало, что и сказать на это. Разумеется, даже приди ему что-нибудь в голову, ответить оно всё равно бы не смогло — разве что прошипеть низким, хриплым голосом.
— И всё же кое-что я должен тебе поведать, — усмехнулся Тяньлан-цзюнь. — Твоя мать мертва. Я — её старший брат. Я пришёл, чтобы увидеть тебя по её последней просьбе.
Демоны всегда были весьма чёрствым народом, не склонным к сантиментам: даже если умирал кто-то из близких, они могли так вот запросто поведать об этом и тотчас забыть.
По правде, существо также ничего не почувствовало, услышав эти слова — так что просто кивнуло.
По всей видимости, утратив к нему всякий интерес, Тяньлан-цзюнь равнодушно бросил:
— Ну вот я и выполнил её последнее желание. Это — твои новые подчинённые. С этого дня все эти земли принадлежат тебе.
По всей видимости, под «подчинёнными» он имел в виду те несколько сотен облачённых в чёрную броню генералов, что пришли с ним. Не обладая личностью, они не способны были мыслить самостоятельно, зато не боялись ни боли, ни смерти — такие никогда не остановятся ни перед чем, образуя непобедимую [4] армию; и вот их господин в одночасье вручает их жуткой твари — получеловеку-полузмее.
Поднявшись на ноги, Тяньлан-цзюнь отряхнул с подола несуществующую пыль и повернулся, собираясь удалиться. К его удивлению, нелепое создание медленно поползло следом.
— Зачем ты преследуешь меня? — удивлённо обернулся к нему владыка демонов.
Существо тут же замерло на месте; при виде этого Тяньлан-цзюнь вновь сделал шаг — и тотчас услышал из-за спины тихий шорох ползущего тела.
— Ты что, не понял, что я сказал тебе? — раздражённо топнув, бросил Тяньлан-цзюнь.
После ещё пары-тройки подобных заходов он решил попросту игнорировать настырное создание и двинулся дальше, соединив руки за спиной, в то время как его непонятливый спутник знай себе пресмыкался следом.
Тяньлан-цзюнь неспроста считал себя особенным: его отличало безупречное происхождение и недосягаемо высокое положение — само собой, и во врагах недостатка не было. Вот и сейчас на его пути попалось немало возмутителей спокойствия. Разумеется, он мог бы без труда разобраться с ними сам, но его змееподобный попутчик бесшабашно бросался на каждого противника, сражаясь не на жизнь, а на смерть — и подобное рвение с лихвой возмещало недостаток сил.
После нескольких подобных инцидентов Тяньлан-цзюнь уже не мог игнорировать спутника.
Бросив взгляд на покрытое ранами и ссадинами змеиное тело, он бросил:
— И всё же ты чересчур уродлив.
Не на шутку задетое подобными словами существо сжалось.
— И упрям вдобавок, — улыбнулся Тяньлан-цзюнь. — Не очень-то приятное качество.
Неотступно следуя за ним, получеловек-полузмей безропотно преодолевал любые препятствия и невзгоды — и всё же после этих слов ему захотелось лишь развернуться и убежать — то бишь, уползти — прочь.
Мог ли он предвидеть, что в следующее мгновение Тяньлан-цзюнь со вздохом коснётся его макушки голыми руками:
— Упрям и уродлив — нет, я положительно больше не могу этого выносить.
Внезапно поток энергии, непостижимо прохладный и тёплый одновременно, устремился в тело твари, заполняя его до кончиков пальцев.
Но откуда им вообще взяться?
Внезапно бывший монстр обнаружил, что его прежде короткие деформированные конечности преобразовались в полноценные руки и ноги. На ладонях стремительно отрастали пальцы, которые он прежде считал недосягаемым для него воплощением изящества.
Он преобразился в молодого человека пятнадцати-шестнадцати лет от роду, белокожего, высокого, стройного, здорового и абсолютно нормального. Тяньлан-цзюнь наконец убрал руку, и в его угольно-чёрных зрачках отразился новый облик юноши.
— Пожалуй, так лучше, — задумчиво бросил владыка демонов, подперев рукой подбородок. — Есть возражения?
Юноша открыл рот, желая ответить — но новообретённые человеческие язык и губы отказывались подчиняться. Пару мгновений спустя изо рта вырвался первый звук, но ещё раньше из глаз потекла непривычная влага.
Хоть Чжучжи-лан всегда верил, что Цзюнь-шан во всём прав, в глубине души он всё же считал, что его господин — тот ещё насмешник.
Но даже получив разрешение Тяньлан-цзюня следовать за ним, долгое время Чжучжи-лан по-прежнему не имел имени.
Поскольку владыка демонов вообще редко отдавал приказы, он не ощущал нужды как-то называть своего попутчика. Так они и провели бок о бок несколько месяцев.
Пока в один прекрасный день Тяньлан-цзюню не понадобился сборник стихов из Царства людей. После долгих бесплодных поисков [5] он наконец смирился с тем, что придётся просить кого-то о помощи — тут-то его и осенило, что у него есть племянник [6], который скромно притулился в уголке его кабинета.
Однако, бросив ему: «Эй!» — Тяньлан-цзюнь понял, что не знает, как продолжить предложение.
— Я прежде спрашивал о твоём имени? — нахмурился он.
— Цзюнь-шан, у этого подчинённого нет имени, — честно ответил его племянник.
— Как такое возможно? — озадаченно отозвался Тяньлан-цзюнь. — Это так странно… Как же мне тебя называть?
— Цзюнь-шан может называть меня, как ему угодно. — С этими словами его подопечный двинулся к шкафу, выудил оттуда сборник стихов, который владыка демонов небрежно запихнул туда, полистав, и протянул господину на вытянутых руках.
— Да уж, не иметь имени — это никуда не годится, — удовлетворённо заметил Тяньлан-цзюнь. — Давай-ка выберем что-нибудь подходящее. — Опустив голову, он перевернул пару страниц, затем бросил: — Как насчёт Чжучжи-цзюнь?
Поскольку у его племянника был острый глаз, он с первого взгляда ухватил кусок текста:
«Меж зелёных ив река течёт,
В лодке мой возлюбленный поёт.
Солнце на востоке, на западе — тень,
Пасмурны речи, и всё же ясен день»
Побеги бамбука [7]
Юноша покачал головой.
— Не нравится? — Вручив ему книгу, Тяньлан-цзюнь заявил: — Ну и привереда же ты. Тогда сам выбирай.
Его племянник не знал, плакать ему или смеяться.
— Цзюнь-шан, лишь благородные господа достойны носить подобное имя.
— Такой молодой, и уже такой щепетильный. Ну раз дело в этом, будешь Чжучжи-ланом.
Казалось, Тяньлан-цзюнь ни к чему в этой жизни не относится серьёзно: он походя дал ему новую жизнь и новое имя, не задумываясь ни на мгновение.
Однако, пусть для него всё это было пустой забавой, Чжучжи-лан готов был пройти сквозь огонь и воду ради своего Цзюнь-шана, рискнуть жизнью и конечностями, которые обрёл благодаря ему.
Он и не подозревал, что в тот момент, когда он над этим раздумывал, Тяньлан-цзюнь также задавался вопросом: не слишком ли долго его племянник пробыл в змеиной форме — быть может, это всё же сказалось на его умственных способностях?
Он никогда не называл его дядей [8] — только Цзюнь-шаном. Не пожелал остаться в южных землях в качестве его независимого вассала, вместо этого предпочитая состоять при его особе в роли мальчика на посылках. Отказался от хорошего имени и высокого статуса, добровольно себя принижая.
Он и в самом деле был самую малость простоват — но с этим, пожалуй, уже ничего не поделаешь. Видимо, ему предначертано до скончания жизни оставаться наивным дурачком — что ж, так тому и быть.
***
Тяньлан-цзюнь действительно всем сердцем тянулся ко всему, что связано с людьми.
Возможно, причиной тому была холодность и приземлённость демонов. И, как всегда бывает при романтизации чуждого народа, его тяга к людям граничила с ненормальностью, а представления о достоинствах людей были порядком преувеличены.
Пускаясь в очередное путешествие, он всё чаще забредал в пограничные земли. Пересекая границу, он не мог отказать себе в искушении выпить чарочку вина под занятный рассказ [9] и всласть побродить по окрестностям, наслаждаясь красотами природы — порой он проводил так целые года, что уж тут скажешь.
Само собой, при этом он не любил, чтобы за ним кто-то следовал, отсылая прочь свои сотни и тысячи генералов. Однако Чжучжи-лан никогда не докучал ему — просто молча шёл следом, будучи настолько ненавязчивым, что порой Тяньлан-цзюнь вовсе забывал о его существовании. Время от времени племянник оплачивал его счета и выполнял иные поручения — постепенно владыка демонов привык к тому, что тот всегда под рукой, предугадывая любое его желание, так что готов был признать, что Чжучжи-лан не вызывает у него неприязни.
Даже когда Тяньлан-цзюнь повстречал деву Су, они оба не возражали против того, что Чжучжи-лан находится рядом, воспринимая его как зверушку, которая не понимает слов любви, так что зачастую забывали о том, что они не одни.
Лишь однажды Тяньлан-цзюнь попытался прогнать Чжучжи-лана — даже бросил ему: «Убирайся!» — пожалуй, это был единственный случай в жизни утончённого владыки демонов, когда он употребил столь грубое слово.
Это случилось на горе Байлу.
Примечания переводчиков:
[1] Слово о Чжучжи – буквальный перевод названия главы, если разбить иероглифы следующим образом: 竹枝 词 (zhúzhī cí). Если не разбивать, то 竹枝词 (zhúzhīcí) в пер. с кит. означает «бытовая фольклорная поэзия» (старинные любовные песни или поэмы на случай в классическом стиле), так что название главы можно было бы перевести и как «Песнь о любви». Да, вот так романтичный Тяньлан назвал племянника :-)
[2] Достаточная сила воображения – в оригинале 功夫 (gōngfu) – гунфу – в пер. с кит. «навык, умение», а также распространённое написание слова кун-фу. Так что кун-фу этих демонов недостаточно силён, чтобы придумать ребёнку имя :-)
[3] Вдарить по уязвимому месту 打蛇打七寸 (dǎ shé dǎ qī cùn) – китайская идиома, в букв. пер. означающая «ударь змею – ударь на семь цуней [ниже головы – предположительно там у змеи находится сердце]».
[4] Непобедимая – в оригинале 无坚不摧 (wújiān bùcuī) – в букв. пер. с кит. «нет таких твердынь, которые нельзя было бы сокрушить», образно – «несокрушимый, неодолимый».
[5] После долгих бесплодных поисков – в оригинале 翻箱倒柜 (fān xiāng dǎo guì) – в букв. пер. с кит. «опрокинуть сундуки и перевернуть шкафы», образно в значении «перевернуть всё вверх дном; перерыть всё до основания».
[6] Племянник – 外甥 (wàisheng) – вайшэн – сын сестры.
[7] Пер. стихотворения – Псой и Сысой.
Китайский оригинал:
杨柳青青江水平，闻郎江上唱歌声。
东边日出西边雨，道是无晴却有晴。
Стихотворение принадлежит перу Лю Юйси (772-842), поэту Танской династии, основано на народной песне. Это стихотворение отражает сомнения юной девы, которая не уверена, любит ли её молодой благородный возлюбленный.
Последняя строчка — 道是无情却有情 (Dàoshì wúqíng què yǒuqíng) — в букв. пер. с кит. «Слова пасмурны, однако погода ясная» — использована Тяньлан-цзюнем для характеристики Шэнь Цинцю перед смертью Чжучжи-лана.
[8] Дядя – 舅舅 (jiùjiu) – цзюцзю – дядя со стороны матери.
[9] Рассказ – в оригинале 评书 (píngshū) – в пер. с кит. «устный рассказ, пересказ» (например романа, предания, притчи).
Следующая глава
Скрытое содержимое
Я подтверждаю, что мне уже 18 лет и что я могу просматривать записи с возрастным ограничением.
Система «Спаси-Себя-Сам» для Главного Злодея. Глава 84. Пик противостояния между Бин-мэй и Бин-гэ. Часть 3
Предыдущая глава
Итак, в Бамбуковой хижине очутились два неотличимых друг от друга человека.
Вся разница между ними была в том, что один из них был облачён в белое, другой — в чёрное.
Меч на поясе Ло Бинхэ также был чёрным, хоть это непросто было углядеть под слоями талисманов.
Подумать только, великий Синьмо кое-как завернули в бумагу, словно какую-то колбасу — ни единой струйки демонической энергии не просачивалось наружу.
— Слезь с него! — севшим голосом выкрикнул Ло Бинхэ, вслед за чем тотчас последовал сокрушительный удар. Его двойник в белом, пристроившийся между ног Шэнь Цинцю, вернул удар, не дрогнув — столкнувшись, две волны поглотили друг друга, развеявшись клубами дыма.
читать дальшеРаздосадованный, что его развлечение прервали, оригинальный Ло Бинхэ угрюмо бросил:
— Нет чтобы вернуться чуть раньше или чуть позже — надо же было тебе заявиться именно сейчас!..
Прежде, чем он успел договорить, Шэнь Цинцю присогнул указательный и средний палец, сложив их в печать, и Сюя, вонзившийся в стену после того, как он промахнулся, с дрожью высвободился и скользнул в руку заклинателя. Ухватившись за рукоять, Шэнь Цинцю замахнулся и обрушил удар на мнимого ученика.
Теснимый с двух сторон ложный Ло Бинхэ больше не мог сохранять свою вызывающую позу — он взмыл с кровати, не забыв, впрочем, напоследок ущипнуть Шэнь Цинцю за талию, и приземлился в другом углу комнаты, натянув расстроенную гримасу:
— Учитель так жесток — неужто в его сердце нет ни капли жалости к этому ученику?
Да шёл бы ты!..
Я тебе не учитель!
Этот парень был тем самым неутомимым жеребцом оригинального «Пути гордого бессмертного демона»! Прежде он уже появлялся в этом мире во время действия наказания Системы — несравненный идол читателей Чжундяна, благоговейно именуемый ими Бин-гэ!
Для Шэнь Цинцю и тогда-то его появление во сне было изрядным шоком — что уж говорить о том, когда он предстал пред ним наяву, из плоти и крови! И, судя по всему, тот Бин-гэ отнюдь не был симуляцией, созданной Системой ради отработки наказания — нет, она и вправду притащила его из той, параллельной вселенной!
Хоть Шэнь Цинцю и днём ранее замечал немало странностей в поведении своего барашка, он не мудрствуя лукаво списывал это на очередные капризы юной девы Ло, которая, похоже, на сей раз разобиделась не на шутку — его ученик и прежде временами вёл себя хуже, чем избалованное дитя, к тому же, тогда заклинателя занимало лишь врачевание его ран.
У настоящего Ло Бинхэ имелись шрамы на груди и руке, оставленные Шэнь Цинцю — и он пестовал их, словно величайшее сокровище, всеми силами препятствуя их исцелению — так откуда взяться «безупречно гладкой коже, не запятнанной ни единым изъяном»?
Не обратив внимания на это прежде, Шэнь Цинцю не мог не заметить этого, когда под вечер второго дня дело дошло до физического контакта — и, по счастью, успел натянуть удила, пока эти метафорические кони не рухнули с обрыва [1]. Подумать только, он едва не утратил честь и последнее достоинство [2]…
Теперь-то он наконец понял смысл этого «Уйди!», брошенного Ло Бинхэ, когда они столкнулись во внутренних покоях его подземного дворца: тот имел в виду вовсе не: «Спасайся, я не хочу, чтобы ты пострадал из-за меня!», а «Сгинь, чёртова падаль!»
Облачённый в чёрное Ло Бинхэ с мечом на поясе тотчас подскочил к Шэнь Цинцю:
— Учитель, что этот ублюдок с вами сделал?
«Хэй, зачем ты сам к себе так грубо?..» — мысленно пожурил его Шэнь Цинцю — и всё же он не мог не признать, что испытал немалое облегчение при виде Ло Бинхэ, который вновь липнет к нему с полными тревоги глазами — вот так и должно быть!
Прочистив горло, он убедился, что его одеяние и вид в целом не выходят за рамки приличий, и с достоинством ответил:
— С этим учителем всё в полном порядке.
Внезапно вспомнив, что вчерашний «Ло Бинхэ» явился к нему весь израненный, он сообразил, что и настоящему, должно быть, досталось.
— А как ты? — тут же переспросил Шэнь Цинцю. — Ты не ранен?
— Сейчас всё нормально, — кивнул Ло Бинхэ.
Схватив его за запястье, Шэнь Цинцю развернул его руку — так и есть, на ладони беловатый шрам, от одного вида которого сердце заклинателя дрогнуло.
— Что происходит? — тотчас потребовал он. — Где ты пропадал эти два дня? И как он здесь оказался?
— Этот ученик не знает, — покачал головой Ло Бинхэ. — Позавчера, когда я удалился во внутренние покои подземного дворца, обломки Синьмо внезапно начали испускать лиловое свечение, и этот… человек появился передо мной с другим Синьмо. Я обменялся с ним парой ударов, но, утратив бдительность, свалился в разрыв между мирами, проделанный Синьмо — по счастью, мне удалось выхватить меч из его рук, прежде чем разрыв закрылся. Не найдя учителя по возвращении, я отправился на хребет Цанцюн.
Итак, все эти два дня Шэнь Цинцю имел счастье общаться с его оригинальной версией.
Похоже, просто надругаться над законами физики Синьмо было мало: теперь он еще и границы между параллельными вселенными дырявит.
Вот это уже на обычный баг не спишешь!
Да уж, подумать только, чего пришлось натерпеться его нежному голубому цветочку с Цзиньцзяна [3], очутившись посреди клумбы из трёх тысяч красоток! При этой мысли сердце Шэнь Цинцю невольно сжалось от сострадания.
— Я, конечно, извиняюсь, — внезапно вмешался холодный голос, — но я все ещё здесь. Вам не кажется, что вы забыли про законы гостеприимства?
Привыкший быть в центре внимания оригинальный Ло Бинхэ был не на шутку раздражён тем, как эти двое мигом зациклились друг на друге, напрочь позабыв о его существовании за своей слащавой болтовнёй. Направив энергию в стопы, он походя раскрошил несколько голубоватых плиток пола в пыль.
Ло Бинхэ мигом заслонил учителя, потребовав:
— Ты чем только что занимался?
— Да так, — легкомысленно бросил Ло Бинхэ, — развлекался кое с кем.
«Чего?» — в немом изумлении застыл Шэнь Цинцю.
Развлекался?
…Со мной?
Бин-гэ, ты… правда готов спать со всеми подряд [4]?
Женщина или мужчина, рыба или мясо — никакой разницы, лишь бы раздвигали ноги?
Или это всё из-за досады на то, что все твои тамошние жёны здесь дали тебе от ворот поворот?
— Кто ж виноват, — укоризненно поцокал языком Бин-гэ, — что ты настолько безнадёжен, что так и не сумел затащить в постель ни одной женщины?
От подобного выпада Шэнь Цинцю и вовсе утратил дар речи — подумать только, этот самозванец осмелился назвать его ученика «безнадёжным»! Но самого Ло Бинхэ взбесило вовсе не это: источая зрачками столь яростное алое сияние, что, казалось, из его глаз вот-вот брызнет кровь, он прорычал:
— Как ты смеешь так говорить об учителе?
Глаза его двойника также мигом налились красным — твёрдо встретив испепеляющий взгляд собрата, он ухмыльнулся:
— Да и ты не лучше него. Ты только посмотри на себя: носишь имя Ло Бинхэ, а сам готов ноги лизать этому бесстыжему мерзавцу Шэнь Цинцю…
Он не успел закончить, когда терпение Ло Бинхэ окончательно иссякло.
Бамбуковую хижину заполнила тёмная энергия такой интенсивности, что соперники ничего не видели на расстоянии вытянутой руки — и всё же ни один из них не отступил. Внезапно сгустившуюся тьму прорезал упавший сверху луч света — обмениваясь ударами, они сами не заметили, как проделали дыру в крыше.
При виде этого лицо Ло Бинхэ сделалось ещё темнее, чем та энергия, что он источал.
Настрой Шэнь Цинцю был ничуть не лучше: что он, спрашивается, скажет адептам Аньдин, когда те явятся латать крышу?
Не желая довершать разрушение Бамбуковой хижины, Ло Бинхэ бросился прочь, выкрикнув:
— Выходи!
— Чего и следовало ожидать, — фыркнул его двойник. — Эта развалюха не способна выдержать и пары ударов!
И чёрная, и белая фигуры скрылись в мгновение ока. Шэнь Цинцю уже всерьёз подумывал о том, чтобы вызвать подкрепление с пика Байчжань, прикидывая, не забьют ли они обоих Ло Бинхэ до смерти без разбора, когда к нему подбежали Мин Фань и Нин Инъин с группой адептов. Они, по всей видимости, были оторваны шумом боя от вечерних занятий, поскольку в руках у них по-прежнему были книги и музыкальные инструменты.
— Стоять! — тотчас велел им Шэнь Цинцю.
Они застыли, и лишь Мин Фань решился спросить:
— Учитель, что происходит?
— Стройся! — отрезал Шэнь Цинцю.
Привыкшие к безоговорочному подчинению адепты пика Цинцзин замерли по стойке смирно.
— А теперь спуститься и обежать тридцать кругов вокруг пика!
Попытайся он просто спровадить их, эти прилипчивые ребятишки наверняка заартачатся — а то и, чего доброго, бросятся на помощь и тем самым лишь усложнят все ещё сильнее, так что уж лучше отослать их наверняка. Не осмеливаясь ослушаться прямого приказа, адепты растерянно оглянулись друг на друга: что ж, раз учитель велит бегать — надо бегать. Мгновение спустя толпа девиц и юношей в одеяниях цвета цин паровозиком бросилась к подножию пика Цинцзин.
Стоило им скрыться из виду, как Шэнь Цинцю, вздохнув с облегчением, в свою очередь устремился в гущу бамбукового леса на другой стороне горы.
Синьмо безоговорочно подчиняется оригинальному главному герою — но уж никак не тому, которого он взрастил своими руками. Из его Ло Бинхэ демонический меч способен вить верёвки — потому ли, что его разум нестабилен, или из-за многочисленных потрясений — как бы то ни было, он больше не решался использовать Синьмо, вместо этого запечатав его множеством талисманов во избежание любого влияния. Это всё равно что обладать суперспособностями и не решаться ими воспользоваться — или держать в руках золотую миску для риса, но быть неспособным попросить еды. Потому-то их мечи были по-прежнему зачехлены, не оставляя хозяевам иного выбора, кроме как охаживать друг друга голыми руками.
Беда лишь в том, что и рукопашная в их исполнении грозила стать чересчур разрушительной!
Земля уже украсилась десятками глубоких выбоин, тут и там валялись поваленные бамбуковые стебли, в воздухе кружился целый ураган узких листьев, птицы с тревожными криками взмывали в небо. Ещё немного — и его ненаглядный пик Цинцзин обратится в пик Тудин [5]. Дождавшись мгновенного затишья, Шэнь Цинцю послал Сюя прямиком в оригинального Ло Бинхэ.
В прищуренных глазах мелькнул серебристый отблеск меча, и «Ло Бинхэ» слегка отклонился, отбив лезвие вбок ударом пальца. Искоса глянув на Шэнь Цинцю, он бросил:
— Мы с ним — один и тот же человек; отчего же учитель стремится ранить меня, чтобы помочь ему?
И кто тебе сказал, будто вы с ним одинаковые?!
Взращенный Шэнь Цинцю Ло Бинхэ мигрировал на BL-канал [6] JJWXC после того, как Шэнь Цинцю видоизменил сюжет, стремительно мутируя во вконец спятившую деву Ло, известную также как Бин-мэй. Он не имеет ничего общего с тобой — озлобленным тираном и шаблонным героем гаремных романов Чжундяна, который прокачивается, выпиливая низкоуровневых злодеев и их пешек!
Не говоря ни слова, Шэнь Цинцю встретился с Ло Бинхэ глазами — и они вместе бросились на его оригинальный прототип.
Само собой, изначально оба Ло Бинхэ были более-менее равны друг другу по силе: бóльшая часть ран на теле оригинального главного героя явно была нанесена его здешней версией. Но когда к битве присоединился Шэнь Цинцю, чаши весов начали склоняться в пользу его ученика.
Танец меча заклинателя был подобен полёту белоснежного дракона, духовная и демоническая энергия так и хлестали, переплетаясь завихрениями средь вспышек. Согласованность движений Шэнь Цинцю и его ученика была безупречна: самозваный Ло Бинхэ едва сумел уклониться от нескольких ударов. Его глаза сузились, выдавая закипающую ярость, но в остальном выражение лица оставалось столь же холодным — не считая поджатых губ.
— Его техника никуда не годится, — внезапно бросил он. — Что вообще в нём есть хорошего?
От неожиданности рука Шэнь Цинцю дрогнула.
Заставив себя просто проглотить это, он молча продолжил бой.
Однако Бин-гэ не собирался останавливаться на этом:
— Учитель, вы ведь имели шанс убедиться в моём мастерстве. Раз уж мы — один и тот же человек, почему бы вам не уйти со мной? Я наверняка смогу сделать вас счастливее, чем он!
— Заткнись! — отрубил Шэнь Цинцю.
— «…имели шанс убедиться?» — пробурчал Ло Бинхэ.
— Сосредоточься на битве, — оборвал его учитель.
— Что он имел в виду под этим шансом? — не унимался тот. — И под «наверняка смогу сделать вас счастливее, чем он», если уж на то пошло?
— Или, быть может, учителю нравится, когда ему причиняют боль? — загадочно бросил «Ло Бинхэ». — Этот ученик гарантирует полное удовлетворение и в этом аспекте.
Лицо Ло Бинхэ исказила мимолётная судорога, и он бессознательно опустил руку на рукоять Синьмо.
— Не смей его вытаскивать! — в панике бросил Шэнь Цинцю.
Придя в себя, Ло Бинхэ тотчас отдёрнул руку, но алое сияние в его зрачках разгорелось ещё пуще, а дыхание сделалось прерывистым. Стиснув зубы, он устремился вперёд, перейдя к ударам в упор.
Грубая сила против грубой силы — при том, что оба равны по мощи и навыкам, результат был предсказуем: ушей Шэнь Цинцю достиг приглушённый треск.
Руки обоих Ло Бинхэ безвольно повисли: у одного — левая, у другого — правая. Даже их реакция была одинаковой: оставшись без руки, они принялись лупить друг друга ногами — зловещий треск повторился.
Шэнь Цинцю определённо был не в силах долее это выносить.
— Довольно! — гаркнул он.
Вы что, угробить друг друга хотите?
Лицо «Ло Бинхэ» внезапно смягчилось при взгляде на Шэнь Цинцю.
— Учитель, вы вините меня в том, что я причинил вам боль при нашей предыдущей встрече?
Глаза настоящего Ло Бинхэ расширились:
— Учитель, вы что, встречались раньше?
«Если то устроенное Системой рандеву считается за свидание — тогда да», — подумалось Шэнь Цинцю, однако, не желая развивать эту тему, он бросил:
— Просто случайная встреча.
Похоже, Бин-гэ и впрямь поднаторел в том, чтобы не упускать ни малейшей возможности: нацепив скорбную маску, он произнёс:
— Я был неправ. Этот ученик полностью сознаёт свою ошибку. Но разве сейчас вы не получили удовольствие? Я ведь тоже ваш ученик; почему же вы так жестоки по отношению ко мне?
«Вот это игра — сиди я в партере, я бы похлопал, — признал Шэнь Цинцю. — Продолжай в том же духе. Похоже, ты сполна заслуживаешь репутацию двуличного лицемерного Бин-гэ, у которого на устах мёд, а за пазухой — меч!»
Как он и предполагал, этот коварный и злокозненный главный герой на деле дурачил вовсе не его, намеренно доводя своего противника до ручки — вот только Шэнь Цинцю не позволит ему добиться своего.
— Ни малейшего удовольствия я не получил! — отбрил он лже-ученика.
Стоило ему вымолвить это, как по низу живота разлилось невыносимое жжение.
Игнорировать или подавить это ощущение заклинатель был не в силах: его тело будто щекотали лапки миллионов муравьёв.
Уголки рта «Ло Бинхэ» изогнулись в усмешке:
— А теперь попробуйте повторить это с той же убедительностью.
Кровь священного демона.
И как Шэнь Цинцю умудрился об этом забыть? Являясь полноправным Ло Бинхэ, он точно так же мог управлять кровяными паразитами в его теле.
Один из присутствующих тут Ло Бинхэ побуждал кровяных паразитов к действию, другой — подавлял: это было сродни перетягиванию каната. Результатом были вспышки нестерпимого жара, сменяющиеся мгновенным онемением, быстро распространившиеся от живота по всему телу — до самых кончиков пальцев. Зрение Шэнь Цинцю затуманилось; хватая воздух, он чувствовал, как слабеет рука, сжимающая меч.
Выбрав мгновение, когда Ло Бинхэ замешкался, поглощённый состоянием учителя, его двойник сорвал меч с его пояса.
По лицу оригинального Ло Бинхэ расплылась самодовольная ухмылка, в которой возбуждение граничило с кровожадностью. В тот самый момент, когда он собирался извлечь лезвие из ножен, Шэнь Цинцю холодно бросил:
— Не спеши радоваться. Взгляни-ка, что над тобой.
Однако над ними не было ничего, кроме раскачивающихся под ветром стеблей бамбука — и «Ло Бинхэ» прекрасно сознавал это, не глядя.
— Неужто вы думали одурачить этого ученика столь ребяческим трюком, пытаясь отвлечь его внимание?
Значит, не хочешь посмотреть?
Что ж, сам напросился.
Сложив пальцы левой руки в печать, Шэнь Цинцю щёлкнул ими, сосредоточенно прищурившись.
«Ло Бинхэ» собирался добавить ещё что-то, когда перед глазами скользнул лист бамбука — и его улыбка застыла.
По щеке медленно скатилась капля крови.
Лениво кружившиеся в воздухе листья бамбука внезапно набрали скорость, устремившись к оригинальному Ло Бинхэ, и каждый из них был убийственно острым, словно режущий подобно ножу ледяной восточный ветер.
Узри обновлённую версию заклятья сорванных листьев, летящих лепестков [7]: тысячи листьев и десятки тысяч лепестков!
«Ло Бинхэ» взмахнул рукой в попытке отвратить удар, но в роще не было недостатка в сорванных листьях, что в единый миг преисполнились ярости, словно боги смерти, охотящиеся за человеческой душой. С виду листья казались нежными, однако на самом деле с легкостью рассекали плоть и даже кости. Пусть оригинальный главный герой с успехом уничтожил первые устремившиеся к нему листья, на подходе были новые сотни и тысячи — от подобной атаки просто так не отмахнёшься, к тому же, сломанные рука и нога изрядно усугубляли его положение. Шэнь Цинцю уже собрался было самолично броситься в бой, довершая дело своих рук, но фигура в чёрном опередила его, ударив ладонью здоровой руки в грудь «Ло Бинхэ».
В это мгновение на столь знакомом Шэнь Цинцю лице мелькнуло выражение искренней растерянности — заметив это, заклинатель не нашёл в себе сил ударить его.
Отступив на пару шагов, «Ло Бинхэ» сглотнул — Шэнь Цинцю мог поручиться, что свежую кровь — но нашёл в себе силы ухмыльнуться:
—Неплохо, вынужден признать.
При том, что внешне он посмеивался, он стиснул здоровую руку в кулак с такой силой, что тёмные вены то вспучивались, то опадали.
С тех пор, как он возмужал, он ни разу не встречал соперников, способных вот так загнать его в угол.
Подобное поражение живо напомнило ему о тех днях, когда над ним издевались, безнаказанно унижая.
Чашка чая, вылитая ему на голову; сарай для дров, продуваемый всеми ветрами; нескончаемые колотушки и оскорбления; дни, когда ему приходилось стоять на коленях на солнцепёке — и так до самой ночи, без кормёжки.
И все эти тяготы исходили от того самого человека, чье лицо маячило перед ним сейчас.
Вот только теперь он стоял бок о бок с тем, что был неотличим от него самого, баюкая его сломанную руку в своих ладонях, не отваживаясь ни толком взяться за неё, ни отпустить. Словно воочию чувствуя боль своего ученика, он нахмурился:
— И зачем надо было бросаться на него очертя голову? Ты ведь знал, что сломаешь руку! Впредь не действуй так неосмотрительно!
Даже упрекая ученика, Шэнь Цинцю не мог скрыть тревоги и беспокойства за него, прорывающихся в голосе.
Даже полный идиот понял бы это.
Холодный ветер пронёсся по роще, унося прочь листья бамбука.
Он не мог вот так это оставить.
Ведь это попросту несправедливо.
Зрелище этих людей, стоящих друг подле друга, было столь невыносимым, что резало глаз, огнём выжигаясь на сетчатке.
Они ведь оба носили имя Ло Бинхэ — так с какой стати один из них получил этого Шэнь Цинцю, ласкового и заботливого, а другой — мелочного, завистливого и бесчестного?
За какие заслуги?
Все эти тщательно хранимые предметы обихода и одежда; уютная и опрятная комнатка по соседству со спальней учителя; а главное — эти полные нежной заботы и снисходительного терпения шёпотки.
Разумеется, всё, чего он хотел — это унизить их обоих, растоптав эти слащавые отношения.
И всё же с губ само собой сорвалось:
— Иди со мной!
На это здешний Ло Бинхэ лишь холодно усмехнулся:
— Что ты сказал?
При этом его костяшки хрустнули — он явно горел жаждой убийства.
Хоть по жизни Шэнь Цинцю исповедовал идею, что нечего миндальничать с противником, если можно его попросту добить — да здравствует контрольный выстрел [8]! — на сей раз он заколебался: разве это нормально — заставлять Ло Бинхэ убивать самого себя?
Быть может, тогда добить его своими руками? Нет, это исключено — к тому же, заклинатель понятия не имел, как сработает аура неуязвимости главного героя в этом мире.
Шэнь Цинцю остановил ученика, надавив на его плечо двумя пальцами. Он всё ещё ломал голову над тем, как же ему поступить, когда «Ло Бинхэ» опередил его.
Он сорвал печати с Синьмо. Среди застивших воздух потоков тёмно-лиловой энергии открылся разрыв между мирами — и оригинальный главный герой скрылся в нём.
Но прежде он успел обернуться назад — и прикусил губу от досады.
Он определённо этого так не оставит.
Разрыв моментально закрылся за его спиной.
Что… и всё?
Неужто от Бин-гэ на поверку так просто избавиться?
Всё ещё порядком огорошенный подобным развитием событий Шэнь Цинцю велел ученику:
— Когда вернёмся, немедленно уничтожь обломки Синьмо. Эта вещь не должна здесь оставаться.
Похоже, даже от разбитого меча багов не оберёшься — кто знает, какой трюк эта штука выкинет в следующий раз?
Ло Бинхэ молча кивнул. Хоть ему явно не требовалась посторонняя помощь, Шэнь Цинцю беспрепятственно позволил ему опереться на себя.
Сделав несколько шагов, Ло Бинхэ неожиданно спросил:
— Учитель, а мои навыки… они действительно столь безнадёжны?
Ну, откровенно говоря… да.
Не то слово. Во всём, что касалось поцелуев, прикосновений, раздевания и прочих постельных игрищ — навыки Ло Бинхэ были столь ужасны, что для этого требовалась особая категория.
Что до самого акта, то, хоть Шэнь Цинцю было не с чем сравнивать… он мог и так, опираясь на свои представления сказать, что тут дело тоже обстоит неважно.
Само собой, ничего из этого он не озвучил, вместо этого уклончиво ответив:
— Да не так чтобы совсем.
Без того унылое лицо Ло Бинхэ сделалось ещё угрюмее.
— В конце концов, у тебя пока мало опыта, — попытался утешить его Шэнь Цинцю.
Уж конечно, после того, как вволю повалял по постели сотни красоток — как тут не стать экспертом?
Ло Бинхэ опустил голову — казалось, он подумывает над тем, не отправиться ли ему во всё тот же тёмный уголок, чтобы вновь оплакать свою горестную долю. Именно это выражение лица моментально лишало Шэнь Цинцю последних остатков терпения, так что он поспешил отвлечь ученика:
— Дай-ка этот учитель сперва позаботится о твоих ранениях, а потом… займёмся этим вопросом вместе. Как насчёт этого?
— Правда? — тут же вскинул голову Ло Бинхэ.
Предвидевший подобную реакцию Шэнь Цинцю тотчас осадил его, похлопав по макушке:
— Сперва лечение.
Ло Бинхэ с готовностью закивал и парой щелчков вправил свои переломы.
Вновь выпрямившись, он схватил руки учителя в свои — уже здоровые — и, заливаясь краской, спросил с дьявольскими искринками в глазах:
— Ну вот я и здоров, учитель. Так что теперь… займёмся этим вопросом?
Примечания переводчиков:
[1] Натянуть удила, пока кони не рухнули с обрыва 悬崖勒马 (xuányálèmǎ) – китайская идиома, означающая «одуматься пока не поздно, опомниться, остановиться вовремя».
[2] Честь и последнее достоинство – в оригинале 晚节 (wǎnjié) – в пер. с кит. означает как «пожилой возраст», так и «чистая, целомудренная старость».
[3] Цзиньцзян 晋江 (jìnjiāng) — в оригинале 丁丁网 — так в послесловии именуется сайт JJWXC (видимо, из-за визуального сходства иероглифа 丁 с буквой J), на котором размещаются многие китайские новеллы (в частности, именно там была опубликована Система), там имеется BL-канал, который в новелле противопоставляется гаремным романам сайта Чжундян. 丁丁 может означать также сленговое «член», поскольку в прочтении dīngdīng «дин-дин» является звукоподражанием звону колокольчиков.
[4] Готов спать со всеми подряд – в оригинале 来者不拒 (láizhě bù jù) – в пер. с кит. «принимать всех без разбора, никому не отказывать».
[5] Тудин 秃顶 (Tūdǐng) – в пер. с кит. «лысая макушка».
[6] BL-канал – в оригинале 纯爱 (chún ài) чунь ай – в пер. с кит. «чистая, искренняя любовь».
[7] Заклятье сорванных листьев, летящих лепестков – в оригинале 飞花 (fēihuā) – в пер. с кит. «летящие лепестки [осыпающихся цветов]», образно о хлопьях снега; также значит «коллективно построчно складывать экспромтом стихи на заданную тему» (застольная игра).
[8] Контрольный выстрел – в оригинале 补刀 (bǔdāo) – «микрить; фармить; добивать крипа» (нпс-юнита), у которого осталось здоровья лишь для одной вражеской атаки, тем самым присваивая себе чужую добычу и очки опыта (терминология игры DotA).
Следующая глава
Итак, в Бамбуковой хижине очутились два неотличимых друг от друга человека.
Вся разница между ними была в том, что один из них был облачён в белое, другой — в чёрное.
Меч на поясе Ло Бинхэ также был чёрным, хоть это непросто было углядеть под слоями талисманов.
Подумать только, великий Синьмо кое-как завернули в бумагу, словно какую-то колбасу — ни единой струйки демонической энергии не просачивалось наружу.
— Слезь с него! — севшим голосом выкрикнул Ло Бинхэ, вслед за чем тотчас последовал сокрушительный удар. Его двойник в белом, пристроившийся между ног Шэнь Цинцю, вернул удар, не дрогнув — столкнувшись, две волны поглотили друг друга, развеявшись клубами дыма.
читать дальшеРаздосадованный, что его развлечение прервали, оригинальный Ло Бинхэ угрюмо бросил:
— Нет чтобы вернуться чуть раньше или чуть позже — надо же было тебе заявиться именно сейчас!..
Прежде, чем он успел договорить, Шэнь Цинцю присогнул указательный и средний палец, сложив их в печать, и Сюя, вонзившийся в стену после того, как он промахнулся, с дрожью высвободился и скользнул в руку заклинателя. Ухватившись за рукоять, Шэнь Цинцю замахнулся и обрушил удар на мнимого ученика.
Теснимый с двух сторон ложный Ло Бинхэ больше не мог сохранять свою вызывающую позу — он взмыл с кровати, не забыв, впрочем, напоследок ущипнуть Шэнь Цинцю за талию, и приземлился в другом углу комнаты, натянув расстроенную гримасу:
— Учитель так жесток — неужто в его сердце нет ни капли жалости к этому ученику?
Да шёл бы ты!..
Я тебе не учитель!
Этот парень был тем самым неутомимым жеребцом оригинального «Пути гордого бессмертного демона»! Прежде он уже появлялся в этом мире во время действия наказания Системы — несравненный идол читателей Чжундяна, благоговейно именуемый ими Бин-гэ!
Для Шэнь Цинцю и тогда-то его появление во сне было изрядным шоком — что уж говорить о том, когда он предстал пред ним наяву, из плоти и крови! И, судя по всему, тот Бин-гэ отнюдь не был симуляцией, созданной Системой ради отработки наказания — нет, она и вправду притащила его из той, параллельной вселенной!
Хоть Шэнь Цинцю и днём ранее замечал немало странностей в поведении своего барашка, он не мудрствуя лукаво списывал это на очередные капризы юной девы Ло, которая, похоже, на сей раз разобиделась не на шутку — его ученик и прежде временами вёл себя хуже, чем избалованное дитя, к тому же, тогда заклинателя занимало лишь врачевание его ран.
У настоящего Ло Бинхэ имелись шрамы на груди и руке, оставленные Шэнь Цинцю — и он пестовал их, словно величайшее сокровище, всеми силами препятствуя их исцелению — так откуда взяться «безупречно гладкой коже, не запятнанной ни единым изъяном»?
Не обратив внимания на это прежде, Шэнь Цинцю не мог не заметить этого, когда под вечер второго дня дело дошло до физического контакта — и, по счастью, успел натянуть удила, пока эти метафорические кони не рухнули с обрыва [1]. Подумать только, он едва не утратил честь и последнее достоинство [2]…
Теперь-то он наконец понял смысл этого «Уйди!», брошенного Ло Бинхэ, когда они столкнулись во внутренних покоях его подземного дворца: тот имел в виду вовсе не: «Спасайся, я не хочу, чтобы ты пострадал из-за меня!», а «Сгинь, чёртова падаль!»
Облачённый в чёрное Ло Бинхэ с мечом на поясе тотчас подскочил к Шэнь Цинцю:
— Учитель, что этот ублюдок с вами сделал?
«Хэй, зачем ты сам к себе так грубо?..» — мысленно пожурил его Шэнь Цинцю — и всё же он не мог не признать, что испытал немалое облегчение при виде Ло Бинхэ, который вновь липнет к нему с полными тревоги глазами — вот так и должно быть!
Прочистив горло, он убедился, что его одеяние и вид в целом не выходят за рамки приличий, и с достоинством ответил:
— С этим учителем всё в полном порядке.
Внезапно вспомнив, что вчерашний «Ло Бинхэ» явился к нему весь израненный, он сообразил, что и настоящему, должно быть, досталось.
— А как ты? — тут же переспросил Шэнь Цинцю. — Ты не ранен?
— Сейчас всё нормально, — кивнул Ло Бинхэ.
Схватив его за запястье, Шэнь Цинцю развернул его руку — так и есть, на ладони беловатый шрам, от одного вида которого сердце заклинателя дрогнуло.
— Что происходит? — тотчас потребовал он. — Где ты пропадал эти два дня? И как он здесь оказался?
— Этот ученик не знает, — покачал головой Ло Бинхэ. — Позавчера, когда я удалился во внутренние покои подземного дворца, обломки Синьмо внезапно начали испускать лиловое свечение, и этот… человек появился передо мной с другим Синьмо. Я обменялся с ним парой ударов, но, утратив бдительность, свалился в разрыв между мирами, проделанный Синьмо — по счастью, мне удалось выхватить меч из его рук, прежде чем разрыв закрылся. Не найдя учителя по возвращении, я отправился на хребет Цанцюн.
Итак, все эти два дня Шэнь Цинцю имел счастье общаться с его оригинальной версией.
Похоже, просто надругаться над законами физики Синьмо было мало: теперь он еще и границы между параллельными вселенными дырявит.
Вот это уже на обычный баг не спишешь!
Да уж, подумать только, чего пришлось натерпеться его нежному голубому цветочку с Цзиньцзяна [3], очутившись посреди клумбы из трёх тысяч красоток! При этой мысли сердце Шэнь Цинцю невольно сжалось от сострадания.
— Я, конечно, извиняюсь, — внезапно вмешался холодный голос, — но я все ещё здесь. Вам не кажется, что вы забыли про законы гостеприимства?
Привыкший быть в центре внимания оригинальный Ло Бинхэ был не на шутку раздражён тем, как эти двое мигом зациклились друг на друге, напрочь позабыв о его существовании за своей слащавой болтовнёй. Направив энергию в стопы, он походя раскрошил несколько голубоватых плиток пола в пыль.
Ло Бинхэ мигом заслонил учителя, потребовав:
— Ты чем только что занимался?
— Да так, — легкомысленно бросил Ло Бинхэ, — развлекался кое с кем.
«Чего?» — в немом изумлении застыл Шэнь Цинцю.
Развлекался?
…Со мной?
Бин-гэ, ты… правда готов спать со всеми подряд [4]?
Женщина или мужчина, рыба или мясо — никакой разницы, лишь бы раздвигали ноги?
Или это всё из-за досады на то, что все твои тамошние жёны здесь дали тебе от ворот поворот?
— Кто ж виноват, — укоризненно поцокал языком Бин-гэ, — что ты настолько безнадёжен, что так и не сумел затащить в постель ни одной женщины?
От подобного выпада Шэнь Цинцю и вовсе утратил дар речи — подумать только, этот самозванец осмелился назвать его ученика «безнадёжным»! Но самого Ло Бинхэ взбесило вовсе не это: источая зрачками столь яростное алое сияние, что, казалось, из его глаз вот-вот брызнет кровь, он прорычал:
— Как ты смеешь так говорить об учителе?
Глаза его двойника также мигом налились красным — твёрдо встретив испепеляющий взгляд собрата, он ухмыльнулся:
— Да и ты не лучше него. Ты только посмотри на себя: носишь имя Ло Бинхэ, а сам готов ноги лизать этому бесстыжему мерзавцу Шэнь Цинцю…
Он не успел закончить, когда терпение Ло Бинхэ окончательно иссякло.
Бамбуковую хижину заполнила тёмная энергия такой интенсивности, что соперники ничего не видели на расстоянии вытянутой руки — и всё же ни один из них не отступил. Внезапно сгустившуюся тьму прорезал упавший сверху луч света — обмениваясь ударами, они сами не заметили, как проделали дыру в крыше.
При виде этого лицо Ло Бинхэ сделалось ещё темнее, чем та энергия, что он источал.
Настрой Шэнь Цинцю был ничуть не лучше: что он, спрашивается, скажет адептам Аньдин, когда те явятся латать крышу?
Не желая довершать разрушение Бамбуковой хижины, Ло Бинхэ бросился прочь, выкрикнув:
— Выходи!
— Чего и следовало ожидать, — фыркнул его двойник. — Эта развалюха не способна выдержать и пары ударов!
И чёрная, и белая фигуры скрылись в мгновение ока. Шэнь Цинцю уже всерьёз подумывал о том, чтобы вызвать подкрепление с пика Байчжань, прикидывая, не забьют ли они обоих Ло Бинхэ до смерти без разбора, когда к нему подбежали Мин Фань и Нин Инъин с группой адептов. Они, по всей видимости, были оторваны шумом боя от вечерних занятий, поскольку в руках у них по-прежнему были книги и музыкальные инструменты.
— Стоять! — тотчас велел им Шэнь Цинцю.
Они застыли, и лишь Мин Фань решился спросить:
— Учитель, что происходит?
— Стройся! — отрезал Шэнь Цинцю.
Привыкшие к безоговорочному подчинению адепты пика Цинцзин замерли по стойке смирно.
— А теперь спуститься и обежать тридцать кругов вокруг пика!
Попытайся он просто спровадить их, эти прилипчивые ребятишки наверняка заартачатся — а то и, чего доброго, бросятся на помощь и тем самым лишь усложнят все ещё сильнее, так что уж лучше отослать их наверняка. Не осмеливаясь ослушаться прямого приказа, адепты растерянно оглянулись друг на друга: что ж, раз учитель велит бегать — надо бегать. Мгновение спустя толпа девиц и юношей в одеяниях цвета цин паровозиком бросилась к подножию пика Цинцзин.
Стоило им скрыться из виду, как Шэнь Цинцю, вздохнув с облегчением, в свою очередь устремился в гущу бамбукового леса на другой стороне горы.
Синьмо безоговорочно подчиняется оригинальному главному герою — но уж никак не тому, которого он взрастил своими руками. Из его Ло Бинхэ демонический меч способен вить верёвки — потому ли, что его разум нестабилен, или из-за многочисленных потрясений — как бы то ни было, он больше не решался использовать Синьмо, вместо этого запечатав его множеством талисманов во избежание любого влияния. Это всё равно что обладать суперспособностями и не решаться ими воспользоваться — или держать в руках золотую миску для риса, но быть неспособным попросить еды. Потому-то их мечи были по-прежнему зачехлены, не оставляя хозяевам иного выбора, кроме как охаживать друг друга голыми руками.
Беда лишь в том, что и рукопашная в их исполнении грозила стать чересчур разрушительной!
Земля уже украсилась десятками глубоких выбоин, тут и там валялись поваленные бамбуковые стебли, в воздухе кружился целый ураган узких листьев, птицы с тревожными криками взмывали в небо. Ещё немного — и его ненаглядный пик Цинцзин обратится в пик Тудин [5]. Дождавшись мгновенного затишья, Шэнь Цинцю послал Сюя прямиком в оригинального Ло Бинхэ.
В прищуренных глазах мелькнул серебристый отблеск меча, и «Ло Бинхэ» слегка отклонился, отбив лезвие вбок ударом пальца. Искоса глянув на Шэнь Цинцю, он бросил:
— Мы с ним — один и тот же человек; отчего же учитель стремится ранить меня, чтобы помочь ему?
И кто тебе сказал, будто вы с ним одинаковые?!
Взращенный Шэнь Цинцю Ло Бинхэ мигрировал на BL-канал [6] JJWXC после того, как Шэнь Цинцю видоизменил сюжет, стремительно мутируя во вконец спятившую деву Ло, известную также как Бин-мэй. Он не имеет ничего общего с тобой — озлобленным тираном и шаблонным героем гаремных романов Чжундяна, который прокачивается, выпиливая низкоуровневых злодеев и их пешек!
Не говоря ни слова, Шэнь Цинцю встретился с Ло Бинхэ глазами — и они вместе бросились на его оригинальный прототип.
Само собой, изначально оба Ло Бинхэ были более-менее равны друг другу по силе: бóльшая часть ран на теле оригинального главного героя явно была нанесена его здешней версией. Но когда к битве присоединился Шэнь Цинцю, чаши весов начали склоняться в пользу его ученика.
Танец меча заклинателя был подобен полёту белоснежного дракона, духовная и демоническая энергия так и хлестали, переплетаясь завихрениями средь вспышек. Согласованность движений Шэнь Цинцю и его ученика была безупречна: самозваный Ло Бинхэ едва сумел уклониться от нескольких ударов. Его глаза сузились, выдавая закипающую ярость, но в остальном выражение лица оставалось столь же холодным — не считая поджатых губ.
— Его техника никуда не годится, — внезапно бросил он. — Что вообще в нём есть хорошего?
От неожиданности рука Шэнь Цинцю дрогнула.
Заставив себя просто проглотить это, он молча продолжил бой.
Однако Бин-гэ не собирался останавливаться на этом:
— Учитель, вы ведь имели шанс убедиться в моём мастерстве. Раз уж мы — один и тот же человек, почему бы вам не уйти со мной? Я наверняка смогу сделать вас счастливее, чем он!
— Заткнись! — отрубил Шэнь Цинцю.
— «…имели шанс убедиться?» — пробурчал Ло Бинхэ.
— Сосредоточься на битве, — оборвал его учитель.
— Что он имел в виду под этим шансом? — не унимался тот. — И под «наверняка смогу сделать вас счастливее, чем он», если уж на то пошло?
— Или, быть может, учителю нравится, когда ему причиняют боль? — загадочно бросил «Ло Бинхэ». — Этот ученик гарантирует полное удовлетворение и в этом аспекте.
Лицо Ло Бинхэ исказила мимолётная судорога, и он бессознательно опустил руку на рукоять Синьмо.
— Не смей его вытаскивать! — в панике бросил Шэнь Цинцю.
Придя в себя, Ло Бинхэ тотчас отдёрнул руку, но алое сияние в его зрачках разгорелось ещё пуще, а дыхание сделалось прерывистым. Стиснув зубы, он устремился вперёд, перейдя к ударам в упор.
Грубая сила против грубой силы — при том, что оба равны по мощи и навыкам, результат был предсказуем: ушей Шэнь Цинцю достиг приглушённый треск.
Руки обоих Ло Бинхэ безвольно повисли: у одного — левая, у другого — правая. Даже их реакция была одинаковой: оставшись без руки, они принялись лупить друг друга ногами — зловещий треск повторился.
Шэнь Цинцю определённо был не в силах долее это выносить.
— Довольно! — гаркнул он.
Вы что, угробить друг друга хотите?
Лицо «Ло Бинхэ» внезапно смягчилось при взгляде на Шэнь Цинцю.
— Учитель, вы вините меня в том, что я причинил вам боль при нашей предыдущей встрече?
Глаза настоящего Ло Бинхэ расширились:
— Учитель, вы что, встречались раньше?
«Если то устроенное Системой рандеву считается за свидание — тогда да», — подумалось Шэнь Цинцю, однако, не желая развивать эту тему, он бросил:
— Просто случайная встреча.
Похоже, Бин-гэ и впрямь поднаторел в том, чтобы не упускать ни малейшей возможности: нацепив скорбную маску, он произнёс:
— Я был неправ. Этот ученик полностью сознаёт свою ошибку. Но разве сейчас вы не получили удовольствие? Я ведь тоже ваш ученик; почему же вы так жестоки по отношению ко мне?
«Вот это игра — сиди я в партере, я бы похлопал, — признал Шэнь Цинцю. — Продолжай в том же духе. Похоже, ты сполна заслуживаешь репутацию двуличного лицемерного Бин-гэ, у которого на устах мёд, а за пазухой — меч!»
Как он и предполагал, этот коварный и злокозненный главный герой на деле дурачил вовсе не его, намеренно доводя своего противника до ручки — вот только Шэнь Цинцю не позволит ему добиться своего.
— Ни малейшего удовольствия я не получил! — отбрил он лже-ученика.
Стоило ему вымолвить это, как по низу живота разлилось невыносимое жжение.
Игнорировать или подавить это ощущение заклинатель был не в силах: его тело будто щекотали лапки миллионов муравьёв.
Уголки рта «Ло Бинхэ» изогнулись в усмешке:
— А теперь попробуйте повторить это с той же убедительностью.
Кровь священного демона.
И как Шэнь Цинцю умудрился об этом забыть? Являясь полноправным Ло Бинхэ, он точно так же мог управлять кровяными паразитами в его теле.
Один из присутствующих тут Ло Бинхэ побуждал кровяных паразитов к действию, другой — подавлял: это было сродни перетягиванию каната. Результатом были вспышки нестерпимого жара, сменяющиеся мгновенным онемением, быстро распространившиеся от живота по всему телу — до самых кончиков пальцев. Зрение Шэнь Цинцю затуманилось; хватая воздух, он чувствовал, как слабеет рука, сжимающая меч.
Выбрав мгновение, когда Ло Бинхэ замешкался, поглощённый состоянием учителя, его двойник сорвал меч с его пояса.
По лицу оригинального Ло Бинхэ расплылась самодовольная ухмылка, в которой возбуждение граничило с кровожадностью. В тот самый момент, когда он собирался извлечь лезвие из ножен, Шэнь Цинцю холодно бросил:
— Не спеши радоваться. Взгляни-ка, что над тобой.
Однако над ними не было ничего, кроме раскачивающихся под ветром стеблей бамбука — и «Ло Бинхэ» прекрасно сознавал это, не глядя.
— Неужто вы думали одурачить этого ученика столь ребяческим трюком, пытаясь отвлечь его внимание?
Значит, не хочешь посмотреть?
Что ж, сам напросился.
Сложив пальцы левой руки в печать, Шэнь Цинцю щёлкнул ими, сосредоточенно прищурившись.
«Ло Бинхэ» собирался добавить ещё что-то, когда перед глазами скользнул лист бамбука — и его улыбка застыла.
По щеке медленно скатилась капля крови.
Лениво кружившиеся в воздухе листья бамбука внезапно набрали скорость, устремившись к оригинальному Ло Бинхэ, и каждый из них был убийственно острым, словно режущий подобно ножу ледяной восточный ветер.
Узри обновлённую версию заклятья сорванных листьев, летящих лепестков [7]: тысячи листьев и десятки тысяч лепестков!
«Ло Бинхэ» взмахнул рукой в попытке отвратить удар, но в роще не было недостатка в сорванных листьях, что в единый миг преисполнились ярости, словно боги смерти, охотящиеся за человеческой душой. С виду листья казались нежными, однако на самом деле с легкостью рассекали плоть и даже кости. Пусть оригинальный главный герой с успехом уничтожил первые устремившиеся к нему листья, на подходе были новые сотни и тысячи — от подобной атаки просто так не отмахнёшься, к тому же, сломанные рука и нога изрядно усугубляли его положение. Шэнь Цинцю уже собрался было самолично броситься в бой, довершая дело своих рук, но фигура в чёрном опередила его, ударив ладонью здоровой руки в грудь «Ло Бинхэ».
В это мгновение на столь знакомом Шэнь Цинцю лице мелькнуло выражение искренней растерянности — заметив это, заклинатель не нашёл в себе сил ударить его.
Отступив на пару шагов, «Ло Бинхэ» сглотнул — Шэнь Цинцю мог поручиться, что свежую кровь — но нашёл в себе силы ухмыльнуться:
—Неплохо, вынужден признать.
При том, что внешне он посмеивался, он стиснул здоровую руку в кулак с такой силой, что тёмные вены то вспучивались, то опадали.
С тех пор, как он возмужал, он ни разу не встречал соперников, способных вот так загнать его в угол.
Подобное поражение живо напомнило ему о тех днях, когда над ним издевались, безнаказанно унижая.
Чашка чая, вылитая ему на голову; сарай для дров, продуваемый всеми ветрами; нескончаемые колотушки и оскорбления; дни, когда ему приходилось стоять на коленях на солнцепёке — и так до самой ночи, без кормёжки.
И все эти тяготы исходили от того самого человека, чье лицо маячило перед ним сейчас.
Вот только теперь он стоял бок о бок с тем, что был неотличим от него самого, баюкая его сломанную руку в своих ладонях, не отваживаясь ни толком взяться за неё, ни отпустить. Словно воочию чувствуя боль своего ученика, он нахмурился:
— И зачем надо было бросаться на него очертя голову? Ты ведь знал, что сломаешь руку! Впредь не действуй так неосмотрительно!
Даже упрекая ученика, Шэнь Цинцю не мог скрыть тревоги и беспокойства за него, прорывающихся в голосе.
Даже полный идиот понял бы это.
Холодный ветер пронёсся по роще, унося прочь листья бамбука.
Он не мог вот так это оставить.
Ведь это попросту несправедливо.
Зрелище этих людей, стоящих друг подле друга, было столь невыносимым, что резало глаз, огнём выжигаясь на сетчатке.
Они ведь оба носили имя Ло Бинхэ — так с какой стати один из них получил этого Шэнь Цинцю, ласкового и заботливого, а другой — мелочного, завистливого и бесчестного?
За какие заслуги?
Все эти тщательно хранимые предметы обихода и одежда; уютная и опрятная комнатка по соседству со спальней учителя; а главное — эти полные нежной заботы и снисходительного терпения шёпотки.
Разумеется, всё, чего он хотел — это унизить их обоих, растоптав эти слащавые отношения.
И всё же с губ само собой сорвалось:
— Иди со мной!
На это здешний Ло Бинхэ лишь холодно усмехнулся:
— Что ты сказал?
При этом его костяшки хрустнули — он явно горел жаждой убийства.
Хоть по жизни Шэнь Цинцю исповедовал идею, что нечего миндальничать с противником, если можно его попросту добить — да здравствует контрольный выстрел [8]! — на сей раз он заколебался: разве это нормально — заставлять Ло Бинхэ убивать самого себя?
Быть может, тогда добить его своими руками? Нет, это исключено — к тому же, заклинатель понятия не имел, как сработает аура неуязвимости главного героя в этом мире.
Шэнь Цинцю остановил ученика, надавив на его плечо двумя пальцами. Он всё ещё ломал голову над тем, как же ему поступить, когда «Ло Бинхэ» опередил его.
Он сорвал печати с Синьмо. Среди застивших воздух потоков тёмно-лиловой энергии открылся разрыв между мирами — и оригинальный главный герой скрылся в нём.
Но прежде он успел обернуться назад — и прикусил губу от досады.
Он определённо этого так не оставит.
Разрыв моментально закрылся за его спиной.
Что… и всё?
Неужто от Бин-гэ на поверку так просто избавиться?
Всё ещё порядком огорошенный подобным развитием событий Шэнь Цинцю велел ученику:
— Когда вернёмся, немедленно уничтожь обломки Синьмо. Эта вещь не должна здесь оставаться.
Похоже, даже от разбитого меча багов не оберёшься — кто знает, какой трюк эта штука выкинет в следующий раз?
Ло Бинхэ молча кивнул. Хоть ему явно не требовалась посторонняя помощь, Шэнь Цинцю беспрепятственно позволил ему опереться на себя.
Сделав несколько шагов, Ло Бинхэ неожиданно спросил:
— Учитель, а мои навыки… они действительно столь безнадёжны?
Ну, откровенно говоря… да.
Не то слово. Во всём, что касалось поцелуев, прикосновений, раздевания и прочих постельных игрищ — навыки Ло Бинхэ были столь ужасны, что для этого требовалась особая категория.
Что до самого акта, то, хоть Шэнь Цинцю было не с чем сравнивать… он мог и так, опираясь на свои представления сказать, что тут дело тоже обстоит неважно.
Само собой, ничего из этого он не озвучил, вместо этого уклончиво ответив:
— Да не так чтобы совсем.
Без того унылое лицо Ло Бинхэ сделалось ещё угрюмее.
— В конце концов, у тебя пока мало опыта, — попытался утешить его Шэнь Цинцю.
Уж конечно, после того, как вволю повалял по постели сотни красоток — как тут не стать экспертом?
Ло Бинхэ опустил голову — казалось, он подумывает над тем, не отправиться ли ему во всё тот же тёмный уголок, чтобы вновь оплакать свою горестную долю. Именно это выражение лица моментально лишало Шэнь Цинцю последних остатков терпения, так что он поспешил отвлечь ученика:
— Дай-ка этот учитель сперва позаботится о твоих ранениях, а потом… займёмся этим вопросом вместе. Как насчёт этого?
— Правда? — тут же вскинул голову Ло Бинхэ.
Предвидевший подобную реакцию Шэнь Цинцю тотчас осадил его, похлопав по макушке:
— Сперва лечение.
Ло Бинхэ с готовностью закивал и парой щелчков вправил свои переломы.
Вновь выпрямившись, он схватил руки учителя в свои — уже здоровые — и, заливаясь краской, спросил с дьявольскими искринками в глазах:
— Ну вот я и здоров, учитель. Так что теперь… займёмся этим вопросом?
Примечания переводчиков:
[1] Натянуть удила, пока кони не рухнули с обрыва 悬崖勒马 (xuányálèmǎ) – китайская идиома, означающая «одуматься пока не поздно, опомниться, остановиться вовремя».
[2] Честь и последнее достоинство – в оригинале 晚节 (wǎnjié) – в пер. с кит. означает как «пожилой возраст», так и «чистая, целомудренная старость».
[3] Цзиньцзян 晋江 (jìnjiāng) — в оригинале 丁丁网 — так в послесловии именуется сайт JJWXC (видимо, из-за визуального сходства иероглифа 丁 с буквой J), на котором размещаются многие китайские новеллы (в частности, именно там была опубликована Система), там имеется BL-канал, который в новелле противопоставляется гаремным романам сайта Чжундян. 丁丁 может означать также сленговое «член», поскольку в прочтении dīngdīng «дин-дин» является звукоподражанием звону колокольчиков.
[4] Готов спать со всеми подряд – в оригинале 来者不拒 (láizhě bù jù) – в пер. с кит. «принимать всех без разбора, никому не отказывать».
[5] Тудин 秃顶 (Tūdǐng) – в пер. с кит. «лысая макушка».
[6] BL-канал – в оригинале 纯爱 (chún ài) чунь ай – в пер. с кит. «чистая, искренняя любовь».
[7] Заклятье сорванных листьев, летящих лепестков – в оригинале 飞花 (fēihuā) – в пер. с кит. «летящие лепестки [осыпающихся цветов]», образно о хлопьях снега; также значит «коллективно построчно складывать экспромтом стихи на заданную тему» (застольная игра).
[8] Контрольный выстрел – в оригинале 补刀 (bǔdāo) – «микрить; фармить; добивать крипа» (нпс-юнита), у которого осталось здоровья лишь для одной вражеской атаки, тем самым присваивая себе чужую добычу и очки опыта (терминология игры DotA).
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для Главного Злодея. Глава 83. Пик противостояния Бин-мэй и Бин-гэ. Часть 2
Предыдущая глава
Первым, кого Шэнь Цинцю увидел на следующий день, открыв глаза, был всё ещё покоящийся в его объятиях Ло Бинхэ.
Краски отчасти вернулись на его бледное лицо, так что он выглядел гораздо лучше, чем прошлой ночью. В Шэнь Цинцю, напротив, не осталось ни следа бодрости, которая не покидала его до того самого момента, как он уснул, чтобы пробудиться совершенно измотанным и со словно забитой ватой головой.
Хотя стоило ли удивляться этому после того, как он всю ночь передавал духовную энергию Ло Бинхэ, пока наконец не отключился?
читать дальшеРесницы Ло Бинхэ медленно приподнялись, и он уставил на Шэнь Цинцю взгляд, в котором бушевала настоящая буря противоречивых чувств, а затем неторопливым жестом убрал от себя руки заклинателя.
Это движение наконец пробудило Шэнь Цинцю, чем и воспользовался Ло Бинхэ, чтобы выбраться из постели.
Это мало сказать, что озадачило Шэнь Цинцю: с каких это пор его ученик, которого прежде никакими силами было не выпихнуть из постели, вылетает из неё без малейшей причины, будто ошпаренный?
— Чего ради ты вскочил ни свет ни заря? — нахмурился он, надавив на переносицу [1]. — Решил сделать завтрак? Не утруждай себя этим сегодня.
На Ло Бинхэ по-прежнему была лишь тонкая нижняя рубаха, из-за распахнутого ворота которой виднелось перекрестье шрамов, уже начинающих затягиваться, оставляя по себе лишь бледные следы: Шэнь Цинцю готов был поспорить, что к концу дня пропадут и они. Голое тело проглядывало и в разрывах ткани — что же до верхнего платья, то оно окончательно пришло в негодность.
— Твоя старая одежда по-прежнему хранится в задней комнате, — предложил ученику Шэнь Цинцю. — Инъин и прочие её не трогали.
Скрывшись за ширмой, Ло Бинхэ поспешил туда.
Его взору открылся целый маленький мир: стол, стулья, кровать, шкаф, полки — всё из бамбука, и нигде ни пылинки. У постели имелся даже прикроватный столик. Свитки разложены в идеальном порядке, кисти — по цветам и длине. Открыв дверь шкафчика, он нашел там аккуратные стопки белых одеяний, над которыми висели поясные нефритовые подвески [2].
Тем временем Шэнь Цинцю неторопливо уселся, спустив ноги на пол, и принялся массировать виски, оглядываясь в поисках обуви.
Из-за того, что ему не удалось толком выспаться, в душе подспудно нарастало раздражение.
Этот сон всё длился и длился, воскрешая события далёкого прошлого.
Даже та позорная история в городе Шуанху, куда он отправился, чтобы разобраться с Кожеделом, и та всплыла! Чёрт, да он даже сны как-то умудрялся видеть в этом тягомотном сне!
Все события этой его жизни, от собрания Союза бессмертных и чумы Цзиньланя до смерти в Хуаюэ и Священного мавзолея вспыхивали перед его глазами, словно картинки в фонаре-калейдоскопе [3] — в особенности допекали эпизоды, где он, измордованный, блевал кровью, а на его теле колосились побеги цинсы…
В его бедную голову разом набилось столько снов, что ей впору лопнуть!
Должно быть, всему виной то, что заснул, передавая духовную энергию Ло Бинхэ: если его разум нестабилен, то и спящий рядом мог пострадать от этого.
Ло Бинхэ, переодевшись, вернулся, а Шэнь Цинцю всё ещё пребывал в бесплодных поисках своей обуви. Плюнув на это бесполезное начинание, он поманил ученика и, когда тот приблизился, притянул его к себе.
— Что ты собираешься делать? — не поддаваясь, бросил Ло Бинхэ, вскинув брови.
— А ты как думаешь? — парировал Шэнь Цинцю, извлекая из-под подушки ленту для волос и деревянный гребень.
Тогда Ло Бинхэ послушно уселся перед учителем, продолжая вертеться по сторонам.
— Что это ты там высматриваешь? — походя бросил Шэнь Цинцю, расчёсывая ему волосы.
Хоть лёд настороженности не желал таять в глазах Ло Бинхэ, его тон несколько смягчился:
— Навещая пик Цинцзин в последние годы, я всякий раз так торопился, что не имел возможности толком осмотреться.
Зажав ленту во рту, Шэнь Цинцю улучил момент, чтобы украдкой заплести ученику косичку.
— Ну так теперь насмотришься вволю, — бросил он. — Я прогуляюсь на пик Байчжань и велю Лю Цингэ приструнить своих обормотов. Где это видано, чтобы адептов Цинцзин гоняли с их собственного пика!
Помедлив, Ло Бинхэ медленно повернулся. Раздвинув губы в улыбке, он мягко окликнул его:
— Учитель?
— Гм?
— Учитель.
— Гм.
Он произносил это так, словно впервые решился обратиться к Шэнь Цинцю подобным образом. Произнося это так и эдак, он всякий раз получал ответ, и, казалось, это лишь сильнее его распаляло. Наконец, не выдержав, Шэнь Цинцю подхватил веер и легонько шлёпнул ученика по затылку:
— Что это ты заладил? Одного раза вполне достаточно. Не строй из себя пятилетку.
От этого удара лицо Ло Бинхэ потемнело, но он мигом взял себя в руки.
— Учителю плохо спалось? — спросил он с лёгкой улыбкой, отводя взгляд.
«А ты как думаешь — когда всю ночь прижимаюсь к тебе, как тут поспишь нормально?» — выругался про себя Шэнь Цинцю, вслух же бросил с безразличной интонацией:
— Просто снилось кое-что из прошлого.
— Может, следующей ночью мне стоит обнять учителя, чтобы ему спалось лучше? — невинно предложил его ученик.
Вот уж воистину надо быть Ло Бинхэ, чтобы как ни в чём не бывало молоть подобные вещи. Закончив с причёской ученика, Шэнь Цинцю похлопал его по макушке, прежде чем спихнуть с кровати:
— Ступай, ступай!
После этого он и вправду отправился на пик Байчжань, как обещал.
Поскольку Шэнь Цинцю давно протоптал сюда дорожку [4], ему не требовалось посылать визитную карточку [5], чтобы посетить местного горного лорда. Приведя себя в порядок и проглотив пару ложек каши, которую подал Мин Фань, он отбыл, велев Ло Бинхэ «послушно дожидаться возвращения этого учителя». Но пожелает ли этот ученик подчиниться, вот в чём вопрос?
Стоило Ло Бинхэ открыть дверь, как к нему бросилась миниатюрная фигурка в оранжевом одеянии. Присмотревшись, Ло Бинхэ расплылся во фривольной [6] улыбке:
— Инъин.
Мог ли он предвидеть, что при этих словах Нин Инъин вздрогнет, побледнев от испуга?
— А-Ло, что с тобой случилось? Ты не ударился головой? Почему ты меня так называешь? Что ещё за Инъин? Право, это звучит жутко!
Ло Бинхэ так растерялся, что не нашёлся с ответом.
На лице Нин Инъин отразился пущий ужас:
— Почему ты больше не зовешь меня шицзе Нин?
— Шицзе Нин, — выдавил Ло Бинхэ сквозь стиснутые зубы, и девушка вздохнула с облегчением.
— Вот так и следует, — наставительно велела она, похлопав себя по груди. — Это так не похоже на тебя — называть меня иначе ни с того, ни с сего. Пусть учитель и выделяет [7] тебя, это не значит, что тебе больше не нужно отдавать дань уважения старшим. Только так мы сохраним честь нашего пика и докажем, что усилия учителя не пропали впустую.
При этих словах на лбу Ло Бинхэ вспучились вены. Не выдержав, он оборвал Нин Инъин.
— Я должен кое-что спросить у тебя.
На лице девушки появилась понимающая улыбка.
Широким жестом вручив ему метёлку для пыли и метлу, она бросила:
— Шицзе уже знает. Держи.
Ло Бинхэ вновь утратил дар речи, от неожиданности безропотно приняв эти «подношения».
— А-Ло, прошу, не смущайся так, — прочувствованно заявила ему Нин Инъин, как только они скрылись в стенах Бамбуковой хижины. — Я знаю, что тебе всегда нравилось единолично прибирать дом учителя. Поскольку тебя с учителем так долго не было, нам с дашисюном [8] ничего не оставалось, кроме как делать это самим, однако теперь, когда ты вернулся, шицзе не станет тебе мешать, отнимая у тебя любимое дело. Шицзе все понимает.
«Что ты там понимаешь?» — чуть не вырвалось у окончательно сбитого с толку Ло Бинхэ.
Не говоря ни слова, он развернулся, чтобы отправиться на пик Сяньшу.
Его адепты всегда привечали Ло Бинхэ, где бы им ни доводилось встретиться.
В прошлом Шэнь Цинцю нередко посылал его сюда с различными поручениями: доставить сообщение, пригласить кого-то или что-то одолжить — так что его там все знали в лицо.
Что греха таить, адепты мужского пола со всех пиков норовили всеми правдами и неправдами [9] забрести на Сяньшу, чтобы хоть одним глазком взглянуть на обитающих там сказочных красавиц, и большинство из них лелеяло мечту добраться до купальни. Стоит ли говорить, что подобные поползновения заканчивались тем, что воздушные создания у… [пи-и-и] [10] их до смерти своими чересчур материальными мечами. Лишь Ло Бинхэ никогда не выходил за рамки безупречной вежливости, держась от прелестниц пика Сяньшу на почтительном расстоянии, так что постепенно завоевал в их кругах репутацию весьма достойного молодого человека – благодаря этому ему даже дозволялось дожидаться во внутренних покоях.
— Шисюн Ло, — отвесила ему почтительный поклон скрывающаяся за вуалью Лю Минъянь. Не успел он ответить, как она предположила: — Полагаю, шисюн Ло посетил нас по поручению шибо Шэня, чтобы пригласить моего учителя? Прошу обождать минутку, я тотчас вернусь, как только устрою наших сотоварищей [11], прибывших с вершины Тяньи.
Само собой, этими сотоварищами оказались те самые три даоски.
Обступив Лю Минъянь, словно три прелестных лазоревых цветка — белый лотос в изысканном букете, они, зардевшись, во все глаза уставились на Ло Бинхэ. Обменявшись смущёнными шёпотками, они принялись игриво переминаться с ноги на ногу. Так, словно покачивающиеся на ветру цветочки, они и скрылись во внутренних покоях, оставив Ло Бинхэ терпеливо дожидаться возвращения Лю Минъянь.
Потоптавшись на месте, он обратил внимание на книгу, выглядывающую из-под груды свитков на столе — девушка явно засунула её туда в спешке.
Выходит, даже у Лю Минъянь есть что скрывать.
Как ни в чём не бывало вытащив книжицу на свет, он окинул её беглым взглядом, найдя обложку чересчур кричащей, а три иероглифа, составляющих название — ещё более вычурными, чем подпись автора. Ло Бинхэ неодобрительно нахмурился, но, разобрав подпись автора — Люсу Мяньхуа [12] — с улыбкой открыл книжицу.
***
Когда Шэнь Цинцю вернулся после разговора по душам за чашкой чая на пике Байчжань, Ло Бинхэ уже дожидался его в Бамбуковой хижине. Едва переступив через порог, заклинатель ощутил направленный на него взгляд, обжигающий подобно двум лучам лазера.
Шэнь Цинцю осёкся, мельком подумав: «И почему мне так боязно закрывать дверь?» =口=
Откинувшийся на кровати Ло Бинхэ с улыбкой обратился к нему:
— В чём дело? Почему учитель не хочет подойти?
В мягком голосе читался лёгкий упрёк, но во взгляде сквозило совсем иное.
Не дождавшись реакции на свои слова, Ло Бинхэ неторопливо окинул учителя взглядом с ног до головы, будто видя его впервые в жизни — и словно желая снять с него кожу одними глазами.
Шэнь Цинцю был воистину прекрасно сложён: хорошо развитые, но не слишком широкие плечи, тонкая талия и длинные ноги. Все эти многослойные одеяния цвета цин прятали завидную фигуру — стройную, изящную и невероятно притягательную.
Да, так и есть — противостоять подобному обаянию непросто.
Наощупь закрыв дверь за спиной, Шэнь Цинцю успел сделать лишь пяток шагов, прежде чем очутился в объятиях Ло Бинхэ — хватка на его талии была прямо-таки железной.
Ладони Ло Бинхэ заскользили по его бокам, то поглаживая, то стискивая.
«Э-э, руки, руки! — пронеслось в сознании Шэнь Цинцю. — Эй, имей совесть! Куда руки тянешь?!»
Заклинатель в панике ухватился за запястья ученика. Воспользовавшись его замешательством, Ло Бинхэ мигом развернул его — и вот неведомо как Шэнь Цинцю очутился на коленях ученика с разведёнными в стороны бёдрами, полностью обездвиженный. Проведя рукой по шее, Ло Бинхэ силой развернул его голову, чтобы их губы соединились.
Шэнь Цинцю не осмеливался шелохнуться. Чёрт, да разве можно пошевелиться без последствий в эдакой-то позе?
На самом деле, они проделывали ещё и не такое – но то был особый случай: ради предотвращения подобной катастрофы можно отбросить чувство даже собственного достоинства и всякий стыд. С той поры за половину месяца, что Шэнь Цинцю провёл в Царстве демонов с Ло Бинхэ, тот — из чувства вины, стыда или уж неведомо по какой причине — никогда не переходил границ.
Но теперь вместе со временем и местом, казалось, переменилось и всё прочее, вновь становясь с ног на голову.
Солнце ещё даже не закатилось — кто же занимается подобным среди дня?
Или этот ребёнок уже не в силах сдерживать свои желания?
Шэнь Цинцю определённо не привык так вот обжиматься с людьми, пребывающими в полном сознании. Однако разум Ло Бинхэ напоминал ему тонкий фарфор: только тронь — разлетится вдребезги, так что не стоило рисковать, подвергая его новым ударам, и потому Шэнь Цинцю всё же решился ответить, медленно разомкнув губы.
Как ни странно, это тело, которое в течение всего периода, что в нём пребывал Шэнь Цинцю, казалось настолько напряженным и нечувствительным, что любое прикосновение вызывало дискомфорт — казалось, у него вовсе не было эрогенных зон — под лёгкими прикосновениями Ло Бинхэ начало отзываться вспышками жгучего желания.
С каких это пор Ло Бинхэ сделался таким опытным в этом вопросе?
Он ведь совсем недавно был девственником — разве нет?
Всего один-единственный раз — и то по наитию, а тут внезапно такое мастерство?
Где в этой жизни справедливость, а? Я вас спрашиваю, где?
То едва касаясь его губ, то впиваясь в них голодными укусами, Ло Бинхэ умело возбуждал его танцующим в его рту кончиком языка. Не в силах примериться к его ритму, Шэнь Цинцю начал задыхаться, но, стоило ему отпрянуть, как Ло Бинхэ тотчас притянул его обратно, углубив поцелуй ещё сильнее. Не в силах нормально вздохнуть, Шэнь Цинцю нахмурился, закрыв глаза, а потому не мог видеть вспышку злобы, промелькнувшую в глазах Ло Бинхэ.
С трудом удерживаясь на бёдрах ученика, Шэнь Цинцю подсознательно потянулся к его воротнику, чтобы, ухватившись за него, удержать равновесие, однако промахнулся, коснувшись его кожи.
Безупречно гладкой кожи, незапятнанной ни единым изъяном.
В этот самый момент в мозгу Шэнь Цинцю будто сверкнула молния.
Собрав в ладони духовную энергию, он направил убийственный удар прямо в сердце Ло Бинхэ.
Тот принял его, даже не моргнув, и, издав короткий сухой смешок, схватил Шэнь Цинцю за запястье правой руки, в то время как пальцы второй по-прежнему сжимали его горло. Удерживая заклинателя таким образом, он ловко перевернулся, придавив Шэнь Цинцю к кровати своим весом.
— В чём дело, учитель? — проворковал он с улыбкой. — Разве вы больше не любите своего ученика? Не желаете отдаться ему?
«Да шёл бы ты туда, откуда явился!» — выругался про себя Шэнь Цинцю, вслух же выкрикнул:
— Отвали!
Начав с поцелуев, Ло Бинхэ впивался в его губы все сильнее, и вскоре металлический вкус крови наполнил рот Шэнь Цинцю. Сложив печать пальцами левой руки, заклинатель призвал со стола Сюя. Воспользовавшись тем, что движения Ло Бинхэ от возбуждения утратили чёткость, Шэнь Цинцю ухитрился, согнув ногу, врезать ему коленом в грудь, однако прежде чем заклинатель успел подняться, на его щиколотке сомкнулась железная хватка. Стоило Шэнь Цинцю обернуться, как Ло Бинхэ одним рывком перевернул его, вновь оказавшись сверху. Не теряя времени даром, он придавил тело заклинателя, согнув его ногу так, что колено прижалось к груди.
И все это одним махом!
— Где он?! — выплюнул Шэнь Цинцю.
Поддельный Ло Бинхэ склонил голову:
— Вы о ком, учитель? Если обо мне, то вот же я!
Усилием воли выровняв голос, Шэнь Цинцю спросил:
— Как ты здесь очутился?
Как ни в чем не бывало играя с его волосами, Ло Бинхэ бросил:
— А я, в свою очередь, хотел бы знать, как учитель догадался?
Твою ж мать — ему ли не знать наперечёт все шрамы Ло Бинхэ, учитывая, что он их и породил!
— Ты в самом деле желаешь знать? — процедил Шэнь Цинцю.
Прижавшись к нему всем телом, Ло Бинхэ изрёк ледяным, и в то же время игривым тоном:
— Почему бы и нет? В конце концов, у нас полно времени, чтобы выяснить всё — мало-помалу.
— Тогда как насчёт того, чтобы обернуться и воочию узреть самого себя?
Улыбка застыла на лице Ло Бинхэ — и он мигом развернулся.
В сумерках комнаты проступило лицо, как две капли воды похожее на его собственное.
Его выражение было столь холодным, что от одного взгляда до костей пробирал озноб — а глаза сияли отблесками пламени, бушующего в душе.
Примечания переводчиков:
[1] Надавив на переносицу – Шэнь Цинцю надавил на акупунктурную точку V1 Цзин-мин 睛明 (jīngmíng) – в букв. пер. с кит. – «ясный глаз». Воздействие на нее способствует прояснению зрения и снижению головной боли.
[2] Поясная нефритовая подвеска 佩玉 (pèiyù) – украшения пояса у аристократов.
[3] Фонарь-калейдоскоп 走马灯 (zǒumǎdēng) — в букв. пер. с кит. «фонарь скачущих лошадей» — фонарь со свечой и маленькой каруселью внутри, которая вращается от движения разогретого воздуха.
[4] Давно протоптал сюда дорожку – в оригинале 轻车熟路 (qīngchēshúlù) – в пер. с кит. «лёгкий экипаж и знакомая дорога», образно в значении «делать хорошо знакомое дело; идти по проторенной дорожке».
[5] Визитная карточка 拜帖 (bàitiě) – ещё одно изобретение китайцев :-) Использовалась официальными лицами, дворянами и прочими высокопоставленными господами, чтобы предуведомить другую сторону о визите.
[6] Фривольная – в оригинале 春风道 (chūn fēngdǎo) – в букв. пер. с кит. «весеннее ветреное настроение», весна, как вы помните, означает также любовную страсть.
[7] Выделяет – в оригинале 疼 (téng) – в пер. с кит. «болеть душой, относиться с нежностью, обожать, сильно любить».
[8] Дашисюн 大师兄 (dàshīxiōng) – в букв. пер. с кит. «самый старший брат по школе», или же «старший ученик».
[9] Всеми правдами и неправдами – в оригинале 鬼头鬼脑 (guǐtóuguǐnǎo) в букв. пер. с кит. «голова демона, мозг демона», образно в значении «дьявольский план; хитрый, изворотливый, действующий тихой сапой».
[10] [пи-и-и] – в оригинале 【哔——】- подражание звуку «пи». Сам иероглиф 哔 (bì) самостоятельно не употребляется.
[11] Сотоварищи – в оригинале 道友 (dàoyǒu) – даою – в пер. с кит. «единоверцы», в букв. пер. – «друг на пути».
[12] Люсу Мяньхуа 柳宿眠花 (Liǔsù Miánhuā) – в букв. пер. с кит. «спящий средь ив цветок», Лю – «ива», как в фамилии Лю Минъянь. Если же поменять иероглифы местами – Мяньхуа Сулю 眠花宿柳 (Miánhuā Sùliǔ), то получится «спать среди цветов, ночевать в ивах», в образном значении – «проводить ночи в публичных домах».
Следующая глава
Первым, кого Шэнь Цинцю увидел на следующий день, открыв глаза, был всё ещё покоящийся в его объятиях Ло Бинхэ.
Краски отчасти вернулись на его бледное лицо, так что он выглядел гораздо лучше, чем прошлой ночью. В Шэнь Цинцю, напротив, не осталось ни следа бодрости, которая не покидала его до того самого момента, как он уснул, чтобы пробудиться совершенно измотанным и со словно забитой ватой головой.
Хотя стоило ли удивляться этому после того, как он всю ночь передавал духовную энергию Ло Бинхэ, пока наконец не отключился?
читать дальшеРесницы Ло Бинхэ медленно приподнялись, и он уставил на Шэнь Цинцю взгляд, в котором бушевала настоящая буря противоречивых чувств, а затем неторопливым жестом убрал от себя руки заклинателя.
Это движение наконец пробудило Шэнь Цинцю, чем и воспользовался Ло Бинхэ, чтобы выбраться из постели.
Это мало сказать, что озадачило Шэнь Цинцю: с каких это пор его ученик, которого прежде никакими силами было не выпихнуть из постели, вылетает из неё без малейшей причины, будто ошпаренный?
— Чего ради ты вскочил ни свет ни заря? — нахмурился он, надавив на переносицу [1]. — Решил сделать завтрак? Не утруждай себя этим сегодня.
На Ло Бинхэ по-прежнему была лишь тонкая нижняя рубаха, из-за распахнутого ворота которой виднелось перекрестье шрамов, уже начинающих затягиваться, оставляя по себе лишь бледные следы: Шэнь Цинцю готов был поспорить, что к концу дня пропадут и они. Голое тело проглядывало и в разрывах ткани — что же до верхнего платья, то оно окончательно пришло в негодность.
— Твоя старая одежда по-прежнему хранится в задней комнате, — предложил ученику Шэнь Цинцю. — Инъин и прочие её не трогали.
Скрывшись за ширмой, Ло Бинхэ поспешил туда.
Его взору открылся целый маленький мир: стол, стулья, кровать, шкаф, полки — всё из бамбука, и нигде ни пылинки. У постели имелся даже прикроватный столик. Свитки разложены в идеальном порядке, кисти — по цветам и длине. Открыв дверь шкафчика, он нашел там аккуратные стопки белых одеяний, над которыми висели поясные нефритовые подвески [2].
Тем временем Шэнь Цинцю неторопливо уселся, спустив ноги на пол, и принялся массировать виски, оглядываясь в поисках обуви.
Из-за того, что ему не удалось толком выспаться, в душе подспудно нарастало раздражение.
Этот сон всё длился и длился, воскрешая события далёкого прошлого.
Даже та позорная история в городе Шуанху, куда он отправился, чтобы разобраться с Кожеделом, и та всплыла! Чёрт, да он даже сны как-то умудрялся видеть в этом тягомотном сне!
Все события этой его жизни, от собрания Союза бессмертных и чумы Цзиньланя до смерти в Хуаюэ и Священного мавзолея вспыхивали перед его глазами, словно картинки в фонаре-калейдоскопе [3] — в особенности допекали эпизоды, где он, измордованный, блевал кровью, а на его теле колосились побеги цинсы…
В его бедную голову разом набилось столько снов, что ей впору лопнуть!
Должно быть, всему виной то, что заснул, передавая духовную энергию Ло Бинхэ: если его разум нестабилен, то и спящий рядом мог пострадать от этого.
Ло Бинхэ, переодевшись, вернулся, а Шэнь Цинцю всё ещё пребывал в бесплодных поисках своей обуви. Плюнув на это бесполезное начинание, он поманил ученика и, когда тот приблизился, притянул его к себе.
— Что ты собираешься делать? — не поддаваясь, бросил Ло Бинхэ, вскинув брови.
— А ты как думаешь? — парировал Шэнь Цинцю, извлекая из-под подушки ленту для волос и деревянный гребень.
Тогда Ло Бинхэ послушно уселся перед учителем, продолжая вертеться по сторонам.
— Что это ты там высматриваешь? — походя бросил Шэнь Цинцю, расчёсывая ему волосы.
Хоть лёд настороженности не желал таять в глазах Ло Бинхэ, его тон несколько смягчился:
— Навещая пик Цинцзин в последние годы, я всякий раз так торопился, что не имел возможности толком осмотреться.
Зажав ленту во рту, Шэнь Цинцю улучил момент, чтобы украдкой заплести ученику косичку.
— Ну так теперь насмотришься вволю, — бросил он. — Я прогуляюсь на пик Байчжань и велю Лю Цингэ приструнить своих обормотов. Где это видано, чтобы адептов Цинцзин гоняли с их собственного пика!
Помедлив, Ло Бинхэ медленно повернулся. Раздвинув губы в улыбке, он мягко окликнул его:
— Учитель?
— Гм?
— Учитель.
— Гм.
Он произносил это так, словно впервые решился обратиться к Шэнь Цинцю подобным образом. Произнося это так и эдак, он всякий раз получал ответ, и, казалось, это лишь сильнее его распаляло. Наконец, не выдержав, Шэнь Цинцю подхватил веер и легонько шлёпнул ученика по затылку:
— Что это ты заладил? Одного раза вполне достаточно. Не строй из себя пятилетку.
От этого удара лицо Ло Бинхэ потемнело, но он мигом взял себя в руки.
— Учителю плохо спалось? — спросил он с лёгкой улыбкой, отводя взгляд.
«А ты как думаешь — когда всю ночь прижимаюсь к тебе, как тут поспишь нормально?» — выругался про себя Шэнь Цинцю, вслух же бросил с безразличной интонацией:
— Просто снилось кое-что из прошлого.
— Может, следующей ночью мне стоит обнять учителя, чтобы ему спалось лучше? — невинно предложил его ученик.
Вот уж воистину надо быть Ло Бинхэ, чтобы как ни в чём не бывало молоть подобные вещи. Закончив с причёской ученика, Шэнь Цинцю похлопал его по макушке, прежде чем спихнуть с кровати:
— Ступай, ступай!
После этого он и вправду отправился на пик Байчжань, как обещал.
Поскольку Шэнь Цинцю давно протоптал сюда дорожку [4], ему не требовалось посылать визитную карточку [5], чтобы посетить местного горного лорда. Приведя себя в порядок и проглотив пару ложек каши, которую подал Мин Фань, он отбыл, велев Ло Бинхэ «послушно дожидаться возвращения этого учителя». Но пожелает ли этот ученик подчиниться, вот в чём вопрос?
Стоило Ло Бинхэ открыть дверь, как к нему бросилась миниатюрная фигурка в оранжевом одеянии. Присмотревшись, Ло Бинхэ расплылся во фривольной [6] улыбке:
— Инъин.
Мог ли он предвидеть, что при этих словах Нин Инъин вздрогнет, побледнев от испуга?
— А-Ло, что с тобой случилось? Ты не ударился головой? Почему ты меня так называешь? Что ещё за Инъин? Право, это звучит жутко!
Ло Бинхэ так растерялся, что не нашёлся с ответом.
На лице Нин Инъин отразился пущий ужас:
— Почему ты больше не зовешь меня шицзе Нин?
— Шицзе Нин, — выдавил Ло Бинхэ сквозь стиснутые зубы, и девушка вздохнула с облегчением.
— Вот так и следует, — наставительно велела она, похлопав себя по груди. — Это так не похоже на тебя — называть меня иначе ни с того, ни с сего. Пусть учитель и выделяет [7] тебя, это не значит, что тебе больше не нужно отдавать дань уважения старшим. Только так мы сохраним честь нашего пика и докажем, что усилия учителя не пропали впустую.
При этих словах на лбу Ло Бинхэ вспучились вены. Не выдержав, он оборвал Нин Инъин.
— Я должен кое-что спросить у тебя.
На лице девушки появилась понимающая улыбка.
Широким жестом вручив ему метёлку для пыли и метлу, она бросила:
— Шицзе уже знает. Держи.
Ло Бинхэ вновь утратил дар речи, от неожиданности безропотно приняв эти «подношения».
— А-Ло, прошу, не смущайся так, — прочувствованно заявила ему Нин Инъин, как только они скрылись в стенах Бамбуковой хижины. — Я знаю, что тебе всегда нравилось единолично прибирать дом учителя. Поскольку тебя с учителем так долго не было, нам с дашисюном [8] ничего не оставалось, кроме как делать это самим, однако теперь, когда ты вернулся, шицзе не станет тебе мешать, отнимая у тебя любимое дело. Шицзе все понимает.
«Что ты там понимаешь?» — чуть не вырвалось у окончательно сбитого с толку Ло Бинхэ.
Не говоря ни слова, он развернулся, чтобы отправиться на пик Сяньшу.
Его адепты всегда привечали Ло Бинхэ, где бы им ни доводилось встретиться.
В прошлом Шэнь Цинцю нередко посылал его сюда с различными поручениями: доставить сообщение, пригласить кого-то или что-то одолжить — так что его там все знали в лицо.
Что греха таить, адепты мужского пола со всех пиков норовили всеми правдами и неправдами [9] забрести на Сяньшу, чтобы хоть одним глазком взглянуть на обитающих там сказочных красавиц, и большинство из них лелеяло мечту добраться до купальни. Стоит ли говорить, что подобные поползновения заканчивались тем, что воздушные создания у… [пи-и-и] [10] их до смерти своими чересчур материальными мечами. Лишь Ло Бинхэ никогда не выходил за рамки безупречной вежливости, держась от прелестниц пика Сяньшу на почтительном расстоянии, так что постепенно завоевал в их кругах репутацию весьма достойного молодого человека – благодаря этому ему даже дозволялось дожидаться во внутренних покоях.
— Шисюн Ло, — отвесила ему почтительный поклон скрывающаяся за вуалью Лю Минъянь. Не успел он ответить, как она предположила: — Полагаю, шисюн Ло посетил нас по поручению шибо Шэня, чтобы пригласить моего учителя? Прошу обождать минутку, я тотчас вернусь, как только устрою наших сотоварищей [11], прибывших с вершины Тяньи.
Само собой, этими сотоварищами оказались те самые три даоски.
Обступив Лю Минъянь, словно три прелестных лазоревых цветка — белый лотос в изысканном букете, они, зардевшись, во все глаза уставились на Ло Бинхэ. Обменявшись смущёнными шёпотками, они принялись игриво переминаться с ноги на ногу. Так, словно покачивающиеся на ветру цветочки, они и скрылись во внутренних покоях, оставив Ло Бинхэ терпеливо дожидаться возвращения Лю Минъянь.
Потоптавшись на месте, он обратил внимание на книгу, выглядывающую из-под груды свитков на столе — девушка явно засунула её туда в спешке.
Выходит, даже у Лю Минъянь есть что скрывать.
Как ни в чём не бывало вытащив книжицу на свет, он окинул её беглым взглядом, найдя обложку чересчур кричащей, а три иероглифа, составляющих название — ещё более вычурными, чем подпись автора. Ло Бинхэ неодобрительно нахмурился, но, разобрав подпись автора — Люсу Мяньхуа [12] — с улыбкой открыл книжицу.
***
Когда Шэнь Цинцю вернулся после разговора по душам за чашкой чая на пике Байчжань, Ло Бинхэ уже дожидался его в Бамбуковой хижине. Едва переступив через порог, заклинатель ощутил направленный на него взгляд, обжигающий подобно двум лучам лазера.
Шэнь Цинцю осёкся, мельком подумав: «И почему мне так боязно закрывать дверь?» =口=
Откинувшийся на кровати Ло Бинхэ с улыбкой обратился к нему:
— В чём дело? Почему учитель не хочет подойти?
В мягком голосе читался лёгкий упрёк, но во взгляде сквозило совсем иное.
Не дождавшись реакции на свои слова, Ло Бинхэ неторопливо окинул учителя взглядом с ног до головы, будто видя его впервые в жизни — и словно желая снять с него кожу одними глазами.
Шэнь Цинцю был воистину прекрасно сложён: хорошо развитые, но не слишком широкие плечи, тонкая талия и длинные ноги. Все эти многослойные одеяния цвета цин прятали завидную фигуру — стройную, изящную и невероятно притягательную.
Да, так и есть — противостоять подобному обаянию непросто.
Наощупь закрыв дверь за спиной, Шэнь Цинцю успел сделать лишь пяток шагов, прежде чем очутился в объятиях Ло Бинхэ — хватка на его талии была прямо-таки железной.
Ладони Ло Бинхэ заскользили по его бокам, то поглаживая, то стискивая.
«Э-э, руки, руки! — пронеслось в сознании Шэнь Цинцю. — Эй, имей совесть! Куда руки тянешь?!»
Заклинатель в панике ухватился за запястья ученика. Воспользовавшись его замешательством, Ло Бинхэ мигом развернул его — и вот неведомо как Шэнь Цинцю очутился на коленях ученика с разведёнными в стороны бёдрами, полностью обездвиженный. Проведя рукой по шее, Ло Бинхэ силой развернул его голову, чтобы их губы соединились.
Шэнь Цинцю не осмеливался шелохнуться. Чёрт, да разве можно пошевелиться без последствий в эдакой-то позе?
На самом деле, они проделывали ещё и не такое – но то был особый случай: ради предотвращения подобной катастрофы можно отбросить чувство даже собственного достоинства и всякий стыд. С той поры за половину месяца, что Шэнь Цинцю провёл в Царстве демонов с Ло Бинхэ, тот — из чувства вины, стыда или уж неведомо по какой причине — никогда не переходил границ.
Но теперь вместе со временем и местом, казалось, переменилось и всё прочее, вновь становясь с ног на голову.
Солнце ещё даже не закатилось — кто же занимается подобным среди дня?
Или этот ребёнок уже не в силах сдерживать свои желания?
Шэнь Цинцю определённо не привык так вот обжиматься с людьми, пребывающими в полном сознании. Однако разум Ло Бинхэ напоминал ему тонкий фарфор: только тронь — разлетится вдребезги, так что не стоило рисковать, подвергая его новым ударам, и потому Шэнь Цинцю всё же решился ответить, медленно разомкнув губы.
Как ни странно, это тело, которое в течение всего периода, что в нём пребывал Шэнь Цинцю, казалось настолько напряженным и нечувствительным, что любое прикосновение вызывало дискомфорт — казалось, у него вовсе не было эрогенных зон — под лёгкими прикосновениями Ло Бинхэ начало отзываться вспышками жгучего желания.
С каких это пор Ло Бинхэ сделался таким опытным в этом вопросе?
Он ведь совсем недавно был девственником — разве нет?
Всего один-единственный раз — и то по наитию, а тут внезапно такое мастерство?
Где в этой жизни справедливость, а? Я вас спрашиваю, где?
То едва касаясь его губ, то впиваясь в них голодными укусами, Ло Бинхэ умело возбуждал его танцующим в его рту кончиком языка. Не в силах примериться к его ритму, Шэнь Цинцю начал задыхаться, но, стоило ему отпрянуть, как Ло Бинхэ тотчас притянул его обратно, углубив поцелуй ещё сильнее. Не в силах нормально вздохнуть, Шэнь Цинцю нахмурился, закрыв глаза, а потому не мог видеть вспышку злобы, промелькнувшую в глазах Ло Бинхэ.
С трудом удерживаясь на бёдрах ученика, Шэнь Цинцю подсознательно потянулся к его воротнику, чтобы, ухватившись за него, удержать равновесие, однако промахнулся, коснувшись его кожи.
Безупречно гладкой кожи, незапятнанной ни единым изъяном.
В этот самый момент в мозгу Шэнь Цинцю будто сверкнула молния.
Собрав в ладони духовную энергию, он направил убийственный удар прямо в сердце Ло Бинхэ.
Тот принял его, даже не моргнув, и, издав короткий сухой смешок, схватил Шэнь Цинцю за запястье правой руки, в то время как пальцы второй по-прежнему сжимали его горло. Удерживая заклинателя таким образом, он ловко перевернулся, придавив Шэнь Цинцю к кровати своим весом.
— В чём дело, учитель? — проворковал он с улыбкой. — Разве вы больше не любите своего ученика? Не желаете отдаться ему?
«Да шёл бы ты туда, откуда явился!» — выругался про себя Шэнь Цинцю, вслух же выкрикнул:
— Отвали!
Начав с поцелуев, Ло Бинхэ впивался в его губы все сильнее, и вскоре металлический вкус крови наполнил рот Шэнь Цинцю. Сложив печать пальцами левой руки, заклинатель призвал со стола Сюя. Воспользовавшись тем, что движения Ло Бинхэ от возбуждения утратили чёткость, Шэнь Цинцю ухитрился, согнув ногу, врезать ему коленом в грудь, однако прежде чем заклинатель успел подняться, на его щиколотке сомкнулась железная хватка. Стоило Шэнь Цинцю обернуться, как Ло Бинхэ одним рывком перевернул его, вновь оказавшись сверху. Не теряя времени даром, он придавил тело заклинателя, согнув его ногу так, что колено прижалось к груди.
И все это одним махом!
— Где он?! — выплюнул Шэнь Цинцю.
Поддельный Ло Бинхэ склонил голову:
— Вы о ком, учитель? Если обо мне, то вот же я!
Усилием воли выровняв голос, Шэнь Цинцю спросил:
— Как ты здесь очутился?
Как ни в чем не бывало играя с его волосами, Ло Бинхэ бросил:
— А я, в свою очередь, хотел бы знать, как учитель догадался?
Твою ж мать — ему ли не знать наперечёт все шрамы Ло Бинхэ, учитывая, что он их и породил!
— Ты в самом деле желаешь знать? — процедил Шэнь Цинцю.
Прижавшись к нему всем телом, Ло Бинхэ изрёк ледяным, и в то же время игривым тоном:
— Почему бы и нет? В конце концов, у нас полно времени, чтобы выяснить всё — мало-помалу.
— Тогда как насчёт того, чтобы обернуться и воочию узреть самого себя?
Улыбка застыла на лице Ло Бинхэ — и он мигом развернулся.
В сумерках комнаты проступило лицо, как две капли воды похожее на его собственное.
Его выражение было столь холодным, что от одного взгляда до костей пробирал озноб — а глаза сияли отблесками пламени, бушующего в душе.
Примечания переводчиков:
[1] Надавив на переносицу – Шэнь Цинцю надавил на акупунктурную точку V1 Цзин-мин 睛明 (jīngmíng) – в букв. пер. с кит. – «ясный глаз». Воздействие на нее способствует прояснению зрения и снижению головной боли.
[2] Поясная нефритовая подвеска 佩玉 (pèiyù) – украшения пояса у аристократов.
[3] Фонарь-калейдоскоп 走马灯 (zǒumǎdēng) — в букв. пер. с кит. «фонарь скачущих лошадей» — фонарь со свечой и маленькой каруселью внутри, которая вращается от движения разогретого воздуха.
[4] Давно протоптал сюда дорожку – в оригинале 轻车熟路 (qīngchēshúlù) – в пер. с кит. «лёгкий экипаж и знакомая дорога», образно в значении «делать хорошо знакомое дело; идти по проторенной дорожке».
[5] Визитная карточка 拜帖 (bàitiě) – ещё одно изобретение китайцев :-) Использовалась официальными лицами, дворянами и прочими высокопоставленными господами, чтобы предуведомить другую сторону о визите.
[6] Фривольная – в оригинале 春风道 (chūn fēngdǎo) – в букв. пер. с кит. «весеннее ветреное настроение», весна, как вы помните, означает также любовную страсть.
[7] Выделяет – в оригинале 疼 (téng) – в пер. с кит. «болеть душой, относиться с нежностью, обожать, сильно любить».
[8] Дашисюн 大师兄 (dàshīxiōng) – в букв. пер. с кит. «самый старший брат по школе», или же «старший ученик».
[9] Всеми правдами и неправдами – в оригинале 鬼头鬼脑 (guǐtóuguǐnǎo) в букв. пер. с кит. «голова демона, мозг демона», образно в значении «дьявольский план; хитрый, изворотливый, действующий тихой сапой».
[10] [пи-и-и] – в оригинале 【哔——】- подражание звуку «пи». Сам иероглиф 哔 (bì) самостоятельно не употребляется.
[11] Сотоварищи – в оригинале 道友 (dàoyǒu) – даою – в пер. с кит. «единоверцы», в букв. пер. – «друг на пути».
[12] Люсу Мяньхуа 柳宿眠花 (Liǔsù Miánhuā) – в букв. пер. с кит. «спящий средь ив цветок», Лю – «ива», как в фамилии Лю Минъянь. Если же поменять иероглифы местами – Мяньхуа Сулю 眠花宿柳 (Miánhuā Sùliǔ), то получится «спать среди цветов, ночевать в ивах», в образном значении – «проводить ночи в публичных домах».
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 82. Пик противостояния между Бин-мэй и Бин-гэ [1]. Часть 1
Предыдущая глава
Само собой, первой остановкой учителя и ученика на пути с хребта Цанцюн (откуда их изгнало неумолимое общественное мнение) стала верховная ставка Ло Бинхэ в северных землях Царства демонов.
Ранее, пребывая под «домашним арестом», Шэнь Цинцю имел удовольствие ознакомиться с его подземным дворцом. Тогда почва вокруг скрупулёзно воссозданной Бамбуковой хижины была хорошенько вскопана, удобрена и засажена бамбуком, который, впрочем, увядал, едва взойдя — так произошло с несколькими волнами всходов кряду. Однако в итоге усилия преданных сторонников Ло Бинхэ возымели успех: неведомо какими методами они таки добились того, что нынче пышная листва бамбука нежно шелестела под порывами ветра.
читать дальшеКак и ожидалось, первый десяток дней Ло Бинхэ буквально не отлипал от Шэнь Цинцю, и заклинатель безропотно это сносил. Потом, однако, его ученик взял себя в руки, в одночасье сделавшись внимательным и обходительным кавалером, который тотчас заявил, что разногласия между северными и южными землями Царства демонов требуют его немедленного внимания, наконец-то оставив учителя в покое.
Само собой, это было не более чем отговоркой — истинной причиной было то, что Шэнь Цинцю наотрез отказался делить с ним постель, тем самым вновь разбив хрустальное сердце [2] девы Ло [3] на тысячу осколков [пока-пока!]
Ну ладно, может, он и отказал ему просто по привычке — будь Ло Бинхэ хоть немного настойчивей, он бы согласился!
Кто ж знал, что, едва Ло Бинхэ выйдет за дверь, махнув рукой на прощание, как тотчас кинется лить слёзы в темном углу [4].
Догадываясь, что, вместо того, чтобы заняться делом, его ученик схоронился где-то во внутренних покоях дворца, Шэнь Цинцю решил, в кои-то веки взяв на себя инициативу, разыскать его, дабы погладить по шёрстке [5].
Во внутренние покои вход был заказан всем — разумеется, за исключением Шэнь Цинцю. Ло Бинхэ недвусмысленно заявил, что учитель волен ходить где пожелает — можно подумать, кто-то и без этого осмелился бы преградить ему путь.
Пройдя во внутренние покои прогулочным шагом, Шэнь Цинцю к своему немалому удивлению не обнаружил там своего ученика, так что решил тщательнее изучить его таинственное обиталище.
Он как раз собирался хорошенько осмотреть всё вокруг, когда каменная дверь внезапно распахнулась, и в комнату нетвёрдой походкой ввалилась тёмная фигура.
Сперва Шэнь Цинцю бросил на вошедшего суровый взгляд, однако, узнав его, невольно вскрикнул:
— Ло Бинхэ?
Похоже, в отличие от него, сам Ло Бинхэ был порядком ошарашен подобной встречей.
Зрачки его ученика мигом сузились до размеров булавочной головки, и лицо Шэнь Цинцю отразилось в угольно-чёрных глазах — за долю секунды царивший в его взгляде ледяной холод обратился в замешательство.
Однако заклинатель не обратил внимания на перемены в лице ученика, потому что в тот момент его куда больше занимала свежая кровь, заливавшая того с головы до ног. Сделав пару шагов к нему, Ло Бинхэ внезапно покачнулся — Шэнь Цинцю тотчас подскочил, подхватив его, при этом он бессознательно отметил, что кровь сплошь пропитала одежду на спине ученика.
— Что случилось? Кто это сделал? — встревоженно спросил он.
В самом деле, кто мог сотворить подобное с Ло Бинхэ на его собственной территории? Так или иначе, это был явный сбой программы… Или, став гомосексуалистом, Ло Бинхэ вместе с аурой жеребца утратил и ореол неуязвимости главного героя?
Ло Бинхэ хрипло рыкнул сквозь стиснутые зубы:
— Уйди!
«Уйди»?! Он что, велит ему… бежать от опасности?
— Хорошо, уходим, — поспешно согласился Шэнь Цинцю, привычным движением обхватывая его за талию.
Мог ли он предвидеть, что в следующий момент Ло Бинхэ, поджав губы, отпихнёт его?
Он впервые оттолкнул его на памяти Шэнь Цинцю! Само собой, тот, окончательно сбитый с толку, решил, что ученик велит ему спасаться самому.
Он не хотел впутывать в это учителя?
Во всяком случае, это было единственным объяснением, пришедшим в голову Шэнь Цинцю.
— Прекрати! — велел он. — Учитель отведёт тебя на хребет Цанцюн.
На лбу Ло Бинхэ тотчас набухли вены.
— Я туда не пойду! — прохрипел он.
«Ну вот, опять он за своё…» — устало заключил Шэнь Цинцю, вслух бросив:
— Снова твои капризы? Прежде всего, тебя надо отвести в безопасное убежище… — С этими словами он опустил ладонь на спину Ло Бинхэ — и тот замер.
В его тело устремился мощный поток тёплой духовной энергии.
Чувствуя, что жизнь ученика теперь вне опасности, Шэнь Цинцю извлёк Сюя из ножен и, обхватив Ло Бинхэ, воспарил в небо вместе с ним.
Поскольку Сюя происходил с пика Ваньцзянь, барьер хребта Цанцюн не представлял для него препятствия, так что Шэнь Цинцю смог проникнуть в родную школу незамеченным.
Но от кого он никогда не мог укрыться, даже сохранив своё появление в тайне от остальных — так это от собственных адептов: кто-то уже находился в Бамбуковой хижине, когда он затащил в неё Ло Бинхэ.
Мин Фань подметал, что-то бормоча себе под нос, а Нин Инъин с закатанными рукавами метёлкой смахивала пыль с верхних полок, стоя на бамбуковой скамеечке.
Они оба были изрядно огорошены внезапным появлением Шэнь Цинцю, который явился, распахнув дверь ударом ноги, однако, узнав его, тотчас воскликнули в один голос:
— Учи…
Шэнь Цинцю поспешно провёл пальцами по губам, словно закрывая рот на молнию, и ученики мигом притихли.
— Ну и что вы раскричались? — прошептал он. — Хотите, чтобы сюда сбежался весь пик Байчжань в полном составе?
А Лю Цингэ не преминул бы примчаться, заслышав о появлении Шэнь Цинцю — и куда он тогда, спрашивается, спрячет Ло Бинхэ, учитывая его нынешнее состояние?
И следует ли упоминать, что самыми неутомимыми бузотёрами, не желающими примириться с существованием Ло Бинхэ в одном мире с ними, были эти самые малолетние террористы с пика Байчжань — и это при том, что сам Ло Бинхэ не давал им сдачи, таким образом превращаясь в мальчика для битья. Пусть они и не могли причинить ему серьёзного вреда, всё же приятного в этом было мало.
Большие глаза Нин Инъин ещё сильнее расширились, и она поспешно прижала ладони ко рту, судорожно кивая, словно клюющий рис цыплёнок. Заметив, что Ло Бинхэ весь в крови, она тотчас отдёрнула руки от лица, воскликнув:
— Учитель, что случилось с А-Ло?
Ло Бинхэ бросил на Мин Фаня недоумевающий взгляд, прямо-таки сочившийся ненавистью — словно задетый обжигающим холодом этого взгляда адепт крепче вцепился в рукоять метлы и втянул голову в плечи, едва удержавшись на ногах.
Всецело поглощённый заботой об ученике Шэнь Цинцю не обратил на это внимания. Усадив Ло Бинхэ на край постели, он велел адептам:
— Это всего лишь небольшое ранение, так что вы оба можете идти. Набор первой помощи с пика Цяньцао лежит на прежнем месте?
— Мы ничего не трогали, — торжественно отозвалась Нин Инъин. — Всё на тех же местах. Учитель, вам нужна наша помощь?
— Нет, этот наставник сам справится, — отмахнулся Шэнь Цинцю.
Выпроводив адептов, он помог Ло Бинхэ разместиться на кровати, подложив ему под спину подушку, после чего, опустившись на корточки, принялся стаскивать с него сапоги.
Его ученик продолжал хранить молчание, плотно сжав губы — он уставил на белоснежную шею Шэнь Цинцю неподвижный взгляд блестящих глаз, в котором настороженность то и дело сменялась смертельной холодностью.
Полагая, что ученик безмолвствует, потому что слишком слаб, Шэнь Цинцю взял мягкое полотенце, чтобы вытереть стекающий по лбу холодный пот. Вынув несколько бутылочек и горшочков из предоставленного Му Цинфаном набора, он вернулся и протянул руку, чтобы раздеть Ло Бинхэ.
Тот схватил его за руку с такой силой, что Шэнь Цинцю нахмурился — он хотел было шлёпнуть ученика по лбу, но левая рука была занята.
— Прекрати упрямиться, — бросил он, понизив голос. — Я должен позаботиться о твоих ранах.
Поскольку Ло Бинхэ и не думал выпускать его руку, Шэнь Цинцю, потеряв терпение, вытряхнул разноцветные пилюли в левую ладонь и попросту запихнул их в рот ученика.
Лицо Ло Бинхэ, рот которого был до отказа забит разнокалиберными пилюлями, потемнело, и он наконец убрал руку. Воспользовавшись этим, Шэнь Цинцю поспешил стащить с него одеяния. Окинув тело ученика беглым взглядом, он так и не решил, с чего начать, так что вновь взялся за полотенце, чтобы промокнуть кровь.
Открытые раны источали завитки демонической энергии. Само собой, это были не обычные раны — в противном случае они бы давным-давно затянулись. Осторожно промывая их, Шэнь Цинцю не преминул спросить:
— Где ты пропадал все эти дни? И с кем умудрился схлестнуться, что он довёл тебя до подобного состояния?
Не получив ни слова в ответ, Шэнь Цинцю обтёр кожу на груди и взялся за запястье, чтобы послушать пульс, как учил Му Цинфан: если состояние ученика и впрямь тяжёлое, то лучше позвать лорда Цяньцао, а с прочими проблемами можно разобраться по мере поступления.
Вновь окинув беглым взглядом грудь и тыльную сторону запястья Ло Бинхэ, он испытал странное чувство, что что-то тут не так.
Чего-то явно недоставало.
Однако при виде побледневших губ и потухших глаз ученика эта мысль тотчас вылетела у Шэнь Цинцю из головы, и он присел на кровать, вновь вливая в его тело духовную энергию.
По мере того, как её поток заполнял каналы Ло Бинхэ, его напряжённые до предела мышцы постепенно расслаблялись. Испустив тихий вздох облегчения, Шэнь Цинцю склонился, чтобы заключить ученика в объятия.
Однако тот вновь вырвался.
Когда его оттолкнули второй раз кряду, Шэнь Цинцю растерянно бросил, отшвыривая полотенце:
— Да что с тобой такое?
При виде угрюмой настороженности, наводнившей глаза Ло Бинхэ, заклинатель закатил глаза:
— И что не так на этот раз? Неужто до сих пор злишься из-за того, что я пару дней назад не пожелал спать с тобой? Неужто это того стоит?
При этих словах уголок губ Ло Бинхэ ощутимо дёрнулся.
Хоть всё это успело изрядно поддостать Шэнь Цинцю, он всё-таки не удержался от того, чтобы пощупать лоб ученика.
— Слегка горячеват, — пробормотал он. — Тебя не лихорадит?
Внезапно снаружи послышался звенящий от напряжения голос Нин Инъин:
— Шишу Лю, пожалуйста, не входите — учитель сейчас не может вас принять!
Обычно она говорила так тихо, что собеседнику подчас требовалось сделать усилие, чтобы её расслышать — поднимая голос, она явно пыталась тем самым предостеречь Шэнь Цинцю. Тот не мешкая подскочил с кровати — и в тот самый момент, когда он задёрнул занавесь, деревянная дверь с грохотом распахнулась.
В комнату стремительными шагами прошествовал Лю Цингэ с мечом за спиной. Все ещё пряча одну руку, Шэнь Цинцю поприветствовал его, приподняв брови:
— Шиди Лю, надеюсь, у тебя все благополучно?
— Законы хребта Цанцюн недвусмысленно гласят, — без предисловий начал тот, — что Ло Бинхэ сюда вход заказан.
— Первый раз слышу о подобном законе, — отозвался Шэнь Цинцю.
— Он новый.
— Это правда, учитель, — поддакнул просунувший голову в дверь Мин Фань. — Его действительно недавно приняли — просто шибо Юэ не поручал высечь его на камне вместе с прочими постановлениями — однако все про него знают…
— Умолкни! — оборвал его Шэнь Цинцю.
Вот только не говорите, что этот негодник [6] Лю Цингэ и позвал!!!
Боготворя все, что связано с пиком Байчжань, Мин Фань и впрямь имел обыкновение докладывать обо всем Лю Цингэ — воистину шпион в стане Цинцзин!
Ладно бы ещё просто обожал пик Ста Битв, но стучать им на своих же [7] — это, право, чересчур!
Ну погоди, я ещё призову тебя к порядку!
Удостоившийся подобной отповеди Мин Фань поспешил ретироваться. Нин Инъин, напротив, продолжала топтаться на пороге, явно опасаясь оставлять учителя наедине с его буйным шиди. При тактическом отступлении Мин Фаня она не преминула хорошенько отдавить ему ногу, обругав его за то, что он ещё сильнее усложнил без того непростую ситуацию.
После того, как адепты покинули хижину, Лю Цингэ рывком отодвинул занавес.
Его глазам предстал полусидящий на кровати Ло Бинхэ. Его глаза так и сверкали опасливой враждебностью, словно у раненого молодого леопарда. Уставив на Лю Цингэ горящий жаждой убийства взгляд, холодный и острый, словно ледяные ножи, и обжигающий, словно ядовитое пламя, он сжал руки в кулаки, готовясь нанести смертельный удар. Шэнь Цинцю поспешил встать между ними — опершись одной ногой о кровать, он заслонил собой Ло Бинхэ и взмолился:
— Шиди, не надо!
— Он ранен? — озадаченно бросил Лю Цингэ.
За одно это Шэнь Цинцю готов был поклониться ему в ноги.
— Иначе я бы не притащил его сюда, — вздохнул он. — Шиди Лю, прошу, просто сделай вид, будто ты этого не видел — не выгоняй его сейчас!
— Почему же он не остался в Царстве демонов? — продолжал недоумевать Лю Цингэ.
Да потому что именно там ему и наваляли!
— У нас там кое-что случилось… — уклончиво бросил Шэнь Цинцю.
— Что, восстание демонов? — предположил Лю Цингэ.
— Ну… — Мельком бросив взгляд на Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю принялся судорожно соображать, имеет ли право оглашать подобные сведения во вражеском стане, и в конце концов решил ограничиться туманным: — Возможно.
— Надо было предоставить ему разбираться самому, — хмыкнул Лю Цингэ. — Хребет Цанцюн — твоя тихая гавань, а не его.
Внезапно Ло Бинхэ испустил сухой смешок, но тут же заскрежетал зубами: дала о себе знать рана в груди. Заслышав, как он шипит от боли, Шэнь Цинцю преисполнился решимости.
— Шиди Лю, — строго бросил он, — не забывай, что ты находишься на пике Цинцзин.
А значит, только лорд Цинцзин имеет право на окончательное решение, кому уходить отсюда, а кому оставаться!
Поскольку на это Лю Цингэ и впрямь нечего было возразить, он холодно заявил:
— Защищай его и дальше, коли охота!
Бросив это в лицо собрату, он протопал к выходу — однако какую-то пару мгновений спустя вернулся, швырнув что-то Шэнь Цинцю.
Поймав этот предмет, тот с изумлением обнаружил, что это — складной веер.
Тот самый, который он потерял во время битвы на реке Ло. В самом деле поразительно, как Лю Цингэ умудряется находить его раз за разом — между ним и старым веером явно существовала особая связь [8]! Пожалуй, стоило бы подарить ему эту вещицу, дабы они воссоединились навеки…
— Шиди Лю всегда заботится обо мне, — сухо кашлянув, поблагодарил его Шэнь Цинцю.
Взмахнув рукавом, Лю Цингэ удалился окончательно [9].
Внезапно сзади послышался охрипший голос Ло Бинхэ:
— …Лю Цингэ? — с неподдельным сомнением бросил он.
— Не обращай внимания, — заверил его Шэнь Цинцю. — Шиди Лю всегда такой: просто дай ему повозмущаться вволю — и он сам уйдёт.
Ло Бинхэ сузил глаза, причём на его лице появилось выражение напряжённой задумчивости.
Опустив веер на стол, Шэнь Цинцю принялся утешать его:
— Не волнуйся: после того, как этот учитель замолвил за тебя словечко, твой шишу Лю больше не станет чинить тебе препятствий. А если адепты пика Байчжань снова вздумают напасть на тебя — наподдай им как следует, и дело с концом. Главное, не убивай их — а так можешь действовать в полную силу. Считай, что тем самым ты отстаиваешь честь пика Цинцзин.
Чем дольше слушал Ло Бинхэ, тем более странным блеском загорались его глаза.
— …Учитель? — осторожно окликнул он Шэнь Цинцю, словно прощупывая почву.
— Да? — тут же склонил голову тот, при этом его голос был проникнут такой теплотой и участием, словно он готов был выполнить любое желание ученика по первому знаку. Отведя взгляд, Ло Бинхэ приподнял уголки губ в слабой улыбке.
— Нет, ничего. Я просто хотел… попробовать вас окликнуть.
Шэнь Цинцю уже успел привыкнуть к тому, что это великовозрастное дитя имеет обыкновение денно и нощно призывать учителя, а потому лишь погладил его по затылку:
— Ложись спать. Что бы там ни творилось в Царстве демонов, всё подождёт до твоего полного выздоровления.
Ло Бинхэ еле заметно кивнул.
Шэнь Цинцю тут же склонился, чтобы, убрав подушку из-под спины ученика, помочь ему улечься. Перед тем, как это сделать, он бережно развязал ленту, стягивающую волосы ученика, чтобы не мешала.
Погасив лампу, Шэнь Цинцю скинул шуршащие верхние одеяния и улёгся на кровать сам.
— Спи давай, — бросил он, обняв Ло Бинхэ. — Этот учитель поможет тебе выровнять энергию [10].
Ведь то, что теперь он готов заснуть с ним рядом, обнимая его, должно развеять все былые обиды, разве нет?
Прикрыв глаза, Шэнь Цинцю усилием воли привёл свою духовную энергию в как можно более спокойное состояние, и её тихое биение, подобное волнам ночного прилива, тесно переплелось с пульсацией энергии Ло Бинхэ.
Пара чистых глаз распахнулась в ночи, источая холодный блеск, и довольно долго созерцала оценивающим взглядом спящего Шэнь Цинцю.
Длинные волосы учителя рассыпались по рукам ученика, запутавшись в его пальцах. Прихватив чёрную прядь, Ло Бинхэ сжал пальцы, раз за разом бесшумно проговаривая его имя:
Шэнь Цинцю.
Шэнь Цинцю.
Уголки его губ приподнялись в зловещей улыбке, расползшейся по лицу этого мнимого Ло Бинхэ.
Он только что обнаружил кое-что весьма любопытное — именно от этого его глаза засверкали предвкушением жестокого развлечения.
Этой ночью сон Шэнь Цинцю казался нескончаемым и безнадёжно запутанным.
Примечания переводчиков:
[1] Бин-мэй 冰妹 (bīng mèi) и Бин-гэ 冰哥 (bīng gē) – в пер. с кит. соответственно «младшая сестричка Ло» и «старший братец Ло» – «фанатские» прозвища Ло Бинхэ из этой новеллы и оригинального Ло Бинхэ из «Пути гордого бессмертного демона».
[2] Хрустальное сердце — в оригинале BLX — акроним словосочетания 玻璃心 (bōlixīn) — в букв. пер. с кит. «стеклянное сердце», в образном значении «ранимая душа, чересчур обидчивый человек, переживать по пустякам».
[3] Дева Ло — 少女 (shàonǚ) — шаонюй — в пер. с кит. «молодая девушка, девица, молодая женщина».
[4] Лить слёзы в тёмном углу — в оригинале 找角落蹲地种蘑菰 (zhǎo jiǎoluò dūn de zhǒng mógū) — в букв. пер. с кит. «подыскать угол, чтобы, сидя на корточках, растить грибы» — то бишь в переносном значении «сырость разводить».
[5] Погладить по шёрстке 顺毛 (shùnmáo) – кит. идиома, означающая «не противоречить, во всем соглашаться».
[6] Негодник 熊孩子 (xióngháizi) сюнхайцзы — в букв. пер. с кит. «медвежонок», в образном значении – «шалун, озорник, проказник».
[7] Стучать на своих же — в оригинале 胳膊肘往外拐 (gēbozhǒu wǎngwài guǎi) — в букв. пер. с кит. «выставить локти наружу», в образном значении — «поддержать чужих против своих».
[8] Особая связь – в оригинале 有缘 (yǒuyuán) – пер. с кит. «связаны предопределением, созданы друг для друга, предназначены друг другу».
[9] Удалился, взмахнув рукавом 拂袖而去 (fú xiù ér qù) – кит. идиома, означающая «удалиться в раздражении; уйти, хлопнув дверью».
[10] Выровнять энергию – в оригинале 调息 (tiáoxī) – в букв. пер. с кит. «отрегулировать дыхание».
Следующая глава
Само собой, первой остановкой учителя и ученика на пути с хребта Цанцюн (откуда их изгнало неумолимое общественное мнение) стала верховная ставка Ло Бинхэ в северных землях Царства демонов.
Ранее, пребывая под «домашним арестом», Шэнь Цинцю имел удовольствие ознакомиться с его подземным дворцом. Тогда почва вокруг скрупулёзно воссозданной Бамбуковой хижины была хорошенько вскопана, удобрена и засажена бамбуком, который, впрочем, увядал, едва взойдя — так произошло с несколькими волнами всходов кряду. Однако в итоге усилия преданных сторонников Ло Бинхэ возымели успех: неведомо какими методами они таки добились того, что нынче пышная листва бамбука нежно шелестела под порывами ветра.
читать дальшеКак и ожидалось, первый десяток дней Ло Бинхэ буквально не отлипал от Шэнь Цинцю, и заклинатель безропотно это сносил. Потом, однако, его ученик взял себя в руки, в одночасье сделавшись внимательным и обходительным кавалером, который тотчас заявил, что разногласия между северными и южными землями Царства демонов требуют его немедленного внимания, наконец-то оставив учителя в покое.
Само собой, это было не более чем отговоркой — истинной причиной было то, что Шэнь Цинцю наотрез отказался делить с ним постель, тем самым вновь разбив хрустальное сердце [2] девы Ло [3] на тысячу осколков [пока-пока!]
Ну ладно, может, он и отказал ему просто по привычке — будь Ло Бинхэ хоть немного настойчивей, он бы согласился!
Кто ж знал, что, едва Ло Бинхэ выйдет за дверь, махнув рукой на прощание, как тотчас кинется лить слёзы в темном углу [4].
Догадываясь, что, вместо того, чтобы заняться делом, его ученик схоронился где-то во внутренних покоях дворца, Шэнь Цинцю решил, в кои-то веки взяв на себя инициативу, разыскать его, дабы погладить по шёрстке [5].
Во внутренние покои вход был заказан всем — разумеется, за исключением Шэнь Цинцю. Ло Бинхэ недвусмысленно заявил, что учитель волен ходить где пожелает — можно подумать, кто-то и без этого осмелился бы преградить ему путь.
Пройдя во внутренние покои прогулочным шагом, Шэнь Цинцю к своему немалому удивлению не обнаружил там своего ученика, так что решил тщательнее изучить его таинственное обиталище.
Он как раз собирался хорошенько осмотреть всё вокруг, когда каменная дверь внезапно распахнулась, и в комнату нетвёрдой походкой ввалилась тёмная фигура.
Сперва Шэнь Цинцю бросил на вошедшего суровый взгляд, однако, узнав его, невольно вскрикнул:
— Ло Бинхэ?
Похоже, в отличие от него, сам Ло Бинхэ был порядком ошарашен подобной встречей.
Зрачки его ученика мигом сузились до размеров булавочной головки, и лицо Шэнь Цинцю отразилось в угольно-чёрных глазах — за долю секунды царивший в его взгляде ледяной холод обратился в замешательство.
Однако заклинатель не обратил внимания на перемены в лице ученика, потому что в тот момент его куда больше занимала свежая кровь, заливавшая того с головы до ног. Сделав пару шагов к нему, Ло Бинхэ внезапно покачнулся — Шэнь Цинцю тотчас подскочил, подхватив его, при этом он бессознательно отметил, что кровь сплошь пропитала одежду на спине ученика.
— Что случилось? Кто это сделал? — встревоженно спросил он.
В самом деле, кто мог сотворить подобное с Ло Бинхэ на его собственной территории? Так или иначе, это был явный сбой программы… Или, став гомосексуалистом, Ло Бинхэ вместе с аурой жеребца утратил и ореол неуязвимости главного героя?
Ло Бинхэ хрипло рыкнул сквозь стиснутые зубы:
— Уйди!
«Уйди»?! Он что, велит ему… бежать от опасности?
— Хорошо, уходим, — поспешно согласился Шэнь Цинцю, привычным движением обхватывая его за талию.
Мог ли он предвидеть, что в следующий момент Ло Бинхэ, поджав губы, отпихнёт его?
Он впервые оттолкнул его на памяти Шэнь Цинцю! Само собой, тот, окончательно сбитый с толку, решил, что ученик велит ему спасаться самому.
Он не хотел впутывать в это учителя?
Во всяком случае, это было единственным объяснением, пришедшим в голову Шэнь Цинцю.
— Прекрати! — велел он. — Учитель отведёт тебя на хребет Цанцюн.
На лбу Ло Бинхэ тотчас набухли вены.
— Я туда не пойду! — прохрипел он.
«Ну вот, опять он за своё…» — устало заключил Шэнь Цинцю, вслух бросив:
— Снова твои капризы? Прежде всего, тебя надо отвести в безопасное убежище… — С этими словами он опустил ладонь на спину Ло Бинхэ — и тот замер.
В его тело устремился мощный поток тёплой духовной энергии.
Чувствуя, что жизнь ученика теперь вне опасности, Шэнь Цинцю извлёк Сюя из ножен и, обхватив Ло Бинхэ, воспарил в небо вместе с ним.
Поскольку Сюя происходил с пика Ваньцзянь, барьер хребта Цанцюн не представлял для него препятствия, так что Шэнь Цинцю смог проникнуть в родную школу незамеченным.
Но от кого он никогда не мог укрыться, даже сохранив своё появление в тайне от остальных — так это от собственных адептов: кто-то уже находился в Бамбуковой хижине, когда он затащил в неё Ло Бинхэ.
Мин Фань подметал, что-то бормоча себе под нос, а Нин Инъин с закатанными рукавами метёлкой смахивала пыль с верхних полок, стоя на бамбуковой скамеечке.
Они оба были изрядно огорошены внезапным появлением Шэнь Цинцю, который явился, распахнув дверь ударом ноги, однако, узнав его, тотчас воскликнули в один голос:
— Учи…
Шэнь Цинцю поспешно провёл пальцами по губам, словно закрывая рот на молнию, и ученики мигом притихли.
— Ну и что вы раскричались? — прошептал он. — Хотите, чтобы сюда сбежался весь пик Байчжань в полном составе?
А Лю Цингэ не преминул бы примчаться, заслышав о появлении Шэнь Цинцю — и куда он тогда, спрашивается, спрячет Ло Бинхэ, учитывая его нынешнее состояние?
И следует ли упоминать, что самыми неутомимыми бузотёрами, не желающими примириться с существованием Ло Бинхэ в одном мире с ними, были эти самые малолетние террористы с пика Байчжань — и это при том, что сам Ло Бинхэ не давал им сдачи, таким образом превращаясь в мальчика для битья. Пусть они и не могли причинить ему серьёзного вреда, всё же приятного в этом было мало.
Большие глаза Нин Инъин ещё сильнее расширились, и она поспешно прижала ладони ко рту, судорожно кивая, словно клюющий рис цыплёнок. Заметив, что Ло Бинхэ весь в крови, она тотчас отдёрнула руки от лица, воскликнув:
— Учитель, что случилось с А-Ло?
Ло Бинхэ бросил на Мин Фаня недоумевающий взгляд, прямо-таки сочившийся ненавистью — словно задетый обжигающим холодом этого взгляда адепт крепче вцепился в рукоять метлы и втянул голову в плечи, едва удержавшись на ногах.
Всецело поглощённый заботой об ученике Шэнь Цинцю не обратил на это внимания. Усадив Ло Бинхэ на край постели, он велел адептам:
— Это всего лишь небольшое ранение, так что вы оба можете идти. Набор первой помощи с пика Цяньцао лежит на прежнем месте?
— Мы ничего не трогали, — торжественно отозвалась Нин Инъин. — Всё на тех же местах. Учитель, вам нужна наша помощь?
— Нет, этот наставник сам справится, — отмахнулся Шэнь Цинцю.
Выпроводив адептов, он помог Ло Бинхэ разместиться на кровати, подложив ему под спину подушку, после чего, опустившись на корточки, принялся стаскивать с него сапоги.
Его ученик продолжал хранить молчание, плотно сжав губы — он уставил на белоснежную шею Шэнь Цинцю неподвижный взгляд блестящих глаз, в котором настороженность то и дело сменялась смертельной холодностью.
Полагая, что ученик безмолвствует, потому что слишком слаб, Шэнь Цинцю взял мягкое полотенце, чтобы вытереть стекающий по лбу холодный пот. Вынув несколько бутылочек и горшочков из предоставленного Му Цинфаном набора, он вернулся и протянул руку, чтобы раздеть Ло Бинхэ.
Тот схватил его за руку с такой силой, что Шэнь Цинцю нахмурился — он хотел было шлёпнуть ученика по лбу, но левая рука была занята.
— Прекрати упрямиться, — бросил он, понизив голос. — Я должен позаботиться о твоих ранах.
Поскольку Ло Бинхэ и не думал выпускать его руку, Шэнь Цинцю, потеряв терпение, вытряхнул разноцветные пилюли в левую ладонь и попросту запихнул их в рот ученика.
Лицо Ло Бинхэ, рот которого был до отказа забит разнокалиберными пилюлями, потемнело, и он наконец убрал руку. Воспользовавшись этим, Шэнь Цинцю поспешил стащить с него одеяния. Окинув тело ученика беглым взглядом, он так и не решил, с чего начать, так что вновь взялся за полотенце, чтобы промокнуть кровь.
Открытые раны источали завитки демонической энергии. Само собой, это были не обычные раны — в противном случае они бы давным-давно затянулись. Осторожно промывая их, Шэнь Цинцю не преминул спросить:
— Где ты пропадал все эти дни? И с кем умудрился схлестнуться, что он довёл тебя до подобного состояния?
Не получив ни слова в ответ, Шэнь Цинцю обтёр кожу на груди и взялся за запястье, чтобы послушать пульс, как учил Му Цинфан: если состояние ученика и впрямь тяжёлое, то лучше позвать лорда Цяньцао, а с прочими проблемами можно разобраться по мере поступления.
Вновь окинув беглым взглядом грудь и тыльную сторону запястья Ло Бинхэ, он испытал странное чувство, что что-то тут не так.
Чего-то явно недоставало.
Однако при виде побледневших губ и потухших глаз ученика эта мысль тотчас вылетела у Шэнь Цинцю из головы, и он присел на кровать, вновь вливая в его тело духовную энергию.
По мере того, как её поток заполнял каналы Ло Бинхэ, его напряжённые до предела мышцы постепенно расслаблялись. Испустив тихий вздох облегчения, Шэнь Цинцю склонился, чтобы заключить ученика в объятия.
Однако тот вновь вырвался.
Когда его оттолкнули второй раз кряду, Шэнь Цинцю растерянно бросил, отшвыривая полотенце:
— Да что с тобой такое?
При виде угрюмой настороженности, наводнившей глаза Ло Бинхэ, заклинатель закатил глаза:
— И что не так на этот раз? Неужто до сих пор злишься из-за того, что я пару дней назад не пожелал спать с тобой? Неужто это того стоит?
При этих словах уголок губ Ло Бинхэ ощутимо дёрнулся.
Хоть всё это успело изрядно поддостать Шэнь Цинцю, он всё-таки не удержался от того, чтобы пощупать лоб ученика.
— Слегка горячеват, — пробормотал он. — Тебя не лихорадит?
Внезапно снаружи послышался звенящий от напряжения голос Нин Инъин:
— Шишу Лю, пожалуйста, не входите — учитель сейчас не может вас принять!
Обычно она говорила так тихо, что собеседнику подчас требовалось сделать усилие, чтобы её расслышать — поднимая голос, она явно пыталась тем самым предостеречь Шэнь Цинцю. Тот не мешкая подскочил с кровати — и в тот самый момент, когда он задёрнул занавесь, деревянная дверь с грохотом распахнулась.
В комнату стремительными шагами прошествовал Лю Цингэ с мечом за спиной. Все ещё пряча одну руку, Шэнь Цинцю поприветствовал его, приподняв брови:
— Шиди Лю, надеюсь, у тебя все благополучно?
— Законы хребта Цанцюн недвусмысленно гласят, — без предисловий начал тот, — что Ло Бинхэ сюда вход заказан.
— Первый раз слышу о подобном законе, — отозвался Шэнь Цинцю.
— Он новый.
— Это правда, учитель, — поддакнул просунувший голову в дверь Мин Фань. — Его действительно недавно приняли — просто шибо Юэ не поручал высечь его на камне вместе с прочими постановлениями — однако все про него знают…
— Умолкни! — оборвал его Шэнь Цинцю.
Вот только не говорите, что этот негодник [6] Лю Цингэ и позвал!!!
Боготворя все, что связано с пиком Байчжань, Мин Фань и впрямь имел обыкновение докладывать обо всем Лю Цингэ — воистину шпион в стане Цинцзин!
Ладно бы ещё просто обожал пик Ста Битв, но стучать им на своих же [7] — это, право, чересчур!
Ну погоди, я ещё призову тебя к порядку!
Удостоившийся подобной отповеди Мин Фань поспешил ретироваться. Нин Инъин, напротив, продолжала топтаться на пороге, явно опасаясь оставлять учителя наедине с его буйным шиди. При тактическом отступлении Мин Фаня она не преминула хорошенько отдавить ему ногу, обругав его за то, что он ещё сильнее усложнил без того непростую ситуацию.
После того, как адепты покинули хижину, Лю Цингэ рывком отодвинул занавес.
Его глазам предстал полусидящий на кровати Ло Бинхэ. Его глаза так и сверкали опасливой враждебностью, словно у раненого молодого леопарда. Уставив на Лю Цингэ горящий жаждой убийства взгляд, холодный и острый, словно ледяные ножи, и обжигающий, словно ядовитое пламя, он сжал руки в кулаки, готовясь нанести смертельный удар. Шэнь Цинцю поспешил встать между ними — опершись одной ногой о кровать, он заслонил собой Ло Бинхэ и взмолился:
— Шиди, не надо!
— Он ранен? — озадаченно бросил Лю Цингэ.
За одно это Шэнь Цинцю готов был поклониться ему в ноги.
— Иначе я бы не притащил его сюда, — вздохнул он. — Шиди Лю, прошу, просто сделай вид, будто ты этого не видел — не выгоняй его сейчас!
— Почему же он не остался в Царстве демонов? — продолжал недоумевать Лю Цингэ.
Да потому что именно там ему и наваляли!
— У нас там кое-что случилось… — уклончиво бросил Шэнь Цинцю.
— Что, восстание демонов? — предположил Лю Цингэ.
— Ну… — Мельком бросив взгляд на Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю принялся судорожно соображать, имеет ли право оглашать подобные сведения во вражеском стане, и в конце концов решил ограничиться туманным: — Возможно.
— Надо было предоставить ему разбираться самому, — хмыкнул Лю Цингэ. — Хребет Цанцюн — твоя тихая гавань, а не его.
Внезапно Ло Бинхэ испустил сухой смешок, но тут же заскрежетал зубами: дала о себе знать рана в груди. Заслышав, как он шипит от боли, Шэнь Цинцю преисполнился решимости.
— Шиди Лю, — строго бросил он, — не забывай, что ты находишься на пике Цинцзин.
А значит, только лорд Цинцзин имеет право на окончательное решение, кому уходить отсюда, а кому оставаться!
Поскольку на это Лю Цингэ и впрямь нечего было возразить, он холодно заявил:
— Защищай его и дальше, коли охота!
Бросив это в лицо собрату, он протопал к выходу — однако какую-то пару мгновений спустя вернулся, швырнув что-то Шэнь Цинцю.
Поймав этот предмет, тот с изумлением обнаружил, что это — складной веер.
Тот самый, который он потерял во время битвы на реке Ло. В самом деле поразительно, как Лю Цингэ умудряется находить его раз за разом — между ним и старым веером явно существовала особая связь [8]! Пожалуй, стоило бы подарить ему эту вещицу, дабы они воссоединились навеки…
— Шиди Лю всегда заботится обо мне, — сухо кашлянув, поблагодарил его Шэнь Цинцю.
Взмахнув рукавом, Лю Цингэ удалился окончательно [9].
Внезапно сзади послышался охрипший голос Ло Бинхэ:
— …Лю Цингэ? — с неподдельным сомнением бросил он.
— Не обращай внимания, — заверил его Шэнь Цинцю. — Шиди Лю всегда такой: просто дай ему повозмущаться вволю — и он сам уйдёт.
Ло Бинхэ сузил глаза, причём на его лице появилось выражение напряжённой задумчивости.
Опустив веер на стол, Шэнь Цинцю принялся утешать его:
— Не волнуйся: после того, как этот учитель замолвил за тебя словечко, твой шишу Лю больше не станет чинить тебе препятствий. А если адепты пика Байчжань снова вздумают напасть на тебя — наподдай им как следует, и дело с концом. Главное, не убивай их — а так можешь действовать в полную силу. Считай, что тем самым ты отстаиваешь честь пика Цинцзин.
Чем дольше слушал Ло Бинхэ, тем более странным блеском загорались его глаза.
— …Учитель? — осторожно окликнул он Шэнь Цинцю, словно прощупывая почву.
— Да? — тут же склонил голову тот, при этом его голос был проникнут такой теплотой и участием, словно он готов был выполнить любое желание ученика по первому знаку. Отведя взгляд, Ло Бинхэ приподнял уголки губ в слабой улыбке.
— Нет, ничего. Я просто хотел… попробовать вас окликнуть.
Шэнь Цинцю уже успел привыкнуть к тому, что это великовозрастное дитя имеет обыкновение денно и нощно призывать учителя, а потому лишь погладил его по затылку:
— Ложись спать. Что бы там ни творилось в Царстве демонов, всё подождёт до твоего полного выздоровления.
Ло Бинхэ еле заметно кивнул.
Шэнь Цинцю тут же склонился, чтобы, убрав подушку из-под спины ученика, помочь ему улечься. Перед тем, как это сделать, он бережно развязал ленту, стягивающую волосы ученика, чтобы не мешала.
Погасив лампу, Шэнь Цинцю скинул шуршащие верхние одеяния и улёгся на кровать сам.
— Спи давай, — бросил он, обняв Ло Бинхэ. — Этот учитель поможет тебе выровнять энергию [10].
Ведь то, что теперь он готов заснуть с ним рядом, обнимая его, должно развеять все былые обиды, разве нет?
Прикрыв глаза, Шэнь Цинцю усилием воли привёл свою духовную энергию в как можно более спокойное состояние, и её тихое биение, подобное волнам ночного прилива, тесно переплелось с пульсацией энергии Ло Бинхэ.
Пара чистых глаз распахнулась в ночи, источая холодный блеск, и довольно долго созерцала оценивающим взглядом спящего Шэнь Цинцю.
Длинные волосы учителя рассыпались по рукам ученика, запутавшись в его пальцах. Прихватив чёрную прядь, Ло Бинхэ сжал пальцы, раз за разом бесшумно проговаривая его имя:
Шэнь Цинцю.
Шэнь Цинцю.
Уголки его губ приподнялись в зловещей улыбке, расползшейся по лицу этого мнимого Ло Бинхэ.
Он только что обнаружил кое-что весьма любопытное — именно от этого его глаза засверкали предвкушением жестокого развлечения.
Этой ночью сон Шэнь Цинцю казался нескончаемым и безнадёжно запутанным.
Примечания переводчиков:
[1] Бин-мэй 冰妹 (bīng mèi) и Бин-гэ 冰哥 (bīng gē) – в пер. с кит. соответственно «младшая сестричка Ло» и «старший братец Ло» – «фанатские» прозвища Ло Бинхэ из этой новеллы и оригинального Ло Бинхэ из «Пути гордого бессмертного демона».
[2] Хрустальное сердце — в оригинале BLX — акроним словосочетания 玻璃心 (bōlixīn) — в букв. пер. с кит. «стеклянное сердце», в образном значении «ранимая душа, чересчур обидчивый человек, переживать по пустякам».
[3] Дева Ло — 少女 (shàonǚ) — шаонюй — в пер. с кит. «молодая девушка, девица, молодая женщина».
[4] Лить слёзы в тёмном углу — в оригинале 找角落蹲地种蘑菰 (zhǎo jiǎoluò dūn de zhǒng mógū) — в букв. пер. с кит. «подыскать угол, чтобы, сидя на корточках, растить грибы» — то бишь в переносном значении «сырость разводить».
[5] Погладить по шёрстке 顺毛 (shùnmáo) – кит. идиома, означающая «не противоречить, во всем соглашаться».
[6] Негодник 熊孩子 (xióngháizi) сюнхайцзы — в букв. пер. с кит. «медвежонок», в образном значении – «шалун, озорник, проказник».
[7] Стучать на своих же — в оригинале 胳膊肘往外拐 (gēbozhǒu wǎngwài guǎi) — в букв. пер. с кит. «выставить локти наружу», в образном значении — «поддержать чужих против своих».
[8] Особая связь – в оригинале 有缘 (yǒuyuán) – пер. с кит. «связаны предопределением, созданы друг для друга, предназначены друг другу».
[9] Удалился, взмахнув рукавом 拂袖而去 (fú xiù ér qù) – кит. идиома, означающая «удалиться в раздражении; уйти, хлопнув дверью».
[10] Выровнять энергию – в оригинале 调息 (tiáoxī) – в букв. пер. с кит. «отрегулировать дыхание».
Следующая глава
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 81. История начинается…
Предыдущая глава (с цензурой)
Предыдущая глава (без цензуры)
«Путь гордого бессмертного демона» — гаремный роман о герое-жеребце и его многочисленных жёнах — это с самого начала дал понять его автор, небезызвестный Сян Тянь Да Фэйцзи.
А Шэнь Цинцю был персонажем, гетеросексуальность которого ни у кого не вызывала сомнений — так чистосердечно считал и он сам с момента появления на свет.
Так что, если бы, когда Шэнь Юань впервые раскрыл это превосходное, на удивление добротное произведение, стиль которого превышал даже его весьма высокие запросы, кто-нибудь сказал бы ему: «Хэй, а ты в курсе, что сам будешь предаваться гейству с главным героем этой штуки — мало того, сам ляжешь под него и раздвинешь ноги!» — то он взял бы все пятьдесят весьма увесистых томов и зарядил бы этому доброхоту по голове с такой силой, чтобы мозги вылетели наружу.
читать дальшеТеперь же он вновь болтался в пустом пространстве, в котором уже успел побывать перед тем, как войти в этот мир, с единственным развлечением в виде разносящегося по нему гугл-транслейтовского голоса, во всеуслышание вещающего:
[Приветствуем вас! Благодаря вашей усердной работе и активной кооперации ваш счёт достиг необходимого минимального значения для повышения уровня.]
[Система рада сообщить вам, что ваш статус повышен до Младшего VIP-юзера. Позвольте напомнить вам, что VIP-юзеры могут воспользоваться продвинутой функцией «Спаси-Себя-Сам».]
[Когда ваши очки здоровья достигают минимального значения, вы можете однократно восстановить шкалу здоровья.]
Подумать только — полную шкалу [1]!
А этот VIP-статус — воистину неплохая штука!
— Гм, я как раз об этом, — прервал вещание Шэнь Цинцю. — Говоришь, это «Спаси-Себя-Сам» может использоваться только один раз? И только для меня самого?
[Верно.]
Перед Шэнь Цинцю встала нешуточная дилемма. Он ведь вытянул бóльшую часть демонической энергии из тела Ло Бинхэ, так что даже уничтожение Синьмо не должно было сильно ему повредить. Однако заверения его всхлипывающего ученика о том, что он предпочтёт умереть вместе с учителем, порядком его беспокоили: с него в самом деле станется покончить с собой, не дожидаясь воскрешения Шэнь Цинцю!
— А что Ло Бинхэ? — поспешно переспросил он. — Как он там?
[В данный момент запросы о главном источнике энергии для вас недоступны. Желаете просмотреть историю своих достижений?]
«К чёрту этот VIP-статус, который даже такой малости не позволяет!» — в сердцах выругался про себя Шэнь Цинцю, однако, как бы ни переполняла его тревога, он вынужден был признать, что тут ничего не поделаешь. Тем временем Система не унималась:
[Желаете просмотреть историю своих достижений?]
«Не похоже, чтобы у меня был выбор», — буркнул про себя Шэнь Цинцю и, смирившись, махнул рукой:
— Валяй!
С торжественной фоновой музыкой перед ним неторопливо развернулся длиннющий свиток:
[Избежав 20 ударов грома в результате успешного удаления метки «Гром с небес», вы получаете награду за прохождение сюжетной стадии «Переполненная чаша терпения».]
[По достижении 5000 очков крутости вы получаете награду «Вполне читабельная писанина».]
[За прохождение как минимум трех насыщенных драматизмом [2] эпизодов вы получаете награду «Собачья жизнь [3]».]
[За устранение незначительных сюжетных линий, наводнявших основной сюжет, вы получаете достижение «Несравненный повелитель вод [4]».]
[Выявив скрытых персонажей и заполнив сюжетные дыры, вы успешно удалили метку «Сплошные сюжетные дыры».]
[Количество баллов расположения превысило возможный максимум, за что вы получаете награду «Годная дрочка [5]».]
[Вы удачно довели сюжет до требуемого Системой стандарта. Резюме: История обделённого любовью юного героя с синдромом школоты [6], который возжаждал уничтожить мир.]
При виде последней строчки Шэнь Цинцю утратил дар речи.
У него не было ни малейшего шанса — стоило распрощаться с надеждами в самом начале. Впрочем, если взглянуть правде в лицо, в глубине души он знал это с первого дня своей новой жизни. С того самого момента от низкопробного гаремного романа про жеребца-осеменителя эта история с неторопливой неотвратимостью катящегося под откос паровоза двинула к полной подъемов и падений истории о поехавшем крышей от любви девственнике, окончательно запутавшемся в своих чувствах [7].
Уставясь затуманенным взглядом на этот непрерывный ряд переливающихся медалек, Шэнь Цинцю внезапно заметил в левом верхнем углу списка достижений розовый символ «♀», поставивший его в тупик.
Само собой, он знал, что этот значок означает женщину, в то время как «♂» — мужчину, но вот его присутствие на списке изрядно сбивало с толку. Наконец, не выдержав, Шэнь Цинцю спросил:
— Что этот значок тут делает?
[Значок «♀» означает, что перечисленные в списке достижения особенно ценятся в женской природе [8].]
— …шутишь, что ли? — мрачно отозвался Шэнь Цинцю.
[Жанровая принадлежность «Пути гордого бессмертного демона» была скорректирована в соответствии с изменением сюжета.] — радостно поведала Система.
Постой-ка.
С каких пор этот горе-роман превратился в женское чтиво?
Неудивительно, что эта сопливая мелодрама умудрилась зашибить столько наград! Вот только его почему-то забыли поставить в известность о том, что теперь набор очков идёт по стандартам любовного романа!
Да даже если так — откуда у женского романа такое достижение как «Годная дрочка»? Им и дрочить-то нечего!
Неужели конечной целью всего этого было отдать историю на растерзание фанаткам-яойщицам?
С этой мыслью Шэнь Цинцю таки выхаркал всю ту кровь, что копилась в его горле с самого момента перерождения.
В результате этого действа вокруг него тотчас материализовалось множество голов.
Нин Инъин, Мин Фань, Ци Цинци, Му Цинфан и множество других — все они сгрудились у его изголовья, перебивая друг друга предположениями: «О нет, учителя рвёт кровью — неужто учитель умирает?!» или «Нет-нет, это, как раз, хороший признак!» — и тому подобными. Их окружали холодные влажные каменные стены, лишь пара крохотных свечей рассеивала тьму. Только Шэнь Цинцю сообразил, что находится в пещере Линси, как его голову прошил приступ пронзительной боли, заставив его скрючиться на жёстком каменном ложе. Схватившись за виски, он отсёк звуки внешнего мира — но окрик Лю Цингэ проник и через этот заслон:
— Отойдите, вы все!
Стоило ему возвысить голос, как все тотчас умолкли — впрочем, адепты не преминули украдкой показать лорду Байчжань язык, прежде чем покорно разойтись перед Лю Цингэ, который заступил их место со скрещенными на груди руками.
Наконец-то найдя, на кого тут можно положиться, Шэнь Цинцю вцепился в младшего сотоварища с мольбой:
— Что с Ло Бинхэ?
— Мёртв! — выпалил Лю Цингэ с потемневшим лицом.
— …мёртв? — беспомощно повторил Шэнь Цинцю.
Неужто он и впрямь поддался ребяческому порыву, последовав за учителем и в смерти [9]?
Впившись взглядом в лицо Лю Цингэ в отчаянной попытке прочесть на нём признаки того, что это лишь шутка — можно подумать, Лю Цингэ когда-либо шутит — Шэнь Цинцю рывком сел, причём тело тотчас запротестовало, отозвавшись тупой болью в нижней части.
Скривившись, он тотчас шлёпнулся обратно на ложе.
Для Лю Цингэ это явно оказалось слишком — бесстрашный лорд Байчжань отпрянул, едва не оступившись. Судя по отразившейся на его лице борьбе, он явно разрывался между желанием подойти, чтобы что-то сказать, и убежать прочь. Схватив Лю Цингэ за рукав, Ци Цинци одёрнула его:
— Ты только полюбуйся на себя — что ты творишь! Мы же велели тебе не пугать его, а ты так его огорошил, что он вновь свалился в обморок!
Шэнь Цинцю слабо взмахнул рукой, успокаивая сестру по школе:
— Я вовсе не падал в обморок. У меня… — «…просто кое-что болит с такой силой, что я едва ли смогу сидеть в ближайшее время…» — закончил он про себя.
Прежде Нин Инъин и пикнуть бы не посмела в присутствии грозного лорда Байчжань, однако за последние годы, похоже, она успела поднабраться дерзости, судя по тому, с каким пылом она напустилась на Лю Цингэ, топнув ногой:
— Шишу Лю, как же так можно! Какую бы неприязнь вы ни питали к А-Ло, вы же знаете, что учитель только что очнулся и ему нельзя волноваться, и всё же… говорите всё, что в голову взбредет, не думая, что это может погубить учителя!
— Шисюн Лю, — неодобрительно поддакнул ей Му Цинфан, — в самом деле, нельзя же так с больными! Это всяко не пойдет на пользу!
Впервые подвергшийся всеобщему осуждению Лю Цингэ с позором отступил к столу, выпалив:
— Всё, молчу!
Прижимая одну руку к виску, другой Шэнь Цинцю схватился за поясницу.
— Кто-нибудь в конце концов скажет мне, умер он или нет?
— Нет! — выплюнула Ци Цинци. — Этот негодник, думая, что ты умираешь, едва не отправился следом за тобой, однако когда шиди Му сказал, что ты всё ещё дышишь и с тобой всё будет в порядке — с чего бы ему умирать?
«Благодарение Небесам, эта история не завершилась столь нелепым финалом, — взмолился про себя Шэнь Цинцю. — Никто бы не вынес ещё одного подобного тупизма [10]…»
Он понимал, что Лю Цингэ бросил ему в лицо сообщение о смерти Ло Бинхэ лишь из мелочной мстительности, и всё-таки он заставил старое сердце Шэнь Цинцю замереть от страха на пару мгновений, и потому тот не удержался от упрёка:
— Горный лорд Лю, как ты мог поступить со мной подобным образом? Я спросил тебя, потому что я тебе доверяю. Сказать по правде, я разочарован.
Лю Цингэ уставился на него одним из своих свирепейших взглядов. Не особенно впечатлённый этим Шэнь Цинцю кое-как принял сидячее положение, бдительно следя, чтобы на пострадавшие части тела не оказывалось слишком большого давления, и спросил:
— Так что, в конце концов, произошло? Как я оказался на пике Цинцзин? Что там с хребтом Майгу? И где Ло Бинхэ?
— Нет нужды беспокоиться о хребте Майгу, — ответила Ци Цинци. — Он давным-давно разлетелся на куски.
— На куски? — потрясённо повторил Шэнь Цинцю.
— Разве не ты уничтожил Синьмо вместе с Ло Бинхэ? А уничтожение меча вызвало разрушение хребта.
— Да-да, учитель, — подтвердил кое-как протиснувшийся к его постели Мин Фань. — Большая часть обломков попадала на лёд, пробив здоровенные дыры. После этого лёд на реке Ло быстро стаял. Туда же упали и вы с Ло Бинхэ, а шишу Лю выловил вас обоих оттуда.
Шэнь Цинцю как раз принял чашку чая из рук Нин Инъин, но, по счастью, так и не успел сделать ни глотка, иначе заплевал бы чаем всё покрывало.
— Обоих?!
Он невольно бросил смущённый взгляд на Лю Цингэ. Если он верно помнит (а такое, пожалуй, забудешь!), они с Ло Бинхэ только-только закончили перед тем, как он уничтожил меч!
И, пусть ученик и помог ему одеться, на его теле оставалось достаточно свидетельств греха — было бы странно, если бы остроглазый лорд Лю ничего не заметил.
Неудивительно, что теперь он сверлит его этим полным очистительного огня взором! Это ж какой пример для подрастающего поколения [11]!
— Ну да, выловил, — проворчала Ци Цинци, — вцепившихся в друг друга с такой силой, словно вас уже постигло трупное окоченение — вас невозможно было разделить никакими силами. И все это видели — позор на весь наш хребет…
Вот уж это было определенно излишним — Шэнь Цинцю и так умирал от раскаяния. Сколько бы предосторожностей он ни предпринимал, как бы не пытался избежать сей прискорбной участи, он всё же умудрился подкинуть дровишек в топку «Сожалений горы Чунь»…
А вот что немало удивило его, так это то, что Ло Бинхэ безропотно отпустил его на пик Цинцзин вместо того, чтобы вновь умыкнуть учителя, что куда больше соответствовало бы его извращённой логике. Подозревая в этом какой-то подвох, он вновь потребовал:
— Так где сейчас Ло Бинхэ?
— Учитель столько дней провел в забытьи, — отозвалась как всегда почтительная Нин Инъин. — Разумеется, ему оставалось только отправиться за лекарством…
За лекарством?! Его учитель только что чудом избежал смерти, восстановив полную шкалу здоровья, а этот мальчишка носится бог весть где вместо того, чтобы покорно ожидать его пробуждения вместе с остальными, преклонив колени у изголовья? Нет чтобы послать за лекарством кого-нибудь из своих младших адептов!
— …поскольку шишу и шибо выдворили его отсюда… — еле слышно закончила Нин Инъин.
Более не в силах сохранять отстранённый вид, Шэнь Цинцю во всеуслышание фыркнул.
Ничего удивительного, что Ло Бинхэ с позором выставили с хребта Цанцюн после того, что он тут вытворял — но то, что грозный главный герой с этим смирился, уйдя несолоно хлебавши, воистину поражало, наполняя сердце невольным сочувствием.
Что ж, если он в порядке… значит, всё хорошо.
«Да и что с ним станется, если подумать…» — При этой мысли Шэнь Цинцю внезапно переменился в лице:
— Глава школы!
Как он мог забыть, что рядом с ним был ещё один герой на последнем издыхании — Юэ Цинъюань!
Перекатившись, он кое-как сунул ноги в сапоги, бросившись вон из пещеры. Не ожидая от него такой прыти, прочие на мгновение остолбенели, прежде чем ринуться за ним.
— Шисюн Шэнь, вам следует немедленно вернуться в постель! — заклинал его Му Цинфан.
Выскочив из пещеры Линси на едином дыхании, Шэнь Цинцю всей грудью вдохнул напоённый влагой чистый благоуханный воздух гор. Внезапно угольно-чёрное небо расцветили несколько золотистых вспышек. Прислушавшись, заклинатель уловил шум голосов и звуки празднества, доносящиеся с пика Цюндин.
— Что там творится? — спросил Шэнь Цинцю, подтягивая голенища сапог в ожидании остальных. — Что там за гуляния? И где глава школы?
Поправив перекосившийся ворот, Ци Цинци раздражённо бросила:
— Надо же, и о главе школы вспомнил! Жив он.
— Шисюн Шэнь, вы очнулись как нельзя вовремя, — улыбнулся Му Цинфан. — Не пропустите празднество.
Услышав, что с Юэ Цинъюанем все благополучно, Шэнь Цинцю испустил долгий вздох облегчения. Выходит, использование меча на хребте Майгу всё же не поглотило его жизненный срок без остатка — а в противном случае Шэнь Цинцю не знал бы, как с этим жить. При этом он поневоле задумался: знают ли остальные о зловещем секрете Сюаньсу?
Утолив терзавшие его тревоги, Шэнь Цинцю принялся как ни в чем не бывало гадать про себя: что это за праздник? Не в честь ли того, что он пришел в себя? Право слово, стоило ли пускаться на подобные издержки [12]?..
Словно угадав его мысли, Лю Цингэ не замедлил разрушить иллюзии старшего брата по школе:
— Отмечают то, что удалось предотвратить слияние двух царств — к тебе это не имеет никакого отношения.
— Ну, могли бы заодно отпраздновать и моё пробуждение, — смущённо пробормотал Шэнь Цинцю.
Поскольку отмечалось спасение всего мира, само собой, празднование не ограничилось хребтом Цанцюн: были приглашены все заклинательские школы и кланы, принимавшие участие в битве на реке Ло, потому-то над пиком Цюндин реял неутихающий гомон, а сквозь толпу было не протолкнуться. Среди этого пёстрого собрания Шэнь Цинцю удалось углядеть несколько знакомых лиц: три даоски осаждали кого-то, вознося хвалу нежными голосами — при ближайшем рассмотрении величественной фигурой со скрытым вуалью лицом оказалась Лю Минъянь.
При виде этого щебечущего скопления членов гарема Ло Бинхэ, состязающегося на звание главной красотки, Шэнь Цинцю посетило весьма странное ощущение. Прежде он самозабвенно любовался ими, представляя их в объятиях главного героя, но теперь не мог вызвать в себе былых чувств. Искоса глянув на них ещё раз, он разобрал слова:
— Милая сестрица, драгоценная госпожа, любезная старейшина, не осчастливите ли нас самоличной подписью?
— Нам с таким трудом удалось добиться встречи с уважаемым автором, позвольте нам сохранить память об этом моменте!
— Разрешите спросить, ваше произведение уже разошлось? А ещё копии будут?
В руках они держали пачку кричаще-ярких брошюр, показавшихся Шэнь Цинцю смутно знакомыми — что-то в них определённо привлекало его внимание. Но в тот самый момент, когда он собрался было подойти, чтобы как следует разглядеть три начертанных на обложке крупных иероглифа, рядом промелькнула знакомая тень.
Сделав пару шагов к силящемуся остаться незаметным человеку, Шэнь Цинцю цепко ухватил его за ворот:
— И ты ещё осмеливаешься появляться на пике Цюндин? — процедил он сквозь зубы. — Не боишься, что Ци Цинци снимет с тебя шкуру [13]?
Пойманный с поличным Шан Цинхуа тотчас бухнулся на колени, но убедившись, что это Шэнь Цинцю, с облегчением выдохнул:
— Зачем ты так, братец Огурец [14] — что бы там ни было, мы же всё-таки с тобой приятели: прибыли из одного мира и претерпели сходные беды. К чему же ты встречаешь меня столь жестокими словами?
— Раз ты не боишься тут шнырять, — рассудил Шэнь Цинцю, — значит, тебе удалось-таки оправдаться?
— Так и есть, — признал Шан Цинхуа. — Но боюсь, если я расскажу, как именно, я причиню братцу Огурцу немало огорчений. Возможно, я даже вновь займу пост горного лорда Аньдин — а все благодаря влиянию Бин-гэ, многая ему лета.
— И Юэ Цинъюань дозволил тебе вернуться? — поразился Шэнь Цинцю.
— Возвращение блудного сына, который полностью признал свои ошибки, — торжественно изрёк Шан Цинхуа. — Да ведь я ничего особо ужасного [15] и не делал — зачем же ему меня гнать?
Выпустив его, Шэнь Цинцю сердито буркнул:
— Глава школы чересчур добр.
— А иначе отчего бы на него сыпалось столько невзгод? — философски рассудил Шан Цинхуа, поправляя ворот. — Добротой всегда пользуются.
— Что-то ты не особо горюешь над тем, как вся эта глупая неразбериха искорёжила сюжет твоего расчудесного романа, — съязвил Шэнь Цинцю, смерив его пристальным взглядом.
— Я бы так не сказал, — беспечно отозвался Шан Цинхуа. — Может, для тебя это не более чем дурацкая неразбериха, но для Бин-гэ в этом, возможно, заключается смысл всей его жизни.
Пресвятые помидоры, куда катится этот мир, если сам его творец изрекает подобные вещи?
— Да чтоб тебя, — ошарашенно бросил Шэнь Цинцю, — ты ведь не преобразился обратно в оригинального Шан Цинхуа?..
— Зачем ты так? — повторил Шан Цинхуа, на сей раз совершенно серьёзно. — Я просто молодой человек, не лишённый литературного вкуса. Что удивительного в том, что у меня тоже есть свои чувства и идеалы?
— Идеалы, говоришь? — холодно усмехнулся Шэнь Цинцю. — Почему ж в твоем произведении вместо них я вижу лишь беспардонное потакание низменным фанатским инстинктам? — И это не говоря о том, что эта самая рука умудрялась строчить по десять тысяч слов за день, порой разражаясь и двадцатью тысячами — если бы не подобные скорости, едва ли «Путь гордого бессмертного демона» удержался бы на плаву на ранних стадиях публикации!
— Думаешь, я всегда писал такое вот бессюжетное барахло, подделываясь под фанатские вкусы? — развёл руками Шан Цинхуа. — Прежде я подвизался в настоящей литературе [16], но она не пользовалась спросом, так что мне ничего не оставалось, кроме как снизить планку на потребу публике. Что и говорить, писательство нередко порождает пустоту в душе. Чем писать о выпиленном из фанеры герое-жеребце, мне больше по душе было бы создать такого, как нынешний Бин-гэ — чудаковатого и погрязшего в противоречиях, с нелёгкой судьбой и сложным характером.
— Я понял, — угрюмо заключил Шэнь Цинцю, — тебе больше по душе писать про геев.
— А ты, как я посмотрю, погряз в предубеждениях, — не замедлил поддеть его Шан Цинхуа. — Между прочим, люди искусства любят подобные образы. Художественная литература к ним весьма благосклонна, ты знал об этом? — Он всё более увлекался, судорожно взмахивая руками: — Братец Огурец, а ведь если бы Система не выбрала тебя, моего самого преданного читателя, то, возможно, сюжет не отклонился бы так сильно, продолжая придерживаться моей держащейся на соплях линии. Хоть в той реальности я и не смог остаться верным своим идеалам — да и кто бы под давлением одиночества и бедности смог бы — сотворив из «Пути гордого бессмертного демона» фанатский ширпотреб, в этом мире, благодаря тебе одному, всё, что я на самом деле хотел написать, воплотилось прямо перед моими глазами! Так-то, братец Огурец!
Он торжественно похлопал Шэнь Цинцю по плечу, прочувствованно бросив:
— Ты — избранный, брат. Благодаря тебе у меня не осталось больше сожалений на жизненном пути!
«И почему мне кажется, что Система и этот мир в целом порождены отвращением вынужденного подчиниться вкусам публики автора к собственному творению?» — пронеслось в голове у Шэнь Цинцю, который, не желая принимать на себя незаслуженный титул «избранного», парировал:
— Это кто это твой «самый преданный читатель»?
— Всяко не ты, — торжествуя, отмахнулся Шан Цинхуа. — Ты — самый ярый анти-фанат [17], и я с тобой не разговариваю.
Шэнь Цинцю как раз собирался бросить: «Я, безусловно “анти”, но никакой не “фанат”!», как Шан Цинхуа начал мурлыкать под нос что-то вроде: «Тяжка благодарность под жаром страстей, губы никнут к губам в поцелуе, пусть эта ночь до рассвета длится, день за днём, ночь за ночью, пусть вечно длится» — на подозрительно знакомый мотив, от которого у Шэнь Цинцю начинали чесаться руки. Уставив палец на собеседника, он вопросил, скрипнув зубами:
— Шан Цинхуа, что это ты там напеваешь?
Тот продолжал, будто не слыша его:
— «Наступит ли завтра новый день? Достигнет ли Чжэнъян [18] зенита? Когда он начнёт клониться к закату, раздастся тихий шёпот осени. Обнажённый Сюя — брызги ледяного нектара. Отчаянные мольбы среди сдавленных всхлипов не возымеют успеха, ибо он воспрянет вновь…»
— Заебись… — бросил поражённый в самое сердце Шэнь Цинцю. — Попробуй только спеть хотя бы ещё одну строчку — и увидишь, что будет!
— Почему бы вам не прислушаться ко мне хоть раз в жизни, Шэнь-дада [19]? — бросил Шан Цинхуа. — Вам не следует быть таким беспечным в обращении с другими людьми — ведь Бин-гэ сходит от этого с ума. «Сожаления горы Чунь» пошли в народ, будучи у всех на слуху [20]. Вы — два легендарных гея этого мира, как ты не понимаешь? Конечно, ты можешь заткнуть мне рот, но смысла в этом будет немного — ты не сможешь заткнуть рты всем…
Наконец-то Шэнь Цинцю мог без зазрения совести вздуть это Великое Божество.
Это уже ни в какие ворота! Где это видано?!
Этот автор, что испещрил своё произведение сюжетными дырами, будто заправский бульдозер; чьи настырные персонажи даже в Сибири [21] цветут и пахнут [22]; который умудряется привлекать читателей к доведению до ума своего корявого сюжета, приговаривая при этом: «Сперва добейся! [23]», сполна заслужил, чтобы его забили до смерти!
Но в тот самый момент, когда он намеревался затащить Сян Тянь Да Фэйцзи в ближайший лесочек, чтобы разобраться с ним по-свойски, из-за спины внезапно раздалось знакомое «А-ми-то-фо!»
— Это воистину благословение — видеть горного лорда Шэня живым и здоровым, — добродушно поприветствовал его великий мастер Учэнь.
По возможности восстановив душевное равновесие, Шэнь Цинцю обернулся, чтобы увидеть двух настоятелей храма Чжаохуа, шествующих к нему бок о бок с Юэ Цинъюанем.
Шэнь Цинцю тотчас отпустил Шан Цинхуа и, украдкой оправившись, обратился к ним с искренней улыбкой:
— Глава школы, великие мастера Учэнь и Уван.
К его немалому облегчению, вид у Юэ Цинъюаня был вполне здоровый — он тотчас улыбнулся в ответ. Уван наградил Шэнь Цинцю неодобрительным взглядом и, невольно содрогнувшись, тотчас двинулся прочь с выражением лица, словно у старомодного конфуцианского моралиста при виде падшей женщины.
— Прошу, горный лорд Шэнь, не держите обиды на великого мастера Увана, — обратился к Шэнь Цинцю настоятель Учэнь. — С тех самых пор, как этот старый монах потерял ноги в Цзиньлане, великий мастер Уван питает исключительно сильную неприязнь к демонической расе — и, как следствие, к горному лорду Шэню…
— Не берите в голову, — равнодушно бросил Шэнь Цинцю, потирая переносицу.
Ему в самом деле было без разницы, что там себе надумал этот плешивый осёл.
— Однако нынче он куда менее категоричен, чем прежде, — продолжил настоятель Учэнь. — Всё то время, что Тяньлан-цзюнь находился в храме Чжаохуа, великий мастер Уван ничем его не стеснял.
— Тяньлан-цзюня заточили в храме Чжаохуа? — тотчас переспросил Шэнь Цинцю.
— Я бы не назвал это заточением, — отозвался великий мастер Учэнь. — Этот старый монах лишь хотел побеседовать с ним о дхарме [24] и в то же время помочь ему замедлить разложение тела из «корня бессмертия». Спустя несколько лет, как только его состояние стабилизируется, он сможет нас покинуть, чтобы продолжить странствовать по Царству людей или вернуть прах Чжучжи-лана на родину. Этот старый монах верит, что в его сердце нет дурных помыслов — если они когда-то и были, то оставили его.
Не так давно в городе Цзиньлань ноги великого мастера Учэня были пожраны чумой, навеянной сеятелями, которых послал туда Тяньлан-цзюнь — и всё же монах не держит на демона ни тени обиды. Шэнь Цинцю не мог не восхититься подобным всепрощением, не лишённым и доли здравого расчёта.
При их последней встрече Шэнь Цинцю и сам почувствовал, что Тяньлан-цзюнь едва ли захочет повторить свою разрушительную попытку — его намерение и в первый раз отнюдь не шло из глубины сердца.
Вот только без неотступно следующего за ним малость простоватого Чжучжи-лана, оплачивающего счета, обращающего в бегство любых врагов, подбирающего ужасающие его самого книжонки для своего господина, его наверняка будет преследовать неотступная печаль.
Как и самого Шэнь Цинцю сейчас.
С этим монахи удалились к Главному залу Цюндин, однако Юэ Цинъюань, хоть правила хозяина и предписывали это, не пошел с ними. Застыв на месте, он молча глядел на Шэнь Цинцю. Тот отчего-то почувствовал себя неловко под этим пристальным взором.
— Сяо Цзю… — бросил Юэ Цинъюань, словно бы прощупывая почву.
— Шисюн, я — Цинцю, — мягко напомнил Шэнь Цинцю.
Хоть объяснить правду Юэ Цинъюаню не так-то просто, он надеялся, что всё же сможет показать ему разницу.
— …Да, Цинцю, — вздрогнув, слабо улыбнулся глава школы. — Шиди Цинцю.
Взгляд Шэнь Цинцю невольно скользнул к Сюаньсу на его поясе, однако, не успел он заговорить, как Юэ Цинъюань заверил его:
— Нет нужды беспокоиться, шиди. После празднования я на пару месяцев удалюсь для уединенной медитации, так что скоро буду в полном порядке.
— Глава школы больше не должен вести себя столь… порывисто, — пожурил его Шэнь Цинцю. — Уровень духовной энергии можно восстановить, как и силы, но вот жизненный срок — едва ли.
— Мой жизненный срок — не единственное, чего нельзя воротить, — медленно покачал головой Юэ Цинъюань.
Средь множества ликующих адептов они побрели к Главному залу Цюндин под треск фейерверков.
— Что будешь делать дальше? — бросил глава школы.
— Пока не знаю, — признался Шэнь Цинцю. — Подожду возвращения Ло Бинхэ — а там посмотрим.
— Как я посмотрю, ты и впрямь сильно привязан к этому своему ученику, — усмехнулся Юэ Цинъюань.
Шэнь Цинцю ещё раздумывал, что ему следует ответить, когда он заговорил вновь:
— Шиди, помни о том, что хребет Цанцюн всегда примет тебя, когда бы ты ни пожелал вернуться, устав от странствий по миру [25].
Этот серьёзный, исполненный искренности тон был как ничто иное свойственен главе школы Цанцюн, который непременно выполнял любое обещание — а если ему не удавалось, то делал всё возможное, дабы возместить этот проступок, не считаясь с ценой.
С самого первого дня, когда он оказался в этом мире, Шэнь Цинцю отказывался принимать на себя роль оригинального злодея этого романа — проведя между собой и ним чёткую границу, он всегда гордился тем, что поступает прямо противоположным образом. Впервые его посетила столь дикая, мучительная мысль: если бы только он был Шэнь Цзю, то всё было бы хорошо.
Если бы Шэнь Цзю мог услышать эти слова Юэ Цинъюаня, то всё было бы хорошо.
Погружённый в свои мысли Шэнь Цинцю постепенно замедлял шаг, пока не поднял голову, вглядываясь вдаль, будто что-то почувствовал. Отделённый от него толпой празднующих, перед высокой белокаменной платформой павильона Цюндин стоял Ло Бинхэ.
Казалось, он вовсе не замечает никого вокруг себя, однако этого нельзя было сказать об окружавших его людях: стоило им кинуть взгляд на Ло Бинхэ, как на их лицах расцветали самые разнообразные эмоции. Шэнь Цинцю бессознательно сделал пару стремительных шагов в его направлении, но, опомнившись, оглянулся на следующего за ним.
— Ступай, — ободряюще бросил застывший за его спиной Юэ Цинъюань — он всегда был за его плечом незримой молчаливой опорой, и так тому и быть.
Как-то раз распоясавшаяся толпа демонов ворвалась на Цюндин, дабы похвалиться силой и удалью, предавая все, на что падал взгляд, огню и мечу — пострадавшая от их бесчинств платформа лишилась нескольких плиток.
На избороздившие её трещины и уставился Ло Бинхэ, опустив голову, когда его ушей достиг знакомый шорох разворачиваемого веера. Пара белых сапог скрыла трещину на камне, сквозь которую уже пробивались молодая поросль.
Ло Бинхэ вскинул голову.
— Никаких вопросов, — встряхнул веером Шэнь Цинцю, — пока ты не ответишь этому учителю: с каких это пор ученик, которому полагается ждать пробуждения учителя с почтением и смирением, вместо этого шатается незнамо где?
Ло Бинхэ с трудом удалось совладать с собой:
— Никто не рад мне на хребте Цанцюн. Я мог лишь прокрасться сюда, словно вор, чтобы тайком взглянуть на учителя. Когда я не нашел его в пещере Линси, то решил было, что его спрятали или учитель вновь ушёл…
Слушая своего обиженного в лучших чувствах ученика, Шэнь Цинцю не мог не вспомнить о словах Шан Цинхуа.
Не вмешайся он, Ло Бинхэ окончательно погрузился бы во тьму, превратившись в безжалостного тирана из оригинального романа, который способен не моргнув глазом голыми руками обратить врага в человека-палку, в душе проклиная и мир, и себя самого. Теперь же перед ним стоит чересчур сентиментальный молодой человек — не сказать, чтобы это было таким уж прогрессом, но… к лучшему или к худшему, было в нём и то, за что его можно полюбить, верно?
По крайней мере, сам Шэнь Цинцю обнаружил, что подобный Ло Бинхэ ему по душе [26].
— И, зная, что тебя отсюда прогонят, — вздохнул Шэнь Цинцю, — ты все равно покорно отпустил меня на хребет Цанцюн?
— Я подумал, что учитель наверняка сильнее всего захочет увидеть хребет Цанцюн при пробуждении… — пробормотал Ло Бинхэ.
Вновь изменяя своему бесстрастному образу, Шэнь Цинцю хлопнул его веером по лбу, сердито бросив:
— Разумеется, этот учитель больше всего хотел бы увидеть тебя!
Ло Бинхэ безропотно вынес удар, однако его лицо тотчас покраснело, а глаза увлажнились — по всему было видно, что он хочет что-то сказать, но не может решиться. От этого взгляда Шэнь Цинцю от кончиков пальцев ног до макушки охватила тошнотворная слабость — но, стоило ему подумать, что он не в силах этого вынести, как его внимание отвлекли крики и звон вынимаемых из ножен мечей.
Стоявший в воротах павильона Цюндин Ян Исюань выкрикнул:
— Так и есть: демонический ублюдок вновь осмелился докучать шибо Шэню!
На его клич тотчас отозвались [27] бессчётные озлобленные голоса:
— И эта тварь ещё осмеливается являться сюда?! К оружию! Где мой меч?
— Шисюн, это же мой меч, верните! Хотите сражаться — сходите за своим!
Неудивительно, что Ло Бинхэ предпочёл не дожидаться его пробуждения — похоже, таковы были нынче понятия хребта Цанцюн о «тёплом приёме».
— Что тут скажешь, — беспомощно бросил Шэнь Цинцю. — Пожалуй, ты был прав — при таком отношении тебе и впрямь не оставалось ничего иного, кроме как прокрадываться тайком.
— Я ведь и прежде говорил, что мне здесь не рады, — тихо бросил Ло Бинхэ.
— Не переживай, — велел Шэнь Цинцю, коснувшись его макушки. — Этот учитель всегда тебе рад.
Тем временем пик Цюндин оглашали всё новые кровожадные вопли — как вполне искренние, так и явно нарочитые. Похоже, ряду адептов не терпелось увидеть, как мир вновь погрузится в хаос после столь недавнего избавления. Благоразумное большинство, однако, продолжало делать вид, что попросту не замечает [28] присутствия Ло Бинхэ — этого Родоначальника Мирового Зла.
Не зная, смеяться ему или плакать, Шэнь Цинцю бросил:
— Пожалуй, и впрямь лучше уйти.
Ло Бинхэ долго медлил, прежде чем повторить:
— Уйти?
— Разве ты сам не плакался мне только что, будто тебя здесь не привечают? — кивнул Шэнь Цинцю. — Вот и ступай туда, где приветят. — Помедлив, он добавил: — В любом случае, куда бы ты ни направился, на сей раз этот учитель пойдёт с тобой.
Стоило ему вымолвить это, как лицо всегда производившего впечатление весьма смышлёного юноши Ло Бинхэ приняло столь идиотическое выражение, что Шэнь Цинцю больно было на это смотреть.
Поскольку он сказал это в полный голос не только перед собравшимися здесь адептами Цанцюн, но и перед приглашенными на празднество заклинателями, они с их тонким слухом не могли не разобрать его слов, однако все тотчас сделали вид, будто ровным счётом ничего не слышали. Те, что любовались фейерверками, принялись воодушевлённо указывать на небо, те, что разговаривали — смеяться с такой отдачей, что едва не обрушили кровлю Главного зала вновь.
Что и говорить, солидарность для поддержания доброго имени и впрямь всегда была отличительной чертой адептов хребта Цанцюн — однако даже она была не в силах остановить Лю Цингэ. Спрыгнув с крыши павильона, он, раскрасневшись от гнева, напустился на Шэнь Цинцю:
— Эй, ты!
Ци Цинци отреагировала ему под стать:
— …право, эта старуха [29] больше не в силах этого выносить! Ступай, куда хочешь! Шэнь Цинцю, ты… вы, двое… Пошли отсюда, Минъянь! Куда это ты уставилась? Никогда не видела парочку бесстыдников?
— Шимэй, — взмолился в ответ Шэнь Цинцю, — не порти себе карму [30]! Ты же тем самым вредишь собственной репутации!
Да уж, подумать только, до чего в итоге докатился хребет Цанцюн: мало того, что здесь прикрывали злодеяния своего собрата, способствуя его бегству от праведного наказания, а также водили тёмные дела с демонами — эта школа взрастила учителя и ученика, сделавшихся звездами порнографии. Могло ли что-нибудь иное оставить столь же жуткое впечатление в сердцах людей? Поразмыслив, Шэнь Цинцю так ничего и не надумал.
Взяв ученика за руку, словно ребёнка, он повёл его прочь; однако вскоре каким-то образом оказалось, что это Ло Бинхэ ведёт его.
Накрывшие его руку пальцы постепенно сжимались — пока их хватка не сделалась болезненной. Ло Бинхэ медленно поднял глаза, и в их безбрежной тьме отразилась целая река мерцающих на небосводе звезд.
Хоть Шэнь Цинцю давно привык к этому зрелищу, нынче его взгляд на ученика переменился [31], будто у монаха, вернувшегося из паломничества на Запад [32].
Перенеся бесчисленные тяготы и страдания, пройдя через очистительное горнило пыток и испытаний, он наконец сдался своему сотрясающему основы мира ученику, с великим трудом достигнув просветления. Как после всего этого упрекать Ло Бинхэ, если тот и проронит пару слезинок — в конце концов, он такой, какой есть. Сказать по правде, весь этот бурный и непредсказуемый, будто американские горки, сюжет довел Шэнь Цинцю до такой крайности, что и он больше не хотел сдерживать свои застарелые слезы.
Что же до преображения этого в самом деле необычайного романа — верно не только то, что его новый сюжет утолил все ожидания Сян Тянь Да Фэйцзи, но и то, что его Непревзойденный хейтер больше не мог сказать в его адрес ничего дурного.
Пусть автор не удосужился заполнить сюжетные дыры — этому старику это вполне по силам. Где в среде фанатов гаремных романов вы ещё найдете такого, который готов посвятить свою жизнь [33] их искоренению? Не говоря уже о вытягивании за уши из омута посредственности этой тупой, примитивной, бессвязной писанины!
Ну, пусть на этом пути и не обошлось без пары прискорбных казусов… что же… в конце концов, «сперва добейся!»
На самом деле, эта история началась в тот самый миг, как он открыл «Путь гордого бессмертного демона»; и в тот момент, когда он закрыл роман, она все ещё была далека от завершения.
И пусть та история, что ходит по нашему миру из уст в уста, завершилась — та, что происходит между мной и тобой, только началась.
Примечания переводчиков:
[1] Полная шкала здоровья – в оригинале 满血复活 (mǎnxiě fùhuó) – кит. игровой сленг «воскреситься с полным здоровьем», в образном значении «собраться с силами».
[2] Насыщенный драматизмом — в оригинале 狗血 (gǒuxiě) — в букв. пер. с кит. «собачья кровь», образно — «сопли с сахаром».
[3] Собачья жизнь — в оригинале 狗血淋头 (gǒuxiě lín tóu) — в букв. пер. с кит. — «поток собачьей крови на голову» (см. предыдущее примечание), образно — «проклинать, ругать на чем свет стоит».
[4] Несравненный повелитель вод 无敌水神 (wúdí shuǐ shén) — в букв. пер. с кит. «не имеющий себе равных речной бог».
[5] Годная дрочка — в оригинале 尚可一撸 (shàngkě yī lū) может означать как «как следует потереть», «хорошенько выбранить», так и, собственно, это самое.
[6] Синдром школоты – 中二病 (zhōngèrbìng) — в букв. пер. с кит. — «уровень второго класса средней школы», сленговое «наивный, недалекий».
В английском переводе «chuunibyou syndrome» — в букв. пер. с яп. «синдром второго класса средней школы» — страдающие им люди ведут себя, словно обладают сакральным знанием, свысока глядя на всех прочих, или даже верят, будто обладают сверхспособностями. Различают несколько стадий этого синдрома:
Тип DQN — от «dokyun», в пер. с яп. «гопота, быдло» — симулируют антисоциальное поведение, хотя на самом деле с их социальностью все в порядке, и рассказывают дикие истории о своей преступной деятельности;
Субкультурный тип — занимают нишу какой-либо субкультуры, имеют какую-либо «крутую» фишку.
Тип «Злой Глаз» — делают вид, будто обладают сверхспособностями, выдумывая себе псевдоним в соответствии с ними.
[7] Окончательно запутавшийся в своих чувствах 患得患失 (huàn dé huàn shī) — в пер. с кит. «бояться получить и бояться потерять», в образном значении — «всего бояться, жить в постоянном беспокойстве, не решаться на что-то».
[8] Ценятся в женской природе 女性向荣誉 (nǚ xìngxiàng róngyù) — в пер. с кит. «прославленные/пышно цветущие природные наклонности женщины»
[9] Последовать и в смерти – в оригинале 殉情 (xùnqíng) – сюньцин – в букв. пер. с кит. «пожертвовать собой во имя любви», что означает «совершить двойное самоубийство из-за невозможности быть вместе» (зачастую из-за протеста родителей).
[10] Нелепый финал… подобный тупизм — в оригинале 阴错阳差 (yīncuò yángchā) — в пер. с кит. «несчастливые дни (60-теричного календарного цикла)», а также «печальная ошибка, несчастное недоразумение, невозможная путаница, неразбериха».
[11] Какой пример для подрастающего поколения – в оригинале 伤风败俗 (shāngfēng bàisú) – в пер. с кит. «действовать разлагающе на нравы и устои; падение нравов и устоев».
[12] Подобные издержки — в оригинале 大张旗鼓 (dàzhāngqígǔ) — в букв. пер. с кит. «развернуть знамёна и ударить в барабаны», образно в значении «с размахом», «всеми силами».
[13] Снимет шкуру – в оригинале 剐 (guǎ) – в пер. с кит. «уколоться, порезаться», устаревшее – «состругивать мясо с костей; четвертовать».
[14] Братец Огурец – 瓜兄 (guā xiōng) – Гуа-сюн – в букв. пер. с кит. «Братец Бахча» (тыква, дыня или арбуз), в переносном значении также «придурковатый, излишне наивный». Вот так «уважительно» Шан Цинхуа сокращает псевдоним Шэнь Цинцю :)
[15] Ничего особо ужасного – в оригинале 伤天害理 (shāngtiān hàilǐ) – в пер. с кит. «нарушать законы божеские и человеческие; подрывать моральные устои; поступать бессовестно».
[16] Настоящая литература – 纯文学 (chúnwénxué) — в пер. с кит. «литература ради литературы». До 4 мая 1919 г. так назывались философские и исторические произведения, после — художественная литература.
[17] Анти-фанат 黑粉 (hēifěn) — хэйфэн — в букв. пер. с кит. «черный порошок» (тонер для принтера), сленговое — «ненавистник, хейтер», в то время как 粉 (fěn) — сленговое «фанат» (по созвучию с «фэн»).
[18] Чжэнъян 正阳 (zhèngyáng) – имя меча Ло Бинхэ переводится как «полдень», порождая каламбур, а также как «сила стоящего на юге солнца» и «разгар лета (четвёртый месяц по лунному календарю)».
[19] -Дада 大大 (dàda) — неформальное вежливое обращение, пер. с кит. «отец», «дядюшка».
[20] У всех на слуху 十八摸 (shíbā mō) — в букв. пер. с кит. «догадываться о восьми из десяти», популярная народная песня, пару строчек которой может напеть каждый, но очень мало кто знает ее целиком.
[21] Сибирь — нет, правда Сибирь 西伯利亚 (xībólìyà).
[22] Цветут и пахнут 喜大普奔 (xǐ dà pǔ bēn) — первые иероглифы фразы 喜闻乐见，大快人心，普天同庆，奔走相告 — в пер. с кит. «радостная новость, все празднуют и спешат её распространить».
[23] Сперва добейся — в оригинале латиницей youcanyouup — сокращенное от «you can you up, no can no BB» на чинглише, дословный перевод: «Если можешь — валяй, а не можешь — заткнись», где BB — bullshiting.
[24] Дхарма 佛法 (fófǎ) — в пер. с кит. «все дхармы [познанные Буддой]», означает также буддизм в целом. Дхарма в пер. с санскр. — «то, что удерживает или поддерживает», совокупность установленных норм и правил, соблюдение которых необходимо для поддержания космического порядка. В зависимости от контекста, дхарма может означать «нравственные устои», «религиозный долг», «универсальный закон бытия» и т. п.
[25] Странствия по миру – в оригинале 漂泊 (piāobó) – в пер. с кит. «носиться по волнам, плыть по воле волн», образно в значении «скитаться, бродяжничать».
[26] Ему по душе – в оригинале 吃这一套 (chī zhèyītào) – в букв. пер. с кит. «он ест этот набор».
[27] На его клич отозвались бессчётные голоса – в оригинале 一呼百应 (yī hū bǎi yìng) – в букв. пер. с кит. «на один призыв отзывается сотня»
[28] Продолжало делать вид, что попросту не замечает – в оригинале 睁一只眼闭一只眼 (zhēng yī zhī yǎn, bì yī zhī yǎn) – в букв. пер. с кит. «один глаз открыт, а другой ― закрыт», в образном значении – «закрывать на что-то глаза, смотреть сквозь пальцы».
[29] Эта старуха – в оригинале 老娘 (lǎoniáng) – лаонян – в пер. с кит. «мать, мамаша, повивальная бабка», так называют себя женщины во время перепалки.
[30] Не порти себе карму – в оригинале 口业 (kǒuyè) – в пер. с кит. буддийское «словесный грех» – использование речи во вред (например, ложь, хвастовство). Любопытно, что также это переводится как «искусство стихосложения».
[31] Взгляд переменился — в оригинале 沧桑 (cāngsāng) — сокращённое от идиомы 沧海桑田 (cānghǎi sāngtián) — в букв. пер. с кит. «где было синее море, там ныне тутовые рощи», в образном значении — «огромные перемены, превратности судьбы».
[32] Паломничество на Запад – в оригинале 取经 (qǔjīng) – в букв. пер. с кит. «добывать сутры» - отсылка к паломничеству в Индию монаха Сюань Цзана, который привёз в Китай канонические буддийские сутры и перевёл их. О его странствии повествует классический китайский роман У Чэнъэня «Путешествие на Запад». В образном значении – «обращаться за опытом, идти на выучку, перенимать знания».
[33] Посвятить всю жизнь – в оригинале 身先士卒 (shēnxiān shìzú) – в пер. с кит. «сражаться в первых рядах бойцов».
Следующая глава
Предыдущая глава (без цензуры)
«Путь гордого бессмертного демона» — гаремный роман о герое-жеребце и его многочисленных жёнах — это с самого начала дал понять его автор, небезызвестный Сян Тянь Да Фэйцзи.
А Шэнь Цинцю был персонажем, гетеросексуальность которого ни у кого не вызывала сомнений — так чистосердечно считал и он сам с момента появления на свет.
Так что, если бы, когда Шэнь Юань впервые раскрыл это превосходное, на удивление добротное произведение, стиль которого превышал даже его весьма высокие запросы, кто-нибудь сказал бы ему: «Хэй, а ты в курсе, что сам будешь предаваться гейству с главным героем этой штуки — мало того, сам ляжешь под него и раздвинешь ноги!» — то он взял бы все пятьдесят весьма увесистых томов и зарядил бы этому доброхоту по голове с такой силой, чтобы мозги вылетели наружу.
читать дальшеТеперь же он вновь болтался в пустом пространстве, в котором уже успел побывать перед тем, как войти в этот мир, с единственным развлечением в виде разносящегося по нему гугл-транслейтовского голоса, во всеуслышание вещающего:
[Приветствуем вас! Благодаря вашей усердной работе и активной кооперации ваш счёт достиг необходимого минимального значения для повышения уровня.]
[Система рада сообщить вам, что ваш статус повышен до Младшего VIP-юзера. Позвольте напомнить вам, что VIP-юзеры могут воспользоваться продвинутой функцией «Спаси-Себя-Сам».]
[Когда ваши очки здоровья достигают минимального значения, вы можете однократно восстановить шкалу здоровья.]
Подумать только — полную шкалу [1]!
А этот VIP-статус — воистину неплохая штука!
— Гм, я как раз об этом, — прервал вещание Шэнь Цинцю. — Говоришь, это «Спаси-Себя-Сам» может использоваться только один раз? И только для меня самого?
[Верно.]
Перед Шэнь Цинцю встала нешуточная дилемма. Он ведь вытянул бóльшую часть демонической энергии из тела Ло Бинхэ, так что даже уничтожение Синьмо не должно было сильно ему повредить. Однако заверения его всхлипывающего ученика о том, что он предпочтёт умереть вместе с учителем, порядком его беспокоили: с него в самом деле станется покончить с собой, не дожидаясь воскрешения Шэнь Цинцю!
— А что Ло Бинхэ? — поспешно переспросил он. — Как он там?
[В данный момент запросы о главном источнике энергии для вас недоступны. Желаете просмотреть историю своих достижений?]
«К чёрту этот VIP-статус, который даже такой малости не позволяет!» — в сердцах выругался про себя Шэнь Цинцю, однако, как бы ни переполняла его тревога, он вынужден был признать, что тут ничего не поделаешь. Тем временем Система не унималась:
[Желаете просмотреть историю своих достижений?]
«Не похоже, чтобы у меня был выбор», — буркнул про себя Шэнь Цинцю и, смирившись, махнул рукой:
— Валяй!
С торжественной фоновой музыкой перед ним неторопливо развернулся длиннющий свиток:
[Избежав 20 ударов грома в результате успешного удаления метки «Гром с небес», вы получаете награду за прохождение сюжетной стадии «Переполненная чаша терпения».]
[По достижении 5000 очков крутости вы получаете награду «Вполне читабельная писанина».]
[За прохождение как минимум трех насыщенных драматизмом [2] эпизодов вы получаете награду «Собачья жизнь [3]».]
[За устранение незначительных сюжетных линий, наводнявших основной сюжет, вы получаете достижение «Несравненный повелитель вод [4]».]
[Выявив скрытых персонажей и заполнив сюжетные дыры, вы успешно удалили метку «Сплошные сюжетные дыры».]
[Количество баллов расположения превысило возможный максимум, за что вы получаете награду «Годная дрочка [5]».]
[Вы удачно довели сюжет до требуемого Системой стандарта. Резюме: История обделённого любовью юного героя с синдромом школоты [6], который возжаждал уничтожить мир.]
При виде последней строчки Шэнь Цинцю утратил дар речи.
У него не было ни малейшего шанса — стоило распрощаться с надеждами в самом начале. Впрочем, если взглянуть правде в лицо, в глубине души он знал это с первого дня своей новой жизни. С того самого момента от низкопробного гаремного романа про жеребца-осеменителя эта история с неторопливой неотвратимостью катящегося под откос паровоза двинула к полной подъемов и падений истории о поехавшем крышей от любви девственнике, окончательно запутавшемся в своих чувствах [7].
Уставясь затуманенным взглядом на этот непрерывный ряд переливающихся медалек, Шэнь Цинцю внезапно заметил в левом верхнем углу списка достижений розовый символ «♀», поставивший его в тупик.
Само собой, он знал, что этот значок означает женщину, в то время как «♂» — мужчину, но вот его присутствие на списке изрядно сбивало с толку. Наконец, не выдержав, Шэнь Цинцю спросил:
— Что этот значок тут делает?
[Значок «♀» означает, что перечисленные в списке достижения особенно ценятся в женской природе [8].]
— …шутишь, что ли? — мрачно отозвался Шэнь Цинцю.
[Жанровая принадлежность «Пути гордого бессмертного демона» была скорректирована в соответствии с изменением сюжета.] — радостно поведала Система.
Постой-ка.
С каких пор этот горе-роман превратился в женское чтиво?
Неудивительно, что эта сопливая мелодрама умудрилась зашибить столько наград! Вот только его почему-то забыли поставить в известность о том, что теперь набор очков идёт по стандартам любовного романа!
Да даже если так — откуда у женского романа такое достижение как «Годная дрочка»? Им и дрочить-то нечего!
Неужели конечной целью всего этого было отдать историю на растерзание фанаткам-яойщицам?
С этой мыслью Шэнь Цинцю таки выхаркал всю ту кровь, что копилась в его горле с самого момента перерождения.
В результате этого действа вокруг него тотчас материализовалось множество голов.
Нин Инъин, Мин Фань, Ци Цинци, Му Цинфан и множество других — все они сгрудились у его изголовья, перебивая друг друга предположениями: «О нет, учителя рвёт кровью — неужто учитель умирает?!» или «Нет-нет, это, как раз, хороший признак!» — и тому подобными. Их окружали холодные влажные каменные стены, лишь пара крохотных свечей рассеивала тьму. Только Шэнь Цинцю сообразил, что находится в пещере Линси, как его голову прошил приступ пронзительной боли, заставив его скрючиться на жёстком каменном ложе. Схватившись за виски, он отсёк звуки внешнего мира — но окрик Лю Цингэ проник и через этот заслон:
— Отойдите, вы все!
Стоило ему возвысить голос, как все тотчас умолкли — впрочем, адепты не преминули украдкой показать лорду Байчжань язык, прежде чем покорно разойтись перед Лю Цингэ, который заступил их место со скрещенными на груди руками.
Наконец-то найдя, на кого тут можно положиться, Шэнь Цинцю вцепился в младшего сотоварища с мольбой:
— Что с Ло Бинхэ?
— Мёртв! — выпалил Лю Цингэ с потемневшим лицом.
— …мёртв? — беспомощно повторил Шэнь Цинцю.
Неужто он и впрямь поддался ребяческому порыву, последовав за учителем и в смерти [9]?
Впившись взглядом в лицо Лю Цингэ в отчаянной попытке прочесть на нём признаки того, что это лишь шутка — можно подумать, Лю Цингэ когда-либо шутит — Шэнь Цинцю рывком сел, причём тело тотчас запротестовало, отозвавшись тупой болью в нижней части.
Скривившись, он тотчас шлёпнулся обратно на ложе.
Для Лю Цингэ это явно оказалось слишком — бесстрашный лорд Байчжань отпрянул, едва не оступившись. Судя по отразившейся на его лице борьбе, он явно разрывался между желанием подойти, чтобы что-то сказать, и убежать прочь. Схватив Лю Цингэ за рукав, Ци Цинци одёрнула его:
— Ты только полюбуйся на себя — что ты творишь! Мы же велели тебе не пугать его, а ты так его огорошил, что он вновь свалился в обморок!
Шэнь Цинцю слабо взмахнул рукой, успокаивая сестру по школе:
— Я вовсе не падал в обморок. У меня… — «…просто кое-что болит с такой силой, что я едва ли смогу сидеть в ближайшее время…» — закончил он про себя.
Прежде Нин Инъин и пикнуть бы не посмела в присутствии грозного лорда Байчжань, однако за последние годы, похоже, она успела поднабраться дерзости, судя по тому, с каким пылом она напустилась на Лю Цингэ, топнув ногой:
— Шишу Лю, как же так можно! Какую бы неприязнь вы ни питали к А-Ло, вы же знаете, что учитель только что очнулся и ему нельзя волноваться, и всё же… говорите всё, что в голову взбредет, не думая, что это может погубить учителя!
— Шисюн Лю, — неодобрительно поддакнул ей Му Цинфан, — в самом деле, нельзя же так с больными! Это всяко не пойдет на пользу!
Впервые подвергшийся всеобщему осуждению Лю Цингэ с позором отступил к столу, выпалив:
— Всё, молчу!
Прижимая одну руку к виску, другой Шэнь Цинцю схватился за поясницу.
— Кто-нибудь в конце концов скажет мне, умер он или нет?
— Нет! — выплюнула Ци Цинци. — Этот негодник, думая, что ты умираешь, едва не отправился следом за тобой, однако когда шиди Му сказал, что ты всё ещё дышишь и с тобой всё будет в порядке — с чего бы ему умирать?
«Благодарение Небесам, эта история не завершилась столь нелепым финалом, — взмолился про себя Шэнь Цинцю. — Никто бы не вынес ещё одного подобного тупизма [10]…»
Он понимал, что Лю Цингэ бросил ему в лицо сообщение о смерти Ло Бинхэ лишь из мелочной мстительности, и всё-таки он заставил старое сердце Шэнь Цинцю замереть от страха на пару мгновений, и потому тот не удержался от упрёка:
— Горный лорд Лю, как ты мог поступить со мной подобным образом? Я спросил тебя, потому что я тебе доверяю. Сказать по правде, я разочарован.
Лю Цингэ уставился на него одним из своих свирепейших взглядов. Не особенно впечатлённый этим Шэнь Цинцю кое-как принял сидячее положение, бдительно следя, чтобы на пострадавшие части тела не оказывалось слишком большого давления, и спросил:
— Так что, в конце концов, произошло? Как я оказался на пике Цинцзин? Что там с хребтом Майгу? И где Ло Бинхэ?
— Нет нужды беспокоиться о хребте Майгу, — ответила Ци Цинци. — Он давным-давно разлетелся на куски.
— На куски? — потрясённо повторил Шэнь Цинцю.
— Разве не ты уничтожил Синьмо вместе с Ло Бинхэ? А уничтожение меча вызвало разрушение хребта.
— Да-да, учитель, — подтвердил кое-как протиснувшийся к его постели Мин Фань. — Большая часть обломков попадала на лёд, пробив здоровенные дыры. После этого лёд на реке Ло быстро стаял. Туда же упали и вы с Ло Бинхэ, а шишу Лю выловил вас обоих оттуда.
Шэнь Цинцю как раз принял чашку чая из рук Нин Инъин, но, по счастью, так и не успел сделать ни глотка, иначе заплевал бы чаем всё покрывало.
— Обоих?!
Он невольно бросил смущённый взгляд на Лю Цингэ. Если он верно помнит (а такое, пожалуй, забудешь!), они с Ло Бинхэ только-только закончили перед тем, как он уничтожил меч!
И, пусть ученик и помог ему одеться, на его теле оставалось достаточно свидетельств греха — было бы странно, если бы остроглазый лорд Лю ничего не заметил.
Неудивительно, что теперь он сверлит его этим полным очистительного огня взором! Это ж какой пример для подрастающего поколения [11]!
— Ну да, выловил, — проворчала Ци Цинци, — вцепившихся в друг друга с такой силой, словно вас уже постигло трупное окоченение — вас невозможно было разделить никакими силами. И все это видели — позор на весь наш хребет…
Вот уж это было определенно излишним — Шэнь Цинцю и так умирал от раскаяния. Сколько бы предосторожностей он ни предпринимал, как бы не пытался избежать сей прискорбной участи, он всё же умудрился подкинуть дровишек в топку «Сожалений горы Чунь»…
А вот что немало удивило его, так это то, что Ло Бинхэ безропотно отпустил его на пик Цинцзин вместо того, чтобы вновь умыкнуть учителя, что куда больше соответствовало бы его извращённой логике. Подозревая в этом какой-то подвох, он вновь потребовал:
— Так где сейчас Ло Бинхэ?
— Учитель столько дней провел в забытьи, — отозвалась как всегда почтительная Нин Инъин. — Разумеется, ему оставалось только отправиться за лекарством…
За лекарством?! Его учитель только что чудом избежал смерти, восстановив полную шкалу здоровья, а этот мальчишка носится бог весть где вместо того, чтобы покорно ожидать его пробуждения вместе с остальными, преклонив колени у изголовья? Нет чтобы послать за лекарством кого-нибудь из своих младших адептов!
— …поскольку шишу и шибо выдворили его отсюда… — еле слышно закончила Нин Инъин.
Более не в силах сохранять отстранённый вид, Шэнь Цинцю во всеуслышание фыркнул.
Ничего удивительного, что Ло Бинхэ с позором выставили с хребта Цанцюн после того, что он тут вытворял — но то, что грозный главный герой с этим смирился, уйдя несолоно хлебавши, воистину поражало, наполняя сердце невольным сочувствием.
Что ж, если он в порядке… значит, всё хорошо.
«Да и что с ним станется, если подумать…» — При этой мысли Шэнь Цинцю внезапно переменился в лице:
— Глава школы!
Как он мог забыть, что рядом с ним был ещё один герой на последнем издыхании — Юэ Цинъюань!
Перекатившись, он кое-как сунул ноги в сапоги, бросившись вон из пещеры. Не ожидая от него такой прыти, прочие на мгновение остолбенели, прежде чем ринуться за ним.
— Шисюн Шэнь, вам следует немедленно вернуться в постель! — заклинал его Му Цинфан.
Выскочив из пещеры Линси на едином дыхании, Шэнь Цинцю всей грудью вдохнул напоённый влагой чистый благоуханный воздух гор. Внезапно угольно-чёрное небо расцветили несколько золотистых вспышек. Прислушавшись, заклинатель уловил шум голосов и звуки празднества, доносящиеся с пика Цюндин.
— Что там творится? — спросил Шэнь Цинцю, подтягивая голенища сапог в ожидании остальных. — Что там за гуляния? И где глава школы?
Поправив перекосившийся ворот, Ци Цинци раздражённо бросила:
— Надо же, и о главе школы вспомнил! Жив он.
— Шисюн Шэнь, вы очнулись как нельзя вовремя, — улыбнулся Му Цинфан. — Не пропустите празднество.
Услышав, что с Юэ Цинъюанем все благополучно, Шэнь Цинцю испустил долгий вздох облегчения. Выходит, использование меча на хребте Майгу всё же не поглотило его жизненный срок без остатка — а в противном случае Шэнь Цинцю не знал бы, как с этим жить. При этом он поневоле задумался: знают ли остальные о зловещем секрете Сюаньсу?
Утолив терзавшие его тревоги, Шэнь Цинцю принялся как ни в чем не бывало гадать про себя: что это за праздник? Не в честь ли того, что он пришел в себя? Право слово, стоило ли пускаться на подобные издержки [12]?..
Словно угадав его мысли, Лю Цингэ не замедлил разрушить иллюзии старшего брата по школе:
— Отмечают то, что удалось предотвратить слияние двух царств — к тебе это не имеет никакого отношения.
— Ну, могли бы заодно отпраздновать и моё пробуждение, — смущённо пробормотал Шэнь Цинцю.
Поскольку отмечалось спасение всего мира, само собой, празднование не ограничилось хребтом Цанцюн: были приглашены все заклинательские школы и кланы, принимавшие участие в битве на реке Ло, потому-то над пиком Цюндин реял неутихающий гомон, а сквозь толпу было не протолкнуться. Среди этого пёстрого собрания Шэнь Цинцю удалось углядеть несколько знакомых лиц: три даоски осаждали кого-то, вознося хвалу нежными голосами — при ближайшем рассмотрении величественной фигурой со скрытым вуалью лицом оказалась Лю Минъянь.
При виде этого щебечущего скопления членов гарема Ло Бинхэ, состязающегося на звание главной красотки, Шэнь Цинцю посетило весьма странное ощущение. Прежде он самозабвенно любовался ими, представляя их в объятиях главного героя, но теперь не мог вызвать в себе былых чувств. Искоса глянув на них ещё раз, он разобрал слова:
— Милая сестрица, драгоценная госпожа, любезная старейшина, не осчастливите ли нас самоличной подписью?
— Нам с таким трудом удалось добиться встречи с уважаемым автором, позвольте нам сохранить память об этом моменте!
— Разрешите спросить, ваше произведение уже разошлось? А ещё копии будут?
В руках они держали пачку кричаще-ярких брошюр, показавшихся Шэнь Цинцю смутно знакомыми — что-то в них определённо привлекало его внимание. Но в тот самый момент, когда он собрался было подойти, чтобы как следует разглядеть три начертанных на обложке крупных иероглифа, рядом промелькнула знакомая тень.
Сделав пару шагов к силящемуся остаться незаметным человеку, Шэнь Цинцю цепко ухватил его за ворот:
— И ты ещё осмеливаешься появляться на пике Цюндин? — процедил он сквозь зубы. — Не боишься, что Ци Цинци снимет с тебя шкуру [13]?
Пойманный с поличным Шан Цинхуа тотчас бухнулся на колени, но убедившись, что это Шэнь Цинцю, с облегчением выдохнул:
— Зачем ты так, братец Огурец [14] — что бы там ни было, мы же всё-таки с тобой приятели: прибыли из одного мира и претерпели сходные беды. К чему же ты встречаешь меня столь жестокими словами?
— Раз ты не боишься тут шнырять, — рассудил Шэнь Цинцю, — значит, тебе удалось-таки оправдаться?
— Так и есть, — признал Шан Цинхуа. — Но боюсь, если я расскажу, как именно, я причиню братцу Огурцу немало огорчений. Возможно, я даже вновь займу пост горного лорда Аньдин — а все благодаря влиянию Бин-гэ, многая ему лета.
— И Юэ Цинъюань дозволил тебе вернуться? — поразился Шэнь Цинцю.
— Возвращение блудного сына, который полностью признал свои ошибки, — торжественно изрёк Шан Цинхуа. — Да ведь я ничего особо ужасного [15] и не делал — зачем же ему меня гнать?
Выпустив его, Шэнь Цинцю сердито буркнул:
— Глава школы чересчур добр.
— А иначе отчего бы на него сыпалось столько невзгод? — философски рассудил Шан Цинхуа, поправляя ворот. — Добротой всегда пользуются.
— Что-то ты не особо горюешь над тем, как вся эта глупая неразбериха искорёжила сюжет твоего расчудесного романа, — съязвил Шэнь Цинцю, смерив его пристальным взглядом.
— Я бы так не сказал, — беспечно отозвался Шан Цинхуа. — Может, для тебя это не более чем дурацкая неразбериха, но для Бин-гэ в этом, возможно, заключается смысл всей его жизни.
Пресвятые помидоры, куда катится этот мир, если сам его творец изрекает подобные вещи?
— Да чтоб тебя, — ошарашенно бросил Шэнь Цинцю, — ты ведь не преобразился обратно в оригинального Шан Цинхуа?..
— Зачем ты так? — повторил Шан Цинхуа, на сей раз совершенно серьёзно. — Я просто молодой человек, не лишённый литературного вкуса. Что удивительного в том, что у меня тоже есть свои чувства и идеалы?
— Идеалы, говоришь? — холодно усмехнулся Шэнь Цинцю. — Почему ж в твоем произведении вместо них я вижу лишь беспардонное потакание низменным фанатским инстинктам? — И это не говоря о том, что эта самая рука умудрялась строчить по десять тысяч слов за день, порой разражаясь и двадцатью тысячами — если бы не подобные скорости, едва ли «Путь гордого бессмертного демона» удержался бы на плаву на ранних стадиях публикации!
— Думаешь, я всегда писал такое вот бессюжетное барахло, подделываясь под фанатские вкусы? — развёл руками Шан Цинхуа. — Прежде я подвизался в настоящей литературе [16], но она не пользовалась спросом, так что мне ничего не оставалось, кроме как снизить планку на потребу публике. Что и говорить, писательство нередко порождает пустоту в душе. Чем писать о выпиленном из фанеры герое-жеребце, мне больше по душе было бы создать такого, как нынешний Бин-гэ — чудаковатого и погрязшего в противоречиях, с нелёгкой судьбой и сложным характером.
— Я понял, — угрюмо заключил Шэнь Цинцю, — тебе больше по душе писать про геев.
— А ты, как я посмотрю, погряз в предубеждениях, — не замедлил поддеть его Шан Цинхуа. — Между прочим, люди искусства любят подобные образы. Художественная литература к ним весьма благосклонна, ты знал об этом? — Он всё более увлекался, судорожно взмахивая руками: — Братец Огурец, а ведь если бы Система не выбрала тебя, моего самого преданного читателя, то, возможно, сюжет не отклонился бы так сильно, продолжая придерживаться моей держащейся на соплях линии. Хоть в той реальности я и не смог остаться верным своим идеалам — да и кто бы под давлением одиночества и бедности смог бы — сотворив из «Пути гордого бессмертного демона» фанатский ширпотреб, в этом мире, благодаря тебе одному, всё, что я на самом деле хотел написать, воплотилось прямо перед моими глазами! Так-то, братец Огурец!
Он торжественно похлопал Шэнь Цинцю по плечу, прочувствованно бросив:
— Ты — избранный, брат. Благодаря тебе у меня не осталось больше сожалений на жизненном пути!
«И почему мне кажется, что Система и этот мир в целом порождены отвращением вынужденного подчиниться вкусам публики автора к собственному творению?» — пронеслось в голове у Шэнь Цинцю, который, не желая принимать на себя незаслуженный титул «избранного», парировал:
— Это кто это твой «самый преданный читатель»?
— Всяко не ты, — торжествуя, отмахнулся Шан Цинхуа. — Ты — самый ярый анти-фанат [17], и я с тобой не разговариваю.
Шэнь Цинцю как раз собирался бросить: «Я, безусловно “анти”, но никакой не “фанат”!», как Шан Цинхуа начал мурлыкать под нос что-то вроде: «Тяжка благодарность под жаром страстей, губы никнут к губам в поцелуе, пусть эта ночь до рассвета длится, день за днём, ночь за ночью, пусть вечно длится» — на подозрительно знакомый мотив, от которого у Шэнь Цинцю начинали чесаться руки. Уставив палец на собеседника, он вопросил, скрипнув зубами:
— Шан Цинхуа, что это ты там напеваешь?
Тот продолжал, будто не слыша его:
— «Наступит ли завтра новый день? Достигнет ли Чжэнъян [18] зенита? Когда он начнёт клониться к закату, раздастся тихий шёпот осени. Обнажённый Сюя — брызги ледяного нектара. Отчаянные мольбы среди сдавленных всхлипов не возымеют успеха, ибо он воспрянет вновь…»
— Заебись… — бросил поражённый в самое сердце Шэнь Цинцю. — Попробуй только спеть хотя бы ещё одну строчку — и увидишь, что будет!
— Почему бы вам не прислушаться ко мне хоть раз в жизни, Шэнь-дада [19]? — бросил Шан Цинхуа. — Вам не следует быть таким беспечным в обращении с другими людьми — ведь Бин-гэ сходит от этого с ума. «Сожаления горы Чунь» пошли в народ, будучи у всех на слуху [20]. Вы — два легендарных гея этого мира, как ты не понимаешь? Конечно, ты можешь заткнуть мне рот, но смысла в этом будет немного — ты не сможешь заткнуть рты всем…
Наконец-то Шэнь Цинцю мог без зазрения совести вздуть это Великое Божество.
Это уже ни в какие ворота! Где это видано?!
Этот автор, что испещрил своё произведение сюжетными дырами, будто заправский бульдозер; чьи настырные персонажи даже в Сибири [21] цветут и пахнут [22]; который умудряется привлекать читателей к доведению до ума своего корявого сюжета, приговаривая при этом: «Сперва добейся! [23]», сполна заслужил, чтобы его забили до смерти!
Но в тот самый момент, когда он намеревался затащить Сян Тянь Да Фэйцзи в ближайший лесочек, чтобы разобраться с ним по-свойски, из-за спины внезапно раздалось знакомое «А-ми-то-фо!»
— Это воистину благословение — видеть горного лорда Шэня живым и здоровым, — добродушно поприветствовал его великий мастер Учэнь.
По возможности восстановив душевное равновесие, Шэнь Цинцю обернулся, чтобы увидеть двух настоятелей храма Чжаохуа, шествующих к нему бок о бок с Юэ Цинъюанем.
Шэнь Цинцю тотчас отпустил Шан Цинхуа и, украдкой оправившись, обратился к ним с искренней улыбкой:
— Глава школы, великие мастера Учэнь и Уван.
К его немалому облегчению, вид у Юэ Цинъюаня был вполне здоровый — он тотчас улыбнулся в ответ. Уван наградил Шэнь Цинцю неодобрительным взглядом и, невольно содрогнувшись, тотчас двинулся прочь с выражением лица, словно у старомодного конфуцианского моралиста при виде падшей женщины.
— Прошу, горный лорд Шэнь, не держите обиды на великого мастера Увана, — обратился к Шэнь Цинцю настоятель Учэнь. — С тех самых пор, как этот старый монах потерял ноги в Цзиньлане, великий мастер Уван питает исключительно сильную неприязнь к демонической расе — и, как следствие, к горному лорду Шэню…
— Не берите в голову, — равнодушно бросил Шэнь Цинцю, потирая переносицу.
Ему в самом деле было без разницы, что там себе надумал этот плешивый осёл.
— Однако нынче он куда менее категоричен, чем прежде, — продолжил настоятель Учэнь. — Всё то время, что Тяньлан-цзюнь находился в храме Чжаохуа, великий мастер Уван ничем его не стеснял.
— Тяньлан-цзюня заточили в храме Чжаохуа? — тотчас переспросил Шэнь Цинцю.
— Я бы не назвал это заточением, — отозвался великий мастер Учэнь. — Этот старый монах лишь хотел побеседовать с ним о дхарме [24] и в то же время помочь ему замедлить разложение тела из «корня бессмертия». Спустя несколько лет, как только его состояние стабилизируется, он сможет нас покинуть, чтобы продолжить странствовать по Царству людей или вернуть прах Чжучжи-лана на родину. Этот старый монах верит, что в его сердце нет дурных помыслов — если они когда-то и были, то оставили его.
Не так давно в городе Цзиньлань ноги великого мастера Учэня были пожраны чумой, навеянной сеятелями, которых послал туда Тяньлан-цзюнь — и всё же монах не держит на демона ни тени обиды. Шэнь Цинцю не мог не восхититься подобным всепрощением, не лишённым и доли здравого расчёта.
При их последней встрече Шэнь Цинцю и сам почувствовал, что Тяньлан-цзюнь едва ли захочет повторить свою разрушительную попытку — его намерение и в первый раз отнюдь не шло из глубины сердца.
Вот только без неотступно следующего за ним малость простоватого Чжучжи-лана, оплачивающего счета, обращающего в бегство любых врагов, подбирающего ужасающие его самого книжонки для своего господина, его наверняка будет преследовать неотступная печаль.
Как и самого Шэнь Цинцю сейчас.
С этим монахи удалились к Главному залу Цюндин, однако Юэ Цинъюань, хоть правила хозяина и предписывали это, не пошел с ними. Застыв на месте, он молча глядел на Шэнь Цинцю. Тот отчего-то почувствовал себя неловко под этим пристальным взором.
— Сяо Цзю… — бросил Юэ Цинъюань, словно бы прощупывая почву.
— Шисюн, я — Цинцю, — мягко напомнил Шэнь Цинцю.
Хоть объяснить правду Юэ Цинъюаню не так-то просто, он надеялся, что всё же сможет показать ему разницу.
— …Да, Цинцю, — вздрогнув, слабо улыбнулся глава школы. — Шиди Цинцю.
Взгляд Шэнь Цинцю невольно скользнул к Сюаньсу на его поясе, однако, не успел он заговорить, как Юэ Цинъюань заверил его:
— Нет нужды беспокоиться, шиди. После празднования я на пару месяцев удалюсь для уединенной медитации, так что скоро буду в полном порядке.
— Глава школы больше не должен вести себя столь… порывисто, — пожурил его Шэнь Цинцю. — Уровень духовной энергии можно восстановить, как и силы, но вот жизненный срок — едва ли.
— Мой жизненный срок — не единственное, чего нельзя воротить, — медленно покачал головой Юэ Цинъюань.
Средь множества ликующих адептов они побрели к Главному залу Цюндин под треск фейерверков.
— Что будешь делать дальше? — бросил глава школы.
— Пока не знаю, — признался Шэнь Цинцю. — Подожду возвращения Ло Бинхэ — а там посмотрим.
— Как я посмотрю, ты и впрямь сильно привязан к этому своему ученику, — усмехнулся Юэ Цинъюань.
Шэнь Цинцю ещё раздумывал, что ему следует ответить, когда он заговорил вновь:
— Шиди, помни о том, что хребет Цанцюн всегда примет тебя, когда бы ты ни пожелал вернуться, устав от странствий по миру [25].
Этот серьёзный, исполненный искренности тон был как ничто иное свойственен главе школы Цанцюн, который непременно выполнял любое обещание — а если ему не удавалось, то делал всё возможное, дабы возместить этот проступок, не считаясь с ценой.
С самого первого дня, когда он оказался в этом мире, Шэнь Цинцю отказывался принимать на себя роль оригинального злодея этого романа — проведя между собой и ним чёткую границу, он всегда гордился тем, что поступает прямо противоположным образом. Впервые его посетила столь дикая, мучительная мысль: если бы только он был Шэнь Цзю, то всё было бы хорошо.
Если бы Шэнь Цзю мог услышать эти слова Юэ Цинъюаня, то всё было бы хорошо.
Погружённый в свои мысли Шэнь Цинцю постепенно замедлял шаг, пока не поднял голову, вглядываясь вдаль, будто что-то почувствовал. Отделённый от него толпой празднующих, перед высокой белокаменной платформой павильона Цюндин стоял Ло Бинхэ.
Казалось, он вовсе не замечает никого вокруг себя, однако этого нельзя было сказать об окружавших его людях: стоило им кинуть взгляд на Ло Бинхэ, как на их лицах расцветали самые разнообразные эмоции. Шэнь Цинцю бессознательно сделал пару стремительных шагов в его направлении, но, опомнившись, оглянулся на следующего за ним.
— Ступай, — ободряюще бросил застывший за его спиной Юэ Цинъюань — он всегда был за его плечом незримой молчаливой опорой, и так тому и быть.
Как-то раз распоясавшаяся толпа демонов ворвалась на Цюндин, дабы похвалиться силой и удалью, предавая все, на что падал взгляд, огню и мечу — пострадавшая от их бесчинств платформа лишилась нескольких плиток.
На избороздившие её трещины и уставился Ло Бинхэ, опустив голову, когда его ушей достиг знакомый шорох разворачиваемого веера. Пара белых сапог скрыла трещину на камне, сквозь которую уже пробивались молодая поросль.
Ло Бинхэ вскинул голову.
— Никаких вопросов, — встряхнул веером Шэнь Цинцю, — пока ты не ответишь этому учителю: с каких это пор ученик, которому полагается ждать пробуждения учителя с почтением и смирением, вместо этого шатается незнамо где?
Ло Бинхэ с трудом удалось совладать с собой:
— Никто не рад мне на хребте Цанцюн. Я мог лишь прокрасться сюда, словно вор, чтобы тайком взглянуть на учителя. Когда я не нашел его в пещере Линси, то решил было, что его спрятали или учитель вновь ушёл…
Слушая своего обиженного в лучших чувствах ученика, Шэнь Цинцю не мог не вспомнить о словах Шан Цинхуа.
Не вмешайся он, Ло Бинхэ окончательно погрузился бы во тьму, превратившись в безжалостного тирана из оригинального романа, который способен не моргнув глазом голыми руками обратить врага в человека-палку, в душе проклиная и мир, и себя самого. Теперь же перед ним стоит чересчур сентиментальный молодой человек — не сказать, чтобы это было таким уж прогрессом, но… к лучшему или к худшему, было в нём и то, за что его можно полюбить, верно?
По крайней мере, сам Шэнь Цинцю обнаружил, что подобный Ло Бинхэ ему по душе [26].
— И, зная, что тебя отсюда прогонят, — вздохнул Шэнь Цинцю, — ты все равно покорно отпустил меня на хребет Цанцюн?
— Я подумал, что учитель наверняка сильнее всего захочет увидеть хребет Цанцюн при пробуждении… — пробормотал Ло Бинхэ.
Вновь изменяя своему бесстрастному образу, Шэнь Цинцю хлопнул его веером по лбу, сердито бросив:
— Разумеется, этот учитель больше всего хотел бы увидеть тебя!
Ло Бинхэ безропотно вынес удар, однако его лицо тотчас покраснело, а глаза увлажнились — по всему было видно, что он хочет что-то сказать, но не может решиться. От этого взгляда Шэнь Цинцю от кончиков пальцев ног до макушки охватила тошнотворная слабость — но, стоило ему подумать, что он не в силах этого вынести, как его внимание отвлекли крики и звон вынимаемых из ножен мечей.
Стоявший в воротах павильона Цюндин Ян Исюань выкрикнул:
— Так и есть: демонический ублюдок вновь осмелился докучать шибо Шэню!
На его клич тотчас отозвались [27] бессчётные озлобленные голоса:
— И эта тварь ещё осмеливается являться сюда?! К оружию! Где мой меч?
— Шисюн, это же мой меч, верните! Хотите сражаться — сходите за своим!
Неудивительно, что Ло Бинхэ предпочёл не дожидаться его пробуждения — похоже, таковы были нынче понятия хребта Цанцюн о «тёплом приёме».
— Что тут скажешь, — беспомощно бросил Шэнь Цинцю. — Пожалуй, ты был прав — при таком отношении тебе и впрямь не оставалось ничего иного, кроме как прокрадываться тайком.
— Я ведь и прежде говорил, что мне здесь не рады, — тихо бросил Ло Бинхэ.
— Не переживай, — велел Шэнь Цинцю, коснувшись его макушки. — Этот учитель всегда тебе рад.
Тем временем пик Цюндин оглашали всё новые кровожадные вопли — как вполне искренние, так и явно нарочитые. Похоже, ряду адептов не терпелось увидеть, как мир вновь погрузится в хаос после столь недавнего избавления. Благоразумное большинство, однако, продолжало делать вид, что попросту не замечает [28] присутствия Ло Бинхэ — этого Родоначальника Мирового Зла.
Не зная, смеяться ему или плакать, Шэнь Цинцю бросил:
— Пожалуй, и впрямь лучше уйти.
Ло Бинхэ долго медлил, прежде чем повторить:
— Уйти?
— Разве ты сам не плакался мне только что, будто тебя здесь не привечают? — кивнул Шэнь Цинцю. — Вот и ступай туда, где приветят. — Помедлив, он добавил: — В любом случае, куда бы ты ни направился, на сей раз этот учитель пойдёт с тобой.
Стоило ему вымолвить это, как лицо всегда производившего впечатление весьма смышлёного юноши Ло Бинхэ приняло столь идиотическое выражение, что Шэнь Цинцю больно было на это смотреть.
Поскольку он сказал это в полный голос не только перед собравшимися здесь адептами Цанцюн, но и перед приглашенными на празднество заклинателями, они с их тонким слухом не могли не разобрать его слов, однако все тотчас сделали вид, будто ровным счётом ничего не слышали. Те, что любовались фейерверками, принялись воодушевлённо указывать на небо, те, что разговаривали — смеяться с такой отдачей, что едва не обрушили кровлю Главного зала вновь.
Что и говорить, солидарность для поддержания доброго имени и впрямь всегда была отличительной чертой адептов хребта Цанцюн — однако даже она была не в силах остановить Лю Цингэ. Спрыгнув с крыши павильона, он, раскрасневшись от гнева, напустился на Шэнь Цинцю:
— Эй, ты!
Ци Цинци отреагировала ему под стать:
— …право, эта старуха [29] больше не в силах этого выносить! Ступай, куда хочешь! Шэнь Цинцю, ты… вы, двое… Пошли отсюда, Минъянь! Куда это ты уставилась? Никогда не видела парочку бесстыдников?
— Шимэй, — взмолился в ответ Шэнь Цинцю, — не порти себе карму [30]! Ты же тем самым вредишь собственной репутации!
Да уж, подумать только, до чего в итоге докатился хребет Цанцюн: мало того, что здесь прикрывали злодеяния своего собрата, способствуя его бегству от праведного наказания, а также водили тёмные дела с демонами — эта школа взрастила учителя и ученика, сделавшихся звездами порнографии. Могло ли что-нибудь иное оставить столь же жуткое впечатление в сердцах людей? Поразмыслив, Шэнь Цинцю так ничего и не надумал.
Взяв ученика за руку, словно ребёнка, он повёл его прочь; однако вскоре каким-то образом оказалось, что это Ло Бинхэ ведёт его.
Накрывшие его руку пальцы постепенно сжимались — пока их хватка не сделалась болезненной. Ло Бинхэ медленно поднял глаза, и в их безбрежной тьме отразилась целая река мерцающих на небосводе звезд.
Хоть Шэнь Цинцю давно привык к этому зрелищу, нынче его взгляд на ученика переменился [31], будто у монаха, вернувшегося из паломничества на Запад [32].
Перенеся бесчисленные тяготы и страдания, пройдя через очистительное горнило пыток и испытаний, он наконец сдался своему сотрясающему основы мира ученику, с великим трудом достигнув просветления. Как после всего этого упрекать Ло Бинхэ, если тот и проронит пару слезинок — в конце концов, он такой, какой есть. Сказать по правде, весь этот бурный и непредсказуемый, будто американские горки, сюжет довел Шэнь Цинцю до такой крайности, что и он больше не хотел сдерживать свои застарелые слезы.
Что же до преображения этого в самом деле необычайного романа — верно не только то, что его новый сюжет утолил все ожидания Сян Тянь Да Фэйцзи, но и то, что его Непревзойденный хейтер больше не мог сказать в его адрес ничего дурного.
Пусть автор не удосужился заполнить сюжетные дыры — этому старику это вполне по силам. Где в среде фанатов гаремных романов вы ещё найдете такого, который готов посвятить свою жизнь [33] их искоренению? Не говоря уже о вытягивании за уши из омута посредственности этой тупой, примитивной, бессвязной писанины!
Ну, пусть на этом пути и не обошлось без пары прискорбных казусов… что же… в конце концов, «сперва добейся!»
На самом деле, эта история началась в тот самый миг, как он открыл «Путь гордого бессмертного демона»; и в тот момент, когда он закрыл роман, она все ещё была далека от завершения.
И пусть та история, что ходит по нашему миру из уст в уста, завершилась — та, что происходит между мной и тобой, только началась.
Примечания переводчиков:
[1] Полная шкала здоровья – в оригинале 满血复活 (mǎnxiě fùhuó) – кит. игровой сленг «воскреситься с полным здоровьем», в образном значении «собраться с силами».
[2] Насыщенный драматизмом — в оригинале 狗血 (gǒuxiě) — в букв. пер. с кит. «собачья кровь», образно — «сопли с сахаром».
[3] Собачья жизнь — в оригинале 狗血淋头 (gǒuxiě lín tóu) — в букв. пер. с кит. — «поток собачьей крови на голову» (см. предыдущее примечание), образно — «проклинать, ругать на чем свет стоит».
[4] Несравненный повелитель вод 无敌水神 (wúdí shuǐ shén) — в букв. пер. с кит. «не имеющий себе равных речной бог».
[5] Годная дрочка — в оригинале 尚可一撸 (shàngkě yī lū) может означать как «как следует потереть», «хорошенько выбранить», так и, собственно, это самое.
[6] Синдром школоты – 中二病 (zhōngèrbìng) — в букв. пер. с кит. — «уровень второго класса средней школы», сленговое «наивный, недалекий».
В английском переводе «chuunibyou syndrome» — в букв. пер. с яп. «синдром второго класса средней школы» — страдающие им люди ведут себя, словно обладают сакральным знанием, свысока глядя на всех прочих, или даже верят, будто обладают сверхспособностями. Различают несколько стадий этого синдрома:
Тип DQN — от «dokyun», в пер. с яп. «гопота, быдло» — симулируют антисоциальное поведение, хотя на самом деле с их социальностью все в порядке, и рассказывают дикие истории о своей преступной деятельности;
Субкультурный тип — занимают нишу какой-либо субкультуры, имеют какую-либо «крутую» фишку.
Тип «Злой Глаз» — делают вид, будто обладают сверхспособностями, выдумывая себе псевдоним в соответствии с ними.
[7] Окончательно запутавшийся в своих чувствах 患得患失 (huàn dé huàn shī) — в пер. с кит. «бояться получить и бояться потерять», в образном значении — «всего бояться, жить в постоянном беспокойстве, не решаться на что-то».
[8] Ценятся в женской природе 女性向荣誉 (nǚ xìngxiàng róngyù) — в пер. с кит. «прославленные/пышно цветущие природные наклонности женщины»
[9] Последовать и в смерти – в оригинале 殉情 (xùnqíng) – сюньцин – в букв. пер. с кит. «пожертвовать собой во имя любви», что означает «совершить двойное самоубийство из-за невозможности быть вместе» (зачастую из-за протеста родителей).
[10] Нелепый финал… подобный тупизм — в оригинале 阴错阳差 (yīncuò yángchā) — в пер. с кит. «несчастливые дни (60-теричного календарного цикла)», а также «печальная ошибка, несчастное недоразумение, невозможная путаница, неразбериха».
[11] Какой пример для подрастающего поколения – в оригинале 伤风败俗 (shāngfēng bàisú) – в пер. с кит. «действовать разлагающе на нравы и устои; падение нравов и устоев».
[12] Подобные издержки — в оригинале 大张旗鼓 (dàzhāngqígǔ) — в букв. пер. с кит. «развернуть знамёна и ударить в барабаны», образно в значении «с размахом», «всеми силами».
[13] Снимет шкуру – в оригинале 剐 (guǎ) – в пер. с кит. «уколоться, порезаться», устаревшее – «состругивать мясо с костей; четвертовать».
[14] Братец Огурец – 瓜兄 (guā xiōng) – Гуа-сюн – в букв. пер. с кит. «Братец Бахча» (тыква, дыня или арбуз), в переносном значении также «придурковатый, излишне наивный». Вот так «уважительно» Шан Цинхуа сокращает псевдоним Шэнь Цинцю :)
[15] Ничего особо ужасного – в оригинале 伤天害理 (shāngtiān hàilǐ) – в пер. с кит. «нарушать законы божеские и человеческие; подрывать моральные устои; поступать бессовестно».
[16] Настоящая литература – 纯文学 (chúnwénxué) — в пер. с кит. «литература ради литературы». До 4 мая 1919 г. так назывались философские и исторические произведения, после — художественная литература.
[17] Анти-фанат 黑粉 (hēifěn) — хэйфэн — в букв. пер. с кит. «черный порошок» (тонер для принтера), сленговое — «ненавистник, хейтер», в то время как 粉 (fěn) — сленговое «фанат» (по созвучию с «фэн»).
[18] Чжэнъян 正阳 (zhèngyáng) – имя меча Ло Бинхэ переводится как «полдень», порождая каламбур, а также как «сила стоящего на юге солнца» и «разгар лета (четвёртый месяц по лунному календарю)».
[19] -Дада 大大 (dàda) — неформальное вежливое обращение, пер. с кит. «отец», «дядюшка».
[20] У всех на слуху 十八摸 (shíbā mō) — в букв. пер. с кит. «догадываться о восьми из десяти», популярная народная песня, пару строчек которой может напеть каждый, но очень мало кто знает ее целиком.
[21] Сибирь — нет, правда Сибирь 西伯利亚 (xībólìyà).
[22] Цветут и пахнут 喜大普奔 (xǐ dà pǔ bēn) — первые иероглифы фразы 喜闻乐见，大快人心，普天同庆，奔走相告 — в пер. с кит. «радостная новость, все празднуют и спешат её распространить».
[23] Сперва добейся — в оригинале латиницей youcanyouup — сокращенное от «you can you up, no can no BB» на чинглише, дословный перевод: «Если можешь — валяй, а не можешь — заткнись», где BB — bullshiting.
[24] Дхарма 佛法 (fófǎ) — в пер. с кит. «все дхармы [познанные Буддой]», означает также буддизм в целом. Дхарма в пер. с санскр. — «то, что удерживает или поддерживает», совокупность установленных норм и правил, соблюдение которых необходимо для поддержания космического порядка. В зависимости от контекста, дхарма может означать «нравственные устои», «религиозный долг», «универсальный закон бытия» и т. п.
[25] Странствия по миру – в оригинале 漂泊 (piāobó) – в пер. с кит. «носиться по волнам, плыть по воле волн», образно в значении «скитаться, бродяжничать».
[26] Ему по душе – в оригинале 吃这一套 (chī zhèyītào) – в букв. пер. с кит. «он ест этот набор».
[27] На его клич отозвались бессчётные голоса – в оригинале 一呼百应 (yī hū bǎi yìng) – в букв. пер. с кит. «на один призыв отзывается сотня»
[28] Продолжало делать вид, что попросту не замечает – в оригинале 睁一只眼闭一只眼 (zhēng yī zhī yǎn, bì yī zhī yǎn) – в букв. пер. с кит. «один глаз открыт, а другой ― закрыт», в образном значении – «закрывать на что-то глаза, смотреть сквозь пальцы».
[29] Эта старуха – в оригинале 老娘 (lǎoniáng) – лаонян – в пер. с кит. «мать, мамаша, повивальная бабка», так называют себя женщины во время перепалки.
[30] Не порти себе карму – в оригинале 口业 (kǒuyè) – в пер. с кит. буддийское «словесный грех» – использование речи во вред (например, ложь, хвастовство). Любопытно, что также это переводится как «искусство стихосложения».
[31] Взгляд переменился — в оригинале 沧桑 (cāngsāng) — сокращённое от идиомы 沧海桑田 (cānghǎi sāngtián) — в букв. пер. с кит. «где было синее море, там ныне тутовые рощи», в образном значении — «огромные перемены, превратности судьбы».
[32] Паломничество на Запад – в оригинале 取经 (qǔjīng) – в букв. пер. с кит. «добывать сутры» - отсылка к паломничеству в Индию монаха Сюань Цзана, который привёз в Китай канонические буддийские сутры и перевёл их. О его странствии повествует классический китайский роман У Чэнъэня «Путешествие на Запад». В образном значении – «обращаться за опытом, идти на выучку, перенимать знания».
[33] Посвятить всю жизнь – в оригинале 身先士卒 (shēnxiān shìzú) – в пер. с кит. «сражаться в первых рядах бойцов».
Следующая глава