Автор: Шано
Материалы для работы над книгами о Конан Дойле и Шерлоке Холмсе
Продолжаем разговор, а именно – рассматриваем то, как существуют (и существуют ли) ужасы в советской кинохолмсиане. Начало:
1 – Несколько слов о виньетках
http://alek-morse.livejournal.com/49241.html
Баллада о маникюрных ножницах
«Холмс» в деталях
Александр СЕДОВ (с) эссе, февраль 2012 г.
Подобно тому, как неизвестный доброжелатель советовал сэру Генри держаться подальше от главного ужаса его жизни – от торфяных болот, так и авторы обоих фильмов - про Холмса и Флоризеля - остерегают зрителей от слишком близкого знакомства со злом.
К примеру, в ленфильмовской «Собаке Баскервилей» не демонстрируется ни одного убийства или смерти впрямую: свидетели-очевидцы просто находят тела уже погибших людей – сэра Хьюго, сэра Чарльза, беглого каторжника… А вместо утопающего Степлтона сыщики обнаруживают булькающие на поверхности болота пузыри. О том, что «адская собака» буквально изрешечена пулями нам, зрителям, ясно только из того, с каким азартом Холмс, Ватсон и Лестрейд расстреливают сгустившуюся темноту. Да еще из предсмертного воя животного.
…Голодный рык собаки Баскервилей сопровождает персонажей и зрителей на протяжении всего фильма, изредка проносясь над унылыми девонширскими просторами и сливаясь с таинственной музыкой Владимира Дашкевича. Ужас не виден, но слышен.
Парадоксально, но фильм «Собака Баскервилей» оказался самым «целомудренным» по части демонстрируемых ужасов и зверств по сравнению с остальными сериями «Приключений». И, кстати говоря, самым ироничным, что, вероятно, как-то связано.
« - Скажите, Бэрримор, - спрашивает своего слугу сэр Генри, - а это ваш каторжник… ну, то есть, ваш родственник, действительно видел на болоте эту чёртову собаку?
- Не видел, сэр. Но слышал.
- Ну и что? – интересуется хозяин Баскервиль-холла, подставляя бокал под очередную бутылку вина.
- Уверяет, что очень страшно».
Неудивительно, что премьера «Собаки» на советском телевидении породила неослабевающую до сих пор волну народных анекдотов, в том числе такой:
«- Скажите, Бэрримор, - спрашивает сэр Генри. – А что это за ужасный вой был сегодня ночью?
- Это собака Баскервилей, сэр.
- А что за леденящее душу безмолвие наступило днем, Бэрримор?
- Это рыбка Баскервилей, сэр.
- А что это так ужасного чпокнулось сейчас?
- Это овсянка, сэр».
Конан Дойл сам виноват, что подсказал режиссеру Масленникову этот художественный приём: обойтись без демонстрации смертоубийств и прочих ужасов, просто наполняя атмосферу фильма воем неведомого существа – постановщики уверяют, что «голос» собаки был смонтирован из рычаний и мычаний самых разных животных, в том числе телёнка.
Другие серии «Холмса» тоже не спешат окунать голову зрителя в море крови или пугать до смерти. Весь ленфильмовский «Шерлок Холмс» держит табу на натурализм, даже в сценах гибели персонажей внимание зрителя переключено с подробностей процесса на смысл произошедшего. Мормон и многоженец Енох Дреббер умирает не потому, что отравлен ядом, а потому что это благородная, - даже не месть! а – дуэль! Шантажист Милвертон погибает от мести женщины, а не от разряженного в него револьвера. В этом эпизоде Конан Дойл приходит на помощь постановщикам фильма. Как избежать натурализма, если в кабинете, где происходит убийство, горит яркий электрический свет? (Эта техническая новинка упомянута в рассказе.) Дойл подсказывает: на Милвертоне «был какого-то полувоенного вида френч бордового цвета». Режиссер одевает шантажиста в красный халат, и – условность соблюдена! – леди в упор расстреливает Милвертона, но зритель избавлен от зрелища крови. Ни кровинки – просто красный халат и всё. Как тут не вспомнить реплику зловещего Председателя по кличке «Чистая смерть»: не люблю крови.
Лишь однажды режиссер Масленников перешагнул правила ранее условленной игры. Как тот неизвестный доброжелатель, который, не найдя в газете нужных слов, дописал чернилами о самом ужасном – о торфяных болотах. В заключительном фильме «ХХ век начинается» он позволил, чтобы полковник Старк, такой же фальшивый, как и шиллинги, которые он тайно чеканит, отрубил большой палец правой руки молодому инженеру-гидравлику. Весьма натуралистичная сцена, да и весь эпизод с гидравлическим прессом подан в духе триллера а-ля Хичкок. Режиссер нарушил канон – им же выбранный подход к экранизациям рассказов Конан Дойла. Мог ли он, по-иному, не так кровожадно перенести на экран сюжет «Пальца инженера»? Зная, на какие хитрости режиссер шел в предыдущих сериях, чтобы завуалировать на экране ужасное, можно с уверенностью ответить: безусловно, мог. Но в этой серии поставщик играл уже в другую игру. Впрочем, не будем забегать так далеко вперед – аж в начало ХХ века.
Продолжение следует…
----------------------------------------------------------------------[/MORE]
Несколько слов о виньетках
«Холмс» в деталях
Александр СЕДОВ (с) эссе, январь 2012 г.
Если в фильмах «Приключения Флоризеля» и «Трое в лодке» режиссеры позволили себе поиграть с изображением на экране как с условностью, время от времени окавычивая и обрамляя кинокадр витиеватой рамкой в стиле модерн или снабжая его титром-пояснением, - приём одолженный телевидением у немого кино, - то авторы «Холмса» обошлись тем, что было под рукой. А под рукой был богатейший предметный мир викторианской эпохи.
Сам этот мир изобилует разного рода «овеществленными кавычками» в виде ажурных рам для картин и зеркал, абажуров с бахромой, вензелей и типографских экзерсисов на визитках и фотографиях, в виде драпировок и занавесок с бомбошками – над дверьми и окнами, в комнатных нишах. И, волей не волей, вся эта эстетика берёт чей-то жест, действие в кадре и даже мизансцену в двусмысленные кавычки.
Вот простейший пример: доктор Ватсон обескуражен, что по газетному объявлению к Холмсу явился не краснорожий убийца, которого поджидали, а дама под вуалью. Удивленный Ватсон разочарованно плюхается на стул – на лице досада, а сам доктор «окаймлен» занавесками кладовки, в которой прячется.
выше - кадр из фильма "Трое в лоден не считая собаки" (Ленфильм, 1979)
ниже - доктор Ватсон в кладовке (1979)
/ портрет из-за портьеры /
Таким образом, весь фильм то там, то сям обрамлён изящными виньетками в духе викторианских реклам… Оригинально придуманные титры, – вдруг возникающие из хаоса букв наложением черной картонки с прорезями (криптографический метод Кардано), – один из фрагментов сей изящной «архитектуры».
Зритель чувствует, что перед ним картина из викторианской жизни, как бы обрамленная ажурной рамой. Особенно подчеркивает этот стиль – общение героев. Их диалоги поданы как репризы, скетчи, со своими мини-прологами и мини-кульминациями. Фильм дышит – иногда как симфония, иногда как вальс или увертюра… Сцены, диалоги, иногда отдельные реплики окавычены музыкальной фразой или целой мелодией.
– Миссис Хадсон, не видели ли вы, выходил ли от мистера Холмса старик? - интересуется доктор Ватсон, он только-только переехал на Бейкер-стрит, и не разобрался еще в манерах своего компаньона.
– …Я стараюсь не смотреть, кто приходит к мистеру Холмсу, кто уходит, - отвечает хозяйка, деловито протирая пыль, - … И вам не советую.
«Пам-пам-пам-пам» - глухой барабанный бой окавычивает мини-диалог. Ватсон озадачен.
Не дав ему опомниться, Холмс готовит для него очередное испытание.
Звук сливаемой воды – своеобразные музыкальные кавычки. И в новой сцене, смонтированной встык к вышеозначенной, Ватсон выходит в коридор, будто «на арену».
- Заходите, Ватсон, - приветливо приглашает Холмс в свою комнату. – Скажите, вам не встречался кто-нибудь из этих милых джентльменов?
/ Холмс и его "знакомые" /
В дверном проёме виднеются фотокарточки с мордами явно уголовного происхождения. Поскольку у подозрения глаза велики, Ватсон видит не портеры людей, а лики инфернальных монстров. Что, заметим, не так уж далеко от действительности – по словам историка криминалистики Юргена Торвальда, полицейские фотографы 19 века редко состояли в штате, обычно их приглашали в качестве «свободных художников», соответственно, на уголовников они смотрели как на выразительную натуру, стараясь в снимке как можно выигрышнее передать характер задержанного. В дело шли неожиданные ракурсы и эффектная подсветка, ведь стандартов для полицейской фотографии тогда не существовало, вернее, их только начинали вырабатывать. Тут мы смотрим на «хороших знакомых» Холмса как бы глазами Ватсона, склонного к художественным преувеличением. Однако авторы фильма подтрунивают уже не только над Ватсоном, но и немного над нами: кино цитирует не просто фотографические образы подозрительных типов, но и самое себя – артистов немого кино – Лона Чейни, Бориса Карлоффа, Джона Бэрримора, Конрадта Фейдта в гриме злодеев – Призрака Оперы, Волка-Оборотня, мистера Хайда, Чезаре из «Кабинета доктора Калигари». Советский, да и сегодняшний зритель совсем не обязан знать их в лицо, кинотрюк может оставаться неразгаданным, достаточно просто заподозрить подвох, то есть хоть немного, но почувствовать себя доктором Ватсоном. Ведь рассматриваем мы «антигероев» ещё не изобретённого кинематографа – а значит, их на свете ещё нет.
То же самое с теми «антигероями», кого уже нет, кто сгинул.
Картотека, которую перебирает Холмс в одной из следующих серий, просто «кишит гадами» – убийцы, душегубы, потрошители, кокаинисты, взломщики, – и чем подробнее сыщик зачитывает пояснения оттуда, тем больше его архив напоминает ожившую кунсткамеру:
- Этот убийца оставил о себе память в виде коллекции скальпов, - деловито поясняет Холмс, потрясая карточкой. Он охотно продемонстрировал бы те самые скальпы и свой левый клык, выбитый неким Мэтью в зале ожидания вокзала Чаринг-Кросс, если бы не полное «развоплощение зла», а вместе с ним и некоторых материальных улик. Все дела покоятся в нематериальной форме, в виде записей архива. Картотека также выполняет функцию сюжетных кавычек. – На букву «М» у меня подобралась отличная коллекция… - так начинает это приключение Холмс. – Какая у нас следующая буква? Литера «Н» - самая таинственная буква… - так Холмс его "закавычивает", укладывая дело в архив. И все воспоминания, с ним связанные – и пожар в доме, и бегство на континент, и чёрный, как воронье крыло плащ Мориарти, и мнимая смерть Холмса, вдруг оказываются не больше, чем театром представлений, словно устроенным на потеху милейшему Ватсону – вот кто настоящий ценитель искусства Шерлока Холмса! – Как видите, Ватсон, всё это тени прошлого, которые могут ожить разве что с помощью вашего пера…
Итак, мы вплотную подошли к природе «ужасного», как оно подано в фильме. Образ зла в частности тоже взят в некие викторианские виньетки, условные кавычки. В каком-то смысле зло здесь нереально, какими бы всесильными не казались его приспешники вроде Мориарти. Часто и в рассказах о Холмсе «ужасы» - лишь антураж, изобретенный преступниками. Чарльз Баскервиль умер не от клыков пса, а от «образа» собаки, выпрыгнувшей из древней легенды. Таким образом, сам Дойл берет выдуманные им «ужасы» в кавычки, и главными кавычками «является» Шерлок Холмс, обладатель холодного разума и метода дедукции, с помощью которого обнажается истинный смысл вещей, а шелуха летит за скобки.
Следом за Конан Дойлом авторы фильма решили воспользоваться этим же приёмом, не только как бы обводя уже существующие в первоисточнике кавычки, но и добавляя новые, включив в них викторианскую Англию и автора в придачу, точнее, авторское отношение к событиям и героям.
Продолжение следует…
------------------------------
Подробнее о «хороших знакомых» Холмса вот в этой теме:
http://221b.borda.ru/?1-12-0-00000019-000-0-0
Пишет [J]Barbuzuka[/J]:
А никто не замечает ничего странного в Шерлоке Холмсе?
2. Холмс: ненавидит догадки. Холмс: «Я никогда не гадаю. Очень дурная привычка: действует гибельно на способность логически мыслить."
Типичный вулканец: понимает природу (садоводство – досуг вулканцев)
4. Холмс: высоко ценит музыку (скрипач и частый посетитель оперы)
Типичный вулканец: высоко ценит музыку (Спок играет на арфе; Мендельсон способен довести Сарека до слез)Лучшее
Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)