* * *

Как всегда, в свой День рождения друзьям-читателям-собеседникам своего журнала дарю новый текст. На этот раз из серии "Холмс" в деталях" (который в свою очередь входит в цикл "Выдуманная Англия"). Предыдущая часть – «Критика артистического разума»

http://alek-morse.livejournal.com/67883.html

Дюпен и Холмс: химия и жизнь

«Холмс» в деталях

Александр СЕДОВ (с) эссе / июнь 2013 г.

.

Будучи перфекционистом в творчестве, Эдгар По всегда пытался строго следовать собственной эстетической теории (она, конечно, тоже не стояла на месте). Не все свои художественные эксперименты в этом плане он полагал удачными, совершенными. Однако что касается рассказа «Убийство на улице Морг», здесь все элементы на своих местах. Каждый из основных героев обрисован идеальным носителем определённого типа сознания. А вместе они составляют иерархию в строгом соответствии с воззрениями По: самым недалёким персонажем, другими словами предельно далёким от автора, выступает полицейский префект, на ступеньку ближе по сообразительности и воображению – друг Дюпена, и, наконец, ближе всех к Эдгару По, точнее к идеальному творцу, как его понимал автор, - сыщик Дюпен.

Уже хотя бы потому, что Конан Дойл опирался в создании Шерлокианы на мир Дюпена, ему не было необходимости слепо повторять литературный опыт По – доказывать теорему о сыщике как об идеальном носителе творческо-аналитического мышления. Достаточно было намекнуть на пройденное и двинуться дальше, опираясь на имевшуюся конструкцию. Тем более что и наука за полвека не стояла на месте.

.

В то время, когда Эдгар По работал над рассказом о сыщике Дюпене и об обезьяне-убийце, разгуливающей с опасной бритвой по Парижу, в мире, а точнее, в любимой По Франции произошёл научный тектонический сдвиг: родилась наука токсикология – новый раздел криминалистики о распознавании ядов. О деле Мари Лафарж, «мадам отравительнице», заговорили по обе стороны Атлантического океана.

Слишком уж ярким казался случай: мадам Лафарж, в девичестве Каппель, польстилась на обещанные будущим супругом родовой замок и большое состояние, но в первый же день брака выяснилось, что всё, чем располагает муж, чуть больше, чем замок воздушный – литейная мастерская на месте развалин монастыря. Сирота, воспитанная в духе аристократизма, мечтавшая перещеголять подруг, выскочивших замуж за родовитых отпрысков, не могла смирится со своей участью… Чтобы изобличить преступницу, по-видимому, регулярно подсыпавшую мышьяк в суп, молоко и пирожки мужу, пришлось парижским научным светилам проводить революционные химические исследования.

.

Профессиональный журналист Эдгар По не мог не знать об этом случае, но следующий рассказ про сыщика Дюпена посвятил другой француженке – Мари Роже, якобы бесследно пропавшей в том же Париже (на самом деле то был парафраз реального дела Мэри Роджер, исчезнувшей в Нью-Йорке). На протяжении первой половины 1840-х, когда Эдгар По публиковал рассказы о сыщике Дюпене, в европейской прессе продолжали бушевать страсти вокруг дела мадам Лафарж, раздавались голоса сомнения в отношении проведённой токсикологической экспертизы. Отголоски полемики доносились и за океан. Не питая к химии особой любви, По, разумеется, не собирался разбираться в научной стороне вопроса, который составлял суть дела, и, вполне закономерно, что этот случай не стал источником вдохновения для нового детективного сюжета.

.

Непонятно, как бы автор поступил с рассказами дальше, если бы взялся продолжить дюпеновский цикл. Стал бы его сыщик Дюпен талантливым химиком, расследующим дела, подобные отравлению незадачливого промышленника Шарля Лафаржа? Сомневаюсь. Аристократ Дюпен предпочитал погружаться в мир старинных книг, а мир колб и реторт ему, вероятно, претил. Да и не пришло ещё в литературе время учёных-естественников.

.

Но чем ближе был конец века, тем активнее в полицейский сыск входила криминалистика. Даже обычное полицейское дознание получило к концу века естественнонаучное подкрепление. Мсье Бертильон активно продвигал по Европе свою систему идентификации преступника с помощью хитроумных приспособлений и приборов - предлагалось любого задержанного обмерять по большому количеству параметров: рост стоя, рост сидя, длина головы, ширина головы, длина среднего пальца, мизинца и т.д. Затем данные заносились в картотеку. Это был шаг вперёд, но находились трезвые головы, понимавшие, что бертильонаж не панацея, что система слишком сложна для рядовых полицейских (да и опытные профессионалы путались в ней), и что требуется новые, более универсальные принципы идентификации. И уже во времена Шерлока Холмса замаячила система, основанная на снятии и систематизации отпечатков папиллярных узоров пальцев – правда, она долго завоёвывала признание и утвердилась в Европе только на излёте «официальной» карьеры Холмса.

. Не отставала от науки и литература. Ровно на половине пути от Дюпена к Холмсу, в 1862 году, в большую литературу входит романист Жюль Верн – будущий популяризатор научных свершений, создатель особого типа героя: чудаковатого и самоотверженного учёного. Больше других нам памятен образ рассеянного географа Паганеля (не в последнюю очередь благодаря двум советским экранизациям «Детей капитана Гранта»). В России в тот же год выходит роман Тургенева «Отцы и дети», в котором также выведен герой новой формации в лице Евгения Базарова – студента-медика, в своём научном упрямстве и мировоззренческом нигилизме доходящий до показного цинизма. Вот так художественная литература отзывалась на всё укреплявшиеся идеи научного прогресса.

.

Весьма символично, что знакомство будущего рассказчика с сыщиком Дюпеном происходит «в плохонькой библиотеке на Монмартре… так как оба по случайности искали одну и ту же книгу». В далёкой заокеанской парижской библиотеке – в этой райской обители для книжников – два библиофила ищут одно редкое старинное издание, – какая, однако, отвлечённая прелюдия!

.

Совсем в иной обстановке, как мы помним, знакомятся Шерлок Холмс и доктор Ватсон – в химической лаборатории при госпитале, эпицентре маленьких научных открытий. Здесь от теории до материи – только руку протяни. Напомню, что Ватсон впервые лицезрел мистера Холмса, когда тот дубасил палкой по человеческому трупу, желая выяснить, останутся ли на мёртвом теле синяки. Очень в духе научного эмпиризма, расцветшего во второй половине 19 века. И будущих друзей сводит банальная проза жизни – поиск жилплощади за умеренную плату.

.

Какие разные дороги вели Эдгара По и Конан Дойла к общему жанру и сходной конструкции рассказов! Переняв построение фабулы у своего литературного учителя, автор рассказов о Холмсе расставил свои, несколько отличные акценты: и прежде всего в отношении с реальностью. Как уже говорилось, Дойл пребывал в менее умозрительной связи с практической стороной жизни. Врач по образованию, успевший в молодости поработать лекарем и попутешествовать, - и потом не раз срывавшийся то в дальние края, то в военные походы (о чём Эдгару По оставалось только мечтать на страницах своих рассказов), - скоро познавший многотиражный успех и литературную славу, сведший знакомство со знаменитыми писателями и влиятельными политиками, ставший общественно-значимой фигурой (однажды даже баллотировавшийся в парламент), Конан Дойл и для своего великого сыщика слепил биографию из многих составляющей своей. Его Холмс потому и великий, что к нему прислушиваются не только олухи из полиции, но и банкиры, министры и короли (напомню, что король приходит к нему за помощью уже в первом рассказе!). Обедневший французский аристократ Дюпен на фоне выскочки Холмса кажется пленником своего «герметичного» парижского дома, в котором каждое утро ставни наглухо закрывают, дабы дневной свет не мешал грезить. На сторону сыщика-затворника немедленно переходит друг Дюпена – и вместе они держат оборону против окружающей действительности. Такой эскапизм хорошо укладывается в концепцию романтизма первой половины 19 века.

.

Несколько иначе обстоит дело с Шерлоком Холмсом. Его дом на Бейкер-стрит не кокон затворника, а крепость уюта и гостеприимная штаб-квартира (о чём уже как-то говорилось), в которой как бы по неписанным правилам осуществляется диалог с реальностью. Его квартирного соседа, биографа и друга никак не заподозрить в желании погрузиться в мир грёз, тем более поэкспериментировать над собственным сознанием – предложение «уколоться и забыться» он с негодованием отвергает. Ватсон – не просто друг Холмса, он – практикующий врач, как Холмс – практикующий сыщик. Иными словами, оба, хотя и по-разному, заняты практической научной деятельностью. Кроме того, Ватсон в конструкции рассказов располагает важной функцией, которой не было в новеллах Э. По. Он оппонирует Холмсу не только на словах, когда чего-то не понимает в рассуждениях сыщика или строит неверные гипотезы, т.е. занимается тем же, что и безымянный друг Дюпена, но и на деле – фактами своей биографии. Во втором же шерлокхолмсовском сочинении Ватсон жениться, на это Холмс безапелляционно заявляет: «Что касается меня, то я никогда не женюсь, чтобы не потерять ясность рассудка», - то есть чтобы не потерять голову от женщины, а чего стоит голова Шерлока Холмса все мы прекрасно понимаем.

.

Исходя уже только из этих несущих элементов, очевидны различия между миром Дюпена и миром Холмса. Но также сомнительна и диффузия, когда экранизациям «Холмса» делают прививку из рассказов Эдгара По, привнося туда несвойственные Шерлокиане моменты, и, наоборот, когда, экранизируя детективные новеллы По, изменяют их природу, переносят Дюпена во времена Холмса, а его приятеля делают неумеренным бабником.

.

.

Продолжение следует…

В следующих частях эссе – разговор об экранизациях новелл, где действует сыщик Огюст Дюпен.